Газета "Слова и дела" №8-9 от 19.08.2014

ПОЛЬСКИЕ ПРАВИТЕЛИ ВЕРНЫ СЕБЕ

Дипломатия, разведка и вооруженное подполье польского эмигрантского правительства против СССР (1941-1945 гг.).

Храбрейшими из храбрых слишком часто руководили гнуснейшие из гнусных.

У. Черчилль

Цитата в эпиграфе взята из известной книги У. Черчилля «Вторая мировая война» (М., Военное издательство, в 3-х томах, т. 1-й, с. 147.). Негодование именитого подданного британской короны вызвало непредусмотренное мюнхенскими соглашениями подключение Польши к разделу Чехословакии в 1938 г.

Сговор поляков с Гитлером по поводу захвата Польшей одной из чехословацких областей выглядел как фактическое поощрение последующей германской агрессии в Европе, что дискредитировало «умиротворителей» из Лондона и Парижа в глазах антифашистски настроенной европейской общественности. При этом польское правительство не только не посчитало нужным согласовать упомянутые действия с «гарантами» своей безопасности, но даже отказалось принять’ их представителей, жаждавших получить соответствующие разъяснения. «Немцы были, - писал далее У. Черчилль, - не единственными хищниками, терзавшими труп Чехословакии» (там же, с. 146.).

Последующие события лишний раз подтвердили, что вероломство - не исключение, а правило для внешней политики выпестованных Англией и Францией буржуазных режимов Польши.

Особенно остро зловещие метаморфозы поведения правительства Польши в изгнании (в Лондоне) ощущало советское руководство в период Великой Отечественной войны, когда СССР и лондонские поляки оказались «в одной лодке» под названием «Антигитлеровская коалиция».

Но прежде чем перейти к описанию антисоветской деятельности польского эмигрантского правительства, пожалуй, целесообразно напомнить читателю, как правящая элита этой страны осела в Лондоне. Тем более, что ее работа против Советского Союза проходила с ведома, а порой - по инициативе правительства Великобритании, возглавлявшегося к тому времени уже У. Черчиллем. Тем самым деятелем, который в 1938 г. был так взбешен «неджентльменским» поведением поляков.

По иронии судьбы в 1939 г., вскоре после чехословацкой трагедии, Польша сама подверглась агрессии со стороны ее бывшего «партнера по наведению порядка» в Европе - гитлеровской Германии. А шляхетская правящая элита (аристократическая прослойка высшего политического руководства Польши, состоявшая из лиц дворянского происхождения либо мнящих себя таковыми), отбросив прошлогодний гонор, бежала в Париж. Созданное там правительство Польши в изгнании возглавил генерал В. Сикорский, еще до войны эмигрировавший во Францию из-за острых разногласий с диктатором Пилсудским. Но в 1940 году немцы разгромили Францию и «убежденному франкофилу» пришлось менять ориентацию: эмигрантское правительство перебралось в Лондон,

Вскоре после нападения гитлеровской Германии на нашу страну Советское правительство направило послу СССР в Великобритании И.М. Майскому поручение немедленно заключить с представителем польского эмигрантского правительства в Лондоне пакт о военной взаимопомощи. На переговорах, организованных на «нейтральной территории» - в британском форин-офис, польскую сторону представляли премьер-министр генерал В. Сикорский и министр иностранных дел А. Залесский.

«Мировоззрение генерала Сикорского, - писал в своих мемуарах Майский, - располагалось между умеренным либерализмом и умеренным консерватизмом буржуазного толка… Около него всегда вертелось слишком много сугубо реакционных фигур, которые прикрывались его именем и которых он по слабости характера не умел поставить на место. Вот почему «правительство Сикорского» (как, впрочем, и последующие эмигрантские правительства. - Г.Е.) оставило о себе так много печальных воспоминаний... В нем (Сикорском. - Г.Е.)... все-таки был силен агрессивно-империалистический дух. Ему не хватало политического реализма, «романтика» старых шляхетских традиций крепко держала его в своих руках» (И.М. Майский. Воспоминания советского дипломата. Ташкент. - 1980, сс. 496, 499).

Переговоры с поляками проходили очень тяжело. Напряженные споры и острая полемика сторон не раз ставили мероприятие на грань срыва. Серьёзное противостояние вызывала проблема границ послевоенной Польши, в рамках которой польская делегация подразумевала, конечно, возвращение Польше захваченных ею в 1920 году прошлого столетия и освобожденных Красной Армией в 1939-1940 гг. западных земель Украины, Белоруссии и Литвы.

Тем не менее 30 июля 1941 г. советско-польский договор был подписан Майским и Сикорским. (Там же, с. 499)

Необходимо при этом отметить следующее: утверждение Майского в его книге о том, что «было решено в пакте вообще не касаться вопроса о границах польского государства», а также необъяснимое замалчивание автором мемуаров содержания статьи 1 договора не должно создавать у читателя впечатления, что поляки тогда отказались от территориальных притязаний. Ведь ст. 1 договора гласила: «Правительство СССР признает советско-германские договоры 1939 года касательно территориальных перемен в Польше утратившими силу...». Как мы видим, термин «границы» устранен, а польские территориальные притязания остались. В той тяжелой военно-политической обстановке Советский Союз вынужден был идти на уступки.

Соглашением предусматривалось восстановление дипломатических отношений между обоими правительствами и оказание друг другу всякого рода помощи и поддержки в войне против гитлеровской Германии. В ст.4 договора выражается согласие Правительства СССР на создание на территории Советского Союза польской армии под командованием, назначенным польским правительством с согласия Советского правительства. При этом предписывалось действовать в оперативном отношении под руководством Верховного Командования СССР, в составе которого будет состоять представитель польской армии. Детализацию темы военного сотрудничества предлагалось рассмотреть в последующем соглашении. К договору прилагался протокол следующего содержания: «Советское Правительство предоставляет амнистию всем польским гражданам, содержащимся ныне в заключении на советской территории в качестве ли военнопленных или на других достаточных основаниях, со времени восстановления дипломатических отношений». (Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. М, 1944. Т. 1., сс. 121-122).

Факт подписания этого договора вызвал серьезный кризис в польском эмигрантском правительстве и подчиненном ему подполье на родине. В знак протеста ушли в отставку несколько министров, в том числе глава внешнеполитического ведомства А. Залесский, место которого занял Э. Рачинский.

В августе 1941 года в Москве открылось посольство правительства Польши в изгнании во главе с посланником В. Котом (впоследствии - послом), была объявлена амнистия польским гражданам в СССР и состоялось подписание Военного соглашения между Верховным Командованием СССР и Верховным командованием Польши (14 августа 1941 года). В указанном документе, в целом довольно четко конкретизировавшим процесс создания польской армии на территории СССР, к сожалению, в пункте «в» статьи 2 не столь четко (если учитывать ненадежность партнера) были изложены обязательства польской стороны. Судите сами. Пункт гласил: «она (польская армия на территории СССР. - Г.Е.) будет предназначена для совместнойс войсками СССР и иных союзных держав борьбы против Германии». Выделенный автором настоящей публикации фрагмент документа не так безобиден, как кажется на первый взгляд. Если польская армия, как это следовало из всех первоначальных заявлений руководства польской эмиграции и ранее подписанного ею соглашения, создавалась на советской территории именно для войны на Восточном фронте и именно совместно с Красной Армией, то причем здесь «войска иных союзных держав»? Ведь на советско-германском фронте не было ни английских ни американских войск. Похоже, эта «юридическая лазейка» нужна была польской армейской верхушке на случай отказа советской стороны разрешить будущую переброску армии Андерса в распоряжение западных союзников. Предположение не покажется далеким от истины, если мы, забегая вперед, посмотрим, как Андерс ухитрился по-своему толковать, например, некоторые положения ст.7 указанного соглашения. Статья гласила: «Польские армейскиечасти будут двинуты на фронт по достижении полной боевой готовности (выделено мною. - Г.Е.).

Они будут выступать, как правило, соединениями не меньше дивизии и будут использованы в соответствии с оперативными планами Верховного Командования СССР». Как оказалось впоследствии, польское командование трактовало выражение «польские армейские части», как все части армии, другими словами - как всю польскую армию в СССР, которую можно посылать на фронт после достижения полной готовности. Вторую часть статьи Андерс игнорировал и саботировал отправку на фронт отдельных приведенных в боевую готовность дивизий до завершения полной подготовки всей польской армии. Таким образом, за весь почти годовой период пребывания польского контингента на территории СССР ни одно его подразделение так и не появилось на советско-германском фронте.

В декабре 1941 года премьер-министр и верховный главнокомандующий ВС правительства Польши в изгнании генерал Сикорский, назначенный им командующий формировавшейся в СССР польской армией генерал Андерс и начальник штаба ВС генерал Климецкий посетили Куйбышев, Москву и Бузулук Чкаловской области (ныне - Оренбургская область). В Куйбышеве они встретились с посланником Котом (посольство к тому времени было эвакуировано в «Запасную столицу» из Москвы вместе со всем иностранным дипкорпусом), были приняты Председателем Президиума Верховного Совета СССР. М.И. Калининым (часть советских органов государственной власти также переехала в этот приволжский город), а в Москве Сикорский и Андерс дважды встречались со Сталиным. На всех встречах по-прежнему превалировала тема советско-польского военного сотрудничества. Стремясь закрепить в этой сфере обязательства партнера, надежность которого уже вызывала сомнения, советское руководство пошло на подписание еще одного двустороннего документа. 4 декабря в Москве была принята Декларация правительств СССР и Польши о дружбе и взаимопомощи. «...Польская армия, - было в очередной раз зафиксировано в ней, - будет вести войну против немецких разбойников рука об руку с советскими войсками...».

7 декабря все три генерала в сопровождении заместителя наркома иностранных дел СССР А.Я. Вышинского проинспектировали процесс формирования польской армии. Андерс произнес «пламенную» речь перед польскими офицерами. В ней, в частности, говорилось: «Для меня лично было бы счастьем получить первый оперативный приказ советского командования о выступлении на фронт».

Последующие события, однако, показали, что эмигрантская военно-политическая элита, прикрываясь лицемерными заверениями в верности указанным соглашениям, на самом деле не собиралась их выполнять.

Так, вскоре тот же Андерс при очередном посещении Бузулука в узком офицерском кругу своих приближенных был уже предельно откровенен и высказал прямо противоположное тому, что произносил ранее в присутствии Вышинского. «Я очень рад нашему выбору, - заявлял он, - так как предназначенная нам территория достаточно удалена от фронта и военные действия не будут нам мешать в период обучения. А, когда Красная Армия развалится под ударами немцев, что произойдет не далее, как через несколько месяцев, мы сможем пробиться вдоль Каспийского моря в Иран. Являясь тогда единственной вооруженной силой на этой территории, мы сможем делать всё, что хотим». (Павлов. Запасная столица. Самара, Самарский Дом печати, 1995., сс. 80-81).

Обратите внимание: эти слова произносил деятель, чья страна была оккупирована немцами, чьё правительство находилось на содержании Великобритании, а армия - на содержании Советского Союза. Воистину, не часто встречается в политике (даже с учетом того, что она порой делается «не в белых перчатках») подобная «гремучая смесь» из двурушничества, спеси и цинизма.

Разумеется, советские разведывательные и контрразведывательные органы НКВД - НКГБ (в то время деятельность спецслужб периодически переходила в компетенцию от одного к другому из указанных ведомств) регулярно информировали советское руководство о пораженческих, националистических, враждебных Советскому Союзу настроениях в офицерской среде армии Андерса, о контактах политической, военной и разведывательной шляхты с представителями противника. Впрочем, Сталин и сам столкнулся с первыми признаками ненадежности польского союзника уже в процессе декабрьских 1941 года переговоров с Сикорским и Андерсом. Тогда уже представители эмигрантского руководства, используя покровительство западных союзников, настоятельно просили советского лидера разрешить в будущем частичное перебазирование сформированных польских воинских частей в Иран для продолжения подготовки «в более благоприятных условиях» и охраны местных нефтяных промыслов, а также - в Великобританию и на Ближний Восток для «укрепления безопасности» этих регионов. При этом просители заверяли Верховного Главнокомандующего, что по завершении своей миссии войска вернутся в СССР. Обычно хладнокровный Сталин на этот раз был раздражён. Он ответил, что не верит в возвращение польских войск в Советский Союз, но, если поляки не хотят сражаться, пусть уходят.

