Героический эпос народов СССР. Том второй

Зелен лист липан,

Молодой Хушан,

Родом — молдован,

В корчме — на подворье,

В степи, на приволье

На постой вставал.

Коня расседлал,

Дремал, отдыхал.

Да на том постое

Не было покоя.

Суток двое, трое —

Долгим летним днем,

В безмолвье ночном

В просторе степном,

Отдаленный,

Приглушенный

Зов на помощь

Смутно долетал,

Уснуть не давал.

Молодой Хушан,

Родом — молдован,

Вслушиваться стал,

Пока разобрал.

Корчмаря позвал он,

Так ему сказал он:

"Мэй, ты, старый

Мой хозяин!

Вот уж суток трое

Здесь я на постое,

С утренней зарею

Просыпаюсь,

Умываюсь,

Пока солнце встанет,

Пока вновь не канет

В вечернюю тень

Долгий летний день,

Издали внимаю,

Смутно различаю

Конский визг и ржанье,

Гончих завыванье,

Чей-то крик, стенанье,

Чей-то зов унылый

В стороне Мовилы,

Словно из могилы

Молвит, — кто там погибает,

Кто на помощь призывает,

В смертных муках пропадает?"

Тут хозяин старый

Вслушиваться стал,

Пока различил,

Пока услыхал.

Витязю Хушану —

Парню-молдовану

Так он отвечал,

Устами сказал,

Его наставлял:

"Ты вставай скорей,

Поспешай скорей!

Там Балаур-змей

Удальца терзает,

Заживо глотает,

Насмерть убивает!

Поспешай скорей,

Налетай смелей.

Ты спасай его,

Выручай его,

Храбреца того!

А он не забудет,

Твоим братом будет".

Молодой Хушан —

Витязь-молдован

Время не терял —

Лицо умывал,

Коня оседлал;

Взял копье с собой,

Палаш боевой,

Стрелы, лук тугой.

В стремена вставал,

Вихрем поскакал,

Прямиком погнал,

Пока не приспел,

Пока не домчал.

Видит — змей Балаур

На железных лапах

Спину выгибает,

Как огонь сверкает

Чешуею золотою,

Тоненького, молодого

Юношу терзает,

Заживо глотает;

Заглотил до половины,

Да на поясе детины

Богатырский меч старинный,

Бранное его оружье —

Стрелы, лук торчат снаружи,

В пасть не пролезают,

Глотку раздирают,

Проглотить мешают.

Воин стонет в пасти змея,

Задыхаясь, леденея.

А далеко в поле

Конь-бедняга ржет;

Плачут соколята,

Стая гончих воет,

По хозяину тоскует,

По кодру, по воле.

Балаур ярился,

Добычей давился,

Из пасти змеиной

Несчастный взмолился:

"Удалец Хушан,

Витязь-молдован!

Вытащи меня ты

Из пасти проклятой,

Из смертного хлада!

Добра не забуду —

Твоим братом буду!"

А змей услыхал,

А змей зарычал:

"Ты бы не мешал,

Мимо проезжал!

Не помочь ему боле,

Не в твоей это воле,

Такова его доля!

Женщина, что его родила,

Мать родная его прокляла,

Мне его обрекла,

Предала!"

Вновь из пасти змея,

Страхом леденея,

Бедняга вопил,

Помощи просил,

Жалобно молил:

"Молодой Хушан,

Витязь-молдован!

Подойди скорее,

За ноги смелее

Вытащи меня ты

Из пасти проклятой,

Из смертного хлада!

Добра не забуду,

Твоим братом буду!"

А змей услыхал,

А змей зарычал:

"Эй, смотри, Хушан,

Парень-молдован!

Если ты бедняге

Придешь на подмогу —

Клянусь моим логом

И змеиным богом —

Тебе отомщу,

Его отпущу,

Тебя проглочу!

Ты отважен, вижу, —

Подойди поближе,

Сагайдак его возьми,

Ятаган с него сними,

Палаш его отстегни!

Пасть они мне ранят,

Свет мой отуманят!

