Часть 2. Западня

* * *

Она тоже когда-то верила в возрождение.

Все началось в казино. Это был удачный вечер. Деньги легко приходили и еще легче уходили, превращаясь в жетоны и коньяк, ее любимый «Реми Мартен». Было весело, но как-то пусто. И слова случайных соседей вдруг показались глубокими и важными. Они тоже играли, и тоже понемногу выигрывали. Они угощали ее, она угощала их, запасы жетонов незаметно таяли, но это никого не огорчало, потому что они были слишком увлечены новым знакомством. Окончательно проигравшись к утру, договорились встретиться вечером в очень интересном месте. Впервые она не ощущала привычной утренней опустошенности. Она прибежала на встречу, волнуясь, как школьница перед первым свиданием. И ей все понравилось в Институте. Красивые жизнерадостные люди, которые приезжали на дорогих машинах, но были одеты в потертые джинсы. Атмосфера бескорыстия и участия. Старинная мебель в кабинетах. Особенно ей понравилось, что ее сразу приняли как равную, обращались за советом. На семинаре шла речь о типах личности. Ей дали такую же анкету, как и всем остальным. На следующем семинаре он узнала о себе все. По многим параметрам у нее были отличные оценки, но кое-что в характере не мешало бы и подправить. Почему нет? Она прошла курс «шлифовки» всего за сто долларов. Особых перемен в характере не произошло, но она бросила курить и пить — просто пропало желание.

Она и не заметила, как перестала работать. Проводила все время в Институте. Приветливые люди окружали ее, не отпуская ни на минуту, восхищаясь ее умом, ее английским, ее работоспособностью. Через месяц она уже сама раздавала и обрабатывала анкеты, через два сама приводила в Институт новичков, а еще через какое-то время ее отправили в Грецию на переподготовку.

Устроившись в удобном кресле «Боинга», она притворилась спящей, просто чтобы побыть одной и подвести предварительные итоги. Никакие тесты и анкеты не раскрыли (она надеялась) ее истинных намерений. Еще тогда, в казино, она захотела узнать, откуда у ее собеседников такие деньги и такая машина. Ответ оказался пугающе простым — эти деньги люди сами отдавали им, получая взамен чувство превосходства над окружающими. Неглупые образованные люди бросали семью и работу, чтобы устроиться добровольцем-волонтером в Институт. Стены Института ограждали их от прежней жизни с ее неразрешимыми проблемами и докучливыми обязанностями. Например, волонтеры питались в Институте, потому что только здесь могли безо всяких хлопот получить правильную пищу. Волонтеры и жили в Институте, в более-менее обустроенных комнатках, потому что только здесь они были надежно защищены от враждебного воздействия внешнего мира. И каждый успешный шаг волонтера незамедлительно отмечался наставником и поднимал его на одну ступеньку в бесконечной иерархии Института. Бесплатное путешествие в Грецию было одной из таких ступенек.

Для кого-то Греция — это море, вино, магазины. Для волонтеров она превратилась в душный отель с внутренним двориком и мелким бассейном. Персонал с трудом изъяснялся на ломаном английском. По телевизору шли только местные программы. По радио целый день крутили сиртаки. Впрочем, у волонтеров все равно не было времени даже на радио. Днем тянулись бесконечные семинары, ночью приходилось заполнять анкеты в виде толстых брошюр. (Она уже знала, что эти «талмуды» никогда не читают целиком, а проверяют только десяток ответов на ключевые вопросы). Перед каждым приемом пищи они собирались во дворе и исповедовались, рассказывая о своем детском страхе, юношеских комплексах, тайных желаниях. Потом — ритуальное вхождение в воду, потом скудный стол и снова семинары. Слова, слова, слова.

Семинар, рассчитанный на неделю, длился уже месяц. Вопросы повторялись по кругу, и она подумала, что руководители просто забыли о бедных постояльцах отеля. Но однажды она нашла в коридоре пакет с мусором. Наверно, его обронила горничная, убиравшая в номере, где жили руководители семинара. В пакете оказались какие-то обертки, пластиковые бутылки и смятые газетные вырезки.

Она машинально подняла пакет и донесла его до мусорного контейнера. Но, прежде чем выбросить, вытянула из него все газеты. Никому не сообщив о своей находке, она жадно набросилась на бульварное чтиво. И новости ее ошеломили. Все эти газеты писали об Институте, который попал в скверную историю. История была настолько скверной, что могла закончиться его полной ликвидацией. Сразу в нескольких странах начались судебные процессы, возбужденные хаббардистами, которые обвиняли Институт в краже интеллектуальной собственности. Понятно, что высшему руководству сейчас было просто некогда вспомнить о нескольких волонтерах, застрявших в Греции.

Однажды ночью она, голая, изнывая от жары, расхаживала босиком по ковру, обдумывая разные варианты возвращения домой. Неожиданно в ее номер без стука вошел бритоголовый человек в черных очках.

— Извините, — сказал он, подслеповато щурясь. — Я ничего не вижу.

Она даже не прикрылась, ей было все равно.

— Какой это номер? — спросил он, протирая очки.

Она не отвечала.

— Русская? — спросил он.

— Какая разница, — сказала она.

— Стаканы есть? Не хочу с чучмеками пить, — сказал он и взболтнул плоскую бутылку. Бутылка была зеленая, матовая. «Реми Мартен». Он уверенно уселся на ее кровать и снял свою майку от Версаче.

— Жара. Дай стаканчики. — На спине у него была странная татуировка, оскалившийся тигр. — Коньяк надо закусывать лимоном. Тогда каждый новый глоток будет как первый.

Он многому научил ее в ту ночь.

После третьей рюмки он спросил:

— Какие проблемы, девочка? Ты что такая кислая?

И она рассказала ему о своих проблемах.

Удивительно, но ее рассказ обрадовал человека с татуированной спиной. Он тут же поведал ей еще пару подобных историй, когда одни аферисты уничтожали других с помощью вполне законных процедур. Побеждали те, кто мог нанять более дорогих юристов. То есть все было справедливо — побеждал сильнейший.

— У хаббардистов с этим все в порядке, — сказала она. — Значит, нам конец?

Он ласково потрепал ее по коленке.

— Тэйк ит изи, девочка, я еще не закончил.

Человек с татуированной спиной знал и другие истории — когда судебные процессы разваливались из-за свидетелей, которые вдруг отказывались от показаний или попросту исчезали. Он сказал, что ему и самому приходилось этим заниматься. И сейчас он не видит причин, почему бы ему не взяться за это дело. А то обстоятельство, что процессы начались сразу в нескольких странах, его абсолютно не пугает. Наоборот, возбуждает. Потому что за большую работу и платят больше.

— Зря ты надеешься заработать на Институте. Если бы у нас было много денег, мы бы наняли дорогих юристов, — засомневалась она.

— Деньги — это бумажки. Фантики. Мне деньги не нужны, они у меня и без вас имеются, — засмеялся он и рассказал, как принято расплачиваться в подобных случаях. К примеру, выручил он из такой беды один коммерческий банк. Денег никаких не взял. Просто вошел в состав учредителей.

— Но Институт — это не банк, — попыталась объяснить она. — Мы не занимаемся финансами. Мы занимаемся возрождением.

— Знаю, — кивнул человек с татуированной спиной и разлегся на ее постели.

Он уже все знал. Ему нравился такой бизнес. Особенно понравилось ему, что после возрождения человек с помощью Института получал новое имя. Полный пакет новых документов. Это было очень разумно, ведь под старым именем все его знали как наркомана, или алкоголика, или преступника. А с новым именем он начинал абсолютно новую жизнь.

— Я не знала об этом, — призналась она.

— Так знай. И завтра скажи своему руководителю, что хочешь сменить имя. Только поймай его на завтраке, до занятий. Сделаешь?

— Попробую.

— Сделаешь. А пробовать надо в другом месте, девочка, — и он потянул ее к себе.

Она не опоздала к завтраку. И на семинарах была даже активнее, чем раньше. И в этот же день ее отвезли на виллу в горах, где самый главный босс поговорил с ней по-английски. Говорили о пустяках — аквариумные рыбки, бридж, засилье черных в музыке и спорте, аборты, развал Союза, что-то еще… Она отвечала правильно. Босс осторожно упомянул о юридических стычках с конкурентами, и она, так же осторожно, упомянула о своем знакомом, который умеет решать подобные проблемы. С виллы ее увезли в коттедж на берегу моря, и целых два дня она блаженствовала на пляже. В Питер она вернулась уже Восьмой. И прямо из аэропорта позвонила своему спасителю. Теперь она знала, как стать богатой и свободной.

Глава 14. Новые хозяева

«Дневник Партизана 13. Запись от 15 июня.

К утру все привели в порядок. Вставили стекла, заменили дверь, залатали Гошку.

Регина, осмотрев медсанчасть, решила, что здесь раненому будет лучше, чем где-нибудь в районной больнице, и отказалась уезжать.

Тела бандитов закинули в «Урал» и отвезли на станцию, где у Железняка знакомство на складе-холодильнике. На всякий случай я предложил ему созвониться с Центральным РУВД. Если там нашли время съездить в спортзал и полюбоваться трупом с ножом в печенке, то им будет полезно познакомиться и с остальными членами бригады. Впрочем, никакой пользы от этого звонка никто не ждет — ни я, ни Железняк.

И никто не выражает особой радости из-за того, что после гибели двоих бандитов некому стало охотиться за персоналом Базы. Всем ясно без лишних слов, что неведомый заказчик на этом не остановится, и гарнизон получил всего лишь небольшую передышку.

Остается, впрочем, слабая надежда на то, что теперь нас будет труднее достать за живым щитом из благородных вегетарианцев…»

С раннего утра были включены все сауны и затоплена банька. Со склада достали новенькие простыни и полотенца, и Регина переглаживала их раскаленным утюгом, вытравляя армейский дух.

Керимов еще на рассвете сгонял на моторке к армянам и вернулся с бараньей тушей, которую тут же принялся сам разделывать на шашлык. Он был хмур и неразговорчив, и не дал своим собакам ни одной косточки.

Нашлось достойное занятие и для Гранцова. Он выполнил обещание и сдал трофейный автомат властям в лице Железняка. Про второй же ствол уговора не было, и все утро Гранцов разбирал-собирал, чистил-смазывал запущенное оружие. Набив патронами почти полный магазин, он ощутил себя владыкой мира.

Новые хозяева появились неожиданно. Перед воротами выстроилась целая колонна. Гранцов, отпирая замок, насчитал два «рейнджровера», два «паджеро», а еще за поворотом остался крытый ГАЗ-66.

Из машин высыпал молчаливый народ в джинсовых костюмах и резиновых сапожках. Мужчины и женщины с какими-то бумажками в руках уверенно разошлись по Базе, у ворот встали двое в милицейских рубашках без погон, а к Гранцову подошла их предводительница. Издалека ее можно было принять за подростка. Тоненькая фигурка в голубых джинсах и желтой ветровке, красная бейсболка, короткая стрижка. Но вблизи уже было видно, что короткие волосы не крашеные под седину, а просто седые. Кожа на лице выглядела туго натянутой и блестела на скулах, но в открытом воротнике предательски выглядывал шея, иссеченная морщинами.

— Нам сказали, что старого персонала на базе не осталось. Вы здесь работали? — спросила она.

— Да, я здесь работаю, — сказал Гранцов.

Вадиму показалось, что она говорит с кем-то другим, стоящим за его спиной. Ее взгляд был направлен словно сквозь собеседника.

— Вас предупредили?

— Мы все приготовили, — сказал Гранцов, с трудом подавив желание оглянуться. — Бани горячие, все по высшему разряду.

— Я не об этом, — сказала она. — Вас предупредили, что здесь теперь будет работать только наш персонал?

— Нет, — сказал Гранцов. — Но это неважно, пусть работает, вы нам не помешаете.

— Вы не поняли, — сказала она. — Кто здесь старший? Позовите.

— Я старший, — сказал подошедший Поддубнов. — Мичман Поддубнов, Борис Макарович.

— Очень приятно, — сказала предводительница, переведя на него свой стеклянный взгляд и забыв представиться. — Соберите всех, кто остался из старого персонала. Кажется, вы просто не в курсе.

— Минуточку, — Поддубнов оглянулся, хмыкнул и согнал вежливую улыбку. — Ваши документы.

— Что? — предводительница отступила на шаг, и к ним тут же подлетел один из новых охранников.

— Есть проблемы?

— Пока нет, — сказала она.

— Может быть, пройдем в штаб, — предложил Поддубнов. — Обсудим все за круглым столом. Познакомимся. Моя обязанность — познакомить вас с хозяйством.

— Мы уже давно знакомы с хозяйством, уверяю вас, мичман. Мы теоретически знаем здесь каждый уголок, — сказала она. — У нас есть дубликаты всех ключей, и мы знаем даже, сколько ящиков мыла хозяйственного и ламп накаливания лежат на складе. По крайней мере, должно лежать. У нас все записано и сосчитано.

«Вот кто нас заказал», — подумал Гранцов и сказал язвительно:

— И не лень вам было подкопы рыть.

— Какие еще подкопы? Что за маразм? — она недоуменно вскинула брови, но через долю секунды ее лицо приняло прежнее, непроницаемое выражение. — Вот вам договор аренды, вы узнаете эти подписи?

— Конечно, — сказал Поддубнов, пробежав взглядом по страницам. — Но я все-таки хотел бы созвониться с командованием.

— Это трудно будет сделать, — ответила она. — Комендант базы сейчас отдыхает в Таиланде. Управляющий, насколько я знаю, срочно вызван в штаб-квартиру его фирмы, это в Панаме. Будете звонить в Панаму? Вот приказ по кадрам. Вот записка в расчетный отдел. Вот обходные листки на всех, правда, это чистая формальность. Что еще вам нужно?

— Время на сборы, — обреченно сказал Поддубнов, изучив бумаги.

— В вашем распоряжении восемнадцать часов, — сказала предводительница. — Завтра в девять ноль-ноль сюда прибывает первая партия больных. К этому времени ни одного постороннего человека здесь не должно быть. Поймите, мичман, это наше единственное условие. Мы заплатили огромные, фантастические деньги за аренду, и будем платить дальше. Вы же сами везде кричите, что у армии нет денег. Вот теперь они у нее будут. Но только с одним условием: без посторонних. Мы все делаем сами. Надеюсь, никаких личных обид?

— О чем речь, — сказал Поддубнов. — Вот только как-то не по-людски все это. Неужели нельзя было предупредить заранее?

— Вас должны были предупредить.

— Да ладно, Борис Макарыч, не причитай, — сказал Гранцов. — Нам собраться — только подпоясаться. Тем более что ведь нас и в самом деле предупреждали. Очень настойчиво предупреждали.

— Хорошо, мы выведем персонал, — сказал Поддубнов. — Но у нас в санчасти лежит больной, и с ним врач. Они-то мне не подчиняются. Я не могу им приказать убираться отсюда. И вообще, больного нельзя беспокоить.

— Эти люди получали анкеты института? — поинтересовалась предводительница.

— Нет, конечно. Они тут только вчера появились.

— Очень хорошо. Пускай остаются. Больного мы вылечим, а врача попросим работать с институтом.

— А нам, случайно, нельзя работать с институтом? — скромно спросил Гранцов.

— Вам? Нельзя, — категорически ответила она. — Вы уже никогда не будете работать с институтом. У вас плохие анкеты. Собирайтесь.

И тут подошел кандидат наук Д. Керимов. Он был в шлепанцах и старинных вылинявших трикотажных штанах-«финках», с фартуком поверх волосатого живота. Вытирая окровавленные руки грязным полотенцем, он пропел на чистом чуркестанском языке:

— Шашлык-машлык когда кушать будем? Мясо готов, дрова готов, остался только один спичка зажигать, э!

— Вижу, вы серьезно приготовились, — усмехнулась предводительница. — Только вот беда — мы не едим мяса. Шашлык достанется вам. Можете отметить демобилизацию в своем кругу.

— Вот, брат Керимыч, не нужны мы новым арендаторам, — сказал Поддубнов. — Пошли собирать манатки. Приказано освободить помещение.

— Один момент, товарищи, — сказал Доктор Керимов и поднял палец. — Мы не нужны арендаторам? Машалла! Очень хорошо. Они нам тоже не очень нужны. Но почему из-за этого надо манатки собирать? Кто сказал? Комендант сказал? Лично я не слышал.

— Вот договор, — Поддубнов задумчиво почесывал затылок.

— Договор? Очень хорошо, — Керимов принялся водить пальцем по строчкам, оставляя жирные пятна. — Какой хороший договор, ты смотри. Поздравляю, девушка, у вас хорошие юристы.

— Я вам не девушка, — вспыхнула предводительница. — Если у вас есть вопросы, вам ответят на них в штабе округа. Там все согласовано.

Гранцов заметил, что на Керимыча она смотрела совсем не так равнодушно, как на него с мичманом. Лицо ее выражало брезгливость и опаску, словно она разглядывала бездомную собаку. Но Доктор Керимов не проявлял к ней никакого интереса, он читал договор.

— Нет, дорогая, зачем нервничаешь? Какие могут быть вопросы? — Керимов отстегнул скрепку, и несколько страниц, кружась, упали на землю. — Вот здесь что написано? Вся аренда здесь расписана: жилой корпус 120 квадратных метров, жилой корпус 200 квадратных метров и так далее, да? Я спрашиваю, вся аренда расписана? Вот расценки, сроки оплаты и т. д.

— Да-да, — сказала предводительница, оглядываясь и жестом подзывая охранника.

— Совсем хорошо, да, — сказал Керимов. — А вот план построек, да? Теперь, дорогая, смотри сюда. Вот первая строчка договора. Читаем: «предоставляет в аренду следующие помещения…». Да? Покажи мне строчку, где написано, что мы должны уходить. Такой строчки здесь нет. Это раз. И покажи мне строчку, что мы предоставляем в аренду хоздвор, склад ГСМ, автопарк, бункер, подстанцию, коллектор, скважину с насосами. Такой строчки здесь тоже нет.

— Инфраструктура сдается в аренду автоматически, — сказала предводительница. — Естественно, каждый унитаз не учитывается в документах. Если вы юрист, вы должны знать, что такие детали не оговариваются специально.

— Оговариваются, дорогая, очень оговариваются. Потому что унитаз это одно, а котельная и гараж — совсем другое. Это не инфраструктура, а структурные подразделения. Подстанция вообще не может сдаваться в аренду, тут нужен отдельный договор с «Ленэнерго». Покажите мне его. Нету? Ну, на нету и суда нету.

— Сразу видно, что вы не юрист.

— Я не юрист, я банщик, — сказал Доктор Керимов. — Ну что, когда шашлык кушать будем?

— В общем так, ситуация изменилась, — сказала предводительница подбежавшему охраннику. — Поставить внутреннее оцепление. Действуем по схеме номер два. Ворота заблокировать, никого не выпускать. Все, господа. Мои условия вам известны. Можете звонить своему начальству сколько угодно.

Она развернулась и пошла к штабу, сунув кулачки в карманы ветровки.

Гранцов встряхнул головой, пытаясь сбросить остатки наваждения. Предводительница, наверно, владела даром гипноза. Сейчас она крутила и вертела двумя старыми вояками как хотела. И Поддубнов, и Гранцов стояли перед ней, безвольно опустив руки, готовые подчиниться любому ее приказу. Страшно подумать, что могут натворить такие предводительницы, если на их пути не встанет непробиваемый Керимов.

Гранцов пожал руку Доктору Керимову и сказал:

— Разводи огонь. Будем пожирать шашлык на глазах этих несчастных вегетарианцев.

Он отдал замок и ключ новому охраннику, снаряженному в новомодном стиле: дубинка, наручники, рация.

— Незаменимая вещь, — сказал он, кивнув на дубинку. — Особенно в тайге.

Поддубнов обнял Гранцова и Керимова за плечи и повел к бункеру, приговаривая:

— Арендаторы приходят и уходят, а гарнизон остается. Ничего, перезимуем. Поживем, как дети подземелья. Переселяемся в командный бункер.

— Надо разобраться с этими арендаторами, — сказал Керимов. — Что за фирма, слушай? Какой такой институт? Сейчас залезу в базу данных, все кишки на свет вытащу.

— Залезешь ты, разбежался, — сказал Гранцов. — Компьютер-то у них. Кстати, может быть, забрать его?

— Не отдадут, — сказал Поддубнов.

— Тогда уничтожить, — сказал Гранцов. — Организуем скачок напряжения. Пусть горит земля под ногами оккупантов.

— Ты полегче, полегче, — сказал Поддубнов. — Нам еще здесь жить и жить. А с компьютером разберемся. Свои «записки сумасшедшего» сотри, документы как-нибудь закодируй. А базу данных мы получим и без них. Придется включить машину на КП-2.

