Гарнизон не сдается в аренду

Глава 1. Мирные будни Вадима Гранцова

Вадим Гранцов отвел взгляд от монитора и посмотрел в окно. Рыхлое серое небо, полоска озера вдалеке, пятнистый вертолет с поникшими лопастями и рыжая собака под ним. А вот и старшина Поддубнов в блестящем дождевике с остроконечным капюшоном. Он бредет от озера, пиная сапогом поганки, белеющие в траве.

Услышав голоса, Вадим Гранцов снова выглянул в окно и увидел, что Поддубнов присел около вертолета на корточки и о чем-то спорит с рыжей собакой.

— А я говорю, приедут твои сектанты! — басовито твердил мичман. — А я говорю, сектанты. Никакие они не медики, чистые сектанты. А я говорю, приедут.

— Э! На что спорим, не приедут?

Оказывается, под вертолетом, кроме собаки, находился и ее хозяин, Доктор Керимов. Судя по гаечному ключу, которым он азартно размахивал, Керимову срочно понадобилась какая-нибудь железяка от летательного в прошлом аппарата. Но проходивший мимо Поддубнов решил не проходить мимо, и теперь они оба предавались излюбленному пороку словопрения.

Гранцов продолжал стучать по клавиатуре:

Он не успел закончить фразу, потому что в комнату дежурного ввалился мичман Б. М. Поддубнов, оглушительно шурша дождевиком.

— Придется сетку ставить. Обнаглела рыба, не клюет, и все! — возмущался Борис Макарович, стягивая резиновые ботфорты, в которых он еще до зари отправился на рыбалку. — Ни одной поклевки! Придется ставить сетку, а то нечем будет гостей кормить, если они приедут.

— Сетку? А смысл? — спросил Вадим Гранцов. — Если рыба ушла, ее сеткой не догонишь.

— Ну, может быть, пяток окуней да пара дурных щук застрянет. Будем ставить сетку, — решительно заявил Поддубнов, однако почему-то продолжал раздеваться. — Прямо сейчас и поставим.

— Прямо сейчас?

— Незамедлительно. Прямо сейчас и поставим. А я пока в сауне погреюсь. Задубел на озере, и хоть бы одна поклевка! — пожаловался Поддубнов, ласково похлопывая себя по могучим грудям, покрытым медной шерстью. — Бери моторку, бери Керимыча и ставь сетку. Встречаемся в бане. Вопросы есть? Вопросов нет.

К бане вела дорожка, вымощенная булыжником. В эти дождливые дни над черепичной крышей бани постоянно стелился дымок из широкой трубы — приходилось подтапливать печку, просушивать и проветривать. Потому что главная задача банного гарнизона оставалась неизменной, как и задача всех остальных гарнизонов, от дачных до ракетных, — поддерживать постоянную боеготовность.

Вадим Гранцов с легкой завистью проводил взглядом Поддубнова, который беззаботно шагал себе голым под дождем, цокая по булыжникам деревянными самодельными босоножками. Вот сейчас мичман войдет в полутемное пространство, насыщенное густым запахом теплых досок и веников, ромашки и хвои. И будет ему хорошо. А ты тут сетку ставь под дождем.

Он переключил телефон на автоматический прием факсов. Так поступал каждый дежурный, отлучаясь по служебной либо внеслужебной надобности. В старые времена приходилось оставлять трубку снятой, однако современный способ гораздо удобнее. Нажал на кнопочку — и ни один гад не докажет, что тебя не было на месте. Спасибо тебе, страна Япония, спасибо, Панасоник-сан.

Гранцов спустился к причальной стенке, чтобы приготовить лодку.

— Еще один рыбак нашелся, — сказал Доктор Керимов своей собаке, наблюдая из-под вертолета, как Гранцов заливает бензин и укладывает сетку. — Слушай, честное слово, не дают спокойно работать!

Когда же Гранцов уже хотел запустить движки, Доктор Керимов забрался к нему в лодку и предложил:

— Спорим? Ничего не поймаешь. Спорим?

— Чего спорить? И так понятно, — махнул рукой Гранцов.

— Есть другой вариант, — Керимов оглянулся и продолжал, понизив голос. — Сетку можешь не брать. Я одно место знаю, рыба сама в лодку прыгает.

— Заглянем и в твое место, — согласился Гранцов. — Но сначала мы все-таки выполним приказ вышестоящего начальника.

Керимов скептически ухмыльнулся и оттолкнулся веслом от бревенчатого причала. Движки слаженно чихнули, взбили желтую пену, и моторка поскакала по мелкой ряби. Гранцов вел ее вдоль берега, высматривая ориентир для поворота, старую караульную вышку.

— Слушай, Димыч, а форель вкусная рыба?

— Как приготовишь.

— Лучше, чем осетрина?

— Не знаю. А что?

— Ничего. Просто интересуюсь.

— В озере нет форели. И осетрины тоже, — заметил Гранцов. — Да, похоже, и вообще никакой рыбы нет, если даже Макарыч пришел пустым. День сегодня такой. Пустой день.

— Для настоящего профессионала, — важно сказал Доктор Керимов, — не бывает пустых дней.

Гранцов с усмешкой покачал головой, но промолчал. Сам он себя крутым рыбаком не считал, потому что занимался на Базе, в основном, охотой. Если бы Керимов заикнулся о рябчике, кабане или лосе, Вадим знал бы, что ему ответить. Рыбу же поставлял к столу Поддубнов, и поставлял исправно, пока ему не изменяло рыбацкое счастье. Впрочем, защищать его репутацию от нападок Керимова Гранцов не собирался, потому что понимал — попутчик просто подбивал его к дискуссии, чтобы скоротать время.

Они все-таки поставили сетку, после чего Керимов скомандовал:

— А теперь давай на тот берег. В деревню.

Вадим Гранцов посмотрел на него с уважением. Мало кто знал, что на другом берегу озера пряталась за скалами заброшенная деревня. Ее не было видно с Базы, к ней не вели никакие дороги, и даже на карте она обозначалась только как одиночное строение.

— В деревню? — переспросил Гранцов. — Час туда-обратно. А что мы скажем БМП?

— Э, — всплеснул пальцами у виска Керимов. — Ничего не скажем. Скажем только: «Забирай свою несчастную рыбу и кушай сам, все равно никаких гостей не будет».

— Я думал, что в деревне никого не осталось, — Гранцов развернул моторку и выбрал ориентиром светлую полоску песчаного обрыва на другом берегу. — Но даже если и живут там несколько старушек, откуда у них рыба?

— Слушай, какие старушки? Тебе рыба нужна или старушки?

— Одно другому не мешает.

— Особенно, если старушка лет тридцати, да?

Керимов громко расхохотался, придерживая одной рукой кепку, а вторую подставив ладонью кверху под шлепок гранцовской ладони.

— Эх, Димыч, жалко, что мы раньше не встретились. Я бы тебя с такими девочками познакомил… Какие у меня студентки были! Бриджит Бардо, честное слово! Сыграли бы свадьбу сначала по нашему закону, потом по русскому, весь Баку сидел бы за твоим столом…

— А что, сейчас мне уже поздно играть свадьбу?

— Свадьбу играть никогда не поздно, — помрачнев, ответил Керимов. — Только бакинцев за нашим столом уже не будет. Настоящих бакинцев больше нет.

Он прорычал что-то на родном языке и начал загибать пальцы, ругаясь:

— Этого Горбачева! Этот Народный Фронт! Этих дашнаков! Как мы жили, как мы жили! Какой был Баку!

Доктор Исмаил оглы Керимов родился в карабахской деревне в семье простого председателя колхоза. Было у Доктора несколько сестер и три брата: Тельман, Союз и Местком. Тельман был старшим братом, поэтому стал агрономом и должен был — лет через сорок-пятьдесят — сменить отца на председательском посту. Союзу и Месткому выпало продавать помидоры — понятно, за прилавком они не стояли. А Доктора по разнарядке зачислили в московский вуз.

Доктор не оправдал надежд, навязанных ему вместе с именем. Он не стал ни врачом, ни большим ученым. Не пошел ни по юридической, ни по партийной части. Да еще и женился на русской. Правда, жена была бакинкой в пятом поколении, и это отчасти смягчало нетрадиционность его выбора. Но только отчасти. Потому что сыну председателя полагалось жениться на дочке секретаря райкома, не меньше.

Тем не менее, родня и земляки могли им гордиться. Он стал первым выходцем из района, защитившим кандидатскую диссертацию. Кроме того, на весь район он был единственный мужчина, способный выговорить: «автоматизированные системы управления». Но, конечно, больше всего земляки гордились тем, что Доктор работал в большом Бакинском институте и жил в большой Бакинской квартире (хоть и у жены). Это означало, что у любого мальчишки из этого района теперь есть свой человек в Баку, есть свой уголок в центре города, и есть своя узенькая калитка в неприступной крепости высшего образования.

Но недолго радовались земляки, недолго и сам Доктор наслаждался чистой наукой. Началась война за Карабах… Когда оставаться на родине стало опасно, он собрал все свои регалии, прикупив еще дипломы медвуза и юрфака, и отправился в Ленинград. Доктор принципиально не хотел пользоваться помощью диаспоры (тогда, в 90-м, еще малозаметной), и обивал пороги фирм и кооперативов, хоть как-то связанных с компьютерами. Он методично ходил на собеседования и конкурсы, пока однажды не встретил особо продвинутого менеджера по персоналу.

Холеный белокожий очкарик, перелистав резюме, долго пытал Доктора по-русски и по-английски, по Паскалю и Лексикону, по Фигурнову и черту в ступе, и, наконец, сказал: «О кей. А теперь назовите четыре причины, по которым я должен принять именно вас». Доктор Керимов привстал, набрал воздуха и попытался мысленно сосчитать до двадцати. Но уже на счете «пять» он вдруг обнаружил, что стоит над опрокинутым столом, и, загибая пальцы, перечисляет родственников кадровика, и не только перечисляет, а еще и сообщает их параметры и произведенные над ними операции, причем операции эти проводил якобы лично сам Керимов.

Очнулся он почему-то в бане, где рыжий бородатый гигант посоветовал ему сменить профессию. «Я больше ничего не умею», признался Доктор. «Научим», пообещал Поддубнов…

Когда моторка накатилась на песчаный берег, Доктор Керимов сказал:

— Ты посиди, я на разведку схожу.

— Десять минут тебе хватит?

— Слушай, откуда я знаю? Ты куда спешишь? Сетку проверить? Я тебе и так могу сказать: она пустая.

— Да никуда я не спешу, просто хотел засечь контрольное время. Привычка такая, — сказал Вадим Гранцов.

Кроме контрольного времени ему хотелось еще условиться о связи и сигналах, а также проверить снаряжение, но он сдержался. Поглубже втянувшись в плащ-палатку, Вадим Гранцов застыл под ивой. Он попытался представить себя мокрым валуном на берегу, но тут же передумал, увидев прямо над собой чайку. Та ведь могла и поверить, что он не человек, а валун. Да и украсить его несмываемым «автографом».

Он набрал пригоршню гальки и принялся кидать камешки в воду. После первого броска на воде, рябой от дождя, расплылся круг, и Вадим старался, чтобы все следующие попадания приходились в центр этого расходящегося круга. При этом он бросал камешки прямой рукой из-за спины, по дуге, словно гранату или нож из положения лежа. Гранцов любил упражняться в прицельных метаниях, когда его никто не видел, и когда надо было чем-то занять время.

Прошло семнадцать минут. На восемнадцатой за кустами послышались тяжелые шаги и сопение, на двадцать первой минуте Доктор Керимов появился на берегу с пластиковым ящиком. В ящике были плотно уложены крупные пятнистые рыбины с радужным отливом. На двадцать второй минуте Гранцов смог закрыть рот и сформулировать свои чувства:

— Да это же форель!

— Форель-морель, слушай, какая разница! Мешок давай, — скомандовал Керимов.

На обратном пути они смотали пустую сетку, освободив пару неизбежных окуней.

Поддубнов критически осмотрел добычу и вынес вердикт:

— Да, товарищи, с экологией у нас хреново. Щука не клюет, а форель набивается в сетку. Делать нечего. Жарить с грибами. Из мелочи сварим ушицу погуще. Что останется — засолим.

Уже сидя на полке в бане, уже отогревшись и пропотев, Гранцов спросил Доктора Керимова о происхождении этой форели. Но тот только усмехнулся и попросил добавить пару.

Вадим добавил пару и взялся за веники. Он стоял спиной к каменке и хлестал себя крест-накрест, закрыв глаза от удовольствия.

— Натуральный шахсей-вахсей, — насмешливо заметил с верхнего полка Керимов. — По-русски, самобичевание.

— Видел я ваш басурманский шахсей-вахсей. — Отдуваясь, Гранцов опустил веники обратно в дубовую кадушку. — Совсем не то же самое. Дервиши лупят себя цепями в полный контакт. А веник — орудие бесконтактное. Он не должен касаться кожи. Он только пар гонит. Ну и чуть-чуть кончиками листьев цепляет. Давай слезай, обработаю.

— Я сам, сам. — Керимыч, сползая вниз, изобразил робкое сопротивление, но тут же был придавлен к доскам.

— Сам? Сам будешь, когда научишься, — заявил Гранцов и хлестнул его по пяткам.

— Вай! Ты же говорил, без контакта будет!

— Все тебе будет! И с контактом, и без контакта!

— Вай-вай!

— Говори, откуда рыба!

Керимыч простонал:

— Из воды! Вай, мама!

Подержав веники над камнями, Вадим приложил их к лохматым лопаткам Керимыча, а потом, потряхивая, провел вдоль боков. Допрос можно было не продолжать. Он уже и сам вспомнил тот участок карты, где была отмечена старая деревня. Речушка, вбирая в себя ручейки из окрестных болот, изгибалась петлей между скалами. Но прежде чем добежать до озера, она разливалась двумя широкими запрудами. На карте там имелась пометка — «разрушенная плотина». Так что обитатели старой деревни вполне могли восстановить плотину и разводить форель в проточных прудах. Осталось выяснить, какое отношение к этим обитателям-рыбоводам имеет Керимыч. Но тот так ни в чем и не сознался.

Согретые и умиротворенные, перебежали они в дежурку, где Поддубнов разливал свежий чай. Гранцов заметил на столе лишнюю чашку, уже опорожненную.

— Пока вы прохлаждались, Железняк заезжал, — сказал Поддубнов. — Заправился.

Участковый Железняк предпочитал заправлять свой внедорожник на Базе. Его «ниссан» воротил нос от любой другой солярки, потому что только из армейской цистерны можно было набрать идеально отстоявшееся топливо.

— Он думает, у нас тут солярка из земли течет. Слушай, а где он заправлялся, пока мы его к нам не пустили? — спросил Доктор Керимов.

— Ты же знаешь, менты просто так не приезжают. Интересовался, может, мы подозрительное что-нибудь слышали. Опять на трассе неспокойно. Фура с макаронами пропала. Хорошо еще, шофера не убили, просто высадили. Он — к ментам. У тех — план «Перехват». Результатов — ноль.

Вадим Гранцов третий раз долил кипятка в заварной чайник, (отчего Керимов третий раз поморщился), и нацедил себе в чашку соломенно-желтого чая третьей свежести.

— Нет, — сказал он, — лично я ничего не слышал. А давно это было?

— Я не спросил, — сказал Поддубнов. — Нам своих забот хватает. Да он особо и не приставал. Его больше наши гости интересовали. Но как узнал про СПИД, сразу отстал. Чай не допил, завел свою лохматку и погнал.

— Э, между прочим, а где они, твои гости? — сказал Доктор Керимов. — На что спорим, не приедут сегодня!

— А я говорю приедут, — заученно ответил Поддубнов, и Вадим Гранцов встал из-за стола, чтобы избежать роли арбитра.

Он закрылся в комнатке дежурного по станции и потянулся к компьютеру.

И тут он увидел, что из факса торчит бумажка.

Гранцов написал на обороте «Жди в понедельник», заправил бумажку и набрал номер.

Таким способом он поддерживал связь с братом, который остался на Большой Земле. Даже брату он не мог раскрыть секрет своего местонахождения, потому что при приеме на работу требовалось дать подписку о неразглашении. База все-таки оставалась секретным объектом, по крайней мере, для особистов.

Вольнонаемные, однако, имели право подрабатывать на стороне. Вадим Гранцов числился охранником в жилконторе, раз в трое суток ему приходилось ночевать в приемной, охраняя пару древних компьютеров и отвечая на идиотские звонки. Чаще всего на боевом посту его подменяли другие охранники, потому что в последнее время у Гранцова было слишком много дел в лесу.

Кроме Гранцова и Керимова, на базе подрабатывали банщиками еще двое гражданских. Они приезжали по четвергам, помогая обслуживать гостей в самое горячее время, и уезжали в воскресенье. Мужики они были надежные, но в прошлый четверг почему-то оба не появились. Хорошо еще, что гостей не было. Тем не менее, Поддубнов намеревался провести с мужиками воспитательную работу, как только они появятся. (Для воспитательных целей на базе имелся дровяной сарай с запасом дубовых поленьев, которые и предлагалось колоть воспитуемым.)

Вадим Гранцов не успел включить компьютер, как в дежурку зашел Поддубнов.

— Я тут в город звонил. Ни хрена не понял. Пропали наши банщики. Один вообще не отвечает, у второго какая-то баба все время трубку поднимает, — сказал он. — Надо, думаю, в город ехать. Если мужики оба ушли в запой, найдешь им замену. Если уже вышли из запоя, скрутишь и привезешь сюда, до субботы очухаются. А в субботу у нас тут будет целая толпа народу. Втроем просто не справимся.

— То есть ехать придется мне, — уточнил Гранцов.

— Есть другие кандидатуры?

— Вроде у тебя завтра тренировка? Мог бы, в принципе, по дороге заглянуть, разобраться.

— Завтра поздно будет, — сказал Поддубнов. — Так что поедешь ты. Но учти. В субботу утром ты мне нужен в бане. Ты и еще двое.

— Ладно, — сказал Гранцов. — Тогда еду прямо сейчас, на шестичасовой электричке. Кстати, успею в контору, там и переночую, отработаю должок перед сменщиками.

— Никаких электричек. Возьмешь генеральский «уазик», — сказал Поддубнов. — На обратном пути не забудь газет с кроссвордами. И хлеба хорошего купи в центре.

— Все понятно, — сказал Гранцов. — Только имейте в виду, товарищ старшина: у меня ни копейки денег. Во-вторых, штаны. Кончились штаны. Доехать-то я доеду, но из машины выйти не смогу.

— Я ж тебе выдавал комплект совсем недавно!

— Выдавал, — согласился Гранцов. — Ровно год назад.

Старшина скрипнул зубами и достал ключи от вещевого склада. Через полчаса Гранцов стоял перед зеркалом в новеньком камуфляже, придирчиво одергивая куртку и подтягивая брюки.

— Вылитый полевой командир, — заметил Поддубнов. — Моджахед. И в кого ты такой черный у нас? Надо бы тебя перекисью водорода побелить, что ли.

— Перекисью? Аллах с тобою, Борис ибн Макарыч, — Гранцов пригладил черные, с проседью на висках, волосы. — Лучше пусть меня принимают за моджахеда, чем за голубого.

Он и вправду был похож скорее на араба или турка, чем на коренного русака. От матери-волжанки, поповской дочки, он унаследовал только широкие скулы и скрытую богобоязненность. Все остальное досталось ему от отца, донского казака — карие глаза, орлиный нос и вредный характер. В училище ему поначалу пришлось изрядно вытерпеть от сержанта-хохла, который не переваривал «черножопых», особенно с русскими фамилиями. Зато все голубоглазые и статные однокашники Гранцова остались служить в Союзе, и многие отправились на Дальний Восток, а он, чернявый — на Ближний.

— Если застрянешь на ночь, позвони, — предупредил Поддубнов. — И без банщиков не возвращайся. Живые или мертвые, они нам нужны в субботу. Вопросы есть? Вопросов нет.

Заодно со склада были прихвачены традиционные сувениры, которые принято было дарить городским обитателям: тушенка из солдатского пайка и коньяк из офицерского.

Из автопарка базы на ходу оставались три машины — «Урал», «уазик» и «ситроен». На «Урале» Гранцов обычно доезжал до станции, а там пересаживался на электричку. На «ситроене», который остался от иностранных владельцев, ездил сам Поддубнов. Садясь за руль, он не забывал процитировать Наставление по индивидуальной гимнастике для командиров РККА: «Работающий орган развивается, лишенный работы — хиреет», и отправлялся к одной из своих подружек.

«Уазик» же выпускали из гаража только в особых случаях — например, когда возили на охоту очень дорогих гостей. Это была безотказная и крепкая машина, но ужасно прожорливая. По крайней мере, так считал Поддубнов, с тяжелым вздохом выдавая Гранцову еще и две полные канистры.

Выехав с грунтовой дороги на шоссе, Вадим Гранцов остановился на мгновение, зажмурился и покрутил головой. Так он делал всегда, отгоняя опасное ощущение животного счастья. Что ж, чем не счастье — сыт и свободен, в чистой одежде, на исправной машине, и всего через час езды по хорошей дороге он будет в Питере!

Глава 2. Начало черной полосы

Гаишники обычно не придираются к военным машинам, но Гранцов все равно ехал очень аккуратно. Привычка к безупречной езде выработалась в нем сразу же, как только он сел за руль своих первых «Жигулей». Перед этим он целый год в Ливии крутил баранку то БРДМ, то тяжелого джипа, зарабатывая на собственную машину. Щеголеватая «пятерка» показалась ему утлой байдаркой, в которую пришлось спуститься с крейсера. Чтобы уцелеть на ней в городе, без оружия, без брони, без группы прикрытия, пришлось научиться ездить осторожно. И Вадим приучил себя не нарушать правил, даже когда этого никто бы и не заметил.

Нелегко было выработать столь ценную привычку, особенно если отцы-командиры столько лет приучали тебя четко отделять правила, уставы и законы от реальной жизни. Желтый свет запрещает движение? Но ехать-то надо! Подслушивать некрасиво? Но зато так интересно! И даже в тексте присяги, который хранился в ротной канцелярии, рукой одного из гранцовских командиров были внесены изменения после слов «торжественно клянусь быть честным, храбрым…». Честности и храбрости было маловато, чтобы служить в отдельном разведбате. Требовалось быть не «дисциплинированным и бдительным», а «дерзким, стойким и решительным». А еще ниже имелась приписка карандашом: «Главная черта разведчика — незаметная наглость».

В разведчиках Гранцов прослужил шестнадцать лет, не считая загранкомандировок, когда его называли советником или инструктором. Он и подсоветных своих, меньших братьев по оружию, учил тому же — «Для разведчика нет дорог, нет заборов, нет законов». Эти формулы придумал, конечно, не он. У Гранцова были хорошие наставники, и они учили его воевать. В мирной жизни их наука была бесполезна.

Вадим Гранцов не выслужил себе ни высоких званий, ни наград. Он дотянул до майора, да и с майорской звездой чуть не расстался. В буквальном смысле. То есть с похмелья пытался у пивного ларька возле бани поменять свою офицерскую рубашку с погонами на кружку пива.

В тот раз ему опять повезло. Рубашку он не продал, но встретил знакомую фигуру — мичман Поддубнов обладал запоминающейся внешностью. Борис Макарович только что вышел из бани, и, распаренный, он казался еще больше, чем был. «Товарищ капитан, откуда у вас майорская рубашка? Неужто трофей?» — пробасил этот гигант, и пропащий алкоголик Гранцов сразу вспомнил, что когда-то был капитаном, и очень боевым капитаном, а этот несокрушимый мичман гонял его по лучшей в Союзе «тропе разведчика» в учебном отряде при Старо-Крымской бригаде. Они выпили по кружечке, обсудили международное положение, и в свою коммуналку Гранцов уже не вернулся. Так майор спецназа превратился в рядового банщика.

Гранцов сбросил скорость до положенных шестидесяти, как только въехал в город, и позвонил из первого же автомата.

— Никого дома нету, — ответил ему незнакомый голос.

— А с кем я говорю?

— Соседка я, стол накрываю. А хозяев нету. На кладбище поехали, скоро уже будут.

— Понятно, — сказал Гранцов. — А что случилось?

— Как что? Помер болезный, лежал-лежал в реанимации, и все ж таки помер.

— Так, понятно, — сказал Гранцов, хотя ему и трудно было понять, с чего бы это здоровый мужик, с которым он еще недавно сам парился в бане, вдруг оказался в реанимации, а потом и на кладбище.

Зато стало понятно, почему банщик не приехал в прошлый раз. И еще стало понятно, что он уже никогда не приедет.

«Опять Поддубнову решать кадровый вопрос», думал Гранцов, продолжая угрюмо слушать соседку.

— … Ножиком ударили, все забрали, а потом обоих с электрички на ходу выкинули, прямо под колеса. Второго-то даже до больницы не довезли. А вы с работы? Ваши уже подошли, собираются, но за стол не садились…

«Надо же семье как-то помочь, — подумал Гранцов. — Вот жизнь! Самолеты падают, пароходы тонут, даже на электричке можно не доехать…» Он набрал номер другого банщика, но там никто не отвечал. Видно, он тоже участвовал в похоронах своего товарища.

Порывшись в блокноте, Вадим нашел нужный адрес и поехал на поминки. Были бы деньги — он отдал бы их семье покойного. Но денег у него не было, и он мог помочь только банкой тушенки и бутылкой коньяка.

В этой семье никто не знал Гранцова. Он собирался представиться как товарищ по работе, и сейчас его немного смущал новенький камуфляж. Ему почудилось, что он выглядит прапорщиком с вещевого склада. Да ладно, махнул он рукой. Сейчас каждый пятый ходит в военном. Кто охранником работает, а кто по дешевке у того же прапора купил удобную и немаркую одежду.

На лестничной площадке курили пьяные мужики. Гранцов покурил с ними, не заходя в квартиру, откуда доносились приглушенные женские голоса и звяканье посуды. Мужики обсуждали проблему роста преступности. И то, что услышал от них Гранцов, заставило его резко изменить свои планы.

Он кинулся к ближайшему телефону, чтобы срочно сообщить Поддубнову — оба наших банщика убиты.

Но телефон Базы отвечал сигналом автоматического приема факса.

«Все равно, уже ничего не исправишь. В конце концов, раз уж я приехал, придется отдежурить. А наутро быстренько вернусь, и пусть тогда Поддубнов займется этим делом», — решил Гранцов.

Если бы он не был за рулем, то не удержался бы — страшно захотелось напиться. Заглотить стакан водки и с размаху грохнуть его о землю. А как еще может реагировать человек, узнав о смерти сразу двоих своих товарищей? Пусть не самых близких, но товарищей. Вместе одно дело делали, как-никак. Вместе кололи дрова, толкали застрявший грузовик, сменяли друг друга на вахте — и ведь всегда вовремя. И вдруг напороться на каких-то подонков с ножами!

По рассказам соседей, банщики на ночной электричке ехали на работу. Один из них вышел покурить в тамбур и долго не возвращался. Какой-то парень, проходя по вагону, спросил у второго банщика — это, мол, не вашему другу там плохо стало? Он заторопился в тамбур, и тоже не вернулся. А когда подъехали к станции, и народ пошел к выходу, они оба там лежали, истекая кровью. Один был еще жив, но без сознания. Убийцы забрали с собой только деньги — пустые бумажники валялись там же, на полу тамбура, в луже крови.

«Надо бы помянуть мужиков, вот и коньяк пригодится. Тяжелая будет ночь», — подумал Гранцов.

Он подъехал к зданию жилконторы за десять минут до начала дежурства. Поставил «уазик» за углом, в тени старого тополя, и прихватил с собой сумку с коньком. Гранцов уже предвкушал долгую ночную тризну, но у входа в контору его остановил милиционер.

— Закрыто, гражданин, все закрыто, — сказал он.

— Да я на работу, — сказал Гранцов. — На дежурство заступаю.

— Вы тут работаете? — милиционер окинул взглядом камуфляж, пожал плечами и отступил, пропуская Вадима внутрь.

В вестибюле сидел, обмахиваясь газетой, второй милиционер. «Наверх, наверх, к приемной», — пробормотал он. Поднявшись на второй этаж, Гранцов увидел секретаршу и обеих уборщиц. Женщины подавленно перешептывались. Он не ожидал застать здесь столько народу в выходной день, да еще вечером, да еще в компании двух милиционеров.

— Ты же ничего не знаешь, — сказала секретарша. — Тут у нас такое случилось… Ночью залезли в контору, охранника пырнули ножом, утащили компьютеры и документы. Нас весь день допрашивают, так что готовься.

— Что значит «готовься»? — тупо спросил Гранцов.

— Его утром уборщица нашла, — сказала секретарша. — Крови почти не было нигде. Говорят, увезли на «скорой». Вадим, все очень плохо. Следователь все время спрашивает, как тебя найти, а я не знаю, что ему сказать. Они нас всех подозревают. Только бы он жив остался, только бы не умер.

Дверь приемной распахнулась, и оттуда выглянул худой высокий человек в штатском.

— Гранцов явился? — спросил он. — Как только появится, не отпускайте его, пожалуйста. Или как только выяснится, где он на самом деле проживает, сразу сообщите, мы в адрес товарищей пошлем. Так, теперь прошу зайти вас, девушка.

Вадим Гранцов присел на освободившийся стул, положив сумку на колени. «Вот теперь-то я точно напьюсь», — решил он, барабаня пальцами по выступающей округлости бутылки. «Как только выберусь отсюда, так сразу и напьюсь. Ну и денек выдался».

Секретарша вышла неожиданно быстро и сказала, глядя в сторону:

— Вадим, тебя вызывают.

Гранцов перекинул сумку через плечо и вошел в приемную. Там слоями висел табачный дым, и было очень душно, несмотря на распахнутое окно. Кроме высокого в штатском, в комнате было еще трое, и все они замолчали, разглядывая его.

