Герой

Я снова смотрю на звезды, и они кажутся мне такими же чужими и странными, как в тот день, когда я в первый раз в жизни покинул Подземье.

Логика и разум говорят, что мое путешествие в Мензоберранзан закончилось величайшим триумфом.

Демогоргон уничтожен. Угроза, нависшая над Мензоберранзаном и его окрестностями, устранена. Я жив, мои спутники целы и невредимы; и Далия снова с нами – мы вырвали ее из паутины Верховной Матери Бэнр. Тиаго мертв, и мне теперь нечего бояться: он никогда больше не отправится на охоту за мной и моими друзьями. Я уверен, даже если жрицы сумеют его воскресить, этот вопрос уже закрыт. Ни Тиаго, ни другие дроу никогда больше не пожелают заполучить голову Дзирта До’Урдена в качестве трофея.

Таким образом, с какой стороны ни посмотри, наше предприятие в Подземье увенчалось успехом; мы совершили даже больше того, на что рассчитывали, и заодно неожиданно достигли двух желаемых целей.

Меня сейчас должна переполнять радость, я должен ликовать оттого, что снова увидел звезды.

Но теперь я знаю – да, я всегда знал это, – что жизнь не стоит идеализировать. Существует некая универсальная истина.

Возможно, в данной ситуации это единственная истина.

И я нахожу это отвратительным.

Неужели единственная истина заключается в том, что истины нет? Неужели это существование, существование всего мира – лишь игра, обман, и ничто не имеет значения, кроме воображаемой реальности, которую мы сами себе создаем?

Вульфгар был обманут Эррту во мраке Бездны. Все его существование было создано заново, подделано, и в этой новой реальности исполнились все его сокровенные желания – лишь затем, чтобы счастливую жизнь уничтожил кровожадный демон.

Как далеко простирается эта ложь? До какой степени лживо все, что мы видим, все, что мы знаем, все, во что мы верим: может быть, все это лишь декорация, творение демонов или богов?

А может быть, эти существа – тоже лишь порождение моего воображения? Может быть, я бог, единственный бог? Может быть, все окружающее создано мною самим, мои глаза придают миру форму, мой нос улавливает воображаемые запахи, мои уши слышат несуществующие звуки, мои настроения создают историю моей жизни?

Да, я боюсь, что это именно так, и я не желаю быть единственным богом в собственной вселенной! Существует ли более жестокое проклятие?

Да, увы, оно действительно существует! Хуже будет только узнать, что я – не единственный маэстро, а жертва этого самого маэстро, который изводит и дразнит меня собственными зловещими выдумками.

Нет, это еще не самое худшее! Нет, потому что, если я божественное существо, если я создаю реальность по собственному желанию, я поистине одинок!

Я не могу найти точку опоры, чтобы разобраться во всем этом. Я смотрю на звезды, на те же самые звезды, что десятки лет светили мне по ночам, и они кажутся мне чужими.

Потому что я боюсь, что все это ложь.

И поэтому любая победа кажется бесполезной. Каждая истина, за которую я пытаюсь зацепиться, ускользает из моих слабых пальцев.

Эта странная жрица, Ивоннель, называла меня избранным Воином Ллос, но в глубине души я понимаю, что она все представила неверно. Я сражался за Мензоберранзан, это правда, но сражался в справедливом бою против кошмарного демона. И ни в коем случае не за Ллос! Я рисковал жизнью ради тех темных эльфов, которые, возможно, однажды получат возможность увидеть истину и прожить достойную жизнь.

А может быть, я ошибаюсь?

Оказавшись в Мензоберранзане, я бродил по залам Дома До’Урден – не нынешнего, а прошлого. Мне показали сцену убийства Закнафейна… Меня вынудили поверить в его смерть, но я, опять же, не могу знать, видел ли я истину.

Единственная истина заключается в том, что истины не существует… нет реальности, есть лишь воображение.

Потому что если воображение равно реальности, тогда что на свете имеет значение? Если все это сон, тогда все, что существует, – это я.

Один.

Нет никакой цели, кроме удовольствий.

Нет никакой морали, кроме прихоти.

Нет никакого смысла, кроме развлечения.

Один.

Я беру свои клинки, Сверкающий и Ледяную Смерть, и смотрю на них как на инструменты в какой-то игре. Разве я могу теперь наносить удары этим оружием, разве я могу быть уверен в своей правоте? Ведь я знаю, что нет никакого смысла в моем существовании, кроме развлечения неизвестного демона, или бога, или моего собственного воображения.

Итак, я отправляюсь в Лускан этой ясной звездной ночью.

Без цели.

Без морали.

Без смысла.

Один.

Дзирт До’Урден

Глава 1 Встречный ветер и бурное море

– Мне это не очень нравится, – пролепетал позеленевший Реджис, обращаясь к Вульфгару. Неуклюжую четырехмачтовую каравеллу «Толстый шкипер» подняло на гребень высотой двадцать футов. Команда, напрягая все силы, старалась удержать громоздкое судно перпендикулярно волнам, чтобы оно не перевернулось.

– Трюм перегружен, – объяснил Вульфгар, который, в отличие от своего маленького друга, не страдал морской болезнью. – Кроме того, груз закреплен плохо. Каждый раз, когда нас раскачивает, ящики в трюме ездят туда-сюда.

Волна снова подбросила «Толстый шкипер», словно игрушку, и на сей раз корма так сильно задралась вверх, что друзья, стоявшие на кормовой надстройке, обнаружили прямо под собой черную воду, в которую почти зарылся нос корабля. Оба вцепились в перила, и не зря: вода все-таки хлынула со стороны носа и залила главную палубу.

Вульфгар рассмеялся.

Реджиса стошнило.

Так продолжалось весь день, но, к счастью, после заката море успокоилось. Однако беззвездное небо обещало назавтра дождь и ветер.

– Ха-ха! А я‑то думал, вам качка нипочем! – развеселился помощник капитана, глядя, как Вульфгар помогает Реджису спуститься по трапу на главную палубу.

– Нам прежде часто приходилось ходить под парусом, – сообщил Вульфгар.

– С Дюдермонтом, на «Морской фее»! – добавил Реджис, думая придать себе значимости. Но помощник и Маллаби Падвинкер, капитан, лишь безразлично пожали плечами.

– Мы не на Побережье Мечей, – негромко напомнил Вульфгар своему другу, когда они отошли в сторону. – Мы переплываем озеро.

– Ничего себе озеро! – ядовито заметил Реджис, сохраняя бледно-зеленый цвет лица.

– Именно поэтому волны здесь выше, чем на море, – вмешалась Маллаби Падвинкер, которая услышала их разговор. Когда крепкая, привлекательная женщина подошла к пассажирам, хафлинг сразу заметил искорки, вспыхнувшие в глазах Вульфгара. Реджис, естественно, понял, в чем дело. Капитан Маллаби – ее взгляд, фигура, манера держаться – излучала силу и уверенность в себе. Это была одна из тех женщин, которые могут взять верх над мужчиной и в поединке, и в спальне. У нее были пронзительные темно-карие глаза, которые, казалось, заглядывали прямо в душу. Черные волосы свободно рассыпались по плечам – единственная слабость, которую позволяла себе женщина. Выглядела она безупречно; китель, увешанный медалями и памятными значками, плотно облегал фигуру. У левого бедра висела абордажная сабля, и, хотя Реджис не видел, чтобы капитан обнажала оружие, он ничуть не сомневался в ее умении превосходно владеть им.

– Видишь ли, оно не такое глубокое, и сейчас мы находимся в ограниченном пространстве между Сембией и Побережьем Дракона, поэтому ветер поднимает на рифах и отмелях очень сильные волны, способные потопить корабль.

– Потопить корабль? – недоверчиво переспросил хафлинг.

– По-моему, ты говорил, что ты родом из Агларонда и ходил по Морю Падающих Звезд.

– Ну да, так и есть, но… всего один раз.

– Ты говорил, что вырос в Дельфантле! – возразила Маллаби. – И провел молодость на воде!

– Я плавал на лодке или ялике. Но не на больших судах, – объяснил Реджис.

– Может быть, – вздохнула капитан, – мне следовало взять с тебя двойную плату за то, что я возвращаю тебя обратно, а?

Реджис хотел что-то ответить, но Вульфгар обнял хафлинга за плечи, чтобы заставить его замолчать.

– Что такое?! – одновременно воскликнули Реджис и Маллаби.

– Крен, – произнес Вульфгар.

– Это волны, – возразил Реджис, но Вульфгар покачал головой.

– Крен на левый борт, – сказал он, стоя совершенно неподвижно и пристально глядя вперед, на грот-мачту и нос корабля.

– Вниз, быстро! – крикнула капитан Маллаби оказавшемуся поблизости матросу. – Осмотреть нижний трюм!

Прежде чем человек успел нырнуть в люк, кто-то крикнул, что в трюм проникла вода. От ветра и качки грот-мачта провалилась и проломила расположенные под ней переборки. И поскольку большая часть груза съехала к левому борту, в пробоину хлестала вода, и каравелла окончательно лишилась равновесия.

– Убрать паруса! – приказала капитан Маллаби, сообразив, в чем проблема. Паруса, надутые ветром, лишь сильнее клонили мачту набок и способствовали тому, что она разрушала палубу. – Команду с ведрами вниз! – проревела капитан, и матросы побежали выполнять приказание. Вульфгар тоже устремился к лестнице, но Маллаби схватила его за локоть. – Ты и впрямь настолько силен, как кажешься?

– Сильнее, – заверил ее Реджис.

– Хорошо. Тогда бегом к румпелю, вы оба, – скомандовала Маллаби. – Удерживать штурвал без парусов трудно, так что будем действовать непосредственно при помощи руля. – Она сделала знак рулевому, тот закрепил штурвал и кивнул. – Брикер поднимет румпель и освободит его, а дальше ты уж постарайся как следует, варвар. Держи корабль носом к волнам, иначе перевернемся.

Вульфгар кивнул. Ему уже приходилось прежде выполнять такую тяжелую работу и при помощи своей невероятной силы разворачивать корабли гораздо крупнее, чем этот, да еще в разгар сражения с пиратами.

– Как только волнение утихнет, матросы начнут откачивать воду из трюма и заделывать пробоину. А ты спустишься вниз и передвинешь груз, – добавила капитан. – Я не хочу потерять ни фунта!

– А если корабль начнет тонуть… – пробормотал Реджис.

– Я выброшу команду за борт, одного за другим, пока не останется ровно столько, сколько нужно для доставки моего товара на восток, – перебила его капитан Маллаби. – И, скорее всего, начну с тебя.

Зеленое лицо Реджиса побелело, а Маллаби слегка отвернулась, чтобы игриво подмигнуть Вульфгару; тот невольно ухмыльнулся.

– Она ведь пошутила, да? – уточнил Реджис, спеша вместе с Вульфгаром на корму, следом за Брикером.

– А ты-то чего волнуешься? – удивился Вульфгар. – Я думал, в тебе течет кровь генази и ты можешь переплыть море, если потребуется.

– Ну, – Реджис пожал плечами, – там есть еще такие твари, сам знаешь. Большущие… голодные…

– Ба, да ты не бойся! В тебе мяса почти нет, есть нечего! – загоготал Вульфгар.

Они трудились всю ночь; Вульфгар, следуя указаниям Брикера и Реджиса, соответствующим образом разворачивал корабль перед каждой наступающей волной. К счастью, волнение начало ослабевать, вскоре тучи разошлись, и на небе засверкали звезды.

На палубе суетились матросы, передавая по цепочке ведра, внизу стучали деревянные молотки – это корабельные плотники, пытаясь укрепить мачту, заделывали отверстия в борту и заливали их смолой.

За несколько часов до рассвета матросы наконец устранили течь, и работа Вульфгара была закончена. Море успокоилось, и они с Реджисом установили румпель на прежнее место. Они помогли Брикеру присоединить штурвал, затем рухнули прямо на палубу, смертельно уставшие, и закрыли глаза.

– Некогда спать! – раздался некоторое время спустя голос капитана Маллаби.

Реджис даже не понял, успел он заснуть или нет. Он поднял затуманенный взгляд к небу; оказалось, что уже совсем рассвело. Лучи утреннего солнца заливали палубу. Вульфгар зевнул, а Брикер вскочил на ноги.

– К ведрам, – приказала Маллаби.

– А я думал, вы все заделали, – протянул Брикер.

– Почти, но внизу есть еще одна пробоина, возле киля. Вода проникает в трюм, придется вычерпывать. Может, сумеем дойти до порта, а может, и нет. – Она покачала головой, и всех троих внезапно охватила тревога.

Вульфгар поднялся на ноги, и Маллаби внимательно присмотрелась к нему.

– Хорошо плаваешь? – поинтересовалась она.

Могучий человек пожал плечами.

– Ты думаешь отправить ребят под «Толстого шкипера»? – ахнул Брикер.

На лице Маллаби появилось неопределенное выражение:

– Может быть.

– А почему бы и нет? – заговорил Вульфгар. В конце концов, «Толстый шкипер» – не такой уж крупный корабль, и он был совершенно уверен, что доберется до киля.

– Один человек вверх, один вниз, снова вниз и снова вверх, – объяснил Брикер. – Но ты не сможешь оставаться там достаточно долго для того, чтобы сделать что-то полезное. Тем более там темно. Мало толку от ныряльщиков! Ведь нужно обстругивать затычки и все такое, нельзя просто приложить к дыре доску и надеяться на то, что она никуда не денется!

– Это лучше, чем ничего, – возразила капитан Маллаби.

– Не выйдет залить пробоину дегтем, – продолжал Брикер.

– А мы находимся посреди проклятого моря, и я не могу вытащить корабль на сушу, чтобы его отремонтировать, а?! – заорала капитан, и ее тон напомнил Брикеру о субординации, которую следовало соблюдать на борту.

– Прошу прощения, – почтительно пробормотал рулевой и, пригнувшись, попятился.

– Потребуется нырять много раз, – обратилась Маллаби к Вульфгару. – Но, боюсь, нужно попытаться.

– Что, ему придется спускаться туда, чтобы вырезать затычки, которые надо будет вставить в щели? – уточнил Реджис.

Маллаби пожала плечами.

– На этот вопрос нет точного ответа, и пробоину нельзя надежно заделать, – призналась она. – Но мы должны сделать все, что сможем, чтобы ослабить течь и добраться до берега…

Она замолчала – Реджис снимал куртку и рубаху. Он снял и ножны с рапирой, но оставил кинжал. Наконец он положил на кучу одежды свой знаменитый синий берет, забрался на перила и прыгнул в море.

– Где он? Найдите его! – воскликнула потрясенная капитан Маллаби, поспешив к фальшборту.

– Вам придется долго искать, – сказал Вульфгар.

Капитан и рулевой, обернувшись, увидели на лице варвара многозначительную ухмылку.

Конечно, Реджис знал, что он должен испытывать страх. Он находился под водой далеко от берега, посреди Моря Падающих Звезд, известного своими подводными чудищами, морскими дьяволами и прочими хищными тварями. На дне этого самого моря хафлинг пережил самый страшный момент за всю свою жизнь – за обе жизни! Это произошло в тот день, когда он открыл гроб Темной Души и очутился лицом к лицу с восставшим призраком.

Но все же он не боялся. Находясь в воде, он чувствовал себя естественно, чувствовал себя свободным, здоровым и сильным; он ощущал некую связь с предками, с самым началом череды сменявших друг друга поколений, которая в конце концов привела к его рождению.

Миновала половина месяца элейнт, девятого месяца года, солнце еще светило довольно ярко, согревало Побережье Дракона, Гултхандер и южное побережье внутреннего моря, но тем не менее уже чувствовалось приближение осени. Часто с Земель Бладстоуна дул холодный ветер, и поэтому вода в этой части моря была не такой уж теплой. Но это не имело значения. Холодная вода не причиняла неудобств Реджису, как это случилось бы в его прошлой жизни. В этом заключалось одно из преимуществ происхождения от генази. Реджис вспомнил, как однажды примерно в это же время года поскользнулся и шлепнулся в озеро Мер Дуалдон, в Долине Ледяного Ветра. Если бы он не попался в сети какого-то рыбака, то камнем пошел бы ко дну. Разумеется, вода там была гораздо холоднее, чем здесь, но Реджис знал, что сейчас он мог бы плавать и в Долине Ледяного Ветра. В этой второй жизни холодная вода не обжигала его, не высасывала его жизненную энергию, не замедляла движений, и он не чувствовал усталости.

От предков своей «второй матери» хафлинг получил великий дар.

И поэтому он не боялся.

Реджис двигался машинально, конечности работали четко, слаженно, каждое движение было направлено на то, чтобы доставить хафлинга к цели. Конечно, в прошлой жизни он при необходимости мог плавать, но отнюдь не так ловко. Теперь он походил на настоящего морского обитателя, настолько изящно и быстро он двигался под водой.

Даже видеть в воде он мог теперь гораздо лучше – возможно, потому, что в детстве много времени провел на устричных отмелях. Но сам Реджис считал, что его ночное зрение, присущее хафлингу, сейчас немного изменилось, приспособилось к водной среде.

Однако он не знал, каким именно образом это произошло, да и не слишком интересовался этим. Главное, он мог пользоваться глазами, чудесными легкими и пальцами, чувствительными к подводным течениям. Он подплыл к килю и осмотрел корпус корабля под грот-мачтой.

Вскоре Реджис обнаружил трещину, в которую проникала вода. Он слышал ее шум, чувствовал, как море пытается завладеть кораблем.

Поднявшись на поверхность, чтобы подышать, он очутился примерно посредине между носом и кормой и обнаружил, что сверху на него смотрят Вульфгар и капитан Маллаби. По выражению облегчения на лице Маллаби и усмешке Вульфгара он догадался, какой разговор произошел между ними во время его слишком долгого отсутствия.

– Веревку! – крикнула Маллаби, обернувшись, но Вульфгар положил руку ей на плечо, покачал головой и заставил обратить внимание на хафлинга.

Паук Паррафин не нуждался в веревках. Он с легкостью вскарабкался на борт «Толстого шкипера».

– Ты пробыл там…

– Слишком долго. Да, знаю, – перебил ее Реджис.

– Значит, ты жрец и умеешь пользоваться магией, чтобы дышать под водой.

– Нет, – возразил Вульфгар, а Реджис одновременно произнес:

– Что-то вроде того.

Капитан Маллаби посмотрела сначала на одного, потом на другого, и те рассмеялись.

– Я нашел щель в корпусе. Думаю, сумею ее заделать, – сообщил Реджис. – Нужен клин, скорее даже планка, вот такой длины. – Он расставил руки на расстояние локтя. – И деревянный молоток. Потом вернусь за дегтем.

Маллаби посмотрела на него с сомнением.

– Нужен комок охлажденного дегтя, – объяснил Реджис. – Я просто запихаю куски в щели вокруг клина. – Он вздохнул. – Чем плотнее заделать щель, тем лучше.

У капитана Маллаби как будто бы закончились вопросы; а может быть, она просто поняла, что всю эту череду неожиданных и, судя по всему, необъяснимых событий лучше пока не обсуждать. Она молча кивнула и отошла за молотком и планкой.

– С каких это пор ты сделался корабельщиком? – полюбопытствовал Вульфгар, когда они остались вдвоем с хафлингом.

– Понятия не имею, – честно ответил Реджис и пожал плечами. – Я просто хочу запихать как можно больше деревяшек и смолы в пробоину. Будем надеяться, вода перестанет просачиваться.

– А если не перестанет?

– У меня все получится. Вода подскажет мне, что делать.

Вульфгар скептически уставился на него.

– А если вода тебе солжет?

– Тогда я поплыву. А тебя дотащу до берега на канате.

Вульфгар ухмыльнулся, но Реджис, который только что убедился в серьезности положения, выглядел мрачным. Он достаточно понимал в мореплавании и сообразил, что «Толстый шкипер» угодил в серьезную передрягу: трещина в корпусе оказалась весьма широкой, и со временем течь лишь усилится. Экипаж не сможет вычерпывать воду достаточно быстро, и корабль наверняка не дотянет до Дельфантла. Они только что миновали город Урмласпир, то есть прошли лишь четверть пути, и впереди лежали воды гораздо более опасные, нежели закрытое пространство вокруг порта Сюзейла.

Кроме того, не стоило сбрасывать со счетов возможность появления пиратов.

Капитан Маллаби приказала бросить якорь, и остаток дня Реджис пытался забить клин в обнаруженную им трещину. Он работал до наступления сумерек и на следующее утро снова нырнул в воду. К полудню он закончил работу и залепил заплату смолой.

Как только хафлинг вернулся на корабль и доложил об успехе, Маллаби велела поднять якорь и паруса. «Толстый шкипер», подгоняемый попутным ветром, снова устремился по волнам к горизонту.

Однако на следующее утро путешественники покинули относительно спокойный участок внутреннего моря и очутились в открытых водах. Погода изменилась, подул северо-восточный ветер; несмотря на все усилия моряков и возню с такелажем, «Толстый шкипер» едва тащился.

– Слишком рано в этом году переменился ветер, – обратилась капитан Маллаби к Вульфгару и Реджису. Она покачала головой и протяжно вздохнула. – Осенние бури уктара пришли на месяц раньше обычного.

Вульфгар и Реджис озабоченно переглянулись. Они не знали этих мест и не понимали тревоги Маллаби.

– Но так бывает время от времени, – пояснила Маллаби. – Все бы ничего, если бы вода не пыталась добраться до нашего груза, а?

Возразить было нечего, и слова капитана подчеркнуло появление матроса, который выбрался из трюма с ведром воды. Он уныло посмотрел на капитана и едва заметно нахмурился, заметив хафлинга.

– Я сделал все, что мог, – услышал Реджис собственный шепот.

– Никто не винит тебя в нерадивости, – успокоила его капитан Маллаби. – Но нам нужно как можно быстрее попасть на сушу. До Дельфантла еще месяц пути, а корабль не сможет держаться на воде так долго.

– Это верно, – вмешался Брикер, подойдя к капитану и пассажирам. – Вода снова просачивается, и ее немало. Пока дойдем до острова Пиратов, наберем полный трюм и будем в лучшем случае еле-еле ползти; мы не сможем уйти, если на нас нападут.

– Тогда надо изменить курс, но как? – спросил Вульфгар, взяв за руку своего маленького друга, который не скрывал беспокойства.

Маллаби неуверенно покачала головой, но при этом бросила быстрый взгляд на северо-запад, в сторону южного побережья Сембии. Позади у них остались два города, где имелись сухие доки и верфи: Урмласпир и Саэрлун. Если бы они повернули обратно, на запад, и поймали попутный ветер, «Толстый шкипер» добрался бы до одного из этих портов за пару дней.

Однако проблема заключалась в другом: верфи в этих городах были небольшими, и дожидаться своей очереди пришлось бы очень долго, несколько месяцев, если не год.

Почти прямо к северу от точки, где сейчас находился корабль, лежал Селгонт, располагавший более крупными верфями; возможно, там им удалось бы быстрее попасть в сухой док для ремонта.

– До Селгонта плыть меньше, да и отремонтируют нас там быстрее. – Судя по всему, Брикеру пришла в голову та же мысль.

– Точно, но если в сембийских проливах мы вдруг встретим неподходящую компанию, что тогда будем делать?

Брикер кивнул.

– Самый безопасный путь – обратно в Урмласпир, – объяснила капитан Маллаби.

– День или два плыть отсюда обратно, – сказал Брикер, и Маллаби кивнула. – А потом наверняка окажется, что сухой док для нас освободится только следующим летом.

– Скорее всего, – согласилась Маллаби. – Проедим и потратим на ремонт все деньги, что у нас есть.

– И долго мы пробудем в порту? – пролепетал Реджис. В голосе его прозвучало отчаяние. Ему не нравился оборот, который принимал этот разговор. Уже начинались осенние бури, и он боялся, что даже в случае, если они найдут свободный сухой док в одном из портов, то застрянут там на полгода. И в Агларонд он попадет только следующей весной. Он был достаточно хорошо знаком с местными торговыми путями и обычаями купцов и понимал, что немногие осмелятся выйти в Море Падающих Звезд во время зимних штормов.

– Почти декаду, если сразу попадем в док для ремонта, – ответил Брикер. – Скорее, даже пару декад.

– То есть уже наступит марпенот, – заметил Вульфгар.

– А там уже и холодные ветры уктара подуют вовсю, – добавил Брикер.

Капитан Маллаби поразмыслила над всем этим и кивнула: судя по выражению ее лица, она уже что-то решила.

– Вы говорили, что докажете свою отвагу, если мы наткнемся на пиратов, – напомнила она своим пассажирам, и Реджис с Вульфгаром кивнули. – Или, лучше сказать, если они наткнутся на нас. А в проливах это, скорее всего, и произойдет.

– Тогда плывем в Селгонт, – решил Реджис, но Маллаби покачала головой:

– Если двинемся в сторону проливов, попадем прямо на остров Преспур, – сказала она, глядя на восток. – Остров находится под управлением Кормира, а у меня в городе Палаггар есть друг, который мне кое-чем обязан.

– Да, точно, ведь в Палаггаре имеется верфь… – начал Брикер.

– И ее охраняет гарнизон, – добавила Маллаби.

– Пятьдесят миль в открытом море, – предупредил Брикер. – Где полно акул, которые знают, что пираты всегда готовы их накормить!

– Преспур, – ровным голосом произнесла Маллаби. – И город Палаггар. И будем надеяться, что мы сумеем хорошенько залатать «Шкипера» до наступления осенних бурь.

– А если не успеем? – осмелился спросить Реджис.

– Мы найдем тебе в городе работу на зиму, – отрезала Маллаби, – и ты попадешь в Дельфантл к концу месяца чез.

Реджис резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы, чтобы сдержать раздраженное восклицание. Капитан Маллаби говорила о задержке более чем на полгода! Хафлинг не думал, что сможет продержаться еще шесть месяцев до встречи со своей возлюбленной Доннолой…

Но возразить было нечего. Он знал море и понимал, что темным водам безразличны намерения людей, хафлингов или любого другого народа, а многие из тех, кто упорствовал, спешил и пытался бороться с Морем Падающих Звезд, оставались здесь навеки – глубоко на дне.

Реджис плотнее закутался в отороченный мехом плащ и натянул на голову капюшон, чтобы укрыться от холодного северного ветра. Он расхаживал вдоль парапета на верхнем этаже одинокой башни, которая находилась в самой высокой точке северной части острова Преспур. Снежинки вращались и танцевали на резком ветру, и хафлинг вполголоса выразил надежду на то, что это не начало очередной снежной бури. Во время последнего шторма долину между невысокой горой и остальной частью острова замело снегом, и немногочисленные обитатели Башни Звезд почти на десять дней оказались полностью отрезанными от города Палаггар.

Он и так чувствовал себя здесь потерянным и одиноким, не хватало еще лишиться возможности развеяться в оживленной таверне!

– Прячась под капюшоном, ты не заметишь пиратов, – раздался у него за спиной голос Вульфгара.

Реджис обернулся и, выглянув из-под плаща, увидел могучего варвара. Вульфгар был облачен в свою обычную одежду: накидку из зимней лисьей шкуры и небольшой шлем. Руки у него были обнажены до плеч, и он не всегда прикрывал их шкурами; но даже если холод причинял варвару из Долины Ледяного Ветра хоть какие-то неудобства, он никогда этого не показывал.

– Ты слишком много времени провел вдали от холодных ветров, которые дуют с Моря Плавучего Льда, – заметил Вульфгар, подходя к Реджису и облокачиваясь о парапет. Он взглянул вдаль, на долину, погруженную во тьму, и на море; ветер дул ему прямо в лицо, но он не обращал на это ни малейшего внимания.

– И слишком много времени в душных подземных палатах короля Бренора, – добавил Реджис, подошел к другу и, в свою очередь, пристально уставился в темную зимнюю ночь.

Вульфгар обернулся.

– Ты скучаешь по ним? – спросил он, и Реджис кивнул:

– Я не думал, что мне будет так сильно не хватать их. Я всегда их любил – их всех, – но ведь я оставил свое сердце за морем, в Агларонде.

Вульфгар кивнул и похлопал Реджиса по плечу. Затем уверенно произнес:

– Мы еще встретимся с ними.

– Я не сожалею о том, что отправился сюда, – пояснил хафлинг, – хотя и не ожидал, что буду все еще находиться здесь, посреди Моря Падающих Звезд, меньше чем за две декады до наступления нового года. – Он угрюмо усмехнулся, снова напомнив себе о том, что у моря есть свое расписание, которое соблюдается неукоснительно, в отличие от планов мудрых людей, и грубо срывает планы глупцов.

