Газета "Своими Именами" №15 от 08.04.2014

СПРАВЕДЛИВА ЛИ РЕАБИЛИТАЦИЯ?

Ю.А. НИКОЛАЕВ — ДА

С.А. БОНДАРЕВА — НЕТ

Могу понять Ю.А. Николаева, давшего отрицательную рецензию на публикацию в газете «Своими именами», №29, 2013 г., протокола допроса С.С. Юдина и предисловие к нему (а не комментарий, как пишет автор).

С.С. Юдин, главный хирург Института имени Склифосовского, действительный член Академии наук СССР, дважды (1942, 1948 гг.) лауреат Сталинской премии - и вдруг шпион! Обидно. Но разве он единственный?

А как быть с известным советским учёным, академиком АН СССР, первым президентом ВАСХНИЛ, собирателем крупнейшей в мире коллекции семян культурных растений, основоположником госсорто испытаний семян культуры растений и т.д. и т.п. - Н.И. Вавиловым и его контрреволюционной деятельностью?

Он был одним из руководителей Всесоюзного политического центра «Крестьянской демократической партии». Её целью было свержение Советской власти с помощью вооружённого восстания и иностранной интервенции и установление буржуазно-демократического строя. Для подготовки восстания надо было вызвать недовольство крестьянских масс, организовав во всех отраслях хозяйства вредительство.

Или ещё пример - Н.А. Вознесенский, государственный и партийный деятель, доктор экономических наук, академик АН СССР, председатель Госплана СССР, член ГКО, член ЦК ВКП(б), член Политбюро был участником масштабного контрреволюционного заговора, куда входили «ленинградцы», «госплановцы», «еаковцы», «врачи-убийцы», «мгбисты» и другие антисоветчики.

В науке, разрабатывая методологию и теорию экономики социализма, выдвинул (скорее всего, умышленно) ряд ошибочных положений, которые могли негативно влиять на ход строительства социализма. В практической работе, будучи председателем Госплана СССР, разработал планы восстановления народного хозяйства в 1947-1949 гг. со снижающимися год от года показателями, применив неправильную методику. Кроме того, засорил Госплан сотрудниками, не вызывающими политического доверия, что способствовало утере 236 секретных документов особой важности.

И таких примеров, к сожалению, много. Мне бы тоже хотелось, чтобы эти талантливые люди, разделяя советскую идеологию, занимались наукой, учёбой, партийной, советской и культурно- просветительской работой на благо всего советского народа.

Однако классовую борьбу (а не борьбу элит, как пишет Николаев) отменить нельзя. Борьбу советского народа, взявшего власть и строящего новый мир, с остатками паразитирующего класса, детьми крупных землевладельцев (как Троцкий), фабрикантов (как Юдин) буржуазных националистов, объединившихся в многочисленные троцкистско-сионистские контрреволюционные организации для реставрации капитализма. И их позицию нельзя назвать предательством, так как они никогда не разделяли интересы народа, не приняли революцию и Советскую власть. Изначально их позиция - антисоветизм.

Надо сказать, что предисловие к протоколу допроса Юдина неудачно. Оно взято из общего предисловия к материалу, состоящему из трёх протоколов под названием: «Их «вклад» в нашу победу», который редакция из-за его большого объёма разделила на две части. Два протокола опубликованы в газете «СИ», №25, допрос Юдина - в №29 под рубрикой «Справедлива ли реабилитация?»

Что же касается вопроса по существу: можно ли доверять опубликованному протоколу допроса Юдина, отвечу - да!

Да, потому что этот протокол от 4 января (а не без указания даты, как пишет Николаев) был направлен Сталиным для ознакомления тт. Молотову, Берии, Вознесенскому, Маленкову, Микояну, Кагановичу, Косыгину, Булганину, а сейчас хранится в подлиннике в машинописном виде в Архиве президента в фонде 3, опись 58, дело 316 на листах с 42 по 70.

Анализируя протокол, Николаев пишет, что следователь Комаров оставил без внимания показания Юдина в адрес маршала Воронова. Это не так, может быть, Комаров и оставил бы без внимания эту информацию, но её не оставил Сталин и 16 января 1949 г. Абакумов в спецсообщении докладывает, что у маршала Воронова взято объяснение и Юдин снова допрошен. С этими документами можно познакомиться ниже.

