Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою

КАМПАНИЯ НА ЗАПАДЕ

Весна как раз растопила последний зауэрландский снег, когда все размещенные в округе войска были подняты по тревоге. Вскоре, как только стемнело, мы двинулись маршем в неизвестном направлении.

На рассвете мы пришли на какой-то школьный двор. Все здание школы было переоборудовано под казарму.

На следующий день ходили разные слухи. Будто бы нас снова отправят в район Хайльбронна («может быть»), мы пойдем к линии Мажино и займем выжидательные позиции, нас перебросят в Норвегию… Но ничего не происходило. По ночам мы наблюдали стрельбу зениток по французским самолетам в районе Кёльна. Словно ослепленные мотыльки висели вражеские самолеты в серебряной решетке лучей прожекторов, прежде чем окончательно упасть на землю.

О нас, очевидно, забыли, и наше разочарование было безграничным. Не линия Мажино и не Норвегия! Нас оставили в качестве тылового соединения, потому что 10 мая наши войска перешли границу Рейха и устремились на запад.

Но чуть позже раздался сигнал тревоги. «Командирам батальонов доложить о готовности к выступлению до…» Уже ночью наша колонна пришла в движение.

Транспортеры, мотоциклы, броневики, низкие трехосные вездеходы с противотанковыми пушками и легкими пехотными орудиями на прицепе двигались на запад, к границе Рейха.

На рассвете мы проехали Кёльн и переправились через Рейн. Дальше мы двигались на Аахен, через Маас в Голландию.

С бешеной скоростью мы мчались к бельгийской границе, в боевом порядке, который до сих пор не отрабатывался ни на одних учениях — вели бой, не спешиваясь с машин.

Бельгийская граница обозначалась глубоким рвом, наполненным водой, и железобетонным дотом, прикрывавшим мост. На нем остались следы обстрела из пулеметов и противотанковых пушек. С лугов и из кустарников на дорогу группами выходили бельгийские солдаты с поднятыми руками. Мы показывали им, чтобы они шли в тыл. Там, где мы были теперь, — была передовая.

Ночью мы тоже продолжали движение. Льеж и Намюр мы объехали. Вражеские самолеты выискивали наши колонны и сбрасывали бомбы. Дороги были запружены разбитыми машинами противника. Мы объезжали воронки от бомб и трупы лошадей, постоянно думая о том, как бы не отстать от машины с потушенными огнями, идущей впереди. Изо всех сил мы всматривались в темноту ночи, постоянно ожидая нападения. На короткой остановке мы на машине перед нами прикрепили белый платок, чтобы хоть как-то помочь водителю. Потерять впереди идущую машину означало оказаться одному без каких-либо ориентиров, при том, что позади тебя шли еще сотни машин, или продолжать движение в ночи с вероятностью заблудиться вместе с идущей позади колонной. После команды «Глуши двигатель!» вдали мы услышали гул моторов соседних колонн, пробивавшихся через ночь по параллельным дорогам. Мы видели вспышки артиллерийских выстрелов перед нами и слышали грохот выстрелов гаубиц, занявших позицию непосредственно у дороги. А потом послышались разрывы авиабомб, которые должны были не допустить нашего дальнейшего движения. В небе показались трассы легких скорострельных зениток, открывших огонь по то и дело атаковавшим самолетам.

Утром мы остановились в большой лощине. Натиска противника с флангов уже не ощущалось. Повсюду на дороге стояли горящие машины. Треск рвущихся патронов перемежался криками раненых. Черные клубы дыма поднимались в утреннее весеннее небо, пачкая серебристо-розовые облачка. Над всей долиной висел ужасный запах, исходивший от огромного количества вздувшихся лошадиных трупов. За зеленой живой изгородью виднелся сгоревший французский танк. Из его люков свешивались марокканские солдаты. Их обгоревшие тела были матово поблескивавшего угольного цвета. Лица остались нетронутыми огнем, застывшими в диком крике. Здесь смерть собрала обильный урожай, когда район сосредоточения танковой части был разгромлен нашей авиацией.

Из леса по обе стороны высот слышалась частая стрельба. Мы спрыгнули с машин и пошли в атаку на очаг сопротивления. Наши минометчики, занявшие позиции в придорожных канавах, обстреляли выявленные позиции на опушке леса, обеспечив нам прикрытие. Когда мы подошли к позициям противника, они были уже пусты.

Был получен сигнал собраться у дороги. В то время как минометы обрабатывали лес, мы опять расселись по машинам. Едва мы успели сесть, голова колонны двинулась дальше. Никаких долгих остановок. Казалось, что победа заключается в движении.

