Генму

ЭПИЛОГ

Ранняя осень в Броксе привычно дышала прозрачным ветерком и ускользающим теплом. Золотистые солнечные зайчики прыгали по деревянным лавкам вдоль стен небольшой церквушки, проникая в узкие окошки под самым сводом.

Найт сидел в дальнем углу и слушал хор мальчиков. Незнакомый старинный язык, напоминающий речь коренного населения страны, на большей части территории которой сейчас раскинулась Империя. Но звучит так же чисто и нежно, как Дигнаре. Найт смотрел из своего тёмного угла на чуждых всему этому миру маленьких ангелов, у которых никогда не вырастут стальные крылья. Мальчиков забирали прямо из Инкубатора, минуя Интернат и Академию, и растили здесь, в стенах крохотной церквушки, которую местное население посещало как музей, но не как духовное заведение. Людям в голову не приходило искать здесь успокоение для души. Скорее — новые впечатления. Подумать только! Это здание недавно откопали и перевезли на окраину Броксы в его оригинальном виде, только слегка отремонтировали. Его основной части больше тысячи лет.

И тысячу лет назад мальчики другого народа пели здесь ту же самую песнь на том же самом древнем языке.

Дождавшись окончания вечери, Найт поднялся и прошагал к маленькому терминалу с облупившейся краской. Провёл над считывающей панелью кредиткой, жертвуя пару сотен кредит-единиц.

Худой мужчина средних лет, с длинноватой бородкой и волосами, стянутыми в хвост, — дирижёр хора — отпустил маленьких певцов и теперь немного опасливо смотрел на громадного киборга в полном боевом облачении, с толстой белоснежной косой до поясницы.

— Простите, — наконец обратился он к Найту взволнованным тоном. — Я часто вижу вас здесь, господин начальник киберармии Броксы. Наша скромная обитель чем-то беспокоит хозяина города?

— Нет, нет. Ваша деятельность полностью легальна, — успокоил его Найт. — Я посещаю церковь как частное лицо. Для души.

— Для души? — изумился священник. — О… Это так необычно… Киборг… И вдруг для души… Простите, я, конечно же, не то хотел сказать!

— Всё в порядке, — мягко улыбнулся Найт. Он видел, что пугает этого человека одной своей внешностью.

В сознании обычных людей есть так называемая «зловещая долина» — резкий провал в графике соотношения симпатии к предмету и человекоподобия этого предмета. Они обожают кукол, роботов и скульптуры, похожие на людей, но только до определённой степени схожести. Если же неодушевлённый предмет похож на живого человека сверх этой негласной нормы, то он начинает внушать вовсе не радостный трепет, а неприязнь и даже страх.

«Можно ли считать машину с незначительным вкраплением нейронной ткани всё ещё человеком, только изменённым? Если глаза — „зеркала души“ — заменены имплантатами, значит ли это, что самой души больше нет? И не являются ли те четыре процента биологической ткани, четыре процента „человеческого“, что невозможно никак и ни на что заменить, пресловутой душой?»

— Скажите, как вы думаете, с точки зрения этой религии у киборгов есть душа? — спросил Найт.

— Всё, что я могу вам ответить, будет слишком субъективно и вряд ли близко постулатам Библии, — замялся священник. — К тому же, я прежде всего профессор истории, не богослов…

Найт посмотрел в пол.

— Когда у киборга болит тело — это фантомные боли от удалённых живых частей. Но иногда болеть вроде бы нечему. А болит. Наверное, это фантомные боли удалённой души…

Он взглянул на немного растерянного священника. Тот вдруг сказал с совершенным спокойствием и теплотой:

— Этот мир как слепой котёнок в поисках матери: он тычется в стены и углы и ищет своего Бога. У каждого Бог свой. По образу и подобию. У вас есть свой путь, и вы ему следуете. Значит, действуете в соответствии с Божьим промыслом. Значит, у вас есть душа. И она успокоится…

— Я читал, что существует ритуал, помогающий успокаиваться душам и тех, кто… ушёл…

— Да, всё верно. Вам нужно поставить свечки вон там, к ногам Иисуса, и мысленно попросить его позаботиться о тех, кто был вам дорог.

