Газета Завтра 587 (8 2005)

Дорога домой

Дорога домой

Владислав Шурыгин

Владислав Шурыгин

Дорога домой

Николай никогда не пил коньяк, И потому, когда Михаил протянул ему почти полный пластиковый стаканчик с пахучей жидкостью цвета чая, он одним глотком опрокинул её в себя.

- Во, даёт! - усмехнулся Борис.

- Наша, армейская закалка! - довольно хмыкнул Михаил.

"Не пей! Не пей!..." - Где-то внизу простучали на стыках рельс -колеса. Но было поздно Коньяк обжег глотку и горячим комком провалился в желудок.

- …У меня прапорщик был, начпрод. - продолжил Михаил. - Любитель выпить. Так вот мы с ним коньяк всегда стаканами пропускали. Так что парень наш. Видно, что не зря два года Родине отдал. Закалку получил - что надо!

Николай хотел было возразить, сказать, что у них ТАМ вообще был сухой закон, но Борис в это время легонько хлопнул себя по лбу:

- Кстати! Анекдот, мужики! Аллочка, - он повернулся к четвертому пассажиру купе, - думаю, не будешь против?

- Давай! - Согласилась она, - Только без похабщины.

- Как можно? - осклабился Борис. - Так вот, встречаются на том свете две души...

…Николай считал, что ему повезло с попутчиками. Более всего он не хотел оказаться по соседству с какими-нибудь стариками и слушать потом всю дорогу словоизлияния прописных, истин. Но когда в купе ввалилась звенящая металлом креплений, шуршащая болоньей костюмов компания, настроение срезу поднялось. Все получалось как нельзя лучше. Худощавый, и судя по всему, старший в этой компании Борис, похожий немного на ворона, смоляной чернотой волос и крупным "римским" носом недоверчиво, как-то по-птичьи быстро взглянул на Николая и молча сел в угол к окну. Зато второй - добродушный, с коротким сивым "ёжиком" на голове толстяк, на котором синий лыжный комбинезон сидел в такую тугую обтяжку, что, казалось, вот-вот лопнет, увидев Николая, сразу протянул ему руку.

- Михаил. - Представился он. - Гвардии ефрейтор запаса. Здорово, служивый! Никак на дембель едешь?..

Девушка, сняв лыжную шапочку, рассыпала по плечам густую копну почти каштановых волос и стала очень похожа на актрису Терехову из "Трёх мушкетёров".

- А меня зовут Алла. - Приветливо улыбнулась она.

…Через час Николаю уже казалось, что он их знает давным - давно.

- ...И когда я любовника жены нигде не нашёл меня хватил инфаркт и я умер. - Дурак, - Говорит вторая душа - Посмотрел бы в холодильник - вдвоем жили бы! - Закончил жутким шепотов Борис. Все засмеялись.

На голову Николаю словно упала пуховая подушка. Стало тепло, зазвенело в ушах, и предметы вокруг стали плыть, терять контуры. Он коснулся рукой лица и с удивлением обнаружил, что кожа словно омертвела, потеряла чувствительность. Это ощущение было необычным, но приятным.

- А за что, медаль-то получил, Коля? - Наклонившись к груди, спросил Михаил, приподняв пухлыми пальцами серебристый кружок медали.

Развязность толстяка не понравилась Николаю, но он сдержался, решив про себя, что отношения "на гражданке" к наградам, наверное, не такое как в армии. И, подождав, пока Михаил рассмотрит медаль, пробормотал:

- Да так… В общем, было одно дело. Вот моего друга орденом Мужества наградили. Вот там ребятам действительно досталось… Обгорел он тогда. Крепко обгорел. В госпитале до сих пор лежит. Сейчас вот сначала к нему заеду, а потом уже домой. Обжегся он крепко...

- Ну, и сколько ему за орден полагается? - спросил Борис.

- Чего? - не понял Николай.

- "Маней". В штатах, там за ордена платят. И у англичан, говорят, целая пенсия. А у нас сколько?

- Нисколько, - растерянно ответил Николай.

- Да… Вот так за здорово живешь парень и погорел... - Задумчиво протянул

Борис. В купе повисла тишина.

- Что вы, ребята, все о грустном? Война, госпиталя… - вздохнула Алла. - Не интересно.

Мы, в конце концов, отдыхать едем. Давайте о чем-нибудь другом. Вот тебя, Коля, наверное, дома девушка ждет, правда? - улыбнулась она.

- Нет... - смутился Николай, И, не выдержав взгляд, сё зеленых глаз, опустил голову, вздохнул.

- Не ждет меня никто. Не дождалась…

Тут он рассердился на самого себя. На то, что воспоминание о Юльке вдруг смутило его, обожгло уже кажется упокоившейся болью. И подняв глаза, улыбнулся Алле.

- Ничего, если к другому уходит невеста, ещё неизвестно кому

повезло. Так, кажется, в песне поется?..

И вновь споткнулся о зелень её глаз

- Бабы, они такие! - поддакнул Михаил, - Одна меня тоже из армии не дождалась. Но зато уже после службы целый взвод баб ждал моего решения. Только дудки! Я уже опытный был. Всем им объяснил, что тигры в неволе не размножаются…

- Ну, это ты брось! - оборвал его Борис. - "Бабы". Много ты в женщинах понимаешь, если у тебя бабы... В этой серой жизни если и осталось единственное светлое пятно - так это любовь женщины. - Он сделал ударение на последнем слове, И неожиданно повернулся к Николаю:

- Правда, Коля?