Когда солнце поднялось выше, прежняя свежесть нас быстро покинула. После бессонных ночей приятное тепло нас разморило. Тела заснувших то и дело валились в разные стороны, ища опоры. Лишь немногие продолжали держаться на сиденьях, кивая головами с покрытыми пылью лицами. Только когда двухмоторный вражеский бомбардировщик на бреющем полете прошелся вдоль нашей колонны, треснув нам по ушам очередями своих пулеметов, мы вдруг сразу проснулись.

С тех пор как мы перешли границу Рейха, нас мучила жажда. Полевая кухня запуталась где-то позади колонны, а искать колодцы не было возможности. Как-то нам повезло, когда в одном из местечек колонна остановилась. Мы сразу побежали по брошенным домам, достали вино из подвалов, напились сами и залили воду в радиаторы наших транспортеров. При этом мы поняли, как внезапно население побросало свои жилища. Кое-где можно было увидеть на столах приготовленные завтраки. Один раз в поисках жидкости мы заскочили в какую-то виллу и увидели, что в этом доме есть всё: полные кладовые продуктов, остатки английского завтрака на столе и (какая прелесть!) полная ванна еще теплой воды. Грюнвальд, большой любитель удовольствий, тут же сорвал с себя форму и с хохотом в нее плюхнулся. Когда колонна тронулась дальше, он выскочил в одних сапогах, каске и с жетоном на шее, прыгнул в кузов машины, крепко прижимая к груди карабин и одежду. Так на войне смех и смерть идут рука об руку. Сколько хохота было, когда оказалось, что Грюнвальд вместо своей серо-белой форменной майки в спешке схватил шелковую нижнюю рубашку хозяйской дочки и, не долго думая, натянул ее на свою волосатую грудь.

Нам было объявлено, что взятие вещей без разрешения из домов гражданского населения считается грабежом и строго наказывается. Но разрешалось брать вещи, безусловно необходимые солдату в боевой обстановке. Конечно, иногда прихватывали что-то сверх того. Насколько я знаю, до грабежей дело нигде не доходило. Хотя к ним можно причислить то, что мы иногда пренебрегали колодцами и утоляли нашу жажду влагой из холодных подвалов вместо обычной грунтовой воды.

Во второй половине дня мелкие вражеские подразделения постоянно пересекали наш маршрут, пытаясь прорваться. Зеленые кустарники вдоль дороги позволяли скрытно к ней приблизиться. До тяжелых боев дело не доходило. У нас создалось впечатление, что противник уже разгромлен и наши необычные методы боевых действий абсолютно нарушили его планы. Казалось, что на этот раз нам не придется, как в прошлую войну, бесконечно сражаться во Фландрии. Превосходству противника в силах мы противопоставили способность неожиданного и молниеносного прорыва, отказавшись от того, чтобы меряться силами перед укрепленными районами, в обход них мы, используя неожиданную подвижность наших соединений, наносили удар в глубину.

На обочине дороги стояли колонны французских беженцев — женщин, детей, стариков. На лицах у всех был страх, что их убьют или ограбят. Тем не менее между нашими резервистами, которые сами были отцами семейств, и детьми на одной из остановок завязались контакты. Получив плитку шоколада или ролик леденцов, дети немного забывали о страхе. Хотя, конечно, мы своими серыми запыленными лицами с запекшимися губами, красными воспаленными глазами, в чужой для них военной форме действительно могли напугать кого угодно. Когда мы поехали дальше, то заметили, что беженцы облегченно вздохнули, хорошо выдержав первую встречу с солдатами противника.

Мирные минуты снова остались позади. Теперь мы опять уже не были смеющимися, раздаривающими шоколадки солдатами. Снова все оружие было направлено на придорожные кустарники, откуда нам в любую минуту могла угрожать смерть.

Ждать пришлось недолго. Слева пулеметные очереди ударили по машинам, ехавшим полным ходом. Мы могли только предполагать, где находится пулемет. Повсюду рощи, кусты, зеленые изгороди. С ходу мы открыли огонь по враждебным нам зарослям. Дальше нам преградил дорогу горящий транспортер из нашей части. Солдаты спрыгивали с машины, груженной боеприпасами, которые могли взорваться в любой момент. Некоторые опять забирались в грузовик и вытаскивали из огня казавшиеся безжизненными тела. Шедший до сих пор за нами транспортер лежал далеко позади в придорожной канаве колесами вверх и дымился, хотя не горел.

Рота развернулась для атаки небольшой возвышенности, с которой, как казалось, велся наиболее сильный огонь. На насыпи и позади нее заняли огневые позиции тяжелые пулеметы и минометы. И вот они ударили по покрытому зеленью холму фугасными минами и длинными очередями, обеспечивая огневую поддержку атакующим стрелкам.

