Газета Завтра 522 (47 2003)

МУДРЫЙ ВОРОН

Исраэль Шамир

25 ноября 2003 0

48(523)

Date: 25-11-2003

Author: Исраэль Шамир

МУДРЫЙ ВОРОН (На смерть Эдуарда Саида)

Проклятия врага — высшая хвала павшему бойцу. Когда на прошлой неделе в Нью-Йорке от лейкемии скончался профессор Эдуард Саид, автор многих книг, идеолог, эрудит и человек Возрождения по универсальности, объему и размаху своих знаний, его товарищи и коллеги прославили его память в прекрасных некрологах, звучавших, как медь колоколов в осеннем воздухе его родного Иерусалима. Они напомнили о мужестве, с которым он отстаивал безнадежное палестинское дело, о его тонкой духовности и интеллигентности, о замечательных личных качествах, сделавших его любимцем престижного Колумбийского университета. "Самый блестящий интеллектуал за последние пятьдесят лет", — написала "Виллидж Войс". Но еще лучше охарактеризовал его противник, бывший руководитель израильской государственной службы пропаганды, а ныне житель Нью-Йорка и обозреватель массовой американской (принадлежащей ярому сионисту Мортимеру Цукерману) газеты "Нью-Йорк дэйли ньюз" Зеев Хейфец.

"Книга Саида "Ориентализм" послужила делу джихада, как батальон Осам не сумел бы."

Эдуард Саид был христианином, сыном известной православной палестинской семьи, конфискованный израильтянами особняк которой все еще украшает один из старых районов Иерусалима. Поэтому ярлык "джихад" не следует понимать буквально. Американские сионисты лепят его всем, кто им не по духу, как их российские единомышленники "красно-коричневый" ярлык.

Но если понимать под "джихадом" Хейфеца не "стремление мусульман покорить мир", но противодействие иудео-американскому стремлению к мировому господству, Эдуард Саид действительно станет в ряд видных "джихадистов" рядом с Антонио Грамши, Че Геварой, Бодрияром, Александром Прохановым, Владимиром Сорокиным и Виктором Пелевиным. Да и слова "джихад" не приходится стесняться. Блестящий знаток Востока, английский журналист Патрик Стил писал: "Как бы ни относиться к эль-Каеде и ее террористическим методам, нельзя не признать, что она — острие широкого клина антиимпериалистической борьбы".

Саид написал десятки книг и статей в разных областях — от политологии до теории музыки. Но в первую очередь он запомнится своей эпохальной книгой "Ориентализм", в которой Саид показал, что востоковедение не столько изучает Восток, сколько вырабатывает нарратив покорения Востока, вписывая его в матрицу западного контроля. Его выводы верны в равной степени и относительно советологии или Russian Studies. Слависты и ориенталисты не случайно финансировались американскими спецслужбами — они способствовали созданию однополюсного мира.

"Объяснить — значит, завоевать", — такова идея "Ориентализма", — объяснить так, чтобы это объяснение считалось единственно верным, авторитетным, "научным". Объективность — лишь видимость властного нарратива; право на интерпретацию принадлежит тому, у кого в руках власть, а власть принадлежит тому, кто интерпретирует.

Казалось бы, многие из этих мыслей читатель может найти у Мишеля Фуко, который доказал, что, казалось бы, объективные и нейтральные структуры общества являются "дискурсом власти". Но Фуко, как и Деррида, вписался в западный "дискурс власти", критиковал "сталинизм", это предыдущее воплощение ненавистного "джихада"; его критика подрывала и без того шаткую уверенность российских интеллектуалов в верности своего пути. Недаром безумный герой новой повести Виктора Пелевина "Македонская критика французской мысли" украсил стену своего дома обширным триптихом под названием "Мишель Фуко получает от ЦРУ миллион долларов за клевету на СССР". В отличие от Фуко Саид стоял на стороне покоряемых, а не покорителей.

В советские времена часто говорили об "идеологической борьбе", но немногие понимали, что речь идет о борьбе не менее ожесточенной, не менее судьбоносной, нежели танковые бои Курской дуги. По большому счету, в первом приближении это борьба концепций "человек человеку волк" и "человек человеку — друг, товарищ и брат", веры в добро человеческой натуры против культа избранничества. Не менее важны отношения человека и земли, человека и Бога.

