Газета "Своими Именами" №13 от 29.03.2011

УВАЖЕНИЕ

I

В то время было очень много сильных натур: люди питались сочным мясом, пили ковшами вино, звали друг друга на “ты” и скептически относились к женщинам - все эти причины помогали сильным натурам таковыми и оставаться.

Но Родамус Кверк, оружейный мастер из Роттердама, даже среди современников отличался крепостью своих убеждений, силой воли и железным спокойствием. В 1647 году, когда в Голландии многие начали увлекаться инквизицией, Родамус Кверк первый пришел в городскую ратушу и, вызвав в коридор четырех старейших граждан, сказал им уверенно и продуманно:

- На этих днях я думаю основательно и подольше поговорить с дьяволом. Я знаю, что люди, которые зарабатывают хлеб инквизицией, попытаются надеть на меня железные сапоги или еще что-нибудь острое, тяжелое и неудобное. Предупредите их, старички, что если кто-нибудь из них попытается подойти к моему дому, я буду бить, не считаясь с временем дня, каждого большим куском железа, который берегу уже одиннадцать лет.

Родамус никогда так долго и много не разговаривал. И он сам, и старики были очень удивлены продолжительностью его речи, но она была очень проста и убедительна.

- Поняли? - из предосторожности всё же спросил Родамус.

- Поняли.

- Так и передайте!

- Так и передадим, - обещали старые голландцы. Что касается инквизиторов, то предупрежденные членами роттердамского муниципалитета, они не пытались привязаться к Родамусу по поводу его намерений: эти люди всячески оперировали с железом и изделиями из него в больших темных подвалах и загородных постройках, но когда это же железо в виде массивного куса находилось в руках такого сильного человека, каким был Родамус, - они предпочитали заниматься другими очередными делами.

Хорошо сознавая это, Родамус, накануне праздника оставшись один в своей полутемной мастерской, вымыл руки, пригладил жесткие бурые волосы и, обернувшись на запад, произнес обычное приглашение того времени:

- Диавол, диавол, зову тебя в гости!

Быть может, теперь для этого понадобились бы особые пригласительные карточки, отпечатанные на толстом картоне с золотыми обрезами, да и только, чтобы получить от дьявола вежливое уведомление, что сегодня он занят и заедет на минуточку в четверг после восьми. Тогда все способы общения были значительно проще, и через шесть-семь секунд дьявол уже стоял около Родамуса, слегка усталый, немного обрюзгший, но готовый к услугам и деловому разговору.

- Ты звал меня, Родамус?

Естественно, что в первый момент Родамус немного смутился: это было чувство батрака, который пришел наниматься к влиятельному герцогу. Прежде всего разница положений, потом ясно сознаваемая зависимость, да и самый момент говорил о многом. Дьявол не уличный мальчишка, которого в любой момент можно зазвать в дом за гнилое яблоко и тридцать раз выгнать за назойливость.

- Да, это я, Родамус Кверк, - немного дрогнувшим голосом произнес Родамус, - звал тебя к себе.

- Кверк... Кверк, - что-то вспоминая, пробормотал дьявол, - какая знакомая фамилия... Кажется, я знал твоего дедушку. Это был очень упрямый старик, посылавший ко мне решительно всех, кто приставал к нему с вопросом о деньгах. Позже я встречался с ним в преисподней, но там его и не узнать - не выходит из котла, постарел и как-то сдал...

- Его звали Игнациус.

- Совершенно верно. Подлый был старик... Ну, так в чем же дело?

Деловой разговор продолжался не особенно долго. Единственной ходовой монетой в переговорах с дьяволом была человеческая душа, и Родамус охотно предложил свою, как и предполагал заранее, но, когда дело дошло до записи на бумаге, оружейник немного помолчал и коммерчески задумался.

- Конечно, тебе нужно богатство, - небрежно напомнил ему дьявол, - пиши: получаю турецкими цехинами один миллион четыреста пятьде...

- Не надо, - хмуро отрезал Родамус, - ты мне отсыпешь сколько угодно денег, как голландской, так и иностранной валютой, но к этому ты прибавишь вне договора хорошенькую проказу, и я буду на этой самой иностранной валюте гнить где-нибудь на задворках собственного замка. Не надо.

