Газета Завтра 862 (21 2010)

Кавад Раш ЯЗЫК — МЕРА ВСЕХ ВЕЩЕЙ

"Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома?.. Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!"

И. С. Тургенев, июнь 1882 г.

В ШКОЛЕ, в далекой провинции, мы заучивали эти слова автора "Первой любви", "Вешних вод" и "Дворянского гнезда" наизусть, и веровали в них, как в ниспосланную свыше молитву, и вера эта с каждым годом подтверждалась и крепла.

Позже далось постигнуть, что язык и народ неразделимы. И что "великий, могучий, правдивый и свободный" язык мог создать только народ, наделенный теми же качествами. Стало ясно, что русский язык спасал нацию в любое лихолетье как некая таинственная, непостижимая духовная субстанция, запечатлевшая в себе тысячелетие трудов и переживаний народа и всех его сословий и групп, субстанция глубокая, как океан, и спасительная.

Но прошло время, когда мы, по словам святейшего патриарха Алексия II, перепутали европейские краны и вместо чистой воды присосались к западной канализации. Так началась "перестройка" ставропольского комбайнера, точнее, уголовное осквернение всех основ жизни под видом свободы, которые сразу же болезненно сказались на языке, который есть мерило и личности, и общества, и государства. При этом русский язык сам стал первым объектом изощренной и подлой атаки.

Главным врагом русского языка, и не его одного, стал медиабизнес. Сам этот исчерпывающий и убийственный термин принадлежит бывшему президенту Владимиру Путину. Именно так обозначил он занятие телевизионщиков, когда в связи с юбилеем второго канала его верхушка была приглашена на встречу в резиденцию Бочаров Ручей. Президент Путин имел основание на такой неологизм. Телевизионщики сами в 2001 году на своем съезде торжественно объявили о своем вхождении в рынок со всеми последствиями и признали телевещание также родом бизнеса. При чём тут свобода слова — осталось тайной.

Так народился еще один род бизнеса. Именно бизнеса, а не дела, не предпринимательства, даже не промысла или ремесла. Бизнес — именно это сладкое слово ласкает слух рыночников как порождение воровской эпохи с его словесными помоями, залившими страну чужими словами, нравами, понятиями, нечто вроде бубонного поветрия, вроде "ток-шоу" вперемежку с "кофе-хаузами", "макдональдсами", "саммитами", "Сити" и рекламами, которыми залеплена Златоглавая, как нечистотами, — все это с фальшивой подсветкой и иллюминацией для "пипла", который всё "схавает".

В эпиграфе из Тургенева слова "как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома", вдвойне актуальны. Дома крадут детей тысячами, убивают людей среди бела дня, воруют на всех уровнях, лгут, ежегодно заливают землю святой Руси кровью миллионов убитых в утробах матерей младенцев, пьют, сквернословят, разводятся и пускают слюну при мысли о турпутевках за рубеж — этих новых социальных знаках безродных плебеев. В такой атмосфере слова Тургенева о величии русского языка, а значит, и породившего его народа, мучительны для неудачников, застрявших в "этой стране".

Но еще никому на свете не удалось обмануть в слове. И для человека, склонного ко лжи, это серьезный повод ненавидеть словесность. Рано или поздно правда обнажается. Потому-то "в начале было Слово, и слово было у Бога", и слово есть высший дар человеку от творца. Он, этот дар, непостижим, правдив и таинственен. Экран так же беспощадно обнажает фальшь, как и слово. Если бы говоруны из телебизнеса или политологи догадывались о разоблачительных свойствах экрана, они никогда бы не полезли в объектив.

Медиабизнес глуп, как и всякий бизнес, поклоняющийся корысти и прибыли. Корреспондент и его хозяева не понимают, что слова, над которыми они иронизируют, произнесены не начальником Третьего отделения Собственного Его Величества канцелярии генералом Бенкендорфом (кстати, героем 1812 года), не министром, или, упаси Боже, Сталиным, а великим художником, который и сейчас входит в пятерку самых читаемых в мире писателей.