- Да это... - растерялся Николай - Наверное...

- Э, братец! Ты совсем в Чечне от нормальной жизни отвык. - Усмехнулся Борис - Алла, поухаживай за нашим героем. Удели ему малую толику своего женского обаяния. А то так до дому не отойдет. Уж за два года службы улыбку симпатичной женщины он, наверное, заслужил?

- Я думаю, что он заслужил не только улыбку… - С легким вызовом ответила она - В отличие от некоторых штатских.

- Пас! Пас! - Усмехнулся Борис. - Чего не было в коей биографии - того не было. Не состоял. Не участвовал. Каюсь - банально отмазался от армии медицинской справкой и тремя тысячами "уе" знакомому доктору, который эту справку мне выписал. Ну не для меня эта "школа жизни".

Николай чувствовал, что стремительно пьянеет. Веки отяжелели. Теплые медленные мысли в голове сгустились как дрожжевая квашня и наползали одна на другую. Николай вдруг захотел сказать ребятам, как ему с ними хорошо и как здорово, что они познакомились. Но смог только улыбнуться.

Всё закончилось! Где-то там далеко остались горы, жара, усталость, вечный пот. Он дома, в России и вокруг свои ребята.

"…улыбку симпатичной женщины" - неожиданно вспомнил он слова Бориса. "Почему симпатичной!?"

- Алла, вы красивая! - Как издалека он услышал свой голос. Алла внимательно и, как ему показалось, с каким-то интересом посмотрела него…

- Вот за это и надо поднять бокалы! - Пробасил над ухом Борис. Ну, что, Мишель, съел? Два один в пользу женской красоты.

Опять утробно забулькала фляга.

"Не пей - Не пей!" - Вновь звонко простучали внизу колёса. Но Николай опять их не послушался.

- Послушай, Коля... - После недолгой паузы вдруг спросила Алла - А ты убивал... их?

Зеленые омуты смотрели прямо в душу…

..."Чича" он увидел неожиданно. Правильнее оказать, скачала, он заметил синие кроссовки "Адидас", выглядывавшие из-за куста метрах в десяти ниже по склону. Через мгновение он увидел и их обладателя - боевика в камуфляже американской расцветки, лежащего к нему спиной за каменным зубом. Николай мгновенно вскинул к плечу автомат и замер, готовый в любой момент выстрелить, но обладатель кроссовок явно его не заметил. Он в бинокль рассматривал дорогу, широкой чёрной лентой змеившуюся метрах в ста внизу.

У правой руки чечена лежал автомат, а прямо перед самым лицом, на куске брезента стоял какой-то обмотанный синей изолентой брусок.

"Подрывная машинка!" - обожгла догадка, и Николай тут же сообразил кто перед ним. "Подрывник"!

…Только вчера, в паре километров отсюда, на фугасе подорвался бронетранспортёр Внутренних Войск, погибло два солдата, а неделю назад на этой же дороге был взорван микроавтобус местной школы. В нём погибло трое школьников, и ещё пятеро получили ранения. Тогда чеченцы устроили целый митинг перед местной комендатурой. Провокаторы кричали из толпы, что это русский спецназ специально ставит мины, на которых гибнут чеченские дети. Едва не дошло до перестрелки.

Тогда же агентура донесла, что в этом районе работает подрывник из отряда Гелаева, который месяц назад прорвался в этот район из Грузии. Отряд его две недели гоняли по горам. Больше половины боевиков было уничтожено и попало в плен. Саму банду ханкалинские начальники объявили по телевизору "полностью разгромленной", но это было далеко не так. Оставшиеся гелаевцы растворились в этих лесах, спрятались, затаились и теперь стали головной болью для местных гарнизонов. В поисках остатков банды и тралила горы группа "спецназа" Николая…

Это был тот самый подрывник.

Николай с каким-то мстительным интересом рассматривал, лежащего на мушке врага. Вот "чич" полуобернулся, разглядывая что-то в стороне. Крепкая шея, выразительный мужественный профиль - чечены красивые мужики.

Подобраться к боевику не было никакой возможности. Между ним и Николаем лежала небольшая каменная осыпь, и любой шаг по ней сразу бы вызвал целый поток щёбёнки. Кроме того, подрывник мог быть не один, и где-то рядом могли быть другие боевики, прикрывавшие его или сидевшие в засаде. Доложить командиру, который двигался вместе с группой в густом кустарнике метрах в тридцати за спиной, он тоже не мог. За это время на дороге могла появиться наша колонна.

И Николай просто держал боевика на прицеле, ожидая пока к нему подойдёт основная группа.

Так прошло несколько секунд. Неожиданно снизу, с дороги послышался шум моторов, и из-за поворота на дорогу стали один за другим выползать грузовики. Подрывник тот час схватил в руки подрывную машинку и замер. Надо было действовать.

- Эй! - негромко окликнул чеченца Николай.

Боевик обернулся как ужаленный.

Все чувства сразу промелькнули в это мгновение на его лице. Удивление, злость, растерянность. Николай смотрел прямо в его глаза. Ладонь чечена растерянно шарила по блоку, выполняя ещё ту, главную команду. И вдруг синюшная бледность проступила сквозь смуглость лица, а в глазах, растворив все чувства, появилось выражение какой-то собачей тоски и смертельного ужаса. Он понял, что сейчас произойдёт...