- Ты знаешь, - прищурил глаз дьявол, - это остроумно. С кем-нибудь я это проделаю.

- Мне уже сорок два года, и я кое-что понимаю, - самодовольно ухмыльнулся Родамус, - не надо мне и красавицы жены.

- А есть у меня на примете одна датчанка...

- Спасибо. Не надо. Держу пари, что ты уже в душе ухмыляешься над тем, как посланный тобой какой-нибудь бакалавр, молодой лоботряс в бархатных штанах, будет еженощно циркулировать в окно моей спальни, туда и обратно...

- Родамус! Ты гораздо умнее, чем кажешься, - с едкой улыбкой произнес дьявол. - Если откинуть уже упомянутого дедушку, вы все Кверки были неглупым народом.

- Думаю, что мой внук не скажет иного и обо мне. Ну так вот что...

В простых, незатейливых выражениях Родамус рассказал дьяволу о том, что бы ему хотелось получить за полный переход его души в чужую собственность.

Он уже сказал, что богатства ему не надо. Конечно, тридцать-сорок тысяч золотых в кладовой - это уже явится как бы простой любезностью со стороны дьявола. В особенной красоте он тоже не нуждается: исчезновение двух бородавок с шеи, отсутствие морщин на лбу да немножко блеска в глазах - вот всё, что бы он хотел в этой области. Лета, конечно, остаются прежними. Ведь он, Родамус, будет продолжать прежнюю жизнь в Роттердаме, в том же доме, и смешно было бы, если бы завтра его соседи увидели вместо прежнего Родамуса мальчишку семи лет, тянущегося за леденцами, или беспутного двадцатилетнего бездельника, пристающего на улицах к чужим невестам.

Ему хочется одного: общего уважения, признания его всеми самым достойным человеком в Роттердаме, а уж он, Родамус, сумеет при этих условиях обеспечить себе легкую и счастливую жизнь. Когда же придет смерть, дьявол может взять его душу и распоряжаться ею, как всякой движимой собственностью.

- Ты хочешь так мало? - искренне удивился дьявол. - Мне даже как-то неловко... Хочешь, все-таки я дам тебе ту датчанку, о которой уже говорил, она завтра же...

- Возьми её себе и женись на ней хоть через полчаса. Шафером на этой свадьбе меня ты не увидишь...

- Сбавь себе хоть десять лет... - стоял на своём дьявол.

- Сбавь их, если тебе так хочется, моей собаке. Ей это будет полезно: она слишком стара и ее обижают даже цыплята.

Рассказывать о составлении и подписании договора было бы лишним. В то время такие сделки были частым явлением, и дьявол уже по шаблону потребовал подписи кровью на пергаменте из кожи чумной змеи.

- Ничего не поделаешь, брат Родамус...

- Сыч тебе брат, - весело ответил уже повеселевший Родамус, - не фамильярничай...

Подписав договор, дьявол немного попах серой, деревянно засмеялся и, поздравив Родамуса Кверка с новой жизнью, исчез.

II

Эта новая жизнь началась со следующего же дня. Утром Родамус вышел из своей мастерской и, ещё смутно ощущая, что произошло вчера, позвал проходившего по улице торговца капустой:

- Эй... Торговец!..

Тот лениво обернулся, подошел и поставил на землю темное деревянное корытце с рыхлыми сочными вилками капусты, шелестевшими при каждом толчке.

- Дрянь капуста-то, - сокрушенно и полусочувственно пробормотал Родамус, - мелкая и трухлявая.

- Эта? - пожал плечами торговец. - Эта - дрянь? Много ты понимаешь...

- Родамус Кверк знает, что он говорит...

Что-то странное произошло с торговцем, когда он услышал это имя. Он робко снял шляпу с нечесаной головы, отступил на два шага и, молча преклонив колено, робко сказал:

- Ах, если бы я знал, что предо мной достойнейший из достойных, сам Родамус Кверк, разве я посмел бы совать ему под нос эту заваль, которую...

- Ну то-то, - самодовольно усмехнулся Родамус, - возьми свою капусту и иди куда знаешь...

