Газета День Литературы # 129 (2007 5)

Дмитрий Колесников И НЕПОДЪЁМНОЕ ПОДЪЁМНО...

Александр Сегень. Роман "Поп", ж."Наш современник", 2006, № 6-7.

Александр Сегень. Поп. Роман, изд-во Сретенского монастыря; М., 2007.

В мартовском номере журнала "Наш современник" за 2006 год на обложке появилась надпись: "Читайте в ближайших номерах журнала новый роман Александра Сегеня "Поп", в котором впервые в русской литературе писатель обращается к теме служения православных священников-патриотов на оккупированной фашистами территории".

Роман вышел в летних номерах и, увы, остался незамеченным критикой. Я говорю "увы", поскольку, во-первых, фигура Александра Сегеня, блестящего прозаика, автора таких замечательных исторических романов, как "Державный", "Евпраксия", "Александр Невский. Солнце Земли Русской", уже сама по себе требует пристального внимания. А во-вторых, вспоминаются слова обозревателя "Литературной газеты" Сергея Казначеева, который отмечал, что для своего нового произведения прозаик-романист "избрал сложнейшую, неподъёмную тему" ("ЛГ", 2006, № 28). И оказалось, что эта неподъёмная тема Александру Юрьевичу Сегеню очень даже подъёмна.

В эпиграфе романа "Поп" сказано, что он "посвящается светлой памяти самоотверженных русских пастырей Псковской Православной миссии в годы Великой Отечественной войны". Деятельность этой миссии, разработанной германским имперским министром восточных областей Розенбергом и одобренной самим Гитлером, и находится в центре повествования.

То есть, по планам Гитлера, на оккупированной фашистскими войсками Псковщине восстанавливалась церковная жизнь, полностью разрушенная большевиками, и русские священники, участвовавшие в её восстановлении, должны были в благодарность проводить профашистскую агитацию среди местного населения. Однако этим весьма наивным планам, также как и плану "блицкрига", суждено было с треском провалиться, ибо, как верно пишет Светлана Ляшева, "церковь заняла патриотическую и освободительную позицию" ("Литературная Россия", 2006, № 31). Эта позиция мощным лейтмотивом звучит на протяжении всей книги Александра Сегеня. Она ярко выражена и в отказе служителей Псковской Православной миссии подчиниться абсурдному требованию немцев перейти с юлианского календаря в богослужении на "ошибочный" григорианский, и в спасении ими партизан под куполами храмов, и в активной помощи, оказываемой "пастырями овец православных" несчастным узникам концлагерей, и в категорическом несогласии первоиерархов захваченных гитлеровцами земель отречься от Московского патриарха, якобы "сталинского", по утверждению Гитлера, и во многих других эпизодах.

Что касается ключевых слов данного произведения, то я не могу согласиться с Василием Яранцевым, который полагает, что ими является фраза, произнесённая митрополитом Киевским Николаем Ярушевичем на встрече высших иерархов православной церкви со Сталиным: "По-гречески "поп" означает то же, что по-нашему "батюшка", в слове том нет "оскорбления"" ("ЛГ", 2006, № 45).

Мне кажется, самые сильные слова, наилучшим образом отражающие смысл романа "Поп", принадлежат непосредственно Сталину: "Русская Православная Церковь прекрасно проявила себя в годы войны. Оказалась на передовой борьбы с фашизмом. И не только на нашей территории, но и даже на оккупированных".

Роман Александра Сегеня охватывает крайне сложный период нашей истории, открывающийся 1941 годом – годом создания Псковской Православной миссии – и завершающийся 1944 годом, когда в феврале советские войска освобождают Псковщину от оккупантов. Главным героем произведения является шестидесятилетний священник отец Александр Ионин, очень добрый и милый человек с многотрудной судьбой. Будучи одним из подвижников Псковской миссии, он ни разу не пошёл против своей совести, ничем не потрафил фашистам. Напротив, он вдохновляет жителей села Закаты, в котором ему выпала доля служить, и окрестных мест на сбор продовольствия и одежды заключённым концлагеря в местечке Сырая низина, пригревает многих детей-сирот, чьи родители трагически погибли в годы свирепой войны, смело проклинает убитых предателей-полицаев вместо того, чтобы устроить им отпевание, прячет тайком от немцев под главным куполом храма Александра Невского бесстрашного партизана Лёшку Луготинцева и узника Сырой низины по прозвищу Иван Три Ивана, отважно пытается остановить публичную казнь партизан фашистами на площади и даже гневно провозглашает на проповедях анафему пришедшим бесчеловечным поработителям, утверждая, что Гитлеру давно уже уготовано место в аду.