Спрашивается, что он вам плохого сделал, кроме того, что гениален и благороден?

Очень важно, что ни у одного из этих недругов русского языка не хватает кишки продолжить вслух тургеневскую характеристику родного слова. Вы никогда не услышите слов "правдивый и свободный", ибо они убийственны и разоблачительны для клеветника. "Великий и могучий" он с кривой усмешкой еще может выдавить, но не более. Признай он "эту страну" и "этот народ" и порожденный им язык великим, могучим, правдивым и свободным, и телебизнесмена разорвет от перегрева, оставив смрад. А чтобы не признать этого никогда, он включает иронию и сопутствующую ей двусмысленность.

ИРОНИЯ — явление всегда разрушительное и отчуждающее человека от явления, о котором он повествует. Если правда — от Бога, то ирония всегда от Его противоположности, от лукавого. Можете ли вы представить себе ироничного Христа? А вот для Иуды ирония органична, как и для Мефистофеля. Ирония всегда с подглядкой, всегда двусмысленна и всегда смотрит снизу вверх, она, в отличие от сарказма, не предполагает силы и равенства сторон. Ирония действует исподтишка и с кривой улыбкой — она классический настрой рабской натуры. Ирония — эмоция шулерская и вожделенная "юмористами". После девяностых годов, казалось, эта зараза пошла на убыль и гнездится в основном на НТВ, где даже в новостях глуповато усмехаются, острят и хихикают, превращая новости из великой державы в род пошлого не то капустника, не то балагана. И никто их не одергивает, ведь медиабизнес — вне контроля и критики. Кстати, разлагающей рабской иронией пронизаны все новостные передачи.

Именно ирония приниженных порождает анекдоты, которые в нашей бесправной жизни находят расцвет. Целое десятилетие почти каждая бездарь из телебизнеса просила собеседника рассказать анекдот или выпытывала, какой анекдот у него любимый, чтобы похихикать вместе. Интерес и даже страсть к анекдотам — верный признак отсутствия чувства юмора.

Можете ли вы представить Гоголя, рассказывающего анекдотец, или Чехова, хохочущего над анекдотом?

О сатанинской природе иронии хорошо осведомлен Пушкин. К Вольтеру, тогдашнему властителю дум российских полуобразованных помещиков и офицеров вроде "декабристов", поэт относился с беспощадной дворянской отстраненностью. Важнее всех писаний энциклопедиста Пушкин считал то обстоятельство, что "Вольтер был палками бит". Собеседник королей был оскорблен вельможей Роганом. Когда же энциклопедист явился к тому домой требовать удовлетворения поединком, вельможа просто велел слугам отогнать начитанного простолюдина Вольтера палками. Что те охотно и исполнили. Пушкин о трудах Вольтера писал, что тот свой "разрушительный гений" принес "в жертву демона смеха и иронии". Понимал ли Вольтер, что дворянин Роган проявил свое сословное право на иронию с помощью палок на спине философа-насмешника?

Государство, дух и язык призваны развиваться в единстве, чтобы защититься от всякой напасти. Русские правители очень хорошо чувствовали эту взаимосвязь и потому так упорно преследовали кривляющихся скоморохов как явление антихристианское и враждебное церкви, устоям самой жизни. В грамоте, посланной в Сибирь архиепископу Тобольскому царем Алексеем Михайловичем, читаем: "…скоморохов с домрами и с гуслями и с волынками и со всякими игры, и ворожей, мужиков и баб… в дом к себе не призывали… и никаких бесовских див не творили и всяких бесовских игр не слушали… А где объявятся домры, и сурны, и гудки, и гусли, и хари, и всякие гудебные бесовские сосуды и ты б те бесовские велел вынимать и, изломав те бесовские игры, велел жечь"

Воспеваемые "хохмачами" скоморохи были далеко не безобидной братией. Кроме обычного плутовства, краж, разврата и других пороков, им сопутствующих, они нередко выполняли роль разведчиков.