— Благодарю вас.

Найт взял три свечки. Поставил одну за другой — Дэнкеру Миккейну, Дэлу и маме, легкомысленного отношения к смерти которой так и не простил своему отцу. Мысленно попросил у скорбного лакированного идола, прибитого к кресту, тепла и покоя для всех них.

Подумав, убрал свечку для Дэла. В его смерть не верилось.

Найт видел его живым.

Почти два года назад, на новогоднем приёме в Доме Совета, когда горстка анархистов, среди которых был и Дэл, передала пароли от суперсервера Триединство Императору Велиару, фактически марионетке Кукольника. Власть вернулась законному главе государства, но почему-то в стране сразу начался форменный бардак, длящийся по сей день. Это заставило Найта и Кая уволиться из подразделения «Шершень» и уехать из столицы. К счастью, до тихой Броксы волнения пока не докатились. А вот крупные города штормило прилично…

Найту всё это не нравилось. Он верой и правдой служил ныне свергнутой Божественной Машине и считал, что её правление шло людям только на пользу. Но люди не понимали своего блага, стремясь к свободе, к которой не были готовы. Чтобы быть свободным, надо быть сильным. Как Машина. Плоть человеческая слаба и несовершенна. О какой свободе может идти речь?!

«Да кому оно нужно, твоё совершенство?»

Глубоко вздохнув, Найт вышел из церкви. Сел на байк и отправился домой.

Он уже отвыкал от громадных пространств Октополиса, от тысяч метров под ногами и над головой, и Брокса потихоньку переставала казаться крошечной. В её знакомой неизменности было что-то уютное. Уютной была и небольшая квартирка неподалёку от коттеджа Иронов, в которой Найт жил теперь не один. Со своим «не-Дэлом»…

Ещё на лестничной площадке Найт почувствовал какое-то шевеление в квартире. Воры? Стало даже скучно. Пожалуй, просто отшлёпает их по заднице хорошенько, чтобы неповадно было…

Но едва переступив порог квартиры, Найт запоздало догадался, в чём дело.

— С днём рождения! — слаженным хором проскандировала толпа его родных и близких: здесь были почти все его братья, Кай и пара сослуживцев, с которыми удалось почти сдружиться. В том числе Кристоф или просто Ка, который, попытав счастья во многих мегаполисах, всё же вернулся на малую родину, чтобы работать на Мастера Ирона.

Все они кинули в именинника пригоршни неонового конфетти, кое-кто загудел в яркие пластиковые дудки.

— Чёрт, совсем забыл, — смущённо усмехнулся Найт.

— Как ты мог забыть! — обвил его шею руками Андрий, слегка пополневший с возрастом и утративший толику «рокового» шарма, но ставший от того ещё более милым. — Такая дата красивая! Тридцать лет!

— Я, с вашего позволения, приведу себя в порядок, неудобно… — Найт двинулся к ванной.

— А не надо было с работы опаздывать! — напутствовал Кай. — Давай только скорее!

Потом он занялся гостями. Найт покинул общество, включил воду, а не водяной пар, как в Октополисе, и с наслаждением забрался в ванну.

Он глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Вода мерно шумела и едва заметно пахла железом.

Запах стал более явственным. И вот жирная металлическая вонь облепила гортань. Найт открыл глаза. И взметнулся, расплескав содержимое ванны. Это была кровь.

— Кай?! — закричал Найт, вывалившись в коридор.

В квартире царила мёртвая тишина и холод. Выключатели не работали. Где-то громко и гулко тикали старинные часы.

Найт подул на озябшие руки.

— Кай! Андрий! Эй! Кто-нибудь! — Найт осторожно двинулся по коридору.