Получая указанную информацию от советских спецслужб в первые полтора года войны, Верховный Главнокомандующий пока воздерживался от публичной реакции на нее. Во-первых, тяжелая обстановка на фронтах Великой Отечественной войны не допускала возможности осложнения и без того хрупких отношений с союзниками по антигитлеровской коалиции из-за польской проблемы. (Это во второй половине войны, когда соотношение сил сложилось в пользу нашей страны, советский лидер уже не простил польскую правящую эмиграцию за участие в немецкой катынской провокации, а его полемика по польскому вопросу с Черчиллем приобретала порой ожесточенный характер.) Во-вторых, имеющиеся сведения об отсутствии единства в рядах польских политической и военной элит по поводу сохранения взаимодействия с Советским Союзом, безоговорочного подчинения британскому руководству или налаживания скрытых контактов с представителями гитлеровской Германии давали определенную надежду на изменение ситуации в лучшую сторону в условиях ведущей роли Советского Союза во Второй мировой войне. (Кстати, подобная надежда вполне могла стать реальностью в 1943 г., если бы этому не помешал катынский конфликт, последующий разрыв советско-польских дипломатических отношений и гибель при загадочных обстоятельствах Сикорского, решившего восстановить отношения с Советским Союзом).

В то же время Советское правительство, подстраховывая себя от очередных польских «сюрпризов», объявило о сокращении первоначально согласованной максимальной численности создаваемой армии (96 тыс. человек) до 73 тыс. человек с разрешением вывода из СССР лишь числа польских военнослужащих, превышающего этот новый предел.

Но когда к февралю 1942 года численность сформированной в составе 6 дивизий польской армии достигла 73 тысяч человек, начались новые стенания польской эмиграции и давление на советское руководство союзников по поводу необходимости вывода войск уже из этого сформированного контингента. В марте того же года с согласия советской стороны более 45 тыс. польских военнослужащих были эвакуированы за пределы СССР.

Но англичанам и зависимому от них правительству Сикорского этого было недостаточно. Ими теперь ставился вопрос о полном выводе из СССР оставшихся там частей польской армии. Практически подобный шаг означал полный отказ от польско-советского военного сотрудничества, чего, собственно говоря, и добивалась особенно упорно группировка Андерса в правительстве, в которую входили министр обороны генерал Кукель, посол Кот (впоследствии министр информации) и ряд других отъявленных антисоветчиков. (Их имена еще не раз всплывут в настоящей публикации в контексте враждебной Советскому Союзу деятельности.)

В качестве ходатаев перед Сталиным в поддержку этой идеи выступали от Великобритании премьер-министр У. Черчилль и его посол в Советском Союзе Р. Криппс (позднее - А. Керр), а от США - президент Ф. Рузвельт и его посол в СССР Стейнхардт. Аргументация полякови их западных покровителей по-прежнему сводилась к тому, что польские войска более нужны на Западном фронте, чем на Восточном, и что там им будут обеспечены более благоприятные условия для боевой подготовки, а также лучшее снабжение продовольствием и оружием. При этом вновь звучали обещания возврата польского военного контингента в СССР.

Аргументация не выглядит убедительной, если вспомнить хотя бы «откровения» Сикорского на декабрьской встрече со Сталиным: «Красная Армия выдержала удар четырех пятых всех сил вермахта».

С другой стороны, обещаемое союзниками дополнительное снабжение польской армии оружием и продовольствием могло быть осуществлено путем поставок его на советскую территорию без всякой эвакуации контингента. Тем более, что в соответствии с советско-польским соглашением от 14 августа 1941 г. и соглашениями советской и польской сторон с англо-американцами, часть поставок в Советский Союз по ленд-лизу для польской армии оружия, транспорта и другой продукции приняли на себя американцы, а англичане направляли польским военнослужащим в СССР через Иран обмундирование (за исключением теплых вещей, поставляемых советской стороной). На практике же союзники отказались отдельно снабжать оружием армию Андерса и рекомендовали советской стороне выделять для поляков военную продукцию из доли, предназначенной соответствующими соглашениями по ленд-лизу (и без того в весьма ограниченных размерах) исключительно для Красной Армии. Поэтому армия Андерса, за незначительным исключением, снабжалась советским оружием, причем в отличие от поставок западных союзников — бесплатно.

Особенно кощунственным выглядело недовольство польской армейской верхушки размером продовольственного снабжения и сроками вооружения ее контингента на фоне ограничения продовольственного снабжения всего населения Советского Союза по карточной системе и острой потребности самой Красной Армии в наращивании вооружения. Тем не менее, Советское правительство нашло возможным выделить для формирования польской армии беспроцентный кредит в 300 млн. рублей (сумма по тем временам значительная) с правом погашения долга после войны для оснащения контингента советским оружием. В пользование польских военнослужащих были переданы служебные и жилые помещения, пункты питания и медицинского обслуживания, транспортные средства. Они получали продовольственные пайки и денежное довольствие, приравненные к нормам советских военнослужащих, участвовавших в боевых действиях.

Процесс вооружения польской армии проходил в соответствии с августовским 1941 года соглашением, поэтапно охватывая одну дивизию за другой и давал возможность направлять их на фронт. Как уже отмечалось, генерал Андерс отвергал подобный ускоренный порядок вовлечения польской армии в реальную борьбу с гитлеровцами в рядах Красной Армии, дожидаясь оснащения оружием всей армии, чтобы потом дезертировать.

Это только на первый взгляд в действиях командующего не просматривалось логики: требовать как можно более быстрого вывода польского контингента под «крыло» Великобритании, обещавшей полякам лучшее оснащение оружием, и, одновременно, дожидаться завершения процесса вооружения армии советской стороной, да еще и добиваться ускорения этого процесса. Похоже, Андерс готовился преподнести английскому командованию не просто живую силу, но армию, полностью оснащенную дармовым оружием. Это было бы своеобразным подарком «новому хозяину» ради будущего комфортного обустройства дезертиров на новом месте.

Впрочем, генерал Андерс и окружавшая его офицерская знать вели отнюдь не пуританский образ жизни, присущий военным временам. Череда вечеринок сменялась банкетами, банкеты - приемами, приемы - торжественными парадами польских подразделений. Растрата казенных средств стала обыденным явлением. Сам генерал не гнушался финансовых махинаций, скупки и перепродажи драгоценностей, открывал личные счета в зарубежных банках. Жители окрестностей района дислокации польских войск, занятые повседневным упорным трудом для фронта, для победы, нередко с неприязнью замечали праздные прогулки Андерса со своими собутыльниками на легковой автомашине марки «ЗИС», полученной им от Советского правительства в личную собственность. Процесс постепенного морального разложения армейской верхушки бездействовавшего польского контингента в СССР подробно описал в своих воспоминаниях бывший адъютант генерала Андерса поручик (впоследствии ротмистр) Е. Климковский. «...Если бы от количества пиров, - писал не без сарказма бывший ротмистр, - зависел выигрыш войны, то Андерс затмил бы Наполеона». (Е. Климковский. Гнуснейшие из гнусных. М., Вече, 2011., сс. 271, 290, 329).

В июле 1942 года в ответ на направленный за подписью командующего польской армией в СССР запрос Советское правительство дало согласие на эвакуацию оставшихся польских войск за пределы нашей страны. До сентября 1942 г. последние подразделения армии Андерса общей численностью около 25 тыс. человек покинули советскую землю, чтобы туда, как и предвидел Сталин, больше никогда не вернуться.

Однако вторая эвакуация проходила не так гладко, как первая. Она сопровождалась осложнением отношений эмигрантского правительства с СССР. Известие о готовившемся Андерсом выводе войск из СССР вызвало брожение в рядах польских солдат и офицеров. Часть из них, в том числе подполковник 3. Берлинг, отказалась покинуть пределы СССР. Вместе с коммунистами и антифашистами из Союза польских патриотов на территории СССР оставшиеся военнослужащие в 1943 году сформировали 1-ю польскую пехотную дивизию им. Т. Костюшко, которую возглавил Берлинг. Этому польскому патриоту принадлежит знаменитое высказывание: «Я остаюсь верным своим убеждениям бить немцев при любых возможностях и, если потребуется, то из-под знамен белого орла я уйду под красные знамена и буду бить немцев в фуражке со звездой». (Е. Климковский... с. 222 (Прим. ред.)). С мая 1943 г. по май 1945 г. дивизия, проходя свой боевой путь вместе с Красной Армией, выросла сначала до двух армий, затем - до Войска Польского, достигшего по численности личного состава 400 тыс. человек.

В отношении обстановки, возникшей вокруг эвакуации польских войск, представляет интерес справка советского уполномоченного при штабе польской армии майора госбезопасности Жукова. Сотрудник НКВД сообщал, что к нему обратился от имени группы молодых офицеров, недовольных действиями командующего польской армией, адъютант генерала Андерса ротмистр Климковский. Ротмистр, по словам Жукова, попросив оставить содержание разговора втайне от поляков (просоветские настроения или несанкционированные контакты польских военнослужащих с представителями советской стороны карались в армии Андерса тюремным или лагерным заключением), заявил следующее: «...Будучи в Англии, Андерс находился под большим воздействием как Сикорского, так и англичан, которые требовали от поляков согласия на эвакуацию войск на ближневосточный театр». Жуков далее добавляет, что по утверждению Климковского «указанная группа офицеров намерена добиться отмены эвакуации и просить Советское правительство дать быстрее оружие и отправить на фронт. Если Советское правительство не заинтересовано в эвакуации польских войск и рассматривает ее как внутреннее дело поляков, организация молодых офицеров намерена арестовать Андерса и его ближайшее окружение в командном составе армии, собрать совещание командиров частей, радировать в Лондон, что польская армия выезжать из СССР отказывается, потребовать от Лондона назначения нового командующего и просить Советское правительство направить польские части на Восточный фронт».

Жуков расценил предложение адъютанта командующего несерьезной затеей и порекомендовал ему ждать решения командования. (Там же. (Прим. ред.) сс. 266- 267).

И майор был прав! Советское правительство окончательно убедилось в бессмысленности дальнейшего содержания этой неуправляемой «военщины». Во-первых, Андерс опередил Климковского в эффективности влияния на солдат и офицеров польского контингента. Результатом почти годового насаждения генералом в армии духа дезертирства и предательства по отношению к восточному союзнику стало желание большинства военнослужащих выехать на Запад. Воевать вместе с такой армией против высокоорганизованного вермахта советским вооруженным силам было бы просто опасно. Во-вторых, в условиях начавшейся грандиозной Сталинградской битвы Сталину было не до англо-польских политических хитросплетений. Поэтому советское руководство с определенным облегчением избавилось от этого бремени эмигрантских «нахлебников».

Перед отбытием за пределы СССР, Андерс имел наглость просить советское руководство в рамках (уже не существующего) советско-польского сотрудничества оставить на советской территории польский штаб для обеспечения новых призывов в армию Андерса, которая уже будет находиться за рубежом. В ответном послании представителя Советского правительства заявлялось, что в связи с отказом польского правительства выполнять условия советско-польского договора об использовании польских войск на советско-германском фронте советская сторона не находит нужным дальнейшее формирование в СССР польских частей. Таким образом, Советское руководство впервые официально указало польской стороне на нарушение ею соглашений о военном сотрудничестве с СССР.

