Гавань

Какая дорога ведет к гавани Предисловие

Кто из нас, живущих в конце второго тысячелетия, не испытывал апокалипсического ужаса, узнавая об очередном самоубийственном акте современной цивилизации. Заглянувшие в космос, все мы сегодня представляем, сколь он мал и хрупок, наш плывущий в черной бесконечности шарик голубой. Но порой кажется, что причастившееся тайн мироздания человечество задалось целью истребить себя.

Как это бывает? Почему так получается? Вроде бы хотим хорошего, загораемся энтузиазмом созидания, строим грандиозные прожекты… Но вот бумажная мечта переселяется в реальность, и происходит непостижимое. Вдруг оказывается, что «…стройка движется сама по себе… Демоническое существо, аморфная неорганическая амеба, имеющая свое собственное сознание, немилосердный механический мозг, который исполняет некое только ему одному известное задание и (слюняво, ядовито, жадно) захватывает, пережевывает и переваривает все, к чему прикоснется своим жалящим, просачивающимся внутрь жертвы телом». Это строки из «Гавани». Трагическая, как реквием, повесть югославского писателя Антуна Шоляна, нашего современника, пронизывает душу жгучей болью, потрясает ум, судит грехи наши, но и ведет — через катарсис — к надежде на спасение, к осознанию выхода.

…У инженера Деспота не сложилась жизнь. Он принадлежит к породе тех бедствующих по всему миру «гамлетов», которых у нас в стране до недавних пор называли не иначе как «хлюпающими интеллигентами». Он, конечно, талантлив, любит свое дело, но у него плохо развит «локтевой сустав», и оттого стал он на земле «случайным попутчиком» обстоятельств, людей, собственной судьбы. Человек средних лет, Деспот живет с ощущением, что пропустил свой поезд, что мелькание дней и забот это вовсе и не жизнь, а так — унылая поденщина. И вдруг вспыхивает свет, мечта — Гавань!

Будто сама Судьба услышала, как его душа, томящаяся по подвигу, жаждет осуществления, и вот бросила щедрый, ему лично предназначенный дар. В забытой Богом и людьми Мурвице (это полугород-полудеревня, где прошла жизнь предков Деспота и где стоит его отчий дом) разворачивается великая стройка. В горах над Мурвицей геологи нашли нефть, срочно нужен нефтепровод к морю, причал для танкеров. Деспота назначают главным инженером строительства гавани.

Он видит в этом указующий перст Провидения: кто же, как не он, должен возрождать к новой, полнокровной жизни прозябающую в патриархальности Мурвицу? Пусть Деспот и не испытывал к ней особых ностальгических чувств… Он и Мурвица воскреснут вместе!

Бедный Деспот! Он не подозревает, что роль Провидения взяли на себя люди, которым просто выгодно его родство с Мурвицей, которые уже все наперед просчитали и собираются использовать наследственный авторитет Деспота среди местных жителей против самих этих жителей. В лапы дельцов бросила Деспота не судьба, а его энергичная Магда, ведущая за спиной мужа хитрую игру.

…Мы уже читали немало повестей и романов о варварском вторжении технического прогресса в естественный, освященный обычаем уклад жизни, мы давно знаем, что насильственный рай заколдованно оборачивается казарменным адом. Упомяну лишь распутинскую повесть «Прощание с Матерой». Матера… Мурвица… «Бактерии порчи мира всегда носятся в воздухе, как зародыши смерти… И все, что бы человек ни предпринял, неминуемо должно предстать в искаженном виде, превратиться в абсурд или злодеяние». Но в отличие от наших писателей-деревенщиков Антун Шолян далек от противопоставления деревни городу, он вовсе не идеализирует этих отрезанных от смрада цивилизации и потому лучше сохранившихся провинциальных жителей. Им просто повезло немного отстать от века. Но человек везде человек и, стоит лишь ему «хорошо объяснить», готов поддаться соблазнам. Стоицизм сопротивления зависит отнюдь не от места жительства. Распутинская бабка Дарья, так же как и шоляновский старик Дуям, живи они хоть в пустыне, хоть в суматошном Нью-Йорке (куда собрались, кстати, тетки Деспота) остались бы такими, как они есть, ни от каких искушений не потеряли бы душу и голову.

Когда же по капризу прочерченной на бумаге линии (здесь пройдет магистраль) стали уничтожать могилы старого кладбища и ломать часовню, Деспот восстал. Он, инженер-строитель, впервые, может быть, задумался о смысле своего дела: зачем дорога, зачем мост, зачем гавань, если разорваны связи между людьми? Как это знакомо и больно… Сегодня у всех у нас на памяти строки из ставшего знаменитым письма Ф. Раскольникова Сталину: «Вы строите социализм без любви к человеку…»

Он прозрел и восстал, он хотел бы вырваться из роковой разрушительной стихии, которая называется стройкой, но у него не хватает на это душевных сил. Ему не из чего, не у кого их черпать. Жизнь прожита не так и не с теми, он повязан помимо своей воли с мафией, которая привела его сюда, как жертву на заклание. На пути к прозрению он совершил уже столько компромиссов и сделок со своей совестью, что внутреннее разрушение наступило раньше, чем начал оседать на дно мол, раньше, чем пришло известие, что нефти в горах, оказывается, нет и вся эта чехарда с вытряхиванием из домов и могил живых и мертвых была ни к чему.

