Газета "Своими Именами" №11 от 02.11.2010

А.М. МАМЛЕЕВ: КТО БЫ ВЫСТРЕЛИЛ В СТАЛИНА?

Боевой рапорт гражданам Советского Союза

Впервые боевое крещение на войне с гитлеровскими фашистами получил на позиции под Сталинградом около села Бекетовка в сентябре 1942 года в составе 164-го особого батальона 118 укрепленного района, приданного 64-й общевойсковой армии генерала Михаила Степановича Шумилова. Его полевая наблюдательная позиция находилась в 2-3 километрах от нашей огневой позиции и передней линии обороны противника в Капустинской балке, в связи с чем мы постоянно испытывали удары противника.

Как и другие солдаты на фронтах Отечественной войны, мы, особый батальон, отстояли свой рубеж. Наш боевой дух поддерживался еще и тем, что Сталинградский военный плацдарм занимал второе место после обороны Москвы и приобрел особое значение тем, что стал переломным событием в ходе военных действий Второй мировой войны.

Будучи командиром минометного отделения, я не всегда находился около миномета: много времени еще уделял и процессу выслеживания противника, находясь на мной выбранной позиции недалеко от передней линии обороны противника, и уничтожения его, так как еще до войны я получил значок "Ворошиловский стрелок" первой степени. По неполным данным, я лично из снайперской винтовки уничтожил более пятидесяти фашистов, и в это число не входит число фрицев, убитых минами, выпущенными из наших минометов.

Перед генеральным наступлением на Сталинград меня приняли кандидатом в члены ВКП(б), коммунистической партии Ленина-Сталина.

При освобождении города Сталинграда был объявлен набор добровольцев, желающих принять участие в зачистке одного квартала от особо матерой группы "СС". И тоже записался в этот отряд.

Во время рукопашной драки сцепился с одним фрицем. Он был здоровее, захватил горло руками, начал душить. Я отчаянно сопротивлялся, изворачивался, и в какой-то момент его незащищенное горло оказалось напротив моего рта. Я воспользовался этим, захватил зубами горло фашиста, сжал челюсти, через некоторое время он обмяк; так я в буквальном смысле слова загрыз одного из гитлеровских офицеров.

Мы полностью освободили любимый город Сталинград. Участвовали в пленении фельдмаршала Паулюса и сопровождали его до большого села Бекетовка, которое ранее освободили от фашистов.

Наш 164 особый батальон расформировали и передали в 21 общевойсковую, позже переименованную в 6 гвардейскую армию генерала Чистякова Ивана Михайловича. Мы попрощались со Сталинградом и отправились на Воронежский фронт.

Ночью подошли поближе к фронту, если таковой был в конце марта 1943 года на Воронежском фронте. Остановились на юго-восточном склоне возвышенности около деревушки из одной улицы.

Начали копать траншеи и оборудовать огневые позиции. Приближался весенний мартовский вечер. Вдруг начали появляться группы и одиночные солдаты, одетые в нашу военную форму. Когда увидели первых солдат, подумали, что это провокаторы, переодетые фашисты. Их остановили, но выяснилось: так беспорядочно отступают бойцы сороковой общевойсковой армии прямо из города Харькова. Нам приказали задерживать отступающих бойцов, заносить их в список с указанием части, затем сдавать в сборный пункт, расположенный недалеко от наших позиций, в лесу.

По чьему-то указанию нашему полку было приказано закрепиться на склоне возвышенности. Если смотреть с этой позиции, по фронту слева - лес, справа - деревня. Мне показалось, мы заняли невыгодную позицию. На наше счастье вечером нас сняли и повели навстречу противнику. Усталые, не спавшие, но накормленные вкусным солдатским обедом, мы шли строем в западном направлении с незначительным отклонением на юг. Шли тихо, без разговоров - создавать даже небольшой шум было запрещено. Прошли несколько километров по лесистым местам. Перевалило за полночь, когда увидели впереди строения - похоже, деревня. На какой-то улице остановились. Кругом тишина, не слышно даже пения ночных птиц. Командир взвода Иванов, теперь товарищ гвардии лейтенант, подозвал к себе командиров отделений и дал приказ устроиться на отдых, для чего занять пустующие дома или, если есть хозяева, попросить разрешения остановиться на ночлег. С радостью мы так и сделали. В моем отделении шесть бойцов, и мы заняли одну избу, что стояла, кажется, где-то в средней части деревни. Хозяева в доме отсутствовали. Со скотного двора натаскали соломы, настелили ее на глиняный пол и легли отдыхать.