Приведенный выше документ майора Жукова лишний раз подтверждал данные советской разведки о ключевой роли Сикорского в этой операции. В информации, в частности, говорилось о том, что идею вывода будущей армии Андерса в Иран и на Ближний Восток Сикорскому впервые подал Черчилль в августе 1941 г. и встретил полное понимание польского премьера. А уже в сентябре того же года Сикорский направил Андерсу первый приказ, запрещавший оставлять будущую польскую армию в СССР и рекомендовавший находить любые поводы для оправдания ее эвакуации (Армия Андерса. Интернет).

Поэтому утверждение Климковского в его воспоминаниях о том, что Андерс вывел польские войска из Советского Союза вопреки приказу Сикорского, запрещавшего эвакуацию, противоречат собственным словам автора, сказанным Жукову, и вызывает сомнение (там же, сс. 254-255).

Скорее всего это попытка Климковского обелить своего верховного главнокомандующего во всей этой истории (с которым он, кстати, был в дружественных отношениях, несмотря на разницу их положения в военной иерархии).

Другое дело, что такой важный государственный вопрос, как эвакуация армии, формально решался не на уровне эмигрантского правительства и его верховного главнокомандующего, а на уровне командующего польской армией в Советском Союзе. Советское правительство протокольные каноны уже не интересовали и в его постановлении прямо указывалось, что разрешение на эвакуацию войск дано в ответ на просьбу командующего польской армией Андерса.

Возможно также, что премьер, не желая засвечиваться в этой неприглядной акции, постарался держаться на втором плане. Не следует забывать в этой связи и соперничество обоих генералов в борьбе за власть и британское покровительство.

Впрочем, учитывая слабохарактерность Сикорского и напористость Андерса при отсутствии настоящей воинской дисциплины в эмигрантских ВС, не стоит исключать и возможность подписания верховным главнокомандующим приказов, противоречивших один другому, а командующему армией - неподчинение приказу начальника. В любом случае, перефразировав классика, можно констатировать, что не всё было в порядке в эмигрантском «королевстве».

Полностью игнорировались польским эмигрантским правительством и положения советско-польских договоренностей о сотрудничестве их спецслужб в борьбе с общим врагом. Более того, работа эмигрантских разведки и контрразведки была в большей степени направлена против СССР, а в ряде случаев - на прямое сотрудничество с представителями рейха и его спецслужб. Не отличалась в этом отношении щепетильностью и британская разведка, контролировавшая работу спецслужб польской эмиграции. В начальный период Великой Отечественной войны тайные контакты лондонских поляков и их западных покровителей с противником преследовала цель сговора с фашистской Германией по поводу участия в будущем переделе мира после поражения «советов», в котором большинство представителей указанного альянса не сомневалось. Во второй половине войны подобные контакты были направлены на поиск возможности заключения сепаратного мира с Германией с целью остановить или, по крайней мере, затормозить победное шествие Красной Армии в Центральную и Восточную Европу, включая Польшу, до прихода в страны региона войск западных союзников и насаждения там прозападных режимов. .

Уже 29 октября 1941 года за подписью «Верховного вождя генерала армии» (так в тексте) Сикорского была издана под грифом «Строго секретно» «Организационная инструкция N1 Командующему польской армией в России». Документ разъяснял как на практике использовать разрешенную советской стороной разведдеятельность польского эмигрантского правительства на оккупированной немцами территории СССР. Инструкция предлагала план развертывания агентурной сети и создания ряда резидентур разведки польского эмигрантского правительства на оккупированных территориях СССР. Аналогичные разъяснения давались в инструкции и в отношении подобной деятельности на оккупированной немцами родине (созданного немцами так нназываемого Польского генерал-губернаторства). Связь с центром в Лондоне или со штабом армии Андерса в Чкаловской области должна была осуществляться с помощью радио, курьеров или путем заброски в Польшу связников и агентуры самолетами Великобритании (а в случае отсутствия такой возможности - и советской авиацией). Андерсу по вопросам разведывательной деятельности рекомендовалось консультироваться с послом Котом (что не удивительно, поскольку последний имел опыт оперативной работы, возглавляя ранее министерство внутренних дел, ведавшее также деятельностью спецслужб).

Инструкция помимо германского направления работы содержала положения явно антисоветского характера. Например, предлагался план выхода агентурно-оперативной деятельности польской разведки за пределы зоны, согласованной с советской стороной, и распространение ее на всю территорию Советского Союза вплоть до Дальнего Востока. Предполагалась деятельность польских спецслужб на «Востоке» (СССР) сохранить и после освобождения Польши. Особое внимание командующего армией, ее штаба и разведотдела обращалось на опасность внедрения агентуры органов НКВД в польские армейские и разведывательные структуры, расшифровки их источников информации, легенд прикрытия курьеров и т.д. Польским разведчикам и их агентам на «освояемых» ими территориях категорически запрещались какие-либо контакты с представителями советских спецслужб. (Не странно ли, что в этом документе «союзника» ни слова не говорится об опасности спецслужб противника, например, абвера или гестапо.)

Генерал Сикорский возлагал на командующего армией ответственность за посредничество в обмене информацией по указанным выше каналам эмигрантского центра (Лондон) и вооруженного подполья (Польша) в лице так называемой организации «Союз вооруженной борьбы» (СВБ). Организация возникла в 1939 году и в 1942 году была преобразована в Армию Крайову. Сама структура СВБ свидетельствовала о направленности борьбы на два фронта: в подчинении у командующего организацией находились командиры «области немецкой оккупации» и «области советской оккупации». Генерал Андерс также должен был обеспечивать доставку в СВБ кадрового пополнения, финансовой и материальной помощи. При этом разведчиков, диверсантов, оружие и боеприпасы предусматривалось готовить для СВБ в Великобритании.

Инструкция предписывала также командованию польской армии в СССР сбор у своих офицеров, функционировавших ранее в качестве членов СВБ на родине, информации о степени проникновения советских спецслужб в эту организацию (Секреты польской политики. 1935-1945 гг. Рассекреченные документы Службы внешней разведки РФ. Рипол классик, М., 2010., сс.. 407-429).

И генерал Андерс не замедлил руководствоваться инструкцией. «Андерс был уверен в... победе Германии настолько, - пишет Климковский, - что подбирал даже определенных людей и изыскивал пути для установления контактов с высшими немецкими чинами. Он считал, что лучшим эмиссаром может быть бывший премьер Польши Леон Козловский... В результате, означенный господин... в конце октября 1941 года... с двумя офицерами перешел линию фронта и уже в конце ноября был в Варшаве, а спустя еще некоторое время представлялся в Берлине. Весть об этом факте разлетелась по штабу молниеносно, ибо немцы не преминули сообщить о ней по радио и в печати». Тем не менее никаких последствий для генерала этот скандал не повлек: Андерс погасил его с помощью им же организованного псевдорасследования.

В конце декабря 1941 года Козловский сделал первый шаг по установлению связи с Андерсом. Курьеры (четверо польских офицеров) представителями немецкой разведки были доставлены из Варшавы на линию фронта, представились советскому командованию курьерами польского антифашистского подполья, направившего их к Андерсу. О прибывшей затем в Москву указанной группе соответствующие советские компетентные органы сообщили в Бузулук Андерсу. Курьеры были доставлены на место базирования польской армии начальником 2-го отдела армии (военная разведка) майором Бонкевичем.

Представляют интерес некоторые детали встречи Андерса с курьерами и её последствия, описанные Климковским и раскрывавшие истинное лицо и «антифашистов», и генерала: «Поручик Шатковский (возглавлявший группу курьеров. - Г.Е.) ...заверил генерала, что его супруге ничто не угрожает, так как ...о ней заботится один из немецких полковников. (Как трогательно: под покровительством немецких оккупационных властей находилась жена командующего, готовившего, по его официальным заявлениям, армию к борьбе с гитлеровской Германией! - Г.Е.) Курьера прислала организация, которая намеревалась сотрудничать с немцами и такое же сотрудничество предлагала Андерсу.

Само предложение и способ его осуществления излагались на пленке. Все это время генерал... беспокоился по поводу того, знают ли советские органы их содержание. Ведь курьер находился в их руках около недели, и они могли с успехом прочитать пленку... Тогда он (Андерс. - Г.Е.) пропал бы». По словам автора мемуаров, командующий армией, опасаясь разоблачения, пытался поручика Шатуновского ликвидировать. Зависимый от Андерса военный суд инкриминировал незадачливому носителю опасных секретов принадлежность к подпольной (не понятно: почему «подпольной», если эта антисоветская организация сотрудничала с немецкими оккупационными властями?) прогерманской организации «Мушкетеры» и приговорил его к смертной казни. В то же время трое других курьеров (видимо, не представлявших опасности для генерала) были приняты на службу в армию Андерса.

В расшифрованной инструкции «Мушкетеров», фигурировавшей в уголовном деле, Советский Союз определялся, как «враг номер один», и поэтому Андерсу предлагалось сотрудничество военного характера - диверсии, шпионаж и т.д., вплоть до перехода всей подчиненной ему армии на сторону немцев (Е. Климковский... сс. 206-210).

Верховный Главнокомандующий польскими ВС, разумеется, был осведомлен об истинной (предательской) роли Андерса в этой истории, но единственной реакцией Сикорского на нее была замена смертной казни курьеру на тюремное заключение. Создавалось впечатление, что премьера больше беспокоили волюнтаризм Андерса, чем его предательство.

Тем временем резидентура разведки польского эмигрантского правительства, переехавшая в октябре 1941 г. из Москвы в Куйбышев в составе посольства, разворачивала свою работу под дипломатическим прикрытием.

Активная антисоветская деятельность посольства и разведки правительства Польши в изгнании, сотрудничавших с английской разведкой МИ-6, привлекали пристальное внимание оперативных работников центрального аппарата органов советской контрразведки, прибывших в «Запасную столицу», и работавших под их руководством местных чекистов.

Обратимся в этой связи к книге ветерана органов госбезопасности полковника С.Г. Хумарьяна «Разведка и контрразведка - лица одной медали», в которой приводятся текст директивы НКВД СССР от 20.08.41 г. и факты работы, с учетом ее положений, чекистов в Куйбышеве. «Английские разведывательные органы на территории СССР,- говорилось в инструкции, - используя существующие отношения (т.е. союзнические. - С.Х.) между СССР и Англией, намерены развернуть в СССР работу по созданию шпионской сети и диверсионных групп в важнейших центрах страны под предлогом необходимости продолжения борьбы с немцами в случае военного поражения СССР. Английская разведка (сказано в примечании к этому документу. - С.Х.) широко использовала в своей деятельности сотрудников дипломатических представительств и других государств. Особенно активно использовались дипломаты польского эмигрантского правительства...».

«Польские дипломаты, - пишет далее Хумарьян, - распространяли литературу и листовки пораженческого содержания, призывавшие «быстрее сдаваться в немецкий плен» и расписывающие «райскую жизнь» в фашистском рейхе. Отмечены были и факты укрывательства ими на территории посольства дезертиров Красной Армии, вербовки агентуры из числа чехословацких военнослужащих (на территории Приволжского военного округа формировался тогда чехословацкий корпус генерала Людвига Свободы) и другие неблаговидные дела, такие как спекуляция дефицитными товарами, незаконные сделки с золотом и валютой (тогда мы не знали, что всё это называется «бизнесом»)» (С. Хумарьян. Разведка и контрразведка, лица одной медали. Самара, Агентство «Диво», 2005., с.с. 55-56).

В архиве УФСБ РФ по Самарской области хранятся материалы, содержащие и другие эпизоды работы польской разведрезидентуры в Куйбышеве. Речь идет, к примеру, о польском военном атташе генерале Воликовском и выполнявшем его шпионские задания ротмистре польской армии Пшездинском, регулярно собиравшем секретную информацию о военно-промышленном производстве в Куйбышеве, о боеспособности Красной Армии и т.п. Генерал настолько серьезно скомпрометировал себя, что по просьбе посла Кота был отозван Сикорским в Лондон!

