Газета "Своими Именами" №24 от 11.06.2013

45 ЛЕТ СПУСТЯ

В своей недавней статье «Опасней дурака» критик и публицист В. Бушин, защищая имя известного советского писателя И. Эренбурга от излишне подобострастных, а потому и профанирующих похвал либерального критика Б. Сарнова, попытался дать объективную оценку личности и деятельности знаменитого соотечественника. Отметив большие заслуги писателя перед советской литературой и страной, В. Бушин указал и на некоторые изъяны творчества этой неординарной личности, впрочем, некоторые из них тот и сам признавал. Наверное, чтобы несколько сбалансировать ситуацию, показать свою беспристрастность в оценках значимости известных деятелей культуры как либерального, так и патриотического, консервативного толка, В. Бушин решил в качестве примера, так сказать, высказаться и в отношении очень национального по характеру своего творчества и любимого народом поэта Николая Рубцова. Выбор этой кандидатуры, тем не менее, несколько удивляет: Рубцов, в отличие от Эренбурга, не писал прозу, не был известнейшим публицистом и общественным деятелем, подолгу не жил за границей. Да и принадлежал к совсем другому поколению, а жизнь его была сиротской, бесприютной и короткой – в 1971 году он погиб в возрасте 35 лет от рук любимой женщины, поэтессы. Интересно, что В. Бушин еще в шестидесятых годах, почти 45 лет назад, дал положительную и благожелательную рецензию на рукопись третьей по счету книги Рубцова «Душа хранит», которая затем вышла в Архангельске в 1969 г. (К слову, общий тираж изданных книг Рубцова давно превысил цифру в 5 миллионов экземпляров.) Однако в настоящее время В. Бушин придерживается мнения, что Рубцов, хотя и «поэт искренний, душевный, очень русский, но всё же довольно скромный… по творческим возможностям», что он не вполне заслуженно высоко превознесен критиками и литературоведами, а также своими почитателями, среди которых многие коллеги по перу, композиторы и певцы, космонавты, ученые и инженеры, студенты и школьники, рабочие и труженики полей и др.

В последующей публикации «Легкость мысли необыкновенная» В. Бушин пошел дальше: чтобы не быть, наверное, голословным, он решил на примере одного из лучших стихотворений поэта «Видения на холме» продемонстрировать правильность своей оценки, подвергнув его своего рода литературоведческой, филологической и даже исторической «экспертизе». Вы (почитатели поэта), иронически говорит критик, считаете это стихотворение необыкновенным, «самым гениальным и народным»? Так я докажу вам обратное! И выстраивает целый ряд убийственных, на его взгляд, критических замечаний, одновременно приводя в качестве эталонов совершенства стихотворение Лермонтова «Родина», а также отдельные строки стихотворений Бунина, Пушкина, Ахматовой, Берггольц (в порядке упоминания).

Попробуем разобраться в его доводах и оценить их состоятельность.

Итак, огрехи В. Бушин находит уже в первой строфе стихотворения, конкретно, в строчках: «…И вдруг картины грозного раздора/Я в этот миг увижу наяву». В данном контексте правильно писать, утверждает он, «увижу как наяву», а не «увижу наяву». Однако, мнение критика не согласуется с «мнением», например, поэта Николая Гумилева, в стихотворении «Рабочий» которого читаем: «Упаду, смертельно затоскую,/Прошлое увижу наяву…». Для полноты надо отметить, что в первом варианте стихотворения Рубцова и в некоторых его последующих публикациях (в том числе и в книге «Душа хранит», на которую, напомним, В. Бушин давал свою рецензию) вместо цитированных выше строк стоят другие: «Засвищут стрелы, будто наяву. Блеснёт в глаза кривым ножом монгола!». То есть Рубцов в процессе работы над текстом фактически использовал и одобряемую В. Бушиным возможность написания данного выражения.

