Газета Завтра 854 (13 2010)

Татьяна Горичева ЖИТЬ В ТРАДИЦИИ

Татьяна Горичева известна во всём мире благодаря многочисленным выступлениям и публикациям, посвящённым анализу духовной ситуации в России и на Западе, воспринимаемой глазами православного философа.

Горичева родилась в 1947 году. Редактировала самиздатовские журналы "37", "Женщина и Россия" и "Мария". В 1980 году выслана из СССР за "христианский феминизм". Училась в католическом Институте святого Георгия (Франкфурт-на-Майне), в Свято-Сергиевском православном богословском институте в Париже, слушала лекции в Сорбонне. После 1985 года вернулась в Россию, живёт в Санкт-Петербурге. Автор таких книг, как "Взыскание погибших", "Опасно говорить о Боге", "Православие и постмодернизм", "Об обновленчестве, экуменизме и "политграмотности" верующих. Взгляд русского человека, живущего на Западе", "Письма о любви", в соавторстве с А. Кузнецовой), "Только в России есть весна! О трагедии современного Запада. Дневники: 1980-2003".

"ЗАВТРА". Татьяна Михайловна, вы долгое время жили во Франции. Могли бы вы охарактеризовать современную французскую философию?

Татьяна ГОРИЧЕВА. После смерти Жака Деррида во французской философии царит дух консюмеризма и гламура. Самый "популярный философ во Франции", как пишут журналы, — Мишель Онфрэ. Его девиз — "трагический гедонизм", то есть Фридрих Ницше, но без безумия, болезни, страдания и героизма. Эпикур должен быть вновь главным философом. Наслаждаться жизнью нужно умеючи — умеренно, без вредных трансгрессий и привычек. Онфрэ и его ученики — фанатичные атеисты. Онфрэ решил переписать всю европейскую историю, показав, что христианство исказило истину, унизило женщину, убило плоть, ввело лицемерие. Есть Лук Фэрри, проповедующий хороший "капитализм" с правами человека, гламурными путешествиями, буржуазными семейными радостями и прочим. К нему примыкает легион "модно постмодерных шоу-бизнес философов", этаких стареющих плейбоев. В последние годы они путешествуют на роскошных пароходах, где встречаются со своими "фанатами", вкусно едят и пьют, воспевают блага гламура. Популярный в России Ален Бадью осмеян вышеописанной группой как устаревший "марксист" и общественник, не умеющий "красиво жить".

"ЗАВТРА". Почему, на ваш взгляд, в философии так сильна мизогинная традиция, связанная с отсутствием женских имён?

Т.Г. На Западе гораздо больше известных женщин-философов, чем в России, где, на мой взгляд, православие, увы, только усилило почти физиологическое неприятие женщины. Расскажу только об одном случае из своей жизни. После показа фильма Александра Богатырёва обо мне в кинотеатре "Свет" (Санкт-Петербург) выступил дьякон Виктор (с университетским образованием) и сказал: "Это что, православная женщина? Она ездит по всему миру с лекциями, говорит на всевозможных языках, собирает стадионы. Она переписывается с Хайдеггером, встречается с Папой. Нет, это не наш человек". Православная русская женщина должна в лучшем случае сидеть в монастыре или (ещё лучше) на кухне. Долго и болезненно кричал проклятия в мою сторону дьякон Виктор. И самое главное — зал поддержал его. Особенно женщины. В советское время было свободнее. На Западе подобное отношение вообще непредставимо — ни в одной христианской конфессии. Думаю, даже у мусульман. Наша Россия больна. Всеобщее альфонство мужчин сделало их совсем слабыми, а слабый всегда ищет, кому бы отомстить.

Кроме диакона Андрея Кураева, никто из православных не отметил того факта, что в России цветёт глубокая и сильная женская мысль. Это и поэтическое творчество Олеси Николаевой, и философии Татьяны Касаткиной и Пиамы Гайденко, и статьи Ольги Сокуровой и Людмилы Ильюниной, и многих других.

"ЗАВТРА". Чем, на ваш взгляд, отличается московский и петербургский типы философствования? Согласны ли вы с мнением философа Василия Ванчугова, что в Москве преобладает софийность, а в Санкт-Петербурге — логийность?

Т.Г. В Питере моё внимание когда-то привлекала гумилёвская школа, но умерли или бездействуют её последние представители. Там больше всего пересказываний Алена Бадью, Жана Бодрийяра, Поля Вирильо и Жиля Делёза, причём плохих, когда философы вынимаются из их естественного контекста. Почти никто не читает по-немецки. Такое "философствование" сегодня невозможно ни в одной стране мира.

В Москве "софийность" придаёт некоторый смысл московской мысли. Размышления о судьбе России, о духовных вертикалях бытия, о мистическом, о геополитике и евразийстве, об империи, об "удерживающем" вписывают московскую мысль в контекст реального и ответственного осмысления, несмотря на обильное мифологизаторство.

"ЗАВТРА". Что такое, по вашему мнению, религиозная философия? Почему некоторые богословы и философы отрицают сам феномен религиозной философии?

Т.Г. Религиозная философия — весьма размытое понятие. Можно сказать, что это прежде всего русское явление. Для меня последним религиозным философом был Оливье Клеман, соединивший Павла Евдокимова и Владимира Лосского.

