GA 275. Искусство в свете мудрости мистерий

Третья лекция Преобразующие импульсы для художественной эволюции человечества

Возможно, нам удастся наилучшим образом исследовать наши суждения о том, что благодаря духовнонаучному рассмотрению должно проникнуть в наши души и в наши сердца, если бросим взгляд на большую часть того, что я решился дать как «Очерк тайноведения». Тут мы в первую очередь имеем, если отвлечемся от вводных глав, которые должны давать как бы подготовку, тех глав, которые должны служить для того, чтобы познакомиться с существом человека, его отношению к рождению и смерти, и его жизни в духовных мирах; после этих вводных глав следует описание великих космических связей, конечно в виде наброска, которые ведут нас через стадии изменений нашей Земли, перед тем как она стала Землей, через бытие Сатурна, Солнца и Луны, и вводят нас в бытие Земли. Затем нам дается совсем беглое, но кратко указывающее на всё, изложение относительно того, как будет выглядеть для нас бытие Юпитера, Венеры и Вулкана. Мне хотелось бы сказать, что вместо обстоятельного описания этого бытия Юпитера, Венеры и Вулкана было дано описание того, что должен проделать человек, если он хочет, чтобы в нём протекали те внутренние душевные переживания, которые должны, в конце концов, привести его к инициации. В более точном виде эти процессы вплоть до известного этапа описаны в книге «Как достигают познания высших миров?».

Мы увидим, что для нас духовная наука распадается на две части: одна часть, где мы описываем космические связи, описываем, чем было то, что является перед нами сегодня как Земля с её существами и остальной Вселенной, в самом древнем отдаленном прошлом, и какова перспектива их дальнейшего развития. Если вы изучите рассмотрения, предпринимаемые нами, то вы всюду увидите, что большая часть наших рассмотрений находится под влиянием того, что было воспринято нами в связи со становлением Космоса. Другая часть наших рассмотрений направлена на то, что должна делать душа, чтобы войти в духовные миры, иными словами, как достигнуть инициации. Этих внутренних переживаний по преодолению, борьбе, спасению и достижению, которые должна испытать душа, мы некоторым образом всегда касаемся во второй сфере наших рассмотрений. Если мы наблюдаем наиболее существенное в наших рассмотрениях, то оно относится или к одной, или к другой их части.

Если мы сначала обращаем внимание на первую часть наших рассмотрений, на описания, проходящее через бытие (древних) Сатурна, Солнца, Луны и так до бытия Земли, то мы таким описанием предоставляем миру нечто такое, что для нынешнего, будь то религиозного, будь то научного мировоззрения, крайне неприемлемо; мы предоставляем нечто такое, на что большая часть современных мировоззрений будет смотреть как на абсурд. Ибо, само собой разумеется, что наше современное мировоззрение найдёт чересчур фантастическим описание такого миропорядка, которое мы должны были дать, например, описывая бытие (древнего) Сатурна; описание такого космического порядка для современных нам воззрений представляется таким, что могут сказать только одно: это абсолютная бессмыслица, давать такого нельзя, это какая–то фантастическая выдумка! — Точно так же обстоит дело и с другой частью того, что мы должны были описать.

Вспомните одно изречение, которое я уже неоднократно повторял здесь и вчера. Я говорил: человек спит не только ночью, когда помрачается его мыслящее и представляющее сознание; человек частью своего существа спит также и днём. В то время как ночью в большей степени спит жизнь представлений, днём в части нашего существа в большей степени спит жизнь воли. Внизу, в глубине нашей телесности спит жизнь воли, по крайней мере, наибольшая часть жизни воли. Ибо эта жизнь воли человека является значительно более охватывающей, нежели осознанная жизнь воли, которую мы развиваем. Последняя — всего лишь малая часть. И мы можем смело сказать: человек с его обычным сознанием, когда он днём выполняет свою работу или удовлетворяет свои потребности, является всё же по большей части спящим. Бесконечно многое происходит подсознательно, и даже то, что он делает осознанно, он в большей части лишь по видимости выполняет осознанно, половину же и больше половины — бессознательно.