Ныне "…собираютца скоморохи и смехотворцы со многими бесчинными игроками… и веселятца бесовским веселием с плясанием и песньми нечистыми, аже сквернят человека и в последнюю поревают погибель…"

НЫНЕ КАЖДЫЙ ДЕНЬ из месяца в месяц почти круглосуточно на нашей телеэстраде "по действу диаволю… сатанинские песни припевати гласом и руками во длани плескати и ногами скакати". Такая эстрада в лошадиных дозах вперемежку со смехотворцами, церебрально-конвульсивными певцами и оголённо блеющими крашеными блондинками "веселятца бесовским веселием", и каждый день уничтожают русскую культуру, язык, народную нравственность и само государство.

И все это на фоне миллионов сирот, забитых панелей, воровства и пьянства, на фоне наркомании, разводов, абортов, безвестных могил, ждущих молитв, богослужений и очистительного, возрождающего покаяния и сыновьей любви. Как говорил у Гоголя несчастный сумасшедший Поприщин, женщина полюбила беса, "она выйдет за него, выйдет". И вышла, и рванула в секс-туры.

Язык объединяет людей, но он же, язык, способен стать страшным инструментом вражды и расчленения общества. Лучше всего это видно на примере внедряемого последние двадцать лет слова "чиновник" с отрицательным значением, как когда-то засаживали в атеистическую подкорку слово "царизм". При советской власти, с отменой чинов и табели о рангах, из обихода совершенно исчезло слово "чиновник". Никто его не употреблял. И медиабизнес, попав в руки "демократов", начал внедрять слово "чиновник" со всеми низменными оценками. В стране народилась как бы многомиллионная армия новых "врагов народа". До 1917 года чиновники делились на классы. Теперь, не восстановив ни границ, ни социального положения государственных служащих, всех воров, мошенников, карьеристов вперемежку с честными работниками стали огульно мазать словом "чиновник". Так создается вновь тоталитарное сознание погромщиков. То, что раньше обозначалось словами "буржуй", "эксплуататор", "кровопийца", "мироед", теперь называют словом "чиновник". Эту практику нельзя не признать общественно опасной и угрожающей существованию государства. Самое прискорбное, что эту наживку для слабоумных заглатывают почти поголовно власть предержащие, то есть те, против кого и направлено слова "чиновник" с отрицательным зарядом. Недавно, в апреле 2010 г., Святенко — дама, занимающаяся безопасностью, сказала в интервью третьему каналу о "высших чиновниках из МВД". Даже для дамы из сферы безопасности они уже не генералы, не офицеры, не руководящие сотрудники, но "чиновники из МВД".

Впрочем, власть предержащие бегут впереди забега не только в этом случае. Руководители всех рангов первыми внедряют бессмысленные и злокачественные слова-паразиты вроде "имидж", "саммит", "бизнес".

Медиабизнес не может сам себя шельмовать. Если в их лексике "чиновник" есть воплощение всего нечистого и чужого, то слово "бизнесмен" очень редко или почти никогда не подается с отрицательным значением.

Не должны руководители государства применительно к российскому предпринимательству употреблять слово "бизнес", вброшенное в употребление "новорусскими" мошенниками. Так же, как ни один священнослужитель, а тем более иерарх не имеет права употреблять еретические для православного слова "имидж" и "саммит".

"Имидж" внедряется намеренно, чтобы разрушить и убрать из употребления ключевое слово русской культуры — "образ". А с "саммитом" можно далеко зайти. Завтра иной иерарх из новых "обновленцев" может заговорить даже не о сретении образа Божией Матери Владимирской, и даже не о встрече ее, а о саммите.