To, что я использовала в предисловии в адрес Юдина термин «шпионаж», считаю обоснованным, ведь я не приводила в тексте заключительное обвинение, а исходила из действий подследственного, отражённых в протоколе.

В понятие шпионаж входит - выведывание, собирание или похищение сведений, составляющих военную или государственную тайну с целью передачи иностранному государству.

Не этим ли занимался Юдин, выведывая у высоких военных чинов (Воронов, Жадов, Лямин и др.) военные тайны и передавая их английской разведке и самому Черчиллю?

Да и применённое к его деяниям определение «...за преступную связь с иностранцами и антисоветскую агитацию» значит, что Юдин совершил государственное преступление, т.е. посягательство на интересы государства, что равносильно шпионажу.

Ю.А. Николаев, не имея информации, были ли Комаровым применены жёсткие методы допросов по отношению к Юдину, прибегает к аналогии. Пишет, что арестованный вице-адмирал Гончаров тоже допрашивался Комаровым и через две недели умер в тюрьме. Значит, его били. Значит, и Юдина тоже. Уместна ли такая аналогия, и можно ли так вольно трактовать события?

Приведу и я пример, почему иногда умирают подследственные. Арестованный врач-террорист Этингер на допросах наговорил много лишнего, о чём его и не спрашивали, выдал важных участников заговора, в том числе и жену Молотова. Во избежание дальнейших провалов Абакумов, несмотря на слабое здоровье подследственного, посадил его в сырой и холодной карцер, где тот вскоре умер. Чтобы сохранить многих и задуманное дело приходилось жертвовать своими. Борьба есть борьба.

А вот ещё пример. Когда над Ежовым нависла угроза возможного ареста, он заставил свою жену-единомышленницу отравиться снотворным, чтобы та, по женской слабости, не выдала свои и его шпионские связи и других контрреволюционеров.

Не могу точно сказать, почему так долго шло следствие, но предположить могу. В протоколе от 4 января содержится 28 листов, а Сталин знакомит членов Политбюро только с частью протокола. Почему? Видимо, там содержалась такая информация, которую либо Сталин до полного выяснения не хотел предавать гласности, либо Абакумов (что характерно для его вредительской деятельности) скрыл её от ЦК, затягивая разоблачение преступников.

Кроме того, в это время действительно было выявлено столько контрреволюционных организаций, что следователям-троцкистам было жарко: надо было спасать хотя бы самых главных заговорщиков.

Поэтому Абакумов и поручал Комарову (а не сам Комаров взялся, как пишет Николаев), как наиболее доверенному лицу, вести дело Кузнецова, чтобы избежать собственного разоблачения.

Вот что показал на допросе Питовранов, замминистра госбезопасности СССР по этому поводу: «...вражеские замыслы Абакумова должны были всплыть наружу значительно раньше, после ареста Кузнецова и его сообщников, однако этого не произошло, поскольку Абакумов пустил в ход свою хитрость. Об этом я говорю на том основании, что допросы Кузнецова он поручил одному из самых своих приближённых - бывшему личному секретарю Комарову, который несомненно помог Абакумову выйти из воды сухим и скрыть его преступную связь с Кузнецовым». (АП РФ ф.З, оп.58, д.220, лл. 170-188. Копия, машинопись)

Так что ошибается Ю.А. Николаев, говоря о том, что следователь Комаров лишил нас академика Юдина.

Комаров (Абакумов, Питовранов, Шварцман, Броверман и др.) и Юдин были по одну сторону баррикад - боролись доступными им способами с Советской властью.

Юдин шпионил, Комаров умело по возможности скрывал опасные показания подследственного.

После раскрытия преступлений в МГБ стало известно, что «...Используя руководящее положение в Министерстве госбезопасности СССР, (изменники Родины) мешали партии и правительству вести борьбу с врагами советского народа, злонамеренно смазывали дела на террористов, англо-американских шпионов и других особо опасных государственных преступников, ограждали от провала злейших врагов партии и Советского государства, противодействовали полному разоблачению арестованных и их вражеских связей, систематически обманывали ЦК КПСС, отгораживали чекистский аппарат от партии и уводили его из-под контроля Центрального Комитета...» (АП РФ, ф.3, оп.58, д.222, лл.203-243. Подлинник. Машинопись.)

