Андрей Терещенко КАЗАЧЬЯ ЧЕСТЬ


- Как ты можешь жить без этого? - спрашивал я своего московского товарища. - Без родного Дона, без этого южного говора, без неподражаемого юмора, без их горячности, без готовности к стычке грудь в грудь, без этой отходчивости и веселой хитрости… А солнце там какое жаркое! И напоенный цветением степной ветер…

Я эгоистически расписывал красоты Дона, где побывал по родственным делам, и не замечал, что укорял человека беспричинно, бередил рану. Он и сам, наверное, каждый весенний день в этой политичной, холодной, жесткой Москве спрашивал себя: как можно тут жить, когда там в эти майские дни пир горой, люди "по Дону гуляют"? В городах и станицах улицы полны веселья, откровенного размашистого восторга. Жизнь кипит именно на улицах, где ни одного мента не видать, и никакого беспредела при этом. Потому что там народ жив, и его много, и он сыт "от пуза", а пьян в меру. И вековые стихии движут им, а не указы мэра.

В сравнении с Ростовом, Таганрогом, Сальском, Москва - пустынна и враждебна: полигон, где каждый угол пристрелян и держится на мушке бдительных чинуш. Уличной жизни в Москве нет. Это город на осадном положении. Город власти, защищающей самое себя. И народная жизнь здесь - помеха.

А в Ростове, в Южном парке, только заполдень, а уже пир горой, и молодые русские парни танцуют лезгинку. А народ за столиками бескрайнего шалмана орёт и бьёт в ладони, и сам пускается в пляс.

Лезгинка в славянском исполнении - торжество победителей, поцелуй братской любви к Кавказу.

Таксист, явно не славянской наружности, объясняет, что "в Ростове национализма нет". И потом добавляет: "А обезьян мы быстро выперли". "Обезьянами", оказывается, здесь называют вал кавказцев 90-х годов. И коренные ростовские армяне, чеченцы, азербайджанцы, грузины считали их чужаками, боролись с ними покруче, чем все вместе взятые московские бледнолицые дэпэнэишники. Но в то же время - "национализма у нас нет". А нация, получается, есть. Хотя тут намешано кровей - от печенегов до половцев. Но все - кулаком в грудь - русские! Казачество отсюда. Газыри, кинжалы, папахи, и над всем этим опять же - лезгинка.

А Таганрог - город смешной. На домах развешены таблички: "Здесь жил (подлинное имя, отчество, фамилия) прототип чеховского рассказа "Человек в футляре", или "Ионыч", или "Толстый и тонкий"… В общем, посмертно на конкретных людей навешены ярлыки, на лицо человека бесцеремонно напялен сатирический образ. На моем родном Севере это воспринималось бы как осквернение святыни. Не поздоровилось бы писательскому домику. Лишенная юмора родня прототипа, по крайней мере, окна бы повыбивала, сирень бы заломала у автора - это точно. А здесь - это не обидно. Здесь народ смешливый.

Не мог я без улыбки читать и слова, высеченные в назидание потомкам на мраморной плите старинного железнодорожного вокзала Таганрога. "Красная гвардия в ходе боев с юнкерами, засевшими в здании вокзала, пустила на них паровоз с двумя вагонами, наполненными горючими материалами. После взрыва паровоза красногвардейцы атаковали опешивших юнкеров и на следующий день вынудили их поспешно бежать…" И это при том, что никакого пролома в здании вокзала нет, хоть с лупой осматривай. А тупик рельсовый - в двадцати метрах от стены.

Зато в Сальске уже никакого юмора в памятнике казачьему генералу Маркову. Это политрук Клочков с саблей наголо поднялся на бруствер и ведет в атаку господ офицеров в Ледяном походе. Я бы на постаменте высек слова философа-анархиста Штирнера: "Да, необходимо, чтобы чернь, обезличенная преклонением, научилась брать свое. Но если она зайдет слишком далеко, защищайтесь!"

Да и одного слова "защищайтесь" достаточно было бы на памятнике.