Как сожру его,

Проглочу его,

Честью говорю —

Отблагодарю!

Тебе подарю

Соколят со стаей псовой,

И оружье, и гнедого

Лихого коня!

Что он — для меня?"

А из пасти змея,

В муке леденея,

Юноша кричал,

Жалобно взывал,

Громко умолял:

"Молодой Хушан —

Витязь-молдован,

Змею ты не верь,

Что сказал теперь

Этот лютый зверь,

Это все — обман!

Он от крови пьян,

Злобой обуян.

В поле отъезжай,

Сбоку налетай,

Змея разрубай,

Меня выручай

Из пасти проклятой,

Из смертного хлада!

Добра не забуду,

Твоим братом буду!

Здесь меня он,

Злой Балаур,

Подстерег и ухватил,

До пояса заглотил,

Да не так хватал,

Да не так глотал,

В глотке мой палаш

У него застрял,

Ты руби смелее

Поганого змея!

Меня поскорее

Вытащи из пасти!

Спаси от напасти!

Добра не забуду —

Твоим братом буду.

Честью говорю,

Клятвой повторю,

Отблагодарю:

Тебе подарю

Сотню соколят,

Гончих пятьдесят,

Боевой булат

В дорогом уборе,

В золотом узоре!

Ой, горе мне, горе!..

А как станешь бить,

Палашом рубить —

Ты в оба гляди —

Меня не сгуби.

Там, где змей раздут, —

Знай: застрял я тут.

Где потоньше змей,

Там руби смелей,

Секи веселей!"

Змей Балаур испугался

Он давился, задыхался,

Тяжко отдувался

И так отозвался:

"Молодой Хушан,

Витязь-молдован,

Не руби мечом,

Не будь мне врагом!

Я тебя потом —

Честью говорю —

Отблагодарю:

Тебе подарю

Соколят без счета,

Гончих для охоты!

Дам заветный боевой

Меч с насечкой золотой…

Звонко ржущий под горой,

Конь гнедой —

Он тоже твой!

Скрытый под землей,

Закопанный мной,

Клад отныне твой!"

Зелен лист липан!

Солнца лик багрян,

Как цветок тюльпан,

Мглою покрывался,

Тихо опускался

В вечерний туман.

А воин Хушан,

Витязь-молдован,

Палаш обнажил,

По бруску водил,

Лезвиё точил.

Змей пыхтел, рычал.

Юноша кричал.

Молдован молчал,

Им не отвечал.

А как он отъехал в поле,

Повернул, да как оттоле

Разогнал коня по воле, —

Голову пригнул,

Мечом крутанул,

Сплеча рубанул;

Змея разрубил.

Посыпалась золотая

Чешуя драконья,

Гремя и сверкая.

В пору он доспел!

Юношу успел —

Без лишнего слова —

Вытащить живого

Из драконьей пасти,

Спас от злой напасти.

Кланяюсь вам

Песней-думой,

Как густые кодры

Шумом.

В стародавние года,

Уж не помню я — когда,

К нам нагрянула беда:

К некоему государю,

К некоему господарю

Из Царьграда выходил

Делиу — начальник сил;

Страх и ужас наводил

Он на всех людей, —

Ростом в семь локтей,

Спина в семь пядей.

Головища больше чана,

А глазища — два стакана,

Чалма на плешине

С колесо большое.

Господарь перепугался.

Он перечить побоялся.

Чтоб доволен гость остался,

Чтобы всласть наугощался,

Он отвел пришельцу дом

Лучший в городе своем.

Много дал ему добра,

Золота и серебра,

По корове со двора,

По красивой девке на ночь,

Да вина по бочке на день,

Да по двадцать око

Водки сладковатой,

Крепкой, красноватой.

И они на этом стали,

Всех людей перепугали,

До смерти перестращали,

Тут запировал Делиу,

Загулял он — всем на диво;

В селах девушки красивой

Не оставил ни одной;

Всех испортил чередой —

Одну девку — за другой.

Вот больного Дончилэ,

Удалого Дончилэ,

Череда наступила.