Не могу сказать, сколько часов мы отдыхали - у меня не было часов: не в моей татарской натуре снимать с убитых, в качестве трофея, личные принадлежности.

Я захотел на двор по большой нужде. Вышел, а на улице стоит густой апрельский туман, хоть фонари навешивай на него.

Прошел от хаты несколько шагов в сторону сараев для скота. Сел, но не успел закончить дело, как услышал доносящиеся с улицы звуки стрельбы из автоматов. Прямо около нашего дома взорвалась граната. "Безоружный боец - как дурак", - ругая себя таким образом, я поднял солдатские штаны и побежал назад. Остававшиеся дома ребята с радостными криками встретили меня: они думали, что я погиб. Завязавшийся бой закончился в нашу пользу, ибо немецкие оккупанты все находились в пьяном угаре после вечернего принятия украинского самогона.

В результате разбора обстоятельств неожиданной встречи с противником была установлена следующая наша ошибка. Передовой отряд противника вошел в село рано вечером и затем пьянствовал до половины ночи: наверное, отмечал победу над сороковой нашей армией. Немцы поставили часовых патрулировать около моста.

Наш батальон после захода в село тоже поставил часовых - на окраине улицы. Ошибка заключалась в том, что если бы мы предварительно отправили разведку в село, то, обнаружив немцев, могли бы голыми руками уничтожить пьяных фашистов или взять их в плен. В то время, когда наши входили в село, фашисты лежали пьяные. На рассвете же около моста (мы только потом узнали, что имеется мост) два представителя противоположных войск неожиданно встретились. Узнав, кто есть кто, они открыли автоматный огонь. Все улицы были наводнены военными представителями воюющих стран.

В условиях густого тумана мы не могли точно опознать, где наши, а где враг, и стреляли в ту сторону, откуда слышалась немецкая речь. Иногда расстреливали пьяных немцев в упор. Бежали согнувшись - так легче сориентироваться, кто около тебя.

Когда установилось затишье, мы отошли на несколько сотен метров от села в сторону леса.

Вот такая неожиданная встреча с противником состоялась в апреле на Курском выступе, на окраине большого села Тамаровки.

Передовой или головной отряд противника не пошел за нами - успокоился. Мы начали строить огневые позиции, закрепили занимаемые рубежи, обустроили оборону.

В один из апрельских дней рано утром меня срочно вызвали в штаб полка. Я еще не дошел до штаба, который располагался в лесу недалеко от нашей обороны, как мне уже стало известно, зачем меня вызывают: по одному отличившемуся в бою младшему командиру из каждой роты шестой гвардейской армии направляли на кратковременные военные курсы по подготовке политработников, вернее, заместителей командиров роты по политической части.

Нас собралось довольно много, по численности почти столько же, сколько в батальоне. Разделили нас на роты и взводы. Учеба началась в городишке Анна Воронежской области в двухэтажном кирпичном здании. Занятия проводили в ускоренном темпе: занимались по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки. В это время входит обязательно двухчасовая строевая подготовка, четыре-шесть часов политзанятий (учили, как читать лекции и всему такому прочему). В программу входило изучение дисциплинарного устава Красной Армии, изучение советского вооружения, вооружения фашистов: новых типов танков, например, "Тигр", самолетов и другой военной техники. И даже два раза в неделю отводилось время на танцы. Кроме строевой подготовки все занятия проводились в классном помещении. На курсах в Анне я особенно подружился с товарищами из Рязани: Пчелинцевым и Цыганковым. Имена их, к сожалению, не сохрались в памяти. Солдатское обращение начинается, как правило, с фамилии: "Товарищ Пчелинцев!", имя редко упоминают. Пчелинцев среднего роста, по возрасту старше меня на три-четыре года. Как настоящий русский мужик, рыжий, с круглым лицом. Язык у него хорошо подвешен, все знает. С первой же встречи он начал обращаться ко мне не по фамилии: "Привет, татарчонок!". Я ему в ответ: "Привет, рязанская баба!". С обеих сторон никаких обид друг на друга не было: фронтовая дружба не признает никаких обид. Вторым близким товарищем стал Цыганков - имя и отчество его тоже забыл. С ним мы обходились без прозвищ, ибо он был более скромным, задумчивым, немногословным: слова лишнего из него не вытянешь. Лицо у него смуглое, хотя он и не цыган, очень приятное, как у девушки. Сам он худощавый.

