Газета День Литературы # 167 (2010 7)

Владимир МАЛЯВИН ДАО С КОМПЬЮТЕРОМ

Экспо 2010 в Шанхае показывает будущее,

которое, к счастью,

не может быть бесконечным.

Первого мая в Шанхае открывается Всемирная торговая выставка – Экспо 2010. Для страны-устроительницы это событие всегда было отличным поводом продемонстрировать свои достижения и амбиции. Сорок лет назад, в мои студенческие годы, много шуму наделала всемирная выставка в Осака, когда внезапно воскресшая Япония рвалась в мировые лидеры и изумляла мир своими транзисторами, автомобилями и даже, хорошо это помню, нейлоновыми рубашками и плавками, как было написано на этикетках для советских покупателей, "приятными наощупь". А сегодня мой японский друг пишет мне: "Мы давно потеряли идею движения вперёд и получаем удовольствие только от того, что есть внутри самой Японии, – к примеру, от цветов сакуры. Надеюсь, в это время бурных перемен нам удастся сохранить добрые черты японского характера".

Маленькой Японии удобно закрыться в своей островной раковине. Сможет ли это сделать огромный, культурно пёстрый Китай, когда выдохнется его нынешняя модернизационная динамика? Не скатится ли он от благоразумной идиотии к банальному идиотизму? Вопрос на будущее. Пока же китайцы упиваются своим взлётом и не устают заявлять о своих новых, глобальных притязаниях. Пассажирам, прилетающим в Шанхай, уже в самолете объявляют, что отныне "Китай будет служить мостом между Азией и миром" (именно всей Азии). На первом всемирном даосском форуме, проведённом недавно в Пекине, китайские участники часто повторяли, что теперь "китайская культура должна играть руководящую роль в мире". Этот официоз имеет твёрдую почву в реальной жизни. Вот и пассажиры шанхайского метро (к выставке, кстати, открыты сразу несколько его новых линий) теперь слушают объявления по-английски. Набранные из деревни девчушки в ресторанчиках Экспо млеют от восторга, общаясь с иностранцами, которых они, наверное, впервые видят вблизи. Они попали в совсем новый для них, радостно-волнительный мир и, кажется, искренне верят в девиз выставки: Better city, better life. А такая вера – ресурс посильнее денег.

Амбиции Китая находят в мире полное понимание. Выставка собрала рекордное количество стран-участниц – около полутора сотен – и занимает площаль в 9 с лишним кв. км. Таковы новые китайские масштабы.

Признаюсь, и меня в конце концов проняли нынешний китайский размах и китайская мощь. Куда ни прилетишь в Китае – всюду новенькие гигантские аэропорты, от них разбегаются через клубки транспортных развязок скоростные магистрали, всюду горизонт заставлен параллепипедами высотных зданий, бурлит и хлещет через край жизнь. Словно какая-то чудо-меленка мелет и мелет где-то на дне Янцзы или, может быть, прудов Запретного Города, и вываливает из себя всё новые аэропорты и автострады, жилые кварталы, небоскрёбы, универмаги, горы автомобилей, компьютеров, шмоток. Кто и как приладил приводные ремни от заветных струн китайской души к материальному миру? Какие силы приводят их в движение?

Большое видится на расстоянии. Полезно оставить Шанхай и проехаться по его окрестностям – хотя бы по избитым туристским тропам. Вот Сучжоу: город-музей, исчерканная каналами китайская Венеция, город величественных храмов, пагод и классических садов – быть может, самых совершенных творений китайского гения. Вода – первая, материнская стихия, главный, хотя и пустотный фокус китайского сада. Она всё питает, всё уравнивает, всё связывает. В ней небо и земля друг друга проницают, человеческий город открывает в себе внутреннюю, безмерную дистанцию зеркального отражения. Не менее важное место отведено в китайском саду декоративным камням: всегда затейливой формы, с дырками, выступами и углублениями, разнообразной фактурой. Эти камни как бы теряют себя, растворяются в пространстве, но своей самопотерей преображают физическое пространство в поле энергии. Они пробуждают силы воображения – способности, вообще говоря, как нельзя более естественной в человеке. Можно прожить целую жизнь, открывая в их прихотливых очертаниях всё новые интересные места и подыскивая этим открытиям имена. "Вода навевает думы об отдалённом", "камень навевает думы о древнем", – гласят китайские поговорки. Недостижимо-далёкое, незапамятно-древнее – вот название истока всего сущего. А надписи в саду и архитектура накладывают на это первородство жизни печать человеческого и... растворяют последнее в природных ритмах. В парадном павильоне сада громоздятся друг над другом три надписи: "Горный лес в городе", "Каноническое начало духовного прозрения", "Зал Трех Милостей". Прекрасный союз физики, метафизики и этики! Какими путями познания он обеспечен?..

