Где-то на сопках. Хроники строителя магистрали. Книга 1

Однажды весной

Конец… начало!

Половина бригады была занята заготовкой дров, валила сухостой, разделывала стволы… Мы втроем шли по следу бульдозера на льду Кюнжи и гадали: что могло с ним случиться? Час назад он ушёл за пару километров к мостовикам на заправку и должен был давно вернуться. Завяз в наледи1? Может быть, не хватило топлива?..

— Чтобы у «Катерпиллера»2 не работал указатель топлива? — сказал бригадир. — Это же «японец», а не какой-нибудь ДТ-75. Сколько Николай на нем отпахал на карьерах и на отсыпке3…

— Да мало ли что? Может летняя соляра была в баке? — пытался рассуждать я, скорее для умаления возможного происшествия.

— Ну, причем здесь солярка, — вставил свое слово Серега. — Уж отогрел бы трубки факелом. Может на наледь нарвались… Хотя… Генка опытный трассовик, наледь за версту чует. И вообще, оба они — не первый год на стройке…

Так мы переговаривались, пока не увидели за поворотом реки квадратную полынью и конец колеи у её края. Ничего ещё не понимая, мы подбежали к полынье, заполненной тёмной водой реки. В пяти метрах от полыньи, у берега, изо льда торчала осока. Никаких следов на снегу рядом не было.

Мы стояли в оцепенении не в силах выдавить из себя ни звука. Если бы не шапка на голове, у меня должны были встать дыбом волосы: сначала бригадир послал меня сопровождать бульдозер…

— Дим, езжай с Николаем. Поможешь ему наполнить бак, да и веселее вдвоем, — сказал мне бугор час назад.

Прокатиться на японской «сотке» по гладкому льду реки в теплой кабине — просто подарок среди рутинных буден. Но, когда я уже залез на гусеницу бульдозера, Генка сказал:

— Бугор, дай я съезжу. Я дорогу к мостовикам, как свои двадцать пальцев знаю…

* * *

Через минуту Серега молча начал раздеваться.

— Постой, — сказал бригадир. — Не хватало нам еще одного…

Дальше он не продолжал, но стал раздеваться сам.

— Димка, беги на берег! — выпалил он. — Найди какую-нибудь жердь или палку потолще, чтобы разбить стекло. Попробуем открыть кабину как-нибудь.

Бульдозер стоял на дне реки так, что его крышу было видно в метре от поверхности воды. Ныряльщики обнаружили дверь кабины со стороны пассажира открытой, а внутри — тело одного бульдозериста!.. Тела Генки нигде не было…

Дальнейшее я помню, как душный сон. Добровольцы-ныряльщики с пятой попытки подняли тело Николая. В одной из машин повезли его в поселок. Стоял на стройучастке оцинкованный гроб — продолговатый ящик, обитый железом. Мать Геннадия пропадала у следователя, но ей ничего конкретного о теле сына не сказали, обещали найти, когда сойдёт лёд…

Из вещей Генки мать забрала лишь документы и фотографии, но оставила его тетради, исписанные мелким почерком, который она не могла разобрать. Я попросил их посмотреть и пообещал ей написать, если разберу его «бисер».

Когда я попытался расшифровать записи, то понял, — это дневники, запечатлевшие его будни на великой стройке, участие в которой принимала вся страна. И я решил, что лучшая память о нем, одном из наших соратников, станет публикация его записей. С другой стороны, пользуясь тем, что следаки не заинтересовались его вещами, надеялся найти в записях ключ к разгадке его исчезновения…

Объёмный текст я разбил на главы для удобства прочтения.

Глава 1

«Чего на месте не сидится?». Долгие сборы. «Специалисты». Комсомольско-молодежный отряд «УДАРНИК» в пути и на месте.

Октябрь, год первый. Как же надоели эти вопросы и на работе, и от друзей, и дома: почему, зачем? Ответ постепенно отлился в «бронзу». И вот, когда на платформе столичного вокзала эти же вопросы мне задала ведущая программы «Время», я ответил вполне уверенно. Друзья мне пишут, что показывали меня по ТВ три раза, и хвалят: «классно сказал!». Интересно, ТВ должно мне гонорар за 10-минутную пропаганду «стройки века» или я ему — за кусочек славы?

Словом, официальная, идейная версия: «Чтобы оставить на Земле нечто и в конце не было мучительно больно…» прозвучала вполне вдохновенно. Но это только видимая часть того, … что плавает. Были и другие причины, по которым поехали сюда многие. Например, на заработки, посмотреть страну, стать самостоятельными.

А многочисленные дальние походы разной сложности, в которых побывали друзья? Я что, слабее?! Вот и будет у меня поход посложнее и подлиннее…

И все же, не исключая эти «составные части», я сотоварищи имеем в виду и строительство Новой жизни на отдельно взятой территории, т.е. довольно наивную, утопическую составляющую. Чем плоха была жизнь старая? Думаю, все это знают, но вслух говорят только «на кухне». Всепроникающая ложь, двуличность власти, застой в развитии государственных, производственных отношений, врожденная потребность украсть, — это бледные попытки определить ту помойку, в которой мы выросли и живем.

Да, я работал в хорошем НИИ: тишина, спокойствие, самодовольство и взаимовыручка на всех уровнях. Кто-то к вечеру на ногах не стоял от «усталости», кто-то мастерил технику для дома, а кто терял зрение от подстольного чтения. Мухи дохли на лету. Казалось бы, украсть нечего… А время? Его почему-то никогда никто не считает, раз нельзя пощупать, взвесить, завернуть. Бери, сколько хочешь, оно же рабочее, ничье. Да и зачем упираться, когда выше оклада все одно не прыгнешь.

Постепенно зрело недовольство, тем более, что ничего нового не предвиделось. Выявлять и вытравлять язвы общества — рискуешь прослыть демагогом. Уехать за границу как-то нереально, не такой уж я диссидент. Вот и появилась шальная мысль: а вдруг «куда подальше», едут такие же, как я, недовольные мечтатели. То есть, низы, которые не могли жить по-старому. Ужо мы свой, мы Новый мир построим!..

Я заранее решил приобрести рабочую профессию и закончил курсы шоферов. Оказалось, — напрасно. Здесь шоферской братии, что комаров. Начальники автобаз только отмахиваются, т.к. машин свободных нет. Это было известно нам задолго до отъезда, в мае, когда горком объявил о наборе молодежи. Но из опытных строителей, прибывших в столицу с периферии, мало кто спешил расстаться с Москвой.

Молодых каменщиков, плотников, лесорубов райкомы собирали до сентября. Особенно мало было почему-то лесорубов. Может, лесоповал из города куда-то перенесли? Половина из полутора тысяч претендентов не имела рабочих профессий вообще, но все равно надеялась как-то пробиться в отряд.

Срок отъезда отряда откладывали много раз. Кто-то из ребят уже уволился с работы, поверив очередному объявлению даты выезда. Иногородние энтузиасты подрабатывали кто где, а некоторые и ночевали на вокзалах. За это время их можно было обучить любым профессиям три раза, но руководству казалось, что опытных спецов, готовых бросить город ради идеи, найти легче.

В конце августа в штабе отряда, в горкоме, появился Ф. М. Сизов, начальник стройподразделения, в которое наш отряд должен был войти, как «нога в сапог». Увы, то ли нога была великовата, то ли сапог не на ту ногу, только шеф наш забраковал больше половины анкет.

Многие ребята, как и я, не сдались, ходили в приемную комиссию, убеждали. Тщетно. Обнадежил меня лишь один из секретарей горкома, к которому я приходил еще в мае, а комиссар отряда Сева добавил, что начальство скоро отъедет в Лендинский с квартирьерами, а уж он своих ребят не бросит.

Тем временем, райкомам было дано задание найти недостающие кадры за оставшийся месяц, где угодно. Нашли, конечно, но кого? Трудно вспомнить без стона. Здесь оказались и уволенные с работы за пьянство, и принятые в комсомол перед самым отъездом, и даже досрочно освобожденный зэк, пристроенный высокопоставленным папашей на перевоспитание.

К горькому сожалению, выяснилось, что половина из них имела профессии лишь на бумажке, но об этом я и некоторые идеалисты узнали намного позже. А эти друзья быстро нашли друг друга и начали сплачиваться еще в поезде, следующем в Сибирь.

Статуса «Ударный комсомольский стройотряд» не существовало, но опыт работы со студенческими стройотрядами у нашего командира Валентина был солидный. Видимо поэтому на время следования к месту назначения в отряде был объявлен «сухой закон», то есть — быть около пяти дней «ни в одном глазу». Но мыслимое ли это дело для рабочего класса, когда праздник — каждый день, разве ж «он жажду заливает квасом?».

Наш спецпоезд встречали в городах толпы народа с флагами, транспарантами, оркестрами, провожали речами и песнями. Да и мы «не лаптем щи ели»: выступали, заверяли, плясали, пели, ну и, конечно, кое-кто в отдельно взятых вагонах тоже отмечал события, как привык.

Я и некоторые борцы за Новую жизнь тоже нашли друг друга в самом начале пути. Первым, кого я признал, был Митяй, с которым мы пересекались у общих знакомых, года два — три назад.

Вот же где свела судьба нас, в «России», бегущей во глубину Сибири. Стали вспоминать былое и думы. Естественно, решили продолжить в том же духе и что-нибудь предпринять для блага общества и дабы скоротать время в пути со смыслом.

Раз оперотряд в поезде уже начал свою работу, мы будем выпускать «Боевой листок» — решили мы с ним. Руководство дало добро, бумагу, гуашь. Нашли мы не без труда и сочувствующих этой идее. Конечно, мы тоже играли в шахматы, участвовали в каких-то конкурсах, даже КВН проводили в вагоне-ресторане, но и писали ура-тексты и стихи. Словом, освещали события.

И надо же было такому случиться, что, проходя как-то по одному из плацкартных вагонов, я заметил, как члены оперотряда разливали под столом.

— Чой-то вы тут делаете? — удивился было я, но услышал вразумительный встречный вопрос:

— Хочешь выпить?

Обезоруженный таким простодушием, я не нашел слов для ответа и ушел задумавшись глубоко. А как же Закон? Едем строить новую «жисть» и тащим в нее старые замашки. А может быть «Сухой Закон» уже отменили? Надо было узнать новости, встретиться с руководством.

Так я оказался у двери командирского купе, постучал, услышал «да» и вошел. Тут были все, с кем я хотел поделиться своими мыслями, но, кроме бутылки коньяка и стопок на столе, я ничего не увидел. Кто-то из главных предложил мне опрокинуть рюмашку за предстоящий успех предприятия, но я просто остолбенел и, промямлив что-то про стенгазету — первое, что пришло в голову, как робот, шагнул назад, в коридор.

Вспоминается мое первое свиданье еще в 11-м классе с Лерой. И первый поцелуй… И первую пощечину, совсем не обидную, а так, для порядка. Но эта — в поезде, везущем нас в Новую жизнь, била по самолюбию, и, судя по всему, не последний раз. Конечно, мир не рухнул, шар земной никуда не уплыл, зато голова моя немного поправилась, и наивности поубавилось.

Впрочем, хорошего было гораздо больше. Среди идеалистов-утопистов были и грамотные скептики, и залихватские радикалы. Основные ощущения, все же, были оптимистичные.

1-го октября на станции Стоворотино весь отряд (около 500 человек) оставил поезд, ставший нам родным домом с тремя вагон-ресторанами, службы которых прощались с нами, как с родными. Солнце, теплынь — бабье лето. Вещи на площади у станции — острова, а сотни книжных связок, подаренных нам и в Москве, и по пути — айсберги в зеленом океане наших форменок.

Долго, с остановками в старинном приисковом поселке Соколовске и крошечном «индейском» Джетулаке, ехали на автобусах по разбитому пыльному Северному тракту в п. Лендинский.

До самого водораздела, за которым начинается зона вечной мерзлоты, обочь дороги, тянулось искореженное драгой на сотню метров в ширину и заполненное голубой купоросной водой русло ручья.

Подъезжали к Лендинскому в сумерки и думали, что нас уже никто не ждет. Ан ошиблись: был митинг и народ, и мы, не готовые к теплому приему, дрожали на континентальном морозце4. Впрочем, полное безветрие помогло выстоять в шеренгах без последствий.

Структура нашего отряда сразу сложилась по территориальному признаку: каждый райком еще до отъезда назначил в своих отрядах командиров, комиссаров и так далее. Поэтому жить все хотели вместе, районами. Нам еще в городе сказали, что жить будем в утепленных вагончиках (балках). Но настроение было такое, что лучше военных палаток на десять или двадцать человек, как в Лучистом, ничего и быть не может.

Поэтому, когда нас привезли в городок, недалеко от центра поселка, состоящий из новеньких шестиместных вагончиков, соединенных тесовыми тротуарами, освещенных фонарями, кто-то испытал и разочарование: не все отряды делились на шесть без остатка. Предстояла «жестокая» разлука.

Усталые и замерзшие мы ввалились в теплое жилье с сушильным шкафом, горячей водой и заправленными постелями. Восторгам и благодарностям организаторам этого рая не было предела.

…Процесс утряски новоселов в поселке шел, порой мучительно и долго: Вася пел, Борис храпел, Николай права качал… Районные, земляческие узы держали нас так крепко, что никакие клещи производственной или иной необходимости, казалось, не разорвут их никогда.

Думалось: мы всем райотрядом, 25 человек, пойдем в плотники или лесорубы, или отделочники, или учиться этим профессиям. По крайней мере, до общего собрания и объяснения дальнейших действий народ жил вполне воодушевленно.

Однако, руководство почему-то не торопилось посвятить нас в свои планы, вероятно, сочиняло их. Известно было, что не сегодня — завтра нам выдадут подъемные5, спецодежду, объяснят направления работ. Наконец, дня через два-три объявили по радио про одежду и денежки. Народ ринулся получать обещанное. Выдавали черные овчинные полушубки, валенки, рукавицы на кроличьем меху и 150 рублей подъемных. Самое удивительное — про планы и объемы работ никто из руководства вразумительно рассказать не мог. День, два, три…

И началась в отряде смута… История на Руси всегда повторяется с удивительным постоянством. У нас безвластие сопровождалось беспробудным пьянством. Известно, если у рабочего нет работы, он просто пьёт, и это было нечто!

Да, кое-кто уже ходил в школьный спортзал на волейбол и самбо, но дух «запорожской вольницы» охватил большинство. Комитет комсомола делал все, что мог, но, так как отрядная жизнь кончилась, и «сухой закон» уже не действовал, бороться можно было лишь постфактум.

Вместо проведения культурных и спортивных мероприятий члены «Ударника» скупили в местных продмагах весь алкоголь: сначала вездесущий коньяк «Дагестан», а затем, страшные смеси «Рубин», «Гранат», «Кагор». Угроза нависла и над парфюмерными изделиями. Едва ли кто из «вакхов» читал Рабиндраната Тагора, но названия трех винных марок все произносили без запинки. Отрядная братва пошла вразнос.

Десяток дощатых контейнеров для мусора 1,5х1,5х1 м, стоящих за вагончиками, наполнялся стеклотарой, как бассейн водой в школьной задачке. Смотрим ответ: через две недели она пошла через край, но вдруг замерла. Спрашивается: почему? Правильно, кончились деньги. И, слава Богу, наступило, наконец, затишье.

Течение жизни нашей боевой шло нормально, если бы не так круто вниз. Как я уже отметил, комитет наш с первых дней своего существования борется с пьянством, к сожалению, с переменным успехом. Ещё 9-го ноября случилось ЧП: в одном из балков после многодневного пьянства под обеденным столиком скончался 24-х летний А. Кашинский из Танбова.

Собутыльники, увидев неподвижное тело соратника, призвали на помощь отрядное руководство, но оно не смогло оценить ситуацию. Врач СМП (Строительно-монтажное подразделение) прибыл настолько поздно, что ему осталось лишь констатировать смерть нашего товарища от удушения собственной рвотой.

Можно представить, насколько различается состав отряда. Главное — доволен начальник СМП: в организации — сплошные специалисты со стажем.

После похорон Алексея жизнь пошла было своим чередом, как вдруг…

Наши «Молнии» пытались и до этого случая клеймить заблудших земляков, но громом среди хмурого неба прозвучала статья «Абзац» в районной газете «Рабочий Авангард». В ней, в частности, говорилось, что, «несмотря на ожидания местной общественности, москвичи проявили себя не с лучшей стороны».

Я бы сказал короче: обосрались.

В статье подробно разбиралась непутевая жизнь столичных комсомольцев, и, как результат, — полное разочарование местной общественности в их культурно-облагораживающей миссии.

Наше партийно-комсомольское руководство, по традиции возмущенное видом голой правды, задалось целью уничтожить тираж «районки» и потребовать от редакции опровержения. Известно, самая лучшая защита — нападение.

Увы, никто из них не отважился написать, тем более пойти в редакцию выяснять отношения. Зато я, читая тогда эту газету на стенде, вздрогнул от внезапно шлепнувшейся на читаемые строки пятерни в перчатке. Валентин — командир отряда, лично срывал и рвал в клочья эти «наглые» листы. Он срывал, а газета появлялась вновь. Прямо, как на партизанской войне…

Глава 2

Даешь работу! Наши топоры недостаточно остры. Товарная экзотика. Театр — в массы. Валенки, валенки. «Элитная» бригада. Музы говорят.

Ноябрь уж наступил, и те, кто не поддерживал вакханалию, теребили начальство и даже искали работу на стороне. Однако, вскоре пошёл слух о формировании бригад лесорубов, плотников, грузчиков-стропальщиков. Вдруг объявились бригадиры и стали набирать себе в команды народ.

Все рвались в лесорубы (работа простая и леса, казалось, полно). Но таких получилось лишь три бригады: Степанова, Ашкоева и Миронкина. Было объявлено соревнование, победителей которого обещали направить в десант на закладку первой к западу от Лендинского станции Кудыкта.

Молодежь воспрянула, оживилась. Началось брожение умов и неизбежный раскол. Естественно, бригадиры старались брать к себе ребят знакомых с профессией или тех, кто поздоровее. Во всяком случае, не того, кто успел «ославить» отряд на всю округу.

Следующий захватывающий этап — подготовка инструмента к работе. Основным, как и в каменном веке, был топор.

Бензопил в нашем СМП оказалось считанное количество, лишь топоры достались почти каждому. Правда, топорищ тоже не хватало, но, как было сказано Сизовым: «профессионал готовое не возьмет, а сделает сам по своей руке». Ну, прямо, как спортсмен-стрелок — приклад своей винтовки.

Вскоре к наждачному кругу, устроенному на улице под навесом для заточки топоров, встала очередь. Но и тот после сотни-другой железяк скончался, превратился из солидного колеса в невзрачный кружок диаметром 6 см.

Что ж, на этот случай мудрым руководством были припасены напильники. Если припомнить картинку из учебника истории про первобытного человека, затесывающего свой топор перед охотой, получится полное представление о подготовке инструмента. Но и тому все были рады: наконец-то начнем работать!

Я попал в бригаду Гаврильева на сборку щитовых домов. Там же оказались и многие мои земляки: Тимоха Сычов, Натан Иторенко, Саня Вознесенский, Виталя Арнольдов, Нонка Половинко — «не клади палец в рот…», Галя Тихова и ещё двое ребят из других районов. Получили мы телогреечки, сапоги и начались наши рабочие будни — не прошло и двух недель, как приехали.

Работа не хитрая, особых знаний не требующая, но не для слабых. Сначала долбили ямки в мерзлом грунте под фундамент, закапывали в них осмоленные столбики — «стулья» и обвязывали их брусом. Лом, лопата, топор — вот и весь арсенал. На обвязку укладывали щиты пола. Здесь уже нужен бы кран, но где его взять? Ждать — лишь терять время.

А на что «горловая» (30—40 рублей) надбавка бригадира? «Раз-два, взяли!» — орет Гаврильев, и щит весом 700—800 кг влезает на цоколь метровой высоты. Правда, сначала щит надо откопать из кучи потолочных и стеновых щитов, сваленных в стопы как ни попадя. Однако, недовольства никто не выражал: спортивный азарт — основа энтузиазма.

Во время простоя, в ожидании материалов или техники Тимоха в шутку тискал Нонку. Та визжала на всю округу: «Помогите, насилуют!» и пыталась ухватить его за что-то в паху.

На досуге ходили с ребятами по магазинам и удивлялись необычным товарам: здесь были дубленки, унты, яркие японские ткани, нейлоновые куртки бешеных расцветок — чего на «материке» не найдешь.

А книжные магазины! Магазины — громко сказано, но содержимое книжно-почтовых лавок поражает. Я был четвертым в очереди на подписку на собрание В. Брюсова. Кое-кто подписался на собрания А. С. Пушкина, С. Маршака, купил редкие альбомы по искусству.

…В ДК «Пионер» появился Александр Мищенко, режиссер из области, и объявил набор в театральную студию. Конечно же, все более-менее грамотные ребята пошли на собрание. Своей целью он назвал постановку пьесы о строителях магистрали по мотивам книги А. Приставина.

После библиотечных изысканий я выяснил, что текст пьесы, прочитанный нам, полностью совпадает с повестью писателя о строителях ГЭС. Ну и пусть. Как говорит один из героев пьесы: «Нам, что дом, что плотина, — лишь бы деньги платили».

Да, скучать и уставать здесь просто некогда. Ещё надо попасть в баню, в прачечную, на почту, пописать письма, сочинить что-нибудь для стенгазеты… В своем НИИ я выпускал газету на четырех «ватманах». Здесь пока нам хватает и двух листов. А ночные разговоры с новыми друзьями! У каждого — масса мыслей и впечатлений от новой жизни… Сплю по три-четыре часа и думаю, как увеличить продуктивное время.

Пришёл к тому, что спать надо, когда народ слишком активен и лезет в душу «в своих рваных валенках», то есть после работы. Кстати, замечательных, новых валенок, многим хватило лишь на две недели. Снегу здесь ещё мало, каменистая почва и «пеньки» от кустов на просеке — все равно, что терка. С большим сожалением и даже негодованием мы узнали, что валенки выдаются на 24 месяца.

Сижу однажды после работы в вагончике Икорникова, жду Митяя по какому-то делу. Морозец к вечеру уже был под 20°. Он ввалился затемно — с просеки приезжали поздно, — стащил с ног валенки, вернее то, что от них осталось, и, дрыгая ногами, скинул портянки. Оные же не падают, как положено тряпке, но катятся по полу с грохотом, точно пружины от подвески. Представляю, какие у него должны были быть ноги…

Самые отчаянные и несведущие бросились в магазины покупать валенки. Но опытные мужики, в том числе «дембели», стали выпрашивать у новичков голенища от старых. Те, кому ремонт казался делом неподъёмным, отдавали их легко. Вскоре дефицитом стали старые капроновые чулки и каски лесорубов. Секрет сего явления держался недолго.

Чулок скручивается в жгут, а каска разрезается на полоски шириной 1 см. Конец жгута или полоски греется над свечкой до закипания, быстро засовывается между валенком и заплатой, которые тут же сжимаются на несколько секунд. И так — по всему периметру подошвы. За 30—40 минут пара «новых» валенок! То есть, на две-три недели можно забыть о проблеме. А какая экономия!

Постепенно быт, работа, досуг налаживаются. Однако бичом остаётся пьянство и, как следствие, начинается воровство. А уж о любви, переходящей в секс, я и не говорю — в отряде более ста девушек…

Впрочем, не все так грустно. Есть у нас одна бригада, у которой нет никаких проблем. Именно потому, что в ней есть человечек, который, кроме как снабжением своего коллектива материалами, инструментами, выгодными подрядами — больше ничем не занимается. Для нас — это эталон.

Увы, не у всех бригадир — Герой Соцтруда такой, как В. Новиков и «человечек» — член Союза писателей и журналистов, — как Р. Харизматов. Об их существовании в составе нашего СМП мы узнали случайно, но поняли: жизнь делать есть с кого…

…Как-то раз я встретился с Алиной, замначальника по кадрам, которая предложила мне пойти на 2-х месячные курсы плотников, на стипендию 76 рублей. Я сомневался в нужности сего предприятия, но, помножив стипендию на районный коэффициент 1.8, все же решился.

Туда же записались многие из тех, кто не попал в лесорубы, то есть у кого не было толковой работы. Так я снова сел за парту, которая стояла в учебном комбинате управления «Магисстрой».

Конечно, мечты о командировке на передовую, в Кудыкту, отступают в туманную даль. Но зато утешают мысли о приятном времяпрепровождении: театральный коллектив, библиотека, «Книга — почтой» и магазины, стенгазета и море ценного общения.

Один из предметов вел замглавы учебного пункта Филипп Иванович, который любил повторять: «главное, чтоб была спецодёжа!».

Кто бы мог подумать, что наука владения топором окажется столь увлекательной! Тем не менее, на уроках я поддался соблазнам музы, и вот что она мне подсказала по теме строения дерева:

О, дерева святая простота!

Всего три части: корни, ствол и крона.

Не понесет дремучий лес урона

От гибели безвестного хлыста…

Отдаст доверчиво шершавая кора

Нежнейший луб на суд холодной стали.

Пьяна от сока кромка топора,

И крохи камбия в испуге к ней пристали.

Но заболонь не просто отдает

Свои слои, нажитые годами.

Вотще топор, вознесшись над судами,

В ядре заканчивает свой полет.

Но дерево — немое существо,

И сердцевина у него не бьется.

Удар последний. Тихий жуткий вой,

И от столпа пенек лишь остаётся…

И как, есть здесь философия? Чего греха таить, ходил я и в литобъединение. О его основании объявил недавно редактор многотиражки «Магистраль» — Гавриил Шестов. Собралось нас в первый раз пятеро: сам Гаврила, инженер-проектировщик Тамара, сотрудник МПС, член ССП — Олег, Толя Горисов — самый молодой член отряда — и я. Посидели в каком-то кабинете в Управлении, помечтали о будущем, послушали поэтические опусы Олега. Среди прочих прозвучали его строки:

Мои соавторы живут эпохою:

Тот — борщ придумает,

тот — мост отгрохает…

Критиковать их никто не решился, но мне показалось — ничем не лучше моего описания строения древесины. Зато «его соавторы» впоследствии обессмертили первую строку, заменив в последнем слове «э» на союз «и» и цитируя ее при каждом удобном случае.

Глава 3

Любви все девушки покорны. Независимые и счастливые. Встреча с писателем. Полет в Заозерье. Толковище комсы. Кому чашу пить? Плотники-лесорубы.

Ребята же в отряде развлекались, как могли. Например, многие изучали проблему взаимодействия полов. Причем, в основном на практике.

Как-то раз наш Тимоха, бывший некогда мильтоном, не мог заснуть, очевидно, из-за пережитого недавно потрясения. И, дабы обрести покой, решил с кем-нибудь поделиться. Подвернулся я. Все уже заметили, что недели две как он начал гулять с Галей Тиховой. И вот однажды…

Галя была девушкой симпатичной, но строгой, тяжелого поведения, я бы сказал, и не давала никому… даже повода. Я ломал голову: как ей мог понравиться такой простой, грубоватый мужик? С другой стороны — здоровый!.. На ночь в вагончике мы на случай мороза включали все 6 калориферов (пока их у нас не стали отбирать). Ночью в спальном отсеке бывало просто жарко. Как-то раз я ложился спать за полночь и, проходя к своей постели, увидел нечто…

Тимофей спал голый на спине, спнув от жары простыню ниже пояса. И то, что является предметом мужской гордости (или скорби), могло бы стать гордостью всего «Ударника». Всякие фрукты и овощи, которые обычно используют для оценки форм и размеров мужских прелестей, в данном случае не подходят. Пожалуй, ближе всего — батончик сервелата, если бы он был нежного розового цвета…

Зрелище это не может не заворожить любого нормального человека, как, например, слон, идущий по улице. Какое же гипнотическое действие может оказать на девственницу ощущение сего предмета даже сквозь одежду!.. А мороз вечерами, понятно, способствует разжиганию страсти. И вот, когда она разгорится, влюбленные — что? Правильно, ищут уединение в тепле. Но где его найти, когда ночами весь рабочий люд прячется по домам? Есть, однако, у нас одно замечательное отдельно стоящее помещение, никем ночью не занятое. Это бытовка, отданная под ленинскую6 комнату. А у нашего героя как у дежурного оперотряда имелся от нее ключ.

Нелегко полностью описать сдержанно гордый рассказ Тимофея, но вся экзотика состояла в том, что девушка перестала быть ею на зеленом сукне стола заседаний. «Дефлоратор» же при этом стоял лицом к Красному углу и, то докладывал изваянию вождя о ходе работы, то бил ему поклоны, моля, видимо, о том, чтобы на сукне не осталось следов, чтобы девушка не сразу сделала его отцом, и, наконец, о прощении сего святотатства.

Судя по тому, что Галечка вскоре стала светиться тихой счастливой улыбкой, процесс полностью удовлетворил ее. Что ж, она светилась в отряде не одна. Многие парочки, не имея доступа в священное помещение, обходились примитивными простынными перегородками и, не обращая внимания на аккомпанемент соседей, делали то, что подсказывала им суровая природа, фантазия и жизненный опыт.

…На курсах плотников все идет нормально. В переменки успеваю забежать в книжную лавку. Купил кое-что и для друзей на «материке». Все чаще приходится выкупать на почте посылки из магазинов «Книга — почтой». «Академкнига» шлет из серии «Литпамятники», например, такое: «Манон Леско», «Цветы зла», «Опыты», «Поэзию вагантов» и так далее, но с нагрузкой по цене до 50% (!).

…Много здесь молодых людей интересных в общении и в своих привязанностях. Из двадцати артистов нашего «театра» выделяются Веня Огнев и волоокая Ася Артюх. О Веньке — позже, а про Асю не могу, что называется, молчать. Девушка, привыкшая ко вниманию мужчин, могла позволить себе выбрать достойную партию. Веня, ладно сложенный, с длинными вьющимися темными волосами и хорошо поставленным взглядом занятого человека, тоже привык выбирать сам.

Неизвестно, как столкнулись два огня и два источника, но что вылилось это в шипение пара, а не в составные части, было видно невооруженным глазом. Веня на время остался в одиночестве, но Ася, повинуясь требованию жанра, быстро нашла достойного преемника. Им оказался красавец Арик Ингустов, настоящий герой-любовник, который в студии не занимался.

Проблему сожительства они решили кардинально и независимо, сняв в получасе ходьбы от нашего лагеря домик у местной жительницы. «Американское бунгало», — подумал я, когда увидел их гнездышко.

Не многие удостаивались чести побывать в гостях у «Независимых». Меня же затащил к ним ещё один идеологический стратег-философ Сашка Глазов. До того они жили с Ариком в одном вагончике и сошлись во взглядах на жизнь и любви к некоторым рок-группам. Саня привел меня в бунгало послушать «Тёмную сторону Луны» (Пинк Флойд), записанную на пленке, но скорее, — проследить мою реакцию.

Говорить нечего, — я был их.

Ася и Арик, возлежа на антресолях, балдели от моей яркой реакции и суховатой похвалы увиденному и услышанному. Они-то знали цену своим достижениям в борьбе за независимость и тихо гордились собой. Пожалуй, было чем. Так легко наплевать на отряд, на организацию и прочую идеологию, могли себе позволить лишь сильные духом.

Словом, это был настоящий вызов, ибо цель нашего приезда обозначалась строго: работа, сплоченность и никаких «любвей»! Но, видимо, наследственность сыграла здесь главную роль: бабушка у Аси была непримиримой революционеркой и чуть ли не подругой Инессы Арманд. А уж Инессу-то мы понимаем… Арик тоже был замечен в независимости суждений и поступков, да и вообще за словом в карман не лез. Видать, тоже наследственность или суровый армейский опыт. Главное — прецедент создан, а нам только его дай!..

Между тем, репетиции спектакля идут своим чередом, как, впрочем, и работа, и общественная жизнь… Наш неутомимый разведчик Толик Горисов узнал где-то о визите в посёлок Э. Мостафина — члена ССП. Уговорил меня, Митю и ещё пару ребят, умеющих читать, нанести товарищу визит. Мол, мы Вас знаем, читали и только и ждали случая… «А я — так слышу в первый раз», — думал я. Чувствовал, что иду на поводу, но все-таки — писатель! Может, нас вразумит и, уходя, благословит…

Как я и предполагал, — сплошные реверансы и праздное времяпрепровождение. Единственное, что поразило его — это положение дел на удаленных участках. В Урдале, например, живут до сих пор в палатках, не моются, газет не видят…

Расстались мы сердечно, тепло и обещали впредь быть в тесном контакте. Мы-то ему, наверно, были интереснее, чем он нам.

…1-го декабря вызывает меня в кабинет Серегин и сообщает «пренеприятнейшее известие»: наше СМП не имеет собственных печатей и штампов, но пользуется оными у смежных организаций, входящих в наш трест. Пора положить конец несправедливости и соорудить свои. Однако, ближайшее место, где их можно заказать — комбинат бытовых услуг в Чинте! А смотаться туда на три дня без ущерба для организации и с пользой для себя могу только я.

Лесть, к месту используемая, — великая вещь! Командировка — некое ощущение свободы и избранности — это ли не подарок! Партия сказала: «надо!». Я — «под козырек». Иду по инструкции в бухгалтерию за командировочными.

Тут-то и началось… Чтобы выписать командировку, получить доверенности и прочие бумаги, обивал пороги несколько дней, сам ездил в аэропорт за билетом и кое-как улетел, пропустив все сроки.

В столице Заозерья за три дня я сделал все дела, обошёл некоторые очаги и рассадники культуры и готов был уехать восвояси, как вдруг обнаружил, что в ближайшую неделю мне этого не сделать из-за разъяренной толпы у кассы в аэропорту. Удрученный, я вернулся в город, и ноги сами привели меня к зданию редакции молодежной газеты.

Как только я пробрался в отдел рабочей молодежи, началось такое! Зав. отделом — Володя Кубарев моментально созвал свободный народ и устроил тут же пресс-конференцию. Про отлёт он просил не беспокоиться:

— Это мы устроим в два счета, — пообещал он.

Газетчики терзали меня не меньше часа, затем, «обсосав», как тарань, препроводили в горком, где я уже, как бывалый отрядник, давал рекомендации организаторам заозерского отряда для отправки в Чану через год.

На следующий день, в воскресенье, меня подключили к работе жюри на конкурсе молодежных ВИА, где пришлось что-то говорить о достоинствах тех или иных выступлений. Вечером Кубарев привез меня к себе домой, где с его друзьями-коллегами мы выпивали и смешили друг друга до колик в животе.

В понедельник я не улетаю, по причине нестыковки организаторов и исполнителей. Ночую у знакомых военкорров, которым я как-то присылал информашку о делах на Центральном участке. Лишь во вторник пробиваюсь на первый рейс: Чинта-Тамыгда-Чультан-Агдан. В Тамыгде выясняется, что ЯК-40 в Ленду уже ушёл. Поездов до Нелера уже нет. Беру билет на тот же ИЛ-14 до Чультана в надежде вернуться в Лендинский автобусом.

Чультан, однако, посадки, якобы, не дал, и мы летим прямиком в Агдан, на 400 км севернее Лендинского. Ночуем в Агданском аэропорту — холодном сарае и утром 4-го прилетаем в Чультан, на 200 км ближе к цели. Автобус до Лендинского идет лишь в 18 часов! Иду на дорогу голосовать, но при тридцатиградусном морозе долго не простоишь. Увы, до вечера — ни одной возможности уехать. Еду на рейсовом автобусе с ночевкой в Наборном. Утром 5-го автобус ломается, и в Лендинский я въезжаю на попутном бензовозе аж в 12 часов.

Сдаю в конторе отчет, а мои россказни о дорожных злоключениях никого ни капли не трогают. Может быть здесь всегда так ездят в командировки?

…Все плотники сдают последний экзамен, после чего готовят междусобой. Я хотел, было, его проигнорировать, за что очередной раз получил щелчок: «отщепенец». Оказывается, пить совсем не обязательно, но «обижать» компанию нельзя. Что ж, пришлось остаться. Запомнил только, что один преподаватель молдаванин-весельчак, безуспешно пытался заставить всех спеть хором: «Аш ты, беш ты, меш ты, лар! Аш ты, беш ты, меш ты, лар!» — на какой-то знакомый мотив.

Вечером идем в ДК на первое после приезда комсомольское собрание. В повестке: 1) об обмене документов, 2) выборы делегатов на районную конференцию, 3) довыборы в комитет.

В нашем коллективе было 378 комсомольцев, 25 перешли в автобазу, 5 — уволено. После официального выступления Севы — секретаря комсомола — о Пленуме и его решениях народ загалдел о своем, наболевшем: о дисциплине (читай: пьянстве, прогулах); о разгильдяйстве-воровстве; о дружбе (то есть драках и разврате).

Многие повторяли в своих выступлениях друг друга. Бригадиры ругались: наборы щитовых домов некомплектны, щиты поломаны, материалы воруют, что вынуждены делать и они.

Лесорубам не хватает бензопил, отсутствуют ЕНиРы7 на порубку леса, и мастер с бригадиром долго препираются по поводу срубленного подлеска: лес это или кусты, и как считать срубленный куст — пеньком или пеньками…

Даже Иванцов, наш профорг, поговорив для порядка об обмене членских билетов, опять прошелся по этим темам с названием конкретных имен и событий. Здесь же прозвучали «роковые» цифры по результатам соревнования лесорубов: бригада Степанова — 184%, Ашкоева — 135%, остальные и того меньше. Наконец-то, все узнали, кому «чашу пить», то есть, идти в десант.

Словом, собрание прошло приятно: обо всем поговорили, «пар» выпустили, «добро» получили, можем продолжать в том же духе. Ни слова о минувшем ЧП со смертью А. Кашинского, ни звука о статье «Абзац», ни намека на раскаяние руководства в никчемной организации труда и досуга, ни слова о нарушениях дисциплины самим начальством. Как же это обрыдло!

С исторической точки зрения победа в борьбе «за первое место», сиречь — за право пойти в десант, по-моему, не так важна, как кажется сейчас. Ибо следом за десантом отправятся соратники, помощники и подобные им. Однако, в данный момент для истории отряда — это событие первейшей важности.

Интересно, как определяли победителя в соревновании за участие в десанте? По выработке или по расходным показателям? Как определить выработку лесорубов, если на этот вид работ в конторе нет последних ЕНиР? Словом, как всегда, кому надо, «тот за нас решит».

…А что за человек — этот победитель — можно сочинить. Вспоминаются фильмы о Стаханове, Гагановой и прочих ударниках труда, которые славили энтузиазм. Так вот они при норме 100% выдавали на-гора 300—400% продукции. И не важно какими усилиями, главное — доказать свою удаль, самоутвердиться.

Наши соискатели очень похожи на них. Впрочем, за это их не осуждают: вроде бы за тем и приехали. Однако, слыша ропот рабочих об издевательском отношении к ним, наш начальник переводит разговор на другое: «Вы же энтузиасты, вам деньги и дефициты не нужны». Разве об этом речь?

Обычно после завтрака (кто где), а чаще без него, народ сбегается на площадку к машинам. Но отъезжают они совсем не обязательно в назначенные 7:30 — одна не заводится, другая сломалась, у третьей — водитель «приболел». Им-то торопиться некуда, а ребятам после ожидания на улице предстоит ехать под брезентом в 30—40° ещё около часа!

Помимо стенгазеты «Бригантина», которую мы с идеологом Митяем сами запустили от восторга жизни, комитет выпускает и «Комсомольский Прожектор» (КП). Эта штука как бы высвечивает темные моменты нашей жизни. Например, КП поручили записать время отъезда машин на работу. Результаты плачевны: 7:45, 7:55, 8:10 и так далее. А в каких условиях мы работаем? А что мы едим на просеке? Что это за транспорт доставляет нас на место работы? То есть, — проблемы 30-х годов. Увы, ничего не изменилось с тех пор! Прокатился бы Сизов утречком под брезентом на просеку, куда на моей памяти он не заезжал ни разу, может быть чего-нибудь понял.

…Дипломированным плотникам объявили об отсутствии фронта работ и предложили поработать на просеке под железнодорожную насыпь. Я попал в бригаду Миронкина, где уже работали некоторые «необученные» мои соседи.

Глава 4

Делать жизнь с кого? Они «закаляли сталь». Не «Девчата». Юный пожарный. Пресса — друг человека.

Вечером ЛИТО собралось неофициально дома у Тамары. Толком ничего не делали, но приятно провели время, читая чужие вещи и обсуждая, как свои.

Не обошлось без сюрприза. Заявился вдруг Харизматов, но не к нам на посиделки, а к Валентине Сергеевне, тетке Тамары, симпатичной, одинокой работнице горкома КПСС. А тут — теплая компания. Слово за слово, заговорили мы о роли таких, как он, журналистов, писателей, приехавших сюда для приближения к правде жизни. Словом, зачем приехал «Максим Пешков в гости к бурлакам»?

Постепенно журналист-снабженец заговорил своим голосом. Оказывается, мы довольно темные ребята и не догадывались, что люди бывают с темпераментом общественным (ТО) и — эгоистическим (ТЭ). Что истинно талантливые — с ТО, не щадя себя, отдают свой талант другим. Не о себе ли это он? А бесталанные, боящиеся что-либо отдать, откладывают по-жлобски всё полученное от жизни в свои кубышки. С другой стороны, он как художник вынужден оставаться лишь наблюдателем «всех явлений в нашей жизни». Мы же должны сами изыскивать силы для борьбы с ее мерзостями, как люди с ТО, и так далее в том же духе. К сожалению, я себя не видел в тот момент, но думаю, челюсть у меня тогда отвисла.

Очевидно, мы имеем дело с гибридом, о котором наш теоретик умолчал: Темперамент Общественный, но Ограниченный Карьерой (ТОНОК). Ну, очень тонок! Нам его не понять.

В один из морозных декабрьских дней вдруг объявили по радио, что к нам приехали двое соратников Н. А. Островского по строительству узкоколейки у Болярки. Народ потянулся на митинг. Я взял свою кинокамеру «Спорт-S8», но из сотен ртов так валил пар, что лица исторических гостей постоянно исчезали в его клочьях, и, боюсь, на экране вместо «истории» мы увидим сплошной туман.

А старички, весьма ещё бодрые, в каракулевых папахах на головах излагали народу свой взгляд на события пятидесятилетней давности. Мол, всякое бывало: и холод, и голод, и несправедливость. А если шли в комитет права качать, так получали по загривкам, как стригунцы, и: «Цыть! Марш на работу!».

Я все пытался задать им конкретные вопросы: какова длина исторической узкоколейки, сколько народа ее строило, сколько градусов мороза было тогда, сколько «дров они наломали» и какой, в конце концов, лес в Заднепровье? Ответы, которые иногда доносились сквозь толпу, не были четкими. Да они, в общем-то, и не были нужны. Соратники Островского или внуки лейтенанта Шмидта, «лишь бы люди были приятные».

* * *

Сон о справедливом обществе.

…И что же нужно всем этим грабителям, бандитам, ворам? Предположим, что не славы, острых ощущений и не возмездия на почве зависти (у тебя есть, а у меня никогда не было). Значит, ради каких-то отложенных, нереализованных, скрытых потребностей иметь, обладать, использовать, то есть быть властелином в некоем царстве, созданном собственным воображением, насколько оно развито.

— Ну и что, мало ли кто о чем возмечтает? Народу на Земле миллиарды, а средства ограничены.

— Правильно. Но не все мечтают иметь все на халяву. Я думаю, половина всего дееспособного населения — собственники и организаторы производства, то есть производительная часть населения, осознающая необходимость своей деятельности и чувствующая личную потребность в труде и, естественно, получающая прибыль.

Так не легче ли вместо того, чтобы тратить средства на армии охраняющих и карающих органов, на поиск преступников и содержание их под стражей ради того, чтобы сделать из них неполноценных граждан и рецидивистов, — собраться всем миром и дать им все, что они хотят? Надо сделать для них рай на Земле, чтобы они жили в свое удовольствие ни в чем никогда не нуждаясь, но и не вмешиваясь в нашу человеческую жизнь.

— Так что же? Создавать для них «химию» наподобие «Города Солнца»?

— Да, только с точностью до наоборот. Ибо люмпен, не имеющий своего дела или собственности, никогда не ощутит в себе потребности работать как можно лучше, чтобы победить конкурентов. Иными словами, цель люмпена — это «справедливое» распределение прибыли, в худшем случае — грабеж. Поэтому работать они не должны.

И, коль скоро стратегия любого нормального государства состоит в том, чтобы обеспечить всем послушным гражданам равные стартовые условия, город солнечных жуликов должен будет оставаться недосягаемым для нормальных людей, как лепрозорий.

— Да? А, если господину в законе захочется вдруг острых ощущений, и он пойдет и прирежет одного-двух, пусть и своих? Что будет тогда?

— В том-то и дело, что ни у кого не возникнет потребности резать кого-то, ибо каждый будет иметь все, что он хочет.

— Например, кусок пляжа на Багамах длиной 3 км?

— Да, сколько хочет. На Земле столько возможностей, что мы даже не знаем их все. Найти им кусочек земли обетованной, построить по особняку или халупе (кому что нравится), дать жратвы от пуза, зрелищ там, девочек, словом — все. И пусть себе живут в свое удовольствие до посинения. Желательно при самовольном выходе из зоны учредить расстрел. Для желающих начать обычную жизнь создать карантин. Если за установленный срок намерения их останутся положительными, выпустить в «свет».

— Да, но как сортировать людей на трудоголиков и потребителей? Экзамены что ли учредить или приставить к каждому наблюдателей?

— Я думаю, каждый должен сам решить, кем он хочет быть. Единственная трудность здесь — сохранение семьи как института. Скажем, родители хотят только загорать, а дети — зарабатывать, или наоборот, что вполне вероятно. То есть, семьи начнут распадаться…

* * *

…Итак, еду валить лес, что весьма почетно во всех смыслах: этим занимались многие известные ныне личности. С другой стороны, можно заработать славу первопроходца и ударника. С последним, правда, не все так просто: вместо положенных 7:30 выезжаем на работу в 10 часов.

Впечатления первого дня не поддаются описанию. Машина везла нас под брезентовым тентом по льду извилистого Гедкана, промерзшего местами почти до дна. Попадались нам и наледи — участки незамерзающей воды, запорошенные снегом: въедешь в нее и — хана, беги за бульдозером, иначе машина там и останется. По берегам — сопки и сопищи, поросшие разнокалиберной тайгой, в основном, лиственной, изредка — сосны, подлесок.

Прыгаем через борт грузовика, как «буратины», на совсем одеревеневшие за час езды ноги. И вдруг — крик-стон! Все бросились к парню, севшему задом в снег, думали, у него что-то с ногой. Оказалось, невероятное: железный крючок у воротника его телогрейки коснулся роговицы глаза и, примерзнув, тут же вырвал ее кусочек. Но, благодаря морозу под 40, кровь вскоре остановилась, и все вздохнули с облегчением: зрачок не был поврежден.

Рубим все подряд, что потоньше. Стволы по обхвату больше, чем бедро нашей поварихи Тоси, оставляем молчуну бензопильщику Коле по прозвищу «Рыбников» (фильм «Девчата»). Одна бензопила на 20 человек — не беда, ибо лес на мари довольно редкий.

Сложность была в том, что работали мы на склоне сопки и таскали подлесок (по-научному — подтоварник) в кучи то вверх, то вниз по склону. Снегу было мало, и подошвы валенок таяли на глазах, оставаясь на острых камнях и зубьях от срубленных кустов.

…Обед нам готовят, не отходя от «кассы», на костре, Тося и Галя Тихова. Мы подтаскиваем им дрова, ставим перекладину на рогульки, рубим топорами хлеб, а с остальным они уж сами справляются: воды вокруг хватает, снег — чистейший, заготовки для второго заморожены заранее. Трещит костер, котлы источают ароматы, аппетит у работников зверский. Снег искрится на солнце. Киноидиллия.

Хорошо так питаться в походе неделю, другую. Но изо дня в день, месяц за месяцем!..

После работы, уже в сумерки, мы стояли на льду Гедкана в ожидании нашего транспорта — «Захара», т. е. допотопного ЗИС-157. При этом больше для развлечения, чем для согрева, Горисов с «Рыбниковым» жгли костерок. Дрова были сыроваты, поэтому Толик отвинчивал малую крышку на канистре (для заливки в бензопилу) и направлял в костер струйку бензина. С первого раза из-за мороза пламя не поднялось и до колен. Второй впрыск поднял огонь почти до пояса.

Многие ребята стояли поодаль и радости от того огня не ощутили. Зато третий впрыск произвел на бригаду «взрывное» впечатление. Огонь по струе, наконец, заскочил в канистру и литр «напалма» бросился волной на ошалевшего кострового. Слава богу, лицо он предусмотрительно отвернул в сторону и, оказавшись в огне, не растерялся, а упал лицом вниз и стал кататься по снегу.

Все произошло так быстро, что никто не успел броситься ему на помощь. Толик встал сам, встряхнулся, как птица Феникс, осмотрел потери на одежде, куски пластмассы от канистры на снегу и развел руками, недоумевая то ли гибели инвентаря, то ли собственному спасению… Ни у кого не хватило духу отматерить юного «пожарного», ибо вид его и так был жалок. По молчаливому согласию решили не трубить о происшествии.

Вскоре, осмотрев просеку, подошёл мастер и похвалил, мол, сработали не плохо. Вернулись домой затемно усталые, замерзшие, но довольные.

Следующий день отличался от предыдущего лишь некоторыми материальными потерями. От ударов по остекленевшим стволам деревьев кромки топоров стали крошиться. На наждачном круге начальство экономило, поэтому, чтобы хоть как-то привести основной инструмент в порядок, после работы все взялись за напильники. Секта мазохистов…

Как-то после работы я зашел в ДК и вдруг узнал, что должен немедленно снимать ватные «доспехи» и идти на концерт Шубарина, который здесь был проездом. Бегу домой и обратно в ДК.

В фойе встречаю Шестова. Он, хотя и член Союза журналистов, но за 5 минут моего допроса так и не смог вразумительно сказать, пойдет ли моя ругательная заметка о первом собрании наших комсомольцев в «его» «Магистрали» или нет.

После концерта собралась редколлегия нашей стенгазеты. Постановили: поскольку Шестов женат на Капе, племяннице начальника Управления, то ему не с руки выступать против руководства, поэтому следует отдать заметку в «Рабочий Авангард».

Утром перед отъездом на просеку бегу в Управление и засовываю заметку под запертую дверь Тамары с запиской: мол, твои родственные связи с райкомом и его органом — «Рабочим» — нам ближе связей редактора «Магистрали» c Управлением.

Плетусь вечером с просеки, заворачиваю в Управление на предмет узнать результат своих манипуляций и вижу, что заметка напечатана в «Магистрали». Иду к Гавриле и, восхищенный его гражданской скромностью, жму ему руку.

Глава 5

Книжный поток. «Ихтиандр» в море тайги. Ученье — свет! Десант уходит, кто же остается? Комитетчики — ассенизаторы.

…В книжной лавке, открывшейся после ремонта, спокойно подписываюсь на собрание сочинений Л. Н. Толстого, покупаю один том из серии «Современный детектив», сборник рассказов А. Рекемчука и так далее. Прихожу в наш посёлок и вижу почтовую машину, в которой — среди прочих — четыре посылки с «книгами — почтой», на имя одной из наших активисток — Оксаны.

Выкупаем все посылки на сумму 80 рублей, потрошим их и составляем наборы: двухтомник Андерсена, «Земля людей», «Три Дюма», «Три мушкетера», не говорю уж о Чапеке. И все это — почти без нагрузки, такая редкость! Желающие приобрести их нашлись моментально.

Закончилась книжная операция ввечеру. Однако смертельный удар напоследок нанес мне дружочек Горисов. Он, как бы между прочим, достал из своих закромов монографию о Чюрлёнисе, заметив при этом, что был одним из первых, ворвавшихся сегодня в лавку. Тем не менее, эта «старая карга» — продавщица — тоже сделала ему апперкот, отдав на его глазах «совершенно неизвестным людям», шесть экземпляров (!) четырехтомника Хемингуэя.

В воскресенье, наконец, отоспались. В 12 были на собрании ЛИТО и почти впустую пробазарили до 15 часов. Новым был лишь рассказ заезжего журналиста о сложном положении дел на Восточном участке.

Сразу после этого пошли в «Пионер» на встречу с артистом театра им. Станиславского В. Кореневым. Зал был полон, и все было прекрасно. Но интереснее была встреча с ним в нашей студии после. Наслушались мы о делах в московских театрах, об упадке «Современника», о неудачном начале Захарова в «Ленкоме», о пятикомнатной квартире и лимузине с шофером у Ефремова, о делячестве Табакова, — и прочих театральных сплетен.

…Работаем на просеке под «железку»8 (ширина 50 м на склоне в 30°—40°). Тайга — густой сосновый подлесок, крупные лиственницы, мелкие березы. Бензопила уже третий день не заводится, — толстые стволы оставляем.

…На очередной репетиции объявили о показе сцен из спектакля нашему начальству. Сдача «зачета» в среду. При положительном исходе наш режиссер получит добро на визит к знакомым московским коллегам, чтобы заручиться их поддержкой в постановке.

…Однажды вечером кто-то сообщил, что меня и ещё несколько человек посылают на курсы бригадиров с «отрывом» на 1,5 месяца. «Учиться, учиться и учиться»? — как сказал один из классиков. Что ж, если надо… Пойду, поучусь ещё. В деньгах я, конечно, опять проиграю.

…А здоровье у всех отменное, воздух здесь сухой до жути, так, что я даже не кашляю. Сплю в своем ватном спальнике и прогреваюсь настолько, что все простуды вылетают из меня до полуночи. Спальник очень помогает при нештатных отключениях нашей электростанции по ночам. Утром некоторые соседи не могут оторвать волосы от покрытых инеем стен вагончика.

По улицам поселка щеголяем в полушубках, что действует на «старожилов», как красное на быков, но столкновения с ними пока обходятся без крови.

Слухи о привлечении бывших зэков на стройку появляются и здесь, но заезжие журналисты об этом ничего не слышали. Напротив, недавно стройке присвоено звание Ударной Комсомольской. Правда, что это значит с финансовой точки зрения — никто не объясняет.

…На Кудыкту отбыл первый десант. Об этом написано во многих газетах. Естественно, командиром отряда из 25 человек разных специальностей стал Влад Степанов: основу десанта составила его бригада лесорубов. Однако, вопреки его желанию добавили ему несколько идейных товарищей «для крепости».

Товарищей-то добавили, а таких вещей, как, например, аварийное освещение в виде свечек — дали только одну. Про запас курева вообще забыли.

После типового митинга караван из двух бульдозеров и двух трелёвщиков9, тянущих на буксирах балки и сани с бочками ГСМ10, двинулся в морозный туман. При морозе ниже 45° и полной неподвижности воздуха туман бывает такой, что в тридцати метрах ничего не видно.

Вскоре после выхода на лед Гедкана один из трелевщиков заглох намертво, и караван встал надолго. Потом на торосах стали рваться, как нитки, 32-х миллиметровые перемерзшие тросы. Полы в балках, готовящихся к отправке, утеплили 10-ти мм слоем ДВП11, и то в последний момент. Но и — слава богу, так как полозья у балков были низкие, и все полы в процессе преодоления торосов и прочих подснежных препятствий поломались напрочь, так, что их пришлось переделывать. Словом, приключений хватало, и за первый день санный поезд едва ли прошел треть пути. А до Кудыкты — больше 40 км.

Все это я узнал позже, ибо с утра сидел за партой. Тот, кто составлял учебный план бригадирской науки, вряд ли когда-нибудь видел бригадира в работе. Конечно, сведения из теории строительства нужны, но для того, чтобы заставить парней рвать пупки, — совсем необязательны. Какие там эпюры!

На следующий день вечером Тимоха, протягивая мне руку, нарочито громко заявляет:

— Поздравляю! Поздравляю тебя!..

«С чем бы это»? — лихорадочно соображаю я, так как это могло означать любую гадость вплоть до увольнения. Однако, после подобающей паузы он сжалился:

— Ввели тебя в состав комитета комсомола большинством.

Кто был «меньшинством», я догадался.

— Я был против, — подтвердил Тимофей мою догадку. — Я считаю, что ты — отщепенец, оторвавшийся от коллектива…

В подробности он не вдавался. К сожалению, довыборы проходили «внезапно» — никто, конечно, и не догадывался, что 4 члена комитета уйдут в Кудыкту с десантом. И меня, естественно, о довыборах в комитет не уведомили. Я бы объяснил собранию, что «отрыв» заключался лишь в том, что я не только отказался участвовать в ночных карточных побоищах с непременной выпивкой под руководством Тимохи, но открыто презирал его компанию.

Теперь, став зав. оргсектором, я мог напрямую указать ему на несоответствие его официальной позы: «долой пьяниц и картежников!» — с поведением в натуре. Но что он — порождение лицемерной советской среды — мог изменить в себе, если двойная мораль вошла в его жизнь с детства?

Впрочем, что говорить о Тимохе, если в число «заактированных» попали: член партбюро, член комитета; в число «замеченных неоднократно» — командир отряда, комиссар. И бог весть, куда ещё проникли «метастазы» алкогольной «заразы».

Но с подтверждением слухов, полученных с почты, о перлюстрации наших писем с официальными адресами — все прочие проблемы меркнут, как свет лампочки при вспышке молнии. Это насколько надо переродиться, чтобы держать нас, как лягушек в аквариуме, под непрерывным контролем. Где мы живем, какие права человека?!

С другой стороны, например, Горисов проспал на работу, а для оправдания выпросил больничный на три дня. Видимо, в качестве компенсации за мерзость окружающей действительности. И это не помешало нам с ним 24-го выкупить 8 изданных томов из собрания Л. Толстого.

К вечеру я понял, что тоже заболел (температура 38,8°). Заразился от друга? Пришлось отлеживаться в спальнике. Врач, прибывшая в отряд, констатировала у меня и у соседей грипп. Похоже на эпидемию. Поэтому четверг выпал из жизни, как монета из дырявого кармана. Но в пятницу я даже ходил в столовую, а вечером разносил газеты по вагонам.

В субботу я уже работал в совместном заседании комитета и штаба Дружины. Результат: трое представлены к увольнению за систематическое пьянство на работе. Среди них тот самый, из зоны, которого приняли в комсомол для исправления «здоровым коллективом» перед отъездом из Москвы. Исключаем его из рядов обратно. Ещё 6 кандидатов вышли из чистилища со «строгачами» и «последними» предупреждениями. Так прошел первый день новой для меня практики.

Накануне «показухи» сцен из спектакля начальству нам объявили отбой. Вместо этого в ДК «Пионер» состоится встреча с монгольской делегацией. В 11 часов студентов и прочую праздную публику созвали в «Пионер» на митинг. Все прошло привычно гладко: присутствующие очередной раз заверили друг друга в нерушимости дружбы между нашими народами. Затем, в подтверждение благих намерений их Министр легкой промышленности накинул на плечи нескольким рабочим по дубленке. Остальным присутствующим обещали выдать такие же подарки несколько позже. Надо ли говорить, что этот светлый момент не наступил никогда. Зато вскоре замечательные изделия монгольских умельцев, правда, покрытые «плащевкой», появились в магазинах поселка.

Вечером логично пошло прозвучал концерт ВИА «Сибирские ребята» из филармонии.

…На втором заседании «комитета девятнадцати» — именно столько в нем народу по списку — присутствовало почему-то лишь девять. Мне было поручено вести персональные дела отступников, отчисляемых из рядов.

Разбирали дело одного оперативника, уличенного в краже казенного имущества. Судили-рядили, выбирали ему наказание. Выступил командир оперотряда: мол, нельзя ударяться в крайности, «человек он заслуженный, партийный, имеет две правительственные награды за участие в венгерских событиях, контужен». Надо сделать запросы в район, на прежнюю работу и вообще — не травмировать зря человека. Да, жираф большой…

Однако, как ни «воспитывали» мы пьяниц, некоторых пришлось исключить из рядов и представить на увольнение из СМП. Со скандалом и скрипом добились увольнения Шустрова, который, как истый вор в законе, организовал вокруг себя пару друганов и держал под ножом соседей по вагончику. Ну, копия «Путевки в жизнь»: Мустафа дорогу строил…

Или, например, трагикомедия. Коля Носкин, работник коммунальной службы, вечно ходит в рабочее время поддатый.

— Коля, ну, рассказывай: почему ты вечно пьяный на работе? — спрашивает на заседании комитета Сева.

— Да разве я пью? — заикаясь, говорит он — незаменимый ассенизатор наружных туалетов, в обязанность которого входит долбить ломом в выгребных ямах говенные, окаменевшие на морозе сталагмиты.

Был случай, когда, наткнувшись впопыхах голым задом на такой шпиль, один из наших земляков выскользнул по желтой ледяной горке из уборной, как кукушка из часов, на обозрение проходящей публике…

— Я — не-е, ёлкины! — стараясь подобрать приличные слова, объясняет он. — Я не пью на работе. Так, стакан вмажешь, ёлкины… Попробуй-ка подолби это… там, внизу. Оно же летит в рот, в нос, в глаза… А так, стакан принял, и ничего. А после, ёлкины, опять стакан надо…

— Значит, пьешь для дезинфекции… — резюмировали мы, утирая от смеха слезы.

Что ж, пожурили ценного работника и отпустили.

Глава 6

Циники и лирики от ТВ. Чудо-наволочки. «Зачет» сдан. Искусство требует… Свадьбы наступают. Один — на всех. Первый конкурс песни. Песня бражника.

…Неожиданно после актива Сева выдает мне задание: подготовить рассказ о достопримечательностях столицы. Агитбригада должна выступить у аборигенов в колхозе «Зорька», что в 18-ти км за рекой Лендой. Позже наша библиотекарь Катерина выдала мне нелепую книжку «Москва глазами репортера». Я добросовестно выписал кое-что в блокнот и стал учить.

На нетайную вечерю зашел Митяй, как всегда пошатываясь после восьмичасовых «танцев» с бензопилой на просеке. Однажды Сизов, начальник СМП, увидел «зигзаги» Митяя, задубевшего в кузове грузовика и с «Дружбой» за спиной. Своим наметанным глазом он враз определил: «Эти, так называемые энтузиасты, умудряются набраться и в тайге! Где только водку находят, шельмецы?!».

В этот раз его потянуло ко мне желание поделиться своим знакомством с корреспондентом, написавшем о нашем отряде статью «Абзац». Прочитав ее, он не мог не выразить свой восторг автору, но долго не находилось времени для этого. Наконец, зайдя в редакцию «районки», он узнал, что автор — это хрупкая девушка Люда Коротич, лет 25-ти, выпускница ДВГУ, старожилка этих мест и вполне опытная журналистка.

Он разговорился с ней и понял, что между ними много общего.

— Ты знаешь, она такая пронзительная и решительная! — говорил он с восторгом, не обещающим ничего хорошего. — Мы тут ходим вокруг да около, попискиваем, как мышки, а она сразу все просекла и выступила, невзирая на лица…

В четверг и пятницу добросовестно изучаю бригадирское мастерство, а заодно — красоты Кремля и его окрестностей. Вечера мы с Горисовым проводили в душещипательных беседах с тележурналистами из области и циниками из программы «Время», которые проживали в общежитии учебного пункта.

Благинцы были доброжелательны и, насмотревшись нашего эксперимента на просеке, в отсутствие элементарных норм безопасности, призывали нас к действиям вплоть до отказа от работы. Попытки объяснить им фатализм ударников, происходящий от извечной подначки начальства: «Что, слабо?!» — натыкались на полное непонимание.

— В том-то и суть работы ударника труда, чтобы нарушить известные нормы, перейти границы дозволенного и доказать всем какой он необычный, — кипятился Толя.

— В нормальных условиях и дурак может сработать, как герой. А ты сумей-ка «через невозможное — вперед!», — резюмировал я.

Тем не менее, от журналистов якобы ускользала сама идея работы на голом энтузиазме, вопреки здравому смыслу. Москвичи же откровенно издевались надо всем, что здесь увидели, ибо думали, что мы терпим надругательства руководства ради бешеных денег, которых никто из нас ещё не видел. Так, не найдя взаимопонимания, но довольные своим красноречием мы расходились за полночь.

…Прекрасный субботний день объявили учебным. Однако, ничего из этого не вышло. Параллельно нашим занятиям сдавала экзамены вечерняя группа плотников. Для стирания грани между физическим трудом и умственным выпускникам просто необходимо было выпить с преподавателями «на брудершафт». Удобнее всего это было сделать, не отходя от экзаменационного стола. Ученикам, не занятым в «братании», не оставалось ничего иного, как уйти, покрыв «альма» матерными словами.

…Удалось выполнить один из заказов заозерских военкорров: купил и отослал им белый полушубок, что, будучи отмечено наблюдателями, наверняка зачтется мне в судный день. Мало ли для чего ты отсылаешь дефицит…

Правда, едва ли найдется в отряде человек, не пославший отсюда ни одной объемной посылки домой. Причем, для упаковки народ обычно использует наволочки. Идешь в магазин, а там, как известно, — советский стандарт: 70х70. Что делать? Берешь, что есть.

…Ложится как-то Гошка спать и видит чудо: наволочка у него совершенно новая, но подушку в ней найти — не поле перейти, потерялась в ее просторах. Видимо, кому-то срочно понадобилась упаковка, но все наволочки нормального размера в их вагончике, кроме Гошкиной, уже улетели на «материк». Вот и конфисковали ее по горячке, не спросив хозяина. И то хорошо ещё, что дали замену, а кое-кто уже привык спать без всяких наволочек.

В воскресенье в 15 часов в «Пионере» представителям Управления и Штаба мы показали, наконец, сцены из спектакля А. Мищенко. При обсуждении нашего будущего мы не присутствовали, но, всё равно, получили «добро» с некоторыми поправками.

Например, могут ли понравиться доводы одной из героинь-лимитчиц: «Да что хорошего было в столичной общаге? Водка, карты, драки… Ради этого что ли там жить?», — особенно идеологам ЦК ВЛКСМ? В нашем общежитии такого быть не может, потому что никогда… Все же, думаю, Мищенко не отдаст этот эпизод.

