Газета Завтра 2 (1051 2014)

Научить власть уважать народ

Фёдор Гиренок

9 января 2014 2

Политика Общество

К вопросу о национальной идее

Не В.Соловьёв и не Ю. Самарин, а Н. Данилевский стал точкой интенсивности русского сознания. Ю. Самарин возопил от ужаса мистериальных игр Бога и обратился к русской нации. Но нация его не услышала. Ибо никакой русской нации не было. Его услышал Н. Данилевский и написал "Россию и Европу". В. Соловьев дезавуировал написанное. Соловьев - это философская заглушка для русского сознания. Шум, заглушающий голос Н. Данилевского. И вот теперь все русские философы делятся на тех, кто шумит и заглушает. И на тех, кто слышит голос Данилевского. А услышали его немногие: К. Леонтьев да В. Розанов. Не все Данилевскому нравилось даже у Хомякова.

Политика и мораль

Хомяков пишет письмо англичанину Палмерсу, чтобы разъяснить смысл православной культуры России. Данилевскому противны эти ухаживания за иностранцами. Ведь русские и так привыкли смотреть на самих себя чужими глазами. Смотрят и ищут в себе общечеловеческие ценности. Например, Хомяков полагал, что государство - это средоточие любви и морали. А Данилевскому смешна его наивность. Или вот любовь Хомякова к Европе. Разве Хомяков не знает, что Европа враждебна России по самому своему смыслу. Нелюбовь к России расположена у Европы на уровне инстинкта, бессознательного, ибо Россия - непреодолимое препятствие для нее. Европа разграбила Константинополь, обыграла Византию, но она не смогла превратить нас, русских, в материал своего развития, подобно Африке или Индии, не смогла изменить нас по своему образу и подобию. И поэтому Европа не может не видеть в России что-то враждебное для себя.

Хомяков морализирует государство. У него государство действует по законам морали и любви. Теоретически это, может быть, и так. То есть вполне возможно, что первое действие, рождающее государство, было моральным. Но теперь, когда оно уже есть, оно перестало быть моральным. На уровне воспроизводства государства в качестве государства нет места для любви и морали. Данилевский отказывается понимать государство в моральных терминах, ибо мораль - это самопожертвование, а политика - достижение общего блага посредством минимальных жертв. Поэтому-то мораль появляется в отношениях между людьми, а не между государствами.

Человек соотносит себя с вечностью, и поэтому он может пожертвовать собой. Государство - явление преходящее, временное. И поэтому действия государства должны основываться на законах временного существования. На политике, а не на морали. Одно государство не может приносить себя в жертву другому. Данилевский скажет: "Око за око, зуб за зуб, строгий бентамовский принцип утилитарности, то есть здоровое понятие пользы - вот закон внешней политики, закон отношения государства к государству".

Между тем руководители русского государства действуют часто не как политики, а как моральные люди, прибегая к государственному самопожертвованию. И забывают, что политику - политика, а народу - мораль. Для всякого разряда существ и явлений есть свой закон. Различные этносы, вошедшие в состав России, это не исторические народы. У них нет никакой политической жизни вне русского государства. Но этот факт пытается оспорить русская интеллигенция.

Интеллигенция

Данилевский не любит интеллигенцию. Во-первых, это результат чужеземной прививки, действо Петра, которое "произвело ублюдков самого гнилого свойства". Во-вторых, это полагание национального в качестве эмпирических пут для человека, помехи на пути его движения к общечеловеческому. Например, для Белинского человек вообще был выше конкретного человека. А чистая идея - значимее любой определенной идеи. Образованные люди России устремились к человеку вообще. К чистому сознанию. Правда, славянофилы стоят особняком. Но над ними - всеобщий смех и глумление.

Например, 1878 год. Россия победила в войне с Турцией. Казалось бы, надо радоваться. А радоваться было нечему. Европа злилась. В ней господствовали антирусские настроения. На стороне Турции Европа буржуазная, католическая, демократическая и социалистическая. Но это полбеды. Беда в том, что у самих русских возникли сомнения в необходимости существования России, ее историческом бытии. Носителем этих сомнений стала интеллигенция. Мощным телом русской империи овладела хилая голова русской интеллигенции. "С этими сомнениями в сердце, - писал Данилевский, - исторически жить невозможно". Интеллигенция предрешила судьбу России. И Данилевский это понял.

В составе России были многие народности. Для того, чтобы войти в мировую культуру, им нужно было стать русскими, обрусеть. А поскольку "русское" (плохое) было постепенно замещено интеллигенцией на "европейское" (хорошее), постольку разным этносам теперь уже не было нужды в России. Им не нужно было делать себя русскими по нравам и обычаям.