Они - защищались. Как и многие мои здешние родственники по линии матери. (Тетка вышла замуж в Сальске).

В подтверждение тому - история казачьей семьи, написанная ныне живущим ее потомком Андреем Терещенко, знаменитым велопутешественником, африканские очерки которого мы печатали в нашей газете.

Александр Лысков

КАЗАЧЬЯ ФАМИЛИЯ ПРИЙМАК - почти документальное свидетельство тех демократичных нравов, "интернационализма", которые испокон веков присущи казачьему народу. Семейные предания говорят, что назвали так мальчика, совсем ещё ребёнка, которого подобрал казачий разъезд в кавказских предгорьях. Измождённый малыш, видимо, уцелел в какой-то горской междоусобице. Так или нет, здесь ясно одно: найдёныш был неславянских кровей. Случилось это в начальный период борьбы России за Кавказ. Этническая принадлежность, для того, чтобы стать своим в казачьей среде, не играла никакой роли.

Как сложилась жизнь того "приймачка", доподлинно неизвестно. Но можно догадываться, что вышел он в люди, - об этом говорит судьба всего рода. Ещё семьдесят лет назад в одной из кубанских станиц хранился портфель с благодарственными грамотами от военного командования - за подвиги в Отечественной войне 1812-го и последовавшим затем европейском походе, за взятие Парижа в 1814 году. Париж считался венцом всей кампании, потому и стоял в грамотах на особом месте, а отмечены ими были несколько представителей фамилии Приймак. Увы, потомкам не хватило мужества сохранить реликвии из "старого" мира. Потому что свежи ещё были в памяти репрессии против казачества, вызванные большевистской революцией. Скоро грянет гром Великой Отечественной, и только тогда в кабинете генералиссимуса появятся "дворянские" портреты Суворова и Кутузова, а в Красной Армии будут воссозданы казачьи конные корпуса, которые отметятся славными боевыми походами.

Казачий род Приймаков показал себя и в менее славной для России, но столь же героической Крымской войне. Вместе с другими интервентами на русский полуостров высадились французы, опять французы… Видно, пример отцов и дедов в 1812-м ничему не научил. Пусть бы незваные пришельцы выбрались за пределы Крыма! Тогда бы показали себя во всей красе летучие казачьи отряды. Но и в Крыму для них работа нашлась. Одному из Приймаков, Фёдору, в 1854 году было Высочайше пожаловано звание дворянина. "Просто так" его не давали.

Через несколько поколений прямым потомком обращённого казачка стал Дмитрий Константинович Приймак. В молодости он жил в Екатеринодаре (Краснодаре), работал там на табачной фабрике. Тянуло, однако, к земле, потому большая часть сознательной жизни прошла в станице Крыловской. Вместе с супругой, которой стала донская казачка Таисия, урождённая Чирскова (от названия реки Чир). Дмитрий Приймак приобрёл авторитет, постоянно избирался станичным атаманом.

Крыловская находилась на территории Кубанского казачьего войска, потому Дмитрий Константинович являлся кубанским казаком. Думаю, факт этот для моего рассказа значения не имеет. В том смысле, что негоже искать различия между двумя казачьими общностями - Войском Донским и Кубанским. Какие бы формы раздробленность территории в России ни принимала, приводила она лишь к поражениям и потерям. Существенной разницы между укладом жизни на Дону и Кубани не было. И здесь и там негородское население складывалось из казачества, имевшего сословные привилегии, и крестьянства (иногородних).

Дмитрий Константинович и Татьяна Ефимовна дали жизнь пяти сыновьям и пяти дочерям. В судьбе этой семьи зеркально отразилась сама русская история - от октября 1917-го до Великой Победы. Время огромных перемен и жертв - судьбоносное, драматическое время. Когда жестокость соседствовала с высокими проявлениями человеческого благородства. О том, как прошлись эти годы по всему казачеству, можно узнать из серьёзных книг, статистических сведений, архивных данных, если они рассекречены. Но достаточно и простого взгляда на судьбы десятерых детей из семьи Приймаков. Статистика, как всегда, бесстрастна: семеро молодых, здоровых людей не дожили до 1945 года.