Другой эпизод связан с одним из сотрудников польского посольства, который после изрядной выпивки в ресторане «Гранд-Отель», забыл там портфель со служебными документами. Оповещенные о случившемся чекисты обнаружили среди оставленных растяпой бумаг инструкцию советника посольства Табачинского по разведывательной работе, а также донесения о полученной (закрытой в военное время) информации, содержащей данные о состоянии в СССР железных дорог и транспорта, о настроениях населения и пр. Советское правительство объявило посла Кота персоной нон-грата и он покинул пределы СССР (А. Павлов. Запасная столица. Самара, Самарский Дом печати, 1995, с. 83).

Тем временем из разных далеких от волжского города районов мира, от резидентур советской внешней разведки также шла в центр информация о враждебной Советскому Союзу деятельности польских эмигрантских спецслужб.

Центральной среди резидентур разведки польского эмигрантского правительства в Европе считалась резидентура в Лиссабоне, возглавлявшаяся представителем министерства внутренних дел полковником Я. Ковалевским, а тот непосредственно отчитывался перед заместителем министра полковником Либрахом, ответственным за разведдеятельность.

Важнейшими задачами резидентуры являлись: воспрепятствование любыми средствами распространению влияния СССР на страны Центральной и Восточной Европы, обеспечение создания антисоветского блока этих стран и, соответственно, сохранение буржуазного прозападного строя в послевоенной Польше. Поскольку интересы польской правящей элиты в этом плане совпадали с интересами западных союзников и Германии, Ковалевский сотрудничал как с английскими, так и с немецкими спецслужбами.

«Я неоднократно, - писал Ковалевский Либраху в октябре 1943 г., - предлагал немцам (через посредников. - Г.Е.) отозвать войска с Запада и сконцентрировать их на Восточном фронте и немцы знают от кого исходит это предложение» (Секреты польской политики... с. 479).

В свою очередь, в ноябре 1943 г. представитель резидентуры немецкой разведки в Лиссабоне Л. Киро докладывал в Берлин об очередной встрече с «Отто» (кличка, данная немецкой разведкой Ковалевскому), который сообщил о готовности советских войск к форсированию Днепра и новому наступлению на Запад. По данным источника, англичане и американцы вполне осознали «большевистскую опасность», угрожающую Европе, и пошли на переговоры с представителями Румынии и Венгрии в Лиссабоне. «Я веду переговоры с «Отто», - сообщает в заключение Киро, - с тем, чтобы привлечь на нашу сторону и против России польскую разведку» (там же, с. 476).

В то же время, по данным британской МИ-6, добытым советской разведывательной службой, Ковалевский был завербован руководителем немецкой контрразведки в Лиссабоне Крамером еще в ноябре 1942 года. Основой вербовки послужили антикоммунистические и антисоветские убеждения польского разведчика, а также общее с нацистами понимание необходимости налаживания германско-польского сотрудничества в борьбе с Советским Союзом (там же, с.477).

Осведомленность англичан была объяснима. Британские спецслужбы не только поддерживали связь с резидентом польской разведки, но и держали его работу под постоянным контролем. Достаточно сказать, что агент Ковалевского «Поу» (румынский эмигрант, политический деятель Пангал) был одновременно агентом англичан.

Через него резидент польской разведки задействовал дипломатические каналы связи с рейхом и его сателлитами, проталкивая идеи сепаратного мира и антисоветского блока.

Так, в октябре 1943 года «Поу» был срочно приглашен в посольство Германии в Лиссабоне, где посол просил его довести до сведения англичан и американцев о готовности немецкой стороны немедленно начать с ними переговоры по вопросу прекращения войны на Западе и переброски немецких войск на Восточный фронт. Торжество Ковалевского по поводу успеха своих усилий, однако, омрачалось, как он писал своему шефу, пассивностью англичан, нежеланием их продолжать с ним сотрудничество (сс. 478-479).

На самом деле британские службы МИ-6 и разведка министерства экономической войны активно использовали наводки польской разведки для самостоятельного выхода на представителей противника и уже не нуждались в посредничестве. Но Великобритания и США выступали за сепаратное прекращение войны только при условии капитуляции Германии перед этими представителями антигитлеровской коалиции, что (капитуляция) не устраивало немцев. Поляки же были готовы обеспечить Германии безболезненный выход из войны через сепаратный мирный договор, что не устраивало Англию и США. Последних явно раздражал чрезмерно усердный и излишне торопливый «бег» поляков «впереди англо-американского «паровоза». К тому же Ковалевский слишком много знал о британских разведорганах и слишком засветился связями с нацистами. Поэтому в конце 1943 года британские спецслужбы и дистанцировались от лиссабонской резидентуры польского эмигрантского правительства.

На что надеялись шляхетская правящая элита и ее западные покровители? Ведь после разгрома немцев на Курской дуге мощный наступательный порыв советских вооруженных сил уже не возможно было остановить. Эмигрантское правительство, вероломно нарушив советско-польские соглашения о военном сотрудничестве, потеряло право на власть в будущей освобожденной Польше, а западные союзники слишком заигрались с затягиванием сроков открытия Второго фронта, чтобы успеть проникнуть в этот регион Европы. Однако чем дальше продвигалась Красная Армия на Запад, тем заметнее эмигрантское руководство и его западные покровители теряли чувство реальности, тем чаще принимали авантюрные, враждебные Советскому Союзу решения.

Таковыми, например, выглядели переговоры между посланниками польского эмигрантского и венгерского правительств в Лиссабоне, которые при посредничестве Ковалевского и на полном серьезе обсуждали возможность оккупации Венгрии армией Андерса для того, чтобы совместно с остатками(!) венгерской армии предотвратить приход туда Красной Армии (там же, с.с. 484-485). Или «слив» британской разведкой в гестапо информации о просоветски настроенных подразделениях польских партизан, что привело к гибели тысяч патриотов, участвовавших в освобождении своей родины (Самарский щит. Русское эхо. Самара, 2008., с. 102).

Во второй половине июля 1944 г. войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов совместно с соединениями польских союзников, а также подразделениями польских и советских партизан, вступили на польскую землю.

Освобождение страны сопровождалось ожесточенным сопротивлением врага, подтянувшего крупные резервы, и завершилось лишь в начале февраля 1945 г. За это время в боях с немецко-фашистскими захватчиками погибло более 600 тысяч советских и 17 тысяч польских (в составе Красной Армии) солдат и офицеров. Но еще тысячи жертв среди советских воинов, а также польских патриотов и антифашистов остались на совести польского эмигрантского правительства. Это оно руководило террористической деятельностью антисоветского и антинародного подполья (или псевдоподполья) на оккупированной немцами родине. В числе главных врагов проправительственного подполья, подлежащих уничтожению, значились группы польских подпольных организаций и вооруженные формирования левого толка, такие, как, например, Польская рабочая партия (ПРП) и ее вооруженная структура Армия Людова (АЛ).

Пожалуй, наиболее агрессивными и организованными среди антисоветских вооруженных формирований являлись Армия Крайова (АК) и Жандармерия под названием «Мушкетеры» (те самые, которые, несмотря на формальную независимость от эмигрантского правительства, еще в декабре 1941 г. предлагали генералу Андерсу военное сотрудничество на антисоветской основе).

АК действовала под руководством правительства Польши в изгнании на конспиративной основе и в соответствии с концепцией «двух врагов». В 1944 г. по приказу эмигрантского руководства в Лондоне командование АК направляло в районы Западной Белоруссии и Прибалтики, оставляемые отступавшими немецкими войсками, отряды своих боевиков с целью предотвратить восстановление там Советской власти, а в подобные районы Польши - с целью сорвать там процесс формирования народных органов государственной власти страны. (Крайовцы понимали, что уступка Советского правительства Сикорскому в 1941 г. в отношении послевоенных восточных границ Польши утратила юридическую силу в связи с невыполнением польской стороной всех взятых на себя договорных обязательств, поэтому и пытались заменить международное право насилием.) Недолгое хозяйничание АК оставило на этих землях ужасающий кровавый след. Каратели совершали массовые убийства мирных жителей русской, белорусской, украинской и еврейской национальности, симпатизировавших Советскому Союзу, - уничтожали мелкие группы советских бойцов или партизан, выходивших из окружения; охотились за бежавшими из немецкого плена безоружными советскими солдатами и офицерами, умерщвление которых сопровождали дикими пытками. Наиболее отвратительным злодеянием во всех этих «похождениях» молодчиков АК является нападение на военно-полевой госпиталь Красной Армии. Головорезы расстреляли поголовно всех раненых и весь медперсонал лечебницы, не пощадив даже совсем молоденьких медсестер и санитарок. Однако эти «шакалоподобные» существа не были способны на какое-либо прямое столкновение с регулярными частями Красной Армии и спешно ретировались при их приближении. Эмигрантское террористическое подполье в тылах Красной Армии было подавлено советскими вооруженными силами лишь в 1945 году.

1 августа 1944 г. по приказу польского руководства из Лондона офицеры Армии Крайовой подняли в столице Польши восстание. При этом деятели эмигрантского правительства по-прежнему находились во власти утопических надежд опередить Красную Армию и ее польских соратников, овладеть Варшавой и провозгласить приход к власти в стране прозападного правительства.

К восстанию стихийно присоединились десятки тысяч патриотически и антифашистски настроенных варшавян. Эти люди ничего не знали об истинных намерениях организаторов данной акции и гибель этих поляков - также на совести эмигрантской шляхты.

На самом деле восстание было из рук вон плохо подготовлено как в смысле снабжения его участников оружием и продовольствием, так и выбора времени проведения операции. О планах осуществления акции эмигрантское правительство не соизволило проинформировать Советское правительство, а командование АК не уведомило о них командование советских войск в Польше. Да иного едва ли можно было ожидать от антисоветчиков лондонской эмиграции, потомки которой до сих пор обвиняют Красную Армию в «неоказании помощи» восставшим варшавянам.

Между тем со второй половины июля 1944 г. части Красной Армии и союзных польских соединений на пути к Варшаве завязли в тяжелейших боях с гитлеровцами (некоторые позиции приходилось отвоевывать повторно) и не могли сходу овладеть столицей страны. Тем не менее советской, польской (в составе Красной Армии) и англо-американской авиацией повстанцам регулярно сбрасывались оружие, боеприпасы и продукты питания. Но гитлеровцы перебросили в польскую столицу подкрепления для своих войск с танками, артиллерией и авиацией. Через 63 дня Варшавское восстание было жестоко подавлено.

Под влиянием собственных провалов и успешного наступления советских вооруженных сил совместно с армиями польских патриотов в Армии Крайовой начался разброд. Чтобы предотвратить окончательный распад АК, Черчилль послал в Польшу миссию по связи. Она была задержана советским командованием и отправлена в Москву. Члены миссии были депортированы в Великобританию. В результате раскола в АК часть формирований перешла на сторону Армии Людовой, а та, в свою очередь, вошла в состав образовавшегося Войска Польского. В декабре 1944 г. эмигрантское правительство вынуждено было Армию Крайову распустить. Но наиболее устойчивая в сохранении своего антисоветского антикоммунистического курса группировка АК продолжала диверсионно-шпионскую деятельность против СССР и Польской Народной Республики вплоть до 1947 г.

На первый взгляд кажется странным: как это гестапо не смогло с 1939 г. вскрыть существование в подполье на территории так называемого Польского генерал-губернаторства сначала Союза вооруженной борьбы (СВБ)), а с 1942 г. - созданную на его основе Армию Крайову? Дело в том, что гитлеровцы имели богатый опыт склонения на свою сторону антисоветчиков и антикоммунистов различных категорий, включая и апологетов концепции «двух врагов». Достаточно сказать, что в рядах вермахта с Советским Союзом воевали десятки тысяч поляков, согласившихся служить фашистской Германии не только по материальным, но и по идеологическим соображениям. Поэтому немцы и не трогали по-настоящему крайовцев до Варшавского восстания, пытаясь удерживать их действия в пределах «одного врага» - СССР.