На теологическом уровне эти две радикальные концепции соответствуют историческому спору между иудаизмом и христианством, но в современную эпоху возникли и их атеистические варианты. "Иудаизм без Бога" стал либеральной концепцией "человека-волка", развитой Гоббсом и подхваченной фон Хайеком, Поппером, Соросом, Жакобом, Глюксманом и другими неолибералами. "Православие без Христа" стало советским коммунизмом.

Это хорошо подметил М. Вайскопф, сотрудник Еврейского университета в Москве, окопавшегося в России щупальца американо-сионистского идеологического аппарата. В его книге "Писатель Сталин" Вайскопф убедительно "уличает" Сталина в … православии, что, конечно, преступление для иудея. Он пишет о "переодетой в большевистскую кожанку христианской риторике" Сталина, о его знании Библии, и — хуже всего — о его созвучии с иудеоборческой теологией св. апостола Павла, которого Вайскопф по простоте душевной считает антисемитом вместе с Марксом, Розой Люксембург, Лениным и автором сих строк. Если для русских националистов большевики были безбожниками, для иудеев они были — православными, и в этом и только этом я склонен согласиться с иудеями.

Но безбожественность гораздо легче и органичнее сочетается с идеями иудаизма, с его ощущением отсутствующего бога, нежели с христианским чувством Бога Живого. Адептам коммунизма не удалось показать, что и без Христа человек должен любить своего ближнего, то есть любого другого человека. Согласившись, в силу исторических причин, на применение бритвы Оккама к Богу, сторонники братства людей поставили себя в проигрышное положение (чего по сей день не понял Сергей Кара-Мурза).

Отношения Человека и Земли были архетипизированы образом Богородицы, как заметил еще Достоевский. Религиозные безбогородичные системы иудаизма и кальвинизма заменили любовь к земле на господство над землей. Сила Запада была основана во многом на хищническом отношении к земле, природе и человеку. Так каннибал становится самым сильным среди доходяг осажденного города. Русским коммунистам пришлось пожертвовать любовью к земле, чтобы не отстать технологически от опасного хищника за океаном. Пожертвовав Христом и Богородицей, наследники православия смогли справиться с материальным вызовом, но проиграли идеологическую войну.

Советский Союз, оплот гуманистического мировоззрения, пал, проиграв в этой войне, — его идеологические защитники приняли либеральную интерпретацию мира и перешли на сторону противника. Советологам — западным и их российским пособникам — удалось "деконструировать" советский нарратив и убедить советских людей, что их нарратив истории — вернее. После этого сверхдержава рухнула без единого выстрела. Так была подтверждена теория Фуко и Саида о критической роли нарратива в истории.

Идейная зависимость либерализма от иудаизма проявилась в странной симпатии либералов к антилиберальному сионизму. Герой Пелевина мог бы добавить еще одно панно к своей фреске "Фуко и Деррида получают от сионистских вождей миллион долларов за поддержку Израиля", потому что эти суровые критики нарушений прав человека в "сталинской" России были бесконечно мягки по отношению к расистскому еврейскому государству.

Саид, сын палестинских изгнанников, видел этот странный, но не случайный парадокс. Он обошелся с Фуко, как Маркс с Гегелем — поставил его с головы на ноги. Если бы в Советском Союзе перевели, прочли и поняли Саида, история могла бы пойти по другому пути. Он доказал необъективность, ангажированность, казалось бы, объективных общественных наук — от истории до экономики. Но Саид и с вульгарным марксизмом обошелся подобным образом. В то время как вульгарные марксисты обращали основное внимание на собственность на средства производства и считали капиталиста — заводчика — главным врагом народа, Саид заметил интеллектуальные штабы противника.

Если по вульгарной, псевдомарксистской схеме "базис" определяет "надстройку"; по идее Саида скромные создатели нарратива определяют ход истории. Новое — это хорошо забытое старое. Эта идея Саида была в свое время провозглашена человеком, по сей день вызывающим скрежет зубовный у иудействующих теоретиков — Иосифом Сталиным. В 1938 году Сталин писал о людях, "игнорирующих значение обратного воздействия идеологии на материальное бытие и опошляющих учение марксизма-ленинизма о роли общественных идей".

“Это антимарксизм!” — восклицает еврейский шовинист и пропагандист сионизма М. Вайскопф по поводу этих слов Сталина. Если враг марксизма начинает защищать учение Маркса, значит, трактовка Сталина верна и опасна для его хозяев.