Ю.А. Николаев в рецензии пишет, что обвинительное заключение на Абакумова (по содействию врагам) позднее было изменено на противоположное (оговаривание честных людей). Когда изменено? Уже после убийства Сталина. Чтобы понять, которое из них верно, надо просто поставить ленинский вопрос: «Кому выгодно?» А выгодно было «соратникам» вождя, оправдавшим всех врагов и тайно взявшим курс на реставрацию капитализма.

Что же касается вопроса, почему дело Юдина было направлено на рассмотрение Особого совещания, то это вполне логично.

С конца 1938 г. Особое совещание при НКВД СССР принимало к своему рассмотрению дела лишь о тех преступлениях, доказательства по которым не могли быть оглашены в судебных заседаниях по оперативным соображениям. В ноябре 1941 года в связи с военной обстановкой Особому совещанию было предоставлено право рассмотрения всех без исключения дел по контрреволюционным и особо опасным для Союза ССР преступлениям с применением санкций, предусмотренных законом, вплоть до расстрела.

В новом, но не принятом проекте положения от декабря 1951 г. Особому совещанию предоставлялось рассматривать дела на лиц, признаваемых общественно опасными по связям с преступной средой или по своей прошлой деятельности, а также о преступлениях, доказательства по которым в силу их характера не могут быть оглашены в судебных заседаниях (а не из-за недостаточности доказательств, как пишет Николаев).

В деле Юдина фигурировали такие имена и такая информация, о которой не должен был знать широкий круг лиц.

Особое совещание же состоит из 4 человек: председателя - министра (или его заместителя) госбезопасности, двух членов - заместителей министра и Генерального прокурора СССР (или его заместителя).

Учитывая заслуги Юдина в профессиональной деятельности, Особое совещание имело право приговорить его к выселению вместе с семьёй, конфисковав частично или полностью его имущество. А то, что в ссылку они были отправлены с сопровождением, так это тоже’ отвечает положению о ссыльных.

Утверждение, что Юдин в ссылке занимался не наукой, а практиковал, не моя ошибка. Я написала «...с возможностью заниматься наукой.,.». А уж как Юдин распорядился предоставленной возможностью, это его дело.

Что касается преждевременной смерти Юдина, то связывать её с тяжёлыми условиями тюрьмы и ссылки не вполне обоснованно. Во-первых, из его показаний следует, что уже в 1942 г. у него был серьёзный сердечный приступ, после которого Юдин восстанавливался в санатории «Архангельское», где его и посетил Воронов.

А во-вторых, заниматься шпионажем, быть постоянно начеку, бояться провала и ареста, потом допросы - это, конечно, же, огромные стрессы, которые у большинства людей подрывают здоровье.

Ю.А. Николаев, отрицая приведённый протокол как документ (хотя на нём архивные реквизиты и собственноручная резолюция Сталина), приводит в качестве доказательств своих предположений три художественные произведения. Не исключаю, что их писали люди, заинтересованные в реабилитации Юдина и Абакумова. Их субъективное мнение может быть интересно для расширения кругозора, но использовать его для достоверной оценки событий нельзя.

Мне хочется также обратить внимание Ю.А. Николаева, что его радость по поводу хрущёвских и далее гуманных мер наказания антисоветчиков и даже, я бы сказала, их культивирования (Солженицын, Сахаров, Ростропович и т.д. и т.п.) неоправдана.

Эта позиция привела сначала к ползучей контрреволюции, а затем и к открытому верхушечному буржуазному перевороту, правда, под звуки виолончели специально прилетевшего по случаю диссидента Растроповича. А затем нашу страну бывшие закамуфлированные троцкисты, а теперешние демократы, стали обустраивать по рецептам диссидента Солженицына, раздав народное добро эффективным менеджерам - березовским, Ходорковским, абрамовичам и т.д. и т.п.

А вот если бы Иосифа Виссарионовича не убили представители «пятой колонны», он сумел бы вместе с народом выкорчевать её до конца, и сейчас вы бы не завидовали дэнсяопиновско- бухаринским реформам в Китае, которые постепенно ведут к врастанию капитализма в социализм, с их частной собственностью, с миллионерами в коммунистической, только по названию, партии, с массой безработных, агрессивно рыскающих по всему миру, преследованием профсоюзных лидеров, принудительным абортированием и стерилизацией женщин, расслоением населения и бедностью, так как несмотря на высокие темпы роста экономики доход на душу населения низок.