Далее В. Бушин берет строчку «пустынный свет на звездных берегах» и деланно недоумевает: а что это такое «пустынный свет» – какой-то свет какой-то пустыни? И что такое – «звездные берега»? Так вот, первое выражение это не новаторское изобретение поэта. В рассказе русского советского писателя Андрея Платонова «По небу полуночи» присутствует текст: «Пустынный свет безмолвного летнего дня озарил окно. Зуммер подошел к стеклу и увидел полевую … дорогу…». Касательно второго выражения – легко представить себе такую картину: если ночью смотреть с песчаного плеса на высокий берег реки, то последний на фоне мерцающих звезд и будет казаться «звездным».

В. Бушин делает ремарку и «исторического» плана: сомневается, что башмак «скуластого Батыя» мог быть украшен жемчугом. Посмотрим, что по этому поводу сообщает современник той эпохи Марко Поло (1254 – 1324): «…Великий хан … подарил … каждому из них тринадцать одеяний разных цветов, дорогих, расшитых жемчугом, камнями и всякими драгоценностями, дал по дорогому, красивому золотому поясу, да еще сапоги из верблюжьей кожи, шитые серебром …» (Книга Марко Поло. М. Мысль, 1997).

В. Бушина, приверженца советской действительности (за что ему, как теперь говорят, респект), раздражает, что поэт, признаваясь в любви к своей родине, вынесшей многие страдания и битвы, не упоминает о ее великих победах и триумфах. Но поэт не историк, решая поставленную сверхзадачу, он не обязан отображать все события в их исторической последовательности.

Не нравятся критику и строчки: «Люблю твои избушки и цветы, И небеса, горящие от зноя…», так как избушки и цветы, по его определению, – несоразмерное перечисление. Иное дело – у Бунина, приводит он пример: «И цветы, и шмели, и трава, и колосья…», т.е. последовательно представлен однородный «земной ряд» (термин критика). Так, ведь, Рубцов и не перечисляет, он создает «земной образ», то бишь деревенский пейзаж, переходя затем к «небесному образу». Однако, и последний, по мнению В. Бушина, представлен весьма велеречиво и неадекватно. Как тут оспоришь личный вкус критика!

Полное недоумение вызывает замечание, что в чудесной, очень рубцовской строчке «И шепот ив у омутной воды» выражение «у омутной воды» – плохое. Никаких пояснений не дается. Подскажем В. Бушину, что для реализации его критического запала более удачным объектом могло быть выражение «скакать в телеге» из упомянутого стихотворения Лермонтова «Родина», которое звучит, по меньшей мере, странно, но это почему-то прошло мимо внимания нашего придирчивого критика.

Конечно, употребление Рубцовым лермонтовской рифмы «битвы-молитвы», нельзя назвать удачным ходом, но она здесь к месту, логически обоснованна и органична. Другая, особенно жестко критикуемая В. Бушиным, рубцовская рифма «крест-окрест» стоит в одном ряду с рифмой «жнивы-нивы» из того же стихотворения «Родина». Вопреки очевидной аналогии лермонтовской и рубцовской рифм, только последнюю, т.е. «крест-окрест», критик издевательски сопоставляет с «рифмой» типа «Большой театр-Малый театр». Тут наверняка мало не показалось бы и Николаю Гумилеву за подобного сорта рифму в его гениальной строфе: «Есть Бог, есть мир, они живут вовек,/А жизнь людей – мгновенна и убога,/Но всё в себе вмещает человек,/Который любит мир и верит в Бога».

