Герой

Я не могу смыть с рук кровь.

Рана оказалась несерьезной; это была едва заметная царапина. Но мой меч коснулся шеи Кэтти-бри, ранил ее, я собирался зарубить ее Видринатом, рассечь ее горло, совершить жестокое убийство, искупаться в крови, хлещущей из раны! Я хотел отомстить!

О, как мне хотелось отомстить!

Потому что она – демон в обличье женщины, я знал это, и теперь знаю, и одновременно не знаю… В одном я уверен: она причиняет мне страдания, терзает меня, приняв физический облик моей утраченной возлюбленной.

Когда же она намеревалась открыть мне обман? Может быть, в постели? Я представляю себе: вот мы занимаемся любовью, и внезапно передо мной возникает мерзко ухмыляющаяся чудовищная морда; гротескная, уродливая демоница обнимает меня, чтобы зачать от меня ребенка, кошмарного полукровку!

Или нет? Или все это неправда?

Может быть, я ранил саму Кэтти-бри – настоящую Кэтти-бри – и едва не убил ее. Выходит, лишь чудо спасло ее?

Если бы я сейчас плыл на лодке вдоль Побережья Мечей и опустил руку в воду, тогда все море стало бы красным от крови! На самом деле я пролил ее так мало, но мне кажется, что вся кровь, какая есть в мире, готова захлестнуть меня, оставить у меня на лбу позорное алое клеймо.

Убийца!

Потому что я действительно убил ее в своем воображении. Я не верил ей, считал, что она лжет. Моя рука дрогнула. Сила духа изменила мне.

Потому что демон должен умереть!

Лживое существо, надевшее чужую личину, должно умереть, и убийство этой твари дало бы мне возможность в последний раз продемонстрировать, что я не сдался Ллос. Один последний взмах клинка, одна смерть, и я в конце концов показал бы Паучьей Королеве, что победа ускользнула от нее. Я ничем не сумею помешать ей, если она пожелает убить меня, она может испепелить меня в одно мгновение, но сломать меня ей не удастся. Нет!

Я не игрушка в ее руках!

Если только это не была на самом деле Кэтти-бри, если я не оцарапал ее нежную кожу своим мечом… Но как мне узнать это наверняка?

Это загадка, головоломка, это проклятие, именно поэтому я проиграл битву еще прежде, чем она началась, и пропал.

Каждое утро, просыпаясь, я говорю себе, что этот день будет иным, что сегодня я буду счастлив, что новый восход солнца даст мне надежду. Возможно, все это обман, все это наваждение, иллюзия, созданная демонической Паучьей Королевой, чтобы обречь меня на чудовищные мучения.

Пусть будет так, говорю я каждое утро. Пусть будет так!

И каждое утро я спрашиваю себя: «А разве у меня есть выбор?»

Что мне еще остается делать? Какую иную дорогу избрать? Если все окружающее – это плод моей фантазии, тогда, может быть, эту фантазию и самообман просто следует принять как реальность? И если эта реальность приятна, почему бы мне не найти в ней счастье на то время, пока иллюзия будет продолжаться? Стоит ли, разумно ли отказываться от долгих лет воображаемого покоя, жизни в окружении друзей, рядом с любимой? Почему бы просто не побыть счастливым, зачем постоянно бояться того, что придет – или не придет?

Разве восход солнца теперь менее прекрасен? Разве улыбка Кэтти-бри менее ласкова? Разве смех Бренора менее заразителен? Разве мурлыканье Гвенвивар менее приятно?

Каждый день я говорю себе это. Каждый день я стараюсь убедить себя в том, что следует быть счастливым и довольным жизнью. Каждый день. Каждый день я повторяю это, как молитву, чтобы спастись от безумия, от полного отчаяния.

Каждый день.

И каждый день терплю поражение.

Я не могу найти смысл среди бессмысленных видений. Я не могу создать цель, находясь один среди картин, созданных моим воображением. Я не могу стать свободным и улыбаться, в то время как меня терзает вечная мысль о том, что мои враги дожидаются подходящего момента. Когда я утрачу бдительность, стану счастливым, они разрушат этот прекрасный фасад.

И вот теперь все стало еще хуже, теперь я обагрил руки кровью Кэтти-бри – или демонического создания, которое заняло ее место. И если верно первое, если я ударил мечом женщину, которую люблю, я скоро утону в пучине стыда и крови. А если верно последнее, то выходит, что я не смог найти в себе сил покончить с врагом и потерпел поражение.

У меня отняли оружие, и я рад этому. Хорошо бы они заодно отняли у меня жизнь и положили конец моим страданиям.

Они делают вид, что заботятся обо мне. Они притворяются, что при помощи колдовства и «магии мысли» пытаются излечить мою болезнь, но я вижу их злобные взгляды, чувствую исходящий от них смрад Бездны, слышу, как они хихикают, изображая сочувственные гримасы.

Дайте мне сгнить в могиле с кровью Кэтти-бри на руках или дайте мне сгореть от стыда за собственную трусость.

В любом случае, я заслужил свою участь.

Дзирт До ’Урден

Глава 9 Клиент

Реджис обрадовался предложению сопровождать Доннолу на бал в тот прекрасный летний вечер в Дельфантле и еще сильнее обрадовался, когда увидел ее. Она спускалась по ступеням главной лестницы особняка в шелковом платье лавандового цвета, отделанном белыми кружевами; глубокий вырез открывал ее пышную грудь. На шее у нее поблескивало драгоценное ожерелье из розового жемчуга, добытого из глубоководных устриц – возможно, самим Реджисом.

Судя по всему, немало этих жемчужин обладали волшебством. Доннола, хотя и не являлась чародейкой, имела некоторое представление о магическом искусстве.

У Реджиса перехватило дыхание, когда она легко сбежала по главной лестнице Морада Тополино. Улыбка ее сияла ярче, чем жемчужное ожерелье и тиара из золота и серебра, поддерживавшая ее густые волосы.

– Я вам нравлюсь, добрый господин Паук? – спросила она.

– Госпожа, вы никогда не можете сделать ничего такого, что не понравилось бы мне, – ответил Реджис. Он отвесил низкий поклон, при этом изящно взмахнув своим синим беретом. Он тоже разоделся в пух и прах: на нем был новый серый жилет с золотым шитьем, красивый черный плащ с высоким жестким воротником; на голове красовался волшебный берет, а у пояса сверкал эфес острой рапиры. Кроме того, хафлинг был обут в новые, высокие, блестящие щегольские сапоги; надменный стук каблуков привлекал всеобщее внимание.

– Вы готовы, мой очаровательный кавалер? – спросила Доннола.

– Миледи, теперь, когда я увидел вас… предлагаю остаться здесь… – Он коварно улыбнулся и многозначительно подмигнул, и Доннола легкомысленно захихикала. Они играли роль пустоголовых великосветских бездельников, которые только и делают, что хлопают ресницами и подкручивают усы. – Давай сегодня вернемся домой пораньше, – уже серьезно предложил Реджис, подавая руку своей даме.

– Мы задержимся ровно настолько, насколько это будет необходимо, – возразила Доннола, напоминая ему, что они идут на бал не для удовольствия, а по делу. Конечно, они могли найти там и развлечения или, по крайней мере, развеяться. На подобных сборищах Доннола поддерживала контакты со своими секретными агентами и завязывала деловые знакомства. Среди прочего, она занималась добычей информации. А на придворных пирах, где рекой лилось крепкое вино ззар и рашеменское огненное вино, ей предоставлялось немало возможностей для сбора сведений.

– Все они становятся такими скучными, когда мне надоедает смеяться над их нелепыми выходками, – проговорил Реджис, выходя из парадных дверей, и Доннола снова хихикнула.

А Ловкие Пальцы, который ждал их снаружи, вытаращил глаза.

– Постарайтесь извлечь выгоду из сегодняшнего вечера, – напомнил им обоим волшебник.

Доннола что-то ответила, но Реджис не слушал, настолько его заворожило странное одеяние Ловких Пальцев. Мантия была украшена гротескными изображениями месяца и гигантских звезд и делала ворчливого мага очень похожим на ученика чародея, которого наняли участвовать в дне рождения ребенка богатых родителей и вызывать своим видом охи, ахи и смех.

– Что это ты на себя напялил? – удивился Реджис.

– Наш добрый друг сегодня вечером играет роль шута, – пояснила Доннола.

Маг щелкнул пальцами и создал из ничего розу с разноцветными лепестками; лепестки прямо на глазах изменили оттенки, один за другим осыпались, но, не успев коснуться земли, превратились в бабочек и разлетелись.

– Отлично сыграно, – оценил Реджис.

Волшебник снова сделал круглые глаза и быстро зашагал к ожидавшему их экипажу.

– И ты позволишь ему делать из себя посмешище? – обратился Реджис к Донноле.

– Ловкие Пальцы знает свою роль и превосходно исполняет ее.

– Он выглядит как полный придурок.

– И поэтому его всегда недооценивают. – Доннола остановилась и, схватив Реджиса за руку, заставила его обернуться к себе. – Разве не так обстоит дело с нашим народом? – серьезно и грустно спросила она. – Мы дурачки, шуты, дети, забава, предмет насмешек.

– Я смотрю на тебя и не понимаю: неужели кто-то может считать тебя кем-то, кроме самой замена…

– О, прекрати, – перебила его Доннола, но затем примирительно улыбнулась, принимая комплимент. – Ты должен принять жестокую реальность существования среди более высоких народов Фаэруна. Мудрые хафлинги могут обернуть их высокомерное отношение в свою пользу, верно?

– Разумеется, моя прекрасная госпожа, – ответил Реджис, снова предложив ей руку. Когда она оперлась на его локоть и они двинулись к карете, Реджис добавил: – Знаешь, у Вульфгара никогда бы не возникло таких мыслей относительно хафлингов.

– Тебе очень повезло – ты, как всегда, окружен необычными, исключительными друзьями, – заметила Доннола.

Он знал, что Доннола даже отдаленно не представляет себе, насколько верно это утверждение. Он лишь кивнул в ответ, хотя мог бы часами распространяться о Компаньонах из Халла, о том, как его всегда ценили друзья, даже когда он собственными поступками навлекал на них несчастья, а на себя – презрение.

– Твой друг-варвар слишком сильно отличается от нас, чтобы его можно было официально принять в члены Морада Тополино, ты ведь понимаешь это, – продолжала Доннола, возвращаясь к разговору о Вульфгаре. – Хотя это тоже может послужить к нашей выгоде.

– Ты откажешь ему в теплой постели?

– Я уже устроила его на неопределенный срок в одну прекрасную гостиницу. Оттуда он прибудет в особняк лорда Тулуза.

– Вульфгар собирается присутствовать на балу?

– Да, он согласился.

Реджис рассмеялся, пытаясь представить своего друга-великана, облаченного в кричащие одежды, принятые в Дельфантле.

– Как ты умудрилась найти ему жилет подходящего размера? – спросил он, запинаясь.

– Жилет? Мастер Паук Паррафин, что за глупости ты говоришь!

Реджис невольно улыбнулся до ушей, когда Доннола назвала его этим именем, и еще его насмешил ее изумленный тон.

– Этот дикий варвар, Вульфгар, является официальным послом далекой страны под названием Долина Ледяного Ветра, и его миссия – обеспечить дворфов Пирамиды Кельвина самой лучшей здешней выпивкой, – объяснила Доннола.

Реджис удивленно взглянул на нее:

– Дворфов Пирамиды Кельвина? Но ведь их дом разрушен…

– Эта выдумка – идея Вульфгара, и притом неплохая. – Доннола позволила Реджису помочь ей сесть в экипаж, разумеется, не потому, что так было принято, и не потому, что она чувствовала себя слабой женщиной. Просто ее платье не было предназначено для того, чтобы взбираться по ступеням, хотя оно отлично подходило для того, чтобы прятать кинжалы и тому подобные вещи. – Ты познакомился с северянином Вульфгаром, пересекая Море Падающих Звезд, и представил его мне, но, хотя я достала ему приглашение на бал, он никак не связан с Морада Тополино. Возможно, разве что в качестве клиента.

Реджис кивнул, выслушав эту «легенду», и продолжал ухмыляться, представляя Вульфгара в роскошных одеждах. Но он сел в карету и больше ничего не сказал. Он не собирался оспаривать решение Доннолы поменьше распространяться о делах Морада Тополино и играть на склонности высокого народа смотреть на хафлингов как на низшие существа. Он не мог отрицать справедливости ее наблюдений относительно положения их расы. Во многих городах Фаэруна на хафлингов не обращали внимания, в лучшем случае издевались и смеялись над ними. Дедушка Периколо немало усилий приложил для того, чтобы убедить жителей Дельфантла в опасности и лживости подобных представлений, но даже былые заслуги Морада Тополино не полностью изгнали эти предрассудки.

Напротив, из того, что Реджис узнал от Доннолы и Ловких Пальцев – а также после драмы с пленными пиратами и их шлюпом, из планов на сегодняшний вечер и вообще осторожного поведения членов Морада Тополино, – он понял, что прежние достижения могущественной организации хафлингов сильно потускнели. После Раскола на побережье Моря Падающих Звезд настали тяжелые времена, изменился даже ландшафт, и в прибрежных городах большую роль теперь играли могущественные отряды ополчения и банды наемников.

К добру или к худу, но Доннола решила, что Морада Тополино следует снизить свою активность и стать менее заметным. Возможно, это было признанием поражения, возможно, принятием реальности, возможно, попыткой смириться, потому что агрессивное поведение привело бы к худшему результату. Разумеется, Реджис не имел права оспаривать ее решение, но он готов был помочь ей и сделать все, что она сочтет нужным. Однако ему оставалось лишь надеяться, что она снова выберет более славный путь, когда положение улучшится – если это вообще случится. И тогда Морада Тополино снова поднимется на высоты, достигнутые в свое время Дедушкой Периколо.

После заметного – по крайней мере Реджису – отсутствия в течение часа, Вульфгар снова появился в огромном бальном зале лорда Тулуза, одного из богатейших и влиятельнейших людей в Дельфантле, да и во всем Агларонде. Варвар, казалось, пребывал в отличном настроении, хотя волосы его были взъерошены немного сильнее обычного, а одежда из зимней шкуры волка сидела криво.

Придворная дама, которая вошла в зал вскоре после Вульфгара, выглядела более взволнованной, волосы ее выбивались из гребня и в беспорядке рассыпались по плечам, несколько пуговиц на платье было расстегнуто.

Реджис опустил взгляд и покачал головой, напомнив себе, что удивляться не приходится. Он поднял изящный бокал с вином ззар, самым знаменитым хересом Глубоководья, полюбовался прекрасным золотистым оттенком и, вдохнув аромат миндаля, сделал небольшой глоток.

Когда он поднял голову, Вульфгар уже направлялся на танцплощадку под руку с придворной дамой, причем это была не та взлохмаченная женщина, которая только что вернулась.

Реджису оставалось только тяжело вздохнуть.

Некоторое время его друг, ничуть не смущаясь своей неловкости, топтался среди танцующих. Вульфгар казался неуклюжим по сравнению с изящными лордами Дельфантла, которые посвящали свои дни подготовке к визитам и посещению балов и практиковались в танцах чаще, чем в обращении с мечом. Но Вульфгара это явно не беспокоило, впрочем, как и женщину, которую он держал в объятиях. Глаза у нее были широко распахнуты, грудь высоко вздымалась. И, разумеется, никто из разряженных щеголей, присутствовавших в зале, не нашел бы в себе смелости оскорбить рослого торговца вином из Долины Ледяного Ветра.

«Да, – подумал хафлинг, смеясь про себя, – это действительно отличное представление».

Однако внимание Реджиса вскоре привлекла другая пара. Доннола танцевала с незнакомым ему человеком, величественным пожилым аристократом с седыми волосами, облаченным в дорогую одежду и увешанным драгоценностями. Она двигалась на цыпочках, как делали все хафлинги в Дельфантле, танцуя с людьми. Он низко склонился, так что его лицо было спрятано в пышных волосах женщины.