Достаточно принять на себя общеевропейский облик, чтобы прикоснуться к плодам мировой культуры. Но европейское враждебно русскому. Оно усиливает отчужденность окраин России, тех, кого можно назвать инородцами. Иными словами, интеллигенция заразила сепаратизмом этносы России. Даже некоторые русские перестали осознавать себя русскими, выдавая себя за европейцев. Сепаратизмом заразилась Украина - наша малая Россия. Даже сибиряки начинают терять русскую идентичность.

Конечно, все истины односторонни. "Если бы этого не было, - говорит Данилевский, - то понятия всех людей о том, что им хорошо известно, должны бы быть тождественны". А они не тождественны. На всем лежит печать национального, единичного. Если общечеловеческое децентрируется, то национальное нельзя децентрировать. Европа вырабатывает не только идею личности, но и средство нейтрализации этой идеи: диалог. Признание другого. Там, где у европейцев действует диалог, у русских работает дисциплинированный энтузиазм.

Воля

Дисциплинированный энтузиазм - это управляемый аффект, упорядоченная эмоция, являющая себя в том, что русские называют волей. У нас воля - это не наслаждение, как у римлян, не богатство, как у англичан, и не латышское сопряжение воли с властью. Это свобода одного, неограниченная свободой другого.

Русский народ может быть приведен в состояние дисциплинированного энтузиазма не только идеей, но и формой, неделимой полнотой бытия. Дисциплинированный энтузиазм, согласно Данилевскому, "есть сила, которой мир давно уже или даже вовсе еще не видел". К примеру, разделение властей убивает органическую волю, возможность действия не по внешнему принуждению. Воля не абстрактна, она всегда конкретна, всегда чья-то. Право, отделенное от правды, разрушает возможность проявления дисциплинированного энтузиазма. Народное тело не слышит приказа разделенной власти. Не подчиняется ему. И наоборот. Голова не внемлет импульсам тела, и оно сотрясается в конвульсиях. Запутывается в аффектах и страстях. И как в том, так и в другом случаях для людей нет дела, захватывающего душу полностью. Без остатка.

БирюлЁво. Метаморфозы русских

У русских происходит все не так, как в Европе. Там у них, сцепление культурных форм. И они живут этим сцеплением. У нас, как в Бирюлево, недисциплинированный энтузиазм русских оборачивается серией спонтанных микровзрывов, за которыми не следует изменение порядков. Русские так и не научились отстаивать свои национальные и личные интересы, ибо в них мы все еще не видим ни внутренней правды, ни внутренней правоты. Мы стыдимся сказать то, что мы думаем: русская земля принадлежит одним только русским, и нет в ней никакой нерусской земли. Власть, которая этого не понимает, не имеет шансов надолго укорениться в народе. Россия не может быть сильным государством, не может быть империей, если русский этнос будет в ней слабеть, а нерусский усиливаться. Нас погубит не Америка и не Китай, нас погубит миграция и демография. Например, с 1991 года по 2013 год доля русских сократилась в кавказских республиках в 5 раз, в Туве - в 2 раза. А русские - это, как говорил Достоевский, "ствол нашей цивилизации". Никто не хочет знать, как себя чувствует этот "ствол" сегодня в так называемых национальных республиках.

В России культурные содержания не работают за человека. У нас все случается изнутри, в душе, с захватом смыслов того, что тебя касается. И идет этот захват незримо для власти. Неслышно для прессы. Данилевский писал: "Когда же происходит время заменить старое новым на деле, эта замена совершается с изумительной быстротой, без видимой борьбы". Пришло время, и вот уже нет царя. И мы отказались от православия. Пришло время, и вот уже нет коммунизма. И мы отказались от идеологии. Мы теперь все буржуазные демократы.

Придет время, и нынешняя власть, как показало Бирюлево, исчезнет так же неожиданно, как она и появилась. Внешним образом эти метаморфозы не объяснить. Ибо они приобретают смысл сначала внутри нас тихо, незаметно. А потом уже обнаруживаются вовне, как антикультурный жест, как манифестация полноты органического.

Конституция в России - это фарс

Органическая полнота власти неделима. Эта ее неделимость выражена, по мысли Данилевского, в самодержавии. Делимость власти выражена в идеи множества соучредителей России, ее субъектов. Чем плоха эта идея? Тем, что она предает забвению одно простое правило: Россия существует для нерусских как пространство метафизического, политического и культурного мимезиса, подражания.

Конечно, власть самодержца можно ограничить. Можно ввести конституцию и парламент. Без сомнения, русский народ выполнял и будет выполнять всю предписанную ему внешнюю обрядность. Он будет выбирать депутатов, как выбирал своих старшин и голов, будет голосовать за партийные списки, но не будет придавать избранным иного смысла и значения, как только слуг царя, как исполнителей его воли. У нас парламент и конституция никакой иной опоры, кроме воли правителя, иметь не будут. Как же могут они ее ограничивать, если они на нее опираются. Данилевский скажет: "Русская конституция, русский парламент возможны только как мистификация, как комедия". Для того, чтобы они не были "комедией", нужно многое изменить в русском человеке. И не только политически, но и религиозно. Например, принять идею филиокве, то есть допустить, что Святой Дух исходит не только от Бога-отца, но и от Сына. И тогда, может быть, когда-нибудь и от парламента мы начнем ждать каких-нибудь судьбоносных решений. А так - одна мистификация власти, ибо мы знаем, что источник эманации власти - глава государства, а не парламент.