Если мы точно наблюдаем человека в том, что он, осознавая наполовину или больше чем наполовину, делает бессознательно, тогда наше духовное зрение может направиться на то, что он, будучи спящим, не является таким неверующим скептиком, как бодрствующий человек; он совершенно не является неверующим скептиком. Современный бодрствующий человек приходит со своим мировоззрением и заявляет: описание бытия (древнего) Сатурна в такой книге как «Очерк тайноведения» есть чистейший, абсолютный вздор! — такая точка зрения сама собой разумеется. Но человек как человек в целом не говорит так, но несёт в себе нечто, благодаря чему он, — позвольте мне так выразиться, — бессознательно знает, что когда–то сатурническое бытие имело место. Он занимается чем–то таким, посредством чего он документирует, что на бессознательном уровне он в некотором роде вспоминает это сатурническое бытие. То, что он так делает, говорит о том, что он будет архитектором. Ибо архитектурное искусство никогда бы не возникло, если бы человек сегодня не носил в себе тех законов, которые были напечатлены человеку в его физическое тело ещё в то древнее сатурническое время. Вчера мы сообщали о том, как эти, находящиеся в физическом теле законы могут быть спроецированы в пространство; и тогда, снаружи они становятся архитектурными законами. Само собой разумеется, он должен делать это современными средствами; то, что выступает нам навстречу в современных произведениях архитектуры, выглядит совершенно иначе, нежели то, что нам известно как «сатурническая архитектоника». Но самое существенное, живое, что можем мы сделать в архитектурных творениях, является тем, что насаждено в человеке вследствие древнего сатурнического бытия.

Возьмём то, что мы, таким образом, проводим перед нашей душой, в ещё более глубоком смысле. Что делает человек, когда он совсем, будь он спящим, будь он познающим, будь он потребителем, подходит к архитектурному творчеству? Он живёт в сатурнических законах своего физического тела; это значит, что если он совершенно погружается в законы архитектуры, он забывает всё то, что живёт в нём в качестве эфирного тела, астрального тела и «я», он снова становится сатурническим человеком. Всё жесткое, всё непорочное, всё молчаливое и опять–таки говорящее в архитектуре, есть ни что иное, как то, что человек, в связи с отчуждением высших членов своего существа переместил туда, что дали ему духи высших иерархий, — Троны, Архаи, которые принимали участие при начале сатурнического бытия, — главным образом обе группы этих высших существ, поддержанные другими существами высших иерархий.

Здесь мы действительно не только поднимаемся над современной Землей, но и над отдаленным, исключительно дальним прошлым; тут имеет место перемещение себя в это сатурническое бытие, которое производит человек, предаваясь архитектурному творчеству или испытывая удовольствие от арихитектурного творчества, само собой разумеется, если речь идет о настоящем искусстве.

Теперь мы переходим к скульптуре, к пластическому, скульптурному искусству. Вчера мы видели, что законы скульптуры являются законами эфирного тела, которые человек оттесняет на одну ступень в своё физическое тело. Как то, что живёт в физическом теле, будучи вытеснено в пространство, становится там архитектурой, так становится скульптурой то, что живёт в эфирном теле, будучи оттеснено в физическое тело. Довольствуясь скульптурой, мы отчуждаемся от астрального тела, от «я» и всех высших членов. Получая удовольствие от скульптуры, мы живём в нём так, как если бы мы имели одно лишь физическое тело, и в этом физическом теле — выражение эфирного тела; это является перемещением в древнее солнечное бытие. Всё то, что было насаждено человеку в древнем солнечном бытии, становится современным при наслаждении скульптурой или при создании скульптуры. То, что выступает нам навстречу в скульптуре, кажется нам родственным с одной стороны, поскольку возвращает нам наше собственное далекое весьма отдаленное прошлое, которое ещё находится в нас как нечто творческое, творящее, — это наше солнечное время. С другой стороны, оно кажется нам столь мраморно гладким, мраморно холодным, поскольку то, что приходит к нам из скульптуры, отсвечивает чем–то, приходящим из далекого Космоса, из далекой Вселенной.