– Это по делу, – раздался рядом чей-то голос, и Реджис вздрогнул.

Обернувшись, он увидел мага Ловкие Пальцы с бокалом ззара.

– Это лорд Делказио, – пояснил маг, кивая на человека, склонившегося над Доннолой. – Как только мы прибыли, он умолял Доннолу о танце, точнее говоря, об аудиенции.

– Обязательно так тесно прижиматься к ней?

– Он просто шепчет ей в ухо, чтобы никто больше не услышал.

– Расскажи мне о нем.

– Лорд занимается торговлей, в основном с землями за пределами Агларонда, – начал маг. – Обычно он интересуется сведениями о том, что происходит в доках, о грузах и часто жалуется на пиратов, хотя половина из них, по-моему, работает на него.

– Может быть, его интересует торговля с Долиной Ледяного Ветра?

– Нет. Лорд Делказио попросил об аудиенции еще до того, как твоего друга-гиганта в пахучих шкурах представили ко двору. – Волшебник взглянул за спину Реджису и насмешливо фыркнул, и хафлинг, обернувшись, заметил, как Вульфгар выскальзывает из зала. Быстро осмотрев присутствующих, Реджис не заметил среди них дамы, с которой варвар только что танцевал. – Наверняка следующее поколение аристократов Дельфантла будет значительно выше ростом и крупнее, чем нынешнее, – язвительно заметил Ловкие Пальцы. – Он хоть чем-то еще в жизни интересуется, кроме еды и женщин?

– Он просто старается урвать от жизни все, что можно. – Реджис пожал плечами и улыбнулся, но тут же нахмурился, оглядев зал. Он увидел, как аристократ, лорд Делказио, исчезает за другой дверью.

– Дела, – негромко, но уверенно произнес Ловкие Пальцы. – Просто дела. Забудь о своей глупой ревности, мастер Паррафин, и вспомни о положении госпожи Доннолы.

Реджис обернулся, собираясь возразить что-то, но маг лишь пожал плечами и отошел прочь.

– Эти пятна – от ее слез! – воскликнул лорд Коррадо Делказио, и глаза у него увлажнились, как будто бы он, в свою очередь, собрался залить слезами небольшой кусок пергамента.

Доннола снова взглянула на смятое письмо.

– О, моя любимая маленькая доченька! Что же я наделал! – Человек шагнул в сторону и с драматичным видом спрятал лицо в ладонях, как будто хотел скрыть стыд. Они находились в небольшой комнате, примыкавшей к бальному залу.

Доннола перечитала письмо королевы Консеттины Делказио, супруги короля Ледяная Мантия, и простила подавленному горем лорду его несдержанность. В конце концов, любой отец расстроится, получив подобные известия.

«Мой дорогой папочка!

Король Ярин с каждым днем делается все несноснее. Всякий раз, когда становится ясно, что я не беременна, глаза у него наливаются кровью и лицо искажается злобой, как будто на троне Хелгабала сидит не человек, а какой-то демон. Он намерен заполучить наследника, и неважно, скольких жен ему придется для этого казнить.

Я видела статуи в его саду, мой господин и отец. У них нет голов, именно так две его последние королевы расстались с жизнью. Я не могу покинуть свою тюрьму, не могу бежать, я добродетельная королева.

С любовью и доверием, Конси».

– Конси? – переспросила Доннола.

– Я называл ее так, когда она была ребенком, – ответил лорд Делказио; казалось, это воспоминание окончательно сломило старика.

– Вижу, ты вырастил прекрасную женщину.

– Которая собирается наставить мужу рога?

«Тебе бы следовало на это надеяться», – подумала Доннола, но промолчала и лишь с улыбкой кивнула. Сама молодая женщина, оказавшись в положении Консеттины, моментально забыла бы о никчемной добродетели и зашвырнула бы ее в навозную кучу у придворной конюшни!

Добродетель? Какое значение имеет добродетель в этой жизни? Король Дамары наверняка казнит свою жену, если она не сумеет родить наследника. Всякий, кто слышал знаменитую историю подлого тирана Ярина Ледяная Мантия, ясно понимал, что королю Дамары некого винить в бесплодии, кроме самого себя.

– Если Ярин… – начал лорд Делказио, но вынужден был помолчать и сделать глубокий вдох. – Я хорошо знаю короля Ярина. Он не знает слова «милосердие». Если ему станет известно об этом письме, моя Конси…

– Зачем ты показываешь мне его? – спросила Доннола.

На лице лорда промелькнуло выражение удивления, затем отчаяния.

– Я был хорошо знаком с Дедушкой Периколо, – пробормотал он.

– Дедушки Периколо больше нет.

– Но Морада Тополино…

– Зачем твоя дочь уехала в Земли Бладстоуна? – спросила Доннола, и гримаса лорда сказала ей все, что ей нужно было знать. Коррадо из корысти устроил брак своей дорогой Конси с этим королем Ярином Ледяная Мантия, и теперь, кроме страхов, его терзало еще и чувство вины.

– Прошу тебя, госпожа Доннола. У меня нет выхода.

– Ты хочешь, чтобы я организовала доставку ответного письма твоей прекрасной дочери? – осведомилась она, и человек застонал. – Значит, тебе нужен посредник. Ты желаешь выплатить соответствующую сумму за благопристойный развод?

– Нет, это бесполезно…

– Ты пытался с ним договориться?

– Король Ярин слишком сильно дорожит своей репутацией, и его не интересует мое золото, – простонал лорд Делказио. – Он уже развелся по закону со своими четырьмя женами – и при этом получил значительные суммы от их родителей-купцов; а потом некоторые из этих женщин благополучно родили детей. Я тебя уверяю, он был в ярости, вся страна до сих пор смеется над ним.

– Но от Дамары далеко до Дельфантла.

– А слухи распространяются так быстро, что могут опередить даже дракона.

Доннола кивнула, потому что возразить было нечего – на самом деле, именно с использованием этой простой истины она пыталась создать себе положение и состояние.

– Пожалуйста, госпожа.

– Я не понимаю, чего ты от меня ждешь, лорд Делказио. Я просто завсегдатай светского общества Дельфантла…

– Я знал Дедушку Периколо! – воскликнул лорд Делказио.

– Повторяю, Дедушки Периколо больше нет. И очень прошу тебя, не повышай голоса.

– Госпожа! – Он шагнул к ней с угрожающим видом.

Но Доннола устремила на него такой взгляд, от которого у лорда кровь застыла в жилах. Этот взгляд недвусмысленно намекал на то, что женщина прошла обучение у того самого хафлинга, главы гильдии ассасинов Периколо, чье имя Делказио все время повторял.

– Я… я… – запинаясь, пробормотал он и отступил на пару шагов.

– Подожди, ведь ты тоже давно знаком с историей короля Ярина, – догадалась Доннола. Она подняла письмо Консеттины, словно обвинительный приговор. – Ты знал о статуях без голов в дворцовом саду? Конечно же, это не новость для такого безупречно собранного и осмотрительного человека, как лорд Коррадо Делказио.

– Я верил в свою дочь.

– Ты поддался жадности. – Доннола перебила его, не скрывая презрения. Она не испытывала желания унизить и без того подавленного несчастьем человека; следовало успокоить его и привести в чувство. В конце концов, Делказио едва не напоролся на отравленный кинжал Доннолы, а это не принесло бы ничего хорошего ни ей, ни ему.

– Госпожа, умоляю тебя! – произнес он, овладев собой, – и Доннола поздравила себя с победой. – Я не знаю, что мне еще делать. Консеттина уже не дитя, и она не какая-то слезливая дурочка. Но она плакала, когда писала это письмо.

– Скорее всего, это дождь, а может быть, брызги морской воды, которые попали на пергамент во время путешествия по морю.

– Но она пошла на такой риск, когда писала его…

Доннола кивнула в знак согласия.

– И все равно я не понимаю, чего ты хочешь от меня или от Морада Тополино. Мы торговцы, только и всего.

– Я хочу, чтобы вы убили его, – откровенно заявил лорд Делказио.

– Убили его? Кого? Короля Ярина? – усмехнулась она.

– Дедушка Периколо сделал бы это, и делал, много раз, – упрямо произнес лорд Делказио, не желая сдаваться. – Этот хафлинг знал, что такое справедливость, а разве то, о чем я тебя прошу, не справедливо?

– Периколо Тополино был богатым хафлингом, – заметила Доннола.

– Я заплачу тебе, сколько ты пожелаешь.

– Ты просишь меня убить короля. Наверное, на всем Фаэруне не найдется столько золота, чтобы ради него пойти на подобный риск.

– Ну что ж… тогда мне все равно, убьют его или нет, – пробормотал отчаявшийся человек. – Я ни в чем не виню короля Ярина.

Доннола постаралась скрыть ехидную усмешку, услышав это замечание. Этот человек, отец, готов был смириться с казнью ни в чем не повинной дочери? Последнее замечание лорда Делказио уничтожило сочувствие и симпатию, которую Доннола питала к нему, и таким образом лорд, сам того не зная, сильно повысил стоимость ее услуг.

– Просто спаси ее, и все, – умолял лорд Делказио.

Доннола долго смотрела на подавленного горем лорда, обдумывая свой план и взвешивая возможные последствия.

– Посмотрим, может быть, мне удастся что-то придумать, – кивнула она.

– Я щедро заплачу тебе! – выпалил лорд Делказио; при этом он испытал такое облегчение, что бросился к женщине, намереваясь заключить ее в объятия. – Сотню золотых слитков!

Доннола уклонилась от объятий и в мгновение ока очутилась у лорда за спиной.

– Ты доставишь в дом Морада Тополино тысячу слитков золота, – отчеканила она. Обескураженный лорд Делказио развернулся вслед за женщиной, и у него отвисла челюсть. – Кроме того, я желаю получить «Трубкозуб», – добавила Доннола, имея в виду лучшую каравеллу в Дельфантле, принадлежавшую лорду.

– Г-госпожа… – пролепетал он, вытаращив глаза.

– Вместе с экипажем, – продолжала Доннола. – В конце концов, ты просишь меня убить короля.

– Но…

– О, мне кое-что известно о Ярине Ледяная Мантия, лорд Делказио. – Доннола действительно знала подробности жизни всех аристократов восточного и северного побережья Моря Падающих Звезд. – Я знала о нем все уже тогда, когда ты отдавал ему свою прекрасную дочь, глупец.

– Я… я верил в нее, – пробормотал лорд.

– Так говорили и другие отцы до тебя, – бросила Доннола. – Уверена, твоя дочь вполне в состоянии родить ребенка. Ты думаешь, это имеет сейчас значение?

Уничтоженный лорд Делказио понурился.

– Итак, мы договорились? – нажимала Доннола. Тысяча золотых слитков и «Трубкозуб».

– Ты сможешь увезти ее из Дамары? Ты сможешь доставить домой мою прекрасную Конси?

– Если не выйдет, то я найду мужчину, который сделает ей ребенка, – пообещала Доннола. – Королю Ярину ничего не останется, кроме как признать этого ребенка своим, он осыплет ее подарками, а твои страхи улягутся. В этом случае пятьсот золотых слитков и корабль.

У лорда Делказио загорелись глаза, и Донноле захотелось пырнуть его кинжалом. Судя по всему, он решил, что последний вариант предпочтительнее, потому что это будет дешевле и позволит ему извлечь дальнейшую выгоду из брака дочери.

– По рукам, лорд Делказио? – резко спросила она.

Он кивнул, и Доннола вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Она шла по коридору, и в мыслях ее царила неразбериха. Она пыталась понять, как действовать дальше. Несмотря на свои угрозы и холодное обращение с лордом Делказио, Доннола хотела чем-нибудь помочь госпоже Консеттине. Она лично знала дочь лорда Делказио, познакомилась с ней в юности в местном высшем обществе, когда Дедушка Периколо ввел Доннолу в круг лордов и леди Дельфантла в качестве представительницы Морада Тополино.

Консеттина была ровесницей Доннолы; она и ее благородные друзья приняли Доннолу и приглашали ее участвовать в светских развлечениях. Доннола никогда не питала особой любви к кому-либо из них – эти сборища были для нее просто работой, способом завести нужные знакомства, и отношения с этими людьми даже отдаленно не напоминали дружбу. Но, с другой стороны, Доннола не испытывала враждебных чувств по отношению к девушке из высшего света и, конечно же, понимала, в каком отчаянном положении она сейчас находится.

Ни одна женщина не заслуживает подобного.

Лорд Делказио мог бы заключить и более выгодную сделку, если бы знал о чувствах Доннолы. Она ощутила укол вины из-за того, что запросила слишком высокую цену.

Но это быстро прошло.

Она вернулась в бальный зал и заметила, что Реджис вполне грациозно танцует с одной из придворных дам. Доннола невольно хихикнула, когда они нечаянно столкнулись и Реджис уткнулся лицом в пышную грудь партнерши.

Доннола продолжала осматривать зал, кивнула Ловким Пальцам, который готовился к следующему номеру своего представления. Это был какой-то глупый трюк с кроликом. Однако взгляд ее ненадолго задержался на волшебнике, потому что она нашла человека, который мог ей очень пригодиться в новом предприятии.

«Да, – подумала Доннола, глядя на Вульфгара, окруженного толпой дам, хлопавших ресницами и веерами. – Этот богатырь с севера будет вполне уместно смотреться в Землях Бладстоуна, а король Ярин наверняка обрадуется, когда у него родится крупный, светловолосый и голубоглазый наследник».

Глава 10 Бесплодная королева

Зеленобородый дворф бродил по дворцовым садам, время от времени останавливаясь, чтобы поприветствовать пышные цветущие растения. Лето в Дамаре было коротким, но Пайкел прикладывал все усилия, чтобы сделать его как можно более ярким в садах короля Ярина; здесь цвели розы всевозможных оттенков, орхидеи, тюльпаны, лилейник – великое множество цветов!

Но все-таки жемчужиной этих великолепных садов являлись не цветы, а живые изгороди, естественные «стены», из которых было создано не меньше «комнат» под открытым небом, чем в самом дворце. И никогда не были они такими зелеными, такими прекрасными и ухоженными, как в это лето.

Каждый год Пайкел развивал успех, достигнутый в прошлом году, укрепляя свою дружбу с растениями, беседуя с ними, помогая им продемонстрировать все свои возможности.

И они отвечали ему; они вели такие беседы, которые едва ли кто-нибудь, кроме Пайкела Валуноплечего, мог себе вообразить. При помощи некоего заклинания дворф-друид мог выпытать у цветов обрывки разговоров между людьми, которые прогуливались в этом саду. Почти всегда это была какая-то бессмыслица, банальные сплетни или непристойные намеки, которые делали друг другу мужчины и женщины. Казалось, самовлюбленные и жалкие аристократы Хелгабала просто не могли думать ни о чем другом.

Но все равно Пайкел находил сплетни цветов довольно любопытными; это был его «тайный порок». При дворе его считали дурачком, и, если он хихикал при встрече с героями или героинями этих сплетен, ему отвечали лишь снисходительным кивком.

Тем не менее иногда Пайкелу действительно удавалось раздобыть полезную информацию для своего брата-воина: однажды он раскрыл некий тайный сговор и предупредил Айвена, что негодяи планируют украсть королевский скипетр.

И когда вор, подросток, сын одного купца из Ваасы, открыл шкаф короля в приемном зале дворца, он обнаружил там не скипетр, мантию и россыпь бриллиантов, а Айвена Валуноплечего, который притаился внутри с улыбкой на бородатом лице и медным кастетом на руке.

Затем мальчишка смог подробнее рассмотреть кастет – но лишь на мгновение.

Итак, прилежный садовник Пайкел Валуноплечий, которого легко было развеселить, всегда задерживался, чтобы послушать голоса садовых цветов. Он произносил нужное заклинание и ползал на коленях, шепча им комплименты и ослепительно улыбаясь.

Он нашел один болтливый тюльпан в Закатном саду, в «комнате», которую дворцовые сплетники называли «Мавзолеем Дриеллы». Безголовая статуя шестой жены Ярина красовалась у водопада под южной изгородью, на единственном месте в этом участке сада, всегда находившемся в тени.