После этого в 17 часов, не проведя ни одной репетиции, уселись мы — семеро столичных «актеров» — в будку на грузовике и поехали по ухабистой дороге к «подшефным» колхозникам. В кабину сели Сева и его жена. «Зачем она-то едет?» — терялись мы в догадках. Морозец был около 40°.

Известно, организаторы у нас люди горячие и о себе не думают, ездят в тесных кабинах. А рядовые граждане, пусть едут посвободнее, в кузове под брезентом, авось не замерзнут! Увы, граждане вопреки ожиданию руководства просто окоченели, ибо шофер не знал дороги и ехал до колхоза зигзагами почти час.

Приехали в Заречье уже затемно. В клубе прохладно и темно, то есть никто не ждал сегодня «артистов». Их ждали почему-то в воскресение, завтра. Как договаривался Сева?! Катерина ехала в сапожках и едва смогла дойти до радиатора в клубе, и это — после сильнейшего гриппа!

Организаторы, все же, пошли по домам, стали созывать зрителей. Все равно им приходить на фильм «Привидение в замке…». Постепенно собралось три бабки, два пьяненьких мужичка и десяток мамаш с детишками. Все, как есть, с раскосыми «индейскими» очами.

Отогревшись, Катерина начала представление. Первым выпустила меня «для затравки». Я начал рассказывать, как прекрасна наша столица, а особенно — Кремль. После описания пятой или шестой его башни, по пьяным голосам из зала я понял: присутствующее эвенкийское население уже готово бросить своих норок, песцов и оленей с тем, чтобы ехать покорять столицу. Я быстро закруглился, не доводя дело до крайности, как Бендер в Нью Васюках, и осмелился выйти на сцену лишь в финале, когда вся наша команда под аккомпанемент Катерины пела «коронку»: «Красный командир».

Среди импровизаций остальных артистов мое нелепое выступление, как утверждали очевидцы, в полумраке клуба вполне сошло за третий сорт.

На обратном пути мы, несмотря на внутренний разогреватель, опять замерзали до дрожи. На фоне такой жертвенности меня сразила наповал неизвестно откуда взявшаяся новость: наша поездка и задумана была, дабы руководство смогло приобрести или заказать меховые полезные ископаемые: унты, шапки и тому подобное, добываемые колхозниками. Словом, совместило необходимое с полезным.

Неожиданно заехали к единственному в поселке кафе «Белка», где высадили Севу с женой и Катерину. Оказывается, у них запланировано ещё одно милое мероприятие: молодежная свадьба. Там-то, наверно, Катерина и отогреется.

Отряд захлестнула волна свадеб: по две-три в неделю. А что делать? Молодым надо как-то упорядочить свою жизнь, хотя бы на время. Ведь через каких-нибудь полгода должны появиться первые детки.

Вечером у меня родились строки, навеянные наблюдениями за моими соратницами.

Ваши речи намеренно грубы,

В Вашем взгляде так мало тепла!

Видно, даром на Вас полушубок,

Верно, движутся плохо дела…

Я печаль Вашу тайную знаю,

Мне знакомо сметенье души,

Я Ваш взгляд, словно книгу, читаю,

И страницы её хороши.

Не хватило одного куплета, чтобы получился текст для романса.

В воскресенье ходил на почту, заседал в комитете со штабом дружины. Разбирали дело 36-го вагона, где один юноша измолотил своего соседа, затем досталось двум «секундантам», потом — случайному визитеру из другого СМП. От неожиданности никто из них даже не попытался остановить «супермена», ибо он никогда не поднимал руку на своих соседей и не был замечен нетрезвым.

Более того, через некоторое время все — и пострадавшие, и истязатель — выпили «мировую», а наутро не вышли на работу. Опрашивая всех по одному, мы встали в тупик: пострадавшие признали виновными себя, а зачинщик просил отчислить его. Результат дебатов таков: троих — предложим начальству уволить, а первого избитого — выгнать из рядов комсы.

Вечером в «Пионере» не без участия Катерины был проведен конкурс КСП. Очевидно, она как участница подобных слетов давно задумала утвердить и здесь хорошую традицию. Выступало, правда, всего 10—15 человек, и одно из первых мест среди них заняла, естественно, сама организатор. Весьма бледно на общем фоне выступил «наследник» славной традиции Пединститута и его выпускник Сева с песнями А. Якушевой. А, когда в зале вдруг погас свет, сам Иванцов прочувствованно пропел в кромешную тьму «Выхожу один я на дорогу…». Словом, было чудно!

Понедельник объявили неучебным днем. Я сходил в старый книжный, где, по словам хозяйки, не было «ничего нового». Однако, покопавшись на полках, обнаружил «Воспоминания» А. Цветаевой и «Избранное» Ю. Олеши. Но уходить не торопился, чуя, что это не все «старое». Так, опытным взглядом «рентгена» мне удалось «откопать» под прилавком «Тайную войну Максима Исаева» Ю. Семенова.

…Зашли с Горисовым в библиотеку «Пионера», где иногда единой книжки ради перекапывали тонны «руды», и меняли на свои поступления. Увы, хозяйка книжной горы — Вера Ручицына — объявила нам, что с 1-го уходит работать в лабораторию, чем весьма огорчила. На прощание поменяли свои излишки на «Успех» и «Избранное» Чапека, поступившие из Молдавии.

Кстати, в декабре «Книжное обозрение» напечатало Толино письмо, где он ругал один из магазинов «Книга — почтой», приславший сюда посылку на 100 рублей, половину которой занимала «нагрузка». Например, десять книжек о С. Лазо в мягкой обложке и др.

С тех пор со всего Союза ему сыплятся открытки с предложениями об обмене. Например, «12 стульев» и «Теленка» на «Три мушкетера» или на собрание сочинений Л. Н. Толстого или ещё черт знает на что. Но вскоре пошли открытки с «наглым» требованием выслать эти же книги наложенным платежом. Находясь в затруднительном финансовом положении, Горисов злорадно хмыкнул:

— Ну, я им пошлю Чапека с «Тремя мушкетерами» и нагрузку рублей на восемь. Будут знать, как нам достаётся литература!..

Словом, «напугал» книгоманов до смерти.

…Не успел комитет разобраться с одной компанией, как в канун Нового года, ночью, был избит командир отряда Валентин. Поскольку он якобы не узнал напавших на него, дело останется темным и ничем не кончится. Или в нем замешаны сами оперативники, или внешние силы, бороться с коими должны более компетентные органы.

Ночью силился написать святочный рассказ, но ничего не вышло. Пришлось перепечатать «Гусарскую балладу», сочиненную недавно под впечатлением ночных попоек Тимохи и К°. Она вписывается в размер «Когда б имел златые горы».

Не лей бальзам тирад изящных

На раны гибнущей души,

А лучше «бормотухи» ящик

Из магазина приташши…

Не вынес я душевных пыток,

Пришёл любви моей конец!

Так лучше выпьем тот напиток,

Что предлагает «Винимпекс».

Ах, сердце ноет под нагрузкой,

Как видно, назревает стресс.

Налей-ка свежей «Старорусской»,

И сдвинем кружки за прогресс!

Кому, ты жизнь, нужна такая!

С тобою разрываю флирт.

Не предлагайте мне Токая —

Я пью неразведенный спирт!

Пускай растает юность в дымке…

Я вижу: близится закат.

Ах, если б на своих поминках

Я смог попробовать мускат…

Выдержанная в стиле и выражениях, бытующих в наших рядах, она заслужила высокую оценку Горисова, Икорникова, Катерины и других ребят.

Глава 7

Дневник десантника. Предновогодние заготовки. Лечение силой. «72 градуса ниже ноля». Души невнятные порывы. Где бы святого найти одного.

Главным материалом новогоднего выпуска стенгазеты станет «Дневник десантника», который передал мне Влад, приехавший с ребятами из Кудыкты за новогодними покупками.

Конечно, описаний природы в нем нет, да и жалоб на подготовку десанта не найдешь. Зато ярость, сопровождавшая столь любимый Владом процесс преодоления неожиданностей, ясно проглядывается в его скупом повествовании: «… Трелевщик заглох на первых километрах пути. Олег Боронов полез в мотор, и вскоре мы поняли, что соляр стал, как кисель, и не идет по трубкам. Кто нам всучил летнее топливо, когда мороз под 50°?!…», — и так далее, с многоточиями через каждые три слова. Хотя к чести Влада надо сказать, что слова-«связки» в своей речи он никогда не использует.

Сидя за чаем, он чуть не слезно просит нас с Митяем повлиять в комитете на состав бригад, готовящихся к работе в Кудыкте.

— Послушайте, ребята, — говорил он устало. — Те, кого мне навязали с десантом, ни в какие ворота не лезут, не тянут они совсем. Работают только, когда я рядом… Положиться можно только на десяток человек, с которыми уже пуд соли съел на просеке. Остальные — просто балласт…

— Влад, мы, конечно, попробуем что-то сделать, только как? — спросил Митяй. — Ведь Севе — лишь бы избавиться от этого «балласта».

— К тому же, бригады уже сплотились, — добавил я, — и круговая порука в них сильнее любого комитета. Тащат за собой всю безнадегу… Да и здесь с содроганием ждем новогоднего загула.

…Сегодня вторник — последний день старого года, а настроение далеко не у всех праздничное. Всеобщий подготовительно-закупочный ажиотаж совсем не захватывает, скорее раздражает. За три месяца нашего пребывания здесь особых достижений ни в работе, ни в строительстве отношений совсем не видно. Так, мышиная возня, суета…

Кстати, о мышах. Вероятно, они водятся в каждом балке, но никто с ними не борется. У нас, например, они благоденствуют на полке в прихожей среди круп и прочих припасов. На нижней, широкой полке стоит бак с водой, которую мы берем из водовозки. Открыв однажды дверцу полки, я, видимо, застал воришек врасплох, и они, ослепнув от яркого света, бросились в рассыпную. В сутолоке один из мышат оступился и полетел в бак, бывший, естественно, без крышки. Оказывается, мыши хорошие пловцы, ибо, заглянув в бак через четверть часа, я увидел его по-прежнему на марафонско-кольцевой дистанции.

Ещё грустно от того, что в суете и якобы срочных делах нет времени на что-то главное, за что не было бы «мучительно больно» потом. Да и как остановить эту погоню за собственным хвостом? Кажется, попади я сейчас вдруг в камеру-одиночку, смог бы написать такое!.. Скажем, «Записки из муравейника» или «Сто дней Дениса Иванова»… Но за что можно получить такую «командировку»? Не иначе, как за какое-нибудь «влажное» дело. Опять — не реально.

Под Новый год «районка» напечатала «ура» -поэму члена ССП Олега о том, как здорово, что Дирекция строительства моется в поселковой бане, а заодно стирает в шайках исподнее.

Все бы ничего — у искусства нет запретных тем — да только на главном входе бани этой злосчастной всегда висит замок. Нет, конечно, можно улучить момент и прорваться в нее не через «зад», но воды горячей в ней все равно не будет. К тому же каждый человек помнит медицинский плакат: «Стирать в бане запрещено!». Нормальный гражданин этого и не сделает, но то — гражданин… Поэтом быть он не обязан.

С другой стороны, хотя горячей воды и не бывает, но раскаленный пар проходит по трубам отопления в так называемую парилку. И тут нельзя не поразиться чуду русской смекалки: поливая раскаленные радиаторы холодной водой, наши люди собирают в шайки уже — горячую. Вечная слава воде!

…Днем я был послан своим районом — рудиментом землячества — в магазин за барашком. Хладнокровно отстоял в очереди, но отечественного производства — мне не досталось. Пришлось брать новозеландского — несколько дороже родного, видимо, из-за симпатичной бязевой обертки.

Доморощенные специалисты вроде Арнольдова и Иторенко долго пристраивали замороженного барана на вертеле над костром. Однако мороз был такой, что туша не только не оттаивала, но замерзала вновь со стороны, удаленной от огня. Промучившись с барашком около часа, повара порубили его и понесли на сковородку, чтобы хоть как-то успеть к бою Курантов.

…Год второй, январь. Выпив с земляками шампанского за наступивший год и пожевав сухой заморской баранины, ушёл спать, не ощутив праздника. Остатки барашка повара предусмотрительно поставили вариться. Около 6-ти утра кто-то из «жаворонков» догадался выключить плитку, поэтому на завтрак мы имели холодец, а не уголь.

Праздник мы ощутили позже. Во-первых, ночью выпал снег, если так можно назвать пыль, которая обычно оседает здесь, будто выбитая из матраца Снежной королевы. При этом температура поднялась до —22°, что после —40° воспринимается как наступление весны.

А весной — что? Происходит брожение, вылившееся в одном из женских балков в драку. Вернее, не драку, а «излечение» несчастной, коей являлась вечно пьяная Л. Фомкина 19-ти лет. Вопрос о ее увольнении стоит почти с первых дней нашего приезда. Комитет все же надеялся на чудесное «влияние трудового коллектива» и тем лишь усугублял положение «больной».

Вот и взяла на себя профилактическую миссию член дружины Маша Бондарчук, слегка пересчитав Фомкиной ребра и нанеся на ее веснушчатое лицо экстравагантный грим. Если и эта мера не поможет, придется расстаться с трудновоспитуемой.

Во-вторых, мне, наконец, удалось взяться за присланную друзьями повесть Санина «72° ниже нуля». Прочел ее на одном дыхании. Сначала она показалась мне несколько документальной, но эпизод, в котором Лёнька, нарушая все инструкции, обезумев от страха, ищет санный поезд в «черной пурге», доказал философскую наполненность всей вещи. Обязательно дам прочесть ее всем своим.

Эту повесть неожиданно помог мне переварить Икорников, пришедший поделиться наболевшим как раз на самом интересном месте. Глубоко переживая ситуацию в отряде, он не видит ничего лучше, чем направить весь заряд энергии на «пробивание стены» своей головой. Не имея ни специальных знаний, ни навыков работы с людьми, он намерен срочно, одним махом изменить их, извлечь из хмельной круговерти.

— Я пойду к ним (видимо, в ряды нетрезвых комсомольцев) и буду кричать до тех пор, пока до них не дойдет, что пора остановиться, что жизнь проходит впустую… — шумел он в экстазе, сидя за кружкой чая в столовой части нашего балка.

Однако, это не мешало землякам сновать мимо нас в магазин за пополнением запасов спиртного для ночных карточных бдений.

Сидя за шахматами и попивая чай до трех утра, я пытаюсь направить порыв Мити в практическое русло рутинной воспитательной работы. Что-то, конечно, он воспринял, но придумать реальный план действий мы не смогли.

А тут ещё «Зависть» Олеши, которую он держал перед собой и цитировал в подтверждение своих мыслей в течение четырех часов, то есть доказывая постоянство воззрений нашего народа с 1927 г., когда была написана эта книга. Через 4 часа ему ехать на просеку, а мне идти на учебу.

В процессе учения обдумывал, как бы мне вернуться в бригаду лесорубов. Вечером узнал, что бригадир Миронкин настроен против «лишних ртов», ибо своим работы не хватает. Главный инженер, который мог бы поспособствовать, — уходит в другую организацию. Алина как кадровичка могла бы просто направить туда, но устроила себе командировку в столицу. Словом, нет мне пути назад.

Тем не менее, жизнь идет своим чередом, то есть вполне нормально, если не считать, что выдачу зарплаты за прошлый месяц отложили на неопределенный срок. Да и зачем она нам? Мы ж «романтики» и не за этим сюда ехали, проживем и без денег. Кстати, две банки кофе, давеча присланного Алексеем, пришлось толкнуть с молотка. Ведь не кофеем единым!..

А пока продолжаю «грызть бетон» науки или науку о бетоне…

В первый учебный день нового года занимались с нивелиром на местности. Естественно, в перерыве сбегал в книжную лавку. На полках — ничего нового. Но вдруг наша «ведьмочка», задружившая с нами после получения «шести мушкетеров», спрашивает:

— Гена, а как ваша фамилия? — и записывает ее куда-то.

Через минуту она подзывает меня расписаться и вручает мне подписку на трехтомник Светлова. Оказывается, в райкоме отказались от двух собраний советского классика. А нам все сойдет, хотя бы для обмена. Вот, что значит появиться в нужное время!

Глава 8

Любитель детективного жанра. Комсомольцы — беспокойные сердца. Поэзия и проза. Инакомыслящие.

Вечером очередное заседание комитета. Утверждали состав двух бригад, отъезжающих в понедельник в Кудыкту. Пожалуй, это были последние две капли из моря моего терпения. Все походило на процедуру приема в ряды комсомола. Вызывают очередного кандидата и задают ему нескромные вопросы:

— Какое образование?

— Семь классов.

— Здесь подавал заявление в вечернюю школу?

— Подавал.

— Учишься?

— Нет.

— Почему?

— А зачем мне учиться? Я дом и без образования построю.

— А как семью построишь? Ты знаешь постановление о всеобщем среднем образовании? Соберешься жениться, а невеста тебе скажет: «Иди подучись…».

— Да их полно-о!..

— Как?! Значит, учиться отказываешься? Нам такие не нужны.

— Не знаю… Попробую…

— А что же ты делал эти три месяца после работы?

— Ну, отдыхал…

— А как насчет водочки? Не увлекаешься?

— Как все…

Собственно, ради ответа на этот риторический вопрос и устраивается весь спектакль. «Артисты», отвечающие на вопросы, не отличаются оригинальностью. А задающие их — просто в восторге от отсутствия оригиналов. После порции натужного смеха Сева предлагает стандартное:

— Что ж, если бригадир и комсорг ручаются за товарища (те кивают головами, как лошади в упряжи) — добрый путь! Поздравляем тебя…

— Угу, — отвечает кандидат и усталый вываливается на улицу.

Ещё три таких «обсуждения» в нарастающем темпе, и меня начинает подташнивать. Я встаю и, несмотря на окрики «коллег», молча выхожу отдышаться на свежий воздух.

Вторая бригада через «чистилище» пошла было маршем, да вдруг споткнулась. Один из кандидатов никак не мог пройти в кудыктинские «кущи» потому, что для начала не мог пройти и в нашу дверь — едва стоял на ногах. То есть, ни в какие, даже широко распахнутые ворота, не лез. А затолкать его в них не дали «оптовикам» -доброжелателям вроде Севы и К° бдительные Тимоха и Митяй.

Правда, проделав запретительный выпад, мол, нам такие «непроходимые» не нужны, Тимофей запросился на волю. При этом он пожаловался на сильную головную боль, которую, как я знал, «усугубляли» два билета на вечерний сеанс в его кармане. Что ж, мы не звери, отпустили бедолагу лечиться.

Все же, народ решил «помахать руками после драки» и загалдел перед уходом о том, что — это не работа, а профанация, что в Кудыкте получается не ударный десант, а ЛТП12. Но все уже куда-то заторопились (не в кино ли?) и на ходу постановили в следующий раз обсудить нашу работу, то есть, высечь себя, как «унтер-офицерская вдова».

В конце концов, многочисленные дебаты с Митей и Гошкой, да и личные размышления убедили меня в тщете нашей возни. Попытка молниеносного — три месяца и семь дней — сотворения «Нового мира» в отдельно взятом подразделении Минтрансстроя потерпела полный звездец. Дверью хлопать тоже не было смысла. Я решил просто удалиться, о чем собрался заявить на следующем комитете в среду.

…«Проглотил» окончание романа «Сын» Ж. Сименона в журнале «Подъём» №6, неизвестно как здесь оказавшемся. Был потрясен «открытым текстом», который в «центре» обычно не печатают. А в Воронеже — пожалуйста.

Кроме того, нам, наконец, повалила периодика всех цветов и размеров. Народ, соскучившись по печатному слову (непечатных-то хватает), погрузился в чтение. Может теперь будут меньше пить?

Однажды вместо занятий — по графику стоял дежурным на звонке и сочинял отповедь «витиям» в комитете. В перемену навестил книжную лавку и за неимением средств упросил «ведьму» отложить альбомы «Русская живопись ХIХ века», «Немецкая живопись в русских музеях» и пару книг о Пушкине и Врубеле.

Вечером, как обычно, — газеты, шахматы, треп. Например, Арнольдов — член оперотряда и большой любитель детективного жанра — открывал мне глаза на невидимую часть айсберга в истории с Валентином. Он уверен, что избили его наши люди, повязанные с тем же условно-освобожденным комсомольцем Шустровым по линии наркотиков. Милиция якобы нашла в местной гостинице, где он теперь проживает, настоящий притон.

В соседнем СМП следы наркотиков обнаружены в общаге прибалтов. Все это замешано на сбыте дорогих дефицитных товаров, которые на прилавки нашего магазина не попадают. Оказалось, они оседают в сите причастных к распределению дефицита. Словом, никто не знает, что ещё можно ожидать от деятельности подпольного синдиката.

Говорит Арнольдов убедительно, опыт и вкус к разговорному жанру у него заметен. До поездки на стройку Виталик четыре года бродил с геологами в разных республиках и может рассказывать о приключениях в экспедициях по нескольку часов кряду.

Накануне заседания комитета я обсуждал с Митяем его «взрывную» речь. Камня на камне в ней не осталось — совершенно беззубой она оказалась. Позже, взяв блин молока, пошёл распивать его к Горисову.

На следующий день, в среду, на занятиях наш геодезист — молдаванин Андрей — выставил нам окончательные оценки за курс. Здесь же кто-то из приближенных к начальству сообщил мне, что меня собираются послать в Липецк на курсы водителей «Магирусов» на пять месяцев. Понятно, что об этом и речи быть не может!

…На очередном собрании комитета, я сразу подал Севе заявление о выходе из состава. Он отмахнулся, мол, некогда мне, и я, видя такое отношение, молча вышел из помещения. Остальной ход событий мне изложили Икорников и Тимоха, который тоже намеревался сознаться в никчемности своей деятельности.

Митяй отчитался о работе идеологического сектора и признал её неудовлетворительной. А поскольку работу его направлял секретарь — Сева — то и его деятельность он предложил оценить на неуд или вообще выразить ему недоверие. Последнее предложение народ воспринял со страхом: о таком и подумать было невозможно.

Тимофей хотел было высказаться о своей работе в таком же самоуничижительном духе, но Сева, почуяв неладное, успел радостно похвалить работу оперативников. Тимоха стушевался и, конечно, проглотил весь свой «негатив».

Тем не менее, третьей оценки работы секретаря никто не предложил, и все, опустив глазки, проголосовали за «неуд». Однако сквозь землю Сева не провалился. В райкоме он слыл за своего, поэтому наши «неуды» ему, что укусы комара — поросенку.

Его нелепая фигурка в большой заячьей шапке, в пальто мехом наружу, доходящем до рыжих отворотов унтов с рыжими усами и поросячьими глазками сначала забавляла, а теперь раздражает ребят. После случая с Валентином, он выгуливает жену с ружьем на плече, чем доводит работяг до животных колик. А уж что они говорят о нем, писать просто неприлично.

В субботу, в 11 часов, около 50-ти наших активистов погнали на районную конференцию. Просидели в «Пионере» до 19 часов. Ну, не издевательство?! Единственное, что внесло оживление в собрание сомнамбул — трескучее и насквозь лживое выступление Севы. Но ещё противнее было дальше. При довыборах в состав райкома выдвинули в том числе его, и полусонные делегаты проголосовали соответствующе: против Севы — 3 (!) голоса, против Ручицына (мужа библиотекарши) — 10, а остальные 250 — за всё и за всех.

Сегодня Горисов получил письмо от того же директора магазина с требованием напечатать опровержение в «КО» (Книжное обозрение). Мол, «нагрузка» — книги о С. Лазо — не нагрузка, а наоборот. На что Толя, ехидно осклабившись, заявил: «Будет вам опровержение», — и отправил это письмо в «КО», надеясь изобличить «ретрограда».

В воскресенье я, Гошка и Огонек пошли на заседание ЛИТО. Со стороны профессионалов явились Олег, Шестов, корреспондент из «Амурской жизни» и инженер Управления Надежда Пузырева. Она-то как раз и явилась лучом света в мутном царстве.

Почти час смаковали сладенький рассказ гостя из области о будущем региона. Потом я для затравки прочитал небольшой этюд «про нас». Рассказ о конфликте в девичьей компании, об избиении одной из героинь. Вразумительной оценки, кроме того, что повествование слишком пессимистично и требует доработки, я не получил. Зато всех порадовал своими виршами «Гей, славяне!» Олег:

А у нас на трассе дел невпроворот,

Вечно мы в сраженьи — дождь или метель.

А у нас на трассе отчаянный народ:

Он с песнями, усталый падает в постель.

Хорошо, что нашу многотиражку не читает сатирик А. Иванов. Иначе уронил бы он автора в постель, но с градусником подмышкой и льдом на лбу, как пить дать.

Поэтому, когда я робко прочитал два своих стихотворных наброска, чтобы хоть о чем-то поболтать, а наш профи сразу резюмировал: «В печать!..», — я просто отпал.

Затем выступила Надежда со своими стихами:

Был нелегким путь мой первый,

Встреча первая с тайгой.

Незаметно, постепенно

Становилась я другой.

Я училась сутки мерить

Не по солнечным лучам…

Слава богу, есть у нас не союзные, а настоящие таланты.

После небольшого толковища наши профессионалы постановили: отлавливать всех пишущих и тащить их за руку к нам, чтобы, понимаете ли, ковать на месте литкадры. На том с чувством выполненного долга и разошлись.

Вечером Митяй собрал всех единомышленников, кроме Горисова, укрывшегося в больнице, на предмет обсуждения Плана. Походило это на собрание «Народной Воли» или нечто подобное. Не было лишь свечей.

Говорили все о том же, набившем оскомину: о нарушениях техники безопасности, о задержках оплаты (то на одном участке не дают зарплату, то на другом), об отсутствии профсоюзного контроля и т. д. После долгих дебатов решили идти «своим» путем. Почему-то он подозрительно напоминает ульяновский.

Для начала надо оживить так называемый Совет бригадиров, члены которого могут открывать любую дверь легким ударом ноги (бедные двери и те, кто за ними!). На сходках, то есть в перекурах, в застольях надо просвещать забитую, одурманенную молодежь, проводя беседы о правах человека, читая «вредные» статейки, заводя споры. Словом, работать с инертной, апатичной массой. Решив этим ограничиться для начала, заговорщики вышли в морозную ночь… по одному.

Смех смехом, а скептик Венька Огнев бросил в пылу споров: «Тоже мне, диссиденты нашлись!», — сказал, как припечатал кличку.

Глава 9

«Футбол» в милиции. Великая жажда знаний. Техника безопасности. Муза режиссера. Посланцы из прошлого.

На днях меня прямо на улице остановил Валентин. Он потребовал срочно собираться в Чинту, чтобы забрать готовые «резиновые изделия» и заказать новые.

Оказывается, уже в первую мою командировку было известно, что скоро мы перейдем в другой трест, и те первые печати надо будет долго и нудно уничтожать. Вот это мне особенно нравится в нашей системе: умение запутать врага! Что ж, заворачиваю в бухгалтерию и жду главного бухгалтера с 10 до 12 часов. После обеда жду главбуха опять, но при этом пишу письма друзьям и брату в армию до 17 часов.

На этом рабочий день закончился. Вечером — активный досуг. Так бесславно заканчивается первый день командировки.

В среду, наконец, лед тронулся. Получаю у главбуха эскизы печатей. Попутно знакомлюсь с замом Управляющего трестом, подписываю у него эскизы. Мне говорят, что теперь я должен заверить все подписи у нотариуса. С этого начинается самый захватывающий момент командировки — футбол, где мне отведена скромная роль мяча.

Иду в поссовет на другой конец Лендинского утверждать подписанное. Нотариусиха, терпеливая милашка, объясняет, что для заверения подписей необходимо присутствие авторов с паспортами и справками с места работы. Очевидно, что заверить подписи могут только в министерстве или в главке. То есть, им опять же надо поймать «свой хвост». Однако обратно не тороплюсь: следующая инстанция — РОВД.

Проходя мимо книжной лавки, не мог не завернуть в нее. Обнаружил среди пыльных залежей на полках стихи Анны Ахматовой прошлого года издания. Как после этого верить мымре, уверяющей, что ничего нового у нее нет?!

Наконец, — милиция. Вот тут-то меня футболят в лучших традициях «Динамо». «Мяч» попадает к старлею Дубкову Ю. П. — нач. РОВД. Сначала он обрабатывает его не совсем удачно. Объясняя «на пальцах», что в моих бумагах не хватает устава поезда и треста, что содержание гербовых печатей не соответствует содержанию штампов, он пасует меня к начальнику милиции.

Тот, разобравшись в проблеме, сделал прекрасный «сухой лист» в правый нижний угол кабинета Дубкова. Здесь старлей заставляет записать все требования в желтую карточку и отправляет «мяч» в центр поля, то есть — к моему руководству.

Главбух временно закрывает мою командировку и шлет в Москву депешу, сочиненную совместно с замуправляющего трестом: «Работа треста и его подразделения парализованы. Документов, которые никто не заверит под «честное слово», накопилась куча. Нужен Устав». А про себя добавляет: «Мать вашу…», — и, если бы у него был свисток, он возвестил бы о конце первого периода.

Нужно ли комментировать «игру»? Откуда взялись все наши, так называемые «центрфорварды»? Кто, за какие заслуги поставил их во главе команды на посмешище игрокам, болельщикам и судьям? «No comments», — как говорят иностранцы.

После «матча» навещаю больного Горисова с шахматами. Пропускаю читательскую конференцию Катерины по роману Н. Островского. При подготовке к ней она привычно ёрничает, чем отбивает у меня всякую охоту присутствовать. Ложусь спать до 2-х часов ночи. С двух до семи утра пишу письма.

…Прихожу к открытию книжной лавки. Увы, она открылась почему-то на пять минут раньше, а это — катастрофа! Внутри разъяренная толпа: домохозяйки, работницы в телогрейках, свободные учителя метались и ревели у прилавка, как штормовые волны у пирса. Я встал «девятым валом».

Наконец, подтянулись основные силы — Толя и Катерина. Она демонстративно встала у стеллажа, в сторонке, а Толя так же вызывающе втиснулся в толпу со стороны, противоположной очереди, и начал громогласно убеждать всех:

— Очередь стоит неправильно, она должна стоять с моей стороны!..

Только у одного человека в толпе хватило сил улыбнуться сей невинной наглости. Им был я.

Бушующее «море» набросилось на смельчака, но он — воплощение «утеса-великана» не сдал ни сантиметра пространства, захваченного у прилавка.

На моих глазах таяли «айсберги» новых поступлений:

— А мне вон ту желтенькую не дали! А ту, серую? Ах, у меня уже есть… Ну, тогда дайте мне этого, ну, как его там… Который «Тени исчезают в полночь»…

Так, берем — что осталось — несколько книг из ЖЗЛ: «Вашингтон», «Шишков», «Дзержинский» и о Королеве — начало серии о космосе, автора которой — Я. Болованова — Толя сразу уничтожил: «космический карьерист».

После обеда иду учиться, в частности, организации производства. Чтоб мы так жили, как написано в талмудах!

Технику безопасности ведет Филипп Михайлович, специалист по «спецодёже». Здесь, опять же, есть над чем повеселиться. Безопасность эту вместе с культурой производства работяги презирают испокон века.

— Каску — на шапку-ушанку? Да вы чо, в кино что ли! А чем валенки «подшивать»?..

— Ведро для битума с кр-ы-ш-к-о-й?! Ещё чаво! Щас мы вам и штаны поверх сапог выпустим! — и так по всем разделам науки.

Вечером схватился с Сидоркиным, который набирается уже с обеда и лезет — сучёныш — в душу ко всем без разбора.

— Я сын доктора наук! — орет он, изрыгая перегар. — Но почему я такого маленького роста-а?! Уничтожу, зарежу, убью, — резюмирует он угрожающе и постепенно затихает.

Кое-как удалось заснуть пораньше. С трех до пяти утра пишу заметку к «всесоюзному собранию» в многотиражку по просьбе идеолога Митяя.

В пятницу на перемене сбегал в книжную лавку. Там — ничего нового. Давно не удивляюсь тому, что никто из соучеников не интересуется книгами.

— Нахрена эти книги ваще здесь нужны! Зря что ли мы уехали от них? — расхожее мнение многих однополчан. То есть, в основном остаётся настрой расслабиться до состояния ртути.

Нахожу ближайший телефон в Управлении «Магисстрой», звоню в редакцию Людмиле Коротич и предлагаю заметку, что писал ночью. В следующую перемену диктую её по телефону 15—20 минут.

После занятий получаю «книги-почтой» для Горисова и отношу их в больницу. Он отбирает себе Филдинга, Ларошфуко, Макиавелли и Голдсмита. Остальные «Литпамятники», вроде «Византийских легенд», «Троянских сказаний», «Смерти Артура», Эрнста Блоха, А. Фета и других — отдает на «растерзание» желающим.

Поскольку Мищенко до сих пор не отбыл в столицу, отношу ему для передачи моим родным ещё письмо и две свежих фотопленки. А уезжать он не торопится, вероятно, ждет вызова из Москвы для попутчицы — Катерины, но и не хочет оставлять свою музу — Тамару. Она — человек-загадка, не принимающая участия ни в общественной суете, ни в театральной студии, — все же личность, подвластная душевным порывам. Ее стихи, часто интимные, были сразу признаны участниками ЛИТО как стразы:

Ночь, гостиница… не спится.

Гаснут окна вдалеке…

Показался серой птицей

Телефон на уголке.

Мрачноватый, словно ворон,

Он слова в себе хранил…

И готов был к разговору…

Да никто не позвонил…

Недавно перед репетицией мы увидели ее портрет кисти Мищенко, который он скромно назвал наброском, но многое нам стало понятно.

У Катерины на эту поездку тоже — ставка больше, чем жизнь.

— Если не уеду, — говорит, — заболею на две недели (видимо — ностальгией).

А тем временем Сизов уже подписал приказ о выговоре ей — библиотекарю — за отсутствие каталога, за безучетное хранение и дарение книг школе №… и в.ч. №… Какая тут может быть командировка в столицу?!

К 19-ти часам бегу в «Пионер», где, судя по единственному (!) объявлению, должна состояться встреча с ветеранами-основателями Комсомольска-на-Амуре. Четверо из них присутствовали на читательской конференции Катерины. В разговоре «за жись» она была поражена судьбой этих людей.

Выброшенные в зиму в дикое Приамурье строить «Город на Заре» без запасов продовольствия и навыков выживания, многие погибли от болезней и голода. Те, кто выжил в той «романтической» мясорубке, превратились в настоящих бойцов-гладиаторов, и начальники стройки вываливались с заседаний комитета «бледные и мокрые»…

Увы, в 19.30 в зале было всего шесть человек, и ещё через 10 минут директор ДК Засадский объявил, что встреча не состоится и объявил о показе фильма. А народ подтягивался ещё четверть часа, нисколько не спеша, но было уже поздно.

В субботу вечером зашел в «универмажек» за фиксажем. Привычно шаря глазами по полкам, заметил среди тетрадей и альбомов подозрительную бледно-розовую обложку и спросил у «деушки», между прочим, чтобы не спугнуть:

— А вон та книжка у вас тоже продается?

— Ага, — ответила она охотно. — Нам случайно целую пачку завезли…

Так, весь вечер изучал «Город» К. Саймака с тем, чтобы отдать книгу нашему инженеру и преподавателю Воронину, который наказывал мне покупать фантастику для него. Все воскресенье было занято книгами, посылками, письмами и прочей текучкой.

Первые часы на курсах вел как раз Воронин Николай Иванович, принимавший участие в кампании «Книга — почтой». Учеба прошла «плодотворно»: за час я дочитал «Город» и тут же подарил книгу ему.

В обед бегу в райком по поручению комитета узнать у 3-го секретаря Чекасина, что такое Совет бригадиров и как его организовать у нас. Ввечеру он провел беседу с нашим активом, и объяснил, что и как. Заодно призвал ещё раз «улучшить, усилить, углубить…».

Во вторник меня нашла Алина с тем, чтобы сообщить категорически: завтра я должен лететь в Чинту заказывать печати. «Ну, это мы ещё посмотрим», — подумал я.

— С меня хватит, — сказал я, как можно тверже. — Все прелести хождения «за три порога» я уже испытал. К тому же отрываете от учебного процесса…

— Что ж, это дело добровольное, обойдемся, — ответила она вполне спокойно.

Вечером за шахматами пропивали с чаем сладкую бандероль от мамы: шоколад «Бабаевский» и батончики «Рот-фронт».

На следующий день я как наставник с преемником — Гошкой — обиваю пороги: главбуха, начальника СМП, отдела кадров, — по три-четыре раза. Наконец, он получает деньги, эскизы новых печатей и визы начальства на них.

Вылетать ему куда-либо было уже поздно. Я с чувством вполне выполненного долга уселся дома чинить полушубок. Позже бегал на почту, в «Пионер», где должно было состояться собрание. Однако, по причине отсутствия света — не состоялось. Хотя, думаю, без света было бы интереснее.

Глава 10

Друг мой — третье мое плечо. Каждый выбирает для себя. Семейное счастье. Первые интервью. «Книжные раскопки».

23 января в 11 часов я проводил Гошку до остановки автобуса и дал последние инструкции по пребыванию в столице Заозерья. Он согласно кивал, но, думаю, следовать им не собирался. Хотя бы из духа противоречия.

Увы, автобуса мы не дождались, и мой горячий друг и любитель прогулок потопал в аэропорт (10—12 км) пешком по крещенскому морозцу в 35°.

На четвертый день утром заявился Гоша. Позавтракав с нами, он выдал подробный рассказ о поездке.

Во-первых, никаких рейсов, кроме как в Дульман на АН-2, ему не досталось. Во-вторых, он верно рассудил, что там аэропорт крупнее, и полетел туда. Причем, рейс, судя по всему, был «левым». Кроме трех пассажиров, салон занимал буфет и другой скарб, так, что негде было повернуться. Машина никак не отапливалась, и наш герой, обутый по-городскому в сапоги, за час лета чуть не обморозил ноги. В-третьих, в Дульмане ему повезло больше: оттуда ему удалось вылететь в Чинту прямым рейсом на ЯК-40.

Попав в город, он первым делом бросился выполнять задание «центра», да не на тех напал. Приемщица комбината — человек незаменимый даже начальником — приболела и завтра собиралась в поликлинику. Гошке светило бессрочное ожидание. Однако он не растерялся и, помня мое правило, идти «навстречу бешенству ветров», узнал адрес поликлиники. «Для первого дня достаточно», — справедливо рассудил он и отправился подкрепиться в… ресторан.

Такой наглости я от него не ожидал, но оказалось, — это было лишь разгоном. «Отец русской демократии», — всплыло в голове, когда он со смаком описывал свой заказ официантке. Дело было вечером, гремел оркестр, и, по его словам, он «поплыл». Надо сказать, по облику — коренастый, кучерявый — Гошка, на артиста Филиппова совсем не тянет. Но манеры «бывшего члена Государственной Думы», воссозданные мастерами советского кино, он выдержал, сам не желая того, на все сто.

Правда, пропить командировочные ему не удалось: время текло быстрее, чем «табуретовка», которая была дешевле шампанского. Поев, попив и потанцевав со всем, что шевелилось, он призадумался о мимолетности земного существования и о бесконечности гостиничного одиночества.

— Мысли, — говорит, — вываливались из мозга, как скальные глыбы из кузова самосвала в тело насыпи… Но как-то, собрав остатки сознания, сосредоточился на одной молодой официантке, сновавшей меж столиков. Я даже смог спросить у своей мымры, как ее зовут и как бы познакомиться с ней.

Люди в Заозерье, надо сказать, отзывчивые — не чета другим. Ему без жеманства объяснили, что Вера девушка разведенная, но живет с сыном десяти лет, и что командировочным лучше всего ночевать в гостинице.

Однако наш герой с этим не был согласен и решил бороться за свое место между мамой и сыном до победного. Избрав тактику осады, Гошка стал ждать, пока всё вокруг не закончится. К тому времени он уже познакомился с Верой и намекнул, что место, предложенное гостиницей, его категорически не устраивает. Она, так же без обиняков, отшила его.

Лишь после третьего подхода, заметив смягчение его натиска, она согласилась, чтобы он проводил ее до дома. Так, в полночь, на случайном такси они добрались до Кайдаловской на окраине города, где стояла пятиэтажка Веры. Здесь в лучших традициях жанра Гошка стал мычать о том, что, если она оставит его на улице, утром соседи обнаружат у подъезда окоченевшее тело посланца «стройки века», а она, узнав его заиндевелого, будет всю оставшуюся жизнь корить себя за черствость.

— Сначала Вера была настроена категорически, — продолжал Гошка, понижая интонацию рассказа. — Говорит: «Навязался, черт, на мою голову…». Но, сердце женщины — особенно сибирячки — не камень. Видя, что я не отстану, она оговорила условия своей неприкосновенности и согласилась впустить меня. Говорит: «Чтобы утром испарился, будто тебя не было!».

Предвкушая приближение сладкой развязки, Гошка был согласен на любые условия. Двухкомнатная квартирка — чудо-парень был ее муж, — сынок, спящий в маленькой комнате, душ с дороги и — о, боги! — бокал шампанского в постель — это могло «пронзить сердце» и не такого ковбоя, каким был наш герой. Он даже не мог понять, почему и кто толкает его в бок, когда он ждет совсем иного…

— Когда я продрал глаза, — итожил Гошка первую часть отчета, — в окна пробивался бледный луч рассвета. То есть, я вырубился ночью, как только упал на крахмальную простыню…

— Что ж, это простительно, Гош, — утешали его «охотники на привале», слушавшие его рассказ. — Хуже было бы, если б ты вырубился, упав на неё… Га-га-га!..

Далее события разворачивались по плану «ставки». Утром в пятницу Гошка приехал в поликлинику, взял бедную (или счастливую?) приемщицу Тамару и отвез на такси в КБО (Комбинат бытового обслуживания), где совершилось таинство выдачи устаревших «резинок» и прием заказа на новые.

С этого момента он считал свою миссию выполненной, хотя нечто неуловимо-гормональное говорило о другом. В оставшееся время он повышал свой культурный уровень: изучил полки в магазинах, побывал в бане №2, где испробовал жидкость, называемую здесь пивом, даже зашел на выставку живописи.

Ночевал Гошка в гостинице и о повторении опыта уже не помышлял. Билет на самолет ему удалось взять довольно легко, но только до Тамыгды. Оттуда добрался на поезде до Б. Нелера, где и ночевал на станции в экзотическом обществе бичей. Утром легко сел на автобус до Лендинского и читал всю дорогу.

Утомленный дорогой Гоша ушел досыпать, а я дочитывал «Ночь после выпуска». Вечер мы сдобрили шахматами и чаем по-семейному.

…Казус с двумя письмами, переданными нашему режиссеру для доставки в Москву — полностью на моей совести. В Москву он не поехал: наверно, дописывал портрет своей музы. Казалось, я мог извлечь урок и запомнить, что нет ничего надежнее «государевой» почты. Ан — нет! Я забрал у него через неделю эти письма и, добавив пару новых, — передал их еще более «надежному» гонцу — Митяю. Он летит домой по срочным семейным делам и ему не составило бы труда опустить их в любой почтовый ящик в столице.

…Учебный процесс и охота за книгами чередовались по заведенному распорядку, но без заметных успехов.

На следующий день меня отловил Г. Шестов и буквально потребовал, будто я у него в штате, заметку об Учебном комбинате, как официально называлась наша кузница кадров. Я вяло согласился, дабы оправдать свой прорыв в его многотиражку. Очень кстати подвернулись политзанятия, где я и составил план заметки.

В перерыве встретился с Толей в книжной лавке. Бегать из больницы в самоволку ему не впервой. Увы, выстрел наш был холостым, если не считать его громогласного признания возле прилавка о сокровенном желании приобрести последнюю книгу А. Вознесенского «Выпусти птицу».

Действительно, чего не отнимешь у Толи, — это умение копировать манеру и голос любимого поэта. И если бы он здесь же в магазине разошелся до экстатического состояния и продекламировал что-нибудь вроде: «Я — Гойя!» — наша вредная старушка, впадая в кому, достала бы «Птицу» из-под прилавка, как А. Акопян — цельную бумагу из скомканных обрывков.

«Мне бы его желания», — скажет нормальный член общества. Но тем-то и знаменит Горисов, что не скрывает своих желаний, какими бы странными они ни были. Балованный ребенок тоже кричит на людях, обращаясь непосредственно к толпе, минуя ограниченность матери, ибо инстинктивно ощущает силу и отзывчивость общества.

Вечером приехал Тимоха с Натаном из Хородочи, куда они пробились со вторым громким десантом под началом Алика Ашкоева. Кровать Натана была уже занята неким Женей, новым мастером такелажников. Пришлось мне уступить свое койко-место одному из путепроходцев и удалиться ночевать в балок13 к Гошке.

Здесь перед сном зашел разговор о счастливом браке. Темнота в спальне, как известно, создает интимную атмосферу, поэтому говорили все желающие:

— Счастье в браке — дело случая, — слышался голос Николая со второго яруса. — Или, можно сказать, — зависит от расположения светил на небе.

— И ты туда же, в астрологию? — уличил его я.

— Да нет, конечно. Шучу, — ответил тот. — Я ж не мракобес, какой-нить! Я за научный подход. Только где она, эта наука, какой ее раздел должен отвечать за гармонию в браке?

— За что отвечать-то? — подзадоривал я. — Любовь, счастье — сегодня есть, а завтра — исчезли, а вместо них являются разочарование и ненависть, в лучшем случае — привычка.

— Ну, и пусть привычка, — вставил Гошка. — «Замена счастия она» и старый друг, вообще-то, — лучше новых…

— А, все-таки, как хотелось бы иметь гарантию прочности: раз женился — и живи спокойно, — произнес кто-то мечтательно. — А то ведь все поголовно имеют любовниц, любовников, потом — подозрения, ревность, развод, дележка детей, имущества… Тоска!..

— Эка, куда хватил! Человек постоянно меняется под влиянием среды, общения, — произнес я, подавив зевок. — Гарантией, когда-а ещё, может, будут заниматься космические психологи при подготовке межпланетных полетов. Вот там нужен будет прочный мир в замкнутом пространстве, чтобы люди могли лететь десятки лет и не перегрызть друг другу глотки. А то из-за какой-нибудь привычки «цыкать» зубом у одного из членов экипажа корабль потеряет управление и упадет на самое дно бездонного космического океана…

Так в полусне я вставлял «умные» замечания, но в какое-то время перестал слышать свой голос, продолжая в то же время каким-то образом участвовать в разговоре…

* * *

Сон о счастливом браке.

— Возможно, психология когда-нибудь и займется этой проблемой, но сейчас она как наука — в зачаточном состоянии, в накопительном периоде.

— Откуда такая осведомленность?

— Читал кое-что. А поскольку в ней нет долговременных наблюдений, нет и системы, из которой можно вывести четкие закономерности. Как, например, в павловском условном рефлексе.

— А как же «Полиграф»? С его помощью как раз и можно раскрыть сущность личности, чтобы знать, как строить с ней отношения.

— Да, тестирование всех видов, в том числе с регистрацией физиологии, как в «Полиграфе»: «обманул — вспотел», — применяется давно, но выдает только предположение. Ты мог вспотеть, например, от желудочных колик или научиться врать легко, как Хлестаков. Поэтому результаты такого исследования носят лишь рекомендательный характер, а не диагноз, как в медицине: пульса нет, значит, — труп.

— Ну, а зачем, собственно, копать так глубоко, если человек во имя счастья сам должен быть честен и открыт перед исследователями.

— Теоретически — должен. Но нам свойственно рефлекторно, из любви к себе, приукрашивать себя. Часто мы и сами не знаем некоторые свои способности, черты характера и физиологические резервы.

— И что, будущие супруги должны все это знать, как «Отче наш»? Не лучше ли, наоборот, ничего не знать о суженом, а потом всю жизнь понемногу раскрывать его богатую сущность, как гурман смакует любимое блюдо?

— Да, с такой мыслью в основном и бросаются люди друг к другу, инстинктивно считая себя физиогномистами. В этом суть состояния влюбленности: «Мне нравится, значит, не может быть плохим!». И берут кота в мешке, а он подрастает. Смотришь, а это, оказывается, — тигр, и тогда кто кого смакует? Нет уж, лучше все-таки знать об избраннике побольше, но не будущим супругам, а спецам. Те по своим программам сравнят их данные, просчитают динамику их изменений во взаимодействии и дадут им рекомендации или прогноз о совместимости при таких-то условиях жизни.

— Выходит, надо будет вывернуть наизнанку не только испытуемого, но и всех родичей до третьего колена? Вдруг в роду были предки с отягощенной наследственностью?

— Да, естественно, надо подключить в программы прогнозирования и генетику. Уж она-то вполне конкретная, «количественная» наука.

— Однако никто ещё не занимался прогнозированием совместимости супругов. Неужели реально просчитать реакцию человека, на некий посыл или движение ближнего, когда это зависит от тысячи факторов в конкретный момент времени?

— Опять же, приблизительно, с некоторыми допусками. По крайней мере, можно вполне достоверно знать, какой человек с каким не сможет жить вообще, какие смогут продержаться долго, но без детей или наоборот. Но, если бы была возможность проследить развитие отношений в «пробном браке», качество прогноза выросло бы в несколько раз.

— Это что же, сажать каждую пару суженых под колпак и следить за их естественными отправлениями? И как может быть свободным секс, если знаешь, что за каждым твоим движением наблюдают? Да и вообще, сможет ли партнер достичь оргазм в таких условиях?

— Под колпак — не обязательно. Наблюдения можно вести «неразрушающими» методами, с помощью датчиков и приборов, или написанием подробных отчетов. Можно их варьировать.

— Да, но такие исследования могут стоить больших денег. А если результаты отрицательные, — деньги на ветер?

— Большая часть данных субъекта останется при нем и может быть использована в следующем подборе. В идеале каждый человек должен иметь психолого-генетическую карту. Влюбился, сдал свою карту с картой подруги в такую службу и получил прогноз, например: будете жить долго и счастливо и умрете в один день…

— Сказка, мечта разведенных и родителей новобрачных. Когда ещё человечество займется своим воспроизводством так скрупулезно! А нам жить по сермяжным заветам предков: главное — любовь или свыкнется — слюбится…

* * *

…На переменках беру интервью у учащихся и учителей. После занятий диктую заметку в редакцию по телефону.

Вечер выдался на редкость свободным, и я смакую «Хорошего человека найти не легко» Ф.О`Коннор. В книге описываются печальные события в американской глубинке, но как похоже на нас! Царствие ей…

На следующий день встаю в 4 утра и пишу очерк о путях-дорогах, ведущих сюда, в центр стройки. Конечно же, упомянул всевозможные «оказии», шоферские байки, истории случайных попутчиков. Не могу не повторить описание пейзажа, многажды виденного под крылом самолета. Зимой это — не «море тайги». Скорее выпуклая шкура гигантского кабана или носорога, усеянная редкими щетинками голых лиственниц, пересеченная складками распадков, шрамами ЛЭП и дорог.

Смотрю на Землю, а она вся в складках —

Сиреневая кожа бегемота…

Местами — это чудище в заплатках, —

То — снегом запорошены болота.

После учебы берем с Толей очередную порцию книг на почте: «История Москвы», «История государства инков», «Роксана», «Цицерон», «Добрыня Никитич» и так далее.

Совершаем очередной набег на баню, но тщетно. Она стоит на запоре, и сам А. Суворов едва ли осилил бы эту крепость. Я же иду домой злой до чертиков: где ты, баня Сандуновская?!

…Горисов обнаружил в многотиражке мою заметку о нашем собрании и закупил несколько экземпляров. Проводим с ним пару часов в районной читалке, копаясь в кучах списанных книг, но ни одного перла не находим.

Дома зачитываюсь В. Распутиным и незаметно засыпаю до 18 часов. Разбудил влюбленный Арнольдов.

— Ребят, выручайте! — сказал он. — Вот вам билеты на «12 Стульев». Сходите дружно, а? И обратно не торопитесь… Мне нужно тут с Ленкой кое-что обсудить…

После кино дочитывал «Прощание с Матерой», как вдруг в полночь встал непредсказуемый Воскресенский, будто его Синильга позвала, и начал пилить и сколачивать посылочный ящик. Мало ему было наволочек! Только через два часа мне удалось вдолбить ему, что он мешает нормальным людям спать. Недовольно ворча: «Кто спать хочет, тот всегда заснет», — он все же убрался.

Глава 11

Февраль, февраль на улице! Битва за наряды. «Он до смерти работает…». Немного солнца в холодной тайге. Художник-оформитель. Высокие гости. Метатели громов и молний.

Первый день февраля — суббота. Встал в 4 утра и начал писать «клеветон» о бане.

К вечеру зашли с Гошкой к Тамаре из ЛИТО и говорили почему-то о детстве. У каждого — масса воспоминаний, но оживленный обмен был прерван звонком из Москвы.

Зря грешил я на нашего режиссера. Не дописав портрет музы, он ринулся в столицу для исполнения своего высокого предначертания. Разговор был долгим, с подробным докладом о ходе борьбы и о чувствах, которые воодушевляли его. При этом мы с Гошкой не знали, куда деваться, но ловко делали вид, что заняты своими проблемами.

Затем с удовольствием слушали новые стихи Тамары.

Мороз привычно ткал узоры

На замороженном окне.

Давно утихли разговоры,

Уснули пятна на Луне.

Пустынно тихо в небе темном,

Лишь спутник сквозь двадцатый век

Искусственный, изобретенный

Мерцал и звал… как человек…

…Воскресенье прошло банально просто: читал «О Чехове» и играл блицы с Горисовым. Позорно, но — факт — продул 3:12. Зато как компенсация перед сном — Г. Г. Маркес «Полковнику никто не пишет» в «Новом Мире». Однако «Сто лет…» читалось повеселее.

В 20 часов пришёл мой бывший бригадир и объявил аврал. Разгрузили два «Урала» с прицепами, полные ящиков и тюков с инструментами, спецодеждой, обувью.

…На уроках дочитывал Маркеса. После занятий слушали лекцию хирурга о травматизме. Теперь будем иметь в виду: прежде чем упасть, надо соломки подстелить. Вечером отыгрался в шахматы — 6:3 по 10 минут. Заснул в 23 часа, а встал, как заказал себе, в 3 утра.

Утром закончил фельетон и поэтому прогулял первый урок. В перерыве занес свой ночной труд о бане в редакцию «Рабочего» и выслушал суждение о своем фельетоне от профессионала — Харизматова, бывшего там. Корифей посмеялся и одобрил мою работу с некоторыми поправками. После занятий я сдал рукопись в печать. Кто-то сообщил о приезде Степанова с «передовой».

Вечером за чаем постепенно вытягиваю у Влада, с чем он приехал.

— Всё одно и то же, — говорил он. — Закрывая наряды, надо воевать, доказывать, что за сделанную работу надо платить. Логика Сизова стабильна, как у осла: «Вы же комсомольцы и нечего за деньгами гоняться». Зато, когда дело касается матобеспечения, — «Выкручивайтесь, как хотите, вы ж комсомольцы…».

— Намекает, чтобы вы рубили тайгу, как «Коммунист» — Урбанский… — сказал я.

— Ага. Или пилили двуручными пилами… Нет уж, спасибо. Я решил попробовать «выкрутиться» по-другому, — продолжал Влад, прихлебывая чай из эмалированной кружки. И кружек таких за вечер мы могли выдуть несчетное количество, особенно, если на столе были сухарики или домашнее варенье.

— Слышал историю с «Дружбой», которую я не отдал хородочинскому десанту? Так вот, у нас их в Кудыкте только две. И что мне делать, когда одна из них периодически ломается?

— Чинили? — предположил я.

— Да уж конечно, не бегали к начальству просить новую. Разбирали эту пилу уж десять раз. Не то брак, не то просто не выдерживает она нагрузки. А с одной пилой разве план сделаешь? — продолжал он распаляясь. — Вот и не отдал я им одну «Дружбу», несмотря на приказ Сизова. Получил за это «выговорешник».

— А как можно отправлять людей в тайгу, не обеспечив их по полному списку? — досадовал я. — Идиоты! Хотят на чужом хрене в рай въехать. А какой себе Сизов домик отгрохал, видел? Говорят, у него и ванна есть, розовая. Паразит…

— А если бы белая была, то ничего? — улыбнулся Влад.

Так, поговорив обо всем понемногу, мы вышли прогуляться. У одного из балков нас заметили девчата из его района и потащили к себе в гости. Он зашел к себе и, взяв остатки посылки из дома, принес их к столу, возле которого я уже теребил гитару.

Влад принес большущие копченые селедки, ничем не хуже скумбрий, которые с удовольствием все испробовали. За шутливой трескотней на любимую матримониальную тему время пробежало незаметно, и к полуночи мы расстались. Однако вскоре я вспомнил, что не рассказал Владу о фарсе, прошедшем в комитете при «отборе» пополнения в Кудыкту, и терзал его дома еще до 2-х часов ночи.

На следующий день после занятий, завалился спать самым пошлым образом.

Вечером Горисов потащил меня в библиотеку «Пионера» на «помощь» новой библиотекарше. Среди груд литприношений он обнаружил книгу М. Пруста. К сожалению, на обмен у нас ничего не было, и мы отложили книгу до завтра. А коль скоро ему завтра выходить на работу, на просеку, ответственное задание по обмену он поручил мне.

В лагере я встретил Огнева и набросился с вопросами: куда пропал, как дела в бригаде. Оказалось, у Крылова, где он работал, собрались одни фанаты. Выкладываются так, что после работы отлеживаются в полной прострации. Но он все же нашёл силы записаться на подготовительные курсы Храбровского инженерного института. Вот и пропал для общества человек. Впрочем, его «наука» — другим пример.

Получил несколько писем и начал, было, отвечать на них, но тут вагончик закачался на рессорах, и в дверях появился Гошка.

— Я тут стих написал, вот, послушай, — и с едва сдерживаемой гордостью он начал читать.

Гоша очень старался попасть в десант №2, но вместо этого угодил в «выгребную яму». Точнее, его бригаде поручили строить новые туалеты, ибо старые, — несмотря на старания незаменимого Носкина, исчерпали свой ресурс. Собственно, баллада явилась ответом на сию «несправедливость». Вдобавок, в мерзлоте долбить ямы оказалось почти так же противно, как и их будущее содержимое.

Как можно тактичнее, я указал автору на причудливое переплетение в его произведении ямбов с хореями. Некоторые другие шероховатости он заметил сам и принял правильное решение о доработке.

Затем явился Горисов с Акутагавой из «Всемирки» и давай со мной меняться. Я расстался с Мопассаном из «ЖЗЛ», не без грусти.

Вскоре пришёл расстроенный вконец Влад. Составы бригад, «выбранных» комитетом для работы в Кудыкте, Сева менять не даёт: «Что есть, с тем и работай. Воспитывай!». То есть, бери убоже, что нам не гоже.

Уже совсем поздно мы зашли к нашей почтальонше и обговорили возможность доставки почты на Кудыкту. Только после этого к 1:30 засел за свой очерк «Все пути ведут в…».

В четверг, после первой пары, занятий не было. Я пошёл в редакцию «районки», в типографии которой в этот день печатается «Магистраль». К своему удивлению в коридоре напоролся на Шестова, который доложил, что мой «клеветон» в его газету, «не помещается». Что ж, я согласился передать его в «Рабочий», лишь бы напечатали.

Не мог пройти мимо книжного, где вынужден был взять А. Доде и «Античную поэзию» из «ВЛ». Как не взять, когда дают!.. Завернул и на почту, где были журналы и посылка от мамы со всякой мелочью. Дома взялся было за чтение, но в последний момент вспомнил про обмен и побежал в «Пионер». За Пруста отдал «Добрыню Никитича» из «Литпамятников».

Следующий день — пятница — проходил весьма монотонно, но в 19 часов пришёл Огонек с известием: Митяй прибыл с огромным рюкзаком, где среди прочих были гостинцы и от моих родных. При этом он предложил вскрыть рюкзак, не дожидаясь исчезнувшего хозяина, и попробовать содержимое посылки, что мы и сделали втроем с Горисовым.

Гонец же проявился в два часа ночи, когда мы доигрывали последнюю партию в шахматы. Оказалось, он привез кое-что и для Маши Бондарчук. Зашел навестить ее и застрял у нее прочно. За это получил выговор: нас на Машу променял!

А за переданные ему для отправки письма — отдельное «спасибо»! Казалось бы, опустить письма в почтовый ящик — дело плевое. Отнюдь! Оказывается, чем поручение проще, тем легче о нем забыть. И вернулись все мои письма вместе с «гонцом» ко мне. Сколько раз надо получить древком по лбу, чтобы не наступать на одно и то же?! Но что теперь делать?

В субботу собрался на почту, чтобы отправить прочитанные журналы Лерке, да призадумался. Смотрю — навстречу мне Степанов. Просит найти ему Митяя для разговора. А что его искать, неуловимого, если он спит, как убитый, в 77-ом вагоне после ночных похождений.

…Когда они заговорили о пропаганде кудыктинского образа жизни (опять Кампанелла!), во мне утвердилась идея увидеть этот «Город солнца» собственными глазами. Стал собираться в поездку с Владом. Взял у Митяя письма, которые он благополучно привез обратно, и сам опустил их в ящик. Наказал ему купить несколько номеров свежего выпуска «Рабочего», где «должен быть интересный материал».

К сожалению, отъезд задержался до полудня. Зато я стал свидетелем рвения, с которым Митя, желая реабилитироваться за неотправленные письма, приобрел, не глядя 20 экземпляров газеты. Увы, все они были вчерашние, то есть без моей заметки. Понятно, что «идеологу» лучше не поручать «земных» дел.

…Ехали по зимнику на УАЗе вместе с главным инженером около часа. Самодельный щит при въезде в поселение уведомлял: «п. Столичный». Не какая-нибудь Кудыкта. Сразу видно — название выбирали весельчаки, не одобрявшие «сухой» закон.

Влада уже ждали, и вопрос у всех, кто был в бытовке, стоял один:

— Ну, как наряды?

— Дайте хоть прийти в себя, — оттягивал время Влад, снимая полушубок. — Аля, что у нас сегодня на обед? Гостей накормим?

— Накормим, конечно, — отвечала повариха. — Ты лучше про наряды скажи, не тяни!

По подсчетам ребят каждый из них вырабатывал по 11—13 рублей в день. Им закрывали наряды лишь по 8—9. Ценой неизвестных усилий Владу удалось доказать, что платить надо по факту. В итоге Сизов милостиво обещал добавить им по 1—2 рубля после проверки главного инженера. Уточнив пробелы в своих записях под давлением главного, прораб исправил наряды, и ребята вздохнули с некоторым облегчением.

Наконец они поняли, что дальше так продолжаться не может. Закрывать наряды на всю сделанную работу нет смысла: все равно деньги отберут. Решили оставлять «излишки» (заделы) на период возможных простоев.

Гостей здесь кормили бесплатно, но с нашествием журналистов и аппаратчиков всех мастей хлебосольство становилось накладным. Не успела отобедать первая смена, как со льда Коранты пришли футболисты двух бригад: Степанова и Широкова. Пока они «отходили» от «ледового побоища», поспел обед и для них.

Среди футболистов был Леонид Адонин — новый человек в бригаде. Влад представил нас друг другу, и тот раскрыл секрет своего появления в десанте. Оказалось, — работал художником-оформителем в Мадагане, но «сильно захотел» и приехал сюда, взял начальство измором. Теперь в качестве лесоруба упивался новым образом жизни: здоровая работа, активный отдых, «ни тебе аванса, ни пивной — трезвость».

Вечером, после ужина, состоялось чаепитие победителей и побежденных с огромным заказным тортом, «по секрету» привезенным Владом. И, конечно, песни под гитару, переходящую по кругу из рук в руки.

В воскресенье утром я вспомнил про апельсины, купленные Митяем в Москве. Выложил их на стол, чтобы ускорить подъём населения, но просчитался. Народ подняло лишь известие о прибытии высокого начальства.

Действительно, вскоре в бытовке появились необычайно любезный Сизов, зам. Управляющего трестом Владимиров, секретарь ЦК ВЛКСМ Щедрин и наш «профсоюз» Иванцов. Подошли рабочие. Народ, хотя и привык к подобным делегациям, сейчас был не так активен и после обмена любезностями вяло изложил наболевшие вопросы:

— До каких пор будем ходить на работу пешком по тайге по 7—9 км?

— Валенки развалились, заплаты не из чего делать. Где новые?

— Почему прораб Пацанов всегда «срезает» наряды?..

О том, что они с трудом добились выдачи нарядов на руки и то лишь после выполнения работ, о выговоре за бензопилу, не отданную десанту в Хородочи и других «мелочах», ребята даже не упомянули.

Начальство наперебой отвечало «урок»:

— Вахтовку (ГАЗ-66) скоро дадим.

— Валенки искали во всяких местах вплоть до Стоворотино и даже нашли несколько пар.

— Прорабу трудно одному справиться с участком в 60 человек. Вот дадим ему в помощь мастера…

В свою очередь Владимиров из треста, «не зная броду», подлил масла в огонь:

— А не пора ли вам, ребята, переходить на бригадный подряд или хотя бы на аккордную систему оплаты?

Естественно, раздалось шипение со стороны Сизова:

— Какой подряд, какой аккорд? Ты понимаешь, что у нас нет средств на простую оплату. Они же нас и так за горло взяли. Хочешь, чтобы на весь Союз разнеслось?

И уже более громко, для всех, перевел разговор на другую тему:

— Пора подумать о здоровье девочек и строить здесь теплые туалеты.

Будто у «мальчиков» здоровья нет и быть не может. Иванцов вовремя вспомнил о культурной жизни десантников, и ребят расперло от гордости: вчера играли в футбол, ели торт, на реке построили ледовые карусели, а недавно приняли Почетным членом в бригаду космонавта В. В. Лебедева и ещё — Действующим членом — Героя Союза…

Словом, миру — мир и хэппи энд.

Тут Иванцов разглядел средь шумного базара меня и взял за «жабры».

— Ты написал в «Рабочем», будто я ответил десантникам Ашкоева: «сами разберетесь со снабжением»? — спросил он. — Но сам-то не присутствовал при нашем разговоре!