Была у него сестрица,

Златокудрая девица,

В рукодельях мастерица.

Как она о том узнала,

О напасти услыхала —

Заплакала, зарыдала,

Лицо свое растерзала.

"Беда мне! — кричала, —

Смерть моя настала!"

Услыхал Дончилэ

И сказал уныло:

"Знать, тебе постыло,

Сестре моей милой,

За мною больным

День и ночь ходить,

На солнце и в стыть

Меня выносить,

Подавать питья мне кружку,

Перекладывать подушку

То под боком, то в ногах,

То — повыше — в головах.

Я-то сам — совсем исчах!..

Девять лет — беда со мной,

Девять лет лежу больной,

Знаю; жить в беде такой

Тебе не под силу —

Сестре моей милой!"

Сестра зарыдала,

Брату рассказала

О беде постыдной,

О доле обидной,

Что ее как видно,

Очередь, настала.

Помолчал сначала,

Отвечал Дончилэ:

"Я покуда жив, сестрица,

С нами горя не случится,

Нечего тебе страшиться!

Ты бери ключи скорей

Да конюшню отпирай,

Где стоит мой вороной,

Старый конь мой боевой.

Почисти коня,

Взнуздай,

Оседлай;

Настежь открывай

Дверь — во весь проём;

Заводи потом

Коня — прямо в дом!

Тут я с силой соберусь

Да на локти обопрусь,

На седло коня взберусь!"

Спорить с ним сестра не стала,

Живо стойло отпирала,

Вороного оседлала,

Прямо в горницу вводила.

Тут собрал все силы

Удалой Дончилэ;

О подушки оперся,

На кровати поднялся.

Сел на вороного,

Из-под крыши дома

Вытащил свое

Доброе копье,

А конец копья —

Булат острия

Ржавчиной зардел

За те девять лет,

Пока он болел.

Взял еще с собой

Буздуган стальной,

Палаш боевой.

Вороной шагал,

Дончилэ стонал,

Буздуган бросал,

На лету хватал,

Ехал, прах за ним клубился.

Тут он духом укрепился,

Крепко думой утвердился —

Делиу побить,

Врага победить.

Вот подъехал через силу

Удалой, больной Дончилэ

К дворцу государя,

К крыльцу господаря.

Там сидит Делиу

С девушкой красивой,

И ест он и пьет,

Дончилэ зовет,

Вина ему льет,

Стакан подает.

Дончилэ больной,

Войник удалой,

Честь не принимает,

Делиу ругает

И так отвечает:

"Эй ты, пес поганый —

Нечестивец пьяный!

Да разве я стану

Честь свою марать,

С тобой пировать?

Я приехал не мириться,

Я приехал насмерть биться.

А в честном бою

Я тебя побью,

Мир в стране устрою,

Душу успокою!"

От такого дива

Взъярился Делиу;

Полон гневом рьяным,

В безумии пьяном

Стальным буздуганом

Он — что было силы —

Запустил в Дончилэ.

Дончилэ больной,

Войник удалой,

Прикрылся рукой,

Буздуган стальной

На лету поймал,

О луку хватал,

Пополам сломал.

Тут оружье он

Вырвал из ножон,

Крикнул: "Подымайся,

Держись, отбивайся!

Крепче меч держи в руке…

Если по твоей башке

Тресну палашом,

Кованым мечом,

Не пеняй потом!"

Тут Дончилэ развернулся,

Да мечом как размахнулся

Да как сгоряча

Рубанул сплеча!

Из башки Делиу сразу

Выскочили оба глаза.

Тут ему пришла кончина,

Тут ему боец Дончилэ

Голову срубил,

На копье поддел,

К земле пригвоздил.

Когда господарь

Это увидал,

Опрометью он —

Сверху прибежал,

Ласково сказал:

"Ах ты, мой Дончилэ,

Удалой Дончилэ!

Ведь за девять лет,

Пока ты болел,

Враг наш осмелел,

Совсем обнаглел.

Вовсе одолел,

Беззащитных, нас.

Да бог тебя спас —

Пришел добрый час!