Эхо шепота и хихиканья нескольких молодых женщин привлекло внимание дворфа-друида. Единственной, правой рукой он осторожно погладил цветок, напевая особую песню, уговаривая цветок поделиться воспоминаниями.

Постепенно эхо превратилось в шепот. Он узнал один голос, принадлежавший молодой женщине с черными волосами; ее называли «Хорошенькие Ножки», потому что она пользовалась особым вниманием одного пожилого сановника при дворе Ярина и получала от него весьма специфические подарки.

Пайкел хихикнул, вспомнив эту историю. «Хорошенькие Ножки, хи-хи-хи», – негромко произнес он, пригнулся ниже, опираясь на обрубок левой руки, и приложил ухо к цветку.

Хорошенькие Ножки говорила о королеве, сообразил он; ходили слухи, будто король Ярин уже сыт ею по горло. Затем зазвучали другие голоса, но еле слышно. Пайкел почувствовал их страх, потому что ни одна из женщин не желала, чтобы на нее пал выбор короля.

– Но зато будешь королевой Дамары! – сказала одна.

– До самой смерти, которой недолго придется ждать! – напомнила другая, и послышался нервный смех. Неизбежность подобного мрачного конца трудно было отрицать, особенно здесь, рядом с безголовой статуей.

– А вдруг ты переживешь короля Ярина? – не унималась Хорошенькие Ножки. – Он уже немолод и, как мне кажется, вряд ли удовлетворен жизнью.

Женщины рассмеялись.

– Горе бедной королеве Консеттине, – произнесла одна из них, и Пайкел не разобрал, серьезно она говорит или издевается.

– Бесплодная королева Номер Семь, – добавила Хорошенькие Ножки, и дворф расслышал в ее голосе искреннюю жалость.

Пайкел выпрямился и пошевелил траву пальцами ног, как он всегда делал, оказываясь на природе, – в конце концов, именно поэтому он постоянно носил сандалии.

– Хм-м, – повторил он несколько раз; его обеспокоило это открытие, хотя оно и не явилось для него неожиданностью. Ярин нуждался в наследнике. Стареющий монарх не мог думать ни о чем другом. Здесь, в этом саду, трудно было забыть о судьбе, уготованной королеве, не преуспевшей в продолжении рода.

Дворф погладил бороду и поразмыслил о том, какие эликсиры он может приготовить, чтобы помочь королю и королеве справиться с этим затруднением. Возможно, он сумеет найти кое-что для потенции, хотя здесь проблема, судя по всему, заключалась не совсем в этом…

Дворф вздохнул, задумался о том, следует ли сообщать об услышанном Айвену.

Но зачем, что хорошего из этого выйдет?

Он снова вздохнул и уполз прочь; вскоре, заметив белку, пригласил ее пообедать.

Зверек согласился.

Король Ярин не был склонен к нежностям после занятий любовью. Консеттина знала это, и ее это радовало, потому что она с большим трудом терпела прикосновения Ярина сейчас, когда убедилась в его кровожадных намерениях.

Она лежала на измятой постели, глядя на то, как он торопливо одевался, этот жалкий старый человек, который едва справлялся с исполнением супружеских обязанностей и давно уже забыл о гигиене. Он становился все более нервным и раздражительным день ото дня, она видела это по его движениям, по его словесным нападкам, по тому, что в постели им уже владело отчаяние, а не страсть.

– У меня дела, – пробормотал он. А может быть, он сказал что-то другое, Консеттина не расслышала.

И он вышел, а королева вздохнула и зарылась лицом в подушки.

Звук хлопнувшей двери заставил ее вздрогнуть от неожиданности, но принес огромное облегчение. Ей хотелось лежать так в постели остаток дня и ночь, до утра, просто лежать, спрятаться под одеялом и представить себе, что она в Дамаре, что она маленькая девочка.

Она подумала о давно умершей матери. Консеттина была еще ребенком, когда Чианка Делказио умерла при родах, а с нею и младенец, брат, которого Консеттине не суждено было узнать.

После смерти жены Коррадо Делказио совершенно изменился. До этого страшного дня Коррадо был любящим отцом, но трагедия сломила его. Он забросил дочь, думал только о деньгах, а потом продал юную Консеттину королю Дамары. Этот брак стал частью выгодной торговой сделки.

Разумеется, именно горе довело Коррадо Делказио до такого. Иначе и быть не могло.

Женщина поднялась с постели и принялась собирать разбросанную одежду. В какой-то момент она заметила, что левый глаз короля Ярина на портрете несколько отличается от правого – опять.

За ней шпионила Ацелия, сестра короля; она находилась в потайном переходе, который проходил за стеной спальни.

Король Ярин знал, что Консеттина предчувствует свой конец, и подозревал, что его жена собирается найти любовника и забеременеть от него.

Подобная мысль действительно посещала Консеттину.

Более того, мысль возвращалась снова и снова, когда королева проходила по дворцовому саду поблизости от статуй двух «бесплодных» королев.

Она знала, что говорят о ней придворные, знала об этом прозвище, «Бесплодная королева Номер Семь», которое шептали у нее за спиной.

Она постаралась вести себя как ни в чем не бывало, не дать понять проклятой Ацелии, что знает о ее присутствии.

Она оделась и вышла, чтобы продолжать свои дневные дела.

– Тебе нужно просто расслабиться, мой король, – произнес Рафер Слиток, когда король Ярин, покинув спальню, появился у фонтана в патио, расположенном в задней части дворца.

Король Ярин фыркнул и знаком приказал одному из слуг подать ему бокал импилтурского виски. Немногие подданные отважились бы говорить с Ярином в подобном тоне, но Рафер, рослый, могучий ассасин, который возглавлял одну из шпионских сетей короля, чьими услугами король Ярин в последнее время пользовался чаще всего, относился к их числу.

Рафер Слиток провернул немало грязных делишек по поручению короля Ярина. Молодой и многообещающий ученик начал свою карьеру более двадцати лет назад, когда Мертил Драконобор неожиданно скончался – неожиданно для всех, кроме нескольких доверенных лиц Ярина Ледяная Мантия. Теперь все прежние агенты короля тоже покинули этот мир, но Рафер остался. Именно его рука пресекла род Драконоборов.

Да, тогда он был многообещающим учеником, а теперь – главным убийцей при дворе Ярина.

Король Ярин взял бокал с виски и покатал его в руках, вдыхая аромат. Затем взглянул на сад и кивнул в сторону капитана Дрейлила Андруса, который скакал верхом вдоль живой изгороди.

– В последнее время я перестал ему доверять, – небрежно произнес Ярин.

– Думаю, не без причины, – отозвался Рафер, и Ярин удивленно посмотрел на него. Одно дело, когда король пренебрежительно отзывается о собственном начальнике стражи, но совершенно другое, когда кто-то соглашается с ним.

– Что конкретно тебе известно? – осведомился Ярин.

– Ба, да просто я вижу, как он держится при дворе, – объяснил Рафер. – Он вечно какой-то кислый, а я не доверяю людям, которые постоянно хмурятся.

– Я слышал то же самое относительно тебя.

– Ну что ты, мой господин, ведь в разговорах с тобой я все время смеюсь!

– Да, например, перед тем, как я отправляюсь спать с женой, – заметил Ярин.

– Я просто радовался за тебя. Тебе необыкновенно повезло, ты заполучил в постель такую красавицу!

Король Ярин отпил глоток виски и напомнил себе, что Рафер чрезвычайно важен для него. И еще раз сказал себе, что не следует казнить этого грубияна.

Она ненавидела фрейлин, которые постоянно следовали за ней, словно три покорные собачонки. Каждый раз, выходя в сад, Консеттина чувствовала неодолимую тоску по дому и по Дельфантлу. Там она часто подолгу гуляла, обычно вдоль пристаней, наблюдала за тем, как солнце садится в Море Падающих Звезд. Она закрыла глаза, представила себе эту картину, и ей показалось, что она чувствует доносящийся с берега слабый аромат водорослей – достаточный для того, чтобы ощущался запах моря, вовсе не неприятный.

Но все же морской воздух не шел ни в какое сравнение с благоуханием этих садов. Каждая клумба была расположена и обсажена таким образом, чтобы придать «комнате», окруженной живой изгородью, свой особый, неповторимый аромат. Консеттина чаще всего выбирала тропы для прогулок по запаху, особенно сейчас, в разгар короткого дамарского лета.

Она свернула к кустам сирени, высаженным с правой стороны от здания дворца. Вокруг жужжали пчелы; они были слишком заняты сбором нектара и не обращали внимания на королеву и ее свиту.

Там находилось и еще одно существо, которое, судя по всему, не заметило их; но Консеттина, увидев знакомого, улыбнулась, сделала своим фрейлинам знак не шуметь и направилась прямо к нему.

Королева осторожно подкралась к существу, сидевшему на корточках; ей очень понравилась песенка, которую он напевал цветам, легкомысленная мелодия, сопровождавшаяся не словами, а каким-то кряхтением. Зная Пайкела, Консеттина этому вовсе не удивилась. Она подошла вплотную к дворфу, который буквально сунул нос в цветы сирени, остановилась у него за спиной и улыбнулась шире. Пайкел время от времени делал длинные паузы, словно просил цветы спеть что-то ему в ответ.

Возможно, они и пели.

Именно благодаря садовнику с зеленой бородой и зелеными ногами эти сады являлись предметом зависти всех богачей в Землях Бладстоуна. Цветы здесь распускались первыми, цвели дольше, чем где-либо еще, и были богаче красками и ароматами, чем на аккуратных грядках в монастыре Желтой Розы или на клумбах во дворце правителя Импилтура. И все это благодаря Пайкелу.

Маленький дворф закончил свою песенку, хихикнул и обернулся. Обнаружив в непосредственной близости от себя королеву Консеттину, он едва не выскочил из сандалий от изумления.

– Добрый день, мастер Пайкел, – вежливо произнесла она. – Воздух сегодня гудит от радостного жужжания пчел.

– Королева! – приветствовал ее Пайкел и склонился так низко, что его зеленая борода коснулась земли, а это означало согнуться в три погибели, несмотря на то, что борода была длинной. В отличие от большинства дворфов, позволявших бороде, заплетенной или распущенной, болтаться в качестве символа гордости, Пайкел заплетал ее, поднимал над ушами и привязывал к взлохмаченным волосам. Вместе с бородой приподнимались и усы, обрамлявшие его пухлые губы, так что, когда он улыбался, то демонстрировал зубы, полный набор здоровых зубов, удивительно белых, несмотря на его преклонный возраст.

Выпрямившись, он продолжал трясти головой и ухмыляться; судя по всему, его переполняла радость от встречи с королевой Консеттиной этим чудесным летним утром.

И это, в свою очередь, восхитило Консеттину, хотя она несколько удивилась, когда ангельское лицо Пайкела омрачило облачко тревоги и у него вырвалось нечто вроде: «О-о».

– В чем дело, добрый господин дворф? – спросила женщина.

Пайкел лишь снова улыбнулся и покачал головой, но лицо его оставалось хмурым. Улыбка дворфа превратилась в гримасу, он переминался с ноги на ногу, как будто нервничал. Консеттина десятки раз встречала Пайкела в этих садах, но никогда не видела его таким.

– Прошу тебя, скажи мне, – прошептала она, наклонясь к нему.

Зеленобородый дворф продолжал кивать и начал что-то насвистывать. Он посмотрел за спину Консеттине, на женщин, которые сбились в кучку, хихикали и перешептывались – без сомнения, обсуждали его, Пайкела. Консеттина знаком велела им отойти подальше и махала рукой до того момента, пока они не очутились довольно далеко, у выхода из этой укромной части сада.

Когда королева наконец обернулась к Пайкелу, он отбросил напускное легкомыслие.

– О-о-о, – застонал он снова.

– Мастер Пайкел, насколько я помню, я тебя таким никогда раньше не видела, – заметила королева. – В чем дело?

– Мой друг, королева? – спросил дворф.

– Разумеется, я твой друг.

– Мой друг королева, – торжественно ответил садовник.

Консеттина не сразу сообразила, что он отвечает на ее первый вопрос: его огорчало нечто, имевшее отношение к ней самой.

– Я? – спросила она, и Пайкел кивнул. – У меня будут неприятности?

Он затряс головой сильнее.

– Пожалуйста, скажи мне, что тебе известно.

Он пожал плечами, давая понять, что на самом деле знает не так много.

– Тогда объясни, что, по-твоему, со мной не так.

Пайкел глянул налево, направо, пожевал губу, словно искал подходящее объяснение – этот странный маленький садовник всегда так вел себя. Наконец он положил руку на толстый живот, потом отодвинул ее немного вперед, затем указал культей на совершенно плоский живот Консеттины.

Королева была ошеломлена. Никому не позволялось открыто намекать ей на подобные вещи. Однако гнев тут же улетучился. Перед ней был Пайкел, простой и добрый. Консеттина оглянулась, убедилась, что ее прислужницы находятся достаточно далеко и ничего не слышат.

– Нет, Пайкел, я не ношу ребенка.

– О-о-о, – сказал Пайкел. Внезапно он подпрыгнул, лицо его просветлело, и он указал пальцем на небо, как будто в голову ему пришла какая-то мысль. Он сделал знак Консеттине следовать за собой и повел ее вдоль левой «стены» из живой изгороди в дальний конец аллеи. Там он отступил в сторону и пригласил Консеттину внимательно осмотреть кустарник.

Она бросила быстрый взгляд на растение, затем недоуменно оглянулась на дворфа. В конце концов, это был всего лишь куст сирени.

Пайкел указал более настойчиво, сделав знак Консеттине наклониться ближе.

Она посмотрела на него в недоумении, но повиновалась, едва ли не уткнулась лицом в широкие листья, но Пайкел делал ей знаки наклониться еще ниже. Она приблизила лицо к кусту, и дворф просвистел что-то; листья перед Консеттиной начали шевелиться, как живые, и раздвинулись, чтобы она могла заглянуть дальше.

Перед ее изумленным взором возник соседний уголок «лабиринта».

Но это был не просто «уголок». Там стояла статуя – статуя женщины без головы.

Потрясенная Консеттина резко выпрямилась, и по приказу Пайкела кусты сирени снова сомкнулись, заслонив мрачный вид. Королева обернулась к дворфу, и на лице ее, превратившемся в маску, застыло холодное, неприязненное выражение. Ей хотелось закричать: «Да как ты посмел?!»

Она едва не вскрикнула, но затем встретила взгляд садовника – извиняющийся, грустный, и поняла, что он искренне озабочен ее положением и сочувствует ей.

– О-о-о, – выразительно произнес он.

– Мастер Пайкел, что все это значит? – строго спросила она.

Дворф указал на ее живот, затем провел пальцем по шее и снова пробормотал: «О-о-о».

Королева Консеттина сглотнула ком в горле и довольно долго молчала, стараясь взять себя в руки.

– Это очень важно, мастер Пайкел, – ровным голосом произнесла она. – Ты что-то слышал от капитана Андруса? Или от своего брата-воина?

– Ух, – ответил он, тряся лохматой головой.

– Значит, ходят какие-то слухи?

– Ага.

И снова королева Консеттина почувствовала, как у нее пересохло в горле, и попыталась собраться с силами и продолжать разговор с этим малявкой. Итак, ходили слухи – он почти наверняка слышал болтовню придворных.

– Это придворные дамы? – спросила она; он с энтузиазмом закивал, и Консеттина поняла, к чему он клонит. – Молодые женщины?..

– Хорошенькие Ножки! – кивнул Пайкел.

Консеттина не поняла, о ком идет речь, но это не имело значения, потому что, если бы даже она выяснила, кто такая «Хорошенькие Ножки», любое выражение недовольства лишь усугубило бы ее проблемы. Разумеется, ее вовсе не удивили ни слухи, ни сообщение садовника. Подобная череда событий стала в Хелгабале предсказуемой: у королевы не получалось родить, начинались разговоры, и затем что-то подталкивало короля Ярина к суровым мерам, вплоть до казни. Из откровений своих фрейлин королева поняла, что часто это финальное событие подготавливали молодые леди, каждая из которых надеялась стать следующей супругой короля.