— Спасибо, началник, — сказал Керимов, потирая руки: больше всего на свете он любил сидеть за командным компьютером.

Никто из них не огорчился переходу на подземное положение. В командном бункере можно было не только работать, но и жить, да еще и не отказывая себе в маленьких радостях. Бункер был рассчитан на месяц автономного существования небольшого, но очень ценного гарнизона.

На крыльце штаба стоял охранник, небрежно подпирая плечом новенькую дверь. Он пропустил Гранцова только после переговоров по рации. В помещении уже хозяйничали две блондинки в одинаковых джинсах, черных футболках и в резиновых перчатках.

— Мне тут кое-что забрать бы надо, — сказал Гранцов, но они, похоже, его не слышали, продолжая сноровисто опрыскивать из специального баллончика всю мебель и протирать ее специальной губкой. Наверно, «схема номер два», объявленная предводительницей, предусматривала бойкот аборигенов.

Он включил компьютер, зарядил принтер бумагой и вывел на печать свой последний дневник.

Вадим Гранцов вел дневник всю жизнь. Служба в разведке приучила его прятать внутри обязательного рабочего дневника свои самые сокровенные наблюдения и переживания. Время от времени ему приходилось сжигать старые тетради и блокноты — когда наступала пора перемен. «Дневник партизана», который он вел на Базе, тоже придется сжечь, но именно сжечь, а не стереть нажатием клавиши. Сжечь в хорошем костре, перечитывая напоследок и запивая прощание хорошим вином.

Не все его рукописи сгорели. Один из дневников наверняка хранится в архивах военной контрразведки. Тот самый, который он составлял по памяти дома, после первой командировки, и который был обнаружен и прочитан его тещей. Как и всегда, в нем не было ничего, кроме пейзажных зарисовок и заметок о погоде и здоровье. Ни одной фамилии, ни одного упоминания о работе — еще в училище Гранцов овладел искусством придавать своей графомании государственно-безопасные формы. Но бдительная теща нашла-таки то, что искала.

Это был вполне безобидный отрывок, примерно такой. Дата, время. Как здорово снова научиться ходить, — записал Гранцов тогда. — И хотя пока мне удается только дойти до пальмы, чтобы свалиться в ее тени, и там уже читать, я чувствую себя заново рожденным. Может быть, не только потому, что научился ходить, но и потому, что научился читать. Прежде мне не удавалось продраться через все эти «иже», «еси», «аще». А сейчас я читаю так легко, словно с рождения учил старославянский. Я читаю медленно и с наслаждением, и Лейла приносит мне финики, а рядом стоит верблюд, и ему я кидаю косточки.

«Кто такая Лейла?» — спросила жена однажды ночью. Не вытерпела, значит.

«Кто такая Лейла?»

«Это псевдоним. Уловное обозначение. Никакой реальной Лейлы я не знаю».

«Почему этот псевдоним приносит тебе финики?»

«Потому что я вроде как пациент, а она вроде как медсестра».

«У тебя с ней что-то было?»

«Ты с ума сошла? Что могло быть? И каким образом? Она отъявленная мусульманка, я неверный, вокруг на верблюдах скачут ее братья с кинжалами… К тому же я вообще лежал там, как живой труп, после контузии. Я даже не слышал почти ничего».

«Для этого дела слышать не надо», — сказала жена. И была права, как всегда.

Жена не простила. Теща тоже не собиралась прощать. Она закатила скандал — не Вадиму, а своему мужу — и тому пришлось, что называется, нажимать на кнопки. Армия прощает все, кроме скандала. Правда, нашлись и отягчающие обстоятельства.

Прочитав фразу «такой же горячий песок омывал босые ноги Спасителя», замполит спросил:

«Какой такой Спаситель?»

Они прорабатывали его вдвоем, старый замполит и молодой особист. Замполиту это занятие нравилось, а особисту — не очень.

«Спаситель — это Иисус Христос, товарищ майор», — объяснил особист замполиту.

«Сам знаю, товарищ старший лейтенант! Гранцов, отвечайте на вопрос!»

«Я имел в виду, что Христос жил примерно в такой же местности. Пески, оазисы…»

«Какой еще Христос? — замполит покрутил пальцем у виска. — Ты же коммунист! Гранцов, тебя, случайно, не завербовали баптисты? У вас там неподалеку монастырь имелся, я знаю. У тебя, может, и библия имеется? Лучше сдай добровольно, все равно найдем».

В баптистском «монастыре» Гранцов отлеживался три дня и три ночи после стокилометрового перехода по пескам, прежде чем кочевники отвезли его в расположение кубинцев, а уж те доставили советского компаньеро в полк. И Библия у него имелась, только не библия, а Новый завет. У баптистов было множество карманных томиков — на английском, французском, испанском. Самое старое и протертое Евангелие было русское, 1913 года издания, оставшееся здесь от экспедиции Императорского Географического общества. Его-то он и читал, и вывез из Эфиопии, замаскировав под обложкой Строевого Устава. В принципе, этот томик можно было бы выдать за исторический памятник. Но тогда, в беседе с замполитом, Гранцову не хватило духа отстаивать свободу совести, и он перешел в контратаку:

«Причем тут библия? Причем тут баптисты? Это же просто художественный образ, твою мать!»

Позже, оставшись в курилке один на один, особист намекнул, что лично к Вадиму у контрразведки претензий нет. Даже наоборот. Но жена генерала попросила вздрючить Гранцова. А генерал — фронтовой друг комдива, так что, брат, не обижайся.

Он и не обижался. Да и поводов для обиды не было. Скандал затих, и его снова послали в Эфиопию. На катушках, которые Гранцов вынес из пустыни, были достаточно ценные перехваты. Ордена ему не дали, но вторую командировку он провел в войсковой разведке и расписывался в ведомости уже не за 600, а за 750 долларов. И продолжал вести дневник. Советник-артиллерист поделился с ним секретом — он заполнял рабочий дневник по-грузински. И Вадим попытался писать на старославянском, вязью. Такая манера приучила его, по крайней мере, к лаконичности.

А потом была третья командировка, потом был развод, и проводы жены на новую родину, и был Афганистан, и учеба, и много еще чего было — и для всего этого Вадим смог найти подходящие слова в своих дневниках. Слова, которые для постороннего человека не значили почти ничего…

Принтер вытолкнул из себя последний лист и перестал пищать. Гранцов сложил свежие страницы в папку из-под должностных инструкций, а сами инструкции выбросил в черный пластиковый пакет. Блондинки уже набили несколько таких пакетов всяким канцелярским хламом, который накопился в дежурке.

— Вы уже знаете, где тут выбрасывают мусор? — спросил он, но не получил ответа. Значит, знают.

На пороге санчасти тоже стоял охранник (уже двенадцатый, автоматически сосчитал Гранцов). И этот посовещался с рацией, прежде чем пропустить его внутрь.

— Хорошо, что здесь есть туалет, — сказала Регина. — Ты представляешь, меня не выпустили. Мы что, опять в заложниках? Это начинает надоедать.

— Не волнуйся, это ненадолго, — заверил ее Гранцов. — И не таких видали. Как там Гошка?

— Без сознания. Думаю, последствия шока.

— Вас надо эвакуировать отсюда.

— Пока нежелательно, — сказала она. — Он не транспортабелен.

— Нам приказано временно освободить все помещения, — сказал Гранцов. — Поживем пока в бункере. Там есть медицинский блок. Может быть, все-таки перенесем?

— Нет. Слишком опасно, — сказала она. — А вдруг у него что-то с шейными позвонками?

— Не волнуйся, — сказал он, сжимая ее тонкие пальчики. — Все будет нормально. Ты, наверно, есть хочешь. Сейчас Керимов приготовит шашлык, я принесу тебе передачу. К вечеру все уладим.

— Я волнуюсь только за тебя, — сказала она. — За себя я спокойна. Могу жить здесь сколько надо. За Игорем надо смотреть, лекарства перебрать, порядок навести. Не волнуйся за меня. Делай свое дело спокойно. Ты ничего не обязан мне объяснять.

— Хорошо, — сказал Гранцов. — Буду делать свое дело. А вы, доктор, делайте свое.

Глава 15. Хитрый институт

Данные по Институту Духовной Реабилитации были найдены Керимычем среди трех десятков других «институтов» в каталоге некоммерческих организаций, зарегистрированных в России. Но в отличие от Института кармы или Института уринотерапии, в ИДР не учили и не лечили, а всего лишь помогали заново родиться. За свои духовно-акушерские услуги в институте денег не брали, но все новорожденные тут же добровольно становились работниками ИДР, точнее волонтерами. Волонтеры работали на предприятиях института, в его типографиях, магазинах, гостиницах. Была даже сельхозартель где-то на Украине, полностью укомплектованная волонтерами.

Относительно учения, которое лежало в основе ИДР, компьютер умалчивал. Волонтеры не крестились, не обрезались, не брили себе голову и не приносили жертв. Ничего не было известно об их культах и обрядах, и даже слово «Бог» почти не встречалось в их брошюрках.

Впрочем, теология мало интересовала Доктора Керимова. Гораздо важнее казалось ему выяснить, почему в тексте договора у ИДР был указан один юридический адрес, а в каталоге Министерства юстиции — другой.

Он проверил этот самый другой адрес, забравшись в базу данных о коммерческой недвижимости. После недолгих поисков выяснилось, что оба офиса занимает фармацевтическая фирма «Антитокс супер плюс». Ее телефоны совпадали с телефонами института.

— Просто коммунальная квартира, а не юридический адрес, — сказал Гранцов.

— Интересный вариант, — задумался Доктор Керимов. — Химичат наши сектанты. Наверно, работают на пару с этими медиками. От налогов уходят. С людей деньги собирают, на лекарствах прокручивают. Миллионы можно так делать.

— Что-то я никогда про такую фирму не слышал, — заметил Поддубнов.

— Да ты, Макарыч, и лекарств никаких не знаешь, кроме йода и спирта.

— Как это не знаю? А мазь Вишневского?

Керимов постучал карандашом по колпаку настольной лампы, призывая гарнизон к тишине:

— Знаете что? Или вы идете гулять, или сидите тихо, не мешайте.

Гулять по бункеру ни Гранцов, ни старшина не пожелали, поэтому оба притихли за спиной Керимова, который уже забыл об их существовании, переселившись в Интернет.

Поисковые системы хоть и не сразу, но вывели его на слово «Антитокс». Правда, написанное латинскими буквами. Оно украшало вывеску сайта с яркой бегущей строкой: «Кочующие врачи-отравители из Антитокса». Надпись повторялась на двенадцати языках. А в центре пылали огненные письмена на черной стене: «Хочешь знать правду об Антитоксе? Спроси меня

Керимыч кликнул по выделенному слову, и перед ним развернулся огромный каталог ссылок.

— Кто-то постарался, — проговорил он. — Наверно, сильно обидел его наш Антитокс. Ну что, почитаем? Или будем наш институт искать?

— Чует мое сердце, это один хрен, — вздохнул Поддубнов. — Давай копай про отравителей.

Сообщения про фармацевтическую фирму были разбросаны по всей сети, спрятавшись в электронных газетах.

Доктор Керимов на секунду оторвался от монитора и лихорадочно принялся перелистывать страницы старенького англо-русского словаря. Потом еще раз перечитал какой-то выделенный абзац из компьютерной статьи и звонко шлепнул себя по лбу.

— Машалла! — воскликнул он. — Смотри, что я нашел! Вот почему их вышибли из Португалии! Эти супер-плюсы попались на наркотиках! Вот, слушайте: «…обвиняются в том, что сознательно вводили опиаты в состав своих витаминных смесей».

— И чем дело кончилось? — спросил Поддубнов.

— Менеджер по технологии попал под суд, фирма закрылась. Потом такая же история повторилась в Швеции и Дании. И вот еще что! Пишут, что фирма принадлежит Конгрессу психической реабилитации!

— Это что за зверь? — спросил Гранцов. — Родной брат нашему институту?

— Подожди, подожди… Ага, есть выход на институт! Только он по-другому называется… Всё, попались, отравители, — с довольной улыбкой сказал Доктор Керимов. — Тут все очень хитро запутано, но мы разберемся.

Ночью они включили аппаратуру, которая называлась «Большое Ухо», и послушали, о чем болтали охранники на постах и предводительница по своей «дельте». Гранцов набросал схему радиосети, а Керимов обработал ее на компьютере. Гости держали связь с Питером и Псковом. Речь шла о доставке больных.

Использовать Систему для несанкционированного контроля за эфиром стало возможным тогда, когда о ней напрочь забыли.

Летят самолеты — привет Конверсии! — военно-транспортные «Русланы» несут во чреве целый табун иномарок.

Плывут пароходы — привет Конверсии! — в кубриках и башнях, у торпедных аппаратов и счетверенных пулеметов весело галдят интуристы.

А спутник, одиноко повисший в космосе — почему бы и ему не сослужить службу просто от скуки? Салют, Конверсия!

Керимов подключил «Большой Глаз», просто для профилактики и настройки, и на дежурном мониторе начали вырисовываться контуры Базы и мерцающие крестики на ее периметре — так выглядели из ближнего космоса охранники, докладывающие по рации: «Сто сорок первый — сто седьмому, прошел сектор девять».

Доктор Керимов создавал свою программу из подручного материала, не подстраиваясь под устаревшие инструкции и нормативы. К тому же предполагалось, что на боевом компьютере будут работать только свои — то есть сам Керимов и Гранцов. Поэтому на неподготовленного зрителя картинка, появившаяся на мониторе, могла бы произвести неизгладимое впечатление.

Заставку Керимыч взял из одной игры, карту местности из другой, обозначения объектов — из третьей. База выглядела, как крепость, обнесенная могучей стеной. Машины на трассе обозначались разноцветными всадниками, а посты ГАИ — пещерами людоедов.

Каждый новый источник радиосигнала получал свое изображение автоматически. Если источники образовывали сеть, то они выделялись своим цветом. Было еще много других графических находок, но не они составляли главное достоинство программы.

Программа Доктора Керимова работала в реальном времени. Все, что происходило в эфире, практически моментально отражалось на нескольких мониторах, в разных масштабах, с записью текстов на несколько магнитофонов. На программу работали, сами того не ведая, десятки наземных антенн и несколько спутников.

— Настройка сбилась, — доложил Керимов. — Сто раз говорил, надо новую программу делать, чтоб никогда не сбивалась.

— Сделай, кто тебе не дает, — сказал Гранцов.

— Память не дает. Память опять надо добавить. И вообще процессор менять пора, уже у меня терпения не хватает с этим работать.

— Ты же менял весной! — вспомнил Поддубнов.

Керимов даже рот открыл от удивления:

— Слушай, как ты все помнишь! Каждый кусок мыла помнишь, каждую тряпку…

— Он даже каждую фанерку помнит, — сказал Гранцов. — Смотри, это что?

Он ткнул пальцем в монитор, где пара крестиков перемигивалась за пределами Базы.

— Я же говорю, сбилась настройка. Надо опять в программу залезать… — Керимов с досадой поцокал языком и выругался по-своему, загибая пальцы: — Этот виндоуз-шминдоуз, этот паскаль-маскаль, кто все это придумал…

Он, как всегда, не досказал, но на этот раз его перебил Гранцов:

— А может быть, это просто кто-то из охранников за колючку ушел?

— Может быть, — сказал Керимов, барабаня по клавиатуре и переругиваясь с компьютером: — Ара, ты что? Вообще с ума сошел, что ли? Частота уже другая. Все неправильное. Координаты неправильные, частота неправильная, сеть неправильная. Что, у нас вирус завелся?

— Завелся, но не у нас, — догадался Гранцов. — И не вирус. Это в лесу кто-то шатается с рацией. Давай-ка их перехватим.

— Поздно, — сказал Керимов. — Уже ушли.

— Ты их засек? Записал?

— Только частоту.

— Так, — сказал Гранцов. — На всякий вирус есть свой пенициллин. Сядь на их частоту, они еще вылезут.

Но лесные «вирусы» так больше и не проявились.

Керимов сидел перед компьютером всю ночь. Утром Гранцова разбудил писк работающего принтера. Он подошел к рабочему столу, и, позевывая, принялся читать сводку, которую составил Керимыч. Сам же автор сводки заснул в своем вертящемся кресле, прикрывшись пиджаком и надвинув на глаза широкую кепку.

Институт Духовного Возрождения (Духовной Реабилитации), он же Академия Меры и Чисел, он же Всемирный Центр Объединенных христиан за демократию, он же Конгресс Мировых религий, и еще шесть наименований на иностранных языках. Руководство — одно и то же, меняются только звания. Президент Академии работает вице-президентом Конгресса, и наоборот. Адресов маловато, всего три на такую прорву подразделений. Один из адресов показался Гранцову знакомым. Еще бы — ведь там совсем недавно располагался Гошкин офис!

После установочных данных на российских руководителей организации шел напечатанный мелким шрифтом «Краткий Курс истории ИДР».

Мичман Поддубнов, сопя, навис над плечом Вадима:

— Что за листовки? Ага, нарыл-таки Керимыч компромату два чемодана!

Назвать эти сведения компроматом можно было с большой натяжкой. Разве такую солидную организацию могут скомпрометировать отдельные факты подкупа должностных лиц? Сегодня должностных лиц не подкупает только ленивый. А в том, что фирма, принадлежавшая Институту, поставляла просроченные медикаменты, были виноваты таможенники, задержавшие груз. И это было доказано в суде.

Вообще судебные процессы тянулись за Институтом, словно шлейф дорожной пыли. Самым громким выигранным делом была тяжба с хаббардистами. Те безуспешно пытались уличить возрожденцев в плагиате и доказывали, что все технологии промывания мозгов, применявшиеся в ИДР, были почерпнуты из трудов Хаббарда. Как раз в то время борьба с пиратством стала очень модной темой, и суды сразу нескольких европейских стран были готовы стереть в порошок беззастенчивых воришек из Института. Но неожиданно для всех дело приняло совсем иной оборот.

В сети Интернета вдруг появились секретные схемы всех классов и ступеней развития, которые хаббардисты предлагали своим клиентам. Из этих схем следовало, что несчастные олухи, записавшиеся за сто долларов на первый курс «очистки сознания», достигнут окончательного результата отнюдь не по окончании этого курса. Им тут же предложат второй курс, подороже, а отказ будет расцениваться как враждебное действие. Всего же таких курсов будет четырнадцать, и общая сумма расходов на очистку и обучение составит ровно 64 тысячи долларов. Ко всем этим схемам прилагались фамилии и адреса руководства хаббардистов, размеры их гонораров, а также фрагменты служебной переписки.

Это был хороший отвлекающий маневр. Хаббардисты заявили, что все это клевета и выдумки, но тут же объявили крупное вознаграждение за голову неизвестного хакера, проникшего в их компьютерную сеть.

А вскоре после этого обвинение лишилось свидетелей. Сначала сразу восемь из них погибли в автомобильной катастрофе где-то под Давосом. Удивительное дело — эти свидетели никогда прежде не встречались, жили в разных городах, и вдруг одновременно купили путевки на один и тот же горный курорт, и сели в один и тот же микроавтобус, который сорвался в пропасть. Еще более удивительным можно считать тот факт, что после этой катастрофы все остальные свидетели, словно сговорившись, отказались от своих показаний!

Совсем не так драматично развивались события в процессе, затеянном против ИДР Церковью Объединения преподобного Муна. Мунистам не нравилось, что кто-то еще, кроме них, называет себя «объединенными христианами» и под этой маркой собирает пожертвования, доходящие порой до семизначных чисел. Эти дотошные корейцы предъявили кучу банковских документов, изобличающих ИДР. Мунисты, не дожидаясь решения суда, неосторожно заявляли в газетах, что самозванцы просто используют религиозное прикрытие для отмывания незаконных доходов, поскольку пожертвования не облагаются налогами. Дело тянулось долго, но кончилось быстро. Все доказательства оказались добытыми незаконно, и теперь уже самим чадам Преподобного пришлось отбиваться от целого залпа обвинений.

— Какой такой Преподобный? — не понял мичман.

— Один старик-кореец, — пояснил проснувшийся Керимов. — Я видел фотографию. Типа Ким Ир Сена. А молодцы, клянусь. Как они в компьютер залезли, да?

— Наверно, имели своего агента. Или подкупили уборщицу ночную, — предположил проницательный Поддубнов.

— Слушай, какая уборщица? Если компьютер соединен с Интернетом, в него можно залезть по проводам, без уборщицы. Обратная связь, да.

— И в наш можно залезть? — спросил мичман.

— Если постараться. Но кому мы нужны? Мы же просто частный абонент, таких миллиард, наверно. А про Ежика нашего прочитали?

Он вытянул из стопки самую нижнюю страницу, где была изображена организационно-штатная структура Института. Среди множества подразделений красовалось и частное охранное предприятие «Невский Атаман».