— Гранцов? Вадим Андреевич?

— Так точно. А вы кто?

Они переглянулись, и сидевший за столом невнятно представился:

— Мы группа Петренко. Петренко — это я.

Он выглядел старше остальных, и Гранцов мысленно обозначил его «пожилым».

— А теперь вы, пожалуйста, покажите документы.

— Да не взял я документы, — с улыбкой сказал Гранцов, похлопав себя по карманам, где лежали его права и паспорт. — Сегодня новую робу надел, а паспорт остался в старой. Вот такая вот незадача.

— Напрасно, напрасно, — сказал толстый, в очках.

— Да я вам могу наизусть сказать все свои данные. Сказать?

— Ваши данные нам и так известны. Нам важно убедиться, что вы — это вы. Вы уже в курсе? Знаете, по какому поводу вас вызвали?

— Никто меня не вызывал, — сказал Гранцов. — Я на дежурство приехал.

— Сегодня ваша очередь? — спросил тот, который сидел на подоконнике. — В журнале ваша подпись стоит за вчерашнее число. И в графике написано, что вы дежурили одиннадцатого. А сегодня двенадцатое.

Вадим виновато развел руками:

— Ну что скрывать… Сами знаете, как это делается.

— Не знаем, поясните, — сказал толстый в очках.

— Ну, график у нас приблизительный, в жизни всякое бывает, иногда кто-то меня подменит, потом я его. Да, моя очередь была вчера, но я был занят, а сегодня я свободен, вот и приехал.

— Значит, это не ваша подпись?

— Считается, что моя.

— Ничего себе порядочки, — сказал толстый. — Да в три шеи гнать таких охранников надо.

— Да, ребята, вы хорошо устроились, — сказал худой.

— Кстати, а чем вы были заняты вчера, когда не смогли выйти на дежурство? Вы же понимаете, если у вас нет оправдательного документа, то это получается прогул. А если прогул, то вас автоматически увольняют, просто обязаны уволить. Вы же материальные ценности поставлены охранять, вы же…

Он говорил что-то еще, но Гранцов уже не слушал его, хотя и кивал согласно. Дверь в соседнюю комнату, где обычно ночевали охранники, была приоткрыта. И там на темном паркетном полу Гранцов заметил белые линии мела — он видел только часть рисунка, но ясно было, что это силуэт лежащего человека.

«Раненых мелом не обводят», — подумал он и мысленно перекрестился.

— Так что вы можете сказать по существу? — спросил тот, который сидел на подоконнике у открытого окна.

— По какому существу?

Толстый раздраженно хлопнул ладонью по столу:

— Отвечайте на вопросы, берегите свое время.

— Так разве я против? Спрашивайте, я все скажу! — Вадим Гранцов даже вытянулся, всем своим видом изображая готовность отвечать.

Сидевший на подоконнике спросил:

— Мы тут голову ломаем, кому нужны старые компьютеры? Может, их украли из-за начинки? Какие-нибудь базы данных там хранились интересные?

— Не знаю.

— Знаете, знаете. Вы же целыми ночами сидели за компьютером. Даже утром, когда уже уборщицы приходили.

— Ну, сидел. В игрушки играл. В тетрис. Затягивает это дело, прямо как наркотик, — Гранцов снова постарался улыбнуться. — Да мы все играли, все сторожа. А чтобы базы данных найти, надо пароль знать. Здесь тоже не дураки работают.

— Между прочим, там же паспортные данные целого района, — задумчиво проговорил толстый. — Вся жилплощадь, все пустые квартиры. Ценный материал. Тут вооруженного часового ставить надо было, а не пьяного сторожа. Так почему вас не было на работе, Вадим Андреевич? Как вы допустили прогул?

— Я могу дать вам номер телефона, — обиженно сказал Гранцов. — Позвоните, и вам все расскажут. Где я был, что делал. Прогула никакого не было. Вот он я, на рабочем месте.

— Хватит крутить, — снова заговорил, наконец, пожилой, с землистым лицом, Петренко. — Это ошибочная тактика. Вместо того, чтобы помочь следствию, вы начинаете выкручиваться и оказывать на нас давление. Мы и сами знаем, куда нам звонить. И мы уже позвонили. Кстати, а почему вы не проживаете в своем адресе?

— Это неудобно, — сказал Гранцов.

— Это очень неудобно, — согласился пожилой. — Теперь нам придется задержать вас, а так могли бы отделаться подпиской о невыезде. И документов у вас никаких. По крайней мере, до выяснения личности придется все-таки задержать. А что делать? Сейчас придет машина, и вас отвезут в одно очень неуютное место, очень неудобное. Там очень тесно и душно, и вам придется ждать гораздо больше, чем мы вас сегодня ждали.

— А нельзя как-нибудь по-другому? — спросил Вадим дрогнувшим голосом. — Я же ни в чем не виноват, я же не знаю даже, что тут стряслось…

— У меня есть определенные сомнения в вашей искренности, — сказал пожилой.

Когда Петренко говорил, остальные трое просто замирали, они не могли даже шелохнуться. Как только он делал паузу, они шевелились, чесались, подносили сигарету к губам, — но стоило снова ему открыть рот, как они снова застывали.

Гранцов повернулся к нему и сказал, мучительно заикаясь и облизывая губы:

— Ра… Ра… Разве я что-то скрываю? Разве я прячусь? Разве я в чем-то виноват?

— А вот это и покажет следствие. Невиновен — отпустим. У нас зря не сажают.

— Это мы знаем, — не удержался Вадим.

— Вот вы говорите, что ничего не скрываете. А где вы были вчера во время убийства?

— Так все-таки его убили? — Гранцов опустил голову. — Я еще надеялся, что он выживет. Значит, убили…

— Вот видите? — Пожилой опер обличительно нацелил на него палец. — Вы снова увиливаете от прямого ответа на прямой вопрос.

— Да не увиливаю я. Зачем мне увиливать? И зачем мне убивать своего товарища, об этом вы подумали? — равнодушно ответил Гранцов, обдумывая, как бы поскорее избавиться от докучливых собеседников.

Они от него не отстанут, это ясно. Могут и в самом деле задержать. И кто тогда будет работать в бане?

— Мотивы могут быть самые разные, — вмешался в разговор толстый. — С целью хищения оргтехники. Из хулиганских побуждений. В конце концов, на почве неприязненных взаимоотношений.

— На почве, говорите? — Гранцов усмехнулся, но тут же согнал с лица улыбку и заговорил жалобным голосом: — Так, значит, никак нельзя по-другому? Запишите хоть номер телефона, я серьезно говорю, или дайте мне позвонить.

Он повернулся к тому, который сидел на подоконнике.

— Ну, запишите номер, что вам, трудно?

Как раз в этот момент затрещал телефон. Худой поднял трубку, но Гранцов не стал слушать, ему было уже все равно, что они скажут.

Он взял из стаканчика на столе карандаш, дрожащими руками написал пару цифр на бумажке, но карандаш выпал, скатился на пол. Вадим перекинул сумку за спину и наклонился за карандашом.

У него еще мелькнула шальная мысль — подобрать карандаш и воткнуть в глаз тому, кто сидит на подоконнике. Но он тут же одернул себя — нельзя калечить своих. Особенно, если у них есть твои установочные данные.

Карандаш, телефонный шнур, ножницы — в его распоряжении был целый арсенал. Но Вадим Гранцов решил обойтись без крови.

Обеими руками он схватил за щиколотки того, кто сидел на подоконнике, и рывком стянул его на пол. Наступил ему на плечо и выпрыгнул в окно.

Как раз под окном находился козырек парадной. Сколько раз, стоя у открытого окна, Гранцов ронял окурок на крашеное железо — и теперь сам скользнул по нему и соскочил на асфальт.

Как он и рассчитывал, «люди в черном» замешкались с погоней. Они ничего не делали без команды начальника, а начальник никогда не попадал в такую ситуацию. Гранцов забежал за угол, забрался в «уазик», завелся и тронулся, а они еще даже не выбежали на улицу.

И только отъехав на безопасное расстояние, приткнув свой «уазик» среди других на стоянке у Генерального штаба, Гранцов понял, что никакой погони не будет. У них другие методы. Они рассчитывают достать его без погонь и перестрелок.

И совершенно напрасно.

Он достал из сумки спортивный костюм, в котором обычно ночевал на дежурстве, и переоделся в машине. Вытянул из бардачка смятую кепку с длинным козырьком, кое-как разгладил и натянул на голову. Можно было бы и не изменять внешность, но ему не хотелось искушать судьбу. А вдруг они его все-таки начали искать? Зачем же облегчать работу противнику?

Вадим Гранцов прошел на Дворцовую набережную и, спустившись к самой воде, устроился на гранитных ступенях. Сверкала вода, гремели репродукторы на прогулочных теплоходах, болтались на волне пустые бутылки. Он откупорил коньяк и отпил из горлышка. Пора было обработать накопленную информацию.

Итак. Что мы имеем? Имеем потери.

Двое погибли неделю назад в ночной электричке. Нелепая, непонятная смерть. Спокойные трезвые мужики, скромно одетые, чего с них взять? Какие подонки могли позариться на их сумки с веничками и сменой чистого белья? Может быть, ввязались в пьяную драку, или пытались разнять, или кого-то защищали? Никогда теперь этого не узнать… Ну да ладно, хорошие вы были мужики, жалко расставаться.

Он поднял бутылку, отставив локоть, и отпил глоток. Коньяк казался ему слишком слабым.

Так, пошли дальше. Если б вчера ночью он не остался на Базе… Ну, еще неизвестно, что было бы. Еще неизвестно, кому пришлось бы лежать на полу, и кого обводили бы мелом.

Кому нужны старые компьютеры? Что с ними делать? На запчасти разобрать? Бред какой-то. Или и в самом деле — ради баз данных? Так эти сведения проще было бы купить. И обойтись без криминала. И без крови. Бред, дикий бред. Даже когда оптовые склады грабят на сотни тысяч баксов, охранников не убивают. Если только они не делают лишних телодвижений…

Что еще? Ах да, побег главного подозреваемого. Как у них все гладко срасталось, и вдруг такой облом. Какой был отличный подозреваемый — с сомнительным прошлым и не менее сомнительным настоящим, ни кола, ни двора, такого только и сажать. Тем более — мотив налицо, нездоровое увлечение компьютерными играми. Что ж, придется объявлять розыск.

«Вот тебе и поиграл в тетрис», — сказал себе Гранцов. Он с удивлением обнаружил, что бутылка уже наполовину пуста, и пришел к печальному выводу — при длительном хранении даже на армейском складе коньяк выдыхается, теряет убойную силу. Он встал и судорожно схватился за цепь, чтобы не свалиться в Неву. Ага, все-таки не совсем выдыхается…

Надо было поесть и подумать о ночлеге. Конечно, можно было просто открыть тушенку и переночевать в машине. Но слишком весело сверкала вода, и слишком мало выдохся коньяк — и Гранцов, почувствовав прилив сентиментальности, отправился навестить брата Гошу.

Получая паспорт, Гошка неожиданно для всех выбрал материнскую фамилию. Уже в шестнадцать лет он думал о своем журналистском будущем, и не прогадал. Звучная и запоминающаяся фамилия оказалась очень удобной, когда он стал работать в газете. Его коллеги прикрывались безликими подписями типа «Семенов» или вообще «Иванов», и только Гошка обходился без псевдонима.

Игорь Андреевич Добросклонов еще при социализме неустанно защищал преимущества системы свободного предпринимательства (в кухонных ночных посиделках, а не на газетных полосах). Он доказывал, что мир социализма не рухнет, если одесская клубника, привезенная стюардессой в Мурманск, будет продана там чуть-чуть дороже. То же самое с цветами, джинсами, книгами, нефтепродуктами, суперфосфатом и т. д. Неудивительно, что как только Добросклонов вышел из партии, он тут же включился в международное движение коммерческих посредников, используя старые связи с братскими редакциями.

Гранцов не слишком внимательно следил за гошкиной карьерой, замечая только видимые перемены. После «москвича» Добросклонов пересел на «девятку», потом на «рекорд», а в последнее время ездил на «вольво». Иногда при встрече он казался затравленным и растерянным, ругал «систему» и собирался уехать в Штаты. Это означало очередной спад в бизнесе или внеочередной «наезд» со стороны бандитов или государства. Но потом все как-то налаживалось, и он снова был насмешлив, циничен и уверен в себе. Обычно такие кризисы кончались продажей машины, а выход из пике сопровождался покупкой новой.

Добросклоновский офис занимал первый этаж рабочего общежития. Причем самому Гошке офис был не нужен — он просто сдавал его в аренду то одной, то другой фирме, каждый раз немного повышая цену. Чем занимались эти фирмы, откуда они появлялись и куда исчезали — не имело никакого значения для Добросклонова и уж тем более для коменданта этого общежития, которому Гошка платил регулярно, причем наличными.

На стоянке у офиса не было ни «вольво», ни даже «москвича». Гранцов нажал кнопку звонка.

— Сантехника вызывали?

— Вызывали, вызывали! — раздался голос Добросклонова из домофона. — Димка, ты один?

— Похоже на то.

— Заходи быстрее.

Гошка сидел перед компьютером. Преуспевающий предприниматель сегодня был небрит, взъерошен и мрачен.

— Есть будешь? — спросил он.

— Еще как!

Из кухни вышла миниатюрная женщина с подносом.

— Знакомьтесь, — сказал Добросклонов. — Это Вадим, это Регина. Это картошка.

— У меня есть тушенка, — вспомнил Гранцов. — И коньяка немного.

— О! Мясо! — воодушевился Гошка. — Регина, чего ты смеешься?

— Я не смеюсь. Просто получается какое-то офицерское гуляние. Не хватает только шпрот.

— Забыл тебя предупредить, Вадим. Регина Казимировна — жена офицера.

— Бывшая, — спокойно поправила она.

— А Вадим как раз бывший офицер, — сказал Добросклонов. — Ребята, выпьем за вас.

— Есть предложение, — сказал Гранцов. — Сначала обрисуем ситуацию, потом поставим задачи, потом выпьем, а потом я лягу спать. А если мы выпьем прямо сейчас, то я, соответственно, и засну у вас на глазах. Не отходя от кассы.

Регина и Добросклонов переглянулись.

— Только не драматизировать, — попросил Гранцов. — Я сегодня уже выполнил норму по стрессовым ситуациям.

— Ладно, — сказал Гошка. — Не будем драматизировать. Ситуация такая. Мы как бы заложники…

Глава 3. Заложник, брат заложника

Гранцов давно заметил, что жизнь не состоит из черных и белых полос, как это кажется недалеким оптимистам. Жизнь состоит из бомбежки и пауз. Главное — вовремя услышать свист самой первой бомбы, нырнуть в окоп и терпеливо выжидать.

Под настоящую бомбежку Гранцову попадать не доводилось. Что это такое, сполна узнала его мать — девчонкой, в Сталинграде — и, наверно, что-то там отложилось в ее генах, да и передалось по наследству.

Впрочем, случалось и Гранцову бывать под огнем. К тому же под огнем своих, а это еще хуже, чем под вражескими пулями. Свои бьют точнее.

«Да уж, свой не промахнется», — подумал Вадим, выслушав запутанную историю о том, как брат получил выгодный кредит, купил в рассрочку два грузовика с товаром и отправил их в Архангельск, да только по дороге все исчезло — и грузовики, и товар, и водители.

— Если я правильно понял, — сказал он, как только Добросклонов сделал паузу, — то меня сюда пригласили в качестве сменного заложника. То есть ты оставляешь тут самое дорогое, родного брата, а сам отправляешься искать деньги.

— Ты правильно понял. Новое время, новая мораль. Лично я не вижу тут ничего особенного. Кредиторы заперли меня в моем собственном офисе, а не в холодном подвале. И к тому же даже не заперли. Я могу спокойно искать деньги. Просто боюсь покинуть офис. А если здесь будешь сидеть ты, мне будет спокойнее, да и кредиторам тоже. А Регина составит тебе компанию.

— Сколько времени тебе нужно?

— Максимум три дня.

— А потом?

— Потом я отдаю им эти несчастные восемьдесят тысяч, и ты свободен.

— А если ты не вернешься? — спокойно спросил Гранцов. — Брат за брата отвечает?

— Я вернусь, — твердо ответил Добросклонов.

— Еще вопрос. С кем мы имеем дело? Это чеченцы?

— Ты что! Нет. Я с чеченцами не стал бы связываться. Нет, это приличная публика.

— Жаль. С приличной публикой все гораздо сложнее выходит.

Регина Казимировна сложила пустые тарелки и встала из-за канцелярского стола.

— Пора мыть посуду. Кому чай, кому кофе?

— Мы еще коньяк не допили, — сказал Добросклонов, разливая по пластиковым стаканчикам. — Давай, Дим, выпьем за то, чтоб я быстрее вернулся.

Шаги Регины затихли в длинном коридоре. Зашумела вода в трубах, звякнула вилка, упавшая в мойку.

— Почему ты до сих пор не нашел денег? — негромко спросил Вадим.

— Меня не выпускали. Им нужен залог. Регина не годится, она просто бухгалтер.

— А брат — годится?

— Да. Я все согласовал с ними. Брат их устраивает.

— У меня работа, — напомнил Вадим Гранцов. — Без меня люди не справятся. Я не могу все бросить и куковать тут у тебя три дня.

— Тогда мне конец, — пожал плечами Гошка.

— Погоди, погоди. Допустим, я останусь. А что будет, если за эти три дня со мной тут что-нибудь случится? Например, если меня в милицию загребут?

— Тебя? В милицию? За что?

— Да я только теоретически рассуждаю, — спохватился Гранцов. Конечно, сейчас неуместно рассказывать о своих проблемах с законом. — Нет, надо продумать все варианты. Кстати, грязная «пятерка» БМВ у поворота — это что, охрана? Тебя тут пасут?

— Пасут, — кивнул Гошка.

— Здесь есть запасной выход? — спросил Гранцов, оглядываясь.

— Где-то есть, но он заколочен.

— А как насчет окон?

— Брось, я не собираюсь убегать, — сказал Добросклонов. — Зачем ссориться с мальчиками в БМВ? Это опасно и бесполезно.

— Чем опасно? Убьют при попытке к бегству?

— Хотя бы.

— Это вряд ли, — сказал Вадим. — Им заплатили, чтобы стерегли, а не убивали. Убивают за отдельные деньги.

— Откуда я знаю, за что им заплатили? — Добросклонов пожал плечами.

— Ты просто смирился. Ты сдался, — сказал Гранцов.

— Я не крейсер «Варяг», я малый предприниматель, — сказал Гошка. — Я имею право сдаваться на милость победителя.

— С чего ты взял, что они победители? Они шарлатаны, пустое место. Ну что они тебе могут сделать? Вот если бы им в руки попала твоя дочь, к примеру. Но у тебя нет ни дочери, ни даже тещи. Ты же неуязвим. Нырни поглубже, спокойно разберись с деньгами, у тебя такие фантастические связи…

Бесшумно вошла Регина, держа на подносе кофейник и чашки.

— Дим, извини. Но у нас, у гражданских, немножко другие понятия.

— Это ты меня извини, — Гранцов примирительно улыбнулся. — Я просто устал сегодня. Зло берет на эту вашу «гражданскую» жизнь. В лесу жить легче.

Он принял из рук Регины чашку, в которой кофе был налит только на треть. Густой аромат черной маслянистой жидкости заставил его удивленно поднять брови. «Эта женщина кое-что умеет», — подумал он.

— Дочери и тещи у меня нет, зато есть очень ценный брат, — сказал Добросклонов, поднимая одноразовый стаканчик. — Спасибо хотя бы за то, что отозвался и приехал.

— Не стоит. Надо выспаться, побриться, переодеться, — сказал Гранцов. — Создать товарный вид.

— Значит, ты согласен? Остаешься?

— Все равно мне спать негде.

— Я знал, что ты не откажешь. Регина, пожалуйста, организуй гостю какую-нибудь постель в приемной, на диване.

— А вы где ляжете, Игорь Андреевич?

— Подежурю у факса. Не привыкать.

Судя по щетине, Гошка уже не первую ночь проводил в своем кабинете, у факса, в ожидании хоть какого-нибудь ответа от своих многочисленных друзей. Регина Казимировна готовила ему кофе, перебирала бумаги, натирала мебель — она не могла остановиться.

Засыпая в прохладной чистой постели, Гранцов слышал ее шаги за стенкой. «А ведь она была довольно красивой, — подумал он. — Акцент прибалтийский, взгляд надменный. Интересная девочка. Какие у нее пальчики тонкие…» Поймав себя на этих мыслях, Гранцов понял, что коньяк вовсе не выдохся. Он повернулся на правый бок, назначил себе проснуться в семь ноль-ноль и скомандовал: «Рота, отбой!»

Бывали времена, когда ему приходилось терять и больше, чем троих за день. Но и тогда он не страдал бессонницей. Оставаться в заложниках он не собирался. По крайней мере, дольше, чем до утра. Конечно, Гошка сам во всем виноват, но сейчас ему нужна была помощь, а не воспитательная работа. И помочь ему мог только Гранцов. «Если не я, то кто?»

Вадима Гранцова многие считали упрямым и вредным, потому что никто не мог заставить его делать то, что казалось ему бессмысленным, или просто почему-то не нравилось. А если он все-таки брался за дело, то выполнял его по-своему. Как ни странно, но с таким-то норовом он прекрасно вписывался в армейскую жизнь. Получая приказ, Гранцов сразу же старался схватить, в чем его суть. Если сути не было, а была только дурь, то он и выполнял такой приказ по-дурацки, то есть спихивал исполнение по инстанции. Если же в приказе содержалась задача, то он решал эту задачу, не спрашивая, как ее решать. На его счастье, он достаточно долго послужил в подразделениях, где приходилось больше заниматься боевой работой, чем строительством генеральских дач.

Сейчас перед ним стояла вполне конкретная задача — выручить брата. Для этого совершенно необязательно поступать именно так, как просит Гошка. Его просьбы продиктованы излишними эмоциями и неверной информацией. Противники сознательно выводят его из равновесия и подталкивают к ошибочным действиям. Вот он и мечется. Но противники — кто бы они ни были — еще не знают, что в дело вступил майор Гранцов.

Он даже засмеялся во сне, потому что все это было похоже на детские разборки. Пацаны не поделили игрушку, один надавал другому тумаков, а пострадавший позвал старшего брата.

Отставить романтику. Итак, наш план. Он состоит из двух вариантов. Если кредиторы отпустят Гошку на поиски денег, то Гранцов постарается исчезнуть незаметно. Если не отпустят, придется пробиваться. В любом случае следовало вывезти брата из города и спрятать на Базе. А там, кстати, можно и воспитанием заняться: в дровяном сарае хватает бревен.

Засыпая, Гранцов уже держал в голове два подробных плана мероприятий по разблокированию офиса, и во сне продолжал их детализировать, иногда сбиваясь на взаимодействие с авиацией. Среди ночи он услышал звук стартера и, незаметно подойдя к окну, увидел, что вражеская машина уехала.

Наутро он застал брата там же, где оставил ночью — в вертящемся кожаном кресле перед компьютером. Гошка безразлично играл в тетрис.

— Ну, что нового?

— За ночь набралось семнадцать тысяч, — сказал Добросклонов. — В виде обещаний беспроцентных ссуд.

— Не так плохо.

— Нет. Плохо. Очень плохо. Как висела восьмерка надо мной, так и осталась висеть, — Добросклонов выключил игрушку и повернулся к столу. — Смотри, я должен 80. Это восьмерка — восемь плюс ноль. Сейчас мне обещают 17. Это тоже восьмерка — один плюс семь. Остаток — 63, это девятка. Кошмар. Девятка — бандитская цифра.

— Что плохого в восьмерках и девятках? Переведи, — попросил Гранцов.

— Не хочу. Не обращай внимания, это все мысли вслух. Считай это легким бредом. Я тут столкнулся с новой модой. И теперь понемногу примеряю ее на себя. Ничего, забавно. Вот, например, сегодня тринадцатое, да еще и четверг. Две четверки…

— В сумме дают восьмерку, — подхватил Гранцов.

— Вот именно. Значит сегодня у нас будет тяжелый день. Крушение надежд. Обман и потери.

— Понятно. Значит, восьмерка — это плохо. А вчера у нас был легкий день?

— Двенадцатое, среда. Три плюс три — шесть. Вчера был день любви и покоя. Например, вчера могли соединиться члены семьи. Что мы и сделали.

— Ловко у тебя получается, — сказал Гранцов. — А завтра?

— Отстань, — сказал Гошка. — Или ты собрался вступить в эту идиотскую академию? Они так себя называют: Академия меры и чисел. Только о том и мечтают, как бы расширить свои ряды. Я сам чуть не попался. Как они меня подловили? Я же у них ничего не просил. Это был частный разговор. Слово за слово, они предложили обдумать один проект, что-то типа хосписа или коммуны для наркоманов, а я в ответ своим проектом поделился — снабдить наших «качков» настоящими пищевыми добавками. Надо было просто слетать в Штаты, закупить эти копеечные протеины и как гуманитарную помощь для бастующих шахтеров забросить на Север.

— Почему на Север?

— Там народ любые деньги заплатит за еду. Тем более за чистый протеин. Если человек занимается накачкой мускулатуры, то он уже ни о чем другом не думает. А где-нибудь в Норильске или Воркуте у ребят есть большие деньги, есть штанги и гантели, есть даже видеофильмы с описанием тренировок. Но вот протеиновых добавок там нет. Поэтому они заплатят за этот протеин ровно столько, сколько мы запросим. Вот и все. Хороший проект. Не хуже, чем все остальные мои проекты. В общем, наутро я и забыл, о чем шумел. А через пару дней мне приносят бабки, загранпаспорт и визу. Оказывается, эти «академики» не только цифры складывают, но и лекарствами приторговывают. Они связали меня с медицинской фирмой. Фирмачи согласились на огромную скидку, раз уж это для голодающего Севера. Все срасталось прекрасно. И я полетел.

— Ты что, был в Америке? — изумился Гранцов.

— А что такого? Тоже мне, событие, — сказал Добросклонов. — Люди уже и на Луне побывали, а тут какая-то Америка. Тем более что это Канада.

— Ну и как там, в Канаде?

— Да как везде. Только очень много турков, индийцев и китайцев.

— Долго там был?

— Неделю, — сказал Добросклонов. — Шесть суток и два часа. Это с трехмесячной визой, представляешь? Просто рассчитывал быстро обернуться, а потом уже не возвращаться, осесть там на ПМЖ… Как все удачно начиналось, и как быстро кончилось… Ничего, все обойдется. Надо только отдать им потраченные деньги, плюс то, что они могли на этом заработать. Такой договор. Они мне — шестьдесят, я им — восемьдесят. Все остальное — мое. Хороший был проект. Все, забудь об этом. Ты чего так рано встал?

— Привычка. Между прочим, ты сегодня смотрел в окно?

— Зачем?

— По крайней мере, чтобы знать обстановку снаружи.

— Ну и как обстановка? — равнодушно спросил Добросклонов, переключая тетрис на другой уровень.

— Уехали твои сторожа. Может быть, у них сейчас смена караула. А может быть, они нас провоцируют на попытку к бегству.

— Не начинай снова, — сказал Гошка. — Какое бегство? Куда бежать? Ленинград — маленький город.

— Ну, тебе виднее. Здесь у вас завтракают?

— Спросишь у Регины, когда она встанет.

— Ты с ней живешь?

— Боже упаси, — сказал Добросклонов. — Я ее боюсь.

Раздался мелодичный сигнал факса. Добросклонов даже не посмотрел в его сторону.

— Регина — это святое. У меня бухгалтерия уже второй год нулевая. Нет прибыли, нет работы, нет банковских операций. Но я держу бухгалтера. Я плачу ей зарплату еженедельно. Я без нее просто пропал бы.

— Береги ее, — сказал Гранцов. — Вам, капиталистам, не прожить без хорошего бухгалтера.

— Да она такой же бухгалтер, как я капиталист, — усмехнулся Добросклонов. — Врачиха, вся жизнь прошла в госпиталях. Муж вышел в отставку, из Прибалтики их погнали как оккупантов, и они переехали в Питер. Тут он и умер. Осталась совсем одна. На последние копейки закончила курсы. Нет, она хороший бухгалтер, но не это главное.

Из факса поползла бумага. Треск отрываемого листа заставил Добросклонова повернуться и подхватить очередное послание.

— Ну что? — спросил Гранцов.

— Ничего особенного, — бросил Гошка. — Так вот, о Регине. Она, конечно, специалист. Дебет, кредит. Ну, и, само собой, бумажные тонкости она тоже все знает. Там подпись не та, здесь даты не совпадают… Но есть у нее один маленький недостаток. Она человек недоверчивый от природы. Но если уж во что-то поверила, то будет верить до упора. То есть слепо и глухо.

— Какой же это недостаток?

Добросклонов оглянулся на дверь и продолжил, понизив голос:

— Это недостаток, потому что ее нельзя выпускать на улицу. Она же будет тупо переходить на зеленый свет и не смотреть по сторонам. И если на нее налетит пьяный тракторист, то она даже не подумает уступить ему дорогу. И в эти числа она верит слишком серьезно. Она даже ходит на какие-то курсы. Тайком от меня. И с академией меня как раз она-то и свела. Ты же меня знаешь, я со всякими ясновидцами и экстрасенсами не стал бы связываться. Но тут вдруг…

Он откинулся в кресле и развел руками с беспомощным видом.

— Слишком хотел заработать, наверно, — сказал Гранцов.