- Посмею ли взять товар, осужденный самим Родамусом? - пылко воскликнул торговец. - О, нет, никогда! Я хочу умереть таким же честным, каким умер мой отец...

Он выбросил капусту на землю и топтал ее ногами до тех пор, пока до соседнего дома вся земля не была усеяна белыми хлопьями. Потом оторвался от этой работы и долго-долго кланялся вслед уходящему Родамусу.

“А дьявол, кажется, не соврал, - думал тот, радостно потирая руки, - начало хорошее...”

Светило яркое, заигрывающее с душой солнце. В ногах чувствовалась крепость и юношеская бодрость разливалась по телу.

Королевский трубач, только что отнявший у какого-то гражданина зеленый праздничный пояс, увидев Родамуса, перебежал на другую сторону и, торопливо спрятав добычу, сделал церемонный глубокий поклон:

- Привет достойнейшему...

Это был один из лучших заказчиков, и Родамус уже хотел подойти к нему и справиться, не надо ли ему починить латы к весне, но потом сдержал себя и, еле кивнув головой, милостиво заметил:

- Проходи, голубчик...

На следующем повороте, около большого каменного моста, случилось то, к чему Родамус впоследствии уже привык, но что сейчас ему показалось необычайным и даже сверхнеожиданным.

Поперек дороги лежал пьяный торговец смолой, оборванный, грязный и горланил какую-то непристойную пригородную песню. Старая женщина, наклонясь над ним, уныло плакала и причитала что-то, называя пьяного сынком.

- Пьян? - спросил Родамус.

- Как свинья, - ответила женщина.

- Как же тебе не стыдно? - укоризненно покачал головой Родамус.

- А тебе какое дело? - задорно спросил пьяный, не подымаясь с земли. - Много вас тут, укоряльщиков, шляется... Ты еще кто такой?

- Я? Я Родамус Кверк, оружейник... И я говорю тебе, что лучше умереть, чем вести такой образ жизни, пьяное животное...

Продавцу смолы было всего тридцать шесть лет, но уже с семнадцати он пил, как лошадь. Иногда устраивались специальные съезды из родственников, чтобы его отговорить от гибельной привычки, но ничего не помогало. Он спаивал самых слабохарактерных из них, и уже не один валялся в уличной пыли с кем-нибудь из близких по крови...

Но когда Родамус произнёс свою суровую фразу, пьяный вдруг стал отдирать худое тело от земли, мутно озираясь по сторонам, и с внезапными слезами обнял мать.

- Матушка, - сурово борясь с хмелем, надрывно выкрикнул он, - сам Родамус Кверк говорит, что лучше смерть, чем такая жизнь... Сам достойнейший из до...

Подбежавшие прохожие видели только, как какой-то грязный человек, пошатываясь, добрёл до перил моста и с тяжелым вздохом отчаяния кинулся в воду.

Вечная благодарность тебе, - в экзальтации произнесла старуха, припадая к ногам Родамуса. - Мой сын умер по совету достойнейшего из достойных...

- Что я наделал!.. - пробормотал Родамус.

- Слава Родамусу Кверку, - зашептала собравшаяся к месту происшествия толпа, - достойнейшему из достойных...

Родамус повернул домой, а старуха пошла среди толпы и радостно кричала:

- Мой сын удостоился смерти по совету самого достойнейшего из достойных в Роттердаме...

Когда Родамус подходил к дому, из соседнего двора выбежала собака, залаяла на него и вдруг, спохватившись, завиляла хвостом. В глазах её Родамус прочёл такое уважение к нему, что у него даже навернулись слезы умиления.

- Да, дьявол - честный парнище, - вслух сказал он, отворяя двери, - обещание он исполняет великолепно... И все за какую-то поношенную душу, которой все равно никому не жалко.

III

В одну из пятниц Родамус захотел нанять мастеров в свою мастерскую.

В прежнее время он должен был бы обойти все роттердамские базары и до хрипоты убеждать базарных гуляк бросить непутевую жизнь и пойти к нему, Родамусу, в мастеровые, за что при жизни они будут получать стол, пищу и хозяйские беседы о загробной жизни, а после смерти небольшое, но удобное место в раю.