— Вот кому Валька Ежик продал свою банду, — сказал Керимов.

— Продал он документы и печать, а банда никуда от него не делась, — поправил Гранцов. — У Института своих бандитов хватает.

— Действительно, серьезная структура, — сказал Поддубнов. — С такими лучше не бодаться.

— Так мы и не бодаемся, — сказал Гранцов. — Мы спокойно делаем свое дело. Они пусть делают свое. Хотел бы я посмотреть, как они будут лечить от СПИДа в русской бане.

— Значит, ты твердо решил остаться? — Поддубнов неодобрительно покачал головой. — Со мной-то все ясно, я без приказа не уйду, а приказа не будет. С Керимычем тоже понятно, ему деваться некуда. А у тебя-то вроде проще. Пойдешь к Ежику, будешь колонны охранять. Или, наоборот, к Железняку в милицию. Не век же тебе гнить в лесу.

— Борис Макарыч, не гони ты меня, я тебе еще пригожусь, — сказал Гранцов.

Глава 16. Гаврики

В воскресенье утром волонтеры в полном составе высыпали на вертолетную площадку и принялись ее драить. Блондиночки в нескромных джинсах, бородатые дяди в очках, мордастые охранники и сама предводительница — все с одинаковыми вьетнамскими вениками прошлись тесной цепью вдоль и поперек поля, выщипывая траву и сметая сор в мешки. Гранцов наблюдал за ними через вентиляционную решетку бункера, поражаясь энтузиазму и слаженности.

Ровно в девять ноль-ноль в небе над базой показался военный МИ-8, и Вадим растолкал Поддубнова с Керимычем — зрелище обещало быть занятным.

Из вертолета выгрузилась довольно пестрая публика. Если это и были больные СПИДом, то явно не на последней стадии. Своим охотничьим глазом Гранцов насчитал семь женщин и пятерых мужчин — остальные прилетевшие были в зеленых бесполых комбинезонах.

Охранники выстроились в две длинные шеренги, и больных повели сквозь строй. Они шли, оглядываясь, с одинаковыми пакетами в руках. Одна из женщин вдруг остановилась, швырнула пакет в охранника и закричала. Даже в бункере было слышно, как она визжит: «Волки позорные! Волки позорные! Волки позорные!». Двое в комбинезонах взяли ее под руки и повели отдельно.

Так, под конвоем, больных довели до гостиницы и усадили на траву. Персонал тоже расселся между ними. Охранники остались стоять в стороне, а посреди этой сидящей компании ходила предводительница и что-то говорила, энергично похлопывая себя по бедру свернутой в трубку газетой.

Она вдруг остановилась, и волонтеры захлопали. Один из них встал и начал что-то рассказывать. Ему тоже похлопали. Встал другой и тоже сорвал аплодисменты.

— Так, все ясно, — сказал Поддубнов. — Мозги промывают. Вот увидите, сейчас все повыступают, а потом заставят новеньких про себя рассказывать.

— В смысле, «мы все болели СПИДом, но возродились в институте», что ли? — спросил Керимов.

— Ты когда-нибудь видел больных СПИДом? — спросил Гранцов. — Лично мне не приходилось. Но не ожидал, что они так прилично одеваются. Институтские рядом с ними вообще бомжи. И где они берут такую рвань.

— Ты и это разглядел? А, по-моему, и те и другие шантрапа шантрапой, — сказал Поддубнов. — Только институтские физически покрепче. А эти — скелеты. Кожа да кости.

— Они смертники, — сказал Гранцов. — От этого нельзя вылечить. Можно лечить, лечить до самой смерти. И тянуть деньги, пока они есть.

— Слушай, откуда у таких деньги? Они же все ненормальные, — сказал Керимов. — Один вертолет сколько стоит. Что, на электричке нельзя было приехать?

— Есть всякие фонды, — сказал Гранцов. — Есть государственные всякие программы. Под это дело можно неплохо наворовать. Наверно, там действительно большие деньги крутятся, если из-за них людей убивают. Это я про нас.

— Ты думаешь, это они? Что-то не верится, — сказал Поддубнов. — Обычные сектанты, видел я таких. Ага, похоже, политинформация закончилась.

Волонтеры и больные поднялись с травы и взялись за руки. Получилось что-то вроде хоровода всмятку. Они раскачивались, то поднимая сцепленные руки к небу, то опуская их и низко кланяясь. Потом все снова опустились на траву и как-то непонятно закопошились. А когда встали, Керимов зажмурился, затряс головой и громко стукнулся лбом об решетку.

— Так они еще и нудисты, — сказал Гранцов. — Ну, тогда понятно, почему нас выкуривают.

Держась за руки, голые женщины и мужчины пошли к озеру. Зашли в воду по колено и повторили упражнение с наклонами. А потом развернулись и побежали к бане.

— Господи, да как же они туда все поместятся, ведь переломают все, — заволновался Поддубнов.

— Борис Макарыч, не горюй, все оплачено, — сказал Гранцов. — Смотри, в баню только мужиков запустили, а девочек в сауну. Ага, вижу главную.

— Врешь, — сказал Керимов. — Вот теперь ты точно врешь. Как, э, ты ее узнал, ну скажи, как?

— По газетке, — сказал Гранцов. — У нее газетка в руке, как у гаишника палка.

— Раньше была, а сейчас? — не отставал Доктор.

— А сейчас не в руке.

Предводительница зашла в сауну последней, захлопнув за собой дверь. И охранники, которые до сих пор стояли как вкопанные, принялись собирать разбросанную одежду в черные мешки.

— Концерт окончен, — объявил Гранцов. — Кажется, самое время выползать наружу.

Это оказалось легче сказать, чем сделать. Покрутив запирающий маховик на стальной двери бункера, Гранцов почувствовал, что дверь чем-то подперта снаружи. Он усмехнулся — «схема номер два», провозглашенная предводительницей, неуклонно воплощалась в жизнь. Бункер имел несколько запасных выходов, причем в самых неожиданных местах, но Гранцову не хотелось это демонстрировать раньше времени. Поэтому он просто потянул рычаг аварийной очистки выхода. Дверь лязгнула, задрожала и двинулась вперед вместе с коробкой и прилегающими стенами. Он снова нажал на рычаг, и дверь с лязгом и скрежетом вернулась на место.

После этой процедуры дверь открылась легко, и Гранцов вышел, небрежно позевывая. Перед бункером стоял внедорожник «паджеро». Он верещал сигнализацией и моргал всеми огнями, и ему на помощь уже бежали охранники с дубинками.

— Что случилось, ребята? — спросил Гранцов. — Чего это он орет, как резаный?

Охранники, упорно не замечая Гранцова, осмотрели джип. Один из них сел за руль, потрогал рычаги и закричал:

— Я же говорил, что на скорости! Я же сам ставил! Сами вы все козлы тупые!

— Ну что, привезли больных-то? — спросил Гранцов, но охранники не отвечали, хотя уже и смотрели в его сторону. Взгляды их не обещали ему ничего хорошего, и кто-то уже нервно похлопывал дубинкой по ладони. Но Гранцов продолжал убаюкивать их своей крестьянской простотой: — Вроде обещали к девяти, а что-то не видать никого. Слышь, ребята, а правда, что СПИД передается воздушно-капельным путем, типа гриппа? Хоть бы респираторы выдали.

— Дядя, ты нам мозги не суши, — сказал один из охранников. — Ты как машину откатил?

— Я? — изумился Гранцов. — Пальцем не трогал!

— Так, все свободны, — сказал охранник постарше, и ребята разбежались. Он оценивающе оглядел Гранцова: — Отставник?

— Дезертир, — сказал Гранцов.

— Я не шучу, — сказал охранник. — Перед тобой целый подполковник стоит. Майор? Капитан?

— Да ну тебя, солдатик, — сказал Гранцов. — Меня и не такие допрашивали.

— Может, и не такие, — согласился охранник. — У тебя в блиндаже есть телефон? Мне надо по межгороду в Ленинград позвонить. Дочке, чтоб не беспокоилась. Это как? Можно?

— А из штаба, из дежурки, с КПП нельзя? — сказал Гранцов. — Вы же все оккупировали.

— Потому-то и прошу, — сказал охранник. — А еще лучше будет, если ты сам позвонишь. Это как?

— Вообще-то с оккупантами я дела не имею, — покачал головой Гранцов. — Бог с тобой, давай свою шифровку.

— Вот номер. Позови Яночку, скажи, что у папы все нормально, просто он уехал в такое место, где нет телефона. Скажи ей, что там дремучий лес, просто тайга. Скажи, что привезу ей грибов.

— Вот насчет грибов не знаю, — сказал Гранцов. — На грибы время нужно. Что-то непохоже, что начальница позволит вам грибы собирать. Типичная стерва.

— Ты про Первую? Она не начальница. Она мать-основательница. Начальником у нас Второй. Вот он, конечно, серьезный господин. А Первая у нас тетка добрая. С чужими одна, со своими другая, — сказал охранник.

— Добрая до ужаса, — сказал Гранцов. — Я так понимаю, что ты сейчас мне просто зубы заговариваешь, а на самом деле выполняешь схему номер два.

— То есть?

— То есть блокируешь чужих на выходе из берлоги, чтоб не расползались по территории.

— Да расползайся куда хочешь, — сказал охранник и включил рацию. — Сто Седьмой Полста Первому.

— Да, Сто Седьмой.

— Уточни режим по сектору двенадцать.

— Режим зеленый, как понял?

— Понял тебя, режим зеленый.

Сто Седьмой засунул рацию в футляр и сказал:

— Ну вот, а ты говоришь. Гуляй свободно.

— Больные-то приехали?

— Да какие они к черту больные? Обычные наркоманы, просто богатенькие. Будем вышибать из них токсины. Жаром и паром. Безотказная методика.

— Ладно, полковник, заболтались мы с тобой, — сказал Гранцов. — Тебя, наверно, уже Сто Восьмой обыскался. Вы что, все под номерами?

— Это не просто номер, а статус, — сказал Сто Седьмой. — Номер значит очень много. Почему? Потому что имя ничего не значит.

Подходя к медсанчасти, Гранцов заметил, что охранника на крыльце нет.

Регина сидела у телевизора и смотрела сериал. В руках у нее была книга. Он успел разглядеть на глянцевой обложке какие-то огненные потоки и непонятные символы, но Регина быстро захлопнула ее.

— У нас новости, — сказала она. — Во-первых, с утра нас покормили.

— А нас — нет, — обиделся Вадим. — А я и не знал, что в санчасти есть телевизор.

— Это они установили. Во-вторых, нам предложили духовно возродиться. Это очень полезно, оказывается.

— Но сначала все-таки покормили, — уточнил Гранцов. — То есть проложили путь через желудок. Как же ты смогла после этого отказаться?

— А я и не отказалась, — Регина пожала плечами.

— Так, — нахмурился Гранцов. — Сегодня же перевожу тебя в бункер. А как Гошка, проснулся?

— Он без сознания. Я поставила капельницу. Больше ничего не могу сделать, — сказала она, не отрываясь от телевизора.

— Ладно, — сказал Вадим. — Не буду мешать. Только скажи, чем же это тебя таким накормили?

— Морковный паштет, салат, сок.

— А ты не хочешь выйти на воздух?

— Зачем?

Он встал между ней и телевизором, и она вытянула шею вбок, чтобы видеть экран.

— Не мешай, — попросила она. — Так давно не удавалось посидеть у телевизора… Ты не представляешь, какое это блаженство. Какое спокойствие. Ты завтракал?

— Не успел.

— Возьми что-нибудь в холодильнике, они принесли свою вегетарианскую еду.

— Что читаешь?

— Так, что-то вроде азбуки… Вадим, ну что?

— Что случилось? — спросил Гранцов, присаживаясь рядом с ней и заглядывая в глаза. — Ты какая-то прибитая. И глаза красные.

— Я не спала всю ночь. То Игорь, то эти бесконечные разговоры о возрождении. Оказывается, я такая хорошая… Такой ценный кадр. Они просто вцепились в меня. В общем… в этом что-то есть. Всем хотелось бы начать сначала. Я даже дневник начала вести, как девочка. Буду записывать все-все, самое сокровенное. Говорят, это должно помочь. И, знаешь, стало как-то легче. Здесь все дневники пишут, и новички, и старички.

— И кто их читает? — спросил Гранцов.

— Сам Второй.

— Какой сам?

— Прости, я забыла, что ты не в курсе. У них каждый имеет свой номер. Это говорит о положении в институте. У Второго очень высокое положение. Он — американский психоаналитик. Говорят, международный авторитет. Его все боятся, потому что он оценивает дневники и анкеты. А чем выше оценка, тем больше у тебя очков. Видишь, как у них все поставлено.

— Вижу. Ты пишешь по-русски?

— Ну, не сердись, — сказала она. — Я же пишу дневник для себя, а не для американского специалиста. Кстати, может, ты мне поможешь? Мне надо прочесть вот эту главу, а я ничего не понимаю. Вот, послушай. «Единственный смысл жизни — выживание. Абсолютная цель выживания — бессмертие или бесконечное выживание. Наградой за действия, способствующие выживанию, является удовольствие».

— Да не забивай ты себе голову. Бред какой-то. «Цель выживания — выживание». А цель поноса — понос. А наградой за понос является удовольствие. Ну, извини, извини, — спохватился Гранцов. — Я старый солдафон, и шутки у меня солдафонские.

— Но все же в этом что-то есть…

— Да ничего в этом нет. Знаешь, в любой белиберде можно такой глубокий смысл увидеть, если постараться. Только мозги от этого сохнут. Зачем тебе это?

— Как зачем? Хочу стать бессмертной, — Регина улыбнулась. — Но при этом не стареть.

— Ты же крестик носишь, — сказал Вадим. — Значит, крещеная? А у христианина нет причин бояться смерти.

— Я же не смерти боюсь, а старости. — Она машинально поправила цепочку на шее. — Старость — это одиночество. А если даже не одиночество, то еще хуже. Не хочу быть обузой для кого-то.

— Вот как раз тебе-то этого бояться не надо, — не удержался Гранцов и сжал ее руку. — Ты не будешь обузой. То есть я хотел сказать… В общем, у тебя все будет хорошо. А разговоры про выживание — это для тараканов, которых начали дихлофосом опрыскивать. Нас-то с тобой вроде никто не опрыскивает?

— Но согласись, ведь мы все хотим выжить, правда?

— Милая, если б это было так, никто бы никогда не воевал, — сказал Гранцов. — Потому что солдат хочет не выжить, а победить. А как только он захочет выжить, он бросает оружие и прячется под кровать к мамочке. «Выжить, выжить…» Все это придумали какие-то уроды. Люди хотят много чего от этой жизни. Власти, свободы, любви. Извини за философию.

— Ты все смеешься. А я вот смогла вспомнить, кем была в прошлой жизни. Только не поняла, когда все это происходило, — она прикрыла глаза и проговорила каким-то чужим голосом: — Туманная улица, блестит мостовая. Мимо с цоканьем копыт катится черный силуэт кареты. Пахнет угольным дымом, кисловатый такой запах… Слышу английскую речь…

— Это новые хозяева тебе помогли вспомнить? Ты что, не понимаешь? — спросил Гранцов. — Они же тебя обрабатывают. Завербуют, будешь на них работать. Станешь такая же, со стеклянными глазами. Хочешь быть такой, как они? Хочешь работать на американского психоаналитика, который из твоего дневника сделает себе новую книгу, получит за нее деньги, купит новую яхту? Милая, они же ногтя твоего не стоят. Не сдавайся!

Она отбросила книгу и повернулась к нему, улыбаясь. Ее горячие ладони прижались к его вискам, и пальцы зарылись в волосы.

— Я пошутила, не бойся. Знаешь, я ведь почти всю жизнь провела среди католиков. Я же дочь «оккупанта». И жена «оккупанта». Наверно, если б я была литовкой или полькой, я бы тоже стала ревностной католичкой. Но я русская, — сказала она. — И мне ничего не нужно. Не нужно это возрождение, не нужны эти храмы и молитвы. Ты знаешь, мне нужно только одно. Чтобы я была нужна. И сейчас мне кажется, что я нужна этим чудакам, которых ты так ругаешь.

— Ты мне нужна, — сказал Гранцов сердито.

Он хотел сказать это совсем иначе, и не здесь, и не сейчас. Эти слова вырвались сами, и не в самый подходящий момент. Его просто жгла злость на этих аферистов. А в таком настроении как-то не принято объясняться в любви… И все же он повторил, упрямо и нежно:

— Ты нужна мне. Мне нужна ты. Ты очень сильно нужна мне, очень.

Глава 17. Процедуры

Больных держали в бане до обеда. За это время на берегу озера возникли белые столики под зонтами. Волонтеры расставляли одноразовую посуду, по-военному соблюдая узкую специализацию: кто-то тарелки, кто-то вилки, кто-то салфетки.

Собранную с травы одежду унесли в черных пакетах, а в баню принесли несколько охапок джинсов и маек. Когда все расселись за столами, уже нельзя было отличить больных от волонтеров. По крайней мере, с того расстояния, с которого можно было за ними наблюдать.

Охранники слонялись между жилыми корпусами и штабом — их не пригласили к трапезе.

Зазвучала музыка. Приторное дребезжание клавесина далеко разносилось над озером. Первая, с неизменной газеткой в руке, ходила от столика к столику.

— Детский сад на даче, — сказал Поддубнов и презрительно сплюнул.

— Да, уж ты бы поставил дело не так, — сказал Гранцов. — Для начала марш-бросок в противогазах, потом турник. Для оставшихся в живых.

— Да мне-то что, пусть живут. Как-то спокойнее, когда народу много.

— Что, надоело оборону держать? — сказал Гранцов. — Не расслабляйся, Борис Макарыч. Это они днем такие смирные, а ночью надо держать ушки на макушке. Не думаю, что про нас забыли.

Доктор Керимов вернулся с кормежки собак и доложил:

— В сарае курилку открыли. Слушай, надо что-то делать, там все-таки дрова. Очень хорошо гореть будем, честный слово.

— Не может быть, — сказал Поддубнов. — Не курят они. С этим делом у сектантов строго.

— Это днем строго, — сказал Гранцов.

— Что, ты своими глазами видел, что они курят в сарае? — спросил Поддубнов.

— Глазами не видел, — сказал Керимов. — У меня нос есть. В сарай зашел — воняет дымом. Кто-то курил.

— Окурки остались?

— Я смотрел. Нету.

— Это вирусы, — решил Вадим. — Которые по ночам эфир засоряют.

— Наверно, через свой туннель залезли, под проволокой, — сказал Керимов.

— Надо было заминировать сразу, — сказал Гранцов. — Вот только где взять мину… Ну что, Макарыч, убедился? Люди, будьте бдительны.

— Полегче насчет мин, — сказал Поддубнов.

— Уже и помечтать нельзя?

— Знаю я твои мечты. Давай все вопросы решать мирно.

— Так я и решаю мирно, — сказал Гранцов. — Мин все равно не достать.

— Знаю я, как ты мирно решаешь.

Гранцов откусил нитку, воткнул иголку в катушку и полюбовался на свою работу — из порванной куртки он сделал маскировочный чехол для автомата. Теперь он мог выходить хоть на Невский, и никто бы не обратил внимания на бесформенную котомку у него под мышкой.

Керимов разогрел на плитке остатки шашлыка и заварил чай. Молча накрыл на стол, но сам есть не стал, а уселся за компьютер.

— Ты чего? Война войной, обед обедом, — сказал Поддубнов. — Ешь давай.

— Хотел на тот берег, к армянам, за барана рассчитаться надо. Набрал солярки две канистры, спустился на причал, а там охрана, — сказал Керимов. — Не пускают к лодке. Что, драться с ними?

— Мы мирные люди, — сказал Гранцов. — Сначала попробуем договориться.

Но у выхода опять стоял джип, и Сто Седьмой сидел в нем, слушая радио.

— Потерпи часик, — сказал он. — Почему? Потому что сейчас самое важное время, спецобработка. Полная изоляция от людей. Видишь, даже секъюрити вся попряталась, кто куда. Гаврики не должны видеть никого, кроме собеседников. Такая методика.

— А как же наши в санчасти?

— Какие ваши? Врачиху вашу уже обработали, так что она уже не ваша, а наша, — сказал Сто Седьмой. — Потерпи до вечера. Ты позвонил?

— Позвонил, — сказал Гранцов. — Дочка ответила мужским голосом.

— Вот так, — сказал Сто Седьмой. — Отец по командировкам всю жизнь, а дочка уже невеста. Попробуй усмотри за ней. У тебя-то есть дети?

— Где-то есть, наверно, — пожал плечами Гранцов. — Так, значит, до вечера потерпеть? Ладно.

Он не собирался терпеть до вечера, и отправился проведать Гошку с Региной по одному из подземных переходов, который соединял с бункером кладовку санчасти.