Далее В. Бушин уверяет нас, что обескуражен представленным поэтическим образом злых сил, которые грезятся лирическому герою: «Они несут на флагах чёрный крест,/Они крестами небо закрестили,/И не леса мне видятся окрест,/А лес крестов в окрестностях России...». Какие такие кресты, иронически восклицает критик, которые «закрестили» даже небо! Почему, продолжает он, эти непонятно откуда взявшиеся кресты видятся поэту в сопредельных странах – «окрестностях России», каковыми были тогда, в 60-х годах, и страны так называемой народной демократии. Что же, напомним некоторые реальные факты, которые стали известны советским людям только к середине 80-х годов прошлого века, т.е. через приблизительно 25 лет после создания Рубцовым своего стихотворения. Согласно раскрытым документам, США в 1957 г. планировали начать против СССР самую страшную военную операцию в истории человечества под названием «Дропшот»: они готовились сбросить на нашу, тогда общую, страну 300 атомных бомб с помощью стратегических бомбардировщиков. Предполагалось, что совместно с США выступят все страны НАТО («окрестности России»), а позже к ним, если подвергнутся ответной серьезной угрозе, присоединятся и другие «окрестности» – нейтральные страны: Ирландия, Испания, Швейцария, Швеция, Египет, Ирак, Иран, Пакистан и др. Но это еще не все, в начале 1960-х годов американские военные планировали массированный ядерный удар по 130 городам СССР и Китая (план генерала Пауэра). Армады тяжелых бомбардировщиков и ракет в небе разве не могли бы напоминать своими силуэтами «лес крестов», «закрестивших» небо и несущих гибель (могильные кресты) миллионам и миллионам мирных людей? Первый вариант стихотворения датируется 1960 годом, т.е. создавалось оно Рубцовым как раз в то время, когда над нашей родиной нависала страшнейшая угроза. Поразительно, насколько провидческими и пророческими были поэтические образы и слова Рубцова.

Поэт предостерегает: «Россия, Русь! Храни себя, храни!». Однако и здесь, по мнению критика, не всё ладно: хороший, мол, совет матери-родине – храни себя сама. Вот лучшие русские поэты, говорит он, предпочитали в переломные моменты истории выражать готовность всего народа и свою личную хранить Россию. Это – и Пушкин в стихотворении «Клеветникам России», и Ахматова через сто десять лет: «Не страшно под пулями мёртвыми лечь,/Не страшно остаться без крова,–/И мы сохраним тебя, русская речь,/Великое русское слово», и Берггольц с ее мужественной решимостью в первые дни войны с гитлеровской чумой: «…Вот жизнь моя, дыханье./Родина! Возьми их у меня!». Сделаем маленькое замечание: любопытно, что в одной более ранней своей публикации «Сумасшествие от зависти» В. Бушин раскритиковал в пух и прах только что процитированные строчки Ахматовой. Вот его, во многом справедливая, аргументация: неужто не страшно умереть? не горько остаться без крова? и почему надо сохранить только язык, а не всю культуру?

Однако вернемся к нашей теме. Во-первых, и Ахматова, и Берггольц написали свои пламенные строчки в дни уже наступившей беды. Рубцов же, предчувствуя угрозы возможных несчастий, оставил нам пророческое завещание (за десять лет до своей гибели). Во-вторых, когда Ахматова говорит «мы», то всё тут понятно, мы – советские люди. Интересно, а из кого состояли бы эти «мы» в наше время? Среди нынешних жителей России тьма тьмущая коррупционеров и взяточников, которые, случись беда, уже приготовили все условия для своей сладкой жизни за границей, где учатся и занимаются бизнесом их внуки и дети. Добавить сюда надо и значительную часть либералов, которые зачастую не видят в том ничего страшного, если Россия распадется на независимые княжества, благо уже функционируют многочисленные региональные правительства. А миллионы одурманенных алкоголем и наркотой, а многочисленные охранники, здоровенные лбы, стерегущие покой новоявленной буржуазии и так называемых «звезд»? Неизвестно также как поведет себя в критический час озлобленная полунищенским существованием немалая часть простых людей, для которых многое уже безразлично. Кроме того, большинство представителей упомянутых выше социальных групп и самих-то можно отнести к «татарам и монголам», нынешним разрушителям России.