– Благодаря происшествию с кораблем мы получили возможность посмотреть новую страну и некоторое время отдохнуть. Не вижу в этом ничего плохого, – сказал Вульфгар.

– Она для меня не нова – я уже бывал здесь, – возразил Реджис. – По крайней мере, проплывал мимо по дороге к Пирамиде Кельвина. Хотя, должен признаться, здесь кое-что изменилось. Когда я в последний раз видел Преспур, он представлял собой два острова. После Раскола уровень воды сильно упал, и главный остров соединился с этой длинной скалой, на которой мы стоим. Остров Предателей, так его называли, если я правильно помню; здесь никто не жил, хотя башня, разумеется, стояла уже тогда. – Он попытался свистнуть, но рев ветра заглушил его свист. – Многое изменилось.

– Доннола Тополино никуда не делась и ждет тебя, – произнес Вульфгар, догадавшись о причине уныния хафлинга. – А месяц чез наступит уже скоро.

Реджис усмехнулся и кивком поблагодарил друга за поддержку.

Он взглянул за спину Вульфгара, на юг, и увидел несколько факелов – огоньки двигались в сторону башни. Хмыкнув, он указал на огоньки, и варвар обернулся.

– Капитан Маллаби возвращается в твою постель, – заметил Реджис.

– Ты говоришь так, словно мы делаем что-то дурное.

– Сколько их было? – спросил Реджис. – В этой второй жизни, которую тебе дали, сколько женщин побывало в постели Вульфгара?

Варвар пожал плечами с таким видом, как будто это не имело значения, и Реджис понял – для него это действительно было неважно. Он вернулся в этот мир совершенно другим человеком, вел себя так, словно во время предыдущего существования выплатил все свои долги и достойно выполнил все свои обязательства, а вторая жизнь была дана ему исключительно для развлечений.

– Разбиваешь женщинам сердца, – упрекнул его хафлинг.

– Ничего подобного. Я никому не лгу. Каждая из них знает, что не найдет меня рядом на рассвете.

– Ты ничего не обещаешь?

– Я говорю правду. Выбор за женщиной.

– Но почему? – искренне удивился Реджис, и Вульфгар, услышав голос друга, пристально взглянул ему в лицо. – Разве ты не хочешь найти любовь?

– Я нахожу ее каждый день.

– Я говорю не о физической любви!

– Я тебя понял. В этой жизни я ищу удовольствий и пользуюсь любой возможностью развлечься. У меня нет желания обзавестись кровом, домом, семьей в том смысле, как это обычно понимают. Мне предстоит еще столько увидеть и столько познать – слишком много!

Реджис долгое время пристально смотрел на друга, усмехаясь и качая головой.

– Что ж, Вульфгар, – сказал он, – наверное, ты сожалеешь лишь о том, что отверг романтические поползновения драконов.

– Мы с этими милыми леди еще увидимся, – подмигнул варвар. Затем он ушел и спустился на первый этаж приветствовать капитана Маллаби и кутил, которые ходили вместе с ней в город в эту холодную и суровую ночь.

Реджис, оставшийся на парапете, невидящим взглядом уставился в пространство; он думал о Донноле, представлял себя в ее пылких объятиях, вспоминал прикосновения ее нежных губ. Вульфгар ошибался, до наступления месяца чез оставалось еще много, много дней. Слишком много!

Он подышал на руки и, вспомнив о своих обязанностях дозорного, снова начал обходить башню. Шел пятнадцатый день месяца нигталь, последнего месяца Года Свитков Незересских гор. В этот самый миг Громф Бэнр произносил заклинание невиданной силы, которое должно было вызвать Демогоргона в Академию и разрушить магический барьер Фаэрцресса, тем самым позволив полчищам демонов и их лордам проникнуть на Фаэрун и наводнить Подземье.

Глава 2 Земли Бладстоуна

Они сочли кривоногого дворфа слишком старым, чтобы продолжать нести службу в патруле, – его борода из желтой стала совсем седой. Поэтому его назначили стражником при дворе короля Дамары. Ему уже приходилось прежде служить королям, и он привык к утомительным и скучным обязанностям телохранителя. Однако то были дворфские короли. А сейчас дело обстояло совсем иначе: за всю свою жизнь Айвен Валуноплечий не видел и не слышал такого количества бессмыслицы и глупостей, какое творилось здесь, при дворе короля Ярина Ледяная Мантия.

Айвену никогда особенно не нравился король Ярин. Более того, глядя на этого плешивого человечка с крысиным лицом, вечно чем-то недовольного и чем-то напуганного, старый дворф всякий раз поражался тому, что такое злобное и ничем не примечательное существо могло стать королем.

Но, поскольку дело происходило в Хелгабале, городе торговцев, для аристократов богатство перевешивало любые недостатки. Ярин Ледяная Мантия был богатейшим человеком в Дамаре, когда взошел на трон, освободившийся около двадцати лет назад после подозрительной кончины короля Мертила Драконобора. Безвременная смерть Мертила оборвала род Драконоборов, королей-паладинов, которые правили Дамарой почти сто лет и привели ее к миру и процветанию. Наверное, часто думал Айвен, это процветание пришлось не по вкусу кое-кому из граждан.

Ярин Ледяная Мантия, самый богатый человек в стране, располагавший широкой шпионской сетью и целой частной армией, занял вакантное место, образовавшееся после смерти Мертила, не имевшего ни жены, ни детей. Деньги одержали верх, и Ярин Ледяная Мантия взошел на престол.

При этом не обошлось без некрасивых поступков, размышлял Айвен. Хотя дворф появился в этой стране уже после воцарения Ярина, до него, разумеется, доходили кое-какие слухи.

В Хелгабале давно поговаривали, что это Ярин приказал убить Мертила; шли годы, но люди не переставали болтать. Айвен не слишком верил подобным сплетням, хотя, с другой стороны, считал, что без заговора вряд ли обошлось. Вообще-то его мало интересовало прошлое этой страны. Да, он и его брат теперь называли Хелгабал своим домом, но лишь потому, что, когда они появились здесь после долгих лет странствий, Дамара показалась им не хуже любого другого королевства.

Однако Айвен начал склоняться к иному мнению в течение последних нескольких декад, по мере того как медленно тянулись часы при дворе, занятом невообразимыми глупостями.

Король Ярин и его королева вершили открытый суд: любой подданный, желавший, чтобы король выслушал его жалобу или рассудил спор, мог получить аудиенцию у августейших супругов, если позволяло время. Как обычно, сегодня еще до рассвета на ступенях дворца собралась огромная толпа народа, и отчаявшиеся крестьяне в надежде на справедливость короля буквально давили друг друга.

Их истории были слишком хорошо знакомы Айвену, потому что они не отличались разнообразием, по крайней мере, по части мотива.

Король Ярин даже не потрудился изобразить интерес, когда один бедный фермер, указав крючковатым пальцем на соседа, обвинил этого человека в краже кур. Второй, разумеется, считал свои действия правомерными и оправдывался тем, что птицы были «ничейными», потому что хозяин не сумел удержать скотину на своем дворе.

«Разделите яйца поровну!» – беззвучно прошептал Айвен в тот самый момент, когда король Ярин торжественно произнес эти три слова. Старый дворф уже не помнил, сколько раз ему приходилось выслушивать одно и то же решение. Разумеется, когда Ярин выносил свой глубокомысленный вердикт, присутствующие аристократы неизменно аплодировали и ахали от восторга, пораженные безграничной мудростью короля, дарованной небесами. И так продолжалось без конца долгие-долгие часы.

Айвен, однако, скосил взгляд, когда к трону приблизились мужчина и женщина, державшиеся за руки и толкавшие перед собой молодую девушку. Они объяснили, что это их дочь и что она носит ребенка от негодяя, который обещал жениться на ней, а теперь отказывается. Обвиняемый, мужчина намного старше девушки, бурно отрицал свою вину, осыпая несчастную и ее родителей непристойными оскорблениями. Многим зрителям эта сцена показалась занятной.

Но Айвен смотрел все это время на короля Ярина и на сидевшую рядом с ним женщину, которая тоже была на много лет моложе мужа. Жители Хелгабала в разговорах всегда называли королеву Консеттину прекрасной, хорошенькой, изящной или другими льстивыми словами, но она не соответствовала предпочтениям Айвена. Часто применительно к ней употреблялось выражение «гибкая, словно ива», но Айвен больше тяготел не к ивам, а к дубам. «Толстая, как ствол дуба», – так можно было бы описать дворфских женщин, привлекавших его внимание!

Однако слово «ива» казалось подходящим эпитетом для королевы Консеттины, отметил дворф. Очень стройная, тоненькая, она выглядела намного моложе своего возраста – шептались, что ей двадцать пять лет. Ее запястья, шея и пальцы были тонкими, длинными, и поэтому ходили слухи, что в жилах этой женщины течет эльфийская кровь. Айвен знал, что королева отрицает подобные слухи; и все же черты ее лица, фигура и светлые волосы, доходившие до талии, казались позаимствованными у феи.

Возможно, среди ее предков затесалась лесная фея, весело размышлял дворф, затем закашлялся, чтобы скрыть неуместный смешок. Он прижал к себе алебарду, выпрямился и попытался отогнать мысли о королеве Консеттине, парящей над деревьями на стрекозиных крыльях без всякой одежды.

Айвен довел до совершенства искусство спать стоя, и это умение часто помогало ему выдерживать бесконечные скучные заседания. Он ни за что не согласился бы стать королем и сомневался в том, что граждане обрадовались бы такому правителю. На него наводили тоску их бессмысленные жалобы, и, очутись он на троне, у него наверняка возникло бы искушение казнить их всех просто ради того, чтобы они заткнулись!

Мысль о казни вызвала у дворфа воспоминание о зловещей машине, которую король Ярин приказал установить в саду позади дворца и которой этот жестокий человек пользовался без зазрения совести. Она состояла из двух железных столбов с поперечиной наверху и толстого деревянного основания, в котором было вырезано углубление для шеи. Айвен слышал, что это устройство называли «гильотиной». Старый воин придерживался мнения, что такая штука более уместна в пещере орочьего короля, нежели во дворце правителя цивилизованной расы. Он просто не мог себе представить, чтобы король дворфов – например, его старый боевой товарищ Бренор – когда-либо воспользовался подобной машиной.

Айвен Валуноплечий считал, что, если ты не можешь смотреть человеку или дворфу прямо в глаза, отнимая у него жизнь, значит, ты сам себе не в состоянии признаться, что жертва заслуживает смерти.

Король Ярин довольно часто и охотно применял эту кошмарную гильотину, перешептывались подданные, и Айвен в это верил.

Айвен совершенно ясно дал понять капитану Андрусу, что не желает даже показываться в проклятом саду. Он зашел настолько далеко, что намекнул командующему гарнизоном на то, что не допустит, чтобы невинного человека зарубили у него на глазах. Андрус не стал заводить речь о государственной измене, потому что уважал старого воина: Айвен Валуноплечий не раз показал себя одним из лучших солдат Хелгабала. Когда в гарнизоне появлялся новобранец, его или ее направляли прямо к Айвену для обучения.

Без сомнения, капитан Андрус считал, что оказал Айвену услугу, определив его на легкую службу. Возможно, следует от нее отказаться, подумал старый дворф.

Мысль о том, чтобы покинуть королевский двор, унесла его на воображаемое поле боя, где отряды дворфов сшибались с толпой мерзких орков, а в небе пронзительно визжали и скрежетали разъяренные драконы…

Звук дворфских голосов оторвал старого воина от мечтаний; вернувшись к реальности, он увидел кучку неимоверно грязных низкорослых существ с клочковатыми бородами, стоявших перед королем и королевой. Все они выглядели так, словно только что выкарабкались из норы в земле, причем нора эта была отнюдь не уютной пещерой дворфов. Айвен даже засомневался, а дворфы ли это на самом деле. Пара созданий очень походила на гномов или на какую-то странную помесь тех и других. Однако у всех были бороды – лохматые, нечесаные, но вполне настоящие.

– Бежуба! – повторял один из странных «дворфов», горбатый и скрюченный.

– Беззубый? – растерянно переспросил король Ярин.

– Бежуба! – прошепелявил гость, не полностью лишившийся зубов, но весьма близкий к этому: из десен торчали немногочисленные острые пеньки, гнилые, потрескавшиеся, всевозможных цветов – но только не белого.

– Понятно, Беззубый, – повторил король.

– Бежуба! Бежуба Яжыкаштый! – пробормотал горбатый дворф, и Айвен заметил, что кончик языка у старика действительно свешивается изо рта в дыру между зубами, делая его похожим на старого, тяжело дышащего пса. Остальные дворфы тоже имели нищенский вид, да и зубами никто не мог похвастаться, и Айвен озадаченно нахмурился.

– Значит, Безуба, – согласился король Ярин. Он бросил взгляд в сторону, на капитана Дрейлила Андруса; воин пожал плечами и скорчил гримасу, судя по всему, стараясь подавить смех. – И из какой части Хелгабала ты пришел, мастер Языкастый?

– Я не иж Хелиога… э-э… Хелгабала, – ответил дворф, вовремя удержавшись, чтобы не назвать столицу Дамары прежним именем, запрещенным указом Ярина. Однако Безуба ухмыльнулся, увидев, как недовольно нахмурился король.

– Тогда из какой области Дамары? – нетерпеливо воскликнул Ярин.

– На шамом деле, мы не иж Дамары, – прошепелявил Безуба. – До шеводняшнего дня, по крайней мере, когда мой клан прорыл дыру прямо под Галеншкими горами и шделал нашему дому новую дверь. Дверь в Дамаре.

– Вы прорыли туннель под горами? Из Ваасы?

– Ага, но мы рыли глубже Ваасы, а ведь там, в туннелях, не ражберешь, где граница, а? Может быть, мы фще время были твоими подданными и шами этого не жнали!

– Фще… Что? – повторил недоумевающий король Ярин. Он осмотрелся по сторонам, и его взгляд наконец уперся в Айвена, единственного присутствующего в зале дворфа-стражника. – О чем он говорит?

Шепелявость «Безубы» делала его речь крайне трудной для понимания, но все равно Айвен никогда прежде не слышал такого наречия.

– Ваш клан… Языкастый? – обратился Айвен к дворфу.

– Крупнее! – объявил Безуба.

– Крупнее, чем Языкастые? – не понял Айвен.

– Прошто Крупнее! – объяснил Безуба, и все сопровождавшие его дворфы заорали: «Крупнее!» – и замахали кулаками.

– Клан Крупнее?

Чумазый дворф оскалил десны, изобразив улыбку, и кивнул.

Айвен фыркнул и сосредоточенно нахмурился.

– Этот клан по имени Крупнее, – объяснил он королю Ярину. – Они всю жизнь жили в пещерах – как и мой род. Видимо, в большой пещере, если они прокопали ход через все Галенские горы, и, мне кажется, это заняло у них много лет. А теперь они вышли на поверхность и очутились в Дамаре.

– В стране, о которой они ничего не знают? – удивился король Ярин, переводя взгляд с Айвена на Безубу и обратно.

– Ну, ему же знакомо старое название Хелгабала, – напомнил королю Айвен. – Так что кое-что об этих местах они знали, прежде чем вылезли наружу.

– Ага, мы жнаем это мешто, или которое было, и хотим ужнать шнова, – подтвердил Безуба.

Король Ярин устремил на него суровый взгляд.

– То есть ешли ты наш примешь, – продолжал Безуба, кивая, отчего язык, свисавший изо рта, нелепо болтался. – И не волнуйщя, король, мы швое мешто жнаем. Шделай милошть, добрый гошподин.

– А если я не сделаю милошть… то есть милость?

Безуба снова одарил короля кошмарной улыбкой и оглянулся на своих ребят; два дворфа вышли вперед, неся небольшой сундучок. Они поставили его на пол перед Безубой, несколько раз склонились перед королем и поспешили убраться.

– Мы пришли не как прощители, король, – объяснил Безуба. – Но как добрые подданные. – Он низко поклонился, открыл замок, откинул крышку сундучка и выпрямился.

В сундуке сверкало золото и драгоценные камни; королева Консеттина ахнула и поднесла руку ко рту. Тем придворным, которые не могли со своего места заглянуть в сундук, нужно было лишь посмотреть в глаза королевы, чтобы увидеть в них блеск сокровищ.

– Мы швое мешто жнаем, добрый гошподин король, – повторил Безуба. – И мы надеемщя, что ты дашь нам мешто в твоем королештве Дамара.

Король Ярин попытался сохранить спокойствие, но Айвен видел, что вонючие маленькие существа из «клана Крупнее» уже купили его. Ярин сделал знак двум стражникам забрать сундук и унести его.

– Я думаю, там, где вы это взяли, есть еще? – уточнил король.

– Конечно. Хороший рудник.

– Тогда я с нетерпением жду вашего следующего визита, мои добрые подданные из клана… Крупнее?

– Ага, крупнее, чем ты думаешь! – хохотнул Безуба. Он поклонился и попятился к дверям. Когда он добрался до своих товарищей, те тоже начали кланяться и пятиться и так пятились до тех пор, пока не выбрались из дворца.

Король Ярин посмотрел на Айвена, словно в поисках объяснений, но желтобородый дворф лишь пожал плечами и покачал головой.

Айвен поболтал ложкой в миске с похлебкой, пытаясь определить, какие овощи и коренья плавают в густом зеленом бульоне.

– Странное какое-то, – пробормотал он, как делал это почти каждый вечер. Он поднес полную ложку варева ко рту и с хлюпаньем проглотил. – Ба, странное какое-то, – повторил он.

– Хи-хи-хи, – ответил однорукий дворф с зеленой бородой, хлопотавший в тесной кухоньке.

Этот разговор превратился в ритуал в доме братьев Валуноплечих, приземистом каменном здании на южной окраине Хелгабала. В доме не было окон, и в этот поздний час здесь царил сумрак – Айвену это нравилось. Дом напоминал ему о королевствах дворфов, которые в молодости он называл родиной. Однако задняя стена у дома отсутствовала. Его брат Пайкел выломал камни, чтобы соорудить ограду. Между домом и оградой располагался сад.

И что это был за сад! Толстые, покрытые листьями лианы ползли по каменным стенам; фрукты, овощи, орехи и бобы, которые не встречались нигде больше в этой части света, свешивались с лиан и источали аппетитные ароматы. Сад был наполовину творением прирожденного садовода, а наполовину произведением магии друидов – с уклоном в сторону магии. Поэтому каждый вечер Айвену предлагалось новое угощение из бобов, орехов, фруктов, овощей, кореньев и других растений, которые Пайкелу приходило в голову создать именно в этот день.

Еда производила странное впечатление, как часто жаловался дворф, но, несмотря на свое ворчание, Айвен не мог отрицать: на вкус она восхитительна!

– Нелепая кучка бродяг, – заметил Айвен, возвращаясь к теме беседы. – Грязнее какого-нибудь «потрошителя», большинство без зубов, ни у кого ни кольчуги, ни меча, ни украшения – и это вот в таком виде они заявились ко двору короля!

– Хм-м-м… – ответил Пайкел, который не отличался склонностью к беседам.

– И к тому же клан Крупнее, – фыркнул Айвен. – Клан Крупнее! Ну какой дворф в здравом уме назовет себя именем Крупнее?

– Дутары? – предположил Пайкел. Он называл так дергаров, серых дворфов, которые обитали в Подземье и являлись заклятыми врагами дворфов рода Делзун, таких как Айвен и Пайкел.

– Не-а, – ответил Айвен и проглотил еще несколько ложек замечательной похлебки. – Не серые, нет. Дворфы, хотя выглядят чудно. Сначала я подумал, что это гномы, но для гномов у них слишком длинные бороды. И болтают они как-то не по-нашему.

По кухне пролетела буханка хлеба. Айвен поймал ее, однако при этом едва не свалился со стула.

– Хи-хи-хи.

Айвен запыхтел и подул на хлеб, только что извлеченный из печи. Некоторое время он перекидывал его из одной руки в другую и дул то на буханку, то на пальцы, к большому удовольствию Пайкела.

Наконец хлеб остыл, воин положил его рядом с миской, затем оторвал кусок и макнул его в месиво. Достав из тарелки ломоть, покрытый бобами, Айвен целиком запихал в рот чудовищный «бутерброд».

Он продолжал жевать, ну тут раздался громкий стук в дверь.

– Хм-м-м, – пробурчал Пайкел.

– Мастер Айвен! – раздался знакомый голос, за ним последовал более настойчивый стук.

Айвен рыгнул, поднялся со стула, споткнулся о ножку, разворачиваясь к двери, и в попытке удержать равновесие с оглушительным звуком выпустил газы.

– Хи-хи-хи, – заметил Пайкел, принц бобовой похлебки, который считал это высшей похвалой своей стряпне.

Айвен резко потянул на себя дверь: на пороге стоял капитан Дрейлил Андрус, командующий гарнизоном Хелгабала.

– А, капитан, – произнес Айвен.

– Можно войти? – Андрус указал в сторону комнаты.

– Ага. – Айвен отошел в сторону. – Пайкел, еще похлебки, давай, ставь на стол!

– На стол! – обрадовался Пайкел и поспешил за третьей миской.

– Ты ведь знаком с моим братом, а? – обратился Айвен к капитану.

– С моим братцем! – проорал Пайкел, и капитан ухмыльнулся.

– Верно, солдат, – ответил он. – Твой брат работает в дворцовых садах.

– Хи-хи, у короля! – вскричал Пайкел.

– Так вот, у нас хватает доброй похлебки, так что садись и поешь с нами, будешь рыгать, как дворф, – предложил Айвен.

К его удивлению, Андрус согласился. Когда солнце село и на Хелгабал опустилась ночь, трое сотрапезников сидели за деревянным столом в доме братьев Валуноплечих, смакуя прекрасные плоды из волшебного сада Пайкела.

– И чему же мы обязаны такой честью? – осведомился Айвен спустя некоторое время. – Если ты пришел ради хорошего ужина и замечательных историй, то знай: ты попал куда нужно! Но, увы, думаю, у тебя на уме что-то другое.

– Ничего не скажешь, вы хозяева гостеприимные, и ужин превосходный, – согласился Андрус. – Мне давно уже следовало заглянуть к тебе в гости, добрый дворф.

– Мой братец! – радостно воскликнул Пайкел, и Андрус широко ухмыльнулся.

– Дело в этих грязных пришельцах, верно? – спросил Айвен.

Андрус помрачнел.

– Мне показалось, ты их не знаешь.

– Да и не слышал никогда о таких, – подтвердил Айвен. – Клан Крупнее, вот еще!

– Хи-хи-хи.

– Насколько мне известно, никто другой тоже не слышал. – Андрус исподтишка покосился на зеленобородого дворфа.

Пайкел просиял: он привык к тому, что его разглядывают, словно диковинку.

– Они пообещали вернуться, – продолжал Андрус.

– Сундук был до отказа набит золотом и драгоценными камнями.

– О-о-о, – произнес Пайкел.

– Догадываюсь, что король Ярин не собирается сказать им «нет», – рассуждал Айвен.

Капитан Андрус пожал плечами – возразить было нечего.

– В следующий раз, когда они появятся, тебя предупредят об этом заранее, – сказал он. – Стражи не пустят их во дворец сразу, а задержат за стенами; ты отправишься к городским воротам и проводишь этих оборванцев внутрь.

– А по пути надо заставить их разговориться, – догадался Айвен.

– Узнай все, что сможешь, – велел Андрус. – Король Ярин будет рад, если целый клан дворфов войдет в число его подданных.

– И его армии, – добавил Айвен.

– Бум! – воскликнул Пайкел.

– Как ты считаешь, их россказням можно верить? поинтересовался Андрус, в очередной раз покосившись на необычного однорукого садовника.

– Каким именно: о том, что они кругами ходили под землей и только сейчас вылезли, чтобы подышать воздухом? Да, мне и раньше приходилось слышать такие истории. Половина жителей Мирабара – дворфы, и половина этих дворфов сто лет не бывала на поверхности. Многим это просто не надо, и все.

– Мы думаем, что они зарылись под землю во времена Женги, – сообщил Андрус. Капитан имел в виду короля-колдуна, который много лет назад правил соседним государством Вааса и терроризировал окрестные земли при помощи армии монстров и «воздушного флота» драконов.

– Да уж, самое время было спрятаться под горой, я так думаю, – заметил Айвен, который хорошо знал всю эту историю.

– Тебе они не показались немного странными? – спросил Андрус.

– Еще какими странными!

– Хи-хи-хи, – изрек Пайкел.

– Точно-точно, а уж я‑то знаю, что такое странности, – ядовито добавил Айвен, глядя на брата.

– Итак, следует внимательно наблюдать за этими существами, – решил Андрус. – Мы поняли друг друга?

– Ага.

– И прошу тебя, позаботься, чтобы они немного привели себя в порядок, прежде чем предстать перед королем в следующий раз.

– Что? Ну уж нет! – воскликнул Айвен, и Андрус озадаченно посмотрел на него. – Самая грубая ошибка, которую только можно совершить, – пояснил Айвен, – это предложить помыться дворфу, который всю жизнь провел под землей.

– О-о-о, – пробормотал Пайкел.

– А этот клан именно из таких, поверь мне, – продолжал Айвен.

Капитан Андрус ухмыльнулся.

– Ладно, тогда сделай все, что сможешь. Войди к ним в доверие, подружись с ними, узнай, что у них на уме. Потом доложишь мне.

– Договорились.

– Ну-ну, – вмешался Пайкел, погрозив гостю пальцем и качая головой.

Капитан Андрус нахмурился и в недоумении перевел взгляд с одного брата на другого.

– Он хочет сказать, что это ты должен приходить ко мне за новостями, – объяснил Айвен. – Обсудим все за миской похлебки. – И он оглушительно рыгнул.

– Бум! – воскликнул Пайкел. Капитан Андрус засмеялся и кивнул, а однорукий садовник издал не слишком приличный звук. – Хи-хи-хи.

После пятидневного перехода из Хелгабала Безуба Языкастый и его шайка чумазых дворфов, следуя на запад, достигли каменистого перевала через горы, называемые Галенскими, что отделяли Дамару от диких и опасных земель Ваасы.

На пятый день маленький отряд до поздней ночи карабкался в гору, следуя по тропам, которые дворфы тщательно и незаметно для посторонних отметили ранее, когда спускались вниз.

Они добрались до широкого плоского камня к восходу полной луны, и Безуба, выйдя на открытое место, принялся размахивать факелом. На скалистом обрыве появились часовые с арбалетами; один выстрел из такого арбалета мог бы отшвырнуть Безубу до самого Хелгабала.

– А, это ты, Безуба, – прогремел сверху раскатистый голос. – Выходит, ты видел этого безмозглого короля?

– Ага, и они такие шимпатишные шо швоей королевой, прямо как на картинке, – ответил Безуба.

– Никаких проблем?

– Никаких.

– Значит, мы теперь граждане Дамары, так? Верные дворфлинги придурковатого короля, – произнес громкий голос.

– А может, он возьмет нас в свою армию. Захватим Ваасу, а? – вступил в разговор другой раскатистый голос, и это замечание вызвало взрыв хохота на утесах; рассмеялись и Безуба, и его товарищи, которые тоже вышли на открытое место.

– К вам гости! – крикнул первый невидимый часовой.

– Опять она?

– По-моему, так.

Безуба посмотрел на своих спутников и пожал плечами, но те промолчали. Разумеется, им не очень-то хотелось впускать подобную персону к себе домой, но, в конце концов, она щедро заплатила им золотом и бриллиантами за последний груз кровавого камня и пообещала, что на этот раз вернется с новой партией ценностей.

– Ладно, открывайте дверь, впустите меня! – крикнул Безуба. Едва он успел договорить, как массивный валун задрожал, сдвинулся с места и открыл вход в темный глубокий туннель – ворота в подземный комплекс под названием Плавильный Двор.

Безуба вошел, остальные последовали за ним. Едва они успели сделать двадцать шагов по коридору, как огромный камень у них за спиной встал на место и наглухо закрыл вход в пещеру.

– Пошли туда, где потолки повыше! – пожаловался один из оборванцев, когда они шагали по туннелю. – Мне кажется, здесь я себе башку разобью!

– Да, слишком долго это было, – отозвался второй. – Слишком уж долго!

– Пока не вштретимщя ш дроу и не выпроводим ее, оштаемся нижорошлыми, поняли? – приказал Безуба, и его подчиненные хором застонали. Предводитель «дворфов» вздохнул. Он тоже испытывал сильное неприятное ощущение. В конце концов, прошло больше десяти дней.