Как в «Великолепной семерке»: «Ты сказал, что он сказал, а я говорю, что ты врешь!»

— Да, не присутствовал, — согласился я. — Я лишь пересказал негодование Ашкоева, потому что ваш ответ на просьбу о помощи был просто непечатным. А им пришлось лазить по лагерю и собирать все, что плохо лежало…

Как ни странно, после выяснения отношений мы расстались почти друзьями, а с остальным начальством — просто приятелями. Поговорив с народом, гости собрались в дорогу. Забрали с собой и Лёню — новоиспеченного лесоруба — для работы над новыми «произведениями» — эскизами печатей.

Мне претило ехать с праздной толпой, и я остался дожидаться оказии. Ждал долго и пропустил не менее интересную встречу тех же персонажей с остальными членами отряда, прошедшую в «Пионере». Зато ехал на автобусе, водила которого дал руль нашей Оксане: благо — на льду реки других машин не было, а то пируэты и даже фуэте, какие она выписывала, могли собрать в кучу и встречных и поперечных.

Прибыв домой к вечеру, встретил друзей у Горисова. Распивая чаи, хмельные от собственной храбрости, они наперебой обсуждали «громы и молнии», метнутые ими в сторону Олимпа.

Первым метал Гошка Аничкин:

— Материала нет, а Сизову строится дом из лиственницы, — повторял он свою речь на встрече с начальством. — Бригады стоят без работы, а Сизову строится баня, хородочинцам негде мыться, а оборудование из их банного вагона — в бане у Сизова; народ не может справить нужду — туалеты забиты, а Сизову строят отдельный…

Почти так же звучали речи Огнева и ещё двух-трех изобличителей. Словом, навели шороху!.. Сизов, сидевший в президиуме, говорят, смотрел на Гошку с «восторгом», широко открыв глаза.

А чуть позже высокий гость из ЦК, «мотавший все на ус», из этого словесного предбанника перешел в настоящую сауну Сизова, оборудованную не хуже столичных и включенную на прогрев заранее для столичных гостей. Увы, блаженны незлобивые поэты!..

Далеко за полночь затянулся разряд «молний», недовыпущенных смельчаками в «супостатов». Песни, шутки, смех, блиц турнир по шахматам — все смешалось в ковчеге на колесах. Любой желающий заходил на шум и свет и добавлял своего жара в это торжество демократии. Знать бы, чем все это кончится…

Глава 12

Встреча со звездами. Первый учитель и первый урок. Возьмемся за руки, друзья! Работай, учись и живи.

В понедельник пишем контрольную по «Элементам зданий». В перемены мотаюсь по обычному маршруту, но никакой радости от этого не получаю. Единственное развлечение — это шумное проектирование стеллажа для нового помещения редакции «Магистрали» вместе с Шестовым и его разудалыми соседями.

Вечером читаю в «Газете» статью Е. Евтушенко и рядом нахожу упоминание о повести Тоболяка «Чрезвычайное происшествие». В стопе газет откапываю присланную Лерой «Юность» и с первых строк чую: нужно с кем-нибудь поделиться. Иду в читалку, где Адонин создавал эскизы новых печатей для канцелярии.

Я читал «ЧП» вслух, а он якобы чертил свои эскизы. На самом деле, — слушал во все глаза, «узнавая» себя в герое повести, и «создавал творческую атмосферу», разливая по стопкам «случайно» оказавшуюся у него водку «Петровская». Совратитель!

Так с лирическими отступлениями в наши биографии читка продолжалась далеко заполночь.

Во вторник занес на работу Тамаре журнал с повестью «ЧП» и пошёл проверить силу печатного слова, то есть — своего фельетона. Увы, действия на руководство КБО он не оказал никакого: баня по-прежнему не работала. Пришлось радоваться лишь виду ясного неба над ее трубой и ее старой двери, награжденной орденом висячего замка.

Вечером в ДК — необъявленная встреча с Каморным, Чурсиной, Дмитриевым и Кадочниковым. Приятно было провести вечер в свободном общении со звездами, но как часто за удовольствием следует бяка!..

В 21 час зашел к Толику с «отчетом» о встрече с артистами и убедился, что он читает ту самую «Юность». Значит, Тамара уже вернула журнал. Около 23 часов мы допивали последнюю порцию чая, когда в балок вошел Харизматов.

— Тебе журнал передали? — прицелился он в меня. — Есть какие-нибудь претензии?

У меня претензий не было, так как журнал лежал перед нами. Редкий гость в своем жилье, он вдруг начал бриться. Обычно мы делаем это на ночь, если свидание достаточно серьезное.

— Руслан Ефимович! — сказал вдруг Горисов. — Верните, пожалуйста, мне книгу Евтушенко.

— Какую книгу! — воскликнул тот продолжая жужжать бритвой. — Я тебе ее уже отдал. Толик сидел за столиком, я стоял в дверном проеме, а автор нескольких книг стихов и прозы о воспитании молодежи разговаривал, стоя к нам спиной.

— Нет, Руслан Ефимович, вы мне ее не отдали! — нахально возразил Толя, вставая, как школьник на уроке.

— Нет, отдал, — повысил голос наставник молодежи.

— Нет, не отдали, — снижая тон, но также твердо возразил любитель поэзии.

Изобразив улыбку на лице, не обещающую ничего хорошего, журналист повернулся к юноше:

— Что же это, Толя, вы подличаете?

— Вы сами подличаете, — вырвалось у Горисова.

Учитель устал. Он переложил бритву из правой руки в левую и с коротким размахом двинул кулаком в лицо плоховоспитуемого. Очки несмышленыша со стеклами —5 упали на пол, подозрительно хрустнув. Толик вытянулся, как кобра перед броском, но уже не очковая, то есть, не опасная. Единственное, что он мог сделать, — это уточнить свою точку зрения:

— Вы подлец, Руслан Ефимович!

Учитель замахнулся ещё раз.

— Руслан Ефимович! Что вы делаете?! — крикнул я и инстинктивно двинулся к нему, готовый получить свою порцию наставлений.

Учитель, он же снабженец и герой-любовник в одном лице, застыл в напряжении на три секунды. В голове его, видимо, пронеслось несколько мыслей: не добавить ли Толе для закрепления материала, не разделить ли урок на двоих и — стоит ли мараться? — но удержался, сберегая силы для более важного. Тем не менее, итог урока он подвел:

— Сопляки, молокососы, спекулянты!!! Ещё не известно, что вы там с книгами делаете! Это я ещё вынесу… В этом мы ещё разберемся!

«Да-а, — подумал я, — во времена оные загремели бы мы по Высоцкому из «Сибири в Сибирь»… Но от неожиданности так и застыл, разинув рот. Толик, опешив не меньше, обмяк и сел на свое место. Никто больше не издал ни звука. Наш изобличитель быстро собрался и, как дрессировщик не добившийся от зверей выполнения трюка, свирепо озираясь, выскочил из «клетки».

«Минуты две они молчали», но я к Толяну подошёл и поднял из-под стола его очки. Одно стекло пересекала трещина. Горисов, наконец, пришёл в себя.

— Какой подлец, а? У меня же все записано, когда, кому и что я дал, кто, что вернул, — проговорил он, машинально протирая очки. — Я-то уже знал, что это за тип, но — чтобы драться?!

Я тоже с трудом подбирал слова возмущения:

— А какие у него проникновенные рассказы о воспитании! — сказал я и сразу выдал экспромт. — Я знаю: горе будет, я знаю: будет месть, когда такие (!) люди в стране любимой есть!

После чего мы реактивно загалдели, припоминая все подозрительные приметы в поведении нашего героя. Впрочем, время было позднее, всё мы вспоминать не стали, и я отправился к себе.

Выйдя на воздух в час ночи, понял, что уснуть не смогу, и пошёл вниз по улице. В окнах «избы-читальни» горел свет, я зашел и увидел за столом своего нового приятеля Лёню с Верой, одной из наших красоток, — визави. Видимо, без музы или ее «суррогатного заменителя» (меня) он работать не может.

Я невольно прервал их задушевную беседу своим возбужденным рассказом. Оба моих собеседника припомнили свои истории, и мы добрый час делились опытом по выходу из подобных ситуаций.

Среду нам освободили для подготовки к экзаменам. Спасибо. «Наконец-то погашу задолженность по письмам», — думал я. Размечтался! Художник-«совратитель» затащил меня в читалку, и мы, отвлекая друг друга от дела, делились нажитым опытом с перерывами на питание до самого вечера.

Вечером к нам присоединилась Вера, и «заводила» нашего «минивертепа» извлек откуда ни возьмись пол литра вкусной «Петровской», сервелат благинского производства и, опять же, — пластиковые стаканы. Какой он художник — никто ещё не знал, но, что уже вращался в творческих кругах, мы поняли.

За полночь я вышел из читалки вполне довольный проведенным временем. Столько нового услышал: и про художников-оформителей Мадагана, и про золото в глубоких шахтах!..

…Утром готовлюсь к экзамену, начало которого в 12 часов. Сдавать иду в первых рядах, хотя по уровню знаний не должен был вообще приходить. Однако, сдал и экзамен, и деньги… на банкет. Вышел с чистой совестью на улицу и «потерялся», ибо хотелось побыть одному.

Придя домой из столовой, обнаружил за столом Сидоркина с Арнольдовым, допивающих вторую бутыль коньяка.

— Садись к нам, Ген, — вяло пригласили они. — Ты не бойсь, у нас ещё одна есть…

Я даже не ответил, а просто вышел обратно на улицу. Заглянул в нашу читалку и застал Адонина за работой. Слово за слово — разгорелся у нас спор о нашем строе, руководстве и законах, далеких от идеала. Тут уж досталось и партии, и правительству. Впрочем, во многом наши взгляды совпадали: пора гнать всю советскую богадельню и отдать власть настоящему хозяину…

Наши споры в основном витали вокруг способов или методов изменения ситуации. Ему казалось, что партия сама найдет достойного человека, способного развернуть «оглобли» в нужную сторону. Я был настроен скептически и полагал, что перемены наступят сами по себе, когда в стране наступит полный развал и все увидят впереди абсолютный мрак.

В результате напряженных дебатов была распечатана бутылка водки «Петровская», что указывало на новую фазу в отношениях и на сближение наших неантагонистических позиций. После этого работа над эскизами будущих родных печатей и штампов возобновилась. Её прервало неожиданное появление нашего кадрового ангела — Алины.

Что подвигло ее заглянуть к нам на огонек, мы поняли не сразу. Но вскоре разговор свернул на тему разобщенности ребят, их безразличия к судьбе отряда и явился скрытым призывом к пролетариям — объединяйтесь! И, хотя на практике это выглядело как «наливайте», мы лишний раз убедились, что это единственный наш шанс «не пропасть по одиночке».

Позже я зашел в балок к Катерине, которая вернулась из столицы и крутила новые записи Городницкого, Клячкина, Кукина. Вроде:

Ну, что, мой друг, свистишь?

Мешает жить Париж?

Ты посмотри: вокруг тебя тайга…

…Наше праздное шатание было прервано руководящей дланью. Всех нас — выпускников факультета «пастырей» — вызвал к себе наш Всеверхний. Сизов говорил с нами необычайно вежливо, если не заискивающе. Он признался, что такого количества «стад» для нас у него нет. Лучше всего для перехода к практике всем «пастухам» самим объединиться в «стадо» и поработать плотниками. Наличие объекта на новой площадке нашего поезда и треста он гарантировал. А для усиления бригады из учёных бригадиров ей придавали двух-трех плотников 5-го разряда.

Мы легко согласились — ведь это хоть какое-то дело. Что за объект, есть ли материалы, какова его себестоимость и какая её часть идет на зарплату — это как-то ускользало от нашего внимания. Ну что взять со вчерашних студентов, тем более выдержанных в собственном соку?

Сей же час начальник вызвал к нам инженера из ПТО и спросил его «строго»:

— Афанасий Петрович, а есть у нас эскизы этого, ну, как его… гаража-профилактория для двух грузовиков со смотровой ямой?

Инженер округлил глаза, выражая недоумение по поводу возврата к давно отринутой и позабытой теме, и ответил, как должно на риторический вопрос:

— Помилуйте, какой чертеж! Это ж просто сарай такой, — и показал руками. — Ну, здесь столбы, здесь яма, здесь вот так и так…

— Словом, сами придумаете чертеж, люди грамотные, — завершил миниспектакль Сизов. — В крайнем случае, сходите в смежные организации, например, в соседний мостоотряд. На месте и зарисуете…

Рисовать почему-то поручили мне. Я отнесся к заданию серьезно: протер рулетку, полученную Глазовым, взял блокнот и после обеда отправился с Ариком — тоже бригадиром — в МО, что стоял в 5 км к востоку.

Пока шли, трепались обо всем на свете, кроме интимного. Единственное — мне стало понятно, что с Асей у него все серьезно. Только можно ли загадывать в этих делах?..

Сначала зашли в ПТО мостоотряда, где нам подтвердили: нет у них никаких эскизов. Что ж, хотя бы снимем размеры того, что у них было построено. Дома сделал чертеж и понес его на утверждение Сизову.

Вечером «уставший, но счастливый» писал письма, а дружок Лёня «совращал» меня до самого ужина. Завалились в его балок, где он напоил меня своей «Петровской» и съел на закуску все принесенные мной пельмени.

В субботу отправил родителям последние книги и зашел мимоходом в нашу читалку. Странную парочку обнаружил я там. За столом сидели и чинно беседовали Гошка — возмутитель общественного мнения — и воспитатель нашего «общежития», она же — жена Сизова — Вероника Игнатьевна.

Позже он передавал нам содержание разговора в красках:

— Шибко ей понравилось мое выступление на встрече с руководством. Мол, наконец-то нашёлся человек, сказавший прямо, что он думает о безобразиях в СМП. «Только, — говорит, — разве можно так грубо и без документов, без цифр все сваливать в одну кучу?». Словом, пожурила, так, по-домашнему. И, кажется, я ей лично симпатичен. Даже подумываю: не наставить ли рожки ее мужику?..

— Но ей же за 50, да и внешне она — не Элизабет Тейлор, — ухмыльнулся Лёня.

— Что ж делать? — продолжал Гошка, изображая озабоченность. — Ради коллектива и торжества справедливости я готов пожертвовать своим… этим… — реноме…

Мы продолжали в том же духе, пока не пришли к выводу, что нам такие педагоги, — как бельмо на глазу: и мешается, и не избавишься. Остаётся прикрыть глаз, да и жить — с одним, то есть — наплевать…

Потом мы переместились в вагон-читалку, где, кроме Катерины, застали расслабленного Арнольдова и Глазова в чрезвычайно напряженном состоянии. Напряжение возникло, видимо, когда в его объяснение с Катериной вклинился Виталик со своей непосредственной манерой схватывать все на лету и комментировать ситуацию случаями из своей жизни: «А вот со мной был случай…».

Этого как раз и не терпел «философ» Глазов, а уж с нашим бесшабашным появлением он просто остекленел от злости. Несмотря на нашу веселость, мы все же почуяли в атмосфере искры предгрозового разряда. Поэтому поспешили ретироваться, прихватив с собой Арнольдова, дабы спасти (или погубить?) нашего библиотекаря. Впрочем, никаких намеков на SOS Катерина нам не подала, хотя бывало громогласно стонала: «Как же мне надоели все эти дубовые ухажёры!».

Дома Виталик, видимо продолжая насущную тему, отыгрывался на нас, делясь своим «венерическим» опытом до полуночи. А в заключение вдруг вспомнил, что завтра, в воскресенье, нам предложили поработать на разгрузке вагонов.

Глава 13

Великопочинщики. Идейный водила. Эх, зеленая, сама пойдет. Промзона. ЧП бригадного масштаба. Бригада бригадиров.

…Отъезжаем в Аносово в 7:55 вместо 7 часов на новом, комфортабельном ЛАЗе. Ехали около 3-х часов, так что начали работать как раз перед обедом. Меня, Глазова и ещё двух «бригадиров» кинули на разгрузку вагона с «рассыпным» мелом. Конечно, когда-то мел сюда был засыпан. Однако за время пути он твердость камня успел обрести. Оценив ситуацию, мы поняли, что обеда нам не видать, как своих ушей.

Соседям нашим из бригады Крылова достался алебастр, который в отличие от мела был не только сыпучим, но и вполне летучим. На этот случай были предусмотрены респираторы. На ноги они натянули бумажные мешки до паха, чтобы в валенки попадало поменьше, и начали, было, выполнять задание: наполнять мешки пылью и выгружать их на откос. Мешки почему-то рвались, алебастр сыпался в дыры, работа стояла, денежки уплывали.

Основная наша задача, все же, состояла в освобождении тары, ибо ее простой был дороже содержимого. Поэтому после нескольких десятков мешков остальные 2/3 объема мела полетели на снег в свободном состоянии.

У нас работа была не в пример интеллигентней: нам надо было лишь откалывать ломами куски от монолита и вышвыривать их из вагона. То, что твердость монолита равнялась гранитной или базальтовой, не столь существенно. Главное — за 6 часов почти беспрерывной работы нам удалось выбросить под откос около 1/3 вагона — 20 тонн мела.

Остальные 16 человек за это время выгрузили вручную 4 вагона досок и цементно-стружечных плит.

В 18 часов автобус подвез нас к магазину у станции, дабы голодные и жаждущие не страдали. Напитков, особо хорошо утоляющих жажду, здесь не оказалось, и мужики на минуту загрустили. Однако вскоре в ход пошёл фруктовый сок непосредственно из горловин запыленных трехлитровых банок.

Веселый пир продолжался не долго. На десятом километре пути к дому многие уже откинули спинки кресел и задремали под качку на мягких рессорах львовского лайнера. Дорога же проходила по насыпи, что осталась от довоенной железной дороги, и лишь изредка сворачивала на марь, чтобы обойти непроходимые участки.

Автобус вел Вовка по прозвищу «Кардан». Мои отношения с ним за время нашего пребывания в Лендинском стали непримиримыми. Он, будучи шофером первого класса, не мог простить мне «измену» профессии. При случае он не преминул пронзить меня вопросом:

— Что ж ты не пошёл со всеми на автобазу, когда говорили о ее создании?

— Во-первых, никакого официального объявления об открытии автобазы не было, — сказал я. — А разговоры об этом ходят уже полгода. Во-вторых, объявление — ничего не значит. Для ремонта и обслуживания машин, кто-то должен был сперва построить боксы, гаражи. Так что, иди ты…

Я мог бы продолжить: мол, куда мне с моим третьим классом лезть на дороги 4-ой категории, если на 200 км трассы Б. Нелер — Лендинский в среднем бывает по 3 аварии в день? Конечно, есть некоторая вероятность не попасть в эту статистику, но при попадании в нее, шансов выжить было маловато… Тем не менее, — это будто бы давало ему моральное право смотреть на меня сверху вниз.

…Дорога по старинной насыпи вскоре кончилась и сворачивала кособоко на равнину. Кардан с вечно-самодовольной улыбкой громко разглагольствовал о 24-ом съезде КПСС. Иванцов, сопровождавший нас для поднятия духа, поддерживал его и самозабвенно занимался плагиатом:

— Ребята, это ж замечательно, что мы так можем работать! — вещал он через микрофон, будто экскурсовод по истории партии. — А не продолжить ли нам этот, можно сказать, великий ленинский почин?

В салоне автобуса пьяных не оказалось, да и устали все изрядно, поэтому ответа не последовало.

Зато Кардан, переполненный энтузиазмом, вдруг лихо повернул руль вправо. Через мгновение передние колеса машины повисли в воздухе, и она неприятно накренилась. Кардан заглушил мотор, и с минуту все сидели в темноте в полном недоумении.

— Ну, чё там? — раздались, наконец, голоса в салоне.

— Ща! — воспоследовал глубокомысленный ответ идейного водилы.

После обхода машины Вовка скомандовал:

— Вылезай!

Народ нехотя потянулся к выходу. На улице было темно, холодно, неприютно. Километрах в десяти виднелись огоньки Аносово. Вокруг, на мари, торчали кусты, подлесок и редкие лиственницы. Тоскливую картину дополняли: насыпь, косая колея съезда и ЛАЗ, склонившийся над кюветом в раздумье — прыгать, не прыгать?..

Наконец все вышли из оцепенения и засуетились:

— Давай назад!

— Давай вперед!

— Мы его толкнем!

— Мы его вытащим! — раздавались голоса «великопочинщиков».

Кардан дал назад, ещё и ещё. Машина побуксовала и накренилась больше. Он газанул вперед, она приняла критический наклон. Все успокоились, закурили. В ночевку на улице, у костра, как-то не верилось.

«Профсоюз» Иванцов, как и подобает вожаку, не терял присутствия духа и суетился больше всех. Но мало кто знал, что ответственность за людей и машину целиком лежала на Кардане. И какой бы он не был идейный, а ждать решил божьей помощи.

Долго ль, скоро ли сказка сказывается, а подмога из тьмы не показывается. Наконец, подскочил к нам ГАЗ-66 лихой, но без троса был, безалаберный. Стали дальше ждать пригорюнившись, а машин все нет и нет, ни людей живых, ни автобусов. Посидели так ещё с полчаса, но, видать, кто-то свечку жег, Бог и сжалился.

Показался вдруг большегрузный МАЗ, он и трос имел при себе, как раз! Вот подъехал он своим передом к «лицу» нашего «пострадавшего». Прицепили трос за автобус, знать, и давай тянуть, чтобы с «мели» снять. Заревел тот МАЗ, потянул наш ЛАЗ, но — ни с места он в этот первый раз. Заревел второй, — понатужился, но над пропастью ЛАЗ сник от ужаса.

Развернулся самосвал к лесу передом… Эх, был у нас, по крайней мере, дом! Но с разбега монстр, дернул ЛАЗа вбок, так, что каждый мост подлетел чуток. Пролетел и — хрясь! Думали — звездец… А Кардан, бодрясь, рявкнул:

— Молодец!

Кто молодец, ЛАЗ или шофер МАЗа, уточнять не стали, но, что это он не о себе, — было очевидно: в полете автобус сшиб две юные листвянки и лишился при этом противотуманной фары. Что произошло с ходовой частью, оставалось только догадываться. Во всяком случае, в тот момент мысли у всех были одинаковые: скорее домой!

Увы, скоро не получилось, ибо наш доблестный водила блудил в темноте по ручьям и болотам до 22 часов с лишним. Зато все выспались и приехали — ни в одном глазу.

Дома меня встретил наш главный книгочей и букинист — Горисов — с номером «Юности», где была критика повести Тоболяка.

Тем временем, Виталий методом дедукции вычислил грабителей имущества с нашего склада и с азартом Ватсона до ночи их разоблачал. Я ж писал всем письма, но всего до 2-х часов ночи. Ибо именно в это время встал Сидоркин и, чтоб, видно, подрасти, начал трескать так тушёнку, что вагончик задрожал. Для запивки банку молока сгущенного, что без сахара, вытряс в пасть бездонную, что две божьих росиночки…

…Сегодня едем, наконец, на промзону нашего СМП — 3 км на запад от поселка. Вез нас и бригаду Крылова тот же автобус, значит, ночные испытания он выдержал с честью. Площадка под зону располагалась у подножия сопки, и редкий подлесок на ней уже был срублен.

Нас встретил мастер Борис Ляровой и дал нам задание: собрать на вырубке все стволы, годные для каркаса нашего сооружения. Конечно, сперва нам их надо было обрезать, срубить сучки и ошкурить. Кому-то досталось разметить основу «ангара». Увы, оказалось, что мы не готовы на практике применить свои знания. Зато наш мастер не преминул сделать нам матерный выговор.

— Где же ваш инструмент?! Работнички, ёг вашу мать! — кричал Ляровой.

Ответ выдал Сашка Глазов, удивив меня находчивостью.

— Во-первых, сегодня, — сказал он, — мы вышли работать задаром, поскольку ещё числимся студентами. Во-вторых, инструмент: ломы, топоры мы сами искать не должны. А в-третьих, мы — люди, а не рабы, кричать на нас не позволим. К тому же вчера разгружали вагоны и толком не отдохнули…

— Во-первых, я ещё не кричу, — Ляровой не смутился ни капли. — Может быть позже вы ещё услышите, что значит ругаться по-настоящему. Во-вторых, я не знал, что вы сегодня не обязаны работать, и что работали вчера. В-третьих, топоры вы как плотники должны себе сделать сами…

Мы отвечали, мол, — топорища — не главное, точить топоры негде! И что с тупыми ломами делать? Словом, побазарили мирно, а там и рабочий день кончился…

Вечером — давка в столовой, изготовление основного инструмента. Случайная встреча с комсоргом бригады Новикова и его рассказ об освобожденном снабженце Харизматове. В бригаде его раскусили быстро, и участь его была решена. От этого «свободного художника» они уже избавились.

Перед сном читал в «Авроре» Битова. Вдруг, в час ночи, зашел Степанов.

— Вот, приехал опять наряды закрывать, — начал Влад.

— Каждый раз приходится все самому?

— А как ты думаешь? Сдача нарядов — бой, который нельзя ни обойти, ни проиграть. В любом случае погибнешь. Но лучше побороться, очистить совесть перед бригадой, — он помолчал. — Ведь как мы работаем, как живем! Слава богу, еда нормальная, а то ведь никаких условий для жизни… Ребята терпят любые просчеты начальства и как бы в отместку работают, как звери.

— Нет, ну, досуг, выходные у вас же нормальные, — припомнил я.

— Да что досуг! — воскликнул он сокрушенно. — Ни бани, ни кино, ни телека. Вся жизнь — только работа. Но ребята-то молодые, им же нужно общение с… А тут ещё эта история с нашим поваром!..

— Ну, рассказывай, — потребовал я. — Слух-то пронесся, но ведь врут поди…

Влад нехотя рассказал, как у них в женском балке пропало недавно нейлоновое пуховое пальто, шапочка, японский зонт… А два дня назад их кормилец, неплохой повар, которого они рекомендовали кандидатом в члены партии, собрался на почту в Ленду с аккуратно зашитой посылочкой…

Конечно, нашлись свои «опера», которые потребовали — весьма настойчиво — вскрыть ее. После чего состоялся суд праведный и скорый (Линча), и побитого кандидата отправили с передовой. После этого, успокоившись, народ сочинил «Молнию», которую и предстояло вывесить Владу.

До трех часов мы с ним гоняли чаи с изюмом вместо сахара и толковали обо всем на свете, пока я не зевнул. Влад тут же среагировал, то есть откланялся: ему завтра в контору к 9-ти, а мне на автобус — к полвосьмого.

…Садились в автобус с Арнольдовым уже на ходу. На стройплощадке разметку нашего сооружения отменили. Оказывается, нам указали не то место. Что ж, перетаскиваем заготовки на новое место. Снова делаем разметку и ошкуриваем бревна.

Бригадира нам никто не назначал, но функции его взял на себя Коля Выгорнов, уже побывавший ранее в такой роли. Он дорисовывал «проект» нашего сарая, делал разметку и знал, как делать калькуляцию.

Хорошего роста, с усами на широком лице и раскатистым голосом он вполне подходил под бригадирские стандарты. Правда, его громогласные, но наивные заявления на митингах о нескрываемом желании стяжания славы заставляли нас относиться к нему с нескрываемой иронией. Однако, это его не смущало, и нам ничего не оставалось, как выполнять его распоряжения.

В 12 часов потопали в ближайшую столовую — «рыгаловку», что стояла в центре поселка и помнила, вероятно, довоенных строителей ветки Транссиб-Лендинский. Отсутствие транспорта, ждущего и подгоняющего всех под одну гребенку, дает некоторую свободу передвижений, поэтому я заглянул мимоходом в книжный. Увы, счастье мне не улыбнулось, и мы двинулись гурьбой в обратный путь.

На «зоне» весь оставшийся день ошкуривали стволы, которые подтаскивал нам трелевочный тракторишко бригады Крылова, валившей лес. Получалось у всех по-разному: у кого навык побольше и топор острее, тот осилил по 4—5 бревен. А вообще долбить остекленевшую на морозе лиственницу — сплошное издевательство. Мои успехи в самоистязании были довольно скромными, поэтому, когда в 17 часов автобус отправлялся в наш лагерь, мы с Ариком решили задержаться, чтобы наверстать отставание.

…Домой мы шли через сопку по тропинке, давно проторенной такими же энтузиастами. Она тянется на гребень сопки сначала наискось, потом напрямик и под конец взбегает на кручу так резко, что иногда приходится вставать на четвереньки, чтобы не сползти вниз.

Все склоны сопки покрыты зарослями кустов с преобладанием тех, чьи ветки продаются в городе под названием «багульник». Однако, мне кажется, что это — рододендрон. Багульник — это то, что едва торчит из-под снега на мари и источает едкий дурман, если его листья, свернутые в трубки, потереть в ладонях. Что же касается прутиков, из почек которых выползают бледно-сиреневые цветки к 8 марта, то я бы назвал их северной сиренью.

Проходя мимо бани, мы с удивлением и ужасом восторга обнаружили, что она открыта. Ничтоже сумняшеся, невзирая на свою безоружность, мы ринулись «в бой» и вкусили-таки радость победы тела над дУхами, долгое время не пускавшими нас на сие ристалище. Триумфом трудового дня стал штурм столовой, двери которой мы взяли с разбега, как закрывающиеся двери вагона метро.

Дома, между тем, меня поджидал Горисов, чтобы нанести очередной удар свежей «добычей»: «Не считай шаги, путник» и «Далеко от Москвы». Правда, дабы подсластить пилюлю, он щедро угостил меня действительно сладкими мочеными яблоками, купленными в «Овощном» по удивительной (25 коп./кг) цене. Я, в свою очередь, угостил ещё и Митяя, и Арнольдова.

Глава 14

Пар — двигатель… регресса. Не замай коммунистов. Бригадир бригады бригадиров. «Серебряные Россыпи». Романтики из Заозерья. Ехала деревня мимо мужика.

В среду с 7 до 9 ждем автобус. Вместо него, подъехала вахтовка ГАЗ-66, и три бригады стали набиваться в нее, как кильки в банку. Крики, смех, слезы — все смешалось в ковчеге на колесах. Единственное благо такой «транспортировки», — относительное тепло, ибо в будке так же, как и на улице, — минус 30°.

До обеда опять ошкуриваю бревна, но уже с большим успехом. Тем не менее, Огонек, приехавший в Ленду ещё с квартирьерами, глядя на мои старания, ехидно улыбается. Он-то — ас, однако.

На обед нас повезли почему-то в 11.30 и уже в столовую автобазы АЯМ, что была несколько дороже и в отличие от древней «рыгаловки», прозывалась «тошниловкой». После обеда заехали в лагерь, где Алина, подойдя к автобусу, объявила, что бригада Божейко должна срочно собираться в командировку в Хородочи. Выражая крайнее удивление разными словами, ребята вышли из автобуса, а мы тронулись на «зону».

Теперь нам предстояло сделать 18 ям под столбы и одну большую, как могилу, для осмотра машин. Опыт в так называемом рытье ям у многих уже был. Но тут наш мастер решил испытать паровую машину, идея которой носилась в воздухе, наверное, ещё во времена Ползунова.

Напомню, что почва здесь под тощим слоем растительности состоит из дресвы, замороженной на века. Ежели мерзлоту отогреть, скажем, костром, то получим слой пыли и гальки с остатками растений толщиной 15 см. Паровой агрегат был призван плавить мерзлоту, как Дон Жуан — сердца верных жен. Устройство его было таким же примитивным, как и у означенного героя трагедий.

Он состоял из некоего закупоренного сосуда, наполненного водой на 1/3, и шланга с твердым наконечником. На том, правда, аналогия не кончалась. Стоило только нагреть жидкость до кипения, как из наконечника вылетала субстанция, способная растопить и мерзлоту в том числе. В интерпретации Лярового сосудом служила железная бочка на 200 литров, а наконечником — кусок трубы, сплющенной на конце.

Что ж, идея хорошая. Что нам стоит вскипятить 70 литров воды на легком 30-ти градусном морозце и, поддерживать кипение до последней капли! А уж всовывать наконечник в центр ямки, — это наше самое любимое занятие.

Дабы воплотить идею в жизнь, половина бригады отправилась в лес на поиски сушняка. Искали довольно долго, видно, весь уже пожгли до нас. Пока бродили по лесу, я обнаружил в снегу следы когтистого зверя, идущие «в ниточку». Не иначе — росомаха, которая здесь точно водится… Но как кипятить воду с сырыми дровами?!

— Пустяки, — заметил мастер. — На это есть соляр, и у нас его — целое море.

Что ж, для достижения цели — все средства хороши. Разжигаем костер до неба, какой и чертям не снился. Ставим, обгорая как грешники, бочку на него и ждем, как та курица — на гусином яйце, но не просто, а подливая горючки на затухающие сыроватые дровишки. Часть людей готовила сокровенные места «оплодотворения»: чистила снег, снимала дерн, словом, готовила лона.

Причем, охваченные энтузиазмом первооткрывателей не только новоиспеченные бригадиры следили за экспериментом, но и соседние коллективы, сочувствуя, злорадствуя и просто, разинув рот.

Через какой-нибудь час с небольшим из наконечника, наконец, пошла тонкая струйка пара — двигателя колес, турбин, а теперь и мерзлоты. Стяжать славу зачинщика движения по пронзанию вечно мерзлой тверди, как должно, рискнул Выгорнов. Он взял наконечник и вонзил его, куда надо.

Поначалу дело пошло. Обрызганный с головы до ног оттаявшей глиняной жижей, Выгорнов вращал и раскачивал трубу, навалясь на нее всем весом и пытаясь обойти невидимые камни. Ему удалось войти в мать-сыру Землю на 30 см за какой-нибудь час. Глубже, как водится, камни не пускали.

Что ж, не мудрствуя, наш бригадир перенес наконечник с паром на соседнюю жертву — следующую ямку. Она так же сопротивлялась недолго. Мы с Глазовым, тем временем, занимались чисткой первой жертвы парового насилия. Через несколько минут работы скребком, то есть — лопатой, стало ясно, что размер лона невинно мал. То ли труба была тонковата, то ли пар был жидковат, — только оказалось, мерзлоте они — что мертвому припарки.

Тем не менее, эксперимент продолжался до логического конца пара. Тогда все увидели, что результаты никак не сравнимы с усилиями экспериментаторов, и облегченно вздохнули: «Чумазые — они же не могут!..».

Увы, пришлось вернуться к древней методе: разжечь костры на местах будущих ямок. Костер над «могилой» накрыли листами железа — рефлектором. В основе большого костра — сушняк, а сверху — слои сырых дров. Как ни странно, сколько «сырья» ни положи, — утром ничего не останется. Ну, разве, — тонкие корочки, соединяющие торцы обугленных поленьев. Сухая земля под кострищем долго не замерзает, так что утром можно углубиться на 30 см.

Вечером в ДК Мищенко «отчитывался» перед нами о командировке. Он прошелся по Минкультуры и его заму, «маринующих» его в приемных до часу, чтобы сократить аудиенции до нескольких минут. Рассказал о встречах с директорами театров, начиная с ГАБТ, «Таганки» и кончая театрами при ГИТИСе и ЦДКЖ. Делился впечатлениями от просмотра 14-ти спектаклей (по числу дней пребывания в столице) в качестве почетного зрителя, для чего ему приходилось надевать форму нашего отряда.

Особо он выделил постановку пьесы В. Рощина «Эшелон», в которой на сцене сидел сам автор и читал текст с критическими замечаниями по тому же тексту. Апофеозом действа являлась сцена, где одна из героинь — на грани помешательства от разлуки с любимым — на просьбу принести дров для печки явилась, как сомнамбула, с могильным крестом на спине.

В обсуждении этой сцены после спектакля мнения присутствующих разделились пополам, так что неизвестно — оставит эту сцену Волчек в будущем или нет.

На нашем собрании присутствовал Б. Маршук — председатель Обллито, который поспорил с Мищенко о двух борющихся направлениях в создании художественного образа. Однако, прибыл он с целью вдохнуть в наше ЛИТО новую жизнь и вытащить его на семинар в Благинск в апреле.

Позже в нашем балке Степанов поведал мне о своей мечте: создать в Кудыкте агитбригаду. Рассказал, как сам Сизов сорвал его молнию о ЧП с кражей вещей и сделал устный выговор за самоуправство над кандидатом в члены КПСС, которого до заседания товарищеского суда он отправил от греха на разгрузку на станции Аносово. Может, тот — его бывший дружок?..

Потом я выиграл у Влада одну из трех партий в шахматы. Около часу ночи явился Горисов и стал хвастать приобретениями: «Пионеры», Рерих и сборник А. Битова.

…Поутру мы пилим сырые дрова, чистим площадку от спрессовавшегося снега и мха. В столовой был первым и, когда ребята приступали к еде, я уже катился на попутке к книжному магазину в надежде выпросить у продавщицы книгу «Искусство древней Руси», которую перехватил у меня Арнольдов. Она попыталась уточнить:

— Это такая зелененькая с черным рисунком на обложке?

— Да, да! Она самая, — подтвердил я. — Офсетная печать…

— Так она уже кончилась, — радостно вспомнила она. Но, видя, как я потух, добавила, — ну, может быть одна пачка завалена другими книгами. Приходите позже, когда разберемся…

Попросив зарезервировать один экземпляр, я потопал на работу через сопку мимо строящейся станции «Орбита». Телетрансляцию обещают начать к приходу первого поезда с Транссиба, то есть 1-го мая. Однако, судя по внешнему виду стройки, трудно поверить в реальность свершения столь дерзкой задачи: движения на ней не было заметно вообще.

На нашей площадке никто ещё не появился, и я начал работать один. Остальные подошли через полчаса: как оказалось, автобус застрял в очереди за бензином.

Когда все присели на перекур, состоялось импровизированное собрание, на котором бригадирский статус Выгорнова был вяло утвержден.

Взяв власть в свои руки, Николай тут же объявил всем выговор за низкий темп работы. Особо досталось Арнольдову за хроническое недержание речи. До окончания работы долбим и отжигаем ямки с переменным успехом; слава богу, прораб свозил ломы на чью-то кузню, где их концы оттянули до целомудренной остроты.

В 16:40 вдруг приехал Кардан и начал «реветь» (сигналом) раньше времени на всю долину. Мы принципиально не обращали внимания на его наглые попытки отобрать у нас, кроме утренней задержки в полчаса и обеденной в 1 час, — ещё 1/3 часа. Увы, менее сознательные граждане забрались в автобус, как только он открыл двери. Судя по всему, время до нашей посадки они не теряли даром, а посвятили его оттачиванию эпитетов, достойных «штрейкбрехеров» и «умников». Мы же без подготовки, кое-как отбрехивались, но все равно настаивали впредь уезжать не раньше 17 часов.

После ужина зашел к Мищенко уточнить время своей репетиции. Он, по обыкновению, выпивал, но мне не предложил и назначил встречу на вечер воскресения. Ещё позже нашу бригаду подняли на аврал как дежурную на разгрузку машин с оборудованием.

После чая, около 3-х часов ночи, Арнольдов в который раз рассказывал всем желающим — и не очень — о том, какая у него была замечательная бабка-журналистка. Видимо, дар красноречия у него наследственный. Я же в это время писал эти строки.

…Утром — заготовка дров с Ариком в глубинах «белого безмолвия». Он с «Дружбой», я с топором, — забрались в самые дальние дебри за зоной. Перед лицом нетронутой природы сам собой возник разговор о краткости нашего существования на Земле.

— Ну, вот, что мы здесь копошимся, букашки? — сказал я, нарушив тишину, когда мы осматривали окружающие деревья в поисках сушняка.

— В смысле? — переспросил он. — Относительно чего?

— Относительно вот этого самого «белого безмолвия», — рассуждал я вслух. — Как было здесь миллион лет назад, ну, мы отметимся десятком пеньков, — и снова миллион лет — то же самое… А мы с тобой, как два метеорита, — мелькнули и нет нас…

— Да ладно, метеориты!.. — возразил он. — Мы все же какой-никакой, а след в несколько тысяч километров оставим. Жаль только, что никто не будет знать имена авторов…

— В том-то и беда! — сказал я, а тщеславная мыслишка мелькнула: «Нет уж, я памятник воздвигну нам…».

Потом мы долго выбирались на поляну, ориентируясь по мутному солнцу и обсуждая кратчайший маршрут. За спиленными дровами ходили несколько раз почти всем составом бригады. Жгли костры под смотровую яму и обжигали комли столбов с тем, чтобы обмазать их битумом или, как любит повторять Арнольдов по-научному, — антисептировать.

В течение всего дня я снимаю ребят на «Зенит» и с трудом — на кинопленку: мотор камеры замерзает, несмотря на то, что я прячу ее за пазухой, а батарейка, соединенная с ней проводом, лежит у меня на груди постоянно. Главное, народ не возражал тому, что мои спонтанные съемки, не совпадают с их регулярными перекурами, то есть, я снимал рабочий процесс вместо перекуров. Заснял и «исторический» момент установки первого столба нашего сооружения. Правда, опять же, как только дело коснулось истории, дым от костра застил объектив, так что ясности картинки не гарантирую.

У Сашки Глазова, «пораженного армейским давлением на психику», в этот день не было рабочего настроения. Творческий человек сказал бы — вдохновения. Однако, в отличие от художника или поэта, у него был бригадир, который вполне законно сделал ему выговор, всего из трех слов. Но Сашка с удовольствием их воспринял и только после этого начал работать…

На обед всех повезли в «тошниловку», а я для экономии времени вышел из автобуса внизу, у «рыгаловки». Чтобы понять, что лучшего названия эта точка общепита не заслуживает, хорошо бы в ней побывать. То, что стены сего заведения насквозь пропитаны миазмами кухни и объедков, переходящих в помои, — ясно всяк сюда входящему. Но, когда он возьмет в руки жирные мокрые ложки (вилок может и не быть), то тогда осознает, что находится на краю сказочной пропасти: шагнешь вперед с закрытыми глазами, — получишь «райскую» жизнь, полную кусков сала вместо мяса, шагнешь назад — погибнешь в голодных муках, но с чистой совестью и девственным желудком.

Сэкономленное время я посвятил добыче полезных изданий в «Союзпечати» («Не считай шаги, путник!..») и встретил наш автобус при съезде на лед Гедкана.

До конца дня установили ещё четыре столба, заготовили кучу дров для отжига смотровой ямы. В этот раз ходил в лес с Глазовым, который в очередной раз жаловался на нехватку армейского пресса, без которого он, — как рыба, вытащенная из воды. Но, оказывается, как только он ощущает на себе «любое давление», то будто снова попадает в воду и готов биться за «истину» до последней инстанции.

…Вечером сходил в ДК на встречу с журналистом Б. Маршуком, где он в очередной раз призвал всех грамотных людей: «Пишите!». Будь я на его месте, — предложил бы: «Читайте!».

Позже, когда мы со Степановым доигрывали вторую партию в шахматы, с праздничного концерта в ДК явился Арнольдов. С жаром он изливал восторги по поводу выступления ребят, известных когда-то в Аносово как литературно-музыкальное объединение «Серебряные россыпи». Филармонический ВИА «Орфей» «Серебряные» просто «заткнули в задницу». Зал, полный военнослужащих, своим ревом подтвердил их триумф.

Кажется, Мищенко тоже оценил ребят по достоинству и проникся идеей пригласить их сопровождать наш спектакль. Позже мы узнали, что предложение Мищенко четверо из «Серебряных россыпей» приняли единогласно.

…А вот и «черная», рабочая — в честь завтрашнего дня Советской Армии — суббота. У нас появились плотники 5-го разряда, призванные поднять наш дилетантский навык на профессиональный уровень.

Оба: тридцатилетний Степан, маленький, юркий и Николай Семеныч — большой крепкий мужик лет пятидесяти — работали вместе в одном из чинтинских леспромхозов. Но вот сорвались с насиженного места и поехали почти что в тайгу. Видимо, зело впечатлительные — или, как сейчас говорят с издевкой, — романтики.

Некоторых слово «романтик» раздражает, как заусенец на пальце или камешек в ботинке. Как услышат, так сразу добавляют пошлое словечко, вроде: «долбанный». А ведь слово-то — наш родной «новодел», заимствованный из западной литературы и живописи эпохи романтизма, — и означает всего лишь «открыватель непознанного, нового», то есть, — первооткрыватель и авантюрист, вроде Афанасия Никитина или Ерофея Хабарова, каких всегда чтил русский народ. Но что их вело на подвиги, если не врожденное честолюбие или «розовая мечта» — стать первооткрывателями, — лелеемая, может быть, с самого детства?

К обеду у нашего самопровозглашенного бригадира возникла идея отпраздновать День Советской Армии. В магазин был послан «гонец» Алеконкин, от которого, как от шута горохового, в работе толку было мало. Зато его дар лицедейства вполне оценил наш режиссер, за что и назначил его на одну из главных ролей в нашей постановке. Ирония судьбы…

Вскоре девять членов бригады опорожнили три бутыли водки «Петровская», холодной, как жидкий азот, но, тем не менее, согрелись и немного поговорили — каждый о своем.

Кардан опаздывал к 14-ти часам, и мы пошли было пешком по сверкающему снегу. Он, все же, подъехал и лишил нас удовольствия увеселительной прогулки до бани. Узнав о цели путешествия, он из духа противоречия к бане не поехал, но высадил нас на ее траверсе. Помывочное мероприятие состоялось, казалось, чудесным образом! Неужели мой фельетон поспособствовал?..

В своем балке застал Тимоху, прибывшего из Хородочи на свидание со своей новой любовью — здоровенной Татьяной из общепита. Галя Тихова, должно быть, ещё не подозревала о перемене в ее жизни. Тимофей и не афиширует свой приезд, хотя совесть его нынче гораздо более чиста: он только что получил развод от первой, столичной жены.

Уже достаточно веселое население балка, увидев новый объект для «отравления», навалился на меня со стаканом белой. Поняв, что сопротивление бесполезно, я принял его, почти как Ромео в склепе Капулетти, и тут же упал, правда, в отличие от бедного влюбленного — на свою кровать.

День Армии — святой день — выходной. С 4-х до 9-ти утра дописывал письма. В столовую случайно попал с Мищенко, но он, не доев своего завтрака и сославшись на желудок, оставил меня за столом сиротинкой. Каково же было моё удивление, когда, зайдя в магазин за хлебом, я застал его за покупкой двух бутылок портвейна. Вот и верь теперь врачам, которые «от желудка» рекомендуют белую. Я сделал вид, что не заметил его, зато понял, что режиссер наш страдает профзаболеванием.

Весь день прошел в какой-то суете, но ввечеру все студийцы собрались в ДК, где наш «больной» режиссер продиктовал очередное расписание репетиций. Надеемся, — окончательное.

После собрания, у одного из членов труппы проявились явные признаки инфекционного алкогольного «заражения». Он предложил, аналогично шефу, купить портвейну и выпить его в одном из балков. Выбор пал — на наш. Горисов, Гоша Аничкин, Сашка Марков, Арнольдов и я в хорошем темпе опустошили 4 по 0,7 портвейна, почитали стихи и при виде упыря Сидоркина разбежались по своим щелям.

Так бесславно закончился день, обещавший стать не самым плохим в жизни.

Глава 15

За книжный базар ответишь. Следствие ведут дубаки.

В понедельник продолжаем вчерашнее: пилим дрова, жжем костры. Бригадир посылает половину людей на ямки для ограждения всей промзоны.

После обеда прибыл некто — архитектор — и объявил о неправильном расположении нашего сооружения. То есть, — вся работа, проделанная нами с самого начала, — псу под хвост. Возникла немая сцена. Однако, про себя, а кое-кто и вслух — выразились одинаково грубо. Бросив своё первое детище, отправляемся на устройство забора.

Вечером иду к Тамаре, точнее к её тётке — работнице райкома, дабы посоветоваться о книжном «деле». Заодно хотелось понять, как она относится к своему дружку-«повару», заварившему книжную «кашу».

На моё изложение предшествующих событий Валентина Сергеевна не нашла ничего лучше, чем сказать:

— Он ударил Толю? Что ж, зная, какой он вспыльчивый, я могу ему это простить.

Именно это мне и нужно было услышать. Оказывается, Харизматов хороший, но немно-о-ожко вспыльчивый. Видимо, период очаровывания у них ещё не прошел, и его «милую вспыльчивость» испытать на своей челюсти или ребрах ей пока не привелось.

А в это время Иванцов вызвал к себе в постройком Горисова со всякими бумажками, касательными книг. Видимо, от нечего делать профсоюз решил тоже заняться «расследованием» и, может быть, стяжать славу бдительного и мудрого органа. Однако, навалившись на юношу, он лишь спровоцировал его на непосредственное высказывание о деятельности Иванцова, а заодно и организации, лицо коей тот являл.

Какой нормальный советский человек, тем более — занимающий некий пост, может спокойно реагировать на правду, высказанную ему в лицо? Ненормальный и несоветский также терпеть её не могут, но реагируют по-другому, например, достают «кольт». Наши поступают тоньше.

Толя, на свою беду, принес в кабинет Иванцова копии своих писем к отцу, дабы доказать своё моральное алиби. Однако, профсоюзный лидер — парень не промах — сославшись на плохое восприятие на слух, попросил Толяна дать ему тетрадь в руки, чтобы «лучше один раз увидеть». Тот, поколебавшись немного, отдал «туговосприимчивому» Иванцову тетрадь, как первое признание в любви мудрому наставнику, гуру.

Насколько «гуру» был «слабоух», на столько он был «остроглаз». Не обращая внимания на шумный протест Горисова, «профсоюз» не хуже ЭВМ — перфокарты или кассир — банкноты молниеносно пролистал тетрадь и нашёл то, что проливало свет на всю сущность заблудшей души Толика.

Оказалось, юноша не только ни в грош не ставит работу профсоюза и идеологического сектора комитета комсомола, но не понимает и суть существования партии, то есть её «направляющей и руководящей роли». «Криминал» был налицо. Но как его обнародовать, когда источник — личные записи человека, фактически был изъят у автора насильно, обманом, без санкций и указов?..

Да и надо ли обнародовать? Достаточно уличить человечка в крамольных мыслях, а уж приговор он и сам себе вынесет.

— Ты тут пишешь, что не видишь смысла ни в работе профсоюза, ни в работе Партии! — воскликнул Иванцов. — Да ты знаешь, что за такую несознательность тебе полагается? — потрясал он тетрадкой Горисова над головой, как персонаж на фантике конфеты «Ну-ка, отними!».

— Владимир Юрьевич! — готовый ко всему верещал Толик. — Вы не имеете права читать личные письма!

— Имею, не имею… Какое твоё дело? Главное, ты сам признаешься в неверии!

— А что, нельзя? — огрызался Толик. — У нас свобода вероисповедания!

— Да ты знаешь, что таким не место на передовой!

— Знаю, что таких — здесь больше, чем идейных… — обронил Горисов под занавес и замолчал.

Дело о мелкой коммерции грозило перейти в идеологическую плоскость. Однако этого не произошло потому, что Иванцов сам не был уверен в преобладании идей вождя в головах молодых строителей над бессмертным духом золотого тельца.

Именно поэтому его принесло к нам в балок уже в 10 вечера. Вопросы, которые он задавал, были настолько унизительны, что я, выйдя из себя, предложил ему проверить по списку наличие книг у моих родителей, посланных им мной за последнее время.

Видимо, до него что-то дошло, ибо, сказав: «Не надо цинизма…», он удалился восвояси.

Зато Икорников как «идеологический сектор назначен «следователем» по-нашему с Горисовым «книжному делу» и ходит теперь сам не свой. Мы с Толей, будучи «подозреваемыми», обещали ему содействие и решили собрать у всех наших покупателей и одариваемых списки приобретенных книг с расписками об оплате…

Так ничем, кроме нервотрепки и издевательств этот день не закончился.

…На «зоне» с утра пораньше долбим отогретые кострами за ночь ямки для забора, разжигаем костры под следующие… В 10 часов появляется геодезист с чертежами и трубой и объявляет, что забор будет на пять метров глубже в тайгу. Очередная «немая» сцена. Тушим костры и идём валить лес за «забор».

На обед едем в 11 часов вместо 12. Все к этому уже привыкли, вернее, — желудки, — и никто не возражает. Транспортный монополист Кардан победил три коллектива по 15 человек! Причем, едем туда, куда ему больше нравится или где у него есть подружка на раздаче, то есть, — в «тошниловку».

Наш бригадир пожелал выйти у почты для телефонных переговоров с семьей, а я вышел с ним, чтобы зайти в книжный магазин. Увы, он был закрыт на ремонт отопления. Иду с два километра вверх по Северной трассе в «тошниловку» и попадаю в очередь с бригадой Крылова.

На «зоне» опять жжём костры и долбим ямки. Я на своих четырёх — едва успеваю вынуть оттаявший грунт из первой и разжечь новый костер, вынуть грунт из следующей и разжечь ещё костер, вынуть грунт из третьей и… Ранний приезд Кардана теперь всеми воспринимается нормально. Ещё немного, и мы будем недовольны, если он будет являться точно в 17 часов.

В конторе успеваю получить аванс (60 рублей), значит — гуляем.

Встретил Шестова и рассказал о «книжном деле». Он покраснел. Оказывается, в штабе комсомола ему уже погрозили пальчиком, за «аморальную» покупку книг с рук, неизвестно чем «запачканных». Впрочем, покраснение его лица, скорее, связано с нежным строением кожи, а не с чрезмерной совестливостью. Выслушав мой рассказ, он обещал что-нибудь предпринять.

В свою очередь, его жена Капиталина, — дочь начальника Главка и культурная богиня Дорпрофсоюза — прослушав наш с Горисовым отчёт о самодеятельном «ликбезе», обещала выслушать версию Иванцова и тогда уж что-нибудь придумать. Словом, друзья и просто сочувствующие — вроде бы не оставляют нас, но и помощи особо не предлагают.

В юридической части помощь, скорее всего, не понадобится. Арнольдов, назначенный начальником оперативников вместо уехавшего в десант Тимохи, направил меня в УВД к начотдела БХСС капитану Кошелеву. Тот предложил мне идти во внештатные сотрудники, чтобы бороться с настоящими расхитителями соцсобственности. Потом он показал мне заявление Сущевина и Севы, где они просили разоблачить и пресечь нашу самодеятельность, в которой мы, якобы, использовали служебные бланки для бесплатного получения книг, а затем продавали их, как последние спекулянты.

Я не удержал негодования:

— Это грязная клевета! Любой нормальный человек понимает, что бланк письма не может служить магазину основанием для таких подарков. Да и квитанции от «книг — почтой» у нас все имеются. Никто из заявителей не удосужился даже спросить их у нас. И вообще, если разобраться, автор заявления о «вреде» сотрудничества с книжными магазинами, кажется, завидует нам, ибо сам не может заниматься тем же.

— Я все понял сразу и этой ерундой даже не собираюсь заниматься, — заметил капитан. — Наоборот, я как книголюб приветствую вашу инициативу. Что касается морали, то она не в моей компетенции, и ею должны заниматься как раз написавшие это заявление.

Так мы мило побеседовали о жизни и литературе ещё с четверть часа, и я, не отказавшись, но и не дав согласия стать «секретным агентом», покинул сей милый милицейский уголок.

В среду на работе всё по-прежнему: долбёжка грунта, дрова, костры, — но уже без особого энтузиазма. Вдруг опять перенесут забор в другое место? Все повторяют, как молитву, армейскую заповедь: не спеши выполнять приказ, возможно, его отменят.

Вечером мы с Горисовым и Оксаной идем к Иванцову, но тот разбираться с нами отказывается и зовёт нас в Штаб ЦК, где вопрос будет решен кардинально. Действительно, здесь состоялось настоящее судилище. Замначальника Штаба Вересков с Иванцовым устроили нам перекрестный допрос в лучших традициях криминального жанра. Причем, сами убежденно отвечали на все вопросы, не дожидаясь нашего лепета, ибо ответы они черпали из «абсолютно достоверного» источника.

Первое обвинение, выдвинутое нам, — использование служебного положения в корыстных целях. Речь шла о тех же бланках. Кроме того, с неизвестной целью мы отсылали «дефицитнейшие» книги на «материк» (когда я накануне принес Иванцову несколько книг из «ЛП», он возмутился: «Что ты мне принес какую-то техническую, специальную литературу!»).

О том, что бланки писем не являются подотчетными и лежат у каждого ИТР свободно, никто даже не упомянул.

Второе обвинение, предъявленное больше Горисову, — это его по-мальчишески гневное письмо директору одного из магазинов, приславшего нам вместе с заказанными книгами «нагрузку» на 100 рублей — книги молдавских авторов. Причем, копию письма Толик отправил в «Книжное обозрение», которое его напечатало и тем ославило директора на весь Союз. Тот, конечно, «обиделся» и потребовал от наших идеологов напечатать опровержение.

Идеологи наседали на «подследственного» с «каверзными» вопросами:

— Как ты считаешь, для чего нужна литература вообще? Для воспитания?

— Ну, да.

— А что, книга «Легенды о Лазо» — не воспитывает? Это плохая книга?

Вопросы сыплются, как пощечины, слева и справа. Для полной картины не хватает только софита, направленного ему в лицо.

Толя долго молчит, соображает. Наконец выпаливает:

— Плохая.

— Ага! — ликует Иванцов. — Ты предпочитаешь иностранное нашему! Да ты — настоящий антисоветчик!

Защищаю Толю как могу. Однако я числюсь у них, если не организатором «безобразия», то, как минимум, «безыдейным старшим товарищем», голос которого, — пук. В таком ключе проходит весь допрос, и любые наши возражения и объяснения просто игнорируются.

Всё же, Иванцову удается выхватить тетрадь Анатолия, чтобы найти «крамольное» письмо отцу. Но тот в отчаянном порыве ухватился за неё и возопил:

— Отдайте! Это копии личных писем родственникам и знакомым!

— Нет! Это уже не личные!.. Это общественные, государственные документы!!!

Вдруг, эту возню остановил Вересков:

— Владимир Юрьевич, отдайте тетрадь. Наверное, это всё же личные письма… Не могли бы вы оставить нас с Анатолием наедине?

Мы с Иванцовым повиновались. Затем, он попросил Горисова прочесть ему то самое «безыдейное» письмо. Тот прочел.

На прощание замначальника Штаба заверил юного «отщепенца»:

— Что ж, теперь ты узнаешь — нужна ли наша организация и для чего…

Так, не удосужившись выслушать нас, идеологи вынесли некое решение: выгнать нас из того, из другого и вообще — стереть в порошок. Для этого они передают «дело» в комитет, а уж он разберется! На том и расстались.

Вооруженные полученным «иммунитетом» на все унижения и угрозы, идём из Штаба в ДК. Как и следовало ожидать, репетицию отложили «на потом».

Попив у Толика чаю, я удалился к себе и быстро заснул.

Утром пошёл в поликлинику. Врач обнаружила ОРВИ и дала больничный. По дороге домой купил еды, водки, том Толстого из подписки, «Слово о полку…».

В обеденный перерыв заглянул чумазый от сажи Гошка и «для поднятия духа» пересказал высказывания своего «земляка» Ашкоева о сущности Иванцова, какой тот — падла. Однако утешения это мне вовсе не принесло.

После работы он опять навестил меня как «тяжелобольного» и развлекал рассказами о визите начальника УРСА к нашему инженеру по ТБ Константинычу. То есть, гостинцы, принесенные визитером к столу, произвели на инженера впечатление приблизительно такое же, как серебряное ситечко Остапа Бендера на Эллочку-людоедку.

В 20:30 приплелся в ДК, где, наконец, состоялась репетиция моего эпизода.

Перед сном заглянул Горисов, составивший список «Литпамятников», полученных по почте из «Академкниги». Я обещал написать список своих книг.

Глава 16

Покайся, грешник! Визит к изыскателям. Главные участники торжества. «Романс о влюбленных». Размахнись, рука!.. Первая оттепель. Герои мюзикла. Устный журнал. Пьем за яростных.

В понедельник 3 марта в 3 утра «коротнула» розетка на кухне, и загорелась фанерная перегородка под ней. Кто-то вовремя почуял дым: затушили огонь в зачатке.

В поликлинике сижу в очередях так долго, что прочел половину «Нового мира». Весь день — обычная суета: магазины, прачечная, стенгазета, редакция «районки», ответы на письма, разговоры «за жись» и о «деле».

Валентин известил, что из «центра» пришло распоряжение: неблагонадежного Горисова удалить с «передовой». Вероятнее всего это — «утка». Тем не менее, «книгоманы» пришли к мнению: достаточно будет Толику покаяться и попросить прощения. Не за что-нибудь конкретно, а так, — за всё в прошлом и будущем. Лишь бы начальство увидело не самоуверенную физиономию мужающего нахала, но скорбное лицо заблудшего агнца.

Получив из «Академкниги» «Письма, статьи, прозу» Твардовского, решил вечером подарить книгу Митяю — оратору и любителю полемики.

…На новой площадке бульдозер убирает снег, сдирая при этом тощую растительность. С одной стороны — прогресс, с другой — варварство. Летом мерзлый грунт без покрова превратится в кашу… Но нам думать не положено, долбим новые ямки, вытаскиваем столбы из старых — на предыдущей площадке.

Во время перекура у костра получаем втык от бригадира.

— Почему до сих пор не вытащили последний столб?! — грозно спросил он.

— Так вмёрз он напрочь, — объяснили ему. — Сил не хватает…

— Что значит — не хватает, — сказал Выгорнов. — А голова на что?

Он привлёк бульдозер, мы привязали столб к отвалу тросом и через три минуты столб был «готов». Пока складывали брёвна в штабель, опоздали на свой автобус до столовой. Всё же повезло с чьей-то попутной вахтовкой.

Из «тошниловки» возвращаемся произвольными путями.

Книжный — закрыт. Идём опять мимо строящейся «Орбиты». С горы желающие спускаются слаломом-гигантом.

Часть бригады «выколачивает» прицеп для перевозки брёвен на новую площадку, другая — ставит столбики для забора. Здесь открылось: столбики должны быть на расстоянии 9 метров друг от друга (под колючую проволоку), а мы сделали — через 3. То есть, десятки ям, что мы уже отожгли и выдолбили, вовсе не нужны. С одной стороны — спасибо руководству, с другой…

Однако, самая приятная неожиданность для всех — это полное совпадение новой разметки под каркас профилактория — со старой. То есть, в результате мы вернулись к заброшенным ямам. Ур-р-а-а! Все сразу забыли о напрасно потраченных усилиях души и тела на предыдущем котловане.

Вечером Митяй предложил навестить больную Коротич, а заодно познакомиться поближе. На предложение провести ей «физиотерапию» в кафе «Белка» она не отказалась, и мы просидели за легким ужином и приятной беседой до закрытия заведения.

Ближе к полуночи зашел Горисов и упросил меня завтра быть в книжном в 10 часов, дабы выкупить отложенные им книги. Приехать с просеки для этого он не сможет.

…С 6-ти утра пишу письма. В 7:30 уже еду на работу. К 10-ти часам отпрашиваюсь и бегу через сопку, высунув язык, в книжный, где выкупаю для Горисова: Крамского, Менье, Ж. Филиппо, альбом «Голландский рисунок», сборник стихов Татьяничевой.

В 10:50 я опять, как ни в чем не бывало, жгу костры, долблю мерзлоту. За то, что отсутствовал около часа в полдень, остаюсь костровым, то есть — без обеда. «Duro lex sed lex» — говорили древние римляне, а по-нашему: закон тайга — медведь хозяин.

Вечером, за чаем, обсуждаем с Митяем план редколлегии. Ещё позже пишу письма до 3:30 ночи.

В четверг вскакиваем с Арнольдовым в 7:15 и в темпе собираемся к автобусу, отходящему на зону в 7:35. Уже прибыв на место, я вспомнил, что бригада договорилась выехать в 8:30… Что ж, начинаем долбить все ямки вдвоём.

В 10 часов бригадир направляет меня с Глазовым за тёсом в леспромхоз. Водитель, с которым мы должны везти доски, дороги не знал, а уж мы — тем более. Маленько поплутали… Потом исправно грузили доски в полуприцеп около часа.

После обеда нам на помощь прибыли Арик и Арнольдов. В процессе погрузки, за разговорами, Арнольдов неожиданно для себя уяснил, что Ася — девушка не свободная. Не умея удержать восторга от достижений земляка, Арнольдов без задней мысли стал рассуждать о достоинствах Аси. Её избраннику претило слушать пошлые дифирамбы Арнольдова и он, ревниво замкнувшись, работал молча.

Вечер проходил по плану: масса мелких встреч и визитов, как вдруг по дороге в баню, встретил Веню Мирова, с которым четыре года назад работал во время летнего отпуска в геофизической экспедиции на Полярном Урале. Слово за слово — выяснили, что он здесь, опять же, в командировке, и его партия — в десяти минутах ходьбы от моего лагеря.

Эта, казалось бы, незначительная встреча соратников по каротажу14 и исследованию солифлюкции15 грозила перейти в большое мероприятие. Однако, избегая соблазна, собрав волю в кулак, мы решили отложить его до грядущего весеннего праздника.

После бани — чаи с друзьями и сон, прерванный озабоченным Митяем. Мне и некоторым другим «подследственным» надлежит явиться в комитет с объяснительными записками и списками книг, выкупленных нами на почте.

В пятницу за ужином в «Тайге» встретил Митю, прибывшего с просеки совсем истощенным и обессиленным. «Дембельнутые» языки уже приклеили ему прозвище — «Железные Трусы». «Почему „Железные“?» — спрашивали непосвященные. «Чтобы ветром не сдуло», — отвечали остряки, привычно закатывая глаза в ожидании гогота.

Несмотря на упадок сил, Митяй зовёт меня навестить больную Коротич. На это силы у него находятся. Для затравки разговора он решил подарить ей книгу о журналистах. Выпив у Людмилы чаю, мы разошлись. Я решил наведать знакомых изыскателей.

В общежитии, где они обосновались, Вера, жена Вени, собралась угощать меня домашней стряпней. Я в ожидании рассказывал о жизни нашего отряда. Слово за слово, Вера поняла, что я человек свободный, и по своей женской логике решила меня «пристроить». «Место», которое мне предназначалось, называлось Надюша. Располагаясь в том же щитовом доме как сотрудник непонятного мне назначения «оно» было тут же вызвано для взаимного ознакомления за столом.

