Где ты теперь?

60

Остров Мартас-Винъярд расположен примерно в трехстах милях к северу от Манхэттена, поэтому там теплеет медленнее. Проснувшись во вторник утром, я выглянула в окно и поняла, что день будет ясный и холодный. За ночь у меня прибавилось сил, как физических, так и душевных. Выбравшись из постели, я задумалась, что надеть для встречи с Барбарой Хановер Гэлбрейт. По погоде можно было бы надеть и спортивный костюм, который я, собираясь в дорогу, швырнула в сумку, но не в таком наряде я бы предпочла вести разговор.

Мне не хотелось выглядеть излишне нарядной или иметь нарочито повседневный вид. Нельзя, чтобы Барбара увидела во мне только младшую сестренку Мака. Она — хирург-педиатр. Я — адвокат, только что завершивший стажировку в гражданском суде. В конце концов, я остановила свой выбор на темно-зеленом кашемировом жакете поверх белой облегающей блузки и белых джинсах, вынутых из шкафа в последнюю минуту. Теперь я обрадовалась своей предусмотрительности.

Хотя время близилось к обеденному, я позвонила в обслуживание номеров и заказала легкий завтрак. Пока одевалась, выпила чашку черного кофе и откусила несколько раз от булочки с корицей. Я так волновалась, что пальцы не слушались, и я долго возилась, откалывая с одежды бирки химчистки.

Я прекрасно сознавала, что все мои усилия могут ни к чему не привести. Барбаре ничто не мешало вернуться с детьми к этому часу в Манхэттен. Но, с другой стороны, вряд ли. Я полагала, она прячется здесь, чтобы избежать расспросов о Маке, в таком случае она должна была остаться.

Я не сомневалась, что получу отказ, если сначала позвоню. А если просто явлюсь в дом, то вряд ли она закроет дверь перед моим носом, это было бы невежливо — все-таки когда-то ее принимали как гостью на Саттон-плейс.

По крайней мере, я надеялась, что меня не выставят.

Посмотрев на часы, я поняла, что пора ехать, если я хочу застать Барбару дома. В машине я включила систему навигации. Улица, на которой жил Ричард Хановер, находилась в шести милях. Я решила подъехать к дому и позвонить в звонок. Если никого не окажется, я отправлюсь в центр города, поброжу немного, а потом буду регулярно наведываться к дому, пока она не откроет.

План показался мне хорошим, но события, разумеется, пошли другим чередом. Я добралась до нужного дома примерно в половине первого. На звонок никто не вышел. Я возвращалась каждый час примерно до половины шестого. К этому времени я решила, что совершенно зря сюда приехала, и окончательно пала духом. Но потом, как раз когда я разворачивалась, чтобы ехать обратно, мимо меня проехал джип с нью-йоркскими номерами и свернул на подъездную аллею. Я успела заметить женщину за рулем, рядом с ней мужчину и нескольких ребятишек на заднем сиденье.

Покружив по улицам минут десять, я вернулась к дому и позвонила в дверь. Мне открыл мужчина лет семидесяти. Он явно не имел ни малейшего представления, кто я такая, но любезно улыбался. Я представилась и сказала, что узнала от Брюса, где сейчас находится его семья.

— Входите, — сказал мужчина. — Вы, должно быть, подруга Барбары.

— Мистер Хановер, — начала я, переступая порог, — я сестра Мака Маккензи, и мне нужно поговорить с Барбарой о брате.

Он изменился в лице.

— Думаю, это не очень хорошая идея, — сказал он.

— Вопрос не в том, хорошая это идея или плохая, — возразила я. — Боюсь, разговор необходим.

Не давая ему возможности ответить, я сразу прошла в гостиную.

Это был типовой деревянный коттедж с более поздними пристройками. Гостиная небольшая, но уютная, со старинной мебелью в стиле первых поселенцев и ковриком на стене. Над головой слышался топот детских ног и восторженный визг. Похоже, дети были совсем маленькие. Я вспомнила, что у Барбары с Брюсом Гэлбрейтом, кажется, мальчик и две девочки-близняшки.

Ричард Хановер исчез. Я предположила, что он пошел рассказать дочери о моем приходе. Пока я ждала, по лестнице с топотом спустились три маленькие девчушки, за которыми следовала девочка постарше, лет одиннадцати. Малышки тотчас бросились ко мне. Две из них были явно близнецы. Девочки обступили меня со всех сторон, довольные, что могут поприветствовать гостью.

— Как тебя зовут? — спросила я одну из близняшек.

— Саманта Джин Гэлбрейт, — с гордостью ответила она. — Все меня зовут Сэмми, а мы сегодня ездили паромом на Кейп-Код.