Что касается военизированного формирования Жандармерия «Мушкетеры», то оно, в отличие от АК, сотрудничало с немцами и придерживалось концепции «одного врага». Жандармерия создавала по примеру гитлеровских карательных отрядов подразделения боевиков-террористов, действовавших против военнослужащих Красной Армии и Войска Польского, а также против членов антифашистских организаций и других противников оккупационного режима. С этой целью формирование издавало приказы, регулировавшие поведение польских граждан в соответствии с нормативными актами оккупационных властей. Нарушители приказов приговаривались Жандармерией к смертной казни и заносились в специальные списки. Любопытно, что в указанных списках фигурировали даже некоторые члены АК, не отказавшиеся от борьбы с немцами. Жандармерия «Мушкетеры» окончила свое существование после изгнания немецко-фашистских оккупантов из страны в феврале 1945 г.

Несмотря на происки антисоветских и антинародных сил, польский народ создавал свои новые органы власти и вооруженные силы. В процессе освобождения страны были образованы Польский комитет национального освобождения (ПКНО), преобразованный позднее во Временное правительство Польши, Польская крайова рада народова (ПКРН) и Войско Польское (ВП).

В этот период польское эмигрантское правительство предпринимало последние отчаянные попытки добиться своего участия в управлении освобождавшейся от оккупации родиной. Польский премьер С. Миколайчик обратился через Черчилля к Сталину с просьбой разрешить эмигрантским вооруженным силам поучаствовать в освобождении Польши. Советский лидер ответил отказом. Желание эмигрантской шляхты повоевать на советско-германском фронте запоздало, по крайней мере, на два года, если вести отсчет со времени эвакуации армии Андерса из СССР. (Поляки вновь осуществляли «пробежку», но уже позади «паровоза», на этот раз - советского). В отношении же формирования правительства в Польше Сталин посоветовал Миколайчику обратиться в орган исполнительной власти Польши ПКНО.

В августе и октябре 1944 г. в Москве состоялись переговоры между представителями Польского комитета национального освобождения и польского эмигрантского правительства. Вторая половина переговоров проходила при участии Сталина и Черчилля. Эмигрантская команда претендовала на приоритет эмигрантского правительства на власть в послевоенной Польше, отказывалась от социальных и политических преобразований для большинства польского народа, намеревалось восстановить в стране буржуазный режим. Представители лондонской эмиграции не признавали «линии Керзона» и требовали возвращения Польше западных земель Украины, Белоруссии и Литвы. Все эти притязания польским КНО и советской стороной были отвергнуты.

Судьба послевоенной Польши оставалась предметом напряженных дискуссий и на Крымской (февраль 1945 г.) конференции трех великих держав - СССР, США и Великобритании. Проект Сталина о послевоенных границах Польши в части, касающейся советско-польской границы, основывался на так называемой «линии Керзона» и был одобрен главами делегаций союзников с рядом оговорок (незначительные отклонения границы в пользу Польши). Острейшая политическая борьба разгорелась на конференции при обсуждении вопроса об органах власти в послевоенной Польше. США и Англия по-прежнему поддерживали дипломатические отношения с польским эмигрантским правительством в Лондоне, возглавлявшийся в то время Т. Арчишевским. Правительство было оторвано от процессов, происходивших на родине, не представляло польский народ, враждебно относилось к Советскому Союзу, не признавало «линии Керзона» в качестве послевоенной границы Польши.

В то же время Советский Союз признавал Временное правительство, образованное в самой Польше и пользовавшееся поддержкой широких масс населения страны. Попытки союзников рассматривать в качестве безальтернативного варианта государственной власти в Польше эмигрантское правительство, а когда предложение не прошло, протащить идею создания в Польше нового правительства, в которое Черчилль надеялся внедрить большинство «своих людей» типа Миколайчика, были решительно отвергнуты Сталиным. В конце концов представители западных держав вынуждены были пойти на принятие компромиссного решения: признание Временного правительства Польши при условии его реорганизации. В принятом конференцией соответствующем документе реорганизация означала включение в существующее правительство «демократических деятелей из самой Польши и поляков из-за границы», при этом не было никакого упоминания о польском эмигрантском правительстве. Указанный вариант решения устраивал советскую сторону, поскольку давал возможность включать в правительство Польши и деятелей польской национальности, находившихся на территории СССР, чем советское руководство впоследствии и воспользовалось. Реорганизованное правительство, получившее название «Временное правительство национального единства», в большинстве своем состояло из деятелей, лояльных Советскому Союзу. В июле 1945 г. Великобритания и Соединенные Штаты вынуждены были отказаться от дальнейшего признания польского эмигрантского правительства в Лондоне (История внешней политики СССР. Т.1. 1917-1945. Наука, Москва, 1980, сс. 475-476).

Особое внимание в контексте враждебной Советскому Союзу политики польского эмигрантского правительства в период Великой Отечественной войны следует уделить так называемой «Катынской проблеме». Известная антисоветская провокация, осуществленная гитлеровцами в 1943 г. и поддержанная тогда эмигрантской шляхтой, а ныне - буржуазным правительством Республики Польша, - до сих пор, по истечении 70-ти с лишним лет, будоражит умы политиков, общественных деятелей и просто граждан обеих стран, является препятствием для нормализации отношений между нашими государствами и народами.

Поэтому автор выделил катынскую тему в самостоятельный раздел и поместил (в нарушение хронологии событий) в заключительную часть перечня фактов предательства лондонских поляков по отношению к Советскому Союзу, их пособничества гитлеровцам в период 1941-1945 гг. Тем самым подчёркивается, что присоединение польского эмигрантского правительства к геббельсовской провокации - не какая-то ошибка шляхетской правящей элиты, а очередной сознательный акт вероломства по отношению к восточному союзнику.

Поляки, якобы сразу поверив гитлеровской версии о вине НКВД за катынскую трагедию, отказались дожидаться результатов советского расследования. И не удивительно. Семена нацистской провокации, подброшенные в обильно удобренную антисоветизмом политическую почву шляхетской правящей элиты в Лондоне, дали ядовитые плоды немецко-польского пропагандистского гибрида. Указанная провокация явилась настоящей находкой для эмигрантского сборища.

Поскольку освещение этой темы в настоящей публикации имеет целью лишь раскрытие роли членов польского эмигрантского руководства в реализации геббельсовского замысла окончательно расстроить советско-польские отношения и внести раскол в ряды антигитлеровской коалиции, нет необходимости подробно останавливаться на доказательствах вины гитлеровцев в указанном злодеянии. Потому что выводы, сделанные 70 лет назад (январь 1944 г.) Специальной Комиссией СССР по результатам установления и расследования обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров в 1941 году («Комиссия Бурденко»), нашли в последующие десятилетия прямое или косвенное подтверждение дополнительными данными свидетелей, архивов и судебных процессов, вскрытием фальсификаций в доказывающих материалах апологетов германской версии события и публикациями результатов исследований проблемы отечественных и зарубежных авторов (Ю. Мухин, В. Илюхин, В. Сахаров, В. Швед, Ю. Слободкин, израильтянин А. Шнеер, коллектив ученых Рабочего университета им. И.Б. Хлебникова и др.). Особо следует отметить поистине титаническую работу ныне покойного бывшего депутата Госдумы РФ В. Илюхина, писателя Ю. Мухина, профессора МГУ В. Сахарова и ряда других исследователей проблемы по разоблачению фальсификаторов события, доведению правды о катынской трагедии до российских органов государственной власти, судебных инстанций и общественности. Не случайно Ю.И. Мухин и Ю.М, Слободкин отмечают: «Таким образом., в России шесть судов, включая Конституционный, рассмотрели те документы, которые Европейским судом по правам человека были положены в основу при вынесении решения по делу «Яновец и другие против России» (Иск к РФ 11-ти родственников, погибших в Катыни польских военнопленных с требованием признать последних «жертвами сталинского террора». - Г.Е.). Ни один из этих судов не признал содержащиеся в этих документах сведения соответствующими действительности, а Тверской суд г. Москвы установил «факт расстрела пленных польских офицеров немцами в 1941 году общеизвестным, никем не опровергнутым фактом». (Ю.И. Мухин, Ю.М. Слободкин, Катынь и приговор Нюрнбергского трибунала, СИ, N7, 12.02.13 г.).

Хотя в период существования социалистической Польши советско-польское противостояние по указанному вопросу в целом было прекращено, отдельные попытки реанимировать проблему с обеих сторон возникали. Так, Хрущев в процессе пресловутой борьбы с «культом личности» предлагал тогдашнему лидеру Польши Гомулке возложить ответственность за гибель польских военнопленных в Катыни на Сталина, но получил категорический отказ. В 1990 г. немецкую версию трагедии с подачи тогдашнего Президента Польской Народной Республики В. Ярузельского официально принял Президент СССР М.С. Горбачев, а впоследствии этой же линии придерживались все руководители буржуазных режимов Польши и Российской Федерации. При этом представители отечественной правящей элиты преследовали свои эгоистические цели: самоутверждение на руинах Советского Союза и на прахе Сталина, законодательное запрещение или разложение коммунистического движения в стране, предотвращение польского вето на вступление РФ в западные экономические структуры, в частности - в ВТО и пр., а польская сторона - оправдание свержения в стране социалистического строя, своего разворота от России к Западу, а также возможность списать многомиллиардный долг Польши Советскому Союзу за счет легитимации компенсаций родственникам погибших в Катыни польских военнопленных и т.д. Любые временные успехи в достижении подобных целей несовместимы с тем долговременным историческим ущербом, который наносится авторитету обеих стран, взаимоотношениям их народов и последствия которых придется «расхлебывать» будущим поколениям.

Но вернемся ко времени Катынской провокации. 13 апреля 1943 года «Радио Берлина» передало сообщение германских оккупационных властей из Смоленска об обнаружении массовых захоронений 11 тысяч (в процессе германо-польской пропагандистской кампании эта цифра постепенно возрастала и достигла 22 тысяч) польских офицеров, якобы ставших «жертвами ГПУ» в 1940 году. 15 апреля Совинформбюро выступило с заявлением «Гнусное измышление немецко-фашистских палачей», в котором говорилось, что бывшие польские военнопленные в 1941 г. находились на работах близ Смоленска, а после отхода советских войск попали вместе со многими жителями Смоленской области в руки немцев и были убиты. Однако на следующий день было опубликовано коммюнике министра национальной обороны польского эмигрантского правительства М. Кукеля, который принял «на веру» нацистскую версию произошедшего и потребовал проведения расследования на месте Международным Красным Крестом (МКК). Обращение в МКК 17 апреля было рассмотрено и утверждено на заседании Правительства Польши в изгнании. Резкая реакция Москвы на предательскую акцию лондонских поляков по отношению к члену антигитлеровской коалиции не заставила себя долго ждать. Уже 19 апреля газета «Правда» опубликовала передовицу под заголовком: «Польские сотрудники Гитлера», которая разоблачала участие польского эмигрантского правительства в антисоветской провокации гитлеровцев. 21 апреля 1943 г. глава Советского правительства И.В. Сталин проинформировав У. Черчилля о поведении польского эмигрантского правительства, писал: «...правительство г. Сикорского в угоду тирании Гитлера наносит вероломный удар Советскому Союзу. Все эти обстоятельства вынуждают Советское Правительство признать, что нынешнее правительство Польши, скатившись на путь сговора с гитлеровским правительством, прекратило на деле союзные отношения с СССР. На основании всего этого Советское Правительство пришло к выводу о необходимости прервать отношения с этим правительством».

Аналогичную по содержанию телеграмму советский лидер направил и президенту США Ф. Рузвельту.

«Мы, конечно, будем энергично противиться, - писал Черчилль Сталину 24 апреля, - какому-либо расследованию Международным Красным Крестом или каким- либо другим органом, на любой территории, находящейся под властью немцев. Подобное расследование было бы обманом, а его выводы были бы получены путем запугивания. Г-н Иден сегодня встречается с Сикорским и будет с возможно большей настойчивостью просить его от всякой моральной (если бы только моральная - там еще и политическая. - Г.Е.) поддержки какого-либо расследования под покровительством нацистов. Мы также никогда не одобрили бы каких-либо переговоров с немцами или каких-либо контактов с ними».

