Фурия из Белфаста

Глава 21

Малко поудобнее приложился к «нато» и медленно повел дулом, чтобы в поле зрения оптического прицела попал другой этаж строящегося здания. Обращенная к «Европе» стена была сплошной. Лишь на фасаде, повернутом почти под прямым углом к «Европе», зияли пустоты семи верхних этажей. Перемещать ствол нужно было чрезвычайно медленно, потому что 300-миллиметровый телеобъектив, которым был снабжен укрепленный на винтовке «Стар-Трон», имел крайне узкое поле обзора – шесть градусов от силы. Но оптика была чудом техники. Несмотря на непроглядную темень, Малко видел любой предмет так же ясно, как средь бела дня, на зеленоватом фоне прицела.

Малко держал в руках самозарядную винтовку «Нато» калибра 7,65 миллиметра с обоймой патронов ударного действия, убивающих в пятистах метрах, а здание, которое он держал на прицеле, отстояло не более, чем на двести метров.

Малко стоило немалых хлопот раздобыть светоумножитель «Стар-Трон», усиливающий в 50000 раз рассеянный звездный свет. Без помощи майора Джаспера его усилия никогда не увенчались бы успехом. Лишь несколько частей особого назначения британских вооруженных сил были оснащены подобными приборами. Это было даже лучше инфракрасного прожектора, потому что в этом приборе изображение не окружала светлая кайма. Понадобилось ходатайство одного из начальников Ми-5, чтобы Белфастская штаб-квартира согласилась одолжить один из таких приборов. Согласилась в высшей степени неохотно, ибо если такое снаряжение попало бы в руки террористов, последствия были бы ужасающими.

Малко уже полчаса находился у себя в номере, куда вошел, не зажигая света. Если Маурин, или кто-нибудь еще, уже наблюдала за его окном, ничто не могло выдать его присутствия. В продолжение всего этого времени он тщательно обследовал сквозь прицел все места, где мог бы прятаться снайпер. По временам из-за нервного напряжения его начинала бить дрожь, и он так пристально вглядывался в зеленоватые очертания изображения в прицеле, что глаза начинало ломить. Ему и хотелось, но он и боялся обнаружить то, что искал. Конор Грин решительно осудил его затею... Насколько проще было бы установить на крыше «Европы» прожекторы и включить их все сразу, одновременно окружая строящийся дом...

– Но тогда англичане припишут весь успех себе, – возразил Малко. – Уж позвольте мне поохотиться в одиночку.

Только в этой охоте он сам мог оказаться добычей, ибо не был уверен, что Маурин не имеет инфракрасного прицела или чего-нибудь в этом роде, а в этом случае она сама ловит его теперь на мушку...

Малко опустил тяжелую автоматическую винтовку, передохнул и навел прицел на первый слева проем предпоследнего этажа. И тут сердце заколотилось так, что стало больно в груди. Он затаил дыхание и, сколько мог, расширил глаза, непроизвольно стискивая винтовку изо всех сил.

Что-то темнело в проеме стены. Для сравнения Малко перевел прицел на соседний, снова вернулся к первому, чувствуя, что нервы его натянуты, как струна. Ему понадобилось более минуты, чтобы удостовериться в том, что ему не померещилось: тот, или та, кто притаился в доме напротив, был одет в черное и оставался невидим на темпом фоне. Невооруженным глазом его невозможно было бы разглядеть.

Он готов был пуститься в пляс от радостного сознания, что не ошибся, но в то же время испытывал какое-то странное отвращение, которое знакомо охотнику, видящему слишком легкую добычу. Малко простоял так минут пять, взглядывая временами в прицел и не решаясь стрелять. Кто там прячется? – гадал он. – Маурин? Какой-нибудь другой снайпер ИРА? Может быть, сам Тревор Мак-Гуайр? Хотя вряд ли «полковник» снизошел бы до работы рядового исполнителя.

Малко прицелился. Теперь он ясно различал в глубине проема на углу здания плечи и голову стрелка, припавшего на колено у стены. Он легонько придавил пальцем курок, пробуя его податливость, задержал дыхание: жизнь человека но ту сторону улицы была в его власти. Когда его слуха достигнет звук выстрела, он уже будет умирать. Не было человека, который остался бы жив, получив пулю из «нато» на таком расстоянии.