– Так и быть, но только на шегодняшнюю ночь! – согласился он, сворачивая в относительно широкий коридор. Остальные восторженно завопили.

Вскоре так называемые дворфы добрались до просторной пещеры с высокими потолками. Там они сбросили плащи, штаны, кольчуги и сапоги. Обычно они носили другую, магическую одежду и оружие, но вовсе не собирались появляться в Хелгабале со своими сокровищами.

Безуба первым скинул одежду. Он привалился спиной к стене, снова вздохнул и погрузился в себя, взывая к знакомой магии.

Тело его начало содрогаться, его сотрясали конвульсии; трещали кости, лопались сухожилия. Остальные «дворфы» тоже стонали от боли, но это была сладостная боль, потому что они знали, чем она закончится.

Наконец он вздохнул снова, на этот раз с облегчением, и оторвался от стены. Рост Безубы теперь составлял больше двенадцати футов, и он очень походил на высокого, но тощего горного великана. Он удовлетворенно ухмыльнулся своим сородичам-спригганам, которые как раз завершали превращение, принимая привычный и удобный облик.

– Как хорошо потянуться, – заметил Комтодди, лучший воин клана.

– Ага, – отозвался Громмболлус. – Сколько у нас времени?

– Я бы не прочь вздремнуть в таком виде, – сказал Комтодди.

– Никаких «вздремнуть», – отрезал Безуба. – Сыграйте музыку, спляшем джигу, а потом спускаемся в зал для переговоров.

– Тьфу, чтоб мне пропасть! – проворчал Громмболлус.

– Ладно, те, кто не хочет болтать, могут отправиться наружу и охранять вход, – проявил снисхождение Безуба, и в ответ раздались радостные вопли и аплодисменты. Комтодди взял два тяжелых камня и начал молотить ими по толстой деревянной двери, находившейся в дальней части пещеры. Гиганты-спригганы пустились в пляс, подпрыгивая и выделывая нелепые коленца – кошмарное зрелище для представителя цивилизованной расы, особенно если учесть, что грязные волосатые твари по-прежнему оставались голыми.

– Какие отвратительные маленькие создания; даже среди дворфов таких редко встретишь, – произнесла королева Консеттина, когда они с королем Ярином той же самой звездной ночью направлялись в свои личные покои.

– Ты опять за свое? – раздраженно воскликнул Ярин и пробормотал еще что-то, весьма напоминавшее непристойную брань. Не глядя на королеву, он махнул рукой.

– Но камни чудесной огранки, так мне сказали, а золота никогда не бывает много, – продолжала женщина с искусственным смехом. На самом деле она была равнодушна к драгоценностям, и король это прекрасно знал, тем более что у обоих имелось более чем достаточно и золота, и украшений, и прочих предметов роскоши.

Король Ярин резко развернулся и окинул супругу ледяным взглядом.

– А воины! – выпалила она, неправильно истолковав его недовольство. – Насколько мне известно, дворфы – превосходные воины…

– Мне совершенно наплевать на то, что тебе известно или неизвестно, моя дорогая, – процедил Ярин.

Консеттина сглотнула ком в горле, удержалась от необдуманного ответа и взяла себя в руки. «Итак, снова начинается», – подумала она. Королева огляделась, чувствуя себя загнанной в угол, потом прибегла к единственному известному ей средству и начала снимать королевское одеяние. Лишь надежда на появление наследника могла смягчить Ярина, когда он находился в подобном настроении. Королева принялась развязывать шнурки на платье.

– Этот сундук с драгоценностями произвел на меня большое впечатление, – солгала она.

Ярин презрительно фыркнул.

– Может быть, на этот раз… – начала Консеттина.

– На этот раз? – взревел Ярин. – На этот раз? А чем этот раз отличается от сотни других? Сколько лет уже прошло, идиотка? Тьфу!

Он сорвал с головы корону и швырнул ее через всю комнату, потом с гримасой отвращения отвернулся от жены и упер руки в бока.

– Выходит, все бабы в этой проклятой стране бесплодны?! – взвизгнул он. Разумеется, он волновался вовсе не из-за всех, а только из-за некоторых. Консеттина была седьмой женой короля Ярина. Он развелся с первыми четырьмя после того, как у них не получилось произвести на свет наследника; однако поговаривали, что по крайней мере две женщины позднее родили детей новым мужьям.

Эти слухи, раздражавшие короля Ярина, ставили под сомнение его мужественность, поэтому пятой и шестой женам повезло меньше. Одну обвинили в предательстве, вторую – в том, что она убила собственного новорожденного ребенка. Дворцовые сплетники утверждали, что эти обвинения не имели под собой совершенно никаких оснований.

Их настоящее преступление состояло в неспособности дать наследника королю Ярину, и наказание за это преступление исключало дальнейший конфуз для монарха в виде новых отношений… и детей.

Он обессмертил двух предпоследних королев в виде безголовых статуй, установленных в дворцовых садах. На самом деле гильотину соорудили специально для Дриеллы, предшественницы Консеттины, после заминки с казнью пятой королевы. Топор палача угодил ниже, чем следовало, и застрял в позвоночнике несчастной женщины.

Иногда, когда ветер дул со стороны садов, Консеттине казалось, что она слышит отголоски пронзительных воплей умирающей.

– Я никогда не смогу родить тебе ребенка, если мы не будем пытаться, – произнесла Консеттина, глотая слезы. – И, по-моему, эти попытки тебе не противны; почему бы нам не постараться еще немного?

Она осмелилась положить руку на плечо мужа и почувствовала, как он напрягся от ее прикосновения. Однако король не прикрикнул на нее, не обернулся, чтобы злобно глянуть. Консеттина начала осторожно массировать плечи стареющего короля, и постепенно он расслабился.

Вскоре ей удалось завлечь его в постель. Разумеется, она не рассчитывала зачать ребенка, но ей необходимо было поддерживать у короля хотя бы слабую надежду.

Выполняя супружеский долг, она пыталась изгнать из головы мысли о безжалостной гильотине.

Она отчаянно надеялась, что ее отец, лорд Коррадо Делказио из Агларонда, получит ее письмо и найдет какой-нибудь способ помочь ей.

Но эта мысль тоже наводила на Консеттину ужас. Написать подобное письмо было равносильно предательству, и кроме того, кому она могла доверять, кого могла попросить доставить такое письмо в город, находившийся за тысячу миль отсюда?

Она слушала пыхтение короля Ярина, но перед ее мысленным взором стоял окровавленный нож гильотины.

Спустя много часов после безумной «вечеринки» Комтодди и Безуба, снова приняв облик дворфов, сидели на камнях перед жрицей дроу. Стройная женщина была облачена в облегающее платье из какого-то полупрозрачного материала, напоминавшее творение трудолюбивого, но весьма развратного паука. Одежда практически не оставляла спригганам простора для воображения, однако их воображение сейчас было занято исключительно сундуком, который гостья поставила на пол у своих ног, и чары соблазнительной жрицы на них нисколько не действовали.

– Приветштвую тебя, гошпожа Чарри, – произнес Безуба.

Чарри Ханцрин, верховная жрица Дома Ханцрин, кивнула:

– Привет тебе, добрый дворф.

– Что ты принешла нам на этот раж, дроу? Этот шундук поменьше на вид.

Чарри рассмеялась, глядя на небольшой сундучок.

– На сей раз всего два предмета, – объяснила она, – но они представляют исключительную ценность.

– Ба, побрякушки – это побрякушки, только и вщего.

Чарри Ханцрин наклонилась и подняла крышку сундучка. Сопровождавшие ее женщины-дроу многозначительно ухмылялись с таким видом, словно сейчас ей предстояло сделать некое важное открытие.

– В обмен на это я хочу получить две тонны кровавого камня, добрый дворф, – заявила Чарри.

– Две тонны? – поперхнулся Безуба. – За две тонны ты должна отдать нам мощное оружие, жаколдованное магией дроу!

– О, не сомневайся, это и есть могущественное магическое оружие, – ответила Чарри Ханцрин. В сундучке лежали два ожерелья, усыпанных драгоценными камнями: серебряная цепочка прекрасной тонкой работы и толстая, тяжелая, безвкусная золотая цепь, украшенная крупными самоцветами.

Безуба пожал плечами. В отличие от дворфов, спригганы довольно равнодушно относились к драгоценностям. Но Безуба попытался изобразить восторг, потому что Чарри не знала правды о клане Крупнее.

– Очень шлавные, – прошепелявил он. – Так шама бы и нощила, а? Ты любишь кращивые штучки.

– Люблю, но эти вещи никак нельзя назвать хорошими, – заявила Чарри и захлопнула крышку в тот момент, когда Безуба протянул руку к ожерельям. – По крайней мере то, что поменьше.

Спригган в обличье дворфа поднял взгляд от пальцев, которые едва не прищемило крышкой, и недоуменно уставился на жрицу дроу:

– Выглядят хорошими.

– Ты видел короля и просил у него убежища? – спросила Чарри.

– Клан Крупнее из Дамары, – радостно ответил Безуба.

– И ты желаешь служить этому человеку?

Безуба сплюнул, и к ногам жрицы шлепнулся комок отвратительной зеленой мокроты.

– Выходит, в ваши цели не входит стать добрыми гражданами Дамары?

– Вижу, ты не так глупа, как кажешыця, – ответил Безуба.

– Тогда какие цели вы преследуете здесь, добрый дворф?

– Не попащщя в ловушку проклятых дроу! – воскликнул внезапно разозлившийся Безуба.

– Я не имею в виду эту пещеру. – Женщина повела рукой. – Каковы ваши цели в Дамаре? Почему ты и твой клан решили прорыть туннель из Галенских гор?

– Скучно, – ответил Комтодди, и остальные закивали.

– Ищете приключений, хотите подраться? – спросила Чарри Ханцрин. – Захотелось повеселиться?

– Вроде того, – сказал Безуба.

– Ну что ж, эти ожерелья предоставят вам столько развлечений, сколько вы в своей жизни не видели, – пообещала Чарри. Она извлекла из кармана еще один драгоценный камень и бросила его Безубе. Спригган-дворф поднес камень к единственному глазу, несколько минут внимательно изучал его, затем пожал плечами.

– Ничего ошобенного, – сказал он.

– О, наоборот, он очень даже особенный.

– Плохо огранен.

– Не имеет значения.

– Это тебе так кажещщя.

– Внешний вид этого камня не имеет значения, добрый дворф, главное – то, что в нем может содержаться, – объяснила Чарри.

– Содержаться? – хором переспросили Безуба и Комтодди.

Чарри снова наклонилась над сундуком и открыла его. Она указала на один из камней, украшавших женское ожерелье, – он очень напоминал тот, который Безуба держал в руке. Заметив это, дворф снова потянулся к сундуку, но Чарри, как и в прошлый раз, резко захлопнула крышку.

– Не трогай его, добрый дворф, – предупредила жрица-дроу. – Потому что камень, вставленный в ожерелье, не пуст, в отличие от того, который ты держишь в руке.

– Как это – не пушт? Ты о чем?

– Доставь это королю в качестве дара для него и его прекрасной королевы, – приказала Чарри. – Затем, мой друг, тебя ждет веселье. Ты здорово повеселишься!

Безуба и Комтодди переглянулись и кивнули.

– Ну, жначит, по рукам, дроу, – сказал Безуба. – Пошмотрим, что там жа ражвлечение будет, а потом подумаем, школько кровавого камня жа него отдать, а?

– Две тонны, – настаивала Чарри.

– Пошмотрим.

– Я уже все решила; цена не обсуждается.

– А если окажется, что развлекуха того не стоит? – уточнил Комтодди.

– О, ты увидишь, что стоит, но если нет, мы обсудим это при нашей следующей встрече, – посулила Чарри Ханцрин.

– То есть ты заберешь наш кровавый камень и сбежишь с ним в свои глубокие туннели.

– Ты глупец, если так считаешь, – фыркнула дроу и обернулась к Безубе: – Я надеюсь установить с вами длительные и взаимовыгодные торговые отношения. Не в моих интересах обманывать нашего лучшего поставщика. Скажи, сколько рудников в этой области сейчас разрабатывается? А ведь нигде больше во всем Фаэруне нет месторождений кровавого камня!

– Другие его тоже копают, – заметил Безуба.

– И эти другие, по-твоему, готовы заключить сделку с дроу?

– Она дело говорит, – вмешался Комтодди.

Безуба угрюмо покосился на него, но затем кивнул:

– Две тонны, дроу Чарри. Пока что. У тебя ешть нощилыцики?

– Есть.

Безуба шагнул к сундуку, но Чарри загородила его своим телом.

– Не прикасайся к ожерельям, – предупредила она.

– Ба! – фыркнул Безуба и сделал движение, чтобы обойти ее.

– Я серьезно говорю, добрый дворф, – настаивала женщина. – Очень серьезно – речь идет о твоей жизни.

– Ты что, угрожаешь мне? – возмутился Безуба.

– Я говорю тебе, что прекрасное может быть смертоносным, в буквальном смысле.

– Яд?

Чарри Ханцрин презрительно фыркнула.

– Только та женщина, которая будет носить этот камень, поймет, что творится неладное, – объяснила она. – Те, кто ее окружает… они просто подумают, что у нее дурное настроение, а может, вообще ничего не заподозрят. Никому в голову не придет связать происходящее с ожерельем, а когда люди заметят перемену, будет слишком поздно – для нее и для других.

Дворфы наморщили лбы, обдумывая услышанное, и Безуба снова оглядел «пустой» камень.

Он понял, что это филактерия, «тюрьма» для демона, и губы его растянулись в зловещей ухмылке.

– Теперь две тонны кровавого камня не кажутся тебе слишком высокой ценой, верно? – спросила Чарри Ханцрин.

Глава 3 Возвращение домой?

Кузнечные молоты звенели, исполняя замысловатую мелодию: это команда трудолюбивых дворфов из Мирабара осторожно откалывала куски лавы, запечатавшей камеру рядом с ямой Предвечного.

Во время работы они старались не задеть рычаг, который управлял потоком воды и элементалями, падавшими в огненную пропасть.

Другая команда, состоявшая из уроженцев Фелбарра, работала на мостике, соединявшем края бездны, – они превращали временное сооружение в прочный постоянный мост.

На противоположной стороне ямы, около мифриловой «ванны», служившей для изготовления памятников усопшим, там, где прежде находился алтарь дроу, стоял король Бренор. Подбоченившись, он наблюдал за работой дворфов и одновременно прислушивался к спору между лидерами магов, занимавшихся восстановлением Главной башни тайного знания.

– Нам понадобятся эти чары, и не раз, мы будем пользоваться ими часто! – настаивала женщина-шадовар по имени Авельер, видимо, имея в виду какое-то заклинание для контроля элементалей.

Бренора не слишком волновали подробности; он размышлял о перспективах. То есть о том, что они – в том числе Кэтти-бри, которой и принадлежала эта мысль, – собирались выпустить Предвечного из его норы.

Разумеется, король дворфов возражал против подобных действий. Но в конце концов он понял, что других вариантов крайне мало и ни один из них не предусматривает его длительного царствования здесь, в Гаунтлгриме. Только план, включавший освобождение Предвечного, предоставлял им возможность заново отстроить – или вырастить, как выражалась Кэтти-бри, – Главную башню тайного знания. А без этой башни ничто не имело смысла. Без магии башни Предвечный рано или поздно вырвется на волю, и ничто, никакая сила в этом мире не сможет остановить его.

Бренор посмотрел на яму, и ему показалось, что он видит, как жар поднимается из бездны вместе с паром – это вечно танцующие элементали отдавали жизни, чтобы сдержать извержение чудовищного вулкана. Маги и жрецы хотели управлять предохранительным устройством, хотели, чтобы Бренор потянул рычаг, когда камеру очистят, а все нужные приготовления в Лускане будут сделаны. Они собирались ненадолго освободить Предвечного и направить его первобытный жар по длинным подземным ходам – «щупальцам» к основанию «ствола» магического дерева – Главной башни тайного знания.

Все это казалось Бренору безумием, самоубийством. Он уже в сотый раз задал себе вопрос, долго ли продержится его молодое королевство в случае, если Предвечный сумеет их всех перехитрить.

– Направленные барьеры! – услышал он голос Громфа. – Магическое силовое поле удержит лаву, которую будет извергать Предвечное чудовище, и направит ее в нужное русло.

Эти слова показались Бренору вполне разумными – разумеется, до того момента, пока он не вспомнил, что говорит архимаг Мензоберранзана.

Действительно, что могло пойти не так?

– Привет вам, рад видеть вас всех! – раздался возглас у входа в пещеру, и Бренор, обернувшись, узнал Джарлакса. Тот спешил к королю Гаунтлгрима с такой широкой улыбкой, какой Бренор никогда не видел на лице наемника.

– Правда? – раздраженно произнесла Кэтти-бри, глядя на дроу. Ее чувства разделяли все присутствующие: недопустимо прерывать важное совещание в такой легкомысленной манере.

– Дзирт До’Урден вернулся! – объявил Джарлакс, и хмурые, серьезные лица мгновенно оживились. Все присутствующие радостно засмеялись; дворфы, многие маги и жрецы и даже облачная великанша с шадоварами зааплодировали.

Все, кроме Громфа Бэнра, отметил Бренор.

Едва успел Джарлакс сделать свое объявление, как на пороге показался сам дроу-следопыт. Он в недоумении огляделся по сторонам и собрался поскрести в затылке, но в этот миг Кэтти-бри подбежала к нему и заключила его в объятия. Дзирт уронил мешок, который держал в руке, и неохотно обнял женщину.

– Никогда больше не покидай меня, – прошептала она, сжала его сильнее – а силой она обладала немалой – и наградила горячим поцелуем. Подошли остальные, все принялись хлопать дроу по плечу. Разумеется, Бренор тоже поспешил к другу и растолкал прочих.

– Мой друг! – воскликнул он. – Ах, друг мой! Когда Джарлакс и его двое никчемных спутников вернулись без тебя, я… – Бренор смолк и тряхнул головой, затем тоже бросился к Дзирту и обнял своего любимого товарища и друга и свою приемную дочь.

Дзирт кивнул ему и слабо улыбнулся.

– Эльф? – в недоумении пробормотал Бренор. – Тебе нехорошо?

– Я устал, друг мой. Очень-очень устал.

– Ну, так у нас найдется для тебя кровать, будь спокоен!

Все закричали «ура!», но крики смолкли, когда в пещеру вошел другой дроу, менее знакомый присутствующим.

Громф при виде Киммуриэля прикусил губу, но кивнул ему.

– Я сопровождал Дзирта на пути из Мензоберранзана, – объяснил Киммуриэль Бренору и Кэтти-бри, которые подозрительно разглядывали его.

– Да, он говорит правду, – подтвердил Дзирт. – Он перенес меня сюда с помощью своей… магии. – При этом Дзирт бросил взгляд в сторону Киммуриэля. В этом взгляде сквозило недоверие. Если его обманывали, если все это было ложью, если его страхи имели под собой основания, тогда Киммуриэль Облодра, могущественный псионик, тоже притворялся, играл роль.

Но что он, Дзирт, мог поделать?

Он наклонился и подхватил свой мешок в тот момент, когда Бренор собрался рассмотреть его содержимое.

– Военные трофеи, – объяснил Дзирт и закинул мешок на плечо. Кэтти-бри взяла мужа за руку и повела прочь. Они покинули пещеру и поднялись на верхний уровень комплекса, где их ждали собственное жилище и постель.

Бренор, уперев руки в бока, смотрел им вслед и даже не удостоил взглядом Киммуриэля, который подошел к Джарлаксу и Громфу. Трое дроу некоторое время перешептывались, пока остальные возвращались к работе; но Бренор так и остался на месте, глядя на дверь и туннель, в конце которого находилась Кузня.

Наконец Джарлакс подошел, остановился рядом с Бренором и проследил за его взглядом.

– Ему достались суровые испытания, – объяснил наемник рыжебородому королю. Бренор даже не повернул головы. – Добрый дворф, в чем дело?

Бренор покачал головой.

– Бренор? – переспросил Джарлакс, на этот раз более настойчиво, и положил руку на плечо дворфу. Бренор наконец отвернулся от коридора, в котором скрылись его друзья, и взглянул наемнику в лицо.

– Что-то здесь неладно, – буркнул он.

– Дзирт был…

– Ага, ты мне это уже рассказывал, – перебил его дворф. – Я все знаю о вашем походе. – И он снова обернулся к выходу из пещеры.

– Не все, – произнес Джарлакс и коротко усмехнулся. – Боюсь, что это было еще не все. – И он тоже посмотрел вслед воссоединившимся супругам.

Мгновение спустя Джарлакс снова положил руку на плечо Бренора – ни один, ни другой толком не понимали, зачем.

– Чего-то ты недоговариваешь, эльф, – пробормотал Бренор.

– С ним все будет в порядке, – пообещал Джарлакс. – Теперь он среди друзей.

Бренор при этих словах обернулся к дроу, и от него не ускользнуло озабоченное выражение, промелькнувшее во взгляде Джарлакса.

Кэтти-бри повернулась, чтобы взглянуть на темного эльфа, который спал рядом с ней. К ее удивлению, они не занимались любовью, потому что Дзирт не проявил к ней интереса, вяло отреагировал на ее поцелуи и ласки.

Женщина протянула руку и убрала со лба дроу длинную прядь белых волос. Затем осторожно прикоснулась кончиками пальцев к его щеке, погладила прекрасное лицо с тонкими чертами. Он даже не пошевелился, и Кэтти-бри поняла, что ее муж только сейчас, спустя несколько недель после начала похода, смог по-настоящему отдохнуть.

Несмотря на то что у нее было много дел там, в камере Предвечного, где требовалось принимать важные решения, она долго, очень долго лежала так рядом с Дзиртом, пристально глядя на него и размышляя о том, что ни одного мужчину, кроме него, она никогда не смогла бы полюбить.

Кэтти-бри боялась за него. Подобно Бренору, она видела смятение и тревогу во взгляде его лиловых глаз. Что-то нехорошее он принес с собой из Подземья, из Мензоберранзана.

Наконец женщина отвернулась, осмотрела комнату, где царил полумрак, и взгляд ее упал на мешок, который Дзирт положил рядом с ножнами. Муж показал ей содержимое мешка – щит, меч и доспехи Тиаго Бэнра – и сказал, что они ему не нужны, что он взял их только потому, что в них заключена могущественная магия. Он не хотел оставлять эти вещи в Мензоберранзане, чтобы какой-нибудь другой дроу, может быть, из рода Бэнров, забрал их и использовал во вред другим.

Дзирт уверил ее, что дроу не собираются мстить ему за смерть Тиаго. Молодой воин был убит в честном бою, который произошел с позволения верховной жрицы города. Дзирт победил, и поэтому его избрали для выполнения некоего задания. Он обещал рассказать ей об этом позднее. Выполнив задание жриц, Дзирт купил свободу себе и своим друзьям, а женщина – Кэтти-бри ошибочно считала, что это Верховная Мать Мензоберранзана, – отдала Дзирту трофеи, завоеванные в справедливом поединке.

Но Дзирт твердо стоял на своем. Он не хотел пользоваться этими вещами.

Кэтти-бри медленно поднялась с постели, босиком прошла к мешку с оружием и вытащила небольшой щит. «Орбкресс», – прошептала она. Дзирт рассказывал ей об этом замечательном предмете.

Кэтти-бри надела заколдованный щит на обнаженную руку и произнесла короткое заклинание, чтобы определить содержавшиеся в нем виды магии. Она поняла, что это чудесная вещь, с великой тщательностью созданная мастером своего дела. Ей пришло в голову, что нужно будет подобрать еще одно заклинание, чтобы лучше изучить щит, но, едва она подумала об этом, ей неожиданно открылось нечто гораздо большее. Она опустила веки, мысленно велела щиту свернуться, и тот уменьшился в размерах.

Она безмолвно приказала щиту развернуться, и он подчинился, стал шире, потом еще шире.

Женщина не удержалась от довольного смеха, но тут же озабоченно оглянулась, испугавшись, что разбудит своего возлюбленного.

Кэтти-бри сняла щит и взяла Видринат, прекрасный меч, выкованный искусным оружейником Гол’фанином в главном горне Гаунтлгрима.

Это тоже была великолепная вещь, Кэтти-бри редко приходилось видеть подобное оружие. Она чувствовала, что оно превосходно лежит в руке, что им легко пользоваться, рассматривала острое лезвие клинка из стеклостали, полупрозрачное, наполненное крошечными звездами; этот меч не нуждался в заточке – он никогда не затуплялся.

Она покачала головой. Это оружие должно принадлежать Дзирту!

Она не чувствовала исходящего от него зла, что отличало его от разумных мечей Хазит-Хи и Коготь Шарона. Однако Видринат обладал столь же сильной магией, а свойства превосходили качество тех мечей – он был легче, удобнее, острее. Женщина оглянулась на Дзирта и снова покачала головой.

Он выиграл этот меч, и, несмотря на то что она любила и Ледяную Смерть, и поврежденный в поединке Сверкающий, которые столько раз выручали Дзирта в бою, она понимала, что этот клинок лучше. И действительно, именно он вывел из строя Сверкающий здесь, в этом самом подземном городе, когда Дзирт в первый раз сражался с Тиаго. При столкновении с Видринатом в клинке Сверкающего образовалась трещина, так что Хазид-Хи, которым тогда владела эльфийка Дум’вилль, расколол оружие надвое и нанес Дзирту смертельную рану в грудь.

Кэтти-бри взглянула на свою руку, на кольцо, подаренное Дзиртом, и задумчиво нахмурилась, пытаясь разобраться в странных мыслях, роившихся у нее в мозгу.

Затем она улыбнулась. У нее возникла идея – замечательная, превосходная идея.

Она положила меч в мешок, но тут же вытащила его и повесила на подставку для оружия рядом с мечами Дзирта. Затем оделась и взяла из мешка волшебный щит.

Взглянув в последний раз на спящего, она покинула комнату и отправилась в пещеру Предвечного.

– Ты уверена, дочка? – спросил Бренор уже в пятый раз, когда они с Кэтти-бри шагали по Кузне по направлению к главному горну Гаунтлгрима, единственному кузнечному горну, непосредственно связанному с огненным Предвечным. Стояло раннее утро, и в огромной кузнице еще царила тишина. Король приказал двум сонным часовым у дверей выйти и оставить его с дочерью вдвоем.

Здесь не было ни факелов, ни светящихся лишайников, ни светлячков. Однако освещение не требовалось: даже когда кузнецы не работали, печи излучали оранжевое свечение. Это помещение являлось как бы продолжением самого Предвечного, шедевром архитектуры, техники и магии дворфов, «клапаном», через который вырывалось жаркое дыхание чудовища, запертого в пропасти.

– Если бы я не была уверена, я бы тебя сюда не привела, – ответила Кэтти-бри на наречии дворфов, и это казалось вполне уместным в кузнице, где каждый день звучал древний язык королевства Делзун. Она подошла к поддону, стоявшему у главного горна, и положила на него щит, называвшийся Орбкресс, или Паутина.

– Ба! Все маги так думают, – ответил Бренор. – Я уверен, что Громф был еще более уверен в себе, чем ты, когда впустил в Подземье главного демона!

– Я не Громф, и, поверь мне, паучьей богине меня не одурачить!

– Допустим, а как насчет огненного бога? – коварно спросил Бренор.

Это заставило Кэтти-бри призадуматься, но лишь на мгновение. Ее саму поразила собственная уверенность, но факт оставался фактом: она доверяла огненному Предвечному. Это звучало безумно, она сама признавалась себе в этом, ведь Предвечный был чудовищем, вулканом, который не так давно взорвался, снес часть горы, расположенной у них над головой, затопил лавой и засыпал пеплом город Невервинтер. Что сказали бы жители города, погибшие во время извержения, в ответ на слова Кэтти-бри о взаимопонимании с монстром?

Однако даже эти мысли не заставили Кэтти-бри усомниться в своем решении. Она доверяла если не самому Предвечному, то собственным суждениям о нем, о том, чего он желал и чего не мог получить.

Она протянула Бренору руку, но тот машинально отстранился.

– Ты согласился взяться за рычаг и выпустить Предвечного из ямы, чтобы восстановить башню, но не доверяешь мне сейчас в такой мелочи?! – изумленно воскликнула она.

– Это личное, – сказал Бренор.

– Вспомни, кто создал этот щит?

