Героический эпос народов СССР. Том второй

В землях балтийских в древнее время,

Где льется Даугава в русле узорном,

Где новь под лен и ячмень выжигали, —

В счастье латышский народ жил, в довольстве.

Там, где под брегом пенится Кегум,

Где Румба, в Даугаву шумно впадая,

Ущелья в скалах прогрызла глубоко, —

Высился славных Лиелвардов замок.

В солнечный, яркий день это было,

Когда земле улыбается Зиедонс,

Когда, от зимнего сна пробудившись,

Весело звери резвятся на воле.

Юношей, девушек смех, ликованье

Утром сливаются с пением птичьим,

Радостью жизни сердца их трепещут

Бурно, привольно в Зиедонса пору.

Лиелварды куниг с юношей сыном

В поле гулял, теплым днем утешаясь.

Шел восемнадцатый год его сыну,

Отпрыску древнего, славного рода.

И поучал старик молодого,

Как близко боги себя нам являют

В чудесных силах щедрой природы,

В долах, лесах, в небесах и на водах.

Так говоря, потихоньку добрались

Они до опушки тенистого леса.

Уселся старый, усталость почуяв,

На мураве под раскидистым дубом.

Выбежал вдруг медведь из дубравы.

На старца бросился с ревом сердитым.

Поздно уж было тому защищаться,

Смерть свою видел он пред глазами.

Но подбежал к ним юноша быстро,

Отважно он разъяренного зверя

Схватил за челюсти пасти раскрытой

И разорвал его, словно козленка.

Видя, какая мощная сила

Таилась в юноше, куниг воскликнул:

"И впрямь ты избранным витязем станешь,

Как про тебя напророчено было!

Лет восемнадцать с тех пор миновало…

К берегу нашему челн причалил.

Вышел оттуда старец почтенный,

Бережно нес на руках он ребенка.

Юной походкой направился к замку

И мне судьбы объявил повеленье,

Что должен этого мальчика взять я

И воспитать, словно сына родного.

Вайделот был мой гость благодатный.

Сказывал он, что в лесу был им найден

Малютка этот, кормящийся мирно

Грудью молочной медведицы дикой.

Сказывал он, что волей бессмертных

Ребенок станет героем народным,

Чье имя ужас посеет повсюду

Средь супостатов народа родного.

Высказав это, он в челн свой уселся

И вдаль умчался вниз по теченью.

В глубоких думах, взволнованный сердцем,

Вслед ему с берега долго глядел я.

Глухо гремел в отдалении Кегум,

И челн швыряли свирепые волны;

Лучи последние солнца померкли,

Скрылись и челн и пловец за стремниной…

Канули в вечность быстрые годы,

Свято исполнил я судеб веленье.

Прекрасным юношей вырос младенец,

Вайделем данный мне. Ты — этот юноша!

Лачплесис будешь ты зваться отныне

О дне великом сегодняшнем в память,

Когда отца от погибели спас ты,

Когда свершил ты первый свой подвиг.

Статный скакун в богатом убранстве

И ратный меч тебе подобают.

Копье, и щит, и блестящие шпоры,

И кунью шапку в цветах дам тебе я,

Так снаряженный, в путь отправляйся

К нашему славному Буртниекса замку,

К доброму другу лет моих юных,

К старому кунигу в Буртниекса замке.

Ты поклонись ему! Ты ему молви,

Что, дескать, Лиелварда ты наследник,

Что ты отцом сюда послан учиться

Разуму в школе премудрости древней.

Буртниекс любовно там тебя примет,

Откроет он сундуки пред тобою,

Где наши древние свитки хранятся, —

Вести в них есть о судьбе сокровенной.

Древние свитки правде научат,

Восточных стран расскажут преданья,

Споют про наших латышских героев,

Вечного неба раскроют глубины.

Ты, семилетье там пребывая,

Обогатишь свой разум наукой,

Как войны надо вести, ты узнаешь,

Как побеждать супостата в сраженье".

Убран, оседлан, конь на рассвете

Ржал у ворот высокого замка.

Тяжким мечом опоясался Лачплесис,

Принял свой щит и копье боевое.

Куньего меха шапку надел он

И, перед старцем отцом своим вставши,

Молвил ему: "Оставайся же с богом!"

Было коротким, сердечным прощанье.

"Лиелвардов племя славно в народе, —

Сыну отец говорил, поучая, —

Героями наши прадеды были,

Никто о них слова дурного не скажет.

Лачплесис, сын мой, эту же участь

Вершитель судеб тебе уготовил.

К великой цели стремись неуклонно,

Боги тебя охранят и поддержат.

Мира соблазны юношей губят,

Но сами они в том бывают повинны:

Живи не так, чтоб тебя поучали,

А так, чтоб ходили к тебе за советом.

Ведать всю правду — трудное дело,

Но высказать правду еще труднее.

Кто эти трудности преодолеет —

Всех выше будет великой душою.

Чти неизменно обычай народа.

Храни ревниво отцовскую веру.

Только льстецов коварных не слушай,

Помни — они ненавидят свободу,

Только корысти низкой алкая,

С именем бога в устах выбирают

Они себе жертву — приблизятся тайно

И адским зельем смертельно отравят.

В вольной отчизне вольный народ наш

Досель владык наследных не знает,

В пору войны вождей выбирает,

Мудрых старейшин — в мирное время,

Лучших венчая этою честью,

Кто заслужил уваженье народа.

Твердых мужей народ выбирает,

Славу поет им в песнях прекрасных".

Выслушал молча Лачплесис старца.

От этих слов вдохновенно-сердечных

Мужеством сердце его наполнялось.

Чуял: растут в нем дивные силы.

Обнял отца, пожал ему руку,

Блюсти поклялся отцовы заветы.

Прыгнул в седло он, шапку приподнял,

Щитом помахал отцу и умчался.

Айзкрауклис за столом в своем замке

Сидел угрюмый, в думах глубоких.

Спидола, старца юная дочка,

Перебирала бусы и кольца.

Дивной красою дева блистала,

Так и горели темные очи.

"Спидола, — старый дочку окликнул,

Голову медленно приподымая, —

Все собираюсь спросить у тебя я,

Где ты взяла ожерелья и кольца,

Которые ты носить полюбила?"

Вспыхнула Спидола, разом смутилась, —

Этот вопрос ей был неожидан.

Но отвечала отцу она быстро:

"Все это дарит мне старая кума,

Что в гости ходит к нам. А у ней дома

Много сокровищ в ларцах золоченых".

"Доченька, — тихо старец промолвил, —

Я тебе, милая, не позволяю

Впредь принимать от старухи подарки.

Люди толкуют, что старая кума —

Ведьма и пукиса в дом свой пускает,

Кормит его человеческим мясом.

Всяким добром ее тот одаряет.

Все украшенья у ней колдовские;

Дочке моей их носить не пристало".

Спидола быстро к окну обернулась,

Спрятав свои заалевшие щеки,

Словно не слыша отцовского слова,

Речи такие к нему обратила:

"Гость у нас будет, видно, сегодня,

Юный тот воин, что въехал в ворота!"

Айзкраукла замок стоял одиноко,

Вдали от Даугавы, в чаще дремучей.

Были медведи — замка соседи,

Волки и филины выли ночами.

К замку вели потаенные тропы,

Путники редко туда заходили.

Вот почему удивилася дева,

Всадника видя, что, из лесу выехав,

Прямо к их замку коня направляет.

Айзкрауклис тоже встал у оконца,

Гостя нежданного видеть желая.

Въехав во двор, осадил коня Лачплесис.

Вышел хозяин гостю навстречу,

Молвил, что рад он в дому своем видеть

Славного кунига Лиелварды сына.

Лачплесис, ловко с коня соскочивши,

Старца приветствовал как подобает,

Коня усталого отрокам отдал,

Вошел с хозяином в горницу замка.

И только Спидолу он увидел,

Будто мороз пробежал по коже.

Красы такой никогда не видал он.

Смело глядели Спидолы очи,

Пламя пылало в них колдовское.

Руку она протянула, — сказала:

"Здравствуй, храбрец разорвавший медведя!

Будущего я вижу героя".

Слова не вымолвил гость от смущенья.

Дева, с улыбкою, ловко и быстро

Гибкою змейкой пред ним повернувшись,

Смело ему в глаза поглядела.

И только тут разглядел ее витязь —

Стан ее стройный, наряд драгоценный.