А жили бы мы сейчас при сталинском социализме, а может быть, и при коммунизме, с четырехчасовым рабочим днём, бесплатным всеобщим высшим техническим образованием, гармонично развивая в оставшееся время свои личности (рисуя, танцуя, занимаясь наукой, поэзией и т.д. и т.п.).

Но увы и ах! История сослагательного наклонения не знает, а вот нам надо знать свою историю и оценивать её с классовых позиций, задавая вопрос: «за белых вы или за красных?» С.А. Бондарева

СПЕЦСООБЩЕНИЕ B.C. АБАКУМОВА

И.В. СТАЛИНУ С ПРИЛОЖЕНИЕМ ПРОТОКОЛА

ДОПРОСА С.С. ЮДИНА

16 января 1949 г. №5001/а Строго секретно

Т.т. СТАЛИНУ, МОЛОТОВУ, БЕРИЯ, МАЛЕНКОВУ, ВОЗНЕСЕНСКОМУ, МИКОЯНУ,

КАГАНОВИЧУ, БУЛГАНИНУ, КОСЫГИНУ

По поручению тов. Сталина посылаются Вам для ознакомления записка т. Абакумова от 16.1.49 г. и протокол допроса арестованного Юдина С.С. от 15.1.49 г.

ПРИЛОЖЕНИЕ: на 11 листах.

Зав. Особым сектором ЦК А. Поскребышев

Совершенно секретно

Товарищу СТАЛИНУ И.В.

Докладываю, что в связи с представленным главным маршалом артиллерии Вороновым объяснением по поводу показаний арестованного Юдина С.С., из которого видно, что Воронов отрицает не только преступную связь, но даже наличие близких отношений с Юдиным и факт посещения последним в конце 1942 года его подмосковной дачи в районе села Успенское, Юдин нами вновь был подробно допрошен о всех его встречах и взаимоотношениях с Вороновым.

Юдин показал, что, познакомившись с Вороновым в 1940 году в Центральном военном госпитале в Москве, они вскоре установили дружеские отношения.

Неоднократно встречаясь с Вороновым, показал далее Юдин, он получал от Воронова информацию о происходивших и намечавшихся операциях Советской Армии против немцев и передавал её впоследствии англичанам, с которыми Юдин находился в шпионской связи.

В июне 1942 года, как показал Юдин, Воронов в знак дружбы посетил его в санатории «Архангельское», где Юдин находился на излечении, и проинформировал о положении дел на фронтах.

В конце 1942 года, по показаниям Юдина, он посетил Воронова на его подмосковной даче по Можайскому шоссе и получил сведения об операциях по окружению и уничтожению немецкой группировки Паулюса под Сталинградом.

В эту встречу, - показывает далее Юдин, - Воронов, находившийся с ним один на один, заявил, что имеются военные, недовольные существующими в стране политическими порядками. «По окончании войны, - сказал Воронов, - наши люди войдут в правительство и добьются изменения политического курса в стране».

Юдин также показал, что на протяжении 1943-1944 гг. он неоднократно посещал Воронова на службе, в штабе командующего артиллерией Красной Армии. По просьбе Юдина, направлявшегося в действующую армию, Вороновым трижды были предоставлены в его распоряжение самолеты. Это были личные дружеские услуги Воронова, - показал Юдин, - так как на фронт он выезжал по командировкам Главного санитарного управления Красной Армии.

Юдин в своих показаниях излагает обстоятельства посещений им Воронова по месту службы последнего, а также приводит подробности поездки на дачу Воронова и внутреннего описания самой дачи.

Через нашу агентуру выяснено, что с лета 1942 года, как только Воронову была предоставлена эта дача, там поселилась и проживала осенью и зимой 1942 года семья Воронова. Сам Воронов в свои приезды с фронта также останавливался на даче. Это же обстоятельство подтвердилось и при проверке через комендатуру дачного поселка в селе Успенское.

Воронов в своем объяснении, отрицая встречи с Юдиным осенью 1942 года, утверждает, что в этот период он постоянно находился на фронтах.

Установлено, что Воронов и в этом случае даёт лживые объяснения.