Приступая к живописи, мы знаем, что живопись покоится на том, что в эфирное тело оттесняются внутренние импульсы астрального тела, так что в живописи мы отстраняемся от нашего «я» и живём так, как если бы мы переживали только лишь в астральном теле, но это астральное тело было бы сдвинуто вниз в эфирное тело. Мы тут переживаем себя во всём том, что было насаждено в нас в древнем лунном бытии, том древнем лунном бытии, которое нам как людям предоставило астральный внутренний мир, астральное внутреннее содержимое. Художественное творчество, живопись является как бы внешней проекцией этого нашего астрального внутреннего мира. Точно так же как мы переживаем в нашем внутреннем астральном мире такие настроения как печаль, радость, как нечто характерное, исполненное выражения, как мы переживаем то, что приносит нам судьба, так переживаем мы и то, что наколдовывает нам художник на полотне, и что является отражением нашего собственного внутреннего астрального существа.

Если вы попытаетесь немного вжиться в то, что описано в «Очерке тайноведения» как сатурническое, солнечное и лунное бытие, тогда вы откроете, что на самом деле при описании сатурнического бытия в основу положено архитектурное настроение, при описании солнечного бытия в основу положено скульптурное настроение, а при описании лунного бытия — настроение живописца, художественное настроение. Это было попыткой в словесном выражении восстановить эти настроения. Именно это относится к отображению оккультных событий в большей степени, чем сегодняшние вспомогательные литературные средства; человек проявляет полное непонимание стиля оккультных описаний, если он считает, что можно было бы достичь чего–то верного, используя ужасные вспомогательные литературные средства нашего времени.

Затем мы перейдём к земному бытию, в котором мы живём в нашей непосредственной современности, как в предоставленной нам реальности. Она не является чем–то таким, по отношению к чему мы, живя внутри неё, имели бы потребность художественным образом ставить её перед собой. Напротив, то, что человек ощущает как потребность создавать, исходя из себя, нечто художественное, не исчерпывается тем, что он в архитектуре, скульптуре и живописи как бы воссоздаёт своё космическое прошлое, исходя из насажденной в нас памяти. Художественная потребность заходит дальше. И если мы исследуем духовную основу этого дальнейшего продвижения художественной потребности, мы должны найти её в том, что в «Очерке тайноведения» после описания сатурнического, солнечного, лунного и земного бытия эскизно изображено в качестве дальнейших ступеней развития, как бытие Юпитера, Венеры и Вулкана, а также дано далее, как описание процесса посвящения, который, главным образом, является внутренним человеческим процессом. Эти процессы инициации надо представлять себя так, что они, в том виде, как они выступают нам навстречу сегодня, являются началом важнейших преобразований человеческой земной жизни, и вообще человеческой жизни в будущем. Разве не обстоит дело так, что по отношению к человеческой земной жизни можно почувствовать, если ощущать более глубоко: ах! Эта земная жизнь человека; насколько человек осознает её, она протекает так, что человек кажется самому себе сиротой в Космосе, кажется брошенным ребенком Космоса, можно даже сказать заблудшим странником Космоса.

Но всё же, человек в своём повседневном сознании, в своём бодрствующем сознании не знает, как осуществлялось то, что возникало вследствие сатурнического, солнечного и лунного бытия, что живёт в нём; он также не знает, что возникнет из него в том, что должно стать бытием или состоянием Юпитера, Венеры и Вулкана. Не зная своих первоистоков, без знания своего будущего, человек заблуждается в пропасти земной юдоли. Порой он может чувствовать себя крепким благодаря своему сознанию и быть уверенным в своём будущем, но предметно–вещественным образом, ни прошлого, ни будущего земному человеку измерить не дано. Тем не менее, перед душой человека будет выступать то, что может стать вождём в надежном жизненном направлении, которое будет дано, если люди познакомятся с тем, что даётся им как направляющая линия в законах инициации; тех законах, которые в древности ещё представляли собой некое наследие богов, которым были наделены люди, и которое выступало как атавистическое ясновидение. Это наследие, однако, по мере нашего вживания в будущее, должно всё больше и больше охватывать человека и формировать его внутренние душевные силы.

