Этот жанр стоит особняком в творчестве Пушкина; пушкинские сказки в равной мере следуют фольклорной традиции, поэтике авторской сказки и «несказочных» (повесть, поэма, роман) жанров — соответственно, и образы героев строятся здесь по иным законам. Подробнее см.: Ахматова А. А. О Пушкине: Статьи и заметки. Горький, 1964; Желанский А. Сказки Пушкина в народном стиле. М., 1936; Зуева Т. В. Сказки А. С. Пушкина. М., 1982; Лупанова И. П. О фольклорных истоках женских образов в «Сказках» А. С. Пушкина // Науч. доклады высш. школы: Филол. науки. 1958. № 3; Медриш Д. II. Фольклоризм Пушкина: Вопросы поэтики. Волгоград, 1987; Мурьянов М. Ф. К тексту «Сказки о рыбаке и рыбке» // Временник Пушкинской комиссии. 1969. Л., 1971; Непомнящий В. С. Поэзия и судьба: Статьи и заметки о Пушкине. М., 1983. Статьи С. В. Сапожкова обо всех значимых героях сказок Пушкина см.: Энциклопедия литературных героев: Русская литература XVII — первой половины XIX века. М., 1997.
См.: Литературная энциклопедия / Под ред. А. В. Луначарского. М., 1929. Т. 2.
Литературная энциклопедия / Под ред. А. В. Луначарского. М., 1929. Т. 8. Стлб. 175.
Там же. Стлб. 581.
Масловский В. И. Литературный герой // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 195.
Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. 3-е изд. М., 1972. С. 9.
Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 8.
Гинзбург Л. Я. О литературном герое. Л. 1979. С. 89.
Разумеется, сказанное ни в коей мере не означает, что литература — явление «технологическое»; что смысл ее сводится к калейдоскопической игре формальных объектов. Выстраивая текст, писатель создает целостный художественный мир; он неразрывно соединяет сферу своих жизненных идеалов с эстетической областью «незаинтересованного созерцания»; прием как таковой — лишь средство достижения каких-то иных, более важных смысловых целей. Но прежде чем говорить о целях, нужно разобраться со средствами; чтобы понять, что такое «целое героя», необходимо прежде выяснить, как строится его образ.
Ср.: Лотман Ю. М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988. С. 238.
Ср.: Зорин А. Л., Немзер А. С. Парадоксы чувствительности: H. М. Карамзин. «Бедная Лиза» // «Столетья не сотрут…»: Русские классики и их читатели. М., 1989.
См.: Пропп В. Я. Морфология сказки. Л., 1928.
Театральная энциклопедия. М., 1961. Т. 1. Стлб. 167.
См.: Сиповский В. Из истории русского романа и повести. Ч. 1. СПб., 1903; Сиповский В. Очерки из истории русского романа: В 2 т. СПб., 1909–1910. Естественно, сказанное относится лишь к новейшей русской литературе «петербургского» периода, адресованной образованным слоям общества. Свой «пантеон» житийно-исторических и мифологических героев имела древнерусская словесность; затем его сменила система вымышленных персонажей беллетризованной литературы XVII века, в свою очередь также распавшаяся. (Ср.: Ромодановская Е. К. Русская литература на пороге Нового времени. Новосибирск, 1994.) В XIX веке, помимо элитарной литературы и фольклора, существовала литература массовая, «лубочная», действовавшая по своим законам — и разработавшая свою номенклатуру устойчивых литературных типов.
С лиро-эпикой дело обстояло несколько иначе; в «Елисее или Раздраженном Вакхе» В. И. Майкова, «Душеньке» И. Ф. Богдановича, «Модной жене» И. И. Дмитриева литературные типы, созданные европейской традицией, уверенно русифицировались; неподцензурные персонажи И. Баркова и «барковианы», вошедшей в рукописный сборник «Девичья Игрушка», были вполне самостоятельными — и весьма популярными. Однако основным «поставщиком» собственно русских героев оставался в эту эпоху отечественный театр — ни сюжетная проза, ни лиро-эпика конкурировать с «Недорослем» и «Бригадиром» Д. И. Фонвизина, «Ябедой» В. В. Капниста и «Розаной и Любимом» Н. П. Николева, героями трагедий А. П. Сумарокова и комедий И. А. Крылова не могли.