Надя представляла собой хрупкое создание лет 22-х с бархатными ресницами и осиной талией. Устоять против Стройняшки возможности не было никакой. Пришлось напрячь свои мозги, но с первого раза предмет моих устремлений этих усилий никак не оценил. Тем не менее, Вера в успехе «кампании» не сомневалась и намекнула на необходимость продолжить «осаду». На том и расстались.

8 марта, казалось бы, праздничный день сначала ничем не отличался от буден. Лишь к вечеру атрибуты и участники банкета по поводу «Международного женского дня» проявились в нашем балке с подобающей мощью и фантазией. То есть, стол был уставлен бутылками настолько, что закуске не нашлось на нём подобающего места, и она существовала лишь номинально в виде нескольких банок консервов и ломтей хлеба. Публика же для отмечания Праздника подобралась под стать ему. Вагончик до отказа заполнили приглашенные Тимохой богатыри из оперотряда: Снегирев, Пахомов, Ухватов и другие защитники слабого пола. К счастью, представительниц последнего, нуждающихся в защите, совсем не наблюдалось.

…Веселье удалось на славу: гости расползлись без драки, не успев облевать наше жилище. Лишь бесноватый Сидоркин с ногой, травмированной на работе, требовал вызвать ему Минздрав по прямому проводу, считая, что «скорая» — слишком мелко для его раздутого тела.

В воскресенье после обеда с двумя коллегами еду на зону, дабы подготовить фронт работ на завтра. Развели двадцать костров для столбиков забора и отбыли домой ещё засветло.

К вечеру народ потянулся к очагу культуры, где — о чудо! — попадал в буфетную очередь за мутным разливным пивом. Вот уж где был праздник-то! Набравшись «жидкого хлеба», молодежь алкала зрелищ, «которых здесь было». То есть, в афише было заявлено две серии «Романса о влюбленных», кои я со товарищи с удовольствием просмотрел.

Имея полдня отгула за «вчера», расслабляюсь дома до обеда. Бегаю по магазинам, в поликлинике вызываю Пузырю-Сидоркину неотложку вместо Минздрава, которого он жаждал накануне.

Во второй половине дня работаю с Арнольдовым и Семенычем. Едем на тракторе с прицепом в тайгу за дровами. «Размахнулась рука, раззуделось плечо», напилили дров, ажно с горкою.

Весь день снимал кинохронику. Жаль, что трёп, составляющий основную ценность рабочего процесса, на кинопленке не фиксируется. Впрочем, половина словесного сопровождения просто непечатна и, будучи изящно переплетена с сущностной составляющей, делает текст, произносимый героями хроник, не воспроизводимым.

Вечером — всё одно и то ж. Студийцев в ДК не было. Даже билет в кино я не смог купить: и здесь — дефицит! В лагере все заняты своими делами, поэтому отбой — примитивно в 23 часа.

…Дни стоят весенние, теплые: с утра морозец до —20°, но к обеду становится жарко, 15°-20° тепла. Работаем, скинув телогрейки, и как-то веселей.

Все силы брошены на рытьё смотровой ямы и установку стеновых столбов. И грустно, и смешно: вручную долбим мерзлоту, а рядом — десяток компрессоров, неукомплектованных шлангами и молотками. Столбы по 6 метров из сырой лиственницы ставим, надрываясь, с помощью матюгов, а рядом — десятки автокранов без водителей. С одной стороны, понятно — не всё можно предусмотреть, с другой…

В столовке ели наперегонки с Розой из звена отделочниц. Девчонка незаурядной энергии и внешних данных, по праву получила в нашей театральной постановке одну из главных ролей. Её партнером вне сцены по последним наблюдениям становится никто иной, как организатор и душа «Серебряных Россыпей» — Стас Науменко.

Да, наш Мищенко завершил переговоры с музыкантами, и пьеса, очевидно, примет черты мюзикла. И, слава богу, певцов у нас — каждый второй.

Здесь же, в столовой, встретил штатного фотографа «Рабочего» — Пьянкова. Толик, как мы его звали, был старше нас, по крайней мере, лет на 10. Однако, лишённый профессиональной спеси, был с рабочими на «ты». Потому имел «крупные планы» для передовиц — и не только местных изданий.

За обеденным столом легко проговаривались беды и нужды насущные: где достать хорошей бумаги, пленки, да и начальства неглупого хорошо бы.

После «интеллектуальных» бесед в столовой болтовня Нонки Половинко, с которой я долблю ломами грунт в будущей смотровой яме, — кладезь народного фольклора, сдобренный словами-связками.

А вечером, как обычно, с Горисовым обходим «источники знаний», но безуспешно. Зато в ДК имеем трудную беседу со своей возможной защитницей Капой Шестовой. Она всё не может определить место запятой в нашем вердикте: казнить нельзя помиловать. Но «играть на ней нельзя…», — говорил Гамлет.

Чтобы забыться, ударяюсь в голливудский ширпотреб «Как украсть миллион», но и тут неведомые силы, отключив электроэнергию, спасают моё духовное целомудрие.

Что ж, дома погружаюсь при свете свечи в стихию иностранной литературы — воннегутовскую «Колыбель для кошки».

…В среду едем на зону без бригадира, который улетел в Благинск встречать жену с пожитками. Его вчерашнее отсутствие теперь понятно: готовил гнездышко — ему дали пол балка — к приезду хозяйки.

Работали над углублением ямы и устройством лесов вокруг сооружения. Профессионалы же спорили о крыше: делать ли её до или после облицовки стен, что равносильно спору о курице и яйце.

Все монотонные работы сопровождались диспутом о семейной жизни. Старики подначивали молодых: женитесь! Жизнь станет сладкой и здоровой, если жена попадется ласковая да заботливая. Ребята тут же парировали, мол, кто даст гарантию: девушки все хорошие, а жены — фурии или «пилы». Одно слово — день проходит весело и с пользой для молодежи.

Четверг посвятили каркасу лесов с правой стороны бокса.

Из столовой за нами увязался некий Миша, якобы с «Мосфильма», и пытал меня про историю с книгами. Горисова он «вытряс» до этого. Его мнение — мы виновны. В чём именно, мне было непонятно. Видимо, как говорил дедушка Крылов: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».

Получил зарплату в 137 рублей, аванс — 60. Дочитал Воннегута и бесславно заснул в 22.30.

…Пятница — день тяжелый. Ставим стойки лесов: брёвна по 5 м с левой стороны сооружения, обвязываем их доской, делаем настил, готовим стойки по 6 м. Всё это сопровождается постоянными спорами о том, как надо делать. Нонка больше всех поучает:

— Мужики — дураки, неправильно делаете укосины, нельзя так крепить стойки, — и тому подобное.

В 19 часов, в ДК — устный журнал, организованный Гаврилой Шестовым. В «гостях» — руководители «Мосгипро», проектировавшего трассу на восток, ансамбль «Серебряные россыпи» и некоторые широко известные (в узком кругу строителей) поэты.

Дома меня встречают десантники из Хородочи. Возбужденный Тимоха приносит 5 бутылок мерзкого «Рубина». Начинаем пить вдвоём до появления основных сил. Пьём привычно «за яростных, за непокорных», за его развод и всех нас, «презревших городской уют». Сколько ни пили, а простуда у меня усиливается.

Глава 17

Жажда… общения. Счастья нет… Счастье есть! Стихийная передислокация. Ночные «Россыпи». Блаженны незлобивые. Штирлиц из «Мосгипро». Разбор «полетов».

Пробуждение в субботу было тяжелым. В «Тайге» отстоял дикую очередь в обед. Сплю до 17 часов. После ужина хотел было отписать друзьям о прошедших событиях, как вдруг нагрянули кудыктяне. Пошли по магазинам, с очевидной целью, но нигде ничего не нашли. Выручил Арнольдов, принесший со свадьбы Жиглова бутылку водки и портвейн.

Этого оказалось достаточно, чтобы философствовать с гостями о смысле жизни до 4-х часов утра.

В воскресенье, в 11 часов меня, совсем «расклеенного», друзья потащили на лёд Ленды, где проходили «Проводы Зимы». Власти, торговцы и культработники устроили всё в лучших традициях: на лотках и в автофургонах можно было найти всякой всячины от приторных изысков местных кулинаров до промтоварных неликвидов из-за Японского моря. Выбор аттракционов и развлечений был привычным: от песен, плясок и конкурсов, проводимых затейниками среди подвыпивших сограждан, до традиционного обледенелого столба с подвешенной на верхушке парой сапог. Для полноты картины гульбища не хватало только русской народной драки «Стенка на стенку». Последняя, увы, перестала быть демонстрацией народной удали и переродилась в интимные избиения «трое на одного».

В русской традиции — отмечать все праздники от языческих до профессиональных, назначаемых правительством, и рожденных свершениями народа. Мы тоже сделали гастрономические закупки и разошлись до обеда.

Наконец, на сцене «Пионера» состоялась полноценная репетиция пьесы, где Мищенко предстал во всей своей режиссерской ипостаси. Однако, мы как дилетанты всячески мешали исполнению его профессиональных обязанностей, устраивая ему «сцены» и просто болтая в ожидании своего выхода.

В частности, исполнительница главной роли Катерина между своими репликами успела поведать мне о своей тяжкой доле.

— Представляешь, Ген, — видимо, я стоял ближе всех к ней или имел достаточно невинную внешность, — эти суки меня совсем затравили.

— То есть, какие?

— Ну, администрация, профсоюз, наши конторские крысы. Нет у меня сил терпеть их замечания, издевки. Устроюсь куда-нибудь в Хородочи, в бригаду…

— Да, ладно, — пытался сочувствовать я, — утрясется. Вот на меня с Горисовым как нажимают! А я? Прикинулся идиотом, киваю головой, обещаю больше не толкать литературу в массы.

— Ты можешь прикидываться, а я — нет, — сухо заметила она. — У меня другое дело…

Какое «другое», я не стал уточнять, но почувствовал: «дело» личное или даже интимное.

Дома за обедом основательно отмечаем отъезд Степановской братии. Но, придя с репетиции около 16 часов, нахожу её в полном составе за тем же столом. Оказывается, отъезд отложили до «выздоровления» водилы их вахтовки. Что ж, в ход пошёл мой литр коньяка, под который парторг десанта Владимирский поделился воспоминаниями о своем участии в строительстве Телецентра.

— Ну, и попили мы там, — начал он рассказ скромно улыбаясь. — Бывало, с утра башка трещит, а денег на похмелку — ни копейки. Я говорю своему молодому напарнику Васе, мол, сходи-ка вон в ту новостройку, поспрошай — не надо ли кому замок врезать или дверь поменять… И будьте уверены — через час-два у нас была не только выпивка, но и закусь.

В подтверждение своего ударного труда он вскользь упомянул о награждении его орденом Трудового Красного Знамени, который скромно хранил в чемодане…

…В понедельник мы с обеими нашими девушками готовили материал для лесов. Остальной народ разбрелся по своим делам: на телефонные переговоры, в поликлинику, за инструментом или одеждой.

Как появились «старики», ставим внешние леса. Многое сделать не успели, ибо приехал «обеденный» автобус. По дороге в «Тайгу» читаю Олешу. «Ни дня без строчки» — это ли не пример для подражания? Правда, для кого? Не дай бог, для графомана. О присутствующих — ни слова…

В 23 часа началась очередная репетиция в ДК. Отрабатываем массовые сцены и три эпизода с Катериной в главной роли. В паузах она опять плачется: никто её не понимает, а только «лезут в душу в грязных галошах» и — без.

Ну, а как же им — мужикам — не лезть, когда девушка с гитарой, с голосом и жертвенной душой, никому не отказывает в общении, поет в любой аудитории и вовсе не требует за это никакой компенсации. Казалось бы…

Однако только слепоглухонемой или влюбленный мог не заметить, что в уплату за видимую доступность и простоту в общении требуется полное подчинение любым порывам ее души, по-русски говоря, — капризам!

Вот и сейчас она никак не может понять, чего хочет Мищенко. Голова её занята более серьезными проблемами и переживаниями, а он, гад, пристает…

В час ночи выходим на чистый морозный воздух: звёзды можно сосчитать. Голова чуть кружится от кислорода, от избытка эмоций или того, что называется «трудным счастьем»…

Минуту замешательства перед грандиозной картиной мироздания нарушил непосредственный Арнольдов, исполняющий в постановке роль этакого рубахи-парня, влюбившего в себя Зойку (Розу) — одну из покорительниц Сибири.

— Красотища-то какая! — возвестил он. — И какое же это счастье, что мы здесь делаем великое дело и ещё можем передать свой настрой другим со сцены…

— Это-то хорошо, — подбодрил его я. — Лишь бы наше самовыражение пошло впрок, а не сгинуло вотще. Мало ли, что нам нравится наше детище. Главное — что скажут другие!

— Да что нам чьё-то мнение! — возразил он. — А судьи кто? — припомнил он школу.

Дома я быстро завалился спать и, мне приснилось нечто.

* * *

Сон о счастье.

…Сначала каждый хотел дать ему определение, понять или убедить других, в чём оно заключается. Казалось бы, всё просто: счастье — это, когда тебя понимают (и чем больше народа, тем лучше), или — это обладание (вещами, деньгами, властью, связями…), или — это размеренная жизнь, постоянное прямолинейное движение без (не дай бог) ускорений…, или — это продолжение себя в своем потомстве — словом, формулировок прозвучало множество.

— Так мы никогда не договоримся, друзья! — проговорил круглолицый курносый старик, в белом хитоне. — Сначала надо определиться: счастье — это состояние человека, переживаемое им, как результат его деятельности, либо сама деятельность (процесс) или же это данность, ни от чего не зависящая, например, способность ощущать себя живым.

— А как же быть с тем, что всё относительно? — возразил лохматый старичок с пышными усами — Например, в молодости я чувствовал себя счастливым, если испытывал оргазм, не думая о последствиях. То есть, не применял кондома и не выскакивал из лона, как ошпаренный, в самый острый момент. С годами я стал испытывать истинное наслаждение оттого, что доводил до оргазма свою подругу! А сейчас я испытываю восторг лишь только от движения своей плоти внутри любимой…

— Какие же вы примитивные! — воскликнул некто в чёрном капюшоне, закрывавшем его лицо. — Истинное счастье в ощущении наивысшего взлёта нашего духа, в момент катарсиса, говоря научным языком. И не смотрите на меня так ехидно. Вы правильно заметили, что счастье плотское меняется с возрастом, а духовное — никогда. В детстве вы испытывали восторг от победы в игре «прятки», а в старости будете потрясены размерами огурцов на вашей загородной грядке…

— Э-э, друзья! Не надо «тащить одеяло на себя», — сказал первый курносый старик. — Я думаю, вы согласитесь, что все вы походили друг на друга в разные моменты вашей жизни. А значит, счастье — это и процесс, и результат, и подарок судьбы одновременно. То есть, такое состояние тела и души, когда они испытывают полное и одновременное удовлетворение. И когда это бывает с нами? Припомните…

* * *

Но тут я проснулся и мучился весь день, вспоминая и сопоставляя лучшие моменты своей жизни с тем, что окружало меня в то время.

Правда, особо вспоминать было некогда. Весь вторник копошились на своей постройке: в первой половине городили леса внутри нее, после обеда жгли костер на будущей яме до самого отъезда. За обедом в «Тайге» опять обсуждаем с Толиком — фотокорром «Рабочего» — вечные проблемы: пленка, бумага, реактивы… То есть, поделиться добытым он не в состоянии. Понятно: нас — любителей — много, а он — профи — один.

После работы попадаю в баню, а затем — в книжный, где покупаю на всякий случай три «Парижских коммуны» и книгу Блеза Сандрара. Заворачиваю в экспедицию, где Веня угощает меня в обществе начальника П. Леонова.

Придя домой, обнаруживаю у себя вызов в РОВД… Там мне показывают ещё раз заявление наших «бугорков» о, якобы, использовании мною служебных бланков в корыстных целях. Пока я пытаюсь собраться с мыслями, мне предлагают участвовать в рейде милиции по торговым точкам как дружиннику. Это ли не попытка шантажа?!

По пути домой закупаю еды, но меня заворачивают в «Пионер», где записывают на завтра на фотографирование для театрального стенда. За чаем Горисов милостиво берёт у меня одну из трех «Парижских коммун» в обмен на банку сгущенки.

В половине первого, когда все хорошо спали, Воскресенский, видимо слушая радио, вдруг закричал чужим голосом:

— Наше правительство — гады — продает нефть американским капиталистам…

Под этот вопль не мальчика, но мужа я и заснул.

…В среду на рабору взял «Зенит» и «Зависть» Олеши. В автобусе читаю, а на площадке снимаю рабочий процесс: долбление бетонной мерзлоты ломами (Нонка Половинко и Галя Тихова), розжиг костров.

На обед нас привозят в «Тайгу», где я фотографирую длиннющую очередь, в которой полностью теряю аппетит. Что ж, без аппетита я и другие нетерпеливые покупаем в буфете молдавский чернослив в вине и едим прямо из литровых банок…

На площадке всё то же: яма, леса…

Разнообразие внесли неожиданно вспыхнувшие дебаты об очередности отпусков и о темпах нашей работы. Редко, но бывает, что без руководящей затравки народ занимается разбором «полетов». Самым яростным критиком была Нонка. Будучи строителем со стажем, она легко подмечала ошибки и неумелость других и при случае вываливала свои наблюдения на головы аудитории:

— Что же ты, Арнольдов, ни хрена не шевелишься, когда все ищут и находят работу?! Тебе бы только языком молоть…

— Да иди, ты, знаешь куда?! — парирует не менее опытный Виталик. — Сама лясы точишь, а не замечаешь. За собой следи!

В таком духе перебранка продолжается по нарастающей, пока бригадир не прерывает её на самом скучном месте.

Вечером нечаянно встретил Лёню, что повлекло за собой, как всегда, возлияния. А с 22-х часов — репетиция в ДК до полуночи.

Дома не спалось, и я битый час подбирал мелодию к своим стихам, посвященным девушкам отряда.

…Половину бригады забрали на сдаточный объект, то есть, на склады взрывчатых веществ (ВВ). В остальном всё привычно: жжём костёр на месте будущей смотровой ямы, льём соляр на сырые дрова в пропорции 1:1, коптим небо и себя, соответственно.

Вечером в ДК Мищенко внушает нам мысль об «ответственности» и «масштабах задачи», то есть, пытается нас организовать. Увы, его усилия тщетны: народ пришёл отдохнуть, развлечься, а не только сыграть свои роли.

…Рабочий процесс переходит на крышу профилактория. Подаю с Тиховой стропила и щиты «старикам» для настила под кровлю. Неподалёку стоят новенькие автокраны без водителей, что нас необыкновенно возбуждает, а общее негодование по поводу простоя техники даже сближает.

Сближает до того, что Галя откровенничает: её свадьба намечена на 26-е апреля. О своих сомнениях я промолчал, дабы оттянуть «миг сей роковой». Ведь Тимоха уже обнародовал в мужской компании планы на своё семейное будущее, куда женитьба на Гале, увы, не входит.

На территорию, прилегающую к промзоне, завозят наши вагончики, а также для ожидаемого пополнения отряда и для семейных. Самое смешное, что многие вагоны на старом месте только-только поснимали с колес, установили краном на брус и утеплили завалинками с опилками!

Для перевозки же на новое место их снова кое-как устанавливают на тележки, и «Кировцы» тащат их по ухабам со скоростью, «не совместимой с жизнью», едва зародившейся в них. Бывало, приходят люди с работы, а вместо дома — кучки опилок. Находят не без матюгов свой дом на промзоне, а внутри — погром почище черносотенного. Как можно было перевозить балки, не предупредив жильцов?!

Нас же вместо складов ВВ «бросили» на изготовление крылец и ступенек к этому ново-старому жилью. С первым же балком нам не повезло: кривой рельеф, торчащие пеньки и кусты. Вся бригада колдовала над одним крыльцом до семи вечера. Так и не доделав его, мы установили лесенку-времянку и отбыли по домам.

Касса для получения аванса была закрыта, репетицию не назначали, и после раздачи некоторых новых книг я завалился спать. Вдруг около часа ночи объявилась шумная компания: «Серебряные россыпи» всем составом во главе с нашей примой Катериной. Конечно, организовали стол «чем богаты» и орали песни под гитару ещё два-три часа.

…Суббота — рабочая. Ковыряем ломами отогретую землю в яме. Поднимаем со Степаном щиты на стропила. Остальные снимают прибывающие балкИ с колес и ставят их на ряжи из брёвен или из бруса.

Теперь стало понятно: выставить горизонтально длинный вагончик на корявом склоне, покрытом кустарником и пеньками лиственниц — задача не для слабонервных. Приделать же к нему ладное крыльцо — непросто даже нашим хладнокровным заозерским профи. Увы, некоторые из бойцов «Ударника» после обеда позорно дезертировали с этого фронта.

Остальные были призваны нашим новым прорабом Штейном на установку замков и замену стёкол в тех же балках. Однако, за неимением надлежащего инструмента и материалов, нам ничего не удалось сделать толком. Поэтому в 17 часов с чувством невыполненного долга мы потопали пешком в старый лагерь, где оставались наш и ещё несколько балков.

Вечером в ДК — танцы. На репетиции я был не нужен и отбыл домой. Здесь мои вездесущие соплеменники поведали мне, что Горисова «взяли» на заседание КП.

В воскресенье утром обхожу реальные торговые точки в поисках нереального. К сожалению, чудо случается, и в посёлке мостостроителей я становлюсь обладателем бутылки коньяка и прячу ее в своей тумбочке. Можете себе представить, что я испытал, когда, придя с репетиции, нашёл бутылку уже опорожненной Огоньком и Боткиным.

По странной древней традиции иные сирые и убогие почитаются у нас святыми. Например, знаменитый Василий Блаженный, нищий — «пода-а-ай копеечку» в «Борисе Годунове». Припоминается также персонаж фильма «Праздник Святого Йоргена» в исполнении И. Ильинского. Остальные претенденты на это звание уныло повторяют пионеров… Получить с блаженных компенсацию за причиненный ими урон, конечно, не представлялось возможным, ибо «моя бедная мама уронила меня в детстве с шестого этажа» — читалось на их лицах с первого взгляда.

Дабы восстановить душевное равновесие, ввечеру иду с Митяем на день рождения Коротич. Она же ведет нас к коллегам Мормоновым, где уже обосновался «Штирлиц с Одессы» из «Мосгипро». Судя по тому, как он завершал свои тосты фразой «за любовь!», глядя на Люду, он явно претендовал на взаимность.

Я же обнаружил на секретере, рядом с которым сидел, черновик письма, написанный школьным почерком. От скуки я прочёл его. В нём с недетской ненавистью Светик — дочь хозяев лет 10-ти — изливала бабушке свое отношение к извергам-строителям, способным ни за что, ни про что срубить такие старые и красивые лиственницы, сосны, берёзы… А я-то никак не мог взять в толк, почему она нас сторонится и не желает общаться.

Тем не менее, её родители в своем «органе» вполне самозабвенно пропагандируют «Стройку века»! Полюбовавшись на то, с каким энтузиазмом сотрудники «районки» воспринимали «гоп со смыком» от «Штирлица», я совсем заскучал и собрался улизнуть домой. Однако, уже заполночь мне пришлось топать по морозу 35° в наш посёлок под конвоем Мормонова за двумя заначенными бутылками коньяка. После этого гуляние «тлело» аж до 3-х утра…

Глава 18

Проблема питания. «Секретный» объект. Большой балет. Второй десант. Прививка. Проект «а ля рюс». Вперед, на стекловату! Отряд заметил потерю бойца.

Как ни печально, но в понедельник пришлось вставать в 6:30, чтобы в 7 часов попасть в «Тайгу». Работают там, в основном, жёны строителей, поэтому готовят прилично: на закуску к завтраку то брусника в сахаре, то капуста с клюквой, винегрет, всегда — творог с густейшей сметаной; на второе и каши, и омлет, и разное мясо с двумя — тремя видами гарниров…

Это, конечно, не котлеты де-воляй или пироги с вязигой, но при всём желании похудеть здесь просто невозможно. Жаль, переехав за западную сопку, мы не сможем бывать здесь часто. Правда, на новом месте строится основание для новой столовой. Но как в ней будут готовить?

На площадке весь день лепим щиты под кровлю и подаём их наверх, где заозерское звено прибивает их на стропила. Обедали кто — где. Я перекусил дома, а Митяя почему-то потащило в гарнизонное кафе «Белка», на другой берег реки.

Перекусив, после работы, заваливаюсь спать до вечера, так как репетиция отменена из-за отсутствия света в ДК. Затем, до 3-х ночи написал три письма друзьям и начал песню лесоруба, но застрял на первых строках.

…Наш «бугор» не зря пропадал: искал нам работенку. Сначала мы устанавливаем пилораму, а затем, строим туалет. Кроме того, для экономии времени теперь будем питаться на рабочем месте. Для этого Выгорнов назначил поварами Нонку и Галю.

Первый обед по-туристски, на костре, они изготовили из пакетов и консервов, что, по-моему, не вызвало восторга у большей части бригады. Зато вечером Нонку и меня — в качестве носильщика — отряжают на основательные закупки харча.

С 21-го часа до 2-х ночи — репетиция в ДК, а после — опять письма и попытка продолжить стихи для песенки «Лесоруба».

…Среда выдалась более разнообразной. После утренней зарядки — сколачивания дощатых щитов на крышу — меня и Боткина направляют на машине за 15 км к северу на строительство склада ВВ. Наша задача: расширить несколько дверных проемов в кирпичных стенах склада с помощью кувалды и лома. Людей, работающих на этом объекте, способных крушить своё детище, понятно, не нашлось.

Сама постановка задачи, способ и орудия труда — были столь гармоничны, что слов для выражения нашего отношения к авторам проекта просто не находилось. Раздавались лишь не совсем членораздельные звуки… Тем не менее, «рука размахнулась», и души наши мы отвели на всю катушку. С восторгом я снимал некоторые моменты сего творчества на кинопленку.

— А что, — рассуждал между взмахами кувалды Боткин. — Сдадим спектакль, и пошлют нас в Благ на конкурс. Вот где пивка попьем…

— Хорошо, что не в ГУЛАГ, — развивал мысль я. — Там, конечно, не попьешь, зато театром можно заниматься. Помнишь, у Шаламова зэки-артисты как устраивались?

— Ну, это когда было! — пыхтел он. — Сейчас, небось, таких благородных начальников в лагерях нет. Нынче народ проще пошёл и выпендрёжа, вроде театра, на зоне не допустит.

— Это — как повезёт, — отвечал я. — Зато там всё чётче: завтрак, работа, обед, работа, ужин, самодеятельность — всё по расписанию.

— Размечтался! — пробормотал он. — Лучше возьми ломик да выбей вот эти кирпичи. Сейчас бы пивка!..

Действительно, с пивом даже на «Стройке века» дело обстоит из ряда вон. А уж сколько об этом говорится и пишется! Народ с удовольствием ознакомился с поэмой любимца, который «не гений», целиком посвященной пивной проблеме. Увы, поэт в советской России — не больше, чем поэт.

После «ломовой» работы заваливаюсь спать. В 21 час, перекусив, иду в ДК на встречу с молодыми артистами балета ГАБТ. Затем, — репетиция на сцене до 2-х ночи. До пяти утра — письма друзьям.

В четверг опять едем на склад ВВ. Я сплю, — голова на оконном стекле, — как убитый. У «объекта» греемся в бытовке для разгона, а затем, один проем расширяем ещё на четверть кирпича и вставляем в него дверной блок.

На обед нас никто не везёт, и я, радуясь паузе, читаю книгу. Однако замечаю, что кое-кому из соратников не нравится мое времяпрепровождение. Оказывается, ожидание транспорта — «значительное» поглядывание друг на друга и вдаль — это тоже трудовой процесс, и манкировать им честному рабочему не пристало. Видимо, у народа сильна ученическая память, и сцена наказания за грех познания, описанная не в Библии, но у А. М. Пешкова, заложена в его гены на века. Вахтовка, наконец, пришла, и мы едем, кто — куда.

Я, первым делом, прохожу по привычному маршруту: книжные прилавки, киоски «Печать», «тошниловка»…

Возвратясь на склад ВВ, устанавливаем вторую дверную коробку, демонстрируем начальству — Сизову и Штейну — свои достижения, и валимся на горизонтальные поверхности до конца рабочего дня. Сначала я спал на бревне, а потом в бытовке. Однако наш сон нарушил главный инженер, упросивший нас остаться до 19-ти часов. Что ж, лишних два часа сна — подарок для организма.

Дома меня ждет встреча с «районными земляками», прибывшими на побывку домой из десанта в Хородочи и дрожащими от желания влить в кого-нибудь излишек черной отравы под названием «Рубин». Многие из гегемонов никогда ранее не слышавшие имя индийского классика современности, тем не менее, с удовольствием повторяли его: «Пьем рубингранаткагор!».

Пришлось пожертвовать здоровьем во имя земляческих уз. На этом патриотические отправления не закончились! Пришлось мне, как Золотой рыбке, нырять в пучину Союзпечати, редакций и типографии, чтоб отыскать в их глубинах десяток экземпляров многотиражки со статьей о ратном подвиге земляков — десанте в Хородочи.

Выполнив их заказ, заваливаюсь спать. На репетиции жду своего эпизода до полуночи и, опять же, сплю, не отходя от сцены. Ночью дома нахожу сильно поредевший отряд десантников, продолжавших вяло совращать окружающих. Однако меня было уже не взять так просто: я выдохся.

…На складе ВВ вставляем стёкла в окна. Мне удалось разбить только одно из нескольких десятков. Возвратившись с обеда обнаруживаем пропажу штапиков16, которых до обеда так не хватало коллегам из бригады Щевельева! Теперь по их «инициативе» отдыхаем мы. Пробалдев до 15-ти часов, решаем двигать домой и уезжаем на попутном самосвале.

Дома — чаи, письма, гитара до восьми вечера. Решил подарить Коротич фолиант из «ЛП» — «История Древней Руси». Но её дома не оказалось, и я ретировался домой. Увы, здесь меня ждало прежнее общество: Сидоркин с полбутылкой водки, напиравший на «новенького». Пришлось сделать вид, что уступил ему. Выпил с «аспидом» малую толику и удрал в клуб на репетицию к 22 часам.

Эпизод с моим участием гоняли 6—7 раз, так что спать лег около 4-х утра.

…Суббота — рабочая. На том же «секретном» объекте ставим в проемы дверные коробки, врезаем в них петли и навешиваем двери.

В обеденный перерыв в лагере всем делают прививку от энцефалита. Арнольдов, не желая, чтобы «его сосчитали» как всех, прививался в это время небольшими порциями водки (5 по 100 мл).

Наш новый прораб тщательно следит за качеством работ, заставляет переделать, если видит брак. Однако Арнольдова это не трогает ни капли, и он дарит последние гвозди для штапиков симпатичной девушке из бригады конкурентов. Мы сидим без работы до конца смены.

Вечером в ДК ждём начало репетиции всем коллективом. Начали в 23 часа и, прогнав всю пьесу, закончили в 2 ночи. Ура!

…В воскресенье все командированные на ВВ привычно собираются на работу. После завтрака ждут автобус до 10 часов. Этот рубеж оказывается переломным, и народ расходится по домам, ничего не поняв.

Дома готовлю посылки родным и Лере. В 14 часов студийцы собираются в ДК, где Мищенко призывает всех, как Муравьев и Пестель — декабристов, к 12 апреля быть готовыми! Мы давно готовы, только не знаем, к чему…

Вечером — полное расслабление и отдых: шатание по магазинам, чтение. Неожиданно заглянули «Серебряные россыпи» (теперь наши), выпили для разгону — и давай выяснять отношения:

— Вовик, какого хрена ты брал вчера на свадьбе, где «рельсы упрямо» — ля минор, когда надо делать его с квинтой?! — наступал на соратника солист ансамбля Стас.

На что соло-гитарист Вовик парировал по совокупности выпитого за вечер довольно вяло:

— Да какая там квинта, когда мы орем так, что никто ничего не слышит. Уймись, Стас! Давай лучше по чуть-чуть и споем с ребятами…

— Нет, гаденыш! — не унимался Стас. — Зачем ты во время танцев к Розке прижимался, когда я тебе говорил, что она — моя!

— Да брось ты, Стас, — парировал земляк. — Прижимался, чтобы не упасть, а ты думал — что-нибудь такое?..

Тем временем, предложение Вовика — спеть — дошло до присутствующих, и через три минуты в балке раздалось удалое:

Над Лендой кружит

Наш вертолет,

А мы утюжим

Топи болот…

Веселей ребята!..

Словом, тот же хлам, что мы привыкли слышать по радио.

…Возвращаемся работать на зону. На площадке нашего гаража-профилактория делать нечего. Бугор уехал на просеку за лесом, а нас благословил на строительство туалета на четыре посадочных места. Осознав значимость центрового сооружения, тщательно обсуждаем проект. В ходе бурных дебатов прошло моё предложение построить сортир в виде избушки Бабы Яги. Бригадир, вернувшись с просеки ни с чем, одобрил проект и даже настоял на архитектурных излишествах — резном коньке и слуховом окне в виде сердечка.

Вся сложность состояла, опять же, в изготовлении выгребной ямы. Март здесь классически теплый, и мерзлота «поплыла».

Увы, долбить тающую мерзлоту равно барахтанью лягушки в молоке. Когда-нибудь всё получится, но хватит ли сил у неё сучить лапками до тех пор, пока молоко превратится в масло?.. В отличие от земноводного мы — сапиенс — сучили ломами землю, до полного отупения. Наконец, подоспело указание закончить долбёжку и поднять сооружение над землей. Объема, полученного под полом, должно было хватить для заполнения отходами жизнедеятельности граждан в течение лета.

Вечером дома — газеты, сон до 24-х часов. В ДК репетиция до 3-х ночи. Я не участвую, но болею за коллег. Домой возвращаемся с Арнольдовым, измотанным бесконечными повторами его эпизодов. Остальные «артисты» тоже спали на ходу.

…Сегодня первое апреля, — держи ухо востро. Перекусил дома — и на зону. С Боткиным разжигаем мощные костры в смотровой яме. Никто почему-то не хохмил и не разыгрывал друг друга. Зато среди начальства нашлись примерные шутники.

Прислали для утепления гаража стекловату в ЗИЛе с прицепом. Стекловата за бортами, наращенными арматурной решёткой до трёх метров, напоминала невинные скирды сена. Может поэтому молодежь, ничтоже сумняшеся, вооружилась вилами — какие там респираторы! — и набросилась на эти возы, как на сенокосе.

Вот тут-то и началось веселье: две пары человек швыряли вилами пучки стекловолоконного «сена» через решетки на землю, а остальные хватали их руками и тащили под навес. В воздухе витало облако смертоносной пыли, но робкие голоса сомневающихся в необходимости рисковать здоровьем пресекались ретивыми энтузиастами в зачатке:

— Работать надо, а не базарить! — кричала Нонка, вовсе не думая закрывать рот хотя бы шарфом. — Машина простаивает, а мы будем ждать респираторы!

Хотя кому-кому, а уж ей-то было известно, что шоферу оплатили рейс до конца суток, и что респираторы прораб должен был принести заранее. В её браваде чувствовался вызов чванливым «белым воротничкам», начальникам или власть предержащим: да, мы — ничто, мы — «пыль на ветру», «пускай погибну безвозвратно», зато у вас на душе останется камень…

Однако никакого камня ни на чьей душе не оставалось. Никто из начальства даже не поинтересовался, как утеплитель попал на стройплощадку. Им-то было привычно, что азартная молодежь, взятая на «слабо», готова рисковать не только здоровьем, но и жизнью. Впрочем, для того стройку и сделали комсомольской, ибо простой рабочий послал бы такую работу в одно место. Наш протест принял, как всегда, невинную форму: на обед мы уехали в 11:20 вместо 12 часов.

Я ринулся на почту, где переговорил с родными, потеряв на ожидание в очереди 2,5 часа. До чего ж говорлив наш народ! Фанерные кабинки вынуждают «наслаждаться» перлами общения.

— Мама, это я! — кричит хриплым голосом женщина лет тридцати. — Кто «я»? Ну, я, я, Маша. Как «какая»? Маша я, Иванова, дочь твоя… Охрипла я, вот и не узнать! Охрипла? Да простыла… Да на работе. Днем-то жарко бывает, а вечером холодно. А у вас? Уже тепло… А у нас холодно… А сколько у вас? … Счастливые…, а у нас холод, мерзлота…

И так далее в том же духе — все три минуты.

Во второй половине дня обшиваем тёсом наш «наружный туалет» — избушку на курьих ножках. После работы попадаю в баню, где по обыкновению «одна горячая тикет», а в парилке какой-то гад наложил кучу, наверное, в знак протеста, прямо на полке.

Дома — расслабление, аутотренинг. До полуночи — репетиция в ДК. Затем, собрание «народной воли» в 70-м вагоне, на котором обсуждались кандидаты в новый кабинет комитета до половины второго.

…Следующий день не предвещал никаких неожиданностей. Колотили свой теремок, как вдруг всех повезли на просеку за дровами.

Невооруженным взглядом на наши засеки было видно, что штабеля брёвен, оставленных лесорубами, здорово «похудели». И здесь воруют! Как сказал Гайдай устами Моргунова: «Не воруй! До нас уже всё украдено».

Я с Арнольдовым был направлен на рубку сучков, чтобы дрова было удобнее грузить в машину. Вскоре, однако, напарник исчез. Бригадир, побегав по просеке, нашёл его спящим в большущей лежанке дров.

— Ну, и сачок ты! — констатировал Выгорнов, однако сразу никаких мер не применил.

«Со всяким может случиться», — думали все.

По дороге домой водила как-то лихо тормознул, объезжая торосы, и машина закружилась на льду Гедкана в ритме вальса. Слава богу, на реке не было ни встречных, ни поперечных…

После ужина завалился спать до полуночи. Репетиция в ДК закончилась в 2 ночи.

Глава 19

«Газовый» ключ. Сдача «Теремка». Дневной банкет. Воспоминания об отцах. Гастроли в в.ч. №… Посиделки в экспедиции. Ряжи под цистерну. Подготовка к премьере.

…Меня с дедами (заозерцами) направляют на переделку нового балка в кухню-буфет. Пытаемся демонтировать в нём сантехнику, но для этого нужен трубный ключ. Отправляюсь на поиски сего специфического инструмента.

Об этом ключе, называемом иногда «газовый», можно написать целую главу. Кормилец всех сантехников, изобретённый в незапамятные времена, здесь, в зоне вечной мерзлоты, он был олицетворением власти рабочих, как, например, скипетр у самодержца. Носитель или обладатель сего инструмента и на материке-то считался королем ЖКХ, а в тайге — и подавно.

Не найдя на зоне ни одного отзывчивого носителя «скипетра», удрученно плетусь в бригаду. Здесь о трубах давно позабыли, ибо появились доски для обшивки, и надо было заняться теремком.

После обеда по-туристски неожиданно появился Иванцов и объявил профсоюзное собрание по-горячим-следам-ЧП-с-Арнольдовым открытым. Быстренько обсудили его неоднократную явку на работу в непотребном виде, заклеймили, а кое-кто даже предложил вывести его из состава бригады. Но тут в свою защиту выступил «виновник» с таким напором и прытью, что, несмотря на присутствие «профкома», все махнули на него рукой и для успокоения Иванцова приняли «оптовые» соцобязательства.

После столь напряженного отдыха «расслаблялись» на укладке стекловаты под крышей своего гаража-профилактория. Я внизу нагружал её в «поднос», а девчата наверху выгружали и укладывали.

К 16-ти часам и на «теремке» закончились работы. Объявили о торжественной сдаче его в эксплуатацию. Собрался народ из других бригад, резали ленточку, снимались и хохмили над изделием «а-ля рюс».

Дома отсыпаюсь до 9 вечера, затем — репетиция, совмещённая с празднованием дня рождения Боткина до 3-х утра.

Утром пятницы, когда я пил чай, солнце за окном было везде, хотя и стоял мороз около 15°. Наш народ совсем «запарился»: некоторые ходят без шапок, нараспашку, словом, — весна, первая на этой земле, долгожданная, наконец, пришла в наши души…

На зоне все заряжены на обшивку нашего главного сооружения. Готовим необрезную доску: шкурим, отрезаем по размеру. Я обшиваю заднюю стену с дядей Колей. Заозерцы — народ степенный — лишнего слова не скажут, а всё ждут, пока напарник сам «дойдёт». Я стараюсь и, как мне кажется, дохожу быстро. Судя по тому, что Выгорнов забрал меня обшивать с ним фронтон, моя доходчивость была вполне оценена.

Во время обеда вдруг выяснилось, что это — не обед вовсе, а банкет по поводу дня рождения Гали Тиховой. Хотя обед, приготовленный на костре, не отличался изысками и даже оказался противопоказанным моему желудку, благодаря стараниям ответственных за алкоголь лиц, — выглядел вполне!

Расчувствовавшись, Выгорнов вдруг заговорил о своем отце, геройски воевавшем в Корее. Борька Черкесцев парировал сей выпад своим дедом-орденоносцем, проживавшим ныне в Воронеже. До моего же отца, участника Великой Отечественной, очередь не дошла…

После работы сплю до 22-х часов. Затем в студии гоняем сцены с выпивкой и дракой между героями. Это было так натурально! Что ж, играть им здесь было почти нечего: они проходили эти сцены в жизни многажды. Съемочной группе с ЦТ, снимавшей хронику Стройки, это так понравилось, что они записывают эпизод дважды.

Вдруг в 2 часа ночи Мищенко извлекает четыре бутылки «Петровской» по случаю назначения нашей премьеры на 13-е апреля, и начинается нешуточное веселье. Все настолько устали от ожидания этого момента, что веселились и смеялись всему, что произносилось вслух. Мищенко не отставал от студийцев, и подливал масла, точнее, водки.

Репетиция и два часа безудержного веселья утомили всех не хуже работы на просеке. Я, например, уснул дома замертво, едва коснувшись телом постели.

Подъём около 10 утра! Тем не менее, прохожу привычным маршрутом: книжные лавки, почта, магазинчики. Позже — письмо брату в армию.

В 17 часов нас сгоняют в ДК на собрание, но оно почему-то не состоялось. Образовавшуюся «брешь» решаю заполнить визитом в экспедицию «Фундамента». Здесь опять — домашняя еда, разговоры со Стройняшкой, которые все больше убеждают меня в её примитивности.

По случаю отмены репетиции играю дома в шахматы и выигрываю даже у Степанова, не говоря уже об Арнольдове, который проигрывает всё подряд. Видимо, теория Фрейда о сублимации либидо иногда работает: я так был заряжен и на Надюшу, и на репетицию!..

В воскресение утром оказалось, что №-ская воинская строительная часть пригласила «Серебряные Россыпи» с Катериной к себе на гастроли. В полдесятого наши артисты потянулись к «Пионеру». Собрались и болельщики: Степанов, Стройняшка, Лена (совращенная, но не покинутая Арнольдовым), Неля — жена Мирова.

В начале одиннадцатого выехали на восток по льду Гирлюя. 18 км до части проскочили весело и незаметно. К представлению в гарнизонном клубе готовились полчаса. Ребята при участии Катерины изображают сказку про царевну Смеяну. Мы их гримируем, одеваем и подпеваем, где надо.

Как ни странно, солдатикам понравился наш экспромт, и они вызывали артистов на бис несколько раз. Затем, накормили всех гостей приличным обедом и распрощались.

От «Пионера» часть людей поплелась к Катерине на новоселье (она перебралась в другой балок), часть — разошлась по домам. Я с «Серебряным» Славиком провожаю стройняшку Надю до дома.

В экспедиции же попадаюсь в лапы матёрых земляков и три часа как специалист по «точкам» мотаюсь со Славиком в поисках выпивки. До 9 вечера мы пытаемся уничтожить добытые припасы с начальством экспедиции, а остатки осваивали до полуночи в домашнем кругу Вени.

Бредя по ночному морозцу в наш лагерь, я наткнулся на первую половину компании, которая, судя по зигзагам и производимому шуму, тоже не оставила «камня на камне» за столом новосёлки.

…Понедельник — день тяжелый: собираемся отжигать яму под новый туалет. Увы, дров для этого не нашлось. И мы идём кто куда: часть людей — доделывать буфет, а я с другой частью лезу на крышу многострадального профилактория. С девчатами поднимаем сюда доски для обрешётки. Идёт снег и хорошо перемешивается со стекловатой утепляющей крышу. Когда ещё мы сделаем кровлю?!

После обеда меня направляют в заозерское звено на изготовление ряжей под пятикубовую пожарную цистерну. Погода такая, что всё время мёрзнешь и потеешь — то снимаешь телогрейку, то надеваешь… Под конец дня явился мастер и «обрадовал»: ряжи поставили не там, где надо.

— И где ж ты был раньше, паразит?! — вырвалось у кого-то из дедов.

В результате препираний, опоздали на свой автобус. Послав во след ему десяток матюгов, бригада ждёт второй рейс.

Придя домой, не нахожу и капли воды в наших ёмкостях. От злой тоски не матерюсь, ибо сегодня моя очередь делать закупки для «полевой кухни».

После магазинов бегу в «Тайгу», но она закрывается перед моим носом якобы по причине отсутствия воды. Лишь, пригрозив девушке-на-входе голодной смертью, выцарапываю на раздаче остатки борща и холодную котлету.

Дома упал на своё койко-место, а надутый, как всегда, Пузырь возопил, изображая глас народа:

— Чего это ты не идешь за водой? Твоя ведь очередь! — и, не получив от меня внятного ответа, добавил, — ты для других можешь что-нибудь сделать?!

В ответ я даже не улыбнулся, ибо «только тем и занимался» до сего времени, и «растекся» в аутотренинге.

В 11 вечера меня будит Икорников и невнятно толкует о «необходимости поговорить». Я соглашаюсь, но в другое время, так как сейчас собираюсь на репетицию.

Дожидаясь своей очереди в зале, читаю О’Генри. Может быть поэтому плохо репетирую свой проходной эпизод. По пути домой обсуждаю с Огоньком возможность освобождения от работы на дни премьеры. Я почему-то верю в «дубовую» силу профсоюзов, а он настроен совсем пессимистично.

Наконец, в 2 часа ночи сажусь за письма.

Кто-то оповестил, что студийцы освобождены от работы. Ура! Моя взяла! Дома начинаю читать «Остров веселых робинзонов» Санина. До обеда время пролетело незаметно, а после — бешеными скачками.

…Обнаруживаю баню, полностью функционирующей. Будучи воспитанным на «Мойдодыре» и других виршах о коллективной помывке, бегу домой за банными принадлежностями. Да не тут-то было! Всех студийцев собирает режиссер, рассказывает о прошлом конкурсе народных театров разные страшилки и заставляет проиграть всю пьесу с начала до конца.

Лишь в 17 часов я попал в вожделенное чистилище, где, увы, из кранов текла черная вода. Словом, чем-нибудь баня поражает нас каждый раз. Обновлённый с помощью загадочной черноты телом и частично душой, попадаю в лоно «Фундамента», где в застолье с Веней и его начальником, уясняю, что они большие поклонники театрального искусства.

Вечером читаю «Силуэты» Б. Полевого. После 23-х часов заходят гости: Катерина просила гитару, Степанов рассказывал о заседании комитета, где работу КП, под руководством нашего Выгорного, признали плохой и назначили на его место Огнева. Так, за чаем, просидели до 2-х ночи…

В среду утром плетусь в ДК. Ждали Мищенко минут 20, а по приходу он объявил самостоятельный прогон спектакля. Что ж, мы сделали это за час и семь минут.

Наконец-то Арнольдов, видимо, как самый мне близкий из участников постановки решил сделать замечание или подсказку по моей роли. Оказывается, после того, как мой персонаж чуть не падает в котлован, я не изображаю на его лице никакого испуга! А ведь старался…

Второй прогон мы сделали за час и три минуты.

После обеда Боб из «Серебряных» вдруг уходит, «плюнув» на вся и всё. Тогда Мищенко решает ввести в состав исполнителей Митю. Тот сразу вписался в ансамбль и сыграл роль, будто репетировал ее с самого начала.

Заснул на три часа после репетиции. С 10 вечера — разговоры с Митяем о дальнейших планах «народной воли», Огонёк с гитарой и другие гости толкутся у нас до глубокой ночи.

Глава 20

Демократия в действии. Посланец Заозерья. Система выживания. Показательный эксперимент. Экскурсия на промзону. Премьера и банкет.

10 апреля мы были освобождены от работы и репетировали до вечера. Едва успели закончить к 17-ти часам, как в зал повалили земляки на перевыборное комсомольское собрание. Оно впервые было таким шумным и неуправляемым, что понять, кто за кого — поначалу было просто невозможно. Народ открыто поносил администрацию и ИТР, сидящих в президиуме. Такого ещё не бывало. Тем не менее, в итоге был обнародован некий результат: в комитет ввели Огонька, Л. Никишину — активистку и по совместительству сварщицу, работавшую когда-то на Николаевских верфях, и нашего бывшего мастера — Наташу; отклонили крупную и шумную фигуру Булычевой, а также — одиозного претендента на пост секретаря комсомола — Ашкоева.

Такого удара никто из руководства не ожидал. Сева, Валентин, функционеры райкома были уверены в привычной инертности молодежи и не допускали мысли о её «вольнодумии». Вопрос о назначении Ашкоева уже был согласован во всех инстанциях. Сева за неделю до этого открыто обмыл с преемником передачу «портфеля», во время чего половина «Ударника» просто дрожала в экстазе. И вдруг такой прокол!

Да, за полгода люди разобрались, наконец, кто есть кто, и больше не хотели выглядеть стадом. Степанов накануне собрания в свойственной ему ненавязчивой форме пытался выяснить у Севы, на что тот надеется. Ведь кандидатура их ставленника может и не пройти…

Сева по своей недалекости просто отмахнулся от работяги с его наивными вопросами. Теперь же, при голосовании, он бегал по залу и кричал ко всеобщему ликованию: «Выше руки, ребята!», — а их-то как раз совсем не наблюдалось. Ашкоев сидел на кресле в первом ряду, как на электрическом стуле. Дыма видно не было, но его фигура выглядела не лучше, чем у приговоренного.

Валентин тоже бесновался и пытался объяснить «распоясавшимся» комсомольцам, что Ашкоев хороший. Но и при повторном голосовании его кандидатура опять была почти единогласно отвергнута. Временно исполняющим обязанности секретаря назначили зама по идеологии, то есть Митяя. На том и разошлись до лучшего решения.

Утром в пятницу распиваю чаи со Степановым. Погода сумрачная, падает снег и тут же тает. Пока студийцы подтягивались к «Пионеру», я сбегал в магазин за сладостями. Около 10-ти часов начинаем репетировать, а заканчиваем лишь в 14. После обеда прогоняем спектакль без остановок несколько раз до 18 часов. Вероятно, мы достигли уровня МХАТа…

По дороге домой Гарик Логода приглашает меня печатать фотографии, а Влад — к нам на чай. Общение с соратником мне важнее, и я ухожу с ним в наш вагончик.

…Дома обнаруживаю незнакомого солидного мужика, бросившегося на меня с распростертыми объятиями.

— Меня зовут Виктор, — поспешил он развеять мое недоумение. — Приехал к вам работать, а ваш адрес мне дал Кубарев из «Комсомольца Заозерья». Говорит, найдешь Гену, и он поможет с устройством. Я ничего не перепутал? — выпалил он, изображая наивность и жизнерадостно сияя, и добавил: — Мне скоро 33, и я считаю необходимым вложить свои силы в это грандиозное строительство.

— Ты-то, может, и не перепутал, — едва успел вставить я. — Скорее, Кубарев немного перебрал с моими оргвозможностями. А что касается Великого дела, — это ты в точку: мы сейчас как раз строим большие сортиры.

Немного посмеявшись, разговорились… Рассказывал, в основном, Виктор и так быстро и складно, что мне с трудом удалось уйти в полночь на репетицию.

В ДК обнаруживается отсутствие солиста «Серебряных» — Стаса, поэтому все занимаются приготовлениями: прима Катерина подметает сцену, Арнольдов и Гарик организуют интерьер, Огонек с Ольгой Фирминой приползли почти на четвереньках, и толку от них — никакого. Пришлось Веньку положить отсыпаться в «предбанник». Я пробую на вкус реквизит, то есть колбасу. Если ночью закуски не хватит, придется употребить и её.

Как подтверждение моим волнениям явились незваные Арнольдов и новосёл Виктор. Весь реквизит незаметно за разговором был использован не по назначению, но весьма продуктивно, ибо Виктор «держал» аудиторию своими рассказами до 5 утра без передышки.

Суббота — день перед «казнью», то есть, перед премьерой — свободный: делай, что хочешь! Но мы — люди сознательные — только и думаем, что о спектакле. По собственной инициативе гоняли его до обеда и фотографировали друг друга. В 16 часов Виктор приглашает всех желающих на мясо по-чукотски.

Заинтригованных студийцев и болельщиков набралось с два десятка. Наконец, Виктор открыл секрет рецепта: мясо по-чукотски, значит: пить спирт через соломинку и заедать его большим количеством мяса без гарнира. Не многие отважились на соблюдение рецептуры, но до 2-х ночи все было выпито и съедено…

13 апреля. Как мало в этом — 13-м числе — хорошего для сердца русского! Надо же такому случиться, что премьера пришлась на этот день… Вроде, христиане, а в приметы верим с удовольствием, как дикари. Что ж, надеемся, что старания режиссера и наши скромные таланты, сильнее потусторонних сил.

С 9-ти утра артисты тянутся к «Пионеру», как «Бурлаки…» Репина. У кого на плечах, у кого на лбу или под глазами видны следы от «лямки» ночных гуляний. Да, народ отметил премьеру досрочно, но старательно, с чувством. Увидев коллектив в тяжелом состоянии, режиссер просто убежал из ДК. А нам, как детям, только этого и надо: разбрелись кто куда.

Наш новый жилец потащил меня, Вознесенского и Арнольдова на лёд реки. Заявив о себе как о разработчике уникальной Системы выживания в экстремальных ситуациях (СВЭС), Виктор считал необходимым внедрять её в массы. Очевидно, особо актуальна эта система была для масс с синдромом похмелья.

Основное место в подготовке кандидатов на выживание в Системе отводилось самовнушению. То есть, ещё утром Виктор объявил, что желающие испытать себя по его системе не должны завтракать и пить что-либо, дабы не отвлекать защитные механизмы организма на пищеварение и прочую ерунду.

Полуголодное состояние, очевидно, должно было способствовать концентрации мысли, причем единственной. На первый взгляд в ней не было и намека на психотерапевтические приёмчики, ибо передавалась она скромной формулой: «Я все преодолею, и со мной ничего не случится». Что ж, на безрыбье и рак сойдет. Энтузиасты шли на лед, повторяя это единственное заклинание про себя. Я ничего не повторял, так как исполнял роль фотосвидетеля.

Предстоящий эксперимент состоял в том, что испытуемые без всякой тренировки погрузятся в ледяную воду, и никто из них впоследствии не заболеет даже насморком. Вообще-то, испытывать свою теорию выживания на наших шкурах без юридической и медицинской базы — дело пустое и опасное. Но опять же, энтузиазм — двигатель идей (авторство мое).

На толстенном льду реки были найдены неглубокие проталины, достаточные для того, чтобы жертвы могли лечь в воду по шейку. День был солнечный, безветренный, около 15-ти градусов жары. Как раз для купания.

Немного поторговавшись с Арнольдовым, первым разделся Вознесенский. Виктор показал на собственном примере, как надо погружаться и как дышать при этом. Подопытный безропотно вступил в ледяную купель, вытаращив глаза и пытаясь не задерживать дыхание.

Сначала это получалось плохо. Умыть лицо водой в +1° может любой, — оно выдерживает зимой на улице и —50°. Но ноги, приговоренные ещё генералиссимусом Суворовым к теплу, ощущают +1°, как жидкий азот. Тем не менее, через несколько секунд Вознесенский сделал два шага по льду, и, подбадриваемый учителем, начал опускаться в промоину. Я настроил камеру для редкого снимка, Арнольдов съежился в своей нейлоновой куртке и ушанке из кролика.

С трудом преодолевая спазм легких, наш герой все же погрузился в кашу из воды и снега, упираясь ладонями в ледяное дно купели. Виктор отсчитал несколько секунд и напомнил добровольцу, что тот — не дома в ванной. Вознесенский встал и, с трудом переведя дыхание, с легкой бравадой заявил:

— Ну и что? Ничего особенного, — и, выйдя из воды, добавил, — я теперь и на снегу полежать могу.

— Что ж, — одобрительно воскликнул наставник, — это можно, если чувствуешь запас сил.

Вознесенский тут же разлегся у наших ног, и я сделал ещё несколько снимков. После этого Виктор взялся выводить подопытного из анабиоза с помощью махрового полотенца.

Арнольдов, хорохорившийся в домашнем тепле, увидев натуру, притих. Затем, просто сделал вид, что в этот раз к испытанию не готов. На этом мы и покинули полигон.

После ледяной процедуры испытуемому полагалась пробежка. Мы решили совместить её с экскурсией на нашу стройплощадку и, перепрыгивая через лужи и обегая размытые колеи, побежали по льду вдоль берега Гедкана. Надолго моих сил не хватило, и некоторое время я шел один с «Зенитом» на шее, изредка прицеливаясь через окуляр в окружающий пейзаж.

Здешние зимние виды не так волнуют, как осенние. И всё же, дикая красота «белого безмолвия» с девственной пеленой снегов на сопках и мощью льда под ногами останавливает вас помимо вашей воли и отпечатывается в душе навсегда.

Заметив, что мои товарищи вдалеке свернули направо, я тоже стал подниматься на обрывистый, заросший кустарником берег. Вдруг среди мелких лиственниц на снегу и на ветках замелькали крылья крупных птиц. Я осторожно подошёл поближе. Конечно, — это была стайка куропаток, чудом уцелевшая вблизи нашей промзоны, где каждый второй — охотник или считает себя таковым.

Вскоре я догнал своих. Мы пересекли автодорогу, идущую на запад рядом с насыпью будущей Магистрали, и очутились на большущей вырубке с десятком-другим балков, несколькими строениями в виде сараев, туалетов и навеса пилорамы с рядами новенькой автотехники на дальнем плане. В выходной день безлюдная зона выглядела уныло: ни черного дыма от костров, ни рокота дизельных электростанций и автокранов, ни ритмичных «вжиков» пилорамы и стрекота бензопил.

Показав Виктору предстоящее место работы, едем на попутке в лагерь, домой.

К 13-ти часам иду в «Пионер» на генеральную репетицию — последнюю перед премьерой. В этот раз все прониклись «важностью момента» и были готовы показать себя с лучшей стороны. Тем не менее, Мищенко останавливал нас несколько раз и давал ЦУ то одним, то другим исполнителям, поэтому пришлось повторять игру до 17 часов.

Я, как обещал, несу два билета «на себя» землякам в «Фундамент», и, вернувшись домой, отключаюсь на 40 минут. Начало спектакля в 8 вечера, но я пришёл заранее, чтобы усадить своих друзей.

В течение спектакля причастные к нему трясутся за кулисами, как школьники на выпускных. Эпизодические аплодисменты болельщиков, конечно, подбадривают, но ненадолго. Несмотря на все волнения и сомнения, представление прошло на «ура».

Разумеется, долгожданная премьера спектакля «Как это начиналось…», прошедшая с успехом, требовала соответствующего праздника души. Он грянул с фатальной неизбежностью, стартовав в служебном помещении ДК при участии всех соучастников действа, а завершился в узком кругу единомышленников на территории мостоотряда, в «сборно-щелевом» обиталище «Серебряных». Чего тут только не было! «Розы и слезы», занозы — угрозы, и тосты и — просто, и песни — хоть тресни, и танцы, и ревность, и супернетрезвость…

Наш стойкий, закалённый посланец Заозерья, автор рецепта «мясо по-чукотски», видимо от тепла, окружающего его со всех сторон, растаял к 2-м часам ночи. Я, будучи ответственным за выживание Учителя в быту, потащил его на себе домой.

Вскоре, не дойдя километра до цели, Виктор, глотнувший кислорода, подал признаки жизни и нашёл в себе силы вернуться в статус человека. Промычав, что-то вроде благодарности, он категорически отказался от кортежа и, сославшись на крепкое здоровье, приказал мне вернуться в компанию, в мостоотряд.

Там я обнаружил Стройняшку в мизансцене, предполагающей третьего — лишним, и вздохнул с облегчением: тащить домой в «Фундамент» ещё и подопечную Вениамина — я был не в силах.

Так, погудев до 4-х утра, народ исподволь растворился в ночной мгле.

Глава 21

Исповедь основателя СВЭС. «Железный» аргумент. Мечта чудища. Не копай другим яму! СВЭС — в массы! Он волком бы выгрыз бюрократов. Гастроли в темноте.

Первым, кто в понедельник в 10 часов нарушил процесс восстановления наших сил, оказался выносливый Боткин. Обосновавшись в столовом отсеке вагончика, он нагло призывал меня и Виктора выпить с ним… чайку! Пришлось уступить напористому соратнику и пригубить кружку с круто заваренным «Слоном»17.

В 11 часов мы с Боткиным решили возвратиться к трудовым будням и поехали на зону. Работали из рук вон, и заозерец дядя Коля в сердцах обзывал нас детьми.

Приехав после смены домой, едва добравшись до кровати, я рухнул на нее до 7 вечера. Затем, начались хождения, брожения: к «Серебряным» за оставленным Горисовым портфелем, к Огоньку, предложившему тут же выпить… Виктор увязался сопровождать нас и извинялся «за вчерашнее» перед всеми, кого мы встречали.

Дома Виктор продолжил сеанс самовыражения. Чувствовалось, — все, что накопилось в его душе, готово было взорваться, ибо наш «космос восприятия» выглядел для человека со стороны, как абсолютный вакуум. Да, я и мои сожители слушали его внимательно, во-первых, из вежливости, но и из интереса-таки тоже.

Несмотря на заикание, речь Виктора была беглой и выразительной. Чувствовалось, что рассказ о себе и своей семье он заготовил заранее.

Свое детство автор изображал черными красками. Постоянные простуды, сопровождаемые жутким фурункулёзом, не менее частые пьяные дебоши отца — сотрудника КГБ, заканчивающиеся избиением тех членов семьи, — ещё две дочери и сын, — кто подвернулся под руку, и как результат — заикание, замкнутость, забитость. Словом, — полный конец начинающейся жизни.

Однако юноша нашёл в себе силы сказать этому кошмару «нет!». Он начал изучать системы закаливания. Поступил в геологический техникум и, находясь на летней практике, испытывал некоторые методики аутотренинга на себе.

Поворотным моментом в его биографии стала трагическая гибель троих его коллег в отрогах Чегдомына. Партия изыскателей, в которой он работал, закончила летний полевой сезон и готовилась к перелёту на базу. Осень на Чукотке иногда приходит внезапно, начинаясь штормовыми ветрами, дождями и даже снегом. Так случилось и в тот раз. День, два, три стояла нелётная погода.

Продукты в лагере кончились, силы и настроение изыскателей падали день ото дня. Тогда-то и возникла у двоих молодых людей идея добраться до базы пешком, преодолев горный хребет и несколько десятков километров. За ними же увязалась одна женщина, посчитавшая себя не слабее мужчин. Отговаривать людей, одержимых благородной идеей, не было смысла. Так, собрав остатки провизии, трое отчаянных вышли из лагеря навстречу урагану.

…Их нашли на третий день поисков, когда снежная буря затихла. Они пытались влезть в свои кукули (меховые спальники), но у кого-то сил хватило лишь на то, чтобы втиснуть в них ноги, кто-то залез по пояс… Низовой ветер из-за гребня, на который они поднялись из последних сил, застиг их врасплох, и эта растерянность стоила им жизни. Виктор навсегда запомнил эту картину и обиду за товарищей, которую усиливали следы невозмутимых оленей, прошедших рядом.

Почему? Как эти безмозглые животные легко переносят и голод, и любую непогоду, а человек, казалось бы — разумный, ничего не может сделать перед лицом стихии. Его эта загадка настолько потрясла, что следующие несколько лет он занимался поиском единомышленников и разработкой специальных тренировок для выживания в экстремальных условиях. Чего он только с собой ни делал!

Начиная тренировки по методе «моржей», он довел их до абсурда. Например, купался в воде —2° до нескольких минут с погружением головы в мороз 30° при двух-трёхдневном голодании. Когда он показал такой «фокус» мадаганским моржам, опускавшимся в прорубь на 40—50 секунд под наблюдением врача, те просто покрутили пальцем у виска.

Полежав на снегу, Виктор повторил водные процедуры, разогрелся по своей методике, и, как пришёл — в одном костюме — отбыл восвояси.

Для усиления эффекта психологической готовности он проводил тренировки вдали от жилья и в ночное время, максимально эмитируя неожиданность ситуации и увеличивая риск.

В результате экспериментов, он сделал, казалось бы, элементарные выводы, но для человека в экстремальной ситуации — это были законы выживания. Истину о том, что человек часто погибает лишь от страха, Виктор экспериментально разложил на составляющие. Было ясно, что страх парализует волю человека, а незнание порядка действий в неожиданной ситуации усиливает этот паралич.

Например, оказалось, что, провалившись в таежную полынью в одежде, нельзя опрометью пытаться вылезти из нее. В воде +1°, а на воздухе —30°, —40°. Первым делом надо обеспечить рукам доступ в самые теплые места на теле, ибо первыми на морозе окоченеют пальцы, и человек не сможет даже достать спички и наломать мелких веток для костра. К тому же на морозе одежда превратится в панцирь, и сделать с ней что-либо будет невозможно. Следовательно, находясь в воде, надо расстегнуть одежду на груди, чтобы потом можно было согреть руки под мышками…

Подобные эксперименты он проводил и на своем желудке. Пытаясь найти методы борьбы с заворотом кишок, он однажды чуть не отправился на «тот» свет и лишь чудом выкарабкался из своей же западни.