Гошка махнул рукой:

— Да я всегда хочу заработать, даже когда сплю. Иначе зачем работать? Но тут было другое. Не мог же я ей в глаза сказать, что она связалась с аферистами! Решил потянуть резину, почесать языком с интересными собеседниками. Но я не знал, как ловко они умеют чесать языками. Переговоры я вел с исполнительным директором, а это чудеснейшая женщина. Обворожительная. Знаешь, такая Снежная Королева. Высокая и белая, все время улыбается, и говорит так мягко, так по-женски…. Сейчас-то я вижу, как они меня подставили. А теперь вот, пожалуйста, моя королева сама не появляется. Шлет факсы.

Он брезгливо потряс листком:

— «Просим освободить офис. Напоминаем, что последний срок оплаты 1 июля».

— Да у нас еще вагон времени, — облегченно сказал Гранцов. — А причем тут офис?

— Это тоже такая форма залога. Я их впускаю в свой офис, они тут работают, пока я не верну долг.

— И что тебя не устраивает?

— Ха-ха, — сказал Добросклонов. — Мне вспоминается русская народная сказка. Как там? Была у зайки избушка лубяная, а у лисы ледяная?

— Ладно, потом разберемся, — Гранцов встал. — Пошли домой.

— Это не так просто, — сказал Добросклонов, собирая бумаги в папку. — Я квартиру им отдал. Оставил в залог.

— Кому?

— Да «академикам» этим. Вычислителям. Ладно, лучше не спрашивай о них, — вздохнул Гошка. — Это такое, брат, страшное дело… Как бы я хотел ничего о них не знать. И главное, чтобы они обо мне ничего не знали. Но они знают все. Про всех.

Гранцов взялся за спинку кожаного кресла, в котором сидел брат, и выкатил его из-за стола. Выключил компьютер и принялся отсоединять его.

— Это эвакуация? Или мародерство? — поинтересовался Добросклонов, кружась и катаясь в кресле по кабинету. — Учти, я должен оставить им офис со всеми потрохами. В идеале, конечно, в углу должен стоять полный холодильник, на подоконнике — горшочки с цветами, под потолком — чешская люстра, а на люстре должен висеть я. С объяснительной запиской в зубах.

— Так, — сказал Гранцов. — Даю тебе час. Я пошел за машиной. Собирай все нужные документы и вещи. Жить будешь у меня. Гарантирую чистоту и трехразовое питание.

— Спасибо. Но это бесполезно. Я не могу прятаться от них всю жизнь. Надо делать то, что тебе говорят более сильные. Таковы правила игры.

— Осталось пятьдесят девять минут.

— Оставь ты свои солдафонские штучки, — Гошка нехотя выбрался из кресла. — Думаешь, я продамся за трехразовое питание?

— Прибавь свежий воздух и приятное общество, — сказал Гранцов. — А если будешь хорошо себя вести, получишь увольнительную.

— Подожди, Дим. Ты это серьезно? Как, по-твоему, я найду деньги, если буду сидеть в какой-то глухомани?

— Телефон тебя устроит? Интернет тебя устроит? А до города час езды — это тебя устроит? Собирайся, я уже все решил.

— Решил! Он решил! А ты уверен, что решил правильно? Думаешь, там нас не найдут? Так ты ошибаешься. Они найдут нас везде. Под землей, под водой, на Луне. Поэтому я и не убежал до сих пор. Нет, поверь, твою базу они вычислят за пять минут.

— Маловероятно. Хотя, конечно, при нынешней коррупции все возможно, — нехотя согласился Гранцов. — Но даже если они сунутся на базу, то получат сокрушительный отпор. Это во-первых. А во-вторых, даже на базе они нас не найдут. Есть еще тайные партизанские тропы, о которых не знает вообще никто.

— Ты зовешь меня в партизаны?

— Шумел сурово Брянский лес! — пропел Гранцов и встряхнул брата за плечи, но тот замотал головой и попытался вырваться.

— Это невозможно! Ты ломаешь весь мой план. Давай все оставим, как договорились. Ты ждешь меня здесь, я через три дня возвращаюсь… Пойми, я же не могу Регину тут одну оставить!

— Почему?

— Ей некуда идти! Ее квартира тоже у них.

Гранцов ненадолго задумался. Одно дело — спрятать в лесу от «наезжающих» аферистов родного брата, и совсем другое дело — брать на себя ответственность за совершенно незнакомую женщину.

Но сейчас База казалась ему самым безопасным местом на свете. И он сказал:

— Найдется местечко и для твоей Регины.

Добросклонов странно улыбнулся, вздохнул и перекрестился:

— Ну, брат, поступай как знаешь.

Глава 4. Как уходят в партизаны

Гранцов захлопнул блокнот и глянул на светофор. Оказывается, уже зеленый. И давно, судя по нервным гудкам сзади. Он помахал рукой, извиняясь, и проскочил на моргающем зеленом через перекресток.

Тяжелая это работа — ездить по городу, прожив в лесу безвылазно всю зиму и весну.

Он пропотел насквозь, пока добрался до офиса.

— Ну и агрегат, — сказал Добросклонов, легонько пнув колесо «уазика». — На таком доставляют в вытрезвитель.

— А мы примерно туда и едем, — сказал Гранцов.

— А номер-то, номер, «00–07»! — восхитился Гошка. — Три нуля означают власть, а семерка вообще твое число. Номер для тебя гармоничный.

— Для меня сейчас гармоничны не три нуля, а два, — сказал Гранцов.

— То есть я должен проводить тебя в туалет?

— Сам дойду. И еще мне надо отзвониться на базу. Хочу предупредить, что везу людей.

Набирая номер базы, Гранцов не сомневался, что Борис Макарович разрешит приютить Гошку с Региной, но все-таки хотел договориться обо всем заранее.

Трубку поднял Керимов.

— Дежурный по «Редуту»!

— Дежурный, дай-ка мне старшину.

— Старшина на занятиях, — четко доложил Керимов.

— Давно убыл?

— Только что.

— Вас понял. Конец связи.

— Как у тебя дела, брат? — голос Керимова потеплел. Ему быстро надоедали правила радиообмена. — Все в порядке?

— Потом расскажу, брат, — Вадим Гранцов решил не засорять эфир.

Может быть, это и к лучшему, рассудил он. Встретившись с Поддубновым на тренировке, можно будет подробно обсудить ситуацию. Вероятно, после такого обсуждения придется изменить план. Гранцову еще не приходилось убегать от милиции. В каждом новом деле очень важно не торопиться, обдумывая каждый шаг. Он не сомневался, что быстро освоится со своим новым положением, но сейчас ему бы не помешал толковый и опытный советчик.

Вот и первая поправка к плану. Вместо того чтобы ехать в лес, придется сначала посетить спортзал.

Борис Макарович Поддубнов прослужил большую часть сознательной жизни начфизом учебного отряда. Пояснение для невоеннообязанных: начфизом называют главного физкультурника подразделения, который имеет право выгонять на зарядку даже самого командира подразделения, будь он хоть майор, хоть генерал. И уж Поддубнов этим правом попользовался вволю.

Хотя в учебном отряде и не занимались офицеры старше капитана по званию, все же это были командиры, белая кость. И многих втайне коробило то, как сурово обходится с ними какой-то мичман. Правда, в строю перед ним все они стояли без знаков различия, потому что любимой «формой одежды» у начфиза Поддубнова был голый торс в любую погоду. А любимым видом разминки перед занятиями — «пятерочка», то есть пятикилометровый кросс. Опять же в любую погоду. И никто не получал у мичмана зачет по физподготовке с первой попытки. Даже Герои Советского Союза. Даже командиры воинских частей, которые в своих подразделениях сами гоняли и чихвостили всяких мичманов да старшин.

Учебный отряд расформировали одновременно с Советским Союзом, и свирепый начфиз сменил бригаду спецназа на захолустный гарнизон. Оказавшись в сугубо мирной жизни, Поддубнов быстро сориентировался и принялся добирать необходимые адреналиновые взрывы, обучаясь всем известным видам единоборств. В его комнатке висел Боевой листок, на котором красовался учебный план на оставшуюся жизнь. К моменту появления на базе вольнонаемного Гранцова в списке уже были зачеркнуты «боевое самбо», «бокс» и «греко-римская борьба». Оставались нетронуты «карате-до», «таеквондо» и «дзюдо».

Гранцов недрогнувшей рукой приписал еще три позиции: «кендо», «айкидо» и «либидо».

Так вот. В настоящее время мичман Поддубнов успешно заканчивал обучение в секции айкидо. И Гранцов с замиранием сердца предвкушал тот сладостный момент, когда БМП зачеркнет предпоследнюю позицию, наберет «09» и спросит у невидимой барышни, где он может продолжить свое самообразование по части либидо.

Гранцов часто бывал на занятиях вместе с Поддубновым, иногда даже участвовал в разминке. Ко всем этим «единоборствам» он относился снисходительно, но айкидоки ему нравились. Во-первых, они оказались девушками. Мужчин в секции было двое — тренер Ерофеич и сам Поддубнов. Во-вторых, все относились друг к другу с каким-то трепетным вниманием: крутанув партнера в воздухе и с хряском распластав на полу, они помогали ему подняться, сочувственно приговаривая. А Поддубнов пользовался в секции особым авторитетом. Барышни звали его Батей и старались бросать поаккуратнее.

— Ты поговорил? — спросил Добросклонов. — Я могу отключать телефон?

— Отключай.

— Я собрал вещи, — Гошка держал под мышкой системный блок компьютера и пару пухлых папок. — Но тебе придется поработать с Региной. Ей нужен контейнеровоз. Какая у тебя грузоподъемность?

— У меня лично?

— Не трать на меня свой скудный запас юмора. Иди лучше помоги слабой женщине, — сказал Добросклонов, забираясь на заднее сиденье.

Мешок сахара. Мешок риса. Запечатанная коробка с консервированной кукурузой. Распечатанная коробка с зеленым горошком. Связка книг. Три одинаковых чемодана. Синий костюм в чехле.

Это первое, что увидел Гранцов в коридоре офиса. Где-то в дальнем конце раздавались шаги Регины, она несла что-то еще.

— Понятно, — сказал Гранцов. — Берем только чемоданы и книги.

Регина Казимировна бросила все на пол и сказала издалека:

— А можно хотя бы костюм? Я даже книги могу оставить, но костюм такой хороший…

— Он что, свадебный?

— Он представительский, — сказала она с почтением.

Гранцов повертел чехол с костюмом перед собой, прикинул размер. Оказывается, костюм был не просто синий — он был синий в черную полоску. И голубая сорочка была под пиджаком, и галстук подходящий свисал из кармашка, а еще из кармашка торчали очки.

— У нас в роду очкариков не было, — сказал Гранцов, щелкнув по роговой оправе.

— Не беспокойтесь, — холодно произнесла Регина Казимировна. — Это нулевые стекла. Очки чисто представительские.

— Понятно, — сказал Гранцов. — Не возражаете, если я надену?

Переодевшись в представительский костюм, нацепив на переносицу представительские очки и встав во весь рост перед зеркалом в холле, Гранцов решил, что теперь его никто не узнает.

— Король паркета, — оценил перевоплощение Добросклонов. — Неужели я тоже выглядел таким арабским шейхом на всех переговорах?

— Ладно, ладно, — сказал Гранцов сквозь зубы, отрабатывая новую дикцию. — Давай за руль.

— Мы так не договаривались, — вяло возмутился Добросклонов. — От меня перегаром разит. Мне бы сейчас глоток пива…

— Будет тебе пиво. Вот техпаспорт, вот путевой лист, — Гранцов запихнул документы в карман камуфляжной куртки и набросил ее на плечи брата.

— С ума сошел? Кто поверит, что это мои документы?

— Ну, в таком камуфляже тебя ни один гаишник не посмеет тормознуть.

— Знаешь, — задумчиво сказал Гошка, — рядом с тобой мне всегда кажется, что мы снимаемся в кино. Но ты знаешь сценарий, а я нет.

— Сценарий всегда одинаковый, — сказал Гранцов. — Сначала тебе хреново, потом чуть хуже, а в итоге тебе кранты. Поехали, поехали.

— Дай завестись-то!

— Поехали! Потом заведешь!

Как и предполагал Гранцов, они приехали в спортзал слишком рано. Те, кто занимался здесь с утра, перед работой, уже ушли. А дневные группы еще не собрались.

В глубине зала маячила одинокая фигура в черном кимоно — человек застыл, присев на широко расставленных ногах. Вполне возможно, что он стоял так еще с утра. Хорошо, если не с вечера.

Из душевой вышел тренер, приглаживая руками влажную бороду (из-за этой бороды его и называли Ерофеичем).

— Эт вы ведете группу айкидо? — спросил Гранцов сквозь зубы, совершенствуя новую дикцию. — У ва-ас знимается тэкой Ба-арис Ма-акарович…

— Да занимается, занимается, — нетерпеливо ответил тренер, причесываясь перед зеркалом. — Но днем, с двух до четырех. Я же вам все объяснил.

— Мне? — не понял Гранцов.

— Вы же на той неделе звонили несколько раз, — тренер обернулся и тут же изменил тон: — Ох, Вадим, я тебя не узнал. Богатым будешь. Что за маскарад?

— На презентацию собрался, — отмахнулся Гранцов. — Я заеду к четырем, а ты предупреди Макарыча, чтоб он меня дождался.

— Предупрежу.

— Если до половины пятого меня не будет, пусть уезжает. Кстати, а кто это спрашивал про Батю? Чего хотел?

— Встретиться хотел, назвался земляком. Сильный московский акцент, — сказал тренер. — Вот точно, как ты начал. «А-алё, эт спартза-ал?» У Бати есть земляки в Москве?

— Да у него везде земляки, — сказал Гранцов.

Он вернулся к машине, забрался на сиденье и долго молчал.

— Мы уже больше никуда не едем? — наконец, спросил Добросклонов.

— Не знаю, — сказал Гранцов и повернулся к заднему сиденью, где среди сумок и пакетов расположилась Регина. — Вам придется еще потерпеть немного. Наша поездка затягивается. Ничего?

— Ничего страшного.

— Что случилось? — недовольно спросил Гошка. — Ты держи меня в курсе событий. Я же за рулем, я должен знать маршрут.

— Вот я как раз и обдумываю маршрут. Как там по твоей теории, удачный сегодня день или нет?

— Смотря для кого. Тринадцатое число вообще не может быть удачным. Но для семерок и четверок оно не так страшно, как для всех остальных. Так что тебе нечего бояться. Ты чистая семерка.

— Это хорошо?

— Сегодня да. Завтра — не знаю.

— Завтрашние проблемы меня не волнуют, — сказал Гранцов. — Мне бы сегодня разобраться. Так, понятно. Действуем по старому плану. Давай к моей жилконторе, где я работал, — помнишь, на Мойке? — потихоньку мимо проедем, глянем краем глаза, разнюхаем обстановку…

— Ты там больше не работаешь?

— Похоже, что не работаю.

— Вот, значит, в честь чего была вчерашняя пьянка, — догадался Гошка. — Тебя с работы выгнали?

— Сам ушел.

— А подробнее?

— Подробности в газетах.

Добросклонов медленно проехал по набережной, так что Гранцов смог разглядеть все машины, припаркованные у жилконторы. Некоторые были ему знакомы, остальные нет — но он не заметил подозрительных, с правоохранительными признаками. Он уже хотел попросить остановиться, как из-за угла вырулила черная «газель» и встала прямо перед входом в контору, перегородив дорогу. Добросклонов резко тормознул и выругался шепотом.

Гранцов быстро надел очки и достал носовой платок, имитируя борьбу с застарелым насморком. Прямо перед ним из милицейского автобуса выбрались один за другим все четверо вчерашних оперов — или кто они там?

— Трогай, Гошка, трогай, — сквозь зубы проговорил Гранцов.

Оперативники дружно закурили, толстый в очках начал рассказывать анекдот про «новых русских», а пожилой повернулся к водителю и сказал:

— Мы тут еще на сутки застрянем. Всех отсылайте сюда, в жилконтору. На обед не поедем, привезите какой-нибудь колбасы, что ли. И «ессентуки». Не забудете?

Добросклонов тронулся, объезжая «газель», и Гранцов сунул платок обратно в карман. Он увидел в зеркале, что дежурный милиционер распахнул дверь жилконторы, и вся четверка вошла внутрь. Судя по их помятому виду, они провели здесь всю ночь, с утра съездили куда-то — поесть или просто отметиться — и теперь вернулись в свой «оперативный штаб».

— Гони, — приказал он. — Отставить! Не гони! Никаких нарушений! Чтоб не остановили.

— Да ладно тебе, — сказал Добросклонов. — Сейчас стыдно останавливать такие машины. Вот когда я ездил на «ягуаре», это было что-то. Тормозили на каждом перекрестке. А за город просто нельзя было выехать, не заплатив по дороге полтинник, а то и стошку. Причем ни за что, просто так.

Он быстро освоился с тугим военным рулем и через несколько перекрестков был-таки остановлен. Удивленный гаишник изучил документы, принюхался, получил свои тридцать сребреников и посоветовал держаться подальше от центра. Добросклонов принял совет слишком близко к сердцу и начал удаляться от центра с недозволенной скоростью, благодаря чему еще несколько гаишников заработали на обед.

— Нет, я так больше не могу, — сказал Гранцов после очередной остановки, отнял у Гошки документы и сам сел за руль. — Нельзя же так. Где ты учился ездить?

— А в чем дело? — сухо спросил обиженный Добросклонов, который считал себя лучшим водителем Санкт-Петербурга и ленинградской области.

— Очень интересная трактовка правил, — сказал Гранцов.

— Тогда скажи, что я нарушил, ну что?

— Ну, к примеру, не пропускаешь встречных при левом повороте. Ни разу ведь не пропустил.

— Так ведь им еще не горел зеленый, — возмутился Добросклонов. — Они должны стоять, пока зеленый загорится. А я просто чуть-чуть раньше стартовал.

— Ага, на красный, — сказал Гранцов и увидел взмах полосатого жезла. — Не понял.

— Это тебе, тебе он махнул, — кротко подсказал Добросклонов.

Гранцов вышел из машины и протянул свои документы. Румяный лейтенант внимательно их изучил и сказал неожиданно:

— Это ваши права? А почему лицо совсем другое?

Дискуссия была короткой. Она сопровождалась придушенным смехом Добросклонова и завершилась штрафом за грязные номера.

На оставшиеся деньги Гранцов купил в аптеке разных трав для парилки. Эвкалиптовую настойку любит Поддубнов, Керимыч предпочитает мяту. Настой липового цвета пригодится гостям — он подстегивает потовые железы. Пусть новые работники базы пропотеют как следует, пусть выгонят из себя городскую грязь и злость.

Вадим Гранцов любил покупать что-нибудь для бани. Наверно, с таким же чувством родители покупают игрушки детям, а влюбленные юнцы — безделушки для своих неприступных красавиц.

— У нас есть время, давайте посидим где-нибудь у воды, — предложил он.

— А что дальше? — спросила Регина Казимировна. — Я даже не знаю, куда мы едем.

— О, это дивное место, — протянул Гошка. — База отдыха на лесном озере. Никакой промышленности в радиусе трехсот километров. Ключевая вода. Рябчики чирикают на ветках. Тебе там понравится.

— Но что мы там будем делать? Прятаться?

— Вы там будете работать, — сказал Гранцов.

— Это что-то новое, — Добросклонов насторожился. — До сих пор речь шла только об отдыхе.

— Лучший отдых — смена деятельности. Ты слишком долго сидел в кресле. Пора потрясти суставами. Дровишки попилить, например.

— Я тоже буду пилить дрова? — поинтересовалась Регина Казимировна.

— Нет. Но и вы без дела не останетесь. Работы у нас много, а людей мало, — сказал Гранцов. И добавил: — Было мало. А теперь стало еще меньше.

— Что, текучесть кадров? — насмешливо спросил Гошка. — Неужели кому-то может наскучить отдых в лесу? Или обнаружилась аллергия на рябчиков?

— Нет. Не аллергия.

Вадим Гранцов до этой секунды не собирался ничего рассказывать брату. Но сейчас ему вдруг захотелось немного осадить Гошку. Тот был слишком поглощен своими проблемами, которые, с точки зрения Гранцова, не стоили даже того, чтобы о них говорить. Временные трудности с бизнесом, вот и все. Не в первый и не в последний раз. А сколько суеты, сколько страхов…

— Нет, не аллергия, — повторил он жестко. — Убили наших работников. Просто убили. Двоих.

— Как убили? — растерянно переспросил Добросклонов.

— Зарезали. На прошлой неделе. В ночной электричке. Так что в нашем штатном расписании освободились как раз две единицы.

— Зарезали? Наверно, цыгане. Или кавказцы, — неуверенно проговорил Гошка. — Наши сейчас предпочитают огнестрельное оружие. ТТ. АКМ. Или топор по пьяному делу. Ножи сейчас не в моде.

— Отчего же, напротив, — возразил Гранцов. — Не далее как вчера у меня на работе точно так же зарезали моего сменщика. Охранника в той самой конторе, на которую мы краем глаза глянули. Ночью кто-то забрался в помещение, пырнул человека ножом и унес оргтехнику.

— Кошмар, — произнесла Регина Казимировна. — Из-за какой-то оргтехники!

— Самое интересное в этом кошмаре то, что покойник дежурил вместо меня, — сказал Гранцов. — Если бы я вышел на работу в точном соответствии с графиком, могла получиться очень занятная история. А если бы мои банщики опоздали на электричку, с ними ничего не случилось бы. Вот как опасно жить по графику, Гошка. А ты все планируешь чего-то, все рассчитываешь. Больше импровизации, старик. Смелее сворачивай в стороны с накатанных дорог. И тогда, может быть, тебе повезет. Как, например, повезло мне.

— Ты считаешь, что тебе повезло? — спросил Добросклонов.

— По крайней мере, я жив.

— Случайность. А я стараюсь исключить случайности, — Гошка в задумчивости почесал щетину. — Но, знаешь… А ведь таких совпадений не бывает. Трое твоих знакомых были зарезаны. В течение одной недели, если я правильно понял. Знаешь, на твоем месте я бы поостерегся.

— А на твоем месте я бы не сел со мной в одну машину, — в тон ему ответил Гранцов, барабаня пальцами по баранке. — Вот что. Ты знаешь заправку на Мурманском шоссе, сразу за постом ГАИ?

— Конечно.

— Садись за руль. Отправляйтесь туда и ждите меня. Я подъеду где-то около пяти. Если до шести меня не будет, возвращайся к себе в офис, там и встретимся.

Добросклонов обреченно кивнул, пересчитал деньги и протянул долларовую десятку:

— Вот тебе на такси, чтоб не тратил время. Не спрашиваю, что ты затеял, чтобы не сглазить. Но ждать тебя мы будем до девяти, договорились? До девяти, и ни минутой больше.

Глава 5. Незаконченная тренировка

Поджидая Поддубнова, Вадим Гранцов с беззаботным видом прогуливался по улице перед залом. Он наслаждался тихим солнечным деньком — первым по-настоящему летним днем в этом году. Жмурясь, он смотрел, как вспыхивают легкие женские фигурки, попадая под встречные лучи солнца.

Как и брат, Вадим Гранцов тоже не верил в случайности. Поэтому для начала он обследовал все закоулки спортзала в поисках случайных посетителей. Не обнаружив никого, он устроился у входа с толстой газетой, которую подобрал в пустой раздевалке, и делал умное лицо, изучая биржевые котировки. Время от времени он выходил на улицу, чтобы проконтролировать подходы к зданию. Но до сих пор никаких тревожных признаков не обнаружил.

Девчушки-айкидочки прибыли гурьбой. Направляясь в женскую раздевалку, они прошли мимо Гранцова, не узнав его, и это было приятно. Маскировка продолжала действовать. Мужская раздевалка находилась в другом крыле, и Гранцов перебрался в коридор, чтобы Поддубнов не смог бы проскользнуть туда незаметно. Он и не проскользнул. Борис Макарович бочком прошел между узких стеклянных дверей вестибюля и с порога пробасил:

— Вадим? Что с тобой? Почему в костюме?

— Потому что мы не в лесу. Ты нормально доехал?

— Да. Нет, ты ответь, что случилось? Откуда такой смокинг?

Не отвечая, Гранцов увлек его за собой по коридору. В раздевалке, кроме них, никого не было. Поддубнов расправлял свое кимоно и аккуратно вешал снятую одежду, слушая доклад, и лицо его становилось все более озадаченным.

— Жалко ребят, — проговорил он и принялся расхаживать по раздевалке, задумчиво постукивая кулаком по ладони. — Надежные были работники. Таких больше не найдешь… Надо бы женам как-то помочь. Да чем тут поможешь… Сами без денег сидим. Может, им консервов подбросить? Ты как думаешь?

— Я сейчас о другом думаю.

— Что-нибудь еще случилось? — насторожился Поддубнов. — Давай выкладывай все.

— Нет. Пока не случилось. Но может случиться очень скоро. Нам бы не о вдовах сейчас думать надо, а о себе. Да-да, о себе. Ты соберись, Борис Макарыч, разговор-то серьезный.

— Добро, слушаю тебя, — Поддубнов перестал ходить из угла в угол и сел рядом.

— Вот мои предварительные выводы, — сказал Гранцов. — Сменщика моего убили по ошибке. Целились в меня. Кто-то убивает тех, кто работает на базе. Убивает тогда, когда они находятся не на базе. Сейчас мне неважно, кто это делает и зачем. Сейчас мне важно, что будет дальше. А дальше будет вот что. Точнее, может быть. Тобой интересовался какой-то земляк. Звонил сюда, в зал, Ерофеичу. Спрашивал, когда ты появишься.

— Нет у меня никаких земляков. Никто не знает, что я хожу на айкидо.

— Ну-ну, — сказал Гранцов. — Любая девчонка из этой секции могла рассказать о тебе другой девчонке и так далее. И в конце концов докатилось до земляка. Логично?

— Да нет у меня земляков. Даже самому интересно, кто бы это мог быть.

— Вот и посмотрим.

— Димыч, ты что затеял? — сурово спросил Поддубнов.

— Ничего я не затеял. Просто интересно.

— Вижу я, что тебе интересно. Ты ноздри-то не раздувай.

— Господь с тобой, Борис Макарыч, какие ноздри? Просто хотел посмотреть на встречу земляков, и все.

— Думаешь, будет засада?

— На девяносто процентов уверен. Десять процентов добавлю на следующей тренировке.

— Значит, ты задумал контрзасадное мероприятие. Хочешь подловить гада на меня, как на живца?

— Ну да. Сто десять кило отличного живца.

— Сто семь, — ревниво поправил Поддубнов. — Значит, ты его тут караулишь? Навряд ли он сюда полезет. Здесь все на виду. Вот разве что в городе? Например, в кабаке или, допустим… Да нет, не представляю, как он может ко мне подступиться. Подпоить меня? Усыпить? Нет, Вадим Андреич, ты что-то намудрил. Если я — следующий, то для меня нужен снайпер. Или самосвал на встречной полосе.

— Борис Макарыч, давай соберись, — еще раз попросил Гранцов. — Может быть, я и намудрил. Но ты не расслабляйся. Самосвал самосвалом, но люди, бывает, и в корыте тонут. Давай к худшему готовиться. Лучше потом ты будешь надо мной смеяться, чем я потом буду плакать.

— Интересно посмотреть, как ты плачешь.

— Это метафора такая, — сказал Гранцов.

Поддубнов одернул кимоно, хлопнул в ладоши и запрыгал в боевой стойке, надвигаясь на Вадима. Но тот приподнял стол за край и, вообразив себя танком, попытался припечатать противника к стенке. За этим занятием их и застал Ерофеич, одетый по полной форме, в белой куртке и черных штанах-хакама:

— Батя, в строй! Димыч, присоединяйся, а то у Бати пары нет.

— Пусть пока тренируется на девочках, — небрежно бросил Гранцов, унимая одышку.

Он перекинул пиджак через плечо и снова вышел на улицу. Запыленный «ситроен» Поддубнова стоял рядом с «хондой» тренера. На другой стороне улицы стояла серая «нива», и Гранцов отметил, что в прошлый обход ее не было. На ней могли привезти кого-то из девчонок? Да, могли, но почему не подвезли прямо к залу? Интересная машина, подумал Гранцов, новая модель, удлиненная. Стекла тонированные, не разобрать, кто внутри. Но если там противник, то он сейчас, несомненно, наблюдает за входом в зал. Только бы не спугнуть.

Не останавливаясь, Гранцов пошел прочь от зала. Навстречу двигались двое в белых рубашках и черных брюках:

— Вы можете уделить нам минуту?

— Минуту? Могу.

Обычно Гранцов проходил сквозь таких назойливых незнакомцев, имитируя внезапную слепоглухонемоту. Если они не успевали посторониться или отдернуть ногу, то он не жалел их обувь. Но сейчас эта парочка была очень кстати.

— Вам приходилось думать о том, правильно ли вы живете?

— Ребята, вы кто? Мормоны? Иеговисты? — спросил Гранцов. — Учтите, что я ни в какие кружки и клубы по интересам не записываюсь. Так что не теряйте время.

— Не надо записываться. Мы можем просто поговорить, — сказали они. — Вы думаете, что знаете, как надо жить?

— А что, надо жить? — задумался Вадим. — Вот вам, лично вам — надо жить?

Сектанты замялись, неуверенно улыбаясь, и отступили на шаг.

— Ладно, даю вам еще минуту, — сказал Гранцов и развернулся так, чтобы не терять из виду «ниву». — Докажите мне, что жить НАДО, и я ваш.

— А вы думаете иначе?

— Я не думаю, — ответил он. — Светит солнышко, дождь кончился, женщину красивую встретил сегодня, товарищей похоронил. В общем, я не думаю, я живу. Но неужели это кому-нибудь НАДО? А, ребята? Кому это надо — это солнышко, этот дождь, эти несчастные мужики, которых убили ни за что? Так, минута кончилась, а вы даже не вспомнили о Боге. Плохо, очень плохо. Все свободны.

— Знаете, нам нужен такой человек, как вы, — сказали сектанты.