Вполне естественно, только королеву Консеттину удивлял тот факт, что кто-то хочет стать следующей. Довольно было и того, что ей приходилось делить ложе с пожилым человеком, от которого неприятно пахло, человеком, всецело поглощенным собой, своими удовольствиями и жаждой власти. Неужели сейчас кто-то еще считал, что король Ярин не может обзавестись наследником исключительно по вине своих жен?

В подобные моменты молодой Консеттине Делказио требовалась огромная сила воли, чтобы сдержаться и не проклясть своего отца. Ведь это он поставил ее в невыносимое положение, в буквальном смысле обрек на смерть. Но он не мог знать, что так получится, – она заставляла себя в это верить.

Она снова посмотрела на Пайкела, который взволнованно топтался на месте; он показался ей очень маленьким и очень расстроенным.

– Благодарю тебя, добрый дворф, – сказала она, пытаясь придать голосу бодрое выражение. Нельзя было даже намекать постороннему на то, что она отправила в Дельфантл просьбу о помощи. – Вижу, двор уже волнуется, потому что король не молодеет, а наследника все нет. – Она театрально вздохнула. – Я сказала тебе сейчас неправду, добрый дворф, – солгала она снова. – Поэтому не бойся, положение скоро улучшится.

Лицо Пайкела озарила широкая улыбка; он начал подпрыгивать, возбужденно захлопал в ладоши и во весь голос воскликнул:

– Ребенок!

– Нет, нет, тише, мастер Пайкел, я тебя умоляю! – попросила Консеттина. – Пусть это останется нашим маленьким секретом, хорошо?

– Ага, – пробурчал Пайкел, тряся головой. Потом он успокоился и негромко произнес какое-то заклинание, но Консеттина не заметила этого, потому что взгляд ее приковали кусты сирени, то место, где находилась статуя предыдущей «бесплодной» королевы.

Когда она снова обернулась к Пайкелу, то заметила печаль на его лице, но не стала об этом задумываться.

Она наклонилась и поцеловала дворфа-садовника в лоб, отчего тот захихикал. Потом попрощалась с ним, позвала своих прислужниц и ушла прочь.

Дворф смотрел ей вслед, кивая, пока она не свернула за очередной поворот и не скрылась из виду. Только тогда он сокрушенно пробормотал: «О-о-о». Только что он сотворил заклинание, позволявшее ему угадать присутствие живого существа, и, сосредоточившись на Консеттине, обнаружил, что в ее теле бьется только одно сердце, а не два.

Пайкел подумал: если королева Консеттина считает, что носит ребенка, тогда она, к сожалению, ошибается и, скорее всего, эта ошибка должна стать фатальной.

Позднее, вернувшись в свои покои, Консеттина принялась расхаживать по комнате из угла в угол. Вокруг нее перешептывались, король Ярин наверняка тоже слышал эти унизительные разговоры, а этот человек очень не любил, когда над ним смеялись.

– Помоги мне, отец, – в отчаянии прошептала молодая женщина.

Но возможно ли это на самом деле? Разве успеет лорд Делказио вовремя приехать к ней, вырвать ее из лап короля Ярина, спасти ее?

«Скорее всего, нет», – подумала она. Затем постаралась найти в себе силы и кивнула собственным мыслям.

– Анамарин! – позвала она, и в дверях появилась ее любимая фрейлина. – Пойди, позови короля Ярина, приведи его в мою спальню.

– Да, госпожа? – удивилась молодая женщина.

– Передай ему: я сегодня чувствую, что могу понести, и у меня игривое настроение.

Анамарин смущенно хихикнула и кивнула. Она повторила: «Да, госпожа», – но уже совершенно другим тоном.

– Иди, иди, девочка, – приказала Консеттина, и Анамарин поспешила прочь.

Консеттина застыла на месте, лихорадочно обдумывая план дальнейших действий. Для начала она опровергнет произносимые шепотом оскорбления выражениями страстной любви. Да, а потом убедит короля Ярина в том, что этот раз будет отличаться от прочих, что теперь ее тело готово к зачатию, и поэтому она будет доводить его до изнеможения каждый день.

Каждый день.

Она надеялась, что в один прекрасный миг он умрет, занимаясь с ней любовью.

А если не умрет, то полностью лишится сил. И как-нибудь ночью, накрыв его голову подушкой, она положит конец своему кошмару.

Консеттина ахнула, осознав, что замышляет убийство. Она никогда прежде не думала, что способна на такое. Сможет ли она убить этого человека, которого так боится и ненавидит, хватит ли у нее на это решимости?

Возможно, он просто умрет в момент экстаза – женщине оставалось лишь цепляться за эту надежду, она позволяла ей выиграть немного времени.

Но если это не сработает…

– Моей безголовой статуи здесь не будет, – поклялась себе королева.

– Хи-хи-хи, – пробормотал зеленобородый дворф, насыпав щепотку порошка в сосуд с дымящимся варевом, стоявший перед ним на столе. Новый ингредиент вызвал выделение клубов зеленоватого дыма, который проник в ноздри Пайкела, и дворф удовлетворенно выдохнул.

– Любовный напиток? – скептически поинтересовался Айвен с другого конца кухни.

– Хи-хи-хи.

– Для королевы?

Пайкел тряхнул головой и принялся искать другие ингредиенты.

– Королева! – заявил он.

– Проблема не в королеве, – напомнил ему Айвен. – Даже если твое снадобье сделает ее необыкновенно плодовитой, на этот цветок не прилетят пчелы.

– О-о-о.

– Дело в самом короле, и ты это знаешь, – продолжал Айвен. – Ты сможешь сделать напиток для короля?

– Король – крепкий орешек, – признался Пайкел.

– Именно это нам и нужно – покрепче, – сказал Айвен, скрестил руки на груди и постучал по полу каблуком.

До Пайкела дошло не сразу, но через несколько мгновений он рассмеялся:

– Хи-хи-хи.

– И как ты собираешься заставить короля Ярина выпить свое варево? С его-то упертостью насчет того, что он ест и пьет, как-никак король и все такое прочее.

– О-о-о, – согласился Пайкел, затем ослепительно улыбнулся и воскликнул:

– Мой братец!

– Только не я! Ни за что! – воскликнул Айвен, вытянув перед собой руку, словно желая удержать Пайкела от этой абсурдной мысли.

– Король, – объявил Пайкел, выпятил грудь и постучал по ней кулаком, чтобы изобразить плодовитость. Затем лукаво добавил: «Дубинка».

– Королю требуется дубинка, а? – фыркнул Айвен. – Может, и так, но не в этом затруднение. Более того, чтобы уговорить его это выпить, придется объяснить, зачем это, а значит, ты или я должны будем намекнуть королю, что он бессилен или бесплоден, так, что ли? Любой, кто хотя бы заикнется об этом королю Ярину, в тот же день отправится на гильотину.

У Пайкела вытянулось лицо, он понурился, а Айвен тяжело вздохнул и подошел к брату, чтобы потрепать его по плечу.

– Ты просто продолжай над этим работать. Ты правильно угадал, и, может быть, мы сумеем найти способ помочь.

Подавленный Пайкел поднял голову и кивнул.

– У тебя доброе сердце, брат – братец! – Айвен с силой хлопнул Пайкела по спине.

– Мой братец! – просиял Пайкел и вернулся к работе.

Айвен больше ничего не сказал и направился к столу, чтобы закончить свой обед. Затем собрал оружие и пошел к двери.

– Только не вздумай составлять свои снадобья, когда захочется спать и в голове появится туман, – предупредил он. – В последний раз ты чуть не взорвал весь квартал!

– Хи-хи-хи, – сказал Пайкел, насыпал очередную щепотку зеленой травы в варево и помахал рукой, чтобы направить в нос как можно больше дыма.

Айвен лишь покачал головой и улыбнулся, затем отправился на службу – патрулировать восточную стену города.

Глава 11 Дорога в Хелгабал

Четыре повозки, – сообщил Комтодди Безубе и прочим. Банда спригганов меньше суток назад покинула Плавильный Двор; а сейчас они со своими «особенными дарами» для короля Ярина направлялись в Хелгабал. – Восемь стражников, все верхом.

– Вкусно! – Брекербак оскалил в ухмылке обломки зубов, и спригганы захихикали. – Надеваем доспехи! – добавил он, очевидно, решив, что приобрел влияние на остальных.

– Нет, шпокойно, – приказал Безуба Языкастый.

– Восемь воинов! – возразил Брекербак. – Жалкая кучка!

– И восемь возчиков, – добавил Комтодди. – Это торговцы-путешественники, а в здешних краях они всегда при оружии.

– Мы готовы к бою, – не унимался Брекербак.

– Ага, а я готов увидеть, чем они нам ответят, – заявил Безуба.

– Мы оставили дома наше лучшее снаряжение, – возразил Комтодди. Как и во время первого посещения Хелгабала, шайка не взяла с собой магические доспехи и оружие, которое после превращения увеличивалось в размерах вместе с ними. Такое оружие легко могло быть замечено придворными магами, и разгадать его свойства хватило бы ума даже начинающему чародею.

– Прошто люди, – сказал Безуба. – А мы ш вами прошто дворфы, а? – Он ухмыльнулся своему лучшему другу, показав обломки клыков.

Комтодди не смог устоять перед искушением.

– Ладно, дворфы, но до тех пор, пока нам не понадобится скинуть шкуры дворфов.

– Я тебе это говорил, когда мы уходили иж Плавильного Двора.

Безуба знаком велел Комтодди идти первым.

– Громко свистят, – заметил командир стражников Баллейхо, подъехав верхом к первой повозке.

Аксель, могучий человек, державший поводья, глава «вышибал» и охотников одной предприимчивой торговой гильдии в городке Дармшелл, в Ваасе, окинул наемного стражника невидящим взглядом и обернулся к женщине, сидевшей рядом с ним. Глаза ее были закрыты, губы медленно шевелились: она творила магию, произносила слова заклинания.

– Дворфы, – сообщила волшебница Амиасунта, закончив заклинание ясновидения. При этом она поморщилась и покачала головой. Эти представители бородатого народца показались ей немного странными. – Грязные дворфы, даже слишком грязные; у них какие-то мешки и тележка.

– Торговцы? – Аксель натянул поводья и остановил упряжку. Подняв руку, сделал знак остальным трем возницам тоже притормозить.

Женщина хотела отрицательно покачать головой, но не стала, просто пожала плечами.

– Насколько я могу видеть, у них с собой очень мало товаров.

– Значит, тут пахнет какими-то неприятностями, – заметил Аксель.

– С дворфами? Сомневаюсь, – возразил Баллейхо.

Аксель похрустел пальцами, сжал кулаки, согнул в локтях огромные мускулистые руки, ударил кулаком одной руки по ладони второй.

– Но все же надежда остается, – подмигнул он.

Баллейхо, несмотря на годы, проведенные в глуши Ваасы, среди разбойников и прочих отбросов общества, несмотря на свою репутацию храбреца и сильного воина, машинально отпрянул. Аксель, мужчина невысокого роста, был крепким, как дуб, с короткой бычьей шеей, мускулистыми ручищами и тяжелыми кулаками, которые могли наносить сокрушительные удары. Нос его, сломанный несколько раз, был сплющен, один глаз был постоянно налит кровью, потому что его тоже повредили в стычке, причем не один раз. Однако собственное уродство, судя по всему, нисколько не волновало громилу. Напротив, его приятели понимали, что Аксель очень гордился своими боевыми «знаками отличия». Он обычно бросался на противника головой вперед, с ухмылкой выдерживал град ударов, а потом сворачивал врагу шею.

– Прикажи своим людям приготовиться, – велел Аксель Баллейхо. – Похоже, настало время вам отработать ваши деньги. Да-да, давай на это надеяться. Поезжайте впереди.

Баллейхо выпрямился в седле. Со стороны он выглядел внушительно, держался уверенно, с видом победителя – так что Аксель даже подумывал ввести его в свой круг после возвращения в полный опасностей Дармшелл. Баллейхо кивнул, свистнул своим подчиненным, и остальные семеро стражников выехали вперед; командир и его заместитель поскакали первыми, а остальные шестеро образовали заслон из лошадей и доспехов на всю ширину дороги.

– Не похоже, чтобы от них стоило ожидать неприятностей, – поделился Аксель наблюдениями с Амиасунтой, когда группа дворфов показалась из-за гребня холма. Они шли довольно быстро, смеялись и свистели.

Аксель насчитал дюжину; двое двигались в хвосте, волоча за собой неуклюжую тележку, точнее, небольшую тачку с погнутой осью.

– Ты чего надулась? – спросил он у магички, сидевшей рядом.

Она не ответила, лишь снова покачала головой, и выражение лица у нее было странное. Очевидно, что-то в этом отряде дворфов насторожило Амиасунту. Аксель достаточно хорошо знал чародейку, чтобы понимать: она редко ошибается насчет подобных вещей.

– Будьте начеку! – окликнул он Баллейхо. Дворфы находились уже совсем близко.

– Прочь с дороги! – приказал командир стражников приближавшимся путникам. – Уберите свою тачку, дайте проехать.

– А вы куда едете? – спросил дворф, шагавший первым. – Может, вы нас подвезете?

– Отойдите в сторону, – повторил Баллейхо.

Аксель поднялся, чтобы лучше разглядеть происходящее. Он едва видел низкорослых чужаков из-за сплошной стены всадников, но слышал их голоса. Они хором насвистывали какую-то глупую песню. А потом пустились в пляс: дикий танец сопровождался нелепыми коленцами и взмахами рук.

– Мы вас затопчем! – заорал на них Баллейхо. – Прочь с дороги!

Один из дворфов отделился от группы и подошел ближе к линии всадников.

– Эй, возница, – окликнул он, – может, купишь у нас пропуск в Хелгабал, если вы туда направляетесь?

– Тебе было сказано отойти, так отойди! – выкрикнул в ответ Аксель, направив на дворфа указательный палец. Ему хотелось ударить эту наглую козявку кулаком. Чтобы привести Акселя в воинственное настроение, многого не требовалось. – Ударь в него жгучей молнией, – прорычал он, не глядя на Амиасунту. Затем крикнул дворфу: – Пошел прочь!

Внезапно сбоку донесся глухой стук и такой звук, словно кто-то хватал ртом воздух. Обернувшись, верзила увидел, что Амиасунта сидит очень прямо, не мигает и глаза у нее круглые от изумления. Без единого слова, не сделав даже движения, чтобы защититься, она накренилась и упала со скамьи.

– Надеющь, гошпожа оштанетщя в живых. Она шимпатишная, – донесся голос из-за спины Акселя. Пораженный бандит, развернувшись, увидел в своей повозке, прямо у себя за спиной, грязного дворфа.

С дороги донесся вопль Баллейхо: «Гиганты!» – а за ним фырканье испуганных лошадей и беспорядочный стук копыт.

Могучий возница не мог даже оглянуться, чтобы посмотреть, в чем дело, да и не хотел; он направил всю ярость на дворфа, который находился в пределах досягаемости его тяжелых кулаков. Короткий удар Акселя славился в притонах южной Ваасы – он сломал за свою жизнь столько носов и челюстей, что давно перестал их считать. Бандит и сейчас нанес этот удар, причем с исключительной точностью. Его огромный кулак врезался в рожу дворфа, и голова жертвы с нехорошим хрустом откинулась назад.

Но дворф лишь улыбнулся, показав черные пеньки, торчавшие из десен, и жадно облизал выступившую на губах кровь.

– Безуба! – объявил он, словно для того, чтобы сообщить: кулак врага не страшен ему, поскольку у него нет зубов.

Аксель зарычал и хотел перелезть через скамью, чтобы атаковать мелюзгу, но ничего не получилось. Дворф вытянул руку, с невероятной силой ударил человека в правое плечо, толкнул его, отшвырнув далеко назад. Человек не растерялся, хотел вернуть себе преимущество, одним прыжком преодолеть расстояние, отделявшее его от врага, и снова напасть, но дворф второй рукой схватил его за волосы и дернул на себя; могучий возница перелетел через скамью головой вперед и свесился почти до пола повозки.

