Газовый свет

Глава 8 ЕПИСКОП В ДОМАШНЕЙ ОБСТАНОВКЕ

Наутро Анджела с Майлсом завтракали поздно. Когда они уже заканчивали, появился Лейланд, до крайности взбудораженный.

— Я говорил с миссис Дэвис, — пояснил он.

— Стоит ли из-за этого так волноваться? — заметила Анджела. — Вы не первый.

— Разумеется, но я имею в виду, она кое-что рассказала.

— А вот это и впрямь любопытно, — согласился Бридон. — Выкладывай. Анджела…

— Миссис Бридон, — твердо произнесла Анджела, — помогала мне во многих расследованиях, и при ней можно спокойно говорить обо всем. Выкладывайте, мистер Лейланд! Меня от этого гренка все равно ничем не оторвешь!

— Да тут и нет никаких особых секретов. Я как раз думал, вдруг вы сумеете мне помочь. По словам миссис Дэвис, Моттрам ждал утром гостя и собирался идти с ним на рыбалку.

— Таинственный незнакомец? — вставила Анджела. — С тупым предметом в руках?

— Отнюдь. Собственно говоря, это пулфордский епископ. Вы про Пулфорд хотя бы слыхали?

— Ничто не сокрыто от нас, мистер Лейланд. Там выпускают канализационные трубы, а не шагомеры и не детские коляски, как воображали некоторые. Приходская церковь — прекрасный образчик раннего периода поздней английской готики. В городе находится резиденция главы римско-католической епархии… A-а, так это его ждали в гости?

— Так сказала миссис Дэвис. Очень веселый и общительный джентльмен. Не чета этим вашим засушенным нелюдимам. Ожидали его как будто бы первым поездом, который прибывает около десяти. Моттрам велел разбудить его пораньше, потому что собирался на рыбалку, а епископу должны были передать, что мистер Моттрам ждет его преосвященство на реке, у Долгой заводи. Епископ уже бывал здесь, видимо в гостях у Моттрама. И нам теперь весьма бы неплохо выяснить, что он может сказать по этому поводу. Я бы и сам съездил, но, во-первых, мне довольно несподручно отлучаться, пока мои подозрения, — он понизил голос, — так смутны, а во-вторых, я телеграфировал в Лондон насчет завещания и хочу получить ответ в собственные руки. К тому же сегодня в четыре дознание, и опаздывать мне никак нельзя. Вот я и думаю, вы с миссис Бридон съездите в Пулфорд, а? На машине за час доберетесь, а если ты выступишь как председатель Бесподобной, получится не так… официально. Тогда вечерком можно будет обменяться информацией.

— Ты как, Анджи?

— Думаю, мне заявляться к епископу не стоит. Это не очень удобно. Но в Пулфорд я тебя отвезу и подожду в гостинице, пообедаю там, а после ты за мной зайдешь.

— Хорошо… А переодеваться надо? — жалобно спросил Майлс.

— Не обязательно. Можешь сказать епископу, что твои воскресные брюки в ломбарде — если он и впрямь такой весельчак, то оценит шутку. Кстати, в этом твидовом костюме ты выглядишь настоящим добродушным болваном, а тебе ведь того и надо? И потом, если ты останешься на обед, он будет всего-навсего холостяцким.

— Отлично, тогда вперед! Надо же, только я успел полюбить Чилторп, как опять приходится куда-то тащиться. Слушай, Лейланд, надеюсь, я не должен вручать епископу судебную повестку, надевать наручники и все такое? А то лучше поезжай сам!

— Ну что ты. Я не подозреваю епископа… пока. Я просто хочу знать, что он может сообщить о поступках Моттрама за последнее время и что думает о нем как о человеке. Вероятно, епископу кое-что известно и о завещании, но специально этой темы касаться не нужно, я ведь запросил телеграммой полную информацию… Большущее вам спасибо. Вечером потолкуем, да?

— Идет. Но на всякий случай я, пожалуй, дам епископу телеграмму, чтобы убедиться, дома ли он и готов ли принять заблудшего шпиона. А часиков в одиннадцать можно и в путь.

Когда Бридон, отправив телеграмму, возвратился в гостиницу, то, к своему удивлению, угодил прямиком в лапы мистера Поултни, который подстерегал его в холле, обвешанный удочками, катушками и прочими рыболовными снастями.

— Я вот думаю, позволительно ли сообщить вам некое соображение, мистер Бридон, — начал он. — Мне стыдно собственной слабости, но я ничего не могу с собой поделать, вы уж простите. В глубине души каждый считает, что из него выйдет замечательный сыщик. В мои годы не мешало бы поумнеть, но нечистый так и подзуживает меня кое-что вам подсказать.

Изысканная преамбула вызвала у Бридона улыбку.