— Такого человека надо очень долго делать, — сказал Гранцов. — Начните с себя. Все, все, спасибо за внимание.

Он устыдился своей болтливости и перекрестился, отгоняя нечистую силу. Сектанты презрительно улыбнулись и пошли себе дальше, приглядываясь к прохожим.

«И легко же им учить нас жизни!», — мысленно ворчал Гранцов, снова натягивая пиджак на плечи и поправляя галстук перед витриной. Они сами по себе наглядное пособие: вот живи правильно — и ты тоже будешь таким. Живи правильно, молись правильно, плати правильно, и ты тоже родишься в штате Юта, и в десять лет сядешь за руль, а к пятнадцати сам купишь поношенный «фордик», а в сорок лет у тебя будет дом, ты только живи правильно, и все у тебя будет. Ты только не забывай отдавать нам десятую часть своих доходов, а мы уж позаботимся о том, чтобы доходы росли и преумножались, к твоей и нашей радости.

Глубокие философские изыскания не мешали Вадиму выполнять основную задачу, и он не прозевал — он заметил, что в «ниве» распахнулась дверь, и оттуда выскользнула фигура с портфелем. Фигура выглядела совершенно безобидно, но она пересекла улицу. И в следующий миг вся сигнализация внутри Гранцова взревела десятком сирен — в спортзал вошел чужой.

Он огляделся, оценивая ситуацию. В машине мог оставаться, как минимум, еще водитель.

Это могли быть обычные посетители спортзала, но Гранцов никогда не видел здесь эту «ниву». Возможно, они заехали сюда по каким-то делам к тренеру — к нему часто приезжали за ценным советом. Но тренер сейчас был занят, и он не отвлекался, когда вел занятие. Что ж, правильно, поэтому они и остались в машине, осаживал себя Вадим. Обычные посетители. Но номер машины все-таки запомним.

Он следил за выходом из спортзала. Чужой не вышел сразу. Значит, он будет ждать не в машине, а внутри. Самое время с ним познакомиться.

Гранцов вошел в вестибюль, как раз когда чужой обрабатывал местную медсестру.

— Наша канадская фирма медицинской косметики проводит рекламную кампанию, — торопливо говорил он, раскладывая перед ней пестрые футлярчики и коробочки.

Сам продавец, видимо, никогда не пользовался своим товаром по назначению. Его щеки были изрыты кратерами старых чирьев, и новый прыщ лилово выпирал над бровью. А густой запах одеколона «Шипр» выдавал привычку к отечественной продукции.

Гранцов присел в сторонке и развернул газету. Торговец работал небрежно. Путал названия кремов, перебивал медсестру, и все время порывался пройти со своим товаром в спортзал. Но вахтерша твердо преграждала ему путь со словами: «Все равно наши ничего не купят, только время потеряете». Медсестра ушла, отказавшись взять даже подарок. И тогда торговец повернулся к Вадиму.

— Здравствуйте, — сказал он, широко улыбаясь и протягивая руку. — Знаете, у вас сегодня очень удачный день.

— Я знаю, — сказал Гранцов, не замечая руки.

«Удачный день! Могли убить, но не убили. Могли засадить в тюрьму, но не засадили. И вправду удачный день. Но откуда тебе это знать, ловец человеков?», — думал он, скользя невидящим взглядом по строчкам газеты.

— Вы даже не представляете, как вам повезло! — не унимался торговец. — Вы же выиграли замечательную записную книжку! Это последняя разработка нашей фирмы. Электронная записная книжка! С будильником и приемником! Вот, возьмите, она вам очень пригодится.

— Спасибо, не надо.

— Первый раз вижу человека, который отказывается от такого подарка. Вы хоть знаете, сколько она стоит в магазине?

Гранцов молча развернул и снова сложил газету. Торговец усмехнулся и сложил все свои товары обратно в кейс. Посидел, поглядывая на зеркало, в котором отражался коридор. Потом вдруг встал.

— Мамаша, — обратился он к вахтерше, — можно у вас портфельчик оставлю, пока в туалет сбегаю?

— У меня тут не камера хранения, — сказала вахтерша.

— Ну, я же вижу, вам можно доверять. Мужской направо или налево?

— Направо.

Он поставил кейс на пол и торопливо вошел в спортзал. «Приспичило», — проворчала вредная тетка и ногой отодвинула кейс.

Гранцов осторожно взял его за углы и переставил в угол, за колонну. Черт его знает, а вдруг там взрывчатка среди флаконов и тюбиков? Вот бы Поддубнов загордился! Тротил — это даже почетнее, чем снайпер или самосвал.

Он глянул в окно. «Нива» оставалась на месте и, несмотря на духоту, стекла были подняты.

Гранцов бесшумно двинулся по коридору на мужскую половину. Проходя мимо зала, заглянул в приоткрытую дверь. Айкидоисты стояли попарно, готовясь к новому упражнению. Самая высокая девчонка стояла одна. Вадим вспомнил, что она была постоянной партнершей Поддубнова.

Он кинулся дальше по коридору и вдруг услышал впереди какую-то возню. Шаркнули подметки по полу, а потом раздался сдавленный хрип.

Гранцов рванул дверь. На полу под писсуарами скорчился «торговец». Поддубнов, голый по пояс и с полотенцем на шее, стоял у умывальника, зажимая ладонью левый бок.

— Неужели зацепил? — удивленно сказал он.

— Ты как?

— Все нормально. Касательный удар. Посмотри, что с этим уродом.

Гранцов наклонился над «торговцем», осмотрел и перевернул на спину. Раненый хрипел и матерился, обхватив обеими ладонями рукоятку ножа, который застрял у него под ребрами.

— Живой, — сказал Гранцов. — Что, на собственный нож напоролся?

— Неосторожное обращение с оружием, — сказал Поддубнов и разорвал свое полотенце. — Смотрю, кто-то нырнул в сторону сортира. Дай, думаю, спровоцирую. Захожу сюда. Никого. Затаился, урод, и не дышит. Ладно, думаю, спиной к тебе повернуться? Пожалуйста! Пристраиваюсь к писсуару. А он все не начинает. Тогда я начал свистеть, чтоб шаги его заглушить. Такие условия создал. Ну, тут-то он и не выдержал, кинулся.

— С-суки! — захрипел «торговец». — Ах вы падлы, падлы опущенные!

— Смотри-ка, у него в животе клинок, а он еще ругается, — удивился Гранцов. — Тебе, брат, молиться надо, а ты все матом да матом.

— Обидно, — пожаловался Поддубнов. — Меня хотели зарезать вот этим недоноском. Да я таких пальцем протыкал.

— Что делать, инфляция, — сказал Вадим.

— Как бы не загнулся. Может, «Скорую» вызвать? — сказал Поддубнов, обматываясь полотенцем.

— Нет, постой. Есть более продуктивная идея.

Холодной водой из-под крана он плеснул в лицо «торговцу». Тот перестал хрипеть и открыл глаза.

— Не шевелись, — сказал ему Гранцов. — У тебя нож в кишках застрял. Не будешь дергаться, все будет нормально. Только не шевелись. Главное, не вытаскивать лезвие, понимаешь?

— Дышать… больно… — сказал «торговец». — Мужики, не сдавайте ментам… Сукой буду… Сколько надо заплатим, базаров нет… Есть доктор… К нему надо ехать…

— Соображаешь, — сказал Гранцов. — Борис Макарыч, ты иди в зал, не нарушай тренировочный процесс. А мы пока побеседуем.

— Вы чего, мужики… — раненый поднял голову и тут же уронил ее, вскрикнув от боли.

— Тихо, тихо, — сказал ему Вадим. — Все нормально, крови нет, тебя заштопают за полчаса. Ты меня слышишь? Только не шуми, не дергайся, и все будет нормально. Ты зачем вообще полез в такие дела? Ты же нормальный парень, не отмороженный.

— Должок отдавать надо было… Если не отдам, мать убьют, сестренку на иглу посадят…

— Так, понятно, пошли народные предания, — сказал Гранцов. — Эти песни будешь петь на зоне. А мне отвечай конкретно. Борис Макарыч, ты еще здесь?

— Мне же тоже интересно, — сказал Поддубнов. — В конце концов, это меня касается.

— Не только тебя, — заметил Гранцов и в задумчивости щелкнул ногтем по рукоятке ножа. — За этот должок придется многим рассчитываться, так я понимаю? Кого еще заказали? Охранника в жилконторе ты порезал?

— Ой, больно… Не могу говорить…

— Можешь, можешь, — сказал Гранцов, слегка надавив ладонью на торец рукоятки.

— Не надо, а-ы-ы, не надо! Я это, я! Он первый напал, я напугать хотел только!

— И за что же вы нас так не любите? Отвечай, за что?

— Не знаю!

Вадиму не хотелось вести допрос пленного при Поддубнове. Но времени оставалось все меньше, и он перестал церемониться. «Светлые волосы, голубые водянистые глаза, бледная кожа. Северный тип. Плохо переносит боль. Зрачки расширены, не притворяется. Потеет. Боится. Чего? Сейчас он боится того, что боль станет сильнее. Она и станет, но не сразу. Сначала его надо напугать посильнее», думал Гранцов, барабаня пальцами по рукоятке ножа, который всем лезвием сидел в ране.

Когда-то его учили, что добывать информацию можно разными способами, и один из них — пытка. Он и сам, бывало, висел с заломленными локтями на кольцах в спортзале учебного отряда, а однокурсники стояли вокруг и все спрашивали да спрашивали. Пытка — всего лишь способ получения информации, и довольно ненадежный способ. Допрашивающий должен знать, как боль действует на собеседника, и разумно дозировать ее.

Поэтому Гранцов и не старался сделать больно, а только пугал раненого ожиданием новой боли. И раненый реагировал правильно. Он отвечал почти на все вопросы, и только иногда вдруг задыхался, лицо его багровело, а потом внезапно становилось серым, и Поддубнову приходилось обливать его холодной водой.

Закончив допрос, Гранцов вытер лицо «торговца» и сказал:

— А теперь прижми тряпку вот сюда. Держи обеими руками, а то кишки вывалятся!

Отцепив от его пояса мобильный телефон, Гранцов спросил:

— Кому ты должен сейчас позвонить?

— Ры… Рыжему.

— Звони.

Раненый замотал головой и прохрипел слабеющим, еле слышным голосом:

— Сам звони, у меня руки заняты! Нажми зеленую кнопку, номер сам наберется!

— Что ты должен сказать?

— Все ништяк, — сказал раненый и уронил голову, облизывая серые губы.

От мобильника несло цветочным одеколоном, и Гранцов держал его подальше, стараясь не касаться ни ухом, ни щекой. Он услышал сквозь треск и шорох в трубке чужой голос и быстро проговорил:

— Все ништяк. Сваливайте. Я сам уйду. Потом перезвоню.

Потом он вышел из туалета, вытолкав перед собой растерянного бледного Поддубнова, плотно закрыл дверь и сказал:

— Иди в зал. Минут через десять приведи сюда Ерофеича. Не хочу, чтобы у него были лишние проблемы.

— А с этим что делать? Давай я вызову «скорую», — проговорил Поддубнов. — Пацан совсем плох.

— Нет. Иди в зал и возвращайся с Ерофеичем, — повторил Гранцов.

— А «скорую» кто…

— Я все сделаю, — заверил Вадим.

Он проследил, чтобы Борис Макарович вернулся в строй, не отвлекаясь на телефонные звонки. «Скорую» вызывать было поздно. Из раны вокруг лезвия сочилась, вяло пульсируя, черная кровь. Это означало, что длинный нож пробил печень. Были и другие признаки того, что раненый не дотянет до больницы.

Такие вещи запоминаешь на всю жизнь. Когда-то капитан Гранцов сам бинтовал своих бойцов, и в горячке боя успевал сообразить, кому надо наложить повязку поплотнее, кого грузить в вертолет первым, а кому просто вколоть еще одну дозу промедола, потому что ему уже все равно не дотянуть до госпиталя.

Незаметно выглянув в окно, он обнаружил, что «нива» еще стоит на старом месте, но из выхлопной трубы уже вылетают колечки белого дыма. Все ее дверцы были распахнуты для проветривания. В машине, как оказалось, находились двое спутников «торговца». Они непрерывно прикладывались к своим мобильникам, и чужой телефон в кармане Гранцова трещал, не переставая. Наконец, они громко захлопнули двери и уехали. Но Вадим успел их разглядеть и постарался запомнить.

Когда Поддубнов привел тренера, «торговец» уже затих, накрытый газетными страницами.

— Что с ним? — подавленно спросил мичман.

— Готов, — коротко ответил Гранцов. — Ерофеич, тут у нас что-то вроде харакири. Посмотри.

Он отогнул газету. Тренер наклонился, поглядел и, выпрямившись, спокойно кивнул.

— Он на меня напал… — начал Поддубнов, но осекся, когда тренер взял его под локоть.

— Не надо, Батя. Бывает, — сказал Ерофеич. — Что делать-то будем? Через два часа придут вечерники заниматься. У меня есть полиэтилен. Можем упаковать и припрятать в кладовке, а ночью выбросим в Неву.

«Вот тебе и тренер, — подумал Вадим Гранцов. — Воспитатель молодежи. Из него мог бы выйти неплохой рукопашник».

— Сделаем так. Через пять минут звони 02, - распорядился он. — Никаких подробностей. Скажешь просто, что имеешь труп неизвестного с колото-резаными ранами. Когда его будут увозить, проследи, чтоб он был как следует завернут. Возможно, за спортзалом наблюдают. Выведешь Батю через пожарную лестницу, по чердаку во двор. Борис Макарыч, а ты оттуда быстренько переходишь улицу и сидишь на автобусной остановке. Я тебя там подберу. Давай ключи от «ситроена».

— Надо наши показания согласовать. Что говорить ментам? — спросил тренер.

— Что труп обнаружил посетитель. Фамилия — Гранцов. Дашь мой домашний телефон и адрес. Все вопросы ко мне. Семь бед, один ответ. Дальше: вахтерша и медсестра видели, как этот входил. Они с ним общались. Пусть показывают все как есть, ничего не придумывают. Растолкуешь им?

— Добро. Батя, раздевайся, давай перевяжу, — тренер раскрыл настенную аптечку и достал индпакет. — Вадим, если нужна будет помощь, дай знать. У меня занимаются хорошие адвокаты. Организуем юридическую поддержку. И всю остальную тоже.

— Добро.

Пока тренер обрабатывал и бинтовал Поддубнову порез, Гранцов позвонил в свою жилконтору и продиктовал телефонограмму для следственной группы, которая, как видно, получила там постоянную прописку: «В спортзале на Октябрьской набережной новый эпизод по вашему делу. Рекомендую ознакомиться. Особенно с ножом.

Подпись: доброжелатель Гранцов».

Он почти не надеялся, что от этого звонка будет хоть какая-то польза. Судя по всему, ребята в штатском предпочтут отрабатывать собственные версии. Но это уже их проблемы. А Гранцов занес в блокнот новые данные. Данных, впрочем, было негусто.

Первое. Киллер-неудачник не испытывал личной неприязни к своим жертвам. Вместе со своими напарниками он просто отрабатывал заказ. Чей? О заказчике он ничего толком не мог сказать. Знал только, что приезжий.

Второе. Заказчик дал подробные наводки на пятерых. Эти люди, по словам заказчика, вырезали всю его семью в Приднестровье и разграбили его ювелирный цех, пока румынские гэбисты пытали его в застенках Кишинева. (Хорошая легенда, дающая киллерам моральное основание для работы). Троих эта шайка уже «списала». «Торговец» их перечислил: «молдаван», «босяк» и «майор». Осталось «вычеркнуть» двоих последних — «толстого» и «хачика». Шайка получила тысячу долларов на карманные расходы. Но это не плата за убийство. Им не причиталось никаких денег за выполнение заказа, потому что это было что-то вроде вступительного экзамена. Когда работа будет закончена, шайка вольется в «структуру» заказчика.

Третье. Где сейчас этот заказчик? Как с ним связаться? На эти вопросы раненый не мог ответить — он просто терял сознание. Может быть, прикидывался. Может быть, Гранцов что-то делал не так. А еще можно было заподозрить предварительную психическую обработку. Теоретически Вадим представлял, как это делалось. Когда-то он знал и о том, как преодолевать такую блокировку. Сейчас на это не было ни условий, ни времени. Хорошо еще, что умирающий продержался так долго.

Два перечеркнутых кружка слева, а справа два кружка со звездочкой внутри. От них отходили линии к большому флагу, под которым он написал «База». Так Вадим обозначил на схеме свои потери и победы: двое погибли, но ему с мичманом удалось выжить. От Базы еще несколько линий к пустым кружкам, которые означали Доктора Керимова, коменданта Базы и иностранного управляющего. Кого еще? Он подумал и пририсовал еще два кружка: для Добросклонова и Регины.

Теперь ему предстояло сделать все, чтобы ни один из этих кружков не пришлось перечеркивать.

Глава 6. Пополнение прибыло

Поддубнов подбросил его на «ситроене» до места встречи с Добросклоновым, высадил и умчался: по шоссе он не мог ездить, как Гранцов, «гусиным шагом».

Скинув дорогой пиджак и натянув на плечи камуфляжную куртку, Вадим Гранцов ощутил прилив спокойной уверенности.

— Не могу понять, куда ты нас везешь, — говорил Добросклонов. — Я же вижу, там дальше ни одной дороги нет.

— А нам дороги не нужны, — ответил Гранцов, съезжая на незаметную колею.

«Уазик» забирался все глубже в лес. Гранцов, тайком поглядывая в зеркало, видел, что Регина Казимировна оглядывалась скорее с любопытством, чем с тревогой. Наконец машина остановилась перед густой стеной кустарника.

— Всё? Приехали? — спросил Добросклонов.

— Почти. Нужна твоя помощь. Видишь вон ту толстую ветку? Подойди к ней и оттяни на себя. Она у нас вместо шлагбаума.

Гошка, ворча, выбрался из машины и потянул за ветку. Она с шелестом распахнула проем в кустарнике, и «уазик», взревев, полез прямо в листву. Ветки звонко хлестали по стеклам и брезенту, и Регина непроизвольно закрыла лицо ладонями. А когда открыла, машина уже стояла на бетонной трассе. Из кустов выбрался мокрый Добросклонов.

— Ну, спасибо, — приговаривал он, отряхиваясь. — Ну удружил. Я же весь в клещах теперь, энцефалит обеспечен.

— Да ладно тебе причитать, — сказал Гранцов. — Сейчас мы вас обоих сразу в баню, всю заразу выбьем.

— Ненавижу баню, — простонал Добросклонов.

— Я тоже, — сказала Регина.

— Отставить разговорчики.

Бетонка то взбиралась на сопку, на миг показывая озеро за кронами сосен, то круто ниспадала обратно в лес. Поворот, еще поворот, облезлый щит «Запретная зона», и вот она, родная колючая проволока поперек дороги, и железные ворота со звездой. Приехали.

— Посидите пока в машине, — приказал Гранцов. — Сначала надо определиться, где вас разместить.

Шагая по каменной тропинке к штабу, Вадим вдруг почувствовал, что чего-то не хватает. Он огляделся и не сразу понял, что просто кончился дождь. «Ну, теперь жди гостей», подумал он. И первое, что он услышал от Доктора Керимова, было:

— Э, теперь жди гостей. Как отдежурил?

— Да не очень удачно, — сказал Гранцов. — У нас небольшие проблемы, брат.

Керимов настороженно поднял голову, оторвавшись от пришивания пуговицы к рубашке.

— БМП приехал перевязанный, ты про это? Ничего не говорит. Он думает, я ничего не заметил. А я все вижу, только ничего не говорю. Что за проблемы?

Гранцов доложил все, что узнал за последние шестнадцать часов, исключая только дело Гошки Добросклонова. Если в тексте встречается непонятное место, мы перечитываем его несколько раз, чтобы понять. Так получилось и здесь. В очередной раз поведав историю своей поездки в город и коротко изложив показания «торговца», Вадим уверенно заключил:

— Кажется, нам пока придется занять оборону. Противник настроен серьезно.

— А я как раз завтра хотел на почту съездить, — сказал Керимов.

— Знаю, — кивнул Гранцов. — Почта отменяется.

По пятницам Доктор Керимов получал всю свою корреспонденцию в отделе «до востребования». Сейчас ему особенно важно было навестить почту, потому что он давно уже ожидал писем от своей жены и двух дочек, которые были отправлены на лето в Баку.

— Слушай, кому я нужен? — сказал Керимов. — К тому же тот негодяй, который на нас охотился, сейчас уже в морге. Чего нам теперь бояться?

— Я тебя понимаю, Доктор-джан. Но эту неделю надо отсидеться. Затаимся на время.

— Э, спорим, ничего не будет? Спорим, я спокойно уеду-приеду, и меня даже комар не укусит? Если не веришь, поехали вместе!

Поехать вместе с Керимычем на почту? Об этом Гранцов думал с той самой минуты, как накрыл покойника газетой. Их осталось всего лишь двое. Двое. И им осталось убрать только одного. «Толстого» (в смысле Поддубного) убили почти у них на глазах. А уж с безобидным «хачиком» справиться гораздо легче, чем с остальными. Они пойдут на это даже вдвоем. Что ж, надо сделать вид, что мы ничего не знаем. Выманить их. И прихлопнуть.

— Ладно, брат. Придумаем что-нибудь. Но об этом позже. Будем решать задачи по ходу. Что сегодня главное? Приготовить достойную встречу новым хозяевам.

— Уже звонили, э! Будут абсолютно точно. Человек двадцать. Еда и питье — все везут с собой. Едут с ночевкой.

В дежурку вошел Борис Макарович в новенькой тельняшке, которую он явно только что выдал сам себе на вещевом складе.

— Гости — вот задача номер один, — провозгласил он. — Война войной, а баня баней. А работать некому.

— Справимся, — сказал Гранцов. — Я привез двоих: мой брат и с ним женщина. Согласны на любую работу. Я ручаюсь.

— Выбирать не приходится. Керимыч, займись новыми людьми, — сказал Поддубнов. — Сначала только устроиться помоги. Женщину в медсанчасть. Мужика в гостевую. Срочно вводи в курс.

— Есть, началник, — козырнул Керимов.

Наблюдая через окно, как Доктор помогает выгружаться гостям, Поддубнов спросил:

— Как он пережил, что завтра почта отменяется?

— А она не отменяется.

— Димыч, опять ноздри раздуваешь? Не сидится тебе на месте, как я погляжу.

— Хочется поскорее отвязаться от этих уродов.

— Отвязаться? — Борис Макарович осторожно присел на табурет, стараясь не наклоняться. — От одного ты уже отвязался. Удивил ты меня, майор, удивил.

— Ты насчет «скорой»?

— Эти десять-пятнадцать минут могли спасти пацана. Если бы сразу позвать. Не допрашивать, а врача вызвать. Или перевязку хотя бы…

— Не было смысла, — как можно деликатнее сказал Гранцов. — Я видал такие раны. Никаких шансов. Печень, внутреннее кровоизлияние.

— Получается, это я его угробил?

— Он сам виноват. Ты же не бил его ножом в живот, он сам напоролся. Сам.

— Нет. Это я его насадил на клинок. Сам не заметил, как вышло, — Поддубнов недоуменно поднес ладони к лицу. — Блок, разворот, заломил локоть. И готово.

— Так как насчет почты? — Вадим Гранцов не хотел показаться еще более черствым, чем был на самом деле. Но сейчас у него не было времени на покаянные речи. — У них есть наводка на Керимыча. Они знали про мое дежурство, знали про твое айкидо. Скорее всего, они знают, когда он покинет базу и появится на почте. Считаю целесообразным снова сыграть на опережение.

— Я против, — отрезал Поддубнов.

— Основание?

— Вот оно, основание, — мичман осторожно похлопал себе по забинтованному боку. — Хватит нам одного трупа. Ты что же думаешь, майор, они завтра поднимут лапки и побегут сдаваться на явку с повинной? Ты же их валить собрался, я же вижу!

— Слова-то какие, «валить»! — протянул Гранцов. — Было бы чем, завалил бы, не сомневайся. Нет, товарищ мичман, мы будем действовать строго в рамках капиталистической законности. Сколько из нас Железняк солярки выдоил? Цистерну, не меньше. Вот пускай и отрабатывает.

— Железняк тебе отработает, — смягчившись, проворчал Поддубнов. — Как же, от него дождешься.

— Мы не можем ждать милостей от милиции, — продекламировал Вадим Гранцов. — Взять их у нее — вот наша задача.

Но мичман Поддубнов был иного мнения о первостепенных задачах. Он открыл холодильник и вытянул початую бутылку водки.

Вадим, не дожидаясь распоряжений, запер дверь на ключ, открыл тумбочку с документацией дежурного и достал оттуда два стакана.

— Помянем, — обреченно произнес Поддубнов. — По семьдесят грамм, не больше.

Он расстелил на столе льняное полотенце с украинским орнаментом на краях и принялся нарезать свежий хлеб. Отрезав горбушку, Поддубнов остановился и поглядел на свой нож.

— Клинок у него был — будь здоров, — сказал он. — Знаешь, майор, не меньше, чем штык-нож от «калашникова». Я даже удивился. Подумал, что он на меня с кухонным ножом прет.

Мичман накромсал еще пару неровных ломтей, после чего разбил кулаком луковицу и налил водки.

— Не чокаемся, — предупредил он.

Вадим Гранцов понимал, что любые его слова сейчас покажутся лишними. Поддубнов держался отчужденно, словно скрытая обида жгла его изнутри.

— Давай добьем, что ли, — мичман понюхал горбушку и снова плеснул водку в стаканы. — Не берет ни хрена.

— Да, клинок был длинный, — сказал Вадим. — Слишком длинный. Таким свиней забивают.

— Пей, говорить потом будем, — приказал Поддубнов.

Он устало отодвинулся от стола и прислонился к стене. Лицо его покраснело, и на лбу выступил мелкий пот. Вторая доза подействовала быстрее.

Гранцова тоже охватило приятное тепло, он снял пиджак и повесил его на спинку стула. Еще больше распустил галстук и закатал рукава сорочки. Одна из запонок упала на пол и закатилась под стол, но он не стал за ней наклоняться. Эта запонка ему больше никогда не понадобится, потому что он больше никогда не станет наряжаться в представительский костюм.

— Обманул ты меня, майор, — глухо заговорил Поддубнов. — Обманул. Всего-то и нужно было набрать 03. Погоди, не говори ничего. Я знаю, что ты скажешь. Но когда человек умирает, надо вызывать «скорую». Пусть он умрет на руках у врачей. Я теперь до конца жизни буду его вспоминать. Ты это понимаешь? Понимаешь, знаю, понимаешь. Погоди, не отвечай. Он мне сниться будет каждую ночь. Я же знаю, из-за таких снов люди с ума сходят.

«Во-первых, с ума сходят не из-за снов, а из-за бессонницы, — хотел сказать Вадим. — Во-вторых, ты об этом довольно быстро забудешь. В-третьих, самое главное: когда снятся убитые враги, это приятно. Ты удивишься, тебе будет стыдно, и ты никогда в этом не признаешься. Но видеть труп того, кто хотел убить тебя — это приятно». Он мог бы сказать и больше, но сейчас Поддубнов не нуждался в его словах.

Гранцов думал о том, как неожиданно раскрываются люди, сталкиваясь со смертью. Ерофеич, тренер-самоучка и бывший учитель географии, ничуть не смутился при виде трупа. Наверно, потому, что он был на работе и думал прежде всего о работе. А вот Поддубнов — раскис. Начал переживать. То есть думать о себе, о своем драгоценном душевном покое, которого он лишился. Да он просто пороха не нюхал, подумал Гранцов — не пренебрежительно, а сочувственно. Борис Макарович подготовил к бою сотни отличных солдат. Многие из них остались живыми только благодаря ему. Он был в Афганистане и застал там горячее время, 86-й год. Но воевать мичману Поддубнову не довелось. Свою командировку он провел в Кабуле и занимался, в основном, отправкой цинковых гробов. Несколько раз ему пришлось сопровождать убитых героев на родину. Он мог бы привыкнуть к виду смерти. И, наверно, привык, иначе давно бы спился. Почему же он раскис на этот раз? Потому что до сих пор он противостоял смерти, а сегодня оказался с ней заодно?

— Мы убили его, понимаешь, майор? — Поддубнов сосредоточенно разглядывал пустой стакан. — Парень мог бы выжить, а мы…

— Не мог, — коротко сказал Гранцов. — От таких ударов человек кончается сразу.

— Но он же не кончился!

— Потому что боялся, — Вадим торопливо заговорил, не давая мичману возразить: — Чтоб умереть быстро, надо расслабиться и спокойно ждать конца. А если цепляешься за что-нибудь, то можно протянуть долго. Этот парень цеплялся за страх. Он очень боялся боли. И очень боялся умереть. Страх держал его на плаву. И пока он держался, он успел нам все рассказать. Может быть, своими показаниями он спас твою жизнь, мою жизнь и жизнь Керимыча. И может быть, ты спас еще много других людей, когда убил его.

— Я не убивал!

— Не убивал. Но убил, — безжалостно сказал Гранцов. Он понимал, что водка уже затопила последние островки самоконтроля. Он знал, что говорит лишнее. Но остановиться было бы нечестно. Для того и пьем, чтобы высказать невысказанное. — Постой, не перебивай, старшина! А знаешь, почему ему было страшно умирать? Потому что он вдруг понял, что его ждет после смерти. Не конец мучений, а только самое начало! Вот тебе — страшно умирать? Жалко, обидно, противно. Но не страшно. А ему было именно страшно!

— А тебе? — спросил Поддубнов.

— И мне будет страшно, — признался Вадим, решительно вставая и натягивая тесный пиджак. — Но обо мне поговорим в следующий раз. А сейчас нам пора на разведку. Ты готов?

— Готов, — послушно кивнул Поддубнов.

