Газета День Литературы # 89 (2004 1)

ИЗ ПОЭЗИИ XXI ВЕКА (Антология “Дня Литературы”)

Обещанного, говорят, три года ждут. А значит, пришло время собирать антологию русской поэзии нового, XXI века. Перед вами — первый её выпуск в версии “ДЛ”.

ОЛЬГА КОЗЕЛЬ

* * *

Дорога — бугор на бугре.

Известное дело — Расея.

Так траву ещё при царе

Косили в верхах Енисея.

Так лился туман или стон,

В обитель — роптать на судьбину —

Сплавляли неласковых жён,

И — вниз по реке — древесину.

Так тянет смолой костерок

В полях, величая Купалу.

Так ехал Бестужев в острог,

И Меньшиков ехал в опалу.

* * *

Как малый пострел, за повозкой бегущий в пыли,

Как старый казак, на войну провожающий сына,

Ты смотришь с укором на белую прядку земли,

Не смея, как прежде, промолвить: моя Украина!

Пусть ценят за доблесть и пусть не желают добра,

Мы смертной гордыней своею гордимся по праву.

Но слышен на склонах взволнованный голос Петра,

И дикие розы впотьмах окружают Полтаву.

И если любить, то лишь шум малоросских ветров,

Ковыль Запорожья, могилы и память о Сечи,

И посвист ночной подгулявших степных гайдуков,

И шляхетских жинок покатые полные плечи.

Там панская дочь собирает во ржи васильки,

И жаркие посулы небо вплетает ей в косы,

Там точатся к бою и, звонкие, гнутся клинки,

Там тяжбы и свадьбы, и зреют в ночи абрикосы.

ДЕТИ

Вокруг Игнатьева — леса.

Бродя по ним в полдневном свете,

Вдруг чувствуешь: на два часа

Реальней приближенье смерти.

И вот, кляня сто первый бор,

И вечный времени излишек,

Я набредаю на костёр

И деревенских ребятишек.

Я вспоминаю "Бежин луг",

Своё назвав негромко имя,

Вхожу в ребячий этот круг

И заговариваю с ними

Об урожае, о кино,

О том, что снега нынче мало,

О подвиге под Ведено

Прославленного генерала.

"Пусть генералы и умны, —

Мне мальчик говорит спокойно, —

Не верю я в конец войны,

На свете не кончались войны…"

На костерке дымится снедь.

Жужжит у щёк морозец колкий.

Обыкновенный русский снег

Заносит мокрые просёлки.

Сестре Вере

Мне хоругвь не вносить в алый свет алтарей,

До святынь не достанешь рукою…

Но вдохни эту пижму и этот кипрей,

И узнаешь, что это такое.

И военная гарь, и молочная Гжель

Сотни раз повторялись на свете,

Только мы-то с тобой из нездешних земель,

Мы — иной современности дети.

Лишь в ладонях согрей золотую свечу

И сожми, как штурвал самолёта.

Мне на правду плевать, и я верить хочу,

Что отец мой шагал с пулемётом.

И я верить хочу — мне на правду плевать,

Что я крови несмешанной, русской,

И что время когда-то отправится вспять:

Сотня лет — и изменится русло.

СЕВЕРНЫЕ СТАРУХИ

У Белого моря веков испокон

Глядят тебе вслед из белёсых окон.

И нет никого — только чувствуешь взгляд,

Как будто не люди — деревья глядят.

Но мастер чужой стародавней поры

Безмолвную душу упрятал в стволы.

И вырезал руки, надбровья и рот

Из дерева древних забытых пород.

Их корни в трудах от зари до зари:

Что мёртво снаружи, то живо внутри.

Их песни, преданья, их мать и отец

Бессмертны в изгибах древесных колец.

Они просыпаются в раннюю рань.

Резная кровать. На окошке герань.

Часы. Покосившиеся косяки.

На выцветшем снимке сыны — моряки.

ДМИТРИЙ МАЛИНА

МОСКВЕ

Что пучеглазая? Сверкаешь вся золотом?

Тыщей моторов ревешь каждый день?

А знаешь, как хочется по Манежной молотом?

Или спалить тебя, как Ольга Искоростень?

Как ни взгляну на тебя, всё-то ты улыбаешься,

Во все тридцать два золотых расплылась,

Ну скажи ты мне, дурочка, чем ты бахвалишься?