Девушки облик необычайный

Витязя ошеломил молодого.

Когда ж старик наконец своей дочке

Ужин обильный велел приготовить,

Спидола вышла. И юному гостю

Сразу на сердце стало полегче.

И за столом он беседовал весело,

Спидоле метко, остро отвечая.

Уж миновало смущенья мгновенье.

Вспомнил он все наставленья отцовы,

И не боялся стрел он горящих,

Как ни метали их Спидолы очи.

Ночь приближалась. Полна беспокойства,

Огненноокая Спидола встала,

Молвила, что она, мол, привыкла

До наступления ночи ложиться.

Верно, и гость утомился в дороге,

Спальню ему она тотчас укажет.

Айзкрауклису пожелав доброй ночи,

Следом за девой направился витязь,

И в отдаленные замка покои —

В опочивальню — она привела его,

Молвя: "Герой, разорвавший медведя,

Спать будешь, как у богинь на коленях".

Лачплесис был изумлен несказанно.

Постель, как снежный сугроб, возвышалась:

Застлана пурпурным покрывалом,

Кроваво-ало она пламенела.

Благоуханье по горнице веяло,

Голову юноше сладко дурманя.

Спидола столь несказанно прекрасной,

Столь чародейно прелестной казалась,

Что, позабыв наставленья отцовы,

Лачплесис руки в пылу протянул к ней.

Тень пронеслась за окном темно-синим…

Девушка, словно виденье, исчезла…

Полночью полчища звезд пламенели,

Месяц катился над лесом дремучим,

Бледным сребром затопляя долины.

В горнице душной дышать стало нечем,

Витязь окно распахнул, и холодный

Воздух полуночи жадно впивал он.

Тут показалось ему — будто тени

К небу взлетели под полной луною.

"Черти и ведьмы гуляют, наверно,

В полночь, делами тьмы занимаясь… —

Лачплесис думал. — И как же так быстро

Спидола, словно растаяв, исчезла?"

Старому Айзкрауклу утром сказал он,

Что хорошо отдохнул в его доме,

Что погостил бы охотно неделю

В замке большом дорогого соседа".

Айзкраукл гостя радушно приветил

И пригласил отдыхать, сколько хочет.

Спидола вечером тихо сказала:

"Горницу гость наш сам уже знает.

Спать может лечь он, как только захочет.

Сладкого сна я ему пожелаю!"

Лачплесис, всем пожелав доброй ночи,

Вскоре ушел в свою опочивальню.

Но не уснул он. Вышел тихонько,

В темном углу на дворе притаился

И стал смотреть, никем не замечен,

Кто это ночью бродит у замка.

В полночь без скрипа дверь отворилась!

Спидола вышла неслышно из двери.

В черном была она одеянье

И в золоченых сапожках на ножках.

Длинные косы распущены были,

Темные очи сияли, как свечи.

Длинные брови земли доставали.

Вышла она с колдовскою клюкою…

Там под забором колода лежала…

Спидола села на эту колоду,

Пробормотала слова колдовские,

Хлопнула трижды колоду клюкою:

В небо взвилась кривая колода…

Ведьма, шипя и свистя, улетела.

Лачплесис долго стоял у забора,

Долго глядел вослед улетевшей.

Он бы и сам умчался за нею,

Чтобы проникнуть в ведьмовские тайны.

Только не знал он, как это сделать.

Так он ни с чем к себе и вернулся.

Поутру Лачплесис, из дому выйдя,

На прежнем месте увидел колоду.

Он разглядел, подошедши поближе,

Дупло большое в стволе ее древнем.

Мог человек в том дупле поместиться.

Сразу решенье созрело в герое.

Вечером, только от ужина встали,

Гость поспешил в свою опочивальню.

Куньего меха шапку надел он,

Вышел из замка, мечом опоясан,

В дупло колоды влез, притаился,

Спидолу там поджидая спокойно.

Спидола снова в полночь явилась,

В черное платье ведьмы одета,

Села, ударила трижды клюкою,

В воздух взвилась на огромной колоде

И полетела над дебрями бора,

Куда и ворон костей не заносит.

Звери да птицы в старину умели

Говорить по-нашему; сошлись, зашумели,

По приказу Перконса все собрались в стаи —

Даугаву великую копать вместе стали.

Лапами копали, клювами клевали,

Рылами рвали, клыками ковыряли.

Только пава не копала, на горе сидела.

И спросил у павы черт, бродивший без дела:

"Где же остальные звери-птицы пропадают?"

"Птицы все и звери Даугаву копают".

"А чего ж тебе идти копать не хочется?"

"Да боюсь — сапожки желтые замочатся".

Столковались черт и пава и под Даугавой пря

Стали рыть и вырыли бездонную яму.

А как воды Даугавы в яму покатились,

Звери с перепугу говорить разучились,

Стали разбегаться, начали бодаться,

И кусаться, и лягаться в свалке, и клеваться.

Кони ржали, кошки жалобно мяукали,

Каркали вороны, совы гукали,

Волки и собаки выли, а волы мычали,

Свиньи хрюкали, визжали, медведи рычали.

Филины ухали, кукушки куковали,

Мелкие птахи песни распевали!

Поглядел на землю Перконс в изумленье,

Видит суматоху, драку и смятение.

Он ударил черта громовой стрелою,

Даугаву заставил течь стороною.

Яму окружил крутыми берегами,

А павлин с тех пор гуляет с черными ногами.

Люди этой местности до сих пор чураются,

Ночью там видения путникам являются.

Расплодилась нечисть разная в пучине,

"Ямой Чертовой" зовется местность та доныне.

В этом самом месте Спидола спустилась,

Долго среди ясных звезд она носилась.

Задыхался Лачплесис в колоде той пузатой,

А вокруг метались пукисы хвостатые

И несли на крыльях мешки большие денег,

А за ними искры рассыпались веником.

За витязем ведьмы мчатся, визжат, догоняют, —

Голова его кружится, дыханье спирает.

Если б он в колоде хоть раз пошевелился,

Сразу бы заметили — и с жизнью б он простился.

Дюжина колод летучих наземь опустилась,

Дюжина наездниц в темной яме скрылась.

Огляделся Лачплесис — край ему неведом,

И спускаться в яму стал за ними следом.

В яме, тьму густую, как смолу, колыша,

Реяли огромные летучие мыши.

Слабым огоньком блеснула пропасть черная,

Лачплесис пещеру увидал просторную.

Грудами диковинные вещи там лежали:

Волосы рядом с клыками и рогами,

Оборотней шкуры, личины, крючья ржавые,

Ступы, корчаги, коробы дырявые,

Битые горшки и прочие пожитки,

Черные книги, скоробленные свитки,

Древнее оружье в дорогой оправе,

А углы завалены колдовскими травами,

А стенные полки полны туесками,

Коробьями, склянками, горшками, котелками.

А среди пещеры яркое блестело

Пламя, озаряя купол закоптелый.

Над огнем котел кипел, на крюке подвешенный,

Кочергою черный кот уголья помешивал.

Жабы и гадюки ползали по полу,

Совы от стены к стене шарахались сослепу.

В груде трав сушеных Лачплесис укрылся,

Но невольно все же он устрашился,

Как заворошились груды этой нечисти,

Зашипели, дух учуяв, человеческий.

Тут из дверцы низенькой старушонка скрюченна

Выскочила, крикнула: "Ах вы, мразь ползучая!

Кто чужой вошел сюда — шею сам свернет себе!"

Черпаком мешать в котле стала ведьма старая,

Приговаривая: "Дочки, время ужинать", —

Трижды черпаком она о котел ударила,

И двенадцать девушек из темной боковухи

С ложками и плошками вышли к старухе.

Получили варево. Витязь разглядел его, —

Черной колбасы кусок, малость мяса белого,

Словно поросенок, показалось юноше;

Тут в пещеру новую двери отворили,

Стены той пещеры цвета крови были.

И стояла средь пещеры кровавая плаха,

И торчал топор в ней — вогнанный с размаха.

В той пещере двери новые открылись,

И туда с горшками мяса ведьмы удалились.

Лачплесис за ними прокрался незаметно.

Там столы и стулья были все беленые,

Своды и стены были белым-белые.

Две большие печи по углам стояли.

Был горох в одной, в другой — уголья пылали.

Ведьмы молча сели, занялись едою,

За едой не молвили слова меж собою.