— Тогда пошли.

— Пошли.

Они слаженно и быстро навели порядок в дежурке, то есть вытряхнули стаканы и спрятали их обратно в тумбочку с документацией. Поддубнов завел свой «ситроен».

— Вы куда такие красные? — недовольно спросил Керимов, распахивая ворота.

— Скоро будем, — как обычно, безо всякой логики, ответил Гранцов.

«Ситроен» остановился перед поворотом, и Поддубнов щелкнул какими-то тумблерами, отчего машина задрожала и начала медленно приподниматься над дорогой.

— Чуешь, как растет клиренс? — гордо спросил мичман. — За что люблю эту тачку, так только за переменный клиренс.

Он свернул на узкую лесную дорогу, и машина понеслась, раскачиваясь, как лодка на высокой волне. Гранцов уперся ногами в пол и с небрежной улыбкой откинулся в кресле, незаметно вцепившись руками в обивку сиденья. Только так он мог спасти свою голову от слишком частых ударов о потолок. Поддубнов гнал «ситроен» по своей любимой дорожке, которая самым коротким путем вела на станцию, где была почта, и где жила одна из его подружек.

— Сначала заглянем к Танюшке, — говорил Поддубнов, с пугающей резкостью вертя руль, чтобы увернуться от набегающих сосен, ухабов и колдобин. — Танюшка нас покормит, а то какая ж это разведка на пустой желудок.

— Нет, — подумав, решился возразить Вадим. — Сначала обследуем местность, продумаем возможные варианты. Нам нужна ясная голова, чтобы все продумать. Чтобы ничего не упустить. Я лучше соображаю, когда голодный.

Поддубнов едва заметно нахмурился и задержался с маневром, отчего машину подбросило на ухабе. Причем удар пришелся как раз по правой стороне, где сидел Гранцов. Вадим успел вовремя стиснуть зубы, иначе бы прикусил язык.

— Я с утра не евши, — пробасил мичман жалобно. — А у Танюшки супчик грибной. Со сметанкой. Да с водочкой.

— А после водочки что? — поинтересовался Гранцов. — Отправишь меня домой своим ходом? Да? А сам останешься до утра, как в прошлый раз? Нет уж. Сначала дело, потом Танюшки и Валюшки.

— Вредный ты, майор, — заключил Поддубнов.

Он остановил «ситроен» сразу за переездом, прижавшись бампером к домику стрелочницы. Отсюда, глядя в просвет между кустами сирени, они видели небольшую площадь с непросыхающей лужей посередине. На одном берегу лужи белело здание почты, где размещались еще и сберкасса, и аптека, и книжный магазин. Все эти учреждения обслуживались тремя расторопными тетками пенсионного возраста.

Напротив почты стоял стеклянный павильон, в котором когда-то была пивная, прокуренная и мутная. Сейчас витрины сверкали чистым стеклом, в дверях колыхалась пестрая бамбуковая занавеска, а вход украшала расписная арка. По краям арки красовались силуэты Эйфелевой башни, а в середине пылали пунцовые буквы: МАРСЕЛЬ.

Глава 7. Наши в «Марселе»

— Новая шашлычная открылась, — задумчиво проговорил Поддубнов. — Можно и оттуда наблюдать. Обзор первоклассный.

— Каким маршрутом обычно Керимыч выходит на почту? — спросил Гранцов, сделав вид, что не расслышал намека. — Он подъезжает по шоссе, сворачивает и оставляет «уазик» на повороте. Так? А сам идет вдоль забора, обходит лужу, заглядывает в аптеку, если надо, а оттуда по веранде проходит к отделу доставки. Получается, что минуты две-три он на виду и без прикрытия.

— Что же он, по-твоему, три минуты идет через площадь?

— Нет. Минута — туда, минута обратно. Плюс-минус еще минута. Такая ситуация подсказывает применение огнестрельного оружия. Могут подкараулить в своей машине у поворота. Как только он выйдет из «уазика» — выстрел, контрольный, и по газам.

— Какая у них машина?

— «Нива».

— Давай теперь пройдемся вокруг. Может, еще что-нибудь придумаем, — предложил Поддубнов. — А вдруг они сейчас сидят в шашлычной и обсуждают свои действия?

Гранцов молча набросал на страничке блокнота схему площади и провел три пунктирные линии. Если Керимыч пойдет так же, как обычно, его будет трудно подстраховать. Если же отправить его каким-то иным путем, нападающие могут и отказаться от своих планов. И тогда их будет труднее обнаружить.

Задумавшись, он рассеянно поглядел сквозь пыльное лобовое стекло — и тут же захлопнул блокнот, потому что к «ситроену» направлялся участковый Железняк.

— На кого засада? — спросил он весело, наклонившись к окну водителя.

— Какая засада? — Поддубнов покраснел. — С чего ты взял? Сидим, разговариваем, никого не трогаем.

— Когда два старых браконьера сидят в кустах, да еще в машине с запотевшими стеклами, это точно засада, — Железняк по-свойски распахнул заднюю дверь и забрался в салон. — Колитесь, граждане. Чистосердечно колитесь, все равно узнаю. Кого высматриваете? Новые бабы на базу едут, что ли?

Вадим Гранцов знал, что участковый не отвяжется. Кроме того, он знал, что участковый просто так не привязывается. Поэтому он спросил:

— Мы тебе нужны?

— Да, — серьезно ответил Железняк. — Короче, надо присмотреть за двумя клиентами, пока я за нарядом слетаю. Мне их одному не скрутить.

— Кого надо скрутить? — оживился Поддубнов.

— Никого не надо. Ваше дело — сидеть спокойно и смотреть. Никого не трогать. Поможете? Я быстро. Димыч, Макарыч, поможете?

— Что за клиенты? — спросил Гранцов.

— Двое приезжих. Сидят в шашлычной. Раньше их не видел. Сегодня появились. Короче, не нравятся они мне. Ведут себя вызывающе, на замечания не реагируют. Задержу, промариную в обезьяннике, потом начну вопросы задавать.

Поддубнов и Гранцов переглянулись, и Вадим сказал:

— Ты будешь смеяться, капитан, но мы сюда приехали как раз для того, чтобы увидеть двоих клиентов. И наши клиенты нам тоже не нравятся.

— Есть проблемы?

— Наехали на нас, капитан. Наехали очень серьезно.

— Рэкет? Чего хотят?

Поддубнов сказал обиженно:

— Хотят, чтоб нас не было.

— Выкуривают из бани? — Железняк ничуть не удивился. — Давно к этому шло. Короче, мне все ясно. Это коменданта вашего надо брать за яйца. От него все идет, точно говорю, к бабке не ходи. У меня уже с весны на него запросы идут. Короче, или он нахапал слишком много, или не поделился с кем надо, или и то и другое. А теперь зачисткой занялся, тварь. Вас выкинет, склады спалит, и на вас же все спишет. Точно говорю, это комендант вас выкуривает, чтоб вы с базы ушли. Так значит, Димыч, эти уроды по твою душу явились?

— Не знаю. Надо посмотреть на них поближе, — сказал Гранцов, надевая «представительские» очки.

— Значит, ведут себя вызывающе? — уточнил мичман. — И на замечания не реагируют? Может быть, они и побить кого-нибудь захотят из хулиганских побуждений?

— Да нет, на почве неприязненных отношений, — поправил его Гранцов. — Ладно, капитан, мы за ними присмотрим.

— Только не трогайте никого там! — попросил Железняк.

— Это уж как получится, — протянул Поддубнов, и Вадим понял, что мичман пришел в себя.

Они еще постояли у входа в шашлычную. Щелкая зажигалкой, Гранцов успел через витрину оглядеть зал. Посетителей было немного. Какой-то здоровяк в кожаной куртке торопливо доедал шашлык. В другом углу зала за сдвинутыми столиками сидела развеселая компания. Три девицы и двое парней с тонкими шеями.

— Это не наши, — сказал Гранцов, отбрасывая сигарету.

— Жалко, — Поддубнов раздвинул бамбуковые гирлянды и шагнул внутрь.

Не успели они устроиться за угловым столиком, как к ним подлетел чернявый улыбчивый толстячок в белоснежной поварской куртке на голое тело.

— Что кушать будем?

— Пока посидим, подумаем, — солидно ответил Поддубнов.

Гранцов знал, что в заведениях общественного питания мичман покупает только пиво, и только бутылочное, и пьет его прямо из бутылки, не доверяя общественным стаканам. Толстячок-официант этого не знал, поэтому продолжал улыбаться и стоять над душой, а его круглый животик нависал над столом:

— Зачем подумаем? Шашлык из баранины, из свинины, из курицы.

— Верно, зачем зря думать, — сказал Гранцов и достал из кармана смятую долларовую десятку, которую брат дал ему на такси. — Валюту принимаете? Организуйте нам что-нибудь вкусное на эту сумму.

— Пить будем?

— Мы за рулем.

— Тогда так, — официант на секунду задумался, щелкая калькулятором. — Шашлык ассорти, нарзан, копченая форель, два пива. Нормально?

— Добро, — кивнул Поддубнов. — Начнем с нарзана.

В руках у него уже появилась зеленая бутылка с этикеткой цвета хаки. Вадим понял, что со склада мичман прихватил не только новую тельняшку. В таких сосудах емкостью 0,250 л содержалась жидкость с аппетитным названием «Спирт пищевой», и в особых случаях старшина Поддубнов использовал ее по назначению, то есть как добавку к пище. Сегодня был как раз такой особый случай.

Если бы Гранцов с мичманом обнаружили в кафе тех, кого искали, то, конечно, они не позволили бы себе продолжить выпивку, начатую еще на Базе. Но двое наглых юнцов не требовали к себе особого внимания, поэтому Вадим расслабился. К тому же сегодня был последний день, когда можно выпить. Завтра будет засада, послезавтра приедут новые хозяева, а с ними не загуляешь. Ничего, утешал его Поддубнов, ко всякому начальству можно приноровиться. И не таких обламывали. Подумаешь, институт! Да у нас академики спиртягу хлестали не хуже бортмехаников. Лауреаты, Герои, секретоносители высшей категории! И похмеляться не брезговали. Ничего, обломаем и твоих сектантов. Поправим ихнюю карму в нашу, русскую сторону, заключил старшина и снова разбавил спирт нарзаном.

Приятный туман обволакивал сознание, но Вадим краем глаза продолжал следить за подопечными Железняка. Что-то не нравилось ему в их поведении. Но только после того, как они заказали еще пять бутылок шампанского, Гранцов насторожился. Он понял, что эти парни не пили. Девок поили, но сами только поднимали стаканы, чокаясь. Они вели себя шумно, они явно хотели казаться пьяными, но они притворялись. Такое притворство способен заметить только пьяный, похвалил себя Вадим.

Теперь он стал внимательнее прислушиваться к соседям. Судя по всему, это были два «дембеля», у которых еще продолжались празднества по случаю ухода на гражданку. Неделю назад, как стало понятно из их реплик, они выбрались из города на дачу к одной из девиц, да и загуляли тут, на глухом озере, пропивая свои шальные деньги. Деньги они привезли из Ингушетии, где служили в охране фильтрационного лагеря. В боевых действиях не участвовали, хотя и пытались рассказать о своих подвигах. Но майор Гранцов, даже в не самом трезвом виде, быстро различал, когда солдат говорит правду, а когда врет. Про вдову, которая запихивала им доллары в подсумок, чтобы ее пропустили к телу мужа — это правда. А про зачистку на окраине Моздока — вранье. Во-первых, Моздок находится не в Ингушетии. А во-вторых, конвоиров, топтунов и прочих овчарок не берут на зачистки. Гранцову уже хотелось вмешаться в их беседу и внести кое-какие поправки, но он сдерживался. Потому что был пьян, а дембеля оставались трезвыми. А трезвые не терпят замечаний от пьяных и отвечают обычно кулаками, не находя других аргументов.

— Да не смотри ты на них, — Борис Макарович наступил ему на ногу под столом. — А то испугаются и убегут. Ты на меня смотри.

— Насмотрюсь еще, — ответил Вадим и нехотя повернулся к окну. — Где там этот Железняк? Он шел на Одессу, а вышел к Херсону?

— Не пой, ты что? Развезло тебя с двух стаканов? Ты закусывай, закусывай плотнее. Смотри, какая форель! Финская, небось. А помнишь, яйца продавались финские по рубль тридцать?

— По девяносто копеек, — поправил Гранцов.

Мичман Поддубнов подпер щеку кулаком и принялся перечислять цены на продовольственные товары. Чувствовалось, что он не в силах расстаться с тем временем, когда люди были уверены в завтрашнем дне, верили партии и ходили строем. Вадим не слушал его, потому что за спиной раздавались гораздо более интересные речи.

Дембеля «наезжали» на официанта. Тот попросил расплатиться за шампанское, а в ответ услышал, что он еще слишком юн, чтобы требовать денег от дедушек. Вадим обернулся и увидел, что официант почесал каракулевый затылок, пожал плечами, улыбнулся, да и пошел к себе обратно на кухню. А вслед ему несся звонкий девичий смех.

— Да где ж он застрял, твой Железняк? — проворчал Поддубнов. — Обстановка осложняется.

Вадим встал из-за стола, аккуратно отодвинув свой стул, и по идеальной прямой вышел на буфетную стойку. Официант сидел за ней, низко пригнувшись к большой кастрюле, стоявшей на полу, и быстро чистил картошку длинным сверкающим ножом.

— Один вопрос, — произнес Гранцов, поправляя надоевшие очки. — Форель у вас финская?

Он сказал первое, что пришло в голову. На самом деле ему хотелось сейчас просто немного поддержать этого толстяка, который оказался один против пьяной агрессивной толпы. Нет, поправил себя Гранцов, пьяные там только девки. А с парнями надо повнимательнее.

— Зачем финская? — официант вытер руки и встал, жизнерадостно улыбаясь. — Сами делаем. Нашли старые бассейны, купили мальков, оборудование. Выгодное дело. Лучше, чем бараны или свиньи. Чистота, тишина, красота. На следующий год попробуем осетровых делать.

— Я знаю, где вы нашли старые бассейны, — догадался Гранцов. — За озером? Старая деревня?

— Была старая, теперь совсем новая, — поправил его официант.

— Как же вы туда добираетесь из города?

— А зачем нам город? Мы там живем. Хорошее место, лучше, чем в городе.

— Так мы соседи, — сказал Гранцов. — Мы тоже на озере живем. На другом берегу. Будем знакомы. Вадим.

— Очень приятно, — еще жизнерадостнее улыбнулся официант. — Марсель.

— Марсель? Редкое имя.

— Армяне любят редкие имена.

— Не только армяне, — сказал Гранцов. — Я знаю азербайджанца по имени Доктор.

— Э, Керимова все знают. Видите, как бывает, да? Там у армян с тюрками война, а здесь мы дружим. Честно говоря, мне очень приятно познакомиться с такими соседями. Доктор для нас много сделал. Очень, очень приятно. Зовите меня просто Маро. — Официант тщательно вытер руку и протянул ее поверх прилавка.

Вадим пожал мягкую, но сильную ладонь, и услышал за спиной насмешливый голос одного из парней: «Сейчас целоваться начнут. Это зверье все педики. Обнимаются, целуются. Им даже бабы не нужны. Мальчика поймают и рады. А не поймают, тогда козу. Чего вы ржете, я дело говорю! Сам видел. Нет, я вам отвечаю, все они педики».

— Извини, Маро, — Гранцов медленно развернулся.

Стекла его очков запотели, поэтому ему пришлось низко опустить лицо, чтобы поверх оправы разглядеть говоривших о его сексуальной ориентации. Нет, эти парни были совершенно трезвыми. Не надо с ними драться. К тому же они говорили даже не о нем, а вообще о народах кавказского региона. Он перехватил беспокойный взгляд Поддубнова и приложил палец к губам.

— Я молчу, — пьяно растягивая звуки, произнес Вадим Гранцов. — Я ничего не слышал и никого не трогаю.

— Еще бы ты, жидовня сраная, кого-то трогал, — засмеялись за столом.

Гранцов, покачиваясь, подошел к ним и с укоризной поглядел в глаза. Глаз было много, и он старался уследить за всеми, отчего слегка закружилась голова.

— Ну что уставился, урод очкастый? — спросил один из дембелей и лениво привстал.

— Урод? Очкастый? — Гранцов снял очки и спрятал их в кармашек пиджака. — А так лучше?

Не дожидаясь ответа, он отступил на шаг, потому что парень резко выбросил вперед руку. Вадим перехватил запястье и с разворотом сильно потянул, как бы продолжая направление удара.

Дембель оказался не готов к такому ходу событий. Он перелетел через стол, сметая бутылки, и приземлился у порога, наполовину скрывшись за бамбуковыми занавесками.

Девки взвизгнули. А Вадим спокойно подсел к их столику. Улетевшего он доверил заботам Поддубнова, и сейчас ему хотелось поговорить с оставшимся. Тот растерянно открывал и закрывал рот. Его пальцы впились в край стола. Парень был готов кинуться в драку, но Гранцов так вежливо говорил и так мирно улыбался…

— Ну, отслужил, сынок? — участливо спросил он, глядя в побелевшее лицо. — Чем думаешь заняться? На стройку или в колхоз?

— Дай ему, козлу старому! — лениво проговорила толстая девица с сигаретой в уголке накрашенного рта. — Чего пристает к молодежи.

Лицо дембеля покрылось розовыми пятнами. Он занес бутылку над головой. Гранцов только этого и ждал.

Коротким быстрым движением он ударил парня в подбородок основанием ладони, да при этом еще и привстал, вкладывая в удар всю силу. Под пальцами у него щелкнули зубы. Гранцов, не отрывая руки от челюсти противника, выпрямился и шагнул вперед, опрокидывая его на пол вместе с занесенной бутылкой, вместе со стулом и вместе с девкой, которая сидела слишком близко.

А вот теперь он резко развернулся к первому. Как там дела? Все отлично. Дембель лежал на животе, обе его руки были аккуратно сплетены за спиной, и мичман Поддубнов уже накидывал на них какую-то веревочку. У хорошего старшины всегда найдется веревочка.

Вадим обернулся к поверженному противнику, который пытался выбраться из-под стула и девицы. Что-то сверкнуло рядом, и он пригнулся. Пустая бутылка вспорола воздух над его виском, словно осколок хорошей мины. Толстая девица уже наклонилась за вторым метательным снарядом, но Гранцов неделикатно припечатал каблуком ее рыхлую спину, и она распростерлась на полу. Сзади послышался возмущенный голос Поддубнова:

— Димыч! Уклонист хренов!

И Вадим понял, что бутылка все же попала в цель.

Глава 8. Керимов, инструктор-дровосек

Доктор Керимов больше других обрадовался появлению Регины. Так уж исторически сложилось, что именно ему приходилось заниматься кухней — приготовить легкую закуску и какое-нибудь специфическое угощение (раки, дичь, шашлык), красиво сервировать стол, и, в конце концов, помыть посуду. Эта последняя обязанность была для него сущим наказанием. И вот, наконец, появилась женщина, которая хотя бы на эту субботу облегчит его жизнь.

— Да пожалуйста, — сказала Регина. — Могу и судомойкой служить, если надо. Где посуда?

— Посуда пока еще чистая, — сказал Керимов, входя на кухню. — Посуды немного, только плохо, что вся разная, несолидно получается.

— Это вы называете чистой посудой? — сурово спросила Регина, разглядывая на свет граненый стакан. — Есть мыло? Порошок? Как сделать горячую воду?

— Уно моменто, синьорина!

— Синьора, — поправила Регина. — Как хорошо, что я положила в чемодан все свое хозяйство. У вас же ничего нет!

— Сразу видно, что на землю секретного объекта не ступала нога женщины, — заключил Добросклонов.

Это было ошибочное заключение. Доктор Керимов давно уже мог бы призвать на помощь свою жену. Но здесь имелось непреодолимое препятствие — его русская жена была воспитана в строгих бакинских традициях. И к мужской бане она принципиально не приближалась. Во всяком случае, никто из гостей никогда и не догадывался о том, что на территории базы проживает женщина.

Когда Доктор Керимов появился на базе, для его семейства был выделен домик при гарнизонном подсобном хозяйстве. Предполагалось перевести все воинские части на самообеспечение мясом. Не в смысле выхода на большую дорогу, а в смысле животноводства. И на базе появились какие-то загончики и сарайчики. Но ни свиней, ни коров на это дело не мобилизовали. Доктор Керимов оглядел инфраструктуру, щелкнул пальцами и, слетав на родину за женой, детьми и вещами, прихватил с собой пару собак с отцовского двора.

Через год он попытался выйти на собачий рынок Питера, но потерпел фиаско — его свирепые алабаши ушли по бросовой цене. Тогда он купил пару сенбернаров и приступил к генетическим экспериментам. Через два года за его щенками «московской сторожевой» начали записываться в очередь.

Керимов начал дело, но вести его дальше пришлось жене. На ее хрупкие плечи легло слишком много: дом, дети, собаки. Доктор, само собой, заикнуться не мог о какой-то помощи по бане.

А когда жена с дочками улетала на все лето в Баку, Керимычу приходилось не только нести службу, но и заботиться о пропитании гарнизона. Втянувшись в неприхотливый холостяцкий быт, он растерял последние навыки по культурному обслуживанию гостей. Естественно, Доктор Керимов просто порхал вокруг Регины, готовый сделать все, чтобы она не отказалась от предложенной работы.

Регина выставила всю посуду на стол перед мойкой, деловито огляделась и скомандовала:

— Все, можете идти, мне больше никто не нужен.

— Есть! — сказал Добросклонов и подтолкнул Керимова к выходу. — Ну, теперь начнется борьба за чистоту. Только держитесь. Ну ладно, а мне-то вы найдете занятие?

— Конечно, слушай, у нас всем найдется занятие, — сказал Керимов. — Кстати, давай на «ты».

— Давай. Тогда зови меня Гоша.

— Очень приятно. А меня зови Керимычем. Я так привык. Пойдем, покажу фронт работ.

Они подошли к дровяному сараю. Увидев дубовые поленья, Добросклонов бодро сказал:

— Лесорубы, наточите топоры! Была такая производственная песня.

— Подожди с топорами. Сначала распилим пару штук. С короткими тебе легче будет, — сказал Керимов.

Уложив длинный чурбак на козлы, они долго распиливали его на короткие поленья. Нудная работа располагает к разговорчивости. Керимов поведал свою историю, Добросклонов — свою.

— Ты смотри, — удивился Керимов. — Как же можно было машины с таким товаром отправлять так далеко и без охраны?

— Да вот, сам не знаю, понадеялся на милицию, — признался Добросклонов. — Но все случилось по закону Паркинсона. Если что-то может исчезнуть по дороге, то оно обязательно исчезнет в самый неподходящий момент.

— Значит, теперь ты остался ни с чем, и еще должен целый вагон денег? Извини, но это очень похоже на бандитскую подставу, — заметил Керимов. — Они всегда так делают. Сначала дают деньги, потом их отнимают, а потом говорят, что ты им должен.

— Но я не имею дела с бандитами. Это очень приличные господа. «Академия Меры и Чисел». Про бандитские штучки я тебе тоже много могу рассказать. Но мои «академики» — это не бандиты. Это гораздо хуже.

Они вытащили извивающееся полотно из глубокого распила, и Керимов с размаху развалил чурбак пополам.

— Здорово! — сказал Добросклонов. — Всю жизнь завидую тем, кто умеет вот так, одним решительным ударом все кончать. Сознайся, Керимыч, ты ведь, наверно, мясник?

— Наверно, — сказал Доктор Керимов. — Вообще-то я программист. И мясник тоже. Люблю мясо.

— И что программист может делать в этом банном комплексе? Какие программы ты составляешь? Алгоритмы запаривания веника березового при температуре 44 градуса Цельсия?

— Бери топор, — сказал Керимов с усмешкой. — Поднимай прямо над башкой. Смотри сюда, на середину палки…

— На середину полена, — поправил Добросклонов, занеся топор. — Трубка двадцать, прицел пятнадцать, бац-бац, и мимо.

— Мимо не будет. Когда будешь рубить, глаза не закрывай, смотри в одну точку. И чуть-чуть ноги сгибай. Пошел!

Добросклонов рубанул, но его топор завяз в чурбаке.

— Ай, молодец, хорошо попал! Только присел мало, — ободряюще сказал Керимов. — Давай вторую попытку. Алгоритм тот же самый. Это не я придумал. Это Вадим меня учил. Вот он рубит — просто Паганини! Учись у брата, дорогой, учись. Все умеет лучше всех, клянусь.

— Ты понимаешь, Керимыч, — Гошка с видом смертельной усталости опустил топор, — у меня все детство прошло под лозунгом «Учись у брата». Он такой правильный всю жизнь был. Я не помню, чтобы его когда-нибудь наказывали или ругали. Он четко шел по жизни, а я за ним тянулся. Смешно получилось. Он в школьном сочинении написал, что хочет стать военным журналистом. Чтобы ездить по свету и описывать, как угнетенные народы бьются за свое освобождение. И что из этого вышло? Он стал военным, а я — журналистом! Смешно? Но вот сейчас он сторож, а я… А кто я, собственно говоря? Никто. Ученик сторожа.

— Так не говори, — сказал Керимов. — Никогда не ругай себя. Пусть другие этим занимаются. Во-вторых, Димыч не сторож. Его, знаешь, как все уважают? Вот. А ты его брат. Поэтому тебя тоже все будут уважать.

Добросклонов криво улыбнулся, поглаживая лезвие топора. В наступившей тишине послышались нетерпеливые сигналы какой-то машины.

— Наши вернулись?

— Нет, — сказал Керимов, оглядываясь, — у наших сигнал другой. Сейчас посмотрим, кто это приехал. Ты пока в сарае посиди, хорошо? Вдруг начальники приехали, увидят посторонних, ругаться будут. Нам это надо? Посиди тут спокойно, я тебя потом позову. Топор дай.

— Хочешь начальство топором встретить? — спросил Добросклонов. — Ну, правильно, надо же создать картину бурной деятельности.

— Все правильно понимаешь, — сказал Керимов, прикрывая за ним дверь сарая.

Он хорошо помнил, как Гранцов попросил его запереть ворота. До сих пор замок на ворота вешался только тогда, когда ожидались большие неприятности. Типа внезапной проверки. Но сегодня опасность была иной. Сегодня угроза была такой, что замок на воротах ее не остановит. Но, может быть, хотя бы задержит.

А может быть, и нет никакой угрозы. Не стала бы реальная угроза так явно и настойчиво обозначать себя, подъехав к воротам Базы и громко сигналя.

Из запыленного джипа «чероки» выскочил грузный невысокий человек в черной рубашке и белых брюках. У него был острый носик и торчащая седая челка, и говорил он, поминутно шмыгая.

— Салам алейкум, Док! Как дела, как жизнь? Как жизнь, как дела?

— Приветствую вас, Валентин Афанасьевич! Как ваши дела? Как здоровье?

Керимов чинно обменялся затянувшимся рукопожатием с известным бандитом Валькой Ёжиком, чья группировка недавно была вытеснена из города, понеся большие потери в живой силе и технике, и теперь окапывалась где-то на новом месте. По крайней мере, так гласила местная легенда.

Официально же Ежик до недавнего времени владел частным охранным предприятием «Невский Атаман». Он долго и успешно «охранял» придорожную торговлю на мурманской трассе. Когда на Базе стали появляться иностранцы, Валька и с ними подружился. Наверно, он как-то сумел доказать, что только под защитой «невских атаманов» робкие капиталисты смогут безбоязненно ездить по нашим трассам. Потом иностранцы куда-то подевались, а Ежик со своими «атаманами», наоборот, стал наведываться в баню даже еще чаще, чем раньше.

Все знали, что он чем-то очень помог коменданту базы, но никто не мог сказать, чем именно. Наверно, эта услуга была достаточно весомой, потому что Ежову разрешалось пользоваться баней в любое время дня и ночи. Он и пользовался, и вел себя вполне по-хозяйски. Он даже присвоил всем бойцам гарнизона клички на американский манер. Керимыча он называл Доком, Поддубнова — Маком, а Гранцова — почтительно — Босс.

Вдоль трассы как грибы появлялись все новые и новые торговые точки, и Валька Ежик жил припеваючи, пока его «атаманов» не стали вдруг отстреливать невидимые враги. Конкуренты и коллеги, прослышав о такой напасти, дружно заявили о своей непричастности. Ежик был готов к любой войне и даже мог пойти на уступки. Но противник все не проявлялся, а в бюджете охранного предприятия пора было заводить отдельную статью: «ритуальные услуги для сотрудников». Наконец, Ежик сообразил, что однажды и сам может попасть под пулю. Поэтому он без колебаний продал свой «охранный» бизнес первому попавшемуся покупателю, уехал с остатками коллектива из города в область и вложил все трудовые сбережения в развитие грузовых автоперевозок.

В прежней жизни Ежик был майором Ежовым, комбатом. Поэтому в его фирме была почти армейская дисциплина, то есть единоначалие, бардак и пьянка.

— Здоровье совсем, братан, запустил, — пожаловался Ёжик. — Спину ломит, сердце останавливается, дыхалка ни к черту, уже на бабу залезть боюсь. Одна надежда на вашу баньку. Баня горячая есть хоть одна? Ну, ведь есть, я же чую дымок, а, Док? Ну, пусти меня на пару часов, ты ж меня знаешь!

— Э, что такое пара часов, — махнул рукой Доктор Керимов. — Сто двадцать минут вас устроит?

— Никаких проблем, — сказал Ежик и махнул водителю, подзывая к себе. — Сделай нам с Косым баньку на две персоны. Венички запарь дубовые. А мне бы с Боссом надо перетереть. Перетереть надо бы с Боссом.

— Гранцова нет, — сказал Керимов.

— Нету? А что случилось?

— Отлучился по делам.

— Отлучился? Но у него все в порядке?