Я почувствовал неприятное давление в области желудка, такое же было, наверное, у моего генерала. Если противнику удастся перерезать движение колонны, то ехавшие впереди товарищи могут быть уничтожены в окружении, устроенном французами.

Это было то, что мы называли «полной задницей»: связи с шедшими впереди частями и подразделениями не было. Между ехавшими вперед частями и нами возник разрыв, в который мог войти противник и укрепиться в нем. К стрельбе нашего орудия подмешивались Удары вражеской артиллерии. Ее снаряды рвались на лугу за насыпью, служившей нам прикрытием, и осыпали осколками наши машины. Сквозь канонаду мы все чаще различали резкие выстрелы легких пушек. Всякий раз, когда я чувствовал, как надо мной пролетали их снаряды, у меня подскакивал желудок. За резким грохотом разрыва снаряда всегда доносился немного приглушенный звук пушечного выстрела. Черт его знает, что там из зарослей кустарника бьет по нам. К крикам команд и стонам раненых вдруг добавилось гудение самолетных моторов. С десяток истребителей «Моран» пролетело над нашей застрявшей колонной. Теперь мы стали предполагать, что это место было выбрано противником для нанесения флангового удара. На дороге появлялось все больше воронок от разрывов снарядов. С большой озабоченностью мы провожали взглядами французские истребители. Вернутся ли они, чтобы обработать нас с бреющего полета? Оправдывая наши опасения, ведущий самолет сделал элегантный крутой вираж, заходя на нашу колонну, увлекая за собой все соединение, словно рой злобных шмелей. Ну, сейчас начнется! В мгновение ока все начали искать подходящее укрытие. Грюнвальд навалился на меня всем своим длинным телом, так как сам не смог найти ни малейшей ямки, чтобы спрятаться. Вражеские самолеты приближались к нам на бреющем полете. В любой момент могли показаться вспышки выстрелов у пропеллерных колпаков и плоскостей. Но вдруг они в последний момент отвернули. Это вмешалось и спасло нас звено истребителей «Мессершмитт». То, что разыгралось тогда на наших глазах, было летной драмой. За несколько минут четыре немецких истребителя согнали с неба всех «Моранов». Мы видели, как только один ведущий за один пролет отправил на землю трех французов.

Этим дело не ограничилось, так как четыре Me-109 заход за заходом начали атаковать укрытые за кустарниками вражеские орудия и танки. Наши офицеры использовали создавшуюся обстановку, чтобы энергично продолжить атаку. Когда мы ворвались на вражеские позиции, в небо взлетели белые сигнальные ракеты, указывая истребителям наше положение. Повсюду стояли горящие машины и танки. Кони без всадников скакали по равнине или, повалившись на спину, беспомощно били в воздух ногами.

Большинство солдат противника даже не убегали, настолько внезапным была для них атака с воздуха и от дороги, перерезать которую они собирались. Теперь с поднятыми руками они стояли у своих укрытий. Им было приказано собрать оружие и боевую технику и выбросить их в пруд неподалеку. Их санитары оказывали помощь раненым. Офицеру, понимавшему по-немецки, было приказано собрать свой отряд вместе с ранеными у дороги и ждать дальнейших распоряжений.

Наши тяжело раненные лежали и сидели на обочине дороги и ждали эвакуации на санитарном автомобиле. Убитые лежали в ряд с пепельно-серыми лицами, с еще засученными по локоть рукавами с заметно вывернутыми суставами. Офицер СС с несколькими мотоциклистами выехал вперед и непосредственно перед нами возглавил нашу быстро подтянувшуюся колонну. Было необходимо как можно скорее догнать уже далеко уехавшие вперед части, прежде чем противник сможет снова перекрыть дорогу. На отдельные выстрелы из отдаленных кустов и рощ внимания не обращали.

Удар однозначно наносился на запад, на Камбре и Аррас. Было очень жарко. Хотя мы расстегнули полевые куртки, наши шеи воспалились от пота и пыли. Перед деревней, из которой слышался шум боя, мы догнали наш батальон. Из открытого магазина мы забрали штуку красного шелка, чтобы наделать мягких шейных платков для наших рот.