Вдруг где-то оглушительно грохнуло. Эхо прокатилось по воздуху, точно жестяная бочка по бетонной дороге. Найт вздрогнул и кинулся на звук.

Это гостиная. Только почему-то вся выложена белой кафельной плиткой и освещена холодным галогеновым светом. Посреди комнаты стоит единственная криокамера. Внутри — тёмный силуэт.

Найт медленно приблизился и стёр влагу с запотевшего толстого стекла.

В циановой, чуть фосфоресцирующей жидкости стоял Дэл. Его кожа была белой и гладкой, как пластик. Чёрные глаза с кукольным безразличием смотрели перед собой.

Таким Найт увидел его в последний раз. Только тогда, в Доме Совета, Дэл казался живым. Но ведь то, что движется, не всегда может считаться живым. Найт видел таких воинов — они называются криокиборгами. И они не считаются живыми…

Найт помотал головой и почувствовал, как стали ватными ноги. Хотелось упасть и казалось, что он вот-вот упадёт. Но мягкие ткани тела как будто повисли на эндоскелете, как одежда на вешалке. Найт не мог двинуться с места.

И вдруг снова грохнуло. Найт вздрогнул и попятиться.

Дэл мёртв. Дэл умер. Дэла больше нет. Это не Дэл.

Осознание глубочайшей бездны, пустоты, одиночества, бессмысленности. Нет больше никакого смысла. Ни в чём.

Вдруг где-то сбоку прошуршало, скрежетнуло, и потянулся дребезжащий, ржавый голос, точно кто-то медленно наматывал проволоку на железную бобину.

— В юности мудрому царю Соломону подарили кольцо. «Как станет тебе тяжело — посмотри на него» — было напутствие. И вот однажды почувствовал Соломон, что не справляется с горестями своей страны. Посмотрел на кольцо, как было велено, и прочитал гравировку: «Всё проходит». С тех пор он часто поглядывал на своё кольцо в самые трудные минуты. Но однажды постигло его страшное горе: умерла его любимая жена, верный советник и опора. И кольцо не помогало, как ни смотрел на него Соломон. Тогда он сорвал кольцо с руки и швырнул его прочь. «Пройдёт и это» — увидел он гравировку на внутренней стороне кольца.

Найт прижался голой спиной к холодной скользкой стене. Где же, где же его успокоение? Почему призраки прошлого не покидают его, и почему так невыносимо болит душа? Как ни заменяй её стабилизаторами, как ни приближайся к идеалу — никогда не приблизишься. Как к горизонту.

Когда же всё пройдёт?!

— Но была и третья часть этой старинной сказки, — шелестел голос, приближаясь вместе с каким-то странным мерным шарканьем. — Прошло ещё много лет. Соломон превратился в древнего старца. Царь понимал, что дни его сочтены. «Всё проходит», «Пройдёт и это», — вспомнил он, усмехнулся: вот всё и прошло. Теперь царь не расставался с кольцом. Оно уже истёрлось, пропали прежние надписи. Слабеющими глазами он заметил, что на ребре кольца под лучами заходящего солнца блеснули буквы: «НИЧТО НЕ ПРОХОДИТ»…

Чёрные глаза — единственное, что он успел вспомнить под колёсами фуры, — резко обратились к нему.

Найт рванулся прочь из комнаты. И вдруг рухнул в огромную яму. Тьма охватила его со всех сторон, спину разорвала боль, и в стороны развернулись громадные железные крылья, то ли ржавые, то ли покрытые кровью.

Он падал камнем, в отчаянии протягивая руки вверх, будто прося помощи. Но у кого?

Его лица коснулось нежное тепло. В ушах сквозь вой ветра и ритмичный скрежет каких-то механизмов всё чётче проступал хор юных голосов:

— Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам. Помилуй нас, Господи, помилуй нас. Буди милость Твоя, Господи, на нас. Якоже уповахом на Тя.

Найт заплакал, повторяя слова. И вдруг его пальцев, точно любящий создатель, коснулся его совершенный, бесстрастный, хромированный Бог.