— Конечно.

— Значит, нету. — Ежик задумался. — Да нет, все равно мыться-то надо. Давай так. Мы в бане посидим, а ты сразу организуй мне Босса, как только он возникнет.

— Зачем он вам? Может, я могу его заменить?

— Э нет, — мрачно сказал Ежик. — В этом деле его никто не заменит. Даже ты, братан.

Доктор Керимов принес в баню стопку простыней и полотенец, бросил в дубовую кадку пару веников и залил их кипятком. Пока Ежик и водитель раздевались, он покрыл стол свежей клеенкой, расставил чашки и вскипятил воду в электрочайнике. Обычно Доктор выступал яростным противником чая в пакетиках, сравнивая такое чаепитие с безопасным сексом. Но сейчас, обслуживая гостей на скорую руку, он достал из шкафчика коробку пакетированного чая.

На этом его функции закончились. Теперь два часа гости будут наслаждаться теплом и уютом.

Доктор Керимов прохаживался перед воротами, напряженно прислушиваясь и поглядывая на часы. Рыжая собака подбежала к нему, вильнула хвостом и вопрошающе заглянула в глаза.

— Иди, иди, не мешай думать, — отмахнулся от нее Керимов.

Подумать было о чем. Все, что рассказал Гранцов, не казалось ему таким уж невероятным. В последнее время никто уже не удивлялся сообщениям о загадочной смерти или исчезновении людей. Удивляет только, что это может произойти с тобой. Или с твоими близкими. Кого-то убивают из-за больших денег, кого-то из мести. Но нас-то — за что?

Доктор Керимов верил, что в жизни все закономерно. И главным законом является закон любого кабака — за все надо платить. И если ты живешь слишком хорошо, за это придется расплачиваться. Рано или поздно, но придется.

Логика подсказывала, что опасность нависла над всеми, кто работал на базе. Наверно, кто-то решил, что мы тут слишком хорошо живем.

А ведь так оно и есть, размышлял он. Красивое чистое место. Огромная жилплощадь. Из окна — вид на воду. Работа нетрудная и приятная сама по себе, а ведь за нее еще и деньги платят. При этом полная независимость. Свободный рабочий график. Никакого начальства, если не считать Поддубнова. А все прочие начальнички, приезжая сюда, вместе с мундирами и дорогими костюмами снимают с себя и грязную корку власти, превращаясь в простых распаренных мужиков. И ведь они по-настоящему благодарны нам за эти несколько часов покоя и радости. Нет, мы тут живем слишком хорошо, заключил Доктор Керимов. Такое счастье не могло продолжаться слишком долго.

Он оглянулся. Непроницаемый лес за колючей проволокой показался ему враждебным. Доктор Керимов почему-то вспомнил, как в Черном январе он стоял со своими студентами в живом кольце на бакинских холмах. Народный Фронт согнал туда людей, чтобы не пропустить в город войска, которые бесконечной дымящей колонной стояли на шоссе. Он вспомнил странный шелест в воздухе. Это были пули, но понял он это слишком поздно, когда за спиной уже начали кричать и падать на землю его первокурсники, которых он сам вывел сюда из аудитории.

Наверно, чувство вины перед погибшими мальчиками и погнало его прочь с родины. Ведь он обязан был разделить участь своих воспитанников. Он обязан был умереть вместе с ними. Но они оказались сначала в переполненном морге, а потом в Аллее Мучеников на городском кладбище. А он просто убежал подальше от войны. Неужели война догнала его здесь, в мирном лесу?

«Завтра меня убьют, — подумал Доктор Керимов. — Пойду на почту, и там меня убьют».

Странно, но эта мысль пришла так легко и просто, словно смерть была чем-то обыденным и не столь уж тяжелым. Словно визит к зубному. Даже нет, не так. Словно визит в библиотеку с книгами, которые ты из-за лени или по забывчивости задержал у себя на несколько лет. Но вот ты, наконец, решился, собрал их в стопку и пошел навстречу разгневанным ядовитым фуриям, которые столько лет пугали тебя штрафами, взывали к совести и грозились донести в партком. Осталось только переступить порог, отдать им эти ненужные книжки и облегченно уйти.

«Куда уйти?» — спросил он себя. Куда собрался, дорогой? А девочек своих на кого оставить хочешь?

Девочки. Жена и две дочки. Вот ради чего он бежал от войны. И неужели он так просто сможет бросить их?

Ему стало немного стыдно, когда он понял — никакой почты завтра не будет. Пускай Гранцов думает, что хочет, но Доктор Керимов завтра на почту не пойдет.

А если кому-то очень надо, чтобы одним Керимовым стало меньше, то пусть он сам сюда придет. «Здесь и разберемся», — сын гордого Кавказа надменно вскинул голову.

«Или, по крайней мере, успеем спрятаться», — скромно добавил он, оглядываясь.

Когда из «ситроена» выбрался Поддубнов с перебинтованной головой, Керимов даже не удивился.

— Так и знал, — сказал он. — Так я и знал, что этим все кончится.

— Все только начинается, — сказал Гранцов. — Только давайте больше не будем зевать, спать на ходу.

— Кто спал? Я спал? — обиделся Поддубнов. — Бутылка-то в тебя летела! Я и не видел ее, заразу.

— Виноват, — засмеялся Гранцов.

— Нет, это я виноват, — сказал Керимов. — Зачем вас отпустил? Такие дела делаются! А вы гулять поехали. Как дети, честное слово.

— Не сердись, брат, — Гранцов обнял его за плечо. — Мы были на разведке и все разузнали, это раз. Второе, мы договорились с милицией, Железняк нас подстрахует завтра. И в-третьих, мы познакомились с твоими друзьями. Маро зовет нас всех в гости. Поехали?

Керимов снял кепку, вытер лоб рукавом и снова нахлобучил свой бакинский «аэродром».

— Маро? — переспросил он. — Толстый такой?

— Не толстый он, а просто круглый.

— Что, уже познакомились? — Доктор поцокал языком. — Эти армяне не могут секрет держать.

— Какие секреты от соседей? — благодушно улыбался Гранцов. — Надо им визит нанести, пока время есть. Я давненько уже в гости не ходил.

— Сначала с нашими гостями разберись, — сказал Керимов. — «Чероки» видишь? Это к тебе.

— Ежик? — спросил Гранцов. — Что ему нужно?

— Ему нужен ты.

— Он один?

— Один. И шофер с ним. Этот, Косой. Я их в маленькую баню пустил. Он хочет, чтоб ты его попарил.

— С чего бы вдруг его в баню потянуло — в будний день, без девок? Непонятно, — сказал Гранцов. — Пойти разве веничком поработать, что ли? Заодно и сам очухаюсь. А то что-то координация нарушена, и на подвиги тянет.

— Отставить подвиги, — сказал Поддубнов. — На всякий случай ворота запираем. Хватит с ними чикаться. Если этот тоже начнет наезжать, тут же и зароем.

Глава 9. Гарнизон окапывается

Бдительный и суровый старшина зря запирал ворота. Ежик искренне обрадовался появлению Гранцова. Он тут же отослал водителя на заслуженный отдых, а сам разлегся на верхнем полке, подставляя распаренную спину под жаркие веники.

— Да, — сказал Ежик через полчаса, прихлебывая чай. — Все эти сауны — для лохов. А баня — она и в Африке баня. Кстати, Босс, об Африке. Вот просвети меня, пехоту, а как вы там мылись, в пустыне-то?

Гранцов вытер вспотевшее лицо и шею полотенцем и снова перекинул его через плечо. В пустыне им приходилось мыться в бочке. По очереди. В одной бочке мылились, в другой споласкивались.

Но, во-первых, можно было и не мыться — в пустыне чисто. Единственный источник грязи — техника, так что банный день совпадал с парково-техническим, когда все русские специалисты основательно пропитывались соляркой, солидолом и копотью.

А во-вторых, причем тут Ежик?

— Что-то я не совсем понимаю, о чем речь, — сказал он. — В какой пустыне?

— Ладно, ладно, — сказал Ежик. — Здесь все свои, не будем ломать комедию. Ты же был в Афгане? Я-то работал в Кандагаре, там горы. А про тебя знаю, что ты в песках сидел, в Лашкаргахе. Так? А тут у меня намечается интересная тема. Бабки реальные, отдача моментом. Но придется посидеть в песках. В конкретных африканских песках. Буду развивать совместный бизнес. Сафари-центр называется. Вот и чешется в мозгу задача — а мыться-то как?

— Мыться? — Гранцов почесал затылок. — Хочешь честно, Афанасьевич? Если собрался надолго в пустыню, побрей задницу.

Ежов непонимающе уставился на него, а потом загоготал, откинувшись к стенке.

— Ну, спасибо за совет!

— Это не совет, это рецепт от геморроя, — сказал Вадим. — А вообще-то лучше с самого начала так себя поставить, чтобы жить в пустыне с комфортом. Вода, кондиционеры, спутниковая антенна. Тогда тебя будут уважать. Сразу видно, серьезный бизнесмен, а не советский специалист.

— Это, братан, инвестиции. Там вода дороже водки, наверно. Ну, до Африки еще дожить надо. Не суть. — Ежик снисходительно посмеялся, взъерошил челку и заговорил более серьезно: — Тут у нас другая тема. Тема такая. Отправляю колонну в Петрозаводск. Четыре фуры и две «газели». Хочу, чтоб ты заработал с мужиками по сотне баксов. На охране колонны.

— Охрана колонны? Не по адресу, Афанасьевич. Это не ко мне. Для этого дела есть большие конторы. А мы люди маленькие, сидим в лесу. Нам бы баньку истопить, да человека хорошего попарить, вот и весь наш бизнес.

— Босс, не крути. Крутить не надо. Я проконсультировался, мне тебя рекомендовали. Ты пойми, я сам в этом не рублю ни хрена. Автоперевозки для меня бизнес новый. А вы ребята тертые, я знаю. Ну, один день вас не будет здесь. Это вторник, день спокойный, никто и не узнает.

— Так, — сказал Гранцов. — Валентин Афанасьевич, вы серьезный человек, я тоже не мальчик. И не девочка, чтобы меня уговаривать. А сейчас прошу в парную, на крайний заход.

— Постой, ну хоть на бесплатную консультацию могу я рассчитывать? — недовольно спросил Ежик.

— Хорошо. Но за бесплатные советы иногда приходится потом доплачивать, — сказал Гранцов. — Значит так. Для проводки колонны заказывается эскорт в солидной конторе. Будут две-три спецмашины, в них будут сидеть специальные люди. С оружием, со связью. ГАИ в курсе. Так что тебе уже нечего делать, спокойно встречай колонну в Петрозаводске.

— Ладно, усек. Тут я усек. А дальше? Мне еще там развозить по районам. Вот вы бы мне и пригодились. Плачу сотню в сутки. Это же реальные деньги, Босс!

— Постарайся договориться с местными. Можно нанять гаишников, но это тоже не гарантия. Не отпускай машины по одной. Держаться колонной. В кабине всегда двое. Спать только на стоянках. И никому не говори, куда поедете завтра. Вот и все, чем я могу помочь.

— Значит, окончательный отказ? До вторника еще есть время подумать.

— Отказ. Мы от бани — ни на шаг.

— Зря я с этим связался, — призадумался Ежик. — Столько хлопот, а отдача еще неизвестно какая будет. И народ у меня не тот. Наверно, сделаю первую ходку, а потом меняю профиль. Сам буду колонны охранять. По пятьсот баксов с трейлера, десять трейлеров в колонне, за сутки пять тонн. А таких суток в месяце тридцать, а в году триста шестьдесят пять, никаких выходных… В общем, через год полтора лимона. Целый чемодан зелени. Нехило. Хватит на бассейн в Африке.

— Как ты быстро считаешь, — сказал Гранцов. — А теперь прошу в парную.

Они попарились еще раз и один за другим скользнули по желобу в озеро. Ежик фыркал и мотал головой, задыхаясь в холодной воде. Гранцов на всякий случай держался к нему поближе: у таких вот красномордых чаще всего начинает барахлить сердце. Особенно, если дать им переохладиться после парилки. Но как раз такие клиенты и любят демонстрировать свою удаль, и ни за что не признаются, что им стало худо, пока не вырубятся. Поэтому он первым полез обратно по скользкой лесенке, подавая пример.

— Ага, замерз, — торжествующе выкрикнул Ежик и сам ухватился за ступеньку. — Эх, ты! А еще афганец!

Когда джип Ежика скрылся за черными елями, Гранцов закрыл ворота на замок и, чтобы окончательно проветриться, решил пройтись по внутреннему периметру.

Он был недоволен собой. Не надо было пить с Поддубновым. Да, мичмана следовало каким-то образом вывести из шока. Но не такой же ценой. Напились, бросили базу, ввязались в драку. Все могло кончиться гораздо хуже. Нет, с этой минуты объявляем сухой закон, решительно сказал сам себе Гранцов.

Рыжая собака увязалась за ним, пока он прогуливался вдоль колючей проволоки. Это была неудачная собака, производственный брак. На продажу она не годилась, служить не хотела, бегала сама по себе, ей даже кличку не удосужились дать.

Гранцов швырял ветку, и собака кидалась за ней, хватала и тут же выпускала из пасти, возвращаясь к нему. С ней явно недоработали команду «апорт».

Так они и шли вдоль колючки, человек швырял ветки и осматривался, а собака бегала туда-сюда. Одну из веток он бросил как-то неловко, и она свалилась на другую сторону заграждения.

— Извини, — сказал Гранцов, — сейчас найду тебе новую палку.

Но собака, не дожидаясь исправления ошибки, кинулась куда-то вдоль проволоки — и вдруг Гранцов увидел ее на другой стороне. Она безошибочно подскочила к ветке, схватила ее в зубы, победно оглянулась на Гранцова и, выпустив ветку, сломя голову кинулась обратно. Он и сам побежал параллельным курсом и увидел, как она нырнула под проволоку.

Гранцов присел на корточки, разглядывая свежевырытый подкоп. Глубиной больше чем полметра, он вполне позволял проползти не только собаке. Комья земли были разбросаны далеко в кустарнике, а сам подкоп был прикрыт листом фанеры и присыпан листвой. Только глупая собака могла бы заметить его — по запаху земли.

Он увидел глубокие разрезы и угловатые отпечатки на стенках подкопа, и решил, что копали не лопатой, а широким ножом или топориком. Земля была мокрой, но воды в подкопе не было. Значит, его вырыли после дождя. То есть сегодня. Ах да, он же был прикрыт фанерой? Все равно вода набежала бы. Но воды нет. Итак, что мы тут имеем? Сегодня днем кто-то вырыл топориком (или ножом) подкоп под заграждением.

Сегодня днем? Он еще раз пощупал стенки подкопа и с силой втянул в себя воздух, насыщенный острыми запахами. Пахло растревоженной прелой листвой и хвоей, разрубленными корнями и раздавленными личинками. Да эту яму вырыли только что, а не «сегодня днем»! Он выпрямился, оглядываясь и отряхивая пальцы. Здесь только что был враг.

Что полагается делать в таких случаях? Заминировать и устроить засаду. Ограничимся сигнализацией, решил Гранцов.

Он положил лист фанеры на место и присыпал листьями. На ночь придется выпустить собак. А днем вся надежда на сигнализацию.

Гранцов вернулся к штабу. Он увидел в освещенном окне, как Регина возится на кухне с посудой. Стопки тарелок и сверкающие ряды рюмок и бокалов выстроились на столе. Сейчас Регина перебирала и натирала столовые приборы. Она придирчиво рассматривала вилки и ножи и раскладывала их по кучкам. Гранцов долго следил за ней через окно, пока она не оглянулась и не увидела его. Он смутился и попытался улыбнуться. Регина сокрушенно развела руками:

— Ну, хоть бы один полный набор! Три сорта вилок, и всех по пять штук. Пять сортов бокалов, но по три-четыре штуки. Я не представляю, как накрывать стол.

— Ничего, — громко сказал он, чтобы она услышала через стекло, — сделайте скидку на полевые условия. Народ и такому сервису рад будет.

— Народ? Возможно. Но я не буду рада, — она махнула рукой и отвернулась к своим вилкам.

— Мне бы ваши заботы… — тихо проговорил Гранцов, с трудом отрываясь от этого уютного окна.

В штабе его ждали старшина и Керимыч. Они, как обычно, о чем-то вполголоса спорили, но замолкли, как только вошел Гранцов.

— Товарищи офицеры, сверим наши трусы, — произнес Вадим тоном Главнокомандующего и достал из сейфа карту, сложенную гармошкой. — Есть у кого-нибудь в этом доме хороший красный карандаш?

— Губки хочешь подкрасить? — спросил Поддубнов.

— Ручка подойдет? — Керимов полез в карман пиджака, но Вадим покачал головой.

— Никакой штабной культуры. Ладно, не будем портить карту. Смотрите сюда, пехота.

Он развернул карту на столе и обвел пальцем внутренний периметр Базы.

— Вот здесь, напротив дровяного склада, под колючкой имеется подкоп. Керимыч, не твоя работа?

— Э, какой такой подкоп?

— Сходишь потом, посмотришь. Подкоп свежий, сегодняшний. Им уже пользовались. Кто-то прополз туда и обратно. Может быть, для пробы. А может быть, и нет. У нас ничего не пропало, старшина?

— Еще не знаю, — хмуро ответил Поддубнов, разглядывая карту с высоты своего роста. — А как в остальных местах? Ограждение целое?

— Выглядит целым. Но я не весь периметр осмотрел. Надо бы проверить. Думаю, что другого подкопа нет. Во-первых, все остальные подходы к ограждению просматриваются, и только в этом месте можно делать что хочешь, потому что там стоит сарай. Во-вторых, чтобы проникнуть к нам, хватит и одного. Какие будут предложения?

— Подать напряжение на колючку, — сказал мичман.

— Собак выпустить, — добавил Керимов.

— Согласен, — кивнул Гранцов. — Выполняйте. Макарыч, врубай ток. Доктор, разведи собачек на посты.

Держать под напряжением проволочное ограждение предписывалось только во время боевой работы, то есть при испытаниях «объектов» и «изделий». Когда же время испытаний осталось в далеком и славном прошлом, отпала необходимость в строгой изоляции, и напряжение отключили. Кроме того, что работа сигнализации требовала большого расхода электроэнергии, новое начальство Базы опасалось и за свою спокойную жизнь. Поляк-управляющий очень боялся конфликтов с местным населением. Он предположил, что по мере развития региона эти дебри станут доступными для всех. Любой грибник или турист мог бы напороться на проволоку и получить ощутимый удар током. А поскольку всемогущие особые отделы и прочие органы тоже остались в славном прошлом, начальству базы пришлось бы лично отвечать за ущерб, нанесенный настырному грибнику. По этим или иным соображениям, но комендант давно уже отключил сигнализацию и все остальные охранные системы.

Однако с тех пор, как командовать Базой стал мичман Поддубнов, весь ее организм начал постепенно восстанавливаться. В бункерах и подземных ходах сообщения появились новые лампочки, и заработала вентиляция; регулярно включалась спецаппаратура, прослушивая эфир в надежде снова встретить позывные летающих изделий; и сигнализация вновь оплела паутиной периметры Базы, готовая в нужный момент предупредить об опасности.

Кажется, такой момент наступил.

Выпустив собак в ночной дозор, Керимов вернулся на военный совет. Гранцов развернул карту на полу — ему хотелось видеть картину предстоящей обороны более масштабно. Керимыч опустился на корточки, и Поддубнов, кряхтя, присел рядом.

— Какие могут быть направления ударов? — вслух размышлял Гранцов. — Первое — по дороге. Значит, держим ворота на замке. Второе — через подкоп. Значит, следим за ним внимательно. Если бы у нас была хотя бы одна граната, пусть даже только запал от гранаты…

— Проще его завалить хворостом, — сказал Поддубнов. — И дело с концом.

— Может быть, может быть… — Вадим оторвался от карты. — Кстати, о деле с концом. Может быть, завтра есть смысл покараулить у подкопа. С ружьем. Идея, конечно, дикая. Ну, а вдруг? Кто-то же должен им воспользоваться! Вот я его и встречу.

— Понял тебя, — кивнул Поддубнов. — Думаешь, если они не придут на почту…

— Точно! — подхватил Керимов. — Если не увидят меня на почте, придут сюда!

— Если они не увидят тебя на почте, сразу поймут, что мы приняли меры, — сказал Гранцов. — Предлагаю следующий план. Завтра в свое обычное время, после обеда, Керимыч выдвигается к почте. Но утром по маршруту следования прошвырнется дозорная группа на «Урале». Водитель — мичман Поддубнов. В пути следования особое внимание обращать на стоящие у обочины серые автомобили марки «Нива». Желательно разглядеть, кто в них находится. После обеда едем на почту. Я на «уазике» впереди, вы на «Урале» сзади. Железняк обеспечивает юридическое прикрытие. «Ниву» блокируем там, где заметим. При первой же угрозе давить их передними колесами и добивать задними. Потом разберемся, кто первым правила нарушил.

— Хороший план, — сказал мичман. — Мне нравится. Особенно утренняя часть. А ты, значит, заляжешь у подкопа с двустволкой?

— Я найду, с кем залечь.

— Вас понял, — мичман расплылся в улыбке. — Насквозь тебя вижу, майор. Разогнать народ с базы, чтобы никто не мешал с девушкой любезничать.

— Какой хороший план, э! — Керимов подмигнул Вадиму, но тот оставался серьезным.

— Позвольте ваши гнусные шутки считать одобрением моих предложений. Пошли дальше, — сказал Гранцов, раскрывая блокнот. — Обсудим, как продвигается ликвидация личного состава базы. Хорошо продвигается. Счет «три — один» не в нашу пользу. Противнику известны наши адреса в городе, наши связи и маршруты. Возможно, известно также местонахождение базы. Возможно даже, что противник уже здесь. Он знает про нас все. Мы не знаем ничего. Какие будут предложения?

— Один момент, — Керимов поднял палец. — Мы немножко знаем. Смотри. Ты кого-нибудь обидел? На хвост наступил? Деньги отнял? Нет. И ты — нет. И я — нет. Значит, это не какие-то личные мотивы. Значит, кому-то надо перебить всех, кто здесь работает. Кому? Я тебе скажу. Тому, кто сам хочет здесь работать. Это приватизация. Логично?

— В принципе, логично, — сказал Гранцов. — Годится как вариант.

— Это что, новые арендаторы нас гасят? — уточнил Поддубнов.

— Так получается, — сказал Керимов.

— Не очень-то получается, — сказал Гранцов. — Новые хозяева — интеллигентная публика, к тому же при больших деньгах. Чтобы устранить пятерых мужиков, они не стали бы нанимать отморозков, а обратились бы к ментам. В конце концов могли бы просто договориться с нашим начальством, и нас бы просто уволили.

— Уволили? За что? — Керимов поднял палец. — Не забывай, у нас контракт. Чтобы нас уволить, нужна серьезная причина. Сейчас народ грамотный пошел. Уволишь его, он завтра тебе в суд позовет. И судья спросит: уважаемый, ты за что уволил таких прекрасных работников?

— За что? — переспросил Гранцов и потер пальцами в воздухе: — За бабки.

— Слушай, это же «духовная реабилитация», а не мясокомбинат, — сказал Керимов. — Нет, они так не делают. Я снимаю свой вариант. Другой предлагаю. Это Ежик делает. Хочет, чтобы у новых арендаторов работали его люди. Нас убрать, своих поставить. Логично? Годится как вариант?

— Хватит вариантов, — отрезал Гранцов. — Спать иди. Твоя вахта с шести утра. А твоя, Борис Макарыч, сейчас. До трех.

— И крайний вопрос, — Поддубнов замялся, но все же продолжил: — А может, не будем дергаться? Может быть, собраться в кучку, да и свалить куда-нибудь подальше? Есть у меня на примете одно местечко. Домик в Новгородской области, хозяйка надежная, тетка в самом соку. Сестренка у нее лет тридцати, как раз для тебя, Димыч.

— А для меня что-нибудь найдется, слушай? — спросил Керимов.

— Ты человек женатый. Это нам, свободным художникам, надо искать теплое гнездо. Ну что, майор, перебазируемся на время?

Гранцов покачал головой, заботливо разглаживая карту.

— Я уже думал об этом, — помолчав, ответил он. — Не успеем добраться до твоего теплого гнезда в самом соку. Если нас хотят убрать, то легче всего это сделать как раз в дороге. А здесь мы как в крепости. Оружия, правда, маловато. Но отступать все равно некуда. Нет, товарищи, будем разбираться на месте. Все, все, отбой.

Поддубнов накинул на плечи ватник и отправился на пост. Гранцов сложил карту и спрятал ее в сейф. Сейчас он был командиром, а все остальные подчиненными. Он отдавал приказы, а они их выполняли. Почему? Не потому что когда-то у него на погонах было больше металла, чем у них. И не потому, что он так уж любил командовать. Завтра Поддубнов прикажет ему чистить сортиры для арендаторов, и Гранцов будет чистить сортиры, потому что гарнизоном командует старшина. Но в том, что происходило сейчас, старшим был Гранцов. Потому что это была война. Сейчас командовал он, и от него зависела их жизнь.

Глава 10. Беседы в белой ночи

Проходя к себе, Гранцов заметил полоску света под дверью Гошкиной комнаты.

Он заглянул без стука, чтобы не разбудить брата. Но Добросклонов не спал.

— Не спится, няня, здесь так душно, — сказал он. — Я, наверно, отвык спать по ночам. Сегодня днем, признаюсь, полчасика подремал в сарае, прямо на бревнах. И вот теперь — не заснуть. Мне и завтра надо дрова колоть? Отвык я от таких упражнений на воздухе.

— Зато от бессонницы помогает.

— Что-то незаметно.

— Ничего, привыкнешь.

— Я не собираюсь привыкать, — сказал Добросклонов. — Я не собираюсь сидеть здесь всю жизнь. Надо что-то делать, надо звонить, надо носиться по городу, надо в Москву слетать. А я тут дрова колю. Да еще дубовые!

— Дубовые горят жарче, — сказал Гранцов. — Очень они нам пригодятся в субботу поутру. За сауну-то я спокоен, она электрическая. Нам главное дело русскую баню раскочегарить. Новых хозяев надо ублажить всенепременно.

— Вот жизнь, — с ненавистью протянул Гошка. — От кого я это слышу? Баня, дрова, ублажить каких-то подонков? Ты же был моим богом… Особенно когда вернулся из Сомали.

— Из Эфиопии, — поправил Гранцов.

— Какая разница? Натуральный бог войны, с непробиваемой кожей, бесцветными глазами, с точными и резкими фразами… Тебя надо было тогда лепить, ваять, увековечивать. И что теперь?

— Знаешь, — сказал Гранцов, — бог войны совсем не такой фотогеничный.

Он присел на край стола, ненадолго задумавшись.

— Я тоже видел бога войны, — сказал Гранцов. — Он был в ватнике и солдатской шапке. И автомат ППШ висел на плече стволом вниз. Не по уставу, но о-очень удобно.

— И где же ты его видел?

— На фотографии. В Военно-Морском музее. Это Цезарь Куников. Был такой командир морпехов.

— Ну, сейчас ты скажешь, что с детства мечтал стать таким, как этот Куников, и все такое.

— Ты сам знаешь, что я с детства мечтал стать военным. И стал.

— Скажи еще, что с детства мечтал убивать.

— Что?

— А то, — мягко произнес Добросклонов. — Быть военным — значит убивать. Такая работа. Ты не знал?

— Об этом не думаешь.

— Ты много убил?

— Не считал.

— Вот не верю, — сказал Добросклонов. — Ты же все считаешь, все рассчитываешь, все запоминаешь. Просто не хочешь признаться. Что, совесть мучает?

— Причем тут совесть? Я не Раскольников, — сказал Гранцов. — Ты же сам сказал, работа такая. И хватит об этом. Сейчас у меня, слава Богу, совсем другая работа.

Братья замолчали.

— Нет, ты не заводись, — сказал, наконец, Добросклонов. — Я же не подкалываю. Я даже рад, что ты ушел из армии. Довольно тяжело жить рядом с героем. Слишком давит такое родство. Ты герой, а я, получается, говно.

— Еще раз назовешь меня героем, получишь в глаз.

— А что, не так? Я ведь не исполнял интернациональный долг, не ходил в атаку и все такое…

— Я тоже. — Гранцов пожал плечами. — Интернациональный долг? Не про меня. Я просто получил выгодную работу за границей. Благодаря родственным связям. И в атаку никогда не ходил. Сейчас на войне вообще в атаку не ходят. Работает артиллерия, а потом разгребают завалы и хоронят убитых, чтоб не смердели. Вот и все геройство.

— И за это дают ордена? — Добросклонов сел на кровати. — Я же видел тебя при полном параде! С иконостасом, как у ветерана.

— Награды дают по праздникам. Например, «40 лет Победы» и так далее. Дают всем, кто не заработал серьезных взысканий. У меня просто все удачно складывалось. Было много юбилеев. И мало взысканий.

— А орден? Красная Звезда? Тоже за чужой юбилей?

— За выполнение задания, — неохотно ответил Гранцов.

— А точнее можно?

— За то, что перебили кучу народа без единого выстрела и вернулись без потерь. Да, нам давали ордена. А твои братья-журналисты потом назвали нам мясниками.

— Журналисты мне не братья, — заявил Гошка. — Мой брат — герой. Бог войны.

Гранцов кинул в него подушкой. Добросклонов успел ее поймать и, смеясь, подложил себе под спину.