Дальше дверь открылась в новые покои,

Желтыми там были стены, свод, устои.

Там двенадцать пышных постелей стояли.

Ведьмы поели, косточки прибрали.

"Ну-ка, все на кухню, — старая сказала, —

Чтоб я глаза вам зрячими сделала.

Женишки-молодчики вскорости появятся,

И пора красавицам к встрече приготовиться".

Лачплесис поспешно на кухню воротился,

В груде трав сушеных с головой зарылся.

Тут на полку старая за горшочком слазала,

Веки птичьим перышком девушкам помазала,

И опять ушли они безмолвной вереницей.

Витязь этим перышком мазнул себе ресницы —

Будто пелена в тот миг слетела с вежд его,

Все он начал видеть иначе, чем прежде.

Он в котле, где стыли ужина подонки,

С ужасом увидел детские ручонки.

И не колбасы там кровяные плавали,

А змеи черные в подливе багровой.

Дальше пошел он — в первые двери,

Все из красной меди было в той пещере.

В плахе топор торчал с медной рукоятью,

А на что он нужен, было непонятно.

Все в другой пещере серебром блестело:

Стол и подсвечники, стулья и стены.

То же, что казалось белыми печами,

Стало вдруг серебряными шкафами.

Серьги и перстни в одном, как жар, горели,

А в другом — мерцали груды ожерелий,

В третьей пещере все было золотое —

Стены, и своды, и сводов устои.

Меж колонн сияли золотом постели,

На постелях красные покрывала рдели.

Во второй пещере ведьмы стали раздеваться

Донага, как будто собрались купаться.

Из шкафов старуха достала украшенья,

Девушкам надела их на руки и шеи,

Пышные их волосы жемчугом опутала.

Лачплесис дивился, что не только Спидола —

И другие девушки казались знакомы.

В золоте и жемчуге они по-другому

Стали вдруг невиданно, дьявольски красивы.

В медную пещеру, нарядясь, пошли они,

Вкруг кровавой плахи рядышком встали.

Спидола одеждою плаху накрыла,

Взяв топор в руки, ударила с силой

И при том злорадно так проговорила:

"Вот я первая рублю, завтра — не признаю".

И молодчик некий выскочил из плахи,

Спидолу обнял, и оба улетели

В тот покой, где были постланы постели.

И другие девушки, сделав то же самое,

Вслед за нею скрылись со своими молодцами.

Были на молодчиках черные кафтаны,

Шляпы треугольные сбиты на затылки,

На кривых ногах — блестящие сапожки,

Из-под шляп торчали маленькие рожки.

После всех старуха рубила, восклицая:

"Вот рублю последняя, завтра — не признаю".

И тотчас, шипя, из плахи выполз Ликцепурс,

Или, как народ зовет, хромоногий Нагцепурс,

Набольший над ведьмами, нечисти начальник,

По кривой высокой шапке отличаемый,

С козырьком, сработанным из ногтей остриженных.

"Все ль у вас готово?" — спросил он ведьму старую.

"Все готово!" — пропищала, кланяясь, старуха.

Ликцепурс по плахе тяпнул с размаха.

Пламенем серным пещера озарилась,

Плаха в золотую повозку превратилась,

А топор стал пукисом, пышущим яро.

Ликцепурс поехал с ведьмою старой.

В золотой пещере он остановился,

На полу блестящем пукис развалился,

Выдохнул из пасти искры, дым и пламя.

Из постелей выскочили ведьмы с молодцами,

И перед Ликцепурсом заплясали.

И опять на кухню ведьмы убежали,

Острые вилы из кухни притащили,

У пукиса в пасти вилы раскалили.

Поднялась тогда в повозке ведьма старая,

Кликнула: "Входите!" — и клюкой ударила.

Расступились стены, задрожали своды,

Вышли из пролома косматые уроды,

Выволокли человека, белого от страха,

На пол перед пукисом бросили с размаха.

И, узнавши пленника, испугался Лачплесис.

Это был сам Кангарс, живущий в одиночестве

В Кангарских горах, в лесу густом, дремучем, —

Хитренький ханжа, богомольное чучело.

Голосом ужасным Ликцепурс воскликнул:

"Срок твой окончился, грешник несчастный.

Ты сгоришь у пукиса в огненной пасти".

Ужаснулся Кангарс казни неминучей,

Жалобно взмолился: "Пощади, могучий,

Дай отсрочку! Я тебе послужу по-прежнему".

И, подумав, молвил Кангарсу Ликцепурс:

"Не мольба твоя, другие причины смогли бы

В этот час спасти тебя и отсрочить гибель.

Средь подвластных Перконсу изменников мало,

С Перконсом бороться нам очень трудно стало.

Но, на счастье наше, в Балтию вскоре

Люди чужеземные придут из-за моря,

Будут завоевывать землю балтийскую,

Новую веру навязывать силою.

Власть их новой веры хочу я видеть в Балтии,

Принести должна она мне много прибыли.

Веры той носители моими станут слугами.

В этом деле помощи от тебя я требую.

Тридцать лет за это дам тебе я жизни.

Пукиса пастью, злодей, поклянись мне,

Поклянись бороться с нами против Перконса".

"Я клянусь бороться с вами против Перконса".

"Поклянись, что будешь родины предателем".

"Я клянусь, что буду родины предателем".

"Истреблять клянись защитников народа".

"Истреблять клянусь защитников народа".

"Ради пользы пришлых свой народ обманывать!"

"Ради пользы пришлых свой народ обманывать".

"Приводить служителей чужеземной веры!"

"Приводить служителей чужеземной веры".

"Убивать клянись всех, кто сопротивляется".

"Убивать клянусь всех, кто сопротивляется".

"В рабство обратить в конце концов всю Балтию".

"В рабство обратить в конце концов всю Балтию".

"Встань же и живи назначенное время".

Кангарс встал, любезно приветствуемый всеми.

Ликцепурс сказал, что уезжать пора ему,

И поехал, всеми с почетом провожаемый,

С ведьмою старой в ту пещеру медную.

Черные молодчики из повозки ведьму

Высадили, сами в повозку повскакали.

Ведьмы щеками к полу припали.

Вспыхнул вновь огонь удушливый, как сера.

С громом скрылся Ликцепурс под пол пещеры.

Поспешил и Лачплесис выбраться на волю.

Но, пробравшись в кухню, прихватил с собою

Свиток, колдовскими покрытый письменами,

В знак, что побывал он в Чертовой яме

И что был свидетелем мерзостных деяний.

В воздухе студеном ночном отдышался он,

Но горело сердце в нем, жалостью терзаясь,

Влез в дупло колоды он, притих, дожидаясь,

Чтобы вышла Спидола, домой полетела.

Провожая девушек, старуха говорила:

"Спидола, скажу тебе нечто нехорошее:

Лачплесис тайком был здесь во время ужина.

Видел, как с подругами ты тут веселилась".

Спидола то бледной, то красной становилась,

Первая любовь в ее сердце превратилась

В яростную ненависть. Ведьма ж говорила:

"Дерзкий, он нашел бы гибель в пасти пукиса,

Только повелителю не хотелось вмешиваться…

Решено, однако: жить не должен Лачплесис.

Он тебя в дупле колоды дожидается.

Вы сейчас домой летите вместе с Серничкой

Вверх по Даугаве, до утеса Стабурагса.

Ты над самым омутом прыгай на колоду к ней,

А свою колоду вниз бросай с заклятьем.

Пусть с колодой Лачплесис рухнет в бездну омута,

А живым оттоль не выходил никто еще!"

Неба величьем овеянная,

Прекрасным убранством сияя,

Вернулась грустная Стабурадзе

В свой замок с собранья бессмертных.

Долго ль ей, долго ль, грустящей века

В объятой дремотой громаде

Скорби копящего Стабурагса,

Средь вечных богов, одинокой,

Долго ль ей, долго ли плакать еще

О горестных Балтии судьбах?

Иль никогда не забудет она

Умолкшую древнюю славу?

Там, где обычаи прадедовы

Живы доныне, любовно

Она по утрам от заморозков

Туманом поля укрывает.

В темную ночь она лодочников

Отводит от водоворота,

В полдень водой родникового

Поит пастухов и прохожих.

Есть у ней дело излюбленное:

Средь девушек доброго нрава

Лучших порой выбирает она,

И под свои адамантовые

Подводные своды уводит.

Девушек многому учит, затем

Замуж сама отдает их.