Если в богословии всё катафатично, где на первом месте находится Откровение, то в философии первично вопрошание субъекта, находящегося в центре жгучих проблем современности. Религиозная философия апофатична и антиномична.

"ЗАВТРА". Изменилась ли ваше восприятие постмодернизма на российской почве?

Т.Г. Несомненно, особенно с тех пор, как я вернулась из эмиграции. Постмодернистская философия на Западе была фрагментарной и отрицающей "большую историю" и большую Истину. Её деконструктивизм мне нравился местами, ибо избавлял мысль от "измов", фаллосократизмов и иллюзорных и языческих идолов. Этот деконструктивизм даже напоминал христианскую апофатику, хотя последняя всегда несёт в себе положительное катафатическое предчувствие, чего в равнодушном постмодернизме нет по определению. Правда, у Жака Деррида (особенно позднего) были поставлены темы "гостеприимства", "прощения", "человеческого высокомерия по отношению к животным", что позволяет говорить о нём как о религиозном мыслителе.

Постмодернизм в России не прошёл. Двадцать лет назад он заявил о себе в "снобистских" кругах, но у русских не может быть бездушной философии, потому что русская мысль стремится к целостности, эсхатологии и апокалиптике. Равнодушие быстро "срывается", превращается в презрение, вырождается в осквернение и агрессивные страхи и фобии. Фекально-порнографические "откровения" Виктора Ерофеева, инсталляции в "искусстве" и мелкая бесовщина трусливых и закомплексованных "Митиных журналов" — таков наш провинциальный подростковый ответ мировому постмодернизму.

Есть вещи гораздо хуже. В России всё становится религиозным. В ту или иную сторону. Постмодернизм как нечто оккультное, а проще сатанинское, не заставил себя ждать. Вопиющий пример: в Санкт-Петербурге одной из философских кафедр заведует Валерий Савчук, много пишущий и глаголящий постмодернист. Восемь лет назад он изрезал бритвой помоечного кота и тщательно сфотографировал процесс. Назвал всё это "действо": "Почему Бога нет, а кот есть?" и опубликовал в "Митином журнале". Всё прошло "на ура". Вообще жестокость и патологическая бесчувственность отличают петербургских "философов-аутистов".

В России рай и ад соединены друг с другом без "посредника". У нас проще найти подлеца или святого, чем среднего ("порядочного") человека. Как не появится никогда нормального "среднего класса", так и безразличие не завладеет русскими душами.

"ЗАВТРА". В чём смысл диалога между христианскими конфессиями?

Т.Г. В эпоху глобализации все христианские церкви должны учиться друг у друга противостоять "духу времени". Единство церкви не созидается, а с Божьей помощью открывается. И здесь православие, сохранившее полноту предания, веры, литургического и аскетического опыта, притягивает к себе взоры всех христиан. Особенно Россия. Католики и протестанты жаждут хотя бы на мгновение приобщиться к тому Добру, Истине и Красоте, которые они потеряли. Бесконечно слушают о русских монастырях, восхищаются русской иконой и литургией, обновляют свой дух русской искренностью и человечностью, "мечтают" поговорить со старцем, учатся "умному деланию". Никто из католиков или протестантов ни разу не пытался перевести меня "в свою веру", потому что в православии они находят "всё своё". Но поверхностный официальный и туристический экуменизм неприятен всем. Католики любят тебя потому, что ты не притворяешься, а такой, какой есть. Сегодня Россия — самая сильная христианская страна. И мы, русские, как дети, не понимаем, какими сокровищами обладаем и в каком раю, в этом смысле, живём.

"ЗАВТРА". Как вы относитесь к парадигме "третьего пути" для России?

Т.Г. Несомненно, Россия должна идти третьим путём. Впрочем, и славянофильство — в его первоначальном виде — не было антизападничеством. Братья Киреевские, Юрий Самарин и другие славянофилы учились на Западе, издавали журнал "Европеец", дружили с Фридрихом Шеллингом.

Русский человек призван быть (как уже предвещал Фёдор Достоевский) всечеловеком, чтобы органически соединить Запад и Восток (Россия географически, исторически и этнографически соединяет Азию и Европу), сохранив свою русскость и талант спасать мир от цинизма и холода. Всечеловек противостоит "человеку мира" — абстрактной и лишённой корней жертве консюмеризма и глобализации.

Русские эмигранты первой волны покорили мыслящую Европу тем, что знали её историю и культуру лучше, чем сами европейцы. Я много слышала о восхищении французов "всечеловечностью, академической образованностью, блестящими интеллектуальными и душевными качествами" Владимира Лосского, Николая Бердяева, Николая Ильина, Сергия Булгакова.

Но объединение Востока и Запада в русских умах не должно быть синкретическим или эзотерическим. Например, "Арктогея" легко скатывается в инфантильный и поверхностный нью-эйдж. Великая традиция должна быть не только предметом рациональных спекуляций: в ней нужно жить, исполняя её послушания и читая её молитвы день за днём.

Беседовал Алексей Нилогов

Грамотная растаможка, международные автоперевозки 2 Москва.

1