Будем надеяться, что лучшие люди русского мира да с Божьей помощью сумеют отстоять свою Родину-мать в годины любых испытаний. Завещание Рубцова в его чеканной формулировке «Россия, Русь! Храни себя, храни!» это не только предостережение, но и уверенность в незыблемости русского мира, и, как и все гениальное, – вне времени.

Гениальные поэты, в отличие от обыкновенных стихотворцев, чувствуют и предсказывают то, чего не дано воспринять и предвидеть обычным смертным. Вот, например, признание Рубцова: «Я слышу печальные звуки,/Которых не слышит никто...». Даже такое трагическое предвидение поэта: «Я умру в крещенские морозы…», как мы знаем, исполнилось точь-в-точь, на Крещенье. Другой выдающийся современник Николая Рубцова, Владимир Высоцкий, лучшие образцы поэзии которого – «это сгустки крови и боли за происходящее с народом» (слова Николая Губенко), тоже, как это ни печально, точно предсказал свой уход: «Уйду я в это лето/В малиновом плаще…».

Великий композитор Георгий Свиридов в своей книге «Музыка как судьба» отнес Николая Рубцова к такому типу художников, которые «никому не служат, но выражают дух нации, дух народа, на него же опираясь …»; и далее: «…Николай Рубцов – тихий голос великого народа, потаённый, глубокий, скрытый...».

Как бы не хотелось критикам, наподобие В. Бушина, опростить и снизить художественный уровень поэтического наследия Николая Рубцова своими пристрастными, надуманными и провокационными оценками, определения «национальный», «гениальный» без всякого преувеличения и по праву характеризуют силу и значимость таланта поэта. И таким его воспринимает народ.

А.П. Сайко

ПОСЛЕСЛОВИЕ К «МАТЧУ»

Единство, – возвестил оракул наших дней, -

Быть может спаяно железом лишь и кровью…

Но мы попробуем спаять его любовью,

А там увидим, что прочней…

Ф.И. Тютчев, «Два единства», 1870 г.

Стех достопамятных времён, когда Тютчев писал эти строки, прошло уже без малого полтора столетия, а всё находятся любители противопоставить любовь ненависти. Казалось бы, и сам Фёдор Иванович убедился, что в этом нет смысла, и две мировые войны показали, что от любви до ненависти – один шаг. Наконец, и третья мировая на носу! А они всё забавляются с любовью, пытаясь ею объяснить подвиги Великой Отечественной войны, а всё не так, всё - ничего.

Порой, как например, в новом кино «Матч», смешно смотреть на ухищрения сторонников любви, забывших, что без ненависти любовь беззащитна. Хотя, конечно, без любви ненависть не имеет смысла!

М. Задорнов, с недавних пор пригревшийся в «Советской России», в связи с Днем Победы подарил нашим ветеранам песню и стихи Евгения Евтушенко «Хотят ли русские войны?». О том ли надо сегодня, Михаил Николаевич? Хотя бы потому, что кто же в здравом уме хочет войны, если к ней не готов?

О чём речь? Зачем уверять противников в том, что они знают без всяких песен и стихов? Замечательно созвучие Задорнова и Малюкова. Один напоминает о миролюбии русских, другой утверждает, будто подвиги свершаются из любви, а не из ненависти!

Но в данном случае речь всё же о подарке Малюкова, а не Задорнова-Евтушенко. Первый подарок существенней хотя бы потому, что сделан раньше – евтушенковской диверсии более полувека. И спорить ли, что она уже сделала своё дело и помогла разрушить СССР?

Малюковский «Матч» тоже работает на врага, на разрушение того, что пока ещё существует. И я попробую убедить в этом читателей. Казалось бы, патриотический фильм - в финале Трусевич взмывает до небес. Не намекают ли авторы, что там ему и место, в пантеоне Героев?

Но мне претит такой герой и такая интерпретация подвига. И потому я решил разобраться со всеми вариантами события 1942 года, существующими на сегодняшний день. Скажу сразу, первые два внушают больше доверия.