Примерно в таком же духе в своем ответе Сталину высказался и Рузвельт. При этом оба лидера союзных держав пытались поведение Сикорского свести к ошибке и выразили сомнение в его сотрудничестве в указанном вопросе с немцами (Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941-1945. М., 1957., т. 1, сс. 119-121, т. 2, сс. 59-61).

Но реакция союзников на действия поляков и сигналы Сталина была запоздалой и довольно вялой. А механизм немецко-польской антисоветской кампании стремительно набирал обороты. При этом эмигрантские политиканы вошли во вкус и, как обычно, «бежали» впереди паровоза», в данном случае - немецкого. Их поведение выходило за всякие рамки дипломатических, а тем более, союзнических отношений.

25 апреля народный комиссар иностранных дел В.М. Молотов передал послу польского эмигрантского правительства в Москве Ромеру ноту Советского правительства о решении прервать отношения с польским правительством. В ноте, в частности, указывалось, что в процессе участия польской (эмигрантской) стороны во враждебной Советскому Союзу акции нацистов к так называемому расследованию «Катынского дела» за спиной Советского Правительства были привлечены профашистские элементы из оккупированной Польши и зависимые от немцев члены организации Международного Красного Креста. При этом польское эмигрантское правительство даже не сочло нужным обратиться к советской стороне с какими-либо вопросами или разъяснениями по этому поводу. «...Не остаётся сомнениий,- отмечалось в документе, - в том, что между врагом союзников - Гитлером и Польским Правительством имеется контакт и сговор в проведении этой враждебной кампании. Советскому Правительству известно, что эта враждебная кампания против Советского Союза предпринята Польским Правительством для того, чтобы произвести нажим на Советское Правительство с целью вырвать у него территориальные уступки за счет интересов Советской Украины, Советской Белоруссии и Советской Литвы» (Рабочий университет им. И.Б. Хлебникова. Немцы в Катыни. (Сборник документов). ИТРК, М., 2010., сс. 36-37).

Факт сговора по указанному вопросу польской эмиграции с немецко-фашистскими провокаторами подтверждался данными, полученными советской и английской разведками. Наиболее значимую роль в этом процессе сыграли министр внутренних дел правительства Сикорского В. Ваначек, его заместитель Либрах, подчиненный ему резидент разведки в Лиссабоне В. Ковалевский, министр национальной обороны Кукель, министр иностранных дел Ромер (бывший польский посол в Москве) и министр информации Кот (бывший посол, выдворенный, как указывалось выше, из Куйбышева).

Летом 1943 г. Ковалевский договорился через агента «Поу» с посланником гитлеровской Германии в Лиссабоне Хюне об обмене информацией по «Катынскому делу», а полученные из министерства иностранных дел рейха материалы направлял в указанные выше министерства эмигрантского правительства в Лондоне.

В то же время в распоряжении советской разведки оказались материалы английских спецслужб за апрель 1944 года, из которых следовало, что генерал Кукель в координации с Ковалевским, действовавшим по приказу министра внутренних дел, с помощью немцев вмешивался в дела Комитета Польского Красного Креста. Министр пытался заменить его руководство своими людьми и обеспечить таким образом внедрение в организацию агентуры польской эмигрантской разведки. (Вот оно - наказание ПКК за проколы в нацистском сценарии «расследования», которые допустили отдельные члены этой организации вместе с рядом представителей МКК в Катыни: заявление о невозможности установления более точного времени смерти «жертв Катыни», предъявление гильз от немецкого оружия, найденных на месте события, а также польской валюты, обнаруженной в одежде трупов, дата изготовлеия которой «не устраивала» немцев, и т.д.) В указанных материалах английской разведки, в частности, говорилось: «Было сделано специальное обращение к польскому президенту и первоначальные намерения генерала Кукеля ...были ликвидированы. Президент заявил, что из слышанного им совершенно ясно, что Польский Красный Крест хотели передать в руки тех же людей, которые его использовали в больших масштабах для шпионских целей в России, что послужило одним из поводов польско-русских разногласий». А один из источников информации Министерства иностранных дел Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии сообщил, что его выводы о непосредственной связи Кукеля с представителями германского правительства «основаны на методе, при помощи которого поляки вели недавно свои переговоры со швейцарскими властями, особенно с Международным Красным Крестом, и на выводах, сделанных некоторыми членами этой организации». (Тайны... сс. 452, 454-455, 457).

Последующие события показали, что прогерманская позиция польской правящей элиты в катынском вопросе вселила в ряды нацистских главарей надежду на сепаратный мирный выход из войны на Западном фронте. И гитлеровцы использовали появившийся шанс для развития контактов с англичанами и американцами через лондонских поляков. В ответ немцы пошли на ряд уступок польской эмиграции:

- согласие на преобразование Польского генерал-губернаторства в государство со своей конституцией, но с ограниченным суверенитетом (протекторат);

- рассмотрение просьбы по поводу облегчения режима переезда в Польшу и другие оккупированные немцами страны представителей «подпольного» польского движения с последующим установлением ими связи с Кукелем или его представителями;

- в конце 1943 г. германские военные власти освободили из заключения нескольких руководителей польских групп сопротивления и пр. (там же, сс. 443-444, 448, 476-479, 452).

Печальным результатом поддержки лондонскими поляками нацистской провокации явились не только разрыв советско-полъских отношений, но и правительственный кризис в шляхетской элите. В значительной части окружения Сикорского нарастало недовольство начавшейся (хотя и запоздалой) кадровой чисткой своих вооруженных сил. Таким путем Сикорский пытался избавиться от противников корректировки политического курса эмигрантского правительства. Генерал намеревался восстановить отношения с СССР, переориентировать свое правительство под покровительство США, принял решение об ограничении полномочий своего постоянного соперника и интригана Андерса, являвшегося, как известно, безропотным исполнителем воли англичан. Перед лицом этих проблем, а также изменения баланса сил в войне в пользу Советского Союза премьер всё более осознавал, что теряет последние шансы на власть в послевоенной Польше. Отсюда и его метания между Англией, Соединенными Штатами и Советским Союзом.

В этой связи Е. Климковский приводит в своих воспоминаниях следующие высказывания Сикорского: «Куда ни пойдешь - всюду измена... Но ничего, на англичанах свет клином не сошёлся... Разрыв с СССР является, собственно, результатом выходки - да, совершенно неразумной выходки - генерала Кукеля. Получилось очень скверно». По словам автора, при инспектировании войск Сикорский также высказывал претензию Андерсу по поводу его политики в Советском Союзе и вывода армии из СССР. Он подчеркнул, что «именно это явилось главной причиной произошедшего позже разрыва отношений, за что ответственность несет Андерс, а также, разумеется, и Кот». (Е. Климковский..., сс. 305, 309).

Читатель наверняка уже обратил внимание на то, что Сикорский в качестве главы правительства и верховного главнокомандующего сначала принимает сомнительные решения, а затем ответственность за негативные последствия их реализации сваливает на исполнителей. В этом плане можно согласиться с мнением Ю.И. Мухина о том, что Климковский в своей книге зачастую идеализирует поведение своего шефа, как, впрочем, и своё. Оба они отнюдь не являлись просоветски настроенными лицами. (Ю.И. Мухин. Гнуснейшие из гнусных, «СИ», N1-2 от 2.01.2014 г.). (В противном случае Сикорский не отдавал бы приказов, наносивших вред Советскому Союзу, а Климковский мог бы в 1942 г. остаться вместе с Берлингом на территории СССР для формирования будущего Войска Польского).

Тем не менее, значительная часть воспоминаний бывшего адъютанта Андерса содержит нужный для нашей контрпропаганды объективный материал. Особая ценность этой информации, «убийственной» для политической и военной элит польской эмиграции и вскрывающей всю порочность жизнедеятельности этих структур, заключается в том, что приведенные данные исходят изнутри этой системы, от непосредственного участника и свидетеля ее функционирования.

В сентябре 1943 года премьер отдал приказ о направлении в Вашингтон с особой миссией Климковского, который прикомандировывался к союзническому комитету по вопросам ведения войны. В то же время для решения вопроса о восстановлении советско-польских дипломатических отношений Сикорским была запланирована встреча в Каире с заместителем наркома иностранных дел СССР.

Однако все три мероприятия, намеченные премьером (завершение кадровой чистки вооруженных сил, политическая переориентация на США и восстановление дипломатических отношений с Советским Союзом), были сорваны неожиданной телеграммой Черчилля о срочной необходимости прибытия Сикорского в Лондон. При этом самолет в распоряжение главы польского правительства был предоставлен англичанами заранее. На пути в Лондон самолет потерпел аварию и Сикорский погиб. В официальном сообщении из Лондона сообщалось, что машина упала в море. Однако характер разрушений самолета показывал, что последний был взорван в воздухе. Специалистам из США (самолет был американского производства), выражавшим готовность принять участие в расследовании катастрофы, англичанами было отказано. Климковский, опираясь в своей книге еще на ряд фактов, выражает убежденность, что Сикорский был устранен в результате заговора английских спецслужб с высшим звеном польской эмигрантской военщины во главе с Андерсом (там же, сс. 311-318).

Англичане, таким образом, получили более управляемого и предсказуемого главу эмигрантского правительства Миколайчика, а Андерс через некоторое время добрался до должности исполняющего обязанности Верховного Главнокомандующего ВС Республики Польша в изгнании.

В текущем году исполняется 70 лет со дня завершения работы Комиссии Бурденко (январь 1944 г.), начала освободительной миссии Красной Армии в Польше (июнь 1944 г.), Варшавского восстания (август 1944 г.), а в следующем году - 70-летие освобождения Варшавы (январь 1945 г.) и всей Польши (февраль 1945 г.) советскими войсками совместно с Войском Польским. Нет сомнения, что эти даты - очередной повод для польских русофобов, их натовских покровителей и волонтеров российской «пятой колонны» продолжать информационную войну против России, повсеместно внедряя стереотип «оккупация» вместо ненавистного им, но соответствующего действительности слова «освобождение».

Как-то известный политик США польского происхождения 3. Бжезинский с присущим ему цинизмом изрек: «Новый мировой порядок при гегемонии США создается против России, за счёт России и на обломках России» (П. Троицкий, Польская кровь, «Русский журнал», 2006 г.). Разве не в рамках этого глобалистского плана действует современная буржуазная Польша? Между тем непрекращающиеся вот уже более 20 лет извинения и покаяния руководителей нашей страны и примкнувшего к ним в последнее время иерарха РПЦ за несовершённые «злодеяния НКВД» нисколько не улучшили российско-польские отношения.

Примеров тому немало: и политическая поддержка северокавказских террористов, и солидарность с антироссийским курсом бывших президентов Грузии - Саакашвили и Украины - Юшенко, и поддержка санкций Запада против России в связи с решением судьбы Крыма, и т. д.

О нежелании польского руководства нормализовать отношения с Российской Федерацией свидетельствует к примеру, серьезный политический скандал, спровоцированный в 2007 году польской стороной. Российская экспозиция в бывшем фашистском концлагере Освенцим оказалась закрытой под предлогом «исторической недостоверности» ее содержания. Очень не нравилось панам, что в списках советских граждан, сгинувших в Освенциме, значились, в том числе, и выходцы с Западной Украины и Западной Белоруссии. «Неугомонные потомки польских шляхтичей в очередной раз требуют покаяния, - отмечала в то время «Независимая газета». - Не могут, видимо, примириться с историческим фактом, что именно Советский Союз спас Польшу от нацизма... Не могут, и ради этого готовы кощунственно ворошить пепел жертв Холокоста». (П. Поспелов. Поляки хотят добиться от нас покаяния за оккупацию. «НГ» от 10.04.2007 г.).