Саид пришел к сталинским выводам своим путем. Он заметил, что богатые люди редко бывают первосортными мыслителями — их мысли слишком заняты обсессивной погоней за деньгами. Наиболее умные богатые люди осознают, что предавшись биржевой игре и управлению производством, они отказались от игры в бисер; не такие умные даже не подозревают об этом. Пол Гетти, Билл Гейтс и прочие супермиллиардеры крайне мало влияют на нашу жизнь. Как "Назгул" — зачарованные крылатые всадники "Саги о кольце" Толкина, они полностью покорены мамоной и не способны мыслить самостоятельно. Злобные мудрецы, направляющие политиков и идеологов из своей башни слоновой кости в университете, — куда опаснее для нашего будущего, чем тупые богачи. Недаром один из самых влиятельных мифов века — миф о "сионских мудрецах", а не о миллионерах-заводчиках.

Последняя (2000 г.) книга американского новеллиста и лауреата Нобелевской премии Сола Беллоу "Равельштейн" позволяет заглянуть в их мир глазами не слишком проницательного поклонника. Герой романа — харизматический профессор философии, ведущий своих многочисленных студентов и бывших студентов по стезе жизни и создающий мир широко живущей "посвященной" элиты и темных и тупых масс. Его прообразом послужил Аллан Блюм (Allan Bloom), автор известной книги The Closing of the American Mind (1987), а еще дальше, в глубине сцены, мы угадываем образ Лео Штрауса, еврейского националиста, поклонника Макиавелли и Маймонида, воинствующего безбожника и антикоммуниста, породившего идеологов и исполнителей нового проекта всемирного рабства ("новый мировой порядок"). У него и у его учеников, наподобие Аллана Блюма, учились все: и Джон Ашкрофт, генеральный прокурор и создатель "Закона о патриотизме", и Абрам Шульски, и Пол Вулфовиц, "серый кардинал" Пентагона, и Ахмад Чалаби, банкир-ворюга, ставший квислингом в оккупированном Ираке. Два десятка учеников Штрауса заняли ведущие посты в администрации Буша и направили ее по курсу на мировое господство.

Саид видел место теоретиков: "Ориентализм был не просто рационалистическим объяснением колониального правления — он подготовил и оправдал колониальные захваты", — писал Саид.

Саид определял востоковедение как "западный стиль господства, реструктурирования и власти над Востоком". И хотя это определение не положило конец власти Запада, выразившейся в наши дни в завоевании Багдада, оно бросило луч света на тех, кто создавал идеологическое обеспечение этой власти. Появление "Ориентализма" привело в ужас Бернарда Льюиса, востоковеда-сиониста, автора книг "Чем плох ислам" и "Почему восточного человека надо учить розгами" или что-то в этом духе, а его ученики отступились от Востока на целое десятилетие. Сам термин "ориентализм" стал жупелом позора. До Саида профессоры были ограждены от встречной критики, и таким образом их незаурядное влияние на мир оставалось незаметным.

Между академией и СМИ существует сложная взаимосвязь. Тот, кто учит в университете, готовит то, что скажут СМИ; тот, кто контролирует СМИ, определяет влияние той или иной академической школы. Так, "Нью-Йорк таймс" Сульцбергера не опубликовал ни одной строчки Эдуарда Саида и Ноама Хомского, но растиражировал идеи Лео Штрауса и Милтона Фридмана.

Говоря библейскими терминами, Сульцбергер избрал Штрауса, Лео Штраус породил Вулфовица, Вулфовиц породил войну в Ираке (экстремистский сионистский "Джерузалем Пост" назвал его "человеком года" за это достижение). Милтон Фридман породил политику МВФ и мировую нищету. Исполняя его советы (или заветы?), Гайдар и Чубайс приватизировали общественное состояние советских людей. Бернард Льюис породил Самюэля Хантингтона и войну с исламским миром, дошедшую до России чеченской войной. Недаром "исследовательские институты", ведущие идеологическую войну, именуются в Америке "think-tanks", где боевая составляющая ("танк") не менее важна, чем мыслительная. (Энтони Джадж назвал свою остроумную статью "Tank-thoughts of think-tanks", "Танки мысли и их мысли о танках".)