Теперь Родамус просто открыл окно и, подозвав какую-то няньку, спокойно сказал ей:

- Женщина, пойди на перекресток и скажи, что Родамусу Кверку нужны мастера.

Нянька бросила ребенка на суглинистую почву улицы, закричала что-то невнятное и пошла к перекрестку.

Не прошло и двух часов, как перед домом Родамуса уже стояла громадная толпа людей, жаждавших поступить к Родамусу в мастеровые.

Здесь были принцы королевской крови, лучшие портные в городе, дамы полусвета, старый ростовщик с племянником, иностранные гимнасты и даже две цирковые наездницы-акробатки.

Не было только настоящих оружейных мастеров. Их не пустили, как людей неблагородного происхождения, мозолить глаза Родамусу.

- При чём вы здесь, граждане? - удивленно спросил Кверк. - Мне нужны специалисты...

- Из уважения к тебе, Родамус, - с поклоном ответил один из принцев, - я готов... э... ткать оружие...

- Оружие не ткут. Куют его, - поправил Кверк.

- Из уважения к тебе, Родамус, - воскликнула толпа, - мы готовы делать всё, что угодно. Только прими нас.

Для мастерской наступили тяжелые времена. Никто не работал из-за денег. Всеми руководил исключительный, радостный даже для того времени такой порыв уважения к Родамусу, что все работали по девятнадцати часов в день, но оружие выходило очень похожее на кухонные принадлежности. Одна дружина, вооруженная таким оружием, не могла бы обратить в бегство четырех кошек.

Родамус ходил сетовать к начальнику оружейного цеха, но тот покачал головой и ответил:

- Единственное, что я могу сделать из уважения к тебе, это распустить весь цех оружейников. С завтрашнего дня он не существует.

Действительно, через день цех был распущен, и бывшие товарищи Родамуса уже занимались перетаскиванием камней и щебня на городских постройках.

- Дьявол, - строго сказал в одну из ночей Родамус, - ты смотри не переусердствуй насчет уважения...

Но дьявол усердствовал, как молодой негр, которого послали узнать о погоде.

Раньше Родамус любил заходить в харчевню - съесть большой кусок бычьего мяса и выпить старого крепкого пива. Перед ним не гнул спину лысый корявый хозяин, но приветливо болтал и скрашивал монотонность пожёвывания бычьих жил.

Теперь все резко изменилось. Едва за большим дубовым столом появлялась грузная фигура Родамуса Кверка, подымался небывалый переполох, посетители вскакивали с мест и, низко кланяясь, убегали с кусками пищи и кружками на задний двор.

- Разве можем мы сидеть вместе с самим Родамусом? - объясняли они свое поведение. - Разве мы так мало уважаем его, чтобы осмелиться...

Даже слуги из харчевни, грязные и грубые, спешно убегали на реку, чтобы отмыть свою грязь и появиться перед Родамусом в приличном виде.

Родамус оставался в харчевне один, тоскливо озираясь по сторонам, уныло съедал свою порцию и уходил домой.

- У меня уже начинают болеть почки от их уважения, - как-то проворчал он, подходя к дому.

Случилось так, что бродячая труппа давала в городе представление. Ставили веселую комедию из жизни убийц и воров. После шестого убийства какой-то хромой старухи Родамус зевнул.

- Скучно что-то, - неосторожно бросил Кверк. Об этом заявлении Родамуса сейчас же сообщили на сцену. Через четыре минуты декорация сразу была заменена другой, героиня начала глотать горячую паклю, герой стал подымать зубами гири, а убитая старуха танцевала старую голландскую польку.

Публика сидела мрачная и с тревогой смотрела на Родамуса: нравится ему это или нет?

На другой день, когда шла драма, Кверк так же необдуманно засмеялся во время первого действия. Проникнутая уважением труппа, предполагая, что пьеса недостаточно драматична, сразу сгустила краски и вместо одиннадцати действий, которые предполагалось растянуть в виду плохих дел труппы на два вечера, сразу покончила трагедию в конце первого акта: герой перерезал всех действующих лиц. Правда, они все вышли кланяться на аплодисменты, но один из них уже не встал совсем, так как играл всех реальнее. Это был антрепренер, зарезавшийся бритвой за сценой. Родамус перестал ходить в театр.

