ЭТА НОВЬ
Над Родиной моей сгустилась мгла.
Вся жизнь в лукавстве. Вся в пальбе и смуте.
Неверная дорога привела
На горестное это перепутье.
Размыты очертания страны,
Не дышится уже от мыслей грустных.
И делятся Отечества сыны
На русских и нерусских — новых русских.
Я эту новь, убейте, не приму
И свет былого не предам забвенью.
Не потому, что так тянусь к нему,
А потому, что в эту новь не верю.
Насмотримся в кривые зеркала
И взмолимся! И ляжет путь к прозренью.
Проходит все. Пройдет и эта мгла,
Что овладела Родиной моею.
И станет ноша тяжкая легка,
И озарятся ясным светом дали.
Все это будет, будет. А пока
Во мгле живем и в страхе, и в печали.
Вперед дороги нет и нет назад,
И в нищете тупик, и в новом барстве.
Во всем разлад. Немыслимый разлад
В душе и в голове, и в государстве.
В ТОМ ОКТЯБРЕ
Сергею Лыкошину
Прошли года. А я опять об этом
Задумаюсь... И вижу, как сейчас:
За ними — Кремль. За нами — Дом Советов
И телецентр ощерился на нас.
И был огонь, внезапно нас накрывший.
Вы помните, как вздрогнула земля?
И снайперы то с той, то с этой крыши
Стреляли в нас от имени Кремля.
В глазах их — кровь. В крови по локти руки.
Они теснят нас огненным кольцом.
Вон батюшка со Спасом на хоругви
Уже упал, подкошенный свинцом.
Какая злоба в огненном накате,
Они спешат, сминают нас, крушат.
Уже в нелепых позах на асфальте
Убитые товарищи лежат.
Мы стонем не от боли — от бессилья.
Ведь верилось, что глядючи на нас,
Народом всем поднимется Россия.
Ошиблись мы. Она не поднялась...
Потом казалось — пули отсвистели
И мы устало дух перевели.
Не обольщайтесь — мы не уцелели
В том октябре. Мы все там полегли.
* * *
Я трогаю черную ленту,
Вплетенную в скромный венок.
Была баба Катя — и нету,
И только земли бугорок.
Умолкли скорбящие звуки,
Свершился печальный обряд.
Вполголоса дети и внуки
Уже меж собой говорят.
У холмиков вьется тропинка
И так по ней трудно идти...
Как будто у жизни заминка
На вечно бегущем пути.
УНЫНИЕ
По зиме ли, по весне
Сердце стало биться,
Как в тумане-полусне,
И не слушается мне,
И не говорится.
Свет в глазах, как полусвет,
Дышится уныло.
В мире радостей и бед
Никаких порывов нет,
А ведь сколько было!
Что за тягостный недуг,
Что он предвещает?
Нет ни радостей, ни мук,
И друзей застольный круг,
Нет, не воскрешает.
Полуболь и полугрусть
С песней полуспетой.
Не горю и не стремлюсь,
И не к ясности тянусь,
А за сигаретой.
Нет ни пыла, ни огня,
Ни огня, ни пыла.
Что за мрак средь бела дня?
Неужели жизнь меня —
Раз — и разлюбила?
В ПЕРЕДЕЛКИНЕ
В речке Сетуньке ни карасика,
А посмотришь — душевный вид.
Поле, рощица, дачка классика
В три окошка сюда глядит.
Переделкино. Самый краешек.
А эпохи ветра туги.
Брошу в тихую заводь камешек, —
И пошли, и пошли круги.
Поминаете? Представляете,
Как пошли они к берегам,
А потом, а потом по памяти
Да по нынешним смутным дням.
По кладбищам пошли, по пасекам,
По московской ночной пальбе.
И, конечно, по даче классика
И по строчкам, и по судьбе.
Как читали его! Как ахали!
Как ломились на вечера!
Пели песни его и плакали...
Это было почти вчера.
А теперь все вокруг спокойненько.
Что напишет — лежит вчерне.
Ни издателей, ни поклонников,
Все осталось в былой стране.
Он из этой беды не вырвется,
Он минувшему смотрит вслед.
И в окне вечерами видится
Тусклый, сгорбленный силуэт.
* * *
Жизнь бушует, кипит, колобродит,
Только сутью по кругу идет.
И извечно мужчина уходит,
А любимая женщина ждет.
И чем мужества больше в мужчине,
Тем и ближе прощания срок,
Тем и легче возникнуть причине,
Что уводит его за порог.
Мир огромен, неясен, непрочен,
И судьбою уже решено:
Только женщине, любящей очень,
С этой болью смириться дано.
Шар земной словно вздрогнул и замер,
И дорога уже началась,
И большими, как небо, глазами
Наши милые смотрят на нас.
И глядишь в эти ясные очи,
И как будто теряешься в них.
Только очень любимые, очень,
Объяснений не ждут никаких.
[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]