Петров сперва посещал Пелагею Прохоровну по воскресеньям; но не каждое воскресенье, а мимоходом, когда посещал Петербургскую и Выборгскую стороны. Он Пелагею Прохоровну знал очень мало и поэтому относился к ней как ближний к ближнему и рак честный человек; в его характере было, что если он взялся за какое-нибудь дело, то должен его докончить. Он никому не хвастался, что у него есть знакомая женщина, к которой он ходит в клинику, но втайне желал, чтобы эта женщина выздоровела, и думал об ней много. Он разбирал все свои отношения к Пелагее Прохоровне; отношения эти были честные. Теперь дела его стали поправляться; он жил в своей квартире, и вот ему больше, чем прежде, захотелось жить семейно, и выбор пал на Пелагею Прохоровну, к которой его тянуло так, что в последнее время он стал уже ходить к ней и по четвергам. Ему там было и грустно, и хорошо: грустно потому, что на него больные производили тяжелое впечатление, а хорошо потому, что он разговаривал с Пелагеей Прохоровной, которая с каждым днем поправлялась. Но и тут отношения Петрова к Пелагее Прохоровне были прежние - они были знакомы, и больше ничего.
Но Петров жил все-таки в мире здоровом; он мог делать что хотел, мог идти куда угодно, а Пелагея Прохоровна жила среди больных женщин, и ей запрещено было выходить даже в коридор. Поэтому немудрено, что жизнь в госпитале ей надоела, и она с нетерпением ждала четверга и воскресенья - дни, в которые к больным приходили люди здоровые. Этим посетителям все были рады. Но больше всего Пелагее Прохоровне нравились посещения Петрова.
Пелагея Прохоровна лежала в середине; ее кровать была шестая от двери. Когда пришел Игнатий Прокофьич, она, сидя на кровати, разговаривала с соседней женщиной. Прочие женщины или лежали, или сидели; две ходили с кружками, а четыре играли в карты. Сиделка, Марья Ильинишна, толстая женщина, откормившаяся в госпитале, сидя у окна, что-то шила и напевала песенки. Посетителей в этой палате еще не было. Больные при виде Петрова оживились; женщина, разговаривавшая с Пелагеей Прохоровной, ушла к играющим.
- Ну, Пелагея Прохоровна, - сказал Петров, - я порешил с мастерской. Хочу сам работать. Помните разговор-то наш за воротами филимоновского дома. Я тогда думал, что нельзя работать одному, а теперь вот вышло, что можно.
- А я потому говорила так, што у нас есть мастера, кои сами работают и живут хорошо. - И она рассказала про Короваева.
- Ну, а Короваев еще много пробьется в Петербурге, прежде чем возьмется за свое ремесло. Он хорош в своем заводе был, потому что там вырос, там его знают; а поди он в город, так там своих мастеров много.
- А я хочу выписаться.
- Ну, я бы не советовал до тех пор, пока совсем не поправитесь. Ведь вы еще не в силах работать?
- Может, и справлюсь.
- Нет, уж лучше недельку, другую побудь здесь: здесь и тепло, и кормят, и за квартиру не берут… А вот што, Пелагея Прохоровна, чем ты заниматься теперь будешь?
- Вот тут есть Софья Максимовна; она прачка, так советует стиркой заняться и хозяйку свою мне хвалит.
- Ну, жить-то у хозяек я бы не советовал, потому что хозяйки везде одинаковы: все они налегают на работниц и кормят плохо. А я вот что придумал: наш дом большой, в нем, кажется, квартир сорок, а прачки нет. Стоит только сказать дворникам.
- Только нужно поправиться. Ну, а квартиру мы сыщем.
- Ах, как бы это хорошо было!
Скоро после этого Петров ушел. Ему захотелось устроить Пелагею Прохоровну поскорее, и он стал искать ей комнату в доме, но удобной для прачечной не оказалось, а была квартира в пятом этаже, и в ней три комнаты. Но без согласия Пелагеи Прохоровны он не решился нанять ее.
