Фрунзе. Тайна жизни и смерти

Неожиданная встреча

В середине ноября 1921 года М. В. Фрунзе сообщили, что ему предстоит встретить в Харькове добровольно вернувшегося из эмиграции бывшего белого генерала Я. А. Слащева, которого сопровождал лично Ф. Е. Дзержинский. При этом его предупредили, что возвращение Слащева в Советскую Россию является крупным политическим актом, призванным разложить эмиграцию, представлявшую в то время еще довольно серьезную силу.

Безусловно, никакой широкой пропаганды приезду Слащева проводить в Харькове не собирались. Поезд Дзержинского из трех вагонов под покровом ночи проследовал в тупик, куда утром прибыл М. В. Фрунзе в сопровождении одного адъютанта и небольшого конвоя. Оставив у поезда сопровождавших, Михаил Васильевич поднялся в вагон, где его уже ждал Ф. Э. Дзержинский. Затем они вместе прошли в небольшую столовую, где в то время уже находился Слащев и был накрыт завтрак. Дзержинский коротко представил присутствующих.

Михаил Васильевич желал встретиться с врангелевским генералом по двум причинам: из-за любопытства увидеть перед собой одного из своих бывших противников, узнать настроения эмиграции и последние новости из Турции.

Любопытство к военным заслугам Слащева было большим. Именно Я. А. Слащев в декабре 1919 года вступил в схватку с войсками Н. И. Махно, затем удачнее других врангелевских генералов сражался против советских войск в 1920 году, удерживая Крым.

Сначала поговорили о Махно.

— Махно крупно навредил Добровольческой армии во время ее наступления на Москву в сентябре 1919 года, — признал Яков Александрович. — Войска Деникина взяли Курск и находились на подступах к Орлу, когда Махно начал свои рейды по тылам Добровольческой армии. Это был небывалый, не имевший примера в истории разгром тыла. На сотни верст с большим трудом налаженная гражданская и административная жизнь в городах и отчасти в селах была окончательно сметена, уничтожены и сожжены огромные склады снаряжения и продовольствия для армии, нарушены пути сообщения.

— Следствие антинародной политики Деникина на Украине, — заметил Феликс Эдмундович. — Крестьяне не хотели возвращения помещиков.

— Но они не хотели и продразверстки, — парировал Сла- щев. — Но сейчас не время углубляться в политические споры. Мы — люди военные, и борьба с реальным противником для нас всегда стояла на первом месте. Угроза со стороны Махно была столь значительной, что на борьбу с ним были направлены не только мой корпус, но также конный корпус Шкуро и все запасные части, которыми на то время располагала Ставка Деникина.

— Как помнится, действия вашего корпуса против Махно были не совсем удачные, — напомнил Дзержинский.

— Это как сказать, — не согласился Слащев. — 8 декабря я выбил махновцев из Елисаветграда.

— На это вам понадобилось 20 дней, — заметил «железный» Феликс. — После этого вы, считая, что с противником покончено, допустили непозволительную беспечность, ослабили контроль за махновцами и послали победную реляцию Деникину. Но прежде чем эта реляция дошла по назначению, Махно вернулся в город и захватил станцию, на которой стоял ваш штабной поезд.

— Это верно, — горько улыбнулся Слащев. — Казалось, мне со штабом не избежать плена. Пришлось лично возглавить контратаку своего конвоя. В результате противник был отброшен. В конце 1919 года моим штабом была разработана блестящая операция по разгрому Махно. К сожалению, ей не дали осуществиться. Я был вызван в Крым для организации обороны полуострова.

— Выполнять эту задачу пришлось мне, — заметил Фрунзе.

— Да, но после того, как основные силы Махно были уничтожены Красной армией в Крыму. Но до этого времени они помогли вам захватить полуостров, — напомнил Слащев. — Не боюсь признаться, организаторский талант Махно меня всегда поражал. Считаю, что и наша и ваша ошибка — в том, что мы не сумели в полной мере использовать этот талант в своих целях. В свое время я даже мечтал стать вторым Махно. К сожалению, для этого нужно обладать совсем не теми качествами, которые у нас воспитывали в академии и в окопах мировой войны…

Затем М. В. Фрунзе перевел разговор на вопросы, связанные с обороной Крыма в 1920 году. Слащев заметно оживился: эта тема была ему очень близка и сильно его волновала. Крымская оборонительная операция весной 1920 года в военных кругах считалась одной из самых блестящих. Это вынужден был признать даже генерал Врангель, недолюбливавший Слащева. Именно он подписал указ об именовании генерала Слащевым- Крымским.

— Силами одного сильно ослабленного армейского корпуса в январе и марте 1920 года мне удалось сорвать наступление 13-й армии красных, — отметил Слащев. — И Геккер и Паука наступали массами, без должной разведки. Я своевременно выводил свои войска из-под ударов, маневрировал ими не только по фронту, но и от фронта в глубину. В результате удары Красной армии приходились по пустому месту, а мы били по открытым флангам, а иногда и по тылам противника, заставляя его отходить. В результате мы трижды оставляли и возвращали Перекоп и Чонгар.