"В тридцать третьему году люди мёрли на ходу" - такое присловье родилось на Кубани. Выходцам из казачьих семей официально не разрешалось поступать в вузы Москвы, Ленинграда, да они и практически не могли этого сделать, так как общегражданских паспортов не имели. Даже казачья интеллигенция, например, школьные учителя, не могла свободно выехать из своей станицы в соседнюю, для этого требовался спецпропуск с печатью. Только после судебных процессов над троцкистами в 30-е годы молодёжь из казачьих областей формально получила право обучаться в столицах.

Дмитрий Константинович Приймак был готов испить до дна ниспосланную свыше горькую чашу. Весной 1920 года, когда стала очевидной победа Будённого, станичный атаман имел возможность с казачьими частями Вооружённых сил Юга России перейти в Крым. Он ведь тоже имел дворянское звание, а таких "чрезвычайки" расстреливались без суда. Атаман Приймак остался… Спас его личный авторитет, а на первых порах - счастливое (если это слово уместно) стечение обстоятельств. Начальником в местных карательных органах оказался "свой" станичник, однокашник детей. После формального допроса он объявил, что "рабоче-крестьянская власть претензий к гражданину Приймаку не имеет". Хотя безумное время определяло ему статус "врага трудового народа". Ещё бы: крепкое, высокопроизводительное хозяйство давало средства к достойной жизни не только большой семье, но и связанным с нею людям. Правда, должность станичного атамана каких-либо льгот, в виде дополнительных земельных паёв, не давала. Интересный факт: в числе работников у "казачьего фермера" было два австрийских военнопленных. Кажется, на свою судьбу они не жаловались. К октябрю 1917-го в России насчитывалось более 2 миллионов австро-венгерских пленных - абсолютное первенство среди всех воюющих стран. Россия внесла совершенно реальный вклад в общую победу союзников. А в казачьих областях появилась совершенно новая, доселе незнакомая категория населения.

В период коллективизации двое сыновей Приймака - Иван и Константин - погибли за пределами РСФСР при не выясненных до конца обстоятельствах, две дочери умерли. Один из сыновей, Сергей, погиб в пекле ожесточенных боёв за Воронеж в 1942 году.

Дмитрий Константинович, конечно, не подвергал сомнению главенство мужчины в казачьей семье. Но, будучи человеком светским, отнюдь не стремился вырастить дочерей полуграмотными домохозяйками. По мысли родителей, все они должны были получить образование и достойное занятие на государственной службе. Выбор в целом был невелик, зато труд этот во все времена почитаем - учительская стезя для всех дочерей. Одна из них, Мария, окончила Екатеринодарскую учительскую семинарию в 1917 году, работала затем в сельской школе 42 года, была награждена орденом "Знак Почёта" за долголетний добросовестный труд". Другая, Александра, за те же заслуги удостоилась звания заслуженной учительницы Грузинской ССР.

Только трое детей атамана Приймака увидели лучшие, послевоенные времена, зато дожили до глубокой старости. Кроме Александры и Марии, это был Валерьян. Он с честью прошёл фронты Великой Отечественной, а всей своей жизнью будто выполнил заветы отца. Валерьян Дмитриевич остался верен кормилице земле, имел шестерых детей, дружную семью и большое хозяйство. Писал воспоминания о былом в разные газеты и стихи на военные темы. На склоне лет он увидел продолжение рода уже во взрослых внуках и в правнуках. Закончил жизнь в городе Минеральные Воды, в возрасте 93 лет.

Но наиболее драматичной и показательной в историческом смысле представляется судьба двоих детей Дмитрия Константиновича - Антонины и Михаила. К сожалению, о дочери известно немного - она рано погибла… 18 февраля 1918 года небольшой казачий отряд с походной санчастью попал в окружение у станицы Кореновской. Красные конники-"сорокинцы" не щадили тех, кто попадал им в руки. Сестру милосердия Антонину, которая до конца оставалась с ранеными, в ожесточении зарубили. Она так и не узнает, что очень скоро самого командующего Сорокина застрелят свои же.