— Вы меня заинтриговали, — сказал он. — Что ж, в сущности, сыск — попросту смесь здравого смысла и специальных знаний. Так почему бы нам всем не объединить наши усилия?

— Здесь речь идет как раз о специальных знаниях, иначе бы я не рискнул претендовать на ваше драгоценное внимание. Видите эту удочку? Вам, без сомнения, известно, что она принадлежит Моттраму, именно ее он собирался взять с собой в то роковое утро. А мушек видите?

«Мушки как мушки», — подумал Бридон и так и сказал.

— Верно. Тут-то и нужны специальные знания. Я не очень хорошо знаю реку, но говорю вам со всей ответственностью: использовать здесь таких мушек — особенно в эту пору года и после ночного ненастья — просто смешно. Еще я знаю, что человек вроде Моттрама, который столько лет ездил сюда на рыбалку, должен был прекрасно понимать, что на Долгой заводи от этих мушек проку нет. Вот я и думаю: а в самом ли деле Моттрам приехал на рыбалку? Ну, мне пора. Я по-прежнему льщу себя несбыточной надеждой. Честь имею! — С этими словами старый джентльмен по обыкновению резко взмахнул рукой и удалился.

Ответная телеграмма пришла очень вовремя и содержала уведомление, что епископ будет весьма рад встретиться с Бридоном. И в самом начале двенадцатого они выехали в Пулфорд; на сей раз дорога шла ближе к реке и позволила им лучше рассмотреть необычный ландшафт. Баск промыл здесь узкий каньон, гладкие каменные стены которого, у подножия изъеденные водой, нависали над глубокими омутами. Настоящего водопада не было, но поток все время мчался под уклон, весело вскипая вокруг валунов, громоздившихся на его пути.

— Поултни, по-моему, зря опасается, что его реку начнут обыскивать, — заметил Бридон. — На этом участке дно обшарить немыслимо; глянь, камни-то какие — труп может пролежать тут очень долго, и никто его не найдет. Как говорится, концы в воду. Хорошо, что он умер от газа, а не утонул.

Дорога вскарабкалась повыше, к верещатникам, и начала приближаться к унылым и заброшенным очагам цивилизации. Вехами на пути Бридонов были фабричные городишки, возникшие в ту пору, когда пользовались энергией самой воды, а теперь, когда на смену пришла энергия пара, влачившие жалкое существование на этих бесплодных кручах. Мостовая хуже некуда, всю душу вытрясет, воздух мутный от дыма, верещатники черные от сажи — ясно, до людского жилья рукой подать. Вот наконец и трамвайные рельсы, окраина Пулфорда.

— Что-то я нервничаю, — признался Бридон. — Ну скажи, как мне завоевать расположение католического епископа? — спросил он у Анджелы, которая училась в монастырской школе.

— Лучше всего преклонить колено и поцеловать его перстень. Но у тебя вряд ли получится, надо было порепетировать перед объездом. Впрочем, он так и так тебя не съест.

Бридон попробовал суммировать все, что знал о епископах. Он вспомнил школьные годы, конфирмацию: долгая утомительная церемония, бесконечное напутствие епископа, который заклинал его и еще полсотни мальчишек не бить в свои ворота. Потом вспомнил другого епископа, с этим он познакомился у приятеля в Оксфорде, — вспомнил руку на своем плече и нестерпимо суровый голос, вопрошающий, не думает ли он принять духовный сан. Может, и здешний такой? Или, наоборот, он увидит многоречивого вельможу в лиловых шелках и тонком белье, который будет угощать изысканными напитками (как в рекламе) и преспокойно лгать (как в книжках)? Что, если он стушуется перед притворной набожностью, а может, столкнется с опытным интриганом, и тот заморочит ему голову? А, ладно, скоро все так и так выяснится. Автомобиль затормозил в центре города у огромного, темного от сажи отеля, сулившего максимум неудобств, и Бридон, расспросив дорогу к католическому собору и тяпнув для храбрости рюмку вермута, отправился на свидание к епископу.

Соборный дом оказался ярким образцом той забавной муниципальной готики, которая является бичом всех учреждений, основанных в середине прошлого века. В путеводителях такие дома именуют превосходными, но обитатели находят их жуткими. Комната, куда провели Бридона, была по меньшей мере столь же безрадостна, сколь и просторна. Стены до половины забраны уродливыми панелями из смолистой сосны; тяжелые, церковного вида стулья в зародыше подавляли всякое желание отдохнуть. Камин оборудован газовой горелкой. Кругом развешаны прескверные портреты давних пулфордских иерархов. Гипсовая Мадонна, из тех, что с годами перекочевывают из церкви в ризницу, а из ризницы в дом священника, тотчас бросалась в глаза своим редкостным безобразием. Большей частью эта комната пустует — разве что изредка пулфордские каноники облачаются там к соборной мессе да ожидают аудиенции некоторые посетители, чересчур солидные с виду, чтобы держать их в нижнем холле.