— Ваши действия постоянно отслеживались в Москве, и там принимались ответные меры, — заметил Дзержинский. — Вы были все равно обречены.

— Обречены, когда на смену Деникину в начале апреля 1920 года пришел Врангель. Творческая боевая работа быстро уступила место политическим и придворным интригам. Я не смог работать в таких условиях и добровольно подал рапорт об отставке, — уточнил Слащев. — Но перед этим в июне я организовал и провел успешную десантную операцию в районе Ки- рилловки. Совершив быстрый марш, десант не только перерезал железную дорого Мелитополь — Крым, но и занял Мелитополь. Правда, Врангель не оценил эту операцию по достоинству из-за малого количества потерь, понесенных моими частями.

Из-за деликатности ни Дзержинский, ни Фрунзе не напомнили генералу о его неудачных боях под Каховкой летом 1920 года. Конфликт между Врангелем и Слащевым советское руководство было намерено использовать в собственных целях.

— А почему вы не остались в Крыму после того, как его оборона рухнула под ударами Красной армии? — поинтересовался Фрунзе.

— По двум причинам. Во-первых, меня бы шлепнули без суда и следствия уже при задержании, — горько улыбнулся Слащев. — Во-вторых, я считал себя ответственным за многих людей. Мне нужно было отправить из Крыма жену и дочь. Затем на ледокол «Илья Муромец» мне удалось посадить остатки родного Финляндского полка с полковым Георгиевским знаменем, избавив их от бесчестья и поругания. Я желал разделить судьбу этих людей и на чужбине. Но обстоятельства были против меня.

Обстановку в Турции Я. А. Слащев обрисовал четко, говорил грамотным военным языком, свойственным выпускнику Императорской академии Генерального штаба.

— Турция проиграла мировую войну, нажилась на Гражданской войне в России и была ввергнута в собственную гражданскую войну. Султан, как и Николай И, не смог удержать власть. Камаль Ататюрк — больше авантюрист, чем политик, особенно верить ему не стоит. Кроме того, следует учитывать наличие в Турции значительных сил белогвардейцев, многие из которых настроены очень враждебно по отношению к советской власти и все еще мечтают о реванше.

— Неужели вы сами отказались от борьбы с народной властью? — удивился Фрунзе.

— Я никогда не был врагом России, — заметил Слащев. — Признаюсь, действия большевиков были мне непонятны и даже враждебны. Я, как солдат, выполнял приказы моего командования. Но наше поражение показало, что основная масса русского народа была на другой стороне. Вы победили, и я признаю это. Но и вы должны признать, что я сражался неплохо. Я хочу жить и умереть на Родине, и за это право предлагаю вам свои знания и опыт. Очень рассчитываю, что они будут востребованы новой властью и армией.

Михаил Васильевич с интересом смотрел на Слащева и слушал речь генерала. Об этом человеке он много слышал раньше, но никогда его не видел. Худой, подтянутой, с жидкими светлыми волосами и очень бледным лицом, Слащев выглядел усталым, нервным человеком. Говорили, что он привержен к наркотикам. Что заставило этого человека, отчаянно сражавшегося против советской власти практически до конца белой борьбы, теперь добровольно вернуться в Россию? В трусости его упрекнуть невозможно: рассказывали, как Слащев лично водил в штыковые атаки свои войска. Значит неверие в успех Белого дела, тоска по Родине…

С чувством некоторой жалости и осознания собственного превосходства М. В. Фрунзе расстался со своим бывшим противником. Я. А. Слащев уезжал в Москву, не зная, что ждет его в будущем. Некоторое время он преподавал тактику в Высшей тактически-стрелковой школе командного состава (курсы «Выстрел»), писал статьи для военных журналов.

В 1928 году увидела свет драма М. А. Булгакова «Бег», в которой прототипом врангелевского генерала Романа Хлудова стал Я. А. Слащев. До этого, еще в 1925 году, акционерным обществом «Пролетарское кино» были предприняты попытки снять фильм «Врангель» по сценарию Л. О. Полярного и М. И. Перцовича. В качестве консультанта военно-технической стороны фильма при доработке сценария, а также в роли артиста в роли «генерала Слащева-Крымского» был приглашен Я. А. Слащев, а на роль его ординарца («юнкера Нечволодова») — его жена Нина Николаевна. Как сложилась дальнейшая судьба этого фильма — неизвестно.

Я. А. Слащев пережил М. В. Фрунзе и Ф. Э. Дзержинского всего на несколько лет. Смерть настигла его 11 января 1929 года в Москве, в его комнате, расположенной во флигеле дома по улице Красноказарменная, 3, где проживали преподаватели школы «Выстрел». Стрелял некий Коленберг, который объяснил это убийство местью за брата, якобы казненного по приказу Слащева в Крыму в 1920 году. Тело бывшего белого генерала 14 января было кремировано в Донском монастыре.

Советская пресса назвала убийство Я. А. Слащева «совершенно бесцельным, никому не нужным и политически не оправданным». Однако в последующем репетиции пьесы «Бег» во МХАТе были запрещены, как не отвечающей советскому представлению о Гражданской войне.