– Безуба! – проорал дворф.

Прежде чем Аксель сумел сообразить, что произошло, подняться из этого неудобного положения, дворф сам помог ему: он рванул его за волосы правой рукой, развернул, придавил к полу левым локтем и с невероятной силой ударил в грудь.

С такой силой, что толстая доска, служившая скамьей, треснула.

С такой силой, что от удара позвоночник Акселя сломался.

С такой силой, что тело Акселя даже подскочило и едва не свалилось со скамьи.

Но дворф, продолжая держать жертву за волосы, перетащил ее через скамью в повозку. И там человек остался лежать, с перебитым позвоночником, лишенный возможности двигаться; но он по-прежнему оставался в сознании, слышал крики других возчиков, слышал, как всадники вступили в неравный бой, а беззубый дворф ухмылялся ему сверху, словно все это было лишь отличной шуткой.

– Держать строй! Держать строй! – вопил Баллейхо, когда плясавшие перед ним дворфы прямо у него на глазах, к его ужасу и изумлению, начали превращаться в великанов. Да, в тот миг, когда грязные дворфы начали танцевать, опытный боец заподозрил какой-то трюк.

Но к такому он готов не был.

Эти твари, вращаясь вокруг своей оси, начали увеличиваться в размерах, и лишь когда они стали гораздо крупнее, Баллейхо и его всадники сообразили, что произошло превращение. А когда командир понял, что перед ним не шестеро грязных дворфов-работяг, а полдюжины гигантов, и каждый из них вдвое, а то и втрое выше него… он не сумел отреагировать вовремя.

В любом случае у него ничего не получилось бы.

Однако он успел вытащить меч и даже ухитрился задеть мясистую руку одного из гигантов. В следующий миг его лошадь встала на дыбы, Баллейхо выдернули из седла, подняли в воздух и отшвырнули в сторону. Воин рухнул в траву, с силой ударился о землю.

У него были переломаны чуть ли не все кости. Теряя сознание, он все же упрямо приподнялся на локтях и попытался окликнуть своих воинов.

Три лошади уже лежали на земле, всадники тоже были выведены из строя. Конь Баллейхо ускакал, и обреченный человек почувствовал некоторое облегчение; однако ненадолго: кулак гиганта обрушился на голову одного из его воинов с такой чудовищной силой, что смял шлем, голову несчастного буквально вдавил в туловище. Мертвец повалился вперед, на холку коня, и перепуганное животное поскакало прочь.

Баллейхо, у которого уже все поплыло перед глазами, проследил взглядом за лошадью, увидел своего воина, своего друга, который свесился с седла, потом свалился на землю.

Однако он не видел, как воин упал, потому что какой-то гигант наступил ему на голову и размозжил череп.

Безуба перепрыгнул через скамью возницы и очутился на земле, между повозкой и лошадьми, как раз в тот миг, когда другие возчики начали в него стрелять. Выглянув из-за крупа лошади, он увидел, что у его ребят дела идут неплохо. В седле осталось всего трое всадников, четверо валялись мертвыми, один пытался бежать, но трое лучших стрелков Безубы уже раскрутили свои боло на цепях. Некоторые спригганы получили ранения, но этим ранам вскоре предстояло зажить. Даже если один или двое из его товарищей погибнут, подумал Безуба, это будет к лучшему: остальным достанется больше добычи и больше времени на то, чтобы пытать пленных.

С этой мыслью спригган оглянулся на чародейку, которая лежала на земле, издавая жалобные стоны. Он надеялся, что ударил ее не слишком сильно. Ведь когда у пленных нет сил извиваться и вопить, это не так интересно.

Очередной всадник вылетел из седла, два гиганта схватили коня за ноги и повалили на него. «Снаряды» гигантов сшибли на землю одного из беглецов, но его лошадь ускакала.

Безуба вздохнул. Хорошая закуска пропала.

В стороне Безуба заметил Комтодди. Гигант получил стрелу в грудь, и еще одна стрела, судя по всему, оцарапала ему лицо.

– Давай же, – беззвучно произнес Безуба и поморщился от боли. Кости его затрещали и начали вытягиваться, одежда рвалась – не было времени ее снимать, и он пожалел, что оставил в пещере магические спригганские доспехи.

Боло Комтодди со свистом пролетел мимо него. Запряженные во вторую повозку лошади заржали и возмущенно затопали копытами. Выглянув из-за повозки, Безуба увидел, что вторая телега накренилась и лошади рванулись с дороги на каменистую, покрытую рытвинами землю. Увеличивавшийся в размерах спригган выдавил ухмылку, глядя на то, как женщины-возницы бешено – и тщетно – пытаются удержать упряжку. По такой местности невозможно было ехать. Повозка вздрогнула и заскрипела, одно колесо завязло в грязи. Задние колеса оторвались от земли. Женщины хотели спрыгнуть на землю, но телега обрушилась на них, затем отлетела прочь, и два тела остались неподвижно лежать на земле.

– О, дамы! – жалостливо произнес Безуба и вылез из укрытия. Он пронесся вдоль дороги и набросился на оставшихся возниц, которые осыпали стрелами Комтодди.

Безуба, разумеется, мог убить их на месте, но он просто схватил одного человека, сдернул его со скамьи, прихватил с собой и направился к последней повозке. Люди отчаянно пытались развернуть лошадей, чтобы бежать.

Но им помешало брошенное, словно снаряд, тело – один возница вылетел со скамьи головой вперед, рухнул на землю, и лошади тут же затоптали и его, и «живой снаряд».

Погибшим повезло.

Глава 12 Тактическое отступление

– Ты помнишь битву драконов в Серебристых Болотах? – обратилась Ильнезара к Джарлаксу. Они остановились неподалеку от развалин Главной башни тайного знания; Тазмикелла расхаживала поблизости. Был разгар лета, солнце палило. Но день стоял ветреный, и порывы время от времени приносили с моря освежающую прохладу. – Ту, в которой был убит сын Араутатора?

Джарлакс неуверенно кивнул.

– Убит каким-то монахом, – продолжала Ильнезара.

– Монахом, в чье тело вселился другой монах, – подхватила Тазмикелла.

– Монахом, в чье тело вселился другой монах, который давным-давно лишился смертной оболочки, но продолжает жить, – добавила Ильнезара.

– Без помощи богов, – закончила Тазмикелла. – Этот человек должен был умереть от старости еще до начала Магической чумы.

Джарлакс в недоумении уставился на своих спутниц, не улавливая, к чему драконы завели этот разговор. Разумеется, он понимал, что все это имеет какое-то отношение к Дзирту. Сестры уже намекали, что эта концепция может пригодиться для спасения безумного дроу-следопыта. Он также знал, что они говорят о Кейне, монахе из монастыря Желтой Розы, и о брате Афафренфере, который недавно вернулся в храм созерцания.

– Только представь себе! – воскликнула Ильнезара. – Человек, сумевший преодолеть смерть без вмешательства какого-то лживого бога, нашел силу в себе самом! Как ты думаешь, сестра, а в случае дроу возможно нечто подобное?

– Я не знаю, моя дорогая, – ответила Тазмикелла, бросив коварный взгляд в сторону Джарлакса. – Иногда эти дроу представляются мне очень тупыми.

Джарлакс подмигнул ей и улыбнулся в ответ на эту колкость, но затем помрачнел и начал задумчиво постукивать кончиками пальцев друг о друга, переваривая намеки этих двух милых созданий.

Исцеление должно прийти изнутри, от самого Дзирта, на этом настаивал Киммуриэль. И вот перед ним пример. Старый, очень старый человек, искусный воин, которого Джарлакс когда-то хорошо знал, нашел в себе некую внутреннюю силу, силу, могущую пригодиться сейчас Дзирту. Однако Джарлакс был мало знаком с обычаями монахов и всегда считал, что их мистические способности и почти сверхъестественные боевые навыки являлись дарами божества или результатом применения магических заклинаний. Неужели это не так?

– Ветер снова потеплел, – обратился он к сестрам. – Как вы смотрите на долгий перелет?

– Не такой уж он и долгий, – усмехнулась Тазмикелла.

– Мы тут обсуждали идею увеселительной прогулки домой, в Гелиогабал, – добавила Ильнезара.

– Хелгабал, – язвительно поправила сестру Тазмикелла, и Ильнезара рассмеялась.

– Да, разумеется, в Хелгабал, – повторила Ильнезара, – с целью забрать некоторые вещи, забытые во время нашего поспешного бегства.

– Поспешного из-за некоей любопытной маленькой девочки, – сказала Тазмикелла, пристально глядя на Джарлакса, который, разумеется, и выступал в обличье любопытной девчонки.

– Она много болтала и совала нос куда не следует, – продолжала Ильнезара. – Надо было съесть ее на обед.

– Точно, – согласилась вторая.

Джарлакс схватывал на лету.

– Вы доставите Дзирта к брату Афафренферу и монахам Желтой Розы?

– Мы доставим тебя и Дзирта в лес, расположенный поблизости от монастыря, – поправила его Ильнезара. – Дальше разбирайтесь сами. У нас нет никакого желания вступать в переговоры с монахами и тем более открывать свой истинный облик магистру Цветов, который когда-то помогал королю по имени Драконобор.

– Прозвище было вполне заслуженным, в немалой степени благодаря этому самому монаху, – пояснила Тазмикелла.

Джарлакс не привык предаваться напрасным надеждам. Он достаточно знал о монахах, чтобы понимать: магистру Кейну, необычному человеку, сильно отличавшемуся от других людей, потребовалось посвятить большую часть жизни упорным и тяжелым занятиям, чтобы развить способность к концентрации, о которой говорили драконы. Он также знал, что Кейн был исключением, что даже самые усердные и преданные ордену монахи не могли достичь подобного уровня – являлся ли он даром богов или пришел изнутри. Да, впереди у Дзирта много лет жизни; возможно, этого хватит для того, чтобы найти себя, отрешиться от всего внешнего, от лжи и безумия.

Но хватит ли на это человеческой жизни, подумал наемник. Возможно, доставив Дзирта в монастырь Желтой Розы, он в конечном'итоге спасет его от безумия, но ведь для самого Джарлакса, и тем более для Кэтти-бри, это будет равносильно вечному расставанию, равносильно смерти. О, конечно, их утешит надежда на исцеление, они станут цепляться за эту надежду, но в реальности он будет для них потерян, а для Кэтти-бри – потерян навсегда.

Но разве сейчас, когда Дзирт тонет в бездне жестокого, неотступного безумия, размышлял наемник, он не умер для них?

– Тебя печалит расставание с ним, – произнесла Далия. Она находилась в палатке, а Артемис Энтрери, подняв полог, наблюдал за сценой у Главной башни.

Эти слова застали Энтрери врасплох, но он не мог отрицать их правоты.

– Я… мы многим обязаны ему, – напомнил он эльфийке. – Дзирт вытащил нас из Мензоберранзана. Он отправился туда, бросив все, что ему было дорого, чтобы найти тебя.

– Это и к тебе тоже относится. – Далия подошла к мужчине, прижалась к нему сзади, обняла и нежно поцеловала в шею.

– У меня другое: мне нечего было терять, – возразил Энтрери. Он обернулся, обнял эльфийку. – У меня в жизни больше ничего не оставалось. И наконец я увидел путь к тому, что мне дорого.

– Ко мне?

Энтрери улыбнулся и кивнул.

– Ради тебя стоило рискнуть жизнью. Но ради чего отправился туда Дзирт? Все, что ему было нужно, он уже получил. Его друзья и его жена вернулись, Бренор сидит на троне Гаунтлгрима. Но все же он пошел туда по доброй воле, ни минуты не сомневаясь в своем решении. Ради тебя.

– И ради тебя? – спросила Далия. Подумав несколько мгновений, Энтрери кивнул. – И, спасая меня от безумия, он сам стал жертвой болезни, – добавила Далия.

Энтрери оглянулся на выход из палатки: там, на берегу, Джарлакс и другие вели Дзирта к драконам, снова принявшим свой истинный облик. Он снова нахмурился, и сердце его сжалось от дурного предчувствия.

– Нам предстоит опасное путешествие, – объяснил Джарлакс, когда Дзирт неуверенно посмотрел на пояс с оружием. – Возьми его.

– И даже Тулмарил? – спросил Дзирт, забирая лук. – Ты не боишься, что я пристрелю тебя, собью со спины Ильнезары?

– Попробуй, – подмигнул наемник и отошел в сторону.

Дзирт надел пояс, поправил ножны и повернулся к дракону, на спине которого ему предстояло лететь. И замер. Король Бренор, подбоченившись, преградил ему путь, а рядом стояла Кэтти-бри.

Это был обычный для Лускана пасмурный и ветреный день. Тяжелые тучи неслись по небу, но веселое летнее солнце время от времени пробивалось сквозь просветы в облаках, и лучи его освещали озябший город. Тем не менее даже в этом полумраке фигура Кэтти-бри, казалось, светилась. Волшебница была облачена в белые одежды, расстегнутые на груди, так что виднелась сверкающая, переливающаяся всеми цветами радуги магическая рубашка, некогда принадлежавшая гному по имени Джек. Черная кружевная шаль прикрывала голову, но несколько непокорных прядей волос выбивались наружу и развевались на морском ветру. Кэтти-бри держала в руке посох из толстой ветки дерева с серебристой корой; ярко-синий сапфир в навершии посоха светился своим неповторимым светом, несмотря на хмурое небо.

Цвет этого сапфира подчеркивал синеву глаз, которые преследовали Дзирта До’Урдена во сне большую часть его жизни. Он знал, что взгляд этих глаз последует за ним в следующее существование, которое ждало его за могилой.

Сейчас он увидел на лице женщины выражение глубокой печали, и это причинило ему боль, несмотря на то что он знал правду, знал, что перед ним на самом деле стоит не Кэтти-бри.

Вид женщины буквально загипнотизировал его, и он даже не обратил внимания на Бренора.

– Иди и сделай все, что нужно сделать, эльф, – произнес дворф.

Дзирт посмотрел сверху вниз на Бренора, на его протянутую руку.

– Знай, что ты всегда можешь считать Гаунтлгрим своим домом, даже когда меня уже не будет в живых, – добавил Бренор дрожащим голосом. Дзирт взял его руку, Бренор притянул дроу к себе и крепко обнял. – Ты навеки останешься моим другом, – едва сумел прошептать дворф. Они стояли так долгое, долгое время, и Дзирт понял, что Бренор изо всех сил пытается взять себя в руки – но тщетно.

И в этот момент Дзирт понял истину. И понял, каким он был глупцом. Как он мог сомневаться в этом, сомневаться в ком-то из них? Не существовало никакого обмана Ллос. Перед ним был Бренор, просто Бренор. А рядом стояла Кэтти-бри, его единственная возлюбленная.

Как он мог быть таким безумцем, как мог думать иначе?

Он отстранил от себя Бренора и взглянул ему в глаза, широко улыбаясь.

Но затем нахмурился, сообразив, что его снова провели. Разве это не искорка адского пламени Бездны сверкнула сейчас в глазах Бренора?

Он сухо кивнул, развернулся и поспешил к дракону, и в памяти его запечатлелся этот последний образ Кэтти-бри: она стояла с каменным лицом, опустив руки, золотисто-рыжие волосы выбивались из-под шали, ветер играл ими, и ее глаза… эти глаза…

Дроу замер возле дракона, полный решимости не оглядываться, полный решимости не поддаваться напрасным, глупым надеждам, потому что надеяться на лучшее означало отдать победу Ллос, позволить злобной богине раздавить себя.

Он забрался в седло, но Кэтти-бри подошла к нему, и он не мог проигнорировать ее.

– Я знаю, что ты вернешься ко мне, – промолвила она.

Дзирт посмотрел на нее со спины Тазмикеллы, но затем закрыл глаза, пытаясь отогнать мысли о реальности, которая, как он знал, прячется там, за маской, за этими обманчиво прекрасными глазами. Это не Кэтти-бри, напомнил он себе. Это самое жестокое издевательство, самая страшная иллюзия, предназначенная для того, чтобы его полностью уничтожить.