Вспоминая всё это, только диву даёшься, как это немцы не ликвидировали не в меру храброго батюшку? Могли ведь запросто "щёлкнуть", и всё. А они не только пальцем не тронули отца Александра, но и обходились с ним всегда вежливо, почтительно. Уважали, что ли, за такую неистовую смелость? Но о каком, простите, уважении может идти речь, если они, фашисты, людей заживо в камерах сжигали, если даже над детьми устраивали зверские, чудовищные по своей жестокости пытки? Сам автор, однако, не даёт вразумительного объяснения, как Александр Ионин умудрился остаться "белой вороной". Должно быть, не считает нужным.

Тем не менее, нельзя сказать, что судьба была слишком уж благосклонна к русскому священнику. В переломный год войны уходит из жизни его любимая жена; потом фашисты вместе со снайпершами эстонками хладнокровно уничтожают всех узников Сырой низины, которых отец Александр по праву считал своими детьми – ведь он лично крестил многих из них; затем сгорает заживо в своём доме семья Торопцевых, глава которой – Николай Николаевич – служил пономарём в храме Александра Невского и с которым у батюшки сложились прекрасные дружеские отношения; а по приходе в село советских войск бедного протоирея арестовывают за участие в миссии и препровождают на долгие годы в далёкие красноярские лагеря.

Вообще же роман "Поп" структурно состоит из трёх сюжетных линий. Первая линия изображает нелёгкую жизнь отца Александра и его семейства, их тяготы и невзгоды и маленькие скупые радости. Вторая линия посвящена развёртыванию партизанского движения на оккупированных советских территориях (в псковских лесах и на Украине, к востоку от Гдова, где была создана целая партизанская республика и даже имелся свой аэродром), и связана она, прежде всего, с именем одного из центральных героев Алексея Луготинцева.

И, наконец, третья линия представляет собой художественно-документальные вкрапления в повествование, заметно, кстати, утяжеляющие текст, придающие ему, и без того глубокому, дополнительную фактическую глубину. Этими вкраплениями служат и разговоры Сталина и Гитлера с ближайшим окружением, основанные на стенограммах; и доклад начальника особой группы НКВД по разведывательно-диверсионной работе в тылу германской армии Павла Судоплатова заместителю председателя правительства СССР Лаврентию Берии о победоносном бое за мост через Москву-реку, в результате которого немцы были отброшены от Москвы в 1941 году, а также о разработке и начале секретной операции под кодовым названием "Послушники"; и крайне важная встреча Сталина с высши- ми иерархами Русской Православной церкви в 1943-ем, вернувшая в Россию институт Патриаршества, да и вообще в ходе проведённых переговоров государство согласилось пойти на ряд уступок церкви, оказать ей посильную помощь во многих делах, и тем самым оно наконец-то, после многих лет страшных гонений, повернулось к церкви лицом, осознав её выдающуюся роль в патриотическом подъёме населения и необходимость налаживания диалога с нею.

Особо хотелось бы обратить внимание на то, каким показан Иосиф Сталин в книге Александра Сегеня. Это вовсе не тот растерянный и дряхлый старикашка, какого сыграл Игорь Кваша в фильме "В круге первом". Сталин Александра Сегеня – это, прежде всего, настоящий руководитель великого, первого в мире социалистического государства, самоуве- ренный, гордый и жёсткий вождь. Вот он выступает на торжественном заседании 6 ноября 41-го, в то время когда вовсю шла легендарная битва за Москву, и вот как он держится на этом выступлении: "Он говорил уверенно, без тени волнения. Никаких сомнений в том, что в ближайшее время враг будет отброшен от Москвы. Ни единого слова о том, что правительство может перебраться в запасную столицу на берега Волги, в старинную Самару, ныне город Куйбышев.