Течение экспериментов, свои ощущения и действия наш исследователь записывал весьма тщательно. В результате, получился некий труд, включавший множество «научных» выводов. «Проталкивание» сего труда в компетентные органы и инстанции, начиная с Мингеологии и Минздрава и кончая НИИ Медицинских проблем, — отдельный детектив, который описывать и грустно, и смешно. Две поездки в Москву кончились ничем.

Сначала, каждому из собеседников эксперименты и открытия энтузиаста казались интересными. Но в результате все они твердили, что это никому не нужно и вообще — не научно. Такой вердикт Виктор пережил с трудом. Затаив обиду на чиновников, он обратился к журналистам, и те оказались более отзывчивыми. В областных газетах уже напечатаны два очерка о его изысканиях. Журнал «Вокруг Света» готовит статью «Человек идет на эксперимент».

Весь рассказ Виктора выглядел как моноспектакль, и играл он его три часа без антракта страстно, выразительно, красочно. Не проникнуться верой в его идеи было невозможно. Я, среди прочих, согласился испытать СВЭС на себе, когда представится удачный денек и чистый песок, то бишь — снег.

Когда, наконец, все разошлись, Виктор заговорил со мной о сокровенном — о своих любовных историях, взглядах на семью и главной «отдушине» — работе над книгой под названием «Костер жизни». Не знаю, чем я внушаю такое доверие людям? Однако, факт: Виктор дал мне рукопись будущей книги, и я читал её до глубокой ночи.

Вторник не задался с утра. Для начала игнорирую будильник, опаздываю на свой автобус и добираюсь до площадки на перекладных. С профи — дядей Колей — обшиваю наш гараж доской.

Девушки где-то гуляют, и это раздражает. Заводила — Нонка — задавит кого угодно, если ей этого захочется, но и себя всегда оправдает с аналогичной яростью.

Ещё одна загадка рода человеческого — наш сокурсник — Вова Райлин, явившийся на работу вообще после обеда.

— Какая может быть работа с похмелья? — риторически оправдывался он.

На столь железную и понятную аргументацию никто возразить не решился, ибо, «не суди…».

И все же, работа под водительством заозерцев набирает темп. До обеда заготовили несколько столбов для пристройки к профилакторию. После обеда вчетвером разобрали леса вокруг него и установили семь столбов.

По дороге домой объявили, что нас везут в «Пионер» на встречу с пограничниками. Перекрёстки в городке украшены парадными пикетами из надраенных БМП. Видно: ожидается торжественное шествие. Всё же нас высадили до «Пионера», и мы разбрелись кто куда. По пути домой я увидел в открытом ГТТ (гусеничный тяжелый тягач), возглавлявшем колонну, известного знаменосца Ручицына с флагом в руках. «Да здравствует! Ура!..», — хотелось крикнуть вдогонку.

Видно, по случаю праздника баня закрыта, и день завершился безрадостно.

…Из-за пожара на только что отстроенной столовой нам поручают срочно доделать балок-буфет. Бедная «Березка»! Впервые видел, как стальные уголки каркаса из горизонтальных превратились от жара в безвольно повисшие лианы.

Плана переоборудования балка не было, и у каждого возникали свои мысли по этому поводу. Среди представителей разных архитектурных направлений разгорелись настоящие страсти, которые грозили привести к столкновениям. К счастью, обошлось без драки, ибо каждый из проектировщиков стал делать свой элемент сам: кто-то окно раздачи, кто стеллажи, а самые терпеливые ваяли ряжи для крыльца. На пол мы использовали доски, уцелевшие на пожаре.

Поскольку репетиций уже нет, вечер проходит в обсуждении насущных проблем с новым Учителем-экспериментатором. Виктора, как и меня, волнует проблема семейных отношений, прочности брака и тому подобное. Однако мои теоретизирования на сей счёт кажутся ему весьма сложными, неосуществимыми, а скорей всего, ненужными обществу. «… Не лучше ль на себя (свою СВЭС) оборотиться?», — думал я.

Понятно, что он ещё не ушёл от общепринятой морали, звучавшей недавно, как аксиома: «брак вершится на небесах». Ныне эта формула приземлённее: «кому как повезет»… Все же, нас объединяла тяга к идеалу. Мы сходились во мнении о том, что любому мужчине, а тем более творцу, нужна муза, сподвижница, этакая скромная, незаметная вдохновительница…

Уже много позже, перебирая всевозможные воплощения «музы» в жизни и литературе, мне пришла на ум героиня легенды, описанная Аксаковым в сказке «Аленький цветочек». Да кто же из мужчин не мечтал о том, чтобы его полюбили безоглядно, как героя сказки, невзирая на то, что он — чудовище!..

…Любой точке общепита необходима ёмкость или яма для отходов, по-научному — септик. Вчера бригада отдала этому элементу часть своих духовных и физических сил. Чтобы яму не затянуло тающей мерзлотой — дресвой, — необходимо было соорудить внутри неё ящик с крышкой. Закрепить достижения соратников бугор поручил мне с Ингустовым и Райлиным.

Увы, если вчера взбрыкнул один из возможно будущих «героев», то сегодня не явился вовремя на работу его дружок! Как старший товарищ начинаю сколачивать короб в одиночестве. На замечание прибывших, наконец, помощников о «неправильном» забивании гвоздей я реагирую неоправданно резко, то есть, посылаю обоих весьма далеко. Им от этого только веселее, а я, пыхтя от злости, продолжаю работать в одиночестве.

После обеда мне помогает Боткин. Он рассказывает массу уморительных эпизодов из армейской жизни, где реальные события переплетены с анекдотами так, что различить их невозможно. Работа при этом, разумеется, стоит практически до конца рабочего дня. Известно — с помощником сделать что-либо намного сложнее…

В 17:05 выхожу из автобуса возле бани. Увы, записка об отсутствии холодной воды на двери вполне охлаждает мой пыл. Горячую воду из холодной, как я уже отметил, народ добывать научился. Но победить кипяток, текущий из кранов, не выходя при этом на улицу, можно только долгим переливанием из пустого в порожнее. Поэтому жертвую гигиеной во имя драгоценного времени.

Вечером в ДК Виктор продолжал толкать свою Систему в студийные массы. Мищенко, как и всем, кто слушал Виктора первый раз, его идеи понравились. Кажется, он даже решил повторить некоторые опыты над собой. Вероятнее же всего, этот порыв — дань вежливости естествоиспытателю.

Дома, за чаем, Виктор в красках излагает свои похождения по администрации на предмет оформления на работу. Очень похоже на чтение стихов Маяковского: «… к мандатам почтения нету».

…В первый день работы нашему горячему Учителю, к сожалению, трудового подвига совершить не дали. Его бросали на разные направления будничной работы: таскать, грузить, пилить, долбить… Думаю, особой радости от нашей организации труда Виктор тоже не испытал, но и уныния в нём не замечалось. Главное — он чувствовал себя в нашей среде вполне комфортно, а уж общения, в котором он просто ловил кайф, — здесь было море разливанное.

Весь субботний день проходит в ДК. С утра до 15-ти часов репетируем, оттачиваем, так сказать, мастерство перед вечерним представлением. В образовавшуюся до вечера паузу иду к Коротич с пригласительными билетами. В плату за них она неожиданно вручает мне альбом-монографию «От Мане до Пикассо». «За что такой подарок?», — мысленно изумился я, однако, лишь сдержанно поблагодарил ее.

Перед началом спектакля стою в фойе и наблюдаю за публикой. Теперь она идет вяло, без энтузиазма. Видимо, слух о «достоинствах» пьесы вполне распространился. Однако Мищенко был лучшего мнения о своём творении. Выступая перед началом спектакля, он даже упрекнул дирекцию за плохую пропаганду культурного досуга, то есть за равнодушие к нашему детищу.

В ответ Иванцов произнес патетическую речь о любви администрации к театру, переводя всё с больной головы на здоровые головы ленивых комсомольцев.

После представления происходили так называемые танцы, а с 23-х часов — запись нашего спектакля на Чинтинское радио. Здесь же оказалась съемочная группа с телестудии «Экран», двое членов которой, прибились к нашему «огню» и с 2-х ночи до 5-ти утра тарахтели «за жись».

Сегодня, в воскресенье, намечено наше «гастрольное» выступление в районном ДК, что стоит неподалеку от Северной трассы. С 13-ти — два часа ждём транспорт, чтобы отвезти туда декорации, реквизит, инструменты. Впрочем, спешить было некуда, ибо начало назначено на 20 часов. После расстановки нашего имущества на сцене запасаемся спиртом, закуской и посудой, как опытные гастролёры.

Увы, не прошло и десятка минут от начала спектакля, как повсюду отключили свет. Что ж, начинаем импровизировать в темноте. Горисов и Гарик читают стихи, Катерина и «Серебряные» поют по очереди. Когда же принесли свечи, заканчиваем спектакль при свечах, опять же на «ура». Естественно, после окончания спектакля дали свет.

Дома, за столом, Мищенко затеял «разборку полетов». Однако все почему-то быстро устали (или спирт был несвежий?) и вскоре разошлись по домам.

Глава 22

Удар по самолюбию. Хозяин буфета. Показательный забег. КТУ. Не памятник нерукотворный. «Увольнение» Коротич. Без кворума. Я — подопытный. Выборы состоялись!

Понедельник оказался вовсе не тяжелым. Скорее наоборот: никто не мог понять, что мы должны делать на промзоне. Сначала постояли у гаража-профилактория, затем перешли к будущему буфету, где предстояло сделать крышку для септика. Не дай бог кто-нибудь в него провалится…

Несколько минут мы сколачивали крышку из досок, как вдруг нам был дан приказ «в другую сторону». Следовало сделать лежнёвку (гать), то есть вымостить стволами деревьев дорогу по мари к главным объектам на зоне.

Что ж, дело это не сложное: бери «на пупок» стволы, привезённые с просеки, и бросай их поперек намеченной колеи. Для трамбовки новой дороги мы заманиваем жестами проезжающие тяжеленные «Кировцы». Им-то всё равно, где проезжать, колеса — два метра в диаметре. Трактористы с удовольствием скачут по нашей лежневке — хоть какая-то работа и в то же время — развлечение.

И надо же было такому случиться, что Костя — водила РАФа дирекции — тоже решил испытать нашу дорогу. Увы, диаметр колес его авто не был соизмерим с «шероховатостями» нашей лежнёвки. После нескольких безуспешных попыток машины преодолеть их, нам пришлось толкать её под зычную команду бригадира: «Раз, два, взяли!..». Словом, вынесли РАФ на руках.

После такой нагрузки рефлекторно подтягиваемся к будущему буфету, где благополучно досиживаем до обеда настолько успешно, что пропускаем автобус в столовку. Некоторые, например, Глазов — уезжают на обед на попутках, а я — так взял в автолавке банку компота с печеньем — и весь обед. Пока подтягивались основные силы, я позволил себе подремать на солнышке.

После обеда строили платформу для выгрузки продуктов в буфет. Как вдруг, только наладившийся трудовой процесс прервало появление «Серебряных» почти в полном составе. Решили оценить нашу работу в натуре или просто соскучились — было не понять. Но что импульс к очередному застолью дали, — это точно.

На мою долю дежурного по кубрику выпали и уборка, и мытьё посуды после попойки Пузыря, и продуктовые закупки. Лишь приготовление основного блюда — тушеного мяса (по-чукотски) — взял на себя, по установленной им же традиции, наш кормчий — Виктор. Вечеря с участием «Серебряных» затянулась до полуночи. Лишь после уборки дописываю письмо на «материк».

Вторник начиналось тяжеловато. На столовку сил не было, и мы обошлись остатками вчерашнего пира. На свой автобус опоздали и добирались на работу на перекладных.

Бригаду разбросали: кто-то разгружал машину с утеплителем для нашего гаража, кто-то таскал доски с пилорамы для крыльца столовой, Арик с Глазовым строили из брёвен трубу под дорогой, ведущей к столовой. Казалось, без надзора друг за другом каждый должен работать свободнее, в охотку. На самом деле выходило наоборот. Без подначек и всевидящих глаз соратников пропадал и дух состязательности, и мотив самоутверждения: «я не хуже других, я могу также, как он…».

Очевидно со стороны это было хорошо заметно, ибо Выгорнов после обеда отругал всех за низкий темп и приказал закончить крыльцо у столовой сегодня же. Что ж, наше заозерское звено навалилось и добило-таки его к концу дня.

Вечером за неимением общего дела, каждый занимается своим. Пока я совершал свой обычный маршрут по поселку, Виктор готовился к встрече именитой гостьи, коей слыла у нас Катерина. В своем старании её обаять — кто только ни пытался это сделать! — он навёл в балке порядок, приготовил ужин и пытался заразить всех своим оптимизмом.

Она должна была прийти к 20-ти, но верная своим устоям и характеру не пришла и в 20:30, и в 21 час, и вообще не пришла. Смотреть на Виктора было больно. Такой удар наш самолюбивый герой переносил тяжело, очевидно, как некогда — экспериментальный заворот кишок.

Я и Арнольдов утешали его как могли, объясняя, что дел у Катерины много, и она могла завертеться в их вихре, что по логике жанра он должен продолжать осаду, что его приготовления не пропадут даром, а придутся по вкусу нам. Увы, он был безутешен, и его шутки по поводу своей самонадеянности были полны горькой иронии.

Однако нет худа без добра: в отсутствие гостей я смог вернуться к своему режиму и сразу же улегся спать.

На следующее утро с 5 утра, писал письмо брату и сии заметки.

На зоне меня заставляют переделать площадку для приёма продуктов в буфет. Арнольдов мастерит там же полки. Разбираю платформу, стойки крыльца, укорачиваю всё с помощью ножовки и сколачиваю снова. Бугор и мастер теребят, наседают, чтобы закончил работу до обеда. Оказывается, вечером должен подъехать начальник УРСа, дабы оценить годность нашего детища для торговли.

После ужина сопровождаю своего подшефного по местам предполагаемой славы: в общежитие «Фундамента», к фотографу Гарику, но только не к Катерине. Кажется, Виктор трезво оценил свои шансы на взятие этой «крепости» и мысленно окунулся в прорубь.

Не получив нигде должного приема, мы рано завершили прогулку и быстро улеглись спать.

…Встав в 2 ночи, я поимел 5 часов спокойного времени. По крыше балка шелестел дождичек. О, как же хорошо в таком сопровождении мне думалось и писалось! Увы, в восьмом часу из спального отсека потянулся народ.

— И чего тебе не спится, гений ты наш? — традиционно проворчал Арнольдов, будто я расходую чужое электричество. — Небось, на работе будешь клевать носом…

На что я привычно парировал:

— Сам-то не пей на работе много, а то опять потеряешься где-нибудь в дровах…

Так, беззлобно переругиваясь, всё население проходит в тамбур к умывальнику и обратно. В столовую под дождем никто идти не рискнул, чаевничали дома.

Автобус задерживается до 8:40.

— В любую погоду должны быть на работе вовремя! — получаем мы выговор от бугра.

На гараже-профилактории, наконец, обиваем стены изнутри. Смотровую яму, столь долго вымучиваемую, укрепляем от оползней опалубкой. В стиле Кобо Абэ я назвал бы эту возню «Мужчины в тающей мерзлоте»18. Впрочем, жалея затраченные силы и время, я усердно долблю русло ручейка, выводящего жижу из ямы.

После обеда продолжаем то же самое в муравьином стиле.

Зато с работы домой добираемся веселее: нерастраченную энергию Виктор решил использовать в показательных целях и завел ребят на кросс. Естественно, вахтовка ехала 3 километра с остановками, с объездами, не торопясь. Бегуны же выбирали кратчайший путь и прибыли в лагерь почти одновременно с «лентяями».

Нам объявили, что на складе можно будет получить резиновые сапоги. Мои коллеги приняли мудрейшее решение: не дожидаясь нужной даты отпраздновать это «событие», — и дело с концом. Приглашаю Катерину и её соседку Людмилу Никишину на мини-банкет к нам в балок. Возбужденный Виктор разливал спирт в пропорции, желаемой гостями…

Пятница отличается от вчера некоторым подъёмом в работе. Никого никуда не дёргают, и вся бригада наваливается на обивку и утепление профилактория. Виктор с Арнольдовым ругаются беззлобно, остальные подначивают их. Тем не менее, все работают в приличном ритме, азартно… Возможно, секрет был в том, что Выгорнов и совет бригады собрались закрывать наряды и будут решать, кому какой «коэффициент трудового участия» поставить.

И как это часто бывает, энтузиазм без расчёта привел Арнольдова к полному фиаско. Ему было поручено соорудить леса для внутренней обивки стены, но когда старики увидали плод его стараний, то чуть не остолбенели. Потом обложили автора подобающими в таких случаях выражениями с характерным заозерским выговором и, сломав в считанные минуты нерукотворный памятник («Чем ты это делал-то?»), соорудили свою изящную конструкцию.

В обеденный перерыв успеваем зайти в некоторые магазины. В ожидании вахтовки бригада стоит на площади у исполкома. Я иду в редакцию «Рабочего». Навстречу — Людмила в растерянности. Сообщает, что уходит из газеты и ищет работу на стройке. Зайдя в редакцию, пытать шефа (Мормонова) об «уходе» Коротич не стал. Успел лишь подписаться на их газету. Однако, торопился зря: вахтовая машина за нами не пришла, и мы под речи Виктора об «устройстве человека» топаем на зону пешком.

За час до окончания смены заканчиваем утепление и обшивку стены и плавно переходим на свои орбиты. Идём домой опять же пешком, попутно заглядываем в баню. Нам «везёт», как всегда: холодная вода кончилась.

Переодевшись и поужинав, идем в «Пионер», где должно состояться комсомольское собрание. Должно, но не обязано, как говорит моя матушка. По случаю отсутствия кворума 3-й секретарь обкома Черкасов ругает актив почем зря. Командир отряда, а ныне замначальника по быту — Валентин — предлагает лишить отряд титула «Ударник». Все возмущаются и шумно расходятся.

Дома ничего не едим: голодаем по системе Виктора.

…В субботу отрабатываю дни, пропущенные во время премьеры. Несмотря на обещание профсоюза в лице Иванцова, эти дни нам не оплатили. Гружу с Виктором доски на прицеп вплоть до обеда. Старики стелют пол в «Березке», и мы набираемся опыта. После обеда в «рыгаловке» разгружаем доски с прицепа на автобазе и болтаемся без дела. Встречаем слегка поддатого прораба Чеботарёва и Выгорного, выпивавшего с ним и мастером Борисом. Посмотрев ещё раз на работу заозерцев, идём пешочком домой.

Вечером все «артисты» приглашены на помолвку Саши из «Серебряных» с нашей Ольгой Фирминой. Взяв 5 бутылочек сухого, идём в гости, в поселок мостотряда. Без культурной программы скучаем безмерно и уходим домой небольшой толпой в полночь.

Грязь вокруг была непроходимая, и мы проверяли своё состояние, балансируя на дощечках и кирпичах. В одном кромешном месте я, изображая джентльмена, подхватил на руки ближайшую попутчицу — Розу. Однако, поскользнулся и упал со смешливой ношей прямо в грязь.

Теперь смеялись и остальные. Очевидно, чтобы забыть инцидент, дома выпиваем бутылку «Гымзы».

В воскресенье встаю в 10 утра в одиночестве. Брожу по берегу Ленды с «Зенитом». Снимаю метровой толщины льдины, выброшенные ледоходом на берег, серый пейзаж, исподволь набирающий силы для весенней вакханалии цвета и запаха.

Придя домой, мою пол, привечаю Митяя, предлагаю ему присесть для разговора, как всегда, о «мировых» проблемах. Виктор предложил углубиться в их суть с помощью сухого вина и отбыл на его поиски.

В процессе ожидания к нам присоединились Катерина и Никишина. В это время Виктор, бряцая нелёгкой ношей и осыпая её поиски матюгами, ввалился в балок. Однако, увидев девушек у нас за столом, тут же вылетел обратно, будто наткнулся на сучок. Когда краска стыда сошла с его лица, а заливала она его до ушей, он вошел снова, извинился, и посиделки продолжались как ни в чём не бывало до полного опустошения тары.

Все же, сил у нас было достаточно, чтобы навестить друзей из «Фундамента». Идя по азимуту в юго-восточном направлении, попутно закупаем — за неимением в магазинах ничего другого — 3 литра того же болгарского продукта. Этой добычи вполне хватило для наших с Веней дебатов о сущности Стройки века.

— Поймите, — горячился Виктор, — эта стройка невиданное явление в нашей истории! Такого больше не будет…

— Ну, а Целина, Транссиб, плотины ГЭС — это разве не то же самое? — цеплял его Миров.

— Н-н-ет! — волновался Виктор. — Здесь, в этой борьбе за выживание, за нормальные условия труда происходит становление характера основной части молодежи. Это такая возможность для нее!

— У кого-то становление, у кого-то слом…

— Да, но само прикосновение к этому огромному, могучему движению, которое мы здесь наблюдаем, — это уже счастье, — не уступал наш супермен.

— Ну-ну, посмотрим, куда это движение приведет «часть молодежи», — пытался снизить пафос Викторовых речей Вениамин.

— Нет, ну а я-то, более опытные друзья — на что? Вот мы своим примером, своими действиями покажем, что надо бороться за свое достоинство, не опускать руки, — уверял всех Виктор.

Дабы не накалять страстей, я не стал напоминать прилюдно, что он решил выделить на все это всего лишь год своей жизни. Впрочем, учитывая азарт или даже ярость, с которой он пытался обратить в свою веру и наставить нас, ему вполне хватило бы и одного квартала. Вот и сейчас, после третьего тоста «за нас», он плавно перешёл к доказательству того, что каждый из работающих в Сибири обязан овладеть его СВЭС.

Как всегда, мы стали отыскивать слабые места в его системе. Кто-то предположил, что овладеть ею могут только ненормальные, и завязалась обычная перепалка. Тем не менее, зачинщику свары на этот раз удалось взять на «слабо» и меня. На моей тонкой шкуре Виктор решил продемонстрировать действенность своей методы всем желающим. Договорились провести «экзекуцию» на следующей неделе.

Утром в понедельник вижу за окном снег. Температура около 0°. Что ж, не откладывая освоение СВЭС на уикенд, обтираюсь на улице свежим снежком. Моя психика, очевидно вооруженная горячими вливаниями наставника, не реагировала на бодрящие раздражители ни коим образом.

На работе первые два часа отсиживаемся в бытовке. Виктор в одиночестве делает заготовки для полок, но прибить их не удается из-за «незамеченного» им на стене электрощита. Наконец, Выгорнов распределяет задания: я с Глазовым должен перебросить краном лафет на распиловку, Виктор — помогать «старикам» на строительстве «Березки».

Однако Виктор, вошедший в раж, борясь с полкой, запротестовал:

— Никуда не пойду, пока не доделаю тут!

На что Выгорнов по-отечески пригрозил:

— А ну, бросай эту фигню сейчас же! А то надаю по заднице и не посмотрю, что ты большой, — имея в виду всё же возраст, ибо рост у них одинаков.

На обед едем в «Тайгу» в открытом кузове УАЗа с ветром в ушах и снегом за воротом. После обеда все заняты на возрождении из пепла столовой «Березка». Я с Ариком и Глазовым креплю потолочные лаги, затем мы обшиваем не сильно обгоревшие стены. После работы метались по зоне в поисках транспорта, но так и пошли домой пешком.

После ужина все — на собрание! В этот раз оно состоялось. Митяй произнес свой отчет о работе идеологического сектора довольно примитивно, без задуманных им литературных отступлений. Зато ораторы вроде Выгорного, Кирильева и Пахотова, отвели свои души, обсуждая претендентов на поездку в столицу для снимка у Вечного Огня, то есть, — азартно делили шкуру «живого медведя».

В это время в задних рядах возникла шумная возня, и из зала вывели под руки (ибо ноги их не держали) двух приятелей — активистов несколько иного направления. После этого долго вводили в состав комитета новобранца из столицы Сергея Горчакова путём голосования.

В результате, удалось заснуть в первом часу ночи.

Глава 23

Приглашение на концерт. «Комета» для именинника. Первомайский загул. Омовение в ледяной купели.

Во вторник продолжаем оживлять «Березку» без особых приключений. С работы идём пешком небольшими группками. Одна из них во главе с Виктором и Арнольдовым зацепилась за шедшую попутно Катерину. Обычно мы добираемся до лагеря минут 40, но с такой попутчицей моим соседям едва хватило двух часов.

Вечером в ДК концерт заезжего ВИА «Электрон». Мне удается достать 4 билета, и я приглашаю земляков из «Фундамента». Концерт гостям, в основном, понравился, за исключением пошлого конферанса.

Поскольку на завтра намечен концерт нашей студии и «Серебряных» по случаю Первомая, приглашаю на него всех желающих из «Фундамента» и тороплюсь домой, чтобы, наконец, выспаться.

Накануне концерта студийцы освобождены от работы приказом, поэтому в среду сплю постыдно долго. Лишь в 10-м часу выхожу с Арнольдовым на поиски магнитофона — в подарок Виктору. Обходим ближайшие магазинчики, но ничего не находим. Идём через мост в «Военторг» и сходу берём единственный экземпляр магнитофона «Комета».

Нам повезло, когда мы собрались возвращаться, подъехал РАФ нашего начальника Сизова. В нём были «супер» -пассажиры: Ежи и Герман Леви, Олег Засадский — директор ДК «Пионер». Мы обождали, пока гастролёры закупят «шиншиллу», и вместе с ними добрались до лагеря.

В назначенное время — прогон пьесы. Мищенко чем-то недоволен, и Катерина закатывает в ответ сцену. К счастью, всё заканчивается миром, и в 17:30 мы расходимся.

Вечерний спектакль прошел без изъянов, но отдельное выступление «Серебряных» не удалось. Друзья приняли для форсу немного больше нормы и практически провалились. В итоге, из шестидесяти собранных для гулянки бутылок сухого вина мы забираем домой 5 своих. В борьбе с их содержимым я, Митяй и Гоша — обсуждаем последнее собрание и наше будущее до раннего утра.

1 мая в 8:30 нас будит Выгорнов.

— Собирайтесь на демонстрацию! — заглянув к нам в вагончик, крикнул он.

Хочешь не хочешь, а солидарность трудящихся — страшная сила. Лишь Арнольдов как член оперотряда идёт дежурить, то есть пить со своими соратниками.

Театральный коллектив пьёт лишь после демонстрации, в полдень, в ДК. Затем, идём мы с Митяем на речушку Шактаум — приток Ленды. По пути к нашему месту встречаемся с основной компанией у мостика: Виктор купается в проталине, Арнольдов делает вид, что обливается водой из ручья, остальные, поеживаясь, наблюдают. Больше желающих начать эксперимент над собой не нашлось, и мы нехотя расходимся по домам.

Ближе к вечеру театральная компания отправляется в посёлок мостостроителей к «Серебряным» на шашлыки. За неимением приемлемого ландшафта Виктор и Бип — из «Серебряных» — организовали мангал у волейбольной площадки, среди щитовых общежитий. В ожидании вожделенной обугленной баранины народ потихоньку выпивает и закусывает банальной жареной говядиной.

Наконец, после вялых, вымученных тостов «за солидарность трудящихся, за Праздник труда» некоторые ненасытные мужчины захотели большего. Например, Виктор настоял, чтобы я сопроводил его в экспедицию «Фундамента». Нисколько не мучаясь ревностью, я все же сопротивлялся и внушал ему мысль, что в гости лучше ходить трезвым. Однако, в своем убеждении, что в праздник все гуляют и всё можно, он был непоколебим. Так мы с ним оставили компанию и, прихватив по традиции бутылку, прибыли в общежитие «Фундамента».

Земляки отмечают праздник намного скромнее, а некоторые из них, не признают его вовсе. В частности, главный предмет Викторовых устремлений — Стройняшка — явно была с Виктором в противофазе. Однако остановить наставника, превратившегося в таран, мне никак не удавалось. Пришлось «плеснуть на него кипятком», ибо холодная вода ему милей всего на свете.

— Дружок, — сказал я ему на ухо. — Пока ты здесь ломишься в закрытые ворота, Катерина, небось, пришла на шашлыки и скучает…

Напоминание о непокорённой, неприступной «вершине» произвело неожиданно грустный эффект. Виктор обиделся настолько, что, едва промямлив: «И-и-извините, м-м-мне надо…», — ринулся из дома по направлению к лагерю. Я чувствовал себя виноватым в разрушении вожделенной идиллии, но догонять Виктора не стал, и оставался в гостях до ночи.

На следующий день начинаем гулять спозаранку. Я же как приговоренный к экзекуции от возлияний воздерживаюсь для чистоты эксперимента. Выхожу один в сторону Шактаума, где должно состояться моё «крещение». Попутно навещаю сотрудников «Фундамента», чтобы пригласить наблюдателей-экспертов и спеца по «закланию агнца», то есть по приготовлению шашлыка, как и положено при крещении.

После полудня появляются свидетели со стороны «Ударника»: Катерина, Арнольдов с Леной, ведомые организатором и вдохновителем — Виктором. На берегу ручья находим место посуше, устраиваем бивак, лежанки, мангал. Между делом, «креститель» даёт мне команду раздеваться и показывает лично, как это делается. Я послушно копирую его движения и остаюсь в плавках и сапогах.

День выдался достаточно тёплый, — многие сняли куртки и пальто, оставаясь в свитерах. Однако снег и лёд, по которым я шел к промоине босиком, обжигали отнюдь не жаром. Тем не менее, отдавшись на волю наставника, я расслаблялся, дышал как можно ровнее и старался думать, что ноги мои совершенно ничего не чувствуют. Относительно спокойно я зашёл в воду до колен, но больше, казалось, не смогу сделать ничего. Мышцы ног сжало бегущей ледяной лавой так, что легкие заклинило: ни вдохнуть — ни выдохнуть.

— Ну-ну, — прикрикнул ведущий, погружаясь в воду чуть поодаль. — Дыши изо всех сил, сейчас привыкнешь.

Я сделал несколько судорожных вдохов, но расслабление не приходило.

— Молодец! — продолжал Виктор своё внушение. — Теперь медленно ложись в воду по горло, руками упрись в дно и дыши: поглубже выдох и резкий вдох. Главное, помни: тебе ничего не будет. У организма колоссальный запас защитных сил…

Он встал рядом и, пока я погружался, давал указания и подбадривал.

Наконец, мне удалось лечь в воду по горло. Сердце колотилось, как при оргазме, меха лёгких едва раздувались, кожа горела, как у Гулливера, утыканного копьями лилипутов. Но голос «крестителя» я слышал отчетливо.

— Молодец, дружок! — радовался он. — Теперь тебе надо продержаться 30 секунд.

Для разговоров у меня не было никаких сил, и я положился на его систему счета времени.

Разумеется, сие редкое действо я не преминул запечатлеть на фотопленку с помощью болельщика — Арнольдова. Все снимки до и после омовения получились хорошо, но кадра, где я лежу в живительной струе, мне обнаружить на пленке не удалось. Видно, именно в этот момент фотограф поднимал тост за мое здоровье.

После купания я — «рожденный вновь» — чувствовал себя суперменом. Очевидно, именно это ощущение превосходства над непосвященными и двигало энтузиазм Виктора. Теперь я, как и он, готов был хватать всех за руки и тащить в прорубь. Однако понимание того, что внушаемых людей — единицы, а настоящей нужды в системных тренировках изначально ни у кого нет, глушило всякий энтузиазм.

Теперь я мог спокойно расхаживать босиком по снегу, не торопясь с одеванием, так, казалось, было тепло на воздухе. Всё же наставник приказал растереться полотенцем, и одеваться сразу. Остальная программа с шашлыками, красным вином и привычным песенным репертуаром — не оставила столь острых впечатлений.

По дороге в общежитие мужская половина компании почувствовала острую алкогольную недостаточность. Наиболее подвижная часть, в коей оказался я, была отряжена на поиски вожделенных напитков и закуски, остальные — на подготовку места действия.

Когда все собрались у изыскателей в комнате Стройняшки, то поняли, что пить придется «под холодную», ибо света в общежитии не было. Это обстоятельство всегда усугубляло ситуацию. Когда же Катерина при свечах спела, посвященную ей известным бардом песню «Зачем ты так бросаешь, как пятак?», наш гуру, пребывавший после моего удачного «крещения» в эйфории, достиг, наконец, состояния экстаза. Ему было все равно «кто», лишь бы была…

Катерина почувствовала назревающий сход эмоциональной «лавины» и быстро распрощалась, оставив Стройняшку в одиночестве. Она-то и приняла на себя весь натиск накопленных месяцами эмоций и прочих функций организма Наставника.

Осознавая неравенство сторон, сильная половина компании буквально вырвала «жертву» из рук «маньяка» и стала клеймить и увещевать его всеми доступными средствами. Наш экзальтированный гуру, не ожидавший нападения из лагеря союзников, обиделся опять, как первоклассник, и ринулся на выход.

Такого перекоса мы тоже допустить не могли и ухватили Виктора за все выступающие части тела. С большими энергозатратами и массой уговоров нам удалось вернуть Учителя в наш вертеп. Увы, он не изменил своим устремлениям и весь вечер продолжал осаду «крепости». «Крепость» — Стройняшка — стонала… Однако, выдержала и натиск, и танцы, если так можно назвать топтание в ограниченном пространстве.

Наконец, усталые, но недовольные, в десятом часу идём домой, но не прямо, а с заходом на танцверанду, где играли «Серебряные». Это обстоятельство, всё же никак не помешало им по окончании «скрестить» стаканы с неутомимым Виктором и заводным Арнольдовым.

На том, казалось, надо было ставить точку, но друзья пошли домой с целью продолжить. Пришлось оставить их и искать убежища в балке Катерины. Здесь царила атмосфера порядка и умиротворения: за чайным столом отмечался день рождения Гоши.

Глава 24

Торжественное обещание. Путеукладчики. Почти пожар. Разборки на объекте. Кто на свете всех важнее? Конкурс мастеров. Страшный вермут.

Суббота — третий выходной день стал действительно выходным: все устали от разудалого веселья и усмирились. Посвящённые в СВЭС под руководством Учителя вышли на утреннее холодное солнышко без одежды и показали редким зевакам, что такое настоящая зарядка. На этом роль Учителя Виктор отставил и прикинулся напротив — учеником.

Теперь я должен был продиктовать ему торжественное обещание: «Я, не юный и не пионер… никогда больше не буду приставать в сильно нетрезвом состоянии к стройным девушкам с большими глазами». После этого, взяв обещанные книги и сладости к чаю, проводил «шалуна» в общежитие «Фундамента».

Здесь, казалось, никто особенно и не таил обиды на агрессивного воздыхателя. Как принято у нас в отношении пьяных, его скорее жалели… После чаепития, совмещённого с лекцией Виктора о здоровье, я понял, что «проказник» в опеке не нуждается, и оставил его с избранницей за интеллектуально-интимной процедурой разгадывания кроссворда. Мне предстояло отправиться с фотолетописцем Гариком на съёмку путеукладки, которая шла уже в нескольких километрах к югу от поселка.

…Сначала мы шли вдоль Северного тракта, по мосту через Ленду, затем, свернули направо в перелесок, спрямляя изгиб насыпи. Вскоре перед нами открылась неглубокая выемка, на дне которой по белесому щебню змеилась черная решетка железнодорожного пути. Мы с Гариком спустились на насыпь в конце выемки и пошли вдоль рельсов, вдыхая ядреный запах креозота. За поворотом показались, наконец, пустые платформы и стрела путеукладчика, рядом с которым копошились фигуры в рыжих жилетах.

Мы подошли поближе и поняли, что бригада укладчиков сворачивалась: ни на платформах, ни в портале агрегата не было ни одной шпальной решётки. Бригаде Гиреева не хватило совсем немного звеньев, чтобы выйти на берег реки, откуда укладчик было бы видно из поселка. Что ж, мы поснимали виды, открывавшиеся с насыпи, пустой укладчик и конец рельсового пути, который торчал на отсыпке, как упавшая стремянка.

Не имея других достопримечательностей, фотографируемся у этого грустного памятника. Причем, мы не были оригинальны. Навстречу застывшим рельсам по насыпи подъехал «Жигуленок», и из него вышло небольшое семейство: отец в шляпе, солидная в талии мама и мальчик лет восьми.

Папаша так же обрадовался хотя бы и такому памятнику и попросил заснять на «последних — первых» рельсах всё семейство. Фотографии, если получатся, он просил занести в нарсуд и найти там судью Лейникова. Угораздило же где встретиться с наперсником Фемиды!..

Распрощавшись с экскурсантами, идём обратно вдоль рельсов и вовремя подходим к автобусу, ждущему рабочих с укладки. Шутки, подначки над «корреспондентами» сопровождали нас до самой столовой, куда и ехала знаменитая бригада. Немного было завидно, что люди нашли друг друга в хорошем месте, в нужное время. Увы, после стяжания славы коллектив, венчающий усилия тысяч людей, становился неприступным для новичков, желающих проникнуть в его ряды.

Пока я с Гариком пытался «остановить мгновение», мой Учитель — ученик — покорял «неприступную крепость». Возможно, Стройняшка и сдалась бы на милость покорителя, но неотступно следующее за ней на прогулке всевидящее око в лице шефа не давало ей расслабиться до желаемого состояния. Вене же было гораздо интереснее общаться с «Человеком-легендой», чем блюсти нечёткие устои… Возникал какой-то кривой неравносторонний треугольник.

К вечеру Катерина пригласила меня на просмотр 16-ти миллиметрового фильма о нашей стройке, снятого энтузиастом киностудии при ДК А. Батыровым. Я отнесся скептически к восторгам нашей примы, но пришёл в зал вовремя и отсмотрел всё, что светилось на экране. Назвать это документальным фильмом было бы натяжкой. Однако, пафос созидания и острота проблем, увиденные автором, вызвали небывалую реакцию зрителей.

Только я вернулся домой, как явился возбуждённый Арнольдов и стал настойчиво предлагать мне и Виктору билеты на «Блокаду».

— Ребят, сходите, а? Классный фильм, артисты — все звёзды, — уверял он, хотя ничего точно о фильме не знал. — Вы ж меня поймите, мужики, я сегодня с Ленкой так нагулялся! Мне предстоит сегодня, может, самое важное…

Мы поняли и пригласили в клуб ещё и Катерину, к которой Виктора тянуло по-прежнему. Понимая, что нашей парочке времени могло не хватить, после фильма мы с Виктором напросились в гости к Катерине и просидели за чаем битый час.

Вернувшись в свой балок, мы обнаружили странную черную дыру на фанерной перегородке в столовом отсеке. Из объяснений Арнольдова мы поняли, что нам всем крупно повезло: он думал, что вставил в розетку вилку от плиты и занялся с подругой самым важным, по его мнению. Увы, вилка принадлежала кипятильнику, висевшему на перегородке. Действительно, нам повезло, что Арнольдов услышал взрыв, до того, как предъявил подруге свое «самое важное»!

«По просьбе трудящихся» четвёртый выходной стал обычным рабочим днём. На зоне нашу троицу из погорелого балка Выгорнов посылает на постылый профилакторий. Яма, которую мы так мужественно и нудно долбили всю зиму, теперь плывет и разрастается, как раковая опухоль. Теперь надо ограждать ее стены опалубкой или просто засыпать.

У нас же сейчас другая задача: доделать крышу сарая, которую сам бригадир чуть не завалил. После обеда выяснилось, что досок для усиления стропил не хватает. Тогда бригадир решил занять брус у бригады Киреева, чтобы распустить его на доски. Но тут «нашла коза ногами», — дело дошло до ругани, в результате которой вместо бруса мы получили лишнего неприятеля на линии фронта работ.

После такого грустного трудового дня я удалился от всяческих сует в сон. Однако в 9 вечера поднялся, ибо планировал заняться фотопечатью у Гарика. В «лаборатории» — комнатке общежития с закупоренным окном — я обнаружил хозяина в сильном… отрыве. То есть, при всём старании мне его было не догнать. Тем не менее, Гарик продержался до полуночи, и мы отпечатали все снимки с его пленки. Я же свои — печатал в одиночестве до 3-х ночи.

Когда я подходил к лагерю, — светало. Небо голубело равномерно по всему своду, как это бывает в горах, на юге. Так в ожидании «южных» снов я и заснул на оставшиеся до подъёма три часа.

В понедельник утром Виктор тащит всех на разминку.

— Я из вас людей сделаю! — объявил он громогласно, меня же после ночных бдений пожалел.

На работу все едем вместе и решаем, что переделывать крышу сарая не пойдём.

— Кто напортачил, тот пусть и переделывает… — ворчали ребята, хотя знали, что Выгорнов не станет ничего переделывать, а так или иначе, заставит это сделать кого-нибудь из нас.

Поступая самовольно, делаем обрешётку на крыше бедного профилактория. В процессе работы возникли споры о разделении труда и вкладе каждого в «трудовую копилку». Подобные торги возникают периодически в каждом коллективе, где есть особи, претендующие на роль вожака. Совсем, как у животных. Конечно, в людских «стаях» бывают «правильные вожаки», которые, преодолевая близорукость формальных лидеров, стараются распределить равномернее результаты общих усилий. Ибо вклад массы в успех лидеров не всегда очевиден. Однако, без этой массы её роль исполняли бы сами лидеры.

Всё началось с невинного обсуждения успехов в исполнении отдельных операций. Виктор предложил свою кандидатуру на роль лучшего обрубателя досок по размеру. Никто не возражал — это было очевидно. Я и Арик ловко прибивали доски на место. Это тоже было принято, хотя и с некоторыми сомнениями в равноценности операций. Ведь закройщик всегда стоял выше швеи.

Затем, поговорили о тех, кто грузит, подаёт материалы, детали, выполняет многие незаметные операции. Подошли вплотную к сакраментальному выводу: кто на свете всех ценнее, всех нужнее и милее? Но тут настало святое время фиесты, и народ отключился от «генератора высокого напряжения». И напрасно. Всегда лучше разобраться в наболевших проблемах вместе, дабы не накатывать «снежный ком».

На обед идём пешком вдоль дороги — полчаса до ближайшей точки общепита — древней «рыгаловки». Но нам везёт — нас догоняет и забирает автобус. В «Тайге» везёт ещё больше: к раздаче подходит Роза с подругами. По древнейшему закону очереди «свой» всегда пропускает вперед «своих», хотя бы очередь изошлась в истерике. Что ж, хоть один раз мы быстро поели…

Я на попутках еду «вниз», в книжный. Продавщица Нина Степановна меня якобы не узнает: «Книг новых нет!..». Иду к зданию суда, который тоже на обеде. Засовываю пакет с фотографиями «рельсы кончились» под дверь судьи Лейникова. Выйдя на дорогу, почти сразу увидел наш ПАЗ и ловко присоединился к своим.

Заканчиваем обрешётку крыши профилактория, а потом показываем заозерцу Степану сарай производства Выгорного. Как и подобает мастеру, своего вердикта он не огласил, а пошёл к автору ляпа — бригадиру. Выгорнов остался непреклонен: смотреть на плоды своего труда было выше его сил, и он послал Илью в шутку, но очень неприлично.

В ожидании высокого решения, мы затеяли профессиональные состязания: кто быстрее перерубит доску по черте, кто быстрее забьет гвозди и так далее. «Семь невест для семи братьев» в миниатюре. Сначала в перерубании доски выступали я и Виктор. Призовой фонд составлял 2 кг подсолнечной халвы.

В первой попытке мой кусок доски — «сороковки» из лиственницы — раскололся вдоль. Во второй — я разволновался настолько, что трижды вообще промазал по доске. Приз уплывал… Но в забивании десятка гвоздей я взял реванш, так что халвы никто не получил. Увидев понурого Илью, все поняли, что решение проблемы переделки бригадирского брака откладывается на неопределенный срок. А пока идем создавать обрешётку на стенах основного объекта.

После работы все занимают места в автобусе. Я же со товарищи стою в очереди в магазинчике за болгарским «Мелъником». Автобус и семеро в нём, — одного и даже троих не ждут. Топаем с Виктором и Арнольдовым прямо в баню. Горячей воды в ней нет. Даём бабке рубль, чтобы пустила «йогов» помыться холодной. Дома я по графику мою пол и жду гостей из Кудыкты.

С приехавшим Степановым ввалились и соседи: Огнев, Икорников, Аничкин. Достаём с Виктором свежее приобретение и допиваем до последней капли. Не успели оценить букет сухого «Мелъника», как Арнольдов предложил к дегустации непрозрачный вермут. Гурманизм у тех, кто ещё соображал, уже притупился, поэтому букета они ощутить не успели, — напиток, слава богу, кончился.

Дабы остановить поток бессознания, выхожу на улицу и думаю о культурной программе. На ум пришла Катерина, которая не отказалась бы сходить на хороший фильм. Однако, зайдя к ней в балок, обнаруживаю её в беседе со Славиком из «Серебряных» и ретируюсь, чтобы не нарушить идиллию.

Оставался — день рождения Гарика, но сил моих идти куда-то не было, и я вернулся в вертеп. Здесь меня ждала новая порция страшного вермута. Он-то меня и довёл до логического конца в скворечнике для людской нужды. Виктор и другие борцы за свободу духа и тела бесновались до часу ночи.

Глава 25

Утомленные репетицией. Серьезная комиссия. Рельсы пришли. Венки Неизвестному солдату. Не до футбола. Азимут — экспедиция. Конец загула.

6 мая театральные «деятели» освобождены от работы для подготовки к Дню Победы. В 9:30 кто-то включил на улице запись «Led Zepellin». Увы, бодрящая музыка облегчения не принесла. Послушно подтягиваюсь к «Пионеру» на репетицию. К десяти появляются и основные силы: наш ВИА, Катерина, Роза и остальные «актеры». Зато главреж застрял в могучем Дорпрофсоюзе, и нам приходится репетировать без его меткого глаза. Затем, Засадский подключает нас к загрузке нового оборудования в кинобудку.

Ах, как же плодотворно мы поработали! «Теперь и отдохнуть не грех», — решили подуставшие студийцы, и, закупив вдосталь вермута, отправились на берег Ленды. Долго ли коротко мы нежились на солнышке, а и вермуту пришёл конец. Настало время соревнований по метанию камней в несчастную стеклотару.

Размявшись таким образом, покупаем с Виктором сладкий пирог и идём в экспедицию. Мне всё непонятнее, какую роль я играю в мизансцене Виктор — Стройняшка, и пытаюсь расставить все двоеточия. Виктору не нравится, что я отказываюсь от навязанной мне роли наперсника, и наши отношения натягиваются до верхнего «до».

«Ах, так! — подумал я. — С меня хватит! Оставайся с этой куклой! Но только без пирога», — и повернул в обратную сторону. Однако Виктор вскоре догнал меня и пошел со мной. Значит, пирог всё же был важнее. Дома ему тоже везло: случайно или на запах зашла по-прежнему вожделенная им Катерина, и мы мирно за чаем прикончили пирог.

В среду утром выяснилось, что нашу кормилицу «Тайгу» закрыли на ремонт водопровода. Иду к 9 часам в «Пионер», где все «артисты» ждут Сашу и Олю. Однако, их пора цветения как раз перешла в медовый месяц, и ожидание наше напрасно. В 11 часов Засадский просит нас покинуть зал для проведения конференции.

На улице дождь, на душе противно. Пытаюсь поднять настроение поисками новых поступлений. В книжной лавке после обеденного перерыва находим следы двухтомника Шефнера, «Алисы в стране Чудес» и французской новеллы начала века. Однако мы опоздали к открытию на три минуты, и счастье наше уплывает… Казалось бы. Но мой попутчик, Гарик — талантливый во всем — схватил-таки его за хвост, буквально вытащив один экземпляр «Алисы» у продавщицы из-под… Надо ли уточнять, в каких укромных местах они хранят товар для особого покупателя?..

Во второй половине дня мы показываем спектакль серьёзной комиссии, должной решить его дальнейшую судьбу. И…, кажется, решение — не в пользу нашего творения… Что ж, в любом случае по традиции, как после бани, всем надо выпить.

Пока организационный «комитет» соображал — кто, где, сколько — я отнес землякам, в экспедицию фотографии — свидетельства моей «моржовой» эскапады. За доброту и обязательность, как и подобает, был наказан ими стаканом отравы под кодовым названием «вермут». Эту дозу яда они посвятили разрешению от бремени их общей любимицы — кошки Мани. Что ж, во здравие братьев наших меньших принимаю удар на свой организм и возвращаюсь в «Пионер».

В закулисьи ДК мой организм принял удар покрепче. Отказаться от участия в тризне по нашему детищу со звездами неизвестного масштаба, такими, как Мищенко, Катерина, Огонек, Боткин, «Серебряные» — не смог бы и сам святой Иероним. Учитель — основатель Системы — подоспел вовремя, чтобы «порадоваться», созерцая мои содрогания после третьего стакана водки…

8 мая «артисты» и другие, причастные к культурной программе, опять освобождены от работы. Ох, и отольются же нам эти отгульчики работой во внеурочное время! А пока… едем организованно, то есть в вахтовке, на торжественную укладку рельсо-шпального звена у будущего железнодорожного вокзала. Пойма на правом берегу Ленды наполовину отсыпана гравием и заполнена всеми видами транспорта от ГТТ до ряженых оленей. А народу!..

Казалось, всё служивое население посёлка и его окрестностей пришло отметиться в историческом событии. Официальные фото-кинооператоры вперемешку с любителями захватили все возвышенности и крыши близстоящей техники. Я, поснимав своих на фоне бурлящей толпы и невозмутимых оленей, тоже вскарабкался на кабину вахтовки. Все ждали торжественной укладки звена с окрашенными «серебрянкой» рельсами.

Наконец, в положенный срок «Серебряное звено» легло на отсыпку. Монтёры в чистеньких спецовках и новых касках навалились ломами, выравнивая концы рельсов, репортёры и любители защёлкали затворами камер. Ещё минута, — и звено стало частью полотна, соединяющего нас с Транссибом. Все — хотели того или нет — кричали «ура!», а некоторые и шапки в воздух побросали. Над ликующей толпой кружил вертолёт и осыпал ее бледными листовками, славящими передовиков труда.

Тем временем место путеукладчика занял маневровый тепловоз с фанерной фигурой вождя на передке, указывающей ладошкой «верную дорогу». Какие там геодезисты-изыскатели! Дощатую трибуну, устроенную рядом с последними рельсами и обтянутую кумачом, заняли знакомые до зубной боли лица. Они произнесли несколько речей во славу трудового народа, который может всё на свете (наперекор бардаку, который в меру сил они создают).

После митинга можно было отовариться в автолавках и начать неофициальную часть. Большинство народа потянулось к реке и к домашним очагам, где, всё же, у многих был какой-никакой уют.

Я отправил своим родным поздравления с Праздником и заглянул домой. Здесь — затишье, но как будто перед бурей… Иду дальше. У Горисова тоже тишь да гладь: он читает Тынянова, Гоша — Бодлера, а мне дают некролог о О. Куваеве. Спасибо и на этом. Горисов понимает, что надо бы помянуть одного из наших любимцев, и достает бутыль «Гымзы».

Возвратясь домой, нахожу за столом Арнольдова, Тимофея и его нового сослуживца из Хородочи. Виктор тоже здесь, но совершенно безучастно и сердито возится с бумагами. Среди корреспондентов он встретил земляков и хочет передать с ними свои журналистские опыты. Но не это было причиной его отрешенности. Слово за слово выяснилось: Катерина, наконец, расставила знаки альтерации, то есть послала его со всеми притязаниями грубо и далеко.

Мне оставалось только посочувствовать ему. Однако он мое участие не принял, но заявил в запале, что завтра спланирует на запасную «посадочную полосу», у изыскателей. Понятно, что штурманом затребует меня. Хорошо, когда есть два огня, между которыми можно метаться.

…Утро началось с громогласного обращения Иванцова по радио.

— Товарищи, бойцы отряда «Ударник»! — пытался он подражать голосу Левитана. — Сегодня, в День Победы, мы должны дружно выйти на митинг!..

Едва ли дружно, но мы с Виктором, в отличие от других, вышли первыми. В 10 часов к мемориалу у РДК (районный дом культуры) подтянулись основные силы. Речи собравшихся были в меру человечными и искренними, так что все посмотрели возложение венков к памятнику Неизвестному Солдату и лишь после этого разошлись. Кто как помянул павших, а мои соратники неожиданно: досмотром сновидений. Оказывается, пьянствовать иногда тоже надоедает.

Пока все спали, я проявил последние плёнки, а к четырём часам по полудни — по призыву нашего форварда Гоши — мы пошли болеть за его команду. В поисках обещанных «зрелищ» я прошёл площадку у «Пионера», затем сходил на стадион у школы, подождал болельщиков у моста — ни единой души.

Решив, что придётся обойтись «хлебом», взял подвернувшегося «десертного». Дома выяснилось, что мои «сожители» зашли вместе с Виктором в прессгородок, то есть в коттеджи для приезжих журналистов, к его знакомым. Но те уже завязли «мордами в салате и грязными сапогами в простынях», так что Виктору пришлось немного помочь им прийти в себя. Какой там футбол?!

Повинуясь своей неизбывной жажде прекрасного и в укор отвергшей его Катерине, Виктор, как и предполагалось, насильно тащит меня с Арнольдовым в экспедицию «Фундамента».

— Колосс на ватных ногах, — ворчу я по дороге. — Без подпорок не можешь. А как разойдешься, ничем тебя не остановить… Голова большая, а без царя…

— Т-т-ты мне п-п-поговори ещё! — огрызается Виктор. — Вот утоплю тебя в проруби в д-д-другой раз…

«Боюсь, другого раза не будет», — подумал я, но ничего не сказал.

Вдруг, на полпути, мы встретили сотрудников нашей пассии, которые уведомили нас, что все геофизики — на «шашлыке у сопки». Неописуемая досада отобразилась на лице нашего «коренника», покрыв его краской заката. Оказывается, «она» может гулять и развлекаться с другими!

Второй удар можно было выдержать только, прибегнув к «анестезии». Нам попался её аналог — корейская самогонка с гордым названием «Самбек». В столовой с нежным названием «Тайга» мы приняли этот пол-литровый препарат на троих, чтобы на время облегчить участь пострадавшего.

Будучи последовательным в достижении цели, как вожак гусиной стаи, Виктор вновь тащит нас в прежнем направлении. Причем, до этого он нёс свой магнитофон сам, как и подобает гармонисту. Однако, под действием «анестетика», у него родилась мысль о неверном распределении обязанностей. Будто «Комета» — это не гармонь, а предмет общего пользования, а значит… При наличии совести у общества оно должно распределить нагрузку поровну.

Совесть у общества в моем лице оказалась на месте, и я тащу это тяжелое и громоздкое детище отечественного радиопрома до места. В этот раз встреча состоялась, но на каком уровне!.. Наши друзья только что вернулись с пикника, и как им это удалось — было непонятно. Мужская половина компании иногда открывала рты, но никакой речи из них не доносилось. Женская часть, по контрасту с первой, — была настроена чересчур игриво, что в мужчине с обострённым чувством собственного достоинства вызывает обычно реакцию отторжения.

Тем не менее, Виктор не развернул «гусиный клин» в обратном направлении, а серьезно и настороженно наблюдал за ходом событий. После разговора тет-а-тет Арнольдова со Стройняшкой действие «анестезии» на Виктора совсем прошло, и он засобирался домой.

На обратном пути нам то тут, то там попадались однополчане, отдавшие изрядное количество сил празднику и пробиравшиеся домой, как бойцы, бежавшие из плена. Причём, некоторые из них пытались выпросить у нас лишние «медикаменты» для лечения ещё не затянувшихся душевных ран, будто у нас передвижной лазарет. Увы, ничего лечащего душу, кроме магнитофона «Комета», у нас с собой не было.

Суббота ещё один трудный выходной день. Настойчивые Арнольдов и Тимоха уже в 10 часов потребовали достать купленное мной накануне «десертное» и стали утолять жажду, наивно полагая или лукавя перед собой, будто 0,7 литра бормотухи могут погасить пожар в их необъятных душах. Чтобы не пустить процесс на самотёк, Виктор предложил организовать выход на шашлыки и, не дожидаясь поддержки, взялся за приготовления.

Постепенно все прониклись его идеей и занялись закупками. Я, помня своё обещание, плетусь в «Фундамент», дабы провести время в спокойной обстановке. Однако здесь народ отдыхает по тем же законам, что и у нас, поэтому я ухожу обедать в «Тайгу». Изыскатели в это время собираются с мыслями, выделяют гонца — Потанова — и ждут вожделенную бутылку «Вермута». Выглядело это так наивно! По возвращении из столовой я слежу за развитием событий из комнаты Стройняшки.

Наконец, по сигналу все ринулись к ближайшей сопке и начали навёрстывать упущенное. Нелёгкая добыча быстро истощилась, и мы перешли на березовый сок. Никакого эффекта, кроме отрезвляющего, этот напиток ни на кого не произвёл, и мы, разбредясь по склону сопки, стали собирать подснежники.

Гуляние закончилось быстрее, чем предполагалось: кое-кто предложил выпить ещё, но мне стало скучно и в 18 часов я отправился к своим. Своим?! В балке меня ждало «чудище стоглаво и лайя». Шашлычники, видимо, превзошли себя и только благодаря мясной закуске ещё держались на ногах. То, что «изрыгал» вдохновитель и организатор культпохода в мой адрес не выдержал бы ни редактор, ни корректор, ни метранпаж.

Виктор посылал истошным голосом тяжелейшие матюги в мой адрес, будто хотел пригвоздить меня ими к воображаемому кресту. Я не ожидал, что столько злой ревности могло накопиться у Учителя за время моей отлучки в вожделённое им общество.

Отсутствие ожидаемой реакции с моей стороны буквально взбесило основателя СВЭС. Он схватил меня за плечи и начал трясти, видимо ожидая, когда из меня посыплется «жалкий лепет оправданья». Я, чувствуя усиленную алкоголем позу в его «отелловщине», безмолвствовал.

Наконец, это принесло положительный эффект. Виктор отпустил меня на свободу, по инерции продолжая «изрыгать» в открытые на улицу двери нецензурные формулировки моей сущности… Такой всплеск внимания к себе кого-то мог и возбудить, но я решил оставить бурю в «стакане» и вышел вдохнуть весны.

Ввечеру гуляние в посёлке явно шло на спад. Даже у завсегдатаев Мормоновых царила тишина. У Коротич — тоже. Лишь проходя мимо «рыгаловки», я услышал звуки, похожие на музыку. Увы, это пытались играть на чьей-то свадьбе «Серебряные россыпи». Неожиданно на почте нахожу Горисова, отправляющего бандероль, и сопровождаю его до дома. Здесь-то и отсиживаюсь до часу ночи, пока в нашем балке не гаснет свет.

Глава 26

Опальный бригадир. Новый объект. Рейд ОБХСС. Выход из команды испытуемых. Истерика наставника. Шашлык на стрелке.

Воскресенье рабочее. Утром, как ни в чём не бывало, едем на зону с Виктором, но не разговариваем. Сидим в бытовке в ожидании работы: от никчёмного профилактория нас освободили. Мимо нас проходит Сизов. Через некоторое время, — проходит обратно…

— Чего сидим? — не выдерживает он.

На фоне бастующих гаврильевцев, выдвинувших политический лозунг: «Гаврильеву — статус бригадира!», отнятый у него за требование нормальной организации труда, — мы просто паиньки, ждущие «чего прикажете?». Приказание, наконец, объявил Выгорнов: загрузить брёвна в грузовик и доделывать сарай. Виктору с Глазовым — особое поручение: ломать завалинки у вагончиков в нашем лагере.

После обеда мне выпало вырубать площадку для нашего нового объекта — щитового дома неподалёку от «Берёзки». Почистив площадку и разметив с геодезистом цоколь досрочно, мы поспешили занять места в вахтовке. Тут-то — в 16:55 — Сизов уличил нас ещё раз.

— Опять собрались домой раньше времени, работнички?! — прокричал он, не подходя к машине. Мы не возражали, ибо задание своё выполнили, а высиживать время на площадке — бессмысленно.

По дороге домой захожу на почту за посылкой с гостинцами от родных. Дома, как полагается, делюсь содержимым с соседями, которые организуют небольшой пир. За столом только и разговоров об опальном Гаврильеве! Виктор даже пытался найти ходы к руководству через известного воспитателя — Сизову Веронику Игнатьевну.

Беседа с ней, по общему мнению, ничего не даст. Вот комитет, да совет бригадиров могли бы отстоять земляка. Дебаты по этому вопросу традиционно забирались всё «выше», пока не упёрлись в «руководящую и направляющую», а главное — непобедимую силу.

Под этот неровный гул почти родных голосов я быстро заснул с тем, чтобы поработать ночью…

В понедельник в 4 утра меня отвлёк от дела Воскресенский, пытавшийся поднять на рыбалку Пузыря, который обещал составить ему компанию. Переждав сборы рыболовов, падаю в кровать до семи.

На работу едем натощак, поскольку в доме — хоть шаром покати, а дождь — холодный и мерзкий — не пускает в столовую. В вахтовку набилось столько народа, что многие из арьергарда садились на колени сидящего авангарда. Как человеку из авангарда мне досталась Катерина и, слава богу, — Виктор остался работать в лагере и этого не видел.

На зоне дождь продолжается: все жмутся под крыши и навесы. Мне поручено сделать в бытовке полки для инструмента, что заняло весь рабочий день.

Вечером несколько человек вызывают в штаб ЦК для проведения рейда совместно с ОБХСС19. После инструктажа идём в магазин СМП-44. В мясном отделе Виктора обсчитывают на 70 копеек. Штатные работники милиции удаляются за кулисы для «выяснения отношений», а «любителей» отпускают восвояси. Что происходит «за кулисами» магазина — нам знать не положено. Образовавшуюся пустоту заполняем фильмом Ж. Ренуара «Повторный брак» с Бельмондо.

Никаких событий больше не намечается, и я читаю до глубокой ночи накопившуюся периодику.

…С утра опять разгрузка: доедаем последние припасы. Приятели из ближайшего окружения тоже издержались в праздники и живут на «подсосе». На стройплощадке сдвиги незначительные. Постепенно подвозят щиты для нового дома, мы их сортируем, ворочаем вручную. Бригадир поручает Виктору подчистить от кустов площадку под строительство магазина, но тот бунтует, отказывается. Приходится заняться этим мне.

До обеда весь мелкий подлесок и кусты на площадке магазина я убрал и стал готовить несколько десятков колышков для разметки цоколя. Затем попросил бригадира дать мне работу на время обеда. Он вошел в моё положение, и вместо работы повел меня в буфет «заморить червячка». На большее наш котлопункт не способен.

После обеда размечаем с Нонной 70 ямок под столбчатый фундамент магазина и идём к остальным обшивать сарай.

Вечером в ДК — устный журнал местного масштаба, после которого провожаем с Митяем Л. Коротич. У неё дома, за чаем, поговорили о редакции «Рабочего», откуда в одночасье ушло восемь человек. Ей невмоготу быть среди тех, кто покидает тонущий корабль, и она остаётся в редакции. Уходим мы потемну, и Людмила даёт нам свой фонарь.

14 мая утро встречает нас долгожданным солнцем и лёгкой прохладой. Без всякого завтрака едем на зону, где опять наваливаемся на подготовку досок и обшивку сарая. Готовим комплект щитов для дома.

В обед забираюсь на склон сопки, осыпанный розовым цветом багульника. Сделал три кадра для слайдов, отломал несколько веток с цветами — подарить кому-нибудь.

Готовимся покрывать битумом «стулья фундамента». Приглашенный бурстанок сделал половину необходимых ям и сломался. Закапываем «стулья» в готовые ямки, а «старики» в это время покрывают сарай рубероидом.

Выдали зарплату (68 рублей) прямо на зоне, и мы раздаём друг другу долги. После работы Виктор угощает всех сухим вином «Мелъник». Я чувствую озноб и боль в горле. Кажется, заболеваю и, устав от прессинга Виктора, объявляю о выходе из команды испытуемых. Эта новость, неудачи в «осаде» Катерины и изрядное количество выпитого срывают его с тормозов.

С глазами навыкате за толстыми очками и брызгая слюной он вновь закатывает истерику, проклиная меня за всё хорошее и плохое, за измену делу «всей его жизни» и вообще — за существование на свете. Сцена была выполнена в расчёте на большую аудиторию, но вокруг почти никого не было, и прозвучала, как выстрел из пушки по воробьям. «Что ж, насильно мил не будешь», — намекаю ему и ухожу от дальнейших пререканий.

Ближе к ночи Виктор выбрал другой, бездонный сосуд для душевных излияний — Арнольдова. И тот, — который уже раз чокается с ним за его нелёгкую миссию объездчика «норовистой лошадки». Словом, да здравствует великомученик и образец самопожертвования — Виктор!

…Наконец, жизнь налаживается. На работе — никаких задержек: закапываем в лунки столбики-стулья, разгружаем и сортируем щиты дома, готовим брус для обвязки. После обеда — всё продолжается в том же духе, на фоне солнца, ветра и нездоровой жажды.

После работы принимаю запоздалые меры профилактики ОРЗ: глинтвейн из «Каберне». Дружкам же купил спирта, чтобы не смотрели косо.

Тем не менее, ледяная заноза в сердце Виктора портит ему жизнь.

— Как эта девчонка с гитарой не желает со мной знаться? Что она такое вообще?! — пробормотал Виктор. А потом добавил: — Бить надо! Сразу поймёте!.. Вон Арнольдов, разбил кулак об Пузыря. Тот, — как шёлковый теперь.

— Что, и Катерину будешь бить? — вяло спросил Тимоха.

— И её отлуплю. Вон, на Пузыря подействовало…

— До твоего активного вмешательства у нас никаких эксцессов не было, — вставил я. — Уживались, несмотря ни на что.

— Но меня-то Пузырь дважды брал за грудки, — проговорил Виктор, саркастически улыбаясь. — И орал при этом: «Удавлю, чинтинская падла!».

В ответ мы только ухмыльнулись: Слон жалуется на Моську.

— Значит, ты его как-то особенно достал, — едва успел сказать я, как Виктор схватил меня за ворот рубахи и с перекошенным ненавистью лицом стал вытрясать из меня душу, матерясь:

— Что ты-то ё-ё… в рот л-л-лезешь на х… со с-с-своими б-б… ком-м-ментариями!!!