Что складищами жира за кольцо разлилась?

И это та златоглавая, за которую насмерть?

Под пули, не думая, за которую...

А теперь застелила все вывесок скатерть?

Нет, подождите, я вам устрою...

Я вам устрою, а ну-ка — руки!

Руки прочь! Руки! Руки, сказал!

Ты не подумай, я не со скуки,

Просто надо, чтоб кто-то тебя наказал!

И я приговариваю тебя к расстрелу,

Смеешься, смотришь как на глупца?

Ты лучше подумай, сколько язв расползется по телу,

Сколько крови прольется по жилам-улицам!

Пойми ты, глупая, еще не поздно!

Это не произвольно, это поллюция!

Но если ты исцелиться сама не способна,

То остается одно — революция!

И она придет, ее величество грянет!

Вот только немного утрется, почистится

И перед контрольным в глаза тебе взглянет...

Что, страшно? Так может, еще не поздно очиститься?

Смеешься, проклятая? Пыхтишь заводами...

Ну что ж... ты сама приближаешь его,

Смейся, но помни, под двенадцатью потами

Мир доживет до 2017-го!

* * *

Сегодня я буду жадно курить

И слушать, как мне поет ночь,

Гениальное "тихо", не надо мудрить,

Земное сегодня прочь!

И я убежден, что я не последний

Из племени могикан,

Которые плачут над пеплом наследий,

Для которых спасенье — стакан!

Мы — мечтатели? Да! И мы этим живем!

Потому что в наших мечтах

Мы дышим душой, мы летим, мы поем

И в любви признаемся в стихах!

Мы идем босиком по песчанкой косе,

Закатав по колено штаны,

Со счастливым лицом — ведь теперь насовсем,

Так домой возвращались с войны...

И абсолютно никто не сможет мне помешать,

Я все предрассудки растер в порошок,

Я крылья надену и буду летать,

Вызывая у обывателей шок!

Сегодня я долго и жадно курил

И видел сквозь неба рванье,

Как меха выдували в кузнице крыл

Отдельный комплект для нее...

* * *

Дым-искуситель люстру обсасывает,

Я с дивана на линолеум капаю,

Мозг захмелевший мысли разбрасывает,

Буквы, как иглы, бумагу царапают,

Моторы шумят, подошвы стаптываются,

Барышни ржут, каннибал-город,

Есть еще гордые, те упираются,

Но и их уже крепко держат за ворот!

Как не напиться, господа-товарищи,

Люди добрые, россияне, граждане,

Чует душенька мировой пожарище,

Сушит душеньку жажда мне!

А я бы вам вылепил такое словище!

Такое теплое! Такое райское!

Я величал бы его ЛЮБОВИЩА!

И водрузил у метро "Первомайская"!

Нет, до дверей бы донес! Поднатужиться!

Кричат: "Грыжа будет!" Да черт с ней, с грыжей!

Ведь мне эта московская улица дороже,

Чем тысяча сотен парижей!

Но луна — верный пес — заливается лаем,

Вертясь вкруг хозяина, планеты-калеки,

А мы, романтики, потихоньку сдыхаем,

Никому ненужные в ХХI-ом веке...

* * *

Еще одна ночь,

Рассвет

Заливает городу уши,

Гони его прочь,

Кричи "нет"

И слушай меня, слушай...

Еще один день,

Провалом,

Я все ближе к отметке "20",

То коряга, то пень —

Слалом,

Мне грусто даже смеяться...

Еще один год...

Много?

Да сколько их еще будет?

Заткните свой рот,

Ради Бога!

Сегодня скольких не разбудят?

Еще одна жизнь...

Достойно?

Погасла спокойно в постели...

Вчера нажрались...

А войны?!

Да что вы там все охренели?

Еще одна смерь...

Печально?

Плевал я! Слюной поэта!

Хочу умереть

НАХАЛЬНО!

Бабахнуть как, елки, ракета!

СЕРГЕЙ ЗАЙЦЕВ

ЗВОНАРЬ

Разрушен храм и идолы, как встарь,

Резные очи пучат на ветру…

Разрушен храм, лишь ты один, звонарь,

Стоишь на колокольне поутру.

По свету фонарей, как по мосту,

Я ухожу в начало всех начал.

