Екатерина МАРКОВА В ПРОЗРАЧНОЙ ТЬМЕ



***



Этот запах осенних прогулок


И влюблённость еще ни в кого. Переулочек, переулок,


Мне рябины твои – божество,


В одиночестве слаще молитва,


Значит прок в одиночестве есть.


Сеет дождь сквозь небесное сито


На московскую жесть.




***



И тебя, единственный мой друг,


Я как вредную привычку брошу,


Разомкну пустых объятий круг


И уйду под звёздною порошей.


Стану я в бессоницу листать


Старый сонник, фрейдовский предтече,


Стану я на мертвого гадать,


Чтоб услышать голос – человечий...




КОЛДУН



– 1 –


Из солнца майского, пропахшего смолою,


Ты этот дом сложил.


Вхожу в него, поссорившись с молвою,


Сдирая плащ из лжи.


Седые волосы, изрезанные пальцы


Молитвенно люблю,


Твой взгляд простой, ребёнка и страдальца,


Я над собой ловлю...


Полёт захватывает дух, но крылья


Окрепли от ветров,


Ты весь пронизан золотою пылью


Иных миров ...



– 2 –


Как много лиц вкруг лика твоего,


Прорваться бы к тебе,


Услышать сердце.


Кого здесь только нет, кого –


Вакханки, дети, иноверцы,


Они кричат на разных языках,


А мы с тобой не понимаем...


Сквозь этот гвалт


Меня сжимает страх,


Что рухнет, созданное маем.


За этот май, я многое, поверь,


Простила несговорчивой природе.


Скорей туда, где на засовах дверь,


Куда никто и никогда не ходит!



– 3 –


Когда нас дьявол обвенчал


В натопленной избе,


Ты непокорным сразу стал,


Единственным в судьбе.


Я проклинаю сладкий миг,


Тебя, седой колдун,


Обожествлённый мной старик –


Смехач, шутник и лгун.


Ты снова зельем опоишь,


Не скрыться от тебя,


И стану жить, как ты велишь


И ночь и день губя!




***



Хоть всю душу в суете выжми,


И закрой от людей в запах


Подорожник у подножья пижмы


И оскоминный яблонь запах,


Все равно души твоей коснётся


Осень сенокосов и колодцев…


А в сиянье отцветающем кипрея


Вживе явлена российская идея...




***



Перемелются метели,


И тебя забуду вдруг…


И может быть росистой ночью


Когда-нибудь в чужом краю


Ты вспомнишь и захочешь очень


Послушать песенку мою.


Но той твоей росистой ночью


Ни звука не услышишь ты,


Лишь ухнет что-нибудь, мороча


Твой чуткий слух из пустоты…


Ни камнем, ни росинкой талой


Не встречусь на твоём пути,


А помнишь, ты дарил кораллы,


Те, из Парижа, от Тати?


И на убитых в камень тропах


Не встречусь я тебе нигде,


И не узнать, какой я стала,


Ни на земле, ни на воде...



Нет, помнишь, ты дарил кораллы?




***



И в печалях, и в празднике – кромешное одиночество,


Только плоть помогает ещё быть не одинокой.


Но и это уйдёт,как буйное творчество,


Яркое и образное, но без мысли глубокой,


Как уходит, превращаясь в следующее состояние,


Всё, что угодно, под Луной многоликой.


Сегодня она огромна, будто Земле подражает, обрати внимание.


Птицы лунному фону отвечают криком.




***


спрятано моё детское дыхание,


И первые обвинения миру,


Там я искала себе – слава Богу, не осилила –


Неподъёмную Лиру –


Влиять на ход Истории – мечта розового детства.


Локти кусала в кровь, что на Чёрной речке –


Не остановила...


Просто некуда деться бывало


От этих непотребных страданий опыта малого.


Сжималось бессилием сердце, как ладонь от снега талого...




***



Молчания я не нарушу,


Что ситом заботу носить?


Ты, венчанный, вытоптал душу,


Земным её не исцелиь.


Слезы обо мне не уронишь


Даже в предутреннем сне.


И руки мои не вспомнишь


В последней своей весне...


Но Ангел промолвит дальний,


Тот, что бледнее коня:


“Во многих страстях – страданье”, –


Тогда ты услышишь меня!




***



Ты иль не ты? Так трудно угадать


По первому звучанью речи.


Но если ты – какая благодать


В холодном море человечьем


Тебя узнать, вдыхать твою печаль


И разделять свою почти что в шутку...


Но снова скепсиса пудовая печать


Клеймит мой лоб и буднично и жутко.




***



Да нет, мне не нужны твоих обетов тайны,


Признаний пламенных удушливая вязь.


Я слишком знаю каинов и авелей,


Поскольку слишком рано родилась...


И я не стану в трауры рядиться


И бредить, что вся жизнь – обман,


Мне б раньше встать, не пропустив черницей


Рассветный литургический туман.




***



Не отвечу теперь, как вышло –


Глупость, страсть или колдовство, –


Волчью ягоду спутать с вишней,


С даром Божеским – воровство...


Ты – преступно меня познавший,


Ты – преступно меня позабыл.


Твоих губ леденящих краше


Чрево тленное здешних могил.


Кто судья? Одиночества брага


Да равнинные ветры в ушах.


Ястребок в первобытной отваге


Совершает дозор не спеша.




***



Колка дров тоску залечит –


Прорвы дров, чтоб дом согреть, –


Городскую горечь ночью


Силы даст преодолеть.


Ночи в осень длинны-длинны,


Звёзд в прозрачной тьме не счесть.


Научи нас, паутина,


Приносить благую весть...




***



Когда на пляжах жарких, похотливых,


Я слышу говор матерный блядей,


Блядей скорей несчастных, чем счастливых,


Но очень не похожих на людей, –


Мне всё является одна картина,


Незримая, как видно, для толпы, –


По тракту лунному шагает инок,


Он нем и голоден, глаза его слепы.


И гулко лопается по ночам суглинок,


Не сыщет враг его святой тропы.



***



Бездорожьем, слепыми избами


Электрички меня унесут.


“Много званых, да мало избранных” –


Понаслушаешься тут...



Я узнаю в остывших вагонах,


В постсоветском своём ЖэДэ:


“Платны ныне имперские троны,


Будто импортные биде”, –


Продавец гуталина вещает,


Уличив президентский обман,


И кончину времён обещает,


Как евангельский Иоанн.




АПОКАЛИПСИС



Под безмолвное пенье


В звездопад февраля


Во блаженном успенье


Спит родная земля.



По скудельнице житной


Не промчится возок


И рассвет первобытный


Не озвучит рожок...



В изумрудных булавках


Белый бархат снегов,


Беспородная шавка


Метит снежный покров.



И ни жалоб, ни стонов


На вселенской заре.


Мироточит икона


В продувном алтаре.

Загрузка...