Чем больше смотришь современные фильмы о Великой Отечественной войне, тем больше убеждаешься - лучше бы авторы за них не брались. Уж, казалось бы, чем не благодарная тема, подвиг футболистов киевского «Динамо», вошедший в историю как «матч смерти», но и его сумели изуродовать до неузнаваемости. Зрители увидели очередное покушение на советских героев.

Чем не угодил «демократам» советский фильм 1962 года, взывавший к патриотизму и только к патриотизму, безотносительно советскому или русскому? Но не тем ли и не угодил?

Незадолго до премьеры на Первом канале нового художественного фильма (10.05, 18.40) «Россия-1» показала документальное кино: «За победу – расстрел? Правда о матче смерти» (16.04, 00.25). Откровенно говоря, более впечатляюще. Однако после полуночи и за три недели до праздника Победы. И кто его видел? А художественную поделку видели все, потому как более нечего было смотреть в праздничный день в лучшее вечернее время. «Матч» был подарком от киношников в честь 68-й годовщины Победы!

Не разобраться ли, что это за подарок? Разумеется, фильм - о героях. Но они какие-то не такие. Третья версия события (первой будем считать советскую в фильме 1962 года, второй – немецкую в документальном фильме «России-1») низводит подвиг до любовной драмы. В центре повествования вратарь Трусевич. Он – организатор и двигатель команды. Ради того чтобы освободить его из лагеря военнопленных, любимая девушка Анна становится женой бургомистра.

И вот какая драма разворачивается на наших глазах. Перед решающим матчем Трусевича доставляют в гестапо и объясняют, что выигрыш у немецкой команды для него и товарищей означает смерть. Но и этого мало, ему обещают расправу над Анной, которая, не забудьте, для всех, и в первую очередь для любимого человека, предала его, выйдя замуж за бургомистра. Чудеса прозорливости проявляет шеф гестапо в поисках слабого места героя!

Видимо, почувствовав это, нам показали, как перед игрой товарищ сообщает Трусевичу, что Анна не предавала его, а жертвовала собой. В замешательстве герой пропускает подряд три мяча. И вдруг замечает любимую на трибуне и понимает, что она, как всегда, ждёт победы. В перерыве капитан заявляет команде, что будет играть на выигрыш, и товарищи единодушно поддерживают его. Вот так! А не появись Анна на трибуне, проиграли бы динамовцы? Право, даже немецкая версия, не говоря уже о советской, кажется более правдоподобной.

Казалось бы, какая разница, что подвигло на подвиг вратаря, а следом за ним и всю команду? Не скажите, для авторов весь смысл в этом. Как бы объяснить? Это всё равно, как если бы Александр Матросов бросился на амбразуру из-за любви, а не из-за ненависти, или Николай Гастелло врезался во вражескую колонну по той же причине.

Не понимают авторы истоков героизма или делают вид, будто не понимают! Из-за любви к Анне жертвует собой Трусевич? Ох, это не одно и то же, что из-за любви к Родине! Как говорится, «тех же щей, да пожиже влей»! Перевод патриотизма в плоскость личных взаимоотношений не только свидетельствует о деградации высокого чувства у «демократов», но и говорит о том, что сами они на него не способны.

Не чёрная ли зависть водила рукой сценариста «Матча»? Зависть к тем, кто семьдесят лет назад умирал во имя идеи, Родины, светлого будущего? А может быть, всё ещё проще: не понимают они подвигов героев Великой Отечественной войны, не понимают и пытаются объяснить по-своему.

Однако разберёмся с фактами. Матч был именно в 1942 году, и между командами «Старт» и «Сборной люфтваффе». И «Старт» у последней выиграл. Прокурор Гамбурга, наверное болельщик, побывав в Киеве в 1965 году, увидел памятник динамовцам на республиканском стадионе и заинтересовался.

Ему объяснили, и фанат загорелся доказать, что футболистов убили не за выигрыш у лучшей немецкой команды, а по иным причинам. Двадцать лет потратил! Как не зауважать!