"При чтении некоторых наших газет, - пишет Данилевский, - мне представляется иногда этот вожделенный Петербургский парламент: видится мне великолепное здание амфитеатром расположенные скамьи, сидят на них представители русского народа во фраках и белых галстуках, разделенные, как подобает, на правую, левую стороны, центр скамьи министров, скамьи журналистов, председатель с колокольчиком наконец и сама ораторская кафедра а на ней оратор, защищающий права и вольности русских граждан

Но между всеми фразами оратора, всеми возгласами депутатов, рукоплесканиями публики мне слышится, как все заглушающий аккомпанемент, только два слова, беспрестанно повторяемые, несущиеся ото всех краев Русской земли: шут гороховый, шут гороховый, шут гороховый..."

Россия как политическая калека

Россия подавляет своей громадностью. Означает ли это, что ее территория наращивалась путем завоеваний? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, Данилевский различает народы исторические и неисторические. У исторических народов есть государство, и поэтому они являются политическими нациями. У неисторических народов нет государства, и поэтому они неполитические нации. О завоевании можно говорить только применительно к государствам. Если же сталкиваются исторический народ и неисторический, то в результате столкновения происходит расселение народа. И складываются не порядки множественного, а централизация разнообразного. Так вот Россия расселялась. Европа завоевывала. При расселении было невозможно ущемление личных и гражданских прав неисторических народов. При завоевании одним государством другого - возможно.

В археографии конфликта между Европой и Россией Данилевский отходит от идеи Хомякова о том, что народ - это его вера. Дело не в вере, а в государстве. Народ - это его государство. А если это так, то суть дела состоит в утверждении формулы: один народ - одно государство. Если же у одного народа разные государства, как сейчас у русских, то все они признаются Данилевским как политические калеки. "Исторический народ, - говорит Данилевский, - пока не соберет воедино всех своих частей, всех своих органов, должен считаться политическим калекою".

Осень Европы

Никому не дана привилегия бесконечного прогресса. И Европе она не дана. Каждое общество стареет по-своему. Есть время цветения, а есть время плодоношения и угасания. На взгляд Данилевского, Европа отцвела в 16-17 вв. Плодоносным был для нее 19 век. Ну а плод есть дар начала осени. Солнце Европы перешло меридиан и склоняется к Западу. Как долго продлиться осень Европы, никто не знает. И Данилевский этого не знал. Во всяком случае, он об этом не писал.

"Осень Европы" - это время ее отказа от христианства. Язычество бродит по Европе. Единую веру в ней заменила независимость мнений. Государство освободило себя от церкви, т. е. стало свободным от христианства. Брак стал гражданским, свободным от Христа. Без тайны. В нем обнаружилось голое половое влечение. Стороны влечения заключают контракт. Юридически нет причин для запрета разводов, многоженства, гомосексуальной семьи. В мире людей утвердилась коннозаводская практика. Христианство еще существует. Но уже как декоративный спектакль. Как христианство по инерции. Без святости церкви. А без нее христианство перестает быть христианством, ее цивилизация - цивилизацией. Почему? Потому что, если есть законы и есть тяжба между двумя сторонами, то должен быть и суд. То, что рассудит. Нельзя позволить тяжущимся прямо толковать закон. Но мистически этим судом всегда была церковь. Она стояла между Откровением и верующими. И теперь она утратила свой мистический смысл, а цивилизация - потеряла смысл высшего суда.

Осень для Европы - это весна для России, и русские должны использовать открывающуюся перед ними возможность исполнения смысла своего бытия: поскорее стать русскими и научить власть уважать свой народ. В этом и состоит наша национальная идея и смысл нашего общечеловеческого единения.

Если Россия не будет иметь такого же высокого смысла, какой имела когда-то Европа, то она не будет иметь никакого смысла. И тогда Россия, как скажет Данилевский, "есть только мыльный пузырь, форма без содержания, бесцельное существование, убитый морозом росток". Но если Россия - "мыльный пузырь", то для чего так много жертв со стороны русского народа? Если мы не культурно-исторический тип, то нам ничего не остается, как обратиться в этнографический материал для достижения посторонних для нас целей. "И чем скорее это будет, - говорит Данилевский, - тем лучше".

Резюме

России нужно правительство, которое может укрепить положение русского этноса в России, а также решить, что мы хотим формировать: русское имперское сознание или русское национальное сознание и понимать, что следует делать как в одном случае, так и в другом.