В дальнем конце комнаты отворилась дверь, и вошел высокий мужчина в черно-красном; искреннее радушие, которым от него так и веяло, заставляло мгновенно забыть о промозглом холоде приемной. Лицо у него было энергичное, решительное и безусловно приветливое; глаза смотрели на собеседника прямо и с интересом; держался он с редким достоинством и без малейшего чванства. Такой человек никогда не спросит, намерены ли вы принять духовный сан. Хитрости и интриганства в нем тоже совершенно не ощущалось. Бридон сделал поползновение выполнить не очень-то приемлемый наказ Анджелы, но рука, стиснувшая его пальцы, поспешно и с заметным неодобрением отдернулась. Он явился сюда как шпион, ожидая, что и сам тотчас попадет под наблюдение, а обнаружил, что загадочным образом чувствует себя в этом странном доме весьма уютно, как старый добрый друг.

— Простите великодушно, что я заставил вас ждать, мистер Брендан. — (Чилторпский телеграф весьма вольно обращается с собственными именами.) — Входите, пожалуйста. Итак, вы хотите поговорить о бедняге Моттраме? Что ж, он был нашим старинным другом и близким соседом. А вам нынче повезло: ехать на автомобиле в такое погожее утро — одно удовольствие. Прошу вас.

Бридон очутился в небольшой комнате; видимо, это был кабинет епископа. Множество курительных трубок и ершиков для их чистки; на столе — солидная стопка деловых бумаг; открытое пианино, на котором явно частенько бренчат, просто ради веселья, а в углу — самый прозаический репродуктор. Кресло, куда усадили гостя, было большое и удобное — судорожно сидеть на краешке при всем желании невозможно. В такой комнате рука машинально тянется за кисетом. Не угодно ли мистеру Брендану выпить глоточек для аппетита? Обед будет минут через сорок пять. Н-да, бедный Моттрам, такая жестокая судьба. Весь город искренне скорбит.

— Не знаю, вправе ли я вообще отнимать время у… у вашего преосвященства, — начал Бридон, подавляя в себе бесцеремонное панибратство. — Просто хозяйка гостиницы нынче утром сообщила, что вы должны были встретиться с Моттрамом в Чилторпе как раз в день его смерти. Вот мы и подумали, вдруг вам что-то известно о его передвижениях и планах. Я говорю «мы», поскольку расследую это дело некоторым образом вместе с полицией, инспектор оказался моим хорошим знакомым. — (Черт возьми, ну с какой стати он разом выложил на стол все свои карты?!)

— Конечно, конечно, буду рад помочь. Газеты только упомянули вскользь, будто произошел несчастный случай, но, по словам одного из моих священников, в городе ходят слухи, что бедняга покончил с собой. Правда, я лично считаю, что это маловероятно.

— Стало быть, во время вашей последней встречи он был вполне бодр и весел?

— Что бодр и весел, я бы не сказал, Моттрам, знаете ли, всегда был несколько угрюм. Но в тот вечер, без малого неделю назад, он пришел сюда весьма довольный, что едет отдыхать, и полный всевозможных планов насчет рыбалки. Тогда-то он и пригласил меня в Чилторп. В моем календаре как раз обнаружился соблазнительно свободный день, вдобавок утром есть очень удобный поезд до Чилторпа, ну, я и обещал приехать. А накануне поздно вечером позвонил генеральный викарий и сообщил, что назавтра у меня важная встреча с кем-то из министерства образования, он организовал ее по собственной инициативе и не успел заранее предупредить. От поездки в Чилторп пришлось отказаться — дела есть дела, — и утром я хотел послать Моттраму телеграмму. Но скорбная весть добралась сюда раньше, чем я сумел дойти до телеграфа.

— Вот как?

— Я получил телеграмму от его секретаря, от Бринкмана. Любезно с его стороны подумать обо мне, ведь мы едва знакомы. Точного текста не помню, кажется, что-то вроде: С прискорбием сообщаю, что мистер Моттрам минувшей ночью скончался, ваш приезд не имеет смысла.

— Вы не знаете, долго ли он рассчитывал пробыть в Чилторпе?

— Тут от Брикмана будет больше помощи, чем от меня, но, если не ошибаюсь, они проводили в Чилторпе недели две каждый год. Моттрам-то, как вам, смею полагать, известно, родом из этих краев. По-моему, он и на сей раз приехал с ежегодным визитом. Честное слово, не могу себе представить, зачем бы ему приглашать меня в гости, если он замышлял самоубийство! Конечно, если он повредился рассудком, тогда другое дело. Но, глядя на него, никто бы этого не сказал.