Для начала отмёл обвинение в воровстве хлебопродуктов. Хотя и работали футболисты на хлебокомбинате, согласитесь, это слишком мелко для события, слух о котором дошёл до самого Берлина. Не «показалась» ему и тривиальная подпольная деятельность, как то листовки и диверсии на железной дороге. Прокурор раскопал, ни много ни мало, разведывательную группу Красной Армии, глубоко законспирированную, заранее подготовленную под видом футбольной команды. А во главе её резидент Генштаба Красной Армии и одновременно глава абвера в Киеве. Во как! И в заслугу организации немецкий юрист поставил сведения, которые помогли выиграть ни более, ни менее, как Сталинградскую битву!

Удивляться ли тому, что именно немецкому прокурору спустя полвека после войны удалось «разоблачить» советских разведчиков? Надо понимать, все документы КГБ там, у них, за рубежом и за океаном.

Что ни говори, версия греет нашу душу. К тому же и немцы довольны – прокурор защитил честь немецкого спорта. Отчего же Первый канал и Малюкова это не устроило? Не оттого ли, что «по гамбургскому счёту» киевские динамовцы оказываются ещё большими героями? Судите сами: одно дело выиграть спортсменам из спортивных амбиций, даже из патриотизма. И другое – сделать то же самое успешным разведчикам с риском оказаться «под колпаком у Мюллера».

Конечно, можно и осудить их за мальчишество, недостойное профессионалов, но… ведь это так по-русски!

Не знаю, насколько серьёзно немецкое расследование спустя семьдесят лет после событий - меня больше заботит малюковский фарс, боевичок, состряпанный к очередной годовщине Победы. Не подарок это ветеранам. Чересчур очевидно желание объяснить подвиг футболистов чем угодно, только не патриотизмом. Очень не хочется тем, кто стоит за спиной у Малюкова, чтобы у нас появились новые беззаветные герои, матросовы и гастелло, космодемьянские и… раневичи. Потому и ищут свою «правду» - наша их не устраивает.

А теперь о привходящем, о подробностях, в которых суть порой проглядывает ярче, чем в сюжете и игре актёров. Одна торжественная встреча оккупантов на Крещатике чего стоит! По фильму они её и не ждали. Подруге Анны, врачу психиатрической больницы, уничтожение подопечных в Бабьем яру, на коем она присутствовала, не мешает гулять с немецким офицером. И она же лечит еврейскую девочку, которую Анна скрывает в своей комнате! И не странно ли, что свидетельницу уничтожения больных гестаповцы отпускают на свободу?

А цветные листовки размером с портянку, с Гитлером, проколотым штыком и грозной надписью, отпечатанные не иначе как в центральной типографии… Даже в подробностях художественный фильм проигрывает документальному, в котором наряду с другими есть поистине страшный эпизод, характерный для оккупационного режима. Для доказательства того, что динамовцев убивали не за спортивную победу, прокурор разыскал, как погибли некоторые из них в строительной команде. Заключённые случайно зашибли собаку начальника, за что через одного были расстреляны.

Есть в советской истории подвиги, над которыми особенно охотно глумятся «демократы». Мол, а что такого сделала Зоя? Конюшню сожгла? Или – поджигала избы, выгоняя жителей на мороз. А велик ли смысл в том, что молодогвардейцы сожгли биржу, расклеивали листовки? Какой урон нанесли оккупантам?

Рыночники, потребители, всё меряют на деньги, во всём берут пример со старших партнёров и хозяев, даже в войне провозгласивших доктрину «неприемлемого ущерба». Как она созвучна с заявлениями «новых русских», что Ленинград не надо было защищать, а объявить открытым городом, как Париж, как многие европейские столицы, без выстрела сданные вермахту.