Подробнее см.: Проскурин О. А. (при участии Топтуновой А. И.). Измайлов Александр Ефимович // Русские писатели: 1800–1917. М., 1992. Т. 2. С. 405–406.
Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий: Л 1980. С. 113.
Там же.
Зорин А. Л., Немзер А. С. Парадоксы чувствительности… С. 15.
Там же. С. 18.
См. подробнее там же. С. 33–54.
См.: Петрунина H. Н. Проза 1800—1810-х гг. // История русской литературы: В 4 т. Т. 2. Л., 1981.
Русский вестник. 1811. Ч. 14. С. 49.
Еще в Лицее Пушкин задумывал повествование в прозе «Фатам, Или Разум человеческий», роман «Цыган»; к 1819 г. относится прозаический набросок «Наденька», представляющий собою «начало повествования о петербурской прелестнице, которое ведется от лица всеведущего автора» (Петрунина H. Н. Проза Пушкина: Пути эволюции. Л., 1987. С. 21. Ср. также: Сидяков Л. С. Начальный этап формирования пушкинской прозы: 1815–1822 // Пушкинский сборник. Рига, 1968. С. 5—23). Какие-то прозаические замыслы, судя по воспоминаниям современников, возникали у Пушкина в Кишиневе: «Дук, молдавское предание XVII века», «Дафна и Дабижа, молдавское предание 1663 года», повесть «Влюбленный бес». (См.: Богач Г. Ф. Молдавские предания, записанные Пушкиным // Пушкин: Исследования и материалы: Труды третьей Всесоюзной Пушкинской конференции. М.; Л., 1953. С. 213–214; Осповат Л. С. «Влюбленный бес»: Замысел и его трансформация в творчестве Пушкина 1821–1831 гг. // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1986. T. XII. С. 175–199.)
Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 118–123.
Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин. Пушкин и западные литературы. Л., 1978. С. 43–44.
Там же. С. 45–46.
Вообще, на сюжетно-смысловую и персонажную связь между двумя этими произведениями редко обращают внимание.
Подробнее см.: Долинин А. История, одетая в роман: Вальтер Скотт и его читатели. М., 1988; Алътшуллер М. Эпоха Вальтера Скотта в России: Исторический роман 1830-х годов. СПб., 1996. См. также многочисленные статьи Д. П. Якубовича, библиографические отсылки к которым содержатся в статьях Части 2 нашей книги.
Хотя косвенно связан с типом «естественного человека», романтического туземца байронической поэмы.
Далее по алфавиту должны следовать статьи, посвященные героям «Медного Всадника», однако поскольку «петербургская повесть» подробно разбирается в Части 3, здесь эти статьи опущены.
В последние годы жизни Пушкин в вопросах цензурования предпочитал Николая I его «псарю» С. Уварову. См. фактофафические выкладки в: Осповат А. Л., Гименчик Р. Д. «Печальну повесть сохранить…»: Об авторе и читателях «Медного всадника». М., 1985 (2-е изд. — М., 1987). (Здесь и далее в названии повести сохраняется написание слова «всадник», принятое авторами цитируемых работ: с прописной, как у нас, или со строчной буквы.)
См. текстологическую историю «Медного Всадника»: Чудакова М. О. Рукопись и книга. М., 1986. С. 148–151; а также: Измайлов Н. В. «Медный Всадник» А. С. Пушкина: История замысла и создания, публикации и изучения [Послесловие] // Пушкин А С. Медный Всадник. Л., 1978. С. 147–265.