Тогда жалости не было.

...Это пришло и заставило скулы сжаться в камни, но уже через мгновение пропало. Осталась только обида. "Зачем она вернула его туда? Что ей там надо? Это не для нее!". Но слов выразить все полыхнувшее в душе не хватило, и он только спросил, растерянно улыбаясь.

- А что бы вы хотели услышать?

Она опять долго смотрела не него.

"Зачем она на меня так смотрит?" - мучительно подумал он.

- Понимаешь... - Алла капризно, сжала губы и в углах вычертились морщинки - Я просто пытаюсь понять. Вот мне - двадцать пять. Ты, наверное, моложе меня года

на четыре. Моложе, а уже знаешь такое, чего на всю жизнь хватит. Ты стрелял по людям, наверное, убивал. После всего этого просто невозможно оставаться нормальным человеком. Ну, в смысле, обычным. Тем, кем был раньше. Я пытаюсь понять, чем ты отличаешься от нас, от меня…

- Брось, Алка, что вцепилась в парня? - Борис легко сорвал кольцо "открывашки" с банки пива, и, отхлебнув, закончил:

- …Очень ему надо в воспоминаниях копаться! Ну, прямо как тебе о твоём любимом муже говорить...

"Так значит она замужем…" - Подумал Николай. Это "замужем" почему-то тоской отозвалось под сердцем. Ему стало грустно от того, что эта женщина чужая. Чья-то жена. И глаза эти принадлежат другому.

- А кем вы работаете? - Задал первый пришедший в голову вопрос Николай.

- Я?.. - Алла на секунду замялась. - Бухгалтер - экономист в фирме. И учусь на вечернем, в финансовой академии.

- ...Где мы её и отловили. - Ухмыльнулся, молчавший все это время Михаил. - Прибыль считает она как компьютер. Экономит - в основном собственные нервы. А финансы любит всем сердцем!

- Ладно, пора перекурить! - предложил Борис.

...В тамбуре было морозно, и горько пахло угольной гарью. Внизу размеренно и колокольно выстукивали стыки колеса.

.

- Я в армию в девяносто первом ушёл. Попал в Ростов в штаб округа. Служил поваром. - Выдохнув дым, сказал Михаил. - Скажу вам, не служба, а курорт был! Пять раз в отпуске был. Домой, помнишь, Боря! - на новеньких "жигулях" вернулся. Мы с нашим полковником за неделю столько зарабатывали, сколько генерал за год не получит. Помню мой ротный, у которого я числился, штуку "баксов" у меня одолжил…

- Это по контракту что ли тогда так платили? - Удивился Николай.

- По какому контракту? - Михаил снисходительно глянул на Николая. - Тогда и слова такого не было. Я обычным "срочником" был. Забирали в армию ещё при комуняках, а дембельнулся уже при демократии. Просто время тогда такое было - время непуганых идиотов. Эх, вернуться бы туда хотя бы на пару месяцев, так сейчас бы богаче Березовского был бы…

- Или в могиле давно лежал бы. - Хмыкнул Борис.

- Да ладно тебе, Боря! Завидуешь просто. - От выпитого полное лицо Михаила побагровело и стало похоже на недоспелый помидор. - Ты тогда в своей институтской общаге за четвертак "курсовики" богатым чуркам делал. А я помню, осенью девяносто второго за один день штуку "баксов" срубил. На округ два вагона тушёнки привезли. Мой начпрод с полковником из штаба тыла быстро ей покупателей нашли. А вместо тушёнки из "гэдээр" пригнали две фуры собачьих консервов. Вот они мне и поставили задачу на собачьи консервы клеить бумажки от тушёнки. Мне этих бумажек целую коробку от телевизора притащили. Продали они тушёнку по доллару за банку. А меня наняли по пять центов за банку менять наклейки. Ну, я, не будя дураком, пригнал на склад взвод "чурок" молодых из "карантина" и они мне всю ночь за дополнительную пайку масла эти банки хреначили. Двадцать тысяч банок накатали. Ровно на "штуку". Мой прапор сначала - было упёрся, мол, тебе и сотки "баксов" за глаза хватит. Ну, тут я ему и выдал, мол, сотку свою себе в жопу засунь. А если мне мои кровные до цента не отдашь, то завтра пойду в обэхээсэс. Тогда и на нарах и без бабок окажешься.

Прапор ах позеленел. К полковнику побежал. Тот меня вызвал. Говорит, не боишься, что по Дону с дырой в башке поплывёшь. Я говорю - не боюсь. Я честно деньги заработал. Вам помог. А ваш прапор их зажать хочет. Так бизнес не делается.

Полковник подумал, потом говорит, ты, мол, молодец! Так и надо за свои деньги драться. Стушуешься - сожрут и выплюнут. Иди, деньги все получишь.

Мы потом с полковником с этим ещё много чего делали. Гениальный мужик был. Жаль убили его…

- Во-во! - Сказал Борис. - Таких умных пуля быстро находит.

- Да случайно всё вышло. По-дурости. - Огрызнулся Мишка - Уже перед самым дембелем весной девяносто третьего он в Чечню толкнул вагон мороженного мяса. Он там корешился с какой-то ихней шишкой. Типа, служил раньше. А этот козёл с ним рассчитался, и сам же своих черножопых бандюков на него навел. Домой к нему завалились всей кодлой. Вместе с женой и сыном и убили. Похороны были громкие. Командующий округом выступал…

- Нехера было с чеченами связываться! - Подытожил Борис.