По существующему порядку Вороновым при отъездах из Москвы и по возвращении отдавались соответствующие приказы лично им же и подписывавшиеся. Проверкой выяснено, что осенью 1942 года Воронов находился в Москве с 1 сентября по 23 октября, с 31 октября по 3 ноября и с 14 по 19 ноября. Причём, как отмечает агентура, приезжая в Москву на 1-2 дня и не приступая, по существу, к своим обязанностям, Воронов мог и не отдавать такие приказы.

Допрошенная нами арестованная Голикова М.П., бывшая медицинская сестра института имени Склифосовского, сожительствовавшая с Юдиным, подтвердила его показания о том, что в июне 1942 года Воронов посетил Юдина в санатории «Архангельское». Голикова показала, что у дверей комнаты Юдина она встретила Воронова, направлявшегося к Юдину. Как видно из приказов Воронова по Управлению начальника артиллерии, с 4 июня по 12 июля 1942 года он находился в Москве.

Также нашли полное подтверждение факты посещения Юдиным служебного кабинета Воронова в 1943-1944 гг. Старший адъютант Воронова полковник Митерин А.И. сообщил, что по приказанию Воронова в 1943-1944 гг. он неоднократно заказывал пропуск Юдину для прохода в здание штаба Командующего артиллерией и лично видел, как Юдин заходил в кабинет к Воронову. Тот же Митерин, по его сообщению, выполнял приказания Воронова о предоставлении в распоряжение Юдина самолётов.

Митерин также сообщил, что Воронов, принимая Юдина и удовлетворяя его просьбы о предоставлении самолётов, вместе с тем, начиная с 1943 года, избегал личных встреч с Юдиным вне службы и отказывался брать его с собой на охоту, хотя Юдин через Митерина настойчиво этого добивался.

Таким образом, произведённой МГБ СССР проверкой установлена правдивость показаний Юдина и тем самым несостоятельность попыток Воронова в своих объяснениях опорочить эти показания.

При этом представляю протокол допроса арестованного ЮДИНА С.С.

АБАКУМОВ

16 января 1949 года 15 января 1949 г.

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА арестованного ЮДИНА Сергея Сергеевича от 15 января 1949 года

ЮДИН С.С., 1891 года рождения, уроженец гор. Москвы, русский, беспартийный, сын фабриканта. До ареста - главный хирург института им. Склифосовского, действительный член Академии медицинских

наук СССР.

Вопрос: Следствие считает необходимым уточнить обстоятельства ваших встреч с “главным маршалом артиллерии Вороновым*.

Скажите, когда и где вы познакомились с ^Вороновым*?

Ответ: Мы познакомились в начале 1940 года в Центральном военном госпитале, расположенном в Серебряном переулке, в Москве. Начальник госпиталя Мандрыка пригласил меня как профессора на медицинскую консультацию к *Воронову* по поводу его заболевания после автомобильной катастрофы, случившейся с ним на польском фронте в конце 1939 года.

Не удовлетворившись представленными мне рентгеновскими снимками, я потребовал, чтобы рентгеновское просвечивание было произведено в моем присутствии.

С уверенностью утверждаю, что на просвечивание, имевшее место в том же госпитале, кроме заведующего рентгеновским кабинетом Григория Антоновича (фамилию не помню) был приглашён и главный рентгенолог Московского областного клинического института профессор Диллон. Так состоялось мое первое знакомство с * Вороновым*.

Впоследствии рентгеновское просвечивание производилось в моем присутствии неоднократно, с небольшими промежутками.

Вопрос: В каких отношениях вы были с *Вороновым*?

Ответ: В дружеских.

Вопрос: Какие основания имеются у вас заявлять, что с *Вороновым* вы находились в дружеских отношениях?

Ответ: Рентгеновское просвечивание и заключение консилиума врачей не оставляли сомнений в необходимости хирургического вмешательства. Зная меня как видного специалиста в своей области, *Воронов* смотрел на меня как на наиболее вероятного хирурга, который будет его оперировать. С этого и началось наше сближение.

В последующие годы я посещал *Воронова* неоднократно, и не только в связи с его болезнью.

В знак дружбы * Воронов*, несмотря на занятость, в связи с случившимся со мной в 1942 году тяжёлым сердечным приступом навестил меня, что, разумеется, выходит за рамки обычных отношений больного и наблюдающего за ним врача. К тому же оба мы были страстные охотники, и разговоры об охоте ещё более нас сблизили.

