«Держись, боец. Мы тебя не отпустим.»
Капли пота стекали по лицу Дмитрия Вишневского, оставляя влажные дорожки на хирургической маске. Третья операция за смену, самая сложная. Осколок, засевший в опасной близости от сердца, словно играл с ними в свою страшную игру.
Монитор тревожно пищал, отсчитывая удары сердца молодого бойца. Слишком частые. Слишком слабые. «Давление падает!» — голос операционной сестры прорезал напряженную тишину.
Дмитрий на секунду прикрыл глаза. В кармане халата, там, где сердце, лежала старая, потертая фотография. Прадед, Сергей Николаевич, в такой же операционной, только восемьдесят лет назад, в Сталинграде. Тот же решительный взгляд, те же уверенные руки хирурга.
«Мы справимся, прадед. Ты научил нас не сдаваться.»
«Перерыв пять минут, Дмитрий Игоревич. Пока стабилизируем давление,» — анестезиолог кивнул в сторону двери.
Дмитрий медленно стянул перчатки. Пять минут. Целая вечность, когда счет идет на секунды. Прислонившись к стене, он достал фотографию. Потертые края, выцветшие лица, но глаза… Глаза прадеда словно смотрели сквозь время.
Старый дом встретил его скрипом половиц и запахом яблок из сада. Бабушка Елена всегда держала их в большой вазе на комоде. «Дом должен пахнуть жизнью,» — говорила она.
Чердак хранил историю четырех поколений Вишневских. Среди старых чемоданов и связок пожелтевших газет он нашел его — потертый кожаный саквояж военврача.
«Господи, неужели тот самый…» Дмитрий помнил рассказы отца о легендарной прадедовской сумке, прошедшей Сталинград.
Внутри — старый стетоскоп, пожелтевшие от времени бинты, какие-то склянки и… дневник. Простая тетрадь в коленкоровом переплете.
«22 июня 1941 года.
Сегодня все изменилось. Война. Страшное слово из пяти букв перечеркнуло все планы. Завтра после окончания мединститута — сразу в медсанбат. Страшно ли мне? Да. Но еще страшнее подвести тех, кто будет доверять мне свои жизни…»
Писк монитора вернул в реальность.
«Дмитрий Игоревич, давление стабилизировалось. Можем продолжать.» Аккуратно вложив фотографию обратно в карман, он направился к операционному столу. Четыре поколения военных врачей. Четыре судьбы. Одна клятва. «Мы начинаем, готовьте шовный материал…»