Судорожно набрав воздух в лёгкие, Найт выгнулся дугой и открыл глаза.

Он в ванне. Дома. Обычная вода, слегка отдающая ржавчиной. Из носа тихонько ползёт тёмная кровь.

— Найт, ты там не утонул? — насмешливо, но всё же взволнованно спросил Кай из-за двери.

— Всё… Всё в порядке… Я просто немного задремал… — Найт наскоро вытерся, смыл с лица кровь, переоделся в чистую футболку и брюки.

— Совсем себя не бережёшь, — покачал головой его молодой любовник, когда Найт вышел из ванной. — Не надо так переутомляться, аж в ванне засыпаешь. Ну ничего, немножко посиди с гостями из вежливости. А потом будешь спать хоть сутки. Мастер Ирон — он, кстати, пришёл — говорит, что на ближайшее время в городе ничего не планируется. Может, тебе отпуск взять?

Найт рассеянно улыбнулся и поцеловал Кая в висок.

Когда они вошли в гостиную, Найт почувствовал, как вдоль позвоночника пробежал холодок: до того реальным был сон и оставшиеся воспоминания. Никакой криокамеры с мертвецом, конечно, тут не оказалось.

— Ну наконец-то, наш именинник! — встретили его возгласы.

Найт некоторое время терпеливо принимал поздравления, но мыслями был далеко — в том чёрном колодце, где прикоснулся к своему Богу.

Из задумчивости его вывел звонок в дверь.

— Я открою! — Кай убежал в холл.

Через минуту он вернулся. В комнате постепенно стихли разговоры. Найт оглянулся, проследив за взглядами, и поднялся с дивана.

Рядом с Каем стоял отец Найта, бывший хозяин города. Совсем не изменившийся, только сильнее поседевший.

— Я на минутку, — сказал он негромко. — Не буду мешать молодёжи. У меня для тебя подарок.

С этими словами он протянул Найту маленькую коробочку. Найт открыл. Внутри лежало колечко. Оно вряд ли налезло бы даже на мизинец громадному киборгу. Поэтому через колечко была продета тонкая цепочка.

Найт сразу узнал это кольцо. Лилия любила его больше всех.

— Перед смертью она просила передать его тебе. Но я всё не решался… — проговорил Мигель Ирон. — И… Хотел оставить себе как память, но теперь… Теперь оно по праву твоё.

Найт шагнул к нему и молча обнял. Бережно, как может обнимать только тот, кто знает свою силу. Потом надел цепочку с кольцом на шею и спрятал под футболкой.

— Проходи, папа, чувствуй себя как дома, — улыбнулся Найт, приобняв отца за плечо.

С души киборга свалился огромный груз. Он больше не держал обиды на отца и не обвинял его ни в чём. Отец любил Лилию. Всё-таки любил. И своего сына он тоже любит, несмотря ни на что.

Пришло осознание: Найт никогда не был лишним и ненужным. Его любили отец и мать. Его, как своего маленького протеже, любил друг отца, генерал Агласис Шибта. Его любил Бофи, неуклюжей и жестокой детской любовью. Его любил Шусс, строгой и зрелой любовью человека, способного принимать его таким, как есть. Его пылко любил Кай. С ним хотели поиграть в любовь Генрих и Блис, мимолётный любовник в полулегальном бордельчике в подвале кофейни, которой сейчас уже нет на прежнем месте. Его любил господин Торроф как своё лучшее творение. Его любил господин Миккейн как свою хрустальную мечту и надежду. Его любили две удивительные женщины, которых больше не существует: Лиандра и бедная маленькая Снежная Принцесса. Даже Дэл, располосовавший его сердце на куски, вплавившийся в его подсознание, любил его по-своему.

Всем им не нужно было его совершенство. Они любили его каким угодно.

Но необычайно ярко укололо воспоминание о чёрном колодце. И Найт понял раз и навсегда, кто его любит по-настоящему.

2011 год 22 декабря Санкт-Петербург