Звон тихо приручает пустоту,

Как ты к рукам верёвку приручал…

Звони звонарь! Сквозь мёртвую метель

Доносится призывный звон святой…

Я в грешные уста возьму свирель,

Чтоб разбудить уснувший мир с тобой.

Нам Вера не позволила уйти.

Нам с колокольни нет ступенек вниз…

Но если тебе скажут — нет пути —

Ты просто улыбайся и крестись…

Крестись и помни — ты один, как встарь,

Стоишь на колокольне поутру…

Пока жива душа — звони, звонарь!

Я за тебя, мой брат, опять умру…

НАДЕЖДА

Обескровленное небо

Затекает в лопухи…

Пенье птиц, дыханье хлеба,

Плеск медлительной реки,

Шелест трав сквозь ветра песню

Слышишь, мой священный дуб?

Но, скажи мне, что чудесней

Звука похоронных труб?

И в притихшем летнем шуме,

Я услышал древний гул…

Может, Бог ещё не умер?

Может быть, он лишь уснул?

НЕПОБЕЖДЁННЫЙ

Провожающим взглядом окинь

Застывающий миг.

Пахнет небом седая полынь.

Ветер к сердцу приник.

Пахнут лужи осенней водой.

Пахнет вечностью даль.

Одиночества запах собой

Дополняет печаль.

Ты герой ненаписанных саг.

Побеждённый герой.

Для себя бесконечный варяг;

Для варягов — чужой...

Ты повержен. Потерян твой щит.

Меч не чувствует рук.

Верный конь рядом мёртвый лежит.

Смерти белый паук

Подползает. Лишь ветра порыв

Шепчет сердцу: "Очнись...":

Облака расступились, открыв

Бесконечную высь...

ЛАРИСА КЛЕЦОВА

РОМАН

Она стройна. У неё револьвер.

Он — страстный, оголённый нерв.

Она наливает аперитив...

Итак — детектив.

Ну — кто? Кого? На камине кровь.

Не надо! Лучше уж про любовь.

Итак, она — королева грёз.

Он — не воспринимает её всерьёз.

Она твердит ему про любовь...

Ну вот, опять на камине кровь...

Теперь — в традициях реализма:

Они — строители коммунизма,

Их жизнь с убийством — несовместимы:

Конечно, где тут найдёшь камины?

* * *

Страшно смеяться над каждым стихом,

Где, "словно алые розы

Пахнет закат" и "по небу легко

Катятся летние грозы",

Где "к сентябрю наступает тоска,

Небо сливается в щёлку..."

Вдруг

Палец, которым крутил у виска,

Металлически щёлкнет?

* * *

Он, временами, кричал.

Он кричал временами.

Не разверстым от ужаса ртом,

Не сухим, воспалившимся горлом,

Забывая тяжёлый язык.

Крик. Беспомощный. Голый.

Так кричат только... маме,

Возвращаясь к началу начал.

Он кричал ВРЕМЕНАМИ!

Он, временами, кричал.

КОНСТАНТИН КОЛЕННИКОВ

* * *

Мать-земля питает силой,

Солнце раскаляет кровь —

Заиграла, забурлила

Дикими ручьями вновь.

Унесите мою душу,

Огнедышащие звери,

На свирепых ветров сушу

Под звезду гипербореев.

Возвращусь железной волей

В переплавленное тело

Перекованное болью,

Ослепляющее белым.

Чувствовать потоки лавы,

Разгоняемые сердцем,

Раздавить величьем славы

Ползающего иноверца.

* * *

Константину Васильеву

Красное из серого,

Свеча из темноты,

Впечатленья первого

Скорбные цветы.

Новыми побегами

Вечной благодати,

Резаными нервами

Уцелевшей знати,

Лебедем поднялся,

Пламенем пророс,

Яростно назвался —

Великоросс.

Витязи вернулись,

Девы дождались,

Среди мертвых улиц

Появилась жизнь.

* * *

Разрываются всплески,

Расцветают бутоны,

И жемчужные блески

Обрамляют короны

Нас, встающих

Из пен океана,

Поднимающих

Лица в клубах фимиама

К солнца золоту,

Неба лазури.

Все! Оковы расколоты

Бриллиантовой бурей.

Травы заповедные скошены

Жаждой дня,

Покрывалом брошены

В жар огня.