Под пафосной доминантой здесь подразумевается закрепленная за каждым лирическим жанром эмоциональная концепция бытия: восторг оды, меланхолия элегии, умиротворение идиллии.
См. подробнее: Худошина Э. И. К вопросу о стиховом эпосе Пушкина как целостной системе // Болдинские чтения. Горький, 1983. С. 180–188.
Конечно, в ней были элементы и традиционной поэмы. Но, попав в новую систему, они заряжались ее энергией и начинали играть в ней подчиненную роль. Впрочем, стоило изъять «поэмный» отрывок из контекста повести, как он тут же приобретал другую смысловую и жанровую окраску. Пушкину, решившемуся в 1834 г. опубликовать Вступление под заглавием «Петербург», пришлось «отсечь» последнее пятистишие, переключавшее «Медный Всадник» из тональности поэмы в повествовательный регистр («Была печальная пора…»), а главное — дать новое видовое обозначение: «отрывок из поэмы».
Гоголь Н. В. Собр. худож. произведений: В 5 т. М., 1951. Т. 2. С. 264. Эта «пародия» — косвенное подтверждение знакомства Гоголя с текстом «Медного Всадника».
Лотман Ю. М. Or редакции // Семиотика города и городской культуры. Петербург // Труды / по знаковым системам. Тарту, 1984. Вып. 18. С. 3.
Во избежание недоразумений сразу оговоримся: ниже речь будет идти не о реальном, историческом Петре I, а о герое пушкинской повести, о литературном образе.
См.: Пумпянский Л. В. «Медный Всадник» и поэтическая традиция XVIII в. // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. Л., 1939. [Вып.] 4–5. С. 91—124.
Осповат А. Л., Тименчик Р. Д. «Печальну повесть сохранить…». С. 45.
Цит. по: Осповат А. Л., Тименчик Р. Д. «Печальну повесть сохранить…». С. 89.
Медриш Д. Я. Литература и фольклорная традиция. Саратов, 1980. С. 150–152. (Курсив мой. — А. А.).
Краснов Г. В. Поэма «Медный Всадник» и ее традиции в русской поэзии // Болдинские чтения. Горький, 1977. С. 98.
Еремин М. П. Пушкин-публицист. 2-е изд. М., 1976. С. 190.
Там же. С. 192.
См.: Тимофеев Л. И. Слово о стихе. М., 1982. С. 340.
См.: Вяземский П. А. Стихотворения. М.; Л., 1969. С. 279.
Цит. по: Пушкин А. С. Медный Всадник. С. 136–137.
Не поняв этого, поэт П. А Катенин раздраженно назвал пушкинскую реплику «совсем неуместной эпиграммой на доброго, ласкового старца, который во весь век ни против кого, кроме себя самого, грешен не бывал». (См.: А. С. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1974. Т. 1. С. 191–192.).
Подробнее см.: Фейнберг И. Л. Незавершенные работы Пушкина. М., 1976. С. 11—198.
См.: Хаев Е. С. Эпитет «медный» в поэме «Медный Всадник» // Временник Пушкинской комиссии: 1981. Л., 1985. С. 180–184.
Там же. С. 184.
Майков А. Стихотворения. М., 1980. С. 123–124.
Подробнее см.: Архангельский А. Н. Лирика Пушкина. Анализ текста // Литература. 1999. № 7.
Осповат А. Д., Тименчик Р. Д. «Печальну повесть сохранить…». С. 11.
О пушкинском «споре-соглашении» с Мицкевичем в «Медном Всаднике» см.: Эйделъман Н. Я. Пушкин: Из биографии и творчества. 1826–1837. М., 1987. С. 260–284.
Формула Г. П. Федотова. См.: Федотов Г. П. Певец Империи и свободы // Федотов Г. П. Новый Град. N.-Y., 1952. С. 243–268. (Впоследствии многократно переиздавалась. См., в частности: Пушкин в русской философской критике: Конец XIX — первая половина XX в. М., 1990.)
Баратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы / Изд. подготовил Л. Г. Фризман. М.,1982. С. 180 (Серия «Литературные памятники». Далее цитаты по этому изданию).
Об этой параллели см. подробнее: Гаспаров Б. М. Поэтический язык Пушкина как факт истории русского литературного языка. Wien, 1992. (Wiener Slawistischer Almanach. Sb. 27).
Или к мифу о Девкалионе и Пирре из «Метаморфоз» Овидия, где потоп уничтожает всех, кроме двух невинных супругов. См.: Козлов С. Л. Из комментариев к «Медному Всаднику» // Литературный процесс и проблемы литературной культуры: Материалы для обсуждения. Таллинн. 1988. С. 3–4.
Хаев Е. С. Идиллические мотивы в произведениях Пушкина 1820—1830-х годов//Болдинские чтения. Горький, 1984. С. 101.
Лотман Ю. М. К проблеме «Данте и Пушкин» // Временник Пушкинской комиссии: 1977. Л., 1980. С. 88–90.
См.: Вацуро В. Э. Русская идиллия в эпоху романтизма // Русский романтизм. Л., 1978.
Хаев Е. С. Идиллические мотивы в произведениях Пушкина 1820—1830-х годов. С. 104, 109.
Надеждин Н. И. Литературная критика. Эстетика. М., 1972. С. 323.
Гордин М. А. Величие «ничтожного героя» // Вопросы литературы. 1984. С. 155–156.
Худошина Э. И. О сюжете в стихотворных повестях Пушкина («Граф Нулин», «Домик в Коломне», «Медный всадник») // Болдинские чтения. Горький, 1979. С. 45.
Карамзин H. М. Письма русского путешественника. Повести. М., 1980. С. 122. И Пушкин, и Карамзин ориентируются на вергилиевы «Георгики».
Мои темницы / Записки Сильвио Пеллико Салуцкого. СПб., 1836. С. 35. В Части 2 предлагаемой книги, в статье, посвященной образу Петруши Гринева, уже отмечались параллели с «Моими темницами», содержащиеся в тексте «Капитанской дочки».
И здесь слабый довод — ссылка на пушкинское намерение, следы которого остались в черновиках, сделать Евгения поэтом. Ведь из чтения этих черновиков становится ясной связь образа Евгения-поэта с Ленским-поэтом; переклички с «Евгением Онегиным» самоочевидны: «В то время молодой сосед / В то время мой сосед-поэт <…> / Вошел в свой тихий кабинет», — а отношение Пушкина к Ленскому, при всей сочувственной любви, весьма ироничное.
Аверинцев С. С. Вместо послесловия // Новый мир. 1987. № 10. С. 236.
Ср. работы, в которых пушкинский юмор не берется в расчет и «картинки» анализируются вполне серьезно, даже трагически: Петрунина H. Н. Проза Пушкина: Пути эволюции/Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1987. С. 112–133; Тюпа В. И. Притча о блудном сыне в контексте «Повестей Белкина» как художественного целого // Болдинские чтения. Горький, 1983. С. 67–81. Ср., напротив, статью: Сурати И. Бедный смотритель: О литературном фоне повести А. С. Пушкина // Литературные произведения XVIII–XIX веков в историческом и культурном контексте. М., 1985.
Мы исключаем из рассмотрения «моральный облик» «противоположной стороны» — Дуни и Минского. Подробнее см.: Гершензон М. О. Мудрость Пушкина. М., 1919. С. 125–126.
См.: Лотман Ю. М. Идейная структура «Капитанской дочки» // Пушкинской сборник. Псков, 1962.
См.: Тархов А. Е. Повесть о петербургском Иове // Наука и религия. 1977. № 2. С. 62–64.
Цит. по: Поэзия и проза Древнего Востока. М., 1973. С. 720.
Там же. С. 566.