Несомненно, этот путь, эта тропа инициации имеет две стороны. Одна сторона состоит в том, что человек посредством инициации знакомится с тайнами, с загадками бытия; в том, что посредством инициации он вступает в духовные переживания бытия. Но другая сторона в том, что мы можем назвать более субъективной, в большей степени, разыгрывающейся в душе инициацией. Это как бы то, перед чем люди по большей части в страхе отступают, поскольку на самом деле она такова, что не относится к приятным душевным переживаниям, которым душа предается с легкостью или которым она хотела бы предаться. Имеется некая шкала, необыкновенно подробная шкала внутренних переживаний, для тех, кто постепенно должен вести свои внутренние переживания к инициации. Преодоление, высвобождение, сопротивление и спасение — они видоизменяются разнообразнейшим образом во внутренних переживаниях на пути инициации: тут человек должен проделать всё то, что позволит почувствовать душу так, как если бы эта душа вдруг стала совершенно чуждой себе, как если бы она обрушилась в пропасть, где она должна чувствовать себя, как если бы она была вечно потерянной, и никогда не могла бы снова обрести того, чем она обладала в какое–либо время жизни. Это может подвергнуть душу бесконечному ошеломлению, оцепенению и печали, вследствие утраты уже достигнутого бытия. А затем душа снова может подвергнуться тому, как если бы она должна была раздробиться, должна была бы перейти в бесконечную множественность, во все те существа, из которых составлен Космос. Но затем снова приходит настроение, как если бы она должна была бы чувствовать себя странствующей через существ Вселенной, становясь родственной с сущностью одного, затем опять — таки, оставляя эту сущность, становиться родственной с сущностью другого, как я это описал в моей книге «Порог духовного мира», где я изобразил переживания, которые всегда связаны с болезненными лишениями, с болезненными потерями, когда они переживаются в отдельности. В конце концов, душа может пережить нечто, где она, так сказать, претерпевает радикальное преображение, при котором душа должна решиться на то, что может быть выражено словами: ты теперь должен на некоторое время потерять себя самого, оттолкнуться от себя самого, но ты должен верить, что, в то время, когда ты потеряешь самого себя, в то время, когда ты отталкиваешься от самого себя, существо, которое покоится в далях божественных иерархий, хранит тебя и даст тебе снова обрести себя, после того, как ты потерял себя. — Таково прохождение через рождение и смерть. Это то, что следует проделать в числе переживаний, ведущих к посвящению.

В конце концов, это является исполненным жути, ужаса прохождением через все те силы, которые необходимы не только для земной жизни, но необходимы для жизни внеземного Космоса, которые, однако, будучи неправомерным образом внесены в земное бытие Люцифером или Ариманом, становятся силами зла; это исполненное ужаса прохождение через силы зла, вместе со всем тем, что означают они, как подкапывающие, разрушающие, поглощающие начала во всём Космосе. Это, в конечном счете, прохождение через ту стадию, где человек смеет чувствовать себя всего лишь инструментом, орудием, через которое говорят духовные существа, где он символически становится тем, чем является его гортань в качестве отдельного члена, где он становится гортанью божественно–духовных существ, где он сам себя чувствует покоящемся во всемогущем, Божественном слове. Когда–нибудь наступит состояние, когда в будущем это чувство соединится с сопереживанием Божественного тканья и воления в Космосе.

Однако здесь описаны всего лишь отдельные состояния. Бесконечно многоступенчато, многогранно то, что испытывает душа. Описание того, как душа может освоиться, смириться со всеми этими состояниями, и с каждым таким состоянием подниматься на одну ступень выше по тропе инициации, делать один шаг дальше к духовному миру, вы, в более подробном виде найдёте, — в той мере, насколько такое описание необходимо для современности, — в книге «Как достигнуть познания высших миров?», или также в книге «Порог духовного мира». Да, всё то, что испытывает душа, приближая себя к инициации, проделывается на тропе инициации осознано, переживается осознано. Вот почему эта тропа познания так болезненна, но также и спасительна. Однако человек в состоянии долго, долго, перед тем, как он осознанно освоиться со всем, что я описал вам как этапы тропы посвящения, тропы инициации, выражать своими средствами эти переживания, выражать их в образах, — именно это происходит посредством музыки. В конце концов, существенным образом, настоящая музыка является бытием протекающем в звуках, протекающими в музыкальных тонах свершениями бытия; она есть внешний образ того, что осознано переживает душа на пути посвящения.