НЫНЕШНИЕ иерархи употребляют слово "Стамбул". Для них это слово должно быть запредельно запретным. Немцы до сих пор называют Константинополь на свой манер "Царьград". Мы с обезъяньей впечатлительностью пишем, что Белая армия эвакуировалась в Стамбул в 1920 г. Между тем, этот город до 1923 года даже сами турки еще официально именовали Константинополь. Для православного священнослужителя город на Босфоре со святой Софией до скончания века носит только одно имя — Константинополь. Иначе скоро мы с безродной восприимчивостью, неровен час, Никео-Царьградский символ веры будем именовать никео-стамбульским.

Башкиры имеют законное право именовать свою страну "Башкортостан". Но это не значит, что мы вместо традиционной "Башкирии" тут же с холуйской угодливостью должны с трудом выговаривать "Башкортостан". Но как ни называй республику — "Башкирия" или "Башкортостан", чаще сейчас она фигурирует под омертвляющим, бессмысленным и безродным обозначением — "субъект федерации". Раньше на Руси понятия "княжество" и "земля" были синонимами. Были в нашем отечестве и княжества, и губернии, и уезды, и волости. За каждым названием волнующая история. Теперь отечество наше с приходом коррупционеров разворовано, расшатано и разделено на "субъекты". Чтобы еще более усилить отчуждение людей от своей родины, теперь Москва наша не "Белокаменная" и не "Златоглавая", не "дорогая моя столица", а на скороговорке новых дикторов чаще "мегаполис". У такого безродного мегаполиса не мог не появиться любимый уродец всех международных мошенников — небоскреб. Это сооружение, призванное своей фаллической доминантой раздавить Кремль, получило самое холуйски-угодливое и оскорбительное название за 850 лет истории города, а именно "Москва-сити".

Диву даешься, как же могла жить такая сверхдержава, как СССР, ни разу за семьдесят лет не употребив таких слов, как "чиновник", "мегаполис" и "субъект федерации", хотя Российская Федерация (РСФСР) здравствовала и даже насчитывала в два раза меньше пресловутых чиновников. Мы уже не говорим о таких агрессивных паразитах с бубонным потенциалом, как искусственно внедренных словах "имидж", "бренд", "банер", "саммит", "бизнес" и прочая нечисть. Вся скверна внедрялась под грохот и гогот эстрадного бешенства, пока шоувошь не проела Россию. Как говорят на Востоке: "вор любит шумный базар".

Насильственно внедряемые через медиабизнес чужеродные слова размножаются как трупные пятна на теле культуры. Они разъедают общество, расчленяют страну, разъединяют поколения, убивают язык и обессиливают армию и нацию. Политологи-балоболы, эти политические импотенты, вживляют через TV "пиплу" такие "чипы", как "политический класс", "элита", "правящий класс", чтобы, прикрывшись этими абстракциями, манипулировать подопытными зрителями и осуществлять контроль за историческим сознанием несчастного русскоязычного электората, одуревшего от алкоголя, эстрады, наркотиков и турпоездок. Благо, что церковники озабочены аляповато-красочными облачениями, а военные высотой и прихотливым изгибом тульи на фуражках.

Медиабизнес стал орудием разрушения языка и тысячелетних устоев при полном молчании общества и Церкви. Такое молчание в Смутное время святые подвижники называли безумным молчанием. Наш великий композитор Свиридов как-то назвал битлов исчадиями ада. По сравнению с нашей эстрадой битлы — пай-мальчики из хороших семей.

КОГДА ШАЛЯПИН в начале 30-х годов услышал песни Лидии Руслановой, он в восторге сказал: "Она поет по-нашему". Петь "по-нашему" — это то же, что думать и говорить "по-нашему". Русланова пела и в церковном хоре, потом — по госпиталям "германской" войны, а затем — на всех фронтах Отечественной войны. В 1948 году ее арестовали по "делу маршала Жукова". В застенке она сказала следователю: "За таким, как Жуков, пешком пойду в Сибирь".

