Глава 16

Подсохли после вешних вод просёлочные дороги, успели только посеять картошку, как к ним в деревню нагрянула немецкая заготовительная команда на грузовиках в сопровождении отряда полицаев. Голосили бабы, ругались мужики, а с дворов тащили к грузовикам коров и свиней, сворачивали головы и закидывали в машины курей, уток и гусей. Полицаи шастали по избам и изымали самогон, сало, масло и яйца.

На беду или на счастье Алеся не было в тот момент в деревне, иначе ему пришлось бы предъявить свои документы работника комендатуры, но это могло иметь негативные последствия, ведь односельчане не знали, кем и где работает муж Фроси.

Фрося держала на руках детей и смотрела с горечью, как смеющиеся наглые немецкие солдаты вытаскивают из сарая одну из двух свиней, уже вполне подходящую по размеру для заготовки сала и мяса, как забирают половину её курей, и только корову оставили на месте, видя, насколько она стара.

Затем во двор вошли двое полицаев, и один из них узнал Степанову жену:

— Ба, знакомые люди! Фрось, что ты тут делаешь, вот кого не ожидал встретить в этой глуши. Интересно, а откуда у тебя вдруг стало двое детей, где твой муженёк, он у тебя был весьма лояльным к новой власти, поди, и сгинул уже за неё, а может тут у тебя под юбкой прячется…

— А, Петрусь, привет, это же моя деревня, я тут родилась и выросла, Степан ушёл воевать за Советы, а я сразу же уехала сюда, ведь все знают, что я с ним не очень ладно жила…

— А второе дитя от кого прижила?..

— Бог с тобой, это соседская девочка, мать заболела, просила присмотреть…

— Ну, конечно, когда бы ты могла успеть вторым ребёнком обзавестись, ты ведь накануне войны родила, я даже со Стёпкой замачивал, пока ты там у этих евреев отлёживалась… Кстати, а как насчёт того, чтоб нам горло с дружбаном промочить, да и на зуб чего-нибудь взять?

— Петрусь, вы присядьте там во дворе, а я вам чего-нибудь соберу, но не обессудь, ведь не осень ещё…

Она забежала в хату, посадила на пол детей и вынесла полицаям бутылку с самогоном, кусок сала и другой закуски, они остались довольными, что не надо было насильно изымать харчи, и в память о прошлой дружбе со Степаном заверили, что на сей раз в её двор больше не нагрянут.

Когда через несколько дней явился на выходной Алесь, Фрося поведала ему о произошедшем и о своих страхах, ведь теперь в Поставах станет известно о её местонахождении. Алесь, как только мог, успокоил, сказав, что полицаю вряд ли есть дело до неё. И кому он будет рассказывать, ведь Фросю мало кто знал в городе, а мать Степана в деревню не поедет, по крайней мере из-за возраста.

Фрося обняла мужа:

— Алесик, я за себя не боюсь, страшно за детей, особенно за Анечку, она такая чернявенькая, я боюсь за тебя, ты постоянно ездишь через лес, а шального люда становится всё больше и больше. Я боюсь за нашего будущего ребёнка, которого люблю уже во чреве, потому что это твоя кровинушка во мне… Давай уедем отсюда туда, где нас никто не знает…

Алесь обнял любимую, нежно гладя по волосам, груди и животу, и сообщил:

— Фросенька, со мной связалась Поставская подпольная организация, они скоро собираются организовать в наших лесах партизанский отряд. Городишка у нас маленький, все друг друга знают, а костёл является очень хорошим местом для явки, и, знаешь, дядя мой не возражает, потому что у него отношения с немцами не сложились. От меня в будущем ждут информативную помощь, да и мало ли на что смогу сгодиться… И поэтому ты сама должна понять, никак не могу покинуть Поставы.

Фрося молча всё выслушала и выдохнула:

— Алесик, как я боюсь, как я боюсь, как я волнуюсь за тебя, как я волнуюсь за нас…

Загрузка...