— Кстати, бог войны, ты можешь отдыхать. Я-то с настоящими богами столкнулся. Точно, эти уроды из академии — они не люди. Они лучше, чем люди. То есть боги. Или пришельцы, но это то же самое. С виду обычные люди, но они ничего не делают. У них нет работы, но они всегда хорошо одеты, здоровы и сыты. Она может говорить с тобой на любую тему, но она не училась в университете. Еще у нее нет своего дома. Никто не знает, где она живет, откуда приехала, куда уходит ночью. У нее есть только телефон. Мобильный. Набрал номер — и она с тобой. Или не с тобой. Потом появляется и рассказывает, как холодно было в Буэнос-Айресе. А Каракас — город контрастов.

— Так, понятно, — сказал Вадим. — Ты влюбился. Понимаю, все-таки богиня…

— Да, — сказал Гошка. — Богиня смерти.

— Еще не поздно, — сказал Гранцов. — Еще все можно поправить. Ты пробьешься. Разве не было хуже?

— Было, — согласился Добросклонов. — Но это не утешает.

Они проговорили до глубокой ночи, вспоминая времена, когда бывало и хуже. Обоим было что вспомнить. Голодное детство на южной границе. Скитания по чужим домам после гибели отца. А еще были годы, когда обоим приходилось браться за любую работу. Гошка днем сидел в редакции, а ночами занимался частным извозом. А Вадим, когда вылетел из армии и пропил выходное пособие, был то дворником, то грузчиком, то грузчиком, то дворником…

— Вот так отдохнул перед вахтой, — сказал Гранцов, глянув на часы. — Полтретьего! Пойду БМП сменю. А ты давай спи, восстанавливайся. Завтра, а особенно в субботу, ты мне нужен свежий как огурчик.

— У вас тут что, ракетная база? Чего тут по ночам сторожить? Сюда и днем не попадешь… Ладно, нам, гражданским, это не дано понять. Все, сплю, — зевнув, сказал Гошка. — Спасибо за психотерапию.

Гранцов прошел в кухню, чтобы заварить чайку покрепче, и растерянно остановился на пороге. Он не решался наступить на блестящий, только что вымытый пол. Все здесь сияло нереальной чистотой. Даже мусорное ведро, стоявшее под мойкой, отсвечивало помятым, но чистым боком.

Он услышал странный шум где-то рядом и заглянул в столовую. Регина Казимировна в синем рабочем халате стояла на столе, протирая плафон. Халат распахнулся, открыв ее стройные загорелые ноги, и Вадим в замешательстве кашлянул.

— Я вас разбудила? — виновато спросила Регина.

— Вы знаете, который час?

— Сейчас посмотрю.

— Три часа ночи, — сказал Гранцов.

— Возможно, — сказала она. — Уже светло. Вадим Андреевич, не сердитесь. Я все равно не могу спать в белые ночи. А тут столько работы.

— Нет, так не пойдет, — сказал он. — Если вы завтра будете клевать носом, извините, это никого не обрадует. В общем, давайте заканчивать, хорошо?

— Даю честное слово, что не буду клевать носом.

— Извините, но я не могу командовать женщиной, когда она стоит на столе, — сказал он и, крепко взяв ее за талию, перенес со стола на пол.

Она оказалась даже легче, чем он ожидал. «Легкая и теплая, словно птица, — подумал Вадим. — Доверчивая птица. Не вырывается».

— Ну и какая же будет команда? — спросила она. — Давно уже мной никто не командовал.

— Команда будет такая: отбой.

— Я уже забыла, что делают по этой команде.

— Закрывают глазки и начинают храпеть, — грубовато ответил он, однако его руки никак не могли оторваться от этой гибкой и мягкой талии.

— А у нас в полку по этой команде полагалось раздеться за сорок пять секунд, — сказала она, не делая ни малейших попыток вырваться. — По крайней мере, муж так рассказывал.

— Полки бывают разные, — сказал Вадим.

Краем глаза он заметил в окне какое-то движение и отдернул руки. За стеклом показался Поддубнов и кивком поманил его.

— Спать, спать, — Гранцов решительно повернулся к выходу. — Это не команда, а глубоко личная просьба.

Поддубнов молча повел его за собой к дровяному сараю, подвел к заграждению и показал пальцем на подкоп.

— Ну и что? — спросил Вадим.

— Фанерка-то наша, — сказал Поддубнов. — Это от старого чайного ящика фанерка, я сам эти ящики разбивал еще при старом командире.

— Дальше что?

— Фанерки лежали в сарае, за дровами, — сказал Поддубнов. — Я сейчас посмотрел, одной не хватает.

— Ну и что дальше-то?

— А то, — сказал Поддубнов. — Сегодня в сарае был только твой брат. Он мог и выкопать яму топором. И фанеркой закрыть.

— Мог, — согласился Гранцов. — Ну и? Выводы?

— Твою мать! Какие еще выводы!

— Борис Макарыч, не гони волну, — попросил Гранцов. — Сарай запирается? Нет. Мог Гошка выкопать такую яму за час и при этом еще дров наколоть вон какую кучу? Не мог. Так что по базе ходит нечистая сила. Леший пришел из леса, подкопался, сходил в сарай за фанеркой. Вот и все.

— Как у тебя всегда все гладко объясняется, — проворчал Поддубнов. — Все равно. Гоша твой — фрукт. И за ним надо присмотреть. И вообще, мог бы не обниматься в темном уголке, а сменить меня пораньше. Раненых вообще в наряд не ставят.

— Кто тут раненый? Ты же типичный самострел. Членовредитель. Подставил бок, чтобы отвертеться от нарядов, — неосторожно пошутил Гранцов и тут же схватился за место, где железный палец Поддубнова нашел у него печень. Следующим движением железного пальца был произведен звонкий щелбан. — Сдаюсь, сдаюсь!

— Ты не сдавайся, а женись давай!

Мысль семейная была любимым коньком мичмана Поддубнова. «Даже трава вокруг нас стремится к воспроизведению, — говорил он, вольно цитируя какого-то сэнсэя. — Столько сил тратит она, чтобы выжить, привлечь всяких мошек и птичек и с их помощью оплодотвориться и разнести семена по округе и потом, после суровой зимы, окружить свой иссохший стебелек зелеными ростками потомков. А ты, Гранцов, здоровый мужик, и стебелек вроде не засох, а все не можешь жениться, завести себе нормальную бабу и окружить себя потомками».

Сам Поддубнов успел обзавестись и нормальной бабой, и потомками. Правда, не слишком удачно. Нормальная баба не захотела переехать вслед за законным мужем с теплого Закарпатья в сырое Заполярье. Она успешно развелась и не менее успешно вышла замуж за «бандеровца» (по определению Поддубнова), и теперь окружала себя ростками новых потомков, а мичманские алименты ей в этом хоть немного, но помогали.

— Теперь ты просто обязан на девушке жениться, — заявил Поддубнов. — Разговорчики в три часа ночи ко многому обязывают. А что? Ты жених завидный, еще не старый, да и невеста подходящая, в самом соку. Считай, что мое благословение ты уже получил. Вопросы есть? Вопросов нет.

— А мнение невесты тебе известно?

— Да кто ее спрашивает, — отмахнулся старшина. — Нам главное, чтобы гарнизон прибавлялся. Ты подумал, кому передать пост?

— Ох, подумал, — сказал Вадим. — Ведь некому.

— Вот именно! — и железный палец снова молниеносно щелкнул Гранцова по лбу.

Поддубнов давно уже ушел отсыпаться, а Гранцов все еще потирал лоб, обходя территорию. Пятнистые лохматые псы, дремавшие на своих постах, поочередно поднимали голову при его приближении, и, махнув для приличия хвостом, снова укладывались поудобнее. Они знали Гранцова, и он их знал. Но на всякий случай Вадим к ним не приближался. Когда-то он помогал их натаскивать, нарядившись в тулуп, и до сих пор помнил их жестокую хватку и чисто ментовскую манеру валить человека на землю, заламывая руку за спину.

Подкоп не давал ему покоя так же, как и Поддубнову. Он еле дотерпел до шести часов, растолкал Керимова и вернулся к подкопу. Сдвинув фанерку вперед, как это сделала собака, он пролез под заграждением.

Глядя из глубины леса на базу, Гранцов оценил позицию. В этом месте к заграждению подходил овражек, по которому можно было незаметно выйти прямо к подкопу. Затем из подкопа легко пробраться в сарай — этот участок ниоткуда не просматривается. А из сарая можно было наблюдать за всей базой, особенно если забраться под самую крышу.

Он спустился в овражек по текучему песку и принялся искать следы. Через полчаса он нашел размокший фильтр от сигареты.

До сих пор в запретной зоне бывал только Гранцов, когда нужно было настрелять рябчиков. Иногда здесь ходили кабаны, мог и мишка забрести. Но никто из них не курил сигареты с фильтром.

Еще один час поисков принес ему еще один размокший бычок. По двум точкам уже можно строить прямую, и скоро Гранцов вышел на просеку. Он не удивился, обнаружив сначала следы широких шин, а затем и разрыв в колючей проволоке внешнего периметра. Через такую брешь в заборе можно и на автобусе въехать, с тревогой подумал Вадим.

Он прошел еще немного по объездной дороге и увидел новые следы. Ему понадобилось всего лишь несколько минут, чтобы восстановить картину событий. Итак, несколько часов назад сюда подъехали две машины — джип с широкими колесами и какая-то легковая. Джип свернул на просеку и направился к ограждению, а легковушка осталась на месте. В ней были как минимум двое: со стороны пассажирского сиденья в песке валялись три сломанные сигареты. (Причем сигареты были неприкуренными. Кто-то, наверно, бросает курить таким способом — достанет сигаретку, понюхает, да и выбросит, сломав). Легковая машина уехала первой, ее следы терялись под широкими отпечатками колес джипа.

Джип. Чужие здесь на джипах не раскатывают, подумал Гранцов. Это свои. Железняк или Ежик. Нет, Железняк отпадает — у того резина почти лысая, а здесь четко видна глубокая «елочка» новеньких покрышек. Итак, подозревается Ежик.

«Зачем он приезжал? — задумался Вадим. — Что означало его предложение? Отвлекающий маневр, пустые разговоры? Или он и в самом деле хочет выманить нас отсюда? Если так, то значит, он работает на тех, кто хочет нас убить. Или же ему просто нужно оставить базу без присмотра. Хотя бы на один день. И этот день — вторник. Значит, во вторник надо быть готовым ко всему.

Ну, а если все эти умозаключения — полный бред? Значит, Ежик должен не позднее понедельника отправиться с колонной в свой Петрозаводск. Это легко проверить. Вот тогда и станет ясно, чем я страдаю — приступом бдительности или обострением шизофрении. Интересно, а шизофреники знают, что они — шизофреники?»

Он глянул на свои «командирские» и с досадой выругался: девятый час! В одиннадцать Керимыч отправится на почту, в засаду. Надо быть в форме. Надо поспать хоть немного. Вадим расстегнул тесный воротник камуфляжной куртки и припустил бегом к Базе.

Пробежка по утреннему лесу освежила и взбодрила его, и он уже подумал, что можно и не ложиться ради какой-то пары часов сна. Но, подбежав к казарме и заглянув в открытое окно, он увидел, что в его комнате койка застелена свежим бельем, и новое одеяло заботливо отогнуло уголок, словно приглашая прилечь. Вадим не выдержал и улегся спать.

Он умел засыпать в любой обстановке. Иногда ему хватало двадцати минут сна в сутки, а порой он отключался часов на восемнадцать, отсыпаясь впрок. Но каждый раз, закрывая глаза, он благодарил Бога за прожитый день.

Сегодня был прекрасный день. Он опять остался жив. И его друг остался жив. И враги понесли потери.

Но это неважно. Важно, что сегодня он привез к себе красивую и очень милую женщину. Его тянет к ней, и она не отстраняется. Она легкая и теплая, как птица. Ее так приятно держать в руках.

Он уже почти заснул, но вдруг подумал о том, что его ожидает. Кто-то хочет его убить. Невидимый и неумолимый противник ходит где-то рядом.

Ничего, успокоил себя Вадим. Бывало и хуже. Меня уже убивали не раз, да все никак не убьют. Бывало и хуже, но мы пробились. Пробьемся и сейчас.

Да, бывало и хуже, повторял он, чувствуя, как тяжелеют веки, и тело растворяется под тяжелым одеялом.

Он запретил себе вспоминать Чечню и Афганистан. Поэтому только отметил: «Да, там тоже было хуже, чем сейчас». Но хуже всего было на сомалийской границе… Вспоминать свою первую командировку было так же опасно, как и крайнюю. Но он не мог запретить себе вспоминать молодость.

А был он тогда совсем молоденьким, и именно поэтому не было ничего хуже, чем тот проклятый рейд. Нет ничего хуже, чем лежать в пустыне, между горящими машинами и трупами, когда пара вертолетов кружит над колонной и сверху добивает всех, кто еще дергается. И треск пулемета накладывается на рокочущий вертолетный пересвист.

Гранцов тогда служил специалистом по АТТ[2] в эфиопском полку. Земляки-разведчики попросили его перегнать «газик» с радиоаппаратурой, прицепившись к уходящей колонне бензовозов. Маршрут проходил близко к сомалийской границе, и аппаратура могла перехватить что-нибудь интересное во вражеском эфире. По дороге оказалось, что наливники направились на сопредельную территорию. Гранцов это обнаружил не сразу. Поначалу он даже радовался тому, что его приемник ловит такой чистый и сильный сигнал. (Сомалийцы к тому времени уже окончательно сменили свою технику на французскую и английскую, чем заметно облегчили работу наших радиоразведчиков). Радовался он, впрочем, недолго. Когда за барханами проплыл белый силуэт разрушенного форта, Гранцов понял, что он уже в Сомали. Попасть в руки сомалийцев — это предвещало в лучшем случае концлагерь и ожидание обмена. В худшем — смерть. Но еще хуже было бы попасть в разработку. Ведь у сомалийцев тоже были советники…

Вадим успел связаться со своими и сообщить координаты, после чего связь пропала. Зато перехваты продолжали его радовать: четкие, открытым текстом, на хорошем международном английском. Просто чудо, а не перехваты. Жалко было снимать наушники. Специалист Гранцов испытывал невыносимую душевную боль, на ходу расчленяя свою замечательную аппаратуру и незаметно выбрасывая ее из машины. Катушки с записями он, однако, сохранил, решив до критического момента держать их при себе в одном кармане с гранатой.

Позже выяснилось, что горючее и воду в Сомали отправил предатель. Этот подарок был адресован сомалийскому танковому полку, который как раз выдвинулся к границе. Командир полка и старший колонны наливников были родственниками. Измену раскрыли своевременно, да тут еще поспели координаты, переданные Гранцовым — и вдогонку дезертирам были отправлены вертолеты.

Гранцов никогда, ни раньше, ни потом, не видел столько вертушек одновременно. Наверно, в Эфиопии проходил боевое слаживание какой-нибудь экспериментальный авиаполк. В первую минуту он насчитал восемь «крокодилов[3]», они парами вырастали из-за гребня дюны. Когда появилась девятая машина, «МИ-8», ему уже было не до счета…

«Двадцатьчетверки» заходили на колонну и спереди, и сзади, роняя бомбы и выбрасывая дымные молнии НУРСов, а «восьмерки» зависали сбоку и расстреливали машины из пулеметов. Гранцов, к счастью, воткнулся своим «газиком» в водовозку. Он один остался в живых, потому что не бегал под огнем, а лежал. Причем лежал в луже воды, а вокруг растекался бензин.

Нет ничего хуже, чем умирать на чужой земле. Умирать, не выполнив боевой задачи. Да еще от рук своих же товарищей.

И вдруг Вадим вспомнил, что тогда он молился. Первый и последний раз в жизни молился по-настоящему — молча и со слезами. В грохоте и визге разрывов он мысленно повторял слова, которые сами пришли ему на ум. Господи, помилуй. Господи, помилуй меня, грешного. Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. И когда один вертолет остался в небе, а второй сел, и из него выпрыгнула досмотровая группа, лейтенант Гранцов перестал молиться, и только вспоминал всех своих близких, а контрольные выстрелы раздавались все ближе, и он уже попросил прощения у матери, у отца, у братишки… Но вдруг кто-то заорал: «Бензин! Не стрелять! Сгорим тут на хрен!», и Гранцов понял, что он еще поживет.

Слыша приближающиеся русские голоса, он еле удержался, чтоб не закричать что-нибудь вроде «Я свой, братцы!». Братцы, скорее всего, засадили бы в него очередь, чисто рефлекторно, а потом переспросили бы друг друга — что там кричал этот сомалиец? Он чувствовал пьянящий аромат горючего и ждал вспышки. Но вертолеты улетели, а лужа бензина, рядом с которой он лежал, так и не вспыхнула.

Позже, в Афганистане, ему приходилось участвовать в засадах на караваны. И после расстрела, приблизившись с группой досмотра к дымящимся «симургам» и «тойотам», старлей Гранцов всегда негромко окликал по-русски: «Есть кто живой?»

Глава 11. Ложная мишень

Старшина Поддубнов поправил фуражку на голове Добросклонова, отступил на пару шагов и попросил:

— Керимыч, встань-ка рядом для сравнения.

— Рэ-эвняйсь, смирн! — прорычал Гошка, когда Керимыч встал с ним плечом к плечу. — Товарищ мичман, личный состав…

— Отставить шуточки! — Поддубнов крутил на пальце ключи от «Урала». — Игорь Андреевич, вы человек образованный, но я вам все же напоминаю. Ворота за нами запереть на замок и никому, кроме нас, не открывать. На телефонные звонки отвечать строго по уставу. Когда проснется майор Гранцов, он будет недоволен, что его не разбудили. Валите все на меня. Я запретил будить. Пускай спит. Если у нас будут новости, я позвоню со станции. Вопросы есть?

— Вопросов нет!

— Добро. Поехали, Керимыч.

Гошка постоял у открытых ворот, глядя, как громадный грузовик, натужно урча, поднимается по дороге между высоких сосен. Вот его зеленый борт с белыми цифрами скрылся за красными стволами, и завывание мотора стало глуше, а потом и вовсе пропало, когда грузовик перевалил через сопку. «Сам дневальный, сам дежурный, рядовой Ахмед», — пропел Гошка, вспомнив армейскую народную песню, задвинул засовы, повесил замок и вприпрыжку побежал к штабу.

Добросклонов исполнял обязанности дежурного по базе, не отходя от телефона. Он вошел в Интернет и навестил несколько порносайтов. При этом он успевал оглядывать вверенный ему объект во все четыре окна, и от его ревнивого взора не ускользнула экскурсия Гранцова и Регины. Они зашли сначала в домик с сауной, потом в жилой корпус, а оттуда уже в баньку над озером, и дверь в избушке захлопнулась надолго.

Он помнил инструкцию, полученную от Керимова, и постарался не засиживаться в Интернете, чтобы не занимать канал связи слишком долго. Ожидая проверочных звонков, Гошка забавлялся на компьютере. Сначала он попытался найти в нем какие-нибудь игры, но вместо них нашел «Дневник Партизана». Прочитав пару глав, он не удержался и принялся править тексты брата. Это занятие увлекло его так, что, когда зазвенел телефон, Гошка не сразу сообразил, как поступить.

— Дежурный по «Редуту»! — бодро прочитал он шпаргалку, оставленную предусмотрительным Керимовым.

— Что там у вас со связью, дежурный? — зарычала трубка. — Говорит комендант базы. Кто там у вас сегодня за старшего, позови.

— Никого нет, я один.

— Как это один? А где Поддубнов, где Гранцов?

— Никого нет.

— Никого, говоришь? Ну, оно и к лучшему. Ты новый?

— Новый.

— А, Керимов! Точно? Так слушай, Керимов. Сейчас откроешь ворота для двух машин. Это еду я, понял? Это я с дороги звоню. Понял? Уже проехали знак запретки, давай подходи к воротам, чтоб я там не торчал, как неродной. Понял?

— Так точно, — сообразил ответить Гошка.

Он торопливо натянул солдатскую куртку без погон, нахлобучил фуражку с кокардой и схватил ключ. Машины уже приближались, Добросклонов слышал завывание их моторов, подбегая к воротам.

Это были две «Нивы» последней модели, «пятидверки». Серая и белая. С одинаковыми номерами. Добросклонов протер глаза — и заметил, что номера различались только одной буквой, да и та была заляпана грязью. И номера были непростые — 369. Он по привычке сложил цифры. Получались сплошные девятки. А девяток он боялся. «Возможно, это уже мания. Возможно, это уже требует лечения. Или изоляции от общества. Но это сильнее меня», — думал Добросклонов, вспоминая все свойства числа Девять. Если свести эти свойства к одному понятию, то таким понятием будет Насилие.

Он торопливо распахнул перед ними ворота, но на территорию въехала только белая «Нива», а серая осталась на дороге. Из первой машины выбрался толстяк с пылающим лицом.

— Фу, сварился просто весь! Как хорошо в лесу-то! Жил бы и жил в лесу, — сказал он. — Это ты дежурный? Давно работаешь?

— Не очень, — признался Добросклонов.

— Да, текучесть кадров, — сказал комендант базы. Он повернулся к машине и продолжил с другой интонацией. — Гарнизон у нас особенный. Сюда попадают только проверенные люди, с допусками-пропусками, с подписками-расписками. Так что можете на гарнизон положиться. Не подведут.

— То есть вы сдаете все в аренду вместе с гарнизоном? — раздался скрипучий голос из машины. — А кто будет платить жалованье?

— Ну, тут возможны варианты, — сказал комендант.

— Пушчь остается как ест, — предложил, вылезая из машины, бледный рыжий человек в розовых брюках. — Свой оклад плачит государство, а хозяин дает людзям какой-то бонус.

«Поляк», — догадался Добросклонов.

— Никакого государства здесь больше нет, — сказал голос из машины. — Будут хорошо работать, получат свой бонус. Будут пьянствовать, спишем.

Из «нивы» выскочил водитель и распахнул заднюю дверь. Добросклонов увидел еще одного гостя — лысого, в дорогих черных очках и с тросточкой. «Очередной великий слепой, Гомер Мильтонович Паниковский», — подумал он.

«Слепой» поднял очки на лоб и, щурясь, огляделся. Комендант базы подхватил его под локоть, поляк забежал вперед, и началась экскурсия.

— Это вот жилые корпуса на пятьдесят два места, двухместные и четырехместные номера, с удобствами, все законсервировано. Развернуть можно за несколько часов, — говорил комендант.

— Сантехника европейская, — вставил поляк.

— Налево банный комплекс, там две раздельные сауны, массажные кабинеты, тренажерный зал небольшой, — продолжал комендант.

— Сауны на сколько мест?

— Ну, человек на шесть.

— Значит, десяток набьется, если потесниться?

— Набьется, но это как-то не очень…

— Очень, не очень, какая разница? — сказал Слепой. — Нам главное, чтоб они сидели в парилке и не рыпались. Такой метод лечения. Душевые на сколько рожков?

— Две по восемь, кажется, — сказал комендант.

— Ещчо ест фригидариум, — добавил поляк, и Слепой остановился.

— Точно? Настоящий фригидариум?

— Натуральный, — сказал поляк. — Финский камень.

— Во дают, — восхитился комендант. — Когда успели построить?

— Ладно, это все я знаю, читал я все ваши проспекты, — сказал Слепой. — А это что за вышка?

— Там сидит дежурный, — сказал комендант. — Эй, боец, как тебя… Можете идти.

— Ворота бы закрыть надо, — сказал Гошка.

— Так закрой, — сказал комендант. — Мы еще погуляем, посмотрим объект напоследок, может быть, еще и в баньку заглянем, попаримся с дороги.

— Нет, не будем время тратить, — отказался Слепой. — Я хожу в баню только по четвергам. И только в одну-единственную.

— Наша баня всем баням баня, — гордо сказал комендант. — Сигизмунд, подтверди!

— О, — сказал поляк.

— Нет, нет, и нет, — повторил Слепой. — В моей бане я парюсь абсолютно один, это раз. И из парилки сразу ныряю в бассейн, это два. Не ванночку, не лягушатник, а стандартный бассейн с дорожками, тумбами, вышкой. И плаваю там абсолютно один. Вот это баня так баня.

— Ну, бассейн тут не нужен, у нас вон озеро под боком чистейшее, — комендант обвел рукой живописную панораму.

— Ладно, это все мелочи быта, — Слепой оглядывался с недовольным видом. — А вот что это за рельсы? Что за антенны? Почему вертолет ржавый не убран? Пейзаж должен соответствовать общей идее. А это все не то, не гармонирует. И, наконец, я не вижу самого интересного.

— Так, боец, не закрывай пока ворота, — сказал комендант, — мы еще к могильнику съездим. Рельсы можно убрать, просто руки не дошли. Раньше по ним катали контейнеры к могильнику, потом туда бетонку протянули, и возили на «урале». А антенны? Ну, не знаю, их так просто не спилишь.

— Антенны не мешают, — сказал поляк. — Они не работают. Это не локация. Это радио.

— Боец, свободен, — сказал комендант.

— Есть, — сказал Гошка и неспешно удалился на боевой пост.

— Что за контейнеры? Радиация?

— Да нет, что вы! Никакой радиации! Обычные изотопные батареи!

Дальнейшее объяснение Гошка уже не расслышал. Вернувшись в дежурку, он тут же подсел к компьютеру и продолжил записки старшего брата. Он описал увиденных гостей, изложил их диалоги и закончил вопросом: «Что еще за контейнеры? И что за изотопные батареи?»

Поглядывая то в одно окно, то в другое, он следил за странной делегацией. Комендант и поляк вели Слепого, а «нива» медленно катила за ними. Вот они остановились, поляк поднял блеснувшую фляжку и первым отпил из нее. Слепой отрицательно мотнул головой, а комендант приложился за двоих.

Комендант повернулся к дежурке и махнул рукой, поманив Добросклонова — он, наверно, был уверен, что подчиненный не сводит с него преданных глаз.

— Так, боец, запирай за нами ворота, мы еще могильник посмотрим, и на этом все.

— Солдатика возьмем с собой, — сказал Слепой, улыбаясь Гошке.

— Нет, непорядок, — сказал комендант. — Кто-то должен всегда сидеть на телефоне. А ты, боец, не спи на ходу, готовься к субботе, чтоб лицом в грязь не ударили, смотри.

— Постараемся, — вытянулся Добросклонов.

— Да уж постарайтесь, — сказал комендант, усаживаясь в «ниву» рядом с водителем. — При новом начальстве никаких поблажек не будет. И давайте переходите на гражданскую форму одежды.

— Ничего не случится, если человек с нами прокатится, — продолжал улыбаться Слепой, садясь. — Вы бакинец, Керимов? Очень чистое у вас произношение. Типично бакинское, ни малейшего акцента.

— Так точно, бакинец.

— Чудесный город. А где вы там жили?

Игорь Добросклонов за годы журналистской работы побывал только в Москве, Дрездене, Гданьске и подшефном совхозе. Продолжая играть роль бакинца Керимова, он мог бы сказать, что жил в Баку на улице Ленина. Ведь такая улица была везде — и в Дрездене, и в Гданьске, и даже в подшефном колхозе. Но он ответил:

— Где мы жили? За вокзалом, в доме, где обувной магазин.

— Помню, помню эти чудесные завокзальные дворики, — улыбался Слепой. — У нас наверняка найдутся общие знакомые. Поговорим по дороге, идет?

— Никак нет. Не могу оставить пост. Служба.

— Вот так и служи, — комендант захлопнул дверцу.

— Только без этих штучек вроде «так точно», «есть», «разойдись», — дружелюбно сказал Слепой из-за спины водителя. — Будем общаться как люди.

— Есть общаться как люди! — вытянулся Добросклонов.

Все трое расхохотались, и машина развернулась. Гошка запер ворота и долго смотрел вслед двум одинаковым «нивам», которые петляли между соснами.

Хлопнув себя по лбу, он побежал в дежурку и кинулся к компьютеру. «И что такое фригидариум? Если контейнеры радиоактивные, то почему личному составу не выдают свинцовые плавки??»

Он еще успел сделать отредактировать несколько страниц гранцовского дневника, прежде чем услышал гудки клаксона и посмотрел в окно. Серая «нива» стояла перед запертыми воротами.

«Я вам не мальчик на побегушках, — мысленно ответил Добросклонов. — Бегать туда-сюда не собираюсь».

Он действительно не собирался бежать к воротам, не закончив абзац.

Он еще подумал, надевать ли фуражку и куртку, а машина все сигналила. Когда же он выходил из дежурки, то увидел, что через ворота перелезают двое в камуфляже. Добросклонов открыл было рот, чтобы крикнуть им: «Эй, вы чего!», как вдруг заметил у них автоматы.

Один из них навел автомат на Добросклонова.

В следующее мгновение Гошка уже был в дежурке за захлопнутой дверью. Пригибаясь, он метнулся в глубину комнаты. Что-то затрещало, зазвенело разбитое стекло.

Он скорчился на полу за столом. Пули с треском впивались в стены. «Вот тебе и девятка, — подумал Добросклонов. — Вот и число насилия. Нет, не врали гады-вычислители, не врали!»

Глава 12. Цветы запоздалые

Он проснулся от нестерпимого запаха какой-то вкусной еды. Часы показывали полдень. «Ничего себе вздремнул, — подумал Гранцов, — как бы не проспать самое интересное».

В его комнатку вошла Регина. Она держала на подносе тарелку — источник умопомрачительного запаха.

— Вы уже проснулись? Я, наверно, вас разбудила? — спросила она, строго по канонам сервировки размещая на столе тарелку, вилку, нож и салфетки.

— Почему меня не подняли в десять?

— Борис Макарович приказал вас не беспокоить.

— Что? Я же сказал ему, поднять меня в десять!

Наверно, он произнес это слишком громко, потому что Регина отступила к двери и вытянула руки по швам.

— Он уехал на станцию, вместе с Керимовым, на грузовике. Игорь Андреевич сидит на телефоне, — доложила она.

— Какой еще Игорь Андреевич? Что, Гошка остался за дежурного? Ну, ребята… — У Гранцова вертелись на языке неуставные выражения, но он сдержался. — Так, а что означает эта тарелка?