Осторожно закрыв за собой крышку люка, он услышал голоса. В соседней палате кто-то монотонно читал непонятные стихи, и каждый куплет сопровождался репликами слушателей.

Гранцов уже решил было отправиться обратно в бункер, как вдруг в коридоре раздались шаги. Он быстро прикрыл люк ковриком, поставил сверху стул и сам уселся на него.

Дверь распахнулась, и человек на пороге изумленно уставился на Гранцова.

«Живу я тут», — собирался ответить Гранцов на его неизбежный и логичный вопрос. Если вместо вопроса будут какие-то агрессивные поползновения, Гранцов захватит его как «языка». Но ни один из этих вариантов не пригодился.

— Мы ждем тебя, — сказал человек. — Идем со мной, все уже собрались.

В соседней палате на полу расселись люди в старых джинсах и выцветших майках. Среди них стояла блондинка (Гранцов уже видел ее, когда она прибирала в штабе). Она улыбнулась и жестом пригласила его присесть — на пол. Он опустился на корточки у самой двери, потому что не собирался тут засиживаться. Сзади кто-то ласково похлопал его по плечу. Вадим обернулся и увидел, что ему протягивают белый стаканчик с какой-то темной жидкостью. Только сейчас он заметил, что у всех вокруг были в руках такие же одноразовые стаканчики, у кого пустые, у кого еще нет. «Лотосовый чай», — шепнули сбоку. Гранцов вспомнил о том, что медики института умеют заваривать чай по-особому. Наверное, в стаканчике какой-то психотропный напиток. «Да что мне будет с одного глотка. И не такое пили», — усмехнулся Вадим. Он попробовал теплую сладкую влагу, да и опорожнил стакан залпом. Никакого эффекта.

— Посмотрите в окно, — вещала блондинка. — Вечное небо. И вечные облака, которые меняются каждую секунду. Вечное озеро и вечные волны, которые ни мгновения не стоят на месте. Вечный лес и вечные деревья, которые обновляются каждой весной. И только человек, который стоит в центре природы, пытается остаться неизменным.

Это бессмысленно. И это противоречит истинным законам. Законам природы. И законам Бога, если вы верите в него. Невозможно остаться неизменным. Мы меняемся независимо от нашей воли и наших прихотей. Мы меняемся вопреки всем надуманным законам общества и государства.

И я жила когда-то по этим законам. Я училась в школе, училась в институте, училась на курсах групповодов. Я водила интуристов по моему прекрасному городу. Мне нравилась моя работа. Мне нравилось, что я зарабатываю много денег. И мне неважно было, как оценивает меня любой другой человек. Меня интересовало только одно. Я хотела жить все лучше и лучше. Мне нужны были все новые и новые удовольствия. Хорошо одеваться. Хорошо питаться. Путешествовать. Менять мебель. В конце концов выйти замуж за иностранца и жить за границей. Таким был мой жизненный план. Но это был план смерти. Какое счастье, что я вовремя остановилась.

Я возродилась. Я выжила. И хотя новая жизнь дала мне все то, к чему я стремилась в прежней жизни — я путешествую, я хорошо питаюсь и одеваюсь — да, у меня есть все это, но не это главное. Главное, что я смогу выжить, постоянно возрождаясь.

Она опустилась на пол, и тут же другая женщина неловко встала, и, глядя в окно, принялась рассказывать о себе. Ей было очень стыдно, что в прежней жизни она торговала в комиссионном магазине. Всю жизнь провести среди чужих вещей… Следы чужих судеб и страстей оставались на ее руках… (Она показала свои руки). Она жила чужой жизнью и получала за это комиссионные. Зато теперь у нее все свое.

И вдруг поднялась Регина. Гранцов с трудом удержался, чтобы не кинуться к ней и не увести отсюда, разметав всю эту братию.

Радостным, странно дрожащим голосом она начала рассказывать о себе. В прежней жизни ей, оказывается, довелось быть главврачом призывной комиссии. И она подписывала липовые документы, чтобы освободить от воинской обязанности чьих-то сынков. За них просили большие люди. Наверно, кто-то получал за это деньги. Ей денег не давали. Зато у нее были прекрасные отношения со всякими начальниками. Да, дети «нужных» родителей не шли в армию. А вместо них отправлялись по-настоящему негодные к службе ребята, потому что надо было выполнять план призыва. И теперь она надеется возродиться, чтобы служить больным и несчастным людям.

Она села, и все повернулись к Гранцову. Он невольно встал, и, с удивлением слыша свой изменившийся голос, вдруг начал говорить:

— Я всю жизнь мечтал стать военным…

Словно холодный обруч сдавил виски и лоб. Он чуть не зажмурился от внезапной боли где-то в глубине головы. Его голос дрожал, и дыхания не хватало до конца фразы. Но пока он говорил, боль отступала, и возникало приятное ощущение легкости. С каждым словом он как будто освобождался от груза и, казалось, вот-вот оторвется от земли.

— Мой отец был начальником заставы… и мое детство прошло… на южной границе, среди песков, ящериц, овчарок и зеленых фуражек. Отец погиб… Нелепо. Разбился на мотоцикле. Не любил ездить в закрытой машине. Его столько раз просили, чтобы он не гонял на своем «Днепре». Но он все равно не пользовался служебным газиком. Он просто не доверял ни одному водителю. Верил только себе. И разбился. Точнее, его сбил пьяный водитель самосвала. Что было дальше? Мать снова вышла замуж, и мы уехали в Ленинград. Но я мечтал вернуться в пески… Я поступил в училище, и я был отличным курсантом, потому что начальник училища знал моего отца, и мне нельзя было хоть в чем-то быть вторым. Только первым. Никто в училище не знал, что я бываю в доме начальника. Перед самым выпуском я женился на его дочери. Я служил в отличной дивизии, и у меня была отличная рота…

Он чувствовал, как постепенно разжимается холодный обруч на его голове, и голос становился ровнее. Но и легкость исчезла, и ноги ощутили опору.

— Каждый офицер мечтал служить за границей. Но еще больше об этом мечтали офицерские жены… Я попал в загранку, потому что этого добилась моя жена. Потом она говорила, что я женился на ней по расчету. И мамочка ее всю жизнь припоминала мне эту первую командировку. Так бы и сгнил в капитанах, если б не генеральская дочка… А может, они и правы? Может, и был у меня какой-то расчет, только я сам его не понимал… Но это ерунда. С расчетом или без расчета, но я снова вернулся в пески. Картина: ящерицы взлетают по бархану, оставляя цепочку следов…

— Димка! Ты чего, блин, делаешь? Ты же подписку давал.

Он увидел, что в проеме двери стоит его брат, Гошка. Бледный, небритый, тощий — но в полном сознании.

— Уберите его, — раздался спокойный женский голос, и несколько волонтеров поднялись и надвинулись на Гошку. Он беспомощно поднял руки и, хромая, отступил в коридор.

Гранцов встряхнулся и резко выдохнул.

— Я вам, сукам, уберу его, — сказал он, и на этот раз голос звучал как всегда.

Волонтеры оказались мужиками крепкими, но неловкими. Они хватали Гранцова за руки, пытались повалить его. Он не вырывался. Он просто бил их, короткими и проверенными движениями — кого коленом в пах, кого локтем в ухо, кого лбом под глаз. Каждому из них хватило одного удара. Получив свое, волонтер останавливался, видимо, понимая, что дальнейшее участие в драке не будет способствовать его выживанию. Женщины остались сидеть, безучастно наблюдая за возней мужчин, и только блондинка куда-то выскочила.

Не дожидаясь подхода подкрепления, Гранцов потащил брата за собой. Он заперся в кладовке и откинул люк. Гошка без разговоров спустился в проход, а Вадим распахнул окно (ложный след) и придвинул к двери шкаф. Как только он спрыгнул вслед за братом, шкаф рухнул под натиском подоспевших волонтеров и скрыл под собой люк.

— Ну и катакомбы, — ворчал Добросклонов, с трудом перешагивая через пороги переборок.

— Это на случай ядерной войны, — говорил Гранцов, задраивая за собой проход. — Не все так плохо было в системе.

— Милитаристы хреновы. Вот куда шли народные-то денежки. Стой, не могу больше, — Гошка прислонился к стенке. — Нога… Что у меня с ногой? Смутно помню, что в меня стреляли. Попали?

— Рикошетом задело. Ерунда, заживет.

— Долго я валялся?

— Примерно сутки.

— Не верится. Вроде только что сидел в твоем штабе, потом комендант ваш приехал, потом стрельба. Открываю глаза — больница. И вдруг за стенкой слышу твой голос. Меня как током ударило. Ты чего так кричал-то? Напился, что ли?

— Ага, напился. Чаю с лотосом, — Гранцов выругался. — Ну-ка, хватайся за плечи. За плечи, не за шею!

— На шею не дави, на шею не дави, — засмеялся Гошка, оседлав родного брата.

— Что смешного?

— Я не смеюсь. Я радуюсь. Давно не виделись.

Глава 18. Пора делиться тайнами

Безрассудная вылазка Гранцова сорвала все миротворческие порывы гарнизона. А после того, как решетка вентиляции оказалась плотно затянута брезентом снаружи, стало ясно — отношения с арендаторами испортились окончательно.

— Надо им настроение испортить, — решил Поддубнов. — Перекроем канализацию, отрубим свет. Потом включим с повышенным напряжением, чтоб у них все перегорело к чертовой матери.

— Еще можно помехи включить, — предложил Керимов. — Связь им отрежем. Еще я могу ночью собак на прогулку пускать.

— Через два дня выпустишь, — сказал Гранцов. — А пока не корми их, пусть оголодают. А потом полакомятся охранниками.

— Злые вы, господа. Господа, вы звери, — томно произнес Добросклонов. — Не обижайте бедных придурков. Они и так наказаны судьбой. А дальше будет еще хуже.

— Да мы шутим, — успокоил его мичман. — Просто кулаки чешутся.

— Нам бы только ночь продержаться, да день простоять, — сказал Гранцов. — А потом выйдем на связь с округом, там разберутся. Борис Макарыч, а чего бы тебе прямо сейчас не позвонить?

— Выходной день, никого не найти, — замялся Поддубнов. — В понедельник свяжусь.

— Да зачем ждать? Звони оперативному дежурному. Так и так, понаехали тут всякие, личный состав притесняют, расхищают государственное имущество. Позвонил бы, Макарыч.

— Неудобно оперативного беспокоить, — мичман встал. — Пойду посмотрю, что-то вентиляция не тянет.

Он пригнулся, шагнув в переход, и потянул за собой стальную дверь. Керимов усмехнулся:

— Димыч, не обижай старика. БМП не станет высокому начальству звонить. Это он в лесу такой смелый. А когда увидит полковника, сразу понимает, что сам он только мичман.

— Ну, давай я позвоню! Может, они там, в штабе, и не знают ничего про этих аферистов? Может, вообще пора сюда спецназ вызывать для защиты ценного объекта?

— Да кому вы тут нужны, — сказал Добросклонов.

— Нужны, — заверил его Гранцов. — Мы тут сохраняем народное достояние. Люди старались, пахали, построили уникальную систему. Если мы уйдем, все пропадет. Получается, напрасно все было.

— Да кому вы нужны со всей этой системой, — повторил Гошка.

— Слушай, ты Перл-Харбор знаешь? — неожиданно вступил Керимов. — А Кронштадт знаешь? А знаешь, чем они отличаются? Когда японцы шли на Перл-Харбор, уже была локация. И америкосы их засекли, и позвонили куда надо. А там говорят: «Э. Слушай, много ты понимаешь своим локатором-мокатором!» И все. И весь флот пошел на дно. А японцев тогда было 350 самолетиков.

— Откуда информация? — спросил Добросклонов.

— Можешь проверить, — сказал Гранцов. — Но лучше не трать время.

— Теперь Кронштадт, — сказал Керимов. — В сентябре 41-го немцы послали 400 самолетов за один день. Задание — утопить Балтийский флот. Результат — утопили пару катеров и заклинило башню главного калибра линкора «Марат».

— Я спорить готов, что заклинило осколком нашего же зенитного снаряда, — заметил Гранцов. — Такая плотность огня была.

— О! Правильно говоришь, плотность огня. Когда первый эшелон только заходил внезапно на форты, там уже семь минут все по тревоге работали. Потому что… У нас какой позывной?

— «Редут», — вспомнил Добросклонов.

— Нет, — сказал Керимов, подняв палец. — «Редут- 72». А там был «Редут-3». Простая локаторная станция. Почти на переднем крае. И ребята засекли, и все рассчитали, и позвонили в Кронштадт. Там их, конечно, сначала не очень-то поняли. Немцы тогда в основном Ленинград бомбили, а по флоту почти не работали. Но командир «Редута», один еврей, взял все на себя. И Кронштадт дал тревогу. Дальше ты уже знаешь.

— Так то война, — не сдавался Гошка. — С тех пор все перевернулось. Так что никому вы не нужны.

— Нужны очень даже многим, — сказал Гранцов. — В общем, лежи смирно и залечивай свои дырки, и не мешай людям работать.

— Да чем я мешаю?

— А своими циничными репликами. Вот, лежи и читай «Дневник партизана».

— Уже читал, — сказал Гошка. — И даже сам внес лепту. На последних страницах. Вот, смотри.

— «Что такое фригидариум?» — прочитал Вадим. — Это бассейн с холодной водой. Ну-ка, что еще за Слепой?

Он изучил последние страницы и озадаченно огляделся. Если комендант базы и поляк-управляющий были здесь в пятницу, то они никак не могли уже в субботу оказаться на других концах света, как утверждала «Первая».

— А что это за могильники? — спросил Добросклонов. — Слово-то какое жуткое.

— Это такие дырки в земле. Туда опускали то, что надо было надежно и надолго спрятать, и заваливали. Никаких следов.

— Все-таки радиация? — Добросклонов приподнялся на локте. — Ну, скажи откровенно. Ну, хоть родному брату скажи. Ну, неужели это такая жуткая военная тайна? Сейчас уже вообще никаких тайн не осталось! А ты тут дурью маешься!

Пропела, открываясь, дверь. Поддубнов появился из перехода и тут же вмешался в спор братьев:

— Вот именно, никаких тайн не осталось. Ничего святого. Все нараспашку.

— Да я же ведь свой!

— Гошка, расскажи все четко, — потребовал Вадим. — Кто приезжал с комендантом?

— Рассказываю. Красномордый комендант приехал вместе с поляком в розовых штанах. С ними был лысый педик в черных очках. Они сидели в белой «Ниве». А когда уехали, снова приехала серая «Нива» и из нее вылезли два урода с автоматами.

— С чего ты взял, что этот лысый был педиком?

— А он так сладенько улыбался, — Гошку аж передернуло, — так ласково меня приглашал с ними покататься. Я еще подумал, что раз такие будут лечить народ от СПИДа, значит, народ этого заслуживает. Хорошая мысль, забыл записать.

— Потом запишешь. Если сможешь, — невесело добавил Вадим. — Ну что, товарищи офицеры, все ясно?

Он скомкал листок и выругался. Тройка погибших киллеров была как-то связана со Слепым, который приезжал сюда с комендантом и управляющим. Но если так, то они, эти киллеры, связаны и с Институтом!

— Ты чего ругаешься? — недовольно спросил Керимов. — Сколько раз тебя учил, маму не называй, да!

— Извини, вырвалось, — спохватился Вадим. — Товарищи офицеры, поздравляю. Теперь-то мы точно знаем, какая сволочь на нас охотится.

Керимов выругался по-азербайджански и виновато выставил ладони перед лицом:

— У меня тоже вырвалось! Спорим, сегодня ночью полезут? Вчера они еще нас плохо знали. А теперь знают. Знают, что с нами договориться нельзя. Знают, что мы тут сидим, как мышки. Будут бункер штурмовать.

— Зачем же мышек штурмовать, — сказал Гранцов. — Мышек травят. Как бы они нам газов не напустили. Фармакология — страшная сила. Мичман, задраить люки. Хотя бы на ночь.

Поддубнов поскреб забинтованную грудь.

— Люки, говоришь? Поздно, Димыч, люки задраивать. Потому что… Потому что нас больше нет.

Он сказал это таким замогильным голосом, что все удивленно повернулись к нему, ожидая продолжения. Но мичман не торопился. Он прошелся вдоль стеллажей с аппаратурой, любовно поглаживая пальцем блестящие тумблеры.

Мичман Поддубнов умел хранить государственную тайну. Но только государственную. Все его личные тайны хранились не в глубине души, а в самых верхних ее слоях, и при первой возможности всплывали наружу.

Прислонившись к стальной переборке, старшина поведал своим боевым товарищам самую свежую и самую страшную свою тайну.

Оказывается, он уже звонил в округ. И, как и предполагал Гранцов, нарвался на оперативного дежурного. Старшина доложил, что прибыли какие-то арендаторы. Он доложил и об их попытках захватить спецаппаратуру. Надо бы с ними поговорить кому-нибудь из особого отдела, предложил старшина. Но вместо благодарности за проявленную бдительность он услышал в ответ нецензурную брань, которая закончилась четкой инструкцией: «Арендаторов холить и лелеять, не перечить, все перед ними открыть и ничего не прятать. А если попросят, то и раком встанете всем личным составом. Но это только на одну ночь. А потом сдать ключи новой охране и в понедельник в полном составе явиться в АХЧ для получения расчетных денег. Ваши рапорта уже завизированы». «Какие рапорта? — изумился старшина. — Мы ничего не писали!» «Пить меньше надо, — посоветовал оперативный дежурный. — Обычные рапорта об увольнении, все подписи ваши, все нормально. Так что получайте свои бабки и мотайте на все четыре стороны. Все, старшина, базы больше нет!»

Вот такую инструкцию получил мичман Поддубнов. Передав ее содержание притихшему личному составу, Борис Макарович снова почесал перевязанную грудь.

— Второй день из-за них не моюсь, — сказал он. — В общем, так. Предлагаю пробиться к причалу и угнать лодки за озеро, поживем пока в деревне у армян. Тем более что они нас сами пригласили. Сидеть тут на месте смысла нет.

— Правильно, — кивнул Керимов.

— Нет, неправильно, — сказал Гранцов. — У них остался наш человек. Регина Казимировна.

— Она совсем другое дело, — возразил Поддубнов. — Она там как-нибудь устроится сама, а нас тут перебьют, если останемся. Надо сваливать, пока есть шанс. Лодки на ходу, бензин залит под завязку, я ж этих сектантов собирался на рыбалочку свозить вечерком, думал, нормальные люди приедут, приличные, все-таки институт, а не мясокомбинат. Вот как оно все повернулось-то.

— Борис Макарыч, я тебя понял, — сказал Гранцов. — Дай мне подумать три минуты. Во-первых, до лодок еще надо как-то дойти. Во-вторых, Регину я им не оставлю.

ОН закинул руки за голову и уставился невидящим взглядом в потолок. Гранцов ни о чем не думал, потому что все уже решил. Он малодушно тянул время перед тем, как отдать приказ, который не хотелось ни отдавать, ни, тем более, выполнять. Отступать всегда неприятно, особенно тогда, когда нет никакой надежды вернуться на оставленные позиции.

— Меня никто не спрашивает, — сказал Добросклонов. — Мой голос «не играет значения». Но если вы меня спросите, то я вам скажу честно и откровенно. Мотать отсюда надо как можно скорее. Даже не мотать, а сматываться со страшной скоростью.

— Это почему? — недовольно спросил Вадим, надеявшийся на поддержку брата.

— Долгая история. Если меня не будут перебивать, я уложусь в три минуты.

— Время пошло, — сказал Гранцов.

В три минуты, конечно, Добросклонов не уложился. Но слушатели сами были в этом виноваты, потому что все время перебивали его рассказ наивными вопросами.

Оказывается, у него тоже была своя тайна. Лежа без сознания на больничной койке, Гошка вовсе не был так плох, как казалось. Он все слышал, все понимал, все запоминал. Сработала старая журналистская привычка подслушивать и подглядывать. Раньше это было необходимо, чтобы яркими деталями оживить сухой газетный материал. На этот раз он понимал, что материалом стала его собственная жизнь.

Рядом, за стенкой, в санчасти находились привезенные наркоманы. От них Гошка и услышал кое-что интересное. Например, по мнению наркоманов, в Институте Возрождения пациентов не только не возрождали, но даже и не лечили, а только лишь испытывали на них какие-то пилюли. На это еще не самое страшное. В конце концов, экспериментальные пилюли рано или поздно кому-то помогут излечиться от тяги к наркотику, если только такой дурак найдется. Страшнее другое. Многие наркоманы, попадая в лапы Института, даже не подозревали, что инфицированы СПИДом. Это открывалось уже во время лечения. Конечно, родственникам больных приходилось снова расстегивать свои кошельки, чтобы спасать своих детей от двойной напасти. И никто из них не знал, что инфекцию больным занесли уже в Институте. Преднамеренно. Чтобы проверить свою методику лечения. Методика срабатывала в половине случаев. Это отличный показатель. Спасенных отправляли в турне по Европам с рекламными целями. А что делали с остальными? А остальных продолжали лечить. Но и это не самое страшное.