Этот простой вопрос взволновал Бренора. Драгоценный, единственный в своем роде щит, украшенный символом клана Боевого Молота, кружкой пива с шапкой пены, сопровождал короля почти всю жизнь. Но Кэтти-бри в огне этой кузницы усовершенствовала щит. Теперь ни один меч, даже неправдоподобно острый Хазид-Хи, не мог оцарапать щит Бренора. Бренор и Кэтти-бри были уверены в том, что он выдержал бы даже огненное дыхание дракона!

Кроме того, щит с пивной кружкой обладал еще одним достоинством, которое немало значило для короля дворфов. Чтобы напомнить об этом дочери, он притянул его к себе, на миг закрыл глаза, затем сунул руку за щит и вытащил кружку эля – магический дар. Бренор многозначительно покосился на Кэтти-бри; судя по выражению его лица, он боялся, что получил от щита такой подарок в последний раз!

Волшебный щит снабжал их элем во время торжественного ритуала присяги в верности клану и народу, объединившего дворфов из разных городов. Для Бренора это свойство щита значило больше, нежели просто способ раздобыть кружку меда, эля или пива.

Он начал снимать щит с руки, но помедлил.

– Я что-то ничего не понимаю, – признался он, тряхнув головой.

– Это самый ценный дар Кузни, говорю тебе, – настаивала Кэтти-бри.

– Но который из них ты даешь моему щиту, а который – другому?

Кэтти-бри подумала над этим вопросом несколько мгновений, переводя взгляд с Орбкресса на щит Бренора, украшенный изображением пивной кружки. Это был важный вопрос, но она не могла дать на него определенного ответа. Оба предмета обладали несколькими магическими свойствами, и поэтому следовало выбрать, какое сохранить, а каким пожертвовать. Но могла ли она выбирать, или же это решение примет монстр, который поддерживал огонь в топке?

А что, если Предвечный сделает неверный выбор? Щит Бренора вполне мог утратить свою способность производить «святую воду дворфов», а подобная перспектива совершенно не устраивала Кэтти-бри.

Женщина взяла у Бренора щит и осторожно положила его на поддон рядом с Орбкрессом. Она сделала глубокий вдох и закрыла глаза, толком не зная, с чего следует начать.

Кэтти-бри представила свое магическое огненное кольцо и мысленно «проникла» в него, взглянула в жгучее белое пламя, бушевавшее внутри горна. Это пламя было жарче любого другого – жарче горящего торфа, угля, кокса, жарче огненного шара, созданного волшебником. Такое горячее пламя существовало только на элементарном уровне Огня.

Мысли ее устремились в огонь, в этот «палец» Предвечного.

Внезапно она почувствовала прикосновение чьей-то сильной руки и, открыв глаза, увидела искаженное страхом лицо Бренора.

– Ты свихнулась, дочка?! – воскликнул он.

Кэтти-бри удивленно прищурилась.

– Ты собралась сунуть руку в раскаленную печь! – Бренор покачал головой, и на лице его отразилось смятение. – Весь этот проклятый мир сошел с ума, – пробормотал он и потянулся за своим щитом.

Кэтти-бри схватила дворфа за локоть, убрала его руку и жестом велела ему отойти.

– Если увидишь, что огонь причиняет мне боль, тогда вытащи меня! – сердито прикрикнула она. – Но если нет, тогда знай свое место, а твое место в стороне. И притом не открывай пасть!

– Ба! – фыркнул Бренор, отступив с таким видом, словно его ударили по лицу. – Хорошо же ты говоришь со своим королем.

– Ба! – пренебрежительно кинула Кэтти-бри.

– Еще лучше вот так говорить со своим отцом! – сердился Бренор.

– Только так и можно говорить с безмозглым глупцом! – резко ответила Кэтти-бри. – Мы начнем делать то, за чем пришли сюда, или нет? Ты сказал, что это тебе нужно, но если ты передумал, тогда я найду другой щит!

– Я хочу получить то, что ты мне обещала, но не хочу, чтобы моя дочка совала руку в пасть треклятому огненному чудищу!

– Я ведь уже спускалась в пропасть к этому существу, – призналась Кэтти-бри, и Бренор разинул рот.

– Чего? – едва слышно прошептал он.

– Прошу тебя, отец, доверься мне! – взмолилась Кэтти-бри.

– Ты не совала туда руку в прошлый раз, когда колдовала над моим щитом и топором. Я отлично помню, что ты взяла кочергу, как это делают все кузнецы! И рукавицы надела, помнишь?

– Сейчас это… другое, – промолвила Кэтти-бри, снова глядя на соблазнительные, манящие белые языки пламени, бушевавшего внутри главного горна Гаунтлгрима.

– Ты же себе руку сожжешь, чтоб мне пропасть!

Кэтти-бри покачала головой, не отрывая взгляда от пламени, и владевшая ею уверенность так ясно выразилась у нее на лице, что Бренор отпустил ее и отошел.

Дух Кэтти-бри снова полетел вперед, в белый огонь. Она чувствовала прикосновение магии горна, слышала голос Предвечного. Она поднесла раскрытую ладонь к огню и при помощи кольца различила слова загадочного существа.

Она сунула в горн Орбкресс, заколдованный щит, который создал великий оружейник-дроу Гол’фанин в этой самой кузнице.

Кэтти-бри довольно долго стояла так, и щит представился ей теперь в совершенно ином свете. Перед ее мысленным взором, подобно отдельным заклинаниям, которые следовало привести в действие, проплывали отдельные фрагменты этого предмета – расходящиеся от центра нити паутины, спиральные нити, мягкий, но необыкновенно прочный материал.

Все так же зажмурившись, продолжая держать перед внутренним взором образы заклинаний, заключенных в Орбкрессе, Кэтти-бри протянула руку за спину и нащупала на поддоне щит Бренора. У нее больше не осталось сомнений, и поэтому она твердой рукой взяла щит дворфа и положила его в печь.

Заклинания в щите Бренора тоже стали ей ясно видны: они бурлили, проплывая рядом с чарами Орбкресса. Многие представились ей отдельно.

– И… – прошептала Кэтти-бри.

Материал щита Бренора то появлялся у нее перед глазами, то исчезал, то переплетался с мягкой паутиной Орбкресса, и Кэтти-бри поняла, какой выбор нужно сделать – какой выбор должна сделать она, а не Предвечный.

– Или… – прошептала она. Она улыбнулась и начала творить чары – мощное заклинание, которое во время предыдущей встречи продемонстрировал ей Предвечный.

Кэтти-бри пошевелила пальцами, которые все еще находились рядом с белым пламенем, охватившим оба щита. Она чувствовала жар, сильный, смертоносный жар, но огонь не жег ее, а лишь согревал, согревал до глубины души, грел ее сердце. В нем крылась красота, которую она пока не могла даже постичь, это была совершенно иная форма жизни, форма существования, вечная, как сами боги… нет, вечная, как звезды.

Она испытывала благодарность к Предвечному, она чувствовала себя ничтожно маленькой перед лицом этого бессмертного существа, обладавшего невиданным могуществом, бесконечными знаниями и сверхъестественным разумом; и это существо снизошло до нее. Она как никогда ясно осознала, что это богоподобное создание могло с легкостью уничтожить ее в огненной яме в тот день, когда она по просьбе Джарлакса спустилась за Когтем Шарона. И оно могло сжечь ее сейчас, в одно мгновение. Рука ее находилась за пределами защитного магического барьера горна, открытая Предвечному. При желании он мог коснуться ее и превратить в пепел.

Кэтти-бри была совершенно беззащитна перед этим божественным созданием и оставалась в живых только потому, что оно не желало лишать ее жизни.

Вместо этого существо хотело воспользоваться ее способностями, научить ее чему-то, с ее помощью каким-то образом высвободить свою магическую энергию.

Прошло несколько долгих минут, и наконец Кэтти-бри открыла глаза и отошла от отверстия горна. Она обливалась потом, чувствовала полное изнеможение; ей пришлось прислониться к столу с поддоном, чтобы не упасть, и сделать несколько глубоких вдохов. Она боялась потерять сознание.

Бренор подскочил к ней, подхватил, повторял ее имя.

– Дочка, что с тобой? Дочка?

Кэтти-бри отдышалась, с трудом открыла глаза, затем на губах ее появилась широкая улыбка.

– Что ты сделала? – мрачно спросил Бренор.

Кэтти-бри пожала плечами и покачала головой, вот и весь ответ. Все происходящее оказалось выше ее понимания, выше понимания смертного существа. Это было прекрасно. Она получила редкостную возможность заглянуть в мир бессмертных, и это потрясло ее настолько сильно, что она не могла вымолвить ни слова. Ей потребовалось сделать над собой усилие, чтобы не захихикать, подобно взволнованному ребенку.

Она подошла к рабочему столу и указала на висевшие на крюке щипцы – инструмент, на который были наложены могущественные чары, словно на знаменитые предметы вооружения Фаэруна. Обычный металл, соприкасаясь с огнем главного горна, почти немедленно плавился, но эти щипцы выковали и зачаровали во времена основания Гаунтлгрима.

Бренор надел толстые рукавицы, лежавшие на столе, и взял щипцы. Прищурившись на ослепительное пламя, он сунул щипцы в печь и пошарил там. Глаза у него стали круглыми от изумления, когда он вместо двух щитов нашел там один.

– Что ты сделала, дочка? – неуверенно спросил он снова и медленно потянул щипцы на себя.

Он вытащил и положил на поддон свой щит – нет, это был не его щит! Да, изображение кружки с пивом осталось, оно сверкало, словно мифрил, а пена была молочно-белой. Однако теперь это изображение приняло вид барельефа. Щит казался знакомым, но все же изменился: Бренор мог видеть внутри металла и дерева какие-то нити – прекрасную симметричную паутину.

Он рискнул прикоснуться к щиту, затем изумленно посмотрел на него и снял обе рукавицы.

– Не горячий. – утвердительно произнес король.

Кэтти-бри лишь улыбнулась в ответ. Она даже не нашла в себе сил заговорить.

Бренор взял свой новый щит.

– Такой легкий, – заметил он. Затем на лице дворфа появилось тревожное выражение; он надел его на левую руку, пошарил за щитом правой и выдохнул с облегчением, извлекши оттуда кружку темно-золотистого эля. Пенящийся напиток переливался через край.

Бренор уставился на полупрозрачную стеклянную кружку, и улыбка его становилась все шире по мере того, как пузырьки поднимались на поверхность и шапка пены росла.

Он поднес кружку к губам и сделал добрый глоток; половину бороды залила белая пена. Дворф одобрительно кивнул.

– На ощупь такой же, эль делает такой же, выглядит… – Бренор замолчал и присмотрелся к щиту, провел пальцем вдоль нитей паутины, заключенных в толще дерева и металла. – Выглядит немного иначе, – кивнул он; впрочем, на лице его не было ни недовольства, ни неодобрения. – Что же ты еще с ним сделала, дочка?

– Возможно, мы выясним это вместе, – ответила Кэтти-бри несколько рассеянно, потому что задумалась об искусстве создания магических вещей; никогда прежде ей не доводилось совершать подобного, даже в тот день, когда она выковала для Дзирта пряжку, в которой можно было носить уменьшенный Тулмарил.

Она уже думала о другом, о том, что сделает дальше, в мыслях она продолжала свои магические опыты и твердо намеревалась вернуться к главному горну сегодня же вечером.

С помощью Киммуриэля Джарлакс мгновенно вернулся в свою таверну под названием «Одноглазый Джакс», находившуюся в Лускане, после чего глава наемников немедленно отправил псионика выполнять наиболее срочное и важное задание. Джарлакс в компании Артемиса Энтрери ждал результатов за дверями комнаты, в которой Киммуриэль был занят чтением мыслей Далии. Ассасин нервно расхаживал взад и вперед.

– Я никогда не видел тебя таким, друг мой, – произнес Джарлакс.

Энтрери развернулся и окинул его яростным взглядом.

– В чем дело? – с недоуменным видом спросил наемник-дроу. – Разве я не выполнил твою просьбу? Рискуя при этом положением и даже жизнью!

Энтрери прекратил ходить и уставился на дроу.

– По-моему, это самое меньшее, что ты мог для меня сделать.

– Ты снова начинаешь?

– А я и не заканчивал.

– У меня не было выбора, – тихо произнес Джарлакс.

– Я несколько десятков лет провел в рабстве у лорда Алегни!

– Тебя, скорее всего, убили бы, если бы я не…

– Лучше бы меня тогда убили!

– Правда? После всего, через что ты прошел, после спасения Далии ты сожалеешь, что я не позволил тебе умереть сто лет назад?

– Я сожалею, что тот, кого я считал своим другом, подло предал меня! – прокричал Энтрери.

– Я сделал тебя королем! – театрально воскликнул Джарлакс. – Артемис Энтрери, король Ваасы! – Он улыбнулся – эта самая фраза едва не стоила им обоим жизни тогда, давно, очень давно. Легендарный Гарет Драконобор, король Дамары, хотел убить их.

Но Энтрери не разделял этого веселья.

– Я пытался помочь тебе, – уже серьезно сказал Джарлакс.

– А вместо этого весьма успешно помог самому себе и спас свою шкуру, – ядовито произнес Энтрери.

– Разумеется! Для того чтобы заняться твоим спасением.

– Ты спас только себя. А меня предал, чтобы избежать смерти.

– Я спас Калийю, – возразил Джарлакс, и Энтрери замер. Калийя была первой женщиной, сумевшей тронуть сердце Энтрери; она тоже была авантюристкой и родилась в Землях Бладстоуна. Когда-то давно ее отняли у него темные эльфы.

Темные эльфы Джарлакса.

Разозленный Энтрери шипел что-то неразборчивое, пытаясь сочинить подходящий ответ.

– Она убила бы тебя, – напомнил ему Джарлакс; и действительно, когда-то полуэльфийка в приступе ярости напала на Энтрери. Во время этого поединка Энтрери выбросил ее из окна их комнаты в переулок и оставил там умирать.

Но это убийство, все события того трагического дня разбили сердце Энтрери. Черноволосая полуэльфийка с синими глазами завладела его душой и помыслами – она была первой женщиной в его жизни, которую он любил. Он до сих пор помнил ее голос, словно это было вчера, – она слегка шепелявила из-за раны, полученной в бою.

– Киммуриэль спас ее – мы ее спасли, – рассказывал Джарлакс. – Мы вернули ей жизнь и надежду. На самом деле Киммуриэль сделал с ней то же самое, что сейчас делает с Далией в этой комнате. А потом она прожила долгую жизнь, мой друг.

Энтрери в изумлении посмотрел на него, и Джарлакс кивнул.

– Я думаю, она до сих пор жива, – признался Джарлакс. – Она не так уж стара для полуэльфийки.

Энтрери показалось, что сейчас он упадет в обморок.

– И ты говоришь мне об этом только сейчас?! – выкрикнул ассасин, охваченный яростью и недоверием.

– Я в этом не уверен.

– Бреган Д’эрт захватили ее в плен и обратили в рабство!

– Нет! – резко возразил Джарлакс. – Она пробыла у нас недолго и вовсе не в качестве рабыни.

– Я сам это видел! Я убил тех дроу из Бреган Д’эрт, которые привели ее в Мемнон.

– Я отдал тебе этих наемников, чтобы ты мог немного побыть с Калийей, ведь на самом деле это были всего лишь орки, которым при помощи магии придали внешность дроу, – объяснил Джарлакс.

Судя по выражению лица, Энтрери не поверил ни единому слову темного эльфа.

– А потом она ушла, – закончил Джарлакс.

Энтрери освободил Калийю, и вместе они провели несколько недель в калимшитском городе Мемноне, но, проснувшись однажды утром, Энтрери обнаружил, что он снова один.

– Ты хочешь сказать, что забрал ее, когда привел ко мне незересов.

– Да, я забрал ее, – признался Джарлакс. – Таково было ее желание. Она не хотела оставаться с тобой. С помощью Киммуриэля она избавилась от ненависти и желания мстить, а та жизнь, которую ты… которую мы тогда вели, не привлекала ее. Она попросила меня устроить вам встречу, чтобы попрощаться…

– Ложь! – крикнул Энтрери. – Тогда мне сказали совсем другое. Ты думаешь, что за прошедшие годы я все позабыл? Считаешь меня выжившим из ума стариком?

– Тебе рассказали другую историю, чтобы легче было держать тебя в подчинении. И я допустил это, потому что в противном случае незересы убили бы тебя – наверняка убили бы.

– Это было бы лучше, чем отдавать меня Алегни.

– Это уже другой разговор.

– Это произошло на следующий день после того, как у меня забрали Калийю!

– Разумеется, ради нее самой. Незересы нашли тебя, хотя, можешь быть уверен, безо всякого содействия Бреган Д’эрт. Они нашли тот меч, который ты сейчас снова носишь. Это незересский клинок, мы это знали, и незересы пришли за ним с целой армией. Я спас твою возлюбленную и увел ее от тебя, исполняя ее желание.

– Ты спас самого себя, отдав меня им.

Джарлакс пожал плечами:

– Они в любом случае схватили бы тебя и меня тоже обратили бы в рабство, если бы я отказался с ними сотрудничать.

Энтрери прорычал что-то, услышав эти слова, даже сделал шаг вперед, но Джарлакс поднял руки и уверенно продолжал:

– Я собирался сразу же вернуться за тобой с большим отрядом и уже спланировал этот поход вместе с Верховной Матерью Зирит. Но тогда я не знал всей подоплеки событий. Я не мог предвидеть Разрыва Пряжи и начала Магической чумы. Верховная Мать Зирит не могла мне помочь. Никто не мог! Все мы были поглощены собственными проблемами и буквально из последних сил цеплялись за жизнь. Да, ты прав, друг мой, я действительно предал тебя, и воспоминания об этом преследуют меня до сих пор. Но я клянусь тебе всем, что мне дорого: я никогда не собирался бросать тебя с этими мерзавцами, особенно с Херцго Алегни – пусть какой-нибудь злобный дьявол заберет его душу и сделает ее своей игрушкой… Но я все же попытался заплатить тебе долг. Возвращение Далии было немалым…

Он замолчал, потому что дверь в соседнюю комнату отворилась; но прежде чем появился Киммуриэль, Энтрери кивнул Джарлаксу, словно в знак примирения, хотя на лице у него были написаны растерянность и смятение. Подробности, которые Джарлакс только сегодня добавил к старой истории, ошеломили Энтрери и потрясли его до глубины души.

– Что ты узнал? – обратился Джарлакс к Киммуриэлю.

– Иллитид Мефил проделал впечатляющую работу, – ответил Киммуриэль. – Столько ключей, зацепок, которые утягивают ее обратно в безумие. Она всего несколько раз приходила в себя.

– Приходила в себя? Значит, ты ее излечил… – начал Энтрери.

– Разумеется, нет. Не все сразу. Это займет довольно много времени, но «улей» иллитидов поможет мне, ведь они очень благодарны архимагу Громфу за то, что он пригласил их участвовать в восстановлении Главной башни тайного знания. – Киммуриэль взглянул мимо Джарлакса, на Энтрери: – Тебе следует пойти повидать ее, пока она находится в здравом уме. Это продлится недолго.

Артемиса Энтери не пришлось просить дважды. Буквально отпихнув темных эльфов с дороги, он бросился к двери и захлопнул ее за собой.

– Ты все слышал? – негромко спросил Джарлакс.

– Я подумал, что ты нуждаешься в моей помощи.

– Он поверил в то, что я рассказал ему, а я в общем и целом рассказал правду, – пробормотал Джарлакс. Однако при этом он переминался с ноги на ногу и, судя по всему, чувствовал себя неуютно.

– Правду, но не до конца, – усмехнулся Киммуриэль.

– Ни к чему раскрывать подробности соглашения между Бреган Д’эрт и незересами, – напомнил ему Джарлакс. – Это было очень давно, и королевства незересов больше нет, потому что во время Раскола пострадали не только миры Торила и Абейра!

Он ничего больше не сказал, удовлетворенный безразличным пожатием плеч Киммуриэля; но Джарлакс понимал, что не все улажено так благополучно, как ему хотелось бы думать.

Имея дело с Артемисом Энтрери, сложно было уладить разногласия раз и навсегда.

Дзирт хотел бы радоваться празднику, который в тот вечер был устроен в тронном зале. В конце концов, праздник затевался в честь его благополучного возвращения.

Когда он вошел, дворфы завели песню; все уже сидели за столами, бороды у всех были в пене от пива, и все, увидев дроу, подняли кружки с ревом: «Эльф!»

Бренор, конечно, присутствовал; он пребывал в отличном настроении, Атрогейт, Амбра и Рваный Даин сидели рядом с ним за длинным столом, который принесли специально для пира. Дзирт заметил, что два места справа от Бренора остались свободными – конечно же, для него и Кэтти-бри.

Дзирту вдруг захотелось видеть здесь еще два пустых места, и он подумал о Вульфгаре и Реджисе. Сцена, представшая перед ним, перенесла его на много лет назад, в далекие края, на праздник в честь отвоевания Мифрил Халла.

– А где же моя дочка, а, эльф?! – воскликнул Бренор.

– Она сказала, что подойдет позже, – ответил следопыт. – Кажется, у нее много дел.

– У них у всех много дел, – проворчал Бренор. – Работают без передыху. Хотят снова поставить на место эту треклятую башню.

– Это спасет Гаунтлгрим, – вмешался Рваный Даин. Это заявление вызвало хор ликующих голосов и стук кружек.

Дзирт сел на свое место и принял у Бренора кружку с элем. Разговоры вокруг него возобновились, песни зазвучали громче, но дроу-следопыт чувствовал свинцовую тяжесть на сердце, равнодушие, отстраненность от происходящего.

Неужели его воображение создает эту картину на основе воспоминаний? Переносит прошлую реальность Мифрил Халла в некое иное время и место, где он, Дзирт, находится сейчас на самом деле?

А может быть, даже его воспоминания – это не более чем порождение его воспаленного мозга? Или внушение какого-то существа, которое сейчас играет с ним, с его хрупким разумом и неопределенными ощущениями, дергает его за ниточки, словно кукловод?

Он оглядел зал, и его несколько утешил вид статуй-саркофагов, которые стояли по обе стороны трона Бренора. Статуи заключали в себе тела короля Эмеруса Боевого Венца, покойного правителя Фелбарра, и короля Коннерада Браунанвила, который в свое время унаследовал от Бренора трон Мифрил Халла.

Однако внимание его приковал третий саркофаг, и, несмотря на свое подавленное, тревожное состояние, Дзирт невольно улыбнулся, глядя на статую, установленную в нише стены примерно в дюжине шагов напротив трона.

Нишу занимал Тибблдорф Пуэнт, свирепый, кровожадный воин, вечно готовый идти в бой, преданный королю до последней капли крови.

Дзирт удивился, обнаружив, насколько сильно ему не хватает сейчас берсерка. Пуэнт был уже очень старым дворфом, когда Дзирт и Бренор оставили его в Долине Ледяного Ветра, и все же, когда потребовалось, Пуэнт с ревом бросился на защиту Бренора и сражался как молодой богатырь.

Затем для Пуэнта началось второе существование, но не вторая жизнь. Берсерк, превратившись в вампира, бродил в этих самых пещерах, где он пал.

Теперь он обрел покой, и Дзирт не мог бы представить себе более подходящего стража, чем эта статуя, которая смотрела сверху вниз на трон Бренора, на союзников и советников короля, напоминала им всем о том, что такое настоящая преданность и самоотверженность.

Дзирт снова поморщился, словно от боли, когда ему пришло в голову, что Пуэнт тоже, возможно, всего лишь плод его фантазии. Либо он стал жертвой ужасного, всеобъемлющего обмана, самого жестокого издевательства, которое приходилось когда-либо терпеть смертному, либо он был богом, безумным богом, который создавал других существ и события по собственному желанию, из страха или из прихоти, а эта возможность, считал Дзирт, – самая жуткая из всех.

Он стиснул зубы, чтобы не усмехнуться, чтобы не завыть, и сделал большой глоток пива из кружки.

Но зачем прятаться? Это его игра – или игра, в которую с его помощью играл другой. Но все равно, так или иначе, игра. Так зачем скрывать усмешку?

Он обернулся к Бренору и устремил на друга злобный взгляд, но прежде чем дворф заметил искаженное ненавистью выражение лица дроу, гнев сменился изумлением. Только в этот момент Дзирт увидел на руке у Бренора странный предмет, какую-то пряжку или эмблему, которая очень напоминала его щит с изображением кружки пива.

– Ха-ха-ха! Красота, да, эльф? – произнес дворф, поймав пристальный взгляд друга. Он поднял руку, чтобы Дзирт смог лучше разглядеть круглую пряжку.

– Что… – начал Дзирт, но у него перехватило дыхание, когда предмет начал разворачиваться, увеличился в размерах и превратился в небольшой щит.

Дзирт однажды уже видел такой фокус.

– Что это? – пролепетал он, тряхнув головой.

– Моя дочка, – пояснил Бренор и подмигнул. – Она взяла у меня щит и еще ту штуку, которую ты с собой принес, и положила их вместе в горн. Ха! И, представь, он все равно дает мне пиво!

– Допустим, но плохо то, что он не варит пиво, когда он вот такой маленький, – заметил Атрогейт, и окружающие расхохотались.

– Она совместила их? – мрачно осведомился Дзирт, пристально разглядывая чудесную вещь. Увидев в толще щита паутину Тиаго, дроу поверил словам Бренора. – Клянусь всеми богами, – прошептал он, отстраняясь.

– В чем дело? – спросил Бренор.

Дзирт задумчиво прищурился и вдруг сообразил, зачем Кэтти-бри попросила его оставить оружие в их комнате, когда он отправлялся на пир. У него возникли подозрения насчет истинной причины ее опоздания.

Дзирт отодвинул свой стул и хотел подняться, но удивленный его поведением Бренор схватил друга за руку.

– Ты куда это собрался?

– Она у главного горна, – ответил Дзирт.

– Я буду вечно благодарна тебе, – говорила Далия Энтрери, когда он опустился на колени у ее постели. – Вечно. Ты не можешь даже представить себе…

Голос ее надломился, и она разрыдалась. Энтрери сжал женщину в объятиях, привлек к себе. Он нуждался в ее поддержке не меньше, чем она нуждалась в нем. Так прошло несколько долгих минут; наконец он отстранился и пристально взглянул в прекрасные глаза эльфийки.

– Я был таким же потерянным, как ты, – произнес он.

Далия с усилием усмехнулась.

– Нет, – она покачала головой, – ты никогда, никогда не сможешь этого понять…

– Когда-то я был узником Дома Бэнр, – возразил он. – Много недель. Я знаю. И мысль о том, что ты там…

У него тоже перехватило дыхание от волнения; он просто прижал женщину к себе и осыпал поцелуями и почувствовал себя уютно и хорошо впервые за долгие-долгие годы.

– Мне сказали, что, кроме тебя, в Мензоберранзан пришли Джарлакс и Дзирт, – заговорила Далия спустя некоторое время.

– Да, это правда.

– Вы спасли меня, все трое. Я никогда не забуду этого. Энтрери помрачнел, услышав от эльфийки имя Дзирта, который несколько лет был ее возлюбленным. Несмотря на то что он теперь считал Дзирта если не другом, то по крайней мере союзником, он не мог бы вынести расставания с Далией из-за следопыта – как не мог бы вынести расставания по любой другой причине.

– Но ведь это ты, ты придумал меня спасти? – спросила Далия. – Ты заставил их пойти с тобой и вызволить меня из тюрьмы.

– Я пришел бы и один.

Далия кивнула, потому что не сомневалась в его словах, и улыбнулась, несмотря на струившиеся по щекам слезы.

– Я мало что помню, – призналась она. – В мыслях неразбериха, и я совсем запуталась…

– Киммуриэль исправит это, – пообещал Энтрери.

– Но одну вещь я твердо знаю. – Она протянула руку, погладила мужчину по щеке, мокрой от слез. – Я знаю, что люблю тебя, Артемис Энтрери. Только тебя, и всегда буду любить тебя, и никогда не полюблю другого.

– Я люблю тебя, – ответил Энтрери и обнял женщину.

Еще совсем недавно он представить себе не мог, что когда-либо произнесет эти слова. Он не говорил их никому с раннего детства, лишь матери до того, как мать предала его. Он не думал, что это чувство – любовь – доступно ему.

Но это была правда: он полюбил, полюбил искренне и больше не боялся предательства. Это было так чудесно – не бояться.

Артемис Энтрери наконец узнал, что такое душевный покой.