Накидку снимай,

Наземь расстилай.

За удар меча

Сполна получай!

Если золота в казне

Будет мало — долг на мне!"

Дончилэ больной,

Войник удалой,

Накидку снимал,

Наземь расстилал,

Старый господарь

Приносил свой дар;

Еле приволок

Золота мешок,

В накидку всыпал,

Узлом увязал.

Дончилэ больной,

Боец удалой,

Господарев дар

С честью принимал.

Сел он на коня,

Золотом звеня:

Поехал домой

Дорогой прямой —

Улицей большой.

Вороной шагал,

Дончилэ стонал,

Буздуган метал,

На лету хватал.

А из всех ворот

Выбегал народ.

Все благодарили

Храброго Дончилэ.

Люди рады были,

Что беду избыли,

Пели, ликовали,

Слезы проливали.

Дончилэ больной,

Витязь удалой,

Приехал домой

И сказал своей

Сестре дорогой:

"Я покуда жив, сестрица,

Нечего тебе страшиться!"

Дело давнее, былое…

Не забудется такое,

Пока солнце золотое

Ходит, светит над землею.

Маня — жадный богатей

Стал хозяином полей,

Завладел округой всей.

Утром он коня седлает,

Сам угодья объезжает, —

Потравлены травы,

Воды не хватает.

Кто в речушке воду пил,

Луговины потравил —

Маня не узнал,

Вора не поймал.

"Ты ли, Тома старый,

Со своей отарой

Тут ходил, бродил,

Травы потравил,

Речку обмелил,

Денег не платил?!"

Тома не молчал,

Сразу отвечал:

"Сколько должен я кругом

Заплачу тебе потом.

А зима — в снегу, во льду

Была людям на беду…

Деньги где теперь найду?

Ты — один, и я — один, —

Чего нам тужить?

Давай в мире жить!

Ты — траву косить,

А я — стричь овец…

Денег, наконец,

Нагребу ларец!

Будь защитой мне,

Как добрый отец!"

Лучшие ковры

Тома расстелил.

Ставил пить и есть,

Просил гостя сесть,

Оказывал честь.

Но задумал Маня злое:

Томе лезвие стальное

Он в живот всадил.

Славно погостил,

Добром отплатил,

На коня вскочил

И прочь ускакал.

А Тома один остался…

Как очнулся он, нагнулся,

Кишки подобрал,

В живот запихал;

Ремнем затянул,

За Маней погнал.

Далеко настиг он Маню,

Разглядел его в тумане —

В заревом дыму;

Закричал ему:

"Стой ты, Маня недостойный!

Ты убил меня разбойно —

За что? Почему?

Умру — не пойму!..

Что ж теперь дрожишь,

Как заяц, бежишь,

Погоди, постой!

Разочтусь с тобой…

Выходи на бой!"

Тут они и взялись,

Тут они сражались;

В бурьяне катались

Долгий летний день,

А как солнце село

И все потемнело,

Тома одолел,

Маня околел.

Тома был крещеный,

Маня — пес поганый!

Тому схоронили,

Добром помянули.

На его могиле

Флуер положили.

Ветер выл тоскливо,

Флуер пел уныло:

"Очнись, Тома милый,

Вставай из могилы!

Солнышко смеется:

Пришли твои овцы —

Вся твоя отара,

Прибежали сорок

Золотистых ярок!

И одна все плачет,

Как сестра по брату.

Очнись, Тома милый,

Вставай из могилы!

Пришли твои братья —

Сорок чабанов,

Сорок сыновей

Четырех сестер!

Прибежали сорок

Ягнят твоих серых

В звонких, золотых

Бубенцах литых,

На рожках витых!

"Очнись, Тома милый,

Вставай из могилы!

Долиной пройди,

Овец выводи!

Пусть в лугах пасутся,

Пусть воды напьются,

А недруги-змеи

Пускай пропадают!"

В кодру темном и густом

Спорят Груя с Новаком:

"Груя, Груя, сын мой милый,

Или жизнь тебе постыла?

Ты своей не хвастай силой!

