Где ты теперь?

37

В среду вечером, вскоре после ухода мамы и Эллиотта, позвонил детектив Барротт. Я думала, что хуже быть не может, но ошиблась. Барротт тихо поинтересовался, знаю ли я, что звонок, на который я ответила минуту назад, посчитав, что кто-то набрал неверный номер, был сделан с мобильного телефона Лизи Эндрюс. Я настолько растерялась, что, кажется, молчала целую минуту, прежде чем пролепетать:

— Но это невозможно. — Я все старалась переварить услышанное. — Это абсолютно невозможно.

Барротт сухо заверил меня, что дело обстоит именно так, и спросил, не думаю ли я, что это мой брат пытался дозвониться.

— Когда я ответила, на том конце повесили трубку. Я решила, что ошиблись номером. Вы разве не можете определить, что я ни с кем не разговаривала? — со злостью спросила я.

— Мы это знаем. Мы также знаем, что ваш домашний номер не включен в телефонную книгу, мисс Маккензи. Поймите меня правильно. Если телефон Лизи в руках вашего брата и если он снова попытается связаться с нами, а вы не окажете нам помощь в его розыске, то станете пособницей в очень серьезном преступлении.

Я ничего не ответила. Просто дала отбой.

Ночью, где-то после четырех часов, я решила обратиться к Лукасу Ривзу и попросить о срочной встрече. Мне нужна была помощь того, кто был бы объективен и точен в своих суждениях. Изучая дело Мака, я успела убедиться, что Ривз проделал отличную работу, опросив всех, кто имел отношение к моему брату, не пропустив ни одного. И мнение, которое он выразил моему отцу, было четко сформулировано: «В жизни вашего сына нет ничего, что предполагало бы наличие проблемы, заставившей его бежать. Я бы не стал исключать возможность умственного расстройства, которое он умело скрывал от всех».

В полдень нам с Эллиоттом предстояло встретиться в офисе Терстона Карвера, адвоката по уголовным делам, которого Эллиотт нанял представлять нашу семью. В девять утра я позвонила Ривзу. На месте его не оказалось, но его секретарь пообещала, что он перезвонит, как только появится. Она явно узнала мое имя. Через полчаса Ривз перезвонил. Я в двух словах объяснила ситуацию.

— Нет ли у вас возможности повидаться со мной прямо сейчас? — спросила я с отчаянием.

Он ответил мне низким зычным голосом:

— Я изменю свое расписание. Где вы встречаетесь с адвокатом?

— На пересечении Парк-авеню и Сорок пятой улицы, — сказала я, — небоскреб Мет-Лайф.

— Номер телефона у меня не изменился, но два года назад я переехал в другой офис. Теперь я нахожусь на пересечении Парк-авеню и Тридцать девятой улицы, всего в нескольких кварталах от Мет-Лайф. Сможете подойти в десять тридцать?

Да, смогу. Я успела побывать под душем и одеться. Непредсказуемая погода выдала еще один ветреный день. Увидев из окна, что люди на улице держат руки в карманах, я сменила легкий костюм, в котором собиралась выйти из дома, на велюровый спортивный, в котором выглядела не как юрист, а как самая обычная женщина. Не скажу, что наряд мне польстил. Темно-серый цвет лишь подчеркнул круги под глазами и непривычную бледность кожи. В течение дня я почти не пользуюсь косметикой, но сейчас потратила время, чтобы наложить крем-пудру, немного румян, тени, тушь и блеск для губ. И все ради защиты своего брата, подумала я, тут же укорив себя за язвительность.

И зачем только я пошла к детективу Барротту? И зачем только я нашла пленку в чемодане Мака? Поздно теперь сокрушаться.

Я почувствовала, что подступает головная боль, и, хотя не была голодна, отправилась на кухню, заварила кофе и поджарила английскую лепешку. Отнесла все на стол и уселась, глядя на великолепную панораму Ист-Ривер. Благодаря сильному ветру течение стало заметно быстрее, и я вдруг сравнила себя с ним. Меня захлестнуло потоком, которому я не могла сопротивляться, нужно было плыть дальше, пока он меня не переборет или не отпустит.