Михаил удостоился короткого, но яркого жизненного пути, а точнее - сделал себе его сам, потому что при всём безумии смутного времени оставался верен воинскому долгу, присяге и самой России.

В ЭТОМ СЫНЕ, помимо традиционной для казака склонности к военному делу, отец разглядел также незаурядные математические способности. Родители отправили Михаила в Санкт-Петербург, поступать в Михайловское артиллерийское училище. Семья имела для этого привилегии, как принадлежащая к "казачьему дворянству". Михаил выдержал приёмные испытания, в какие, между прочим, входила и экзаменовка по физической подготовленности. Совсем скоро молодой юнкер окажется на переднем крае таких событий, которые, каждое по отдельности, войдут во все исторические энциклопедии. А их участники, не знавшие малодушия, своими подвигами создадут ореол героизма самой борьбе.

Прилежно постигая воинскую науку, Михаил готовился к назначению на австро-германский фронт. Но случилось иное. Первое боевое крещение юнкер принял у Зимнего дворца 25 октября 1917 года…

Когда громадная распалённая толпа бросилась на штурм, Михаилу с немногими товарищами удалось скрыться от её гнева. Молодые люди в военной форме, ещё не достигшие и двадцатилетия, оказались в растерянности. Но тут, будто Ментор в критическую минуту, перед ними явился внушающий доверие человек аристократической наружности. Он сказал, что любыми путями нужно пробираться на Дон.

С выправленными документами, под видом фронтовиков, получивших отпуск, молодые люди отправились на юг. Казачий Дон в тяжёлую годину принимал всех. В Ростове очутился даже председатель Временного правительства Керенский. Впрочем, человек этот уже сошёл с политической сцены. Он возбуждал к себе всеобщую ненависть: за развал армии и государственной власти, поражения на фронте, хозяйственную разруху и общественную анархию. Керенский умел хорошо говорить, и только. Теперь же пришло время настоящих героев. На Дон прибыли боевые генералы Корнилов, Алексеев, Деникин, Каледин. Атаманом Войска Донского был избран Алексей Максимович Каледин.

Однако реальной силы для борьбы в общероссийском масштабе поначалу не имелось. Казачество, уставшее от долгой войны, надеялось с новой петроградской властью договориться. Многие казаки, возвращавшиеся с фронтов Первой мировой, находились под воздействием лозунгов о "мире народам и хлебе голодным". Лозунги оказались демагогическими, но прозрение наступило позже.

Промышленные центры Дона признавали власть местных большевистских Советов. Атаман Каледин, имея в своём распоряжении всего 147 штыков, включая гимназистов, отрёкся от своей должности и застрелился. Добровольческая армия, сформированная бывшим главнокомандующим генералом Корниловым, должна была оставить Дон. В неё вступил и Михаил Приймак. Юнкера пришили себе по два погона, чёрный и красный, - знак принадлежности к "добровольцам". Красный - это цвет крови, которая уже заливала Россию, чёрный символизировал траур по гибнущей Родине. Всем юнкерам было присвоено звание прапорщика.

Корнилов принял решение поднимать Кубань. Подробно описывать героический поход, названный "Ледяным", в мою задачу не входит. Вот как высказался о нём писатель Шмелёв. "Этот подвиг - уход в ледяные степи, - определённый условным человеческим временем, - 9 февраля 1918 года, - имеет бессмертный смысл - отсвет голгофской жертвы. Этот подвиг роднится с чудеснейшими мигами человеческого мира, когда на весах совести и любви взвешивались явления двух порядков: тленного и нетленного, рабства и свободы, бесчестия и чести. Этот подвиг - проявление высокого русского гражданства; в подвиге этом не было ни различия классов, ни возраста, ни пола, - всё было равно, едино, всё было общая жертва жизнью. Ледяной поход длится. Он вечен, как бессмертная душа в людях, - негасимая лампада, теплящаяся господним светом".