Кэтти-бри взмокла от пота, едва не падала от усталости, но испытывала чувство глубокого удовлетворения. Она поднесла великолепный меч к своим огромным синим глазам, и в них отразились звезды, искрящиеся внутри нового клинка Сверкающего – теперь меч получил лезвие из стеклостали.

У Видрината был слегка изогнутый клинок, как и у Сверкающего, и поэтому больше подходил ему, чем Ледяной Смерти; кроме того, Кэтти-бри частично вернула оружию Дзирта защитные магические свойства. Но теперь у оружия был клинок Видрината, выкованный из стеклостали и наполненный крошечными звездочками, острее и прочнее всех других; никто не мог бы его сломать. Меч по-прежнему оправдывал свое имя, Видринат, «Колыбельная», потому что, повинуясь приказу владельца, впрыскивал в рану усыпляющий яд дроу.

«Подходящее оружие для Дзирта», – подумала Кэтти-бри, потому что он убивал противника лишь в том случае, если не оставалось иного выбора.

Она безмолвно поблагодарила Предвечного за то, что он наделил ее силой и способностью к прозрению, за то, что он показал ей истинное могущество главного горна Гаунтлгрима. Эти дары были сверхъестественными; ни один обычный горн, сколь угодно жаркий, не мог сотворить подобного. Это было не просто огненное щупальце, но древнейшая магия, дар божества, и поэтому Кэтти-бри обратилась к Предвечному со словами искренней благодарности.

Теперь она не сомневалась: ее план сработает, она сумеет заново вырастить Главную башню тайного знания в Лускане и спасти Гаунтлгрим.

С грохотом распахнулась дверь, и в зал ворвался Дзирт; за ним следовал Бренор в сопровождении толпы хохочущих подвыпивших дворфов.

– Что это ты здесь делаешь?! – воскликнул Бренор.

Дзирт подбежал к жене, и взгляд его был устремлен на меч.

– Видринат и Сверкающий, – объяснила Кэтти-бри, и Дзирт закивал: именно это он и ожидал увидеть, когда выбежал из тронного зала, словно безумный.

Он не произнес ни слова, просто взял у нее новый меч, поднял его, проверил, как он лежит в руке, почувствовал его могущество – могущество, которого он прежде не ощущал в оружии. Держа в руке этот клинок, чувствуя силу Видрината, Дзирт про себя удивился собственной победе над его прежним хозяином, Тиаго Бэнром.

Он перевел взгляд с крошечных звездочек на прекрасную женщину, от которой получил этот дар, и все темные мысли оставили его. Он прижал ее к себе.

А затем Дзирта охватил ужас: он испугался, что все это лишь иллюзия, обман, самообман, и снова несчастный почувствовал себя так, словно его засасывала неумолимая трясина. Мир никогда, никогда не будет таким, как прежде. Никогда ничто не будет в порядке.

Неужели он обнимает королеву демонов?

Глава 4 Морада Тополино

Два весьма дородных хафлинга топтались в конце пешеходной дорожки, обсаженной живой изгородью и выходившей на главную улицу богатейшего квартала города Дельфантл. Хафлинги старались принять небрежный вид, несмотря на то что весь город знал, кто они такие и чем занимаются. Они неумело притворялись, будто болтают друг с другом, а сами непрерывно обшаривали взглядами улицу.

Реджис ухмыльнулся при виде охранников. Они с другом выглядывали из-за угла таверны, расположенной дальше по улице.

– То самое место? – спросил Вульфгар.

– Морада Тополино, – подтвердил Реджис.

– Прошло пять лет, – напомнил ему Вульфгар. – Наверное, многое изменилось.

Реджис бросил на варвара суровый взгляд: он сейчас был не в том настроении, чтобы предаваться сомнениям.

– Доннола Тополино не менее хитра и изворотлива, чем Джарлакс, – довольно кислым тоном промямлил хафлинг. – Если Морада Тополино стоит на месте – а так оно и есть, – значит, она там.

Вульфгару захотелось ответить: «Ночи в Дельфантле наверняка долгие и темные…» Но варвар прикусил язык. Он и так уже сказал достаточно и недвусмысленно озвучил свое мнение насчет безграничной преданности Доннолы Тополино.

– Мы любим друг друга по-настоящему! – воскликнул Реджис, с тоской и нетерпением глядя на дом, где жила его возлюбленная.

– Когда-то я тоже так думал, – буркнул Вульфгар.

Реджис удивился: это был намек на Кэтти-бри. Тогда, давно, они не успели пожениться с Вульфгаром, потому что йоклол утащила его в Бездну.

– У нас все иначе, – возразил Реджис. – Доннола знает, что я рано или поздно вернусь. А тогда, много лет назад, мы считали тебя мертвым, Вульфгар, и отнюдь не без основания…

– Да знаю я, знаю. – Варвар махнул рукой и улыбнулся, желая дать понять, что искренне сожалеет о невольно вырвавшихся словах.

– Прошло столько лет, а ты все еще не можешь забыть, – вздохнул Реджис и вдруг ахнул. – Значит, поэтому ты ушел со мной? Тебе неприятно находиться рядом с Кэтти-бри и Дзиртом?

Вульфгар рассмеялся – вполне беззаботно.

– Нет, конечно же. Я сболтнул глупость насчет твоей возлюбленной… но только потому, что сейчас боюсь за тебя. В конце концов, несколько лет – срок немалый. Но я уверен, что напрасно беспокоюсь.

– То, что ты сказал, я много раз передумал сам, – признался Реджис. – Каждый день с того момента, как мне пришлось бежать из этого города, спасаясь от призрака Темной Души, я мечтал об этой минуте, о том, как вернусь к ней и заключу ее в объятия. – И Реджис снова взглянул на пресловутый дом. – Доннола была рядом со мной, когда я скакал по дорогам вместе с «Ухмыляющимися пони», ожидая назначенного дня; мысль о ней не оставляла меня все время, пока я добирался до Пирамиды Кельвина, а потом путешествовал через северные земли к Мифрил Халлу. Только воспоминания о ней поддерживали меня, когда мы с тобой заблудились в Подземье. – Он глубоко вздохнул, пару раз моргнул и прошептал: – Я так долго ждал этого момента и в то же время боялся его. Если ее там нет…

– Она там, – твердо произнес Вульфгар, снова удивив Реджиса. – Она там и ждет твоего возвращения.

– Но ты же сам только что сказал…

– Наверное, я не понял тебя. Я никогда прежде не слышал, чтобы ты так говорил о ней, но если твоя любовь к ней так глубока, тогда мне остается лишь верить в то, что ее любовь не менее сильна. Ты ждал бы ее до конца своих дней, верно?

Реджис улыбнулся и кивнул.

– Даже лежа на смертном одре, я смотрел бы в сторону двери, ожидая, что вот-вот повернется ручка и войдет она.

– Ну что ж, благодаря везению и могущественным друзьям ты можешь быть уверен: до этого не дойдет, – усмехнулся Вульфгар. – Идем, Редж… Паук Паррафин, найдем твою потерянную возлюбленную.

Вульфгар взял Реджиса за локоть и хотел было завернуть за угол, но остановился и пригляделся к нужному дому.

– Как ты думаешь, я туда влезу? – спросил варвар, рост которого достигал почти семи футов.

– Пригнись, – посоветовал Реджис. – И не садись в кресла с подлокотниками, потому что, боюсь, мы не сумеем извлечь твое могучее тело из их жадных объятий.

Смеясь, два непохожих и странных на вид товарища, один из которых был более чем в два раза выше и в три раза тяжелее другого, вышли на открытое место и направились к дому Морада Тополино. Когда они преодолели половину пути, стражники наконец обратили на них внимание и принялись в изумлении разглядывать незнакомцев.

Толстые хафлинги преградили друзьям дорогу, а из-за живой изгороди появились их товарищи; в руках у многих были заряженные арбалеты. Обитатели Морада Тополино, судя по всему, ждали нападения, и это встревожило Реджиса.

– Вы кто такие? – заговорил один из толстых охранников.

– Что нужно?! – одновременно рявкнул второй, но едва он успел произнести эти слова, как хафлинги с арбалетами разразились воплями: «Паук!» Двое, загораживавшие дорогу, тоже узнали Реджиса, и лица их озарили широкие радостные улыбки.

– Паук? – повторили оба, подходя ближе.

Реджис приветствовал их, назвал по имени одного, Донфеллоу, и все трое принялись дружелюбно пожимать друг другу руки и обниматься.

– Это мой друг Вульфгар, – представил Реджис своего спутника. Однако при этом он смотрел не на Вульфгара, а на многочисленных стражей, которые появились из укрытий. Кое-кто прятался в кустах, и он заметил их только сейчас.

– Мы должны быть начеку, – пояснил Донфеллоу в ответ на недоуменный взгляд Реджиса.

– Такова новая реальность Морада Тополино, – добавил второй стражник. – С той самой ночи, когда ты исчез, Бабушка Доннола не позволяет нам расслабляться. Она не желает, чтобы нас снова застигли врасплох.

– Этого не будет, ни за что! – с мрачной решимостью произнес Донфеллоу.

– Доннола, – прошептал Реджис, и лицо у него сделалось такое, словно он готов был разрыдаться от радости. Она жива!

– Бабушка? – хихикнул Вульфгар и толкнул локтем Реджиса.

– Это титул предводителя, он не имеет никакого отношения к семейному положению, – объяснил Реджис. Потом обратился к Донфеллоу: – Пожалуйста, не надо сообщать о моем приходе, ладно?

Стражник с подозрением уставился на него.

– Она помолвлена с кем-нибудь? – спросил Вульфгар, удивив всех. Однако это сразу объяснило просьбу Реджиса.

– А тебе какая разница?

– Разумеется, вы можете забрать все мое оружие, и мой друг останется здесь, но, прошу вас, разрешите мне появиться перед госпожой Доннолой без предупреждения.

Донфеллоу кивал и улыбался.

– Нет, – обратился он к Вульфгару. – Она никем не интересовалась в последние годы. – Он посмотрел на Реджиса. – Теперь я начинаю понимать, почему.

Вульфгар согласился подождать снаружи в компании стражников, а Донфеллоу повел Реджиса в здание Морада Тополино. В вестибюле их приветствовал еще один страж; там им пришлось подождать несколько минут, пока хафлинг бегал за магом по имени Ловкие Пальцы, тоже состоявшим в организации.

– Я же говорил, что вернусь, – с широкой ухмылкой произнес Реджис, когда на верхней площадке лестницы появился хафлинг-иллюзионист. Воспользовавшись заклинанием, Ловкие Пальцы в мгновение ока перенесся прямо к Реджису, и прежде чем гость сообразил, что происходит, его в очередной раз стиснули в объятиях.

– Я так рад снова видеть тебя! – воскликнул маг, охваченный неожиданно бурным ликованием. Ловкие Пальцы никогда особенно не любил Паука и уж точно не проявлял такой радости при встрече. С другой стороны, и врагами они не были, и именно маг помог Реджису бежать в ту кошмарную ночь, когда за ним пришел призрак Темной Души. Все же такое приветствие застало Реджиса врасплох, и недоумение отразилось у него на лице.

– Она так и не оправилась после той ужасной ночи, – серьезно объяснил Ловкие Пальцы.

– То есть после утраты Периколо, – догадался Реджис, но Ловкие Пальцы покачал головой.

– Разумеется, мы должным образом оплакивали Дедушку Периколо и похоронили его с почестями. Подобные потери причиняют горе, но они ожидаемы, и с ними можно смириться. Нет, мой старый друг, Доннола страдает не от горя, а от дурных предчувствий и безответной любви.

На несколько напряженных мгновений взгляды Реджиса и мага скрестились.

– Отведи меня к ней, – ровным голосом произнес Реджис, и Ловкие Пальцы кивнул.

– Ха-ха, вот это день сегодня выдался! – обратился к Вульфгару толстощекий старый хафлинг по имени Бристер-Биггус, протягивая ему очередной стакан виски.

Как только Реджис скрылся в особняке, стражники повели Вульфгара по лабиринту из живой изгороди, хотя он вовсе не казался лабиринтом рослому варвару, который был на два фута выше самых раскидистых кустов. Где-то примерно в середине лабиринта, миновав несколько сторожевых постов, они вышли на поляну, на которой стоял бочонок с краном. Почти сразу же к ним присоединились еще несколько хафлингов, и пирушка началась. Хафлинги передавали стаканы друг другу, но всякий раз, когда сосуд переходил из рук в руки, в нем оставалось меньше выпивки из-за того, что ее постоянно проливали – как будто бы случайно. Хафлинги беспрестанно чокались и даже завели импровизированную песню:

– «Э-э»? – обратился к Бристер-Биггусу Вульфгар после очередного припева, когда хафлинг хотел чокнуться с ним – и при этом коварно пролил на себя несколько капель спиртного.

– Ну, знаешь, это мы так, на месте сочинили, – рассмеялся Бристер-Биггус. – Потом подправим слова, когда дойдем до кондиции.

– За то, чтобы поскорее дойти до кондиции! – воскликнул Вульфгар и поднял свой стакан, чтобы чокнуться еще раз. При этом он заметил, что Бристер-Биггус снова как бы невзначай расплескал половину содержимого. Хафлинг, изображая пьяного, выливал в траву больше виски, чем вливал в рот.

Вульфгар понимающе усмехнулся, затем рассмеялся во весь голос. Словно из ниоткуда появилась грудастая девица и шлепнулась к нему на колени – и, разумеется, она принесла для него новый стакан, полный до краев.

– За то, чтобы дойти до кондиции! – проревел Вульфгар и опрокинул стакан, поданный Бристер-Биггусом. – За Паука! – заорал он еще громче и одним махом выпил виски, принесенное красоткой. – Еще!

И новая порция появилась словно по волшебству. Девчонка, сидевшая у него на коленях, начала подпрыгивать и подхватила песню. Казалось, вечеринка была в самом разгаре.

Но так только казалось.

Вульфгар также заметил, что хафлинги, действуя довольно ловко, дюйм за дюймом отодвигали Клык Защитника дальше от его руки, в кусты.

– Так скажи, давно ты знаешь нашего доброго г-г-господина Паука? – запинаясь, пробормотал Бристер-Биггус. Казалось, сейчас он упадет и захрапит.

Но так казалось лишь на первый взгляд.

– Сто лет, нет, больше! – заявил Вульфгар, и все рассмеялись, потому что для Тополино Пауку недавно исполнилось двадцать, а они знали этого парня – или знали о нем – большую часть его жизни.

– Двести лет! – вскричал Вульфгар и снова выпил. – Да-да, мы сложи… слажа… э-э… сражились? – Он смолк и с дурацким видом тряхнул головой. – Ага, мы вместе сражались с дроу и драконами, орками и бурундуками!

Это высказывание вызвало преувеличенно громкий смех и завывания. Вульфгар подумал, что те, кто пытается притвориться пьяным в стельку, выглядят до крайности нелепо.

– Нет, правда, – убедительным тоном продолжал он, затем стремительно поднялся, сбросив с колен пышнотелую девицу. Та шлепнулась на задницу, и окружающие снова взвыли от восторга. – Огромные бурундуки, с длиннющими зубами!

Бристер-Биггус захлебывался хохотом.

– Эй, вы, тихо! – воскликнул Вульфгар, споткнулся и прижал трясущийся палец к губам, призывая к тишине. – Ш-ш, я знаю один секрет.

– Ах, секрет, – отозвался Бристер-Биггус и тоже приложил палец к губам. Остальные хафлинги подобрались ближе, не скрывая интереса.

– У меня есть секрет, – бормотал Вульфгар, тряся головой, как пьяный. – Когда я был молодым человеком – мальчишкой еще, – меня взяли в плен на поле боя, потому что у меня ноги подкосились, я поскользнулся. – Для пущего эффекта он заговорил с дворфским акцентом. – Ага, вот так-то, и сел я на задницу, а знамя полетело прочь. – Он огляделся и снова прижал палец к губам. – Ш-ш! Да, тут бы я и помер, еще мальчишкой, потому что на меня набросился свирепый враг.

– И Паук тебя спас? – ахнул Бристер-Биггус.

– Ха! – свирепо взревел Вульфгар, и хафлинги в ужасе отступили. – Паук? – изумленно переспросил Вульфгар. – Ба, но ведь он-то воевал на другой стороне, разве вы не знаете? Это его друг сбил меня с ног! – Он поднялся, выпрямился в полный рост и скрестил на груди мускулистые руки. – Его друг, – объявил он, и голос его снова стал ясным и звонким, словно хмель внезапно слетел с него. – Благородный дворф, даже, если хотите знать, король, и вместо того чтобы меня прикончить, как он вполне мог сделать, он принял меня в свой клан как сына. А потом выковал для меня оружие.

Он прошептал: «Темпус», – и в руке у него появился боевой молот, а хафлинги разинули рты от изумления.

– Да-да, я называю своим отцом короля Бренора Боевого Молота из Мифрил Халла, самого лучшего дворфа из всех, кого я знаю! – Понимая, что из кустов на него, скорее всего, направлена дюжина арбалетов, Вульфгар опустил Клык Защитника и протянул его Бристер-Биггусу. – Замечательное оружие, правда?

Хафлинг взял в руки чудесный молот, но едва не рухнул на землю под его тяжестью.

– А знаешь ли ты, господин Бристер-Биггус, – продолжал Вульфгар, – что еще получил я от короля Бренора?

– Что бы это могло быть? – с любопытством спросил хафлинг, выведенный из равновесия – и не только в прямом, но и в переносном смысле. Он развернулся боком к собеседнику, чтобы Вульфгар не сумел сразу забрать у него молот. Хафлинги так и не поняли, что варвару вовсе не нужно было выхватывать его у стражника лично.

– «Потрошитель», – ответил Вульфгар. – Ага, много-много «Потрошителя». – Он заметил, что кое-кто закивал при упоминании знаменитого крепкого напитка дворфов, валившего с ног самых сильных. – И поэтому вы должны знать, что от вашего виски, хотя оно и неплохое, язык у меня заплетаться не начнет и спотыкаться я не стану.

В этот момент веселье прекратилось, и дюжина пар глаз с подозрением уставилась на варвара.

– Но нам не понадобится выпивка, чтобы познакомиться получше, потому что у меня имеется в запасе дюжина занимательных историй. Надеюсь, вы их с удовольствием выслушаете. Я друг Паука – то есть Реджиса, хотя мой отец, король Бренор, всегда называл его Пузаном.

– Ты хочешь сказать, тот, кто пришел с тобой, – не наш Паук? – подозрительно спросил Бристер-Биггус, и Вульфгар услышал какое-то шуршание в кустах. Без сомнения, стражники побежали в особняк, предупредить Доннолу.

– Конечно же, это он самый, но здесь кроется кое-что еще. Точнее, много чего. Мы прошли половину Фаэруна, чтобы найти вас, найти возлюбленную Паука, и поэтому не надо меня бояться. Мой боевой молот… – он замолчал и призвал к себе оружие, – никогда не поднимется против жителей Морада Тополино.

Вульфгар шмякнулся обратно на бревно, схватил девушку-хафлинга и усадил ее к себе на колени. Затем завел песню хафлингов «Все друзья Паука…», но тут же закрыл рот и просто загудел мелодию себе под нос, потому что забыл слова. Он продолжал мурлыкать, когда остальные подхватили песню, и останавливался лишь затем, чтобы время от времени опрокинуть стаканчик виски.

– Так расскажи нам какую-нибудь историю! – крикнул один из хафлингов.

– За поцелуй! – обратился Вульфгар к девице, сидевшей у него на коленях, и, когда она наградила его поцелуем, в его прозрачных синих глазах появился опасный блеск, и он серьезно спросил: – Кто-нибудь из вас когда-нибудь встречался с белым драконом в его логове? Я – да, и я не только сумел остаться в живых, но и прикончил дракона!

– Ты убил дракона? – недоверчиво переспросил кто-то.

– Ты ведь еще совсем молод! – усомнился другой хафлинг.

– А в то время я был еще моложе, – сказал Вульфгар, не упоминая о том, что этот случай произошел в прошлой жизни. – Да, дракон Ледяная Смерть из Долины Ледяного Ветра вовсе не обрадовался, увидев на пороге меня и Дзирта До’Урдена, моего друга-следопыта.

Хафлинги слушали, затаив дыхание, и он заметил, что при упоминании имени знаменитого воина в глазах некоторых стражников зажглись огоньки – здесь его знали.

– Да-да, моего друга дроу, – заявил Вульфгар. При слове «дроу» девушка, сидевшая у него на коленях, ахнула, и некоторые другие, очевидно, никогда не слыхавшие о Дзирте, тоже разинули рты. – Хотите узнать, как я убил дракона? – громким шепотом вопросил варвар, наклоняясь вперед.

Все закивали, и из кустов донесся хор голосов:

– Хотим!

Вульфгар улыбнулся, потому что эта необыкновенная история обязательно обеспечит ему еще несколько стаканчиков этого замечательного виски.

Реджис расхаживал взад и вперед по небольшой, но со вкусом обставленной гостиной, куда привел его Ловкие Пальцы. Он не сомневался, что волшебник находится где-то поблизости и, возможно, шпионит за ним при помощи магии ясновидения, желая узнать всю правду о возвращении Паука.

Наконец, когда Реджису уже показалось, что наступил вечер, какая-то небольшая дверь распахнулась сама собой. Реджис замер, не зная, что это означает и следует ли ему перейти в другую комнату или…

На пороге стояла она, Доннола Тополино. Она застыла на мгновение, потом пошатнулась, словно ноги не держали ее, и Реджис поспешил к ней.

– Паук, – прошептала она, и слезы выступили на ее прекрасных глазах. И пока Реджис преодолевал расстояние в дюжину шагов, чтобы приблизиться к ней, наконец быть рядом с ней, он тоже несколько раз шмыгнул носом.

Ему хотелось подбежать к любимой, схватить, обнять, но он не знал, позволит ли она ему это, поэтому последние несколько шагов были сделаны неуверенно.

Доннола бросилась к нему, обняла его, осыпала поцелуями. Реджис лишился сил и рухнул на пол, увлекая за собой возлюбленную.

– Паук! – восклицала она между поцелуями. – Паук, я знала это! Я знала! Знала, что ты не забудешь меня, что ты вернешься!

– Я же тебе обещал, – прошептал он. – Я никогда не смог бы нарушить обещание, данное тебе.

Последние слова прозвучали невнятно, потому что Доннола снова одарила его долгим поцелуем, и Реджису внезапно показалось, что они никогда не расставались. И одновременно показалось, что он находился в разлуке с ней слишком долго!

– Я ждала тебя, – прошептала она. – Я знала, что ты вернешься.

Реджис улыбнулся и кивнул, но внезапно в глазах Доннолы промелькнул страх.

– Ты надолго? – жалобно спросила она. – Ты скоро покинешь меня?

Реджис крепче обнял женщину и взглянул ей прямо в глаза.

– Никогда, – пообещал он. – Никогда.

Глава 5 Фигурки на доске

– В наше время возможно существование нескольких истин, – заявила прекрасная девушка-дроу, обращаясь к своим теткам, которые были намного старше ее.

– И многие из этих истин основаны на ереси, – сурово произнесла Сос’Умпту с явным желанием осадить молодую, но могущественную Ивоннель. Сидевшая рядом с ней Квентл Бэнр, за которой по-прежнему сохранялся номинальный титул Верховной Матери Мензоберранзана, нервно заерзала на месте и бросила на свою фанатичную сестру настороженный взгляд.

Только что у них на глазах Ивоннель устроила невиданный, невероятный спектакль, демонстрацию силы, какой не приходилось прежде видеть ни одному дроу Мензоберранзана, включая Квентл и Сос’Умпту. А ведь эти две женщины когда-то наблюдали за тем, как их мать «с корнем» вырвала дворец Дома Облодра из каменного пола пещеры и швырнула его в ущелье Когтя вместе с обитателями, дроу-отступниками. Но недавнее событие, высвобождение огромной силы, физической и магической, силы всех магов и воинов Мензоберранзана, накопленной вокруг живого существа, Дзирта До’Урдена, превзошло даже деяние Верховной Матери Ивоннель Бэнр. Поток энергии невиданной мощи, направленный на Демогоргона, полубога, князя демонов, превратил его в пузырящуюся лужу, над которой клубился бесплотный дым.

– А кто решает, что есть ересь, а что – нет? – обратилась Ивоннель к Сос’Умпту. – Ты?

– Существует Правящий Совет…

Издевательский хохот Ивоннель помешал старой жрице договорить.

– Ты хочешь собрать этот Совет сейчас, после того, как клан Меларн открыто напал на другой правящий Дом с недвусмысленного согласия и одобрения остальных крупных семей и, среди прочих, Дома Баррисон Дел’Армго? Что хорошего может из этого выйти, по-твоему?

– Так положено по протоколу.

Ивоннель снова рассмеялась, покачала головой и взглянула в лицо Верховной Матери Квентл.

– Не вздумай назначать заседание Совета, – пригрозила она.

– Ты хочешь добиться прощения для архимага Громфа, – вмешалась Сос’Умпту прежде, чем Квентл успела ответить.

Ивоннель бросила на старшую женщину угрожающий взгляд. Такой взгляд Квентл уже видела однажды, непосредственно перед тем, как Ивоннель недвусмысленно продемонстрировала ей, Квентл, свое истинное могущество – весьма болезненным образом. Но упрямая фанатичка Сос’Умпту не уступала: – Именно Громф привел Демогоргона в этот город.

– Он был обманут, – возразила Ивоннель.

– Это не оправдание…

– Он был обманут Госпожой Ллос, – договорила Ивоннель, и это заставило Сос’Умпту наконец замолчать. Квентл перестала трястись от страха. – Я узнала об этом заговоре из разговоров с К’йорл, – продолжала Ивоннель. – Там, в дыму и смраде Бездны, Госпожа Ллос приняла облик бывшей Матери Дома Облодра и передала Киммуриэлю, сыну К’йорл, секретное заклинание, которое ослабило барьер Фаэрцресса и вызвало сюда Демогоргона. Повинуясь Паучьей Королеве, Киммуриэль обманул архимага Громфа. Таким образом Громф, позволив Демогоргону прийти в этот мир, выполнил волю Госпожи Ллос. Не больше и не меньше. Значит, мы должны покарать его за это?

Сестры Бэнр переглянулись, и лица у обеих были озабоченные.

– Госпожа Ллос хотела, чтобы Демогоргон напал на нас? – дрожащим голосом проговорила Сос’Умпту.

– Выходит, она считала, что мы можем победить, – заявила Квентл, но с таким видом, словно она не очень верила собственным словам. – Одолев это чудовище, мы послужили ей!

– Кто может знать намерения или желания Ллос? – спросила Ивоннель. – Истинные намерения?

– Это выше нашего разумения, – согласилась Сос’Умпту.

– Ты хочешь, чтобы я снова назначила Громфа на пост архимага Мензоберранзана? – спросила Квентл.

Ивоннель рассмеялась.

– Разумеется, нет! Сейчас для Дома Бэнр лучше, чтобы этот пост занимал Тсабрак Ксорларрин, особенно если вспомнить о просьбе Верховной Матери Зирит разрешить ей вернуться в город со всем своим семейством. Зирит Ксорларрин окажется перед нами в неоплатном долгу, а ее сына легко контролировать. – Она пожала плечами и презрительно фыркнула. – А можно ли контролировать Громфа?

Квентл захотелось заорать: «А тебя?» Но она сжала губы, зная ответ и зная, что даже подобный вопрос навлечет на нее большие неприятности.

Однако дерзкая мысль, очевидно, отразилась у Квентл на лице, потому что Ивоннель криво усмехнулась и многозначительно посмотрела на тетку.

– В моих интересах оставить Дом Бэнр на верхушке иерархии Мензоберранзана, – заявила Ивоннель, и это необычное утверждение застигло старших женщин врасплох. – Только поэтому я говорю вам все это насчет Громфа и советую с радостью принять его обратно, – продолжала молодая выскочка. – Он могущественный союзник, но, с другой стороны, может оказаться страшным врагом. Так что лучше будет держать его поблизости.

Несмотря на свою очевидную неприязнь к Ивоннель, Сос’Умпту невольно кивнула в знак согласия. Однако для Квентл вопрос о возвращении Громфа внезапно отошел на второй план – ее поразило одно слово.

– Ты советуешь? – рискнула она спросить. Ивоннель кивнула.

– Ведь ты же Верховная Мать, разве не так?

Квентл устремила на Ивоннель долгий пристальный взгляд, ожидая подвоха, резкого поворота на сто восемьдесят градусов.

– А кто же ты тогда, Ивоннель, дочь Громфа? – осторожно поинтересовалась Сос’Умпту.