И в «Матче» философия пораженцев проглядывает сквозь ткань фильма. Мальчишка, гаврош, прилепившийся к любимой команде, выглядит большим героем, нежели вратарь, отговаривающий его расклеивать листовки. Можно бы понять Раневича-разведчика, Раневича-капитана команды, заранее планирующего победить в матче смерти, но ведь об этом и речи нет!

По фильму динамовцы – герои, но, право же, ущербные. Раневич жертвовал собой ради улыбки любимой. Если бы не она, подвиг не состоялся бы. А вся команда всего лишь последовала за капитаном. Нет в фильме святой всепоглощающей ненависти, бросающей на амбразуру и в смертельный таран. Подвиг объясняется сугубо личными мотивами.

Вспомните, что отвечает вратарь шефу гестапо на требование сдать игру – а если у него не получится, а если тело не послушается? Якобы в помощь его телу тот и пригрозил не только расстрелять всю команду, но и любимую женщину.

Верить ли в подвиг, в котором начисто отсутствует ненависть?

Были же у Малюкова и удачные фильмы - «В зоне особого внимания», «34-й скорый». Впрочем, они из советского времени. «Мы из будущего», который ТВ с самого создания крутит каждый День Победы, такая же поделка, как и «Матч». Если не хуже. Деградирует режиссёр? Или совершенствуется в определенную сторону?

Ю.М. Шабалин

СТИХИ ВЛАДИМИРА БУШИНА

ПАВШИЕ В СОРОК ПЕРВОМ

Всем за Россию павшим слава

И память скорбная вовек!

Их свято чтят и мать-держава

И каждый честный человек.

О всех нам не избыть печали

Средь будней, праздников и дел,

Но у того, кто пал в начале

Особый всё-таки удел…

Им, кто сражался в Бресте, в Орше,

В Смоленске, Вязьме, у Орла,

В земле лежать не всех ли горше? -

Им неизвестно, чья взяла.

Они не знают, удалось ли

Нам отстоять Москву зимой

И как и что там было после

Со всею Русью, всей страной.

И что с детьми? И что с женою?

Жива ли мать? И где отец?

Ещё пойдём ломить стеною

Или уже всему конец?..

Над ними годы проплывают,

Как многотонные суда,

Но ничего они не знают

И не узнают никогда.

Но без раздумий всё отдали,

Всё совершили, что могли.

И, не колеблясь, прахом стали

Родной единственной земли.

МОЕ ВРЕМЯ

Я жил во времена Советов.

Всё испытал и убежден:

Для тружеников, для поэтов

Достойней не было времен.

Я жил в Стране Социализма,

Я взвесил все её дела

И понял: никогда Отчизна

Сильней и краше не была.

Я жил во времена Союза

В семье несметных языков,

Где дружбы дух и братства узы

Страну хранили от врагов.

Я жил в эпоху Пятилеток

И был голодным иногда,

Но видел я - мой глаз был меток -

Нам светит горняя звезда.

Что ж, ошибались мы во многом,

Но первыми прорвали мрак.

И в Судный день,

представ пред Богом,

Мы развернем наш Красный Флаг.

СУДЬБА

Для какого дела я родился?

Для какого часа или дня?

Может, с ними я уж распростился?

Может, они ждут ещё меня?

Не была ли делом тем причастность

К грозным и победным дням войны,

Когда мы смертельную опасность

Отвели всем миром от страны?

Не был ли тем делом сад вишнёвый,

Что я сам взрастил и берегу?

Иль – всего сочувственное слово,

Сказанное бывшему врагу?

Не был ли тем часом час рассвета,

На Непрядве встреченного мной,

Когда понял вдруг, что нет ответа

На загадку красоты земной?

Не был ли тем днём тот день прекрасный,

Когда встретил милую мою?

Или – тот, загадочный и властный,

Что велел мне: - Пой! Я дар даю.

А быть может, это дело – песни,

Что я завтра радостно сложу?

Или где-то старичок безвестный,

Коего под локоть поддержу?