Красной нитью прошита

Белизна одежд.

Безвременье прожито

Без надежд —

Кончилось проклятое,

Выжила душа.

Снова, как когда-то,

Боги не спеша

С солнцем поднимаются

На рассвете,

Людям улыбаются,

Мы —

Их дети.

МАРИЯ СМИРНОВА

ЧТОБЫ ЖИЛИ

Я ночь обыскала следами

Как самых любимых — телом

Кусала зиму дыханьем

Роняла ее и ела

Где плакали ноздри лани

Морозной тоскою прелой

Я ночи обмыла раны

Небытия пределом

Фонарных столбов дрожанье

Под схватку рубцов в огнях

На встречных лбах — расставанье

Отсвечивает меня

И в снеге слоновой кости

Рукой разгребала кровь

Земля не простит, не спросит

Зачем мне глаза богов

Невидящие живое

Зачем я пришла туда

Где души вскрывают боем

Сургучом свинца со лба

* * *

Когда закончатся все ртутные туманы

В моих бумажных рыхлых небесах

Я выверну погрешности карманов

И покажу что руки без греха

Когда болезни жестко и трусливо

Уйдут из тела, словно из одежд

Я вымолю все почести Годивы

И обрету все площади надежд

И город не уместится на птицах

Несущих в вышину его гранит

Когда на улицах останутся молиться

И тишина снегами зарябит

Когда вязь неба унесет ветрами

И атмосферы хлынут как река

Я разобьюсь под детскими руками

Стеклянною пещеркой мотылька

ПОСЛЕ ВОЙНЫ

Тени, хмурые ели

Тени погоду съели

Бродят в ночной усталости

Мальчики, накачанные старостью —

Забавы и сломы века

Жестокого человека

Сквозь взрытые тени — странное

Стотысячно безымянное

Бродит присохшим светом

Будущее планеты

* * *

Я хотела бы видеть цветы на твоих губах

Я хотела бы их целовать и срывать

Как мала моя просьба — пусть только цветут всегда

Я хотела бы знать что губы твои — весна

И глаза мои — жизнью напиты вдвойне

Потому что жила и цвела на войне

Потому что не знала что где-то ты

Мне оставишь такие живые цветы

Даже там было небо, но его никто не просил

Каждый траву густую и талые росы косил

Каждый слишком жестоким был в ласке своей

Это тоже война я тоже была на ней

Я хотела бы знать что на сердце твоем любовь

Больше страхов, смертей и даже цветов

Что мы вместе уснем на сплетенных снах

И истомах и вечности — губы и тело в пах

В пух и прах — назови ручейком, рекой

Всё равно я достану до млечных вершин рукой

Телом гибким которое хочет знать

Что на сердце твоем и моем одно — весна

ВЕРА ОКТЯБРЬСКАЯ

* * *

Светлое имя твое

Нежно в ладони возьму…

Не уронить бы…

В мрачных туманах снов

Голубизну небес

Не потерять бы…

Тихо шепчу: прощай…

Взглядом твоим дышу…

Не умереть бы…

* * *

Под темным покрывалом ночи,

В окне, раскрытом на восток,

Душа, разорванная в клочья,

Неясно тлела между строк…

Холодный ветер ныл и мучил,

И кровь по капле выжимал,

Волной огня безумно-жгучей

В тиски объятий зажимал;

И черный дождь хлестал жестоко;

Душили тучи; грызли сны, —

Скрывая где-то на востоке

Рассвет и проблески весны…

И полумертвая от боли,

Душа чуть тлела между строк…

Надеждой лишь, усильем воли

Роняла взгляд свой на восток…

* * *

Желтых листьев предсмертная вялость

Погружается в сон наяву.

Только я позабыла усталость

И могильный покой не зову.

Я иду, наступаю на лужи,

В бесконечное небо смеюсь,

И никто мне сегодня не нужен,

Ничего я теперь не боюсь!

Я иду, никому не мешаю,

Солнце, солнце, сильнее пали!

Я сегодня такая большая,

Как Земля, даже больше Земли!

Облака от меня уплывают,

Но за ними уже не гонюсь…

Я сегодня такая живая,

Что увидеть тебя не боюсь.

НОЧНОЙ СНЕГ

Над зимою — ночь. А над ночью — снег.

Белый снег, белый снег — смерть.