Оставаясь в повседневном бытии, человек может, не без последствий выполнить то, что мы могли бы назвать: «я», — как мы это описали вчера, — погружается в астральное тело. То, что предпринимает человек, погружаясь с «я» в астральное тело правильным образом, так что погружаться вниз, значит окунуться в Божественный мир, — это как раз и есть прохождение через инициацию. Однако образ этого дается нам в событиях, которые подступают к нам благодаря музыкальным творениям. Когда человек предаётся созданию или восприятию музыкальных произведений, он отчуждается от своего «я». Он оттесняет это «я» назад, но он как бы передает его всем тем Божественно–духовным силам, которые будут работать в его астральном теле, когда он поднимется до состояния Юпитера.

Обдумайте, как мы теперь приступаем к рассмотрению музыкального художественного творчества, которое связывает нас с будущим человечества. Это, можно сказать, почти нескромно, высказывать то, что музыкальное художественное творчество на самом деле призывает к тому, чтобы всё больше и больше совершенствоваться в мире, чтобы всё больше и больше углубляться в мир. То, что как музыкально–художественное творчество уже вступило в наш мировой порядок, есть более или менее всего лишь попытки, несмотря на всё великое, на всё гениальное в этом музыкально–художественном творчестве. Это всего лишь пробы чего–то бесконечно более значительного в музыкально–художественном творчестве будущего. И это музыкально–художественное творчество будущего можно ощутить как побуждение, значительное побуждение, если только люди решаться на то, чтобы познакомиться с характером внутренней природы тропы инициации.

Если когда–нибудь то, что может быть описано в связи с тропой посвящения, будет переживаться людьми не так, как сегодня, но будет переживаться так, что человек при описании того, что должна тут пережить душа, испытает и восторг и тяжёлое разочарование, если это станет цельным переживанием, которое человек, читая, может испытать относительно тропы посвящения, тогда душа человека может быть впервые потрясена фактом своего участия в судьбах всех существ, которые во вне–человеческом бытии участвуют в событиях Космоса; душа человека будет переживать потрясения, лишения и избавления, которые подвигнут душу к тому, чтобы в сочетании звуков, тонов выразить то, что можно пережить при описании тропы посвящения. Если в будущем появятся люди, которые будут ощущать описания тропы посвящения, которые будут чувствовать, что возможны интенсивные переживания благодаря тому, что по видимости кажется выступающей навстречу абстракцией, чувствовать, что возможны переживания, гораздо более интенсивные, нежели имеются в наших внешних физических переживаниях. Тогда для натур, кто может ощутить в их истинности те вещи, которые описываются в связи с тропой посвящения, может наступить момент, когда они скажут себе: теперь я чувствую; то, что я теперь переживаю, связывает меня не с природой, внутри которой я нахожусь, будучи на земном шаре, но с тем, что ткёт и живёт в Космосе. О! я могу всё это не просто переживать, я мог бы это спеть, я мог бы об этом написать музыку!

В том, что может быть так описано, мы имеем указание на то, чем должна стать для человека духовная наука, ибо духовная наука должна живо побуждать человеческую душу, должна быть не только теорией, не только познанием, не только знанием. Духовная наука должна жить в душе, охватывать все силы в душе, должна делать из человека другое существо. В соответствие с ней человек должен сделать из себя самого другое существо, если он предаётся духовной науке.