Выходит, они провели весь день на экскурсии, подумала я и обратилась ко второй близняшке.

— А как твое имя?

— Маргарет Хановер Гэлбрейт. Меня назвали в честь бабушки, она на небесах, и все зовут меня Мэгги.

Обе девочки такие же светленькие, как их мама, подумала я.

— А это ваша кузина или подруга? — спросила я, указывая на третью маленькую девочку.

— Это Ава Грейс Грегори, наша лучшая подруга, — объяснила Саманта. Ава Грейс шагнула поближе и заулыбалась, а Саманта повернулась и дернула за руку старшую девочку. — А это Виктория Сомерс. Она у нас гостит, а иногда мы ездим к ней на ранчо в Колорадо.

— Я тоже иногда с ними езжу, — с серьезным видом поведала мне Ава Грейс. — И мой папа водил всех нас в Белый дом.

— А я там никогда не была. Это чудесно, — сказала я, а сама подумала, что люблю маленьких детей. Надеюсь, когда-нибудь заведу собственных, не меньше четырех.

— О'кей, девочки, ступайте наверх и приберитесь там, а то скоро ехать на ужин, — раздался голос Барбары Хановер Гэлбрейт.

Она говорила спокойно, но при этом смотрела на меня с такой откровенной неприязнью, что я оторопела — других чувств не было.

Я видела ее всего лишь раз, во время ужина, когда мне было шестнадцать лет. Тогда я очень переживала, потому что со стороны выглядело так, будто Ник потерял из-за нее голову. Хотя теперь, конечно, он утверждает, что это она потеряла голову из-за Мака. Я вдруг засомневалась, правильно ли истолковала ее взгляд. Действительно ли презрение выражали ее прищуренные глаза и напряженная поза или что-то другое?

Попрощавшись нестройным хором, девочки направились к лестнице.

— Я бы предпочла поговорить в кабинете, — сказала Барбара.

Я последовала за ней по узкому коридору, в конце которого располагалась просторная деревенская кухня, переходившая в общую столовую. Кабинет был слева по коридору перед кухней. Я почему-то решила, что именно здесь Ричард Хановер проводит вечера, когда он один. Веселенькие обои, узорчатый ковер, средних размеров стол и стул, а еще кресло, развернутое к телевизионной панели на стене. Слева от кресла я увидела лампу и корзинку с книгами и журналами, до которой можно было легко дотянуться.

Такая комната понравилась бы моему отцу.

Прикрыв дверь, Барбара расположилась за столом, предоставив мне единственное кресло, оказавшееся для меня, чересчур большим и глубоким. Я знала, что они с Маком ровесники, то есть ей исполнился тридцать один год, но она принадлежала к тем женщинам, чья красота недолговечна. Лицо, которое раньше, насколько я помнила, было безупречным, теперь казалось чересчур худым, а губы чересчур узкими.

Пышные светлые волосы, достойные прежде восхищения (я даже ей завидовала), теперь были забраны в пучок. Но она по-прежнему производила впечатление своим изяществом и властными манерами. Я представила, что именно такой хирург, должно быть, служит утешением родителям ее маленьких пациентов.

— Зачем ты приехала, Каролин? — строго спросила она.

Я посмотрела на нее, стараясь держаться не менее враждебно, чем она.

— Барбара, — начала я, — насколько я знаю, вы с Маком встречались десять лет назад, когда он исчез. Если честно, мне сказали, что ты с ума по нему сходила. Если, как утверждает полиция, о чем ты, безусловно, читала в газетах, Мак теперь совершает преступления, то это можно объяснить только одной причиной — у него случился серьезный душевный срыв. Мне нужно знать, не замечала ли ты каких-нибудь признаков душевного нездоровья.

Барбара молчала.

Я продолжала сверлить ее взглядом.

— Еще хочу сказать, что, когда я виделась с твоим мужем у него в офисе, он с огромной недоброжелательностью отзывался о Маке, я даже пришла в замешательство. Чем Брюсу насолил Мак, имеет ли это отношение к его исчезновению? Почему вдруг ты срываешься с места и едешь сюда? Каких расспросов ты боишься? Если считаешь, что можешь здесь спрятаться, то ты ошибаешься. Журналисты разбили лагерь перед моим домом на Саттон-плейс. Каждый раз, когда я вхожу или выхожу, они суют мне в лицо микрофоны. Если я не добьюсь от тебя правдивых ответов и не буду убеждена, что тебе ничего не известно об исчезновении Мака, тогда в следующий раз, когда меня станут преследовать репортеры, я скажу им, что ты и твой муж скрываете сведения, которые могут помочь в поисках Лизи Эндрюс.

Она побледнела.

— Ты не посмеешь это сделать!