Бойцы и присоединившиеся к ним гражданские лица испытывали огромные лишения. Добровольческая армия не имела тыла, а значит, и налаженного снабжения. Боеприпасы и все военные материалы приходилось добывать в боях. Раненые, больные умирали из-за невозможности оказать им необходимую помощь. Армия всё время находилась в оперативном окружении большевистских войск. Победы давались благодаря героическому напряжению сил, военной выучке и готовности отдать жизнь ради общего дела.

Название "армия" было символическое, с целью объединить борцов за возрождение России со всей страны. В начале похода насчитывалось около 4 тысяч человек и 8 орудий. Знания, полученные в училище, Михаилу очень пригодились: в небольшой артиллерийский дивизион вошла также отдельная юнкерская батарея. Казак сядет на коня позже. Из 80 дней Ледяного похода 44 прошли в боях, было много невосполнимых потерь. Погиб сам генерал Корнилов. Но Михаила пули и осколки обошли стороной.

В конце апреля Добровольческая армия возвратилась на Дон. Политическая ситуация здесь уже в корне изменилась. Казаки наконец "проснулись", осознав, что их ждет физическое истребление.

Во второй половине 1918 года Михаил был зачислен кавалеристом во 2-й Уманский казачий полк, который действовал на восточном направлении, в составе Кавказской армии генерала Врангеля. Известно, что Михаил участвовал в боях за Царицын (современный Волгоград), был ранен, но вернулся в строй.

Операции по овладению Царицыном продолжались около года, летом 1919-го "красный Верден" был взят. Вооружённые силы Юга России занимали огромную территорию - от Днепра до Волги. На центральном направлении развернулось наступление на Москву. Но всё-таки мобилизационная система Красной Армии показала своё превосходство, тогда как демократические институты Юга России - свою несвоевременность. Малые числом храбрецы гибли на фронте, пополнения распылялись, а тыл погряз в раздорах, коррупции, спекуляциях, жировал и разлагался. В марте 1920 года под влиянием общей катастрофы остатки Кавказской белой армии эвакуировались из Новороссийска в Крым. Начался заключительный период борьбы. Михаил Приймак снова оказался на самых горячих её участках.

В августе, за три месяца до падения Крыма, белогвардейское командование подготовило десант генерала Улагая на Кубань. Можно только догадываться, какие чувства теснились в душе Михаила, потерявшего всякую связь с отцом, матерью, братьями и сёстрами, когда он высадился на берег. Казаки прошли с боями почти 100 километров, сражаясь за свою землю, но достигнуть родной станицы, увы, не удалось. И всё же кто-то из знакомых станичников случайно видел Михаила, узнал его и передал драгоценную весть родным - их сын и брат жив…

В ноябре 1920-го вся армия на кораблях покидала Крым. Казаков ожидал горький хлеб чужбины: сначала лагерь Галлиполи в Турции, затем греческий остров Лемнос. После долгих дней лагерного бездействия Михаил Приймак по собственной воле поступил на службу во французскую армию, а конкретно - зачислен в 1-й кавалерийский полк Иностранного легиона. Причины такого поступка естественны. Всю сознательную жизнь Михаила военная служба являлась его специальностью, по-иному и не сказать. В Гражданскую войну казак без колебаний сделал выбор, какой идее служить. Теперь же обратился к бывшим союзникам по европейскому фронту. Других вариантов, по большому счёту, и не было, а задумываться, что из этого выйдет, не приходилось.

Поначалу полк Михаила дислоцировался на африканском побережье Средиземного моря, в Алжире. Интересно, что в 20-е годы правительство СССР не препятствовало переписке казаков-эмигрантов с родными. Правда, письма Михаила из французского Иностранного легиона были большой редкостью, а до настоящего времени не сохранились. Но точно известно, что он, надеясь на советскую амнистию (которая и была вскоре объявлена), хотел вернуться на родину. Эта мечта не сбылась.