Он вспомнил серые глаза Маурин, и палец его соскользнул с курка. Ему не удавалось заставить себя поступить так, как поступил бы убийца. Малко стоял неподвижно, отстранившись от прицела, слушая громкие удары сердца и досадуя на себя. Он-то был убежден, что тот не испытывает подобных угрызении совести, что будет терпеливо ждать, когда в комнате зажжется свет.

Повинуясь мгновенному порыву, он решил прекратить эту жестокую игру, потому что придумал кое-что получше. Малко положил винтовку на пол, отер лоб шелковой салфеточкой и вышел из комнаты. Конор Грин ждал этажом ниже, в номере 707.

Увидев Малко, американец едва не опрокинул бокал «Джи энд Би».

– Ну что?

– Он там, – сказал Малко. – Я хочу просить вас об одной услуге.

Явно недовольный, Конор Грин насупился:

– Нет уж, увольте! Тарелочку я больше изображать не стану!

– Что вы, об этом и речи нет! – успокоил его Малко.

Он объяснил американцу, что ему нужно делать, и вышел из номера. Нельзя было терять ни секунды.

Ударившись коленом о цементный выступ, Малко закусил губу, чтобы не взвыть от боли. Опустившись на корточки в углу лестничной клетки, он подождал, когда утихнут волны боли и успокоится дыхание. Он взобрался на шестнадцатый этаж строящегося здания, где притаился убийца из ИРА. Всего в нескольких шагах от него. Он прикинул, сколько времени прошло после того, как он вышел из гостиницы. Минут десять. Нужно было спешить.

Перелезть через забор не составило труда, но, взбираясь в кромешной темноте по лестнице без перил и стараясь двигаться бесшумно, он раз десять едва не свалился в пустоту. Он не знал, был ли здесь еще кто-нибудь, кроме снайпера. Ведь его могли прикрывать бойцы ИРА. Он встал на ноги, неслышными шагами пересек пространство, отделявшее его от комнаты, где притаился убийца. По счастью, шум ветра заглушал большую часть звуков. Малко старался дышать бесшумно и ставил ноги с величайшей предосторожностью: пол был весь в буграх и ямках и завален всяческим хламом, оставленным строителями. Стоило сделать неловкий шаг, и весь его план пойдет насмарку.

Он замер в неподвижности, прижавшись к стене и всматриваясь в светлеющий прямоугольник стенного проема. Вытянув шею, он увидел городские огни и фасад «Европы». Пересчитывая окна девятого этажа, он нашел свое: в его комнате свет еще не горел. Он вытащил из-за пояса пистолет и начал ждать. Сердце колотилось где-то в горле. Сколько Малко ни напрягал зрение, он не мог разглядеть убийцу, также затаившегося в полной неподвижности, вероятно, в нравом конце комнаты и неразличимого в потемках. И он, и Малко неотрывно глядели в одном направлении. Чтобы успокоить бешено бьющееся сердце, Малко принялся считать в уме. На счете «семьдесят» в окне его комнаты, на расстоянии ста пятидесяти метров, вспыхнул свет: Конор Грин выполнял свою задачу.

В то же мгновение что-то шевельнулось в темном углу, где, как предполагал Малко, затаился снайпер. Он помедлил немного, наслаждаясь победой, одним скачком перенесся в угол и ткнул дуло пистолета в спину сидящего на корточках человека.

– Не двигаться!

Незнакомец так сильно вздрогнул от неожиданности, что непроизвольно нажал на спуск. Грохот выстрела оглушил обоих. Расчет Малко оказался верен. Приковав все свое внимание к зажегшемуся свету, стрелок не заметил его приближения. Но, едва оправившись от неожиданности, он начал действовать с поразительной быстротой и решительностью. Пренебрегая пистолетом, приставленным к его спине, он обернулся, и ослепительный свет сверкнул в глазах Малко, когда приклад винтовки обрушился на его висок. Тем не менее, он успел схватиться за ствол и отшвырнул винтовку.

Но противник пинком по запястью выбил у него пистолет, так что он едва успел броситься в ноги убегающему снайперу и схватить его за лодыжки.

Он нащупал грубую ткань одежды, спускающейся до щиколоток, перебрал руками выше и нащупал – сомнений быть не могло – женские ноги.

– Маурин! – вскричал он.

– Пошел ты!.. – отвечал ему полный ненависти голос ирландки.

Она ударила его коленом в пах так, что он согнулся в три погибели, ее ногти едва не впились ему в глаза. Он распрямился, попытался совладать с Маурин, но она яростно отбивалась, цедя сквозь зубы ругательства, пуская в ход самые коварные приемы, чтобы вырваться из его рук. Настоящая дикая кошка.