Другие боевые товарищи по Сталинградской битве уже находились на почтительном расстоянии от меня. Постепенно потускнел в памяти и образ Талгата Нагимова. В восьмидесятых годах мы случайно услышали друг про друга, узнали, что оба живыми вернулись с фронта каждый к своему очагу, где родился, но встретиться, к сожалению, не было суждено. Теперь иногда встречаемся с его сыном Салаватом, живущим в городе Октябрьском. Он работает зубным врачом и является специалистом высокой квалификации.

Учеба на ст. Анна продлилась около двух месяцев, не более - время было тревожное. Присвоив каждому из нас звание "гвардии младший лейтенант", отправили не политработниками, а строевыми командирами в действующие дивизии. Перед нашим выпуском вышло правительственное постановление об упразднении должности заместителя командира роты по политической части. Обучались на политработников, а вышли с курсов в Анне строевыми командирами. Знание азов политработы в дальнейшем оказало большую помощь во время командования бойцами, в особенности при работе со штрафниками. Мы втроем – Пчелинцев, я и Цыганков – были определены в 219-й гвардейский стрелковый полк второго батальона.

Во всемирной истории навсегда осталось грандиозное танковое сражение - "война металлов" - двух противоборствующих государств, предвестник окончательного поражения армии вермахта, которое произошло в период с 5-го июля по 23 августа и которое фронтовики назвали Курско-Орловской огненной дугой. Оно никогда не сотрется из нашей памяти. Мы, молодые воины, были не только свидетелями, но и участниками этой огненной дуги. С автоматами в руках, полусогнувшись, мы маневрировали между громадными вражескими "Тиграми", уничтожая живую силу и технику противника.

Мы не видели, как в честь нашей доблестной 6-й гвардейской армии 5 августа 1943 года впервые в столице Родины Москве был произведен торжественный салют в ознаменование освобождения ею городов Белгород и Орел. Но в душе чувствовали гордость от этого салюта; и каждую секунду солдатская душа была связана с дыханием, жизнью нашей столицы.

Наш 219 стрелковый полк не был удостоен счастья участвовать в освобождении городов Белгород и Харьков; мы прошли по северным окраинам этих городов и дошли с боями до украинского города Полтава.

Не успели освободить украинский город Полтаву, как нас, всю 6 гвардейскую армию, сняли с позиций и посадили в железнодорожный состав. Приехали на разбомбленную станцию около Великих Лук. Затем в маршевом порядке колонна наша направилась на 2 Прибалтийский фронт. Для меня это был третий по счету фронт против гитлеровских захватчиков, но, к сожалению, последний. Шли мы побатальонно, между батальонами расстояние примерно в километр. Каждый полк шел по своему намеченному маршруту в направлении на Запад по разным болотистым лесным дорогам.

Прошли примерно 100 или более километров. С ходу первый бой с противником приняли в горно-лесистом местечке севернее городишка Невель. Бой приняли - это к слову: рыли окопы-ячейки, заняли оборону. Два дня без остановки долбила нас немецкая артиллерия и самолеты. Отвечала им наша артиллерия, которая находилась позади нас, но нам команды подняться в атаку не было. В этой снарядной долбежке погиб наш любимый товарищ Цыганков и много других товарищей.

На третью ночь мы снялись и двинулись примерно на юго-запад. Прошли мимо пары хуторов в лесу, но не останавливались.