Самое страшное то, что эти неизлечимые больные накопились в разных клиниках Института. И вот теперь их всех привезли сюда. И здесь их уничтожат. Спишут в расход. И побросают в урановые шахты.

— За что купил, за то и продаю, — закончил Гошка свою историю. — Не забывайте только, что все это бред наркомана.

— Вот теперь мы точно должны убираться отсюда, — сказал Керимов. — Надо всем рассказать, какие тут дела делаются!

— Ну, не знаю, — засомневался Поддубнов. — А может, наоборот? Пока мы здесь вроде как свидетели, они себе ничего такого не позволят. Даже не знаю теперь… Бред, конечно. Но нет дыма без огня.

— Могу кое-что добавить, — сказал Гошка. — Это еще не все. Да, насчет урановых шахт, конечно, откровенный бред. Но там говорили не только больные. Я подслушал волонтеров. Они прикидывали свои шансы. Один предлагал удрать, пока не поздно, а второй убеждал, что здесь их никто не найдет. А хотите знать, кто их ищет, этих возрожденцев? Их разыскивает не милиция, и не Интерпол. За ними охотятся конкуренты, которых они сами пытались уничтожить. И практически уничтожили. Не знаю точно, о ком шла речь. То ли о сатанистах, то ли о фармацевтической мафии. Неважно. Важно, что недавно была запущена информация о тайных ритуалах института. Якобы они собираются возродиться путем массового самоубийства. Институт эту «утку» опроверг, но дело было сделано. И вот теперь весь мир ждет репортажа о трагедии в каком-нибудь из филиалов института. А когда весь мир чего-нибудь ждет, оно обязательно случается…

Добросклонов засмеялся, трясясь всем телом.

Поддубнов и Керимов мрачно смотрели на него, явно не разделяя веселья.

— Так, — сказал Гранцов. — Макарыч, ты тут, конечно старшина. Но по боевой работе решать буду я.

Он смотрел на монитор. Мерцали крестики на фоне темного контура базы. Шипели динамики, и скрипучими голосами переговаривались охранники.

— Предлагается следующий план, — сказал Гранцов. — Чтобы было без обид. Делимся на две группы. Первая группа обеспечивает отход второй. Вторая группа, отходя, обеспечивает работу первой. Я отвлекаю охрану, и вы угоняете лодки. Причем хорошо бы выйти на причал со стороны воды. Ладно, детали обдумаете сами. Дальше. Как только они увидят, что обе моторки исчезли, то решат, что мы бросили базу. И они успокаиваются. Ослабляют режим охраны. Тогда я незаметно вытаскиваю Регину Казимировну, и мы с ней лесом выходим на станцию. Собираемся в шашлычной у Марселя. Вот такой план. Есть вопросы?

— Получается, мы тебя бросим, а ты тут в одиночку будешь геройствовать, — сказал Поддубнов. — Нет, товарищ, так не выйдет. Или вместе уходим, или вместе остаемся.

— Борис Макарыч, давай без романтики, — сказал Гранцов. — Геройствовать как раз придется группе прорыва.

Глава 19. Прорыв

Из бункера можно было управлять системой перехвата. А все разнообразное хозяйство базы управлялось из командного пункта. Чтобы попасть в КП, Гранцову пришлось больше часа сидеть под штабом. Прямо над головой раздавались шаги и голоса.

Он узнал голос предводительницы. Она то звонила по телефону, то обсуждала ход лечения «гавриков», то составляла меню завтрака и обеда. Ее собеседники отвечали «да», «нет», «понятно».

— Завтра самый ответственный момент, — говорила она. — Гаврики проснутся на новом месте. Самое главное, дать им проснуться самим, поэтому никакого общего подъема, никаких контактов. С шести утра включить трансляцию. На минимальном уровне. Моцарт или Вивальди.

— Понятно.

— Нет, никакого чая! Кто написал чай в меню?! Что за маразм! Первую неделю никакого чая! Только соки и сухое молоко. Все. Завтра с утра час парилки. После обеда еще два часа сухой сауны. Мальчики и девочки вместе. Никаких простыней, пусть привыкают. Постарайтесь заметить, у кого будут признаки возбуждения. С ними начнем конкретную работу. Не забывайте напоминать о возрождении. Подчеркивайте радости жизни. О сексе ни слова, пусть все случится как бы само собой. Потом и остальные подтянутся.

— Да.

— Из препаратов пока не давать ничего нового. Только зеленую серию. Она уже отработана, так что писать ничего не надо. Как только выявим подходящие экземпляры, начнем им давать желтую серию. Да, это новая серия. Поэтому приготовьте все бланки, все средства записи. Будем фиксировать абсолютно все. От изменений в сознании до цвета мочи.

— Понятно.

— Второй приказал местных не выпускать, пусть сидят в своем блиндаже, пока не поумнеют. Консервы кончатся, сами уйдут. Если будут напрашиваться на контакт, отправляйте к Восьмой.

Уже за полночь она осталась в штабе одна и долго шуршала бумагами. Наконец, он услышал, как она спустила воду в унитазе и захлопнула дверь.

Гранцов выбрался из люка и осмотрелся. В сумраке белой ночи ему не нужно было включать свет, чтобы увидеть, как преобразилось помещение. Стены были затянуты блестящей тканью, на окнах висели шторы, повсюду курчавились и тянулись искусственные растения.

На столе рядом с новым компьютером остались лежать папки и блокноты. «Никакой штабной культуры», — отметил Гранцов, приоткрыв папку. Там были какие-то списки, счета, накладные, реклама каких-то медикаментов. Судя по всему, институт занимался не только лечением, но и экспериментами. «Зеленую серию» уже изучили, теперь бедным наркоманам предстояло испытать на себе «желтую». Наверно, на Западе добровольцам-испытателям платят немалые деньги за их риск во имя науки. Здесь же все получается бесплатно, да еще наверняка за эти опыты кто-то платит Институту. Может быть, Минздрав. Может быть, родственники. Примерно по такой же схеме работал доктор Менгеле в концлагере. Но даже он не додумался брать деньги с «пациентов». Какой интересный Институт. Над этим следовало бы поразмыслить, но не сейчас.

Он открыл дверь в подсобку и поднялся по запыленной лестнице на чердак. Еще одна неприметная дверь, и он оказался на вертящемся кресле среди пультов и телефонов. Гранцов плотно закрутил маховик стальной двери, смахнул пыль с аппаратуры и приступил к делу.

В окулярах стереотрубы он видел причал, привязанные лодки и одного-единственного охранника, который сидел на перилах причала. Чуть дальше над краем обрывистого берега вырисовывался земляной холмик с наклонной дверцей. Такие же холмики можно было увидеть и в других уголках базы. Эти сооружения солидно назывались эвакуационными колодцами, хотя снаружи они больше походили на деревенский погреб.

Вадим щелкнул тумблером, и на пульте загорелась табличка «вагонетка». Еще несколько тумблеров привели далекую и пока невидимую вагонетку в движение. На пульте вспыхнула предостерегающая надпись: «проезд закрыт».

— Сам знаю, что закрыт, — ответил пульту Гранцов, глядя через стереотрубу на другой конец базы, где рельсы были перекрыты воротами.

В тишине белой ночи вдруг раздался лязгающий грохот — это вагонетка, прикатившаяся от могильника, врезалась в закрытые ворота.

Гранцов дал охранникам время на выработку правильного решения и отправил вагонетку назад, но не слишком далеко. Разогнавшись, она вернулась к воротам, и новый удар огласил окрестности. Где-то закаркали вороны, залаяла собака. «Наверняка, рыжая лает», — подумал Гранцов. Все другие керимовские псы были слишком хорошо воспитаны, чтобы лаять.

Охранник на причале оглянулся, но остался на месте. Присмотревшись, Гранцов заметил у него в руках маленькую удочку. Оказывается, бдительный страж скрашивал ночное дежурство безнадежным блеснением с причала.

Все, или почти все остальные охранники уже сбегались к воротам. Третий удар снес ворота, и вагонетка покатилась по рельсам прямо к вертолетной площадке. Гранцов отключил питание — докатится по инерции — и снова повернул трубу к причалу. Охранник что-то сказал в рацию, положил ее на доски причала и невозмутимо облокотился на перила, подергивая удочкой.

Над колодцем уже показалась голова Поддубнова. Он перевалился через край и исчез, прижавшись к траве. Гранцов глянул на охранника — тот продолжал смотреть на воду под собой.

Поддубнова не было видно — Гранцов поводил трубой из стороны в сторону. Вот Керимов спокойно и быстро отвязывает концы, вот огромные пятнистые собаки выскакивают из колодца и запрыгивают в лодку — одна, вторая и третья. «А бестолковую рыжую Керимыч, наверно так и не уговорил спуститься в подземный ход», — почему-то с жалостью подумал Вадим. Вот и охранник сидит, уже привязанный к причалу, с мешком на голове. А вот и Поддубнов. Он ножом обрезает концы и отталкивается ногой от причала.

Гранцов собрался уходить, но напоследок все-таки посмотрел в сторону вагонетки — как там ведет себя секъюрити?

Охрана вела себя странно. Здоровые мужики стояли вокруг вагонетки и явно боялись к ней подойти. Наконец, один из них осторожно забрался на тележку и, подсвечивая фонариком, принялся рассматривать что-то в распахнутом контейнере.

«Что бы они там ни нашли, тревогу пока никто не поднял. Так что первая часть гениального плана выполнена. Лодки уходят, никто не бросается в погоню и не стреляет вслед. Остается только задраить все люки и спокойно ждать», — решил Гранцов и отправился обратно в бункер.

Продвигаясь по туннелю, он вдруг услышал впереди неясный шум. Вадим остановился. Отражаясь от бетонных стенок, до него донеся чей-то голос. Через секунду он понял, что это работает система перехвата.

«Наверно, в спешке забыли отключить. И дверь не задраили. Ну, ребята, будет у меня с вами тяжелый разговор», — подумал он. Но тут же послышался звук отодвинутого стула, потом звякнула посуда. Что за чертовщина?

Он бесшумно подкрался ко входу и заглянул в приоткрытую дверь.

Добросклонов сидел перед пультом, он повернулся к Гранцову, прижимая палец к губам.

— Ты почему здесь? — спросил Вадим, сдерживая накатившую злость.

— Ну, не мог я тебя бросить одного, понимаешь? — вполголоса проговорил Гошка. — Тише, Дим, ты послушай, что творится…

— Мы не в игрушки играем. — Гранцов прикрыл дверь. — Если я приказал уходить, значит…

— Тихо, тихо!

Из динамиков доносились голоса:

— … чем раньше сообщим в милицию, тем меньше на нас навесят.

— Никакой милиции, — раздался голос Первой. — И хватит болтать. Второй приказал усилить охрану. Платформу откатить обратно. Все. Встретимся на планерке ровно в шесть.

Шум в динамиках оборвался.

— А милиция причем? — спросил Гранцов. — Подумаешь, лодки угнали.

— Какие, к черту, лодки, — растерянно проговорил Гошка. — Там два трупа. Они говорят, что вагонетка привезла два трупа, понимаешь? Мужчины. Застрелены.

— Давно?

— Что?

— Когда примерно застрелены?

— Ну, извини, — Добросклонов развел руками. — Экспертизу не проводил. Ты куда?

— Экспертизу проведу, — сказал Гранцов, снимая со стены автомат.

— Постой, не убегай. Мне-то что делать? Все разбежались, а я тут один должен торчать и ждать, когда меня добьют?

— Надо было уходить вместе со всеми.

— Да нельзя тебя оставлять одного! Нельзя! Ты же псих. Ты сейчас устроишь мясорубку из-за Регины! Я же тебя знаю! Вадим, положи автомат. Мы не на войне, понимаешь?

Гранцов смотрел на брата с сочувствием. Злость испарилась. Перед ним был не нарушитель дисциплины, не дезертир, не трус. Перед ним был Гошка, бледный, осунувшийся, перебинтованный.

— Да, мы не на войне, — сказал Вадим. — И те два трупа, они тоже не с войны приехали. Успокойся. Не будет никакой мясорубки.

— Я с тобой пойду! Нет, серьезно. Не хочу я тут сидеть.

— Не бойся. Сюда никто не может войти. Подай фонарик, он на полке.

— Ты же входишь и выходишь, значит, и другие могут, — сказал Добросклонов. — И я тебе без экспертизы могу сказать, кого там убили. Они же вместе на эти могильники поехали. Черт, еще меня с собой звали. Этот Слепой чуть не за руку меня тянул туда! — Он вытер заблестевший лоб. — Ну, спасибо за приют. Нечего сказать, спокойное место. А что с Региной?

— Она в надежных руках, — сказал Гранцов. — Ты успокоился?

— О да, я совершенно спокоен.

— Твоя задача — следить за эфиром. Ничего не выключай. Пусть все их переговоры записываются. Внимательно слушай каждое слово. Что можешь, запиши на бумаге, на технику никогда нельзя надеяться. Особое внимание вирусам.

— Зачем? Мне-то зачем все это?

— Так надо, — сказал Гранцов.

На самом деле так было надо только для того, чтобы Гошка не впал в истерику. Самое бессмысленное занятие лучше, чем паралич страха и отчаяния.

Гранцов воспользовался подкопом, чтобы выбраться за проволоку, не побеспокоив охрану. Аккуратно уложив фанерку поверх ямы и присыпав ее листьями, он подумал: «А дорожка-то уже натоптана».

Пробираясь по ночному лесу, он дошел до рельсов. Тут ему пришлось спрятаться под кустами, пропуская охранников, которые возвращались от могильника. Они шли молча, и только рация вдруг зашипела и что-то спросила раздраженно. «Все в порядке, — ответил охранник, — докатили до упора. Нет, больше ничего не нашли. Да какие там гильзы, не было таких указаний…» Он еще что-то говорил, но Гранцову уже было не разобрать.

Охранник соврал. Они не докатили вагонетку до упора, а бросили на полпути.

Вагонетка представляла собой платформу на колесах, к которой крепился специальный механизм с контейнером. Когда вагонетка подкатывалась к упору, механизм срабатывал, и контейнер переворачивался. И если бы охранники не поленились, то тела коменданта и управляющего уже покоились бы в шахте поверх обломков крылатых ракет с антирадарным покрытием.

Но вагонетка осталась стоять на рельсах посреди леса, не докатившись до могильника. И Гранцов зажал нос и склонился над убитыми, освещая фонариком их лица под коркой запекшейся крови и горестно приговаривая: «Вот тебе и Таиланд, вот тебе и Панама…»

Когда предводительница сказала, что комендант базы отдыхает в Таиланде, Гранцов ей не поверил. Комендант не для того всю жизнь воровал стройматериалы по кирпичику, чтобы тащиться на край света для отдыха. Казенные кирпичики сложились в домик, расположенный в курортном пригороде. Сад, огород, гараж, застекленная веранда. Даже поляк-управляющий, повидавший все райские уголки мира, любил иногда провести белую ночь на той веранде, с неисчерпаемым холодильником и роскошным бильярдным столом фирмы «Даймонд».

Они лежали «валетом», оба с поднятыми руками, словно в последний миг пытались прикрыть голову. Видимо, их заставили улечься в контейнер и потом застрелили. И наверно, убийца собирался сбросить тела в шахту, но не умел обращаться с механизмом.

Вадим Гранцов вернулся в бункер и, не обращая внимания на выжидающий взгляд Добросклонова, раскрыл свой блокнот и зачеркнул еще два кружка.

— Ну, ты и педант, — не выдержал Гошка.

— Как дела? Что в эфире?

— Вирусы не появлялись. В Багдаде все спокойно. Не считая одного бдительного идиота. Его отговаривают, а он не унимается. Вот опять, слушай, наверняка на ту же тему.

— Пятьдесят Первый — Сто Седьмому. Как дела?…Я Сто Седьмой, продолжаю наблюдение. Вроде все тихо… Полста Первый, ты меня демаскируешь, я пока рацию вырубаю, потом поговорим…

— Этот «Сто Седьмой» все возится где-то у бункера. Ты с ним не встретился?

— Придется встретиться.

Гранцов поднялся к вентиляционной решетке.

Он свистнул, и из-за брезента послышался ответный свист.

— Что, не спится, господин полковник?

— Заснешь тут с вами… Слышал про тележку с мертвецами?

— Да.

— Наши думают, что твоя команда в полном составе ушла на лодках. Теперь посвободнее будем дышать. Почему? Потому что завтра с утра начнется. Пойдет процесс. Гаврики начнут возрождаться на глазах. Про убитых знаешь что-нибудь?

— Да. Потом расскажу.

— Между прочим, народ тут на уборке территории нашел кое-что, — помолчав, добавил из-за решетки Сто Седьмой. — Пули автоматные. Калибр «пять сорок пять». Я им объяснил, что это от мелкашки. Чтобы лишнего не подумали.

— Это правильно, — сказал Гранцов. — Дочке что передать?

— Пока ничего. Тебе что-нибудь нужно?

— Спасибо, полковник, у меня все есть.

Добросклонов лежал лицом к стенке, притворяясь спящим. Равномерное посапывание, однако, прекратилось, как только Гранцов плеснул коньяк в два граненых стакана.

— Выпьешь?

— Вот еще, на ночь глядя, — проворчал Гошка, но стакан взял. — За что пьем?

— За упокой, наверно, — Гранцов пожал плечами, — считай, что это поминки.

— Кошмар, — сказал Гошка. — Я же, можно сказать, только что с ними говорил… И вот… Но за что? Кому они мешали?

— Это уже неважно, — сказал Гранцов. — Они уже никому не мешают, для них все кончилось.

— А для нас?

— Лично для меня все кончилось уже давно, — сказал Гранцов и, пригубив, отставил стакан. Поминки при сухом законе получаются до обидного короткими. — Жалко других. Если бы все упиралось только в меня… Да я бы спокойно вышел им навстречу, стреляйте, гады, только не трогайте других!

— Типичная мания величия, — сказал Добросклонов.

Вадим подвинул к себе громоздкий телефонный аппарат и набрал номер Железняка. Несмотря на ночь, участковый поднял трубку сразу, словно и не спал.

— У нас еще два трупа, — сказал Гранцов. — Нашел в контейнере. Из той же серии, пятничные. Можешь организовать следственную группу поскорее?

Железняк обматерил его шепотом, из чего Вадим сделал вывод, что звонок застал его все-таки в постели.

— Короче, завтра уже обещала подтянуться команда из Центрального, — отведя душу, продолжил участковый. — Приеду с ними. Сегодня не могу. Смотри, чтоб там место происшествия не затоптали.

— До твоего прихода их никто не тронет, — пообещал Гранцов.

— Ты там тоже никого не трогай, — попросил Железняк. — Не добавляй мне работы.

Глава 20. Мирное внедрение

Возрождение началось с коллективного труда. Вооружившись вениками и совками, люди в старых джинсах и выцветших майках занимались «уборкой территории». Чувствовалось, что авторы методики хорошо знакомы с практикой пионерских лагерей, и не только пионерских. Это и коту понятно: когда нечего делать, следует хотя бы бороться за чистоту.

Но в Институте Духовной Реабилитации борьба с мусором имела идеологическую, а не гигиеническую основу.

Вадим Гранцов, переодевшись в Гошкины джинсы и майку, незаметно присоединился к цепи уборщиков, когда они проходили мимо колодца. Пообещав Железняку никого не убивать, он решил найти Регину и любым путем увести ее от сектантов.

То, что институт связан с киллерами, не так и плохо. Пока поблизости не видно педика с мерзкой улыбочкой, можно не прятаться. Раз эти сектанты не убили его сразу, при первой возможности, значит, они не убивают. По крайней мере, своими руками. И если повезет, он сможет отбить у них Регину, как отбил брата.

Что значит «если повезет»? Никаких если! Он отобьет ее — и точка.

Но сейчас он не видел ее среди полусонных волонтеров, которые брели, сосредоточенно вглядываясь в траву и песок и иногда наклоняясь — за веточкой, листиком, перышком…

Мир без человека — это хаос. Человек приходит в этот мир, чтобы создать в нем порядок. У каждой вещи есть свое место. У каждого действия есть свое время, — монотонно приговаривал волонтер со шкиперской бородкой. — Вот клочок газеты. Где-то в Сибири росло дерево, но люди уничтожили его, затратили огромное количество труда и времени, чтобы сделать из дерева бумагу, испачкать эту бумагу типографской краской, потом с помощью газеты внести хаос в чье-то сознание и, в конце концов, засорить нашу планету обрывками миллиардов газет

Никто не возражал ему, но никто и не поддерживал. Казалось, он просто размышляет вслух, правда, излишне громко и аффектированно. Банальные экологические причитания, однако, завершились неожиданным выводом.