Порывисто дыша, они катались по цементному полу из конца в конец комнаты, настолько поглощенные борьбой, что даже забывали перебраниваться. Внезапным порывом Маурин удалось вывернуться, но она бросилась не к выходу, а к краю пропасти. Малко едва успел перехватить ее. Она мгновенно развернулась, обхватила его руками и попыталась столкнуть в пустоту. Малко увернулся и оттолкнул ее от края. Споткнувшись, она упала, и Малко придавил ее к полу всем весом своего тела. При падении Маурин ударилась о цемент затылком и, оглушенная, затихла.

Испугавшись, что она разбила себе голову, Малко ослабил хватку и тревожно окликнул:

– Маурин!

Со стремительностью нападающей кобры она выбросила руку к его лицу и ткнула ему большим пальцем в левый глаз. Малко вскрикнул от боли и, рассвирепев, схватил ее запястья. Рукопашная возобновилась.

Но Маурин слабела. Разъяренный Малко распростерся на ней, красная пелена застилала ему глаза. Внезапно от близости крепкого упругого тела в нем пробудилось желание. Ему почудилось, что он вновь оказался в поместье ирландки, как несколько дней назад.

Но на этот раз, словно затем, чтобы дать ему сильнее чувствовать свое презрение, Маурин не делала ни малейшей попытки сопротивляться. Ему представилась вдруг широкая кровать посреди спальни, бутылка «Дом Периньона» и, главное, покой.

Но они лежали на голом цементном полу недостроенного дома.

Он подумал, что никогда уже больше не увидит Маурин, и произнес ее имя. Она молчала и лежала, точно неживая. Одной рукой он медленно отвел монашескую рясу, ощутил теплую гладкую кожу бедер, скользнул выше. Лоно Маурин было сухо и горячо.

Она не противилась, когда он как можно осторожнее погрузился в нее.

Малко забыл, где находится, забыл об опасности. Так или иначе ему нужно было избавиться от нервного напряжения.

Когда он извергся в ней, ему показалось, что ее плоть сжала его, но, может быть, ему просто почудилось. Он приподнялся, привел в порядок свою одежду и встал. В темноте белели ноги Маурин. Малко подобрал пистолет, вздрогнул, заслышав шум в коридоре, и обернулся, готовый стрелять. Помещение озарилось светом сильного ручного фонарика. Маурин вскочила с быстротой молнии. Сноп света ослепил их, и голос Конора Грина произнес облегченно:

– А, вы здесь!

Он подошел со словами:

– Вы не предупредили меня, что она будет стрелять. С ума сойти! Пуля пролетела в трех сантиметрах!

– Весьма сожалею.

– Не вы же пытались меня застрелить, а вот эта ненормальная! – вскипел американец.

Маурин сделала такое движение, словно хотела кинуться на помощника консула. Малко удержал ее, мягко промолвив:

– Маурин, нам нужно поговорить!

Она процедила сквозь зубы:

– Мне плевать на то, что вы собираетесь мне сказать. Выдайте меня «поросятам». Я сбегу и убью вас!

Эти речи были исполнены такой решимости, что Малко устрашился задним числом. Когда женщины берутся за политику, они становятся опаснее мужчин.

– Маурин! – начал Малко. – Вам известно, в чем я обвиняю Тревора Мак-Гуайра? Так это не вымысел. Он выдал властям всех ваших друзей.

– Вы – гнусный лжец!

Неподвижная в конусе света, в неуместной здесь черной рясе, она казалась живым воплощением ненависти.

– Я могу представить вам доказательства. Могли бы вы узнать его голос?

Маурин упрямо молчала. Малко подошел ближе.

– Я докажу вам, что не лгу. Сейчас мы пойдем втроем слушать магнитофонную запись. К англичанам...

Она зло рассмеялась:

– Ну, разумеется! Полюбуетесь, как они будут меня пытать...

Малко обернулся к Конору Грину:

– Вы один?

– Да.

– Вот видите, – продолжал Малко. – Если бы я хотел выдать вас англичанам, весь Особый отдел был бы здесь... Соглашайтесь! На вас будет маска, никто вас не узнает. А потом вы уйдете. Даю вам слово.

– Эге! – вмешался Конор Грин. – Вы...

– Даю вам слово, – повторил Малко.

Впервые лицо Маурин немного смягчилось, но она сейчас же спохватилась.

– Сила – на вашей стороне, – последовал презрительный ответ. – Делайте как знаете.