Зовут их «дочками Стабурадзе».

И тот, кому Лайма назначит

В жены такую избранницу,

Счастливым считается в мире.

Витязь очнулся от смертного сна

В постели из раковин нежных.

Он изумлялся, оглядываясь,

Не помня, не ведая, где он.

Ложе под ним, словно зыблемое

Потоком, слегка колыхалось.

Волны сиянья лазоревого

Лились сквозь хрустальные стены.

Утварь златая, серебряная

Высокий чертог украшала,

В дивном порядке расставленная,

Ласкала она его взоры.

Только что Лачплесис стал вспоминать,

Как с ведьмами ездил вчера он,

Дверь отворилась в хрустальной стене,

И девушка в ней появилась.

И так была с виду она мила,

Что каждый сказал бы невольно:

Лунному свету подобна она,

Слитому с маковым цветом.

А темно-синие очи ее

Сияли, как день на рассвете,

Но если посмотришь поглубже,

В них омутов бездны темнели.

В складках обильных наряд голубой

Охватывал стан ее стройный.

Волосы, блестками перевиты,

Волной до колен ниспадали.

И пораженному Лачплесису

Казалось, — богиня явилась.

Встать он хотел, избавительницу

Поблагодарить за спасенье.

Та же ему не позволила встать, —

Что, мол, беречь надо силы,

Ведь после всех приключений своих

Еще не оправился витязь.

«Дай мне ответ, где я нахожусь?

Как эти чертоги зовутся?

Дай мне ответ, созданье небес,

Как мне величать тебя можно?»

«Зовут меня дочкою Стабурадзе,

И ты в ее замке хрустальном.

Она из бездонного омута

Тебя принесла в этот замок».

Сильно забилось исполненное

Радости сердце героя,

Узнал он, что лишь человеческое

Дитя — эта девушка-диво.

Завтрак ему предложила оназ

Мед, молоко и лепешки.

И, попросив подкрепиться его,

Дочь Стабурадзе удалилась.

Тут, облачась, как приличествует,

Он встал и едой подкрепился.

Дверь отворилась, и Стабурадзе

Сама перед ним появилась,

Ласково гостя приветствовала

И спрашивала о здоровье.

Лачплесис, кланяясь, благодарил,

Сказал, что он в добром здоровье,

Вечно бы жил в адамантовом он

Дворце у богинь благосклонных.

С видом загадочным Стабурадзе

Лачплесису отвечала:

«Может быть, позже встретимся вновь

И вечность не будет столь долгой.

Ныне же боги судили тебе

На жизненный путь возвратиться

И богатырскими подвигами

Стране послужить и народу.

Славу в народе себе завоюй

И счастье у сердца любимой!»

Пламя во взоре у Лачплесиса

Блеснуло. Он пылко ответил:

«Мудрым богам благодарствую,

Рад послужить я отчизне!

Все совершу, что завещано мне,

И счастлив, что вижу в лицо я

Светлую, вечную Стабурадзе

В особое время рожденных,

С прекрасной дочкой своею!

Обе великой опорою мне

Вы будете в жизни отныне".

Стабурадзе отвечала ему:

"Успеха тебе мы желаем!

Трудно придется, витязь, тебе

Бороться со злыми врагами,

Что подползают исподтишка.

Как Спидола-ведьма и Кангарс.

Некое зеркальце маленькое

Я дам тебе, витязь, на счастье,

И как начнут тебя одолевать

Враги твои, ты покажи им

Зеркальце это, и мигом они

Рассеются перед тобою!"

Зеркальце из сундучка своего

Стабурадзе доставала,

Лачплесису отдавала его

С наказом беречь пуще глаза.

Витязь с поклоном поблагодарил

Ее за подарок чудесный,

Девушку также просил что-нибудь

Ему подарить на прощанье.

Девушка, с кос своих бисерную

Сняв ленту, украсила ею

Шапку высокую Лачплесиса

И так, заалевшись, сказала:

"Дара чудесного нет у меня,

Но, шапку твою украшая,

Другом отныне считаю тебя

И счастья тебе я желаю!"

Витязь был тронут подарком ее,

Не знал, что сказать в благодарность.

Тут ему добрая Стабурадзе

Сказала: "Спешить надо, витязь!

Вверх, на скалу я тебя поведу,

Как Перконс великий велел мне.

Лаймдотой девушку эту зовут,

И скоро ее ты увидишь,

Лента же девушки бисерная,

С волос ее снятая русых,

Тебе еще лучше, чем зеркальце,

В опасное время послужит".

Снова у выхода Лачплесис

На них поглядел, обернувшись.

Свет из бездонно глубоких очей

Лаймдоты мягко струился.

Но в то ж мгновенье сознанье его

Затмилось в воротах чертога,

И мертвою каменной глыбою

Упал он на влажную землю.

Даугавы крутообрывистое

Прибрежье заря осветила.

Небо сияло безоблачное

И ведреный день обещало.

Но вот из-за леса окрестного

Тучка взошла небольшая.

Ехал старик перед тучей, с бичом,

Верхом на коне длинногривом.

В воздухе прямо над Стабурагсом

Коня осадил он седого,

Щелкнул бичом, и сверкающие

Ударили молнии в землю.

Гром загремел, перекатываясь

По небу от края до края.

Камни посыпались с кручи скалы.

Встал к жизни разбуженный Лачплесис.

Все им недавно испытанное

С трудом, словно сон, вспоминал он.

Но, все припомнив, уверился он,

Что явь, а не сон это было.

В памяти женских два образа

Ярко запечатлелись:

Спидола — злобно-коварная

И Лаймдота — чистое сердце.

Слово себе он крепкое дал:

От первой подальше держаться,

А заслужить уваженье второй

Достойными славы делами.

Видит он, к Персе-реке подойдя,

Люди стоят у парома.

Переправляться хотели они,

Да взяться за весла боялись.

Надобно было и Лачплесису

На тот переправиться берег.

Выгресть один посулился он им

На быстрине близ порогов.

Люди, поверив, взошли на паром,

А Лачплесис взялся за весла.

Но, словно прутья, в руках у него

Тяжелые весла сломались.

И подхватило их яростное

Теченье, к порогам помчало.

Путники перепугавшиеся,

К смерти готовясь, молились.

Не до того было Лачплесису,

Грести он ладонями начал.

Сильно, глубоко взбуровя волну,

Он плот удержал на стремнине.

Был он могучей стремнины сильней

И вскорости к берегу выгреб.

И удивлялись спасенные им

Столь дивной неслыханной силе.

Юноша видом величественный,

Десяток огромнейших бревен,

Словно тростинки, держа на плече,

На подвиг глядел с крутояра.

Ношу оставя свою, он сошел

С обрыва и витязю молвил:

"Люди зовут меня Кокнесис,

И здесь я считаюсь сильнейшим.

Бревна таскаю для крепости я

Из близрастущего леса.

Рою я рвы, насыпаю валы,

Бревенчатый тыл воздвигаю,

Так как убежище надобно нам

От всяких бед и напастей".

Лачплесис поклонился ему

И также назвал свое имя,

Молвил, что, к Буртниекса замку спеша,

Он в старом лесу заблудился.

И заключили они меж собой

Дружбу и вместе решили

Путь продолжать, чтоб выучиться

Премудрости в Буртниекском замке.

Спидола… Можно ли ужас ее

Представить, когда на рассвете

Витязя в добром здравье она

В воротах своих увидала.

И попросила колдунья отца,

Чтоб сам он двух юношей принял,

На сердце тяжко, мол, нынче у ней,

Мол, в спальню пойдет она, ляжет.

Старый же Айзкрауклис радовался,

Увидев живым и здоровым

Гостя. Хотел он уж весть посылать

Тревожную в Лиелвардский замок.

Но не хотелось и Лачплесису

Со Спидолой встретиться снова,

И он прощенья у Айзкраукла

Просил, что остаться не может,

Что, мол, и так задержался он здесь

И дальше пора ему ехать:

Молвил, что он заблудился в лесу,

А Кокнесис из леса вывел.

Айзкрауклис покрутил головой

В недоуменье, но все же

Витязю вывесть коня он велел.

И тронулись други в дорогу.

Спидола вслед им глядела в окно,

Глаза ее гневом пылали.

"Скачи хоть до солнца! — шептала она. —

Тебя я настигну повсюду!"

Юноши сутки в пути провели

И славного замка достигли.