В древности, можно сказать, ещё у древних греков, были солнечные люди, там ещё было атавистическое ясновидение, которое приводило людей к тому, чтобы отстранить от себя всё астральное существо и всё «я» — существо, чтобы в человеческом существе выражались только те законы, которые были впервые созданы в древнем сатурническом и солнечном бытии. Вследствие этого возникла греческая скульптура, те греческие скульптуры, которые, как произведения искусства действительно стоят перед нами так, как должен был бы духовно стоять перед нами солнечный человек, если мы понимаем его, как содержащего лишь физического человека с жизненным эфирным внутри, и ещё не содержащим астрального. Да, Венеру Милосскую, созданную греческим искусством мы можем рассматривать как некую стоящую перед нами персонификацию целомудренного, непорочного существа, поскольку порочность, отсутствие целомудрия, возможно лишь в астральном теле, во всём том, чем как порывами и вожделениями проникнуто астральное тело. В эфирном теле порочность, отсутствие целомудрия, ещё невозможно. Таково было наследие Божеств, которое совместно получили люди; то, что они стали предрасположены к тому, чтобы создавать такое искусство. Эта форма сопереживания лишь в эфирном и физическом телах, помимо «я» и астрального тела была утеряна людьми.

Когда же человек пробудился у тому, чтобы со своим «я» и астральным телом погрузиться в эфирное и физическое тело, он стал чувствовать и переживать, только то, что существовало в его «я». То, что происходит в его астральном теле, не говоря уже об его эфирном теле и физическом теле, оказалось в подсознании. Об этом на внутреннем уровне человек не знает. Но у греков еще существовало пророческое, предчувствующее ощущение. Однако мы, если мы ориентированы на то, чтобы духовнонаучное познание снова ожило в нас, чтобы оно не стало для нас всего лишь абстрактным познанием, нашим теоретическим знанием, но охватило всю нашу душевную жизнь, постепенно проникаем вниз, в то, что упорядочивает нас, учит познавать то, что всецело ритмизирует, гармонизирует, вносит цикличность в наше астральное тело и эфирное тело. И тогда мы приходим к неким, возможным для души последствиям того, что на эфирном уровне тело пульсирует, пульсирует пространство, и вызывает наружу из эфирного облики, формы.

Такая попытка должна быть предпринята при построении наших колонн, при построении наших архитравов в здании Гётеанума: погружение в сферы, в которые нам позволяет погрузиться духовная наука, забытая человечеством. Однако тут мы должны на самом деле с глубочайшей серьёзностью принять то, что может дать нам духовная наука. Вы можете из всего смысла вышеизложенного о духовной науке заключить, что если человек сознательно проникает в духовный мир, — а он и должен проникать в духовный мир сознательно, — итак, если он понятийно формирует то, что живёт в эфирном мире и в человеческом эфирном теле, и хочет услаждать себя тем, что сформировано, если он хочет войти туда, ему придется познакомиться с теми существами, которые обозначаются как люциферические и ариманические духи.

Вы только подумайте, сколько ариманических существ находится сегодня среди созданного нами. Вспомните о том, что я сообщал в отношении современной технической среды. Нам не остаётся ничего иного, как творить с помощью современной техники. Если бы мы захотели выполнять работу без помощи современной техники, это было бы подобно тепличному растению. Мне доставило известное удовольствие то, что мы здесь наше здание можем частично строить с помощью наиболее современных материалов, что мы его частично строили их бетона, ибо прогресс заключается не в том, что мы подобно тепличному растению изолируемся от остальной жизни, но в том, что мы используем то, что дает остальная жизнь. Когда мы на духовнонаучном уровне овладеваем мировой духовностью, мы пытаемся применять современные материалы, чтобы то, что мы постигаем духовнонаучно, жило в современных материалах.

Это, конечно, может осуществляться лишь до известной степени. Вы поймёте то, что мы говорили здесь о технической среде, если вы рассмотрите смысл всего этого в целом. Ибо техническое нельзя отделить от ариманического, если мы, например, хотим создать нечто для себя посредством архитектуры или скульптуры. Вот почему возникла трудная задача, как отделить от здания и обезвредить то, что в нашем здании по необходимости должно было быть ариманическим. Это была трудная задача, ведь мы знаем, что ариманическое должно быть связано с современным техническим творчеством. Какое–то время дело обстояло так, как если бы Ариман успешно добился превосходства над нами. Мы тогда были вынуждены всё то, что имело производственный характер, было техническим производством с известной стороны включить в наше здание, тем самым предоставив Ариману место в здании. Надо было думать о том, чтобы устранить из здания ариманические силы. Это могло произойти только в том случае, если бы мы нашу котельную устранили, изолировали от здания. Как вы видите, именно это и произошло; было достигнуто то, что могло быть достигнуто, насколько это было возможно, вследствие осуществления разумных замыслов нашего дорогого господина Энглерта. Стало возможным, применяя современные материалы, построить формы, которые выражали бы следующее: здесь, вблизи здания, но, всё же вне здания, стоит то, что не должно находиться внутри, но должно находиться снаружи. Оно поставлено так, что то, к чему оно относится (то есть само здание), действительно является архитекрурным строением, созданным в соответствии с духовнонаучными познаниями.