В 1925 году вспыхнуло восстание во французских колониях на Ближнем Востоке. Полк, в котором служил Михаил, был переброшен в Сирию. Главной движущей силой восстания стали друзы - разновидность мусульман-шиитов. Силы восставших составляли десятки тысяч человек и умножались с каждым днём. Под их контроль перешла большая часть страны и сама столица Дамаск. Полк Михаила получил боевое задание на юге Сирии. Нужно было пробиться к городу Суэйда и разорвать его осаду.

О том, что случилось около деревни Мусейфира, на пути к Суэйде, тогда рассказала газета "Русское время", выходившая в Париже. "Французский разведывательный отряд встретился с сильной группой конных друзов. Не имея своей задачей вступить с ней в бой, отряд отошёл в полном порядке, потеряв только одного убитого и двух раненых. Друзы ночью готовились к бою. С первыми проблесками зари друзы бросились в бой. "…Три часа продолжалась эта дикая, страшная битва. Иностранный легион обманул надежды друзов на быструю и лёгкую победу. Этот бой стоил им около тысячи человек убитыми и ранеными. Легионеры потеряли в своих рядах 60 убитыми и 70 ранеными". Газета поместила траурный список русских, погибших в сентябре 1925 года в бою с друзами. Десять из них были уроженцами казачьего Юга. "Донского войска: Горбачёв Евфимий, Новиков Назар и Кострюков Сергей. Кубанского войска: Поволоцкий Сергей, Примак Михаил и Черненко Владимир. Терского войска: Колотилин Фёдор, Колесников Яков и Енин Василий. Ставропольской губернии Фомин Григорий".

УЖЕ В XXI ВЕКЕ я отправился в Сирию, надеясь отыскать место гибели наших казаков хотя бы примерно. В Дамаске встретил очень хороший приём наших дипломатов и директора Российского культурного центра Д.Л. Завгороднего. Дмитрий Леонидович снабдил меня отличной картой, поэтому затруднений в поисках не предполагалось.

Дело было в январе. Накануне в столице Сирии падал снег, непогода прошлась и по югу страны. Холодный дождь там превратил в непролазную грязь тёмно-красную, неплодородную землю. Средством передвижения я избрал велосипед "Лексус", но особенности местной зимы не могли помешать, потому что в Сирии отличные дороги. Населённые пункты в тех местах "деревнями" не назовёшь, так как состоят они из очень капитальных домов, нередко в два этажа. Первый - хозяйственный с гаражом. Автомобили типа "Шевроле" или "Мицубиси" одинаково удобны для перевозки пассажиров и груза (сирийцы прирождённые коммерсанты), наши старенькие "Жигули" тоже встречаются. Второй этаж такого коттеджа жилой, окна маленькие, что спасает от зноя продолжительным летом. Гостеприимство - традиция на Востоке древняя. Это не значит, конечно, что двери любого дома перед тобой распахнутся как по заказу, но "пропасть" на улице в непогоду тебе не дадут. Совсем близко от искомой точки на карте меня приняли в одном из коттеджей, со спутниковой "тарелкой" на крыше.

Хозяин - молодой мужчина по имени Хусейн - недавно совершил хадж в Мекку, на стене в зале - ковёр с видом главной мечети всех мусульман. После ужина и почти до утра мы смотрели известный голливудский фильм "Титаник", без арабского перевода. Не опасаясь наткнуться на неприязнь, я везде мог говорить о цели своей поездки. Время лечит и примиряет… Спустя восемьдесят лет что-либо дополнительно не удалось разузнать, только нашёл возможное поле боя. До сих пор одно белое пятно в этой истории остаётся: место захоронения наших казаков. Французский отряд не был разбит, значит, где-то же оно есть. Или, по крайней мере, было.

Михаил Приймак по одной из родственных линий доводится мне дедом. А казалось бы, двадцатые годы прошлого века так далеки от нас. Они просто заслонены огромным калейдоскопом событий, в котором каждому зерну отведено историей своё, неслучайное место. И не нужно вслепую искать заветные нити, связующие прошлое с настоящим. Они в наших руках. Нити неразрывной связи времён - в виде исторической памяти и семейных реликвий.


Загрузка...