Буртниекс приветливо встретил гостей,

Спросил, кто они и откуда.

Передал витязь поклон от отца,

Сказал, что учиться он прибыл.

Буртниекс любезно их принял тогда

Учениками в свой замок.

Раз в году приходит Лиго

Гостем в край детей своих,

И над Латвией в то время

"Лиго! Лиго!" слышится.

Щелкай над речной излукой

Ласковей, соловушка!

Праздник Лиго, полночь Лиго

Снова воротились к нам.

Как костры пылали ярко

Над горою Синею!

Как рога трубили звонко,

Созывая родичей!

Шли на зов отцы и деды,

Юноши и девушки.

Старцы мед несли и пиво,

Жены — угощение,

Молодежь — цветы и травы

И венки весенние.

Все венками украшались

На великом празднике,

Пили, ели, песни пели,

Утешались плясками.

Жертвенники возжигали

Лигусоны важные,

Хмельный мед на пламя лили,

Масло ароматное.

И пока светло пылало

Пламя благовонное,

Всем народом запевали

Песню восхваления:

"Будь всегда к нам милостивым,

Лиго, Лиго!

От друзей тебе спасибо, Лиго!

Освяти хозяйство наше,

Лиго, Лиго,

Полни клети, полни чаши, Лиго!

На коне своем красивом,

Лиго, Лиго,

Объезжай поля и нивы, Лиго!

Сохрани их от потравы,

Лиго, Лиго!

Дай лугам густые травы, Лиго,

Дай лугам густые травы,

Лиго, Лиго,

Нашим телкам корм на славу, Лиго!

Дай овса нам в изобилье,

Лиго, Лиго,

Чтобы кони сыты были, Лиго!

По горам и по долинам,

Лиго, Лиго,

Рассыпай свои цветы нам, Лиго!

Чтоб сплетали наши дочки,

Лиго, Лиго,

Из цветов твоих веночки, Лиго!

Дай парням невест хороших,

Лиго, Лиго,

Работящих и пригожих, Лиго!

Дочкам добрых дай любимых,

Лиго, Лиго,

Пахарей неутомимых, Лиго!

Навести в зеленых селах,

Лиго, Лиго,

Детушек своих веселых, Лиго!

Сохрани их от печалей,

Лиго, Лиго,

Чтоб тебя мы вспоминали, Лиго!

Чтобы мы тебя любили,

Лиго, Лиго,

Никогда не позабыли, Лиго!"

А когда той песни звуки

Лес и дол наполнили,

Появились в древней роще

Под дубами темными

Тени прадедов умерших,

Добрых покровителей,

Вайделоты, лигусоны

Славных духов видели,

И, почтительно склоняя

Головы, встречали их…

Вайделот меж тем старейший

Поучал собравшихся

В дружбе жить, держаться вместе

В крепком единении,

Помогать друг другу в бедах,

Защищать в несчастиях.

Руки подали друг другу

Юные и старые,

Радостно клялись друг другу

В дружбе меж собою жить.

Враждовавшие спешили

Собралися вайделоты,

Всех племен старейшины.

Среди них был мудрый Буртниекс

И почтенный Айзкрауклис,

Куниг Лиелварды позднее

Присоединился к ним,

Были сумрачны их лица,

Разговор нерадостен, —

В знаках рун они читали

Черные пророчества.

Был особенно печален

Старый куниг Лиелвардский:

Поприветствовав сердечно

Стариков товарищей,

Сел в их круге и такие

Вести он поведал им:

Поскорее встретиться,

Заключали мир навеки,

Позабыть вражду клялись.

Предками благословенный,

Под горою Синею,

Пировать народ садился

Пред лицом богов своих.

Матери и жены пищу

Роздали собравшимся;

Чаши с брагой да кувшины,

Пивом пенным полные,

Двигались от ряда к ряду

По кругам пирующих.

Блюда пирогов и сыра

Шли вослед за чашами.

За едой вели соседи

Разговоры дельные.

Мужи здесь мужей встречали —

Братьев и соратников,

Жены здесь подруг встречали,

Живших в отдалении.

Деды древние встречали

Стариков, с которыми

Вместе выросли когда-то

И дружили в юности.

Но всех больше праздник Лиго

Молодым был по сердцу:

Про любовь, гурьбой собравшись,

Хором пели юноши.

На любовь не отвечая,

Девушки лукавили,

Но любви желала втайне

Каждая и думала:

"Скоро ль долгожданной встречи

С милым час приблизится?"

Ближе, ближе подходили

Парни к хору девушек,

Тут свою мгновенно каждый

Подхватил избранницу,

И уж вместе все веселый

На пригорке, под священной

Сенью дуба древнего,

Общий танец начали.

"Вижу я, старейшины,

Вы еще не знаете,

Что беда нависла грозно

Над свободной Балтией,

Что у Даугавы на взморье

Пришлые торговые

Люди с позволенья ливов

Город свой построили.

Позже каждою весною

Приплывали с запада

Воины, закованные

В панцири железные.

Стал теперь тот новый город

Крепостью могучею.

Крепостями также стали

Саласпилс и Икшкиле.

И оттоль враги, как звери,

На охоту вышедши,

Поначалу, как лисицы,

Добрыми прикинутся,

А потом, как злые волки,

На людей бросаются.

И теперь пришельцы эти

Разоряют начисто

Землю ливов, жгут их нивы,

Грабят их селения,

Истязают, убивают

Всех, кто им противится,

Остальных в чужую веру

Обращают силою.

Лютый замысел лелеют:

Захватить всю Балтию,

Подчинить навеки гнету

Нивы наши вольные,

А народ ее свободный

Превратить в рабов своих.

И однажды возвестили

Мне мои дозорные,

Что отряд людей железных

Подъезжает к Лиелварде.

Я велел вооружиться

Всем, кто в замке был со мной,

Сам с мечом в руках и в латах

Стал перед воротами.

Коротко спросил я пришлых,

Что у нас им надобно.

От отряда отделился

Некий рыцарь. Молвил он:

"Даньел Баннеров зовусь я!

Прислан я епископом,

Чтоб занять твой старый замок,

В долю мне доставшийся.

Если ты добром уступишь,

То тебе позволю я

В деревянном старом доме

Мирно дни дожить свои,

Для себя же я построю

Рядом замок каменный.

Жителей в селеньях ваших

Обложу я податью,

С каждого двора себе я

Часть возьму десятую

И для церкви — десятину

От посева всякого,

От порубки и запашки

Десятину стребую".

Разумеется, отверг я

Предложенье дерзкое,

И за это был разрушен

Старый дом отцов моих,

Люди в доме перебиты,

А добро разграблено.

Сам же с маленьким отрядом

Уцелевших воинов

В крепость Гауи ушел я.

Приютил нас Дабрелис,

Несколько старейшин наших

Там нашли убежище

Со своими воинами.

Замок окопали мы

Валом, рвами окружили, —

В замке том решили мы

Крепкий дать отпор пришельцам,

В нашу землю вторгшимся.

Но епископ рижский Альберт,

Извещенный Даньелом,

Войско рыцарей большое

Выслал к замку Гауи.

Шел на нас с немецким войском

Каупо сам из Турайды,

Узы кровные забывший,

В Риме окрестившийся,

Подружившийся с врагами,

На погибель родине.

И теперь с врагами вместе

Осадил он замок наш,

И вождей старейших наших

Стал он уговаривать,

Чтоб они богов забыли,

В Кристуса поверили.

Мол, великий папа римский

К ним прислал наместника,

Мол, наместник будет с ними

Справедлив и милостив,

Как отец с детьми своими,

Коль добром решат они

Новой власти подчиниться.

А когда с высокого

Вала замка куниг Русиныш

Отвечать хотел ему

И, как принято издревле,

Кунью шапку снял свою, —

Некий латник иноземный

Выпустил стрелу в него.

И стрела вонзилась прямо

В лоб открытый Русиньша.

Замертво, не молвив слова,

Пал на землю вирсайтис.

Гневом нас зажгло великим

Это дело мерзкое.

Грозно мы с крутого вала

Ринулись на рыцарей,

И побили их, и к ночи

В бегство обратили их.

Но пришли на помощь вскоре

К ним отряды новые.

Отступить пришлось обратно

Нам за насыпь крепости.

Там врагов мы отражали

Много дней и месяцев,

Наконец могучий замок

Пал под вражьим натиском.