Когда он снова открыл глаза, то обнаружил, что Кэтти-бри все еще смотрит на него, но теперь она протягивала ему знакомую статуэтку.

– Гвен принадлежит тебе, – негромко произнесла она. – Она пойдет с тобой.

Дзирт отпрянул и покачал головой. Происходящее казалось ему совершенно бессмысленным.

– Возьми ее! – попросила его Кэтти-бри. – Она твоя постоянная спутница, любовь моя, самая верная подруга из всех друзей, которые у тебя когда-либо были или будут. Возможно, она поможет тебе найти выход из лабиринта.

Несмотря на то что внутренний голос предупреждал его об опасности, дроу не нашел в себе сил отказаться. Он наклонился и взял фигурку из оникса. Но когда он снова выпрямился, ему пришло в голову, что он, возможно, ошибался насчет природы и ожидаемого исхода этой иллюзии. Возможно, в конце концов не Кэтти-бри окажется ложью, а Гвенвивар.

– О, это неглупо… – прошептал он, пытаясь осмыслить новую идею.

Но нет, здесь нет никакого смысла. Гвен была с ним с самого начала, всю его самостоятельную жизнь. Ложью же было воскрешение – женщина, дворф, Вульфгар и Реджис.

Или все началось еще раньше?

В таком случае, что же было реальностью?

– Джарлакс уже сказал тебе, чтобы ты не ждала меня? – холодно спросил он. – Мы прощаемся навсегда.

– Как я могу не ждать тебя? – Кэтти-бри печально улыбнулась, и от этой улыбки у Дзирта сжалось сердце. А потом, внезапно, ему показалось, что оно разорвалось на части. – У меня нет выбора.

– Нет… – начал Дзирт, но Кэтти-бри прервала его.

– Ты как никто другой должен это понимать, – сказала она. – Когда я умерла…

На это у Дзирта не нашлось ответа. В этот момент ясности сознания он захотел, чтобы она стала той самой Кэтти-бри, такой же, как прежде, какой он ее помнил. Кэтти-бри, той девочкой, которая стояла на склоне Пирамиды Кельвина, которая приветствовала его в Долине Ледяного Ветра; той молодой женщиной, которая была голосом его совести, его путеводной звездой, его другом все эти трудные годы, когда он пытался понять незнакомый мир, привыкнуть к новой жизни; той возлюбленной, которая помогла ему найти свой путь.

– Кто ты такая? – спросил он, но Кэтти-бри лишь в недоумении приподняла брови и прошептала в ответ:

– Ты ведь столько лет ждал меня.

Дзирт хотел возразить, но это напоминание словно пронзило его израненное сердце, вернуло в прошлое, на сто лет назад. Он вспомнил все путешествия, приключения и товарищей, которые у него были, и внутреннюю пустоту, царившую в его душе даже во время триумфа Бренора в Гаунтлгриме, даже во время его путешествий с Далией и другими.

Потому что ее, этой женщины, с ним тогда не было.

Он нахмурился и мысленно проклял тот миг, когда в сердце его зародилась любовь к Кэтти-бри. Чего стоила сама жизнь без нее? Какую радость мог найти Дзирт До’Урден? Что могло затмить для него сладость этой любви, счастье засыпать в ее объятиях, просыпаться рядом с ней, видеть ее ласковую улыбку, встречать любящий взгляд ее прекрасных глаз?

Дзирту потребовалось собрать все оставшиеся силы, чтобы не вытащить свой новый меч, то самое оружие, которое выковала и подарила ему эта самозванка, и не уничтожить иллюзию прямо здесь и сейчас.

Нет, сил у него не хватит, понял он, когда рука его потянулась к мечу, чтобы покончить со всем сразу. Но в этот момент Джарлакс окликнул его, и прежде чем Дзирт коснулся эфеса Видрината, его драконица подпрыгнула, взлетела и в мгновение ока очутилась высоко над землей, рядом со своей сестрой, на спине которой сидел Джарлакс.

– Может, мы встретим какого-нибудь идиота верхом на белом вирме, с которым можно будет сразиться, друг мой, – сказала Тазмикелла, когда они очутились среди облаков и драконица обернулась, чтобы посмотреть на «пассажира». – Ты приготовил свой лук?

Дзирт кивнул, даже ухитрился изобразить фальшивую улыбку. Но лишь для того, чтобы медный дракон отвернулся и оставил его в покое.

Откинувшись на спинку сиденья, он оглядел земли, расстилавшиеся вокруг. Лускан быстро исчезал из виду, далеко внизу темнели воды океана, омывавшего Побережье Мечей. Повернувшись на север, он увидел Хребет Мира, горную цепь, которую так хорошо знал, хотя в основном с другой стороны, с севера, где лежала Долина Ледяного Ветра, много лет служившая ему домом.

Это был его первый дом.

Мир тогда казался таким простым даже ему, дроу, бежавшему из Мензоберранзана в полные опасностей лабиринты Подземья. Даже тому юноше, который был охвачен горем и гневом после убийства Закнафейна, который видел, как друзья его погибли в бою, который стал другом Монтолио, а затем потерял его. События тогда имели смысл, даже если они причиняли ему сильную боль. Жизнь его была логична, он следовал по определенному пути, по которому его вела совесть: через все Подземье, в рощу Муши, потом на Пирамиду Кельвина, в Долину Ледяного Ветра.

К Кэтти-бри и Бренору.

И на берега озера Мер Дуалдон, к Реджису.

Он заметил на севере, за горным перевалом, серебристый отблеск и подумал, что это, наверное, одно из озер: Красные Воды, а может, Лак Диннешир.

И он вспомнил тот день, когда впервые встретил юного Вульфгара, которого Бренор пощадил на поле боя и вместо того, чтобы убить, взял в плен.

Перед мысленным взором Дзирта прошел весь его жизненный путь: путешествия в логово дракона, потом на родину Бренора, потом далеко на юг, где он вступил в жестокую схватку с Артемисом Энтрери. Он вспомнил все, заканчивая тем проклятым днем, когда расплелась Пряжа Мистры, когда на Кэтти-бри обрушилось синее пламя Магической чумы и когда все окружающее утратило смысл.

Он понял, что последующие сто лет его жизни прошли зря, что он потратил их напрасно, выбросил на ветер.

Все это было сном. А если не все, тогда, значит, в какой-то момент, в какой-то день из множества дней, прошедших после смерти жены, он утратил связь с реальностью и погрузился в мир собственных фантазий; и течение времени потеряло смысл потому, что это был всего лишь самообман.

Может быть, на самом деле он вовсе не находил Гаунтлгрим вместе с Бренором? Где, когда он мог видеть смерть своего друга?

– Я нашел его, эльф, – шепотом повторил Дзирт последние слова дворфа, и ветер унес их прочь.

А вдруг в реальной жизни ста лет не прошло? Может быть, воспоминания обо всех этих событиях, обо всех этих невероятных вещах, особенно о возвращении умерших, внушила ему безжалостная Ллос, точно так же, как это сделал балор Эррту с Вульфгаром в те годы, когда пытал и мучил несчастного?

Да, вот оно, вот истина, понял Дзирт.

И когда это открытие обрушилось на него, ему захотелось разжать пальцы, отпустить седло и соскользнуть со спины Тазмикеллы – хотя, с другой стороны, он боялся, что в следующую секунду очутится в Бездне, во дворце Ллос, у подножия ее трона.

Он вытащил из кошеля, прикрепленного к поясу, фигурку из оникса, едва взглянул на миниатюрную пантеру и замахнулся, чтобы швырнуть ее прочь.

«Она твоя постоянная спутница, любовь моя…»

В ушах его снова прозвучали слова Кэтти-бри; он прижал к себе черную фигурку и ощутил укол совести оттого, что ему пришла в голову мысль избавиться от нее.

Он осторожно спрятал статуэтку обратно, тщательно завязал кошель. В этот момент с Дзиртом произошла великая перемена.

Да, решил он, все это – сон, обман, цель которого – уничтожить, сломить его. Он не может подготовиться к разоблачению, все его попытки будут тщетны. И в тот миг, когда все откроется, когда он увидит, что за образом Кэтти-бри скрывается мерзкий демон, когда увидит, что и Бренор, и Реджис, и Вульфгар, и прочие – это всего лишь демоны-маны, переодетые его друзьями, тогда воля Дзирта До’Урдена действительно будет сломлена.

Но это будет еще не конец, твердо решил он. Нет, в этот миг наивысшего торжества его врага он атакует, нападет на саму Ллос и будет драться до тех пор, пока жизнь не покинет его тело.

Он представил это себе, представил, как он бросается на Паучью Королеву – скорее всего, без одежды, доспехов, оружия. Он царапает ее ногтями, кусает, вынуждает защищаться и покончить с ним.

Так он посмеется над ней.

Да, в конце концов Дзирт посмеется над ней.

– А потом настанет вечный покой, – прошептал он.

Но сам себе не поверил.

Глава 13 Новые друзья Дамары

– Это путешествие гораздо приятнее, нежели дорога из Сюзейла в Дельфантл, – обратился Реджис к Вульфгару в то утро в середине лета, когда вдали показались пристани Нового Саршеля, самого северного портового города королевства Импилтур. Он поднял взгляд на варвара, но Вульфгар равнодушно покачал головой. Он явно не разделял энтузиазма друга. – Мы даже ни разу не попали в шторм! – настаивал Реджис.

– А мне пришлась по душе наша зимняя остановка в Башне Звезд, на Преспуре, – лукаво произнес Вульфгар, облокотился о перила «Трубкозуба» и уставился куда-то вдаль.

Хафлинг вздохнул и промолчал, а Вульфгар, довольный своей шуточкой, рассмеялся.

Корабль бросил якорь в гавани, довольно далеко от берега. После Раскола уровень моря в здешних местах сильно упал. Несколько лет назад они могли бы проплыть еще сто миль к северу, до дамарского порта Утмер, но сейчас этот порт превратился в деревушку, окруженную заболоченной равниной.

– Первая шлюпка, отплывающая к пристани, – сообщил Бойко, старший помощник капитана. Жестом он пригласил Вульфгара и Реджиса сойти в небольшое суденышко, которое в этот момент спускали на воду.

Друзья удивленно посмотрели на него, Реджис даже ткнул себя пальцем в грудь и неуверенно повторил:

– Мы первые?

– Вот именно, поторопитесь, – ответил Бойко, подходя ближе. – Рад был знакомству. Желаю вам удачи. – Затем сердитый маленький человечек понизил голос и добавил: – Остановитесь на ночлег в «Валяющейся свинье».

«Валяющаяся свинья»? – переспросил Реджис.

Бойко кивнул, отошел прочь и принялся отдавать приказания матросам.

– Похоже, нас там ждут, – заметил Вульфгар.

Вскоре друзья нашли нужный постоялый двор – небольшое здание, располагавшееся за пределами городских стен Нового Саршеля, неподалеку от пристаней. Когда они вошли в зал, там никого не было, но к тому моменту, как они допили свои первые порции, начали собираться посетители. Среди них оказалось немало матросов с «Трубкозуба».

– Налей еще ззара мне и моему другу, пожалуйста, – окликнул хозяина Реджис в надежде получить выпивку прежде, чем у стойки столпится народ.

Бармен подтвердил заказ кивком, но сначала отправился обслужить другого клиента. Это оказался не кто иной, как Бойко с «Трубкозуба». Реджис счел это совпадение очень странным. Хафлинг сунул руку в кошель и извлек несколько серебряных монет.

– Здесь вам не нужно платить за выпивку, убери деньги, – подмигнул бармен, наполняя бокалы. Затем обернулся к доске, на которой висели разные объявления. Оторвал от доски кусочек пергамента и подал его друзьям. – Одному каравану, который направляется в Хелгабал, требуется охрана.

– В Хелгабал? – изображая недоумение, спросил Вульфгар. – А с чего ты взял, будто мы?..

Но бармен молча отвернулся к другим клиентам, а Реджис схватил Вульфгара за руку и кивнул на входную дверь. Как раз в этот момент Бойко скрылся за порогом.

– За Доннолу, – негромко произнес Реджис и поднял бокал.

Дзирт, как завороженный, наблюдал за превращением Ильнезары и Тазмикеллы: сестры сбрасывали облик изящных, похожих на змей волшебных рептилий и превращались в стройных гибких женщин, таких же грациозных, но наделенных иной красотой, нежели прекрасные медные драконы. Однако эта красота околдовывала точно так же.

Неужели все это – плод его воображения?

– Идем, – окликнул его Джарлакс и указал на тропу, ведущую прочь из рощи; за деревьями виднелся открытый пологий склон длинного холма.

– Прощай, и удачи тебе, Дзирт До’Урден, – произнесла Тазмикелла.

– Мы надеемся, что ты обретешь мир и просветление, – добавила Ильнезара. – И еще запомни: мы никогда не предложили бы свою помощь и свои крылья обычному, простому смертному. Ты должен понимать: от того, кому многое дано, многое и потребуют.

Дзирт удивленно уставился на высокую женщину с медно-рыжими волосами, пытаясь разгадать скрытый смысл ее странных слов. Чего может потребовать от него дракон?

Джарлакс в этот момент взял Дзирта за руку и потащил за собой.

– Чудесные создания, верно? – спросил он.

– Я их не понимаю.

– Это не означает, что ты не можешь оценить их по достоинству, – возразил Джарлакс. – Они много сделали для тебя, друг мой. Я надеюсь, что рано или поздно ты сумеешь должным образом отблагодарить их.

– Почему? – спросил Дзирт. Он остановился и вырвался из хватки Джарлакса. Наемник сделал еще шаг и обернулся, чтобы взглянуть на него, но Дзирт смотрел мимо, за спину Джарлакса, туда, где сквозь редеющие деревья виднелся большой холм, а на его вершине – величественное здание. Массивное каменное сооружение выглядело так, словно его строили на протяжении многих поколений, из различных пород камня, в соответствии с разными архитектурными стилями; и теперь все это смешалось, словно на огромном пестром гобелене. Башенки, балконы, высокие окна всех форм и размеров – все это было увенчано огромной башней с бойницами.

– Ты спрашиваешь, почему я надеюсь на то, что ты их оценишь? – спросил Джарлакс.

– Я хочу знать, почему они столько для меня сделали, – пояснил Дзирт.

– Потому что они мои друзья, а я твой друг. Разве мы не должны помогать близким? Разве не стремление найти дружбу и настоящие чувства было истинной причиной, побудившей Дзирта До’Урдена много десятков лет назад покинуть Мензоберранзан?

Дзирт напрягся и не сразу смог согнать с лица раздраженное мрачное выражение. Для него слова Джарлакса прозвучали как самая жестокая издевка.

– Все-все, да? – спросил Джарлакс, заметив его тяжелый взгляд. – Все, что с тобой произошло, теперь представляется тебе обманом? Ловушкой?

Дзирт ничего не ответил, все так же напряженно глядя на наемника.

– Идем, – сказал Джарлакс. – Я очень высоко ценю то, что ты нашел в себе смелость согласиться на мое предложение. Тебе, очевидно, нечего терять.

– Я согласился только потому, что мне нечего терять, – подчеркнул Дзирт. Он последовал за наемником к опушке леса, и они приблизились к подножию поросшего травой холма.

– Мой дорогой друг, нам всегда есть что терять.

– Это угроза?

– Отнюдь. Ты боишься, что утратил почву под ногами, что ты ступаешь по зыбучим пескам бескрайней пустыни лжи. Но все же ты сумел открыто взглянуть в лицо этому страху, ты хочешь увидеть истину, какой бы ужасной она ни оказалась. Возможно, это уступка отчаянию – так человек идет к жрецу, чтобы тот подтвердил, что его поразила болезнь. Болезнь, которая, как он в глубине души понимает, неизлечима. Но даже в этом случае я аплодирую твоей смелости.