Огромное значение имеет то, что это удалось осуществить посредством новейших материалов. Ибо, видите ли, если вы углубляетесь в наши духовнонаучные сочинения, а именно, в последнюю главу мистерии «Врата посвящения», вы почувствуете там выражение того, что Люцифер и Ариман наиболее вредны тогда, если их не видят, если они остаются незримыми. Допустим, что кого–то мучают ариманичекие силы. Что могло бы противодействовать им наилучшим образом? Наилучшим противодействием было бы то, если он сформирует для себя какой–либо подходящий образ Аримана и поставить себе в комнату. Против того, что на астральном уровне мучает человека, лучшее средство, поставить это перед собой физически. Было бы неправильной точкой зрения, если верят в то, что когда имеют Аримана перед собой, человек последует за Ариманом. Имеет место противоположное. Эти вещи надо делать видимыми. При этом, однако, не надо нервничать, нельзя допускать, чтобы проходя мимо фигуры Аримана и бессознательно смотря на неё, человек носил в себе её отображение. Ибо тогда человек имеет это в себе невидимо, человек становится нервным, или возбужденным.

Одновременно вы, изучая нашу ариманическую дымовую трубу со всей котельной, должны видеть, каким благоприятным образом может быть архитектурно устроено то, что, можно сказать, относится к наиболее грубой ариманической культуре нашего времени. Некоторый вред этой культуры будет смягчён не раньше, пока человечество не примет решения архитектурно формировать то, что соответствует нашей ариманической культуре. Помимо всего остального, помимо того, что мы имеем здание для наших работ, является важным и то, что однажды должно было быть положено начало в деле отношения современной культуры к искусству, к художественному элементу, в деле отношения духовной науки к современной культуре. Такое тихое начало было положено этой котельной: она положила начало тому, посредством чего будут решены и другие проблемы. Огромной проблемой было бы также: обрести современный вокзал, ибо то гадкое, чудовищное, что существует сегодня в качестве вокзалов, является противоречием по отношению к человеческому началу. Как наша котельная во всех своих формах подходит не только к тому, что в ней происходит, но и к тому отношению в целом, в котором находится к нашему зданию Ариман, точно так же должен и вокзал подходить к тому, что происходит в нём, посредством него и внутри него в рамках нашей современной культуры.

Таковы вещи, на которые надо указывать ради оплодотворения художественного творчества, которое может осуществиться благодаря духовной науке. Можно убедиться в том, — если действительно войти в смысл и дух того, что должно следовать из духовной науки, — что если человек когда–либо углубляется в природу сатурнического начала, ему навстречу выступают глубинные законы аритектоники. Если же человек погружается в природу солнечного начала, ему навстречу выступают глубинные законы скульптуры; когда же вы углубляетесь в лунное начало, вы внутренне входите в глубинные связи формы и цвета и в сущность светлого и тёмного; так вы получаете инспирации для художественного творчества.

А из описания пути посвящения будут исходить инспирации и интуиции для музыкального, и в некотором смысле для поэтического искусства. Когда–нибудь после придёт время, когда поэтическое творчество будет присутствовать в мире в подлинном смысле этого слова. Поэтическое творчество до известной степени завершилось, оно отзвучало. Божественные сны, грёзы, воплощённые в настоящих поэтах, принадлежали ещё к последним остаткам древнего божественного наследия. Но должно придти время, когда из прозрения в тайны инициации люди в драме, эпосе или лирике будут говорить о таких внутренних душевных процессах, которые переживает человек, если он живёт не только с одним собой, но если он живет в Божествами высших иерархий. О звучании стихов, которое всё снова и снова становится для нас отзвуком того, что люди переживают в физическом теле, в не столь отдалённое время человек будет говорить: пусть эти люди оставят меня в покое. То, что они с утра до вечера кого–то любят, кого–то ненавидят, чему–то радуются — это их собственное дело. Но то, что они переживают совместно с богами, найдя дорогу из земных переживаний, — об этом пусть рассказывают нам в своём музыкальном творчестве, об этом пусть рассказывают они нам, создавая драму, эпос или лирику. Ибо мы знаем: всё то, что человек может сопережить с внеземным бытием, должно быть получено посредством истинного, отстраненного от повседневных переживаний творчества.

