Газета День Литературы # 173 (2011 1)

Маргарита КАРАНОВА НАШИ КНИГИ

Татаринов А.В. Дионис и декаданс: поэтика депрессивного сознания. Краснодар: Кубанский гос. у-т, 2010.

В "Предисловии" Алексей Татаринов пишет: "Одна из главных задач исследования – представить архетип человека декаданса и в его относительной системности, и в нерациональности многих движений, усложняющих представление о целостном характере явления. Нас интересует не столько исторический тип декадента, который укрепился в модернистской культуре рубежа ХIХ-ХХ веков, сколько подвижный, сложный сюжет пограничного сознания, который был воплощён в указанной эпохе, но по своему потенциалу и порой навязчивому присутствию имеет прямое отношение к современной жизни, проявляя себя и в бесфабульных депрессиях, и в специальном нагнетании событий, призванных разрушить жизнь их главного участника, и в устойчивом интересе к мрачным мотивам философских и литературных произведений, и в способности собственные падения превратить в произведения, которые с интересом рассматриваешь как бы со стороны, забыв о том, что приближающийся финал может коснуться непосредственно тебя.

Легче оценивать архетипы Эдипа и Дон Кихота, Гамлета и Фауста. Здесь есть текстовый, фабульный центр, пересказываемая история, способная управлять трансформациями архетипа в новых контекстах. В четвёртой главе мы говорим об архетипах Гамлета и Саломеи в драматургии европейскою декаданса, подчёркивая, что рассуждаем о развитии в пьесах Уайлда, Метерлинка, Д'Аннунцио, Стриндберга, Ибсена, Гауптмана мысли, сконцентрированной на безнадёжности собственного существования, и страсти, не знающей ограничений моральных законов. Но Гамлет, как и Саломея, – лишь два образа, помогающие в постижении декаданс-настроения, но не исчерпывающие его.

Архетип человека декаданса – в сгорающих лирических героях Бодлера и Рембо, в сверхчеловеке, созданном Ницше, в имплицитном необуддисте шопенгауэровской философии, в Екклезиасте, которому религиозный закон не помешал увидеть зримую тщетность всего земного и удалённость Творца от своего творения, в гюисмансовском Эссенте, создавшем красивую тюрьму для самого себя, в Ставрогине, Кириллове, Иване Карамазове, по-разному сочетавших страстность и небытийность, в "космических пессимистах" Леонида Андреева, в стриндберговском Капитане, сумевшем обнаружить бездну в отношениях с женой, в герое Юкио Мисимы, решившем уничтожить отягощающую красоту вместе с несущим её буддийским храмом, в самом Мисиме, идущем навстречу ритуальной смерти, в гамсуновском Глане, нашедшем одну смертельную любовь на всю недолгую жизнь, во всех литературных эманациях Оскара Уайлда, верящего, что истинный художник сам себе Христос, даже тогда, когда он похож на Саломею, в персонаже рок-композиции, который снова сообщает, что лететь может лишь тот, кто упал по-настоящему, в лирическом герое Юрия Кузнецова, когда он, как "чёрный подсолнух", растёт из бездны и тянется к тёмному светилу.

Задача оценить человека декаданса в разных контекстах позволяет в рамках одной книги встретиться Томасу де Квинси и братьям Самойловым, Шарлю Бодлеру и Юрию Кузнецову, Шопенгауэру и Гюисмансу, Ницше и Лермонтову, Уайлду и Гоголю, Ибсену и Метерлинку, Стриндбергу и Розанову, Гамсуну и Конраду, Гауптману и Мережковскому. Иногда неожиданная встреча, как в случае с Бодлером и Кузнецовым, происходит в одной главе, чаще – в едином пространстве проблемы, обозначенной уже в заголовке.

Объясним, почему в заголовке оказался Дионис – бог вина, производительных сил природы, покровитель священного безумия, разрушитель границ между верхом и низом, светом и тьмой. Ницше, значимый для нашего исследования в методологическом плане, обратился к Дионису как архетипу становления иррационального, стихийного человека, преодолевающего статичные законы. Для Ницше Дионис – образ трагедии, которая воплощается в героическом усилии человека, обречённого на конечную индивидуальность, стать бессмертной волей, преодолеть свою ограниченность в пределах телесной жизни. Дионис – снятие оппозиций жизнь/смерть, рай/ад, душа/тело, исход из дуализма, предполагающего этическую ясность, рациональную категоричность картины мира. Это и активная символизация изменённого сознания, которое творит под властью суровых идей, ставших доминирующими мифами, с участием алкоголя или внутренних интуиций, не уступающих по силе внешним допингам. Это и трагический пессимизм в предельно эстетизированной форме: смерть личности реальна, предопределена, а воскресение напоминает метафору жизнесохраняющего растворения в природе, данного нам в тех ощущениях, когда душа как бы выходит из тела, радуется бесконечности и свободе от земли. Дионис – не только страсть и дерзость, но и состояние апатии, разочарованности, интеллектуального похмелья, вызванного предшествующей избыточностью страстей. Здесь безумие, которое порой оценивается как высшая форма разума, и преступление, которое не может не ощущать человек, который знает: он переходит границу, переходит её нелегально, прямо или косвенно бросая вызов закону, призванному защищать принципы здоровой жизни, ориентированной на качественную серединность и долголетие. Герои декаданса, как и сам Ницше, – возле Христа: полемизируют с ним, рассуждают о его победах и поражениях, иногда отождествляют себя с Распятым..."