В ноябрьскую темную ночь вошли в горловину "Кувшина". Пчелинцев при этом сказал мне: "Чуешь, татарчонок, кругом стреляют, это, наверное, бабушкино Кувшино". "Что я, глухой, что ли!". Мы вошли на полуокруженную территорию. Прошли пару километров и остановились на готовой огневой позиции других частей. Справа на расстоянии трех километров через центральную шоссейную дорогу на Латвийскую ССР находится село Спасс-Бороздень, а впереди нас - закрепленный по всем правилам военного искусства сильный противник. Расстояние между нами и противником примерно 800 метров или километр. Он расположен на 3-5 метровой низменности, что устраивало нас.

В последних числах ноября месяца 1943 года мне дали взвод отборных боевых бойцов из добровольцев нашего батальона и приказали провести разведку боем. Данное задание очень рискованное, причем в случае неудачи оно чревато последствиями. Мы ночью заняли позицию около амбаров на расстоянии 500 метров от противника и стали ожидать ракетного сигнала из наблюдательного пункта наших командиров. Противник обнаружил нас и начал обстреливать из трех пулеметов. Трассирующие пули противника летели над нашими головами. Вдруг начали гореть амбары, и тут послышались истошные крики кур и гусей. Птицы беспорядочно начали вылетать из окон. Они подбегали к нам, как будто просили защиты у нас от огня или фашистов. До ночи под аккомпанемент криков птиц мы ждали зеленый ракетный сигнал, но он так и не появился, а последовала красная ракета - это отбой. Разведка боем завершилась, мы вернулись на свои позиции. Все бойцы, которые участвовали в разведке, вернулись невредимыми. А если бы пошли в атаку? Вряд ли бы кто остался в живых. Противник оборонялся очень крепко и основательно, подкрепляя себя курятиной и гусятиной.

17 декабря 1943 года всех командиров, сколько было в батальоне, собрали в штабе. По приказу командарма 6-й гвардейской армии генерала И.М. Чистякова на утро 18 декабря намечено всеобщее генеральное наступление на противника, стоящего напротив нас. Как особо важному участнику обороны, нашему батальону придается штрафная рота в составе 98 человек с тремя командирами, кроме того, еще два танка Т-34.

По непонятной для нас причине танки в наступление не пустили и офицеры, сопровождавшие штрафников, в нем не участвовали, а штрафников повел я, очистили мы от немцев переднюю линию обороны.

Это было так. Штрафники появились ранним вечером позади нашей обороны, голодные, но в нормальной военной форме. Местные жители засыпали в землю картофель на возвышенном месте, а наша траншея находилась в углу этой ямы с картофелем. Посоветовавшись с командиром батальона, мы всю ночь варили в ведрах картофель и кормили штрафников. Еще один момент. Среди штрафников был бывший военный летчик, капитан, осужденный на 25 лет тюремного заключения за крушение самолета с шестью генералами, вернее, пятью (один был полковником) на Кавказском хребте. Я про себя почему-то сомневался в правдивости его рассказа. Почему все шестеро пассажиров погибли, а он, летчик, остался в живых? Как бы то ни было, он все время, как тень, ходил за мной и все время просил написать хорошую характеристику на него после наступления.

Наступление было продумано до мельчайших деталей и произошло так.

Приказано было отправить штрафников первыми в наступление, за ними - нашу роту. Если быть точнее, наша рота не набирала даже три отделения. Провели артиллерийскую подготовку. Прошла артподготовка, вижу: никто не поднимается. В траншее смешанный состав: и наши воины, и штрафники. Командир роты поднялся было, да упал, раненый в ногу. Приказ проваливается. Не думая абсолютно ни о чем другом, кроме как о выполнении приказа, с криком: "Товарищи, за Родину, за Сталина, за мной на врага!" - я поднялся на бруствер и бросился бегом вниз без секундной задержки. Ошибка командира роты была в том, что он поднялся, остановился и посмотрел назад, чтобы увидеть, все ли поднялись. Этим мгновением и воспользовался противник. Я учел эту ошибку, и мы без задержки пошли на врага. Он начал глушить нас минами и ручными гранатами и поливать свинцом из пулеметов, находящихся в трех танках. Рядом со мной бежала моя "тень", за нами - штрафники. У меня не было возможности проверить, вся ли наша рота бежит за мной и где Пчелинцев. Короче говоря, три раза ложились плашмя от немецких смертельных гранат и пуль. И на третьей попытке одолели сильно укрепленную оборону противника. В немецкой траншее вспомнил про моего капитана. Слышу шум в глубине траншеи. Направился на этот шум. В углу Г-образной немецкой траншеи лежит на боку мой капитан. Он посмотрел на меня прощальным взглядом и сказал: " Теперь, братишка, родной мой, не понадобится ваша характеристика, прощайте". Я коротко ответил ему: "Ничего, товарищ капитан, вы еще повоюете". Смотрю на него, а у него в глазах слезы: "Ваши товарищеские слова поважнее, чем характеристика на клочке бумаги".