Я был готов к полунаигранной вспыльчивости супермена и реагировал спокойно. Этого он не ожидал и, оторопев, остыл моментально. Видя тупик, в который зашла дискуссия о перевоспитании молодежи, я улёгся на кровать и, несмотря на встряску, заснул до 22-х часов.

На улице — ни зги, а я иду к Коротич отдать фонарь и деньги за книги. Она ведёт меня к Мормоновым, где я попадаю на рюмку «Старки» с Шредером из «Газеты»… Зашёл разговор и о драке, учинённой Харизматовым и «Ко» в областном аэропорту. Однако подробностей гость не знал.

Домой возвращался в два ночи в надежде, что все угомонились, но грубо просчитался. Карточное побоище под предводительством главного оперативника было в разгаре. Пытаюсь заснуть в боевых условиях под очереди матюгов и взрывы смеха.

…Утром в пятницу у меня — пробежка в «Тайгу», у Арнольдова — «спецтренировка» с Учителем. На работе — продолжение устройства цоколя: катаемся с Ариком на «Кировце» с прицепом за щитами — деталями дома, грузим недостающие «стулья», оковалки битума. На обед уехать не удалось, питаемся в буфете.

После обеда кипячу битум, осмаливаю «стулья» и трамбую их в лунках. Учитель, видя мои потуги, показывает на меня пальцем и злорадно смеётся:

— Ну и работничек!..

Выгорнов вслед за ним подсказывает, что трамбовать щебень надо сильнее… Может у меня замах и не очень, — зато я луплю трамбовкой дольше, чем другие.

В конце дня подъехал бурильный станок, и Выгорнов направляет меня на планировку углового дома-магазина ассистировать бурильщикам. Удаётся пробурить два с половиной ряда из трёх. Шесть ямок станок не осилил, и, похоже, нам придётся долбить их вручную.

Ближе к семи вечера прошу бригадира заменить меня и бегу в «Пионер» на встречу студийцев. Однако у ДК собрались лишь Роза и Арнольдов (дисциплины — никакой). Идём в столовую…

Позже в балок заглянул Глазов и вручил мне приглашение на свадьбу в субботу:

— Приглашаю только единомышленников, — пояснил он. — Остальным поставлю после.

Отрубаюсь до 23 часов и собираюсь заниматься, но Виктор не даёт и требует назвать ошибки в своём поведении.

Я напомнил Учителю, что уборку балка по графику им же придуманную он игнорирует, что злорадно смеётся над ошибками других, что… Но, почувствовав тщету подобных разоблачений, — ибо не желающий видеть, да не увидит, — я замолк на полуслове.

— А на последнем шашлыке, — вмешался Воскресенский, — ты, Виктор, набрался так, что уткнулся носом в миску с мясом. В следующий раз — вино не берём…

Это напоминание переполнило чашу терпения наставника, и он, обидевшись, как мальчишка, заявил, что больше с нами на шашлыки не пойдёт.

В субботу по пути на работу Виктор узнаёт, что этот день не рабочий, а так, — для энтузиастов. С плохо скрываемым сожалением он храбрится, мол, «мне всё равно»…

Вместе со звеном заозерцев доделываем обвязку цоколя. После обеда начинаем класть на него самые тяжёлые половые щиты. Виктор заметно подобрел и просит сопроводить его — один-таки не может — в общежитие «Фундамента».

Дома я вспоминаю о приглашении на свадьбу Глазова, и мы быстро собираемся. Напоминаю Виктору, что сегодня его очередь мыть пол. Виктора это так бесит, что работу он «украшает» затейливой матерщиной и проклятием всего, что попадает ему под руку.

Свадьба Глазова прошла без эксцессов, благодаря отсутствию незваных гостей. Единственной потерей, стала «Комета», сгоревшая от перегрузки. Да и мой (с Коротич) подарок молодожёнам — альбом «От Мане до Пикассо» — был, наверно самым скромным. Глазовы, кажется, оценили его вполне, но как гости?

Молодая — Ира, невеста из нашего же отряда, — выглядела вполне счастливой, и подруги могли ей завидовать: маленькая, а парня здорового отхватила!..

В воскресенье Виктор, как ни в чём не бывало, готовится к шашлыку. Мы с Арнольдовым заходим к молодожёнам поздравить с «первой» брачной ночью, за что получаем законные 100 грамм коньяку и кофе с тортом. Затем, идём в общежитие «Серебряных» и высиживаем до 14 часов в ожидании прочих закупок и сносной погоды.

Увы, погода нас не балует: то задувает ветер, то сыплет дождичек, то светит солнце. Но мы полны решимости выполнить программу и идём на стрелку Шактаума и Ленды. Виктор, понятно, жжёт костёр, ребята ловят рыбу, Славик вместо Катерины приводит её товарку Люду, что вызывает явное неудовольствие Виктора.

После шашлычного апофеоза все укладываются на травку попарно и милуются, пока не начинает смеркаться. Как ни крути, а домой идти надо. Брели нестройными рядами вдоль Шактаума, так весело, что Арнольдов с Леной свалились с мостков в воду по самые чресла.

Дома жду в полусне, пока население балка угомонится, и после 9 вечера выигрываю пару партий в шахматы у Гошки. Неожиданно зашла Алина и попросила кого-нибудь взломать замок своего балка. Не вдаваясь в подробности, мой соперник, переполненный адреналином, бросив шахматы, отправился за инструментом.

Ему на замену подоспел Влад Степанов и выиграл-таки почти обречённую партию… Но тут, на новый голос вышел Виктор и зарядил нас на разговор о «человеке» до 4-х утра. Возможно, именно во время дебатов на эту неисчерпаемую тему, у идеолога СВЭС какие-то негодяи стянули сохнущие на веревке джинсы и спороли лейбл «Геофизика» со штормовки.

Глава 27

Закладка второго дома. О безответной любви. Победа светлых сил. Телеграмма Генсека. Замминистра в «тошниловке».

Как держать гвоздь. Жена Митяя. Вброд через Ленду.

В понедельник едем на работу в «Урале» под брезентом. Попытались было дождаться бригадира, но не вышло. Работаем без указаний: наше звено ставит и трамбует «стулья» на угловом доме, другие — продолжают укладывать на обвязку половые щиты.

Во время обеда перекусываю в буфете и лезу на сопку, чтобы поснимать цветущий багульник ещё раз.

До конца дня выкладываем все щиты пола на обвязку. Перед отъездом домой Глазов извлекает из закромов несколько бутылок водки, закуску и предлагает прикончить всё «за здоровье молодоженов», здесь же, на пленэре. Не откладывая в долгий ящик, дружно берёмся за стаканы…

Тут, как чёрт из табакерки, подкатил Сизов. Слава богу, время было «наше», и переговоры прошли в мирной обстановке. Он торопился на партсобрание, поэтому на предложение заозерцев построить в неурочное время дом для своих семей ничего не ответил.

Сегодня моё дежурство по балку, и я делаю уборку. Сплю до полуночи, пока не начались шахматные битвы Воскресенского с Гошей. Арнольдов по доброте душевной за чаем начал открывать глаза Виктору и Степанову на «сущность» Катерины. Первым на это среагировал Гошка. Он вскочил с места и в бешенстве схватил Арнольдова за шиворот, намереваясь задать ему урок морали. Виктор всё же успел оттащить защитника девичьей чести от провокатора, но тот уже не мог продолжать игру и выбежал на улицу.

Этот эксцесс послужил поводом для жаркой полемики на тему — безответная любовь и её последствия. Каждый, основываясь на своём опыте, пытался доказать её пользу или наоборот — вред. К единому мнению спорщики не пришли, зато стало очевидно, какому божеству с гитарой поклоняется большинство мужской части отряда.

Наконец, после 2-х ночи народ угомонился, и целых два часа мы со Степановым преданы самим себе: он, читая сказки Мина, я — пытаясь что-то занести в дневник.

Утром на тренировку по Системе я уже не иду, но делаю свою зарядку.

На работе наше звено во главе с Ариком направлено на погрузку стеновых щитов в прицеп «Кировца». Несмотря на свои триста с лишним «лошадей», трактор забуксовал на мерзлоте, содрав тонкий слой растительности. Арнольдов проявил находчивость и пригнал бульдозер Мордовкина, который и вытащил «состав» на твердь отсыпки.

Разгружаем прицеп у нашего «первенца» и помогаем заозерцам ворочать угловые щиты жилого дома. На месте не пробуренных ям вместо «стульев» в основание второго дома, сооружаем городки — маленькие ряжи. Однако, подъехавшее «вовремя» начальство, увидело это «творчество», приказало их убрать и сделать, как положено: продолбить ямы и закопать в них «стулья»…

Вскоре прозвучал сигнал вахтовки, и мы едем на обед. В столовую идём не сразу: Виктор бежит в редакцию «Рабочего», я — в книжную лавку, где беру альбом о «Залесье». На улице и жарко и ветрено, и мы ходим нараспашку, рискуя простудиться.

После перерыва Выгорнов даёт указание утрамбовать наши «стулья» ещё раз, а ряжи не убирать, вопреки указаниям начальства. Наш новый мастер Галя, видя такое самоуправство, просит нас хотя бы «как следует раскрепить стулья». Но Виктор сгоряча «посылает» её со всеми требованиями, и бедная девушка плачет от бессилья.

С работы едем в переполненной вахтовке. У меня на коленях — Никишина. Обнимаясь на ухабах и поворотах, рассуждаем о сборах членских взносов.

По дороге домой покупаем с Арнольдовым три бутылки «Ркацители» на «всякий случай». Случай представился в виде заглянувшего на огонёк Степанова, который и стал третьим. После такого лёгкого ужина всех потянуло на чтение. Мне попался Е. Габрилович в «Экране». Виктор же фанатично объясняет суть СВЭС и «цель своей жизни» Степанову до 2-х часов ночи. Ещё на один час меня хватило для писем…

…Продолжаем прежние усилия: размечаем брус для обвязки на втором доме. Я «путаюсь под ногами» Виктора и Ильи, и меня посылают в одиночное плавание: отрывать ненужные подкладки от бруса, трамбовать засыпку «стульев».

От прораба Чеботарёва поступает официальное разрешение ставить в «трудных» местах ряжи — ещё одна победа светлых сил разума над тёмными силами дури…

Обедать собираемся в буфете, но машину, везущую обед из столовой, — «вот-вот должна подъехать» — мы ждём почти час. У Катерины, изнывающей от ожидания той же машины, — очередная проблема.

— Студия должна скоро ехать в Благинск, — делится она со мной, — а меня на эти дни везут на фестиваль КСП в Иркутск, — чуть не плачет она. — Гена, что делать? Мищенко меня разорвёт на части…

Вопрос почти риторический, и я отвечаю в том же духе:

— Подожди, ещё всё десять раз изменится! — хотя все уже догадываются, что спектакль мы никуда не повезём.

После сумбурного обеда всех, попавших под руку, загоняют в холл неработающей ещё «Берёзки» на митинг, посвящённый поздравительной телеграмме Генсека. С чем поздравлял — было непонятно: то ли с давно прошедшим Днём Победы, то ли с приходом путей в Ленду. Впрочем, по сути — это одно и то же.

До конца дня Виктор с Арнольдовым ставят ряжи, мы с Ильей укладываем на них брус.

Вечером Арнольдов как личность весьма колоритная и без предрассудков попал на глаза съемочной группе ЦТ. Да и не просто попал, а запал ей в душу. Почуяв это, он сразу напросился к землякам в гости в посёлок Серебряный расширенным составом. Я поддержал компанию и провёл в милой беседе «обо всём на свете» с телесъёмщиками битых три часа. Заснуть удалось около полуночи.

В четверг встал в 3 ночи и до 6:30 писал письма друзьям, кому задолжал. Затем, пробежка до «Тайги», где я оказался первым, — и обратно. До работы едем нынче на ГАЗ-66 под брезентом. В бытовке бурно обсуждаем КТУ, то есть, делим деньги голосованием — у кого голос крепче…

Когда подъехал прицеп с громоздкими деталями крыши, решили, что выгружать их будем только краном. Однако, пока бригадир довёл наше решение до прораба, который об этом и мысли не допускал, да пока они пререкались по этому поводу, нашлись энтузиасты, готовые рискнуть здоровьем. К сожалению, не только своим, но и — «сатрапов». Здесь, как всегда в таких случаях, сработали могучие российские кличи: «Нытики!», «Слабо?», «Раззудись плечо!..» и «Эх, дубинушка!».

Словом, сэкономили прорабу время, средства, нервы и спасли от суда за свои, чудом не полученные травмы. Однако лучшая защита — и у Чеботарёва тоже — это нападение. Обойдя будущий цоколь второго дома, он обнаружил столько «брака», что потребовал переделать и ряжи, и «стулья», и обвязку. Всё же в перебранке с «бугром» он уступил некоторые позиции, и вскоре мы начали раскладывать на обвязку щиты пола.

С 10—11-ти часов солнце палит, как на юге. Поэтому все, нарушая технику безопасности, работают по пояс голые. При этом ветер продувает, как в степи, и иссушает тело сначала снаружи, а потом… наступает жажда, которую невозможно утолить водой. По крайней мере, — талой, которой полно прямо под ногами в ямках и проталинах и которую я пью, посылая мысленно «сестрицу Алёнушку» и припадая к любому «копытцу», укрытому космами рододендрона и голубики.

После обеда продолжаем выискивать в штабелях и раскладывать на обвязку щиты пола. Покончив с этим, идём с чувством выполненного долга в 16:56 к вахтовке, но в это время появляется Сизов всё с той же целью — уличить и пригвоздить… Но не на тех напал! Мы уже кое-что поняли в «организации труда» и даём отпор: у нас нет ни деталей, ни крана, ни сил после перетасовки щитов… Шум из-за 4-х минут?!

Дома падаю без сил на кровать до 9 вечера, и только появление Степанова возвращает меня к жизни. Идём с ним в поисках общепитовского харча аж до «тошниловки». Всему вопреки она оказалась открытой в столь поздний час, хотя обычно «из-за отсутствия еды» в это время отдыхала.

Секрет сего чуда раскрылся неожиданно. В момент, когда мы среди прочих бродяг поглощали, «что бог послал», к подъезду столовой подкатила черная «Волга». Из неё в сопровождении минимальной свиты вышел… не больше и не меньше — начальник Главмагисстроя! Товарищи ознакомились с меню, с состоянием кассы и так же плавно отбыли к месту своего небожительства. Кусок, застрявший было у меня во рту, сразу продолжил путь к цели.

Полные впечатлений, мы решили с кем-нибудь поделиться ими и двинулись по маршруту: лагерь, Коротич, Мормоновы. К сожалению, в первой точке маршрута адекватной реакции на наше сообщение увидеть было не у кого. Второй пункт принял нас обезоруживающе тепло, так что, выпив сухого вина и посмотрев по ТВ передачу о Шолохове, мы почти забыли о пережитом. В третьем пункте нашего демарша мы, даже не вспомнив о явлении Самого народу, говорили с хозяевами дома почему-то о Союзе Молодежи и его Роли в стране до 4-х утра. Отбой в начале шестого.

В пятницу в ожидании разнарядки доделываем мелочи в «магазине»: плинтус, галтели20, наличники… До обеда удалось разгрузить один прицеп с деталями для второго дома. Перед заходом в столовую обнаруживаю в книжном Ф. Саган и покупаю четыре экземпляра на всю свободную наличность. Виктор тут же выпрашивает одну книгу.

После обеда выгружаем очередную партию щитов из «Урала» с прицепом. Прицеп опорожнили благополучно, но в кузове грузовика щиты заклинило так, что вручную их было не вытащить. Больше на этом доме делать было нечего, и наше звено переходит на «магазин». Здесь мы с Борисом занимаемся дверными проёмами, и Виктор, между прочим, спрашивает:

— Ген, что это тебе так нравится работать с Борисом? — подразумевая, очевидно, что — не с ним.

— Да потому, — ответ у меня давно готов, — что он не показывает, как надо держать гвоздь и как бить по нему молотком!..

С работы домой идём пешком, а мимо нас проезжает с гордым видом Кардан на своем ЛАЗе. Никто из наших не делает и движения остановить его. Лучше прогуляться, чем слушать его самодовольный трёп. Лишь Виктор, перекошенный флюсом, беснуется:

— Тут каждая минута дорога, а этот… п-п-паразит!..

По пути в столовую заношу Катерине книгу Саган, чему она удивлена, ибо не надеялась, что и ей достанется. Попутчиком мне оказался Влад, с которым за ужином я делюсь впечатлениями от истерик нашего Наставника-«системщика». Жалею его, конечно, но помочь «делу его жизни» могу только невмешательством.

Затем, заходим в экспедицию, но супруги Мировы с подопечной сотрудницей — в отъезде, на Гирлюе, и, оставив ещё одну книгу Саган, мы идём в ДК смотреть «Пламя». К сожалению, фильм оказался не очень интересным, но и дома — ничего радостного: в полночь ввалились Арнольдов с Воскресенским едва живые. Кое-как поделились новостью: только что упали в кювет на «Урале» с коляской, но повезло — все целы! А уж мы-то как счастливы!..

На следующий день встал в 11 часов. В книжном — книга Сухомлинского, баня — закрыта. Зашёл в районную читалку и занялся ответами на письма, хотя старое казённое помещение вовсе не способствует этому интимному делу.

Ввечеру иду мимо бани, но никаких перемен в положении замка на её двери не замечаю. Накупив сладостей к чаю, ужинаю дома. В сумерки Влад вызвал на улицу играть в волейбол, чем мы с соседями и занимались до 9 вечера. Кажется, меня с Владом ждут в балке Катерины и Люды, но оказалось, хозяйки внезапно отбыли на концерт Т. Миансаровой в «Пионере».

Что ж, нас ждут и в других местах, например, у Митяя. К нему приехала жена, и он церемонно представляет её нам. Пьём чай и с трудом унимаем соседа, — тяжко пьяного мастера Киреева. На огонёк заглядывают: сначала Горисов с бутылкой «Мелъника», а за ним, видимо обладающий сверхчутьем, — Мищенко.

В воскресенье спозаранку обходим с Владом окрестности в поисках местечка для волейбольной площадки. Увы, на воскресник для её обустройства никто не вышел. Народ, по обыкновению, предается праздности.

Берём в попутчики Горисова и втроём, полные энергии, идём на стрелку Шактаума и разлагаемся здесь полностью: купаемся, играем в волейбол, загораем, дремлем на солнышке. И уж совсем потеряв контроль над собой, читаем вслух главу о постановке голоса из учебника по вокалу.

Чувство голода заставило вернуться на землю, и мы подумали: а почему бы нам не?.. И ринулись вброд через обмелевшую Ленду в направлении злачной точки общепита по кличке «Белка». Здесь нас только и ждали, отключив предварительно электричество.

Несолоно хлебавши шагаем в «рыгаловку», где получаем очередной удар по печени и другим внутренним органам.

Дома благостная атмосфера засасывает, как трясина: тут и гитара, и шахматы, и книги. Но меня так просто не взять! Я настолько устал отдыхать, что в десятом часу направляюсь в «Фундамент» под предлогом поделиться с известными читательницами новыми приобретениями.

Придя обратно домой в 23 часа, я обнаруживаю (о чудо!) полную тишину и спокойствие. Такой подарок земляков — друзей по счастью и застолью — я не мог не оценить и моментально заснул, полный благодарности.

* * *

Одно из писем.

В понедельник встал в 5 часов, чтобы успеть ответить на особо «радиоактивные» письма. В частности, моя подруга, учащаяся Историко-архивного, требовала окончательного решения вопроса о компенсации моральных и физических затрат от плотного общения со мной год назад. Другие, конкретно ничего не требуя, занимали больше внимания и сил для объяснения моего «статус-кво»: человек я или движитель некоей идеи? Словом, два часа до завтрака барахтался в эпистолярной стихии.

Черновик одного из писем:

***

Алексей, привет!

На сей раз хочу ввести тебя в курс своих личных дел… Возможно, ты помнишь мою историю с первой материальной потерей на любовном фронте. Точнее, потерей своей «вывески» — блестящего верхнего зуба. Причем, не в рукопашной битве за даму сердца, а в банальнейшем падении на гранитную ступень подземного перехода. Я до сих пор вижу перед собой черно-серое зерно гранита, отполированное миллионами подошв, надвигающееся с неотвратимой быстротой и остановленное не лбом или носом, но именно зубом, даже не прикрытым губой, застывшей в дурацкой пьяной улыбке.

Так вот, стоило мне найти это «трудное счастье», муж которой находился в затяжной заграничной командировке, как тут же объявилась её соперница — девушка лет на пять моложе, с приличными формами, работающая с ней в одном отделе. Сам понимаешь, донжуанского опыта у меня никакого, — вынужден был импровизировать.

Первая — была бесперспективна по всем статьям: старше меня, замужем, сын, чуткая свекровь. Вторая — уже не девушка и в самом цвету, но, к сожалению, студентка-вечерница. Сначала, пока мы выясняли отношения со студенткой, мне удавалось легко их разводить. Когда же я понял, что влип, как «муха в сладость», жизнь мне стала не в радость. Первая — полностью владела моим телом, вторая — не то чтобы душой, но воображением — точно.

Помнится, ты радовался моему первому успеху, но потом, увидев «студентку» на закрытом просмотре «Следствия по делу гражданина…» у нас в институте, склонился в пользу более перспективного варианта. Да, Мария, или Маша, производила на многих впечатление неразорвавшейся бомбы (секс). Казалось, мне, простому смертному, никогда не добраться до её «детонатора». Тем не менее, некоторые попытки приблизиться я предпринимал.

Не стану грузить тебя описанием многотрудных своих изысканий, показавших, что девушка ещё не забыла своего «первенца». Свежее чувство собственности — ревность — сразу прокралось в мою трепетавшую душу. Как и всякого ревнивца, меня мучил вопрос: кто Он? Кто тот счастливец, который сорвал благоуханный (?) цветок невинности с этого полноформатного, налитого соком стебелька?!

Превозмогая мазохистскую боль при допросах Марии о её «бывшем», во много превосходящую её боль от воспоминаний о нём, мне удалось установить и адрес, и имя источника, теперь уже наших общих страданий.

Сам знаешь, чтобы избавиться от боли, надо хотя бы узнать её источник и низложить его. Узнать-то я узнал, но как низложить?.. Он находился в высотке послевоенной постройки, на площади Восстания, и доступ к нему был, казалось, только на первый взгляд прост. Я нашёл номер его телефона в записной книжке Маши, а его именем она просто гордилась: «Игорь Негодаев», — говорила она, замирая в тихом экстазе и ожидая, очевидно, того же и от меня.

Да, моя реакция была столь же «тихой», но только с противоположным знаком. Кто же этот прохвост, подонок, пользующийся девичьей наивностью во имя ублажения своей похоти?! Вот бы дать ему… Ну, и так далее. Для начала я стал обдумывать план подхода к ненавистному объекту.

Узнав из невинных бесед с Машей, что наш общий «предмет» увлекается, в числе прочего, классическим джазом, я решил предложить ему посмотреть мои диски Дейва Брубека. По телефону я мямлил что-то про знакомых, которые дали мне его телефон для обсуждения филофонических проблем. Поверил он этой сказке или нет, но моё сбивчивое предложение о встрече принял и назначил день и час.

Прибыв к заветному подъезду в назначенное время и открыв трёхметровую дубовую дверку, я уткнулся носом в вежливую консьержку, объяснившую, что «Игорь ещё не пришёл». «Как?! Неужели она знает всех жильцов этого огромного подъезда», — поразился я. Кого-кого, а его, очевидно, знали.

На улице было холодно и сыро. Стоял октябрь, или ноябрь, чуть ли не «чёртовый зимарь». И я остался в подъезде, точнее — холле, который в нормальных домах называется лестничной площадкой. Долго ли коротко мне пришлось мучиться сомнениями: придёт — не придёт, но всё же я дождался. С улицы вошёл мужчина и придержал дверь, пропуская вперед девушку, в которой я узнал… свою Марию! Её профиль, её осанка и, кажется, её пальто — всё промелькнуло перед глазами, как в кошмаре.

Вдруг она что-то проговорила, и у меня отлегло от сердца: это была не Маша, не её голос. Но это была её копия!.. Значит, её спутник и есть тот самый счастливчик — коллекционер типажей!

Дальше всё происходило, как я и планировал. Когда мы поднялись в квартиру, хозяин предложил раздеться и усадил в кресло обоих гостей. Девушку звали Леной, и она пришла позировать Игорю, который, как выяснилось, «художник от Бога», а «руку ему ставил» по-соседски, сам Фарфорский! Меня он просил не обращать на его работу внимания и рассказывать о себе всё подряд: кто я, откуда и куда?..

Вскоре пришёл его приятель — одноклассник, — и наша беседа превратилась в перекрестный допрос. Впрочем, я свою легенду, близкую к жизни, выдавал без труда и даже успевал выудить скудные сведения о жизни приятелей. Во время моего общения с соперником постоянно работал телевизор, велись разговоры о чае, переговоры по телефону и, казалось, я здесь вполне обычный, если не сказать, — старый гость. Постепенно я начал ощущать некое безразличие к своей персоне, и это странным образом задевало самолюбие.

Чем больше я пытался увлечь оппонента своей персоной, тем больше чувствовал пренебрежения, а вскоре и тонкой иронии, издёвки в его речи. Мои два редких диска с записями лучших вещей Брубека, купленных за большие деньги, вызвали некоторое оживление в стане противника, перешедшее вскоре в кривые ухмылки, означавшие: какое барахло ты таскаешь, братец, в приличное общество.

Вскоре хозяин вообще устал и пикироваться со мной, и рисовать портрет своей подружки, и предложил своему приятелю «сгонять партейку-другую в теннис». Все вышли на площадку, аналогичную нижнему холлу. Друзья притащили с лестницы и собрали стол, и, не обращая ни малейшего внимания на меня, принялись рубиться в «пинг», без умолку поддразнивая друг друга:

— Сейчас посмотрим, как вы не умеете в шашки играть! — говорил один.

— Да уж куда нам, лаптем щи хлебам, — парировал другой.

— А мы-то вам вдуем всё равно по самое дальше некуда!..

Шарик скакал и взлетал из-под стола в бешеных «топсах», и я чувствовал, что мне с моим уровнем, не стоит даже заикаться об участии в игре. Дальше оставаться и «низвергать» было бессмысленно, и я быстро откланялся.

«Так в чём же загадка магнетизма этого высокомерного типа?» — ломал я голову. Почему Маша, проговорившись как-то о Нём, о Первом, сказала: «Прикажи он мне прыгнуть из окна своей квартиры, я бы прыгнула, не задумываясь!..». Такая любовь? Что в нём такого расчудесного? Нет, что-то я недопонял, недоглядел с первого раза. Словом, облегчения душе не было никакого, и я решил сделать вторую попытку.

Такая возможность представилась в канун Нового года. Теперь я напросился в гости к Негодаеву, якобы поздравить с наступающим Новым. Для обращения внимания к своей персоне на сей раз, я не пожалел денег на бутылку «Камю». Действительно, эта приманка подействовала, но неожиданным образом.

— Ух, ты-ы! — воскликнул мой соперник, увидев такое подношение. И тут же потухнув, откатил назад. — Жаль, что врач мне пить запретил…

— Что так? — с трудом скрывая некоторую радость, спросил я. — Тяжкий недуг?

— Да нет. Так, по мелочи: колит обострился, — поспешил он разочаровать меня. — Ты уж убери бутылочку, пригодится самому.

При чём тут колит, я не понял, но что шар он отыграл, было ясно. Потом всё пошло обычным для него чередом: копия Маши по имени Оля Полянская (!), дочь того самого, из ЦК, другие барышни, болтовня ни о чём и всяческая суета. Разговора о его недавнем увлечении с вечернего факультета Историко-архивного никак не получалось, да и не получилось бы «за давностью» и из-за скорости обновления моделей.

Постепенно до меня дошло, что могло притягивать невинниц (твоё словечко) в этом прожжённом и «уставшем от жизни» ловеласе. Как ни странно, — это было наслаждение собственным страданием от их унижения и поругания их чести. Словом, духовный мазохизм. Вот когда я это осознал, меня отпустило… Я понял, что моя миссия — спасти заблудшую овечку любыми доступными способами. И я постарался…

Вечерами, как ты помнишь, я подрабатывал в ЦДТ, где ещё изображала мальчиков Сперантова, но уже прыгала за «Четырех близнецов» И. Муравьева. Меня туда в качестве бутафора пристроила Шура — однокашница Маши, учащаяся школы-студии театра. Но то, что компания выпускников этой студии помогла мне «вылечить» Машу — я тебе не рассказывал.

На вечеринках, на выездах на природу я пускался на всякие ухищрения, лишь бы затмить образ сибарита из высотки. Прошло с полгода, прежде чем мы оказались одни в её комнате в коммуналке на всю ночь. Сам знаешь, что значило в то время получить такой подарок. Увы, в тот первый раз, несмотря на мою настойчивость, кроме боли «внизу живота» от перенапряжения я ничего не испытал.

Это случилось весной, когда и «щепка на щепку лезет». Помнишь, я снимал комнату, чтобы жить «самостоятельно»? Родители, скрепя сердца, решили не препятствовать развитию моей самостоятельности, и она развивалась стремительно. Мне, видимо, удалось, наконец, немного затмить образ «первенца». Ибо чем объяснить, что Маша в один прекрасный вечер осталась в моей келье на ночь и во всём повиновалась мне.

Её плотное, упругое тело отзывалось на все порывы моего. Её ноги обнимали меня за талию в самый нужный момент. Её губы, распухшие от засосов, с хищным сладострастием, всасывали мои до самых щёк так, что я мог дотянуться языком до её малого язычка в гортани. И я входил и входил в неё после коротких провалов в сон, пока не заметил, что она спит, как убитая, и, видимо, не чувствует уже ничего. «Люби сколько хочешь, только не буди…». И какое тут может быть предохранение?! Первый же чехольчик для семян оторвался от резинового колечка, и всё своё содержимое излил на самую плодородную почву.

Слово «презерватив» тогда я произносил в аптеке, как пароль на явке, — полушепотом. Но фармацевты любили шутить и кричали кассирше на всю аптеку: «Галя, пробей ему 4 копейки за презервативы!..». Поэтому запасов «предохранителей» не было, да и можно ли было думать о чем-то, что не связано с процессом взаимного удовлетворения?

Словом, вскоре подруга скромно объявила мне о пропаже самого главного, что есть у женщины. На ту беду её сестра работала в больнице и сразу уложила её туда на обследование. Оно как будто бы ничего не показало, но резонанс был! — на обе семьи… Шила в этом самом месте — не утаишь.

Впрочем, мы особенно и не скрывали своих отношений. Продолжали в том же духе, но более осторожно. До оформления отношений оставалось несколько шагов: окончить учебу, найти работу с хорошей зарплатой и определиться с жильём. Первые два — пока выполняются. Я рассчитывал, что мы продолжим наш поход к цели уже здесь, в Сибири, почти как Декабристы. Но Маша, от роли Волконской недавно отказалась. Понятно, — не дворянка…

Я же возвращаться к «разбитому корыту» тоже не собираюсь. Так наши отношения и закончились ничем. Ну, а душа болит! Со временем пройдёт? Или попробовать лекарства? Здесь, правда, я их не искал… Впрочем, на горизонте показалась ма-а-ленькая точка, в которой трудно угадать определённые очертания. Когда приблизится, отпишу отдельно. «Вот поворот какой делается с…».

Глава 28

Даешь стены! Убить слепня. Манкурты и винтики. Личная жизнь мерзавца. Трофейная «столярка». Ящик для цемента. Борьба за автобусное сообщение. Сухая штукатурка.

Понедельник — день тяжёлый: с утра на первом доме-общежитии ворочаем и ставим стеновые щиты. Старики ладят крыльцо у «магазина». В двенадцатом часу прибыл Иванцов, дабы, прервав работу, настропалить нас на «повышение темпа» её же, родимой:

— Каждому необходимо задуматься: как я лично могу повысить производительность труда бригады…

Я задумался и скрытно отбыл по направлению к кассе и на почту — послать Марии круглую сумму в качестве прощального пособия. Касса, увы, была закрыта.

После перерыва, вдохновлённые профсоюзным «вливанием», наваливаемся на наше «сборно-щелевое» детище с весёлой злостью. Лишь немного отвлеклись, наблюдая, как вездесущая «сотка» вытаскивает наш автокран из очередной ледяной западни.

Задерживаемся на площадке до 6 вечера, чтобы закончить установку стен, но, видя тщету наших стараний, оставляем кое-что на завтра. Всей гурьбой торопимся в лагерь — получить аванс. Да, нас там только и ждали: кассир отошла…

— Ушла в магазин за водкой, — решили алчущие и остались в засаде у конторы.

Я же зашёл в наш балок и быстренько исполнил половой долг дежурного. К этому времени касса открылась и зарядила нас несколькими десятками рублей аванса. Хотел было тут же начать разрешать от бремени свой карман вместе с Владом, но кино-культурная точка с объявленным — «Когда умирают легенды» — отказала нам по техническим причинам.

Зато теперь у нас есть возможность попасть в упомянутое выше «святилище» — ленинскую комнату — ибо теперь новобрачная Глазова отвечает за чистоту и порядок в ней. Так, взяв у неё заветный ключ, мы с Владом проводим за письмами и чтением книг остаток дня…

В вторник продолжаем крепить стены и заканчиваем эту работу к обеду. Солнце жарит с одиннадцати часов, а ветер тут же иссушает тела так, что мы опять поминутно и без толку пьём талую воду. Работаем азартно, поэтому о простуде и мысли не возникает. До 11 нас атакуют сонмы комаров, а после, как по расписанию, их сменяют налётчики-слепни и прочая гадость вроде мошки. Лишь хороший ветер помогает пережить их атаки. Кто может, — борется сам…

Пришлёпнуть слепня — целая наука. Во-первых, приземляется он, точнее, — прителяется, всегда с подветренной стороны. Поэтому, чтобы накрыть его, надо повернуться к ветру задом. Затем, — терпеливо ждать, когда он выберет лакомое место для посадки. Потом, как можно медленнее, что противоречит производственному процессу, замахнуться на врага, чем подвернётся, и только после того, как он начнет внедрять свой «шприц» в любимое тело, огреть его хорошенько. И ладно, если подвернётся рукавица, а не молоток…

После обеда приехал автокран ЗИЛ, с чьей помощью мы уложили на потолок четыре щита. На них (заботой бригадира) уложили ещё пару, чтобы завтра в ожидании крана не расслабляться, но уложить их на место вручную. Ровно в 17 часов крановщик свернул агрегат и отбыл восвояси. Механизаторы — люди строгие: машину насилуют по часам, а зарабатывают по количеству подъёмов груза.

Нерастраченный рабочий запал, а заодно и приезд жены, Выгорнов решил обмыть и послал Арика купить «чего-нибудь», да покрепче. Я же ретировался в сторону дома, где меня ожидало приятное общество наредкость трезвого Арнольдова, моющего пол, и Влада. С такой компанией не грех было поужинать в «Тайге» и пойти в клуб на фильм «В то далёкое лето».

До фильма оставалось время, и, пока мы втроём бродили по столице Стройки (статус, полученный посёлком с приходом железной дороги) у нас под впечатлением от прочитанного Айтматова, возник спор о программировании человека, о создании «человека-робота». Вопреки фактам истории, показывающим такую возможность, мои оппоненты пытались доказать, что сильные личности, очевидно имея в виду себя, могут противостоять любому внушению.

— Пусть кто-нибудь попробовал бы внушить мне, что я стану, например, генсеком, — горячился Арнольдов. — Нафиг мне это нужно…

— Милый мой, — парировал Влад. — Тебе даже Вольф Мессинг не смог бы внушить, что пить — пора завязывать. Речь-то, наверно, идёт о воспитании…

— Вот именно, — подхватил я близкую мне тему. — Стать выдающейся личностью, возможно, помогут тебе лишь гены или родители, и то — задавшись такой целью с колыбели. А сделать тебя роботом, винтиком в огромной машине государства — задача, посильная тем, кто управляет этой машиной. Напомнить примеры?

— Это про Сталина или Гитлера что ли?

— Ну, да, — согласился я. — Наверное, в любом тоталитарном государстве человек должен быть «винтиком», иначе машина развалится.

— Ну, и что, — рассуждал Влад. — Чтобы выжить в штормовом море, команда должна беспрекословно выполнять любое приказание капитана. Если у меня в десанте каждый стал бы рассуждать, что надо делать, а что не надо — мы бы и с места не сдвинулись. Мне такая команда не нужна…

— В том то и дело, что у тебя собрался коллектив единомышленников, понимающих друг друга с полуслова и объединённых конкретной целью, — согласился я. — Но что мы видим сейчас, когда эта цель достигнута? Кое-кто норовит увильнуть в сторону. Вот тут-то тебе должно было помочь самосознание каждого члена команды. А если его нет у всех, не заложено с детства?..

— Ну, таких мы давим рублём или воспитываем всем коллективом… Кому-то достаточно показать пример, как надо работать и жить.

— То есть, — применить приёмы воспитания, восполнить его недостатки, — подхватил я. — Может быть для работы это и даст какие-то плоды, но в жизни человек всё равно действует по программе, заложенной в него в раннем детстве, хочешь ты этого или нет…

— И что же, мы в своей команде никого не изменим в нужную нам сторону? — запальчиво спросил Влад.

— Кто знает?.. — решил я закончить миролюбиво. — Макаренко, если помнишь, только и уповал на могучую силу коллектива. Попробуй, повтори его опыт…

Зашли домой на чай и обсуждали, скорее, осуждали мою личную жизнь. Влад на правах близкого человека был вполне в курсе.

— И что же ты со своей Марией так и расстанешься? — начал он исподволь. — Сдаёшь позиции без боя.

— Какой может быть бой, когда чужая душа — потёмки, — возразил я и добавил банальное: — Насильно мил не будешь. Я никого насиловать не собираюсь. Если бы мы не могли жить друг без друга, то, может быть, всё сложилось по-другому.

— А, вот в чём секрет! — подал голос Арнольдов. — Видать не было у вас такого сильного чувства…

— Возможно, — согласился я. — Такого, как у декабристов и их жен, — не было. Вот секс был лучше, чем у них. Это уж точно…

— Опять ты про это! — воскликнул Степанов. — Всё у тебя сводится к постели.

— В постели? — парировал я. — Этим я занимался с не меньшим удовольствием, стоя по колени в сугробе. Правда не с Машкой, а до знакомства с ней, с её сослуживицей. Она побоялась пригласить меня домой, — могла приехать свекровь, — и мы гуляли в сквере неподалёку от дома. И так нас разобрало, что мы свернули с тропки и, утопая в снегу, забрались в какой-то овраг, где нас, кажется, никто не видел. Мороз стоял около двадцати, но ветра не было, и нам было жарко. Я расстегнул пуговицы на её длиннющей дубленке и повернул лицом к дереву, чтобы она за него держалась. Закинул подол с мягким белым мехом до самой поясницы и добрался до резинки колготок…

— Ну, ладно. Хватит, — запротестовал Влад. — Оставь это для своих мемуаров на пенсии.

— Нет, продолжай, — возразил Арнольдов. — Не честно обрывать рассказ на таком месте. Ты, в конце концов, ей вдул?

— Какой ты, Виталик, грубый, — пожурил я Арнольдова. — Не «вдул», а удовлетворил взаимное влечение. Неудержимое…

— Э-э! Неудержимое, — деланно сокрушаясь вставил Влад. — Ты — «человек мыслящий», и чужую жену, старше себя — на сколько? — на три года, и в антисанитарных условиях… А если бы дети пошли?

— К сожалению, пошли, — заметил я. — Но, к счастью, у неё был знакомый врач. Он сделал всё что нужно, не укладывая её в больницу. Отпросилась с работы утром и вечером — домой…

— Ну, и мерзкий ты тип, Генка, — торжествующе резюмировал Влад. — И как только твоя Мария с тобой связалась?..

Бередить свою свежую рану я не стал и предложил выйти по направлению к ДК.

…Как и следовало ожидать, подъёмный кран нам не дают, и всё, что было заготовлено, мы укладываем вручную. Разумеется, кран приехал по окончании наших потуг. Приехал ненадолго, но с тем, чтобы набросать несколько щитов на потолок и в спешке «прищемить» Арику палец своей чалкой. Травмированный, а больше — шокированный, он отправился в поликлинику и вернулся уже после обеда вполне здоровый.

До конца рабочего дня мы с ним раскрепляли перегородки, прибивали рейки-нащельники и плинтус в местах, где уже закончился монтаж.

После работы, не дожидаясь транспорта, добираюсь домой пешком и сразу заваливаюсь спать, с целью посидеть за письмами ночью. Всем неплановым визитёрам Арнольдов озабоченно объяснял: «… спит, пьяный в стельку», — чем несказанно обрадовал Горисова и озадачил Гошку. Зато, поднявшись в полночь, я ловил кайф в эпистолярном море почти до утра.

…На общежитии крепим в паре с Ариком к полу и потолку перегородки. Бугор, тем временем, борется с конкурентами за грузовик. Благодаря его победе, мы подбираем потерянные кем-то на ухабах плинтусы, наличники и прочие столярные изделия. Набрали много.

После разгрузки «столярки» едем за шифером и брусом. Пока разгружали машину на участке, автобус уехал, и мы обедаем в нашем буфете, чем бог послал. После обеда, не имея крана, мы всемером оказываемся не у дел. Однако, половину стропил «старики» успели поставить. Виктор провёл обеденный перерыв в редакции «Рабочего», где он, как я понял, пытался оспорить правку его очередного «негатива» о всесоюзной стройке.

Мне Выгорнов с подачи мастера Димы даёт персональное задание: нарастить стенки ящика для цемента. Но, как только я вошёл в раж, объявился прораб Чеботарёв и запретил использовать для ящика детали дома. Опять: «не торопись выполнять приказ — его могут отменить…».

Что ж, мне придумали другое дело: заготовить черенки для лопат. Они, понимаете ли, имеют свойство периодически ломаться. Действительно, сколько их ни заготовь, все уйдут в дело, то есть сломаются. До конца дня я успел сделать три штуки, и в 17 часов мы бросились на попутке в баню.

Освежась, Арик уговорил меня посетить злачную «Белку», где мы «распускались» до закрытия, потратив 27 рублей. По дороге домой попали под дождь, и Виктор, встречая, злорадствует по этому поводу:

— Нече болтаться, где ни попадя…

В пятницу — подъём в 6 утра. Зарядка, пробежка до «Тайги». На площадке нас с Ариком опять ждёт злополучный ящик для цемента: бригадир приказывает его доделать. Но только мы взялись за дело, подлетел Сизов и, ругаясь в Христа и Бога, приказал разобрать нашу «самодеятельность». Вместо слов у нас только хриплые глубокие выдохи. Выгорнов хладнокровно игнорирует выпад начальника и «задвигает» этот ящик в — «долгий».

Тем временем, стропила, поставленные накануне, своей наготой вожделенно призывали: «Покройте нас!». К счастью, у наших соседей, возводивших магазин, «завалялось» 250 листов шифера, которые Выгорнов и вымучил у них с возвратом. Так, до обеда мы благополучно растащили их по крыше, чтобы уж ничто не остановило наш порыв к «производственному успеху».

За час перерыва удалось побывать лишь в книжной лавке, где обнаружил единственное новенькое: «Серебряные коньки». На безрыбье и это греет душу, поэтому с легким чувством морального удовлетворения я участвую в разгрузке запоздалого прицепа с шифером. Затем, уже в конце рабочего дня, начинаем таскать и пришивать сухую штукатурку к стенам в комнатах нашего дома.

В 19:30 встречаю у магазина рассерженного Мормонова. Он не может смириться с досрочно закрытой дверью и, качая права, изрядно колотит по ней кулаком. Не получив результата, он заходит с тыла и повторяет попытку достучаться до совести продавцов. В этот раз его потуги успешны, и «Сезам» открывается. Он делает кое-какие покупки и между делом рассказывает, какие немыслимые усилия прилагаются редакцией для открытия автобусного движения до Кудыкты. А у меня на этот счет уже сложилось нечто:

По притрассовой дороге

За десятый горизонт

На попутках, слава богу,

Добираюсь третий год…

Транспорт мне другой «не» нужен —

Ни автобус, ни трамвай.

Я «люблю» в жару и в стужу

И в дожди голосовать…

Ах, шофёр, не будь невежлив,

Мимо ехать не спеши

И «хрусталь» моей надежды

Ты с разгона не круши!..

После бани встречаю Митю, который многозначительно просит зайти к нему в свободное время для разговора… Перекусывая дома на скорую руку, гадаю, что он задумал на этот раз. С книгами от нас вроде бы отстали «за отсутствием состава»… И действительно, речь он повёл о выпуске очередного номера стенгазеты. Пообещав «подумать», иду к себе, где оккупирую стол для своих бумаг до 3-х часов ночи. Влад, загостившись у меня, читает рядом за столом Д. Олдриджа до полуночи.

…В 6 утра бегу на почту на переговоры с матушкой о Маше, о посылке и прочих мелочах.

На работе я в паре с Арнольдовым колочу сухую штукатурку наперегонки с Ариком и Галкой. Странно, но мы уступили «смешанной» паре.

В обед съездил в ближайшие книжные источники, но вернулся на промзону уже пешком и без покупок. Довольствовался остатками еды неизвестного времени происхождения в нашем детище — буфете. Мы его породили, он же нас и убьёт. Весь остаток дня прибивал листы штукатурки, но уже вдвоём с Ариком. Зато домой ехали весело на чьей-то вахтовке.

В вагончике — грязь и беспорядок, а дежурный — Виктор — отсутствует. Очевидно, берёт разбег в редакции «Рабочего», чтобы проткнуть своим острым, общественно заряженным взглядом крылья очередной «мельницы». Что делать! Стиснув зубы, мою пол и иду с Владом в столовую.

Со зрелищами вышла неувязка: фильм в ДК нам не понравился. Зато в зале оказался Мищенко и кое-кто из студийцев. Они, очевидно, рассчитывая найти в нашем балке нечто, навязались в гости. Несмотря на отсутствие у нас искомых радостей, они продолжали топтаться на чистом полу, обсуждая проблемы бытия, до четырёх утра.

Глава 29

Фиаско трудоголиков. Нестройный хор работников. Городская библиотека. Работа с «Циркулем». «Сниму комнату».

Утром в воскресенье 1-го июня из динамиков раздался голос Валентина:

— Всем необходимо выйти на работу до обеда. Затем, желающие могут взять еду, спортинвентарь и отдохнуть на природе…

Виктор тут же разразился саркастической речью:

— Желающие возьмут еду… Ха-ха! Спасибо за предложение! Организаторы хреновы…

— Ничего страшного нет, — попытался я заступиться за шефа. — Можно же отдохнуть активно…

— И ты туда же, умник! — досталось мне. — Сейчас все возьмут еду… Ничего не хотят сделать для людей. Водки все возьмут, а не лодки… Где у нас спортинвентарь-то? Мяч и сетка волейбольная! Нашли дураков, чтоб идти на работу. И так выходных скоро не будет!

Виктор оказался выразителем общественного мнения, которое по обыкновению тяготело к энтропии. Иными словами, шло по наименьшему сопротивлению и предпочитало разлагаться. В таких случаях даже заядлые добытчики и трудоголики не рисковали идти против течения: что ж, гулять — так гулять! А уж лидер расстарался! Пока мы с Владом ходили в столовую, Виктор готовил своё коронное «мясо по-чукотски», с вариациями. Вариации — это спирт со жжёным сахаром. Видно, чистый — надоел.

Перспектива стать подопытным кроликом мне не нравится, и я демонстративно отправляюсь спать.

В понедельник встал пораньше, в одиночестве разогрел чайник. Пока жевал бутерброды, из спальни подтянулись Виктор с Пузырём.

— Ага! Втихую хотел позавтракать! — радостно наехал Виктор.

— Точно, — вяло отбивался я. — С вами за одним столом — голодным останешься.

С другой стороны, от полтавской колбасы Виктор отказался, сославшись на предстоящий эксперимент.

На работе долго искал свой топор, спрятанный среди прочего инструмента в одной из комнат строящегося дома. Видимо, кто-то нашёл его вчера во время воскресника. Пришлось клянчить топор у парочки Арнольдов-Виктор, которая занималась сухой штукатуркой.

Сперва надо было оторвать наличники, от коробок дверей и окон, затем, поставить их обратно, но уже поверх штукатурки. Понятно, сразу бригадир распорядиться по уму не мог, ибо это требовало многих согласований и решения на «высоком» прорабском уровне. Теперь прежние наличники не годились, ибо проёмы немного увеличились в размерах. Не имея другого материала, я старался использовать то, что оторвал. Иногда мне это удавалось. Но, как всегда некстати, объявились представители заказчика и опять заладили песню о переделке всех дверей и окон.

Бугор обмолвился о нарядах, которые закрыл по 7 рублей, а аккорд перенёс на шестое июня. К этому времени дом должен быть покрыт шифером, но к нему только начали отсыпать дорогу.

Видимо пасмурная погода и налаженный монотонный процесс располагают к пению: все что-нибудь напевают или пытаются петь, причём, каждый своё.

На обед еду домой, который ждёт меня распахнутой дверью, заляпанным грязью полом и жалким кружком колбасы на столе. Единственный обитатель — Марков — напрочь отказался сознаваться в причастности к содеянному: ничего не видел, не слышал, не знаю — типичная отговорка свидетеля, дорожащего своей шкуркой.

После обеда обили штукатуркой полторы комнаты, потолок, чем и закончили не совсем ударный день.

Вечером побывал в книжной лавке, но ничего приличного не нашёл и занялся сбором членских взносов. Улёгся в 10 вечера, а с 2-х до 6 утра читал И. Шоу в «Смене».

…На доме добиваем штукатурку в следующей комнате. На обед добирались в лагерь на попутном «Кировце». Эта махина на 4-х колёсах раскачивается на кочках, кажется, забавно, но поначалу любой может испытать симптомы морской болезни. И это лишь за тем, чтобы дома выпить чаю с бутербродами. На обратном пути обсуждали с Людой Никишиной, заядлой гонщицей, тему «мотоцикл и его прелести».

На работе готовимся к остеклению окон, разносим стёкла по комнатам. Первой ходкой все взяли по одному стеклу. Во второй раз я взял два. Как только это увидели «лучшие представители человечества» в лице Виктора и Арнольдова, у них возник естественный протест.

— Какого черта ты взял два стекла, — походя бросил Виктор.

— Умнее других что ли? — вставил Арнольдов. — Теперь мы тоже должны брать по два?

— Не бери, — буркнул я. — Никто не заставляет…

Конечно, если бы «ударную» провокацию затеяли они, это было бы правильно и здорово. Но если инициатива исходит от кого-то другого — это выпендрёж и позёрство. «С другой стороны, — думал я, — чего это меня занесло? Лень ходить туда-сюда? Избыток сил? Желание обратить на себя внимание? Подчеркнуть свое неформальное отношение к работе или всё вкупе, — банальная жажда самоутверждения?». Самому разбираться в этом не было нужды. Ведь если моим оппонентам что-то не по душе, значит, это… то, что нужно!

До обеда успел ещё позаниматься наличниками и сухой штукатуркой, словом, всем, что делали и другие. Вся беда была в том, что каждый раз мне приходилось клянчить топор у кого-то из друзей-соперников.

Неожиданно на стройку заглянули девчата: Ира — жена Глазова (у них телефонные переговоры с домом), — Ася и Лена — подруга Арнольдова. Эдакая группа поддержки…

Чтобы закончить основную часть отделки, задерживаемся в новостройке на час с лишним. По дороге домой заглянул и на почту, и в книжный, но ничего нового не нашёл. После ужина проявил плёнку с митинга 9 мая, потом занимался взносами, но с весьма скромным результатом. Только трое из многочисленной паствы соизволили сдать малую толику своих доходов на поддержание штанов своих пастырей.

Около полуночи залёг в постель с книжкой О’Генри, что весьма помогло отрубиться около часа ночи. Виктор же всю ночь корпел над очерком, название которого, — «Мы сегодня там, где шумит тайга» — огласил заранее, видимо с тем, чтобы не оставить усталости и лени никаких шансов.

В 6 утра Виктор всё ещё размахивал ручкой над бумагой, да так, что на странице тетрадного листа едва помещалось единственное предложение. Я побежал в «Тайгу». Но, когда моя очередь подошла к раздаче, Виктор неожиданно возник передо мной, как «лист перед травой». Видно, ночные бдения у него резко возбуждают аппетит.

На зону теперь ездим только сидя, как нормальные люди, — у ГАИ кончилась спячка. К работе долго не приступали, ждали бригадира, но он так и не появился. Только убедившись в тщете дальнейшего ожидания, народ неспешно разбрёлся по местам, кои занимал накануне. Я хотел было заняться наличниками, да только без топора ничего бы не вышло.

Что ж, занялся подгонкой и установкой оконных рам. До обеда сделал два окна, а потом начались погрузки-разгрузки. Сначала грузили сухую штукатурку со склада в машину, потом разгружали её в дом. Арнольдов по горячке сломал четыре листа. Виктор и Боткин — ещё по одному. Я бегал, как угорелый, но поймал правильный хват и не сломал ни одного.

Потом мы работали вдвоём с Ариком. Процесс прибивания листа штукатурки — полтора на два метра — к потолку довольно забавен. Хватаем лист одновременно с напарником, забираемся на козлы-подмости, поднимаем его над головой и прижимаем в нужное место, кто чем: кто головой, кто руками. После чего, один из нас прибивает лист заранее зажатыми в губах или потном кулачке гвоздями к потолку, а затем второй прибивает свою половину. По возможности — квадратно-гнездовым способом.

Неожиданно приехал Иванцов со свитой, прошёл по комнатам, против обыкновения ничего не сказал и удалился восвояси. Зато Виктор не удержался и во время перекура выдал мне и Арнольдову по экземпляру своего опуса, что строчил ночью. Мысль автора была не нова: Мы — такие хорошие — здесь строим, строим, а Они — плохие — нам мешают, не дают того-сего. Всё же, мы единогласно одобрили критический пафос статьи, дабы не расстраивать автора.

В перерыв хотел зайти в книжный, но записка на его двери уверяла, что все, кто за ней, — заняты разборкой новых поступлений и им не до нас. Что ж, беру что-то съедобное в магазине и обедаю у Арика под музыку «Bee Jeez».

До конца дня лепили сухую штукатурку на потолок и стены. На улице дождь, и нам под него хорошо работается. Даже отсутствие вахтовки не испортило настроения, и мы, закончив смену, пешком топаем домой.

Зашли было в баню, а там — залётная рота солдат ЖД строителей. Так что отмывались дома. После ужина — чтение, сбор податей и сон в 21 час.

В четверг встал в три утра. Впереди (о, чудо!) практически, четыре часа свободного времени! Стараюсь использовать его максимально плодотворно. Кроме дневника, пишу некий рассказ совсем не про нашу жизнь, но и этого времени не хватило, чтоб хоть немного приблизиться к концу. Какой-то мираж: чем ближе — тем дальше.

На работе только и разговоров про наряды! Мол, закрыли по 8,60 рублей первый раз, что уже не мало… На волне экономического энтузиазма взялись прибивать в углы галтель. Пополнить запасы сего пиломатериала мы смогли, как оказалось, лишь дома у прораба, где он хранит всякий дефицит. При этом для укрепления в наше звено «влили» Нонку.

Понятно, влили совсем не то, что могло бы поднять производительность нашего труда. Столярная работа не терпит суеты, а требует сосредоточенности. Но с разухабистой, заводной Нонной это практически невозможно. Лучше всего с ней было долбить ямы, ошкуривать брёвна, таскать стройматериалы…

На обед ходили в магазин к Северному тракту, купили еды и сели обедать неподалеку на обочине. Во время этого «пикника» к нам вдруг подошёл мужик кавказской внешности, оказавшийся, понятно, начальником отдела Райпо. Чем-то, видимо, мы ему показались или просто никого рядом больше не было, и он предложил нам поработать у него на разгрузке машин. Мы с Ариком переглянулись, соображая, как бы отказаться повежливей. Мы ж не бичи какие, у нас своей работы хватает.

После обеда нудно обивали штукатуркой стены и потолки коридора, пока не появился наш любимый прораб-невидимка. Виктор навалился было на него с вопросами о нарядах, но Чеботарёв строго объявил о начале инструктажа по технике безопасности. Пока шёл инструктаж — «не лезь, куда не след, бо нае…», — и все расписывались в журнале, я мирно дремал за штабелем из листов штукатурки.

Сей инструктаж проводится с нами регулярно, но почему это должно происходить среди рабочего дня, — было не понятно.

С работы добираемся в лагерь на перекладных. Переодевшись дома, идём с Виктором в обратную сторону: я — в городскую библиотеку, а он — в редакцию «Авангарда» сдавать свой очередной опус в печать.

Читальный зал библиотеки для меня ассоциировался с дурманящей атмосферой скрипучего юношеского зала «Ленинки», где я — десятиклассник — шалел, сидя вплотную к Лерке, глядя в книгу и ничего в ней не видя… Помнится, мы готовились к сочинению по «Буревестнику». Может быть, в ту пору в меня и вселилась жажда «бури»?..

Здесь же атмосфера была намного прохладней, никакого интима не предвиделось. Пустая комната с холодной железной печью, тёмные деревянные столы. Единственная отрада — немногословная меланхоличная библиотекарь, женщина лет 26-ти.

— Я посижу, мне нужны только некоторые подшивки газет, — говорю я.

— Пожалуйста, — говорит она, на чём, казалось бы, и заканчивается наше общение.

Но мне неймётся. Просмотрев некоторые страницы «Литературки», записав кое-что в дневник, я ненароком заговорил с хозяйкой зала.

— А вы давно здесь работаете? — начал я. — Раньше здесь, кажется, была другая сотрудница… А как вас зовут?

— Тома… Тапрыкина, — сказала она. — Я приехала сюда по распределению из Храбровска, а живу в общежитии Управления культуры. Мои соседи — ещё три девушки и один парень — театральный режиссер.

— Это интересно, — обрадовался я общей теме. — У нас уже есть одна театральная студия.

— Заходите к нам. Иосиф будет рад поговорить с театралами, — проговорила она без тени личного интереса. — Знаете рубленый дом у нижнего перекрестка? Это и есть наше общежитие.

Я пообещал зайти как-нибудь с ребятами.

…Подъём в 4:30. Два часа писал рассказ, дневник, а в 7 уже был в столовой. На отделке дома с Ариком не спеша обиваем штукатуркой коридор, комнату-сушилку, кухню.

Вдруг дядя Коля начал дознание на тему «кто прибивал наличники, почему они все перепутаны». Но в отсутствие пыточных орудий правды он не узнал и, выпустив пар, затих. Я, естественно, не стал обнаруживать себя с проблемой изменившихся размеров.

В обед успеваю получить на почте бандероль с гостинцами от родителей, в «Культтоварах» — купить часы и отнести всё домой. Здесь привычная картина: Пузырь и Тимоха — за бутылкой «Старки»…

На работе всё идёт по плану, без излишней спешки. По окончании облицовки всех стен осталось время, которое было предложено скоротать в подсобке.

Здесь Боткин садится на своего конька и продолжает «объезжать» свои армейские истории. Меня же бригадир отправляет к Володе Циркулю планировать площадку под очередное строение.

Прозвище нашему геодезисту вполне подходило: он был высок, сух, ходил на прямых ногах, был немногословен и носил очки в стальной оправе. Штатив с теодолитом, к которому он нежно приникал щекой, точно завершал образ живого инструмента.

Работа наша не задалась сразу. Не имея топора, я взял в качестве колышков обрезки и осколки теса и прочей древесины. Их невозможно было воткнуть вертикально в лунки, которые я пытался пробить ломиком сквозь ползучую растительность в мерзлоте. Володя раздражался, ругал меня и тех, кто послал меня к нему, словом, работа буксовала…

Тем не менее, к концу смены основные выносы мы сделали, и для примирения я предложил Циркулю впредь просить кого-нибудь другого в помощники. На что он вполне миролюбиво предложил мне «лучше найти топор, чтобы работать нормально».

Домой едем на вахтовке. Пересекая Северный тракт, наблюдаем шествие нескольких коров вдоль тракта… Попутно захожу в магазины за едой. В своём балке нахожу земляков: забинтованного Пузыря и Тимоху, испачканного кровью. Лыка оба не вяжут, и я ухожу в столовую. Здесь встречаю Балана — одного из преподавателей строительных наук, который не без тайной гордости сообщает, что закрыл наряды «своим» на сборке щитовых домов по 16 рублей.

В нашем квартале встречаю Катерину, ищущую ночлег. Её балок перевезли на промзону, но идти туда уже поздновато. Дома Виктор, Арнольдов и Марков делятся ещё одной трудовой победой: разгрузив на складах УРСа 20 тонн продуктов, заработали по 10 рублей. Сплю с 20 до 3-х ночи, а затем, — письма друзьям до утра.

Суббота выдалась рабочей. Первый час на своём объекте ждём распоряжений. Наконец, пришла машина с досками и прочим материалом. Разгружаем её и сразу пускаем в дело. Больной бугор передал просьбу: принести ему несколько стёкол для окон, кои побились в процессе переезда. После обеда занимаемся с Ариком остеклением: я режу штапик, а он прибивает его на окна.

В поселок едем на попутке и обходим несколько магазинов в поисках выпивки, но безрезультатно. Захожу в некоторые дома с целью взять в аренду комнату для себя. Увы, никто не проникся ко мне состраданием. Тогда после уборки дома иду в гости в «Фундамент», где получаю к искомому столу и хорошую компанию в лице Вени и его начальника Паши. Когда все участники застолья изрядно «устали», я стал собираться домой. Последнее, что запомнилось, — Володя с раскосыми глазами из работяг-изыскателей ломился в 2 часа ночи к девушкам, но неудачно…

Глава 30

Навес для ПЭС. Ночёвка на крыше. Приезд секретаря ЦК. Зарплата уехала. На стрелке Шактаума. Женское звено. «Сухая штукатурка» мокрая. Путевка в Чехословакию.

В воскресенье, как последний «сачок», встал в 9 часов и — опять в экспедицию «Фундамента». Решили с Нелей Мировой завтракать в «Тайге», где по случаю выходного было совсем безлюдно. До полудня читал О’Генри, а потом отправился с компанией геофизиков на ЗИЛе к стрелке Ленды и Гирлюйя. Погода для пикника была прекрасной. Жарило солнце, а лёгкий бриз приятно остужал. Пили, ели, купались, пели под мой аккомпанемент. Обратно грузовик вёл сын Павла. В одном месте увидели опрокинутый в кювет ГАЗ-66 уже без людей.

…Дома — чаи, шахматы, комментарии к готовящейся тренировке Виктора.

— Значит, сегодня голодаешь весь вечер, а завтра быстренько навернёшь котлет и восполнишь потерю? — посмеивался Гошка, играя со мной в шахматы.

На что Виктор беззлобно огрызался:

— Скажи спасибо, что не беру тебя в эксперимент. А то ты сейчас не развлекался бы, а лежал пластом без сил…

…В понедельник на своём объекте не находим никакого инструмента. Наш прораб отказывается составить акт по поводу кражи. Вместо этого он предлагает нам запасные топоры и двуручную пилу и направляет в тайгу на расчистку площадки под баню. На это Арнольдов, сказавшись больным, уходит в сторону лагеря.

Валим зазеленевшие лиственницы, сосны, срубаем сучья, распиливаем стволы на части, удобные для переноски. Таскаем их на опушку в поте лица… При этом в голове возникло:

У свежесрубленной тайги

Пьянящий запах.

Немая просьба: Помоги! —

В зелёных лапах…

После обеда пришла подмога в лице проспавшего Арика и Нонки, дочитавшей, наконец, книгу Д. Олдриджа. Так что управились с заданием к 16-ти часам и собрались на автобус. Я вышел у почты, чтобы забрать бандероль со своими фотографиями, отпечатанными в Москве родителями. Зашёл в продуктовый, в книжную лавку, где обнаружил квитанции для подписки на Секста Эмпирика. И ушёл в раздумье: «А нужен он мне?».

Дома — шум, гам, магнитофон. Обсуждаем с Митяем его отставку комитету. Поспал пару часов, пока все не угомонились, чтобы почитать письма от родных и дочки Зайчковской — будущей журналистки из Чинты.

…Утром сидим на площадке в ожидании бригадира, а его нет, как нет. Галка предлагает доделать венцы в основании туалета-терема. Однако её предложение восторга не вызывает, и вялое ожидание руководящих директив было продолжено.

Вдруг появляется Иванцов, и мы докладываем ему о краже инструмента, о неожиданной реакции прораба на сей факт и об отсутствии фронта работ. Тот обещает разобраться и уходит восвояси. Дядя Коля уведомил его вдогонку, что на доделки мы больше не пойдём, и в доказательство своей усидчивости берётся устанавливать столбики для навеса ПЭС — передвижной дизельэлектростанции.

К обеду пекло усиливается так, что при погрузке досок на прицеп я постоянно обливаюсь и пью воду из талых ручейков под ногами. После обеда всё продолжается в том же ритме, и вскоре навес для ПЭС был готов. К концу дня появились расчётные книжки, и Арнольдов долго возмущается своим сниженным разрядом и уменьшенной зарплатой.

Дома переодеваюсь и спешу в РАЙПО. Но работы там нет, читалка закрыта, и я иду на ужин к соседям в 70-й вагон, где мне предлагают жареную картошку с капустой, чай с вишнёвым вареньем и немногословное общение.

…Позавтракать за столиком в столовом отсеке мне не удается, ибо Виктор со своей агрессивной Музой занял бумагами весь стол и скамейки вокруг. Доедаю подсохшие макароны по-флотски, сидя у тумбочки при кровати.

Едем на зону без Арнольдова: он провожает свою Ленку в аэропорт… Привозим со склада рубероид, и я с дядей Колей остаюсь крепить его на вчерашний навес. Возимся с ним на крыше, прибивая рейки. Я прошу дядю Колю подать мне топор, не заметив, что топор лежит на земле. Конфуз возник, когда я, наконец, увидел, что дядя Коля, не говоря ни слова, спустился за топором вниз…

После обеда нам выделили колёсный кран для работы на строительстве магазина. Я цепляю чалками панели, сухую штукатурку, а Виктор укладывает всё на свои места.