- Да кто же знал. Друг вроде, в дёсны целовались… - Вздохнул Михаил.

- А собачью тушёнку кому толкнули? - Задал мучавший его вопрос Николай.

- Да никому её не толкали. Войска всё сожрали. Тогда из Европы в наш округ столько дивизий понагнали, что только успевали эшелоны разгружать. Их в голое поле выбрасывали. Ни домов, ни казарм, ни боксов, ни столовых - одни палатки, да полевые кухни. А в этих котлах - один хрен, что собачьи консервы, что тушёнка, что вырезка - всё в вату разваривается…

…На душе вдруг стало гадливо, словно он со всего размаха вляпался во что-то осклизлое и вонючее. Николай молча смотрел на толстяка: "Вот же шкура! Ворюга..." Но тот, видимо, каким-то шестым чутьём уловил настроение Николая. Осёкся. Затянулся сигаретой. И, уже почти оправдываясь, закончил:

- …Я-то что? Я просто солдат был. Мне приказали, я сделал. Воровал-то не я.

- Но бабки-то ты получил. - Не сдержался Николай.

- И что с того? А ты, можно подумать, отказался бы? - Неожиданно вскинулся Михаил. - Вот, мы какие честные! Да я до армии два года в одних штанах ходил и в деревенской телогрейке. У меня батя алкаш запойный был. А нас у матери трое. Она воспиталкой в детсаду работала. Я старший. Я потому с четырнадцати лет в кулинарное ПТУ ушёл, что бы младших хоть как-нибудь прокормить.

Я что ли воровал? Офицерьё воровало. Миллионами хапали. У нас в штабе один генерал сто "нулёвых" КамАЗов с базы хранения армянам загнал. И ничего. Из армии только выперли. Я, если хочешь знать, пайки масла у своих пацанов за службу не утянул и другим не давал. А на дембель такой банкет своей роте устроил, какой в Кремле не бывает.

Да, я заработал бабки!

Так время такое было. Эпоха первоначального накопления капитала, как в учебниках пишут. Каждый крутился, как мог. Мне о своей семье надо было думать. Я вернулся, а батя мой с циррозом печени в Воскресенской больничке доходил. Мать все деньги на него тратила. У младших одежды зимней не было. Через месяц после дембеля батя помер. И если бы не я - так все бы в нищете и передохли. Всех на ноги поднял. Брат институт заканчивает. Программист такой, что уже сейчас в штаты зовут работать. Сестру в юридический в этом году определил.

Моя совесть спокойна…

- Ладно! Хватит тебе тельняшку на груди рвать. - Вмешался Борис. - А ты, Коля, где собираешься работать?

Николай подавил в себе раздражение. "Шут с ним! Какое мне дело, где и как он бабки сделал. Я не прокурор и не следователь…"

- Вернусь к себе, в поселок. Пойду опять в клуб работать. Киномеханик я… - И Николай как наяву увидел свою свежее побеленную чистую аппаратную диски лент в коробках. Треск работающих аппаратов. Убегающий к экрану разноцветный жгут лучей за маленьким окошечком...

- Копейки считать! - Михаил даже сплюнул на пол. - Да ты, братан, цену себе не знаешь. У тебя теперь с этой штукой, - он ткнул пальцем в медаль - все пути открыты. Ты же "проверенный кадр". В "ментовку" иди. В ГАИ, например. Нормально заколачивать будешь. А то к "братве" какой прибейся. Там пацаны с боевым опытом ценятся. Такие деньги будешь грести!

- Что же, все на деньги мереть? - Сглотнув злую сухость во рту, спросил

Николай. Толстяк всё больше начинал раздражать его.

- Ладно, Коля, ты тоже давай в "исусики" не записывайся. - Голос Борис вдруг налился жёсткой силой. - Можно подумать вы там, в Чечне как по писанию жили. И денег у вас не было, и стоял полный коммунизм. В газетах и по телевизору знаешь сколько всего на эту тему было? И как "зачистки" за деньги отменяли, и как боевиков за доллары из окружения выводили, и как оружием торговали. Знаем…

Ты парень нормальный, но не надо нас всех здесь за дерьмо считать. Тебе досталась война. Нам нет. Ну и что? Ты вон на Мишку окрысился, за его рассказ. А у него, кстати, тоже своя медаль есть, "За спасение утопающих". Он два года назад девочку из полыньи вытащил. Себе почки так посадил, что его самого еле выходили. Алка два раза кровь сдавала, когда надо было срочно одну женщину на работе спасать. - Борис словно читал мысли Николая и спешил их развеять. - Никто всё деньгами не меряет. Но деньги это... Ну, как сказать?... Это градусник человека в обществе. Понимаешь? Дурак, тот, кто становится их рабом. А умный с помощью денег свою жизнь лучше делает, и жизнь своих близких. Вот мы организовали фирму. У нас двенадцать человек работает. Всем зарплату платим, причём не маленькую. А если посчитать всех жён и детей, то мы втроём полсотни человек кормим своим делом. И, заметь, в очередь за орденами не лезем…

Волна гневе прошла, и Николай уже пожалел, что вспылил.