В итоге общения с штрафниками у меня выработался принцип: надо отыскать верный, теплый, не скользкий и грубый путь к человеческому сердцу, и тогда человек отдаст тебе свое сердце и отдаст с удовольствием. Шел за Победой впереди штрафников. Они шли стеной за мной и капитаном. Я двум бойцам дал распоряжение, чтобы доставили товарища капитана в полевой медпункт батальона. Пошел дальше туда, откуда все еще шел шум. Там трое штрафников били раненого немца. Остановил их: раненый солдат, хоть и бывший враг, фашист, теперь беспомощный человек. Так я им сказал, и штрафники успокоились. Кроме этого в землянке находилось еще двое немцев, один делал перевязку другому, раненому в голову. Велел всех троих отправить в тыл и сдать куда следует.

В направлении нашего движения появилась группа немцев, мы за ними. Прошли два или более километра, стреляя из автоматов в отступающих немцев. Остановились около моста на шоссейной дороге, дальше - высокие горы с острыми хребтами.

Быстро наступила декабрьская ночь. Держа наготове автоматы и винтовки, провели мы с штрафниками длинную ночь. В вечерней тишине ясно был слышен немецкий разговор. После полуночи они успокоились. Чтобы подняться на гору, у меня было недостаточно живой силы и вооружения и ограниченный запас боеприпасов.

На другой день в проеме появились два танка. Они остановились прямо над нами. Направив стволы над нами и обстреляв нашу тыловую территорию, они покатили обратно через открытый, разделяющий горный хребет надвое тоннель. Насыпь, под которой мы лежали, была выше человеческого роста. Мы со своего места даже смогли пощупать руками мощные гусеницы танков.

Танки противника ушли обратно туда, откуда пришли. Мы не знали, что там, за хребтом. Только догадывались, что, наверняка, они ушли, чтобы заправить машины боеприпасами. Мы, это 17 человек, теперь уже и штрафники в бойцов превратились, отчаянно переживали за свою беспомощность против танков фашистов.

Из-под моста, где мы укрывались, вышли трое бойцов (штрафников), и один из них мне говорит: "Гражданин командир, у нас есть три противотанковые гранаты, вот они", – и показывает мне кругленькие, как консервные банки, три гранаты. Я посмотрел на них с радостью и говорю: "Во-первых, я вам не гражданин, а товарищ, а за гранаты огромное спасибо". Это неожиданная новость так обрадовала, что слов не подобрать, это ведь уже половина успеха, выведем из строя хотя бы один танк. Я взял гранаты, связал их вместе, как учили нас в военном лагере около Горок Ленинских. Встал вопрос, кому бросать и когда бросать. Без споров все в один голос предложили сделать это мне, но как и когда? Вопрос важный, и сделать надо так, чтобы другие два танка не проутюжили после этого нас всех. Я решил прямо перед выходом бросить гранаты в головной танк.

Примерно после обеда услышали звуки моторов танков, и показалась головная машина. Когда почти весь корпус ее вышел из проема, я тихонько подложил под гусеницу танка свой подарок, сняв предохранительные кольца, сам быстренько отбежал в укрытие. Прогремел оглушительный взрыв, усиленный тоннелем. Головной танк вышел из строя, но, главное, своей громадой закрыл выход для двух остальных машин.