Итак, вы видите, что в духовнонаучном познании заложены преобразовательные импульсы для понимания художественного. Так мы видим, насколько мы можем предчувствовать, — если мы допускаем себя к этим духовнонаучным познаниям, — предчувствовать силы, которые должны господствовать в духовной культуре грядущего человечества. На самом деле, мы смеем верить, что никто не может подступиться к духовной науке, без того, чтобы глубоко внутренне преобразовать всё своё собственное существо. Мы смеем верить, что духовная наука представляет собой нечто такое, что может глубоко внутренне захватить человека, что выводит из тесной связи исключительно с физической жизнью. Если человек подразумевает такой идеал духовной науки, если он обретает смысл того, что при использовании духовной науки уже ведет в иные сферы, нежели сфера обычного переживания, тогда для него всякий раз имеет огромное значение то, если у кого–то, принадлежащего этому духовнонаучному движению, можно увидеть, что он действительно возжег в себе настоящую искру, которая выводит его за пределы обычного, узко личного переживания. Единственное, что сегодня мы благодаря духовнонаучному движению можем пережить как нечто отрадное, это то, что благодаря этому духовнонаучному движению среди нас могут появиться люди, которые действительно находят дорогу из личного в те сферы, где личного больше не существует.

В повседневности мы должны заботиться о личном, но поскольку мы совместно являемся последователями духовной науки, все личные воления и чувства, — если мы действительно охвачены духовной наукой, — превращаются в нечто сверхличное, и каждая победа над личным чувством, над личной трудностью в жизни, имеет бесконечное значение, бесконечную ценность. Но одновременно горьким разочарованием является, если то, что в ходе духовнонаучных устремлений было поволено чисто духовно, снова возвращается в лично–человеческое воление, в личные человеческие намерения, если личное начинает играть роль внутри того общества, которое должно охватывать нас стремлением к духовной науке.

Мне не хотелось бы ту пару фраз, которые я высказал в заключении, излагать более точно, более точно описать их значение, поскольку я полагаю, что среди нас есть некоторые, кто, возможно многое поймёт в этих фразах, кто поймёт, что этими фразами указано на многое из того, что приносит удовлетворение и что разочаровывает. Сегодня, после того, как мы попытались на какое–то время вместе пройти по духовнонаучному пути, было бы хорошо когда–нибудь это обдумать, удержать перед собой, ибо есть много предпосылок для того, чтобы удержать это перед собой, если человек своей душой принимает участие в прямом, честном стремлении вверх, к духовным интересам, забота о которых осуществляется посредством духовнонаучного течения. Ибо, сколь величественная открывается перспектива, когда мы говорим себе: жизнь, наука, религия и даже искусство могут пережить преобразовательные импульсы, исходящие от правильно понятой духовной науки. Всё пластическое искусство происходит от того, что мы духовно познаем о прошлом, всё музыкальное искусство, искусство, связанное с речью происходит от того, к чему мы стремимся в себе, чтобы смочь идти навстречу будущему. Эта перспектива столь велика и мощна, что мы не можем этого ощутить в достаточной степени, не можем почувствовать её, чтобы более интенсивно уяснить её себе. И чем больше нам удаётся уяснить себе настроение, исходящее из нас, тем лучше ставим мы себя в качестве активных сочленов в том великом, — сегодня ещё малом, но предназначенном к величию, — организме, который известен нам как духовная наука. Вот что хотелось мне сегодня обратить не только к вашему рассудку и вашему разуму, но и заложить это в ваши души и сердца.