— Этот клочок газеты превратился в мусор не сейчас, когда я подобрал его с земли. Он уже был мусором, когда еще был газетой. И те, кто делал эту газету, и те, кто спилил то прекрасное дерево — они тоже мусор. Потому что мусор берется из мусора, и производит новый мусор. И планета наша погибнет от мусора, сама станет мусором, потому что мусор неизбывен.

Он замолчал, и цепь двинулась дальше в мрачном безмолвии. На другом фланге кто-то начал новую обличительную речь, такую же монотонную. Гранцов украдкой оглянулся, но и там не обнаружил Регину среди уборщиков.

Его поразило, что никто не смотрел по сторонам. Возможно, они и других-то не видели, неотрывно глядя себе под ноги.

Дойдя до берега, цепь остановилась. Каждый ссыпал свою долю мусора в железную бочку, после чего все расселись на песке у самой воды.

Гранцов тоже сидел среди них, стараясь ничем не выделяться. Как и все, он молча смотрел на озеро, а за спиной раздавались мерные шаги Первой, ритмичное похлопывание ее газетки и плавная речь.

— Каждое прежнее рождение мы получали помимо желания. И каждую прежнюю жизнь нам приходилось прожить вопреки своей воле. Это был порочный круг — через страдания к неизбежной смерти и снова к страданиям…

Через две минуты Гранцов заскучал, через три готов был взвыть, но усмирил свой гнев и просто перестал воспринимать всерьез этот мутный поток религиозного коктейля.

Рецепт. Взять хорошо забытый буддизм разлива 70-х годов, добавить кармы и реинкарнации по вкусу, бросить леденящие кубики грядущей катастрофы и залить сладеньким сиропом детской Библии.

Он смотрел на озеро. Легкий утренний ветер казался ему дыханием Бога. Бог засмеялся, разгоняя полоски ряби по зеркалу воды.

Тем временем Первая незаметно перешла от теософии к более конкретным вопросам. Оказывается, не обязательно ждать смертного часа, чтобы возродиться к новой жизни. К тому же такое возрождение чревато непредсказуемыми сложностями. Гораздо удобнее воспользоваться услугами Института. Возродиться под присмотром специалистов. При этом взять с собой в новую жизнь все самое лучшее из прежнего существования.

Наверно, Гранцов пропустил какую-то сигнальную фразу, потому что все вдруг поднялись уже голые, а он замешкался с молнией. Впрочем, этого никто не заметил, и когда он встал в строй, его руки тут же сплелись с руками соседей. К его глубочайшему разочарованию, оба соседа оказались мужчинами.

Они зашли в воду по колено. Гранцов затаил дыхание, готовясь к обжигающему холоду — но странно, вода не была холодной. Она не была ни холодной, ни теплой. Он ее просто не ощущал.

Все подняли сомкнутые руки к небу и задрали головы. «Вижу!» — простонал кто-то рядом. «Вижу!» — раздался в ответ женский голос. Гранцов посмотрел на перистые облака и ничего особенного не увидел.

И снова он пропустил команду — все разом повернулись и вышли на берег, и он шел среди последних, и свернул вместе с ними в баню, потому что ему показалось — туда свернула Регина.

Все набились в парилку. Тесно усевшись на полки, стоя вдоль стен, сидя на корточках у самой каменки здесь собралось человек двадцать. Мужчины и женщины, костлявые и рыхлые, упругие и дряблые — все разом вспотели и заполнили темное пространство бани неповторимым смрадом. Гранцов не выдержал и потянулся к двери, но его опередил жилистый загорелый мужик. Они выскочили в предбанник и перевели дух.

— Надо было хоть ромашки плеснуть на камни, — сказал Гранцов. — Пот надо ромашкой перебивать.

— Хорошая идея, — сказал мужик, и Гранцов узнал в нем Сто Седьмого. — Решил присоединиться?

— Просто давно не парился.

— Ну, на это не рассчитывай, — сказал Сто Седьмой. — Парятся гаврики, мы тут только для контроля. Их надо два часа подержать для начала, вот и меняемся, по очереди с ними сидим. А насчет ромашки это хорошая идея. Сам доложишь или я?

— Не понял?

— У них порядок такой. Почему? Потому что у кого есть идея, докладывает либо сам, либо через наставника. Я могу быть твоим наставником. Не возражаешь?

— А без доклада нельзя? Нельзя просто плеснуть? Вон в бутылочках у нас уже готовы все настои, — показал Гранцов. — Тут тебе и ромашка, и мята, и пихта, и лаванда. Чего еще докладывать?

Сто Седьмой крепко сжал его колено, когда Гранцов попытался встать.

— Никакой самодеятельности, — сказал он. — Все под контролем. Откуда ты знаешь, как действует ромашка на токсины? Методика отработана. Чтобы ее дополнить, надо все сто раз взвесить. Смотри. Сначала парилка. С потом выходят токсины и шлаки. В обед мы даем витамины, чтобы укрепить иммунитет. И снова парилка. Снова витамины. Но это касается пока только тела. Теперь насчет психики. Мы держим их все время среди нормальных людей. Почему? Потому что у них появляется новый смысл. Они тоже хотят возродиться. Они оставляют наркотики в старой жизни. Они видят, что они ни хуже других, что у других тоже есть проблемы в старой жизни. И вот все вместе они возрождаются и становятся нормальными. Совсем другими людьми становятся.

— Здорово, — сказал Гранцов. — То-то я каждый раз после бани будто заново родился.

— Я не шучу, — сказал Сто Седьмой. — Это все гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Они на самом деле меняются.

— Ты тоже? Наверно, уже внутри стал генералом?

— Я на первом уровне. Еще не готов возродиться. Почему? Потому что анкета плохая. Недавно Второй опять меня срезал, сука. Каждый месяц заполняешь анкету. Девятьсот вопросов. Всегда разные. И тебе говорят, готов ты или нет.

— Я чувствую, что готов, — сказал Гранцов. — Воняет уже и здесь. Пойду на воздух.

— Накинь простынку, я подведу тебя к Восьмой. Она занимается новичками, — сказал Сто Седьмой и добавил вполголоса: — Соберись. Это конь-баба. Расколет любого Штирлица.

Восьмая сидела за белым столиком на берегу и грызла яблоко, черкая карандашом в блокноте. Эту блондинку Гранцов несколько раз уже видел — например, в той комнатке, где все выкладывали свои интимные воспоминания, и где он, освобождая Добросклонова, так грубо обошелся с ее пациентами.

Заметив, что к ней приближаются Сто Седьмой и Гранцов, она повернулась в сторону охранников и кивнула. Тут же подбежали двое — один со стулом для Гранцова, другой с большой чашкой чая.

— Присаживайтесь. Липовый чай хорошо восстанавливает силы после парилки, — сказала она. — Мы принимаем всех, кто приходит к нам по доброй воле. Но вам я особенно рада. Не удивляйтесь, я знаю про вас много, почти все. Мы собирали информацию о персонале. Вы сильная личность, к вам будут тянуться люди. Нам нужен такой человек, как вы.

— А если после возрождения из меня получится что-то другое? — спросил Гранцов, осторожно пробуя чай. Напиток понравился ему, и сразу захотелось пить. Но, вспомнив, как подействовал «чай из лотоса», Вадим отставил чашку.

— Бросьте, — улыбнулась Восьмая. — О каком возрождении вы говорите? Вам это не нужно, вы и так на высоком уровне воплощения. Вам надо беспокоиться не о возрождении, а о самореализации.

— Не думал, что это так уж бросается в глаза.

— Судите сами. Первое. Вас выгнали из армии за пьянство, — сказала она. — Но вы самостоятельно бросили пить.

— Просто не на что было, — он пожал плечами.

— Второе. Вы спецназовец, воевали в Афганистане и в Чечне, но ваша психика не пострадала, у вас нет никакой озлобленности.

— Вот тут у вас неверная информация, — сказал Гранцов. — Я не спецназовец, как вы говорите. Нет такой военно-учетной специальности. Я специалист по автотранспортной технике. Никакого спецназа не существует. Это все журналисты придумали. Газетный штамп, чтобы пугать народ. А командировка в Афган? Была, не отрицаю. Только я там не воевал, а служил зампотехом в заброшенной точке на иранском направлении. Там и боевых-то действий настоящих не было.

— Но в Чечне боевые действия велись, и война там была, этого вы не сможете отрицать. Многие вернулись оттуда с надломленной психикой. А вы — нет.

— Да где вы видели эту надломленную психику? — спросил Гранцов. — Кто надломился, тот там же и пропал. Оставьте вы свои газетные штампы. Сразу видно гражданского человека. Рассуждаете о войне с точки зрения телезрителя. Почитайте лучше книжки по военной психологии. Вам будет полезно.

— Отлично, — она сделала еще одну пометку в блокноте. — Это очень ценная поправка. Тогда давайте уточним еще одну деталь. Возможно, вам будет нелегко об этом говорить, но вы все же постарайтесь отвечать предельно честно. Вам некого стесняться. Поговорим о том периоде, когда вы стали гражданским человеком и злоупотребляли алкоголем. Что было основанием для вашего увольнения?

— Пьянка, — вздохнул Гранцов. — Пьянка с отягчающими обстоятельствами.

— Вы что-то скрываете, — заметила Восьмая. — Насколько я знаю, непьющих офицеров в вашей армии вообще не бывает. Значит, вы натворили и в самом деле нечто экстраординарное. Что именно?

Вадим Гранцов снова задумался, смущенно улыбаясь.

— Что такого я натворил? Да ничего особенного. После Хасавюрта многие ушли из армии, сами знаете. Нет смысла служить неизвестно кому и непонятно зачем…

«Нет, такая формулировка выставляет армию в слишком невыгодном свете, — решил Гранцов. — Не стоит лить воду на мельницу злопыхателей и очернителей».

— Но лично у меня вопрос решился без высоких материй. Напился, подрался, — сказал он виновато. — Да еще и развалил политико-воспитательную работу. Неуставные отношения, самовольные оставления части и так далее. Таким не место в армии.

— Кажется, вы выбросили портрет Ельцина из штабной канцелярии? — спросила Восьмая.

— Ого, — удивился Гранцов. — Опять мимо. Не выбросил, а просто не взял его с собой, когда меняли дислокацию. Но откуда это вам известно?

— Нам все известно. Да, я знаю много о вас, — сказала она значительно. — Поэтому и рада, что такой человек сам пришел к нам. Ваши товарищи поступили глупо, им незачем было бежать. Мы никого не затаскиваем силой. Люди приходят к нам сами. Это наш принцип. Никакой рекламы.

— Так, — сказал Гранцов. — Если мне отказано в возрождении, что вы можете предложить взамен?

— Просто другую жизнь. Вы будете ездить по всему свету и помогать людям. Вы были за границей?

— Вы знаете, где я был.

— Афганистан не в счет, — сказала она. — Значит, не были? Неужели не хочется посмотреть мир?

«Значит, ни хрена вы не знаете, — торжествующе подумал Гранцов. — Не знаете вы про Ливийскую Джамахирию, ни про Эфиопию, тем более — про Сомали. Вы, ребята, мелко плаваете. Залезли, небось, в военкомат. А глубже копнуть слабо!»

— Мне и здесь хорошо, — сказал он.

— А представьте, что есть точно такая же база, но в Африке. Совершенно заброшенная. А мы вас туда пошлем, чтобы ее привести в порядок. Поедете?

Вадим услышал за спиной на крыльце бани утомленные, тихие голоса. Сеанс окончен, и все расходятся. Он напрягся, пытаясь различить в этом гомоне голос Регины, но Восьмая снова отвлекла его.

— Неужели откажетесь от Африки?

— В пустыню не поеду, — заявил он, почему-то вспомнив недавний разговор с Ежиком, который тоже вдруг засобирался в Африку. — В джунгли тоже. Разве что на Мадагаскар?

— Вот видите, — сказала Восьмая. — Даже вас можно чем-то заинтересовать. А если бы вы знали, где работают наши люди! Я, например, совсем недавно вернулась из Венесуэлы. Для нас нет границ.

— Звучит заманчиво, — сказал Гранцов. — Так что вы от меня хотите?

— Вы начнете работать прямо сейчас, — деловито сказала она. — Первое. Вы будете завтракать, обедать и ходить в баню с двумя девочками, которых я вам покажу. Говорите с ними о чем угодно, но сводите все разговоры к необходимости возрождения. Ваша задача — флиртовать на грани фола. Понимаете, о чем я? Рассыпайтесь в комплиментах, приставайте к ним, облизывайте им пятки. В переносном смысле, конечно. Впрочем, действуйте по ситуации. Хорошо, если они в вас влюбятся и начнут ревновать одна к другой. Второе. В свободное время заполните анкету. Предупреждаю, анкета большая, девятьсот вопросов, но ответить надо на все вопросы предельно честно. Предельно честно, повторяю.

— Стоп, — сказал Гранцов. — Есть вопросы, на которые я не имею права отвечать.

— Да нет таких вопросов, — мягко улыбаясь, сказала Восьмая. — Государственная тайна? Так уже нет того государства. Пусть это вас не волнует.

— Не хочу быть уклончивым, — сказал Гранцов. — Но есть еще и военная тайна.

— Да бросьте вы, — засмеялась она. — Кто с вами воюет? Война давно закончилась, и пора признать свое поражение. Ваши танки ушли из Германии и ржавеют в калмыцких степях. Ваши ракеты нацелены сами на себя. Какие такие жуткие секреты вы можете знать в этой бане? Какое такое сверхсекретное оборудование может прятаться в ваших подземельях?

«Откуда она знает о подземельях?» — подумал Гранцов, но не стал возражать.

— И третье, — сказала Восьмая. — Надо определиться с вашим статусом. Назовите любое число после трехсот.

— Миллион.

— Ого, — она снова засмеялась, но уже по-другому. — Я имела в виду числа четвертой сотни. Какой вы, однако, пылкий мужчина. Не ошиблась ли я, доверив вам девочек?

— Кажется, я не давал повода.

— Числа, числа говорят нам больше, чем слова, — сказала Восьмая. — Итак, ваше число будет такое. Триста сорок девять. Запомнили, Вадим Андреевич? С этой секунды вы «Триста Сорок Девятый». А теперь — идите в баню!

Глава 21 349-й отрабатывает завтрак

Здесь не принято было знакомиться, и Гранцов, оглядев еще в бане своих подопечных, присвоил им условные обозначения. Лисичка была с острым носиком и зелеными раскосыми глазами, кожа лица у нее землистая, в темных угорьках. А у костлявой Феи кожа желтовато-прозрачная, с зелеными венами. Свои длинные русые волосы Фея расчесала как русалка, за спину. У Лисички же была короткая стрижка со смешным завитком на шее.

Он знал, как изменятся девочки, когда оденутся после бани, поэтому запомнил только эти приметы, не отвлекаясь на подробности телосложения. Да и особо-то отвлекаться было не на что, как подметил бы мичман Поддубнов.

Оказалось, что на этот раз пациентам приготовили особую одежду. И Лисичка, и Фея облачились в одинаковые розовые балахоны с длинными рукавами. Что-то вроде ночных рубашек до колена, с пояском и шнуровкой на груди. На мужчинах были точно такие же рубахи, но голубые. Все они получили также высокие белые носки и кроссовки.

Теперь пациенты заметно выделялись среди окружавших их волонтеров в джинсах и разноцветных майках. Когда все расселись за столиками для завтрака, Гранцов отметил, что на каждую пару больных приходилось пять-шесть волонтеров. Причем один волонтер общался с пациентами, а остальные держались чуть поодаль. Завтрак «гавриков» состоял из тертой моркови, сухого лаваша и томатного сока. В бумажном стаканчике оказались разноцветные горошинки витаминов. По крайней мере, все называли это витаминами. Гранцов вспомнил о фармацевтической фирме, которая делила с Институтом московскую прописку, смял стаканчик вместе с содержимым и сунул в карман джинсов: он надеялся когда-нибудь сдать эти таблетки на анализ.

— Правильно, — сказала Лисичка, его подопечная, — лично я тоже в гробу видала эти таблетки.

— Ну и глупо, — сказала Фея, запивая витамины соком.

— Хуже, чем зэки, тут сидим. Я за всю жизнь ни в одном лагере не жила, куда только меня не пристраивали. Убегала и все. Не могу жить в лагере. Из Польши убежала, из международного лагеря, до самой границы доехала автостопом.

— Здесь не Польша, — заметила Фея.

— Это точно, — злобно огляделась Лисичка. — Менты кругом, колючка, хрен убежишь. Знать бы хоть где мы. А то сначала Псков, потом турбаза, потом вертолет. Может, мы вообще где-нибудь в Уренгое?

Гранцов слушал их, незаметно оглядываясь. Регина сидела далеко от него с двумя сутулыми переростками. Она что-то говорила, поворачиваясь то к одному, то к другому, а они тупо смотрели на ее маленькую острую грудь под полупрозрачной майкой.

Когда Вадим встал из-за стола, вместе с ним поднялись две его девочки. Они отошли в сторонку и присели на скамейку под стеной штаба, а еще трое волонтеров бесшумно подошли сзади и встали за углом.

— Подумаешь, супер-пупер-методика, — сказала Лисичка. — Нашли на ком опыты ставить. Я им не наркоманка какая-нибудь.

— Это не опыты, — сказала Фея. — Миллионы людей были спасены методикой.

— Да меня-то что спасать, — фыркнула Лисичка. — Спасибо папочке, пристроил в блатное местечко. И все из-за одной сигаретки, бляха-муха! Нашел у меня в кармане косячок, и пошло-поехало. Ему же не втолковать, что человек может чисто для понта с собой носить всякую херню. Ну, угостить там знакомого, ну, поменять на что-нибудь. Я ж ведь чистая, как слеза пионерки, я даже пива не пью, одно «перье»! На кой хрен мне ваша методика, мать ее перемать!

— А дорожка на венах у тебя тоже от «перье»? — насмешливо спросила Фея и тут же отскочила, увернувшись от пощечины.

— Убью сучку! — завизжала Лисичка, кидаясь вперед, и Вадиму пришлось обхватить ее и прижать к стенке. — Порву падлу позорную!

Она в ярости молотила ладонями по стене, но при этом ни разу не ударилась об нее затылком. И еще Вадим чувствовал, что она отнюдь не яростно толкает его своей упругой маленькой грудью. Толкает, но не отталкивает. Под балахоном у нее больше ничего не было, и он ощущал на своей груди горошинки ее сосков. Он немного отступил, но и она оторвалась от стенки и снова с игривой силой смяла об него свою грудь, а потом прижалась горячим животом.

— Пустите меня! — выкрикнула она, прижимаясь еще теснее.

— Да хватит тебе, — беззлобно проговорила Фея. — Перед кем выделываться? Вот, полюбуйся.

Она подтянула кверху широкий рукав и показала цепочку черных точек на внутренней стороне своего предплечья. Лисичка сразу смирилась и опустила руки.

Вадим отступил от нее, и тут же Фея прижалась к нему сбоку и обняла за талию.

— Ничего, девушка, мы тут все такие, — сказала она сочувственно и снизу вверх заглянула в глаза Гранцову: — Только ты не такой, верно? Ты нас вытащишь? Тебе ведь за это деньги платят? Можно, я буду звать тебя Кевин? Ты похож на Кевина Костнера в «Телохранителе».

Лисичка подскочила к нему с другого боку и тоже обхватила, но за бедра. Ему не оставалось ничего иного, как обнять обеих за плечи и такой тесной компанией двинуться к берегу озера. Там они уселись на перевернутую старую лодку.

Гранцов помнил инструкцию. Флиртовать. Рассыпаться в комплиментах. «Да за кого они меня принимают? — подумал он. — От моих солдатских комплиментов девчонки, пожалуй, удерут к другому наставнику». Он искренне пожалел, что не умеет флиртовать, потому что обе девчушки ему нравились. Да и как может не понравиться юное создание, которое игриво прижимается к тебе упругим полудетским телом? Столь же трудно оказалось начать беседу о возрождении, как того требовала Восьмая. Но здесь он мог рассчитывать на помощь двоих волонтеров, которые непринужденно подсели рядом на песок. Эти и подскажут неопытному собрату нужные слова, и заткнут ему рот, если он начнет говорить ненужные.

Но слова словами, а дело делом. Вадим заметил, что Регина со своими переростками устроилась как раз у колодца, который вел в подземный ход. Она сидела на траве, опираясь спиной о крышку погреба, а оба ее пациента разлеглись на его покатом боку.