Прошло некоторое время. Немцы начали из-за хребта обстреливать нас из минометов. Мины летели не по горизонтали, а по вертикали и, минуя высокий хребет, ложились около нас. Перед тем как упасть, немецкие мины издают особый звук. Я услышал этот сигнал и успел только сказать: "Ребята, это моя" - и все...

Очнулся я уже в медсанчасти. Вижу как в тумане, сидит около меня капитан Лубошевский, шевелит губами, что-то говорит мне. Через некоторое время начало доходить до меня, что он меня поздравляет. Еще он сказал, что командование решило ходатайствовать о том, чтобы представить меня к награде - званию Героя Советского Союза.

В городишке Торопец, когда сняли повязку с головы, открылась рана, потекла струйка крови, и я опять потерял сознание. Меня отправили в город Ярославль в госпиталь. После фронтовых военно-полевых условий было необычно лежать на белоснежной простыне. Казалось все в диковинку, но солдат есть солдат, постепенно ко всему привыкает, его и величают ведь Солдатом Отечества. Первый раз хирургический скальпель коснулся моего тела в середине января 1944 г., перенес сложную операцию - трепанацию черепа в лобной области головы на два сантиметра выше глазной выемки. Лежа на операционном столе, я все слышал и чувствовал, что происходит с моей головой: вынули один железный и два костных осколка. После этого дали отдохнуть, затем убрали несколько мелких осколков из-под кожи головы и с правой стороны шеи. Молодой солдатский организм быстро пошел на поправку. Я просил военно-врачебную комиссию отправить меня в родной 219-й гвардейский полк. Находясь в госпитале, я написал письма домой, в свою войсковую действующую часть Лубошевскому и Пчелинцеву. Ответы получил от Лубошевского и из дома. Лубошевский написал, что мне присвоено очередное воинское звание - лейтенант - и что меня наградили орденом Боевого Красного Знамени. В конце он приписал: с присвоением звания героя у нас не получилось, ибо коммунисты защищают Родину за идею, а не за награды. Я особо не переживал, орден тоже не все получают, думал, и его достаточно. Еще он написал: "...твои бывшие штрафники при встрече спрашивают о твоем здоровье и о том, когда вернешься". Ответ не стал писать, все равно скоро домой - в свой родной 219-й полк.

Номер госпиталя уже стерся с годами из памяти, помню только, большинство больных было с ранениями в голову. В нашей палате было примерно 12 человек, все раненые в голову. Обслуживали раненых очень хорошо, обращение было к нам очень вежливым. Регулярно через день устраивали концерт прямо в палате, вечером показывали кинофильмы и проводили другие развлекательные мероприятия. Мы же были какие-то робкие - это результат перемены обстановки после фронтовой жизни, все было в диковинку.

В госпитале я подружился с одним капитаном гвардии, уроженцем города Москвы из шестой гвардейской армии. Мы вместе покинули гостеприимный госпиталь. Сутки погостили у его матери, затем отбыли на запад, в свои действующие военные части.

Осталось в памяти, как на крыше штабной землянки, на латвийской земле в густом лесу встретились с товарищем Лубошевским. Мы обнялись, как старые друзья, спустились с возвышенности, зашли в штаб 219-го гвардейского полка. Он вернулся к вопросу о представлении к званию Героя. Я не хотел разговаривать на эту тему: вопрос уже в прошлом, зачем возобновлять. Стал расспрашивать о "моих" штрафниках. Затем он посмотрел на медицинские документы и сказал: "С твоим диагнозом мы не имеем права - ни морального, ни военно-политического - использовать тебя на передовой. Но раз ты уж здесь, решим с командиром полка, куда тебя направить".

Поздно вечером того же дня прибыли командир 219-го гвардейского стрелкового полка гвардии подполковник Росовский и начальник штаба полка гвардии майор Филатов. Быстро решили вопрос, на каком боевом посту быть мне и исполнять свой почетный гражданский долг перед Родиной. На другой день рано утром дали мне 12 солдат из хозчасти и запасных, приказали заняться очисткой территории от лесных бандитов. И одновременно регистрировать гражданское население в хуторах, где прошла 71-я гвардейская дивизия.