При встречах у *Воронова* я получал наиболее достоверную информацию о происходивших и намечавшихся операциях Советской Армии против немцев и передавал её затем англичанам, с которыми находился в шпионской связи. Между мною и *Вороновым* имели также место разговоры на политические темы, о чём мною были даны подробные показания на допросе 4-го января этого года.

Должен добавить, что при обращении с личными просьбами *Воронов* мне ни в чём не отказывал.

Таким образом, отношения, сложившиеся у меня с *Вороновым*, позволили считать его наиболее близким мне человеком среди военных, о чём я говорил в своём окружении и, в частности, секретарю английского корреспондента в Москве Чолертона - Наталье Водовозовой, с которой я был знаком ещё с 1936 года.

Вопрос: А теперь переходите к обстоятельствам всех ваших встреч с *Вороновым*.

После 1940 года * Воронов* обращался к вам за медицинской консультацией?

Ответ: Да, меня неоднократно вызывали к *Воронову*.

Вопрос: В связи с чем?

Ответ: Как я уже показал, в Центральный военный госпиталь меня приглашали к * Воронову* на консультацию.

В июне 1942 года *Воронов* приехал ко мне в санаторий «Архангельское», под Москвой, где я находился на излечении после сердечного приступа.

Вопрос: По какому поводу приезжал к вам *Воронов*?

Ответ: Это был приятный для меня дружеский визит *Воронова*, сочувственно отнёсшегося ко мне в связи с болезнью.

*Воронов* приехал ко мне в непогоду, под проливным дождём. Нам не хотелось оставаться в помещении санатория, и мы спустились вниз, где прогуливались в крытой галерее Юсуповского дворца.

Вопрос: О чём вы разговаривали с *Вороновым* в Архангельском?

Ответ: * Воронов* осведомился о моём состоянии здоровья, а я, в свою очередь, спросил у него, как он себя чувствует. Затем разговор коснулся положения на фронтах.

*Воронов* охарактеризовал положение советских войск на германском фронте и ближайшие перспективы военных действий. Помню, что в эту встречу *Воронов* передал мне об обещании Черчилля открыть второй фронт.

Вопрос: Известно ли кому-либо о посещении вас *Вороновым* в санатории «Архангельское»?

Ответ: В день приезда * Воронова* в гостях у меня в санатории «Архангельское» находились моя жена Наталья Владимировна, мой брат Петр Юдин и медицинская сестра института им. Склифосовского Мария Голикова, с которой я сожительствовал ряд лет.

Как только доложили о приезде * Воронова*, мои гости удалились, но, как впоследствии рассказывала Голикова, в дверях она лицом к лицу столкнулась с * Вороновым*.

Вопрос: После приезда к вам *Воронова* в «Архангельское» вы ещё с ним встречались?

Ответ: Да.

Вопрос: Когда и где?

Ответ:_В конце 1942 года я посетил *Воронова* на его подмосковной даче.

Вопрос: По собственной инициативе?

Ответ: Нет, по приглашению *Воронова*.

Вопрос: Вы твердо помните, что посетили *Воронова* на его даче?

Ответ: Посещение дачи * Воронова* мне хорошо запомнилось, тем более что поездка туда и обратно отняла свыше трех часов.

Вопрос: Где, по какому шоссе, в каком удалении от Москвы расположена дача *Воронова*?

Ответ: Дело происходило в начале зимы. За мной была прислана автомашина от *Воронова*. Вспоминаю, что это был автомобиль заграничной марки, но какой именно, я не рассмотрел.

Мы выехали по Можайскому шоссе, миновали два патрульных поста с временными шлагбаумами, которые без остановки открывались, так как с правой стороны кабины шофёра по нажиму кнопки автоматически опускался освещенный электричеством пропуск, что, как помню, меня очень забавляло. Документы у нас не проверяли.

Проехав по Можайскому шоссе километров 25-30, шофёр замедлил ход и сделал поворот вправо от шоссе. Затем мы ехали довольно долго, сделали ещё несколько поворотов и проследовали по аллее, насколько я мог в темноте разобрать, берёзовой или тополёвой, так как виделись деревья со светлыми стволами. Мы подъехали к невысокому забору, и по сигналу автомашины нас пропустили в ворота.