По окончании работы идём с Ариком на подработку в РАЙПО. Нас гоняют по мелочам: отвезти мусор, бутылки, привезти тару и так далее. Зато искупались после работы в Ленде. Отбой ранний — в 23 часа.

12 июня встал в 3:30. Дневник, письма на материк. Утром вышел на крыльцо и опять увидел своих земляков, спящими на крыше балка, как и соседи из семидесятого. Душно ребятам на десяти квадратных метрах.

На площадке — я и Виктор — опять работаем стропальщиками: поднимаем чердачные щиты, укладываем их на крышу будущего магазина. Виктора опять всё раздражает, но, не встречая реакции, вспышки его гнева быстро затихают.

Обедаем неподалеку, в «рыгаловке». Я успеваю сбегать в книжный, но безрезультатно. Зато ребята провели время с пользой: искупались в реке.

После обеда достилаем последние щиты на крышу. В это время над Гедканом поднялся ураган с ливнем, но до окончания работы выдохся. Идём с Ариком и Асей в «Военторг», но ничего не покупаем. Зато обратно возвращаемся на попутном УАЗе.

В 8 вечера — собрание нашего участка, где мы вяло обсуждаем предстоящий приезд первого секретаря ЦК ВЛКСМ, выборы, сплочение коллектива — «жуём старую жвачку». В лагере занимаюсь оформлением взносов до 11 вечера.

В пятницу встал в притык — в 6:50, но успел попить чаю с коллегами. На зоне во время «раскачки» читаю «Пленник чужой страны» Олдриджа, который так и ходит по рукам. Затем, нас бросают то на доделку нашего дома, то на магазин, где мы поднимаем на крышу стропила, конопатим потолки… Часть бригады доделывает терем-туалет: экран-ширму и двери в «кабинки».

На блочной столовой — «Берёзке» — заканчиваются последние работы. Так что скоро мучения с обедом закончатся…

После обеда устанавливаем стропила, укладываем шифер. Боткин в перекур жонглирует топором, но почему-то разрезает при этом себе ладонь.

По окончании работы бежим под дождём к кассе, где уже мнется толпа. Пристраиваюсь к Гошке. Через некоторое время разносится сообщение: деньги для нашего СМП кончаются и уезжают в Стоворотино. Там на вертолетной площадке «наши люди тоже ждут зарплату». Многие женские бригады так и остались без зарплаты. На обратном пути в лагерь в вахтовке рыжая Фомкина залихватски предложила:

— В понедельник не выходим на работу!

Увы, никто не подхватил идею…

Я-то зарплату получил (187 рублей), и мы с Гошкой идём на почту отсылать всем, кому должны или тем, кто должен кому-то…

Дома заедает текучка: приехала водовозка, мусоровозка, пришли газеты, сбор комсомольских взносов до 22-х часов. Как духовная подпитка — «Пленник чужой страны» до 2:30 ночи. Заходил Горисов с сообщением об отъезде в Москву для «поправки здоровья». Засыпаю в 3 утра, а Виктор так и не появился.

Суббота. На нашем участке почему-то никого нет, а на «Берёзке» — последние приготовления перед открытием. Что ж, идём обратно в лагерь с новым секретарем — Горчаковым, болтаем «за жизнь»…

Собираюсь в Кудыкту на день рождения Лёни. Выхожу к развилке у нашей промбазы в полдень. Греюсь на солнышке и наблюдаю за проезжающим транспортом. Среди прочего, на мотоцикле с коляской на промбазу прокатилась Катерина с военным рулевым. Наконец, в полвторого меня подбирает армянин на КрАЗе. К сожалению, — лишь до 10-го километра, у третьего моста.

Сначала подождал немного следующей машины, потом шёл пешком около часа. Затем, меня подвёз «Урал» до 22-го км. Иду, распевая песни, ещё час. Один шальной КрАЗ подвёз до базы МК-48. Оттуда топаю до карьера, а там меня подбирает КрАЗ до конца отсыпки, которая заканчивается рядом с Кудыктой.

Юбилей Лёни назначен на 9 вечера. Помогаю с закупками, тащу с ребятами две коробки шампанского из магазина в столовую, где накрыт стол. После торжественной части с вручением юбиляру магнитолы «Кантата» — неофициальное гульбище до 3-х утра. И напелись, и наплясались до упаду.

А разговоры «по душам»? Ну, как без них? Именинник, уже засыпая, между прочим, поинтересовался про «дела» у Гошки с Катериной. В полном недоумении я развенчал миф о подобном альянсе и перевёл речь на наши с Горисовым книжные «раскопки».

Утром ребята, выпив шампанского, топают на участок голосовать за тех, кого назначили. Я незаметно выдвигаюсь в сторону дома. На выезде из посёлка, стоял пустой УАЗик. Он догнал меня в 26-ти километрах от Ленды. Пассажиром был служащий из Главка, который всю дорогу развлекал меня рассказами о своих приключениях в дороге.

Приехав, иду голосовать в «Ударник», покупаю мутного «Вермута» и отдаю его подвернувшемуся Пузырю. С шампанским же иду на свадьбу Розы и Славы. Увы, до острова на стрелке Шактаума я не дошёл, ибо в общаге, где засели новобрачные, меня загрузили «лёгким» аперитивом типа «Биомицин» («Било мицне») и прочими яствами.

В довершение всего, появился Огонёк с очередной пассией — Курченко, и, погуляв со свадьбой, упал в обнимку с ней на первую попавшуюся кровать… Я продержался дольше и застал явление Виктора с Арнольдовым. Они потребовали еды, выпивки и внимания к себе. Последнее им получить не удалось, и они по синусоиде отбыли в обратный путь.

Хозяева всё же предлагают выжившим чай и сопровождают нас на танцплощадку у «Пионера». Здесь… крутят записи, но народ не поддаётся фонограмме. Все незаметно растворяются в ночной тьме.

Дома застаю земляков на кроватях в чудовищных позах — просто воины, погибшие в битве при Калке. Мою кровать, пожертвовав свою Тимохе, занял Пузырь. Я ложусь на свободное место…

В понедельник на работу добрались заранее в надежде позавтракать в «Берёзке». Увы, она так и не открылась. Что ж, натощак подаём с Ильей, Ариком и бугром стропила на крышу нашего дома, толкая их снизу. При этом я подрываю спину, но боль была терпима.

…Мы с Ильёй конопатили швы меж щитами, когда бригадир с Арнольдовым принесли по паре бутылок шампанского. Оказывается, будем отмечать перекрытие крыши, а также пополнение в бригаде: нам добавили четырёх девушек. Обедаем, наконец, в новой столовой.

Во второй половине дня конопатим потолочные швы с Глазовым и делимся сексуальным опытом. Обсуждение темы прошло весьма плодотворно, ибо знания, почерпнутые из литературы не так красочны и разнообразны, как личный опыт.

После работы дома появилось время для газет и книг. Рядом Тимоха готовит «банкет» по случаю своего дня рождения. После выпивки, всех потянуло на реку купаться. Я пошёл со всей компанией, но купаться не стал. Зато наблюдал, как «Кировец» вытягивал сцепку «Урагана» с трейлером, груженым экскаватором, на высокий берег Ленды.

…Навестил Горисова, поговорил о делах книжных, и мы пришли к мысли, что неплохо было бы выменять у Виктора книгу Ф. Саган на «Науку о боли».

…Утром пишу дневник в постели, в то время, как Виктор с Арнольдовым доедают мои колбасу и сгущёнку, посмеиваясь при этом над моей щедростью. Мне действительно не жалко, лишь бы не приставали и не отрывали от дела.

На работе с Ильёй весь день кроем крышу нашего магазина шифером. Виктор в роли заместителя бригадира командует краном, поднимающим пачку шифера на крышу. Ему удается уложить её на край здания. Однако не дремлющий инженер по ТБ не оценил высокого искусства и, сделав Виктору выговор, приказал переложить её выше.

Только мы собрались закрепить последний ряд шифера, как мастер пришёл с распоряжением послать меня на лекции для мотористов-электриков. После обеда иду в учебный балок, но занятиями там и не пахнет.

Тогда несу заявление на ссуду секретарше и заявление на путёвку — секретарю комсомола Горчакову, а там и ужин подоспел. Позже захожу к Арику и предлагаю ему подработать на разгрузке в РАЙПО. Однако Нина, выдававшая разнарядку на работу, улетела на два дня в Агдан, и мы под мелким дождём идём по магазинам.

Дома Виктор жарит рыбу на ужин всей братии. Тимоха по случаю отъезда на «постоянное» место жительства, в Хородочи, достал водки. Я поддержал компанию. Заговорил было с Арнольдовым об их с Ленкой отношениях, но Виктор посчитал это вмешательством в их личную жизнь и возбудился до скандала. Я не стал участвовать в разжигании страстей и ушёл спать.

К полуночи меня разбудил… тот же Виктор. К нему приехал навестить его младший брат. Сидим и пьём привезённое им пиво, пока затянувшиеся проводы Тимохи не закончились в 2 ночи.

В среду с 6-ти утра пишу письмо своему брату. Завтракаю дома бутербродами. Виктор отправляется с гостем на экскурсию, Арнольдов остаётся в «самоволку», поясняя: «Такой сон! Не пойду на работу…».

На строительстве магазина пилю с Ильёй под дождём шифер для конька. Он сколачивает конёк, а я ищу болты для его крепления. Потом начинаем сколачивать огромную лестницу для работы на крыше и на фасаде. В это время Арик с Глазовым таскают в дом листы уже не влажной штукатурки. При этом, конечно, они легко ломаются.

На обед нас везут в старый лагерь, и я успеваю смотаться в книжную лавку, где беру «Под брезентовым небом» Т. Блок, «Московляне». Пока перекусываю, чем бог послал, Виктор набивает рюкзак постельным бельём и с шутками-прибаутками суёт его мне для обмена в прачечной на промзоне.

После работы меняю бельё, захожу в контору насчёт ссуды. Но моё заявление ещё не подписано… Дома застаю очередное застолье. Виктор давит на чувство коллективизма, сиречь закон круговой поруки, но я, ссылаясь на общественные дела, ускользаю из его «братских объятий» напрямик в нашу библиотеку. Тяну время, как могу, но, придя домой, нахожу ту же картину застолья, усиленную «братьями» — Синаевым и Климовым, от которых улизнуть уже не удается. Выпиваю свою рюмку, чтобы отстали, и ложусь спать.

…Встал в 2 ночи — как раз все улеглись — и взялся за «В августе 44-го». Написал ещё пару писем, как вдруг в 5 утра приехал брат Маркова с начальником какой-то мехколонны. Через час все улеглись, и до подъёма мне снился сон о том, что я пишу фельетон, от которого все «братья» сначала покраснеют, потом побелеют, а затем почернеют. Желаемое, которому, увы, не суждено сбыться…

Сегодня моросит дождь. Меня, Виктора и Илью направляют на строительство сарая для тары у «Берёзки». Остановили проезжавший мимо грузовик с досками, водила которого не смог устоять напору Виктора, и десяток обрезной «тридцатки» в двадцать минут был у нашего сооружения. Тут же прибежали люди из бригады Сенякова, и давай ругаться на чём свет стоит: и за доски, и за машину. Но дело сделано. Теперь надо было найти четыре приличных бревна.

Забираем их у зазевавшихся студентов, строящих школу. Они так и стояли в полном недоумении. До обеда успеваем поставить 4 опоры и обвязать их по периметру в два уровня.

После обеда в столовой в СМП-44 ждём окончания дождя, который и не думает заканчиваться. Так и доколачиваем навес и каркас стен сарая под дождём. А на строительстве магазина закончились материалы, и Виктор заколачивает вход досками до лучших времен.

После работы захожу к Сизову, и он подписывает заявление на ссуду.

— А почему на три года? — спросил он.

— Да так. Смотря, какие заработки будут, — ответил я.

Вечером еду в райком насчёт какой-нибудь путёвки. Завсектором по культуре Камойлов звонит в область и предлагает мне ехать в Чехословакию. Я, не долго думая, соглашаюсь. Теперь нужно делать парадное фото на паспорт. Где взять смокинг или что-то подобное?

Надо ещё попасть в поликлинику, но это как-нибудь утром. Дома — чай с приблудившимся Владимиром Осиповичем и его рассказом о работе в КГБ.

Глазов обещал позвать на посиделки, но до 8 вечера не появился.

Глава 31

В редакции газеты. Очередная свадьба. «Враги народа». Жалкий лепет. Деревянные трубы. … Несовместимые с жизнью.

Утром в пятницу доехал со всеми до почты, опустил письма и на попутном КРАЗе — на зону. С Ильёй и Виктором доделываем сарай, грузим доски для пола в самосвал. Затем, раскладываем их в сарае и прибиваем на место. Виктору не нравится прибивать их целиком, во всю длину, но перебранка не получила развития, ибо Илья был заодно со мной.

На обед едем в старый лагерь, где я питаюсь консервами «Камбала в томате», чаем с халвой и сгущенкой. На промзоне добиваем оставшиеся доски и размечаем их на верхнюю обвязку. Глазов зовёт меня на склад за краской. У склада на полянке откуда-то взялся цыганский табор: на одеялах восседают пестрые бабы и заплетают друг другу косы. Мы в шутку просим их погадать, а они отмахиваются от нас, как от мух.

Грузим в машину бочку олифы, мыло, плафоны, на дороге подбираем два приличных куска битума. Выгорнов поручает разобраться в нашей свалке материала, причём Глаз сразу удаляется по нужде, и я ворочаю щиты один. На этом рабочий день и заканчивается.

Домой топаем с Глазовым мимо бани и Райпо (за подработкой), но везде нас ждёт неудача.

Заворачиваю в редакцию «Авангарда» за газетой, но нового тиража ещё нет. В комнате корреспондентов были только Инна и Коротич. На доске объявлений — графики и распоряжения перемежались смешными коллажами из заголовков газет. На одном из столов стояла поллитровая банка с окурками и бумажной наклейкой с надписью: «Кури, скотина, помрёшь от никотина!». В другой банке с наклейкой «На похороны курильщикам» виднелась мелочь и рублевая купюра… Всегда готовые переключиться с работы на приколы, женщины рады появлению «свежатинки».

— Гена, какого цвета у тебя глаза? — игриво спросила Людмила и подмигнула Инне.

— Разные, — в тон ей ответил я, силясь казаться оригинальным. — Зависит от настроения…

— И какое настроение сегодня? — подхватила Инна.

— Зелёное, — сказал я. — Лучше скажите, когда газета будет?

— Заходи вечером, когда все наши уйдут, — предложили они улыбаясь. — Мы тебе и газету пригототвим, и закуску…

— Намёк понял, — сказал я и вышел из комнаты.

Еду на попутке в больницу на флюорографию, но рентген-кабинет был пуст. Зато нашёл палату, где лежит Миров на излечении язвы, и мы болтаем о его недавней поездке в Чехословакию.

Дома Арнольдов предлагает выпить по рюмке «Биомицина», но мне не до того: Горисов получил «книги — почтой», и мы распределяем их по комплектам. С трудом «втюхиваем» Виктору Цицерона из «Литпамятников» в нагрузку на Сухомлинского и «Науку о боли», которую я отдаю ему за Ф. Саган. Сия операция вызвала у него «бурю в стакане», ибо ему пришлось доплатить за всё три рубля.

Митяю достались тот же Цицерон, С. Ковалевская в «ЖЗЛ» и Де Рео. Здесь за кружкой «Ркацители» мечтаем с Огоньком набить морду вечно пьяному соседу мастеру Кирееву, который стал уж совсем невыносимым…

…В 9 утра бегу на рентген, но в больнице нет электричества. Выписку мне сделать нельзя, ибо с последнего просвечивания прошло больше полугода. Зато снимаюсь на загранпаспорт у молодого и наглого халтурщика. На почте отправляю друзьям «Авангард» за 19 июня со статьёй Виктора.

На ужин закупаю маринованные огурцы, хлеб, подсолнечное масло. Жарим картошку со свиными шкварками, пьем и едим всей компанией. После уборки собираемся на свадьбу Мордовкина.

…В «Тайге» народу было весьма мало, хотя столы накрыты на 100 персон. После того, как на подиуме загремел «Орфей», делать стало нечего, и я отправился в лагерь.

…Катерина зашла поделиться радостью: её отпускают на Грушинский фестиваль в Куйбышев… Странный Владимир Осипович повествует о своём знакомом — шофёре патриарха Алексия.

На следующий день утром Арнольдов высказывает своё возмущение по поводу моего бегства «по-английски» со свадьбы и называет его — «по-еврейски». Пока Виктор пишет и завтракает на кухонке, читаю, что подвернулось под руку, — «Про мышку, кота, собаку и старушку» А. Чака. В 10 часов я у Глазова пью чай и жду плёнку с записью «И. Х. — суперстар».

В нашем балке мы готовимся к приёму гостей, знакомых Владимира Осиповича. Я чищу картошку, кто-то что-то жарит. Кое-как к 16 часам что-то приготовили. Гости — два офицера-спортсмена — из милиции. Все гонцы пришли из торговых родников с пустыми руками и стали вымарщивать у меня НЗ, о котором они догадывались в силу своего опыта. Отдаю им бутылку «бормотухи» и ухожу гулять, чтобы не видеть опостылевшую картину «разложения» личностей.

У Митяя сидим до ночи, рассуждая на любимую тему о возрождении отрядного духа, но до конкретного плана действий дело так и не доходит. Дома — вполне сносная обстановка, и после чтения А. Чака засыпаю в 3 часа ночи.

В понедельник встаю в 7:15, но всё же успеваю проглотить кусок колбасы и хлеб с маслом. На работе я с Виктором и Арик с Глазом обиваем сухой штукатуркой стены в будущем магазине. Работаем медленно со множеством разговоров, да и листы эти далеко не сухие после дождя даются с трудом: так и норовят сломаться.

Виктора отряжают на погрузку досок для обивки сарая, а я в это время забегаю в комитет для подписи заявления на поездку за границу. Секретаря Сергея не нахожу и возвращаюсь к своим. Вдруг появляется прораб и выговаривает:

— Ходите по штукатурке, враги народа!..

На что Арик реагирует резко, лезет на рожон, скандалит с прорабом.

— Кто виноват, что она мокрая? Почему оставили её на улице?! — наступает он.

Тот находит Выгорнова и требует, «чтобы завтра этого товарища в бригаде не было». Однако после скандала, выйдя на улицу и, разглядывая мокрые пачки штукатурки, проговорил:

— А ведь прав парнишка. Сгубили столько штукатурки!..

Обедаем в новой «Берёзке». Успеваю забежать в дирекцию, где Алина просит переписать мою характеристику. Рядом разгружалась машина: Иванцов привёз звуковую аппаратуру и телевизоры.

После обеда Арик не выходит на работу. Ссылаясь на болезнь глаз, собирается ехать в соколовскую поликлинику. А по-моему — «полез в бутылку». Втроём с Глазовым и Ильёй обиваем толстенными досками потолок сарая. Вдруг, в 17 часов появляется Иванцов со свитой. Оглядев сарай, командует:

— Заделать щели, перебить доску на потолке!..

Выгорнов на это реагирует наступательно:

— Не подвозят материалы и опилки, не делают отсыпку!

Сизов смешно оправдывается:

— Я сделал всё, что мог…

К вечеру сдаю Алине исправленную характеристику. С Горчаковым идём размечать волейбольную площадку. Других энтузиастов не наблюдаем.

Дома — тишина и порядок. Перед сном читаю Чака до 10 вечера.

Во вторник подъём в 2:30. В это время Владимир Осипович хлебает суп и ложится спать. Я читаю «Литературную Россию», пишу дневник до 4-х утра. На работе всё бы ничего, да с обеда новый указ: навести порядок на участке и строить деревянные трубы под дороги, отсыпаемые на территории будущего посёлка.

Солнце печёт изрядно, и сопки вдали тонут в дымке. Собираем обрезки досок, щепки, мусор в кузов грузовика. Все злятся на аврал и работают без удовольствия. Для труб готовим стволы листвянок, обрезаем по размеру. Девчонки сидят без краски: прораб не даёт. Сизов лично просит доделать трубу, начатую бригадой Авдеева. Закончили около 22-х часов, а он и говорит:

— Вообще-то можно было сделать и завтра…

До лагеря добираемся всей бригадой пешком.

…Вчерашняя возня продолжается: уборка территории, трубы, а во второй половине — обивка комнат штукатуркой.

В четверг после лёгкого перекуса бегу в поликлинику сдавать кровь на РВ, что удалось медсестре со второй попытки. На работе Выгорнов посылает на конопатку швов щитового магазина. Конопатим с Ариком верхние швы с приставных лестниц.

В обеденный перерыв покупаю что-то в магазине и ем на ходу, ибо надо было зайти в поликлинику. Врач, Лариса Петровна, устала от меня, и с облегчением выдаёт мне справку.

Должны бы с Ариком конопатить потолки, да как-то сложилось, что мы просто прикорнули около часа. Прервала нашу нирвану социологическая анкета. После её заполнения Выгорнов зовёт на какой-то семинар, а я ухожу оформлять ссуду и (о чудо!) получаю её сразу. Иду в райком на предмет дальнейшего оформления путёвки, но никого не нахожу.

У Арика пытаюсь починить магнитофон, но даже выпитое «Ркацители» не помогает. Купаемся в реке с мылом голышом и топаем на промбазу.

Наш балок уже перевезли туда так же внезапно, как и остальные. Внутри него находим разрушения, едва совместимые с жизнью. Всё, что могло упасть, упало и разбилось. Что могло пролиться, пролилось. Пришедшие из кино Виктор и «Ко» долго надсмехаются над нашим руководством, делающим всё «через задницу». Отбой в полночь.

Глава 32

Молодые бюрократы. Семинар А. Злобина. Отъезд геофизиков. Лилии для новобрачной. Приходите в гости, нас не будет.

…Подъём в 4:30, дневник и — в мольбах о дожде — завтрак. Увы, дождь едва покапал и прошёл. К 9 часам собираюсь на семинар бригадиров и комсоргов, заодно — подписывать последние бумажки на турпоездку.

На семинаре, как и ожидалось, не узнал ничего нового. После обеда в «Северянке» (МО-146) все плотники поехали в бригаду Сенякова обмениваться опытом, а я — в райком. Камойлов, не читая заявления, посылает меня за визой к Горчакову и в СМП за печатью.

На попутке еду в контору СМП, ставлю у главбуха печать на заявление. Затем — в райком, где прошу Горчакова поставить свою визу. Он пишет «Не возражаю». Появляется Камойлов, читает мою бумагу и требует переделать: «Комитет рекомендует…». Бумагу я переписываю, но Камойлов к тому времени исчезает. Проклиная крючкотворцев, добираюсь до промбазы и не сразу нахожу наш балок на новом месте.

От Леры было письмо с вопросом, почему не пишу полтора месяца. Дабы компенсировать пробел, собираю ей небольшую посылку. Затем пытаюсь найти Катерину, чтобы узнать время её отъезда в Москву. Но её нигде нет, и никто не знает, когда у неё рейс.

Виктор решает отметить отъезд брата, и мы с ним закупаем выпивки и сладостей. После привычных затяжных дебатов все укладываются. Я тоже ложусь с книгой.

В субботу утром, в 5:30, бежим с братьями на автобус в аэропорт, который приходит в 6:20. Катерины на остановке нет. Значит, её рейс — позднее. После проводов брата Виктора иду на переговоры с Лерой, дабы не волновалась.

В 8 часов встречаю Катерину у её балка. Оказывается, она ночевала где-то в Ленде. Прошу её взять в Москву посылку для Лерки. Затем, беру три упаковки книг в рюкзак и еду на почту. Ругаясь с приёмщицей, долго отсылаю книги и иду на семинар. Слушали А. Злобина и удивлялись организации труда в его бригаде. Возможно ли у нас такое? После обеда все расходятся.

Дома я дописываю письмо Лерке от 29 мая и передаю Катерине вместе с фотопленками для родителей и 5 рублей на такси. Спешу на работу, где под дождём грузим в машину тёс, после чего она вязнет в грязи и вытянуть её можно только трактором.

В 6 вечера идём домой, где находим и брата Виктора, и Катерину, не улетевших по причине отмены рейсов. Не самый удачный день завершился ранним отбоем.

…С утра Виктор собирается на объявленный спортивный праздник играть в волейбол, что кажется мне весьма наивным. Я же еду в баню. После — хожу в поисках тихого места для написания писем. Случайно нахожу в палатке «5-й км» шампанское и бреду в «Фундамент». Оказалось, что все геофизики отбыли в столицу.

Захожу к Горисову. Он угощает чаем, читает книгу Мостафина «Солнце смеётся», а я пишу письма до 20 часов с перерывами на беседы. Проходя с промбазы в Ленду, заглянул к Коротич, но её не было дома. В старом лагере, наконец, дописываю письмо Лере и уж совсем от «нечего делать» захожу в РДК. Здесь с трудом беру билет на фильм «Зануда». Дома был весьма поздно.

Подъём в 7:50. На работу теперь ехать не надо — она рядом. Бригадир направляет меня с Боткиным обивать штукатуркой подсобку в овощном отделе будущего магазина. Вместо обеда работаю один до 13 часов с тем, чтобы попасть в «Авангард» к выпуску газеты.

Коротич даёт задание написать о досуге и быте «Ударника». Мормонов пытает нас, по каким причинам Степанов не может, как Злобин, выдавать по 150% выработки, хотя сам прекрасно знает те причины. Тем не менее, я защищаю Влада: не было у него на первой водопропускной трубе хорошей разметки, и фундамент пришлось переделывать.

На почте отправляю толстое «заказное» Лерке и — бегом на зону. Здесь все неторопко возятся со штукатуркой с зевотой и пошловатым юмором.

Дома навожу порядок, мою пол, кое-что стираю. Когда в 11 вечера Виктор пришёл с тренировки, я уже засыпал.

1 июля заканчиваем обшивать штукатуркой потолок в магазине. В обед Виктор обегает руководство — Серёгина и Чеботарёва — с воплем об отсутствии фронта работ, но все от него отмахиваются.

Столовая «Березка» закрыта. Покупаю хек, кабачковую икру, компот и обедаю дома.

На работе продолжаем со Стёпой обшивать потолок в магазине. Скидываемся по 2 рубля на день рождения Нонке. После работы заходим в почти законченное общежитие и там чествуем именинницу, переходя без паузы к разговорам на злобу дня: о плохой организации труда, об аккордных нарядах и прочем. Расходимся уже в 18 часов.

Сегодня я еще дежурный: разбираюсь дома с бельём, мою пол, врезаю замок во входную дверь…

В среду ждали экскаватор для копки канав, куда мы должны укладывать трубы, но не дождались. Обиваем штукатуркой магазин. Прораб ходит тихо вокруг и посматривает, как мы работаем.

Обедаем в «Берёзке» и опять — на обшивку магазина. В процессе работы Виктор жалуется на Чеботарёва.

— Вы заметили, что прораб меня травит? — взывал он к нашему сочувствию. — Я ему: «Где фронт работ?», а он мне: «Почему не реагируете на замечания, не надеваете спецодежду?..».

— Вот они — работают, в чём хотят, а я не моги, — кричал он брызгая слюной, указывая на бригаду Сенякова и накинув на голое тело штормовку…

Уже в 16 часов все желающие идут в баню, затем в Райпо с целью подзаработать. Замзав Нина просит нас принести справку (о здоровье). Купаемся в реке, и я привожу домой Глазову лилии для его новобрачной.

Зарядил дождь, но приехала водовозка, и пришлось бежать за водой.

Елена (Арнольдова) дежурит сторожем. У нас ей удобнее. После смерти мамы она сама не своя, и я пытаюсь её отвлечь разговорами.

Виктор завёл с Владимиром Осиповичем диспут: «Откуда начинается плохой человек», переходящий в лекцию «О женщине на стройке Века», тянущейся до 3-х ночи.

3 июля, в 5 утра начался жуткий ливень. Крыша у нас течёт так, что ещё вчера Ленка выливала воду из боксерских перчаток, висящих на перегородке. Начальство об этом знало, но ничего не предприняло.

К 6 часам на работу, как собирались, мы не идём. Но Выгорнов пошёл, ибо нам дали, наконец, экскаватор «Беларусь». Он выкопал канаву под трубу «вовремя», — её тут же залило водой до краёв. Илья в ботфортах и бугор в сапогах, зачерпывая воду, лепят трубу прямо в воде. Нам с Глазовым доставались лёгкие матюги бригадира, когда мы не успевали подать профили — треугольники — и жерди для стенок трубы. Между делом я копаю отводной канал из котлована. Трубу тут же засыпали. Она получилась не длинной, но достаточной для проезда машин.

В обед добираюсь до центра. В Райпо жду Нину Петровну с совещания. Она выписала мне 7 рублей 68 копеек, но бухгалтер уже ушла на обед. Я побрёл в «Берёзку» и без очереди взял второе…

В 14:30 Галя — мастер — позвала кого-нибудь к экскаватору. Мы пошли с Виктором и наблюдали до 5 вечера, как он копал канаву в поисках конца трубы.

Никто не остался после 17 часов и не услышал Галиного оклика:

— Зачем тогда вы сюда приехали?!!!

Звучало это весьма патетично, да только — как выяснилось позже — сама она уже подала заявление на увольнение.

В 19 часов, прихватив банку варенья, двинул на вахтовке в старый лагерь. В одном из балков оставил Горисова с Гошкой смаковать моё варенье с чаем, а сам пошел в экспедицию «Фундамента». Реализовав среди сотрудников несколько «Литпамятников», пригласил их на литературный четверг в «Пионер».

…В лагере обсуждаем редколлегией спецвыпуск стенгазеты. Огнев предложил для него название «Сикамбриоз», а Глазов — «Приставка». В течение творческого процесса мы выпили портвейн Горисова и разбрелись на ночлег.

…На промзоне мне, Илье и Виктору задание: засыпать опилками цоколь магазина. Делаю из фанеры лопату и таскаю опилки, на что уходит почти весь день.

На обед идём с Виктором в центр: он — в редакцию «Авангарда», я — за деньгами в Райпо. В магазине встретил Коротич, и она пригласила в гости в дом родителей вечером. Обед из колбасы и сладостей съедаю, сидя на деталях дома в будущей котельной.

Закончив с Виктором утепление завалинки, делаем из песка подобие отмостки вокруг дома. Глазов всё это время лепит стремянку из сырой листвянки.

После работы поплёлся на правый берег Ленды в «Военторг». Пришёл впопыхах к закрытию, но дежурный солдатик меня завернул «от ворот» мягко, но под взглядом двух офицеров, — непреклонно. Что ж, спешу к Коротич с одним шампанским. Дома — её мать. Она предлагает подождать Люду. Я посмотрел её книги, почитал Жуковского, посмотрел коллекцию камней (ее отец был геологом на приисках).

По ТВ передавали встречу со строителями Магистрали: совершенно нелепо выглядели наши ребята на ней.

Мать Люды звонит Мормоновым, и Ароныч сообщает: «Подруги скоро прибудут из „Военторга“! А пока приходи, выпьем». Вот те раз! Как же мы разминулись?

Прихожу к Мормонову, где он пьянствует в обществе Володи — механика-эстета из типографии. Сначала выпиваем мою бутылку, потом — из их запасов. Разговор идёт о бригадном подряде, о Степанове. Ароныч резюмировал: мы слабаки, неактивны, как на производстве, так и в общественном плане, а бригадный подряд надо внедрять везде и всеми силами…

Домой ухожу во втором часу. На моей кровати спит Ленка (Арнольдова), а его самого нет. Ложусь на его место.

Глава 33

«Любитель Фолкнера». Страсти по начальнику. Мотоцикл. Лауреат Грушинского фестиваля. Выступление космонавта.

5 июля, суббота. Подъём в 6:30 утра. Хотел было поехать в Соколовск, где по объявлению в газете продавался мотоцикл, да обнаружил пропажу паспорта. Перерыл все вещи, газеты, книги. «С горя» заснул до 15 часов. Попил чаю, почитал. В 5 вечера отправляемся с Виктором и Гошей в старый лагерь. Ищем кого-нибудь «в живых».

Обедаем в столовой №1 («рыгаловке»), где встречаем Горисова. Идём вместе в краеведческий музей, что находится в РДК, потом — на почту. Виктор отправляет свой материал, а я спрашиваю у девушек про свой паспорт, но без результата.

Шатаемся в поисках клуба «Дружба», где идёт фильм «Мечтать и жить». Публика вылетает из зала со сморщенными лицами, поэтому мы с Гошкой идём домой.

На площадке играют в волейбол, и мы немного смотрим игру. Ася ходит по знакомым в поисках 30-ти рублей: не хватает на поездку в Сухуми для «участия» в разводе родителей.

Дома читаю «Моя бабушка» и «Битва при Угонном ручье» Фолкнера. Виктор смеётся над его «заумностью».

— Вот послушай! — предлагает он с жаром и начинает читать свой рассказ.

— Сравнил себя с Фолкнером! — смеюсь теперь я…

Когда все угомонились, пишу дневник и засыпаю в 5 утра.

В воскресенье встаю в 11 часов. Раненый Пузырь идёт на речку стираться. Я иду на почту звонить Лере, затем в столовую — поесть мяса (от сладкого уже складки на пояснице и зубы портятся).

Пока я собирался писать письмо брату, пока Виктор объяснял, что не любит Фолкнера, ибо его не понимает, а я намекал, что он ещё не дорос, время утекло, и Виктор начал приставать с мытьём пола.

— Раз Пузырь стирает на речке, — встал я в позу, — значит, вполне здоров, чтобы помыть пол.

— Пузырь не может, а ты — любитель Фолкнера — учишь людей, но не можешь пойти навстречу и помыть пол! — упёрся Виктор.

Всё же я дописываю письмо, а он вполне спокойно сам моет пол и уходит купаться на речку. В 15 часов заказываю на почте разговор с Лерой, но её нет дома.

Захожу в старый лагерь к Митяю и Горисову. Собираемся ужинать в новой «Северянке», но она закрыта. Пошли в РДК в кино, но билетов на 19 часов не было. Берём билеты на 21 час. До начала читаю у речки книгу. Смотрим кошмарный венгерский фильм «Невинные убийцы». Около часа ночи снова звоню в Москву, но безрезультатно. В это время Виктор разговорился с Владимиром Осиповичем, который расстилался перед ним «мысью по древу». В результате Виктор понял, что он за тип и разочаровался в нём полностью.

…До 4-х утра Виктор совсем не ложился. Занимая единственный стол, он сочинял заметку про нарушения в зарплате в нашем СМП.

Я дотянул с подъёмом до 6-ти утра. Пошел на почту и поговорил с Лерой. Катерина, будучи в Москве, у неё не объявлялась, значит, ничего не передавала. Сообщил, что Маша согласилась расстаться со мной окончательно.

…В 7:30 был в поликлинике, и стоматолог по поводу моей воспалённой десны успокоил:

— Ничего страшного с десной нет, полощите…

В аптеке беру марганцовку и витамины. Заношу материал Виктора в «Авангард». На работу попадаю в 10 часов.

Таскаем доски к будущему туалету, снимаю немного строительный процесс на кинокамеру. После обеда в поисках паспорта захожу в отдел зарплаты и (о чудо!) — паспорт здесь! Радость необыкновенная, только почему-то никто из этого отдела не торопился мне об этом сообщить… Паспорт оставался здесь с момента оформления ссуды.

После перерыва маемся с Глазовым на установке плинтусов в строящемся магазине. Бригадир посылает нас оторвать провода в отделе хозтоваров и прибить на это место широкую галтель. Электрики — против. Мы ждём решения начальства.

Виктор пришёл из редакции, где вносил изменения в свою статью: крановщикам вдруг выплатили долг. Испугались?! Арик тоже получил зарплату и собирается в Москву. До конца смены обиваем цоколь на «историческом» туалете, но досок опять не хватает.

В это время наш Выгорнов с группой единоверцев едет в трест «отстаивать» Сизова, которого переместили на работу в трест. Наверняка — это повышение, и кто же от него отказывается? Ждём доски до 19 часов и расходимся по домам.

Отправляюсь в центр в поисках еды. Покупаю что-то съестное и ем на ходу. В «Пионере» смотрю концерт ансамбля «Радуга» из Ижевска.

Иду пешком на зону и распеваю песни. Духота спала, но тепло осталось. В балке — почти в полночь — появляется брат Маркова: приехал из строительной части на сборы политсостава. Распиваем кофе, чай, а Виктор рассказывает, как однажды играл в волейбол с легендой советского бокса Борисом Лагутиным.

…В 7:40 слегка перекусываем и — на работу. Помогаю Нонке прибираться в новом доме для покраски пола. Разгружаю машину с обрезной доской. Жара, духота забирают все силы. На ходу ем голубику, растущую под ногами, но это помогает слабо.

Прошу у ребят из бригады Сенякова бензопилу, чтобы обрезать доски, но она им самим нужна.

— Почему соседи пилят и строгают бензо- и электроинструментом, а мы — вручную? — спрашиваю у Выгорнова.

— Да, мне надоело бегать за прорабом и клянчить у него инструмент… — ответил он, едва скрывая болезненное чувство собственного достоинства.

Во второй половине обиваем доской среднюю стенку и торец в туалетном «тереме». Мне что-то тяжко, голова изредка кружится. Обрезаю на крыше ножовкой все «торчки» на обрешётке, прибиваю на стену верхние ряды досок.

На досуге отчитываюсь в комитете по сбору взносов. Еду в поликлинику, но мой врач не принимает. Дома мою пол и читаю Мостафина до 23 часов.

В среду завтрак ел через силу: так болит десна. На участке ставим с Виктором и Глазовым стулья под ГПД21, носим землю в носилках, а Виктор её трамбует. Мы с Глазовым замечаем ему:

— Трамбовка у тебя ходит не вертикально!

На что тот обижается:

— Гена, иди и трамбуй сам!

Темп работы растёт, мы все в брызгах грязи и в поту. Начался дождь, мы прячем весь инструмент в бытовку, идём под крышу и тянем время до обеда.

Отобедав, занимаемся завалинкой у магазина до 17 часов. Бежим к кассе, а она закрыта…

В редакции «Авангарда» никого не застал. Иду в магазин №3, стою в очереди за вином целый час. Дома читаю Макса Фриша, пока не приходит народ. Выпиваем с Пузырём и Виктором, который рассказывает о приключениях с геологами в прошлой жизни. Читаем на сон «Литературку».

…На работе леплю плинтус и галтель в овощном отделе магазина. В перерыве читаю Фриша. После обеда — та же работа, но уже в хозяйственном отделе. За окном «Урал» сел в марь по самый бампер. «Кировец» пытается его вытащить, но сам себе выкопал яму и барахтается в ней.

До конца дня занимаюсь плинтусом. Рванулся было в старый лагерь, но понял, что рано. Обсуждаем с ребятами Владимира Осиповича: занял у Виктора 20 рублей и исчез. Виктор в это время делал волейбольную площадку, а дождь смывал с неё песок.

Я читаю до 21:30 и бегу в старый лагерь. На небе — вал из туч, под дождем я вымокаю, но всё же на двух попутках добираюсь до лагеря. Обсуждаем с ребятами за чаем нашу организацию работ, расходимся по домам заполночь. Перед сном в балке Горисова читаю Макса Фриша.

В пятницу проснулся в 5:50 утра, вскочил и пошёл на остановку автобуса. По расписанию автобусы не ходят, еду на зону на попутках.

На работе с дядей Колей закрываем рейкой швы на стенах в овощном отделе магазина. К 11 часам запас рейки закончился. Ту, что мы где-то стянули, у нас тоже украли. Сидим, курим. Появляется Чеботарёв, и начинается очередная «перестрелка».

Мы:

— Этого нет, того нет, денег нет…

Он:

— У вас щели не зашпаклёваны, крыльца не сделаны, наличники не прибиты…

Появляется секретарь парткома треста:

— Да, организация работ плохая, но новые объекты, наверное, им можно дать…

Прораб:

— Да, я так и собирался сделать. В понедельник будем ставить ГПД.

…После обеда захожу к Катерине. Будучи в Москве она якобы не дозвонилась ни по одному телефону. Все мои передачи выслала по почте. Кроме «спасибо», ничего не мог сказать. Глазов пилит дисковой пилой добытые мной доски на рейки и при этом сжигает мотор пилы. Я строгаю рейки электрорубанком, но вдруг заглохла ПЭСка.

В 6 вечера я кладу рубанок в сушилку общаги, но ключа от неё не нахожу. У кассы, где дают аванс, как всегда — толпа, и я ухожу домой. После ужина смотрю с Марковым игру Виктора в волейбол. По пути домой в 20:30 получаю свои 100 рублей без всякой очереди.

Дома читаю в областной Газете — о торговле в Ленде, а перед сном — М. Фриша.

В субботу подъём — в 5:10. Перекусив, иду на автобус до Нелера. Он забит до отказа. Еду к АЗС, у верхней столовой. Оттуда — в кузове ГАЗ-53 доезжаю до Соколовска. Сначала посмотрел в магазине книги. Узнал у продавщицы, где живет Чёрный — обладатель искомого мотоцикла М-106.

Осмотр покупки был недолог. «Двигатель хороший», — почему-то подумал я, хотя его внешность ни о чём не говорила. Отдаю 300 хозяину рублей, обедаю в столовой, привязываю к багажнику вещички. Пытаюсь завести и поехать. Соседи помогают отрегулировать сцепление и газ. Еду до Стрелки еле-еле, все меня обгоняют. Покупаю в Стрелке водки, вина. Ловлю попутку, ибо ехать на мотоцикле почему-то трудно.

Через час гружу его в кузов попутного ЗИЛ-130. В Ленде были в 20:30. Отдал водиле 10 рублей. Хотел доехать до дома, а мотик не завелся. Повел его «под узцы», и на спуске к Новоленде он всё же завёлся. Занял закусь у соседей, и мы «обмыли» покупку…

В воскресенье в столовой появились студенты. Они идут на раздачу без очереди, ибо уезжают в Хородочи. Из-за этого возникает небольшой скандал… После берусь за мотик: регулирую заднюю ступицу, пытаюсь выпрямить заднюю вилку. Она оказалась сильно погнутой, видимо, от бокового удара. Ребята подходят и сочувствуют…

Виктор играет в волейбол со студентами отъезжающими в Хородочи. Я еду на мотоцикле на почту, где ждёт телеграмма от Леры. На обратном пути движок глохнет, и я с трудом завожу его. На подъезде к «Берёзке» глохнет ещё раз. Ужинаю в «Берёзке», завожу мотоцикл с разбега и проезжаю до мехколонны. Даю прокатиться Ёжику.

— Карбюратор переливает бензин, — отметил он.

Виктор рассказывает, как его водит за нос Катерина с обещанным журналом. Вдруг в 10 вечера приходит она сама и рассказывает, как завоевала 2-е место (диплом и медаль) на Грушинском фестивале. Пела песню Егорова «Друзья уходят», «Ванюшу из Тюмени» и свою песню на слова Нади Пузырёвой.

…В понедельник бугор предлагает сделать перегородку в строящемся ГПД бригады Сенякова. Боткин посылает его весьма далеко: не хватало ещё делать чужую работу! Тогда бригадир направляет нас копать ямы под «стулья» нового ГПД. Виктор и Глазов отправлены за материалами. Пока делаем разметку с Выгорновым, едим голубику до оскомины. В процессе долбления ям Боткин рассказывает про своё участие в постановке «Месс Менд» в московской театральной студии. Добытчики привезли только гвозди и присоединились к долбежке мерзлоты.

На обед еду на почту — заказать разговор с Москвой. Забегаю в «Берёзку», быстро перекусываю и — долбить ямки снова. Во время работы Виктор садится на своего «конька»: выдаёт лекцию «Выживание в экстремальных ситуациях».

После работы «рву» на попутке в Ленду, в милицию, райком, почту, получаю письмо от Леры. Родителям посылаю перевод 150 рублей. Дома налаживаем с Ёжиком мотоцикл. Потом идём смотреть дипломный фильм студентов ВГИКа.

В нашем балке толчётся народ. Пишу ответ Лере при свече до двух ночи.

Во вторник утром света еще не было. На работе — скандал: бесполезно долбить ямки, мерзлота плывет, нет отсыпки, чтобы подвезти брёвна. Бугор записывает бригаде за два часа простой, и мы, не сходя с места, объедаемся голубикой. Илья чинит две отданные нам «Дружбы».

Подходит Сеняков и жалуется на прораба: работаем с 7 утра до 7 вечера и по субботам, зарплата — 200 рублей, а на материке с 7 утра до 5 вечера и две субботы — зарплата — 300. Какой смысл напрягаться здесь?

Тамарка материт Чоботарёва: не дает материалы на отделку магазина, так как не знает норм расхода. Я с Глазовым ошкуриваю 6 «стульев» под ГПД. Объясняю ему, что такое хороший магнитофон. Он, в свою очередь, «рисует» мой психологический «портрет».

В столовой стол был накрыт, за еду заплатили наши девчата. Забежал домой, почитал Фриша и задремал. На работе разгружаем гвозди и щиты от ГПД, ровняем щебень у ОЩ-42022. Вдруг Выгорнов посылает меня за вином, ибо получил премию 25 рублей. Вина во всей Ленде нет. Возвращаюсь на зону, и никого не застаю: люди разошлись куда-то.

…На перекрёстке завалился на мотоцикле на левый бок. Разодрал локоть, ушиб левое бедро…

В «Пионере» выступает космонавт Валентин Витальевич Лебедев и показывает документальный фильм о своём полёте. Перед его отъездом подходим к нему с Виктором и толкуем о «лаборатории выживания космонавтов».

По дороге домой в новый поселок Виктор мечтает о перспективах своей Системы. Дома — газеты, письма, дневник до половины второго.

Глава 34

«Малые дети». …Вытянуть не могут. Ошибка разметки. «Портос и Арамис». Вездесущий профорг. «Гараж». Невзирая на лица. Сменить бригадира?

В среду на зоне ставим «стулья», разжигаем костёр под бочкой с битумом. Греемся с Глазовым у костра, сидя к нему спиной. Не заметили, что бочка раскалилась, и битум загорелся, а за ним — и штормовка Глазова. Он быстро тушит её в ближайшей грязной луже. Появляется Виктор и обзывает нас «малыми детьми».

Обедаем в столовой за 15 минут. Катерина обещает принести вечером 6 кассет с записями песен с фестиваля.

Во второй половине дня чистим подлесок на площадке под новый туалет, а затем, — площадку для ГПД у яслей. Глазов пилит дерево, и у «Дружбы» отлетает звёздочка с цепью. Все его «поносят», а я ищу крепёжную гайку, но не нахожу. Наконец, уже в 17 часов, Илья сообщает, что её не было вовсе.

Еду на мотике в Союзпечать за газетой с заметкой Виктора «Если верить на слово». Дома пытаюсь заснуть, но Арнольдова Ленка пристаёт с тупыми разговорами. Вдруг появляется Влад с бутылкой коньяка. Только, когда она опустела, расходимся спать.

…Подъём в 4:30 утра. Какао, дневник, письмо Лере. На работе с Виктором и Боткиным гружу в ЗИЛ-131 доски, бревна, брус — всё для начала дома. Потом выгружаем всё это на разных участках. Старики ладят крыльца и карнизы.

Когда ехали к отсыпке, что вела к следующему дому, наш ЗИЛ забуксовал и провалился по самые оси. Шофёр Костя нашёл коллегу Петю, который согласился его вытащить. Спереди вытащить не смог и поехал на отсыпку, с другой стороны. Там он тоже провалился по самый бампер. Петя, матеря себя самыми последними словами, идёт за «Кировцем». Тот вытаскивает первую машину, спускается с отсыпки за второй и тоже проваливается. Виктор идёт за бульдозером к главному механику. Бульдозер вытаскивает «Кировец» и едет за вторым ЗИЛом. При развороте и он проваливается. У всех радость на душе от непобедимости природы. В ожидании развязки я дремлю у склада.

Обедаю дома свининой и морсом, читаю Фриша. После обеда пошел дождь. Мы ошкуриваем брёвна для стульев, осмаливаем их не торопясь. Глазов излагает свою теорию о строе в нашей стране…

По окончании работы еду на мотике в хозтовары за канистрой и газетами. Канистры уже закончились, зато беру баллон с вишнёвой краской для покраски мотоцикла. Местной газеты нет ни в киоске, ни в сортировке. Еду в редакцию, и Мормонов выдаёт 5 экземпляров газеты.

В клубе прошло производственное собрание. Активисты выступали с гневными речами о плохой организации труда и снабжения.

Вечером, когда я мыл пол, зашла Катерина. Она рассказывала о Грушинском фестивале, пила какао, дурачилась. Виктор ей грубовато выговаривал, но тут же простил все «обманы». Митя накричал на Виктора за грубое обращение с девушкой, «тем более, что 31-го у нее день рождения».

Когда все удалились, я взялся проявлять последние фотоплёнки.

В пятницу бугор обратился «ко всем» в моём лице:

— Почему не поставили все «стулья»?

— Так выяснилось, что разметка неправильная, — объяснил я.

— Ладно, займусь ею сам… — подумал он вслух, а мне сказал: — Ты тогда пойди на помощь дяде Васе.

Между делом фотографирую бульдозер С-100, который утонул по самую кабину на мари, когда его вытаскивал трелёвщик.

Начинаю строгать брус для крыльца, но, видя мизерный КПД, прошу дать мне электрорубанок. Бугор отсылает меня в бригаду Сенякова, но там я рубанок не нахожу и опять строгаю вручную. На обед покупаю что-то в магазине и дома за едой читаю Фриша.

…На площадке Боткин полчаса красочно пересказывает «Гибель Портоса и Арамиса». Достругиваю брус к 16 часам. Дядя Коля забирает второй брус и остругивает его сам. Я помогаю ему стелить пол на крыльце.

Через полчаса бригадир посылает нас на погрузку битума. Идём втроём без особого энтузиазма. Забрасываем в кузов самосвала 12 форм битума по 50 кг, разгружаем у 1-го ГПД. Затем, бугор предлагает полностью собрать цоколь дома. Ставим лафеты на «стулья», но положить на них тяжеленные щиты пола не можем: крановщик ушёл на ужин. Мы тоже расходимся.

Дома занимаюсь мотоциклом: чиню сигнал, регулирую сцепление. Ленка пристает: «Прокати!». Делаю с ней круг по Новоленде, и бензин кончается. Подвернулся знакомый парень на ГАЗ-53, из бака которого я слил немного бензина.

Ко мне подошёл Выгорнов и стал уговаривать пойти с ним на участок, чтобы исправить его ошибку в разметке ГПД.

— Это нужно сделать, — сказал он, — чтобы в понедельник поставить сразу 4 ГПД…

В это время Виктор позвал всех, кто был дома, на ужин с глазуньей.

— Без тебя не начнём! — строго крикнул он мне.

Накормив нас, он ушёл играть в волейбол. Пузырь пытался рассказывать мне о своем лечении в МОНИКАх. Я пропустил это мимо ушей, но хорошо услышал, что он «не собирается сдавать деньги на похороны Ленкиной матери».

…Ёжик просит мотоцикл прокатиться.

— Ни бензина, ни масла нет, — объясняю ему. — Езжай, если достанешь…

Марков спит на кровати, как всегда, в одежде. Только я собрался почитать, как явились Катерина с Алиной. Снова — чай, разговоры о смене начальства, анекдоты, смех… Гостьи уходят в час ночи. Пишу дневник и письма до трех часов.

…В субботу на работе долго толчёмся в уже готовом здании магазина. Бугор как-то мнётся. Наконец, идём на ГПД у склада. Вчерашняя разметка, сделанная им мокрой верёвочкой, никуда не годится. Выкапываем 5 столбов, третий раз рядом долбим ямки. Камни, взятые с отсыпки, укладываем в жижу вокруг «стульев» и трамбуем.

Обедаю дома. Хотел вздремнуть, но зашла на чай Катерина, и завела разговоры. Пожаловалась на Виктора, с которым ей «некогда ходить по тайге», а он требует…

На работе долбим оставшиеся 3 ямы. Появляется Иванцов и советует сразу же ставить в них столбы. А то мы не видим, что ямы быстро оплывают.

После работы собираю материал для ящика, чтобы ставить в него мотоцикл. Дома был в 7 вечера. Поел и заснул. В час ночи являются Лёня с Жеком со свадьбы Гвоздева. Съедаем курицу и в 2 часа устраиваем проводы Лёни в Храбровск «за Женьшенем».

На следующий день взял у Ильи 0,5 л масла, сделал смесь для мотика и подвез Пузыря на болото за ягодами. При этом повредил на ухабах трансмиссию и крыло. Приехав домой, починил поломки, взялся строить «гараж».

В 17 часов появляется Икорников и просит подвезти к энергопоезду, но я бросить свою «стройку» уже не могу. Работал даже в темноте, но ящик так и не доделал.

…В балок зашёл Огонёк и признался, что самовольно взял краску, купленную мною для мотика. Играет на гитаре и изливает душу Виктору, а потом пристаёт к нему «занудно»: «…а с какой скоростью ты ходишь, а сколько дней проживёшь без еды, а почему не отмораживаешь ничего, погружаясь в прорубь?».

Виктор целый день играл 8 партий в волейбол и занял 3-е место, 1-е — команда Влада, 2-е — студенты. После чая я ложусь на аутотренинг, а в 1:10 пишу дневник и письмо Лере.

…Столовка закрыта санэпидемстанцией на неопределенный срок. Питаемся дома кое-как. Сидим у бытовки, курим. Выгорнов идёт на работу с женой.

— Бугор ничего с вами не согласовывал? — спрашивает Виктор у стариков.

— Нет, — прозвучал ответ.

Все негодуют: и так женщин в бригаде хватает, за всех не отработаешь! Но на претензии бугор лишь извинился, и на этом негодование закончилось.

Виктор, Глазов, Боткин и я устанавливаем оставшиеся столбики. Вырубаем, выпиливаем не убранные внутри цоколя пни.

За работой идут разговоры: я рассказываю свою историю с Харизматовым, с книгами и Штабом. Сашка Глазов поведал, как он пристал на свадьбе Гвоздева к Серёгину (присутствие руководства и космонавта В. В. Лебедева его не смущало) и выложил всё, что он думает об организации труда у нас. Все смеются над его непосредственностью.

До обеда начали копать ямы для ГПД на улице Берёзки. Под дёрном — крупные валуны, суглинки, сухой грунт.

В 11 часов Виктор забеспокоился об обеде. В полдень автобуса на промзоне не было. Еду с Боткиным в город на попутке. В столовой — битком.

Покупаем в магазине лимонад, печенье, конфеты и съедаем всё на берегу Ленды. На работу подвозит вахтовка со студентами. Опять копаем ямы, пилим брёвна, Глазов возится с битумом. После работы иду к Алине за б/у копировальной бумагой.

— Зайди завтра, — советует она. — В Управлении такой — сколько хочешь…

Подвез Митяя от энергопоезда до дома, и движок мотоцикла почему-то перегрелся. В клубе смотрим фильм «Клементина».

До 22-х часов достраиваю «гараж». Дома, за чаем, Боткин изливает душу про службу в армии до 2 часов ночи. В «Правде» читаю небольшую статью о бардаке на строительстве жилья в Ленде.

…На верхнем ГПД работа идёт вяло. Приходит Тамарка, и до 10 часов мы говорим с ней о смене бригадира. Решили сделать собрание и всем выступить.

После обеда начали собрание. Долго «ходили» вокруг да около. Выгорнов парировал все удары. Наконец, заговорили о смене бригадира. Боткин выдвигал кандидатуру Виктора, тот — Боткина. Так посудачили, но ничего конкретно не решили. Тогда Виктор стал спрашивать поименно. Дядя Коля выступил философски:

— Заменить бригадира мы можем, но будет ли лучше? Так или не так? Надо сделать так, чтобы при прежнем бригадире был порядок. Давайте установим срок, пусть бугор покажет себя…

Выгорнов резюмировал:

— Я понял, что основная претензия — это разобщённость и редкие сборы… Могу сразу показать план на этот и на следующий месяц: сначала строим магазин и 4 ГПД, потом — щитовой дом и 8 ГПД.

На том мы, довольные собой, ушли обедать в 14:40.

После перекуса взялись за работу серьёзно. Глазов мажет битумом столбы, приговаривая: «Посижу, покрашу». Несмотря на все усилия, сделать успеваем мало. Виктор возмущён пассивностью и земляков, и комсомольцев. Тем не менее, посылаем Глазова за водкой на всю премию. К 17 часам он возвращается ни с чем. Бросаем работу, хотя могли и продолжать, и идём по своим делам.

Виктор встречается с Серёгиным, и тот обясняет:

— Как уеду куда-нибудь, всё сразу разваливается. Но завтра столовая будет работать.

Арнольдов запирается дома с Ленкой, и нам ничего не остаётся, как идти в клуб на азербайджанский фильм. Отбой в 23:50.

Глава 35

Финляндия. Свадьба удалась. Мастер на разгрузке. Невозможность перемен. Ответ в газете. Театр «Современник». Ведро браги. Бодлер.

Зайдя к нам утром, Ленка принялась плакаться Арнольдову.

— Не хочу быть ни секретарем, ни сторожем, — говорила она сердито. — Хочу — в бригаду.

— Глупая, не видишь, что везде бардак, — пытался остудить её порыв Виталик.

…В 7 часов идём строить ГПД. Боткин сегодня звеньевой, — отдаёт распоряжения. Это не мешает Арнольдову рассказывать про Финляндию ещё раз: низкие цены, голый мужик на улице, общая баня, шикарная жратва, флирты, Анка на даче…

После обеда Боткин ищет бензин для «Дружбы», мы едим голубику, смотрим, как вытаскивают из мари бульдозер. Крана нет, и работа стоит. Глазов сидит у бочки с битумом в полной прострации. На наши подколы сначала отмалчивается, потом отвечает:

— Что-то скучно. В женатой жизни одна отрада — поспать…

…Заканчиваем в 16:30. Дома мою пол, подкачиваю заднее колесо у мотика, еду на почту. Дома читаю и, пока все были в кино, пишу письма.

…С утра Виктор, как всегда, нервничает, беспокоится за всех. Я иду в столовку последним, когда все уже возвращались оттуда.

Бугор направляет наше звено ставить столбы на верхний ГПД. Начинаем, как всегда, без энтузиазма, с поеданием ягод, с разговорами о прелестях половой жизни в семье. Виктор говорит, что учится на наших ошибках.

— Главное в невесте — хорошие родители и воспитание… — резюмирует он.

— Что, по-моему, одно и то же, — уточняю я. — Хорошие родители — хорошие воспитатели…

Обедаем все вместе, но Виктора зовут к 13 часам в автобазу, чтобы привезти из Аносова мел.

В обед еду в типографию и застаю там Шестова — редактора «Магистрали».

— Как дела? — спрашивает он.

— Работаем, ко всему привыкаем… — отвечаю бодро.

…На работе — очередное «совещание» на тему: «Кому чего не хватает?..».

— Почему ваше звено так мало сделало? — спрашивает Выгорнов.

— Разве не знаешь? Нас же отрывали на погрузку-выгрузку… — ответил Виктор.

Идём на нижний ГПД. Дотрамбовываем засыпку стульев, растаскиваем лафеты.

— Как медленно у вас все движется! — ворчит бригадир и тут же дает задание: — Бросайте свои лафеты и делайте выше разметку для ГПД.

— Ну, чего пристал? — отмахивается Виктор. — Вот сделаем одно, потом — другое…

— Тогда ошкуривайте лафеты!

К 17:40 все лафеты ошкурили, положили на «стулья» и понесли инструменты в бытовку.

— Почему не скрепили обвязку скобами? — опять спросил бугор.

— Дык, стулья разные по высоте, надо обрезать…

…От Лерки телеграмма: «Писем не будет, пока не ответишь на предыдущее». Еду в редакцию по просьбе Виктора. Говорю с Коротич и Инной о публикации его опуса. Отдаю им прочитанную книгу Э. Мостафина. Покупаю булки, сахар и — к Глазову. Поужинал с ним и его друзьями.

Дома Виктор с Огневым договариваются о пешем походе на Кудыкту. После ухода Огонька, когда я уже засыпал, пьяный Пузырь обратился к Виктору:

— Если Огонёк ещё раз появится у нас в вагончике, то кормить его будешь сам.

Я очнулся от дикого крика Виктора.

— Ах, ты, скотина!!! — сотрясал он вагончик. — Что твоего мы съели?

Дрожа всем телом, он хватает Пузыря и швыряет его на кровать.

— До чего же ты мне надоел, пьяная скотина! — продолжал кричать Виктор.

На кухне он достал всё из шкафчика.

— Это всё твое? Я сам всё купил! Что твоего мы съели?

— А салат? — спросил сердито Пузырь.

— Ну, до чего ж ты мелочный, тварь! — резюмировал Виктор.

После такой сцены я спать не мог.

…Еду в СМП-73, освещая дорогу фонариком. У здания суда встречаю мотоцикл ГАИ. Делаю вид, что чиню движок. В прессцентре показываю Гарику свои фото, а он рассказывает о поездке в Усть-Кюнжу с риском для жизни по горной дороге. Заходят Олег Кожин и Тоня Авдеева из амурской газеты. Говорим долго, всё об организации работ. Расходимся в половине второго ночи.

Дома маюсь животом. Пишу письма до 3:30.

В пятницу с утра шел мелкий дождь.

На нижнем ГПД начинаю крепить скобами лафеты.

— Опять выпендриваешься? — поддевает меня Арнольдов. — Обязательно надо работать в дождь?

К его радости, бугор находит нам работу в строящемся магазине. Делаем стеллажи, подтоварные решетки.

Обедаем дома с Арнольдовым, и он пристает ко мне с вопросами о жене, любовнице и так далее в том же духе. Зашёл промокший до нитки Вова Райлин и напомнил, чтобы я взял с собой общие деньги, ибо Боткин едет в Ленду за водкой.

После обеда помогаю Витале собирать стеллаж, а потом с Боткиным иду скобить обвязку на нижний ГПД. «Стулья» с трудом подгоняем по высоте под лафеты. Хотя и заканчиваем в 16:30, делать колья и разметку на соседнем ГПД Боткин отказывается.

Вечером получаю аванс и иду помогать в организации свадьбы Никишиной. Невеста с женихом просят, чтобы приходил завтра утром. Дома появляется Марков с бутылкой водки. Коллектив выпивает за его возвращение из отпуска.

Затем пришла Катерина, рассказала, что Люда не хотела вообще никакой свадьбы, да народ настоял… Я достал свою бутылку водки, и мы начали её осваивать. Из Аносово вернулся Виктор и напоказ взялся протирать пол. В довершение своего ревнивого протеста даже от водки отказался…

В субботу с 8 до 9:30 — газеты и «Назову себя Гантенбайн» Макса Фриша. В 11:30 — столовая, где завтракают все наши. Бригада сегодня работает, а я — в отгуле, на свадьбе. Виктор опять моет пол, но с Пузырём не разговаривает. Серёгин предложил Виктору стать мастером на разгрузке, и он обещал подумать.

В читалке сочиняю письма, а вечером покупаю цветы и — на свадьбу, в клуб.

Здесь — огромная толпа. После третьего тоста — в отсутсвие тамады — начинается сумбур и бедлам. Курченко неприлично обижает Катерину, и мы с ней, пригласив с собой Гарика, уходим в общагу. Выслушав сетования Катерины, возвращаемся в клуб, где царит скука и шум, а Огонёк валяется в отрубе. Словом, свадьба удалась.

…Проснулся в 9 утра, но подняться смог лишь в 10. Виктор уходит на ж.д. станцию. Я — на почту, за посылкой от Лерки. Дома, за обедом, впятером пьём «Вермут» с солёным миндалём. Вяло обсуждаем с Митяем возможность смены руководства СМП.

После ужина разбираю мотик и отмываю его. Виктор советуется с нами о его переводе на работу мастером по снабжению.

— Что я буду делать в бригаде, если Виктор уйдёт? — вставил своё Арнольдов.

…В полночь заходит слегка поддатый Выгорнов. Отработав сегодня со стариками, нам изливает душу: все он видит, понимает, болеет за дело, но ничего изменить нельзя. Поэтому собирается подать заявление на увольнение…

В понедельник, в 6 утра, меня будит Гавриил Бадаян — муж моей одноклассницы Клары (!). Приехал как врач, сопровождающий детскую сборную по гимнастике на областные соревнования. Достаёт бутылку коньяка и рассказывает, с каким трудом нашёл меня. Угощаем ребят, съедаем тушёнку Пузыря. Отпрашиваюсь у Выгорнова на полдня. Завтракаю с гостем в столовой, смотрим наш посёлок, а потом и Ленду: магазины, аптека, ДК «Пионер»… Выпиваем по стакану томатного сока и прощаемся у АЗС. Он едет дальше, в Олотинку, я — восстанавливать съеденные припасы.

…На одном из собранных ГПД Арнольдов конопатит окна снаружи, я начинаю строгать полы. Вдруг бугор направляет меня в помощь дяде Коле в подсобку овощного магазина, а затем, в подсобку хозтоваров. После 17-ти остаюсь отрабатывать первую половину рабочего дня: строгаю полы. Домой идём с бугром: он на партсобрание, я — к мотоциклу.

Вечером — разборка свадьбы с участием Катерины.

— А ты разве не помнишь, что не тебя, а ты обматерила новобрачных? — спросил её Арнольдов.

— Да ты что! — воскликнула она. — Какой ужас!.. И как мне теперь себя вести?

— Держи голову выше, будто невиновна, — подсказал я, — а если опустишь глазки, да ещё с грустной миной, так и покажется, что виновна в чём-нибудь.

…Брат Гарика считает, что Слава жить с Людой не будет, она «ужасный, лживый человек». Откуда такая убеждённость никто уточнять не стал.

Виктор приходит с собрания удручённый. Выясняется, что Серёгин обещал всё построить, а его тыкают носом: а вот это не сделали, то не доделали… Он отбрыкивался, мол, нет ни материалов, ни энергии, ни постоянного жилья. Иванцов предложил выгнать из партии тех, кто не справится за указанный срок.