"Танки мысли" так же необходимы в войне, как и танки Т-84. В то время как в постсоветской России квалифицированные философы зачастую торгуют в ларьках, в Америке возникла огромная система think-tanks, где философы создают планы завтрашнего дня. Ведущий think-tank Америки, их ЦПШ — JINSA, The Jewish Institute of National Security Affairs, Еврейский Институт по вопросам национальной безопасности. Далеко не все его сотрудники (высокопоставленные государственные служащие, министры, руководители разведок, главы экономических концернов) — евреи; но финансирование и поддержка обеспечивается еврейскими фондами. JINSA и MEMRI, Hudson Foundation и прочие think-tanks связаны с Израилем неразрывной пуповиной. Ричард Перл, Дуглас Фейт, Дэйвид Вурмсер, окормляющие Пентагон, в 1996 году служили в штабе Биби Нетаньяху и призывали его сокрушить Ирак. Сейчас они строят планы расчленения России и Китая.

Эдуард Саид видел жесткую связь сионизма и империализма; он мечтал задействовать арабские нефтяные капиталы в борьбе за умы и души американцев. Воин "духовного джихада" Саид рисовал себе наши "танки мысли", разящие "танки мысли" JINSA в Армагеддоне идей. Но арабские принцы и русские миллионеры предпочитали тратить деньги на что-нибудь попроще. Они не поняли, что материальные вещи уязвимее духовных ценностей, и что завтра они потеряют свои богатства потому, что сегодня поскупились и не инвестировали в духовную оборону.

Эдуард Саид был арабом, и его труды часто относятся к арабским проблемам. Но эти проблемы и предлагаемые им решения универсальны. Они подходят для всех, кого новые хозяева мира считают ненужными и лишними. Злые мудрецы, с которыми боролся Саид, в равной степени враждебны рабочему из Детройта и палестинскому феллаху, русскому ученому и французскому писателю.

Сегодня "танки мысли" JINSA нацелены на арабов, газеты пишут об исламе с лихостью Вольтера, профессоры объясняют "арабский незрелый ум", а члены JINSA командуют в оккупированном Ираке и Афганистане. Но завтра, как и вчера, JINSA может направить огонь на Россию, стоит российскому руководству перейти незримую красную черту в отношениях с еврейскими олигархами или с главным ставленником Моссада по СНГ Марком Ричем.

Арест Ходорковского послужил триггером. Уж не думает ли Путин, что с евреем можно обрашаться, как с гоем, воскликнул Ричард Перл, выкормыш Аллана Блюма и подлинный глава Пентагона, и потребовал исключить Россию из состава "большой восьмерки", а Брюс Джексон, сотрудник ведущего еврейского банка "Леман брозерс" и соавтор сионистского PNAC, назвал Путина "новым Саддамом" и обвинил в "антисемитизме", этой 58-й статье американо-сионистского мирового порядка.

Видимо, верный Голливуд скоро вернется к хорошо отработанным антирусским темам времен "холодной войны", а по следам Голливуда придет и морская пехота. Мы не знаем, кто воплотит в жизнь мечту Саида, вытащит философов из ларьков и из редакций заштатных газет и создаст интеллектуальный центр нового сопротивления: компьютерный гений из Калифорнии или русский олигарх, саудовский принц или мудрый китаец, индийский раджа или малайский премьер. Но "центр Саида" непременно возникнет.

Эдуард Саид не мог в одиночку справиться с мощной иудео-американской информационной махиной, но он объяснил ее устройство. Как мудрый ворон из толкиновского "Хоббита", он указал на уязвимые места дракона. Он объяснил жизненную важность битвы за нарратив, сражения за дискурс, на духовный аспект наземной войны. Саид понял, что объяснение мира, произведенное англо-американскими учеными и обозревателями, предшествует завоеванию, что за мантией застенчивых профессоров скрываются пушки авианосцев.

Невозможно переоценить связь Саида и его родной Палестины. Хотя он вырос на чужбине, в изгнании, но он зачастую возвращался сюда. Эдуард Саид, как и автор сих строк, верил в путь равенства и демократии в нашей стране, стоял за ликвидацию апартеида. Он мечтал о мирной совместной жизни всех общин Палестины и Израиля, дружил с израильскими сторонниками мира. Совсем недавно Саид, незаурядный музыкант, играл дуэтом с израильским музыкантом и другом Палестины Даниэлем Баренбоймом в Рамалле, окруженной кольцом танков.