В то же время для российской дипломатии в польских проблемах характерны пассивность, сдача позиций, отсутствие встречных претензий. Так, по взаимной договоренности обе страны должны были провести в 2010 году траурные мероприятия в Катыни, посвященные 70-летию (по польской версии) Катынской трагедии и в Польше в бывших лагерях, где 90 лет назад в период советско-польской войны охранкой Пилсудского было умерщвлено около 80 тыс. пленных красноармейцев. В России обещанное мероприятие было проведено, в Польше - нет. Почему до сих пор молчат по этому поводу поляки - понятно. Почему молчит руководство нашей страны понять трудно (В. Швед. Катынь. Алгоритм, 2012, сс. 31- 32).

Нужно, однако, отдать должное президенту Республики Польша пану Б. Комаровскому. Он не забывает традиционные методы двурушничества в дипломатии своих лондонских эмигрантских предшественников. На встрече в декабре 2010 года с тогдашним президентом РФ Д. Медведевым польский лидер демонстрировал полное взаимопонимание и провозгласил «конец застоя в польско-российских отношениях». Однако распрощавшись с российским коллегой, глава польского государства вылетел в Вашингтон, где в беседе с президентом США Б. Обамой заявил, что Польша на самом деле «не готова к «перезагрузке» отношений с Россией», также как не готова «стереть тысячу лет неспокойных отношений с россиянами». В ходе переговоров между Польшей и США была достигнута договоренность о развертывании на польской территории американо-европейской ракетной системы ПРО, предназначенной для поражения военного потенциала РФ.

В феврале 2014 года в результате государственного переворота на Украине был свергнут законно избранный президент В. Янукович. Лидер страны «провинился» перед Западом своей нерешительностью и колебаниями: вступать ли Украине в Таможенный союз или в ассоциацию с ЕС. Путч был организован ЦРУ и осуществлялся вооруженными отрядами профашистски настроенных националистов из Западной Украины при политической поддержке правительств Польши, ФРГ и Франции. Боевики так называемого «Правого сектора», создавшие в результате переворота антироссийские прозападные марионеточные органы власти Украины, прошли перед этим соответствующую подготовку в Польше под руководством инструкторов ЦРУ и на деньги этой службы.

Особенно неприглядно в этой украинской трагедии выглядела солидарность с бесчинствующими погромщиками из числа бандеровских последышей, которую демонстрировали на Майдане представители высшего звена государственной власти Польши. А ведь совсем недавно (в 2013 г.) вся польская нация отмечала скорбную 70-ю годовщину массового истребления карательными отрядами ОУН (предками теперешних неонацистов) мирных жителей Западной Украины польской и еврейской национальности (по польским данным число жертв достигало 100 тыс. человек). Судя по тому, что звучало на теперешнем Майдане, «западенцы» и сейчас не испытывают к полякам подобное теплым чувствам: в сбесившейся толпе ультраправых на митингах раздавались призывы бить не только «москалей» и «жидов», но и «ляхов». Но польская правящая элита пребывает в постоянной зависимости от махровой русофобии. Эта болезнь, видимо, и лишает ее памяти и слуха. В этой связи вспоминаются впечатления бывшего полковника британской армии И. Джекобса от его беседы с генералом Андерсом в далеком 1942 году. В записи этой беседы, в частности, отмечалось, что генерал и его окружение «не любили немцев, но русских они ненавидели». (Е. Климковский… (Прим ред.), с. 271). Впрочем, в своей нелюбви или ненависти целиком к какой-то всей нации или какому-то всему народу польские националисты не далеко ушли от немецких расистов. Вот как отзывался, например, А. Гитлер о поляках на одном из совещаний в октябре 1940 года: «...Поляки ...ленивы и их приходится заставлять работать... Задача священника (в контексте взаимоотношений немецких оккупационных властей с польской католической церковью. - Г.Е.) заключается в том, чтобы держать поляков спокойными, глупыми и тупоумными, это полностью в наших интересах... для поляков должен существовать только один господин - немец; два господина ...не должны существовать, поэтому должны быть уничтожены все представители польской интеллигенции» (Рабочий университет им. И.Б. Хлебникова. Немцы в Катыни (Сборник документов), ИТРК, Москва, 2010., сс.25-26).

Могли ли воспитанные в духе интернационализма и так ненавидимые андерсами, кукелями и прочими котами русские из числа советских официальных лиц позволить себе подобное высказывание? Конечно, нет. Гневная и разоблачительная критика направлялась против правящей элиты и исполнителей ее преступных решений, но никогда против всей нации, против всего народа Польши.

Впрочем, такая прямолинейность антироссийской политики Польши порой вызывает раздражение и ее партнеров по ЕС. Представители этой организации, заинтересованные, например, в более широком выходе своих товаров на рынок РФ, выражали недовольство годами сохранявшимся поляками вето на вступление России в ВТО, на заключение обновленного договора России с ЕС о партнерстве и т.д.

В последние годы в правящих кругах Польши наблюдается некая подозрительность к наращиванию торгово-экономических связей между ФРГ и РФ. В прошлом году в некоторых польских СМИ, в том числе близких к правительственным кругам, поднималась шумиха о якобы «новом русско-немецком сговоре по разделу Польши». В ответ популярный журнал ФРГ «Шпигель» опубликовал заметку, в которой в связи с поведением польского политического истэблишмента, ставилась под сомнение способность этой страны пребывать в европейском сообществе.

В завершение статьи напрашиваются следующие выводы: шляхетская правящая элита остается верной себе, а руководителей нашей державы история, похоже, ничему не учит!

В свете всего вышеизложенного остается вопрос к властьимущим в РФ, а также к разного калибра прозападным либералам и правозащитникам безграничной толерантности: не пора ли, наконец, господа, прекратить заниматься постыдным политическим мазохизмом?

Г.И. Ерканов

АВИАЦИЯ

Первый управляемый полёт на аппарате тяжелее воздуха совершили братья Уилбур и Орвилл Райт 17 декабря 1903 года. Только в 1906 году они получили патент на “управляемую летающую машину” и только к 1908 году сумели заинтересовать своим аэропланом крупных заказчиков - армию США и французский синдикат. Вскоре, впрочем, развитие авиации пошло ускоренными темпами. Американские, французские, английские авиаторы - Кэртис, Блерио и другие - следуя, в основном, модели братьев Райт, создавали более быстрые, более надёжные машины, совершали демонстрационные пролёты, устанавливали рекорды - популяризируя тем самым авиацию как новый вид транспорта, связи и спорта. Первые авиаторы часто становились и организаторами первых авиационных предприятий в своих странах. В Париже были учреждены Французский аэроклуб и Международная федерация аэронавтики. (ФАИ)

Вскоре авиация начали популяризироваться и в России. 16 (29) января 1908 года был основан Императорский Всероссийский аэроклуб. В его работе принимали участие начальник Генштаба генерал Ф.Ф. Палицын, министр торговли и промышленности И.П. Шипов, редактор “Нового времени” А.С. Суворин, другие видные общественные деятели. Председателем аэроклуба стал великий князь Александр Михайлович, один из первых руководителей русской авиации. В декабре 1909 года Императорский Всероссийский аэроклуб стал членом ФАИ и получил право регистрировать мировые рекорды, а также выдавать дипломы пилотов, признаваемые в других странах. К 1910 году российские энтузиасты воздухоплавания стали строить модели по собственным схемам и из деталей местного производства (исключая моторы, которые покупались во Франции). 23 мая 1910 года преподаватель Киевского политехнического института А. Кудашев первым совершил полёт на аэроплане собственной конструкции. На следующий день, 24 мая 1910 года, совершил полёт на аэроплане собственной конструкции петербургский инженер Я. Гаккель. 3 июня 1910 года И.И. Сикорский поднял в воздух первый самолёт своей конструкции, построенный им совместно с Былинкиным. За ними последовали другие пионеры воздухоплавания.

В 1911-1912 гг. в России появились первые самолётостроительные заводы. Общее производство их до 1914 г. составляло 20-30 машин в месяц.

К 1917 году на авиацию работало 34 завода: 20 строили самолёты, 9 занимались выпуском моторов. Впрочем, серьёзное производство велось лишь на 7 самолётных и 2 моторных заводах. По 1916 г. включительно было построено 2050 самолётов и 578 моторов. (Для сравнения: за то же время французские авиазаводы выпустили около 12 000 самолётов и 24 000 моторов). К 1917 г. российские заводы выпускали 16 типов самолётов и 9 типов моторов, из них отечественной конструкции были только 2 самолёта и 1 мотор.

После Октябрьской революции в руководстве страны высказывались разные точки зрения на перспективы развития авиации. Крупный троцкист, член президиума ВСНХ Ю.М. Ларин предлагал ликвидировать в России авиапромышленность: “авиазаводы подобны фабрикам духов и помады, в которых не нуждается Советское государство”1. Однако верх взяла иная точка зрения, обусловленная не в последнюю очередь срочными военными задачами, и правительство начало принимать меры к восстановлению в стране авиапроизводства.

30 октября 1918 года научно-технический отдел ВСНХ принял предложение Н.Е. Жуковского о создании на базе аэродинамической лаборатории МВТУ и Расчетно-испытательного бюро Центрального аэродинамического института (ЦАГИ). Были выстроены лаборатории испытания авиационных материалов, гидроканал, опытный завод.

В 1920 году для подготовки квалифицированных инженеров на базе организованного Н.Е. Жуковским авиационного техникума была создана Академия воздушного флота.

В декабре 1922 года СТО утвердил трёхлетнюю программу восстановления, дооборудования, расширения авиапроизводства.

В 1920-х гг. были образованы самолётостроительные КБ, которые возглавили ведущие советские авиаконструкторы: А.Н. Туполев, Н.Н. Поликарпов, Д.П. Григорович2. В 1926 году на базе опытного аэродрома был создан НИИ ВВС, самолётным отделом которого вскоре стал руководить И.Ф. Петров3.

В первой половине 1920-х гг. советские авиазаводы выпускали самолёты в основном по зарубежным образцам и лицензиям. Так, на “Красном летчике”4 в Петрограде строились аэропланы “Авро-504”, на “Дуксе” и “Авиаработнике” в Москве - “Хэвиленды” и истребители “Фоккер”; на концессионном заводе фирмы “Юнкерс” в Москве - Ю-21 и пассажирские Ю-13. Впрочем, аналогичным образом обстояли дела и в царское время.

В 1923 году поднялся в воздух один из первых советских самолетов - легкий спортивный моноплан АНТ-1 конструкции Туполева. За ним последовали другие: первые цельнометаллические русские самолеты АНТ-2; биплан АНТ-3 или Р-3, двухместный разведчик и т.д.

В КБ Поликарпова был создан истребитель с мотором 400 л.с, имевший скорость 204 км/час. В 1925 г. он был усилен вооружением и пошёл в серию как И-1. В том же КБ в 1927 г. был создал двухместный биплан У-2 со 100-сильным отечественным авиамотором конструкции А.Д. Швецова. Самолет прослужил в авиации свыше тридцати лет. Хотя первоначально он предназначался для обучения летчиков, но вскоре начал использовался и как связной, транспортный, санитарный, для аэрофотосъемок, в сельском хозяйстве и т.д. В годы войны применялся легкий ночной бомбардировщик У-2ВС, вооруженный пулемётом и поднимавший до 300 килограммов бомб.

В 1920-х гг. были образованы школы военных летчиков: Егорьевская военно-теоретическая школа; Московская школа высшего пилотажа; Серпуховская высшая авиационная школа стрельбы, бомбометания и воздушного боя, Севастопольская школа морской авиации,...