- Понимаешь - Примирительно сказал он. - Мне пока ваша жизнь мало понятна. Я год

пробыл там, где за деньги жизнь и дружбу не купишь. И что бы там по "телеку" не показывали, а жили мы совсем по другим законам. Воевали не по прейскуранту и не за зарплату…

- Знаешь, Коля, только без обиды. - Мишка ловко подкурил от одной сигареты вторую - Забудь ты свою Чечню! И чем скорее, тем лучше. Привыкай к новой жизни. Она другая. Здесь, крутиться надо. И старшина тебя утром за ручку на завтрак не поведёт. Самому на хлеб с маслом приходится зарабатывать. Только, кстати, здесь дружбу тоже за "бабки" не покупают. Она и здесь в деле рождается. Причём часто в таком, что и на войне не снилось. Одна ошибка и ты труп. Как у сапёра.

- Ты живим, здоровым едешь в свой посёлок, при медали. - Добавил Борис - Ты же герой. Небось, выйдешь там на улицу и все девочки твои! - Он мечтательно вздохнул. - На юга махни, развейся. Море. Солнце. А войну оставь тем, кому это предстоит. Ты свое отпахал…

...Пулемет бил почти в упор. Метров с пятидесяти. Короткими, расчётливыми, но почти без пауз очередями. Пулемётчик знал своё дело. Нельзя было поднять головы переползти . Группа была просто распята среди камней склона, по которому шла.

- Слышишь, Колян, - голос ком группы Петрова был хриплым и срывающимся. - Вырвемся - богу свечку поставлю! В церковь пойду.

"Вырвемся... Легко сказать! - Лихорадочно думал Николай, вжавшись в землю за невысоким камнем, едва прикрывавшем их обоих от пуль - А как это сделать, если засады рассчитаны на то, чтобы из них никто не вырвался?" -. Но вслух он выдохнул совсем другое:

- Вместе сходим…

- Надо только подняться. - Жёстко сказал лейтенант. - Пока нас тут всех по одиночке не выгрызли. Надо подняться подняться!

- Надо!.. - Эхом отозвался он, но плохо представлял, как это "надо... - Но ведь срежут, лейтенант...

Тот придвинулся ближе. Пули звонко и зло клевали скалы, рикошетировали с холодящим сердце жужжанием.

- Пулемёт один. - Сказал лейтенант. - Значит это не засада. Не ждали они нас здесь. Он нас к земле прижимает. Даёт своим время подойти. Не вырвемся - все здесь останемся. Передай по цепи после второго разрыва гранаты все броском к ручью…

"Он прав!.. - неожиданно и жестко сказал сам себе, - Надо встать, Иначе - крышка".

А вслух хрипло выдохнул:

- Понял лейтенант. - Осторожно повернулся на бок, что бы голос его был слышен тем, кто лежал справа громким шёпотом:

- После второго разрыва гранаты все броском к ручью. Как поняли?

Спустя пару мгновений до него донеслось

- Поняли. Готовы.

- Все готовы, лейтенант. - Повернулся он к командиру.

Тот уже вытащил из кармашков разгрузки пару "эргэдэшек" и торопливо разгибал усики на запалах.

- Готовы? - Услышав доклад Николая, командир группы на секунду замер, словно собирался силами.

- Сейчас!..

"Значит ему тоже страшно…" - От этой мысли Николаю стало почему-то легко. В голове прояснилось. "Всем страшно. "

- Ну!... - Лейтенант дождался короткой паузы в стрельбе и, быстро приподнявшись над землёй, вырвал кольцо и с силой швырнул сначала одну гранату, а через пару секунд вторую. Тут же приник к земле. Вновь ударил пулемёт, но тут же поперхнулся разрывом. Умолк. Тут же ахнул второй. Командир резко отжался от земли, вскочил на ноги.

- За мной! - Рявкнул он негромко! И, пригнувшись, побежал вправо по склону.

За ним бросился Николай.

Весь мир сжался в узкую ленту, по которой он бежал. Камни, кусты, земля под ботинками, хрип дыхания. Пулемёт бил длинными очередями и пули змеями шипели прямо у головы, рубили ветки вокруг, но он бежал как заговорённый, ловя глазами спину лейтенанта.

"Будем жить! - билась в мозгу одна мысль - Будем жить! И в церковь пойдём!"

...Они скатились в русло пересохшего ручья и потом ещё два часа отрывались от погони. Из того рейда не вернулось треть его группы…

- Забыть говоришь?.. - Николай загасил сигарету и посмотрел на Бориса. И не найдя, что сказать, вышел из тамбура. Вагон сильно качало, а быть может, это коньяк давал о себе знать. В купе он почти ввалился. За время отсутствия Алла успела переодеться. В простом халате она была какая-то домашняя, близкая. Повернувшись, улыбнулась Николаю.

- Накурились? Табачищем - то несет! Я с тех пор как бросила - запах дыма не переношу. И вдруг предложила:

- Ну что, выпьем, что бы табак забить...

"Она сама предложила!" - Мелькнуло в голове и, тут же забыв о разговоре в тамбуре, боясь, что она передумает, Николай быстро взял со стола бутылку.

...Колеса больше не протестовали.

- Что-то ребят долго нет. - Ставя стаканчик, задумчиво сказала Алла. - Наверное, в вагон ресторан пошли на разведку. Для них слово "ресторан" как красная тряпка для быка. Они их коллекционируют. Пол жизни в них просидели. Но могли бы и нас позвать. - И Алла капризно поджала губы.

- А кто ваш муж? - глухо спросил Николай, и сам удивился собственной смелости.