Может, это день и час, когда я

В будущем неведомом году,

Ни о чём уж больше не гадая,

За родную землю упаду?..

Ничего покамест неизвестно.

Не проста задачка, непроста!

Надо жить уверенно и честно.

Только смерть всё ставит на места.

ЭНЕРГИЯ ЗАБЛУЖДЕНИЯ

Весь мир погибнет,

если я остановлюсь.

А. Шопенгауэр

Порой меня пронзает ощущение,

Что без моей любви к ней и труда

Земли остановилось бы вращение

И солнце закатилось навсегда;

Что я один за жизнь её в ответе

И кое-что мне сделать удалось -

Лишь потому ещё и солнце светит

И не скрипит пока земная ось.

ОГЛЯНИСЬ!..

В свой звездный час победы и удачи,

Когда преграды все сокрушены,

А ты твердишь: «И не могло иначе!» -

Взгляни-ка на себя со стороны.

И в день, когда ты проиграл сраженье

И ниц лежишь, стеная и скорбя,

Вновь напряги своё воображенье -

Со стороны взгляни-ка на себя.

Когда в грехе ты уличишь собрата,

И кто-то крикнет яростно: “Распни!”,

А он молчит, моргая виновато, -

Ты на себя со стороны взгляни.

Ты можешь пить вино и веселиться

В кругу друзей, что так тебе верны,

Но если рядом будут слёзы литься -

Взгляни-ка на себя со стороны.

Случись, в любви возвышенной

и страстной

Ты станешь клясться, вовсе не любя,

А лишь затем,

что был денёк ненастный, -

Со стороны взгляни-ка на себя.

Взгляни со стороны на все деянья,

Ни одного поступка не забудь -

И под парчой иль шелком одеянья

Проступит их доподлинная суть.

ТЫ ЗНАЛ!..

Карьерными, хитрыми нас делало время - время интриг, авантюр,

подсиживания...

Андрей Дементьев

Всё оправдать на свете можно.

Не падай духом ни на миг!

Одно, друг милый, безнадёжно -

Рассчитывать на черновик.

И путь свой не рисуй превратно:

Нас время, дескать, так вело.

Ты знал, что жизнь – единократна,

И всё в ней сразу – набело.

* * *

Вы видели, как сквозь асфальт порой,

Его пронзая, лезет стебелёчек?

Где силы взял для подвига герой?

Ведь не ракетчик, не танкист, не лётчик.

Мне моего нешустрого ума

Загадку разгадать вполне хватило:

Его ведь кормит мать-земля сама,

А сверху тянет аж само светило.

Я думаю, и Путин в свой черёд

Любые стены прошибал легко бы,

Когда бы не Чубайса, а на народ

Он слушал бы внимательно весь год,

А сверху прокурор следил бы в оба.

АВВА ОТЧЕ!..

Люди есть - как солнца. Свет их льётся

И тепло от них - во все края.

Будь то Пушкин, будь то Карло Гоцци.

Как хотел таким же быть и я!

Люди есть - как луны. Свет их ярок,

Но не свой он, а у солнца взят.

Господи, пошли такой подарок!

И ему всю жизнь я буду рад.

Но - есть люди-камни среди прочих.

Здесь тепла и света не проси.

Если только можно, авва Отче,

Чашу эту мимо пронеси!

ДУША

Никак не могу привыкнуть к мысли,

что я старик... Удивляешься, почему

с тобой говорят с таким уважением, тогда как ты – мальчишка.

Ну просто - мальчишка!

Вот каким был, таким и остался!..

Лев Толстой. 24 июня 1910 г.

Душа – бессмертна.

Тленно только тело.

Я старше Льва Толстого. А она -

Как в тридцать, когда плакала и пела,

Смеялась, отрицала и кипела,

Дерзала, трепетала и болела -

Страстей небесных и земных полна.

А почему? А все ли так? А сколько? -

Не спрашивай духовного скопца,

А будь всегда -

«живым - и только,

Живым – и только до конца».