- Нет, уж я непременно выпишусь. Кроме скуки, еще то неприятно, што соседки упрекают меня тобой, Игнатий Прокофьич: говорят, што я любовница, - сказала Пелагея Прохоровна Петрову в следующее воскресенье.
- На это не стоит обращать внимания. Я вот и сам подумываю, как бы тебе выйти, только не знаю, согласишься ли ты… Видишь ли, для того чтобы заняться стиркой, нужно иметь непременно свою квартиру. У нас в доме есть такая квартира - в ней тоже жила прачка. Сам я живу теперь в отдельной комнате, и мне бы эта квартира была хороша.
Петров замолчал. Пелагея Прохоровна тоже задумалась. Ей казалось неудобно жить в одной квартире с холостым мужчиной, тем более что про нее станут говорить бог знает что, и через эти пересуды она, пожалуй, не много будет иметь работы.
- Уж я думал об этом деле. Если теперь нанять комнату где-нибудь во флигеле, то в комнате стирать белье не дозволят; а если и будет можно, то ведь каковы соседи: белье чужое, его нужно беречь, и на соседей полагаться нечего. А у нас в доме и вешать белье есть где.
- Неловко нам вместе-то жить, - сказала Пелагея Прохоровна.
- Что за неловко! Пусть люди говорят, что хотят, а мы будем каждый при своем месте. Говорят те, кои сами себя дурно ведут. Живут же баре с любовницами, да ничего им не делается, а еще любовниц уважают.
Пелагея Прохоровна согласилась, и через день после этого Петров привез ее на новую квартиру.
Себе он выбрал светлую большую комнату, Пелагее Прохоровне предоставил кухню с небольшой комнатой, которая находилась от комнаты Петрова на противоположной стороне. Пелагея Прохоровна нашла в квартире все нужное для стирки белья и сверх того кровать, два стула и стол.
- Сколько же ты с меня за комнату возьмешь? - спросила Пелагея Прохоровна, оглядевши свою квартиру.
- А это будет зависеть от того, как пойдет дело.
- Ну, я так не хочу. У меня есть два рубля денег.
- Только-то… Да их, пожалуй, не хватит и на мыло да на крахмал.
Петров ушел и запер свою комнату на замок.
"Нет, он аккуратный. Он не похож на других мастеровых. Вот такого мужа хорошо бы иметь… А, впрочем, кто его знает?" - думала Пелагея Прохоровна по уходе Петрова. Пелагее Прохоровне было скучно одной, но часа через полтора к ней пришла жена старшего дворника, Лизавета Федоровна, уже пожилая женщина.
Вошедши, дворничиха оглядела квартиру, перекрестилась, поклонилась Пелагее Прохоровне и спросила ее:
- А што, ушел Игнатий-то Прокофьич?
- Ушел.
- Эко дело… Я хотела попросить его шкатулку починить… А вы, я слышала, прачка?
- Здесь еще не пробовала.
- Ну, у нас дом большой. Главное, нужно хорошо стирать; здесь и важные господа есть. А ты приходи к нам. Мы хоть и в подвале живем, а все ж по-питерски, набаловавши: кофеем угощу.
- Покорно благодарю! А я вот вас хочу попросить насчет белья-то. Меня ведь здесь никто не знает. Да вы зашли бы в комнату-то.
Дворничихе, как видно, хотелось узнать, где и как помещается новая прачка, и она пошла за Пелагеей Прохоровной в ее комнату.
- Отлично ты устроилась… Отлично… Ну, а Прокофьич-то особо?
- Отдельно. У него комната заперта.
- Экий скопидом… Уж такого скупого я мало видала. Ну, и решительный, и всезнающий… А вы давно знакомы-то?
Это допрашивание рассердило Пелагею Прохоровну, но она сдержалась.
- Да мы еще мало знакомы, - ответила она.