- Муж?.. - Она протянула это слово, словно взвешивая его на языке. - Неудачник! Есть, оказывается, такая профессия. Точнее судьба. В общем, хороший парень, но неудачник.

- А вы его любите? - Холодея от собственной наглости, выдавил он. Но вопрос нисколько не смутил Аллу. Она откинула волосы назад. И, взбив их ладонью, улыбнулась.

- Нет. Девчонкой была влюблена. А сейчас - нет. Он не мужчина. Тряпка. По любому поводу бежит ко мне плакаться. Надоело уже за три года ему сопли подтирать.

- А что не разводитесь?

- Зачем? Мне с ним удобно. Он как ребёнок. Что ни скажу - всё делает. Ну и, кроме того, квартира на него оформлена. Его родители её нам подарили. Пока свою не куплю разводиться не буду.

Николай совсем запутался…

- И как же вы живёте?

- То есть? - переспросила она. - Сплю я с ним. Ну, а на счет чувств ничего не оговорено...

- А Михаил, Борис?

Михаил... - Она замялась. - Ну, в общем.., я сначала с ним познакомилась. С подружкой в ресторан к нему ходили. А потом на одном пати я с Борей встретилась… - Голос её на мгновение дрогнул.

"С Борей… Значит, она с ним? - с глухой ревностью подумал он. - Так вот значит что. А ты растёкся как масло по сковородке…" Её слова долетали как издалека, все перед глазами начало плыть, в голове зашумело. И он понял, что сильно пьян.

- …0н удивительный человек. Таких как он, в нашей стране единицы. В нём есть какая-то сила, перед которой невозможно устоять. Когда он с Михаилом создал нашу фирму - никто не верил, что из этого, что-то выйдет, а теперь мы известная фирма в Ростове. Он умеет так вдохновить людей, что самые неверующие работают по двадцать пять часов в сутки. Но деньги для него - ни что!

Её словно прорвало, и она спешила засыпать его информацией о Борисе:

- Скольким людям он помог. А сейчас Боря мечтает открыть в городе клуб, где будет собираться творческая элита - она сделала ударение на последнем слове. - И можно будет свободно встречаться без оглядки на всякое быдло. Он способен понять любого человека и говорить с любым.

Вот он с тобой говорил о Чечне, о войне. С уважением к тебе, к твоим заслугам. А ты зняешь, он у нас в Ростове провёл демонстрацию против чеченской войны?

- То есть? - непонимающе переспросил Николай - Какую демонстрацию?

- Обычную. Всего несколько десятков человек. Мы стояли посреди города и протестовали против этой бессмысленной войны. И это в нашем дремучем, сонном Ростове...

- Так против чего демонстрация-то была? - Ещё раз спросил Николай.

- Я же тебе сказала - против войны в Чечне. - Уже почти раздражённо ответила Алла - Против того, что бы мы туда лезли. Против нашей оккупации. Против того, что бы там бессмысленно гибли наши солдаты. Против геноцида чеченцев. Мы требовали отдать под суд военных преступников, развязавших эту войну.

В этот момент дверь открылась. В ярком свете коридора сначала обозначился Борис, за ним Михаил. В руках у обоих были бутылки с пивом.

- Самолёт летит - колёса стёрлись! - Петрушечьим голосом выкрикнул Борис. - Вы не ждали нас, а мы припёрлись!

Его лицо плыло. Купе перед глазами кружилось.

"...Протестовал против Чечни" - Стучало в висках. - "Значит мы оккупанты?" Николай вспомнил подорванный автобус, с детьми. "Значит, по его мнению, это правильно?"" Он вспомнил, как на его глазах в мокрой яме под корнями старого вяза у него на руках трудно умирал Антон Снегирев. Пуля разорвала ему печень. Он истекал кровью, но до ближайших наших позиций было больше десяти километров. Кругом было полно боевиков, и вызвать "вертушку" было просто невозможно. ""Значит он погиб зря? Значит, мы все оккупанты?!"

- Ну, что затих герой? - Шутливо ткнул его в плечо Михаил.

- …Бойцы вспоминают геройские дани и битвы, где вместе рубились они. - Продекламировал Борис.

Николай тяжело поднял голову. Мысли ворочались как старые жернова.

- Да вот, говорят, ты против войны протестовал? Против нас оккупантов…

Глаза Бориса мгновенно сузились, он отодвинулся.

- Это ты что ли лекцию провела? - Глухо бросил он Алле.

- Да, Борь, а что? Я же только правду - Растерянно произнесла

та.

- Ну, так что с оккупацией? - процедил Николай.

- Никак. - Мягко ответил Борис, - Ложись, отдохни. Алла немного переборщила. Не будем из мухи слона делать.

- Вот как? - Николай зачем-то кивнул, - Слона! А как же с геноцидом быть?

- Ну, вот что, герой! - Неожиданно вмешался Михаил - Хватит тут духариться! Мы таких как ты видали. Не звени медалями. И мученика здесь не изображай. На нас это не действует. Ты домой едешь. Живой здоровый. Так радуйся, что ноги унес. Кому-то меньше повезло. Нажрался на халяву и теперь тут выделываешься перед нами. Лезь в свою койку и дрыхни!

Николая мгновенно захлестнула волна какой-то дикой, неуправляемой злобы.

- Да я тебя, сука, порву! - Он попытался вскочить и броситься на толстяка, но ноги неожиданно подогнулись, и он неуклюже плюхнулся на диван. "Боже, как я напился!" - Обжёг его едкий стыд.