8 марта 1923 года организовалось добровольное Общество друзей воздушного флота (позже - Осоавиахим), поставившее своей задачей развертывание кампании за строительство аэропланов: сбор средств на их постройку; популяризацию авиации. Центральный совет ОДВФ возглавили Сталин, Фрунзе, Дзержинский, бывший народоволец и учёный Морозов. Общество поощряло массовый планерный и авиамодельный спорт; вело пропаганду авиационного дела; издавало журнал “Самолет”. В городах и деревнях распространялись плакаты: “Трудовой народ, строй воздушный флот”, “От модели - к планеру, от планера - к самолету!” На экранах демонстрировался фильм “Как старик Пахом в столице в небеса летал на птице”. Общество организовало агитационные полёты в Москве и провинции. В 1923 г. был совершён полёт на самолете Ю-13 по маршруту Москва - Тифлис - Ташкент - Москва, протяженностью 11 000 километров. Результатами деятельности Общества друзей воздушного флота, в которое вступило более миллиона человек, было массовое развитие планеризма и рост интереса к авиации.

Форсированное развитие тяжёлой индустрии в первой пятилетке сопровождалось ускоренным созданием и расширением научно- исследовательских и конструкторских учреждений в различных областях производства, включая авиапромышленность.

В 1930 году для подготовки авиаинженеров был образован Московский авиационный институт.

В начале 1930-х гг. КБ Туполева выделилось из ЦАГИ в отдельную организацию. Помощниками Туполева были А.А. Архангельский, В.М. Петляков, П.О. Сухой, В.М. Мясищев, которые позже сами стали видными авиаконструкторами. КБ Туполева специализировалось на создании многомоторных пассажирских самолетов и бомбардировщиков. Для их постройки впервые в нашей стране был применен в качестве конструкционного материала дюралюминий.

КБ Поликарпова разрабатывало новые образцы самолетов разного назначения, в основном истребителей. На протяжении почти десяти лет истребительная авиация СССР вооружалась только его машинами.

От ЦАГИ отделился, кроме ОКБ Туполева, отдел авиаматериалов, который стал Всесоюзным институтом авиаматериалов (ВИАМ). Винтомоторный отдел ЦАГИ объединился с авиамоторным отделом автомоторного института и образовал Центральный институт авиамоторостроения (ЦИАМ). Моторостроители освоили производство двигателей М-22 воздушного охлаждения мощностью 450 л.с. и М-17 водяного охлаждения мощностью 700 л.с; затем М-25 воздушного охлаждения мощностью 715 л.с. и М-100 водяного охлаждения 750 л.с.

К 1930 году в ВВС поставлялись истребители И-3, разведчики Р-5 Поликарпова, бомбардировщики ТБ-1 Туполева. Опытную проверку проходили более совершенные типы самолетов. Вскоре двухмоторный бомбардировщик ТБ-1 был заменён четырехмоторным ТБ-3, который пошёл в серию с 1932 года. Весной 1930 года вместо истребителя И-3 появился И-5 Поликарпова и Григоровича, развивавший скорость до 300 км/час. В начале 1930-х гг. началось массовое строительство легкомоторной авиации.

Ускоренное развитие тяжёлой индустрии и конструкторских учреждений позволило авиапромышленности СССР уже к началу 1930-х гг. полностью перейти на производство самолетов, моторов и приборного оборудования из отечественных материалов и по отечественным образцам. “Авиационная промышленность росла на индустриальной базе страны, впитывая в себя наивысшие ее достижения, и в первую очередь в области металлургии, радиоэлектротехники, приборостроения, химии” (А.С. Яковлев). К 1933 году на заложенных в начале пятилетки заводах строились истребители И-5, разведчики Р-5, бомбардировщики ТБ-3.

В 1930-х гг. под руководством Туполева проектировались гигантские многомоторные цельнометаллические самолеты - АНТ-14, АНТ-16, АНТ-20. Специально для побития рекордов был создан АНТ-25. В 1934 г. КБ Туполева создало первый серийный скоростной бомбардировщик СБ.

В 1933-1934 гг. под руководством Поликарпова был создан маневренный истребитель-биплан И-15 со скоростью 360 км/час и истребитель-моноплан И-16 с убирающимся шасси и скоростью 460 км/час. В 1939 году на очередной модификации И-16 с мотором М-62 была достигнута скорость 525 км/час.

В 1936 г. пошёл в серию дальний бомбардировщик ДБ-3 (ИЛ-4) конструкции СВ. Ильюшина, с двумя двигателями и скоростью более 400 км/час. В 1940 г. начали испытываться опытные образцы пикирующего бомбардировщика Пе-2 конструкции В.М. Петлякова.

На высоком уровне находилась в те годы и организация работы авиапромышленности, требовавшей налаженного взаимодействия многих отраслей производства. Если в первой четверти XX века Франция лидировала среди европейских держав в авиастроении, то к середине 1930-х гг. положение существенно изменилось. А.С. Яковлев, побывав в 1936 году на французских авиапредприятиях, отмечал: “По масштабу, по качеству оборудования ни одно из виденных мною французских предприятий не могло идти ни в какое сравнение с любым из наших рядовых авиационных заводов”5.

В 1930-х гг. продолжал широко пропагандироваться авиаспорт: планеризм, парашютизм, воздухоплавание, авиамоделизм. Прославлялись достижения советских лётчиков, сообщалось об успехах авиаторов других стран. “Кажется, не проходило дня, чтобы на страницах Центральных газет и журналов не было какой-нибудь информации о достижениях парашютистов, планеристов, летчиков легкомоторной авиации” . В 1930 г. на русский язык была переведена книга “Самолёт и я” американского пилота Ч. Линдберга, впервые перелетевшего через Атлантический океан из Нью-Йорка в Париж (1927 г.).

31 августа - 2 сентября 1926 г. лётчик М. Громов и бортмеханик Е. Родзевич на самолете АНТ-3 (Р-3) пролетели по маршруту Москва - Кёнигсберг - Берлин - Париж - Рим - Вена -Варшава - Москва 7000 километров за 34 часа лётного времени.

В августе 1927 г. на том же АНТ-3 лётчик С. Шестаков и бортмеханик Дм. Фуфаев пролетели по маршруту Москва - Токио - Москва около 22 000 километров за 153 часа полета.

В июле 1929 г. М. Громов с группой корреспондентов совершил на десятиместном АНТ-4 полёт с посадками в Берлине, Париже, Риме, Лондоне, Варшаве. Советская и мировая пресса были наполнены похвалами лётчику и техническим достоинствам самолета.

23 августа - 3 октября 1929 г. состоялся полёт лётчиков Шестакова, Болотова и бортмеханика Фуфаева на самолете АНТ-4 из Москвы в Нью-Йорк, по маршруту Москва -Омск-Хабаровск-Петропавловск-Камчатский - остров Атту - Сиэттл - Сан-Франциско - Нью-Йорк. Перелёт длился больше месяца. Общая протяженность маршрута составила 21 250 километров; около 8000 из них проходило над океаном. Это был первый полёт советских летчиков на советском самолете с советскими моторами в Америку.

Осенью 1934 года лётчики Громов, Филин и штурман Спирин пролетели на АНТ-25 72 часа по замкнутому маршруту, составившему 12 411 км, установив мировой рекорд.

21 июля 1936 г. Чкалов, Байдуков, Беляков, стартовав на самолёте АНТ-25 с аэродрома в Москве через 56 непрерывного полёта приземлился на острове Удд в Охотском море.

Весной 1937 года звено самолётов под командованием М. Водопьянова высадило на Северный полюс экспедицию Папанина.

18-20 июня 1937 года Чкалов, Байдуков, Беляков совершили второй трансарктический перелёт, из Москвы в Портленд (США).

Своим быстрым развитием в 1930-х гг. советская авиация была во многом обязана Сталину. Он внимательно следил за авиационными новинками, регулярно встречался с авиаконструкторами, директорами авиазаводов, лётчиками; хорошо разбирался в конструкции самолётов и двигателей; в советской и зарубежной авиатехнике.

“Сталин задал несколько вопросов. Его интересовали состояние и уровень немецкой, английской и французской авиации... Я был поражен его осведомленностью. Он разговаривал как авиационный специалист”7.

“- Авиации Сталин много внимания уделял?

- Много, много. Одно из главных его довоенных дел, говорит Молотов” (Чуев Ф. “140 бесед с Молотовым “).

“Все мало-мальски важные авиационные вопросы решались, как правило, с участием и под руководством Сталина. Он любил авиацию, лично знал ведущих деятелей нашей авиации и охотно занимался авиационными делами” (Яковлев)8.

“Слово Сталин в авиации звучит как призыв к победе... авиация сроднилась со Сталиным” (Чкалов)9.

В то же время Сталин призывал авиаконструкторов, руководителей заводов и лётчиков отстаивать в дискуссиях, невзирая на авторитеты, включая и его собственный, взгляды, в справедливости которых они уверены: “Если вы твёрдо убеждены, что правы и сумеете доказать свою правоту, никогда не считайтесь с чьими-то мнениями, а действуйте так, как подсказывает разум и ваша совесть” (Сталин)10.

Сталин лично принимал и решения по выполнению рекордных полётов, в частности, по проведению дальних беспересадочных рейсов Москва - Камчатка, а потом Москва - США.

“Маршрут перелёта, в котором мне выпало счастье участвовать был дан нам великим Сталиным... все мировые рекорды будут нашими, ибо наши лётчики проходят сталинскую выучку”.

“Вылетая в беспосадочный арктический полёт, мы провозглашали: За доблесть Родины! За дело Сталина!” (Чкалов)11.

Н.В. ОВЧИННИКОВ

1цит. по Велижев А.А. “Достижения советской авиапромышленности за 15 лет”, М.-Л., 1932 г., стр. 12

2Григорович Дмитрий Павлович (1883-1938 гг.). Специалист по морскому авиастроению. В начале 1913 г. спроектировал свой первый гидросамолет. Строил летающие лодки, использовавшиеся для разведки, патрулирования, бомбардировки, корректировки огня тяжёлой артиллерии с линкоров. В 1916 г. построил первый в мире гидросамолет-истребитель. С 1923 г. технический директор авиазавода N1. В 1925 г. в производство был запущен самолёт-истребитель И-2 Григоровича. В 1925-1927 гг. возглавлял Отдел морского опытного самолетостроения ЦКБ Авиатреста, однако ни один из его проектов там не был доведён до конца.

3Петров Иван Фёдорович (1897-1994 гг.). В 1923- 25 гг. лётчик-инструктор Севастопольской школы морской авиации. В 1929 г. окончил Военно-воздушную академию. В 1929- 40 гг. лётчик-испытатель НИИ ВВС; проводил испытания самолётов Поликарпова и Туполева; летал на 137 типах самолётов. В 1939-1940 гг. заместитель начальника института. В 1940 г. был командирован в Германии; изучал технику; закупал образцы. После возвращения был назначен помощником Сталина по авиации. В 1940-1941 гг. начальник ЦАГИ. В 1941 г. заместитель командующего ВВС. В 1942 г. генерал-лейтенант авиации. В 1942-1947 гг. начальник НИИ ГФ. В 1947-1951 гг. начальник ЛИИ. С марта 1952 по 1963 гг. первый ректор МФТИ. Жизни и деятельности И.Ф. Петрова посвящена книга В. Зернова “Исполин минувшего века”, М., 2010 г.

4”Красный летчик” - объединение бывших заводов Щетинина и Лебедева.

5Яковлев А.С. “Цель жизни”, М, 2000 г., стр. 107-108.

6 Яковлев А.С., цит. соч., стр. 76.

7 Яковлев А.С. “Цель жизни”, М., 2000 г., стр. 133. А.С.Яковлев - авиаконструктор, с 1940 года заместитель наркома авиапромышленности.

8 Яковлев А.С. “Цель жизни”, М., 2000 г., стр. 397.

9 Чкалов В. “Наш трансполярный рейс”, М., 1938 г., стр. 10-11.

10 цит. по Яковлев А.С. “Цель жизни”, М., 2000 г., стр. 401.

11 Чкалов В.П. “Моя жизнь принадлежит Родине”, 1954 г., стр. 46-47, 39; Чкалов В.П. “Наш трансполярный рейс”, 1938 г., стр. 6.