Газета День Литературы # 110 (2005 10)

Глеб Горбовский “В РОССИИ — РАЗГУЛЯЙ-ПОГОДА!..”

***

В России — разгуляй-погода!

Все месяцы — мужского рода.

Взять хоть бы нынешний февраль:

сулил с похмелья стужу, враль,

а на дворе — весной дохнуло,

и всё проснулось, что уснуло.

Зато зелёный май, бывает,

в снега ландшафты одевает.

Короче, русская природа

взяла немало от народа,

от широты души и сердца:

нет-нет и выкинет коленца!

***

Мы недотёпы и мерзавцы,

себяубивцы, дети тьмы,

но разве мы… христопродавцы?

Его распяли… разве мы?

Всё было не по протоколу,

а с чьих-то дальнобойных слов.

Он, на кресте обвисший, голый,

смотрел на мир поверх голов.

И взгляд его окровавленный

молчал, не проклиная нас...

Ведь кто-то должен во Вселенной

исполнить жертвенный наказ!

***

Очередной банальный Новый год.

Вагончик жизни — всё на тех же ржавых рельсах.

Душа в мозаике обыденных забот

подвержена всё тем же интересам:

прожить еще денёк,

прочесть, точнее — пробубнить молитву.

Всяк — одинок, хотя бы и сам Бог,

и все одну свершают тризну или битву:

с самим собой, омыв лицо и душу,

идти на смертный бой,

чтоб устоять, ещё мгновенье... Сдюжить!

ПОСЛЕДНИЙ ЛУЧИК

Заволакивают тучи

небо жизни... постепенно.

Наконец, последний лучик

просочился из Вселенной:

знак любви, надежды, веры?

Для чего сквозит, не гаснет?

Я-то знаю: без химеры,

без обмана — нету власти.

...Заволакивают тучи

небо жизни окаянной...

Правда, есть Последний лучик —

милосердный, но… обманный!

ЯНВАРСКОЕ СОЛНЦЕ

Хоть, солнце и холодновато,

но так лучисто в январе!

Над лесом — вспышка! Словно атом

распался — взрывом — на заре.

Снега, пропитанные светом,

стволы деревьев — как в огне...

И в доме выпуклы предметы,

сплошь пребывавшие во сне.

Ну, а глаза — как бы прозрели,

освободясь от пелены...

И зазвучали птичьи трели

из горней спаленки Весны!

ЭФТАНАЗИЯ

Парализован был не мозг,

не руки-ноги отказали,

но как бы... обвалился мост —

посредник духа и реалий.

Быть иль не быть? — одно из двух

по Гамлету... А крах — мятежен!

Когда парализован дух,

уход из жизни — неизбежен.

Осталось подыскать врача,

не палача, но — духоведа.

...В церквушке сельской, где свеча

пылала негасимым светом, —

явился старец и во тьму

моих сомнений — фразу бросил:

"А где твой ангел? Вот к нему

и обращайся... с просьбой".

ДИАГНОЗ

Нет ни смазки, ни клея

для починки мозгов...

Я сегодня болею,

а диагноз таков:

не шурупят шурупы,

и в сосудах — мороз.

(На ходячие трупы

ограниченный спрос.)

Да к тому же моторчик

с похмела барахлит.

Плюс — душевные корчи

и затравленный вид.

Приослабли пружинки,

"Да" и "Нет" — на весах.

…Но таятся смешинки

в хулиганских глазах!

НОЧНЫЕ ЛЮДИ

Я слышу говор... Что-то в нём

нездешнее... Спи, неврастеник.

Ночные люди под окном

передвигаются, как тени.

И в два, и в три, и даже в пять,

касаясь сморщенной панели,

те люди не дают мне спать!

И ведь — не духи: в шапках, в теле.

Причина? Под окном скамья:

троллейбусная остановка.

Влюблённые? А как же я?

Мне их подслушивать неловко.

***

Над вымыслом слезами обольюсь...

А.С.Пушкин

Рисунок линий на ладони

скучней, бледней по красоте

смешенья красок на картоне

иль — на промасленном холсте.

Сплетенье линий или красок —

что впечатляет нас мощней?

Что реставрирует наш разум,

ржавеющий в пучине дней?

Искусство красок — кто отринет?

В них ласка жизни и борьба.

Но линии — неповторимей:

в них зашифрована судьба.

НАРУЖУ

Ты уже проснулся как бы,

но в глазах восторга нет...

Сквозь задымленный декабрь

продирается рассвет.

То ли утро, то ли вечер...

На ветвях в саду, как клей,

полумрак разлит... И нечем

сделать долю веселей.

Непролазье разум полнит.

За окном — унылый вид…

Маята... И тут я вспомнил,

что дорога предстоит!..

На плечо забросил сумку,

запахнулся поплотней

и нырнул в зовущий сумрак —

в неизвестность... Ей — видней.

УСПЕТЬ

Любить людей, а также птиц,

зверюшек, рощицу… Любить без фальши,

любить в пределах жизненных, границ...

А после жизни — всё послать подальше?!

Жестоко слишком... Что-то предпринять

необходимо — до сошествия в пучину:

родить ребенка, птичку не поймать,

березку воспитать или рябину.

Пока связует с жизнью нить —

во тьме вселенской пару слов нашарить

и песенку на небо запустить,

игрушечную, как воздушный шарик...

МОЖЕТ, ВСЁ ЖЕ...

Умопомрачительная весть:

я ещё "не "там", а где-то здесь!

Вот она — цепочка от сортира,

унитаз, изгибистый, как лира.

Вот моя рябинка подросла —

лапкою душистою трясла.

Вот моя соседка — сто пять лет —

бдит, перекрестившая рассвет.

Умопомрачительная власть

нами, глухарями, занялась:

вдалбливает в замшевое ухо, —

может, всё же — удалась житуха?

***

Я сговорчивый теперь:

до стакана дотянулся.

Уходя, поглажу дверь,

чтобы мир не содрогнулся.

Предрекали, что зима

нынче женственною будет.

От зимы я — без ума:

ходуном сугробы-груди!.

Я иду наискосок

парка... Дерзости не прячу.

Совершаю марш-бросок,

молча — в сторону удачи.

А удача — не беда,

всё равно, в каком обличьи,

лишь бы рядом, а куда...

да хоть к черту на кулички!

***

Ударил друг по тормозам,

истошно заскулили шины...

Я на шоссе в безлюдье, сам

послушно вышел из машины.

Махнул приятелю рукой,

и тот умчался, в даль влекомый.

В моей душе возник покой

и мир, доселе — незнакомый.

Торчат дорожные столбы,

и свист железный — вдоль дороги,

И, заглянув за край судьбы,

не смог я сдвинуть с места ноги.

***

Чья-то старость — резон.

Чья-то старость — трезвон!

А моя — летаргический сон…

Слышу: капает кровь —

рассекаема бровь.

А я грешному миру шепчу: будь здоров.

Вереница писак,

за отсутствием слов,

занята обретением шляп — не голов…

Мир меняет не музыку мозга,а ритм.

Власть желудка над всем вездесущимцарит!

Не читают с амвона молитвы —бубнят.

Не ласкают поэты стихами —звенят!

Ну, а я не поэт — летаргический сноб,

невидимку поглубже напялил на лоб.