- Что? - Толстяк двинулся было к Николаю, но на дороге встал Борис.

- Брось! Не связывайся!

- Что не связывайся? - Завопил Михаил. - Этот "дембель" вшивый

возникать будет, а я молчать!?

- Я сказал, брось! - Борис схватил Михаила за кисти рук.

Николай вновь попытался встать, но ноги окончательно отказались повиноваться

и он упал боком на диван, больно стукнувшись лицом о край стола. "Напился!"

- Сволочи вы! - хрипло выдохнул он.

Было обидно и противно. За себя, за свое бессилие, за унижение перед этими…

- Николай, - Голос Бориса был неожиданно мягким и спокойным. - Ты взрослый мужик. Давай-ка прекращать дебош. Нам еще только пьяного скандала не хватает с милицией.

Николай посмотрел на Аллу. Она забралась с ногами на койку и откинувшись к окну, молча наблюдала за происходящим.

- Ты хочешь встречи с милицией? - Спросил Борис.

Николай мотнул головой.

- Вот и славно! - Борис облегчённо вздохнул и аккуратно присел на край дивана. - Так вот, о словах Аллы. Во-первых, женщин надо меньше слушать. А во-вторых, Николай, не обижайся и не злись, но ведь ты сам жертва этой Чечни. Ты попал туда восемнадцатилетним пацаном. Без веры, без убеждений, без жизненного опыта. Эта война тебя воспитала, и определила как человека. Не спорю, может быть как сильного человека. Но война обделила тебя в главном - в способности думать и оценивать всё вокруг себя без шор и штампов. Объективно, свободно… - Борис говорил уверенно, легко, словно лекцию читал - …А ведь именно в этом и заключается свобода человека. Узнать правду каждой стороны, и все подвергнуть сомнению. Только так можно выработать по-настоящему свою точку зрения.

Человек должен быть свободен от каких-либо выдуманных долгов. Свобода личности - вот главное. А в вас, "чеченцах" всю службу вырабатывали совсем другое. Вас отучали рассуждать, задумываться над тем, что вы делаете. Вас учили лишь слепо выполнять любые приказы. Подчиняться своим командирам и верить, что ничего другого на земле нет. Вы все какие-то однобокие. Как доходит дело до оценки серьезных вещей, вы тут же прячетесь за голые лозунги и вас ничем не вышибешь оттуда...

- А за какие лозунги прячешься ты? - спросил Николай-.

- Я? - Борис торжествующе улыбнулся - Ни за какие! Любые лозунги, веры, партии - это лишь вериги на человеке. Моя сила в том, что я создал в себе свободную личность. На любой факт, на любую ситуацию в мире я имею свою точку зрения. Я против Америки, когда она воевала во Вьетнаме, но я и пробив бессмысленной войны в Чечне, хотя к самим чеченцам любви не испытываю. Свобода - вот мое кредо.

А ты, увы, загнан в рамки идеологии. Родина. Долг. Патриотизм… Неужели ты не видишь, что прикрываясь этими словами, политиканы делают себе карьеры, генералы зарабатывают ордена и должности, а олигархи деньги на вашей солдатской крови делают?

Николай растерялся. Все сказанное было столь неожиданным для него, что всё в голове спуталось. Он и представить себе не мог, что кто-то вот так просто, почти играючи, разрушит всё то, во что он верил и чем жил. Он не знал, что сказать, что ответить. И ему, вдруг, стало невыносимо стыдно за это его молчание. И, с трудом подбирая слова, он хрипло заговорил.

- Ты... Твоя свобода… Знаешь, она на моей крови. На крови моих друзей. Это для тебя Родина - лозунг. Пустышка. А для нас Родина это наша жизнь. Ты ведь здесь сидишь. Не боишься, что убьют. "Бабки" зарабатываешь. Спишь, ешь, ни за что не волнуешься. А там без всякой философии чечены русских резали. Сколько тысяч погибло под Дудаевым и его мразью.

Я свою веру выстрадал. И там я стрелял не за олигархов и не за генералов, а что бы эта мразь сюда, в Россию не пришла убивать и грабить. Потому, что ничего другого она не умеет и не хочет делать. И ты после этого такое говоришь. Твари вы все неблагодарные!

- Давай-ка без грубостей! - Борис слегка побледнел. Тёмные его глаза вызывающе заблестели - Будем говорить по-взрослому. Вот для них - Он мотнул в головой в сторону Михаила и Аллы. - Им полезно послушать. Да, и тебе может пригодится! Видишь ли, Коля. "Вера", "выстрадал!". Какая вера? Ну, учительнице пару слов сказала, замполит с бумажки прочитал. Вот и все убеждения. Насколько я знаю Россию - у неё одна вера - вера в вечную халяву. Сидит она, родимая, на давно остывшей печи и ждёт, когда по щучьему велению, вдруг, и печка затопится, и щи закипят. Только на халяву в нашем мире ничего не бывает. И можно ещё сто лет с Чечнёй воевать, и ещё сотню врагов себе найти, а сидеть будем всё на той же холодной печи.

Пахать надо! Вкалывать как папы - карло, а не сражаться с какими-то черножопыми индейцами за какую-то абстрактную Родину. У Америки надо поучиться, как суппердержаву за двести лет можно построить. Или у немцев, как за пятьдесят лет из разорённого войной рейха стать процветающей страной.