– Хороший вопрос, – усмехнулась Ивоннель. – Я сама задаю его себе.

Она пожала плечами, развернулась и вышла из приемного зала, оставив двух своих теток в страхе и растерянности.

– Ее могущество основано на том, что она постоянно сбивает нас с толку, – негромко прошипела Квентл, и сестра не нашлась, что на это ответить.

Ивоннель, погруженная в глубокую задумчивость, машинально добралась до зала прорицаний Дома Бэнр. Она приблизилась к сосуду с водой и провела пальцами по его гладкой поверхности, вспоминая удивительное ощущение, которое испытала, когда погрузила руки в толщу камня вместе с К’йорл Одран.

Ей сейчас не хватало К’йорл, и она пожалела, что женщину уничтожил мощный кинетический барьер, который она «перенесла» из города иллитидов к телу Дзирта До’Урдена.

Ивоннель в конце концов пришла к выводу, что это существо, К’йорл Одран, женщина-псионик, отступница, заслуживало уважения гораздо больше жриц Паучьей Королевы. Ее мысли и действия служили некоей высшей цели, она обладала большим потенциалом, нежели жрицы, сосредоточенные лишь на том, чтобы удовлетворить Паучью Королеву, доставить ей жестокие и грубые развлечения. Ивоннель обнаружила, что К’йорл Одран даже после всех перенесенных пыток и страданий сохранила в душе стремление к свободе, недоступное верховным матерям.

Тогда она подумала о Джарлаксе, своем дяде, и об этом удивительном дроу-следопыте, которого назначила избранным воином Ллос. Она же сама смеялась про себя, когда этот абсурдный титул упоминался рядом с именем Дзирта До’Урдена!

– Кто ты такой, Дзирт До’Урден? – произнесла девушка вслух, глядя на неподвижную воду.

Если бы К’йорл была здесь, Ивоннель, наверное, заставила бы ее взглянуть сквозь пространство, мысленно устремиться в чашу и шпионить за отступником.

Мензоберранзан принадлежал ей, она была его полновластной хозяйкой. Она станет легендой, темные эльфы будут бояться ее, почти как богиню, будут выполнять все ее прихоти.

Она подумала о Джарлаксе, мысленно повторила его утверждения относительно Дзирта До’Урдена. Какими смехотворными ей показались его слова! Она вспомнила последний разговор с лидером наемников, когда Джарлакс открыто обвинил ее в суетных мелких чувствах. Смехотворное обвинение, ей даже в голову не могло прийти подобное.

Джарлакс, естественно, ошибается.

Но если он ошибается, то почему же Ивоннель действительно завидует Дзирту До’Урдену?

Размышления Ивоннель были прерваны на следующее утро этой жалкой Минолин Фей, существом, которое Ивоннель с каждым днем презирала все сильнее. Если бы Минолин Фей не приходилась ей родной матерью, Ивоннель просто прикончила бы ее давным-давно.

– Верховная Мать Зирит прибыла для встречи с верховной жрицей Сос’Умпту и Верховной Матерью Квентл, – осторожно сообщила Минолин Фей, тщательно и с благоговейным трепетом перечисляя все титулы. Она боялась ошибиться, ведь титулы менялись чуть ли не каждый день.

Девушка посмотрела на мать в недоумении, словно спрашивала, какое ей, Ивоннель, до этого дело.

– Сарибель и Рейвел Ксорларрин также приглашены, – быстро добавила Минолин Фей, словно сообразив, что нужно заинтриговать вспыльчивую Ивоннель или, по меньшей мере, пообещать ей развлечение. – Говорят, что Верховная Мать Зирит все-таки претендует на трон Дома До’Урден, потому что при тамошнем дворе, наряду с множеством воинов из Дома Бэнр, состоят ее дети.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – резко спросила Ивоннель.

– Мне было приказано…

– Тебе всегда приказывают! – огрызнулась Ивоннель. – Смысл твоего существования заключается в том, чтобы выполнять приказы, ты только и делаешь, что прислуживаешь, повинуешься, трясешься в страхе. Как ты можешь спокойно спать по ночам, зная о собственном ничтожестве, и быть довольной своим существованием?

Женщина даже не возмутилась.

Она не осмеливалась возмущаться!

Ивоннель рассмеялась и покачала головой.

– Чего ты хочешь от меня? – тихо, почтительно спросила Минолин Фей и смиренно опустила взгляд.

Ивоннель грубо взяла ее за подбородок и заставила поднять голову, заставила мать взглянуть себе в глаза.

– Ты моя мать, – заявила Ивоннель. – Я не забыла об этом, и я придаю этому кое-какое значение, в отличие от прочих, которые рады забыть о родственных связях, как это принято в семьях дроу.

Несмотря на охвативший ее ужас, Минолин Фей внимательно взглянула на дочь, услышав это совершенно неожиданное заявление.

– Чего я от тебя хочу? – повторила Ивоннель, качая головой, словно не верила собственным ушам. – Я хочу, чтобы ты сделала то, чего желаешь сама, хотя бы раз за всю свою ничтожную, убогую жизнь. – Она отпустила Минолин и, отступив на шаг назад, пригвоздила женщину взглядом. – Ты всегда делаешь только то, чего требует Верховная Мать или эта мерзкая жрица Сос’Умпту; если бы мне предложили убить любого темного эльфа на выбор, я прикончила бы ее. А прежде ты выполняла приказы Верховной Матери Биртин. Даже Громф, мой…

– Архимаг Громф, – машинально поправила Минолин Фей, и Ивоннель захотелось визжать от досады на мать, которая ни на шаг не могла отступить от протокола.

– Даже Громф, – с ударением произнесла она. – Ты делала все, чего он от тебя требовал, так?

Старшая жрица на сей раз не выдержала и отвела взгляд.

– Ты когда-нибудь сама требуешь что-нибудь у кого-нибудь? – более мягко спросила Ивоннель. – Хоть что-нибудь?

Минолин Фей подняла взгляд, и на этот раз Ивоннель увидела в ее глазах решимость и гнев – очевидно, она задела некую чувствительную струну.

– У меня есть подчиненные, – сказала жрица. – Множество подчиненных. Они выполняют мои приказы, в противном случае их ждет наказание.

– Они служат Паучьей Королеве?

– Таковы обычаи народа Ллос.

Ивоннель с отвращением покачала головой, отвернулась и отошла прочь.

– Ты передала мне свое сообщение, – произнесла она. – А теперь уходи.

И вечно покорная Минолин Фей вышла из комнаты.

Ивоннель упала в кресло, скрестила ноги, откинула голову на спинку и принялась обдумывать полученные сведения. Значит, Верховная Мать Зирит возвращается в город – возможно, в качестве главы одного из правящих Домов. Это немаловажное событие. Если она войдет в Правящий Совет вместо Далии как глава Дома До’Урден, тогда Бэнры действительно приобретут могучего союзника.

Второму Дому Мензоберранзана это не понравится. И чокнутым фанатичкам Меларн – тоже. Они ненавидели кощунственный Дом Ксорларрин, в котором мужчины занимали ответственные посты. Верховную Мать Зирит часто шепотом называли оскорбительным словом баридам – эта уничижительная кличка была изобретена женщинами-дроу для тех, кто выказывал излишнее уважение к существам мужского пола.

– Ах! – воскликнула Ивоннель, вытащила из-под себя подушку и швырнула ее через всю комнату – без всякой причины, просто потому, что ей хотелось выплеснуть гнев.

Она выругала себя за то, что предалась размышлениям о городских новостях, которые вовсе не были такими уж значительными и не стоили даже минуты ее времени. Ивоннель облачилась в великолепное церемониальное платье и вышла из своих покоев. Однако, прежде чем направиться в приемный зал, она заглянула в зал прорицаний.

Девушка снова провела рукой по гладкому краю чаши. И в очередной раз вспомнила К’йорл Одран. Она с удивлением обнаружила, что скучает по старухе. О, разумеется, К’йорл уже отжила свое, она была старой, больной, наполовину сумасшедшей, и от нее все равно пришлось бы рано или поздно избавиться… Но за то время, что они провели вместе, особенно в этой комнате, Ивоннель, благодаря чудесным способностям К’йорл, смогла хотя бы мельком увидеть жизнь за пределами Мензоберранзана.

Ивоннель невольно улыбнулась, размышляя об этом удивительном противоречии. Она жила в Городе Пауков, среди поклонников Госпожи Хаоса, но тем не менее это было, судя по всему, самое упорядоченное и стабильное государство в Подземье. О да, дроу вечно интриговали и время от времени переходили границы дозволенного, но чаще всего это случалось за пределами города – взять хотя бы войну за Серебристые Болота. Конечно, здесь, в городе, лидеры постоянно стремились возвыситься и упрочить свое положение, но убивали соперников лишь в крайнем случае, а войны между Домами случались довольно редко.

После того как высыхала пролитая кровь, Мензоберранзан становился прежним, Дом Бэнр, как всегда, возглавлял Правящий Совет – теперь в его состав входило девять женщин, считая Сос’Умпту, – и такое положение, как ни удивительно, сохранялось на протяжении десятилетий.

Ивоннель подумала о К’йорл, затем вспомнила Джарлакса и улыбнулась, представив себе дядю, разряженного, как павлин.

Потом она подумала о Дзирте До’Урдене, попыталась вообразить, какую жизнь он вел прежде и ведет сейчас. Контраст с Минолин Фей был разительным. Кто мог требовать чего-то от Дзирта До’Урдена, кроме его собственной совести?

Ивоннель направилась в приемный зал. Она обнаружила там Сос’Умпту, которая о чем-то шушукалась с восседавшей на троне Квентл. Обе подняли головы, увидев девушку, и на лицах их выразилось недовольство. Молодая женщина особенно отметила злобный взгляд Верховной Матери, и ей пришло в голову, что Квентл пытается отвоевать прежние позиции, возможно, даже строит заговоры вместе с Сос’Умпту и прочими, чтобы вернуть себе власть.

У Ивоннель промелькнула мысль, что следовало бы снова преподать Квентл урок относительно истинного положения вещей в Доме Бэнр – и желательно болезненный.

Но она тут же выбросила из головы этот вздор.

– Насколько я понимаю, я вам помешала, – заговорила она.

– Мы ожидали тебя намного раньше, – отозвалась Сос’Умпту. – Падение Демогоргона повлекло за собой множество тревожных событий.

– Здесь всегда происходят «тревожные события». Такова жизнь в этом городе. Именно в тревогах и смуте мы находим смысл повседневной жизни, всего нашего существования, именно благодаря им мы просыпаемся и встаем с постели каждое утро.

Сос’Умпту, судя по ее лицу, удивилась этим речам, но продолжала: – Мы как раз обсуждали Дом Меларн.

– Зачем?

Этот простой вопрос поверг старших женщин в замешательство, и спустя какое-то время Сос’Умпту, нахмурившись, спросила: – Каково твое мнение относительно Верховной Матери Жиндии Меларн?

– Мое мнение таково: она не стоит того, чтобы иметь о ней мнение.

– Она заседает в Правящем Совете! – сердито воскликнула Квентл.

– Ты тоже заседаешь в Правящем Совете, – возразила Ивоннель. – Вы обе! И Зирит тоже будет среди вас, когда ты назначишь ее Верховной Матерью Дома До’Урден.

– Они пожелают понизить Дом До’Урден в иерархии, позволить Дому Даскрин занять восьмое место и войти в Правящий Совет, – объяснила Сос’Умпту.

– Значит, скажите им, что это невозможно.

– Это так просто не делается… – начала Квентл.

– Жиндия Меларн только что проиграла войну с тем самым Домом, который, как ты предполагаешь, она собирается вышвырнуть из Совета. Убери ее и поставь Дом До’Урден на ступень выше.

– Ты хочешь, чтобы мы укротили Верховную Мать Жиндию Меларн? – спросила Сос’Умпту.

– Это уже сделано, – усмехнулась Ивоннель, вспомнив жестокое сражение, в ходе которого Джарлакс, Дзирт и этот человек по имени Энтрери перебили половину жриц Жиндии и едва не прикончили ее саму. Но она не собиралась посвящать старших Бэнров в подробности. – Во время нападения на Дом До’Урден между нами произошел долгий разговор. Жиндия по-прежнему в ярости, так будет всегда, но теперь она поняла свою ошибку. Я показала ей, что к чему.

– Что ты сделала? – спросила Сос’Умпту робким голосом, словно боялась услышать ответ. На лице Квентл появилось встревоженное выражение.

Ивоннель снова рассмеялась, но на этот раз смех был злобным.

– Вы лишь игрушки, куклы! – гневно произнесла она. – Вы все. Вы фигурки на доске для игры сава, вы переходите с одной клетки на другую, повинуясь чужой воле.

Ее поза, выражение лица, тон внезапно изменились. Она бросила на женщин насмешливый, оскорбительный взгляд, и на лице ее появилось выражение глубочайшего презрения.

– Ручные крысы, – ухмыльнулась она, – крысы во вращающемся колесе. Вам кажется, что вы двигаетесь все вверх, вверх, вверх, но на самом деле вы бегаете по кругу.

– Мы служанки Паучьей Королевы, – заявила Сос’Умпту. Когда возникла необходимость защищать свое положение, она нашла в себе силы для ответа и твердо была намерена помешать сопливой девчонке высмеивать ее религию и статус.

– И что с того?

– Как ты смеешь? – вырвалось у Квентл, а Сос’Умпту негромко пробормотала: «Ты кощунствуешь».

– Скорее, я скучаю, – поправила ее Ивоннель. – И не могу поверить в вашу слепоту. Ллос только что отправила в ваш город Демогоргона! Ллос приказала тебе, Квентл, выпустить на улицы орды демонов. Вспомните войну в Серебристых Болотах… Кто дал Тсабраку могущество для того, чтобы наслать тьму на целую страну?

– Ты знаешь ответ, – произнесла Сос’Умпту, и одновременно Квентл беззвучно ответила: «Ллос».

– И вот вы сговариваетесь и суетитесь в отчаянных попытках навести здесь порядок, – с неприкрытым презрением бросила Ивоннель. – Укажи Верховной Матери Жиндии ее место – не спрашивай ее, просто отдай приказ. А ее место – ступенью ниже Дома До’Урден, который теперь, под руководством Верховной Матери Зирит, станет Седьмым Домом Мензоберранзана.

– Так поступила бы Верховная Мать Ивоннель? – осведомилась Квентл.

– Верховная Мать Ивоннель наверняка пошла бы и вонзила кинжал себе в сердце, если бы ей пришлось целыми днями выслушивать ваши сплетни и глупости. – С этими словами молодая жрица махнула рукой, развернулась на каблуках и покинула приемный зал.

– Произошло кое-что еще! – крикнула ей вслед Сос’Умпту, но Ивоннель, не оборачиваясь, ответила ей пренебрежительным жестом.

Для них всегда было что-то еще. Для нее больше не было ничего интересного – по крайней мере здесь, в Мензоберранзане.

Глава 6 Миг сомнения

В укромном углу просторной передней пещеры, «вестибюля» Гаунтлгрима, Дзирт До’Урден исполнял свой танец.

Он снял почти всю одежду, кроме белья, и мог двигаться совершенно свободно. Из оружия и вещей у него остались лишь магические ножные браслеты и изогнутые мечи – Ледяная Смерть и новый клинок, наполненный светом звезд, «гибрид» Сверкающего и Видрината. Обычно он держал Ледяную Смерть в правой руке – он был правшой, – но сегодня, едва успев начать тренировку, понял, что следует поменять клинки. Ошибки быть не могло: это новое оружие, созданное для него Кэтти-бри, превосходило Ледяную Смерть, оно было легче, удобнее, прочнее, острее. Разумеется, в сражении с каким-нибудь огненным существом или тварью с нижних уровней Дзирт выбрал бы Ледяную Смерть, но он знал, что отныне звездный меч станет его основным оружием.

– Видринат, – решил он, поднеся меч к глазам, чтобы внимательно рассмотреть крошечные искорки, заключенные в слегка изогнутом клинке из стеклостали. – Колыбельная.

Он провел кончиками пальцев по острому лезвию, прижал руку к металлу. Еще немного, и меч разрезал бы кожу, а в кровь устремился бы яд, снотворное, давшее оружию имя.

Дзирт снова принялся исполнять свой боевой танец; один меч мелькал над другим, затем они описывали круги, а воин, умудряясь сохранять равновесие, вертелся из стороны в сторону и защищался от воображаемого противника. Он закрыл глаза, представил себе толпу врагов, отбивался от них, отражал каждый выпад, блокировал, парировал, наносил ответные удары.

Он был полностью поглощен своим занятием, он наконец-то освободился от неотступных сомнений насчет… насчет всего.

Сейчас, во время тренировки, единственным, что имело значение для Дзирта, оставались его восприятие, его реакция, мышечная память, руководившая его движениями. Сейчас ему не приходилось тревожиться по поводу окружавшей его реальности, он забыл о навязчивой идее, страхе стать жертвой обмана. Его действия и мысли были прямыми, честными; ему не нужно было лгать, не нужно было бояться фальшивых видений. Он нашел убежище, в физическом и эмоциональном смысле.

И так он продолжал свой воображаемый поединок, делая совершенные, точные выпады одновременно двумя клинками, не давая «врагам» возможности достать себя, но используя любой шанс вонзить меч в невидимого противника.

Дежурившие неподалеку трое часовых-дворфов, ребята из Мирабара, наблюдали за воином и восхищенно трясли бородами. Они много слышали о боевом искусстве Дзирта, а один из них даже видел Дзирта во время сражения на нижнем уровне, когда дроу вступил в поединок с демоницей по имени Марилит и одолел ее.

– Ба, я бы своим топором отпихнул бы в сторону эти мечи, да и рубанул бы его по ногам, – хвастливо заявил рыжебородый воин.

– Ха, вот это вряд ли, – возразила женщина-дворф, восхищенно разглядывая тренированное, мускулистое тело Дзирта – и восхищалась она не только его искусством в обращении с оружием.

– Он тебя нарубит на шашлык, – согласился третий дворф.

Рыжий хотел было возмутиться, но ахнул, когда дроу внезапно развернулся, ткнул перед собой одновременно двумя мечами и нанес удар ногой – как будто бы в лицо воображаемому врагу.

Дзирт опустил ногу, снова выбросил ее вперед, но на этот раз подался всем корпусом навстречу «противнику». Одновременно он перехватил мечи клинками назад, и не успел пораженный дворф глазом моргнуть, как он нанес два удара обоими мечами за спину.

– Да нас всех на шашлык порубят, – едва слышно прошептала женщина-дворф.

– Понятно теперь, почему король Бренор не отпустил его отсюда, да?! – воскликнул третий.

– Говорят, в северный коридор пробрался отряд гигантов, – раздался рядом женский голос, и трое дворфов едва не выпрыгнули из сапог, когда оглянулись и увидели улыбавшуюся Кэтти-бри.

– Чего? – хором воскликнули они, и женщина ухмыльнулась еще шире.

– Прошу прощения, миссис Дзирт, – пробормотала женщина-часовой и покраснела, потому что ее застукали за разглядыванием чужого мужа – почти обнаженного.

Кэтти-бри подмигнула, и дворфы поспешили убраться, оставив ее наблюдать за Дзиртом, который продолжал тренироваться, не замечая их.

Кэтти-бри перестала улыбаться и несколько встревожилась, когда поняла, что Дзирт находится в напряжении. Его обнаженное тело блестело от пота в тусклом свете лишайников и светляков, ползавших по стенам пещеры, и дышал он чаще и тяжелее, чем обычно во время утренней тренировки.

Она заметила выражение тревоги, беспокойства на его лице. Даже без слов Кэтти-бри знала: ее мужа что-то гложет.

Это беспокойство не покидало его ни на минуту после возвращения из Мензоберранзана.

Он был сейчас свободен, он полностью отдался своему занятию, бешено работал руками, постоянно перемещался с места на место, вращался, балансировал на пятках. Бросался в сторону, зарубал воображаемого противника, прыгал обратно, разворачивался вокруг своей оси и ногой наносил удар орку; несся на прежнее место, там снова атаковал двоих врагов, которые еще не успели понять, что он на мгновение исчез.

Он сделал дюжину внезапных колющих выпадов – высоко, низко, низко, высоко, прямо перед собой, – после чего остался только один враг; четвертый выпад превратился в разворот вокруг своей оси, и Ледяная Смерть под нужным углом обрушилась на единственного уцелевшего противника-орка, чтобы снести ему голову.

Орк попытался отразить выпад, но тщетно – это было обманное движение. Ему в грудь вонзился Видринат, и бездыханный враг рухнул на землю.

Дзирт отсалютовал мечами и опустил их.

Он услышал, как кто-то медленно аплодирует, и, открыв глаза, увидел прямо перед собой Кэтти-бри – она с любовью улыбалась ему, однако из предосторожности оставалась на почтительном расстоянии.

– Каких монстров ты убил сегодня, дорогой? – спросила она.

У Дзирта в мозгу внезапно возникла злобная мысль; он поморщился, но не двинулся с места и лишь пожал плечами.

Кэтти-бри приблизилась с улыбкой – снова эта лживая улыбка!

– Я не думала, что сегодня утром ты так рано покинешь мою постель, – продолжала она, положив руки ему на плечи.

– Где твой посох? – буркнул он. – Тебе нельзя выходить за стены крепости без оружия.

В пещере негде ступить от дворфов, – возразила она. – Кроме того, здесь Дзирт, который защитит меня. – Она хотела погладить мужа по щеке тыльной стороной ладони, но он уклонился прежде, чем она успела прикоснуться к нему. – А почему ты думаешь, что я нуждаюсь в защите? – довольно резко спросила Кэтти-бри. При других обстоятельствах Дзирт понял бы, что его движение обидело ее.

Но Дзирт был слишком занят собственными тяжелыми мыслями и ничего не заметил.

Кэтти-бри отступила и развела руки в стороны.

На самом деле у Дзирта не было ответа на ее вопрос, ни фальшивого, ни честного – даже если бы ему пришло в голову честно ответить собственной иллюзии. Он быстро оделся и сунул мечи в ножны.

– Я не хотела тебе мешать, – заговорила Кэтти-бри, когда он направился к воротам Гаунтлгрима. Ей пришлось чуть ли не бежать, чтобы не отставать от него. – Мне просто нравится смотреть, как ты тренируешься. Когда-то мы тренировались вместе.

У Дзирта перехватило дыхание. Разумеется, он помнил те давно ушедшие дни, когда они учились сражаться плечом к плечу, в полной гармонии. Такие прекрасные дни…

Или это очередная ложь?

– Мне следовало подождать… – начала она.

– Нет, – перебил ее Дзирт. – Нет, я все равно уже закончил. Мне следовало сказать тебе, куда иду, но я не хотел тебя будить.

Кэтти-бри внимательно посмотрела на него, но промолчала. Они уже вошли на территорию комплекса, пересекли тронный зал и свернули в коридор, ведущий к их жилищу, когда Дзирт добавил: – Мне не стоило уходить тайком.

Женщина посмотрела на него искоса, и недоверие, промелькнувшее в ее взгляде, дало ему понять, что извинения напрасны, хотя на самом деле он не знал толком, за что извиняется, да и она тоже не просила его об этом. Она видела, что ему не по себе, и Дзирту пришло в голову, что, если она догадается о противоречивых эмоциях, одолевающих его, он окажется в опасности.

Они молча вошли в комнату, и Дзирт двинулся прямо к стойке для оружия, но помедлил – рука его застыла возле пряжки на поясе, той самой, что выковала для него Кэтти-бри.

«Теперь, если мне понадобятся огненные стрелы, лук не появится», – подумал он.

– Я должна вернуться в Лускан, – произнесла женщина у него за спиной.

Воин обернулся и удивленно посмотрел на нее.

– Мы почти все подготовили, чтобы ненадолго освободить Предвечного, – объяснила Кэтти-бри. – Мне нужно отправиться в Лускан и убедиться в том, что тамошние дворфы заполняют яму, основание ствола, именно тем сортом камня, который нам нужен.

Дзирт, ничего не понимая, покачал головой.

– Разве Бренор не рассказал тебе, чем мы занимаемся?

– Выращиваете башню, – ответил Дзирт, с трудом заставив себя выговорить эти абсурдные слова.

– Именно. Мы уложим камень нужным образом, а потом впустим Предвечного в соответствующий туннель. Чудовище расплавит камень, лава поднимется над ямой в виде полого столба и снова затвердеет. Таким образом она вырастет.

– Что вырастет – башня? – переспросил дроу, даже не пытаясь скрыть издевку в голосе.

– Не сразу. Это займет у нас целый год, а может быть, и десять лет.

– Будете добавлять камень и просить Предвечного придать ему форму.

Кэтти-бри кивнула, и Дзирт покачал головой.

– Именно так они и создали ее, – сказала женщина.

– Несколько тысяч лет назад?

– Да.

Дзирт пренебрежительно фыркнул, и женщина нахмурилась. Однако она подошла к мужу, обняла его за плечи.

– Это будет чудесно, – прошептала она. – И прекрасно. Творить с помощью стихийной силы, подобно богам…

– Мы не боги, – сурово произнес он. – Ты считаешь себя богиней? Выходит, ты теперь равна Миликки и можешь перекраивать мир по своему вкусу?

– О чем ты? – Кэтти-бри поморщилась, но все же сумела подавить раздражение и изобразила сочувственную, понимающую улыбку.

– А еще ты мне скажешь, что все орки – зло и что я должен убивать их детенышей, чтобы утолить твою жажду крови? – продолжал Дзирт, сам не понимая, как ему пришло в голову это обвинение.

– Ты снова за старое?! – воскликнула Кэтти-бри, отступив, но сразу же опомнилась и хотела снова его обнять. – Прошу, не надо сейчас об этом.

Дзирт уклонился от ее объятий, но она не сдавалась: загнала его в угол, взяла его подбородок одной рукой, другой рукой нежно погладила по щеке.

– Не сейчас, – тихо произнесла она. – Мы обрели покой в первый раз за долгое время. Теперь мы можем сами выбирать себе дорогу, и у нас нет необходимости сражаться с чудовищами в каких-то мрачных подземельях или идти на войну. Пойдем со мной в Лускан.

Дзирт не ответил. Что-то здесь было не так. Он просто знал это, знал, и все. Здесь крылся какой-то подвох, ловушка.

– Пришло наше время, любовь моя, – нежно промолвила женщина. – Время не для Джарлакса и не для Бренора. А для нас, для меня и тебя. И для всего того, о чем мы с тобой когда-то мечтали. Мы теперь можем сами творить прекрасное.

– Ты имеешь в виду башню? – неуверенно спросил Дзирт.

– Да, и кое-что еще, более прекрасное.

Улыбка выдала ее. Она говорила о детях, о том, что им двоим пора уже наконец создать семью. И почему нет? Казалось, что войны и конфликты, вечно окружавшие их, прекратились, по крайней мере на время. Почему бы ей не хотеть детей, не предложить ему завести ребенка?

Но Дзирт в этот момент до конца осознал истину.

И ему показалось, что пол колышется у него под ногами.

Какое зловещее сходство с выдумкой Эррту, который почти уничтожил Вульфгара! Это была дьявольская ложь, призванная свести Дзирта с ума, прелюдия к сцене, где хищная тварь будет пожирать все, что ему дорого, у него на глазах, а ему придется совершенно беспомощно смотреть на это.

Она завлечет его, вынудит заняться с ней любовью, потом у нее появится ребенок, и этого ребенка сожрет чудовище – пир демона!

И все, что было Дзиртом До’Урденом, умрет – все, кроме физической оболочки, которая вечно будет испытывать нестерпимую боль!

Ивоннель наблюдала за этой сценой, сидя в зале прорицаний в Доме Бэнр. Это был ее «спусковой механизм», предположение, которое она внушила Дзирту До’Урдену.

Она почувствовала, как пульсирует магический «сигнал тревоги», когда Кэтти-бри намекнула Дзирту на рождение ребенка; это ощущение заставило ее прибежать сюда, в комнату с магической чашей, чтобы взглянуть на следопыта.

И вот она увидела, как Видринат умело, быстро, плавным движением выхватили из ножен, а Кэтти-бри даже не заметила этого!

Ивоннель затаила дыхание и тряхнула головой; внезапно она ощутила неуверенность в себе, ощутила укол сожаления.

– Это будет Эррту? – жестко спросил Дзирт.

Кэтти-бри отступила, и глаза у нее округлились от изумления: она наконец заметила в руке Дзирта Видринат.

– Эррту? – повторил Дзирт. – Говори!

– Дзирт, ты что?