Слушая его, Судоплатов чувствовал, как полностью исчезла, растворилась неуверенность в завтрашнем дне. В том, что рано или поздно Советский Союз одолеет фашистов, он и до этого был убеждён, но что не сдадим Москвы, сомневались многие. Теперь же было ясно – священную столицу государства Российского Гитлеру, в отличие от Наполеона, не видать!"

Однако три года спустя тот же Сталин в романе "Поп" отвечает на предложение кровожадного Берии отправить всех без исключения священ- ников Псковской Православной миссии, оставшихся на освобождаемых советскими войсками территориях, в лагеря следующим образом: "Ты прав, Лаврентий, сажай их. По десятке, по двадцатке, кому сколько. Кстати, потом мы сможем торговать ими с нашими главными иерархами, когда надо будет манипулировать. Это ты правильно решил. Проявляешь полезную жёсткость". И далее следует хитроумно-циничное сталинское обоснование принятого им решения: "Господь Бог на нашей стороне и нас не осудит. Лагерь – это тот же монастырь. Хороший священник это поймёт и роптать не будет. Для спасения души необходимо страдание". И вот тут уже, применительно к сталинскому времени, мне вспоминаются слова одного из персонажей солженицынского романа: "А что такое жизнь человека?!."

Словом, Сталин выведен в произведении Сегеня как фигура весьма противоречивая и неоднозначная. Именно так, в сущности, его и нужно выводить, если, конечно, судить о его эпохе непредвзято. Но, увы, очень немногим это удаётся. Писатели, рисующие сталинский период, в подавляющем большинстве своём делятся на два диаметрально противоположных лагеря. В одном находятся верные писатели-сталинцы (Юрий Бондарев, Александр Проханов, Владимир Карпов, Михаил Алексеев), в другом – ярые антисталинисты (Анатолий Рыбаков, Александр Солженицын, Василий Аксёнов, Владимир Войнович).

А ведь сталинская эпоха суть кроваво-крепкое, неразрывное переплетение высокого, героического и трагического. С одной стороны – подъём промышленности и возрождение армии, пламенные, огненно-яркие лозунги и острый идеологический пафос, мощные произведения литературы и искусства, Великая Победа, светоносное освобождение европейских стран от фашизма, доставшееся нам ценой гибели миллионов советских солдат. С другой – гибель огромного количества ни в чём не повинных людей в лагерях, гнетущая атмосфера удушливого, едкого страха и гнусного лизоблюдства. Именно таким, сложным и неоднозначным, и видит анализируемый нами исторический период Александр Юрьевич Сегень. И всё-таки больше, на взгляд автора (как, впрочем, и на взгляд главного персонажа), было в сталинском времени всё же хорошего. Не случайно много лет спустя по возвращении из лагерей отец Александр в беседе со своим другом, отцом Николаем Гурьяновым, произносит такие слова: "Я молюсь о его спасении. Пусть простит Бог Иосифа". И вот как он сам их поясняет: "Всё-таки при нём и Патриаршество вернулось, и такую колоссальную победу одержали". Да и потом "ведь он, как ни крути, а ту страшную изначальную большевизию прикончил".

Если оценивать роман с точки зрения идеологической направленности, то его можно определить как державно-патриотический...

В общем и целом, роман "Поп" суть полотно историческое. Однако вместе с тем он ставит перед читателями актуальный донельзя и ныне вопрос о том, по какому пути должна идти наша многострадальная Родина. Собственно, самому автору этот вопрос представляется риторическим. При погребении истреблённой фашистами семьи Торопцевых протоирей Ионин с гневом и болью в голосе говорит: "Нам всё время твердили: "Немцы пришли сюда, чтобы вернуть Россию в Европу". Вот мы и увидели, какая она, Европа. Празднуя своё католическое рождество она совершает такие злодеяния. И что же, нужно нам в эту Европу? С её Лютером? С её Гитлером? Да нет же! Анафема! Анафема тем, кто пришёл в наш дом и творит немыслимые преступления! Анафема!"

Ему вторит и Николай Торопцев, однажды в беседе заметивший, что из-за скептического отношения к воскресению Христа европейцы "постепенно утрачивают облик человеческий". И действительно, сегодня мы всецело убеждаемся в правоте пономаря, видя, как Европа, выбравшая своей религией свободу и права человека, погрузилась в пучину острого духовного кризиса. Так надо ли нам идти по её стопам или, может быть, лучше всё же учиться на её ошибках?..