Если подойти к ним поближе, все можно сделать за считанные секунды. Вырубить или просто распугать посторонних, спрыгнуть вниз и задраить за собой переборку. Дождаться ночи. И часа в два, когда наступит недолгая темнота, выбраться через подкоп. Хорошо, что Регина такая тоненькая, с ней и в туннеле будет нетрудно, и подкоп ей как раз по размеру.

Пока Гранцов рассчитывал план побега, Лисичка и Фея увлеклись детским спором на тему «чей папа круче». Недвижимость, акции, автопарк и степень родства со всеми ветвями власти оказались примерно равными. И тогда в ход пошли другие аргументы. Лисичкин папа построил где-то церковь, а отец Феи регулярно «отстегивал» на восстановление храма в Москве.

Гранцов заметил, что волонтеры прислушиваются к спору девчонок, поглядывая при этом на него. Согласно инструкциям, он должен был свести разговор к необходимости возрождения — но его гораздо больше беспокоило то, что Регина вдруг встала с крышки колодца, и ее подопечные тоже поднялись с травы. Держась за руки, все трое отошли от колодца. Регина зашла за угол медсанчасти, а переростки опустились на траву в тени караульной вышки.

«Куда она ушла? Она не может отлучаться от своих подопечных. Они ждут ее. Значит, она вернется сюда, под вышку. Лишние десять секунд, — рассчитал Гранцов. — Ничего, лишь бы они оставались на месте».

— Я тоже отдавал деньги на храм, — вступил в разговор волонтер со шкиперской бородкой. — И что? Что я имел с этой синагоги, кроме головной боли?

— Вкладывают деньги в церковь, чтобы откупиться от Бога, — сказал второй. — Раньше индульгенции покупали. Отстегнул червонец, и греши себе дальше.

— Греши, не греши, а завтра какой-нибудь идиот нажмет красную кнопку, и всем конец, и грешным, и безгрешным, — сказал Шкипер, поворачиваясь к Гранцову.

— Безгрешных нет. Просто кто-то исчезнет, а кто-то возродится, — сказал второй и тоже глянул на Гранцова.

— Никто не исчезнет, — сказал Вадим Гранцов, стараясь не глядеть в сторону медсанчасти, откуда должна была появиться Регина. — Без разбору, хорошие и плохие, все там будем. А у Бога все живы.

— Так уж и все? А тогда какой смысл быть хорошим? Если все равно возродишься, — сказал Шкипер. — Тогда бы все жили в свое удовольствие.

— А все и так живут в свое удовольствие, — ответила ему Фея. — И правильно делают. Только другим не мешай жить, и всё.

— А если другие воруют, убивают, насилуют? — спросила Лисичка. — Им не мешать?

— Кто ворует, тот мешает жить другим, — рассудил Шкипер. — Значит, если ты его остановишь, ты поможешь другому.

— Как ты его остановишь? — поинтересовался Вадим. — Руку ему отрубить?

— Для того и существует государство, полиция, суд…

Вадим усмехнулся, и оба волонтера вместе с девчонками уставились на него выжидающе. Чтобы не вызывать подозрений, надо было говорить.

— Суд существует не только для воров, — сказал Вадим и передвинулся так, чтобы собеседники не перекрывали обзор. — Для всех. Вор ответит за свой грех. Каждый из нас ответит за себя. За каждый свой поступок. В общем, все это давно открыто, тут не о чем спорить. Есть такой устав внутренней службы. Называется «Заповеди».

— Мы глубоко уважаем любые религиозные взгляды, — сказал Шкипер. — Но ни одна религия не дает человеку спасения при жизни. Да, христианство обещает вам спасение и вечную жизнь, но только после смерти. И наказание за все грехи, тоже после смерти. Вот именно в этом и заключена причина полной несостоятельности христианской морали. Ведь простой человек всегда рассчитывает на эту жизнь больше, чем на царствие небесное. Никто не знает, что там, за гробом. Нет свидетелей. Никто еще не возвращался оттуда и не рассказывал…

— Если вы так уважаете религиозные взгляды, то называйте их верой, а не «взглядами», — перебил его Гранцов. За слова о «несостоятельности» можно было бы и в глаз дать, но он сдержался. — Да, оттуда никто не возвращался. Но не забывайте, что на показаниях четырех свидетелей уже основана вера миллионов людей.

— Каких свидетелей?

— Матфея, Марка, Иоанна и Луки. И кстати, христианство не обещает, что наказание будет только после смерти. Так что особо не расслабляйтесь. Да, и еще. Спасения после смерти тоже особо не ждите. Вы удивитесь, но спасутся очень немногие.

— Минутку, — остановился Шкипер. — Мы вообще-то начали говорить на другую тему, но такие тезисы нельзя оставлять без антитезиса. Как это вы утверждаете, что не все спасутся? Разве ваш Бог не самый гуманный, не самый добрый, не самый справедливый?

— Нет, — усмехнулся Гранцов. Этот Шкипер явно напрашивался. Он просто провоцировал терпеливого христианина, и Вадим мысленно перекрестился, отгоняя искушение. — Наш Бог не самый добрый. Он справедлив, но не по-человечески.

— Не будем спорить, — сказал второй волонтер. — Тем более что даже Христос призывал верующих возродиться при жизни.

— Да разве я спорю? О чем тут спорить? Бог существует только для тех, кто в него верит. А суд — он будет для всех, и верующих, и неверных. Вот и все.

— Тогда причем тут возрождение? — спросила Фея.

— Возрождение поможет человеку избежать суда, — объявил Шкипер. — В новой жизни человек будет свободен от своих старых преступлений.

«Зачем я теряю время на пустые разговоры? — ругал сам себя Вадим. — Кому тут нужны мои проповеди? Регина, куда ты пропала? Милая, выходи скорее, я уже не могу их слушать».

— Значит, Институт, получается, лучше относится к людям, чем сам Бог? — спросила Фея.

— Да, лучше, — гордо ответил Шкипер. — Мы заботимся о земной жизни. Потому что самое дорогое у человека — это жизнь. Жизнь на земле.

— А знаете, что такое земля? — не выдержал Гранцов. — Как сказал один умный человек, земля создана как преддверие ада с первоначальными казнями для преступных. Вы только оглянитесь по сторонам и легко увидите эти казни. Но Спаситель сделал ее преддверием рая. Для тех, кто идет за ним.

— Это типичный христианский шовинизм, — возмутился Шкипер. — Что же, буддисты не попадут в рай?

Гранцов пожал плечами.

— Кевин, Кевин, ты меня запутал, — Фея теребила его за палец. — Зачем я должна возрождаться? Чтобы остаться в этом предбаннике ада?

— Это надо спросить у тех, кто тебя сюда привез, — ответил Гранцов и встал, чтобы подойти к медсанчасти.

Когда Регина появится из-за угла, он уже будет рядом. Просто возьмет ее за руку, и они побегут. Это будет неожиданно для всех. Несколько секунд эти философы-самоучки будут моргать и смотреть им вслед, пока сообразят, что делать.

Но оба волонтера встали одновременно с ним и преградили ему путь. Они смотрели на Вадима так, будто были готовы заломить ему руки и сказать: «Пройдемте, гражданин!» Глядя поверх их сомкнутых плеч, Гранцов увидел, что переростки вдруг торопливо встали на ноги.

Он шагнул к ним, увидев, что они направились к медсанчасти. Охранник открыл перед ними дверь, пропустил внутрь и встал на пороге, чему-то улыбаясь и качая головой.

— Пройдемся еще, пташки, — Гранцов повернулся и протянул руки, поднимая своих девчонок.

Они снова обнялись и пошли вдоль обрыва, и волонтеры двинулись за ними, негромко обсуждая различные оздоровительные системы.

— Кевин, ты это серьезно? — тихонько спросила Фея. — Нет никакого возрождения? Если я не верю, то мне конец?

— А кто тебе мешает верить?

— А страшно, — просто ответила девчонка. — Если все это правда, насчет «не укради» и так далее, то я буду гореть, как пионерский костер.

— Надоели все, — озлобленно сказала Лисичка. — Все равно все живут как хотят, и боятся только, что их отстрелят или заложат. Ну, еще сифилиса боятся. Ну, еще…

Ее прервал звон разбитого стекла. Все оглянулись. В окне санчасти мелькнуло испуганное лицо.

— Там что-то интересное делается, — сказала Фея.

— Сами разберутся, — ответил Шкипер.

Гранцов знал, как попасть в санчасть через пожарный выход, который никогда не запирался, а был просто опечатан. Он сорвал бумажку с подписью покойного коменданта и распахнул заскрипевшую дверь.

— Назад! — скомандовал Шкипер и схватил его за руку. — Не вмешиваться!

— Понял, — покорно сказал Гранцов, но второй волонтер тоже схватил его руку и попытался заломить за спину.

В коридоре санчасти кто-то пыхтел и возился. Слышны были глухие удары.

Гранцов с повисшими на нем волонтерами прошел в коридор и увидел Регину. Она сидела верхом на своем подопечном, запустив ему пальцы в волосы. Голова парня ритмично билась об пол. Но как-то слишком слабо, на взгляд Гранцова.

— Ну вот, а вы говорите «не вмешиваться», — сказал он Шкиперу. — Тут человека убивают.

Второй волонтер подскочил к Регине и пнул ее в плечо, свалив на пол. Он попытался поднять прыщавого переростка, но сам рухнул поперек него, получив от Вадима хорошую «йоку[7]» под ребра. Вторым ударом ноги Гранцов свалил Шкипера, хотя тот ему не мешал. Но мог и помешать. К тому же он все-таки давно напрашивался…

Регина встала, пытаясь запихнуть груди в разорванную майку.

— Очумели мальчики, — прошептала она, — вот глупенькие…

— Да ладно тебе, — сказал ей Гранцов. — Некогда марафеты наводить.

Он заметил движение сзади, увернулся и перехватил чью-то руку. Рука хрустнула, когда ее владелец грохнулся об пол.

— Уходи, уходи, не смотри на меня! — закричала Регина, закрывая лицо ладонями.

— Без тебя не уйду, — Гранцов подхватил ее на руки и побежал к выходу.

Ему надо было добраться до колодца, потому что все остальные подземные проходы в бункер были наглухо задраены. Он бежал, прижимая невесомую женщину к груди, и следил за действиями сектантов. Только один из них мог ему помешать — он кинулся наперерез, вытянув вперед руки и хватая пальцами воздух. Но тут Лисичка нырнула сектанту в ноги, и он рухнул на песок.

Колодец был уже в десяти шагах, когда Регина вдруг с неожиданной силой толкнула Вадима в грудь и вырвалась из его рук.

— Давай за мной! — Гранцов потянул ее за руку к колодцу. — Спустишься первой, я прикрою… Ты куда?!

Не отвечая ему, она рванулась прочь, в сторону набегающих охранников.

— Заморочили голову человеку, — проговорил Вадим, сгреб ее в охапку и побежал дальше, отворачивая лицо от ее слабых пощечин.

— Пусти! Не хочу! Не хочу! — повторяла она.

— Ничего, вылечим, — приговаривал он.

Но охранники уже виднелись и с флангов. Они хорошо бежали, быстро и бесшумно, и в руках у них были не рации, а резиновые дубинки. Гранцов остановился. Охранники — это тебе не мягкотелые интеллигенты. Эти не раздумывая спрыгнут в колодец за ним, и ведь догонят в туннеле, и найдут проход к бункеру.

Он бережно поставил Регину на ноги, стянул с себя майку и отдал ей. Он еще успел поднять руки и шагнуть навстречу набегающим с резиновыми «демократизаторами».

— Все в порядке, ребята, — сказал он.

Но у них было иное мнение. Точнее, у них был приказ. И они его принялись исполнять. А ему оставалось только кататься по земле, прикрывая лицо и пах. Вообще-то лежачего не бьют, особенно дубинкой, потому что это неудобно — приходится наклоняться. Но им, наверно, было строго приказано пустить в ход именно дубинки.

Гранцов стонал, вскрикивал и завывал, силясь передать всю гамму ощущений, которые должен был сейчас испытывать. Изображая нечеловеческие страдания, он не боялся переусердствовать, потому что пару раз дубинка и вправду зацепила незащищенную ключицу. Остальная молотьба пришлась по мышечной броне. Гранцов знал, что после таких ударов останутся жуткие синяки, зато будут целы кости и внутренние органы. Кататься мячиком его когда-то научил один кубинец, негр. «Дня через два я и сам буду почти таким же черным, как Луис», — подумал Гранцов и замолк, издав предсмертный хрип.

Когда они приказали ему встать, он не смог разогнуться. Кто-то схватил его за волосы и помог подняться. Скрючившись и качаясь на полусогнутых ногах, Вадим заметил за спинами молотильщиков своего недавнего оппонента в богословском споре, Шкипера. Тот прорвался из-за кольца охранников и попытался влепить пощечину. Удар получился обжигающим, но слабым. Вадим Гранцов не отказал себе в удовольствии подставить вторую щеку. Шкипер ударил и по ней, неосторожно приблизившись. Тут-то Гранцов и разогнулся, задев лбом подбородок Шкипера.

Раздался треск. Гранцов испуганно схватился за лоб, а бедный сектант вытянулся по стойке «смирно», да так и обрушился.

— Артист, — сказал Сто Седьмой. — Ну, артист, на сегодня хватит. Давай в карцер. Сам пойдешь или помочь?

— Что-то не помню я никакого карцера, — сказал Гранцов, облизывая занемевшие соленые губы. — Не было в Советской Армии таких слов.

— Здесь тебе не Советская Армия, — беззлобно сказал какой-то охранник и хлестнул его дубинкой по спине.

Глава 22. Карцер

Карцером оказался дровяной сарай. Наверно, у строений тоже своя «карма», подумал Гранцов. Недаром Поддубнов именно сюда посылал нарушителей дисциплины.

Гранцов распластался на теплых поленьях, пытаясь представить, как они впитывают его боль. Больше всего досталось спине. Он знал, что завтра будет еще больнее, если сейчас не отлежаться. Покой, холод, давящая повязка и возвышенное положение ушибленного места. Он усмехнулся — единственное не ушибленное место находилось между ног.

Для него не составило бы никакого труда прямо сейчас убежать из этого «карцера». Выбраться через окно на крышу, спрыгнуть на голову часовому и в очередной раз воспользоваться подкопом под ограждением. Для смеху можно было бы и самого часового прихватить с собой, если тот не окажется слишком толстым.

Но ведь он остался на базе, чтобы уйти отсюда с Региной. И он уйдет отсюда с Региной. Ночью, как и планировалось.

Кроме того, в бункере его ждет Гошка. Наверно, он все еще следит за эфиром и скрупулезно записывает позывные и краткое содержание радиоперехватов. И наверно, уже беспокоится за брата. Сколько он сможет там продержаться? Тушенка и хлеб у него есть, имеется и коньяк. Продержится, успокоил себя Гранцов.

«Нам бы только день простоять, да ночь продержаться. Интересно, принято ли у сектантов кормить пленных? Лучше бы они меня покормили, — подумал Вадим. — Потому что от голода люди становятся слишком жестокими. А когда я выберусь отсюда ночью, у меня не будет никакого желания заботиться о здоровье тех, кто попадется под руку».

Он решил использовать свое заточение так же, как использовал когда-то в юности гауптвахту — чтобы выспаться. Хорошо бы еще почитать перед сном… Осторожно, чтобы не рассыпать, он достал из кармана джинсов измятый бумажный стаканчик с витаминами. В другом кармане он нащупал сложенную анкету на тончайшей бумаге.

Вопросы были напечатаны мелким шрифтом, и для ответов были приготовлены два квадратика. Заштрихуешь левый — значит, «да». Правый — «нет». Очень удобно обрабатывать. Отвечать труднее. Гранцов призадумался.

Вопрос 19: «Лучше отдыхать в палатке на берегу озера, чем в отеле на берегу моря». Да или нет?

Что за идиотский вопрос. Какая разница, где отдыхать?

Вопрос 211: «Я чувствую, что за мной следят». Кстати, следят ли? Гранцов прислушался и различил редкие ленивые шаги вдоль стены сарая. Да, я чувствую, что за мной следят. И больше того, я чувствую, что меня хотят убить. И даже еще больше — меня уже убивают. Причем уже почти убили.

Он скользил взглядом по строчкам, иногда останавливаясь на забавных опечатках. Два вопроса не могли оставить его равнодушным.

Вопрос 440: «Вы связаны с органами разведки (контрразведки) в настоящем или в прошлом».

Вопрос 530: «Вы служили в организациях с высокой секретностью».

«И не лень им было придумывать и писать остальные 898 вопросов? — подумал Вадим Гранцов. — Для маскировки хватило бы и сотни. Отбрасываем шелуху, читаем «да», «да» — и начинаем разработку. А бедные простаки мучаются, стараются предельно честно отвечать, снятся ли им пришельцы…»

Часы остановились, и он мог следить за временем по смене охранников. Голод прошел сам собой, осталась только жажда. Он подумал, что где-нибудь под крышей могла накопиться дождевая вода, и полез на чердак, хромая на все четыре конечности.

Воды он не нашел — к сожалению, крыша сарая была в идеальном состоянии. Зато нашел расчищенное место перед слуховым окошком, отпечатки чужих кроссовок на пыли и сигаретный пепел. Из окошка он увидел охранников у ворот и на крыльце штаба. Видны были сектанты, сидящие на берегу, и Первая, которая прохаживалась за их спинами.

«Вот, значит, для чего рыли подкоп, — догадался Гранцов. — Кто-то следит за базой. Сектанты вырубили сигнализацию, и теперь любой может пробраться из леса в сарай и отсюда спокойно наблюдать. За чем наблюдать? За купанием голых придурков?»

Оглядывая дощатый пол, он заметил, как что-то блеснуло в углу. Там оказался обрывок какой-то целлофановой обертки. Сигаретная? Непохоже. Что же могло быть внутри? Он расправил обрывок, прикидывая первоначальный размер. Небольшая коробка конфет?

Нет. Видеокассета.

Отсюда не просто наблюдали, а еще и снимали на видео. Причем совсем недавно. Ни окурки, ни целлофан еще не покрылись пылью.

Он услышал, как внизу один охранник сказал другому:

— Пойду смотреть бесплатный стриптиз.

— Надоело, — сказал второй. — Были бы телки приличные, а то набрали доходяг. А чего они в небе видят, не знаешь?

— Ну, ты даешь, — сказал первый. — Надо ждать, пока в небе не появится крест. Как только увидишь крест, значит, готов, можешь начинать возрождение. Ты что, еще не видел? Так пошли, постоишь поближе, увидишь. Лично я уже раза три видел.

— Крест? И какой он?

— Разный бывает. Сначала не врубился, думал, самолет. Такой маленький, сверкающий. В другой раз как будто дымом нарисованный. Пойдешь?

— А этого партизана охранять?

«Иди, иди, — подсказывал ему Гранцов, напрягая всю свою телепатическую силу. — Иди искать знамение небесное, в нем твое спасение».

— Нет, не пойду. Если что, мне Второй матку вывернет, — сказал охранник, и Гранцов еще раз убедился, что телепатия просто фокус.

Он спустился к своим бревнам и снова разложил на них ушибленные места, чтобы вздремнуть. Прошло еще часа четыре, и низкое солнце уже запустило свои косые лучи в полумрак сарая, когда, наконец, заскрипела дверь.

— А тут довольно мило, — сказал сектант, которого Гранцов раньше не видел, голубоглазый брюнет с холеными усиками, в алой тенниске и длинных белых шортах. Казалось, он только что с корта. — Для карцера так слишком мило. Слишком сухо, слишком светло. Никаких крыс, наверно. Одни белки прыгают. Очень мило, очень.

— Вадим Андреевич, вы не хотите встать, когда с вами говорят? — спросила Восьмая.

Гранцов отвернулся.

— Ну, как хотите, — сказала она. — Ваше поведение только подтверждает первоначальную характеристику. Вы опасная личность. Мы вас проверяли и убедились в этом. Вы опасны для людей. Нам просто придется вас изолировать, чтобы вы не мешали нам работать.

— Собирайтесь, — сказал «теннисист». — Вас отвезут домой. Я приношу свои извинения от лица Института за этот неприятный конфликт. Вам будет выплачена компенсация. Пятьсот долларов.

Гранцов не собирался разговаривать с ними. Но дело приняло неожиданный оборот, и он поднял голову.

«Наверно, они нашли новых исполнителей, — подумал он. — И хотят меня убрать где-нибудь по дороге. Очень хорошо. Я готов. Вот только котомку прихвачу».

— Один я не уеду, — сказал Гранцов. — У вас осталась женщина, ее зовут Регина Казимировна. Она поедет со мной.

— Не надо ставить нам условия, — мягко попросила Восьмая. — Вы уедете, а Регина… Она сама сделала свой выбор. Можете спросить у нее. Мы позволим вам проститься.

«Проститься? Спасибо и на том. Мне больше от вас ничего и не требуется. Только подпустите к ней, а дальше я сам все сделаю», — подумал Гранцов.