— Еще как посмею, — заверила я ее. — Я пойду на все, лишь бы найти Мака и остановить его, если он преступник, или обелить его имя, если он невиновен. Я предполагаю, что он стал жертвой амнезии и, возможно, живет где-то, в трех тысячах миль отсюда.

— Я не знаю, где он, но я знаю, почему он ушел. — У Барбары задрожал подбородок. — Если я тебе расскажу, ты клянешься оставить нас в покое? Брюс не имеет никакого отношения к его исчезновению. Брюс любил меня и спас мне жизнь. А Мака он ненавидит из-за того, как тот поступил со мной.

— А как он с тобой поступил? — с трудом выговорила я, чувствуя, что в докторе Барбаре Хановер Гэлбрейт живет не только ненависть; я видела, что ей очень больно и она старается это скрыть.

— Я с ума сходила по Маку. Мы стали встречаться. Знаю, для него это был ничего не значащий роман. Но потом я забеременела. Я была на грани отчаяния. Мать умирала. Медицинская страховка давала жалкие крохи, пришлось тратить ту сумму, что была отложена на мою учебу в медицинской школе. Меня приняли в пресвитерианскую школу медиков при Колумбийском университете, но я знала, что не смогу там учиться. Я рассказала Маку.

Она сглотнула, чтобы подавить всхлипывание.

— Он сказал, что позаботится обо мне. Сказал, что мы поженимся, я отложу учебу на год, а потом вернусь в университет.

Очень похоже на Мака, подумала я.

— Я ему поверила. Я понимала, он меня не любит, но не сомневалась, что со временем заставлю его полюбить. Потом он исчез. Вот так просто. Я не знала, что делать.

— Почему ты не пришла к моим родителям? — сурово спросила я. — Они бы о тебе позаботились.

— Что, дали бы подачку на воспитание ребенка их сына? Нет, спасибо, — Барбара прикусила губу. — Я хирург-педиатр. Спасаю жизни маленьким детям. Я спасала таких крошек, что они могли уместиться у меня на ладони. У меня есть дар врачевания. Но есть один ребенок, которого я не спасла. Мой собственный. Я сделала аборт, потому что была в отчаянии. — Она отвела взгляд и продолжила: — Знаешь что, Каролин? Иногда в педиатрическом отделении какой-нибудь малыш расплачется, я подхожу, беру его на руки и успокаиваю, и всякий раз при этом вспоминаю о ребенке, которого выскребла из своей утробы.

Она поднялась.

— Твой брат не стремился стать юристом. По собственному его признанию, он получал диплом, чтобы доставить удовольствие отцу, а на самом деле ему очень хотелось попробовать себя на актерском поприще. Я думаю, он не тронулся умом. Живет сейчас где-нибудь и, возможно, даже мучается угрызениями совести, стыдясь самого себя. Считаю ли я, что он совершил те преступления? Ни в коем случае. Я презираю его за то, что он сделал со мной, но он не серийный убийца. Меня удивляет, что ты даже допускаешь такую возможность.

— Я сейчас уеду и обещаю, что никогда не упомяну о тебе ни в каком разговоре и никогда больше тебя не потревожу, — спокойно сказала я, вставая, — но у меня остался еще один вопрос. Почему Брюс так ненавидит Мака?

— Ответ очень прост. Брюс любит меня. Я знала это все то время, что мы учились в университете, с первого курса. Сделав аборт, я сняла номер в гостинице и наглоталась снотворного. А потом я решила, что хочу жить. Я позвонила Брюсу. Он примчался и спас меня. Он всегда готов прийти мне на помощь, и я люблю его за это, а со временем я научилась любить его за то, какой он есть. А теперь сделай мне одолжение, покинь этот дом.

Внизу было тихо, пока я шла по коридору к выходу. Зато наверху раздавались детские голоса, и я догадалась, что Ричард Хановер отвлекает детей, чтобы они не спустились и не услышали, о чем мы здесь беседовали.

Если описывать мои эмоции, я бы сказала, что попала в смерч, и он швыряет меня от стены к стене. Наконец я получила ответ, почему мой брат исчез. Мак поступил в высшей степени эгоистично. Ну не хотел он становиться юристом, не хотел любить Барбару, а ее беременность подтолкнула его к побегу. Даже цитата, записанная на пленке, теперь приобретала смысл.

В его защиту скажу, что он, должно быть, рассчитывал, что Барбара обратится к моим родителям и те помогут вырастить ребенка.