Это был голос самого народа. Из тюрьмы Лидия Русланова вышла в 1953 году. Ее путь во многом схож с судьбой Клавдии Шульженко. Они обе пели "по-нашему", по-русски. Потом была Зыкина. До нее Иван Козловский, проведший отрочество в монастыре. А теперь Дмитрий Хворостовский, сибирский богатырь, чьи редкие выступления целительной вешней литургией омывают всю русскую землю, сметая на время все эстрадное бесовство. Но тех, кто поет и говорит не по-нашему, по сравнению с ними легионы, и народ отдан властями медиабизнесу на растерзание.

Борьба с русским языком как главным оплотом культуры и государства идет по всем направлениям днем и ночью, ежеминутно и без передышки. Духовная брань в истории не знает перемирий. "Слово гнило да исходит из уст ваших" (ЕФ.4,29), — учит Писание. Именно поэтому в язык внедряются гнилые слова вроде "имидж", "ток-шоу", "саммит", "регион" и сотни других. Теперь, повторяю, вы редко услышите о Москве "Белокаменная", "Первопрестольная", "Златоглавая" и даже столица, а чаще идиотское слово "мегаполис", чтобы создать отчуждение между человеком и его столицей, сердцем его Родины. Даже погоду теперь объявляют не по Москве и области, а "в столичном регионе". Больше нет в России ни областей, ни краев, ни земель, а только "субъекты федерации". Все эти термины, которые и словами-то не назовешь, вместе с матерщиной и сквернословием убивают душу языка и народа своей палаческой и злой природой. Не странно ли, что всегда находятся телезащитники сквернословия, как якобы проявления народности.

Не может быть "народность" антихристианской. Между тем все гнилые слова глубоко враждебны природе православия. "Образ" — одно из ключевых слов русской культуры и религии — глубокое и многозначное. Именно потому настойчиво внедряют мерзкое слово "имидж".

РЕКЛАМА есть абсолютное проявление насилия и лжи. Но помимо этого, каждая минута рекламы пронизана разрушением христианских ценностных устоев от наглого "ведь мы этого достойны" до призывов наслаждаться по любимой формуле сатаны "один раз живем".

Реклама объявила тотальную войну таким качествам духовного здоровья, как скромность, бережливость, смирение.

Идет война на истребление языка Пушкина. Чуткий Василий Розанов заметил: "Чтобы опровергнуть Пушкина — нужно много ума. Может быть, никакого не хватит. Как же бы изловчиться, — какой прием, чтобы опровергнуть это благородство?.. Как же сделать? Встретить его тупым рылом. Захрюкать. Царя слова нельзя победить словом, но хрюканьем можно".

Пытаются не только осквернить язык Пушкина, но и сам синеокий поэт, павший на поле боя у Черной речке за честь русской семьи, не дает покоя ущербным. Недавно по телевизору объявили слово в слово: "родина Пушкина Эритрея, там ему и памятник поставлен" (ТВ-3, 21 декабря 2008 г.). Мы-то думали, что его родина Москва. Всех тянет неодолимо пофамильярничать с Пушкиным, начиная с цветаевского "Мой Пушкин". Фамильярность не только главное и всё сильнее пронизывающее нашу жизнь зло, его даже можно назвать сверхзлом. Не случайно мы единственное в истории человечества общество, где люди обращаются друг к другу по половому признаку — "мужчина", женщина" — и все молчат: от властей, депутатов до писателей, учителей и всех прочих. А ведь если вдуматься, это страшное бедствие, растлевающее жизнь.

Из этой же злой природы — то самое ироничное о русском языке: мол, "великий и могучий". Иной может заметить, дескать, стоит ли огород городить, если и тявкнула какая-то телемоська по поводу величия русского языка. Нет, и еще тысячу раз нет. Все так называемые неологизмы, как и замаскированные атаки на язык, далеко не безвредны, и, повторяю, все они ещё и антиправославны.