Уже в четвёртый раз я приезжаю в деревушку Чжоучжуан – романтический уголок старого Китая в этих краях. Опять иду её узкими улочками, любуюсь игриво выгнутыми мостиками над каналами, вдыхаю пустоту её уединённых храмов. В сумраке давно опустевших залов едва видны старинные надписи над алтарями, словно списанные с последних указаний партии и правительства: "Торговля, процветая, проницает все Четыре Моря. Богатство, будучи в изобилии, достигает Трёх Рек" (т.е. Китая. – Авт.). Повсюду – в спинках стульев, на стенах, на столах и даже табуретах – вставлены шлифованные срезы мрамора, узор на которых странным образом напоминает пейзажные картины. Обилие таких срезов не создаёт впечатления однообразия, ведь возможности игры в опредмечивание абстрактных образов практически неогра- ничены. Но всё же количество этих экстравагантных деталей интерьера явно превышает собственно эстетические потребности. Дело, конечно, в их статусной роли: дорогие спилы мрамора удостоверяют богатство семьи. Да и само слово пейзаж (букв. "горы и воды") на местном диалекте звучит почти как "есть богатство, есть достаток". Вещь к тому же практическая в китайском вкусе: на такие плиты не зазорно и усесться. В китайском доме-саде внутренность камня совершенно непосредственно смыкается с внутренностью человека через... простор мироздания.

Удивительная и чисто китайская придумка: открыть внутри камня образ недостижимой дали. Настоящая "геология трансценденции", как я обозвал однажды шанхайскую жизнь. Лучший способ высвободить дремлющие в созна- нии силы воображения, предаться чистой радости игры и реализовать извечный китайский идеал: "человеческой работой завершить работу Небес". Работой, добавлю, виртуозно-чистой, не оставляющей следов. Работой, лучше всех опознанной китайцами, но, несомненно, универсально человеческой. Сказал же Роже Кайуа как раз по этому поводу, что он "любит совершенство мнимости". Что же, Китаю, уже завалившему мир подделками всего и вся, и вправду принадлежит "руководящая роль" на этом празднике медиа-кратической жизни?

И вот формула китайской мудрости: реальность есть обмен, смысл жизни – торговля (по-китайски это заявление звучит тавтологично), и, накапливая силы жизни, мы наращиваем свой капитал. Жизнь содержит в себе всё необходимое для удовольствия, тратиться ни на что не нужно (и уровень сбережений в Китае фантастически высок). Но физический мир, вовлечённый в обмен, становится образом высшего символического порядка, и мы расходуем свой капитал согласно принципам этого последнего, попросту говоря – чтобы удостоверить свой символический статус. Очень рачительный в быту китаец легко тратит большие деньги вроде бы на пустяки только для того, чтобы "сохранить лицо". В масштабах общества мы получаем капиталистически организованный социум при идеократической, очень формализованной политике.

Имя этому схождению двух запредельных глубин внутреннего и внешнего в жизни есть Дао, Путь. Этот путь есть власть, заданная всем и каждому жизненным динамизмом. Речь идёт о чистой актуальности существования в её бездонной неопределённости, где исчезает самое различие между виртуальным и реальным, открывается безграничное поле игры. Эта "онтология виртуальности" оправдывает единство техники и творчества, бытия и коммуникации.

В только что отстроенном храме высится китчевая фигура Шакьямуни, на втором этаже статуэтки традиционного собора "тысячи будд" выточены в пластмассе лазерным лучом. Над входом в зал с молельным барабаном надпись: "Комната перевёртывания сознания". Что во что превращается? Пустое в порожнее? Порожнее в пустое? Но в этом вращении открываются лики будд, скрытые в мире, как пейзаж на срезе мрамора. Этих будд вокруг много, многие тысячи, и распознавать их – высшее назначение человеческого духа.

Всемирная выставка, её пространство коммерциализированной зрелищности – идеальная площадка для высвобождения этой игры самой жизни. Не буду описывать отдельные павильоны: о них уже много писали и напишут ещё. Скажу только, что павильон России смотрится неплохо, особенно на фоне невыразительных кубов по соседству. Экспозиция павильона, нанизанная на сюжеты из области детских мечтаний о прекрасной стране, тоже согласуется с духом прокитайской экспо. Только выражает ли она сущность России, русский бунт против вселенского марафета предустановленной гармонии, русский крик из "подполья души": хочу, чтобы дважды два было пять!? Не примечательно ли, что даже девиз выставки толком на русский не переведёшь? При мне всё ещё была в обращении варварская калька с английского: "Лучше город, лучше жизнь". Как будто нарочно придумали такой девиз, чтобы дать почувствовать: ни миру с Россией, ни России с миром объясниться нелегко. И не в том ли состоит призвание России, этого одинокого гиганта в мире, чтобы положить предел выставочной метафизике капитализма и если не показать, то дать понять, что будущее, декларируемое всемирным экспо, к счастью, не будет бесконечным. Игра бытия всегда может быть прервана апокалиптическим мгновением, внезапным "снятием печати", громовым возгласом с небес: "Я дал вам всё, и что вы сделали с этим даром?". И откроется вдруг ценность безценного.

Что ж, опять борьба с азиатской "бездуховностью"? Наивный призыв. Восток тоже знает чёрный провал инобытия в центре круговорота мировой рулетки. Не о нём ли напоминает непоколебимое молчание камня, безыскусный покой воды? Но бездна свободы даётся либо как априорное условие существования, либо как апостериорная самореализация. В мире она не видна, как само Провидение или Дао.

Свобода, конечно, приходит нагая. Но уходит незамеченная. И человек, это политическое чудовище, всегда делает свой выбор произвольно, даже если выбирает всё.

Так согласуемы ли эти два образа свободы? Слишком тяжёлый вопрос. Предоставляю разрешить его неумолимому времени.