Человек уснул. Не разлепишь век.

Перестань же, метель, петь!

Всё вокруг мертво.

До утра мело,

Замедляя секунд бег…

И лицо твое было так бело,

Как вот этот ночной снег.

И трава мертва,

Но пришла весна,

Тут же белый налет стерт…

Только ты едва оживешь от сна —

Ты не так, как трава, мертв.

ПОЕДИНОК

Перчатка брошена в лицо Судьбы.

Обнажены сверкающие шпаги.

И я уже не сдамся без борьбы —

Мне хватит и уменья, и отваги.

Лови, Судьба, мой пламенный привет!

Другие пусть терзаются от лени

И молятся бессилию газет —

Я не желаю падать на колени!

Настороже — следит за взглядом взгляд —

Она и я. И пропасть под ногами.

В такие выси птицы не летят,

А мы стоим заклятыми врагами.

Мне не нужны ключи от городов,

Мне не нужны богатства и палаты!

Но за бездушность прожитых годов,

За жизнь свою я требую расплаты!

Я лишь себя себе хочу вернуть!..

Теперь я знаю тайну Злого Рока:

К ленивым, немощным Судьба жестока,

Но сильный сам свой выбирает Путь.

СЕМёН МАНКЕ

* * *

Тебя уберегу я, обещаю.

Пусть будет жить совсем невмоготу,

Ты прозвучишь от края и до края,

Былую набирая высоту.

И, как при наступающем приливе,

Потоком слов в залив моей души

Нахлынешь, — горький, строгий, шаловливый,

От немоты счастливо разрешив.

Сольюсь с тобой. Твоею частью стану,

Благословлю желанный этот миг,

Мой милый, мой любимый несказанно,

Мой русский, небом дышащий язык!

В ВОЕНКОМАТЕ

Была медкомиссия третьего дня,

И на сердце камень лежит у меня,

Да не оттого, что с повесткою, —

В скопленье по пояс разделанных тел

Случайно, случайно его разглядел,

И в мире не стало вдруг места мне...

Худесенький, слабый, сутулый чуть-чуть,

Росточком не вышел, и страшно-аж-жуть

Ему на конвейере, холодно...

Какая там армия, коли в быту

Затуркан за эту свою "мелкоту",

Какая там армия! Полноте!..

И тихо меня прошибает озноб,

И тихо стучится мне мысль об лоб,

И сердце сжимается горестно...

Погибнешь ты в детях, попомни слова,

Россия, Россия! Ты так неправа,

Ты так неправа, так бессовестна...

* * *

Из квартиры той, что мы снимаем,

Руку протяни, — как на ладони

Пол-Москвы, Коломенское, речка...

Ветер, книгой брошенной листая,

Вечерком застанет на балконе

И накинет думки мне на плечи...

Всю шоссе версту исколесили, —

В пробке набиваются машины

В белую и красную полоски —

Так вот и тебе, моя Россия,

В сердцевинке дней, как этой сини,

Не хватает чьей-то тихой слезки...

Не хватает чьей-то тихой грусти

О просторах этих и о людях,

Что тебя, Россия, любят с детства...

Пусть струится в каждом захолустье

Чистый родничок христовых судеб,

Что тебе достался по наследству,

Не найдут прощенья царь и царство

То, в котором в материнском лоне

Рвут на части тысячи младенцев,

То, в котором старикам лекарства

Даром не прописаны в законе,

Равно, как гробы и полотенца...

Я хочу спросить у власть имущих:

Неужели вам бояться Бога —

Не к лицу, не к месту и некстати?

То, что вы в ответе за живущих,

За их взгоды и за их тревоги,

Может обернуться вам проклятьем!

Каждый день и каждый голос в Думе,

Подтолкнувший нас в болото быта,

Вам дорогу вымостит иную!

Слышится в лихом дебатов шуме

Шабаш непристойный, неприкрытый,

Сатаны стоящий одесную...

Ночь в свои права давно вступила,

Пол-Москвы за ужином согрела,

Пробка рассосалась постепенно...

Две полоски флага разлучило —

Но душа останется нетленна,

И однажды чудом воскресенья,

Ожидаемо и неизбежно,

Станем мы на солнечной поляне...

Взыщется со всех, кто в ослепленье

Жил в больной России безмятежно,

Помните об этом, россияне!