С небольшими остановками наша ощетинившаяся оружием колонна снова продвигалась вперед. Нашим противником теперь были преимущественно английские полки, которым трудно было добиться успеха. Когда колонна снова надолго остановилась, мы использовали эту возможность, чтобы быстро перекусить. Издалека до нас доносилась канонада. С одним товарищем я отошел на несколько метров, чтобы избавиться от дорожной пыли. Там, где начинался придорожный откос, мы улеглись на жесткую траву и начали поедать наши хлебцы. С удовольствием жуя, мы направили наши взгляды вниз и удивленно замерли: как в дурном кинофильме про войну, в узкой долине, по которой проходила всего одна дорога, шел бой между танками и противотанковыми пушками. Противник в этот момент еще численно превосходил наши подразделения, и наши противотанковые 37-мм пушки, поставленные между танками Pz IV, не могли его компенсировать. Мы видели, как снаряды противотанковых пушек отскакивали от вражеских танков. И напротив, один орудийный расчет за другим погибал под снарядами вражеских танков. Одной храбростью при таком численном превосходстве противника добиться было ничего нельзя. Вскоре немецкие и вражеские танки пылали словно гигантские чадящие факелы. Мы насчитали двадцать таких горящих гробов, прежде чем не подошли дополнительные силы немцев, решивших исход боя в свою пользу. Как раз, когда это захватывающее зрелище подошло к концу, послышался приказ продолжить движение.

Это была немыслимая война: внизу, в узкой долине, параллельно направлению нашего марша шло танковое сражение, за ходом которого мы наблюдали во время завтрака, а теперь, не заботясь об окончательном исходе боя, мы бросаемся вперед на противника. Однако мы стали больше сознавать серьезность нашего положения.

В соответствии с приказом, мы продолжали двигаться дальше на Запад. Дороги были очень хорошими и позволяли нам двигаться с большой скоростью. На лугах по сторонам от дороги паслось множество коров и коз, которых уже, по-видимому, давно не доили. Они громко мычали и блеяли, наседая на изгороди. Тем временем мы стали проезжать через местечки, в которых нас обстреливали из пулеметов с церквей и крыш. Противник отходил только после того, как в бой вступала наша артиллерия. Наша тактика прорыва через вражеские города с каждым разом совершенствовалась все больше. Вездеходы с минометами и противотанковыми орудиями на прицепе подъезжали к населенным пунктам как можно ближе, орудия занимали огневые позиции, в то время как мотоциклисты осторожно въезжали в деревню. Если ничего не мешало, колонна на полном ходу ее проскакивала, если «что-то мешало», то обычно оно находилось на колокольне. У англичан, наверное, было так записано в их уставе. В этом случае противотанковые пушки и минометы открывали огонь по очагу сопротивления, после чего марш продолжался без промедления.

Когда наступила ночь, Камбре остался далеко позади, а Аррас — севернее нас. Сколько же крови было пролито за эти города во время Мировой войны!

Уже во второй половине дня все чаще стала раздаваться команда «Внимание! Танки!». Когда стемнело, мы получили приказ занять круговую оборону поблизости от маленькой деревушки. Наше отделение связи встало на постой в гостиной сельского дома.

Ранним утром над спящими раздался крик посыльного: «Томми прорываются сюда станками!» По приказу мы кинулись к машинам. Еще не рассвело. Холодный туман стоял в низинах и еще больше затруднял видимость в сумерках. Вскоре мы подъехали к перекрестку дорог и заняли оборону. Завернувшись в плащ-палатки и одеяла, мы стали поджидать противника. Подвезли на тягаче противотанковую пушку, расчет которой занял огневую позицию за кустарником. Если я не ошибаюсь, это было 21 или 22 мая. Кто это точно может сказать в том месяце, представлявшем собой сплошное нагромождение событий!

Утром, так и не дождавшись противника, мы снялись с перекрестка и отправились в северо-западном направлении. Издалека доносились раскаты артиллерийских залпов противника и сухой треск танковых и противотанковых пушек. Мы пока в бой не вступали, хотя то и дело, то тут, то там раздавались пулеметные очереди. Однако они не были причиной для того, чтобы останавливать наше движение. Но другие части нашей дивизии вели тяжелый бой с прорвавшимися танками противника.

В последующие дни мы то наступали, то оборонялись. Противостоявшие нам английские войска умели воевать и доказывали нам это каждый час. Их «мобильная оборона» была мастерской. Панического бегства не было нигде.

Постепенно мы оттеснили британцев к Бету и окопались на местности между автодорогой и берегом канала непосредственно перед сельскохозяйственной фермой.

Томми по ту сторону позиций ограничивались лишь беспокоящим огнем артиллерии, а в остальном были настроены мирно. Из нашей авиации мы видели только один «Физелершторх», целыми днями нарезавший над нами круги. Примечательно, что каждый раз его появление было связано с более или менее точными попаданиями артиллерии. Был направлен запрос и получен ответ, что в нашем районе нет в воздухе ни одного немецкого разведывательного самолета этой марки. Когда он появился в пятый раз, прикрывавшая нас зенитка сняла его с неба. Оказалось, что самолет с немецкими опознавательными знаками пилотировался английскими летчиками.