— Где ваши личные вещи? Вам их принесут.

— Не надо, я сам схожу за вещами, — сказал он. — А когда я смогу получить обещанную компенсацию?

— Когда вам будет удобно, уважаемый Вадим Андреевич, — сказал «теннисист». — Созвонитесь с бухгалтерией института, вам все объяснят.

Гранцов спрыгнул с поленницы и повертелся на месте, разминая затекшие мышцы.

— Я готов. Только котомку прихвачу.

— Вы так и поедете, голый? — насмешливо спросила Восьмая.

— Что поделаешь, пришлось отдать последнюю рубаху. Вы уж позаботьтесь, чтоб Регина у вас голая не ходила, — попросил Вадим. — А то в прошлый раз просто какие-то эротические сцены наблюдались…

— Не волнуйтесь, — перебила его Восьмая. — Она не будет нуждаться ни в чем. Ваша Регина оказалась замечательным медиком. Она верит, что нужна людям, и больше ей ничего для счастья не требуется. Но вам этого не понять.

— Где уж мне, — согласился он. — Дайте полчаса на сборы. Вы не забыли, что я могу с ней попрощаться? Где мне ее найти?

— Она сейчас с больными, — сказал «теннисист». — Но нам придется пойти с вами. Без сопровождения вы теперь не сделаете ни шагу.

— Это называется не сопровождение, а конвой, — поправил его Гранцов.

Они дошли до бункера, причем охранники вытягивались перед ними, и Гранцов понял, что щеголеватый «теннисист» и есть тот самый «Второй», которого все боятся.

— Дальше я пойду один, — сказал Гранцов. — Там у нас такой бардак… Честное слово, я вернусь. Даю гарантию.

— Никаких гарантий в наше время, — сказал Второй, изучая дверь. — У вас ключ? Или есть код?

— Нет. У нас, как в сказке про Красную Шапочку. Помните? Дерни, внученька, за веревочку, дверь и откроется.

— Не вижу никакой веревочки. — Второй уступил Гранцову место у двери.

Запертую дверь бункера можно было открыть только изнутри. А снаружи среди веток засохшего куста висел неприметный тросик. Потянув за него, Гранцов раскрутил запорный маховик и открыл дверь. Это было одно из изобретений Керимова.

«Надо будет приспособить кодовый замок, — подумал Гранцов. — Хорошая идея, между прочим. Наверно, у них там все примерно так же, только с кодовым замком».

Второй вежливо придержал его, как только дверь открылась, и первым перешагнул порог. Люк, ведущий в КП-2, Второй открыл самостоятельно. За что и был награжден неожиданным подарком.

— Димка! Ты где шляешься! — закричал Добросклонов и швырнул во Второго пустую бутылку.

Тот присел, уклонившись, и бутылка разбилась об стену. Гошка бессильно уронил голову на стол.

— Я не успел вас предупредить, — сказал Гранцов.

— Ничего, ничего. Есть еще люди на объекте?

— Больше никого.

Гранцов оттащил брата от стола и уложил на койку. Бросил взгляд на электронные часы, мигающие над пультом, и завел свои, выставив, наконец, точное время. Не выдержав, он запустил ложку в банку с тушенкой и отломил ломоть хлеба.

— А что это за аппаратура? — спросил Второй, оглядываясь. — Приемники древние. Кажется, 323-я модель? Магнитофончики проволочные, черт побери, каменный век! И вы на этом работали?

— Мы и сейчас работаем, и неплохо, — сказал Гранцов.

Он с сожалением оглядел дно опустевшей банки и метнул ее в ящик, который стоял между стеллажами с аппаратурой. Пока банка летела, кувыркаясь, Вадим провожал ее взглядом и думал.

Военные приемники, установленные на стеллажах, были похожи на что угодно, только не на радиоприемники. Но этот «любитель» их сразу распознал. И в каком таком радиокружке мог встречать он военный магнитофон, в котором вместо обычной ленты была тончайшая проволока? Возможно, в армии он был связистом. В какой армии? Черт возьми, Регина же ясно говорила, что этот «Второй» — американский психолог. Хорошо. Сейчас он американский психолог. Но, допустим, родился в Союзе. Отслужил. Потом эмигрировал с родителями, допустим, в Израиль. Перебрался в Штаты. Стал психологом. Но любовь к советскому радио оказалась неистребимой. Ну что? Что будем делать с этим радистом-любителем, майор?

Банка со звоном провалилась в ящик.

— Собирайте вещи, — сказала Восьмая, поглядывая на часы. — Наверно, будет лучше, если второго товарища мы отправим вместе с вами. На этой же машине. Помогите ему собраться. Надеюсь, сборы не слишком затянутся?

Они ушли, оставив у открытой двери бункера двоих охранников.

Глава 23. Прерванное прощание

Гранцов потеребил Гошку за нос, и тот моментально открыл глаза и приподнялся на койке.

— Т-т… Ты ж-жи-живой! — с трудом выговорил он.

От него так несло, словно он не пил коньяк, а купался в нем. Гошка яростно растер уши и сел на койке, встряхиваясь всем телом.

— Я-то живой, — сказал Гранцов. — А ты вот — не очень. Чего это ты так расслабился? Давай собираться, у нас только полчаса.

— Расслабился? Я? Да я поминки по тебе уже справил! Ясное дело, тебя грохнули! И ты лежишь вместе с остальными, кого тоже… А следующим — меня! Они убьют всех, понимаешь? Всех нас!

— Умойся, — попросил Вадим. — Ты мне нужен за рулем. Сейчас поедем домой.

— А Регина?

— С нами поедет.

Гранцов забрался под стол и вытянул оттуда спрятанную котомку с автоматом. Сектанты не оставили ему выбора. Забрать Регину можно только силой. Вполне возможно, что ее придется скрутить и насильно затолкать в машину. Для этого ему понадобится напарник, который будет держать сектантов на мушке. Если они так стремятся к выживанию, то один лишь вид оружия должен их просто парализовать. Вот только можно ли доверить Гошке ружье, даже незаряженное?

Добросклонов шумно плескался над раковиной, обливаясь холодной водой и нещадно растирая виски. Он повернулся, приглаживая всклокоченные волосы:

— Ты извини. Я свинья. Я последняя свинья. Но пойми…

— Уже понял. Ты свинья. Ну-ка закрой глаза. Вытяни руки вперед. Пальцы расставь.

Добросклонов послушно, хоть и немного заторможенно, выполнил команды. Пальцы дрожали, но все же он не терял равновесия.

— Дим, я справлюсь, — тихо говорил он, не открывая глаз. — Думаешь, я никогда не ездил пьяным? Ты только помоги сесть за руль, и я поеду на автопилоте. Даже лучше, чем трезвый, потому что гаишников буду бояться.

— Посмотрим. Давай, собери, что тебе нужно отсюда. Мы сюда не скоро вернемся.

Гранцов оглядел стол, собрал разбросанные листки, бегло прочитал записи. Судя по всему, Гошка добросовестно следил за эфиром, пока избыток коньяка не свалил его.

— Ну, прости меня, — не унимался брат. — Думаешь, мне легко? Я же просто убить себя готов, такая я свинья. Это я во всем виноват. Из-за меня того поляка убили, с комендантом. Все из-за меня.

— Причем здесь ты? — Гранцов почти не слушал его. Финку в ножны, складной нож в карман, фонарик, патроны для двустволки… — Скажи лучше, куда флягу подевал?

— Да вот она, твоя фляга. Нет, ты не представляешь, как я перед тобой виноват…

— Набери воды, и я все прощу.

Гошка подставил горлышко фляги под кран:

— Помнишь, я рассказывал тебе, как Регина познакомила меня с этими «академиками»? Они хотели просто арендовать у меня часть офиса. Ну, а между делом говорили о возможных совместных проектах. Искали подходящую заброшенную деревушку или остатки военного городка для того, чтобы построить там центр реабилитации наркоманов. Понимаешь, за ними чувствовались большие деньги и большие связи. Я же посредник, я всегда вижу, где пахнет солидным процентом…

— Набрал? Прицепи к поясу, — приказал Гранцов. — Пускай вода будет у тебя. Скоро понадобится.

— Подходящей деревушки у меня не было, — продолжал Гошка, неловко продевая ремень в петлю на чехле фляги. — Зато был одной брат не какой-то вполне заброшенной «точке» где-то неподалеку. Там, на «точке», и жилые помещения, и хозяйственные постройки, и даже, по твоим рассказам, хорошая большая баня. Вот только добраться туда очень трудно. Никаких дорог. Только вертолетом или вездеходом. А «академики», наоборот, обрадовались. «Нам, говорят, это подходит как нельзя лучше! Скорее рассказывайте, где это место?»

— Ну, и что ты им мог сказать? — спросил Гранцов, заправив тельняшку. — Ты же не знал, где я работаю.

— Я им так и ответил. Мол, не знаю. Но знаю номер телефона, через который с тобой можно связаться. Они опять обрадовались: «Нам больше ничего и не нужно. Скажите нам любое число, просто номер вашей машины, и через два дня мы вам назовем день рождения вашей тещи». Они не шутили. Ну, тут я сориентировался, что владею всеми козырями, и перевел разговор на другую тему. Поговорили о моем проекте «Протеин для Севера». Ты представляешь? За десять минут непринужденной беседы проект превратился в безупречный бизнес-план с подробнейшим финансовым обоснованием. Тогда я случайно вспомнил, что до сих пор не сообщил им твой телефон. И… И сообщил. Через несколько дней после этого разговора я уже держал в руках увесистый пакет, в котором лежали шестьдесят тысяч наличными и все необходимые документы для моего проекта. Вот как все удачно получилось…

Гранцов слушал его, неподвижно застыв с робой в руках. Он собирался натянуть ее не плечи, и уже просунул одну руку в рукав, но слова Гошки заставили его замереть.

— Да, удачно… Хорошо, что нас никто не видит, — задумчиво произнес Вадим. — Понимаешь, за такие вещи ведь морду бьют.

— Ну так бей! — вскричал Добросклонов. — Я не обижусь. Даже спасибо скажу! Врежь мне как следует!

— Поздно. — Гранцов застегнул робу и одернул ее вниз. — Раньше тебя надо было бить. А теперь поздно. Да ты не расстраивайся. Тебя еще стукнут по морде, и не раз. А сейчас ты мне нужен за рулем. Вот тебе ружье. Повесь на плечо. Не на шею! На плечо. Готов? Пошли.

Он еще раз оглядел бункер, мысленно прощаясь со своим домом, и протянул руку к рубильнику, чтобы разом выключить все. Но тут снова зашипели динамики, и заморгали разноцветные значки на центральном мониторе. Система продолжала перехватывать чью-то работу в эфире.

Из динамиков доносились короткие непонятные команды: «Хомут, стоять. Вовчик, пошел. Спортсмены на месте. Хомут, пошел со своими. Андрюха, свет. Андрюха, сука, свет!».

Свет моргнул раз, другой, и погас. В темноте продолжали ровно мерцать мониторы. Через пару секунд загорелись аварийные плафоны.

— Что случилось? — дрожащим голосом спросил Гошка. — Авария?

— Предохранители полетели. Наверно, твои академики неправильно включили генеральскую сауну, — спокойно объяснил Гранцов. — Перегрузка. Сейчас у нас врубится генератор.

Посуда на столе тихонько задребезжала, потянуло горелой соляркой. Гранцов облегченно вздохнул — он и сам не надеялся, что аварийная система сработает штатно.

Вспыхнул еще один плафон — «Обрыв на линии связи».

— Нам отключили телефон, — сказал Гранцов. — Неужто в узел связи забрались? Что они там вытворяют?

Он закинул за спину котомку с автоматом и подтолкнул Гошку к боковому люку. Добросклонов непонимающе посмотрел на него и потянулся к центральному входу.

— Выход там, я же помню.

— Не для нас, — ответил Гранцов, затолкал брата в узкий туннель и задраил люк за собой.

Редкие лампы на наклонных стенках светили вполнакала, помаргивая.

— Опять катакомбы, — проворчал Гошка. — И какой идиот придумал рыть туннель с такими поворотами?

— Тут тебе не туннель, а ход сообщения. Обычный окоп, только прикрытый сверху. А повороты нужны, чтобы директория не простреливалась.

— Спасибо, просветил.

Гранцов остановился у вытяжной трубы и привстал на одну ступеньку, чтобы через щели решетки осмотреть подходы к гаражу. Высокие зеленые ворота оказались приоткрыты, и это Вадиму не понравилось. Возможно, там сейчас кто-то был, а Гранцову не хотелось поднимать шум.

Он повернулся к Гошке:

— Вот что мы сейчас сделаем. Проберемся в гараж. Сядем в «ситроен». Ты за руль. Подлетаем к санчасти. Ты наставляешь ружье на охранника. Я вытаскиваю Регину, кидаю ее в машину. Ты снова за руль, и мы срываемся. Все понятно?

— Понятно. А ружье заряжено?

— Конечно, — сказал Гранцов, надеясь, что Гошка не догадается проверить стволы.

Он свернул в боковой ход. Гошка послушно хромал сзади, задевая ружьем стенку.

В луче фонаря блеснули ступеньки металлической лестницы. Вадим повернулся к брату, придавил пальцем его губы, и Гошка понимающе закивал.

Над их головой был выход в гараж, но Гранцов не торопился подниматься. Он стоял у лестницы, держа автомат наготове, и прислушивался.

Наконец, решив, что в гараже никого нет, он поднялся наверх и оказался в тесном закутке, где стояли кислородные баллоны. Приоткрыл дверцу, оглянулся и поманил за собой Гошку.

Вдвоем они быстро перебежали в дальний конец гаража, где стоял «ситроен».

— Садись, — приказал Гранцов. — Пока пообвыкни. Сиденье поправь, зеркала настрой под себя.

— Эх, был у меня «ситроенчик», намучился я с ним. — Гошка повернул ключ и постучал по датчикам. — Бензина маловато.

— Нам хватит.

Вадим, пригибаясь, пробрался за «уазик», от него перебежал к «Уралу» и оказался у самого выхода. Он был уверен, что возле гаража обязательно кто-нибудь околачивается. Расположение постов ему было известно благодаря радиоперехватам. «Но мы их прослушивали ночью, — вспомнил Вадим. — То была ночная схема, а днем они могут размещаться иначе».

Он выглянул в щель между створками ворот. И убедился, что охранники, действительно, разместились совсем не так, как ночью.

Все они стояли вдоль штабной стены, упираясь в нее руками и широко расставив ноги.

Стояли они так не по своей воле, а под прицелом двоих автоматчиков в масках и сером камуфляже.

«Неужели омоновцы? — подумал Гранцов. — Железняк решил вмешаться?»

— Ты чего застрял? — спросил Добросклонов, выглядывая через плечо.

— Иди в машину, — приказал Вадим, не поворачиваясь к нему.

Но Гошка и не думал подчиняться. Охранники, действительно, разместились совсем не так, как ночью.

— Ого, кажется, на наших друзей наехала налоговая полиция. Ну что, пошли сдаваться?

— Не спеши, — сказал Гранцов. — Это не менты.

— А тогда кто?

— Тогда? Бандиты.

Он огляделся, не высовываясь. Еще трое в сером стояли у крыльца большой бани. К ним от штаба торопливо шагал грузный мужичок в лилово-зеленом спортивном костюме.

Это был Валентин Афанасьевич Ежов, президент крупной компании, который сейчас должен был ждать в Петрозаводске прибытия своей колонны. Видимо, здесь у него нашлись более важные дела.

Добросклонов тряхнул Вадима за плечо:

— Смотри, смотри!

Из бани выбегали голые люди. Они сбились в кучку, окруженные бандитами. Один из налетчиков то и дело вскидывал видеокамеру.

Валька Ежик подошел к оператору и начал что-то объяснять, делая широкое движение рукой.

Голых людей выстроили в шеренгу, и оператор пошел вдоль строя, снимая крупным планом их лица. Женщины закрывались руками, мужчины отворачивались, но Ежик выстрелил в воздух из пистолета, и они послушно застыли.

Вадим медленно попятился и присел, чтобы его не было видно.

— Что там творится? Что за стрельба? — прошептал Гошка за спиной.

Гранцов не отвечал, пересчитывая налетчиков.

Двое караулят охранников, плюс трое, плюс еще четверо — вместе с Ежиком их десять. Из них трое с автоматами, остальные с дубинками (видимо, уже трофейными).

Гранцов не мог отсюда разглядеть, была ли Регина среди пленников. Зато он узнал Лисичку — она стояла крайней, руки за спиной, нога небрежно отставлена. Оператор задержался перед ней, снимая в разных ракурсах.

«Их всего-то десять человек, — подумал Гранцов. — Слишком мало, чтобы удерживать такую толпу».

Со стороны медсанчасти послышались грубые крики, и Вадим увидел еще нескольких бандитов в черных шлем-масках. Они гнали стайку спотыкающихся сектантов к озеру. Среди них ярким пятном алела тенниска американца. Рядом Гранцов различил фигурку в белом халате.

Регина?

«Да, это она, — понял Гранцов. — Они говорили, что она уже кого-то лечит. Вот почему — в халате. Куда же их гонят?»

Внезапно эта группа остановилась, и Вадим смог пересчитать бандитов. Их было шестеро.

«Уже шестнадцать. Семеро в сером камуфляже, двое в черных майках, остальные в спортивных костюмах, из них трое в синих», — запоминал Гранцов.

Красная тенниска вырвалась из круга. Американец решительным шагом направился в сторону Ежика. Но один из бандитов вытянул руку, и щелкнул пистолетный выстрел. Американец пошатнулся, неловко осел и оперся рукой о землю, но рука подломилась, и он завалился на бок. Фигурка в белом халате метнулась к нему.

Гранцов сам не заметил, как в его руках оказался автомат. Он передернул затвор и приложился щекой к неудобному холодному прикладу, ловя на мушку бандита с пистолетом.

Но тот больше не стрелял. Он запихнул пистолет за пояс сзади и первым подбежал к упавшему. Вместе с Региной они подняли его за плечи и потащили к бревенчатой бане, стоявшей над озером.

Когда вся эта группа пленных оказалась запертой в бане, Гранцов поднял предохранитель и закинул автомат за плечо.

— Уходим, — шепнул он.

— Сюда идут! — выдохнул Гошка.

Вадим подхватил его за локоть и потащил за собой. Братья подбежали к спуску в туннель, но Гранцов понял, что вдвоем они не успеют там спрятаться. Он резко свернул к «ситроену», втолкнул Гошку на заднее сиденье, и сам повалился на него, бесшумно прикрыв за собой дверцу.

В ту же секунду ворота гаража коротко взвизгнули, приоткрывшись, и по гравию зашуршали шаги.

— Так, значит, это у них автопарк. «Уазик» на ходу, «Урал» и еще «ситроен», — гулко отдавался в просторном гараже голос Вальки Ежика.

Гранцов, низко опустившись на сиденье, поднял перед собой автомат, нацелив на дверь. Но голоса не приближались. Ежик продолжал распоряжаться, оставаясь у входа.

— Ключи в замке, документы в бардачке. Вовчик, подгоняй «уазик» к санчасти, пусть пацаны начинают загружать. Только очень прошу, братан, проследи, чтобы коробки не кидали. За каждую разбитую ампулу сниму сто баксов. Лично с тебя. С тебя лично сниму.

— Да ну, на козле корячиться, — ответил сиплый голос. — Давай, типа, «ситроен» возьмем.

— Не влезет туда все, понял? Не влезут коробки. Заводи давай. Как затаришься, мотай в город, только осторожно, не дрова повезешь. Забросишь ампулы ко мне в офис. Подождешь, к тебе подойдет мужик, отдашь ему кассету. Можешь дома переночевать, а днем дуй на трассу. Там, на нашем месте, все собираемся в районе тринадцати ноль-ноль. Я пораньше поеду, буду ждать за старым финским кладбищем. Там бабло получаем и разбегаемся. Ты все понял? Знаешь, как доехать? На станцию, потом на развилку, через мост…

— Да что я, совсем баклан? Что я, трассы не знаю?

— Ампулы, ампулы не побей, Вовчик! Давай, двигай телом!

Чихая, завелся двигатель. Завыли, открываясь нараспашку, высокие ворота гаража. «Уазик», стреляя по стенкам гравием из-под колес, выкатился наружу.

В наступившей тишине слышались нетерпеливые шаги Ежика и мелодичные щелчки — он набирал номер на мобильнике.

— Алё! У нас все по нотам. Ага. Нет, никто даже не дернулся. Встречай Вовчика в моем офисе. Кассета у него. Ага, первая. Для заказчика другую отснимем. Успеем, успеем. Нет, я не забыл про радиомолчание. Уже молчу. Давай, до связи.

Шаги затихли, удалившись в сторону выхода.

Загрузка...