Саид одним из первых резко критиковал Норвежские соглашения и прочие неудачные попытки нового передела Святой Земли, когда многим еще казалось, что они смогут решить проблемы страны. Он не верил в идею создания независимого палестинского государства и считал, что палестинцы должны жить с евреями, как равные среди равных, на всей территории страны. Он не любил Ясера Арафата и считал его неспособным противостоять уловкам сионистов. Он с ужасом рассказывал, что палестинская делегация приезжает на переговоры без карт, без юристов, без экспертов, — и в результате попадает во все ловушки, расставленные израильской стороной. Палестинские власти не были довольны его резким тоном, абсолютной самостоятельностью, и его книги были одно время запрещены в Газе.

Израильтяне не знали, как к нему относиться. Накачанные до краев махровым расизмом, многие евреи верят в свою бесконечную гениальность, которой только мешают "гои" — будь то русский Афоня-пьянчуга или тупой чурка Ахмед. Этот приятный мираж разлетался на куски при появлении Эдуарда Саида, поскольку израильским евреям не удалось вырастить своими силами подобного мыслителя. Замечу, что миф о врожденной еврейской гениальности рухнул по всей линии: лучший поэт нашей страны — палестинец Махмуд Дарвиш, лучший прозаик — палестинец Эмиль Хабиби, лучший мыслитель — Эдуард Саид, и лишь в военной области еврейское преимущество бесспорно.

Рядом с Саидом многие евреи ощущали когнитивный диссонанс — лопалось самомнение и уверенность в своем превосходстве над туземцем. Он же был всегда учтив и обходителен, как старый аристократ. Он рассказывал, как над ним пытались издеваться еврейские шовинисты в Америке; приклеивали ему ярлык "террориста" просто по факту рождения в Иерусалиме. Но он не озлобился. Саид много писал об уникальном месте сионистских идей в западном дискурсе, но не касался более глубоких иудаистских корней сионизма, видимо, опасаясь быть неверно понятым. Однако когда на меня набрасывались за попытку высветлить иудейский дух американского империализма, Саид написал мне несколько теплых писем и ссылался на мои статьи вплоть до конца своих дней.

Саид был неутомим, несмотря на годы тяжелой болезни, лейкемию, химиотерапию. Он критиковал двойную мораль американской прессы, его статьи разрушали горы лжи, навороченные сионистскими идеологами, как водометы Садата сносили насыпи на берегу Суэцкого канала в памятном 1973 году. Он писал элегантно и изящно о самых прозаических и неприятных вещах. Так, за несколько дней до смерти Саид писал: "Безопасность Израиля подобна легендарному зверю. Как единорога, ее беспрерывно ищут и не находят, и она навеки остается несбыточной целью поисков".

Упомянутый выше американо-израильский идеолог Зеев Хейфец писал о Саиде:

"Саид не подрывал американских морпехов в Ливане в 1983 году, не разжег огонь палестинской интифады и не послал свой "Боинг" на таран башен Нью-Йорка. Но он помог этому осуществиться, заглушив интеллектуальный радар Америки".

Пользуясь тем же риторическим приемом, можно сказать: Хейфец не сидел за рычагами 65-тонного бронированного бульдозера, задавившего беременную Нуху Суэдан и Рейчел Корри, девушку из Сиэттла, в оккупированной Газе; он не "опускал" ливанских военнопленных в подвалах израильской контрразведки; не бросал бомбы на Багдад и Кабул. Он обеспечивал этим преступлениям интеллектуальную поддержку, которая иногда важнее артиллерийской. 19 августа 2003-го он писал, позабыв о "политической корректности": "Народ Ирака сделал свой выбор — он выбрал варварство. Это и есть самоопределение арабов". А годом раньше, 12 ноября 2002 года, он призывал не останавливаться на покорении Ирака, но завоевать и Иран, и Сирию, и прочие страны Ближнего Востока и подчинить их израильско-американской военной машине, "чтобы исцелить иррациональную ментальность арабов и персов".

Сейчас, когда планы Хейфеца начинают сбываться, после бомбежки Сирии, когда ужас и смятение охватили Ближний Восток, мы начинаем осознавать, как нам не хватает Эдуарда Саида.