Вопрос: Как долго вы ехали к даче ^Воронова*?

Ответ: Свыше часа.

Вопрос: Какой внешний вид имеет дача *Воронова*?

Ответ: Из Москвы мы отправились под вечер и ехали с ограниченным светом вследствие затемнения, связанного с военным временем, поэтому внешнего вида дачи я не рассмотрел. Помню, однако, что дача состоит из двух этажей.

Я вошел в дачу с торцевого заднего входа и после маленьких сеней и передней очутился в прямом коридоре, где разделся и прошёл в комнату, имеющую вид столовой или гостиной, с полукруглой или гранёной противоположной стеной. Дача была деревянная, внутри оштукатуренная.

В комнате меня встретила женщина средних лет, оказавшаяся женой *Воронова*. Она назвала своё имя и отчество: Любовь Михайловна. Я познакомился с ней, но виделся единственный раз лишь на даче у * Воронова*. Мы присели у стола и обменялись малозначительными фразами. Вскоре вошёл *Воронов*, и вместе с ним, миновав коридор, я зашёл в маленькую комнату, налево, не помню только, на первом или втором этаже. В комнате стояли диван или тахта, два стула и маленький столик.

Вопрос: Какой разговор имел место у вас с *Вороновым* на его даче?

Ответ: Я осведомился, как *Воронов* себя чувствует, на что он ответил: хорошо. О его болезни мы не распространялись, так как на эту тему всё было давно переговорено.

Воспользовавшись удобным моментом, я стал расспрашивать *Воронова* о положении дел под Сталинградом, зная, что *Воронов* руководит операциями по окружению немецкой группировки Паулюса.

Будучи осведомлён, что в окружении находилось целых 22 немецких дивизии, я спросил у *Воронова*, насколько прочно замкнута эта группировка. *Воронов* ответил, что окружение солидное, немцам вырваться не удастся, и добавил, что для уничтожения немецкой группировки от стянул артиллерию даже из-под Москвы, причём первое время намерен обстреливать войска противника через Волгу.

В эту встречу у меня с *Вороновым* состоялся разговор против советского правительства, о чём я уже дал подробные показания на допросе 4 января этого года. *Воронов*, находясь со мной один на один, мне прямо заявил, что есть военные, которые недовольны существующими в стране политическими порядками. По окончании войны, - закончил *Воронов*, - наши люди войдут в правительство и добьются изменения политического курса в стране.

Я попытался продолжить заинтересовавший меня разговор, но *Воронов* уклонился от этого. Вскоре мы попрощались, и на той же автомашине, предоставленной в моё распоряжение *Вороновым*, я вернулся в Москву.

Вопрос: В последующем вы встречались с *Вороновым*?

Ответ: Несколько раз я посетил * Воронова* на службе.

Вопрос: Когда?

Ответ: В первой половине 1943 года и дважды - в 1944 году.

Вопрос: Где именно вы бывали по месту службы *Воронова*?

Ответ: В штабе командующего артиллерией Красной Армии, на Солянке, в Москве.

Вопрос: При поездке к *Воронову* на службу вас кто-либо сопровождал?

Ответ: Всегда сопровождала меня Голикова. Я ездил обычно на собственном автомобиле, которым управлял сам, без шофёра. Голикова оставалась в автомашине, караулила её и в зимнее время прогревала мотор.

Вопрос: Что вы можете показать о порядке допуска в штаб командующего артиллерией Красной Армии?

Ответ: После въезда через главные ворота знаменитого Казаковского здания, со стороны Солянки метров за 120 дорогу преграждал временный шлагбаум. За ним находилось бюро пропусков. Здесь я всегда останавливал автомашину, в которой оставалась Голикова.

По воинским документам я получал заранее заказанный мне по договоренности с * Вороновым* или его адъютантом пропуск и следовал по аллее до центрального внутреннего двора, после чего, огибая вправо и делая полную четверть окружности, направлялся к главному входу в здание, где работал * Воронов*. У входа дважды проверяли пропуск, после чего, поднявшись ступеньки на две, я шёл вправо по коридору и заходил с левой стороны в приёмную. Помню в приёмной большое окно на правой стороне и диван, расположенный против обитого шторами тамбура, ведущего в кабинет к *Воронову*.