Когда мама была в Греции, я радовалась, что могу пожить в квартире одна. Но теперь ситуация изменилась. Я не могла смириться с мыслью, что мама вернулась в Нью-Йорк, а живет где-то в чужом доме. Но когда я вышла на улицу, то поняла, почему так случилось. Телевизионные фургоны перегородили всю проезжую часть, со всех сторон ко мне бросились репортеры в ожидании заявлений. То же самое произошло и с мамой вчера вечером, подумала я.

Я заранее позвонила швейцару, попросила поймать для меня такси, и теперь оно ждало меня у входа. Не обращая внимания на микрофоны, я юркнула в машину и сказала: «Поезжайте вперед». Мне не хотелось, чтобы кто-то услышал адрес. Через двадцать минут я уже сидела в приемной офиса Лукаса Ривза. Ровно в десять тридцать он проводил к выходу взволнованную пару — видимо, очередных клиентов, — огляделся и подошел ко мне.

— Мисс Маккензи, проходите.

Я помнила, что виделась с ним всего раз, когда он приходил на Саттон-плейс десять лет назад. Вероятно, он запомнил меня в лицо или решил, что я и есть Каролин Маккензи, так как других посетителей в приемной не было.

Лукас Ривз оказался еще меньше ростом, чем я думала. Не более пяти футов и четырех дюймов, если считать с каблуками. У него была густая шапка жестких волос со светлыми прядками — «соль с перцем», — явно крашеных, чтобы создать впечатление естественной седины. Сеточка морщин вокруг рта свидетельствовала о том, что он наверняка заядлый курильщик. Низкий приятный голос как-то не вязался с этим маленьким человеком, зато подходил теплому взгляду его глаз и сердечному рукопожатию.

Я проследовала за ним в кабинет. Вместо того чтобы устроиться за столом, он подвел меня к зоне отдыха, где стояли два кресла, диван и кофейный столик.

— Не знаю, как вам, мисс Маккензи, — начал он, жестом приглашая сесть в одно из кресел, — но мне пора выпить утренний кофе. Присоединитесь? Или вы предпочитаете, как мои английские друзья, чай?

— Черный кофе. Было бы прекрасно, — сказала я.

— Тогда нас двое.

Секретарь просунула голову в дверь.

— Что решили, мистер Ривз?

— Два черных. Спасибо, Мардж. — Повернувшись ко мне, сказал: — В наше политкорректное время я начал сам готовить себе кофе в офисной кухоньке. Моя помощница, секретарь, регистратор и бухгалтер буквально вышвырнули меня оттуда. Сказали, что от моего кофе на стенах облупится краска.

Я была так ему благодарна за попытку разрядить обстановку, что у меня на глаза сразу навернулись слезы. Он сделал вид, что ничего не заметил. Договариваясь о встрече, я сказала, что захвачу с собой папку с делом Мака, но Ривз ответил, что у него имеется дубликат. Этот дубликат лежал теперь на кофейном столике, и Ривз, указав на него, сказал:

— Просветите меня насчет последних событий, Каролин.

Он все время внимательно смотрел на меня, пока я объясняла, каким образом Мака по моей вине сделали подозреваемым сразу в двух делах — Лизи Эндрюс и Эстер Клайн.

— И теперь в полиции считают, что мобильный телефон Лизи находится у Мака. Да, конечно, наш частный номер не указан в общем списке абонентов, но он не менялся с моего детства. Его знают сотни людей.

Я прикусила губу, которая так дрожала, что пришлось замолчать. У меня промелькнуло в голове, что мама жила на Саттон-плейс все эти годы только из боязни пропустить звонок от Мака.

Ривз слушал, и на его лице все больше и больше отражалась тревога.

— К сожалению, ваш брат очень удобный подозреваемый, Каролин. Скажу прямо. Я не вижу причины, по которой двадцатилетний юноша с блестящими перспективами захотел бы исчезнуть. Откровенно говоря, последние несколько дней, когда все внимание прессы приковано к нему, я заново изучал его дело и кое-что расследовал ради собственного интереса. Ваш отец щедро заплатил за мои услуги, а я не смог предоставить ему никаких версий исчезновения вашего брага.

Он посмотрел куда-то мимо меня.