Сколько ты живешь —

Только турок бьешь…

А в плен попадешь,

В темнице сгниешь!"

Рассердился Груя, встал,

Слушать старого не стал:

Вороного оседлал,

К Цареграду поскакал.

Да заехал на постой

К разбитной вдове одной,

Ко вдове-шинкарке —

К Анике Корчмарке,

Что любит подарки.

Просит есть и пить,

Коня накормить.

Вдова разбитная,

Голова лихая,

Она, так и быть,

Ставит есть и пить;

Ставит есть и пить

И велит платить.

Груя ей в лицо смеется:

"И без денег обойдется!

Как чеканных два червонца,

Я тебе пока

Дам два тумака.

Подставляй бока!"

Вдова осерчала,

В стойло побежала,

Лошадь оседлала;

В Царьград прискакала,

Султану сказала:

"Государь великий!

Защити от лиха

Бедную вдову!

В страхе я живу!

Корчма моя — в стороне…

А заехал тут ко мне

Груя-молдован,

Новаковский сын —

Разбойный буян:

Добро мое тратит,

А денег не платит!

В ночь он наезжает,

Турок убивает.

Тебя, государя,

Побить угрожает".

А султан вдове

Говорит в ответ:

"Напои его допьяну

Да подсыпь ему дурману!

А за службу без обману

Щедрой мерой отплачу,

Я тебя озолочу!"

На коня вдова садилась,

В корчму свою воротилась,

Уж о деньгах не толкуя,

Подает Аника Груе

Вино дорогое

С перцем и дурманом.

А он пьет стаканом

И сделался пьяным.

От злого такого

Пойла колдовского

Замертво упал,

В западню попал.

Грую турки взяли,

Гайтаном связали,

В Цареград пригнали,

В башню посадили,

К стене приковали.

На цепи в темнице

Груя наш томится

Вот уж целый год:

Вести не дает

И письма не шлет.

Взяла Новака,

Отца-старика

Лютая тоска.

На крыльцо он вышел,

Глянул и увидел —

Черный ворон-птица

В высоте кружится.

"Эй ты, ворон-птица,

Черное перо,

Сделай мне добро!

Беда со мной приключилась,

Душа тоской истомилась…

Окажи мне, ворон, милость:

Полетай по свету —

Жив он или нету,

Сын мой злосчастный —

Груя несчастный?

Пропал он безвестно!.. "

Вот над пышным Цареградом,

Над богатым стольным градом,

Черный ворон покружился

И на башню опустился,

За решетку ухватился

Там, где Груя истомился.

"Черный ворон! —

Молвил Груя, —

Ждешь ты — скоро ли умру я?

Ты меня, видать,

Прилетел клевать?"

"Не хотел тебя клевать,

Весть хотел я передать

Об отце твоем,

Новаке седом!

Гнет его кручина…

Плачет сиротина

Об участи сына.

А сын — недостойный,

Бродяга разбойный… "

Цепью загремел в темнице,

Молвил Груя: "Ворон-птица

Черное перо!

Сделай мне добро!

В канцелярию султана,

Где сидят писцы дивана,

Слетай поскорей:

Лист у писарей

Со стола хватай,

Мне в окно подай!"

В канцелярию султана,

К важным писарям дивана,

Черный ворон залетел,

Лист бумаги ухватил,

В башню Груе приносил.

Груя кровью и слезами

Горькое писал посланье,

Ворона просил,

Слезно умолял,

Чтоб отцу вручил.

Ворон крыльями взмахнул,

На Молдову повернул,

Туда прилетел,

Где Новак сидел,

Вестей ожидал,

От горя седел.

"Вот тебе письмо

Сына твоего!"

Новак прочитал,

Проворно вставал,

Коня оседлал,

К горе поскакал.

А на той горе крутой,

За стеною крепостной

Монастырь стоял святой.

Как монахи увидали

Да как Новака узнали,

Вмиг ворота запирали.

"Мош Новак! — кричали. —

Денег мало, что ли,

Мы тебе давали.

Или ты, злодей, грабитель,

Разорить решил обитель?"