Если смотреть с точки зрения Всадника, то можно узнать картину Вступления: «бедный челн / По ней стремился одиноко». Но в том-то и дело, что Он ни тогда, ни сейчас этого не видит.
См.: Хаев Е. С. Идиллические мотивы в произведениях Пушкина 1820—1830-х годов. С. 108–109.
Ср. у Ф. Глинки: «Как рыбарь, в море запоздалый…» // Соревнователь благотворения и просвещения. 1825. Ч. XXX. С. 97.
Не тот ли этот Остров счастья, на который призывал свою возлюбленную герой Э. Парни — «Вблизи отсель есть остров опустелый, / Счастливый уголок земли; / Его гранитных скал страшатся корабли / <…> / Сей остров невелик; и Матерью-Природой/ Как будто сотворен для нежныя четы: / Границы — Океан…<…>/Судьба — гонитель наш — там сжалится над нами: / „Я беден славою; но счастием богат!“» (пер. Ал. Норова, 1821)/Французская элегия XVIII–XIX веков в переводах поэтов пушкинской поры. М., 1989. С. 443–444.
Батюшков К. Н. Соч.: В 2 т./Сост., подгот. текста, вступ. статья и коммент. В. Кошелева. М., 1989. Т. 1. С. 76–77.
Пумпянский Л. В. «Медный Всадник» и поэтическая традиция. С. 109.
Ср. прилагательное «бедный»: «… при всей простоте своей, <…> без всяких объяснений показывает бескорыстность, чистоту любви Дафниса и — презренную в глазах света бедность… облагораживает, придает ей какую-то прелесть» (Истов И. Разбор идиллии [Гнедича] «Рыбаки» // Благонамеренный. 1822. № 17. С. 147–148).
См.: Зорин А. Л. Несчастный счастливец // Батюшков К. Н. Избр. соч./Сост. A. Л. Зорина и А. М. Пескова; Вступ. ст. A. Л. Зорина; Коммент. А. Я. Зорина и О. А. Проскурина. М., 1986. С. 3—20.
Батюшков К. Н. Соч.: В 2 т. Т. 1. С. 207–208, 212–213.
Российский Музеум. 1815. № 12. С. 76.
Каллиопа. М., 1815. С. 66–67.
На другие аспекты переклички обращает внимание H. Н. Петрунина в своей книге «Проза Пушкина: Пути эволюции». (Л., 1987. С. 207–222). Ср. также: Ильин-Томич А. А. «Пиковая дама означает…» // «Столетья не сотрут…»: Русские классики и их читатели. М., 1989. С. 85—160.
Гершензон М. О. Мудрость Пушкина. С. 14–16.
Альми И. Л. Образ стихии в поэме «Медный Всадник»: Тема Невы и наводнения // Болдинские чтения. Горький, 1979. С. 27.
Статья Ф. В. Булгарина «Письмо к приятелю» в «Литературных листках» начиналась с вступления (цитата из которого приводится), не воспроизведенного в статье Берха.
См.: Пушкин А. С. Медный Всадник… С. 105, 203.
Оговоримся: речь идет не о герое, существующем в определенных пространственно-временных границах и, разумеется, не могущем действовать на протяжении столетия, но именно об образе, т. е. символической фигуре. Так, державный основатель и Всадник — разные герои, но они составляют один образ.
Ср.: Кукулевич А. М. Русская идиллия Н. И. Гнедича «Рыбаки»//Ученые записки/ЛГУ. № <46>. Л., 1939. С. 284–320.
Гнедич Н. И. Стихотворения. Поэмы. М., 1984. С. 159, 164–165.
Там же. С. 159, 166–167.
Гнедич Н. И. Стихотворения… С. 164.
Вяземский «еще в 1823 г. <…> усомнился в том, что она (идиллия Гнедича. — А. А.) открывает путь к национальной идиллии». — См.: Вацуро В. Э. Русская идиллия в эпоху романтизма… С. 135.
Стихотворение связано с «Медным Всадником» тесными смысловыми узами.