— Ваш завтрак, товарищ майор.

— Понятно. Вообще-то у нас тут другие порядки, — смягчился Вадим.

— Вот уеду я, тогда и вернетесь к своим холостяцким порядкам, — сказала она, осмелев. — А пока, будьте любезны, завтрак подан. А грязную посуду прошу сразу на кухню. Не накапливайте по закуткам. Я сейчас обошла все помещения и собрала гору посуды. И как у вас еще тараканов нет, просто удивительно.

— Это рыба? — Гранцов попытался уклониться от больной темы «Неизбывность российского бардака на примере базы».

— Рыба с грибами.

— Регина Казимировна, мы тут каждый день едим или рыбу, или грибы. Но такого запаха я не помню.

— Комплименты не принимаю, — сказала Регина и ушла.

Гранцов унял бесполезную злость. Когда мичман вернется, ему будет сказано все, и даже больше. А пугать слабую женщину своим командирским рыком, конечно, не стоило.

Рыба была приготовлена с рисом. Причем каждое рисовое зернышко было абсолютно отдельным. Гранцов и сам прекрасно готовил (по крайней мере, когда надо было пожарить мясо на костре или сварить суп из тушенки), но сейчас он понимал, что до таких высот кулинарного искусства ему далеко.

Он вошел в кухню, держа перед собой чисто вылизанную тарелку. Регина молча налила ему кофе из начищенного медного кофейника.

— Регина Казимировна, могу я вас просить об одном одолжении? Не будете ли вы так любезны… Ну вот, забыл, что хотел сказать!

— Вадим Андреевич…

— Так, вспомнил. Во-первых, я вам никакой не Андреевич. Меня зовут Вадим. Коротко, понятно и хорошо слышно на любом расстоянии. Да, и Гошку, пожалуйста, называйте Гошкой. Соответственно и вас я буду звать просто Региной. И вообще, давай на «ты»?

— О нет, — сказала она. — Мне это тяжело дается. Это получается только с очень близкими.

— Так, во вторых, — сказал он, проглотив обиду. — Считаю, что вы сейчас на положении прикомандированного бойца. И должны быть в курсе. Могут случиться разные странные или страшные события. Главное, не теряйте голову. Без эмоций. Делайте то, что вам скажут. Если услышите стрельбу, ложитесь за любое укрытие и не вставайте, пока все не кончится.

— Вот даже как, — сказала она спокойно. — Даже стрелять будут. Очень интересно. Что еще?

— Так, в-третьих, — сказал Гранцов. — Этот кофейник. Постарайтесь варить кофе в чем-нибудь другом.

— Жаль, — сказала она. — Вещь ценная, и ужасно удобная. Настоящий кофе можно приготовить только в такой посуде.

— Правильно. Там, где я был, пьют только настоящий кофе, — сказал Гранцов. — И бедняки, и императоры. А конкретно эту вещь я получил, конечно, случайно. Сопровождал одного инспектора. В конце поездки он подарил водителю свои часы. А мне вот вещь досталась, в хозяйстве полезная.

— Вам так дорога память об этом инспекторе?

— Неважно.

— Договаривайте, если начали, — потребовала Регина. — Да не бойтесь. Кто же вам это подарил? А, догадываюсь. Этот инспектор был женщиной? И вы…

— Нет. Этого инспектора зовут Рауль Кастро. Знаете такого?

— Знаю, — сказала Регина и горько улыбнулась. — Боже мой, куда мне деться из этого заколдованного круга? Мой муж был советником, работал в Анголе. Он был очень похож на вас. Вы тоже там были?

— На другом берегу, — иносказательно выразился Гранцов, подчиняясь привычке никогда не упоминать места, где служил. — Вы хорошо варите кофе.

— Ты, — поправила его Регина, и быстро отвернулась к мойке, вытирая глаза фартуком. — Извини… Что-то я хотела спросить… А откуда здесь горячая вода?

Ему показалось, что сейчас она расплачется. Вадим терпеть не мог слез, но если бы она расплакалась, он был бы только рад. Потому что ему хотелось обнять ее, усадить к себе на колени и гладить по голове, утешая. «Она мужа вспомнила, а ты этим хочешь воспользоваться», — обругал он себя и встал из-за стола.

— Я тебе потом покажу все наше хозяйство, — сказал Гранцов. — Газовая колонка. Есть еще котельная, есть подстанция, водопровод, канализация, есть даже очистная установка. Огромное хозяйство. Но сначала я покажу тебе наши бани. Пошли.

— А убирать кто будет?

— Дежурный уберет. Захвати свои принадлежности, и — в баню. Надо обязательно попариться сегодня, завтра будет не до того.

— Ой, а нельзя ли как-нибудь без бани?

— Никак нельзя.

У нее не оказалось никаких «принадлежностей», и Вадим выдал ей большое вафельное полотенце и две льняные простыни. Потом придвинул к ней корзину с банными шлепанцами:

— Выбери что-нибудь по размеру.

— Откуда на военном объекте женские тапочки? — спросила она, примеряя маленькие «вьетнамки». — Только не говори, что они детские.

— Откуда? У нас тут работали женщины. А ты что подумала?

— Я так и подумала, что они тут работали, — язвительно улыбнулась она.

Он пропустил ее вперед и вошел следом. Прежде чем запереть за собой дверь, он еще раз огляделся по сторонам. Все тихо, все спокойно, собаки на постах, Гошка в штабе, сигнализация включена. «За эти полчаса ничего не случится», убедил он себя и задвинул засов.

— Как здесь хорошо, как тепло, — сказала Регина, оглядывая предбанник. — Знаешь, я ужасная мерзлячка.

— У нас не замерзнешь, — сказал Вадим, раздеваясь.

— Ты женат?

— Хороший вопрос, — засмеялся он. — Особенно в бане. Не волнуйся. Во-первых, я не женат. Во-вторых, это неважно. Я не собираюсь к тебе приставать. Вот простыни. Налево душ, направо туалет, прямо — парилка.

— Какой сервис, — сказала она. — А снаружи просто избушка на курьих ножках.

— Маскировка, — он с важным видом поднял палец, и она рассмеялась.

Он ополоснулся под холодным душем, юркнул в парилку и лег на верхнем полке. Регина, закутавшись в простыню, присела на краешек рядом с ним.

— Как хорошо, — сказала она. — Не ожидала. Чистенько. Пока это самое лучшее, что ты мне показал. Чудесная баня.

— Хорошая баня, — согласился он. — Наверно, она-то нас и держит здесь, в лесу. В городе такая роскошь недоступна.

— В городе это стоит очень дорого, — сказала она.

— В городе нет озера под полом, — сказал он. — Нет леса вокруг. Нет такой тишины.

— Я хотела сказать, что можно жить в городе и приезжать, например, в загородную баню, но это очень дорого.

— Жить в городе, — повторил за ней Вадим. — А зачем? Что тебя ждет в городе? Шум, грязь, кругом одни уроды. А здесь чисто и тихо, и вокруг только свои.

— Тебе легко говорить, — вздохнула она. — Ты мужчина, и ты один, тебе ничего не нужно. А вот если б у тебя была семья, дети…

— Тогда я бы возил детей в школу. А жену — в Эрмитаж и Русский музей, если она без них жить не может. Хорошо, добавим концерты Пугачевой и «Лебединое озеро» в Кировском театре. Буду возить. Это час езды, плюс полчаса по городу. Ладно, не проблема. Те, кто живет в этих высотных трущобах на тысячу квартир где-нибудь на Ржевке, они ведь не быстрее добираются до Эрмитажа, верно?

Он говорил как бы сам с собой, обмакивая руку в ковшик с настоем ромашки и стряхивая воду с пальцев на шипящую каменку.

— Вот есть у меня приятель, местный участковый. Он тоже жил в городе, в коммуналке. Двенадцать метров на троих. Работал в угрозыске. Был хорошим опером, коллектив был приличный, и работу он свою любил. Но вот померла у него какая-то троюродная тетка и оставила в наследство дом. Дом на озере, сад, огород, лодка. И он все бросил, переехал сюда. Не думаю, что его семья что-то потеряла. Здесь он еще двоих пацанят настругал. Корову завел. Жена — медик, тоже без работы не сидит. Но и не надрывается.

— А дети? — спросила она. — Что они видят в деревне? Грязь, пьянство. Что их ждет?

«Об этом не беспокойся, наши дети не увидят ни грязи, ни пьянства», — хотел ответить Вадим, но вовремя спохватился. Он вдруг почувствовал, что со вчерашнего дня вся его жизнь разделилась на две части. Жизнь без Регины. И жизнь с Региной. Теперь ему следует вести себя очень осторожно, чтобы не отпугнуть ее. Она останется с ним, если захочет. И он сделает все, чтобы она этого захотела. И потом он будет делать все, чтобы она никогда не пожалела о своем выборе.

— Дети видят то, что им показывают родители, — улыбнулся он. — Согрелась? Раскутайся немножко, а то тепловой удар заработаешь.

— Ах, какая забота, — сказала Регина, скидывая простыню и расстилая ее на нижнем полке.

«А ты давно не загорала», — чуть не сказал он, увидев ее белую спину, на которой не было никаких следов купальника.

Регина опустила голову на скрещенные руки и блаженно протянула:

— Как тепло, как приятно. Просто Крым, пляж, август. Ты был в Крыму?

— Никогда, — быстро ответил он и снова устыдился этой лжи.

«Не надо врать ей, — подумал он. — Даже по мелочи. Нет, особенно по мелочи. Потому что из мелочей вырастает привычка. А я не хочу, чтобы мы привыкли врать друг другу. Рано или поздно я проговорюсь, что был в Крыму, что именно там познакомился с Макарычем, и она сразу вспомнит этот наш разговор. Все, больше не врать. Лучше бы промолчал».

— Я был в районе Джанкоя, это совсем не тот Крым, какой ты имеешь в виду, — сказал он и свесил руку, коснувшись ее спины. На белой гладкой коже с веснушками на плечах уже проступали капельки пота.

— Какая у тебя рука прохладная, — заметила Регина.

— Как ты относишься к венику?

— А это не больно?

— Я не могу тебе сделать больно, — сказал он. — Я очень добрый и мягкий. Особенно сейчас.

Веники были запарены с утра, и он выбрал самые мягкие и нежные. И первые движения его были ласковыми и уверенными, он почти не касался кожи, нагнетая пар к ее разомлевшему телу.

— Можно посильнее, — сказала она.

— Как прикажете-с, — сказал он и хлестнул по пяткам.

— Ой! Нет-нет, продолжай…

Он плеснул на камни. И, надев войлочную шапочку и рукавицу, принялся охаживать Регину по всем правилам банного искусства.

Наклонившись, Гранцов распахнул в бане маленькую дверцу.

— А сюда мы ныряем, — сказал он и потянул Регину за руку.

— Ой, нет, ни за что!

— Смотри, это же так здорово, — он присел, свесив ноги в люк, и с плеском скатился в озеро. — Ну, где же ты?

— Нет, ни за что, — решительно отказалась она, присаживаясь на край люка. Конечно, он тут же схватил ее за лодыжку и просто стянул в воду. — Ты меня утопишь!

Как здорово в ледяной воде прижаться горячими телами… Она невольно обвила его шею своими гибкими руками, и он не удержался, поцеловал ее. Ее прохладные солоноватые губы осторожно ответили, однако в следующую секунду Регина откинула голову, уперлась ладонями в его грудь и недоверчиво посмотрела ему в глаза.

— Сумасшедший, — прошептала она. — Ты просто сумасшедший.

Он потянулся губами к ее шее, но тут над озером раскатился автомобильный гудок.

— Тихо, — неожиданно скомандовал он, обняв ее и оглядываясь. — Тихо, милая. Ну-ка, давай наверх. Быстро, быстро.

Она, наверно, даже не успела обидеться, как снова оказалась в бане, а Гранцов уже натягивал брюки и майку прямо на мокрое тело.

— Посиди пока одна, хорошо? Кажется, кто-то приехал, тебе лучше не показываться, хорошо? Мне надо идти. Гошка один не справится.

Глава 13. Под огнем

Машина нетерпеливо сигналила, пока он бежал к жилому корпусу. Гранцов хотел переодеться и прибрать в комнатах, чтобы достойно встретить внезапного гостя.

Он расправил смятую постель, затолкал под койку сапоги и ватник, смахнул крошки с тумбочки и задумался, куда бы пристроить коробки с патронами. Тут-то он и увидел, как через ворота неловко перебираются ребята в сером камуфляже.

Их было двое, пустая машина с раскрытыми дверцами осталась перед запертыми воротами.

Он видел ее сквозь проволочное заграждение. Серая «Нива» стояла вплотную к воротам, так что они смогли сначала встать на ее капот, а уже оттуда перемахнуть через высокие створки.

Гранцов присел перед окном, выглядывая из уголка. Двое в камуфляже зашли за угол штаба, и тут же затрещали короткие очереди.

Он сорвал двустволку со стены. «Вот и началось, — подумал он, загоняя патроны. — С опережением. Как всегда внезапно».

«Внезапно только старость приходит, — учил его когда-то комбат. — Ко всему остальному разведчик всегда готов».

И сейчас, мокрый и босой, распаренный после бани, еще чувствуя вкус губ Регины и миндальный запах ее волос, он все равно был готов ко всему. Неважно, кто эти люди, неважно, зачем они здесь, неважно даже сколько их. Важно одно — это враги. Они вооружены. И они хотят его убить.

Он пересчитал патроны с пулями и рассовал их в задние карманы джинсов. Это были хорошие пули, «люберчанки». Жалко тратить на каких-то негодяев. Что ж, какому-то лосю или кабанчику сегодня сильно повезло.

Двое в камуфляже стояли перед крыльцом штаба. Один из них, рыжий, стрелял по двери, другой, бритоголовый, поднял автомат над головой и бил короткими очередями по окнам. Автомат дергался в его руках, и пули с визгом рикошетили от кирпичной стены.

— Ну, ты чё ващще! — заорал рыжий, когда у самых его ног ударила одна из отскочивших пуль. — Ты смотри куда бьешь, падла!

— Сам смотри, козел, — крикнул бритый. — Из-за тебя тут застряли! Иди пошукай, как он там. Вот хачик, заперся, козел.

— Была бы граната, — сказал рыжий. — Милое дело. Засылаешь пару гранат, и все дела.

Он пнул ногой дверь, но она не поддалась. Тогда он поднял автомат, и раздался одиночный выстрел.

— Дай очередь по замку! — крикнул бритый.

— Да пустой я, — сказал рыжий, отстегивая магазин.

«Пустой. Пока не перезарядил, этот рыжий безопасен», — решил Гранцов и перевел ствол на бритого. Тот стоял неудобно, боком. Можно было бы выстрелить в голову, но Вадим не хотел рисковать. Он свистнул, как делал это на охоте, чтобы остановить бредущего зверя. И когда бритоголовый удивленно повернулся к нему, Гранцов нажал на крючок.

Выстрел из ружья прозвучал громче и сочнее, чем автоматная сухая трескотня. Бритый выронил автомат и схватился за живот, прежде чем повалиться на песок.

— Эй, ты чё, мужик! — крикнул рыжий, вставляя магазин.

Гранцов выстрелил и в него, наведя в пояс, и укрылся за углом. Второй выстрел показался ему неудачным, потому что рыжий дернулся в сторону. Он вставил в стволы новые патроны и прислушался. Как он и ожидал, были слышны шаги и тяжелое дыхание бегущего противника. Пусть подбежит поближе, решил Вадим. Но звук шагов почему-то отдалялся. Он выглянул из-за угла и с досадой выругался: рыжий убегал. Припадая на одну ногу, он бежал к воротам. Гранцов прицелился и выстрелил, чувствуя, что не попадет. Так и есть — мимо!

Тот, кого он уложил первым, вдруг приподнялся и закричал слабеющим голосом:

— Стой, козел! Куда!

Рыжий остановился, обернулся и поднял автомат. Гранцов распластался на земле. Он услышал длинную очередь, но пули щелкали где-то в стороне. Вадим поднял голову и снова прицелился, опираясь на локти. Рыжий убегал к воротам, закинув автомат за спину. Он волочил ногу — и споткнулся как раз за миг до того, как Гранцов выстрелил.

Пуля гулко ударила по створке ворот. Рыжий подпрыгнул, ловко оперся ногой на засов, подтянулся и перевалился через ворота. Хлопнули дверцы машины, взревел мотор — и «нива» сорвалась с места.

Оставался последний патрон с пулей. Гранцов перезарядил ружье и поднял голову, оглядываясь. Бритый оставался на месте. Вадим осторожно пошел к нему, держа палец на спусковом крючке.

Тот лежал на спине поперек булыжной дорожки, широко раскинув руки и скрестив ноги. Песок вокруг него был взрыт пулями и уже пропитался темной кровью.

Гранцов опустился на колено и коснулся его открытой шеи, пытаясь нащупать сонную артерию. Потом задрал веко и убедился, что перед ним покойник.

— Вот оно как, — произнес он. — Свои-то, брат, по своим не промажут. Эх, бедолага.

Теперь у него было время разглядеть лицо противника. Он понял, почему оно показалось ему знакомым за секунду до выстрела. Этих ребят он видел около спортзала, когда их подельник так неосторожно пытался напасть на Поддубнова.

Он подергал запертую дверь. Пули пробили в ней рваные щели, но держалась она крепко.

— Гошка! Открой, это я, Вадим!

За дверью было тихо. Гранцов, подтянувшись, заглянул в окно через разбитое стекло. В дежурке никого не было видно, мерцал экран монитора, да клубилась пыль штукатурки.

Он перелез через подоконник и, хрустя сапогами по битому стеклу, пошел к дальнему углу комнаты, где между ножками стола виднелось что-то бесформенное, густо засыпанное пылью и осколками.

Добросклонов лежал, натянув на голову куртку. Капли крови блестели на полу. Гранцов разглядел два темно-красных пятна на спине и струйку светлой пульсирующей крови, которая текла сквозь порванную ткань джинсов ниже колена. Он стянул с себя тельняшку и быстро перевязал ногу. Добросклонов застонал.

— Терпи, Гошка, терпи, — сказал Вадим бодро. — Если сразу не убили, значит выживешь.

Он выволок раненого наружу и, взвалив на плечи, отнес к баньке.

— О Господи, — сказала Регина. — Надо было позвать меня, а не тащить его сюда.

— Тут спокойнее, — сказал Гранцов. — Ты можешь ему помочь? Где-то здесь есть аптечка.

— Жгут давно завязал?

— Только что.

— Нож есть? — спросила она и, не дожидаясь ответа, разорвала Гошкину куртку вдоль спины. — Так, это просто глубокие ссадины… Где аптечка?

— Сама поищи, — сказал Гранцов, — я пошел. Запрись. Обе двери закрой на засов. Поняла?

— Так, осколок стекла в ране… — Регина подняла голову. — Мне нужна моя косметичка. Там пинцет.

— В аптечке найдешь. Закройся, слышишь? — настойчиво повторил Вадим. — И не открывай незнакомым, слышишь?

Он сам прикрыл за собой тяжелую дверь и отошел только тогда, когда услышал глухой стук задвинутого засова.

Повесив на шею трофейный автомат (это был короткоствольный АКСУ), он обыскал убитого и не нашел ничего, кроме запасного магазина и ножа. Он оттащил убитого к дренажной канаве и прикрыл дождевиком, который сушился на веревке, не придумав пока, что делать с трупом. Ему хотелось поскорее избавиться от него, но сначала надо было разобраться со вторым «гостем».

Если второй уехал за подкреплением, они вернутся по той же дороге, рассудил Гранцов и решил встретить их чуть раньше, чем им бы того хотелось. Последнее дело — устраивать засаду наспех, да еще одному. Вадим надеялся только на то, что он — дома, на своей территории. При удаче он мог остановить машину хорошим выстрелом из ружья, а потом из автомата перебить тех, кто в ней останется. Если они успеют выскочить, ему придется уводить их за собой по лесу и валить по одному. Хватило бы патронов. И не подвел бы автомат. Не нравилось ему это оружие, короткоствольное, ржавое и грязное. «Да ладно тебе, — пристыдил он сам себя. — Поддубнов таких уродов пальцем протыкает, а у тебя вон почти целый магазин».

Устроившись за корягой и держа под прицелом поворот дороги, Гранцов беспокоился только о Регине. Сколько она сможет высидеть в бане? Она наверняка слышала пальбу, и ей было страшно. А теперь наступила тишина, и ей, возможно, еще страшнее. Но держится она хорошо. Что там у нас в аптечке? Кажется, там были бинты, йод и вата. «Только бы она никуда не выходила», взмолился Гранцов, заслышав неясный гул приближающейся машины.

Между деревьями мелькал грязный борт. «Это уже не «Нива», — отметил Гранцов. Он опустил предохранитель автомата до первого щелчка[4]. Никаких очередей. Патроны придется беречь. Автомат лежал у него под грудью. Так его будет удобнее схватить сразу после выстрела из ружья.

Машина, наконец, показалась из-за поворота. Это был «Ниссан-патрол», и, разглядев лица Поддубнова и Железняка, Вадим опустил ружье.

Он вышел на дорогу, и джип резко затормозил.

— Майор, кто у нас? — закричал Поддубнов.

— Уже никого. Ты чего кричишь?

— У нас ЧП, — сказал Поддубнов, не выходя из машины. — Поехали, посмотришь. Серая «нива» к нам заезжала?

— Да, — сказал Гранцов, забираясь на заднее сиденье.

— Я так и думал, — снова повысил голос Поддубнов, но совладал с эмоциями и заговорил спокойнее. — Так и думал, что от нас летит. Хорошо, что впереди ехал я на «Урале», а не Железняк на своей лохматке! Только заворачиваю, — а он со всего разгона! Хлоп! Черт, я даже не понял ничего.

— Повезло нам, со страшной силой повезло, — сказал капитан Железняк, разворачиваясь. — Я все хотел Макарыча обогнать, чтоб не дышать копотью. А он не давался. И слава Богу. Мужик-то засадил вполне конкретно, еще и с горки разогнался. Гражданин Гранцов, а чего это вы с ружьем по лесу гуляете? Браконьерствуем?

— Привычка такая, — Вадим порадовался, что успел спрятать автомат под полой куртки, иначе Железняк замучил бы его расспросами.

За поворотом после длинного спуска стоял «Урал», а под ним смятая «Нива». На обочине лежало тело, покрытое куском брезента. Поодаль сидел на корточках мрачный Керимов.

— Выбросило мужика через лобовое стекло, — сказал Железняк. — Еле-еле отодрали от «Урала». В лепешку. Лучше не смотри.

— Да видел я его, — сказал Гранцов, откинув ногой брезент. — Правда, тогда у него мозги были внутри.

Керимов подошел к ним, разводя руками:

— Вадим, мы не виноваты! Он так летел, так летел! Как бешеный, честное слово!

— Знаешь, Керимыч, — задумчиво сказал Гранцов. — А ведь пацаны за тобой приезжали. Точно. Дошло до меня.

— За мной? Мы их там не видели, — Керимов оглянулся в сторону трупа и пожал плечами. — Почему на почту не поехали? Почему на базу?

— Потому что… — Вадим поежился от холода, который обдал его изнутри. — Нет, это уже слишком. Знаете, товарищи, почему они поехали на базу? Потому что они знают наш график дежурств. Они знали, что сегодня дежурит Керимыч.

— Кто это «они»? В машине один был.

— Второй у нас остался, — коротко ответил Гранцов и продолжил: — Они знали мой график в жилконторе. Они знали твой график тренировок. Они и про Керимыча знали. Однако, товарищи, эти пацаны имеют солидную базу.

— Насчет солидной базы могу сказать конкретно, — заявил Железняк. — Номер у «нивы» — блатной. Меня только что предупредили гаишники. По району мотаются машины одной серьезной структуры. Приказано не беспокоить. Придется звонить в город.

— Не спеши, — сказал Гранцов, заметив автоматный ремень, свисающий из-под искореженной двери.

Он пробрался под передок грузовика и вытянул автомат. Поддубнов и Железняк одновременно присвистнули.

— В хозяйстве пригодится, — сказал Гранцов.

— Вот так серьезная структура, — сказал Железняк. — Очень конкретная структура. Покажи-ка ствол.

— Да смотри, не жалко, — сказал Гранцов. — Можешь забрать, приобщить к делу. Только не сейчас, а завтра. Кажется, нам пора открывать филиал судебно-медицинского морга. Поехали домой, там еще один лежит.

— Что? Еще один жмурик на мою голову? — Железняк выругался, продолжая внимательно оглядывать автомат. — Ну, спасибо, товарищи браконьеры. Ты хоть представляешь, какой у меня головняк начнется?

— Никаких проблем. Наоборот. У тебя раскрытое убийство по горячим следам. Что тут думать? Один отморозок застрелил другого. На почве неприязненных отношений. Вот из этого ствола. На глазах двоих свидетелей. Потом выехал на встречную полосу, не справился с управлением и попал под «Урал». Оформить ДТП Керимыч тебе поможет.

— Грамотные все стали, — пробурчал Железняк, мотор взревел, и джип развернулся почти на месте.

Гранцов оглянулся. Дорога, насколько хватало обзора, была пуста. Если кто и поедет, «Урал» их задержит, подумал он. Но похоже, что сегодня уже никого можно не ждать.

— Слушай, капитан, отвезешь двоих наших в больницу? Один раненый, второй сопровождающий.

— Можно.

— Кто раненый? — сердито спросил Поддубнов. — Никуда я не поеду!

— Да нет, Макарыч, Гошку зацепило, брата моего. Когда эти придурки подняли пальбу, его рикошетом и зацепило.

— Отставить легенды, — сказал Поддубнов. — Говори конкретно, что стряслось?

— К нам приехали те самые пацаны, которых вы ждали на почте. Остальное ты сам видел, — сказал Гранцов.

— И все? Ты их отпустил? Не верю.

— Я хотел их взять живыми. Одного ранил. Второй удрал. И по дороге, гад, добил товарища. Вот теперь точно все.

— А с братом твоим что?

— Я же говорю, рикошет. Он заперся в дежурке, они его через окна хотели достать. Надо раненого эвакуировать, все равно он теперь не работник. Поможешь, Железняк?

— Нет вопросов. Пристроим и раненого, и сопровождающего. И остальных могу пристроить. А что, у меня места много. Есть укромный домик, можно отсидеться.

— С чего бы такая забота? — спросил Гранцов.

— А с того, — ответил Железняк и длинно выругался. — Только между нами, ясно? Это наши чисто ментовские дела, вам сюда лучше не соваться. Короче, была наводка, что в городе засекли одного клиента. Беспредельный отморозок, короче. Кликуха Везунчик.

— Ну и что? — спросил Гранцов.

— Я же говорю, отморозок. Отставник. Служил в спецназе. Комиссован через психушку. Патологическая жестокость и все такое. Короче, клиент еще тот.

Джип перевалил через гребень сопки и покатился вниз, дребезжа подвеской.

— Ты полегче, полегче, — сказал Поддубнов. — Куда разогнался-то?

Железняк снова выругался, но скорость убавил.

— Я как автомат увидел, сразу на него подумал. Номер, само собой, проверить надо, только я уже и так чувствую, что наш это «коротыш», наш.

— Чей?

— Из «собровской» оружейки. Ты рукоятку видел, Димыч? Деревянная рукоятка. Не штатная. Это умельцы из СОБРа[5] приспособили на «коротыши» рукоятки от старых акээмов. Ну, не дай Бог, если это тот самый ствол… Короче, на этом Везунчике лично висят пять наших убитых ребят. Давно это было, года три как. Он фуры чистил на перегонах. Наводки имел точнейшие. Останавливал только жирные трейлеры, с компьютерами, с медикаментами и типа того. Был при форме, на милицейской машине, все путем. Если с фурой был охранник, гасили на месте. Однажды его пацаны попались на перегрузке товара. Они его вложили. Но он смылся. Пока искали, они от показаний отказались. Адвокаты у них были матерые. Короче, пацаны получили условно. Через месяц ни одного уже не было в живых. Вот такой серьезный клиент, этот Везунчик, — сказал Железняк.

— А что насчет ствола? — спросил Гранцов.

— Отдельная история. Ехала фура с засадой. Пятеро собровцев сидели в кузове вместо товара. Утром фуру нашли в болоте. Борта пробиты из пулемета, в лохмотья порваны. Бойцы там же и остались, где ехали. Внутри. Но уже без оружия, патронов и документов. Кто-то Везунчику стукнул, что засада будет. И он наших положил.

— Серьезный клиент, — сказал Гранцов. — С пулеметом.

— Короче, после этого эпизода Везунчик испарился. Он же знает, что такие вещи не прощают. И никакие адвокаты его теперь не отмажут. Испарился, сука. На трассе целый год никого не убивали. Потом, конечно, опять начали грабить, но уже без крови. А Везунчик, говорят, перешел на чисто легальное положение. Сделал пластическую операцию за границей. Базировался где-то в Прибалтике. Поднялся на медяшке и нефтянке[6]. А теперь на родину, сука, потянулся. Думал, не узнают его.

— Как же его узнали?

— Он приехал на сходняк, тамбовские пригласили. Как обычно, кабак и все такое. Сауна. Девочки. В бане его опознала проститутка из подсадных. Есть у Везунчика особая примета. У него между лопаток татуировка. Морда тигра, — Железняк снова выматерился и добавил: — Короче, раз к вам заехали пацаны с нашим стволом, значит, у вас проблемы с Везунчиком. А если на вас наехал Везунчик, вам ничего не светит. Так что лучше пока отсидеться, а я среди своих посоветуюсь, как его зацепить наверняка.

— Некогда отсиживаться, — сказал Поддубнов. — Завтра целая толпа гостей.

— Это уже не гости, — поправил его Керимов. — Это хозяева.

— Хозяева здесь — мы, — сказал Вадим Гранцов.