"Я пришел не грабить,

Почтенные братья.

А надобно, братья,

Мне монашье платье.

Мой наряд берите,

А мне подарите

Отшельничью ризу

С черным клобуком.

Бедным чернецом

Хочу обрядиться,

От мира укрыться,

Богу помолиться".

Рясу надевал он,

Клобук с покрывалом,

К туркам прискакал,

Султану сказал:

"Государь великий,

Я — чернец убогий.

Служка расторопный

Нужен мне в дороге".

"Что ж, в тюрьму ступай

И сам выбирай

Да выкуп давай!"

Султан отвечает.

А страж примечает,

Султану кивает,

Шепчет, наущает

Царя своего:

"Вглядись-ка в него —

Берет меня страх,

Какой он монах?

Он речью — Новак,

И статью — Новак!"

А Новак услышал —

От султана вышел;

Рясу он снимал,

На землю бросал,

На коня вскочил,

К башне прискакал.

Конь чихнул войницкий,

Башня раскололась,

Стена развалилась.

Мош Новак седой

Взмахнул боевой

Сабелькой стальной

В палец шириной.

Крикнул Груе:

"Бей их с краю,

А я — в середину!

Побей половину,

Да я — половину!"

И вояка старый

На турок ударил,

Как прежде бывало.

Солнце высоко стояло,

Двух часов не миновало —

Новаку и Груе

Не с кем биться стало.

По широкому Дунаю,

Позолотою сверкая,

Расписной каик летит,

Дорогим сукном обит.

А кто в каике сидит?

В нем сидит главарь Панделе,

Думает о черном деле.

Сорок пять с ним лютых

Турок-арнаутов.

Против дома Баду

К берегу пристали,

Каик привязали,

Расспрашивать стали:

"Эй, хозяйка дорогая,

Красавица молодая!

Где твой Баду?

Мы бы рады

Его повидать,

С ним попировать

Да потолковать!

Коль ушел на виноградник,

Ты покличь его обратно.

Если на базар

Он повез товар,

Ты уж для гостей —

Для его друзей —

Шли за ним людей,

Вороти скорей!"

А жена беды не чает,

Арнаутам отвечает:

"Незачем его мне звать,

Незачем людей гонять.

Спит он в этой боковушке, —

Головушка на подушке, —

На мягкой на постели,

А в руках пистоли…

Будить его, что ли?"

Турки услыхали,

На Баду напали,

Спящего связали.

Так его скрутили,

Что врезался в тело

Шелковый гайтан

До самых костей.

От таких гостей,

От такой обиды —

Тошно стало Баду.

Те его терзают,

Здоровья лишают.

Тут очнулся ото сна,

Молвил Баду: "Эй жена!

Приоденься, встань,

Лицо нарумянь;

Поглядывай зорко —

Чистых два ведерка

На плечико вздень,

Косынку накинь,

Беги по заулкам

К старому Некулче,

Брату моему,

Ты скажи ему,

Что — беда в дому!"

"О-ле-леу, невестка,

Ты с какою вестью?

Что с тобою приключилось?

Платье, что ли, износилось

Или денег не осталось?"

"Деньги есть, и платье цело,

У меня другое дело,

Деверь дорогой:

Я к тебе — с нуждой,

С большою бедой!

Турки Баду истязают,

Вовсе насмерть убивают!"

"Ну, невестка дорогая,

Коль у вас беда такая —

Поспешай домой,

А я — за тобой!"

Тут Некулче старый

Приказал корчмарке

Выкатить бочонок

Иззелена-черный,

Девятиведерный.

Выбил днище, бочку разом

Выпил, не моргнувши глазом.

"Эй, невестка дорогая,

Красивая, молодая!

Если спросят

Ваши гости,

Кто-де я такой,

Говори: "Чужой:

Стал к нам на постой,

К нам он наезжает

Да волов скупает".

А Некулче, как добрался

Да как он за саблю взялся —

Турок лютых всех

Как траву посек.

Сам один остался,

Мир самим собой заполнил

Один человек.