Хоть сражались, как герои,

Крепости защитники,

Все погибли, обагряя

Кровью насыпь крепости,

И теперь врагам открыта

Вся земля латышская.

Говорят, что снова Альберт

Собирает полчища.

Братья! Все ли вы слыхали

Весть мою печальную?

Час придет — и волей неба

Счастье к нам воротится!

Есть еще в отчизне руки,

Нам мечи кующие,

Есть еще в отчизне руки,

Меч держать могущие.

Так трубите в трубы, бейте

В барабаны, родичи!

Чтобы снова весь народ наш

Был готов, как издревле,

Умереть или свободу

Отстоять от недругов!"

А пока старейшины

Вести злые слушали,

Песни праздничные Лиго

Стихли по окрестностям,

В чаще загремели клики:

"Лачплесис! Наш Лачплесис!"

И, сопровождаем шумным

Общим ликованием,

У костра в священной роще

Появился Лачплесис.

Своего отца сердечно

Обнял он, и радостно

Были встречены отцами

Лаймдота и Спидола.

Кокнесис, как подобает,

Стариков приветствовал.

И забыто было горе,

Радость охватила всех, —

Если Лачплесис вернулся,

Не страшны опасности.

Но всех больше радовались

Старики почтенные,

Вновь детей своих живыми

Видя и здоровыми.

Лачплесис со спутниками

Сел среди собрания,

Выслушал он все рассказы

О событьях в Балтии.

Гневом взор его светился,

Сердце клокотало в нем.

Вайделоты объявили

Празднество оконченным,

Пожелав всему народу

Доброй божьей помощи,

Всех собравшихся дарили

Светлыми надеждами,

Заклиная, если надо,

Жертвовать для родины

И добром своим, и жизнью.

Люди по домам своим

Разошлись задумчивые,

Знали все, что скоро им

Грудью собственной придется

Край родной отстаивать.

Но еще не расходилось

Вирсайтов собрание,

Солнце встало и застало

Их в кругу сидящими.

Дружно все они решили

Воевать с пришельцами:

Иль изгнать всех немцев, или

Истребить их дочиста.

На мечах своих друг другу

В этом поклялись они.

Старики вождем военным

Лачплесиса выбрали,

А его помощниками

Талвалда и Кокнеса.

И, поклявшись боевою

Клятвою великою,

Гору Синюю седые

Старики покинули.

Лиелвард, Лачплес, Кокнес, Талвалд,

Айзкрауклис и Спидола

С воинами проводили

Буртниекса и Лаймдоту.

В замке Буртниекса решили

Обе свадьбы праздновать,

Молодых благословили

Их отцы вайделоты.

"Что сидишь ты, мой веночек,

Криво на головушке?

Покривили мой веночек

Пересуды праздные.

Как носила я веночек,

Лаймини не знала я,

А как сняли мой веночек,

Кланяться ей стала я.

Милый, в клети камышовой

Гвоздь забей серебряный,

Чтобы было где повесить

Мой веночек бисерный!

Скачут молодцы чужие,

Кони ржут и топают.

А проскачут наши братья,

Сабли грозно звякают.

Скакуны под ними пляшут,

На дыбы взвиваются,

Ворота пред их мечами

Сами открываются".

Так родня невесты пела

Возле замка Буртниекса,

Наконец к воротам сваты

Весело подъехали.

С провожатыми явились

Лачплесис и Кокнесис,

По обычаям старинным,

Словно незнакомые,

Для себя прося ночлега

И для скакунов своих.

Их допрашивали, встретив

Во дворе, с пристрастием, —

Что за люди, и откуда

Едут, и куда они,

Да и можно ли пустить их

Как гостей в хороший дом,

Наконец сам старый Буртниекс

Пригласил их в горницы.

Там уже столы для пира

Были приготовлены.

И стояли там два кресла,

Пышно разукрашенных.

Оба жениха уселись

В эти кресла, требуя,

Чтобы им показывали

Самых лучших девушек.

Многих девушек, с поклоном,

Гости подводили к ним,

Прочь они их отсылали,

Самых лучших требуя.

Наконец-то подвели к ним

Лаймдоту и Спидолу:

Были в праздничных одеждах,

В дорогих венках они,

Крупным жемчугом расшитых,

Золотом украшенных.

Встали женихи, сказали:

"Эти — настоящие!"

В кресла вежливо, с поклоном,

Усадили девушек

И продать свои веночки

Стали их упрашивать.

Мол, и золотом и медью

Заплатить могли б они.

Девушки в ответ молчали.

Отвечали родичи,

Что нельзя продать веночки

И за пуру золота,

Что нельзя забрать веночки

Ни войной, ни силою.

Все же скоро сговорились

С женихами родичи, —

Свято охранять веночки

Взявши слово с юношей,

Отдали с венками вместе

Им обеих девушек.

И явились вайделоты

И благословили их,

Руки их сложили вместе,

Лайме поручили их.

Хмелем и листом дубовым

Головы осыпали

И, над ними простирая

Руки, говорили им:

"Как в лесу хмелинка вьется

Вкруг ствола дубового,

Обовьется пусть невеста

Так вокруг любимого!"

Женихи гостям подарки

Свадебные роздали,

А невесты со слезами

Отдали веночки им.

Женихи взамен им дали

Бархатные шапочки,

Мехом отороченные,

Серебром расшитые.

За столы уселись гости

Вместе с новобрачными,

И пошел тут пир горою,

Пир веселый, свадебный,

С песнями, с удалыми

Играми и плясками.

Все же старый Буртниекс раньше

Пир окончил свадебный,

Чем, бывало, по обычьям

Прадедовским принято.

Не пришлось молодоженам

Счастьем молодым своим

После свадьбы в тихом доме

Насладиться досыта.

Вновь судьба неумолимо

Разлучила витязей

С милыми, на бой послала,

Где мечи ломаются,

Где от жаркой алой крови

На холмах окрестных трубы

Грянули военные,

И на всех горах высоких

Пламенища вспыхнули.

То был знак всему народу

К бою изготовиться.

И по всем домам и селам,

По зеленой Латвии,

Перед битвой снарядились

Удалые юноши:

Опоясались мечами:

Сели на коней своих.

Жены, сестры и невесты

Шапки их высокие

Украшали с пеньем, с плачем

Провожая воинов,

И по всем дорогам вскоре

Поскакали витязи.

На ночлег вставали в рощах

Шумными отрядами,

Дружно, толпами съезжались

К месту сбора общего.

Люди мокры по пояс.

А когда на месте сбора

Появился Лачплесис,

Возгласами: "Ликоп! Ликоп!" —

Грянули окрестности.

Буртниекс, Лиелвард и другие

Провожали витязя,

К войску присоединились

Славные старейшины.

Даже жены молодые —

Лаймдота и Спидола —

Не остались дома, вместе

С воинством в поход ушли.

Где оврагами лесными

Глубоко разорваны

Гауи берега, там много

Возвышалось крепостей,

Обнесенных насыпями,

Рвами опоясанных,

Населенных племенами

Вольными латышскими:

В те лесные дебри войско

Лачплесиса двинулось,

И везде, где основались

Выходцы немецкие,

Словно гнезда змей, те замки

Выжигались начисто.

Замка Дабреля достигло

Воинство латышское,

Много в замке том засело

В черных латах рыцарей.

Этот старый замок немцы

Укрепили заново.

Все же Лачплесис ворвался

В крепость неприступную,

Много немцев в этой битве

Потеряло жизнь свою.

Дальше, дальше, как стремнины

Вод неудержимые,

По лесам и по долинам

Шли дружины витязя, —

Наконец они достигли

Замка Каупо в Турайде.

Всюду здесь на землях ливов,

В хуторах, в селениях,

След немецкого был виден

Хищного владычества.

Золотились, колосились

Ливов нивы тучные;

Ливы сеяли, а немцы

Брали урожай себе.

На лугах паслись коровы,

Телки, овцы жирные;

Чужаки их мясо ели,

Продавали шкуры их.

Под защитой замков церкви

Крестоносцев выросли.

В церкви тех людей сгоняли

Немцы — и крестили их.

В рабство всех крещеных ливов

Обратили пришлые,

Обложили населенье

Тяжкими поборами.

Те же, что верны остались

Дедовским богам своим, —

По глухим лесам, по дебрям

Непролазным прятались,

Вырубали, выжигали

Новины заветные,

Строились в лесных трущобах

И молились Перконсу.