Я принял состав из 12 солдат, из них двое новобранцев-добровольцев. Выдали нам дополнительное снаряжение: запас боеприпасов, гранаты против пехоты и танков. Всех обеспечили финскими ножами, автоматами и другим военным снаряжением, которое будет необходимо при встрече с лесными братьями.

Начальник штаба гвардии майор Филатов до тонкостей и мелочей проинформировал о частых нападениях лесных бандитов на тыловые хозяйственные объекты и на одиноких людей. Он посоветовал быть предельно осторожными и выдержанными, поддерживать боевой дух солдат, быть вежливыми с местными жителями.

Принял свой отряд, тщательно проверил солдат, осмотрел у них обмундирование и вооружение, удостоверился, что у всех хорошее настроение, а это очень важно, особенно если вы находитесь там, где хозяйничают лесные бандиты: боец не должен быть подавленным и надо, чтобы он регулярно получал весточки от родных. Я убедился в этом в дальнейшем во время работы с местными латвийскими гражданами и борьбы с лесными бандитами. Обо всех встречах с бандитами подробно писать не буду, дабы не утомлять читателя, но о последней встрече хочу рассказать. Это приключение на всю оставшуюся жизнь осталось в моей памяти. Довольно далеко от нашего штаба полка в глухом лесу мы наткнулись на кучу хвороста среди кустарников. Обратить на нее внимание подсказала одна латышка, когда мы регистрировали паспорта в хуторе. Аккуратно собранная большая куча хвороста далеко от хутора наводила на определенные мысли. Мы очистили это место от хвороста и обнаружили лаз. На мой призыв выйти из ямы и сдаться в плен добровольно прогремела автоматная очередь. Из ямы начали вылетать гранаты и раздавалась ругань на немецком языке вперемежку с русским. Я взял у старшего группы противотанковую гранату, еще раз предложил сдаться в плен: услышав отказ, чуточку подержав в руке, бросил в лаз... И отключился. Дальше я провалялся более месяца во фронтовом эвакогоспитале. Врачи сделали все возможное, может, и невозможное, однако из госпиталя я вышел заикой с головными болями, головокружением. Но самое скверное, меня признали негодным к военной службе.

Нашел свой родной 219 гвардейский полк. Товарищ Лубошевский устроил меня в комнате отдыха-землянке. Я получил документы, партбилет, которые сдал перед отправлением на особое задание на латвийскую землю. Мне рассказали, что именно произошло в то утро в лесу.

В землянке находились примерно 14-16 бандитов, от которых после взрыва остались неузнаваемые куски. Еще нашли в землянке сгоревший мощный английский радиопередатчик. Сильный взрыв произошел от большого количества боеприпасов. Вот результат моего необдуманного поступка. Надо было другими методами попробовать выкурить их из ямы-землянки. Меня отбросило далеко в сторону с крыши землянки. Среди моих ребят двое получили легкие контузии. Ребята меня откопали и доставили в медсанчасть. Главное, что интересно, когда они дотащили меня на плащ-палатке до хутора, один латыш без всякого принуждения отдал свою лошадь, чтобы везти меня в медсанчасть.

За всю войну я ни разу не прятался за спины своих солдат и даже, когда мне дали штрафников, осужденных за преступления, я шел впереди них и в последнем случае я, как молодой крепкий здоровый парень, бросил сам гранату в гнездо лесных бандитов фашистов-националистов.

Тема, вынесенная в заголовок "Боевой рапорт гражданам Советского Союза" - это действительно обращение к незапачканным идеологической грязью гражданам СССР. На нескольких страницах я написал, под чьим знаменем мы защищали свои советские святые рубежи и победили вместе с товарищами-патриотами немецких фашистов.

Исконный враг Советского Союза Уинстон Черчилль в честь восьмидесятилетия И.В. Сталина сказал следующее в палате лордов: "Большое счастье для России, что в годы тяжелых испытаний ее возглавлял гений, непоколебимый полководец И.В. Сталин... - и закончил словами, - "нет, что бы мы ни говорили о нем, таких история и народы не забывают...". Нет, еще раз нет, не забывают!

