Газета День Литературы # 119 (2006 7)

Глеб Горбовский СКОРО, СКОРО...

ПРИГЛАШЕНИЕ

Звонок, по-нынешнему — сотовый,

и голос... как бы неземной:

"Послушай, хватит философствовать!

Очнись! Поехали со мной!"

Я вскоре выбрался на улицу.

У тротуара — "Мерседес".

В машине — вежливая умница,

одна из русских поэтесс.

Нет, не Цветаева-Ахматова, —

попроще. Ряжена в джинсу.

Лицо, светящееся матово,

и есть горбинка на носу!

И мы поехали... Без адреса,

то бишь — куда глядят глаза.

По городам и весям атласа,

подняв метафор паруса!

ПЕНСИОНЕРИЯ

Стала белой, голова.

Из ушей растёт трава.

Ноги, мыслям не в пример,

стали больше на размер.

Рожа всё ещё чиста,

без морщин, зато — сыта:

раздобрела на харчах,

то есть — выжил, не зачах.

В общем, всё лады, о'кей.

В телевизоре хоккей.

В головах — иконостас,

а точней — бумажный Спас.

На душе — уют, покой...

Ишь, умасленный какой!

***

Я с любовью знаком.

Належался, в постельках!

Я пройдусь босиком

по родимой земельке.

По стеклу, по гвоздям,

по цветам и какашкам...

И великим — воздам,

и безликим букашкам.

...Я к свободе влеком,

я ещё — иноходец...

Я пройдусь босиком

по зелёной свободе!

ПОПЫТКА

Когда я очнулся — погасла заря,

раскрыла объятия ночь…

Что жил я напрасно, бессмысленно, зря —

вдруг понял и… ринулся прочь!

Стучали по плитам мои каблуки,

молчали пещеры домов...

И вот уже берег гранитный реки,

и я... захлебнуться готов.

Низринуться в чёрные воды Невы,

угаснуть, дымя и шипя...

И тут над пучиною вспыхнули Вы,

мой взгляд своим нимбом слепя!

Мне стало неловко... Я спрятал глаза

за ширмой заплаканных век.

И молча пошёл, развернувшись, назад,

трусцу поменяв — на разбег!

КРЕЩЕНЬЕ

Обмороженные лица

на экранах "Новостей"...

В Петербурге — минус тридцать,

в школах тихо без детей.

Я вчера заклеил щели

кое-как в своём окне.

...Гости пили, но — не пели,

заглянувшие ко мне.

Про аресты и блокаду

вспоминали… Про войну.

И где надо и не надо

соблюдали тишину.

Волновались. Но — ни с места

с побледнением лица,

как тогда, в момент ареста

ночью... моего отца.

***

В дни, когда имелись силы,

сердце тикало "на ять" —

возле Пушкинской могилы

довелось мне постоять.

Рядом в храме — гул молитвы,

пламенея, клокотал...

Дух поэта, знавший битвы,

над Россиею витал.

Зеленело Святогорье

и дремал монастырёк...

Пушкин — радость и подспорье

всем, кто мыслил поперёк!

Поперёк монаршей воли,

поперёк своей судьбы!

…А в конце завидной доли,

слушал, скорчившись от боли,

глас Архангельской трубы!

***

Любовь к Отчизне — это прихоть

или — потребность? Промолчу.

В душе моей — неразбериха,

когда я что-нибудь хочу.

А я сегодня, как ни странно,

хочу любить насущный день,

где я в объятиях дивана

читаю чушь и дребедень.

Потом, листая телевизор,

смотрю на корчи новостей,

где мой народ — забыт, непризнан —

ждёт воскресающих вестей...

***

"Прежде Евы была Лилит..."

Вадим Шефнер

На том или на этом свете

я всё равно бы вас не встретил,

вас, утоляющую боль,

а — не играющую роль.

Оттенки ваши, отголоски

во снах и на панели плоской

отслеживал мой взгляд, мой слух.

Первичны ваши плоть и дух!

Мои напрасные потуги

поймать в стремнине ваши руки —

бессмысленны... Я — изнемог.

Но всё равно — храни вас Бог.

ПРИЗРАК

Что — жизнь? Чарующая вспышка.

Не увлекайся ею слишком.

Не проклинай, но и не льсти, —

живущим с ней — не по пути.

Её необозримы силы,

а нам — всего лишь до могилы

добраться... И прости-прощай!

Но ненависть — не излучай.

Что — жизнь? Ничто? Поминки, тризна?

Она, как женщина, капризна.

Ласкай её, боготвори, —

уйдёт с рассветом прочь, как призрак,

когда погаснут фонари...

СТАРОВЕР

Я старовер... Неужто — из последних?

На аввакумовом горю костре!..

Я старой веры выкормыш и пленник,

хоть проживаю при своих, не при царе.

Я старовер, а — не старообрядец;

я верю в корни и не чту обряд.

Я наблюдатель, но — не тунеядец,

я стихописец — так соседи говорят.

Мои деды и прадеды молились,

двуперстием крестя и лоб, и грудь.

Они... смолились, но отнюдь не спились,

А я иной прослеживаю путь.

Я верю в душу русского азарта,

весьма "на грудь" приемлю иногда.

И мне порою выпадает карта

отменная! Учтите, господа.

ЦЕРКОВЬ

От деяний отвлекая,

мне сатир шепнул на ушко:

"Церковь, значит — городская,

ну, а сельская — церквушка".

Городская — при параде,

в расфуфыренных одеждах!

Ну, а сельская — в утрате

И — в несбыточных надеждах.

Городской пейзаж — умельский:

всё помпезно, всё непросто...

Но пейзаж душевней — сельский,

даже если — над погостом.

У церквей-церквушек лица

по людской ваялись воле...

А Всевышнему молиться

можно даже — в чистом поле.

СКОРО

Трясёт красотка телесами,

стучат о сцену каблуки!

Заволокло мой взгляд слезами

от безнадёги и тоски...

На что смотреть? Что можно видеть

в стране, теряющей лицо,

когда банкует Запад-злыдень?

На палец, розовый от прыти, —

надев Бульварное кольцо?

…Что ж, веселитесь, скоморохи,

но знайте: нам не по пути.

Пускай любви остались крохи,

но ведь остались? Там, в груди…

В груди, уставшей от позора

под чью-то дудку танцевать.

Но я-то знаю: скоро, скоро

моя страна, моя опора

начнёт себя Отчизной звать!