IV

Осенью, уже изможденный и постаревший от общего уважения, Родамус захотел жениться.

Он выбрал очень красивую молодую девушку из хорошего семейства. Это было очаровательное существо, без всяких недостатков, кроме сочной и крепкой влюбленности в одного купеческого сына Брандта.

На предложение Родамуса оба родителя её хором ответили:

- Приписываем эту честь нашей добродетели. Мы согласны.

Невеста тоже не могла не согласиться.

- Я вас уважаю, как дедушку, - тактично сказала она после первого поцелуя в аллее роттердамского парка.

Родамус вздохнул и тоже согласился.

Прежний жених невесты Родамуса - Брандт, узнав об их браке, четыре ночи приходил под окна Кверка перерезывать себе горло, но из уважения к Родамусу откладывал это событие со дня на день, пока не повесился на дверях городской ратуши в день свадьбы, оставив корявую записку на пергаменте: “Умираю из уважения к Родамусу, ибо не уверен в плохих чувствах ко мне его супруги. С уважением - Брандт”.

Семейная жизнь Родамуса началась и продолжалась на тех же началах, о которых позаботился дьявол. Жена поднималась с зарей, спешно умывалась и садилась около его постели отгонять мух. Она не допускала, чтобы слуга чистил платье Родамуса, сама снимала с него тяжелые сапоги, а при каждой ласке предварительно отходила в сторону и низко-низко кланялась.

- Кажется, я скоро повешусь, - горько обнадёжил себя Родамус, - и ты меня доведёшь до этого.

- Разве я тебя мало уважаю? - со слезами на глазах спросила жена.

- В этом доме я скоро не позволю говорить об уважении! - резко закончил Родамус.

Настал счастливый момент в семейной жизни, и одиннадцать лучших акушеров уже дежурили у супружеской спальни.

- Мне бы хотелось сына, - сладко жмурясь, пробормотал Родамус.

- При таком уважении к тебе твоей жены, Родамус, мы думаем, что твое желание...

А через полчаса Родамус уже сидел, окруженный тремя новорождёнными близнецами и истерически бил себя в грудь:

- Уважай в одном, уважай в другом, но сразу троих - это, знаете...

V

Через неделю Родамус выбежал без шапки из дому, прибежал к реке, и в темноте голландской ночи раздался негодующий крик:

- Диавол... диавол... Сюююдаа!

Дьявол не заставил себя долго ждать. Разговор был бурный, с бешеными криками и угрозами проломить чью-то голову. Должно быть, это относилось к дьяволу, потому что, исчезая, он кинул в лицо Родамусу какую-то бумагу и холодно добавил:

- На, жри... Такой же мерзавец, как твой дедушка. Больше никогда не буду с вами, Кверками, иметь никакого дела... Ты у меня после из котла не вылезешь...

- И в котле люди живут... Проваливай! - радостно крикнул ему Родамус. - Пиши! Своим кланяйся!

Когда Родамус пробирался домой по темным улицам, на него набросилась собака и укусила в ногу. Он бросился к ней, радостно обнял её и несколько раз поцеловал в мокрую мохнатую спину.

- Кто там еще лезет к моей собаке? - спросил из темноты чей-то грубый голос.

- Это я - Родамус Кверк.

- Родамус? - хмуро переспросил голос. - А вот как дам тебе поленом по темени...

- Неужели ударишь? - с тайной надеждой вырвалось у Родамуса. - Меня, Кверка?

Два крупных удара сразу подтвердили возможность этого факта.

С криком радости Родамус прибежал домой и бросился к жене.

- Ты знаешь! - захлебываясь, начал он. - Меня сейчас укусила собака, меня побили по темени и обещали завтра переломать ноги...

- Да ну? - сразу проснулась жена.

- Честное слово... Теперь меня никто не уважает... Ни одна, то есть, душа...