– Или Демогоргон придет отомстить мне? – спрашивал дроу, наступая.

– Дзирт…

– Или ты самолично играешь со мной, мерзкая Ллос?

Клинок взлетел, острие его очутилось у горла Кэтти-бри.

– Ты думала, что сможешь обмануть меня? Ты думала… – выкрикнул он, нанося удар.

Кэтти-бри ахнула и, стремительно откинув голову назад, попятилась. Лезвие лишь оцарапало ее кожу, но выступила кровь; только вид ярко-алой струйки остановил руку Дзирта и спас женщину от неминуемой гибели.

Он не мог этого сделать. Он знал, что перед ним не Кэтти-бри, что это мираж или, скорее всего, какой-то демон, принявший обличье женщины.

Но все равно не мог пронзить ее мечом. Он не мог причинить вред этому образу, этому обману, этому прекрасному, чудесному существу, которое, оказывается, он любил больше собственной жизни.

Он не мог.

– Будь ты проклята, Ллос! – воскликнул Дзирт, резко отворачиваясь. – Убей меня! Покончи с этим!

Он развернулся, снова посмотрел в лицо Кэтти-бри, и вид ее несколько привел его в чувство: ее голубые глаза были широко раскрыты, ноздри раздувались в гневе, она делала руками какие-то жесты.

Дзирт прыгнул к ней, но она опередила его: заклинание настигло его, и сильный порыв ветра отбросил дроу к стене.

Он создал вокруг себя магическую сферу тьмы. Он не хотел, чтобы эта женщина видела его позор, его поражение.

Но тьма тут же рассеялась, и оказалось, что Кэтти-бри парит над ним; она оторвалась от пола, а рядом с ней приготовилась к прыжку Гвенвивар, прижав уши, пристально глядя на Дзирта. Вид ее ясно говорил, что, если он попытается напасть на Кэтти-бри, ему придется сначала иметь дело с пантерой.

– Что с тобой? – сурово спросила Кэтти-бри, поднесла руку к шее и осмотрела окровавленные пальцы. – Как ты мог…

– Просто покончи с этим сейчас, – ответил Дзирт. В полном отчаянии он сполз по стене на пол.

– С чем покончить?

Дзирт сплюнул на пол. Теперь он знал, что все это обман. Все, что было! Волшебный лес, воскрешение его друзей, даже возвращение Энтрери – все! Демонические фокусы, которые должны были окончательно сломить его.

Кэтти-бри попятилась к двери, Гвенвивар тоже отступила, загораживая женщину своим телом.

Дзирт выронил меч и умоляюще протянул к ней руки.

Но внезапно могучий невидимый кулак появился в воздухе рядом с ним и ударил его в бок, так что он полетел на пол.

Кэтти-бри нараспев произнесла несколько слов. Ковер под ногами у Дзирта ожил и набросился на него, без труда обхватил его, и Дзирт оказался завернутым в этот ковер.

Он не сопротивлялся. Он не пытался вырваться, прежде чем ткань стиснула его. Он просто хотел умереть.

И Гвенвивар была здесь, перед ним. Гвен! Прекрасная Гвен, его самый старый друг; она хищно прижала уши, обнажила клыки, издала долгое злобное рычание.

Дзирт не мог пошевелиться, не мог даже обернуться, потому что ковер не давал ему двигаться. Он увидел, как Кэтти-бри появилась за спиной пантеры. Он увидел кровь у нее на горле.

И увидел слезы, блестевшие у нее на щеках.

– Имей в виду, любимый, – да, я действительно тебя люблю или любила, – что если ты еще раз поднимешь на меня меч или руку…

Казалось, она даже не могла говорить; ее тело сотрясала сильная дрожь, и Дзирт подумал, что она сейчас упадет в обморок. Она снова прижала руку к ране на горле, и Дзирт вспомнил об усыпляющем яде.

– Если когда-нибудь… – скрежеща зубами, выговорила Кэтти-бри. – Да я тебя прикончу. Поверь мне, так и будет…

Она тяжело перевела дыхание и неуверенными шагами вышла из комнаты. Гвенвивар последовала за ней.

Возможно, Дзирту и удалось бы выбраться из опутавшего его ковра, но он даже не стал пытаться. Наоборот, он надеялся, что его сожмет сильнее, надеялся, что ковер задавит его насмерть, задушит его.

Ивоннель, наблюдавшая за происходящим из комнаты в Доме Бэнр, вытерла со лба капли пота, с трудом отдышалась. Ее раздирали противоречивые чувства…

Она отстранилась от чаши для ясновидения, поражаясь самой себе.

Ведь это она отправила Дзирта в Гаунтлгрим и поместила в его сознание мысль, которая переплелась с безумием, порожденным Бездной, и должна была заставить его разгневаться на Кэтти-бри и убить ее. Но вовсе не по той причине, которую озвучила Ивоннель своим безмозглым теткам. По крайней мере не полностью. Молодая чародейка решила: когда Кэтти-бри умрет, а Дзирт будет полностью сломлен, она найдет его и заберет себе.

И он станет принадлежать ей, будет замечательной, чудесной игрушкой!

Но теперь, после того как перед ней разыгралась эта сцена, Ивоннель с изумлением поняла, что не огорчена неожиданным финалом.

Напротив, она испытывала сильное облегчение.

Несмотря на мощное заклинание хитроумной Ивоннель, несмотря на безумие, вызванное флюидами Бездны и сокрушившее его рассудок, Дзирт не смог заставить себя убить жену.

Неужели такое возможно, неужели он любит другое существо сильнее собственной жизни?

Неужели кто-то вообще способен на такую любовь?

К собственному величайшему изумлению, Ивоннель поняла, что, если бы Дзирт в эту минуту зарубил Кэтти-бри, она утратила бы к нему всякий интерес и удержала бы его при себе лишь ненадолго, в качестве мимолетного развлечения. Но теперь… Эта история превратилась в нечто большее, нежели просто прихоть Ивоннель, желание обладать необычным мужчиной. Последствия этого события были значительнее любых действий Дзирта. Что же теперь будет?

Она не знала. Она покопалась в воспоминаниях Верховной Матери Ивоннель Вечной, которые казались бездонным кладезем знаний, но не сумела найти разгадку головоломки по имени Дзирт До’Урден.

Могущественная чародейка, повелительница Мензоберранзана взмахнула рукой и приказала изображению исчезнуть. Вода в чаше снова стала черной, безмятежной.

Девушка оперлась локтями о край чаши и закрыла глаза; она сосредоточилась на собственных мыслях и попыталась глубже погрузиться в воспоминания своей тезки, чтобы найти ответ, какой-нибудь ответ, любой ответ.

Но ответом ей были лишь ее собственные ощущения.

Прошло довольно долгое время; она подняла голову и уставилась на темную воду. Протянула руку, коснулась поверхности, посмотрела на рябь.

– Ты не убил ее, – прошептала смущенная, заинтригованная, взволнованная Ивоннель, обращаясь к черной воде. – Ты великолепный еретик, ты ее не убил.

Глава 7 Жизнь пирата

Реджис испытал неимоверное облегчение. Искорка, которую он заметил, оказалась не отблеском чешуи в лунном свете, а едва различимым магическим маяком. Ловкие Пальцы поместил его на дно ялика перед тем, как Реджис и Вульфгар вышли в море.

Хафлинг держал в руке полный мешок устриц; он еще находился на глубине сотни футов, но медленно поднимался. Ему приходилось постоянно напоминать себе, что нельзя торопиться, нужно проявить терпение, чтобы организм привык к перемене давления. Ему не нравилось нырять ночью. Море Падающих Звезд кишело огромными тварями со здоровенными зубами и еще более здоровым аппетитом, который не мог бы удовлетворить маленький хафлинг.

С другой стороны, здравый смысл подсказывал Реджису: моряки Морада Тополино дали им с варваром дельный совет, что выходить в море ночью гораздо безопаснее, потому что днем ялик видно издалека. В последнее время в здешних краях орудовали пираты, но даже если крупные корабли и не заходили в эти воды специально ради грабежа, им ничего не стоило заметить лодочку, принадлежавшую ловцам жемчуга. Это была слишком заманчивая добыча, чтобы ее упустить. Реджис искал особый вид глубоководных устриц – моллюсков с небольшими раковинами. В этих раковинах попадались почти совершенные розовые жемчужины, которые высоко ценились чародеями за отсутствие примесей; это драгоценное вещество служило превосходным компонентом для одного мощного двеомера.

Розовый жемчуг всегда был редкостью, но за последние годы источники его практически истощились; лишь время от времени какой-нибудь удачливый ныряльщик из Дельфантла находил такую жемчужину. Однако даже тот, кто случайно натыкался на подобное сокровище, не всегда понимал его истинную цену! Как только Реджис вернулся в Морада Тополино, Ловкие Пальцы, не теряя времени, принялся убеждать Доннолу в том, что этот парень, с его особыми качествами, наследием генази, должен немедленно заняться делом.

По правде говоря, Реджис не возражал, его напрягала лишь необходимость нырять ночью. Он чувствовал себя в воде свободно, несмотря на воспоминания о призраке Темной Души, которые все еще оставались живы в его памяти: ведь именно у этих берегов он столкнулся с личем. Но Реджису достаточно было лишь напомнить себе, что он помогает Донноле и Морада Тополино, и он охотно отправлялся на глубину.

Он всплыл на поверхность у борта ялика и окликнул Вульфгара; тот сразу же выглянул и знаком велел Реджису молчать.

– В чем дело? – прошептал Реджис, протягивая варвару мешок с раковинами.

Вульфгар забрал мешок, подал хафлингу руку и с легкостью втащил его в лодку. Затем согнулся в три погибели на дне, указав на правый борт.

– Пираты?! – ахнул Реджис, заметив одинокий фонарь. Неподалеку, в открытом море, виднелся темный силуэт какого-то корабля. Реджис, приглядевшись, решил, что это небольшой шлюп, хотя он не мог быть полностью уверен в своей оценке в темноте и на таком расстоянии. Но ему уже приходилось видеть подобные суда: проворные, предназначенные для быстрого передвижения, способные подходить близко к берегу в этих коварных водах, изобиловавших отмелями.

– Если нет, то почему они идут без огней? – ответил Вульфгар вопросом на вопрос. – С другой стороны, может, это торговый корабль, задержавшийся в море, который не меньше нашего боится быть замеченным пиратами. А может, патруль из Дельфантла вышел на охоту.

Реджис, услышав последнее предположение, отрицательно покачал головой. Патрульные суда из Дельфантла, вооруженные до зубов военные корабли, на борту которых обычно находилось несколько колдунов, всегда зажигали все огни – и для того, чтобы предложить помощь мирным морякам, задержавшимся в открытом море, и для того, чтобы отпугнуть пиратов.

Реджис долго смотрел на далекий огонек, затем взглянул на звезды, чтобы определить курс корабля.

– Они пройдут совсем близко от нас, – прошептал он.

Вульфгар кивнул.

– Мы можем тихо отойти подальше, чтобы они нас не заметили.

Однако Реджис заметил, что могучий человек даже не сделал движения в сторону весел.

– Если, конечно, – добавил Вульфгар, и Реджис увидел в свете луны его широкую ухмылку, – мы не хотим, чтобы они заметили нас.

Доннола взглянула на часы, украшавшие гостиную дома Морада Тополино, и поморщилась. Недовольное выражение ее лица не укрылось от второго хафлинга, присутствовавшего в комнате.

– Они отправились на риф, расположенный далеко в открытом море, – напомнил ей Ловкие Пальцы. – Скорее всего, они вернутся только перед рассветом.

Доннола обернулась и окинула чародея сердитым взглядом.

– Ты что, собираешься трястись от страха всякий раз, когда Паук выйдет в море? – усмехнулся маг. – Он знает побережье не хуже других.

– Он не был здесь несколько лет!

– Но прежде провел в этих водах гораздо больше, чем несколько лет. Дедушка Периколо открыл его таланты, ввел в нашу семью именно потому, что он умеет нырять на большую глубину. – Волшебник хмыкнул. – Именно Периколо придумал ему кличку «Паук». Хотя однажды он сказал мне, что следовало бы назвать этого парня Рыбой.

– Побережье изменилось с тех пор, как он в последний раз выходил в море, – напомнила чародею Доннола, имея в виду повышение уровня моря, вызванное Расколом.

– На тебя это не похоже, обычно ты доверяешь своим подчиненным, – заметил Ловкие Пальцы, и Доннола вместо ответа беспомощно и виновато пожала плечами. – Разумеется, ведь ты до сих пор его любишь.

Она снова пожала плечами. Отрицать не имело смысла.

– Бабушка… Доннола, – произнес маг, и тон его изменился, когда он вместо формального титула назвал ее по имени. Он подошел к ней и обнял, и Доннола не стала противиться. – Паук – самая ловкая корабельная крыса из всех, кого я когда-либо встречал. Разве не он украл кинжал Темной Души? Разве кто-нибудь, кроме него, остался бы в живых после встречи с призраком в яме на дне океана?

– Его имя Реджис, – поправила его Бабушка дома Морада Тополино.

– Не для меня, – возразил Ловкие Пальцы. – Для меня он навсегда останется несносным маленьким Пауком, которого постоянно преследуют опасности и который умеет добывать величайшие сокровища.

Доннола отстранилась от Ловких Пальцев и внимательно посмотрела на него, изумленная тем, что ворчливому магу, оказывается, вовсе не безразличен Реджис.

– Он вернется и притащит за собой кучу неприятностей, – пообещал Ловкие Пальцы и ухмыльнулся.

– И еще мешок сокровищ, – согласилась Доннола.

Реджис плыл быстро, держась ниже поверхности. Вульфгар на лодке зажег фонарь, и теперь, как они и ожидали, пиратский шлюп с погашенными огнями скользил по направлению к ним, словно коршун, летящий на добычу.

Рассмотрев паруса, Реджис решил, что на таком небольшом кораблике не могло находиться больше дюжины пиратов. На вид длина его составляла примерно двадцать футов.

Он отчаянно надеялся, что оценка его верна. Только теперь, когда он находился под водой и собирался напасть на врага, ему пришло в голову, что дело вполне могло закончиться катастрофой. Тридцатифутовый шлюп легко вмещал команду из тридцати вооруженных людей. С другой стороны, на знакомых ему быстроходных суденышках с тесным трюмом и крошечной каютой обычно помещалось не более двенадцати моряков, а чаще даже полдюжины.

Хафлинг всплыл, чтобы вдохнуть воздуха, и, стараясь взять себя в руки, пристально вгляделся в темноту. Он заметил прямо перед собой силуэт корабля, увидел, как от носа разлетаются во все стороны водяные брызги – корабль стремительно приближался.

Реджис оглянулся на лодку Вульфгара. Нужно было начинать действовать точно в тот самый миг, когда варвар погасит фонарь, чтобы сбить с толку пирата – если это был пират! Нельзя допустить, чтобы корабль пронесся мимо находившегося в воде Реджиса. Хафлинг знал: если это случится, Вульфгар, скорее всего, даже не получит возможности сражаться – его просто-напросто пристрелят прямо в лодке.

Реджис снова нырнул и, работая руками и ногами, с легкостью поплыл дальше.

Спустя пару минут он снова поднялся на поверхность и разглядел силуэт Вульфгара как раз в тот миг, когда огонек погас; потом он оглянулся на шлюп – тот был совсем близко. Хафлинг вздохнул с облегчением. Это действительно оказался легкий маленький корабль, едва достигавший в длину двадцати футов. Но облегчение было мимолетным. Судя по всему, эти пираты пленных не брали. В лунном свете Реджис разглядел на носу двух лучников, которые уже вложили стрелы в луки и целились.

Реджис прикусил губу.

Вульфгар доверился ему. Неужели он не оправдает доверия друга?

Хафлинг отбросил мрачную мысль и выругал себя за слабость. Они с Вульфгаром сделают это.

Он сделает это.

Он погрузился в воду, вытащил кинжал и, зажав его в зубах, отплыл в сторону. Когда огонь на лодке погас, шлюп действительно замедлил ход, и на носу появилось еще несколько пиратов. Одни всматривались во тьму и указывали куда-то, другие бросились к парусам, отчаянно пытаясь замедлить ход и не допустить, чтобы корабль сбился с курса.

Шлюп пронесся мимо, и Реджис устремился к нему. Он выпрыгнул из воды, словно дельфин, и взлетел достаточно высоко для того, чтобы схватиться за перила между румпелем и мачтой. Реджис не случайно получил кличку «Паук»: он медленно подтянулся, вскарабкался на борт и огляделся. Два моряка находились у румпеля, третий стоял на корме и смотрел на море. Слева от Реджиса, около кливера, три пирата чуть ли не свесились за борт. Четвертый, лучник у левого борта, которого хафлинг заметил снизу, держал оружие наготове.

Хафлинг понял свою ошибку. Паруса мешали ему видеть врагов, и он не мог подобраться к лучникам незамеченным. Он осторожно опустился обратно за борт. У него ничего не вышло. Вульфгару придется выпутываться самому.

– Вот он! – раздался крик во тьме.

Отбросив сомнения, хафлинг быстро забрался на корабль, бросился на палубу и одновременно вытащил ручной арбалет.

В воздухе просвистел дротик. Женщина с луком, стоявшая слева от носа, дернулась, вскрикнула от боли и в изумлении оглянулась на товарищей, а пираты, дежурившие у румпеля, заорали.

Лучница, отравленная ядом, напоминавшим усыпляющее зелье дроу, свалилась за борт прямо перед носом корабля. Но Реджис услышал, как второй лучник выстрелил, и из темноты донесся крик боли.

Это был голос Вульфгара.

Реджис хотел броситься за борт, нырнуть и оставаться под водой еще долго, очень долго. Но вместо этого он прошептал:

– Доверься ему.

Реджис разжал зубы и снова взял в руку кинжал с тремя лезвиями. Он выпустил из пальцев ручной арбалет, который висел на цепочке у него на шее, затем выхватил тонкую рапиру – как раз вовремя для того, чтобы парировать выпад меча ближайшего слева пирата.

Реджис стремительно описал своим клинком дугу вокруг вражеского оружия, затем ответил молниеносным колющим ударом; противник закряхтел и, спотыкаясь, отступил. К удовлетворению хафлинга, раненый наткнулся на двух пиратов, топтавшихся у него за спиной, и возникла заминка. Однако он не мог преследовать противника, зная, что за спиной у него остались еще трое – а потом и четвертый прыгнул на него сверху, со снастей, расположенных между кливером и грот-мачтой.

Повинуясь первобытному инстинкту, непроизвольной реакции, страху смерти, Реджис взвизгнул, пригнулся и выпустил одно из боковых лезвий своего магического кинжала. Он почти не целился, не думал, что делает, просто швырнул в нападавшего живую змейку. Не успел пират протянуть к нему руки, как змея обвила его шею и появился призрак. Если бы Реджис в этот момент сохранил способность соображать, то ощутил бы огромное облегчение, но он лишь охнул от ужаса, когда пирата дернули назад, в путаницу снастей, потом поволокли дальше. Ноги человека даже не коснулись палубы; он перелетел через перила правого борта и шлепнулся в воду, в пасть смертоносного призрака кинжала.

– Стреляй в него еще раз! – крикнули из-за кливера, но за этим криком последовало громкое кряхтение, которое заставило хафлинга с облегчением вздохнуть. Последовал шум расшвыриваемых в стороны тел, топот и грохот. Тяжелый молот Вульфгара ударил лучника и отшвырнул его назад, на других пиратов.

Враги наступали на Реджиса спереди и сзади; он метнулся в сторону и, пользуясь преимуществом маленького роста, прополз под гротом. Там он обнаружил трех пиратов, свалившихся друг на друга; среди них был и тяжело раненный лучник, в которого угодил Клык Защитника. В мешанине тел и конечностей хафлинг не мог отличить одного от другого, но это не имело значения. Он несколько раз ткнул перед собой рапирой.

Шлюп накренился, когда огромный варвар прыгнул с лодочки, и потрясенные, полные ужаса вопли трех врагов, которых Реджис оставил по другую сторону паруса, подсказали хафлингу, что его могучий друг поднялся на борт вполне готовым к бою.

Обломок стрелы, торчавший в левом плече, причинял Вульфгару острую боль, но эта боль лишь сильнее разъярила его. Когда пиратский корабль приблизился, варвар одним броском Клыка Защитника вывел из строя лучника и людей, стоявших у него за спиной. Затем он собрался с силами, присел на корточки, оттолкнулся и прыгнул из лодки на перила борта приближавшегося корабля. Он ухватился за перила и не разжал пальцы, хотя тело его буквально врезалось в борт шлюпа и его пронзила мучительная боль. Вульфгар напряг мощные мускулы, подтянулся и перебрался через борт – и все это случилось так быстро, что пираты даже не успели сообразить, что происходит.

Правой рукой варвар схватил первого за рубаху и швырнул его за борт, потом воззвал к Темпусу, и молот вернулся к хозяину. Следующий пират, вооруженный багром, вытаращил глаза от изумления, ахнул и бессильно опустил руки.

Но сдаваться было поздно: Клык Защитника просвистел в воздухе, и человек с багром, вращаясь, полетел в море.

Шлюп накренился, и Вульфгар едва не потерял равновесие. Последний из пиратов, оставшийся у левого борта, попятился. Другой валялся на палубе у гакаборта, вцепившись себе в глотку, а призрак маячил у его левого плеча, затягивая магическую гарроту – порождение страшного кинжала Реджиса.

– Сдавайтесь, говорю! – заорал Реджис с другой стороны – он сражался с последними двумя пиратами.

Враг, преграждавший дорогу Вульфгару, выронил оружие и упал на колени, моля о пощаде. Вульфгар обезвредил его мощным ударом кулака в лицо, поспешил на корму и, перепрыгнув через румпель, обогнул грот-мачту.

– Сдавайтесь! – услышал он очередной вопль Реджиса и понял, где находится хафлинг. Два пирата, мужчина и женщина, набросились на маленького противника.

– Выполняйте, да поживее! – подхватил Вульфгар.

Когда испуганная женщина обернулась, Вульфгар встретил ее страшным ударом кулака снизу в подбородок; ноги ее оторвались от палубы, она взлетела, врезалась в грот и осталась лежать без сознания на обвисшем парусе.

Последний пират бросил меч.

– Ты их вырубил?! – возбужденно воскликнул Реджис.

Прежде чем Вульфгар успел ответить, хафлинг оттолкнул его с дороги, вонзил рапиру в лицо призрака, который душил человека на корме, и тем самым уничтожил видение. Пират обмяк и сполз на палубу, хватая ртом воздух. Затем хафлинг прыгнул за борт и исчез во тьме.

На палубе только двое стояли на ногах, точнее, на коленях, и Вульфгар приказал им позаботиться о раненых. Один подошел к пиратам, валявшимся рядом с лучником, на которого обрушился удар Клыка Защитника, – этому человеку уже ничем нельзя было помочь. Пират начал разрывать свою рубаху на полосы, чтобы перебинтовать раны, а другой попытался выпутать потерявшую сознание женщину из паруса.

Вульфгар, постоянно оглядываясь на них, подошел к корме и осмотрел человека, которого едва не задушили. Пират был еще жив, но явно не представлял угрозы.

– Дай руку, пожалуйста, – услышал он голос за спиной и, оглянувшись, увидел Реджиса, который уже вернулся и тащил за собой тело спящей, почти захлебнувшейся женщины-пиратки. Вульфгар протянул руку и, схватив женщину за плечо, легко вытащил ее из воды. Затаскивая раненую на борт, варвар заметил торчавший в ее затылке дротик из ручного арбалета.

– Отличный выстрел, – отметил он.

– Разумеется, – пожал плечами Реджис, словно ничего другого нельзя было ожидать, и Вульфгар догадался, что на сей раз хафлингу помогла лишь удача. Однако Вульфгар не мог отрицать отваги своего друга; на него произвела большое впечатление решимость Реджиса, забравшегося в одиночку на корабль, кишевший пиратами.

В этот момент они услышали плеск весел.

– Наша лодка! – воскликнул Вульфгар, поднимаясь и оборачиваясь, но смолк при виде усмешки на губах друга.

Хафлинг снова взялся за свой арбалет. Держась за перила одной рукой, он проворно вставил дротик и взвел механизм.

– Я сейчас вернусь, – пообещал он и прыгнул в воду.

Спустя некоторое время он подплыл к шлюпу на лодке; на веслах сидел тот пират, которого Вульфгар сбросил с палубы ударом Клыка Защитника. Другой пират, которого Вульфгар швырнул в море, мирно спал под действием яда дроу.

Итак, в конце концов оказалось, что из всей команды, состоявшей из одиннадцати человек, погибли только двое. Лучник, которого Вульфгар ударил Клыком Защитника, тот самый, что всадил ему в плечо стрелу, получил слишком тяжелое ранение, и целебные снадобья Реджиса не могли ему помочь. Тот человек, которого утащил с палубы призрак после первого выпада кинжала Реджиса, исчез бесследно.

А останутся ли в живых прочие, решил Реджис, зависит от Доннолы Тополино.

– Вам не следовало приводить их сюда, – упрекнул Ловкие Пальцы Вульфгара и Реджиса.

Друзья, маг, Доннола и еще одна женщина-хафлинг по имени Парване собрались в потайной комнате в глубоком подземелье под особняком Морада Тополино. Отсюда туннели вели к небольшой пещере на берегу моря. В этой пещере теперь прятались лодка, на которой Вульфгар и Реджис вышли за жемчугом, и маленький пиратский шлюп. Но варвару и хафлингу пришлось постараться, чтобы загнать шлюп в пещеру, потому что мачта скребла по потолку даже во время отлива.

– А куда, по-твоему, нам надо было их привести? – Реджис не скрывал удивления подобным приемом. В прошлом, когда он жил в Морада Тополино, захват имущества вроде кораблей и ценностей, а также вербовка новобранцев, таких как негодяи, захваченные в плен, считались большим достижением.

– Вы должны были бросить их в море или перебить всех и потопить этот проклятый шлюп, – ответил маг.

Реджис нахмурился, а Вульфгар громко расхохотался.

– Просто надо было отвести и корабль, и пленных к начальнику порта, пусть бы он разбирался с ними, – объяснила Парване. – Причем не упоминая о Морада Тополино.

– Так сделайте это сейчас, – предложил Реджис. – Вскоре после полудня начнется прилив, и шлюп все равно придется вывести из пещеры.

– Пираты побывали в нашем укрытии, – напомнил им Ловкие Пальцы. – Они знают нас в лицо.

– Ты их не убьешь, – сердито и даже угрожающе выпалил Реджис.

Маг нахмурился.

– Довольно, замолчите, вы оба, – заговорила Доннола. – Это моя вина и только моя. Реджиса нельзя винить в случившемся: он не знает о переменах, произошедших в Морада Тополино за годы его отсутствия. Его действия и действия его могучего друга заслужили бы одобрение и похвалу во времена Дедушки Периколо.

– Им следовало бы отплыть подальше в темноту, а не ввязываться в бой, – вставил Ловкие Пальцы.

– Разумеется, – подтвердила Доннола. – Но в дни Дедушки Периколо мы распили бы немало бутылок доброго вина в честь этой великой победы и захвата ценной добычи.

– Мой друг говорил о тебе ежедневно с того момента, как мы с ним встретились вновь, – обратился Вульфгар к Донноле. – И всегда в самых восторженных выражениях. Он говорил, что ты лучшая из женщин и что ты приведешь Дом Тополино к новым высотам, достигнешь большего, чем сам великий Периколо.

– Так оно и произошло, – быстро сказала Парване, не дав Донноле и рта открыть. – Только иначе, чем прежде.

– А я скучаю по старым временам, – пробормотал Ловкие Пальцы, и Доннола с сочувствием посмотрела на него.

– Что именно изменилось? – мрачно спросил Реджис, поднимаясь и подходя к Донноле. – Что здесь произошло?

– Начался хаос, – ответила женщина. – Наводнения, нападения врагов, возвышение героев…

– Развелось этих треклятых героев… как грязи, – проворчал Ловкие Пальцы, и Доннола усмехнулась.

– Ты все-таки преувеличиваешь, – заметила она.

– Отряды ополчения? – спросил Реджис.

– Их слишком много, всех не подкупить, – пояснила Доннола. – И слишком много глаз наблюдают за слишком… сомнительными сделками.

– Это что значит? – удивился Вульфгар.

– Это значит, что убивать людей в Дельфантле теперь стало опасно, – ответил Реджис.

– Мы превратились в мальчиков на побегушках, – продолжала Доннола, – в торговцев информацией.