У человека можно отнять все — дом, работу, забрезживший было успех, привычное благополучие, но душу он теряет сам. И все остальные его беды и вины произрастают, накручиваясь, из этой первой и главной — не сумел сохранить душу свою вживе.

Да, «Гавань» — философская повесть, но нет в ней и тени риторики, события обретают порой сатирически гротесковый характер, и жизнь на глазах читателя превращается в некое символическое действо. Не только та жизнь, что в книжке, но и вся, что вокруг, — стоит лишь с сердечным вниманием вглядеться. Это добрая, совестливая литература. Здесь — напоминание вечных истин, грозное предостережение и попытка, насколько это под силу искусству, помочь человеку выжить.

…Антун Шолян родился в 1932 году в Белграде. В литературу вошел во второй половине 50-х. Сегодня это известный в Югославии писатель. Поэт, драматург, критик и прозаик. У него вышло около двух десятков книг, переведенных на многие европейские языки.

В нашей стране Шолян, к сожалению, пока мало известен. В разные антологические сборники включались пять-шесть его новелл. Три новеллы опубликованы в 1983 году в журнале «Иностранная литература». Что ж, тем неожиданней и значительней будет встреча, предстоящая читателю этой книги.

Интересно, что написана «Гавань» еще в 1974-м. Раньше, значит, нашей «Матеры». Тогда еще никто не знал, что может случиться Чернобыль, тогда мы были на пятнадцать лет дальше от надвигающегося экологического кризиса. Впрочем, чему тут удивляться? Ведь «Новый завет» с последней книгой «Апокалипсис» создан, как известно, почти две тысячи лет назад. А там все это уже есть — и тревога о конце света, и призыв к человеку. И если уж говорить об экологии, то не в разладе человека с природой корень зла, а в крушении экологии нравственности.

«Все это было очень давно…» Не помню, есть ли такая фраза (дословно) в повести Шоляна, но доминирующее настроение «Гавани» хочется выразить именно так. Жизнь была давно — вот потеря из потерь. А теперь осталась лишь тоска о потерянном рае, торопливое бегство по миру в поисках своей гавани, примеривание, как перчаток, чужих судеб, которые ты тоже мог бы, наверно, прожить, но никогда не проживешь… Земля, которую человек перестал чувствовать, уплывает из-под ног. Вместе с ним уплывает в небытие. Да о каком разрыве, антагонизме с природой может идти речь, если каждый из нас и есть, сама природа? Что это мы в самом деле — боимся признаться, что враждуем с собственной душой?

Инженер Деспот, спутавший мечту и бизнес, взявший на себя роль обманутого обманщика (чужим бы жители Мурвицы не поверили, а за своим пошли), последним узнает о том, что случилась ошибка в прогнозе месторождения и, значит, все принесенные жертвы были ни к чему. И никто не отвечает ни за что. Как начало строительства, так и его скоропостижная капитуляция совершаются по мановению невидимых «высоких инстанций», которым не больно, и никого не жалко, и вообще дела ни до чего нет, только командовать. Совершив преступление, строители-разрушители стремглав бегут — в новые места, к новым «гаваням». Какая, мол, разница?

А Деспот остается. Сокрушивший свою карьеру, отброшенный женой, как шелуха из-под ног, преданный (в самую темную минуту) и любимой девушкой, которая была, кажется, таким же несчастным существом, как он. Остается совсем один среди чудовищных развалин. Там, где совсем недавно дышала теплом и уютом древняя Мурвица, где море и горы, сомкнувшись, будто держали городок на ладонях, как драгоценную жемчужину, простирается теперь грязная каменоломня, или бетонный завод, или скорей всего грандиозная свалка. Остается один человек среди руин погибшего мира. И нет ему возврата… из руин собственной души. А может быть, все-таки есть?

Автор не дает никаких утешительных обещаний. Он покидает своего героя раздавленным, одурманенным алкоголем, дошедшим до безумия. Это уже не совсем человек, а живой сгусток боли, оглашающий окрестности диким криком и вдруг замечающий, что его тело начинает обрастать густой шерстью…

Автор жесток к герою до предела, но в том и есть высший гуманизм повести. Она ранит осознанием, что всемирное «быть или не быть» решается сегодня, именно сейчас и здесь, где нахожусь я и Вы, читатель. Все связано со всем, и если никто не хочет ни за что отвечать, если, пребывая в ужасе, люди привыкли и уже не ощущают ужаса, то нужно хотя бы кричать, да, кричать вслед за Деспотом. И это, может быть, станет воскрешением чувств, первым шагом к внутреннему преображению.

Собственно, окружающий мир — всего лишь декорация, в которой или живет, или прозябает душа. И неужели же, чтобы понять это, главное, обязательно нужна вереница жертв, гибельность отчаяния? Деспоту, может быть, повезло — он выпал из порочного круга… И вот мы стоим вместе с ним над морем, нет, над разверзнувшейся пропастью… Но разве выход из безысходности существует только в линейном пространстве?

Разве не известно, что «гавань» самоутверждения, как и линия горизонта, — всего лишь условность, исчезающая по мере приближения к ней? «Смирись, гордый человек, и только тогда ты станешь свободным…». Пока человек живет и дышит среди себе подобных, у него есть, всегда остается возможность раскаяться и начать новую жизнь, созвучную голосу своей совести.