Категоричное утверждение Барбары, что Мак неповинен во всех этих преступлениях, ее возмущение, что я даже рассматривала такую возможность, послужили мне и упреком, и утешением. Я давно мысленно пыталась сформулировать линию защиты, исходя из того, что Мак не отвечает за свои поступки. Теперь же все страхи, что он похищает и убивает женщин, прошли. Я готова была побиться об заклад на свою бессмертную душу, что он невиновен.

Тогда кто все это делал? Кто? Об этом спрашивала я себя, садясь в машину. Разумеется, ответа у меня не было.

Я ехала обратно в гостиницу, очень надеясь, что мне смогут продлить срок пребывания. На самом деле это была скорее таверна, чем гостиница, поэтому постояльцам там выделялось всего восемь или десять номеров. Я планировала выехать в шесть вечера, и в мой счет включили позднее освобождение номера.

Слава богу, на мой номер никто не претендовал, иначе не знаю, как бы я сумела дождаться парома, а затем вести машину в таком состоянии. Да и что ждало меня дома? — с горечью спрашивала я себя. Репортеры, не дающие прохода. Барротт со своими оскорбительными звонками. Сбежавшая мать, которой я не нужна. «Друг» Ник, который, скорее всего, использует меня, чтобы самому выйти сухим из воды.

Я поднялась наверх. В комнате было холодно. Перед уходом я оставила окно открытым, а горничная его не закрыла. Исправив эту оплошность, я включила обогреватель и посмотрелась в зеркало. Вид у меня был измученный. Распущенные по плечам волосы висели безжизненными прядками.

Я прихватила из шкафа гостиничный купальный халат, вошла в ванную и открыла краны. Через три минуты, погрузившись в воду, я почувствовала, как тепло начало проникать в мое замерзшее тело. После ванны я надела спортивный костюм, который, по счастью, захватила с собой. Как приятно было облачиться в него, застегнуть молнию высоко, у самого подбородка. Я собрала волосы на затылке, после чего нанесла немного косметики, чтобы скрыть бледность от напряжения.

Меня всегда забавляли знаменитости, появлявшиеся вечером в темных очках. Я часто удивлялась, как им удается читать меню в ресторане. В этот вечер я надела очки, которые были на мне, когда я вчера вела машину. Закрывая пол-лица, они создавали у меня иллюзию защищенности.

Взяв сумку, я спустилась в ресторан и, к своему смятению, увидела, что, за исключением большого стола, в центре, с табличкой «заказано», свободных мест не было. Но метрдотель надо мной сжалился.

— В углу, рядом с дверью на кухню, есть маленький столик, — сказал он. — Я не люблю сажать туда гостей, но если вы не возражаете…

— Меня он вполне устроит, — сказала я.

Я успела заказать бокал вина и пролистать меню, когда они вошли. Доктор Барбара Хановер Гэлбрейт, ее отец, четыре девочки. И еще одна персона. Мальчик девяти или десяти лет со светлыми волосами, чье лицо я бы узнала, как собственное, если бы посмотрелась в зеркало.

Я уставилась на него. Широко посаженные глаза, высокий лоб, вихор, прямой нос. Мальчик улыбался. Улыбкой Мака. Я увидела лицо Мака. Боже мой, я смотрела на сына Мака!

У меня закружилась голова, когда я поняла, что Барбара солгала. Никакого аборта она не делала. И не заходила в педиатрическое отделение, чтобы погрустить о ребенке, которого уничтожила. Она родила этого ребенка и воспитывала его как сына Брюса Гэлбрейта.

Так было ли в ее рассказе хоть слово правды? — спрашивала я себя.

Нужно было убираться оттуда. Я поднялась с места и прошла через кухню, не обращая внимания на удивленные взгляды персонала. Пересекла холл, спотыкаясь, поднялась наверх, сложила вещи в сумку, выписалась из номера и успела на последний паром. В два часа ночи я добралась до Саттон-плейс.

Впервые в квартале не оказалось ни одного фургона с телевизионщиками.

Зато детектив Барротт был тут как тут, поджидал меня в гараже. Очевидно, он знал, что я еду домой, а значит, все это время за мной велась слежка. Меня покачивало от усталости.

— Чего вы хотите? — Я чуть не сорвалась на крик.

— Каролин, час назад доктор Эндрюс получил от Лизи еще одно сообщение. Вот ее точные слова: «Папочка, Мак сказал, что он сейчас меня убьет. Он не хочет больше обо мне заботиться. Прощай, папочка. Я люблю тебя, папочка».

Голос Барротта разнесся эхом по всему гаражу, когда он прогрохотал:

— А потом она закричала: «Нет, пожалуйста, не надо…» Он душил ее. Душил, Каролин. Мы ничего не смогли сделать. Где ваш брат, Каролин? Я знаю, что вам это известно. Где этот мерзкий убийца? Вы должны нам сказать. Где он теперь?