Но и здесь их настигали

Рыцарей разведчики

И опять их облагали

Непосильной податью.

А когда на землю ливов

Вышел с войском Лачплесис,

Испугались чужестранцы,

Бросили имения

И дома свои и в замке

Турайды попрятались.

Лачплесис тот крепкий замок

Окружил осадою.

Но нелегким делом было

Взять твердыню Турайды,

Очень много меченосцев

Заперлося в крепости,

Тучи стрел они метали

В осаждавших воинов.

Лачплесис велел пароду

Лестницы сколачивать,

И по ним на стены замка

Поднялись воители.

Закипела битва на смерть

На высоких насыпях:

Бились тяжко, отступали

Та и эта стороны.

Звон железа, стоны, крики

Окрест раздавалися.

Впереди своей дружины

Бился славный Лачплесис,

Сокрушая беспощадно

Меченосцев панцирных.

Испугалось силы грозной

Войско чужеземное

И пощады запросило,

Побросав оружие.

Сам владелец замка Каупо

В это время в Риге был,

Где подолгу проживал он

Гостем у епископа.

Лачплесис его берлогу

Разорить дотла велел,

Церкви и монашьи кельи

Сделать пепла грудою,

Чтобы впредь пришельцам чуждым

Не было пристанища!

Немец Дитрих, льстец коварный,

В замке был средь рыцарей.

Лачплесису говорил он

Лживым языком своим,

Что сюда явились немцы

По желанью Каупо,

Им, гостям своим, хозяин

Предоставил замок свой

И просил, чтоб, как гостям, им

Жизнь была дарована.

Лачплесис, еще глубоко

Уважавший Каупо,

Внял в конце концов тем просьбам

Дитриха лукавого.

Ливы все же убеждали,

Чтоб не верил Лачплесис

Дитриху, клялись, что это

Самый беспощадный их

Враг, что он сто раз своею

Лестью их обманывал.

Но уж раз пощаду немцам

Дать решился Лачплесис,

Пусть щадит, но на расправу

Пусть им выдаст Дитриха.

Лачплесис велел не медля

Выдать ливам Дитриха.

Ливы Перконсу решили

Дитриха пожертвовать,

Но когда в священной роще

Конь гнедой под Дитрихом

Трижды левою ногою

Меч переступил, тогда

Стало ясно, что и боги

Подлецом гнушаются.

Вот как Дитрих нечестивый

Взял оружье, латы, шлемы

Лачплесис у рыцарей

И велел их в город Ригу

Гнать простоволосыми.

Воротил он ливам все их

Прежние владения

И с надежною дружиной

Там оставил Талвалда,

Чтоб от немцев охранял он

Славный берег Гауи.

Сам же с другом Кокнесисом

И со старшим Лиелвардом

Сквозь леса повел он войско

Прямо к замку Лиелварде.

Немцы в Лиелварде засели

Так же, как и в Турайде,

Как и в прочих замках, прочно

На житье устроились.

Вновь ушел от гибели.

Всех безжалостнее был их

Главный — Даньел Баннеров.

Это был злодей без чести

И без искры совести.

Снес он старый, ветхий замок

И построил новую

На скале над Даугавой

Крепость неприступную.

На людей, как хищный ястреб,

Налетал оттуда он,

Села жег, терзал и мучил

Беззащитных жителей.

Видя ужасы такие,

Многие старейшины

Со своими племенами

По лесам попрятались.

Баннеров внезапно бросил

Грабить и насильничать,

Вестников послал в леса он,

Беглецам сказать велел,

Что отныне в мире с ними,

В дружбе жить желает он,

А для заключенья мира

Приглашает в замок свой

Всех старейшин. Зла не видя,

Люди простодушные

Из своих убежищ в гости

К негодяю прибыли.

Он их принял в новой клети

За стенами крепости,

Угощал питьем-едою,

Дружески беседовал.

Но пока еще сидели

За столом старейшины,

Даньел вышел и снаружи

Запер дверь тяжелую.

Клеть со всех сторон велел он

Обложить соломою.

С четырех сторон солому

Сам поджег он факелом.

Быстро запылали стены

Клети деревянные,

Старики внутри кричали,

Задыхаясь в пламени.

Даньел же с товарищами,

На высокой насыпи

Встав, пожаром любовался

С сатанинским хохотом.

Только скоро нечестивым

Смехом подавился он;

Видит — из лесу верхами

Выехали воины.

Впереди с мечом тяжелым

Ехал грозный Лачплесис.

Услыхавши крики в клети,

Витязь двери выломал

И успел спасти несчастных

Стариков из пламени.

Старики благодарили

Своего спасителя,

Со слезами обнимая

В несказанной радости,

Рассказали, как жестоко

Обманул их Баннеров.

Услыхав рассказ их, страшно

Лачплесис разгневался

И немедленно на крепость

Начал наступление.

Хоть оборонялись крепко

Латники немецкие,

Все ж до наступленья ночи

Занял крепость Лачплесис.

Всех засевших в ней велел он

Перебить без жалости,

Кроме Даньела. Живьем он

Взять велел мучителя

И расправу над злодеем

Поручил старейшинам,

Чтобы те за все насилья

Отомстить могли ему.

Зашумели, полетели

Вести: Лачплес в Лиелварде!

Радостно встречали эту

Весть селенья Латвии,

Ликовали люди, словно

Жизнь увидев заново.

Те, что по лесам скитались,

В темных дебрях прятались,

Радостные возвращались

К старым очагам своим,

А оттуда направлялись

Прямо в замок Лиелварде

Поблагодарить героя

За освобождение.

В замке Лиелварде победу

Праздновали весело,

Пир устроил для народа

Старый куниг Лиелвардский.

Пили, пели и делились

Боевой добычею:

Под конец про Баннерова

Вспомнили старейшины.

Вывели его на берег

Даугавы и молвили:

"Пес немецкий, сжечь в проклятой

Западне хотел ты нас!

Милостивы мы! За это

Отдадим воде тебя!"

Доску толстую достали

И на доску Даньела

Положили, прикрутили

К той доске веревками

И с издевками пустили

Доску вниз по Даугаве.

"Уплывай домой! — сказали. —

Поищи родных своих!

Пусть с тобою уплывает

Вера, нам ненужная!"

Страх и ужас обуяли

Чужеземных рыцарей.

Слыша вести о победах

Витязя латышского,

Все они бежали в Ригу,

Побросав дома свои,

В городе ища спасенья,

За стенами толстыми.

Но и сам епископ Альберт

Не был в безопасности.

Видел он, что очень скоро

Здесь погибнет власть его,

Ежели он не получит

Подкрепленья сильного.

Сел он на корабль, не мешкав,

И уплыл в Германию, —

Сколотить большое войско

Альберт там надеялся,

Чтобы будущей весною

Вновь нагрянуть в Балтию.

А взамен себя оставил

Альберт в Риге Каупо.

Каупо обещал защиту

Уцелевшим рыцарям.

Лачплес, видя, что угрозы

Нет пока над Балтией

Распустил свои дружины,

Сам остался в Лиелварде.

Хорошо, привольно зажил

Там он с милой Лаймдотой.

Лаймдота хозяйством в доме

Правила, а Лачплесис

Укреплял отцовский замок

И работал на поле.

Кокнес тоже восвояси

В замок свой со Спидолой

И со старым Айзкрауклисом

Вскорости отправился.

Проводили их сердечно

Лачплесис и Лаймдота.

Обнялись друзья. Друг другу

Пожелали счастия.

Провожать домой поехал

Лиелвард друга Буртниекса,

Старики пожить хотели

Вместе в замке Буртниекском.

И остались в старом доме

Лаймдота и Лачплесис,

Осененные любовью,

Славою венчанные.

Здесь, на берегу прекрасной

Даугавы, нашли они

И любовь, и мир, и счастье,

И почет страны своей.

По весне холмы, долины

Вновь оделись зеленью.

Все живое в мире снова

Ободрилось, ожило.

Мнилось, позади остались

Времена тяжелые.

Мирно пахарь принимался

За труды весенние,

Починял забор, готовил

Плуги, косы, бороны.

Кангарс, как и все, работал

Вкруг своей усадебки,

Саженцы окапывая,

Подновляя изгородь.

По лицу его бродило

Недовольство хмурое.

Выпали ему на долю

Всякие превратности.