Вопрос: Опишите служебный кабинет *Воронова*.

Ответ: Миновав тамбур, я попадал в большой кабинет *Воронова*, прямоугольной формы, в котором все окна были расположены с правой стороны, а на левой стороне не имелось ни одного окна. В глубине комнаты находился письменный стол с придвинутым к нему другим столом гораздо больших размеров со стульями, расположенными с обеих его сторон. На столе у * Воронова* мне запомнились кустарные поделки, представлявшие миниатюрные артиллерийские снаряды. Вспоминаю, что вдоль задней стены, ближе к левому углу от входа, была расположена привлекавшая к себе внимание репродукция с какой-то старинной пушки.

Вопрос: Зачем потребовались ваши посещения *Воронова* по месту его службы?

Ответ: На службу к * Воронову* я ездил уже по собственной инициативе, с личными просьбами.

В середине 1943 года я обратился к *Воронову* перед моей поездкой с инспекцией Главного санитарного управления Красной Армии на фронт, под Кировоград. Мне потребовался самолёт, и по моей просьбе он незамедлительно был предоставлен * Вороновым* в моё распоряжение.

Вопрос: Чем объяснить, что за самолётом вы обратились к *Воронову*, а не в командировавшее вас на фронт Главное санитарное управление Красной Армии?

Ответ: Мои близкие отношения с *Вороновым* позволяли мне обращаться к нему и с личными просьбами, причём отказа от него я никогда не получал.

Дважды за самолётами я адресовался к *Воронову* и в 1944 году, перед поездками в Ленинград и в район Варшавы, в расположение штаба Рокоссовского. Оба раза *Воронов* любезно предоставил мне транспортные самолёты.

*Воронов* всегда очень хорошо принимал меня, как только я к нему обращался. *Воронов* обычно беседовал со мной об охоте и однажды, например, рассказал, что тульские рабочие подарили ему новое охотничье ружьё, но он раскритиковал их новинку за неудачную конструкцию и непригодность её к массовому производству.

В свою очередь, я никогда не упускал случая узнать новые данные о положении на фронтах, и *Воронов* мне эти данные сообщал. Однако после нашего разговора в 1942 году у *Воронова* на даче по собственной инициативе он перестал приглашать меня к себе на консультацию, хотя болезнь у него не прошла и он по-прежнему нуждался во мне.

Только один раз в 1943 году я был приглашён, и то не самим *Вороновым*, а администрацией Кремлевской больницы, на большой консилиум с участием профессоров Виноградова, Бакулева и других.

Внешне *Воронов* оставался по-прежнему любезным, просьбы мои выполнял, но заметно избегал встреч со мной. После 1944 года * Воронова* я больше не видел.

Вопрос: Чем объяснить, что *Воронов* изменил к вам свое отношение?

Ответ: *Воронов*, как я полагаю, испугался и пожалел об откровенности со мной в разговоре при встрече у него на даче в 1942 году. Он явно хотел, чтобы этот рискованный разговор мною был забыт.

Вопрос: А сами вы делали попытки к возобновлению встреч с * Вороновым*?

Ответ: Да, такие попытки имели место с моей стороны. Зная, что * Воронову* доступны лучшие охотничьи угодья, я несколько раз довольно прозрачно намекал ему, что не прочь был бы разделить его компанию на охоте, но всегда получал уклончивые или неопределённые ответы. Между тем, посещая Центральный Совет военно-охотничьего общества, я узнавал о частых поездках * Воронова* на охоту и, не скрою, испытывал обиду, что моё общество ему неприятно. Однако продолжить с *Вороновым* изложенный выше разговор мне так и не удалось до моего ареста.

Вопрос: Всё ли вы показали о вашей связи с *Вороновым*?

Ответ: Всё.

Вопрос: Не оговариваете ли вы *Воронова*?

Ответ: Я снова заявляю, что показал о *Воронове* только правду.

Записано с моих слов верно и мною прочитано.

ЮДИН

ДОПРОСИЛ: Зам. нач. следчасти по особо важным делам МГБ СССР

полковник КОМАРОВ

ЛП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 316. Л. 98-102. Подлинник. Машинопись.

На первом листе имеется резолюция Сталина: «Разослать членам девятки. Ст.»

*-* фамилия вписана от руки