Дзирт опустил взгляд, затем прикрыл глаза, чтобы успокоиться, уговорить себя не вытаскивать мечи и не набрасываться на Джарлакса. Это будет конец – правда выяснится.

Они начали подниматься на холм, но прежде, чем они приблизились к монастырю Желтой Розы, на балконах появилось множество монахов в простых коричневых одеждах; они внимательно наблюдали за пришельцами, и многие держали наготове арбалеты.

– Пожалуйста, передайте брату Афафренферу, что друзья пришли навестить его! – крикнул им Джарлакс.

– Брата Афафренфера больше не существует, – ответила какая-то женщина несколько мгновений спустя.

Эти слова заставили Джарлакса озабоченно нахмуриться, но затем тревожное выражение сменилось удивленным – тот самый человек, чье имя только что назвал Джарлакс, появился в воротах монастыря. Перепрыгивая через несколько ступеней, он сбежал по лестнице и остановился перед дроу.

– Рад снова вас видеть! – произнес Афафренфер, отвесил низкий поклон и приветливо улыбнулся.

– Но она сказала… – заговорил Джарлакс.

– Мастер Афафренфер! – отозвалась женщина. – Афафренфер, мастер Южного Ветра!

– Ты знаком с ними, мастер, им можно доверять? – спросил другой монах.

Мастер Афафренфер обернулся и кивнул этому человеку.

Перед вами Дзирт До’Урден, герой Севера! – Он сделал жест в сторону Дзирта, и многие из стоявших на балконах закивали. Некоторые выкрикнули приветствия, другие зааплодировали.

– Рядом с тобой я чувствую себя жалким ничтожеством, – ядовито произнес Джарлакс, обращаясь к Дзирту.

Но тот лишь покачал головой.

– Мастер Афафренфер, можем мы поговорить наедине? – попросил Джарлакс. – Или, еще лучше, не проведешь ли ты меня внутрь, чтобы я мог обратиться к главам этого замечательного монастыря?

– К мастеру Перриуинклу Шину?

Джарлакс кивнул.

– Это не просто визит вежливости; мы отчаянно нуждаемся в помощи.

– Идите за мной, – предложил Афафренфер, поворачиваясь к воротам.

– Пойду только я, – сказал Джарлакс, кивнув Дзирту.

Афафренфер вздрогнул, и дроу увидели на его лице выражение изумления и недоверия. Он жестом пригласил Джарлакса внутрь и крикнул:

– Немедленно отведите его к мастеру Шину! – Затем снова взглянул на Дзирта и доброжелательно произнес: – Мы с тобой обязательно должны поговорить. Мы так давно не виделись! Мне не терпится узнать все о наших прежних спутниках, о твоих друзьях!

– Осторожнее, будь начеку, – негромко предупредил Джарлакс, проходя мимо монаха, затем быстро направился к парадной двери.

Изумленный Афафренфер некоторое время смотрел вслед наемнику, затем с озадаченным выражением на лице уставился на Дзирта.

– Что произошло? – спросил он.

– Ничего – или слишком многое, – бесцветным голосом ответил следопыт.

– А между этими крайностями ничего нет?

– Ничего, о чем бы стоило поговорить, – неприветливо бросил Дзирт.

– Правда? – переспросил Афафренфер и самодовольно улыбнулся. – Не считается битва между четырьмя драконами и их всадниками? И выстрел, который разнес подпругу седла Тиаго, и погоня, в результате которой белый вирм Аурбанграс врезался в склон Четвертого Пика?

Упоминание этих событий вызвало у Дзирта невольную улыбку. Да, действительно, это было замечательное сражение, одно из самых волнующих за всю его жизнь. Ему показалось, что при одной мысли об этом он почувствовал обжигающий холод жестокого встречного ветра.

– Я не гордец и должен признаться, что на том склоне, очутившись лицом к лицу с драконом, я пришел в ужас, – сказал Афафренфер.

– Но ты сохранил спокойствие и победил.

– Я был не один, – заметил монах. – Вовсе не один.

Дзирт посмотрел на него в изумлении, но это продолжалось лишь мгновение. В дверях монастыря показался Джарлакс в сопровождении какой-то высокопоставленной монахини.

– Это госпожа Восточного Ветра Саван, – сказал Афафренфер, кивая в ее сторону.

– Ты уже поговорил с мастером Шином? – в недоумении спросил Афафренфер, когда Джарлакс и женщина приблизились.

– Всему свое время, – произнесла Саван. – Визит твоих друзей предвидели; суть просьбы Джарлакса была ясна еще до их появления, и эта просьба будет удовлетворена.

– Предвидели? – в растерянности повторил Афафренфер. – Кто предвидел – мастер Шин?

– В том числе и он, – ответила Саван и обратилась к Дзирту: – Заходи, прошу тебя, следопыт. Многим из нас не терпится познакомиться с тобой.

Дзирт бросил вопросительный взгляд на Джарлакса, и тот кивнул.

– Удачи тебе, друг мой, – произнес предводитель наемников. – Возможно, я скоро вернусь сюда, хотя ты, скорее всего, будешь поглощен своими новыми занятиями и даже не заметишь меня. Но я все же надеюсь на новую встречу в этом мире. А если мы расстаемся навсегда, помни: я всегда хорошо относился к тебе и сейчас надеюсь, что ты найдешь свой путь.

– Погоди! – воскликнул Афафренфер, когда Джарлакс быстро сжал ладонь Дзирта, обнял его и собрался спускаться вниз с холма. – Ты уходишь?

– Мир за пределами вашей обители стремительно меняется, мастер Афафренфер. Я был бы нерадивым работником, если бы оставил его без присмотра, верно? – Джарлакс рассмеялся, прикоснулся к полям шляпы и повторил: – Скоро я вернусь.

И он направился прочь, а госпожа Саван взяла Дзирта за руку и повела его в монастырь Желтой Розы.

Мастер Афафренфер остался на том же месте, переводя взгляд с Джарлакса на Дзирта, и еще долго после того, как оба дроу скрылись из виду – один в монастыре, второй в лесу, – он продолжал стоять неподвижно, пытаясь осмыслить этот странный поворот событий.

Мгновение спустя события показались ему еще более странными. Он увидел, как из леса вылетели медные драконы и, поднявшись в летнее небо, направились на восток; Джарлакс сидел на спине Ильнезары, той самой драконицы, на которой летел сам Афафренфер в бою с белыми вирмами над Мифрил Халлом.

– Слезайте, вы приехали, – приказал командир каравана Вульфгару и Реджису.

– Приехали? – повторил Реджис, а Вульфгар нахмурился. Хафлинг оглядел пустынную дорогу и бесконечные холмы. По его оценкам, они находились на довольно большом расстоянии к югу от Хелгабала. – Уже?

– Раз я сказал – приехали, значит, так оно и есть, – проворчал командир. С тех пор как десять дней назад в Новом Саршеле хафлинг и варвар записались в этот отряд, это были первые его слова, за исключением грубых приказов, обращенных к друзьям. Они получили работу в качестве охранников в караване, состоявшем из пяти возов и направлявшемся на север, в Хелгабал. Как ни странно, работа заключалась в том, что они сидели всю дорогу в фургоне и один раз, когда воз застрял в грязи, Вульфгар вылез, приподнял его и подтолкнул вперед.

– Мы договаривались, что нас отвезут в Хелгабал, – возразил Реджис.

– Отсюда до города меньше дня пути пешком, – ответил командир. – Скорее даже полдня.

– Но ехать-то гораздо быстрее!

– Конечно.

– Тогда почему?.. – начал Вульфгар.

– Потому что мне так было приказано, – перебил его человек. – А теперь, будьте добры, слезайте с моей повозки.

Друзья переглянулись, не зная, что сказать. Очевидно, все было спланировано заранее. По приказу Доннолы Бойко устроил так, что содержатель таверны направил Вульфгара и Реджиса именно в этот караван, и поэтому казалось весьма вероятным, что торговец тоже действовал по чьему-то приказу.

Реджис пожал плечами и спрыгнул на землю.

– Но ты хотя бы еды-то нам оставишь? – поинтересовался он.

Человек жестом разрешил им взять припасы из повозки, которая ехала третьей.

Вскоре Вульфгар и Реджис уже сидели в тени раскидистого дерева и, поглощая хлеб и картофель, наблюдали за тем, как караван скрывается за гребнем холма далеко на севере.

– Надо отдать им должное; мы ведь всего пару коротких пеших переходов совершили с того момента, как покинули Морада Тополино, – заметил Реджис, прожевав пищу.

– Не нужно ее защищать, – ответил Вульфгар. – У тебя превосходный вкус, когда дело касается женщин. Госпожа Доннола – замечательная девчонка.

– Бабушка Доннола, – поправил Реджис, но Вульфгар покачал головой.

– Мне кажется, это глупый титул для такой очаровательной молодой красавицы!

– Этот титул – дань уважения, а внушать к себе уважение необходимо, когда вращаешься среди… – Он смолк и огляделся по сторонам. – …наемных убийц.

– Я это вспомню в тот день, когда она познакомится с Артемисом Энтрери. – В голосе Вульфгара прозвучало явное неодобрение.

– Она не убийца, – возразил Реджис, и только увидев широкую ухмылку Вульфгара, сообразил, что попался в ловушку. – Ну, то есть способна убить, но лишь в случае необходимости. А разве про любого из нас нельзя сказать то же самое?

– Успокойся, друг мой, – рассмеялся Вульфгар. – Я уже говорил тебе, что нахожу твою госпожу Доннолу очаровательной.

Реджис кивнул и улыбнулся, но внезапно лицо его снова омрачилось.

– Не пытайся соблазнить ее, – предупредил он.

Вульфгар посмотрел на друга с таким видом, словно его ударили по лицу:

– Я?

– Ты! – Реджис ткнул в него коротким пальцем.

Они рассмеялись, но в этот момент донесшийся с дороги стук копыт заставил их вскочить и схватиться за оружие.

Однако они успокоились, когда всадник показался из-за поворота. Это был хафлинг на сером пони, и он решительно направлялся в их сторону.

– Доннола, – одобрительно заметил Вульфгар.

Всадник остановился перед ними через несколько минут. Он выглядел великолепно – в сверкающей кольчуге, дорожном плаще и кожаной шляпе, украшенной булавкой и плюмажем. Судя по его лицу, он был гораздо старше Реджиса и Вульфгара – скорее всего, ему уже перевалило за шестьдесят, но для хафлинга это был еще средний возраст, и в длинных каштановых волосах не было и намека на седину. Он резко дернул поводья, и еще прежде, чем животное остановилось, перекинул ногу через седло и грациозно соскользнул на землю.

– Добрая встреча, – произнес незнакомец, кланяясь и протягивая руку.

– Взаимно, – ответил Реджис, принял руку и нахмурился в изумлении – таким сильным оказался незнакомец. А ведь ростом он был ниже Реджиса.

– Текумсе Брайсгедл, к вашим услугам, – произнес новый знакомый, протягивая руку Вульфгару, и тот пожал ее – так началось молчаливое состязание в силе. Конечно, со стороны это выглядело смехотворно, но Текумсе выдержал рукопожатие варвара несколько минут, и все это время они с силой сжимали руки друг друга и многозначительно улыбались.

Магия, сделал вывод Реджис и присмотрелся к перчаткам хафлинга.

– А ты? – Текумсе обернулся к Реджису после того, как они с Вульфгаром наконец расцепили пальцы.

– Просто путник.

– Из Агларонда, да, я знаю, – подхватил Текумсе. – Меня интересует твое имя.

– Паук.

– Значит, ты мастер Паук Паррафин, отлично. А ты, должно быть, Вульфгар из Долины Ледяного Ветра, – добавил хафлинг, взглянув снизу вверх на могучего варвара.

– Кажется, тебе о нас многое известно, – отозвался Вульфгар, – хотя мы не можем сказать того же о себе.

– С радостью расскажу вам все! – воскликнул новый знакомый. – О, с превеликим удовольствием. Не желаете ли немного перекусить, прежде чем мы отправимся в Хелгабал? – И с этими словами он снял со спины пони тяжелый мешок, из которого аппетитно пахло едой.

– Мы только что поели, – ответил Вульфгар, но Реджис перебил его:

– С удовольствием!

И поэтому они уселись за новую трапезу, на сей раз состоявшую из отличного бифштекса, и запили его замечательным красным вином.

Пока друзья, привалившись к стволу дерева, рыгали и переваривали пищу, Текумсе отправился к своему пони и извлек из седельной сумки странный стеклянный шар. Затем снова устроился на траве между хафлингом и варваром, поднял шар над головой и как следует встряхнул.

Внутри стеклянного шара взметнулся снежный вихрь, и постепенно из снега выступила фигура хафлинга в героической позе. Реджис и Вульфгар присмотрелись повнимательнее. Хафлинг очень походил на Текумсе, на нем были точно такие же перчатки, у пояса висел такой же меч.

– Хобарт Брайсгедл, – объяснил Текумсе. – Мой прапрадед.

Он улыбнулся с победным видом; судя по всему, это имя должно было произвести на чужаков огромное впечатление.

Реджис лишь пожал плечами.

– Хобарт Брайсгедл! – повторил Текумсе. – Вы наверняка о нем слышали!

Друзья переглянулись и отрицательно покачали головами.

– Ну что ж, жителям Дамары, по крайней мере, знакомо это имя, – пробормотал Текумсе, несколько выбитый из колеи, и прижал шар к груди. – Он основал отряд «Коленоломы»…

– Я знаю о них! – радостно воскликнул Реджис, и Текумсе улыбнулся.

– Ага, это был превосходный отряд! Они поддерживали мир в этих землях, их ценили великий король Гарет Драконобор, и королева Кристина, и все члены ордена Золотой Чаши, – рассказывал Текумсе. – Подумать только, этот магический шар-напоминание был создан самим Эмелином Серым! А ведь он не стал бы трудиться ради какого-то обычного, простого воина, верно?

– Думаю, что нет, – с должным уважением произнес Реджис, несмотря на то что все названные имена, кроме имени короля Гарета, он слышал в первый раз.

– Выходит, вам известно кое-что о моем отряде? – спросил Текумсе.

– О твоем отряде? Ты командир «Коленоломов»?

– Да, разумеется. Ко мне перешли по наследству меч и рукавицы Хобарта, а также другие… вещи.

– Я когда-то состоял в отряде «Ухмыляющиеся пони», мы охраняли Торговый путь, – улыбаясь, сообщил Реджис, но его несколько самодовольная улыбка тут же погасла, потому что у Текумсе это сообщение не вызвало совершенно никаких эмоций. – Это милиция, вроде твоих «Коленоломов», – объяснил Реджис. – И в этом отряде служит один из ваших, превосходный воин-хафлинг по имени Шовиталь Тердиди.

– Тердиди! – воскликнул Текумсе. Наконец-то он услышал знакомое имя. – Тердиди! Ах, отличный парень! Значит, у него все в порядке?

– Да.

– Меня опечалил его уход. Он подавал большие надежды.

– Тогда почему он вас покинул? – удивился Вульфгар.

Текумсе огляделся по сторонам, наклонился ближе и прошептал:

– В Дамаре такие порядки: если ты чем-то прогневишь короля Ярина, лучший выход – исчезнуть. Для Тердиди причиной послужила некрасивая история с ребенком одной из бывших жен короля Ярина – второй, мне кажется, а может, третьей. После развода с королем она родила ребенка, и этого ребенка убили бы, если бы Шовиталь Тердиди случайно не оказался поблизости. Он сорвал покушение – если это было покушение, а большинство жителей считают именно так.

– Убийство по приказу короля Дамары? – переспросил Вульфгар.

– Я бы не стал разбрасываться такими словами, – прошептал Текумсе и замахал руками на Вульфгара, чтобы тот говорил тише. – Скажем так: люди, стоявшие за событиями одной темной ночи в небольшом поселении Хелмсдейл, остались недовольны героическими действиями вашего друга. И поэтому, послушав советы умных людей, мы спешно отправили Шовиталя Тердиди на корабль, отплывающий на юг.