Не вы там, на войне страну из задницы вытаскиваете. А мы. Я, мои друзья. Бизнесмены, менеджеры, управленцы, учёные. Мы деньги зарабатываем, мы налоги в казну платим, а вы там, в своей Чечне их просто сжигаете как бумагу. Да за один день этой войны денег столько тратится, что ты со всей своей деревней мог бы сто лет не работать.

Николай с тоской почувствовал, что окончательно запутался, потерялся в чужой логике. Что ответить ему, в сущности, не чего. Слова Бориса забивались как гвозди. Намертво и точно. И он лишь зло выдохнул:

- Спасители, говоришь? Только пока вас в России не было, спасать её было не от чего! И войны ни в Чечне, ни в Приднестровье, ни в Абхазии войны не было. И нищих не было. И городов замёрзших. Не Россию вы вытаскиваете, а на шею её взобрались и присосались к венам как упыри. Все соки из неё уже высосали…

- С тобой тяжело говорить. - Сухо сказал Борис. - Ну, да ничего! Жизнь покажет кто прав. И тогда…

- Уже показала. - Огрызнулся Николай.

- Что показала?

- Коньяк опять противно ударил в голову и смешал мысли. Все вновь начало кружиться перед глазами. Николая тяжело оглядел компанию

- Да то, что не повезло мне с попутчиками. Думал, стоящие ребята попадутся, а оказалась вшивота!

- Почему ты нас всё время оскорбляешь? - Вдруг, с вызовом бросила из своего угла Алла. - Кто тебе дал это право? Кто дал тебе право нас судить? Ты кто такой вообще? Сидел с нами за одним столом, ел, пил, а теперь вдруг в судьи полез.

- А что, разве вы хорошие? - Пытаясь смотреть ей прямо в глаза, сказал Николай. - Вот ты своего мужа за дурака держишь. Но живёшь в его квартире, помыкаешь им как хочешь. Честная, да? А чего же ты с другим мужиком в отпуск катаешься, честная? Любишь его? Так уйди к нему - Он кивнул в сторону Бориса. - Но ведь не уйдешь! Квартиру не бросишь.

Алла мгновенно вспыхнула, но Николай уже не глядел на нее.

- …Или вон, Михаил. В армии на собачьих консервах деньги делал. Солидный человек,

На машину одолжить может. Кто я для него? Нищий с медалькой. Только ведь вор он. Обычный вор. Крыса, которая у своих воровала…

- А не много ли ты не себя берешь? - Вдруг оборвал его Борис. - По-моему ты слишком разошелся. Здесь тебе не Чечня, где всё можно. Здесь другие законы. И уголовный кодекс, между прочим, действует. Достал ты всех уже. Залезай на свою койку и спи. Иначе на следующей станции сдадим в отделение, и медаль не поможет.

- Мразь ты, Борис! И все вы тут, мразь! - Горячая злоба вновь захлестнула Николая. В душе было мерзко. Словно исполосовали её вонючим дёгтем. Он попытался, схватить, сидящего перед ним Бориса за грудки, но на плечах неожиданно повис Михаил, прижал мощным телом к дивану.

- Хватит! - услышал Николай над собой Бориса. - Придержи его. Схожу за проводником и милицией. Ответишь ты нам за этот вечер!

- Отвечу! - зло вздохнул Николай, питаясь сбросить с себя тяжелое тело.

...Ему снился бой. Остервенело бил где-то неподалеку пулемет. Жгло солнце. Эхо выстрелов, разрывов отражалось в безразличных ко всему суетному, людскому стенах ущелья. И он опять под пулями вытаскивал из горевшей машины мёртвого водителя. А потом был взрыв...

Он проснулся и не сразу сообразил, где находится. Грубо побеленный потолок, шершавые в зеленой краске стены. "Камера!" - вдруг обожгла его догадка.

И он сразу всё вспомнил.

Как долго лежал связанный простынями. Как на ближайшей станции в купе появился высокий сержант и, как всем купе его сдавали в отделение. Николай вспомнил, как бесполезно пытался он объяснить сержанту, кто эти люди и как тот, выведенный в конце концов, из терпения, спросил его в лоб:

- Пил?

И сразу стало ясно, что говорить дальше бессмысленно. Он вдруг понял, что уже ничего уже не сможет доказать.

- Да, пил... Оскорблял...

А потом заспешили на поезд эти…

...Он лежал, смотрел в потолок и думал, что форма, конечно, помялась и надо найти где-то утюг, погладиться. Неожиданно он обнаружил, что лежит в одной тельняшке без куртки. "Где она?" - заволновался Николай - "А медаль? Вдруг, эти сволочи её прихватили? Эх, дурак!

Зачем пил, зачем вообще с ними связался?" И ему стало горько и обидно до слез, За то, что он здесь, в камере. За то, что возвращение домой стало таким безобразным. "Один, - думал он, - Были бы ребята, не дали бы в обиду. А эти сволочи... Да еще в таком виде. В камере, как преступник..."

И, размазывая рукавом неожиданные слезы, он подошел к двери:

- Эй? Кто там? - Негромко позвал он. - Выпустите меня! Но никто не откликнулся. И тогда он, раздавленный какой-то давящей горло тоской и отчаянием, Николай заколотил, что есть силы кулаками по гулкой жестяной обивке двери:

- Медаль! Медаль-то хоть отдайте! Слышите, медаль верните, гады!!!