И, видя его радостное лицо, сияющее лицо в предутренних сумерках, жена сердито крикнула:

- Иди, иди дрыхнуть, старый черт... Шляешься тут по ночам... Покоя от тебя нет...

Родамус скользнул в постель, притиснулся к стене и заснул сладким-сладким сном. Он был счастлив.

Аркадий БУХОВ (Л. Аркадский), 1917 г.

ПОЧТИ С НАТУРЫ

За мундиалем

- Ой, кого я вижу! Сёма! Ты таки куда?

- Ты не поверишь - на чемпионат по футболу. Не подумай обо мне плохо, но - за мундиалем! Только что форму выдали - футболка с гербом, всякие бутсы-шмутсы. Хорошее, между прочим, качество. Не исключено, что после чемпионата тебя это заинтересует. Но об заинтересует - после. А пока я планируюсь на правом краю.

- На правом? А разве на центральную трибуну билетов не достал? Позвонил бы Алле Леонидовне...

- Аркадий, слушай сюда: ты не поверишь - я буду на правом краю именно на футбольном поле, за сборную.

- Чтоб мне провалиться на этом месте!

- Я же говорил - ты не поверишь!

- Сёма, тебе - за сборную!? С твоей бурситом, с твоим подагрой?! Ты с ума сошёл!

- Аркадий, это почётно.

- Да, но там бегать надо.

- Это не главное, Аркадий. Люди ждут от сборной успехов.

- Но, дорогой мой: успехи и ты - подумай! Вспомни трудовой путь! И вспомни страну, по которой ты шёл этим путём?! Где теперь путь и где страна?!

- Страна ждёт. Мама мне в детстве часто говорила: «Семён, пусть у тебя украли скрипку (если только ты её не сжёг тайком на мусорке!), пусть - но ты ещё впишешь своё имя в историю».

- Семён, какая история - с твоими плюс шестью ты не попадёшь по мячу?! Или, как говорят не читавшие букварь комментаторы, промахнёшься мимо мяча!

- Меня никто не торопит, промахнусь мимо раз - в другой раз промахнусь не мимо. Футбол – это такая игра, как первая брачная ночь, - там достаточно, чтобы наши один-ноль.

- Сёма, последний вопрос...

- Таки нет! К Ройзману я не обращался. Я сам. Просто надо знать, что это удовольствие стоит лишних денег. Помнишь, ихний чудак летал по космосу с Байконура? Что ему обошлось всего двадцать миллионов.

- И ты хочешь сказать...

- Ты считаешь, что стать чемпионом мира по футболу менее почётно? Всё у них, куда ни сунься, дорогой мой, стоит денег.

- Я тебя зауважал! Скажи, а Фафочка с тобой едет? А дети?

- Да, все едут. Мы с брежневских времён везде едем все! Фафа у нас в сборной будет в воротах, дети тоже - в полузащите. Маленькие ещё, на полную защиту я их не подпишу.

* * *

- Ого! Кого я вижу! Семён! Вернулся? Как успехи?

- Кончили на чемпионстве.

- Чтоб я сдох!

- Слушай сюда. Таки кончили мы, а не они! А я заделался лучшим бомбардиром мирового первенства.

- Чтоб мне не проснуться! Не может быть: а твои диоптрии, почки, спина, бурситы, подагры?

- Ай, не смеши меня! Там все такие, кому не хватило космоса, купили себе туризм в сборные по футболу. Конечно, да. Хотя и вратарь у них - из нефтяных магнатов - он, учти на минуточку, больше лежал на каталке, чем в воротах, я бы тем не менее не забил. Не попал бы в эти проклятые ворота, как и по мячу, между прочим.

Но судья был тоже из футбольных туристов, он совсем ничего не видел и ориентировался по рёву трибун. А на трибунах сидели моя бабушка и мама Фафочки. Они таки так ревели - как будто при Горбачёве на них закончилась водка по талонам. Ой, как они ревели! С ними победа в любом мировом чемпионате от нас никуда не денется!

Теперь о деле, Аркадий.

И шо ты теперь скажешь насчёт купить почти новенькой формы мундиальной футбольной сборной?