- Да ты не бойся… Я звонить не пойду, как другие бабы… Я, знаешь, тебе советую от наших кухарок держать себя подальше… С горничными еще можно знакомиться, потому они при барынях больше. А что до работы, так это пустяк. Ты, ежели что, прямо ко мне; мне тут многие знакомы, потому мы уж тут двенадцатый год живем.
И дворничиха начала рассказывать про прежнюю прачку, как та таскалась с молодыми дворниками, переговаривалась в окно через двор с жильцами-чиновниками.
- Нехорошо. Себя она страмила. Ну, заведи она себе кавалера и живи с ним, - тут худого нет. Вон у нас генерал с любовницей живет, так все ее уважают.
- Ну, уж вы это, Лизавета Федоровна, напрасно…
- Ну, матушка, не век вы так с Прокофьичем-то станете жить, а пока у вас до свадьбы дело дойдет, до тех пор надо держать себя умеючи и не обращать внимания на сплетни. А без сплетен не обойдется, потому народ здесь вольный, сам живет дрянно и об других думает дрянно. - Дворничиха ушла.
Петров не приходил долго, и Пелагее Прохоровне было очень скучно; ей хотелось что-нибудь делать, хотелось выстирать свое белье, но в квартире воды не было.
Она спустилась к дворникам, те сказали, что воды принесут завтра; поднялась она в свою квартиру и устала.
"Плохой я стала человек. А может, это и с болезни", - подумала Пелагея Прохоровна и стала перебирать свое имущество; но через полчаса к ней пришла женщина.
- Здесь прачка живет? - спросила она в кухне.
Пелагея Прохоровна вышла.
- Нашей барыне нужно белье стирать; иди возьми!
Пелагея Прохоровна пошла за кухаркой.
Барыня заставила ее ждать себя в кухне более часу. Кухня была барская, с водопроводом; там был повар, приходили лакей и горничная. Наконец вышла барыня.
- Хорошо стираешь белье? - спросила она Пелагею Прохоровну.
- Прежде стирала - нравилось.
- Мне нужно, чтобы белье было вымыто скоро, выглажено, одним словом, чтобы было хорошо. Вот тебе реестр. Марья! - крикнула барыня и ушла.
Стали проверять белье.
- Да уж ты, прачка, и мое кстати выстирай: ведь много денег-то будешь получать.
- Как - даром?
- Неужели еще с нас деньги будешь брать?
- Ну, так я не согласна.
- А не согласна, так в другой раз мы другую прачку найдем.
Пелагея Прохоровна подумала и взяла белье от прислуги.
- Приходи когда-нибудь - кофеем напоим. А нам самим возиться с бельем некогда: целый день бегаешь из угла в угол.
Узел оказался большой, и Пелагея Прохоровна через великую силу донесла его до своей квартиры. Но она была очень рада, что так скоро нашла работу.
Игнатий Прокофьич был дома.
- Что, уж и работа есть? - спросил он весело.
- Слава богу. Вот, говорят, корзинка нужна для белья.
- Корзинка есть - там, на чердаке. А я што думаю: не лучше ли нам готовить кушанье дома? Я вот сегодня работал у одной полковницы - драпировку с ней делал, так она меня покормила в кухне и подлецом обозвала.
- За что?
- Такая уж барыня. Прежде она помещицей была. Я, говорит, Игнатий, прежде по мордам била, а теперь нельзя, теперь новые порядки, а все, говорит, не могу не обругать человека. И обругала, и извинилась. Так вот теперь я хочу дома обедать.
- Ты обо мне-то не заботься.
- Я о себе забочусь. Вот только я боюсь, чтобы ты не простудилась, - холодно стоит, а у тебя теплого ничего нет.
- О, я привычна к холоду.
- А ты, как спать-то будешь ложиться, запри дверь на замок. Здесь надо быть осторожным. А то вот я пришел, тебя нет, а в кухне какая-то баба в салопе сидит; я, говорит, к Татьяне Егоровне пришла.
Петров после этого заперся в своей комнате, а Пелагея Прохоровна стала тоже в своей комнате разбирать белье.