Она часто мигала, ослепленная светом фонарика, и походила на наказанного ребенка. Малко взял ее под руку, а Конор Грин подобрал автомат Калашникова.

– Пошли, – сказал Малко.

Малко всматривался в два отверстия на маске. Глаза Маурин были неподвижны, зрачки расширены. Она слегка склонила голову, вероятно, чтобы лучше слышать записанные на пленку слова.

Не считая звучащей записи, в маленьком кабинете майора Джаспера стояла полная тишина. Было два часа ночи. Им стоило немалых усилий разыскать британского офицера и вырвать у него обещание, что Маурин беспрепятственно выйдет из здания лисбернской штаб-квартиры. За все это время ирландка не сказала ни слова и послушно выполняла все, что ей говорили, двигаясь, точно во сне. Словно в ней лопнула главная пружина. И вот она слушала, не шевелясь, сложив руки на коленях. Все телефонные сообщения предателя были записаны подряд на одну пленку, разделяемые лишь щелчками повешенной трубки... В эту самую минуту низкий, с присвистом, голос объяснял, где находится Джеймс Файнген, один из наиболее старых вождей ИРА, чей арест произвел в свое время замешательство в организации.

Голос объяснял, что тайник находится за перегородкой, в задней комнате, оклеенной такими-то обоями...

Слезы брызнули из глаз Маурин, белки покраснели. Какое-то время ей удавалось, ценой неимоверного усилия воли, справляться с дыханием, потом она вдруг ссутулилась, сжимая голову руками.

– Выключите!

Майор встал и, не вынимая трубки изо рта, нажал на кнопку. Теперь слышны были лишь прерывистое дыхание и приглушенные рыдания Маурин... Трое мужчин молчали, уважая ее горе, правда, не без задней мысли. Наконец она подняла голову и промолвила тусклым голосом:

– Я хочу уйти.

Малко тотчас встал. Конор Грин хотел последовать за ними, но Маурин воспротивилась:

– Я хочу уйти вдвоем с вами.

В голосе ее звучало такое нервное напряжение, что, казалось, Маурин готова была сорваться на крик. Малко сделал американцу незаметный знак и подтолкнул девушку к дверям.

– Хорошо.

Они прошли безлюдными коридорами, пересекли гараж, где застыли пулеметные транспортеры «Сарасон» и очутились на улице рядом с караульным помещением. Маурин двигалась, словно бесчувственная, потом съежилась на сиденье «кортины». Когда они уже ехали по пустынным улицам Лисберна, Малко услышал ее глухой, полный отчаяния голос:

– Но почему? Почему?

Нарочито бесстрастно Малко объяснил, не отрывая глаз от дороги:

– Тревор Мак-Гуайр преследует не те цели, которые вы поставили перед собой. Он – человек партийный и исполняет волю тех, кто в Советском Союзе решил создать в этой стране трудности для НАТО при помощи ИРА. Он беспощадно убирает всех, кто думает иначе. Обычное дело. Вам кажется, что вы едины, а на самом деле сражаетесь за разные идеалы.

– Он – предатель! – крикнула Маурин. – Он отправил в тюрьму лучших наших товарищей!

Малко грустно вздохнул, удивляясь ее простодушию.

– В политике, Маурин, не бывает предательства. Есть только несходство взглядов.

Она промолчала. Малко мягко спросил:

– Вас где выпустить?

Маурин повернула к нему несчастное, подурневшее от слез лицо.

– Вы на самом деле меня...

– Разве я не дал вам слово?

Подбородок Маурин дрожал, слезы душили ее.

– Остановитесь здесь, – попросила она.

Малко затормозил. Они находились в предместье Белфаста, у Белморел Парк. Он глубоко вздохнул. Если Маурин уйдет, так ничего и не сказав ему, он может поставить крест на своей карьере в Компании, а Тулла – на своей молодости.

– Я знаю, где будет завтра Тревор, – промолвила она тихо. – Но он будет не один.

– Где?

– На винокуренном заводе, к северу от города.

– Хотите поехать туда со мной? – спокойно спросил Малко.

Маурин еще понизила голос:

– Вы меня поняли? Их будет человек двадцать. Вооруженные.

– Я понял.

Помолчав, Маурин быстро проговорила:

– Тогда завтра, здесь, в девять часов.

Она открыла дверцу и вышла. Но прежде, чем пуститься в дорогу, заглянула в машину.

– Вы приведете с собой людей из Особого отдела?

Малко покачал головой.

– Нет.