Виктор собирается в командировку в Чинту по делам снабжения СМП. Арнольдов ждёт, когда его переведут в стропальщики. Отбой в 1:30.

…В столовку опаздываю, не бреюсь третий день. Задание: привернуть ручки к дверям и окнам, перебить рейку на входных дверях, оттащить козлы и подмости от дома, чтобы можно было сделать отсыпку.

В обед иду домой с намерением вздремнуть. Увы, Виктор читает вслух свою заметку в районной газете о спортивном празднике треста и требует дать оценку. Заходит Глазов просит Виктора заказать в Чинте такелажные приспособления. Жалуется, что бугор написал на него докладную записку за прогул, за поломку краскопульта и циркулярки… Сам злится и заводит Виктора. Выпиваю молоко и иду на работу.

До 5 вечера всё сделал, запер дверь — и домой. Виктор зовёт в «Берёзку» и рассказывает, что на его статью в «районке» ответил Иванцов.

После ужина разбираем с Пузырём мотик до 21 часа. Поняли, что заднюю погнутую вилку вхолодную не выправить, требуется газосварка.

…Мимо балка проходила Катерина и выделила мне из своего букета несколько цветков (ходила с Верой Спириной на прижим за 5 км). Виктор отчитал меня за плохое дежурство по снабжению нашего дома едой.

Арнольдов жалуется на «зажим» бригадира: за день сделал 7 «стульев» для цоколя, а тот поставил ему в табель 6 часов!

…Теперь я ставлю шпингалеты на окна. Арнольдов с Райлиным строят цоколь ГПД. Бугор отчитывает девчонок за опоздание на работу на 5 мин. Через некоторое время возвращается к ним и продолжает накачивать: мало работаете!

На обед еду в город: по магазинам и в прачечную. На обратном пути встречаю Катерину. Она должна ложиться в больницу, а я собираюсь в «Пионер» на встречу с театром «Современник».

На работе Бугор сообщает девчатам, что вчера они заработали 11 рублей в день на четверых, то есть, аккорд не выполнили. Я чиню им краскопульт. Тамарка с Кирильевой считают сами, и у них получилось 26 рублей. Тогда Тамарка обратилась к бугру:

— Я слышала, ты хочешь нас выгнать? Ничего не выйдет!

— Нет выйдет! — сказал Выгорнов, и начался скандал.

До 17 часов я мучаюсь с кривыми рамами.

Ужинаю дома. Виктор идёт на совет общежития. Пол помыть не успеваю и иду с Огоньком в «Пионер». Давали «20 минут с ангелом» и «Случай с метранпажем». Я рыдал от восторга и отбил ладони. Играл сам Табаков и Неёлова.

Дома выделяем Мите половинку батона; у них дома днюет и ночует Авдеева. Виктор сортирует газеты. Я засыпаю в 1:30 ночи.

С утра обиваем сухой штукатуркой потолок в коридоре школы. До обеда сделали половину работы. После обеда закончили весь потолок, и бугор нас похвалил.

Вечером Боткин приносит ведро браги и конфеты. Сидя в ГПД отмечаем его 23-х летие. После 3—4-х стаканов идём в столовку закусывать.

Позже захожу к Катерине и дарю ей лишний экземпляр Бодлера. Она не в восторге, видно, не поняла, что это за книга. В 23-м часу мы — в прессцентре. Гарик декламирует Маяковского, Есенина, Малькова, и ещё кого-то. Я рассказываю о прочитанном. Во втором часу ночи расходимся. Остаюсь ночевать в старом лагере.

Глава 36

Роль судьи. Комната Митяя. Раздвоение мыслей. Обещание начальника. Сплочение коллектива. Тетрадь Потапова. Добро на поездку. Отъезд в отпуск.

1 августа обиваем сухой штукатуркой стены в школе. Работа не клеится: нет темпа. После обеда стены закончили. Таскаем листы штукатурки в школу, с Вовой строгаем рамы.

Бригадир сообщает, что закладка дома «самостроя» (для семейных) неправильная. Боткин психует и бежит к Иванцову выяснять подобности, но ответа не получает…

Нонка с обеда не работает. Бугор делится со мной планами об исключении девчонок из бригады, что ставит меня в тупик. Выходит, я должен стать судьёй, а в результате — врагом той или иной половины бригады.

…В конце работы в бригаду Сенякова приходят люди из треста и шумно разбираются с зарплатой.

Я пишу в прорабской заявление на отпуск. Бугор читает рассчёты по нарядам. Девчонкам вышло по 3—4 рубля в день. Мне за месяц — 139 рублей прямого заработка, то есть меньше семи рублей в день. Чеботарёв подписывает заявление, и я иду в кадры. Стою с заявлением рядом с Алиной, но она меня долго «не видит» в упор.

После работы заходим с Вовой ко мне за рюкзаком — он собирается в «поход», в колхоз «Зорька». После ужина читаю газеты. В 19 часов иду в школу, где работают сварщики. Греем горелкой раму мотоцикла и пытаемся её выпрямить. Успехов маловато, зато я схватился рукой за раскаленную вилку. Обхожу 61 и 70-й вагоны, где живут медики, но никого не нахожу.

Пассия Огонька даёт мне бинт с подсолнечным маслом. Дома страдаю от боли, но в 9 вечера засыпаю.

В субботу встал в 9-м часу. Воды в баке нет, электричества нет. Кое-как поел и опять — за ремонт мотика. Ошкурил бензобак, «выправил» раму и заднюю вилку. После обеда подался в город. Купил запчасти, краску, сахар для браги. На почте — письмо от Леры.

Встретил Мошкина, поговорили о зарплате. У них вышло по 6 рублей с копейками. В балке — Тимоха, прибывший из Ларги с приятелем. Начинаю красить переднюю вилку, крыло, раму мотоцикла. В столовой идёт очередная свадьба, и мы остаёмся без ужина.

Митя к приезду жены получил комнату. Тащим ему остатки пиломатериалов, воду. Он ровняет площадку перед домом. Дует ветер, и я с трудом докрашиваю мотик. В балке — пьянка, и я ухожу к Катерине. Говорим о Кудыкте, слушаем пластинку Бичевской. Заходят: Саша из ВГИКа, Вера Францева из театральной студии, Ада из Одессы и уводят Катерину с собой.

Дома градус выпитого крепчает. Тимоха выбрасывает значок из коллекции Боткина в окно, но на скандал сил ни у кого уже не было. … В полночь ограбили наш магазин…

В воскресенье занялся покраской бензобака, регулировкой спиц.

В 15 часов приходит Катерина с Сашей, приглашают на фильм «Премия». К 16:30 я всё убрал, перекусил, побрился и пошёл догонять ребят. Догнал их на подъёме к энергопоезду. Идём прогулочным шагом, вальяжно. … От кассы только что отошли Леоновы из «Фундамента». Мы — в шоке: на 17 часов билеты проданы. Я жду и надеюсь на что-то. Кассирша продает 2 билета своей подруге. Я её стыжу и получаю, как «затычку», два билета по 25 копеек.

Меня, Катерину и ребят фильм потряс, Леоновы зевают: ну и скукотища!

В «Пионере» должен был пройти 2-й тур конкурса агитбригад. Однако в 19:30 в ДК — никого, кроме агитбригады МАИ нет. На промбазе — тоже. Иду под дождем домой, мокрый насквозь.

Дома — Горисов, приехавший с экскурсии в Стоворотино, и голодный Степанов. В поисках еды заходим к Икорниковым. Они кормят нас и слушают мой рассказ о фильме «Премия». Расходимся за полночь.

…Бугор с Боткиным собираются в Стоворотино за минватой. Илья — чинтинец — остаётся за старшего. Собрались обивать швы рейкой, а её нет. Илья с Вовой идут за рейкой на пилораму. Мы таскаем листы штукатурки в школу, лепим их на стены. Энтузиазма не ощущается, ибо в доме нет крыши, пола, потолка — полный «неуют».

Тамарка приходит из ОТиЗа и сообщает, что наряды закрыты не верно. Сейчас их пересчитывают. А если бы они не обратились, всё прошло бы и так. Я в двойственном положении: согласен и с резонами бугра, и с протестом Тамарки.

Продолжаем обивать с Райлиным стены в школе. После обеда собираемся строгать доски для пола в будущем магазине.

Я с Вовой и «новеньким» делаем веники из кустов и метём пол. Пришли будущие обитатели магазина, посмотрели, замечаний не сделали. Несмотря на расстройство желудка, после работы по настоянию друзей еду в город за дрожжами.

Моё заявление на отпуск в «кадрах» не прошло. Дома у нас собрались Марков, привыкший к «светскому обществу», Лёня и Степанов в ожидании машины на Кудыкту.

До 11 вечера у Горисова пьём сухое вино, едим помидоры, обсуждаем «Премию». Дома набрасываю статью об этом фильме. Уснул после 3-х часов ночи.

…Во вторник у школы нас встречают мастера Гриша и Саша.

— Быстрее все на работу! Уже 9-й час! — торопят они.

Но не успел я прибить одну рейку, как бугор позвал меня на склад за оргалитом. Ждём у склада машину до 9 часов. Затем идём обратно, разгружаем оргалит. В темпе обиваю швы рейкой в учительской. Задерживаюсь до 12:15, поэтому в город не иду.

В буфете беру печенье и иду домой. Встречаю новобрачную Никишину, и она обещает заварить заднюю вилку мотика. Провожаю ее в 3-й вагончик, где все «спят». Саша из ВГИКа сидит голый, прикрывшись одеялом, Катерина — под одеялом. Спрашиваю у Саши про авторов «Премии», и он даёт полную информацию.

В школе очередное собрание. Выгорнов предлагает вернуться к старой системе расчёта нарядов, ибо сейчас все теряют в среднем по 20 рублей. Дядя Коля обвиняет Тамарку в обмане. Та обороняется и считает, что расчёт по разрядам более законный. Бугор спрашивает, кто хочет работать с Тамарой? Девки вяло отвечают отказом. Тогда он предлагает ей уйти.

Нулевой цикл «самостроя» отдают студентам под общежитие. Боткин и чинтинцы идут к начальству. Падикин обещает отсыпать другую площадку под их дом завтра же. Это уже второй случай обмана.

С Ильей бьём рейку на потолке и шьём штукатурку в классах. Старики обшивают оргалитом коридор. Заканчиваем в 17:30, но все остаются, решив выпить «для сплочения коллектива». Меня посылают в город за выпивкой. Еду и при этом забываю про ремонт мотоцикла. Беру 15 бутылок «Вермута» и возвращаюсь на попутке…

Уже в сумерки читал Горисову начало своего опуса о «Премии», и он его одобрил. Выкупаю у него Межелайтиса и Кронина с нагрузкой — всего на 7 рублей. В 2 часа ночи продолжаю писать заметку о фильме.

…Возле школы мастера стали выпрашивать у бригадира 3-х человек на уборку территории. Я успел прибить лишь одну рейку к потолку. Идём с Вовой к площадке Сенякова и грузим в прицеп с крановым Мишей 20 щитов для дома. Потом нас посылают на разгрузку ЖБ плит у будущих яслей.

В перерыве беру дома блокнот и топаю через сопку в редакцию. Выспрашиваю Коротич о её рейде в СМП-44. Говорит, что чуть не поседела там от ужаса, как они работают!..

Переписать набело «рецензию» на фильм не успеваю. К тому же Мормонов рассудил, что, как Потапов (Леонов) в фильме, бороться с бардаком на стройке мы не можем, и такой тетради, куда он записывал все простои и потери мателиалов, у нас нет.

Бегу к школе, и Чеботарёв направляет нас обивать штукатуркой потолок. В 6 вечера пришёл трейлер с доской. Разгружаем его вместе с бригадой Сенякова.

В 19:30 идём в магазин за закуской, дабы отметить аванс. Выпиваю два стакана вина и ложусь спать. Но в 20:30 меня поднимает Арнольдов и тащит в кино на тот же фильм. После просмотра несу Икорниковым книги и читаю им свою рецензию. Обсуждаем картину до 1:30 ночи…

…С 8:10 бьём с Вовой рейки на швы на стенах в школе, болтаем о его приключениях в Замитинске.

Дяде Коле дали балок, но пока его жена ходила в посёлок, пришёл начальник ЖКО и выдрал из балка две форточки якобы с разрешения Иванцова. Дядя Коля — к нему, но тот открестился. Он — к Серёгину, и тот признался, что это — его распоряжение. Оказывается, они хотели сделать ремонт балка. Чинтинец — к Падикину. Тот всех собрал и «накачал».

После ужина на меня напала жуткая апатия. Я еле шевелился. Однако, пошел на работу и пришивал рейку до 8 вечера. У всех бригад наблюдается отставание от графика…

В 22:30 выходим с Горисовым в прессцентр. Навстречу — Катерина. Говорит, что там скучно. Но мы мужественно высиживаем до конца заседания и принимаем решение: работать в Комсомольском прожекторе Штаба ЦК. Отбой в 2 часа ночи.

В пятницу я с утра пребывал в полусонном состоянии, дремал буквально на ходу. На улице жара. Лепим в той же школе плинтусы. Я пытаюсь стащить у сеняковцев три обрезка плинтуса, но на меня налетают сразу три человека. Я стою у окна, за которым работала Нонка.

— Мы специально ездили на станцию воровать столярку, а вы несознательные, воруете у нас! — стыдит меня один парень.

Нонка прижимает парня к себе.

— Всего три коротких штучки! — шепчет она ему на ухо, и он уступает…

«Самострой» восстановили в правах, но ни отсыпки, ни деталей дома нет. В обед иду в город по магазинам и в горком. 3-й секретарь Камойлов дал добро на поездку в Чехословакию на 12-е число. В кадрах был в 12:50. Серёгин объяснил, что все на обеде. То есть ждать бесполезно. Но после обеда пошла работа и закончилась только в 21:30.

Захожу к Горисову рассчитаться за книги и под «Каберне» поболтать о моей поездке в Чехословакию. Отбой в 3 часа ночи.

…На школе продолжаем колотить с Вовой плинтус, рейку, а в 10 часов нас забирают на уборку территории. Однако с уборки мы удираем на завтрак.

После столовки продолжаем «лепить» плинтус, таскаем фанеру, обсуждаем прошедшее собрание бригадиров. Нам дают практикантов из ГПТУ, но не дают возможности строить жильё для себя. В спешке наступил на гвоздь и, проколов подошву кеда, ковыляю.

В 16 часов идём в столовую, где по талонам продают вино и водку. Дома Арнольдов предлагает выпить, но я ухожу в Ленду.

На почте — посылка из Академкниги: Аббат Прево и две нагрузки. В бане — парилка с квасом. Захожу к Коротич, чтобы подарить книгу Ф. Саган. Пьём с ней сухое вино на её «дачке» -огороде во дворе, болтаем о книгах, системе Виктора и прочем. В 10 вечера она провожает меня в наш посёлок.

Дома — бардак, все пьяные. Пишу дневник до 1:30.

В воскресенье 10-го встаю в 10 утра. На столе — «Вермут», «Рислинг». У столовой Выгорнов «дует» вино из горла. Водку, слава богу, уже не продают.

Сплю с 12 до 15 часов. На почте шлю телеграмму-поздравление Лере с днём рождения. Ковыляю к Глазовым, но они не открывают. Дома разбираю книги, смотрю адрес Валерии в записной гнижке, но он не тот, куда я послал телеграмму.

После обеда иду на почту исправлять ошибку, затем, — к Глазовым. У них опять заперто. Но лишь я собрался уйти, дверь открылась… Оказывается — прячутся от гостей. За бокалом сухого обсуждаем проблемы насущные. Они уходят в кино, а я — к Горисову. Отдаю ему книги Ф. Саган и Мостафина, беру в долг «Занимательную библию» для Боткина.

…В балке Катерины, у ее ног, возлежал Сущевин, тут же был Гошка, мать Алины. Сама Алина металась из комнаты в машину и обратно. Сущевин грубо заигрывал с ней, панибратствовал со всеми. Я шаркаю ножкой и удаляюсь.

Млею у Митяя в семейной обстановке. Сам он едва отошёл от похмелья. С часу ночи до 2-х — чаи, бумаги, укладка рюкзака для поездки в отпуск. Сон в 4 часа утра.

В понедельник проснулся в 6 утра, а встал в 8. На админплощадке встретил Гошку. «Старики» из его бывшей бригады сегодня бастуют: зарплата 208 рублей, а ребята из пополнения отряда ушли на работу. Я удивился по поводу отсутствия единогласия. Видно, это произошло из-за того, что новички зарплату ещё не получали…

…Встретил Падикина по его же просьбе, пораньше, но теперь он отсылает меня на вечер. Что ж, придётся делать доверенность на получение аванса Горисову. Зашёл в бригаду и попросил бугра выписать мне аванс 100 рублей. У Боткина зарплата 380 рублей, а ждал — 420, поэтому тоже не доволен.

Алины нет на месте. Она появляется с Серёгиным в 11:30, «цыкая зубом». Наредкость добрая — она подписывает мою доверенность, и я несу её Горисову. На попутке — до почты, а там сразу попадаю на Агданский автобус до Б. Нелера. На станции беру билет на 84 поезд до Делогорска. До отправления было время, и я прошёлся по магазинам и в столовую. У платформы стояли выгруженные из товарного вагона две «ЯВЫ-спорт» — красавцы. В магазине видел цену — 900 рублей.

Глава 37

Встреча с группой. Пересадка на самолет. Подруга Варя. В гостях у писателя. Я — дома. Расставание навсегда.

Подъём в 6 утра, читаю лежа на полке до 8. Сегодня, 12 августа, осознал, что начинается отпуск: еду в Чехословакию через Благинск и Москву. В Делогорске взял билет на 11:50 в Благинск, сдал вещи в камеру и пошёл гулять. В 10 часов в книжном магазине увидел книги В. Солоухина, Приставкина, Мостафина. В 12:20 уже в поезде читаю Прево.

На вокзале Благинска камеру хранения не нахожу и со всем барахлом добираюсь до Дома Молодежи, но там никого нет. В Обкоме комсомола плачу 110 рублей за путёвку.

На почте даю телеграммы: Кубареву в «Комсомолец Заозерья» и Варе Колибе — знакомой по турпоходам. Еду к Дому Молодёжи за попутчицей из Ленды. С 20 до 21:30 сидим с ней в «Багульнике», затыкаем киношные колонки, стоящие вплотную к столику, и танцуем.

В 10 вечера в зале ожидания вокзала никого не было. Весь народ стоял у поезда Благинск-Москва. Руководитель группы Витя выходит с приятелем и бутылкой из вагона. После отъезда и устройства в купе Коля из местного совхоза достаёт водку, я — «Рислинг», и мы мило сидим, пока не падаем в постели под мерный стук колес.

Утром пью молоко, а девочки в последнем купе угощают завтраком: «Ешьте, не стесняйтесь!». Я, в основном, читаю, выхожу на остановках размяться. На станции «Ерофей Павлович» все сбрасываются по 10 рублей на сувениры. Читаю до 21:30. Буфет закрыт, желудок плох. Старшой проводит совещание в коридоре вагона.

…С утра жду Чинту. Все ушли в вагон-ресторан, я довольствуюсь чаем. Дочитываю Прево.

В 15:10 попрощался с группой и вышел в Чинте. Направился было к дому Виктора, но сперва завернул в редакцию к Кубареву.

Жду 20—30 минут, Владимир появляется, как обычно, озабоченный.

— Хочу билет на самолет, — обращаюсь к нему…

Едем с ним в аэропорт. Он выходит у Дома Авиаторов, где проходит конкурс стюардесс. В 18:30 Катя из касс аэропорта всё устраивает. Со Светой — старшим кассиром — и Кубаревым пьём шампанское, и я бегу на посадку.

Рейс задерживают на 30 минут. В Иркутске вообще меняют самолёт! Пока ждал вылет, пытался позвонить по межгороду Колибе. В очереди к телефону ждал так долго, что едва не опоздал на посадку.

В полёте читаю Мостафина, что-то ем, сплю. В Омске, в порту, успеваю только съесть мороженое. Опаздываем на 40 минут. «Ту» долго кружит над Домодедовым. Вещи получил в 24 часа.

Остановки автобуса в Москву не нашёл, и двинул в неизвестном направлении. Возвращаюсь. Нахожу электричку, через открытый тамбур вагона забираюсь в поезд на соседнем пути отправлением в 0:30. В час ночи выхожу на станции «Бирюлево». На такси еду на Варшавское шоссе, нахожу дом Варвары. Поздний ужин с коньяком, разговоры, разговоры, невольно оттягивающие долгожданное слияние наших тел…

…Завтракаем не торопясь, читаю газеты, журналы. В «Гидропроект» по поручению Митяя не успеваю. Встречаемся с Варей вечером на Маяковской. Ужинаем в «Садко», берём бутылку вина и едем к ней домой. За разговорами чиню её телевизор…

В субботу раскачиваемся до 12 часов и едем в лес. Долго гуляем, треплемся обо всём и о генетике, которой она занимается… В заброшенном саду набираем яблок. Валяемся на траве. У Вари регулярное нездоровье. Думаем, как быть, если нельзя…

…Утром долго валяемся, смотрим телек. Она с горечью признается в безответной любви к своему шефу на кафедре…

На свидание с Лерой на Маяковку опаздываю из-за глажки рубашек. Едем с ней к Мостафину на такси. Он додумался позвонить мне домой, и я был вынужден тоже туда звонить и объяснять, что загулял у друзей, ночевал у них, а после визита к Мостафину сразу приеду домой.

…Долго искали винный магазин. Взял коллекционного шампанского, Лера — трюфеля. Сначала сидели с Эмилем в гостиной, а потом на кухне. Шампанское я решил спрятать (не прилично). Он угощает нас киргизским бальзамом («Очень, очень редкий напиток!») и сухими винами.

Лера зашла на территорию его собаки, и та закатила истерику. Смотреть, как Эмиль готовит мясо для собаки, было противно. Потом он выпроводил нас на прогулку со своим «сынком» — доберманом, и мы грустные и растерянные поехали гулять.

В «Север» не попали — не было мест — и просидели на Тверском часа два. В полночь я посадил её на такси и поехал домой.

Мать при встрече плачет, но быстро отходит. Отец просыпается, и мы слегка отмечаем встречу.

Завтракаем все вместе. Мама не хочет идти на работу. К 12 часам еду к Варе на Варшавку за своими вещами. Затем, в НИИКино к Машке с целью обсудить наш развалившийся брак. Она просится в бар «Аист» на аэровокзале, чтобы отметить встречу. Но мне необходимо встретиться с матерью Горисова, чтобы передать его письма, и мы едем с Машей к метро «Улица1905 года».

Забавная мать Толи угощает нас водкой, а я рассказываю ей о сыне. Затем едем на Электролитный проезд, где я оплачиваю для Маши съёмную комнату. Слегка выпиваем, моемся — всё без слов и как-то натужно. Холодный секс, «отдельный» и независимый друг от друга, окончательно убедивший меня в нашей несовместимости…

…В 7 часов — лёгкий завтрак, и я еду на запланированные встречи. Однако, куда ни приеду, никого не нахожу. Заглянул в магазин «ЯВА» на проспекте Жукова в поисках запчастей для мотоцикла.

Тороплюсь к 19 часам домой на встречу с друзьями, которых, правда, ещё не пригласил. Дома был в 8 вечера, вызвонил ребят. Пьём водку, спирт. Витёк расходится больше других. О Магистрали почти не говорим, фото их не интересуют. Улёгся сравнительно рано.

20 августа завтракаю дома и еду на Мичуринский. Накрапывает дождь. В конторе турбюро «Спутник» никого нет. В журнале регистраций нахожу номер комнаты сотрудников и иду наверх. Витя — руководитель группы — радует новостью: надо сдать ещё 65 рублей на проезд по ЧССР. Едем с ним в город, покупаю в ЦУМе фотопленку. Дома был в полдень, собрал вещи, пообедал. Взял у мамы 100 рублей в долг и поехал в НИИКино на такси.

Мария обижена: я не позвонил заранее. Хочет отдать ключи от моей квартиры и кое-какие вещи. В 16:45 едем к ней на Электролитный. Едем молча в ожидании окончательного расставания. Всюду она показывает некую властность. Дома начинает психовать, сует мне все мои вещи, пластинки. Кое-что я с трудом запихиваю в пакеты, но многое остаётся у неё.

Вдруг она начинает ластится. Наступает тягостное прощание. Она требует определенности. Я предлагаю:

— Либо ты приезжаешь ко мне навсегда, либо расстаемся…

С трудом донёс поклажу до такси, еле успел выгрузить её дома у родителей и взять чемодан.

…На вокзал приехал в 20:10. Маша уже была у вагона. На прощание сказала:

— Я приеду в Ленду.

— Как знаешь, — сказал я без видимого энтузиазма.

— Ах, ты ещё и недоволен?!

Мелькнула мысль: сейчас влепит пощёчину или закатит истерику, но обошлось.

…В вагоне, за богатым столом, подробно знакомился с попутчиками до часу ночи. В основном — это была рабочая молодежь из области, мало кто — из самого Благинска.

Глава 38

Мирка из Праги. Замок «Краконош». Карловы Вары. Марианские Лазни. Прага. Диксиленд. Лидице. Карлштайн. Варьете «Прага». Брно. Моравские пещеры. Завод «Краловопольский». Замок Шпилберг. Вокзал Братиславы.

21 августа едем по Украине. В Киеве выскакиваю из поезда на почту, но она ещё закрыта. Выхожу на вокзал в Жмеринке. Почты рядом нет, а по межгороду позвонить не успеваю. Выбегаю из поезда во Львове и упрашиваю людей пропустить к телефону без очереди. Два раза звоню отцу на работу, но застаю его дома. Деньги не выслали, но они будут лежать на почте «до востребования» на обратном пути в Киеве.

…Николай достал домашний первач, поломали куру, была и колбаса, и арбуз. Долго подъезжали к границе по красивым вечерним Карпатам. Пока топтались у таможни, я заснул. Проснулся от грохота железа при смене колёсных пар.

Таможенники (ни те, ни другие) нас не трогали, а в соседнем вагоне наблюдался полный шмон. Как выяснилось позже, многие везли лишние червонцы.

Татры миновали ночью, за окном — Чехия. Деньги бережём, ничего не едим. Ждём прибытия с 13 часов до 15:30. В Прагу опаздываем. На перроне встречает Мирка — сопровождающая группы. Я шокирую народ подтяжками и фотоаппаратами, висящими на шее. Едем в метро на центральную улицу в ресторан СКМ (Союз Коммунистической Молодежи). После обеда добираемся на поезде с опозданием в полчаса в Марианские Лазни.

Из Лазней автобус везёт нас на гору, в замок «Краконош». Ужинаем в шикарном ресторане с молодыми официантками, расселяемся по фанерным домикам. Дорываемся до душа. В домике холодно, влажные простыни, за стеной дождь. Ложимся в 23 часа.

…Я бреюсь заводным «Спутником», электричества здесь нет. Коля вынужден отращивать щетину. На завтрак «хитрая» яичница: вкусно, но мало. В 9:15 едем в Карловы Вары. Обедаем в СКМ. В одном из корпусов лечебницы нас ждёт гид из «Интуриста». Рассказывает живо, громко, с шутками, порой, двусмысленными. Объединились с польской группой.

Прогуливаемся по главной улице в ожидании обмена денег. Зашёл в несколько книжных — книг на русском языке нет. Все накупили открыток, а я ещё и камень для коллекции Коротич. Заезжаем на выставку завода Мозер. Взял у Мирки в долг и купил 2 рюмашки на 132 кроны. В магазинчике, в современном жилом районе, покупаю бутылку пива. В это время группа куда-то исчезает. Насилу её нашёл. В Краканоше — ужин, разговор с Миркой о нашей программе. Досуг свободный.

В воскресенье на завтрак опаздываем. В 8:45 направляемся в Кинжварт. Медичка Татьяна ехать отказалась: её укачивает. Впечатлений от поездки не осталось, только открытки. Я их надписываю и отсылаю домой родителям и Горисову. После обеда предлагают пойти на танцы в ресторан. С Николаем идём в Лазни по тропочке, по пути едим дикую малину…

Бродим по улицам под дождём. Встречаем группу из Орла. Идём в кино, но перед этим — вытягиваем по два бокала пива… Смотрим фильм «Альфред, Альфред!». Под конец я бегу… На ужин идём в гору около часа. После ужина сидим в холле, я рассказываю девочкам сюжет фильма, играем в карты. Парни занимаются бытовухой, нам с Николя деваться некуда, кабачок закрыт. Он идёт спать, я читаю и пишу.

Сегодня экскурсия в Лазни под дождём, с гидом, нервной «каргой»… Православная церковь, русская улица, колоннада с газировкой. Католический собор, источник, свободное время до 11 часов. Все бросились по магазинам, я долго хожу вокруг обуви, но ничего не беру. После обеда едем на велосипедный завод, затем болтаемся на автобусе вплоть до границы с ФРГ. Вижу в магазине диски с джазом, но не беру, зато, наконец, покупаю ботинки.

В 19:30 собираемся в кабачок. Пьём вино с кока-колой, танцуем под записи. Рассказываю Лене о поисках книг. Она же поняла по-своему и ушла домой за водкой. Но где-то застревает. Игорь идёт за ней и тоже пропадает. Я подхожу к её домику и вижу в окне свет. Стучусь, свет гаснет. Жду 10 минут, направляюсь к Таньке, чтобы как-то провести время. У неё горит свет, но никто не откликается. Все попрятались от незванных гостей.

Ухожу в кабачок, и ребята приходят следом. Пьём, пляшем. Приходим домой, а Игорь приносит ещё 2 бутылки водки. Я ухожу к себе и засыпаю лишь в 3 часа ночи.

…После завтрака идём с Ником в город. Я застрял в малиннике у тропы, и дальше он добирался один. Первый день светит солнце. Встречаемся у знакомого буфета, но я веду его к другой пивнушке. Фотографируем лебедей и местных девушек. К 11 часам возвращаемся на второй завтрак. Получаем фото, сделанное на лестнице замка. Едем на вокзал с двумя чехами, пристроившимися к нам в домик на ночлег.

При подъезде к Праге группа не успевает выскочить из поезда на нужной станции. Возвращаемся и ждём автобус у вокзала, он везёт нас в общежитие Пражского университета. Потерявшийся Игорь является позже. После ужина пили ром, водку, закусывали воблой… У девчонок в номере выпили ещё и с трудом расстались у нашего корпуса. Меня почему-то не хотели отпускать.

…Среда. С трудом поднимаемся в 8 часов. В 9:30 надо быть у корпуса без опозданий. Но мы тянемся, как коровье стадо. Идём пешком на трамвай. Мирка ведёт нас в музей Ленина (нашли чем удивить). Хорошо, что мы с Николя успели опохмелиться и ещё выпить пива.

До 13:30 нас отпускают в город, и мы ищем комиссионный, в котором покупаем зонты. Дальше пошло хуже: «рак тянет в облака, а лебедь тянет в воду». В результате я иду по городу один. Купил карту Праги и сориентировался. На обед успеваю, а Ник остался без оного.

Выезжаем в центр Праги в 13:45, смотрим часы на Ратуше с фигурками апостолов. Я было теряюсь, но нахожу всех на пути к автобусу. Снимаю всю дорогу на слайды и кинокамеру. Мирка переводит бред старухи-экскурсовода. Посещаем памятник Печати, монастырь, знатный собор… После ужина слушаю кассетник. Девки смотрят свои зонты-обновки. Мирка объясняет, как лучше добраться до Веры — подруги Клары (моей однокалассницы), ныне живущей здесь, чтобы передать привет и познакомиться. Беру магнитофон и еду к ней.

Дом нашёл сразу, а квартиру — с трудом. Долго говорил с Верой через дверь, но и потом, когда она открыла, в дом меня не впустила, так и говорили на пороге. Обратно сел не на тот трамвай, но сориентировался, выпил пива для бодрости. В студгородке Университета сразу попал на дискотеку 11-го корпуса.

По дороге в свой номер слышу музыку — концерт диксиленда в 7 корпусе. Дома переодеваюсь и иду не танцевать, но слушать и смотреть на необычную, с подробными пояснениями, дискотеку с джаз-оркестром. Ник, купив сверкающую тряпку, в 23 часа уже спал полный впечатлений.

28 августа едем в Лидице и в замок Карлштайн. В автобусе Таня пытается задремать на моём плече. После обеда бродим с Ником по городу, осматриваем магазины. Везде встречаем соотечественников. Ник закупает побрякушки, нитки и выматывает меня вконец. Но всё же я беру путеводитель, и мы идём в книжный. Покупаю 2 альбома Рериха, «Венец Пушкину» — 2 экземпляра, Акимушкина, Гюго… Пьём пиво и едем на ужин. После него все собираются и хвалятся купленным барахлом.

В 8 вечера, слегка выпив с Ником и Наташей, отправляемся в клуб 11 корпуса. Все танцуют, а я — при кассетнике, записываю происходящее. Отлучаемся с Ником в номер, дабы добавить. У 7-го блока играет битгруппа. Немного и неумело прыгаю с нашими девчонками. Лена предлагает нам поехать в варьете «Прага». Я переодеваюсь, и мы едем туда. Игорь упорно не хочет никого спрашивать о дороге, и мы плутаем.

Наконец, находим искомое злачное место, заказываем вина. Смотрим смешное представление, танцуем немного, едим эскалоп… Приглашаю на танец Таню, но она воротит нос. Зато иностранцу она «отдалась» два раза подряд. Лену приглашает Игорь, а я так и сижу 3 тура. Допиваем «Мозельское» и в 2 ночи идём кататься на трамваях… Мне легко и весело: я пою, свищу, шумлю. Девочки — темнее тучи. Игорь каким-то образом их подавлял. Спать свалился в 3 часа.

В пятницу идём в Пражскй Град-кремль. Гид — немецкий чех — картавит безбожно. Ник всё посматривает на чешек, и я его поддерживаю. Отдельно от группы осматриваем галерею, сокровищницу, башню. По пути домой надуваемся пивом.

После обеда все хвастаются покупками. Витя в джинсовом костюме похож на павлина. Все опять уезжают в город за покупками. Я читаю, пишу, слушаю маг. На обеде выясняется, что предстоящая прогулка на кораблике стоит 10 крон. Кому это не понравилось, собираюся в клуб. До вечера Игорь спит, я чиню брюки и читаю Нагибина.

В 20:30 выдвигаемся в клуб, но долго там не выдерживаем. Я записываю музыку, Игорь уводит Наташу, дабы поддать, и вскоре они уже пляшут в обнимку. С прогулки по городу приходит Ник, и мы вскоре уходим в свой номер.

Володя Тимофеев заходит, делится впечатлениями от поездки по Влтаве и остаётся ночевать у нас, ибо Игорь заперся с Наташей.

…Утром бежим с Ником в столовую, но простояли почти час впустую. Автобус нам не дают, влезаем в экскурсионный — ГДР, и едем на второй вокзал. Поезд на Брно ушёл, и мы с Ником идём менять чужие червонцы и фотоаппараты на кроны. Долго бродим по городу в поисках комиссионок или толкучек. В трёх местах нам не удаётся ничего продать. Пьём пиво в ожидании поезда и уже в нём засыпаем до самой Словакии.

По приезду в Брно на трамвае едем в общежитие, а оттуда — в ресторан «Интеротеля». Отобедав, весёлые и счастливые прибываем домой. У Нади выпиваем ещё, танцуем и тихо расползаемся по комнатам. Я несу кассетник к Тане. Здесь играют в карты на поцелуи. Игорь опять выгнал на ночь Тимофеева.

…Едем в Моравские пещеры «Крас и Мацеху». Пытаюсь снимать кино при слабом освещении. После обеда — экскурсия по городу с Иозефом. Много соборов, старинных зданий. Толкуем с Иозефом об оптике, обещаем выслать ему фото. После ужина попадаем на службу в собор с органом. Мечемся по городу в поисках трамвая. Дома: душ, телевизор, Нагибин о Лескове, дневник.

1 сентября, после завтрака, собираемся поехать на трамвае, а он не ходит. На площади перед отелем ставят трибуну в честь Праздника жатвы. Но появился автобус с весёлым водилой.

— У меня к вам несколько вопросов, — обращается он к нам через микрофон. — Первый: все собрались?

— Да!

— Второй: можно ехать?

— Да!

— Третий: больше вопросов нет. Слева видите школу, в которой учил русский язык ваш шофёр.

Едем на машиностроительный завод «Краловопольский». В проходной переписали номера наших паспортов и повели по цехам.

Нас сопровождает группа молодёжи. Имя нашего минигида — Ладо. Пытаюсь выяснить, есть ли где барахолка.

— Есть только базар на Юзефовской… — припоминает он.

Затем, приём в комитете СКМ с закуской и лимонадом. Вопросы, ответы, сувениры, значки…

После обеда все бросаются врассыпную. Мы с Ником ищем базар, теряемся. Я толкаюсь у «комка» до 16 часов без толку. До ужина тяну время за кружкой пива за 2,80 крон на вокзале. Ник ведёт меня в кино «Ласка неласкова». На площади, на большом экране, показывают «Ну, погоди!» -7. Дома девки выпрашивают «ту кассету» (с эротическими звуками), но я не даю.

…Сегодня едем на завтрак на трамвае. Девушки скандалят:

— Надоело ходить пешком, что за безобразие?!

— Всё предусмотрено, автобус дороже, — пытается объяснить Витя.

Пешком идём в замок Шпилберг. Лазим по нему, скурпулезно заглядывая во все щели, будто можно найти что-то ценное.

После замка все расходятся. Мы с Ником отрываемся от девчонок, но и сами теряем друг друга. После обеда нарезаю круги вокруг площади Свободы у комиссионок. Безрезультатно. Торчу в кино, снимаю, читаю — тяну время. Думаю, занять денег у земляков. Игорь с Татьяной ловко ускользают. Деньги дают Оля и Тимка. Покупаю марки, книгу «Кладовая памяти» Н. Кончаловской. Дома собираемся и — на авто, к вокзалу.

В пивнушке у вокзала помогаем старику чеху написать заявление на пенсию на русском языке. Он угощает нас пивом. В последний момент Ник бежит с пластиковым бокалом пива к поезду на Братиславу. В поезде Игорь целуется с Ленкой, а я кемарю рядом.

В Братиславе я даю Игорю прозвище «Мефистофель», а Юрке — «Дон Кихот». Медленно двигаемся с Ником в центр города. Он сопротивляется, я настаиваю. Заходим в кафе, возвращаемся другим путём. Спорим, как идти к вокзалу. Он идёт своей дорогой, я быстро выхожу к вокзалу. Вещи загружены в поезд. До отправления 10 минут, а Ника нет. Я беру адрес у Мирки на память. Ник прибегает весь мокрый за 4 минуты до отъезда…

Глава 39

Дома у Виктора. Попутчица в поезде. Пианино в балке. «Поезд Дружбы». Отчет о поездке. Распри в бригаде. Журналисты, поэты, писатели. Телефонные страдания. Очередной концерт.

Отпуск закончился, лечу в Ленду. В самолёте Москва — Чинта показывают «актуальные» фильмы: «Свежая кровь», «Запёкшаяся кровь», «Сплющенная радуга». Омск: одинаковые ужин и завтрак. Разговор с попутчиком о зарплате: в ССО на строительстве ЛЭП платили 1 тысячу рублей в месяц. В Чинте был в 16 часов, на вокзале взял билет до Нелера на 13:23, но тут же забыл и думал, что билет на 15:23.

Еду в город по магазинам, а затем, — к родным Виктора. Серафима Семёновна кормит и поит меня. Даю задание Сергею, брату Виктора, купить лампочек для мотоцикла. Еду на вокзал, а поезд ушёл. Доплачиваю 2,50 рублей и еду на Благинском в 17 часов на верхней полке. С неохотой раздеваюсь для сна.

Проснулся около восьми от того, что упала подушка. Холодный и горячий чай, авиазавтрак, шахматы с новым соседом. Он для меня загадка, им движет: 1. милосердие, 2. жадность, 3. самолюбие, 4. гордость. Ещё партия. Счет 4:1 в мою пользу.

Сплю, читаю Ф. Искадера, пишу дневник. Угощаю соседей конфетами, яблоками. Меня угощают виноградом. Обедаем с новой знакомой Таней. Спать ложусь рано, головой к проходу и в одеже, все в вагоне сопливятся.

Прошу у проводницы чая нам с Таней. Она делится со мной своей едой и рассказывает: у них в хозяйстве всё своё. Брат подруги, к которой она едет, отсидел в лагере для несовершеннолетних. Гоняли с пацанами на конях («неуловимые»), попался на пути мужик, застрелили из обреза и изуродовали подковами. Я — в шоке.

…Закончил читать Искандера, начал — Ф. Абрамова. Опять пьём чай, платит Таня с плохо скрываемой усмешкой. Я что-то волнуюсь, считаю минуты до высадки…

В Нелере вижу в расписании: автобус на Ленду будет только в 17 часов. Жду попутку, ищу её у столовой, иду за мост и встаю рядом с офицериком. Он здесь — больше часа, но его никто не берёт.

В 11:30 садимся в КРАЗ. Шофёр Коля — добродушный, осторожный. Несмотря на тряску в кабине начинаю читать Майю Ганину — подарок одноклассницы Алки — обычная женская проза с претензией на прямолинейность. Быстро доезжаем до Соколовска. Шеф идёт в столовую. Рядом стоят «Магирусы». В одном — Олешин. Он меня признал. Едут из Стоворотино с грузом шлака для засыпки завалинок у балков. Да и КРАЗ оказался нашим. Олешин учился две недели на немецкую технику в Новосибирске. Рейс туда-обратно стоит у них 15—16 рублей.

Пришёл мой Коля, и мы едем дальше. Всю дорогу он рассказывает, как учился в Москве в 3-м филиале автокомбината, работал в 11-м таксопарке, легко с Климом попали в отряд. Поработал полгода на ГАЗ-53 и поехал на курсы в Елец. Рассказывает долго и красочно о поездке в Донецк, о гулянке в Москве, о несостоявшейся любви с лёгкой издёвкой или обидой… На одном из мостиков нас обогнал Олешин, чуть не зацепив крыло задним скатом.

В Ленде были около 16 часов, заправились и поехали в лагерь. В основном — все мои коллеги еще работают. В балке одинокий Марков читает газету. Я мечусь по друзьям: то к Глазову, то к Гоше, то к Митяю. Выпили на проводах Гошки в отпуск, потом у Митяя, с его приездом из Благинска, потом — снова у Гошки. Отдаю Горисову приобретённые в поездке книги и только после этого я добираюсь до кровати.

В субботу меня будят Райлин с мастером Гришей. Стою в тамбуре в трусах. Гриша выясняет, где можно подработать. Вова его перебивает.

— Знаю, если тебе надо заработать… — говорит он. — Возле райисполкома будет строиться дом. Надо сделать разметку.

Одеваюсь, перекусываю, идём за инструментом. Доходим до яслей, и Вова вдруг вспоминает:

— Я обещал Тюрлину обустроить вагончик.

Иду ему помогать. Разгружаем контейнер, вынимаем пианино, помогаем засунуть его в окно балка. После такой разминки иду домой, переодеваюсь в цивильное и — в столовую. Встречаю там Глазова, и он рассказывает о своей мечте: получить отдельный балок. Больше не может жить по соседству с Купченко и другими… Идти к комендантше — Лидии Филлиповне — насчёт его жилья решаем завтра.

…В поисках Катерины захожу в «Пионер». Показываю Камойлову из горкома чешские фото. Катерина в это время выступала на сцене с агитбригадой, — её везут в ГДР (в «Поезде дружбы»). Увидев меня, она бурно приветствует, целует в щеку. Сущевин ждёт её, чтобы отвезти на выступление в Шоготе, посёлке, строящемся на северном направлении. Она обещает зайти завтра.

Я остаюсь смотреть выступление «Серебряных»… Дома почему-то все пьяные. Райлин ложится спать, я толкую с Пузырём «за жизнь». На сон читаю статью Л. Жуховицкого в «ЛГ».

В воскресенье валяемся бессмысленно до 10:15. Начинаем генеральную уборку: тетради, бумаги, газеты, письма, мусор. Подмёл пол, чтобы его помыть…

Захожу в 181 вагон к Катерине, но её не застаю. В столовке встретил Серёгина, и он расспросил о поездке. Я показал фото с комментариями. Иду с Вовой к Гарику, — и ему показываю фото и рассказываю про поездку. Эта процедура повторялась с каждым, кого встречал. На почте отправляю Малову Нику фото, снятые в Чехословакии.

Катерины дома всё ещё нет. У нас — чай, кофе, беседы. Заглянувший «на огонёк» Синаев, со знанием дела разговорился о Сталине, Жукове, Зорге. Засыпаю в 2:50.

В понедельник у прорабки Бандобулов раздаёт задания, и Вова собирается выполнять.

— А как же Гриша, он же мастер? — спрашиваю я.

Начинаем выяснять, кто же тогда Гриша? Бандобулов уверяет, мол, он — вместо Гриши. Дядя Коля резюмирует:

— Пока не будет приказа, нечего ходить по разным указам, а то потом не найдёшь концов.

Тем не менее, я, получив задание — наточить ножовки, иду за напильником к балку дяди Коли. Заглядываю к себе и встречаю Тимоху. Он мучается дилеммой: уезжать домой, на «материк», или жениться и остаться в Хородочи…

Точу две ножовки до 11-ти часов. Затем, на яслях с Ильёй и Вовой пытаемся стелить полы. Во второй половине дня готовим половую доску, но стелить её пока запрещают.

Дядя Коля просит стащить из бытовки бригады Карабановой раковину. Мол, ею всё равно не пользуются. Залезаю в окно, отвинчиваю и передаю её дяде Коле. Он заворачивает её в телогрейку и уносит.

На яслях навешиваем двери. Они не желают открываться из-за наклона стены. Вдруг Бандобулов направляет меня на помощь дяде Коле делать завалинку вокруг вагона Падикина, так как практикант из ГПТУ, посланный на эту работу, исчез. Делаем не спеша каркас, обсуждая за работой двуличие Выгорнова: дядя Коля даже обматерил его за то, что он включил в наряд девчонок, хотя они в той работе не участвовали, но получили по 300 рублей.

Распри по поводу включения в общий наряд девушек-отделочниц с 3—4 разрядом, где у всех ТР (транспортный рабочий), в основном, — 2 разряд, порядочно надоели. Думаю, куда деваться: в бригаде Степанова вакансий нет, у лесорубов — тоже, в автобазе сесть на грузовик и мотаться по трассам в одиночестве?.. Всё же хочется быть ближе к людям, к какому-нибудь коллективу. Думаю, что мог бы и на машине ездить, и быть в коллективе, если работать в отделе главного механика…

Каркас даётся с трудом, так как балок стоит не на ровной отсыпке, а на мари. Между соседним балком — узкая щель. Вдруг дядя Коля исчезает и приносит книгу из бытовки Карабановой.

— Во! Лауреат Ленинской премии какой-то! — удивляется он, раскрывая её.

— Да, это — книга о лауреатах…

— Ну, это я и сам вижу, — заверил он.

Зайдя к Алине после работы, торчал целый час, пока она узнавала у юриста, имею ли я право как будущий студент-заочник на дополнительный отпуск в 10 дней. Сама она готовится к вечеру встречи с писателями и журналистами в здании школы.

Дома помогаю Вове делать в прихожей полку. Пьём чай, обсуждаем встречу с прибалтийским поэтом в прессцентре. Перед сном читаю свои черновики, зарисовки, дневник. Сон в 1:40 ночи.

…Во вторник таскаем с Вовой фанеру, уголки и обшиваем ими столбы в фойе яслей до конца смены.

После работы помогаю Виктору тащить кинопроектор в школу. Готовимся к встрече с писателями и журналистами. Дежурю на входных дверях. Арнольдов — помощник — появляется и вскоре исчезает.

Выступали журналисты, поэты, сотрудники музея Ленина. Тянулось это действо до полуночи. По окончании — соседки Алины накрывать на стол для гостей не явились. Это делала Надя Икорникова с подругой.

Затем убирали столы, делили с них остатки, ели и пили в балке у Алины до 3-х ночи.

…На яслях продолжаем с Вовой обшивать колонны. Потом его посылают делать туалет, а я шью рейку на потолок с двумя молодыми практикантами. Молодёжь нагло тянет время до обеда.

После обеда нас ловит Серёгин и спрашивает, почему мы прогнали из балка двух новых жильцов? Идёт разговор на повышенных тонах. Сошлись на том, что мы сами выберем к нам двух соседей, а я подумал о смене балка. Добиваю рейку, а в перекур читаю о Битлах и Телониусе Монке. Во второй комнате прибиваю плинтус вокруг колонн.

Бандабулов спрашивает у прораба Филина, как платить тем, кто остаётся сверхурочно, кто помогал таскать и поднимать на подмости носилки с раствором… Специалисты — один другого стоит.

…После работы идём домой с намерением выспаться. Но сперва переселяюсь в «новый», соседний вагон. Таскаю вещи, а Арнольдов обвиняет меня в «измене». Пьём чай с Исмаилом, обсуждаем статью бригадира Новикова о падении энтузиазма на Стройке из-за отсутствия стимулов. Расходимся в полночь.

…В четверг по пути к яслям, встречаем поддатого Петю Сенякова. Он не только не скрывает, что «освежился», но предлагает разделить с ним эту «радость». Я отказываюсь, а Вове перепадают две «бомбы» портвейна.

Весь день обшиваем в яслях колонны и потолки рейкой.

Серёгин, проходя мимо школы, матерится:

— Завалили всю стройплощадку стекловатой!

Виктор как снабженец гордится: выполнил план-заказ на стекловату на 300%.

Спрашиваю у Алины о возможности перехода в ОГМ (отдел главного механика). Она обещает узнать…

После обеда работаем ни шалко, ни валко. В 16 часов пошёл дождь со снегом. Один из молодых демонстративно набрасывает штукатурку на стену снаружи: «пусть я вымокну!». Дождь закончился, и он кончает работу.

После работы получаю отпускные 155 рублей +33 рубля за август, +44 рубля за июль. Вижу нестыковку: в августе выходило по 12 рублей в день.

Захожу к Алине. С механиком Сорочиным она еще не говорила. Сообщила только, что юрист настаивает на выговоре за мой «прогул» после отпуска.

…Дома Вова, наконец, что-то читает. Я прибираюсь. Появляется Лёня с Исмаилом. Мы выпиваем и толкуем о «раздвоении творческой личности»: почему творцам прощается всё? Обмениваемся с Лёней адресами, чтобы он забрал мой кассетник в Москве, а я — смог навестить его родных, если случится попасть в Храбровск.

В пятницу в 11:30 нас зовут в школу на концерт. Однако, он начался лишь через час. Выступили «ведущие артисты Москонцерта»: Михайлов, Куликов, Владимирова с Мосфильма. На этом зрелище и заканчивается. Приглашают вечером на полифонический фильм и его обсуждение.

В обеденный перерыв собираюсь править с Никишиной заднюю вилку от мотика, но до конца дня так её и не выправил. Колотим с Райлиным наличники, и он рассказывает о своей дружбе с Бунычёвой и Асей Артюх.

В столовой полно народа. В кадрах — без новостей. Иванцов просит дать ему мои фото о жизни отряда. В «Пионере» встречаемся с фотокорром Пьянковым, который среди моих фотографий сразу находит профессиональные — С. Коврина (одноклассника брата), снятые на Ярославском вокзале во время прощального митинга.

На обратном пути хочу заказать разговор с Москвой на почте, но талоны есть только на завтра. На попутке едем на зону. Захожу в свой бывший — 73-й вагон — за курткой, а там — все вповалку. Тимоха лежит на столе, но, слава богу, морда не в салате.

Ухожу к себе и ложусь расслабиться. В 2 часа ночи меня будит Виктор. Его тошнит от запаха перегара в его 73-м вагоне, и он без зазрения совести рассказывает об одном своем «выступлении» в роли снабженца.

— Знаешь ли ты, что на звеносборке при забивке костылей в шпалы их сперва надсверливают? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил. — А в эти отверстия положено заливать креозот, чтобы шпалы не гнили. Мне надо было срочно достать 30 литров этой отравы, пока не привезут заказанную емкость. Ну, вот: берем с Огоньком бидон из-под молока на 40 литров и едем на перекладных до Нелера и далее по Транссибу…

Его рассказ о том, как он выпрашивал христа ради эти 30—40 литров креозота у сторонней организации, да как везли они бидон, испускающий ядреный дух чуть ли не сквозь его алюминиевые стенки, на товарняках да в кабине тепловоза — в пассажирский поезд их просто не пускали — занял почти час драгоценного времени. Но о том, чтобы прервать страстный рассказ Учителя, не могло быть и речи.

Суббота. Утром иду на почту. Долго стою в очереди, чтобы заказать разговор с Москвой. Но тщетно, — всё забито. Получил от Сергея из магазина «Книга — почтой» бандероль, купил 5 экземпляров «Авангарда» с заметкой Лёни. Дома хотел отдохнуть, да Райлин взялся чинить насос от водоснабжения балка, и я вынужден был ему помогать.

В 17:30 долго и вяло обсуждали с Митяем нашу жизнь. Он пустился в такие витиеватые рассуждения, что я потерял их нить и суть. Надежда испускала флюиды вполне недвусмысленные. Когда Митяй вышел за дровами, она выдала:

— Он очень чуткий…

Видимо, поэтому затем она попросила у него разрешения проводить меня.

Сидим в моём балке, я пою под гитару, как бы соблазняю её. В 2:30 ночи стучится Митя, и Надежда собирается домой.

28 сентября — все на воскресник! Бужу Вову, но он отмахивается. Иду к яслям и вижу одного Филина. В 9 часов начинаем вдвоём жечь бумагу, таскать мусор. Бандобулов ходит по посёлку, поднимает народ. Первыми явились заозерцы. Вова появился, когда «Магирус» с подобранными обрезками досок был уже полон. Их везут в сторону Кудыкты. По пути хотели прихватить из бытовки «нашу» фанеру, но вовремя заметили Чеботарёва.

После обеда опять чиним насос. Иванцов приглашает меня в постройком на фильм о Магистрали. После просмотра он знакомит меня с тремя Володями — авторами фильма. Сидели долго и переливали из пустого в порожнее. Пришёл Виктор, и за чаепитием всё началось сначала. Разошлись в 21 час. Дома листаю книгу Ю. Власова, бренчу на гитаре, начинаю заметку про наш отряд по просьбе трёх Володей. Райлин, тем временем, жарит картошку с грибами.

…Утром опаздываем на работу на 5 минут. Обеспечиваю губастого практиканта Серёжу плинтусом, и ему остаётся лишь прибивать его. Сам бегу в туалет: что-то связанное со вчерашними грибами (?). Затем иду в медпункт. Каршина выписала кое-какие лекарства. Взяв в магазине немного еды, иду домой. Продолжаю писать заметку для районной многотиражки.

После обеда на работе тянем время. Разгружаем машину со штакетником, на промтоварном магазине, делаем трубу для слива в канаву. Наблюдаем, как женщины тащат из магазина кримплен килограммами. На почте опять нет талонов на переговоры.

После ужина еду на попутке на почту. На обратном пути захожу в школу, чтобы узнать расписание. Алина ключ от конторы, где есть телефон, не даёт, ибо собирается ещё работать. Дома ложусь отдыхать до 23-х часов. В это время Райлин читает вслух свои стихи.

В 11 вечера иду в 181-й вагон. Алина спит, но её соседка выносит мне ключ от конторы. Сплю до 5 утра. Прихожу в контору, и понимаю, что не знаю номер телефона, с которого буду звонить. Лихорадочно ищу его в течение получаса. Решил звонить без него. На нашем коммутаторе попалась добрая женщина — возилась со мной, ругалась с картавой — с транспортного коммутатора. Я уже выходил на неё, но она вызывала меня по номеру — 199 в электродежурке. Наконец, я прошу прощения и прощаюсь до завтра.

…На работе выслушиваем бригадира.

— Ну, доделаете вы этот плинтус, наконец? — восклицает Выгорнов беззлобно.

Я работаю в темпе, но в темноте, почти наощупь.

На обед покупаем еды, сладостей и — домой. Виктор садится за стол, как у себя дома, с многозначительно грустным видом, хотя и объявлял, что голодает. Даём ему молока, книгу Ю. Власова, и вскоре он уходит к себе.

По пути на работу заходим в клуб узнать о приехавших артистах. У постройкома меня перехватывает Володя из многотиражки и выпрашивает меня на один час у Иванцова, чтобы я написал для него материал. Пишу дома, как дурак, заметку. Володя, пробежав текст, был несколько разочарован. Я написал не о людях, как он просил, а о проблемах, но и это взял.

Иду на «банную» площадку за плинтусом для яслей. Тут же нас с Вовой и двумя молодыми посылают за штакетником на участок Шевенкина.

С 16 часов остаёмся вдвоём с Вовкой и делаем гораздо больше, чем до этого.

В 19 часов захожу в комитет комсомола. Слышу спор инженера по ТБ Лидса с секретарём треста о том, что вывеска «Ударник» при въезде на промбазу «только вредит делу», ибо звучит, как насмешка…

Жду Алину, и она требует остаться на концерт заезжих артистов. Когда закончит дела, обещает дать мне ключ от конторы.

Дома пью чай, читаю Воннегута. Сон в 23:30.

Глава 40

Заявление о переводе. Выговор профессионалам. Строить жильё! Годовщина отряда. Прирождённая певица.

1 октября, среда. Сегодня год, как мы приехали сюда.

Подъём в 3 часа утра. Иду в контору звонить. Москву могут дать лишь с 4-х утра. Пишу дневник, читаю Воннегута. В 4 мне не звонят. Звоню сам в 4:15.

— Никакой Москвы до 5—6 часов не будет.

Иду домой, пью чай, возвращаюсь в контору.

Звонок:

— Где вы пропадали, я вас вызывала 15 минут назад!

Я прошу ещё раз вызвать Москву и в 6 утра говорю с домом. Среди прочего сообщил, что перехожу в ОГМ.

…В обед покупаю арбуз и тащу его на промбазу.

На работе Петро показывает, как, по его мнению, надо прибивать сухую штукатурку. Алла — пожилой фармацевт, случайно оказавшаяся рядом, — слушает его лекцию о сварке и её цене. Еле дотягиваем до 16:45.

Нахожу главного механика Вяковлева, а он предлагает выучиться на машиниста экскаватора (6 месяцев в Яхроме). Вскоре выясняется, что место уже занято. Договариваюсь с Алиной выходить на работу в ОГМ завтра. Тут же пишу заявление о переводе.

В прорабской жду Чеботарёва, чтобы он подписал моё заявление. Здесь полно мастеров, бригадиров — все пишут наряды. Прораба не дожидаюсь и иду в хозтовары за почтовым ящиком.

Дома — ужин с арбузом и вареньем. Виктор заглядывал в кухню два раза якобы почитать газеты, но ничего ему не обломилось. До 11 вечера — упаковка книг и газет для отправки домой.

В четверг встаю в 3 утра. Начинаю писать фельетон «Кони». В 7:30 иду к Чеботарёву. Сразу его не нахожу, но случайно встречаю на дороге и прошу подписать заявление.

— Надо строить жильё! — отрезает он. — Я из бригады Сенякова тоже никого не отпускаю!

Иду к Алине.

— Ничего страшного, — говорит она, — подписывай у Вяковлева.

Иду к механику, жду его до 10 часов, и мне сообщают, что он уехал на Кудыкту.

Возвращаюсь в бригаду, ставлю в яслях шпингалеты на окна. На доме «самостроя» всё идет прекрасно.

На обеде дома успеваю почитать Воннегута. На работе с Ильей продолжаем всё то же: шпингалеты, навесы, защёлки… Ставлю штапик к новым — взамен выбитых — стёклам.

Заглянул Чеботарёв и накричал на чинтинцев:

— Разве вы работники? Халтурщики! Кто так делает крыльцо?!

Они не успели сказать, что на мари крыльцо делать нельзя, как он исчез.

После работы варю картошку (по 16 копеек за кг). Падаю на кровать, чтобы выспаться до ночи. В 20:30 меня будит Виктор и просит заказать ему форменку нашего отряда. Чудак, где я это сделаю? Если только вернуться на год назад в Москву…

У Икорниковых гоняю чаи с разговорами о политике до полуночи.

…На стройплощадке яслей — затяжной перекур. Со Славиком добиваем штапик на 3-х рамах. Пилим фанеру на квадраты вместо недостающих стекол. До обеда успеваю поставить только один квадрат в раму. Прошу Катюху что-нибудь спеть, но она замкнулась напрочь.

На обед иду домой, попутно захожу в магазин и занимаю очередь. Оставляю вместо себя Митяя с деньгами и прошу купить чего-нибудь съестного.

Дома Вова варит картошку с тушёнкой вплоть до 12:45. Заглатываем кое-как горячее, и — на работу.

Доделываем все окна. Стружки от электрорубанка бьют фонтаном в глаза, а защитных очков нет…

Пытаюсь заснять Катюху, но никак не получается сделать это незаметно. Зато Филин и мальчишки-сварные — все её тискают, тычут, дёргают. Она визжит или отвечает тем же — не больше.

Идём с Борей за фонарем, и я берусь за обивку тёмной комнатушки рейкой. В актовом зале начали работать девчонки-маляры.

Та, что спрашивала у меня резинку (— «от трусов?», — нет, «для шпаклёвки»), и жена того, которого чуть не уволили за драку зимой, — оказалась мастером и без умолку вещала похабным языком «известия»: у хитрого деда Семёныча кто-то якобы спрятал инструмент, чтобы спереть, но он его нашёл…

По дороге домой замечаю Вяковлева и следую за ним до конторы автобазы. Здесь он подписывает моё заявление, и я отношу его Алине.

Покупаю хлеб, фарш, маргарин и иду домой. Райлин спит, непристойно разметав простыни в духоте… За починкой штанов и чтением сижу до 11 вечера.

В субботу подъём в 5 утра. Вова не спит и крутит приёмник. Я намекаю, что это не совсем нормально, на что он не без ехидства, желает мне «счастливо поработать творчески». До 8 часов — письма, поздравление с Д. Р. другу Алексею.

Продолжаю писать фельетон. В 15 часов готовлю бандероль с книгой — подарок Алексею. Ближняя почта закрыта, и я еду в город. Оформляю бандероль и выясняю, что она полетит только 7-го октября и к 10-му не успеет!..

В «Пионере» все толкутся до 17 часов в ожидании показа любительского фильма о нашем приезде в Ленду. С этого должен начаться вечер, посвящённый годовщине нашего приезда… Вдруг, в зале пропал свет и появился только через полчаса.

…Показали и документальный фильм о строительстве ветки Транссиб — Ленда. В торжественной части — бодрые доклады, грамоты, подарки, выступления: нашего Сизова и ветерана строительства Комсомольска-на-Амуре. В неторжественной — концерт электронно-металлического ансамбля «Искатели».

Дружинники уносят в коробках алкоголь. В фойе остались лишь музыканты и дружинники. Как и многие другие, ухожу с концерта с Владом. Он волнуется: дадут ли вахтовку для отправки кудыктян и уходит на автобазу.

Дома готовлю ужин, протираю полы и иду искать Влада. Говорят, он всё же уехал в Кудыкту. Ужинаем с Вовой, и я ложусь спать.

В воскресенье встал в 5:30. Дневник, кофе, фельетон. После столовки и магазинов читаю, пою и ложусь спать до 5 вечера.

Приходит Глазов, заводит вечную тему: «что делать?» и уходит встречать жену с работы. Не успел перекусить, приходит Райлин от Гарика с новостью: Гарик надумал жениться. Возвращается Глазов, и я читаю ребятам отрывок из «12 стульев». Плачем над «самоучителем игры на фортепьяно с оркестром».

Влад, как оказалось, не уехал, ночевал у девушек в 72-м балке. Вспоминаем с ним песни, слушаем в записи лекцию о сексе. Ложусь спать, а с 2-х ночи до утра пишу фельетон.

В понедельник просыпаюсь в 7:20, глушу будильник и сплю дальше. Очнулся в 7:50! Бужу Вову, но он бубнит в ответ:

— Меня тошнило всю ночь, плохо мне, остаюсь дома.

— А как будешь оправдываться?

— Напишу объяснительную…

На улице дождь, спать очень приятно…

По дороге к яслям лихорадочно ищу Вяковлева, но не нахожу.

В 9:30 иду в кадры. Алина выписывает мне направление на работу в ОГМ. Захожу домой за разноской с инструментом. Илья горько усмехается:

— Что, каждый день будешь ходить за разноской?

— Нет, сегодня последний раз.

…По дороге домой встречаю Галю. Она удивлена моей зарплате (270 рублей) за июль. У них не менее 300!

Дома Вова «приготовил» обед — даже не вставал с постели! Питаюсь чаем под запись «Пинк Флойд», читаю И. Шоу в «Иностранке» №4.

На работе добиваю плинтус в каморке, ставлю на двери фиксаторы. Помогаю Петро сверлить отверстия под щеколды. Слышу голос Катюхи и иду в комнату, где она работает. Она красит потолок и при этом дьявольски красиво поёт.

— Катюш, — обращаюсь к ней в паузе. — Ты так классно поешь! Не думала учиться в музыкалке, хотя бы пару лет?

— Да разве мне сейчас плохо? Учиться, вот ещё! — отвечает она, не задумываясь…

Дома я вешаю на стенку нашего вагона почтовый ящик. В отделе кадров хочу узнать о приказе, но никого не нахожу, кроме Горчакова.

— Иди работать в комитет, — предлагает он мне.

— Нет уж, — отвечаю. — Пробовал уже…

— Ага, конечно, лучше сидеть дома и критиковать меня…

Зайдя к Митяю, узнаю, что у них по аккордному наряду вышло по 20 рублей в день.

В магазине беру банку баклажанной икры, фарш, банку хека. Райлин дома штудирует в «Ровеснике» статью о группе «Шокинг Блю».

— В двух номерах — 14 незнакомых слов! — удивляется Вова. — Например, «предтеча». Что это такое?..

…Предлагаю ему устроить сменное дежурство по дому и по закупкам, но он на такое «низкое» предложение чуть ли не обижается. Ставлю на гитару нейлоновые струны, и мы пытаем их до 3-х ночи.