Подрастающий Музынников

Так рассудить - у Музынникова и не было шансов. Рос себе и рос, икрой да севрюгой его не баловали. Да и с минтаем даже было как-то напряжённо. Родня-то вон какая, будто у Пушкина или словно у нынешних Гусинского с Березовским - сосчитать невозможно! Вот и у младенца Музынникова - то дядя приедет погостить на недельку, то бабка какая-нибудь двоюродная. И все норовят пожить, попитаться, кусочек вкусненький у мальчонки урвать.

Но спасибо - настали времена реформ и перемен. Там Егоро-тимурыч до нитки нагайдарил, тут Анатольборисыч до последнего шпингалета наваучерил, здесь и всюду Борис-панимаш-николаич спьяну нафигачил.

И стала эта родня у подрастающего Музынникова мереть, как, сами понимаете, мухи. И стал вдруг подрастающий Музынников безо всякого шевеления со своей стороны добрецо в наследство получать. Потому как дядьки и троюродные бабки оказались и скопидомистыми, и одинокими. Вот и вышло: помираючи - всё ему, юноше Музынникову. Кто халупку на берегу Алупки, кто чеки в чулке, кто серьги из золотишка поверх сберкнижки, кто москвичонок катать девчонок.

И вот теперь какую ж картину мы наблюдаем? Все поголовно в стране от этих реформ и демократий (если, конечно, не воруют) - все стонут, плачут и вымирают. А Музынников теперь ходит, улыбается, портреты президентов да руководителей госкорпораций на лобовые стёкла клеит.

И всегда искренне восклицает:

- Спасибо правительству за моё богатое и счастливое детство! И юность, и отрочество!

Одно его беспокоит: племянники подрастают, от горшка два вершка - а уж в гости ходят и как-то уж слишком пристально всё его добро и все его хоромы разглядывают, разглядывают...

В полиции

И приснился Музынникову сон. Будто выпил он немного и попал в полицию. Выбежал к нему навстречу сержант, которого тот ещё милиционером знал. Дверь распахнул, горячо пот-ряс Музынникову руку, заулыбался:

- Здравствуйте! Извините, уважаемый гражданин, что беспокоим вас и занимаем ваше драгоценное время. Буквально пару вопросов, с вашего позволения.

- Ну, конечно, о чём речь! - растерялся Музынников с непривычки к такой-то вежливости.

А тут из дежурки выскочил второй полицейский сержант, расшаркался, протянул блюдечко с карамельками:

- Угощайтесь, пожалуйста. Не будете ли вы столь любезны пройти далее вот в этот коридор? Там вам будет удобнее. Я покажу.

Музынников растроганно кивнул и шагнул вперёд.

- Ой, осторожнее! - первый сержант подхватил его под локоть. - Тут ступенька. А теперь, очень вас просим, вот сюда налево. И, будьте любезны, ещё направо...

Музынников повернул направо по коридорчику и замер:

- Но, друзья, куда дальше - тут ни дверей, ни окон - закуток какой-то...

- А дальше и не надо, урод, ты уже пришёл! - сержанты навалились и втиснули его в угол. - Тут не только окон нету - видеокамеры, которые служба внутренней безопасности во всех кабинетах и коридорах наставила, здесь тоже отсутствуют. Так что, быстро, тварь, всё из карманов. Колющие-режущие есть? Ору-жие, наркотики? Если нет - счас найдём, быстро во всём признаешься!

И как дали Музы-нникову дубинкой по рёбрам!

Проснулся он, по-думал. И решил в этот день никуда не ходить - дома выпить немного и фильм поглядеть. Про заморских копов.

Памятник

Даже обновлённые правоохранительные органы зашли в тупик. Пришлось пригласить знаменитого экстрасенса Жлобу.

-Дело серьёзное и необъяснимое, - взволнованно сооб-щил генерал. - Опять в городе Ельцека-бурге нагадили на новый памятник!