— А вот и кофе, который приготовил не я. — Он дождался, пока чашки не оказались на столе, и продолжил, только когда мы снова остались вдвоем. — Теперь я смотрю на это дело с точки зрения полицейских. В ночь исчезновения первой девушки ваш брат был в клубе «Сцена». Но там же были и его двое соседей по квартире, студенты университета, и еще около пятнадцати завсегдатаев. Клуб хоть и маленький, но, разумеется, там работали и официанты, и музыканты. Полный список, составленный мной, хранится в папке с делом. Так как полицейские теперь полагают, что ваш брат, возможно, имеет отношение к первому исчезновению, давайте думать как они. При современных технологиях стало гораздо легче отследить жизнь любого человека. Я горжусь, что это агентство оснащено в техническом плане, как ни одно другое. Мы обновим данные по каждому, кто побывал в том клубе десять лет назад, когда все это началось.

Он сделал глоток кофе.

— Отлично. Крепкий, но не горький. Восхитительные качества, вы согласны?

Я подумала, уж не предостережение ли это. Неужели он почувствовал мою растущую горечь по отношению к Маку и даже, как я призналась самой себе, к родной матери?

Ривз не стал дожидаться ответа.

— Вы говорили, что вам показалось, будто смотрители дома, Крамеры, что-то недоговаривают?

— Не знаю, есть ли у них что скрывать, — призналась я. — Но я точно знаю, они оба очень нервничали, словно боялись услышать обвинения в сокрытии улик.

— Я беседовал с ними десять лет назад. Мои ребята проверят, было ли в их жизни что-то особенное, о чем нам не мешало бы знать. Теперь расскажите мне о Николасе Демарко. Не пропустите ни малейшего нюанса, который, возможно, почувствовали, как положительного, так и отрицательного.

Я старалась оставаться объективной.

— Ник стал на десять лет старше, — сказала я. — Разумеется, теперь это более зрелый человек. Когда мне было шестнадцать, я в него влюбилась, так что, наверное, была не способна судить о нем беспристрастно. Он был красив, остроумен. Теперь, оглядываясь на то время, мне кажется, он со мной флиртовал, а я по глупости решила, что он считает меня особенной. Мак открыл мне глаза на Ника, и после я специально отпрашивалась из дома и встречалась с друзьями, когда он приходил к нам на ужин.

— Мак открыл вам глаза? — Ривз вздернул бровь.

— Ну да, как старший брат. Я, наверное, не умела скрывать чувства, а Мак сказал, что за Ником бегают все девчонки. Если не считать этой старой истории, то в последний раз, когда мы с ним виделись, у меня создалось впечатление, что у Ника много забот.

— Вы говорили с ним о другом студенте, проживавшем в той же квартире, Брюсе Гэлбрейте?

— Да. Ник потерял с ним связь. Если честно, мне кажется, Брюс ему не очень нравился. Он даже прозвал его Одиноким Странником. Я уже говорила вам, что оставила сообщение через секретаря Брюса с просьбой о встрече, но он пока не откликнулся.

— Позвоните ему еще раз. Сомневаюсь, что при таком внимании прессы к вашему брату Брюс Гэлбрейт проигнорирует вашу просьбу. Тем временем я немедленно начну обновлять данные об остальных. Из-за упоминания Дня матери полиция уже старается связать имя Мака с исчезновением Лизи Эндрюс, а заодно и с делами остальных девушек. Звонок, который был сделан вам домой с мобильника Лизи, не оставил полицейским сомнения в виновности вашего брата. Любая новая зацепка ведет к Маку. Я уже думаю, не началось ли все за несколько недель до исчезновения Мака, в тот вечер в клубе «Сцена».

Я ухватилась за его мысль.

— Мистер Ривз, не хотите ли вы сказать, что кто-то намеренно пытается связать Мака с исчезновением тех четырех девушек?

— Думаю, это возможно. Вы сами рассказывали, что несколько лет назад появилась статья, сделавшая общеизвестным тот факт, что ваш брат звонит домой только в День матери. Кто знает, быть может, какой-то человек взял это тогда на заметку и теперь использует, чтобы отвести от себя подозрения. Существуют разные виды «краж личности». При одном из них вор следует линии поведения давно исчезнувшего человека и предпочитает не защищать себя. У похитителя Лизи ее мобильник. Возможно, он также знает номер вашего домашнего телефона.

Версия показалась мне логичной. Из офиса Ривза я уходила с чувством, что на этот раз обратилась по адресу. Этот человек без предвзятого убеждения, что Мак превратился в убийцу, обязательно докопается до истины.