— Как я понимаю, Моттрам принадлежал к вашей… он был католик?

— Ну что вы! Он вообще вряд ли ходил в церковь. В Бога он, думаю, веровал и человек был весьма неглупый, хотя в юные годы ему не довелось много учиться. А его дружба с нами, в сущности, дело случая… случая и близкого соседства. Он всегда относился к нам очень хорошо… незаурядный характер, мистер Брендан, и кое в чем здорово упрямый. Любил быть правым и доказывать свою правоту, зато в вопросах вероисповедания придерживался широких взглядов, даже очень широких.

— Вам не кажется, что у него не хватило бы духу покончить с собой… по моральным причинам, я имею в виду?

— Не так давно в разговоре он защищал самоубийство. Вообще-то, по моему разумению, человек, внутренне дошедший до такого состояния, когда самоубийство представляется ему единственным выходом, как правило, уже не способен объективно взвесить, правильно он поступает или нет. По крайней мере я надеюсь, что это так, и не думаю, что люди, теоретически оправдывающие самоубийство, из-за этого более склонны совершить его, и vice versa.[10] Извините столь беспощадный цинизм. Но здесь нет мотива, мистер Брендан. Зачем Моттраму было кончать с собой?

— Я, ваше преосвященство, увы, смотрю на подобные вещи с беспощадным цинизмом. Видите ли, моя деятельность целиком связана со страхованием, и Моттрам был у нас застрахован, причем на очень крупную сумму.

— Вот как? Понимаю, понимаю. Что ж, у вас есть опыт, у меня нет. Но не кажется ли вам странным, что человек в добром здравии, обеспеченный, без всяких там забот и хлопот, кончает с собой в надежде облагодетельствовать каких-то неведомых наследников? Не забывайте, семьи у него не было.

— В добром здравии? Значит… значит, он ничего вам не говорил о своих жизненных перспективах?

— Да нет, не говорил, однако он всегда производил впечатление весьма здорового человека. Неужели что-то было не в порядке?

— Ваше преосвященство, то, что я вам скажу, должно остаться между нами, если вы не против. Поскольку вы так близко его знали, я не вправе утаить от вас, что Моттрам имел основания тревожиться о своем здоровье. — И Майлс рассказала о странном визите Моттрама в Бесподобную. Слушая его, епископ все больше мрачнел.

— Боже мой, я понятия не имел об этом… даже не подозревал. И как же? До сих пор так и не известно, что с ним было? A-а, ну да, конечно, это меняет дело. Для людей, страдающих тяжелым недугом, особенно если он сопровождается мучительной болью, соблазн огромен, ведь боль туманит рассудок… Ну почему, почему я не догадался, что он в беде? Хотя сделать ничего не сделаешь, и все равно… Но в этом весь Моттрам, он всегда был немного стоик и иллюзиями не обольщался, я не раз слышал от него: какой смысл прежде времени бояться беды? Н-да, деньги — это еще не все.

— Он был, видно, очень богат?

— Вряд ли. Но все же весьма состоятелен. Кому-то здорово повезло.

— Как я понимаю, он не говорил вам, что намерен делать со своими деньгами?

— Ну, Моттрам не прочь был пошутить и частенько говаривал, что обеспечит наше процветание, но, по-моему, всерьез он об этом не помышлял. Он, знаете ли, на свой лад тяготел к религии, а вот с ее служителями был не в очень-то хороших отношениях. Англиканцы, дескать, вечно между собой ссорятся — хороша церковь: сама не знает, чего хочет! От нонконформистов опять же городу никакого проку; церквей-то полно, а прихожан в каждой по воскресеньям человек тридцать — сорок, не больше. Думается, он был не вполне справедлив к нонконформистам, они много хорошего делают, по крайней мере некоторые. Что же до Армии Спасения, так ее он вообще на дух не принимал. Вот и твердил, что скорее откажет свои деньги нам, чем кому-либо из них. Но, по-моему, он просто иронизировал на словах; люди, сколотившие много денег, зачастую любят порассуждать, что они с ними сделают. Для нас это, конечно, имело бы очень большое значение, однако не думаю, чтобы он говорил всерьез.

— Я чрезвычайно признателен вашему преосвященству, а теперь, пожалуй, пора и…

— Как? Вы собираетесь уходить, а обед на столе! Нет-нет, мистер Брендан, у нас в Пулфорде так не принято. Идемте-ка со мной, я познакомлю вас с нашими священниками. Уж я-то знаю «Бремя зол» и эти их отбивные! Прошу! Без обеда мы вас не отпустим.

Отказаться было совершенно невозможно, Анджеле придется подождать.