Экстрасенс по-тискал пальцами два кварцевых шарика, а в другую руку взял чашечку кофе и, отставив локоть, поглядел сквозь ароматный парок на человека в погонах. Тот невольно вытянулся по стойке смирно. Жлоба славился тем, что в некоторых газетах безошибочно прогнозировал на любую следующую неделю где-нибудь в стране какую-нибудь очередную катастрофу, аварию или взрыв, и всё сбывалось. Ещё Жлоба успешно сотрудничал с органами - когда его в очередной раз спрашивали, кто в очередной раз вырезал какую-нибудь семью, он без запинки давал ответ: «Это бандиты».

Итак, прорицатель закончил изучать красивую генеральскую форму и уточнил:

-А кто нагадил на новый памятник? Птицы?

-Не-ет, это же памятник не Пушкину и какому-нибудь там Хичкоку...

-Значит, собачки?

-Это не памятник Павлову. При чём тут собачки?..

Экстрасенс уронил на стол шары и прихлопнул рот ладонью:

-Ой, неужто?!

-Да, да, да... Человечье! Кто-то сверху. Потоком. Будто эта манна небесная, только наоборот... Камеры не фиксируют, а постовые дежурить отказываются, потому что и на них ошмётки попадают.

-Мне всё ясно, товарищ генерал! - Жлоба энергично поднялся со стула и стал собираться.

-Так сразу?!

-Конечно! Ясно, что с этим памятником ничего поделать нельзя. Поставьте широкое ограждение. Клоака времени!

-Как?

-Поток из будущего. Что нам обещал к весне и к осени изваянный? Процветание. Вот там где-то в будущем и запроцветали наконец-то. А излишки в нашу эпоху сливают, сами, видимо, уже захлёбываются... Честь имею.

Экстрасенс ушёл, а генерал вздохнул и стал натягивать на свою высоченную шикарную фуражку целлофановый колпак с резиночками по краям. Есть у служивых такой предмет обмундирования, чтобы сверху чем-нибудь не замочило.

Анекдоты про Ельцина

Вышла новая книга из серии ЖЗЛ: Борис Ельцин «Тайна двух океанов водки».

* * *

- Простите, а что, у Наины Иосифовны был любовник?

- Вы что, господин, обалдели? С чего вы взяли?

- Так ведь на открытии памятника Ельцину она говорила, что жила с удивительно честным человеком, который, не щадя здоровья, заботился о благе и процветании Родины и сделал всё, чтобы каждый, абсолютно каждый житель этой страны был счастлив... О ком это она, не о Борисе ж Николаевиче!?..

* * *

«Протрезвел, значит, Ельцин в раю...» Ой, чего это мы два анекдота в один-то собрали?..

* * *

В библиотеке имени Б. Ельцина проведена унификация книжного фонда. Теперь там все книги имеют объём 100, 250, 500 или 750 страниц, а сборники документов - по 1000.

* * *

- Папа, папа, а зачем Путин с Медведевым общество равенства, благоденствия и процветания отменили?

- Какое процветание? Кто отменил, почему?

- Я послушал, как сейчас говорили про Ельцина, и понял, что именно так в 1990-е годы вы все при Ельцине и жили! А теперь - что?

* * *

Памятник Ельцину надо было делать изо льда. Тогда бы в России появилось два новых радостных праздника. Февраль - открыли, май - растаял. И так каждый год...

* * *

Решил Ельцин на экскурсию по аду поехать. Зашёл в вагон СВ, а там только Гайдар с Яковлевым сидят, скучают.

- Чо-то, панимаш, пусто как?

- Да все места забронированы, Борис Николаевич, ждём.

- Ну и хорошо, что пока так уютно. А то я, панимаш, боялся, что общий вагон подадут - толчея, неудобства...

- Общие вагоны, Борис Николаевич, не тут, а в раю курсируют. И там они простым народом уже доверху набиты.

* * *

- А почему памятник Ельцину решили в Екатеринбурге поставить?

- Так это ж единственный город, где, говорят, он в молодости действительно ещё и работал.

* * *

Черти бегут из ада - кто до синевы пьяный, кто зелёный с похмелья...

- Вы что?

- Да там у нас Ельцин по полной программе с документами работает!

* * *

После того, как в начале 1990-х Ельцин и его реформаторы сожгли партбилеты и явились в божий храм со свечками, Бог написал книгу «Трудно быть Богом».

Евгений ОБУХОВ