Реджис задумчиво кивнул; его не слишком удивило это известие. Во времена правления Дедушки Периколо основная ценность Доннолы для Морада Тополино состояла в ее умении проникать в любое общество. Эта женщина была светской львицей, ее всюду приглашали, всюду радостно принимали, она пользовалась успехом среди городских аристократов. Разумеется, в случае необходимости она могла выполнять грязную работу, но Дедушка Периколо всегда старался держать ее подальше от неприглядной реальности жизни на улицах Дельфантла, да и вообще жизни Агларонда.

– Значит, мальчики на побегушках, – протянул Реджис.

– И девочки, – быстро добавила Парване, и Реджис усмехнулся.

– Да, я скучаю по старым временам, – снова буркнул Ловкие Пальцы.

– И Морада Тополино теперь ведет мирную жизнь, – продолжал Реджис и покосился на Ловкие Пальцы. – Так более безопасно, хотя и менее интересно.

– Бум, – произнес маг, поднял руки, развел их в стороны и пошевелил пальцами, изображая взрыв огненного шара.

Реджис рассмеялся и кивнул:

– Я понимаю. Так что же нам теперь делать с девятью пиратами и их шлюпом?

– Я об этом позабочусь, – заверила его Доннола.

Реджис с подозрением посмотрел на нее.

– Я не собираюсь их убивать, – произнесла она в ответ на этот взгляд. – Но, пожалуйста, не приводи больше несчастных, сбившихся с пути.

– Лучше приноси побольше жемчуга! – воскликнул маг, и всем показалось, что настроение у Ловких Пальцев заметно улучшилось. – На рынке его явно не хватает.

– Да, побольше жемчуга, – согласилась Доннола и, забыв о своем положении предводителя ассасинов, приподнялась на цыпочки и быстро поцеловала Реджиса в губы.

– Любой драгоценный камень, который ты только пожелаешь, любовь моя, – просиял Реджис.

Глава 8 Вздох Киммуриэля

– Не сопротивляйся, – приказал Киммуриэль Дзирту.

– А я и не знал, что сопротивляюсь, – ответил несчастный дроу, и в голосе его прозвучало отчаяние. Он напал на Кэтти-бри! Он едва не убил ту, что любил больше всех на свете.

Но нет, это была не она, напомнил он себе. Это был демон, фокус Ллос. Все это было грандиозным обманом, задуманным с целью сломить его, Дзирта.

И он был сломлен еще прежде, чем обман раскрылся.

– Но ты ведь, разумеется, чувствуешь, что я пытаюсь проникнуть в твой мозг, и чувствуешь неприятие.

– Возможно, все в… в тебе вызывает у меня неприятие. – Дзирт старался говорить спокойно, небрежно, презрительно. Он сосредоточился на глобальных вещах и не желал переходить на личности, постоянно напоминая себе, что все вокруг – иллюзия, наваждение, ложь.

Если Киммуриэля эти слова покоробили, он ничем не показал своих чувств; с другой стороны, Дзирт не помнил, чтобы псионик хоть когда-нибудь демонстрировал эмоции – положительные или отрицательные. В прошлом ему нечасто доводилось иметь дело с Киммуриэлем Облодра – буквально пару раз до того, как начал действовать кошмарный обман Ллос. Хотя и этого он не мог знать наверняка.

– Чего ты боишься? – спросил Киммуриэль. А может быть, он даже не произнес этого вслух. Общение с псиоником было таким необычным, и Дзирт не мог быть уверен ни в чем. – Расскажи мне о своих страхах, Дзирт До’Урден, и перестань сопротивляться, дай мне возможность помочь тебе.

– Помочь мне? – Дзирт возмущенно фыркнул. Ощутив, что Киммуриэль снова пытается проникнуть в его сознание, он инстинктивно попытался защититься и породил волну ярости. – Откуда ты знаешь, может быть, из нас двоих именно ты нуждаешься в помощи?

Киммуриэль хмыкнул, однако прозвучало это невесело; Дзирт понял, что он, несчастное насекомое, вовсе не забавляет псионика, а вызывает у него жалость.

– В этой комнате нет оружия, – заметил псионик. – Джарлакс и Громф находятся за дверью. Ты считаешь, что можешь убить меня голыми руками, ведь ты посвятил свою жизнь искусству войны, физической расправы – кстати, глупое занятие… Но мне сейчас совершенно ничто не угрожает, так что, прошу, прекрати упрямиться. Давай покончим с этим скучным делом; может быть, после этого Джарлакс наконец оставит меня в покое и позволит мне побыть одному.

Дзирт сделал резкое движение, просто для того, чтобы посмотреть, как отреагирует Киммуриэль.

Псионик отреагировал, но вовсе не так, как ожидал воин. Невидимая волна энергии вторглась в его сознание, сбила с толку, нарушила связь между мозгом и конечностями и помешала Дзирту воспринимать внешние сигналы. То, что должно было стать коротким и внезапным движением, превратилось в серию нескладных смехотворных подергиваний; Дзирт споткнулся, зашатался и мгновение спустя повалился на пол.

Постепенно он справился с этим, сумел отгородиться от мысленной атаки Киммуриэля и в конце концов поднялся на колени. Но к тому моменту Киммуриэль уже стоял в противоположном углу комнаты и сверлил Дзирта гневным взглядом.

– Меня не так просто застать врасплох, я не какая-то слабовольная женщина из народа людей, которую ты сводишь с ума своими мужскими чарами, – холодно произнес Киммуриэль.

– Что тебе от меня нужно?! – рявкнул Дзирт.

– Я уже сказал тебе, – спокойно ответил псионик.

– Убирайся в ад, в Девять Кругов Ада – нет, обратно в Бездну, откуда ты пришел! – заорал Дзирт. – Убирайся к своей мерзкой Паучьей Королеве и скажи ей, что я все знаю. Все, до последнего!

– Знаешь? Что ты знаешь?

– Лицемерие! – возмутился Дзирт. – Все, что меня окружает! Ты, мои друзья – да-да, мои давно умершие друзья, которых чудом вернули мне! Но план Ллос не сработает, потому что я предупрежден – я знаю о ваших дьявольских играх!

Киммуриэль отошел от стены и снова сел в кресло напротив Дзирта. Воину удалось удержаться на ногах, и он стоял, опираясь на спинку своего кресла, совсем рядом с псиоником.

– Ты считаешь, что твои друзья лгут?

– Мои друзья давно мертвы, – упрямо произнес Дзирт.

– Они ждут тебя там, в коридоре…

– Нет! – крикнул следопыт. – Нет! Я все понял, это двойники, ты их создал. Я разгадал твою хитрость, тебе не сломить меня.

Киммуриэль помолчал и наклонил голову.

– Дзирт До’Урден, – спокойно произнес он, и в голосе его прозвучала насмешка, – ты уже сломался.

Дзирт покачал головой.

– Ты напал на Кэтти-бри, но затем остановился, – напомнил ему Киммуриэль. – Ты мог бы убить ее одним неожиданным ударом – и без труда, она сама сказала мне, но не сделал этого. Потому что ты не был полностью уверен…

– Лжец!

– Может быть, я и лжец. А может, и нет. Ты не можешь знать этого наверняка.

– И поэтому ты влезешь мне в голову, чтобы убедить меня, будто все в порядке, – продолжал Дзирт и рассмеялся, потому что ему все стало ясно. – Теперь я понял.

Услышав этот смех, Киммуриэль очень внимательно посмотрел на следопыта.

– Это не работает – Ллос теперь знает, что это не работает.

– Что именно?

– Заткнись! – прикрикнул на псионика Дзирт. – Она не может сломать меня, поскольку я все знаю, и поэтому ты проникнешь в мои мысли и сделаешь так, что я забуду о своей догадке. И когда на меня обрушится удар, когда будет разоблачен этот страшный, жестокий обман, я сломаюсь. Да! Но нет! Ты не проберешься в мои мозги, глупый дроу!

– Интересно, – заметил Киммуриэль. – Ты считаешь, что все последние события твоей жизни – это плод твоего воображения? Все-все? Возвращение твоих друзей, твоей жены? А как же битва с Демогоргоном? Это тоже было всего лишь наваждение?

Дзирт окинул псионика тяжелым ненавидящим взглядом.

– Поразительно, – продолжал Киммуриэль. – Значит, Паучья Королева так расстаралась, приложила столько сил, чтобы обмануть… тебя. Твое самомнение и эгоизм просто непостижимы. Я всегда был о тебе невысокого мнения, но ты оказался безмозглым дурачком. Твои друзья вернулись в этот мир много лет назад. Ты сражался на войне…

– В то, что мы участвовали в войне, я верю.

– Сколько же воспоминаний стали реальностью, как ты считаешь? Если вся жизнь – просто обман, тогда в какой момент этот обман переходит в реальность?

Дзирт хотел что-то ответить, но отступил и лишь злобно поглядел на собеседника.

– Почему ты не впустишь меня в свое сознание? – говорил Киммуриэль. – Если таков твой страх, тогда зачем сопротивляться мне, и до каких пор ты намерен сопротивляться?

– Потому что я разгадал обман, а ты хочешь переубедить меня!

Киммуриэль рассмеялся, и Дзирт вздрогнул от неожиданности. Это был настоящий смех, хотя псионик явно испытывал не веселье, а жалость.

– Итак, ты будешь упорствовать и намерен выстоять в своем несчастье, потому что боишься худшего несчастья? – сказал Киммуриэль, помолчал и фыркнул. – А что, если ты ошибаешься?

У Дзирта не нашлось на это ответа.

– Долго ли это будет продолжаться, Дзирт До’Урден? А что, если ты убьешь Кэтти-бри, а потом окажется, что ты ошибся? Что с тобой станется? А если ты вынудишь эту женщину, которая говорит, что любит тебя сильнее всего на свете, убить тебя? Представь себе, какой вред ты причинишь ей и Миликки, выбравшей ее! А если ты прав и все это чудовищный обман, тогда почему твоя богиня не вмешается? – продолжал Киммуриэль, не получив ответа. – Почему Миликки оставила тебя?

– Потому что я не желаю убивать детей! – прорычал Дзирт и внезапно перенесся в прошлое, вспомнил до последнего слова тот ужасный разговор с Кэтти-бри. Это произошло вскоре после того, как она вернулась из того места, которое называла Ируладун. Они все зло, сказала она, все гоблины и орки, и поэтому он должен убивать тварей, если они попадутся ему на пути, включая их детенышей. Эта мысль долго не давала Дзирту покоя, потому что он знал одного гоблина, который сильно отличался от своих сородичей. Кроме того, они с Бренором однажды набрели на город, где орки и дворфы жили в мире и согласии. Среди жителей города Палишук в королевстве Вааса было множество полуорков, но они не воевали с добрыми народами соседних земель, не грабили и не разбойничали.

Да, договор ущелья Гарумна не принес благополучия Серебристым Болотам, но это не отменяло добрых дел многих орков, верных последователей Обальда, которые на протяжении десятилетий боролись за сохранение мира.

А может быть, и это все тоже было не более чем обманом? Может быть, грандиозный план был давно приведен в действие? Тогда он сработал блестяще: сломленному Дзирту сейчас казалось, будто миновали сотни лет!

А может быть, он, Дзирт, вообще не покидал Мензоберранзан больше ста лет назад? Закнафейн умер, чтобы сын его смог стать свободным, но эта жертва оказалась напрасной!

– Давно ли это началось? – пробормотал он, и слезы покатились у него по щекам. Он упал в кресло, откинулся на спинку и почувствовал себя так, словно у него высосали все жизненные силы.

– Это ты мне скажи.

– Ты мне скажи! – потребовал Дзирт и зарыдал. Он ощущал такое отчаяние, словно, бежав из Мензоберранзана, угодил прямо в логово Ллос. И злобная богиня покарала его, внушив ему все эти фальшивые воспоминания о жизни, которую он на самом деле не прожил. Все это было задумано проклятой Паучьей Королевой ради единственной цели – пытать его, терзать его, причинять ему невообразимые мучения.

Он слышал голос Киммуриэля и не мог ответить, потому что он действительно достиг дна и падать дальше было некуда.

– Давай выясним это вместе, – предложил псионик, и у Дзирта вместо ответа вырвалось очередное рыдание. Он не сопротивлялся, когда Киммуриэль осторожно коснулся его лба кончиками пальцев.

Киммуриэль проник в сознание Дзирта, блуждал среди спутанных видений, невыносимых страхов, зыбучих песков воображения сломленного дроу, который потерял всякое представление о том, где кончается реальность и начинается фантазия.

Псионик принялся за поиски; он попытался руководить мыслями Дзирта и крепко уцепился за них, но они стремительно ускользали прочь. Киммуриэль поискал якорь, привязывающий их к твердому, ощутимому плоту реальности, который он мог бы вывести на первый план. Ему нужно было установить четкую границу между фантазиями и истиной, за которую мог бы ухватиться заблудившийся Дзирт.

Тянулась минута за минутой, но уверенность Киммуриэля таяла, потому что каждая реальность, которую он обнаруживал, для Дзирта превращалась в ложь и каждая истина в сознании Дзирта становилась демоническим обманом.

«И что я могу на это возразить?» – подумал Киммуриэль. Возможно, именно он ошибается, а Дзирт в конце концов обрел ужасную истину о существовании. Киммуриэль как никто другой знал, насколько могущественен обман.

Реальность в немалой степени являлась результатом вмешательства божественных существ.

Внезапно Киммуриэль Облодра вскрикнул и отпрянул. Он сидел, пристально глядя на рыдающего Дзирта, и на лице его застыло выражение дикого страха. Он услышал, как за спиной у него хлопнула дверь, но не обернулся; он не мог шевелиться, он просто сидел, в смятении и ужасе уставившись на своего «пациента». Этот ужас был следствием того, что он сам едва не сорвался в пучину безумия, едва не убедил себя в том, что все окружающее является иллюзией.

– Что случилось?! – воскликнул Джарлакс, подбежав к товарищу.

– Он на тебя напал? – гневно спросил Громф, и в голосе его прозвучала надежда на положительный ответ. Подобная попытка со стороны Дзирта дала бы Громфу предлог для того, чтобы испепелить воина, а ему почему-то очень хотелось это сделать.

Однако оба они поняли, что ответ будет отрицательным, еще прежде, чем Киммуриэль заговорил. Было ясно, что это жалко рыдающее, несчастное существо с бессмысленным, устремленным в никуда взглядом лиловых глаз никому не могло причинить вреда.

– Идемте, – обратился к магу и наемнику Киммуриэль, выбежал из комнаты, потащил их за собой, затем быстро захлопнул дверь и закрыл ее на засов.

– Что ты узнал? – нетерпеливо спросил Джарлакс.

– Разграничение, – угрюмо произнес Киммуриэль.

– В смысле, граница? – в недоумении переспросил Громф. Киммуриэль покачал головой.

– У проницателей сознания есть слово для обозначения душевной болезни, – объяснил он. – Они называют ее разграничением, но имеется в виду как раз нечто противоположное: отсутствие разграничения, если хотите. Да, на нашем языке это означает границу, линию, разделяющую королевства, или фермы, или территории Домов Мензоберранзана. Но у проницателей сознания это слово означает особую болезнь, когда больной теряет способность разграничивать действительность и фантазии, теряет связь с реальностью.

– Я знаю нескольких верховных матерей… – иронически начал Джарлакс, но Киммуриэль оборвал его холодным взглядом, и выражение лица у него было очень серьезное.

– Мы все в какой-то степени этим страдаем, – продолжал псионик. – А многие, подобно тебе, стараются «заразить» этой болезнью других, они ведут такие убедительные речи, что жертва теряет связь с реальностью и начинает верить в то, что ей внушают.

Джарлакс, услышав комплимент, прикоснулся к своей широкополой шляпе.

– Иллитиды – уязвимые создания, – объяснил Киммуриэль.

– Однако именно такую тактику они используют для захвата рабов, – возразил Громф.

– Я тоже думал, что они как раз наименее уязвимы в этом смысле, – согласился Джарлакс. – Никогда бы не рискнул применить свое искусство для обмана проницателя сознания.

– Да, на них не действуют твои сладкие речи, – подтвердил Киммуриэль. – Они в силах противостоять любым речам, практически всем сторонним попыткам вмешательства и переубеждения. Но в их случае эта болезнь идет изнутри, когда они создают реальность в сознании других и поэтому легко могут потерять из виду границу между иллюзией и истиной, которую они пытаются скрыть или исказить.

– Самообман? – спросил Громф.

Киммуриэль кивнул.

– Значит, в конце концов они начинают верить в собственную ложь, – произнес Джарлакс. – Как я и сказал, мне знакомы многие верховные матери, страдающие этой болезнью.

– Сейчас речь идет о другом, – возразил Громф.

– Не совсем, – поправил его Киммуриэль, удивив и Громфа, и Джарлакса, который всего лишь хотел пошутить. – В обоих случаях заболевание является следствием гипертрофированной гордыни, самого смертоносного из грехов.

– Тогда Громф давно должен был умереть, – сказал Джарлакс.

– Тогда Джарлакс давно должен был умереть, – произнес Громф одновременно с ним.

Киммуриэль молчал, неодобрительно нахмурившись. Братья переглянулись и скорчили злобные гримасы они казались зеркальным отражением друг друга.

– Никогда бы не подумал, что среди грехов Дзирта До’Урдена числится гордыня, – наконец произнес Джарлакс, возвращаясь к насущному вопросу. – Наоборот, он страдает излишней скромностью, которая часто граничит с полным самоуничижением.

– Его болезнь – следствие внешнего воздействия, – объявил Киммуриэль.

– Фаэрцресс, – догадался Громф.

– Безумие, вызванное Бездной, – продолжал Киммуриэль, кивнув. – Оно порождено магией. – Он взглянул на Громфа, который начинал осваивать псионику, и предупредил: – Не вздумай пытаться вторгнуться в мысли Дзирта До’Урдена или исследовать его сознание, архимаг, потому что эта болезнь заразна. Поэтому и вскрикнул – даже я внезапно обнаружил, что на меня подействовало проклятие Бездны, я едва не поддался мыслям о неотвратимом роке и полному отчаянию. Пытаться провести четкую линию между реальностью и воображением в мозгу Дзирта До’Урдена – значит стереть эту самую линию в своем собственном мозгу. Дзирту это, естественно, тоже не поможет.

– О чем ты говоришь? – настойчиво воскликнул Джарлакс, и в голосе его прозвучала тревога. Ему даже в голову не могло прийти, что великий Киммуриэль не в силах исцелить впавшего в безумие Дзирта.

Киммуриэль вместо ответа беспомощно пожал плечами, и Джарлакс все понял.

– Но ты же сказал, что вылечишь Далию! – не сдавался наемник. – А ей намного хуже, чем Дзирту…

– Это разные вещи, – попытался объяснить Киммуриэль, но Джарлакс перебил его: – Или ты просто боишься заразиться?! – в гневе воскликнул он. – В этом дело, да? Ну что ж, тогда отведи Дзирта в город иллитидов! Пообещай им все, чего они только пожелают, если они вылечат…

– Нет! – крикнул Киммуриэль, и эта вспышка эмоций, совершенно нетипичная для псионика, потрясла Джарлакса и Громфа. – Нет, – более спокойно продолжал Киммуриэль. – Это большой риск. Ты хочешь, чтобы колония проницателей сознания потеряла представление о реальности? Представление о границе между их желаниями и истиной о мире? Представь, какие разрушения они могут принести… – Он замолчал, сделал глубокий вдох и взмахнул руками, словно в попытке обрести физическое равновесие. – Они ничем не сумеют помочь Дзирту, – бесстрастно произнес он наконец.

– Но Далия… – возразил Джарлакс.

– Безумие Далии – результат действий Мефила, – объяснил Киммуриэль. – Проницатель сознания внушил ей серию беспорядочных тревожных мыслей, вложил в ее мозг множество страхов, которые «запускались» при помощи «рычагов». Мефил создал в ее мозгу нечто вроде ловушки, капкана. Какое-нибудь слово или движение нарушает течение мыслей Далии и швыряет их в некий боковой коридор, не связанный с реальностью, и вот она уже заблудилась, и мысли ее движутся по кругу. И это невыносимое раздражение, сознание бессилия, в свою очередь, ведет к тревоге и смятению и усиливает безумие. Мефил проделал блестящую работу.

– Но ты сумеешь это исправить?

– Да, хотя процесс этот будет долгим и трудоемким. Я должен отыскать все «рычаги» и стереть «предложения», которые закрепил за ними Мефил. Но то, что создал Мефил, я могу уничтожить.

– А как же Дзирт?

– В его случае это магическое «стирание», а не просто предложения, ведущие в ошибочном направлении, – ответил Громф, опередив Киммуриэля. Псионик посмотрел на своего способного ученика и одобрительно кивнул. – Твой друг полностью сломлен, в его сознании совершенно стерта линия между его фантазиями, воображаемыми страхами и простой истиной и реальностью, которую он наблюдает, – продолжал Громф. – Он уверен, что чувства обманывают его, что истины не существует.

– Хуже того, воображение его наполнено сомнениями и ужасом, – добавил Киммуриэль. – Не страхом, который можно подавить усилием воли, а первобытным парализующим ужасом. По мнению Дзирта, все, что он прежде считал истиной, все, что он воспринимал как должное, как реальность, – не более чем масштабный обман, иллюзия, дело рук какой-то злой силы, какого-то демона, даже самой Ллос. Он считает, что богиня обрекла его на нескончаемые пытки.

– До чего нелепо! Оказывается, самомнение этого «скромного» воина превосходит все мыслимые пределы, – презрительно усмехнулся Громф, но взгляд Джарлакса ясно дал понять магу, что ему не до легкомысленных шуточек в этот мрачный момент.

– Ему не за что уцепиться, – сказал Киммуриэль.

– И даже его возлюбленная Кэтти-бри превратилась в замаскированного демона, – тихо произнес Джарлакс. Он наконец постиг всю глубину безумия Дзирта, понял, почему тот едва не убил Кэтти-бри и, скорее всего, снова набросится на нее при следующей встрече.

– Мы не можем провести эту линию снова, – предупредил Киммуриэль. – Это под силу только самому Дзирту. Любая внешняя попытка переубедить больного приведет к тому, что его снова охватит тревога. По его мнению, тот, кто хочет его утешить и уверить в том, что все будет хорошо…

– Лишь желает закрепить этот обман, – закончил Джарлакс.

Киммуриэль кивнул.

– Значит, он для нас потерян, – небрежно бросил Громф, и слова эти укололи Джарлакса в самое сердце. – Нам его не спасти. Он обречен совершать одну за другой трагические роковые ошибки, он никогда не станет прежним.

Джарлаксу хотелось возразить, хотелось заорать на Громфа, заставить его замолчать. Но, взглянув на Киммуриэля, которому он искренне доверял, Джарлакс обнаружил, что псионик совершенно согласен с этим приговором.

– Моя глазная повязка! – пробормотал он, пытаясь найти хоть какой-нибудь выход.

– Это наваждение не является продуктом чьей-то злой воли, – возразил Киммуриэль. – Твоя повязка не защитит и не исцелит его.

Совершенно раздавленный, Джарлакс тяжело вздохнул.

– Я могу мгновенно и безболезненно прекратить его страдания, – предложил Громф.

У Джарлакса возникло желание согласиться.

– Я никогда не видела тебя таким… вялым, – с легкой насмешкой произнесла Тазмикелла, сидевшая на кушетке рядом с Джарлаксом. Необыкновенно прекрасная и соблазнительная в обличье женщины, она нарядилась в полупрозрачные одежды, обшитые кружевом, но наемник сейчас просто не мог думать об этих вещах. – Это опять из-за следопыта, верно? – спросила медная драконица Тазмикелла.

Джарлакс провел рукой по лысой макушке:

– Ужасно смотреть на то, как твой друг погружается в безумие.

– Будучи совершенно беспомощным, – добавила Тазмикелла, и дроу кивнул.

– Если ты ничего не можешь с этим поделать, – драконица пожала плечами, – зачем тратить свое время и нервы на бесполезные изматывающие размышления? Ведь тебе осталось жить на этой земле совсем недолго… в отличие от меня.

Джарлакс отстранился от драконицы и окинул ее суровым взглядом.

Ты бы то же самое сказала, если бы заболела твоя сестра?

– Разумеется, – донесся с порога женский голос, и вошла Ильнезара, не менее соблазнительная и не более одетая, чем Тазмикелла.

– О, ты думаешь о нас как о животных! – сказала Тазмикелла. – Это правда, сестра!

– Нам следует воспринимать это как оскорбление? – прошептала Ильнезара. – А я думала, Джарлакс не настолько глуп, чтобы оскорблять драконов.

– Прошу вас! – Дроу примирительно поднял руки. – Я не в состоянии веселиться, слушая ваши шуточки. Только не сейчас.

– Твой друг, который водится с проницателями сознания, ничего не может сделать? – спросила Тазмикелла, и в голосе ее прозвучал легкий намек на озабоченность.

– Здесь дело в магии, и это выше его сил, ведь он псионик.

– А жена Дзирта? – продолжала Тазмикелла.

– Верно, – согласилась ее сестра. – Она довольно могущественна и владеет магией, земной и божественной.

Но Джарлакс покачал головой.

– Конечно, она пыталась что-то сделать, и Громф тоже. Но безуспешно. Думаю, если Громф не сумеет найти нужный двеомер, чтобы устранить действие адской магии, то все пропало.

– Действительно, на свете мало смертных, более могущественных, чем архимаг, – заметила Ильнезара.

– Может быть, обратиться к Миликки? – предложила Тазмикелла. – Разве Дзирт не Избранный?

– Кэтти-бри молилась ей… – пробормотал Джарлакс и покачал головой.

– По правде говоря, это к лучшему, – заметила Ильнезара.

Тазмикелла улыбнулась. Джарлакс выпрямился, и на лице его отразились недоумение и гнев.

– Чем меньше боги вмешиваются в дела смертных, тем лучше для всех нас, – объяснила Ильнезара.

– Они смотрят на смертных как на свои игрушки, – презрительно бросила Тазмикелла. – Я терпеть их не могу, мне противно называть их богами. Они скорее похожи на ученых магов, которые играют в богов ради удовлетворения собственного тщеславия.

– Ты права, сестра.

– Кроме Бахамута, – быстро добавила Тазмикелла.

– Разумеется, – подхватила Ильнезара.

– Значит, обратимся к Бахамуту! – закричал Джарлакс.

Драконы уставились на него, не веря своим ушам, затем расхохотались.

– Ну а что же тогда? – в отчаянии воскликнул дроу. – Что мне теперь делать?

– Убить его быстро, не причиняя страданий, – предложила Тазмикелла. – Я могу…

– Прекрати! – рявкнул Джарлакс. – Ты считаешь, это единственное решение всех проблем? Сначала Громф, теперь ты…

Он спрыгнул с кушетки и принялся расхаживать по комнате.

– Если ни земная, ни божественная магия не могут исцелить его, если псионики бессильны и даже боятся этой болезни, что тогда? – простонал он. – Как мне найти ответ на мой вопрос?

– Что вам удалось узнать? – осведомилась Тазмикелла. – Ты сказал, что Киммуриэль заглядывал в его сознание, но что именно он там увидел?

– Киммуриэль сказал, что Дзирт сам должен найти выход из этого лабиринта, что исцеление может прийти только изнутри, – объяснил Джарлакс. – Но, мне кажется, это маловероятно, скорее даже невозможно.

– Дзирт – один из лучших воинов, он обладает железной самодисциплиной, – сказала Тазмикелла.

– Да, сестра, – согласилась Ильнезара, и что-то в ее тоне заставило Джарлакса и Тазмикеллу посмотреть на нее с интересом.

Ильнезара улыбалась.

– В чем дело?! – нетерпеливо воскликнул Джарлакс.

– Возможно, этой самодисциплины недостаточно, – с многозначительной усмешкой заметила Ильнезара.

– Тебе вряд ли удастся найти другого такого, как он, – возразил Джарлакс. – Он каждый день тренируется и почти достиг совершенства в боевом искусстве…

– Почти достиг, – перебила дроу Тазмикелла; судя по ее тону и взгляду, она начинала догадываться, о чем говорит сестра.

– Что? – переспросил Джарлакс.

– Но он не добрался до вершины, – объяснила Ильнезара.

– Если уж на то пошло, добирался ли когда-нибудь какой-нибудь дроу до вершины мастерства?

– Если человек смог…

– О чем вы говорите?! – вскричал Джарлакс.

Но загадочные сестры-драконы лишь усмехнулись.