И спросил Некулче брата:

"Расскажи мне, витязь Баду"

Как тебя такие бабы

По рукам-ногам вязали,

Как старухи истязали?"

"Ой, мой милый брат! —

Баду отвечал, —

Так я крепко спал,

Что и не слыхал,

Как враги напали,

Как меня вязали…

Так меня скрутили,

Что врезался в тело

Шелковый аркан

До самых костей!"

Над Нестру-рекою

Ехал верхоконный,

В стеганых мешинах,

В кожушке дубленом;

Кушма серой смушки

На его макушке, —

Вешний лепесточек,

Зеленый листочек!

В кодру он въезжает,

Тяжело вздыхает,

Чащу вопрошает:

"Брат мой кодру, что с тобою?

Почему листва густая

Пожелтела, облетела?

Кто тут поросль молодую

Обломал — измял,

Напролом шагал?"

Молвил Кодру:

"Мэй, Георге!

Зря пытаешь

Иль не знаешь?

Видел — то ль вчера я,

То ль позавчера я, —

Здесь прошел, ломая

Молодые дубы,

Чернокожий, грубый,

Арап толстогубый,

Покрытый стальной

Чешуей-броней.

За собой тащил он

Длинных три синджира

Невольников сирых.

В переднем синджире

Парни молодые,

Братцы их родные,

Матери седые,

А в среднем синджире

Женки молодые;

Оторвали их

От мужей живых,

От детей грудных.

Из грудей у них

Молоко течет,

Солнце их печет.

В последнем синджире —

Девки молодые,

А головушки у них

Все в монистах золотых:

Для забавы взял он их… "

Тот рассказ услышал горький

Удалой войник Георге.

Поразился, изумился

Храбрым сердцем огорчился,

К уху конскому склонился.

Со своим гнедым

Так он говорил:

"Дорогой ты мой,

Гнеденький-Гнедой!

Не год, не другой

Ездим мы с тобой.

Вымчишь ли меня —

Не кормлен три дня,

Не поен три дня?

Можешь ли скакать —

Врага догонять?"

Отвечал гнедой:

"Эй, хозяин мой!

Или ты не знаешь,

Или зря пытаешь,

Иль не вспоминаешь?

Твоему отцу служил,

В дни когда я молод был.

Мало было сил

В тонких струнах жил.

В тех походах прежних

Телом был я нежен,

Словно земляника.

А теперь, гляди-ка —

Я, хотя и стар,

Как железный стал,

Жилы словно сталь!

Горькое сказал ты слово,

Что не вымчу я такого

Тоненького верхового!

Ну-ка заново давай

В дальний путь меня седлай,

Три ремня подпружных

Затяни потуже;

На меня садись верхом;

Завяжи глаза платком.

А не то — сорвешься,

Насмерть разобьешься".

Что Георге делать стал?

На коня седелко клал,

Три подпруги затянул,

Сел и поскакал,

Кодру миновал.

А у озерка,

А у бережка

В чаще тростника

Проклятый арап

Вставал на привал,

Сидел, пировал.

Как Георге увидал,

Он от радости заржал

И, расправя плечи,

Выехал навстречу,

Сверкая доспехом:

Говорил со смехом:

"Умник! Сам приехал!

Жил ты вольно,

Да и полно.

У меня синджир неполный,

Экий парень ловкий!..

Я к концу веревки

Тебя привяжу,

Ничком уложу".

Отвечал Георге:

"Ну что ж, чернокожий,

Губастая рожа,

Вяжи — если можешь!

Да подпруги нам с тобою

Подтянуть бы перед боем.

Как мы выйдем друг на друга,

Коль распущена подпруга

Коня твоего?

Глянь-ка на него!"

Тут арап не поленился,

Спешась, под конем склонился,

За подпругу ухватился.

А Георге мой,

Войник удалой,

Палашом взмахнул,

Врага рубанул

По широкой шее.

Насмерть он злодея

С маху поразил;

Всех освободил,

Домой воротил.

Хоровод за хороводом

Затевали всем народом,

Ликовали, пировали,

А Георге прославляли.