Горе Балтии, в котором

Тяжко он повинен был,

Как и всем, плоды дурные

Также принесло ему.

Поселяне перестали

Вскоре посещать его,

Немцы ж вовсе без вниманья

Кангарса оставили.

Но всего больнее сердцу

Лиходея старого

Было то, что жив, и счастлив,

И прославлен Лачплесис;

Также, что освободилась

Спидола от дьявольской

Власти, и один он должен

Был конца ужасного

Ожидать с стесненным сердцем,

В черном одиночестве…

Так что даже испугался

Он, однажды под вечер

Услыхавши чей-то оклик

За своей калиткою.

Голову подняв, увидел

Пред собой он Дитриха.

"Удивляюсь, как надумал

Вновь ты навестить меня,

Иль жаркое надоело

Кушать в замках каменных?"

Так, смеясь недружелюбно,

Гостя он приветствовал.

"Не жаркое надоело, —

Дитрих отвечал ему, —

А его не будет вовсе,

Если ты на помощь нам

Не придешь, пока не поздно.

Обещаю все тебе,

Что б ни попросил в награду,

Если ты поможешь нам!"

И поведал хмуро Дитрих,

Что с большой военного

Силой Альберт из-за моря

Вскоре возвращается,

Но что все напрасно будет,

Что, покамест Лачплесис

Жив, — для них завоеванье

Балтии немыслимо.

А поэтому и нужно

Поскорее выведать,

В чем заключена такая

Сила у латышского

Витязя, чтоб можно было

Хитростью сразить его.

Кангарс отвечал, что много

Раз он сам на витязя

Насылал могучих бесов,

Но напрасно было все —

Одолел их Лачплесис,

Невредим ушел от них.

Если ж, как ботву, он рубит

Иноземных рыцарей, —

Кангарсу и горя мало!

Но причины тайные

Все же в нем вражду питают

К витязю могучему.

Он хоть сам еще не знает

Тайну силы Лачплеса,

Но, быть может, слуги-духи

И дадут совет ему.

Если гость его убогим

Домом не гнушается,

Пусть задержится тогда он

Здесь на время некое…

Удалился в подклеть Кангарс,

Дверцу запер изнутри.

В полночь зашумела буря,

Весь скрипел, шатался дом.

Скрежет, воркотня и стоны

Слышались у Кангарса

Из-за двери, так что дыбом

Волосы у Дитриха

Подымались. И крестился,

И шептал молитвы он.

Колдовал три дня, три ночи

Кангарс в темной подклети:

Лишь на третье утро вышел

Бледный, молвил Дитриху:

"Пусть он будет проклят, этот

День, открывший тайну мне!

Мы, как черные злодеи,

Также будем прокляты.

Все же зло и впредь вовеки

Будет только зло творить.

Одного с тобой мы нрава,

И тебе я все скажу:

Лачплесис в лесу дремучем

Был рожден медведицей:

Там отец его, отшельник,

Жил, храним бессмертными.

Лачплесис медвежьи уши

От косматой матери

С богатырской дивной силой

Вместе унаследовал.

Если кто-нибудь сумеет

Уши отрубить ему,

В тот же миг его покинет

Сила непомерная.

Кончил я. Иди! Не нужно

Никакой награды мне".

Рыцарей большое войско

Вывел из Неметчины

Альберт в Ригу. Собирался

Воевать он сызнова.

В войске том был некий черный

Рыцарь. Годы многие

Промышлял он грабежами

У себя в Неметчине.

Матерью своею — ведьмой

Рыцарь заколдован был,

Так что никакая рана

Не была смертельною

Для него. Его назначил

Дитрих стать орудием

Сатанинского коварства

И убийства Лачплеса.

Помощь в этом страшном деле

Он просил у Каупо,

Обещав ему за это

Царствие небесное.

В некий день уединенно

Лачплесис и Лаймдота

В замке за столом сидели,

Меж собой беседуя.

Лаймдота, сама не зная

Почему, грустна была.

Много дней она ходила

Тихой и задумчивой.

А теперь совсем печальной

И унылой сделалась.

Наконец она сказала

Задушевным голосом:

"Я не знаю, мой любимый,

Что бы это значило?

Грусть меня одолевает,

Страх сжимает сердце мне…

Я так счастлива, мой милый,

Я сейчас так счастлива,

Что мне страшно, как чего бы

Не стряслось, что нашему

Счастью помешать могло бы,

Разлучить меня с тобой!.. "

Не успел подругу витязь

Успокоить ласково,

Как вошел привратник, молвив,

Что перед воротами

Люди стали верховые

И впустить их требуют,

Объявляются друзьями.

Лачплесис в окно взглянул,

Видит: латники чужие,

Впереди их Каупо.

И велел открыть ворота

Перед ними Лачплесис:

Принял, как гостей, достойных

Уваженья всякого.

Каупо сказывал, что послан

Он к нему епископом

Разговор вести о вечном

Мире и согласии.

Никогда ни с кем без нужды

Лачплесис не вел войны,

И вступил в переговоры

Он охотно с Каупо.

Дней немало чужеземцы

Прогостили в Лиелварде,

Угощал как можно лучше,

Развлекал их Лачплесис

Состязаньями, борьбою,

Играми военными.

Но была все это время

Беспокойна Лаймдота:

И особенно тот черный

Рыцарь ей не нравился,

Хоть ее он сладкой речью

Всячески улещивал.

В некий день опять борьбою

Развлекались пришлые.

Всех осилил черный рыцарь

В бранных состязаниях.

Подошел он к Лачплесису,

Вызвал на борьбу его.

Отшутившись добродушно,

Отказался Лачплесис:

Мол, нельзя с мечом на гостя

Выходить хозяину.

Злобно издеваясь, молвил

Рыцарь, что, наверное,

Все, что посегодня слышал

Он про силу витязя,

Просто болтовня пустая,

Хвастовство, безделица!

Тут уж Лачплесис, не споря,

Вышел против рыцаря.

На мечах единоборство

Как бы в шутку начал с ним,

Только отражал удары

И оборонялся он.

Но большую силу рыцарь

И сноровку выказал.

Он ударом метким ухо

Отрубил у Лачплеса.

Страшно рассердился витязь,

Так врага ударил он,

Что рассек стальные латы,

Кровь сквозь латы хлынула.

Но сломался от удара

Меч в руках у витязя.

Видя это, враг второе

Ухо отрубил ему.

Тут уж не было предела

Гневу, обуявшему

Лачплесиса. И руками

Обхватил он рыцаря.

Начали ломать друг друга

По-медвежьи. Лачплесис

Трижды подымал на воздух

Рыцаря тяжелого,

Трижды сам пошатывался

Под напором недруга.

Бледные, на них смотрели,

Расступившись, воины.

Словно все окаменели

Перед этим зрелищем.

Борющиеся все ближе

Подходили к берегу.

Наконец свалил с обрыва

Лачплесис противника.

Но и сам упал с ним вместе,

Увлекаем тяжестью

Грузных лат его. Всплеснулись

Шумно волны Даугавы,

И в пучине скрылись оба

Яростных воителя.

Страшный женский вопль раздался

В замке. Это Лаймдота

В то же самое мгновенье

Жизнь свою окончила.

Бледное тонуло солнце,

Угасая в Даугаве,

Встал густой туман, слезами

Осыпаясь на берег.

Волны Даугавы стонали

В пенящемся омуте,

Приняли они на лоно

Витязя латышского

И воздвигли твердый остров

Над его могилою.

Вслед за Лачплесисом вскоре

И другие витязи

Друг за другом пали в битвах

С силою неравною.

Чужаки пришли. Свирепо

Немцы-бары правили,

А народ наш милый горько

Рабствовал столетия.

Но народ через столетья

Помнит, славит витязя,

Для народа он не умер.

В золотом чертоге он

Спит близ Лиелварде, глубоко

В Даугаве под островом.

И доныне лодочники

Иногда о полночи

Видят, как на темной круче

Борются два призрака.

Огонечек вспыхивает

В этот миг в развалинах

Замка. И к обрыву ближе,

Ближе борющиеся

Подступают и в пучину

Волн обрушиваются.

Гаснет огонечек. В башне

Крик тоскливый слышится…

Лаймдота глядит на битву,

Ждет победы витязя.

И придет однажды время —

Лачплесис противника

Одного с утеса сбросит

И утопит в Даугаве.

И народ тогда воспрянет

К новым дням, свободным дням!