Иосиф Виссарионович Сталин не заставлял себя любить, не завоевывал дешевый авторитет с помощью сладких пряников. Мы иногда жили на одной картошке, зная, что стране нужны запасы хлебопродуктов для надвигающейся затяжной войны с коварным врагом – фашизмом. Мы знали, куда идем и, главное, знали, кто, как не Великий Вождь, спасет нас. Мы любили И.В. Сталина, как умного руководителя огромной страны, как Советский Союз. Он сохранил целостность страны от внутренних врагов, обеспечив нам спокойствие без тревог. Он был и остался неповторимой личностью среди всех руководителей нашей страны и не только нашей, но и всего мира. Вот почему я пошел в атаку, опасную для жизни, во главе роты так называемых штрафников (тоже опасных) на противника, оборона которого им укреплялась в течение более года, 18 декабря 1943 года со словами: "За Родину, за Сталина!" За одно это слово "Сталин" мог один из них выпустить в меня пулю, но никто не осмелился выстрелить мне в спину, ибо я шел впереди, как шел бы сам Сталин. Подумайте серьезно и внимательно - кто бы выстрелил в Сталина, идущего впереди? Это моя не литературная выдумка, а описание реального, пройденного мной пути около села Спасс-Бороздень, что западнее хутора Юпино Псковской области.

Через годик исполнится мне восемьдесят прожитых лет.

Так долго я прожил после окончания Великой Отечественной войны благодаря искренней заботе медицинских работников района, вернее, Советского Союза, но были и катастрофические моменты в моей жизни. После встречи нового 1997 года появилась сильная боль с приступами в левой нижней конечности. Сын Мамлеев Гизар на своей легковой машине вместе с моей супругой Зухрой Хурметовной повезли меня в центральную районную больницу в Буздяк. Хирург Мустаев Хаким Ганеевич, бросив все свои дела, занялся моей ногой. Проверив состояние ее, предложил срочно ехать в Башкирскую республиканскую клиническую больницу имени Куватова. Получив направление, мы отправились на прием в Уфу. В тот же день - это было 10-го января 1997 года - сосудистый хирург РКБ им. Куватова Тарасов Юрий Васильевич сделал в экстренном порядке сложную операцию. Она длилась, по словам Зухры Хурметовны, 3 часа 40 минут. Зухра Хурметовна, стоя около двери в операционную, ожидала меня, проливая женские слезы.

За мою жизнь много врачей лечило меня: Кудашев Шамиль Рустемханович, терапевты Ахмадуллины Тимерьян Габитович и его супруга Мавзюда Сафиулловна, постоянный лечащий врач Файрузова Светлана Хайдаровна. Большое внимание уделяет главный врач Буздякской центральной районной больницы (ЦРБ) уважаемый Гильманов Фанус Вагизович. Дверь его служебного кабинета не только для меня, но и для всех других участников Великой Отечественной войны каждый день открыта, и с открытым лицом Фанус Вагизович принимает нас, живое эхо прошедшей войны.

В течение более двух лет я пишу свои мемуары. Думаю, для этого Бог дал время инвалиду и старику. Я вошел в ритм, определив режим работы: сначала пишу в черновике намеченный текст, на другой день переписываю его набело. В моих мемуарах отражено, откуда пришли мои предки после Пугачевского восстания, описаны революция, Гражданская война и много страниц занимает тема Великой Отечественной войны. Старался описать все детально, насколько смог вспомнить, пользовался своим дневником для восстановления хода событий. Все написал, и получилось 97 ученических тетрадей. На компьютере взялась набирать знакомая девушка, готовы уже более 400 листов, осталось обработать 23 тетради. Чтобы лучше работалось, купил 11 упаковок аминалона, это 1100 таблеток и постоянно принимал.

Теперь осталось решить крайне важный вопрос, где напечатать книгу, чтобы она оформлена была красиво и привлекательно.

Дорогой читатель! Кто окажет мне, инвалиду Великой Отечественной войны первой группы, покалеченному Солдату Отечества, соответствующую помощь в издании мемуаров?

"Дуэль", №23, 2002 г.

От редакции «Своими Именами».«Дуэль» тогда же помогла А.М. Мамлееву издать книгу воспоминаний.