Другое явное и агрессивное проявление хрюканья — это сквернословие и матерщина. Великий Пётр, человек глубоко религиозный, лучше всех в своем царстве понимал, что мат всегда есть оскорбление собственной матери и самой Божией Матери, чьим уделом является Россия. Потому святой Преобразователь бестрепетной державной рукой внес в воинский устав статью, из которой следовало:

"Кто будет Матерь Божию хулить и поносить… телесным наказанием наказан, или живота лишен быть, по силе хуления". Император-адмирал сознавал, в отличие от позднейших руководителей России, что нация и армия, которая сквернословит и матерится, лишается благодати и победы.

Когда апостол русистики Владимир Даль создавал свой "Толковый словарь живого великорусского языка", этот язык действительно был живым и цветущим. Кстати, во времена Даля только три славянских языка располагали литературными языками: русский, польский и чешский. Ни у сербов, ни у хорватов, ни у белорусов или даже болгар это обстоятельство не рождает агрессивного комплекса неполноценности. Беснуются только подзуживаемые западэнцами иные круги Украины, теряя чувство меры, а с ним и юмора. Сам Даль подписывал литературные работы псевдонимом "Казак Луганский". Ему и в страшном сне не могло привидеться, что кондовый русский город Луганск на землях Всевеликого войска Донского не будет в составе России. Сам Даль к малорусскому языку и его говорам, как и первый наш славист академик И. Срезневский, относился с любовью и живейшим интересом. Оба они знали, что малороссы, как и белорусы, вместе с братьями великороссами веками в творческом единстве творили русский литературный язык, который является их общим и высшим достоянием, как и православие. Лучше всех это сознавал великий русский писатель Гоголь, родом из малороссов. Словотворчество трех народов братьев шло из века в век задолго до "Слова о Законе и Благодати" (XI в.) митрополита Киевского и всея Руси Иллариона.

После 1917 года воинствующие безбожники внедряли казенно-уголовные новообразования, а главный безбожник Емельян Ярославский до самой войны нередко стоял на мавзолее рядом с самим Сталиным, и всех пережил при любых репрессиях.

Но самая смертная угроза над русским языком за две тысячи лет нависла именно в последние двадцать лет.

С тех пор, как в каждую семью вползло телевидение — и черный квадрат экрана заменил в каждой семье угол с образами, "великий, могучий, правдивый и свободный русский язык" под террористическим натиском "новаторов" стал сжиматься, перерождаться в конвульсиях и дичать. Вся страна от края до края заговорила телештампами, усеченным, упрощенным жаргоном. Впервые в истории при этом не оказалось народных слоев, которые творили бы язык в своей среде. Никто, ни на одном уровне, не противостоит умерщвлению языка. Учебники языка, литературы, истории, один другого пошлее, забили шестьдесят тысяч школ России. Медиабизнес, пресмыкающийся перед рынком, стал смертельным врагом всего живого и, прежде всего языка Пушкина, Жуковского, Тургенева, Чехова. Идею лагерного однообразия, уравниловки и упрощения — а всякое упрощение есть вырождение, по К. Леонтьеву — теперь унаследовал телебизнес.

Исчерпывающую характеристику этому явлению дал великий русский мыслитель Иван Ильин, и слова его имеют прямое отношение и к тем, кто намеренно разрушает и оскверняет русский язык, и к тем, слабым на головушку, не помнящим родства, кто бездумно поганит родной язык упрощением и холуйскими заимствованиями.

"Мысль — погасить это многообразие явлений, упразднить это богатство исторического сада Божия, свести все к мертвому единообразному штампу, к "униформе", к равенству песка, к безразличию после уже просиявшего в мире духовного различия, — могла бы зародиться только в больной душе, от злобной, завистливой судороги, или же в мертвом слепом рассудке. Такая плоская и пошлая, противокультурная и всеразрушительная идея была бы сущим проявлением безбожия. Почерпнуть ее из христианства, из Евангелия, в православии — было бы совершенно невозможно!" (И.А. Ильин "Основы христианской культуры").

2