Реджис довольно долго переваривал эту информацию. Доннола говорила ему, что королю Ярину нельзя доверять, но способен ли этот человек действовать так жестоко, безжалостно, убить сына своей бывшей жены? А потом еще и члена отряда «Коленоломы»?

– Я так понимаю, ты не пользуешься благосклонностью короля Ярина? – полюбопытствовал Реджис.

Текумсе фыркнул, словно услышал нечто смехотворное, и Реджис понял, почему такой воин, как он, представлявший известный отряд ополчения, силы правопорядка, теперь имел дело с Морада Тополино!

Нет, я не пользуюсь его благосклонностью, – признался Текумсе. – Вообще-то, «Коленоломы» у него не в милости. Теперь мы потеряли официальный статус, превратились в воспоминание о прошлых славных победах, в произнесенные шепотом надежды на лучшее будущее. Король Ярин сжег нашу грамоту у меня на глазах! В нас больше нет нужды, так он сказал, потому что у него имеется множество собственных организаций. Разумеется, на самом деле все гораздо проще: мы поставили свой кодекс чести выше его воли и поэтому представляем для него угрозу.

– Вас так много, и вы настолько сильны? – уточнил Вульфгар.

– Нас было двенадцать! – воскликнул Текумсе. – Дюжина, до тех пор, пока Бруха не вернулась на свою ферму, а потом у Калумни Следопыта появилась сыпь от постоянной езды в седле, так что он до сих пор ест стоя…

– Десять? – переспросил Вульфгар. – Король Ярин испугался десятерых хафлингов?

Обиженный Текумсе гордо выпрямился, и Вульфгар быстро добавил:

– Должно быть, ваша отвага сильно превосходит ваши относительно невысокие рост и численность!

Услышав это, хафлинг улыбнулся и отпил глоток вина.

– Должен вас предупредить: шпионы короля Ярина повсюду, – серьезно заговорил Текумсе мгновение спустя. – И он не потерпит соперников. У него сердце изо льда и железная рука, и милосердие ему неведомо.

– Но все же ты приехал сюда, чтобы побеседовать с нами, – заметил Реджис. – Тебе известно, зачем мы прибыли в Дамару?

Текумсе отпрянул и поднял руки, дав знак Реджису помолчать. Он явно не хотел ничего слышать.

– Я в немилости у короля Ярина, – повторил он. – Но меня попросили сделать так, чтобы вас благосклонно приняли при дворе, и я могу это сделать и сделаю, потому что Донно… потому что ваши друзья были друзьями «Коленоломов» в эти суровые времена. Они заверили меня в том, что ваше дело – доброе и справедливое. – Он сунул руку под кольчугу и достал сложенный и запечатанный пергамент. Похлопал пергаментом по своей модной шляпе и передал его Реджису. – Теперь ты представитель консорциума, который объединяет несколько компаний из Дельфантла и южного Агларонда и желает предложить поставки спиртных напитков ко двору Хелгабала, так говорится в твоей королевской грамоте. – Он указал на документ. – Вы наверняка получите аудиенцию у короля. И, уверяю, он будет слушать вас очень внимательно, если вы также выразите желание купить вино. Он очень гордится своими садами и в частности виноградниками, которые в последние годы дают необычайно сладкий и сочный для климата Дамары виноград. Вообще-то в такой холодной и ненастной стране, как наша, не производится подобное вино, но должен признать: погреба у короля Ярина отменные.

Реджис кивнул и сунул пергамент в карман.

– А теперь в путь, нужно добраться до города, пока не зашло солнце, – объявил Текумсе и вскочил на ноги весьма проворно для хафлинга его возраста. – По дороге я расскажу вам, где остановиться и как со мной связаться. Разумеется, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам, какой бы ни была ваша цель – если она справедлива и благородна, – но, как вы понимаете, только издалека.

– Ты уже очень помог нам, добрый господин «коленолом», – заверил его Реджис. – Я уверен, великий Хобарт Брайсгедл улыбается, глядя на тебя с Благословенных Полей Элизиума!

Текумсе не смог скрыть довольной ухмылки и низко поклонился.

– Итак, мы снова встретились. – Голос, донесшийся до Джарлакса из теней, застиг его врасплох. С момента его визита в монастырь прошло десять дней. – Ты пришел, чтобы назвать нового короля Ваасы?

Кейн, магистр Цветов, вышел из соседней комнаты, погруженной во тьму. Они находились в большом и роскошном особняке Ильнезары и Тазмикеллы, расположенном в укромной долине неподалеку от Хелгабала. Сестры-драконы сейчас ушли, оставив Джарлакса наедине с опасным человеком. Дроу почувствовал себя жалким и беспомощным.

– Ты видел его? – спросил Джарлакс. – Я имею в виду Дзирта, а вовсе не какого-то нового короля.

Кейн улыбнулся, подошел к Джарлаксу, сидевшему у очага, и остановился перед ним. День был довольно теплый, но Джарлакс все равно развел огонь, чтобы смотреть на пламя и размышлять.

Джарлакс жестом указал на соседнее кресло, но Кейн отклонил приглашение и вместо этого просто присел на пол.

– Дзирт сейчас на попечении Перриуинкла Шина, мастера Лета, с которым ты познакомился, когда посещал мой дом.

– Я надеялся, что ты сам займешься им.

– В свое время, – произнес магистр Кейн. – Может быть.

Джарлакс настороженно приподнял бровь, услышав этот уклончивый ответ.

– Он должен проявить себя, многое доказать, – пояснил Кейн. – И себе, и своим благодетелям из монастыря. Мастер Афафренфер высоко отзывается о нем.

Мастер, – повторил Джарлакс. – Похоже, мой друг Афафренфер стремительно делает карьеру в вашем ордене.

– Стремительно, – подтвердил Кейн. – Быстрее, чем кто-либо из известных мне братьев или сестер.

– Думаю, это происходит благодаря тебе.

– В значительной степени да.

Джарлакс внимательно посмотрел на монаха, пытаясь уловить намек на гордыню в его тоне и выражении лица. Но ничего не увидел. Кейн просто говорил правду, ему были чужды фальшь и лицемерная скромность.

– Путешествие, которое Афафренфер проделал в моем обществе, позволило ему полностью раскрыть свой потенциал, – пояснил магистр. – Вскоре ему предстоит сразиться с госпожой Саван, чтобы выяснить, способен ли он подняться до ее уровня.

– Благодаря тебе у него уже есть преимущество.

– Едва ли! – возразил Кейн. – Да, я помог ему быстрее найти истину насчет его пути, но, если он проявит слабость, Саван одолеет его.

– А если он победит?

– Тогда он станет мастером Восточного Ветра, а она – госпожой Южного Ветра.

– А вдруг она воспротивится?

Кейн рассмеялся, услышав это абсурдное замечание.

– Если бы существовала хотя бы отдаленная возможность подобного исхода, Саван никогда не достигла бы своего нынешнего положения. Мы не какой-то Дом дроу. Мы соперничаем только со своими слабостями, но никак не с другими членами ордена.

– И поэтому сражаетесь друг с другом?

– Это не сражение, а испытание, причем для обоих противников. Титулы, означающие каждый новый уровень мастерства, даются лишь немногим избранным.

– Даже твой титул?

Кейн улыбнулся, и Джарлакс полностью уверился в том, что этот конкретный монах уникален.

– Однако довольно разговоров о моем ордене, его устройство тебя не касается, – заметил магистр.

– Зато касается моего друга.

– Возможно. А возможно, и нет. Но теперь, прошу тебя, расскажи мне все, что тебе известно о Дзирте До’Урдене и о той болезни, которая поразила его.

– Это долгая история.

– Отлично! – воскликнул Кейн. – Возможно, наши друзья-драконы присоединятся к нам прежде, чем ты закончишь.

Джарлакс толком не знал, как отвечать на это, хотя магистр Кейн мог считать медных драконов «друзьями», в некотором смысле. В конце концов, Кейн, пребывая в теле Афафренфера, летал на Ильнезаре во время битвы над Мифрил Халлом.

Но все равно это показалось ему странным, магистр Кейн заслужил свою репутацию в обществе короля Гарета, который не просто так получил прозвище «Драконобор». Именно из-за этого человека сестры-драконы не пожелали приближаться к монастырю.

– Ах, Дзирт, – начал наемник. – Я знаю его почти с самого рождения и отлично знал его отца, наверное, лучше, чем любой другой дроу Мензоберранзана. Закнафейн очень походил на Дзирта, и я уверен, что сейчас, находясь в том загадочном царстве, куда он попал после смерти, мой друг смотрит на своего сына и очень, очень доволен им.

– И очень, очень сильно озабочен его будущим, как я догадываюсь, – добавил монах.

Джарлакс кивнул и нахмурился. В этот момент все жизненные испытания Дзирта припомнились ему, и он окончательно осознал, какой великой трагедией стало для следопыта безумие, особенно сейчас, во время его триумфа, после исполнения всех его желаний.

Джарлакс начал свой рассказ с тех далеких времен, когда удачный поворот судьбы – и поворот кинжала позволил Дзирту избежать преждевременной гибели от руки собственной матери.

Спустя некоторое время домой вернулись сестры-драконы, и, хотя сначала присутствие магистра Кейна выбило их из колеи, они принялись слушать Джарлакса, и вскоре их захватила необыкновенная история дроу-отступника.

Глава 14 Появление демона

Чарри, верховная жрица Дома Ханцрин, наблюдала за бандой грязных спригганов с вершины пустынного холма, расположенного на некотором расстоянии от северных ворот Хелгабала.

– Когда мы узнаем? – спросила Шак'крал, молодая и энергичная аристократка из того же Дома, известная своими связями за пределами города дроу; среди прочего, она организовывала торговлю на поверхности, даже в этих неприветливых землях.

– Малкантет – королева нижних уровней, – сурово произнесла Чарри. – Мы узнаем тогда, когда она пожелает этого – если она пожелает.

– Мне представляется весьма досадным стать причиной хаоса и не иметь возможности наблюдать его, – заметила молодая женщина. – Подумать только, мы привели супругу Демогоргона в постель безмозглого короля. Наверняка смотреть на происходящее будет огромным удовольствием!

Чарри снова захотелось упрекнуть жрицу, особенно потому, что остальные дроу из торговой делегации начали улыбаться и кивать в знак согласия. Однако она сама в глубине души надеялась хотя бы краем глаза увидеть приближавшуюся катастрофу. В том самом ожерелье пряталась Малкантет, королева суккубов, готовая появиться во всем своем устрашающем величии.

Действительно, это будет великолепное зрелище…

– Бойся собственных желаний, – посоветовала Дендерида, женщина из Дома Ханцрин, имевшая больше опыта в торговле с поверхностью. Именно она устроила эту встречу со спригганами из Плавильного Двора. Дендерида не была аристократкой, но Чарри относилась к ней с большим уважением. Она занималась торговлей несколько столетий и знала Верхний Мир лучше любого дроу Мензоберранзана, возможно, лишь за исключением Джарлакса.

– Ты не желаешь наблюдать за нашим триумфом? – удивилась Шак’крал.

– Твои слова о Малкантет верны, – ответила Дендерида. – Но Демогоргон был уничтожен нами, дроу, – или, по крайней мере, изгнан с этого уровня существования.

– Тем лучше! – возразила Шак’крал, но Дендерида, явно ожидавшая подобного ответа, уже качала головой.

– Малкантет приобрела себе немало врагов в Бездне, и сейчас, когда Демогоргон устранен…

– Ходят слухи, что в Подземье появился Граз’зт, – вмешалась Чарри. Вражда между темным князем Граз’зтом и Малкантет не являлась секретом для темных эльфов.

– Мы оказали Малкантет услугу, доставив ее сюда, – добавила Дендерида. – Не желаешь объяснить свой поступок темному князю Бездны?

Шак’крал попятилась прочь от старшей женщины, качая головой.

– Мы будем наблюдать за событиями, но издалека, – пообещала Чарри.

– Наших вонючих курьеров задержали у ворот, – сообщила Дендерида, и все обернулись к далекому городу. – Неужели жертвы что-то заподозрили?

Чарри покачала головой: вероятность провала существовала, но крайне незначительная. Однако она не могла что-либо утверждать и поэтому просто продолжала смотреть на город вместе с другими жрицами.

– Эй, ты, чево это нам ждать, мы не хотим ждать! – недовольно воскликнул «дворф» по имени Безуба, когда Айвен Валуноплечий наконец прибыл к воротам встретить их.

– Никто не хочет ждать, но вы пришли повидать короля без приглашения, а на такой случай стража получила указания вызвать меня, – заявил Айвен, пытаясь говорить любезно. Однако это удавалось ему с огромным трудом. Вонь, исходившая от странной компании, заставляла морщиться даже старого дворфа, который отнюдь не отличался деликатным обонянием. С этим «кланом Крупнее» было что-то неладно, хотя Айвен не мог бы уверенно ткнуть в это «что-то» своим корявым пальцем. – Значит, вы пришли увидеть моего короля? – спросил он, не получив от посетителей никакого ответа.

– Ага, и у наш для него кое-какие подарочки, – сообщил Безуба.

– Конечно, мы бы не пришли без достойных даров! – добавил другой.

– А ты кто такой? – спросил Айвен.

– Комтодди, – ответил довольно рослый и мускулистый «дворф». – Лучший воин Плавильного Двора.

– Лучший воин?

– Ага, Комтодди – боец, причем хороший, – пояснил Безуба Языкастый. – Он тебя побьет, ешли жахочешь с ним шражитьщя!

У Айвена возникло сильное желание поймать грязное существо на слове и принять вызов, но он вспомнил о своих обязанностях и проглотил гордость.

– Мой государь Ярин послал меня, чтобы привести вас на прием как положено, объявить о вас и все такое, – объявил он. – Король проявил большую благосклонность к вам, потому что он хочет, чтобы все придворные приняли вас должным образом как законопослушных граждан королевства.

– Жаконопошлушных? – изумленно переспросил Безуба.

– Ба, кого это ты здесь назвал послушным? – оскорбленным тоном крикнул еще один член отряда.

Айвен хотел что-то ответить, но прикусил язык, рассерженно фыркнул и уставился на Безубу, который, очевидно, был главарем.

– Вы хотите увидеть короля или нет, вы теперь граждане Дамары или не граждане? – сурово вопросил он. – Если да, тогда идите за мной и слушайте меня как следует, потому что я вам скажу, как нужно вести себя на приеме у короля. А если вы не будете вести себя как надо, то я вас не пущу, уж не сомневайтесь.

– Да он нам угрожает! – воскликнул тот же самый крикун из задних рядов.

– Он не угрожает! – резко ответил Безуба, протянул руку за спину и ударил Комтодди; тот двинул следующему, и так продолжалось до тех пор, пока тот самый болтун не получил локтем в рожу.

Айвен вздохнул. У него возникло такое чувство, будто эта кучка нерях олицетворяла собой все самые оскорбительные стереотипы о дворфах.

– Отведи меня к швоему королю. – Безуба широко ухмыльнулся и продемонстрировал голые десны.

– Именно за этим я сюда и пришел, – ответил Айвен. – Сейчас я вам расскажу, как надо вести себя во дворце, и, если вы хоть немного соображаете и хотите встретиться с королем в следующий раз, вы будете меня внимательно слушать и делать так, как я скажу.

Безуба оглянулся на своих сородичей, и на миг Айвену показалось, что ситуация выходит у него из-под контроля. Он даже подумал, что дело может кончиться дракой.

Но Безуба обернулся к стражнику, изобразил бессмысленную ухмылку и поклонился.

Консеттина укрылась одеялом, когда Ярин закончил выполнять свой супружеский долг. Между ними не было страсти, не было любви, их вообще ничто не связывало. Все это делалось лишь ради определенной цели, и Консеттина боялась, что цель никогда не будет достигнута. По крайней мере с этим мужчиной.

Она отвернулась, потому что даже смотреть не могла на него, пока он одевался, и не сумела подавить жалобный стон, такое отвращение охватило ее при мысли об этом человеке, ее супруге.

– Ты идешь в приемный зал? – резко произнес Ярин. Он уже оделся и заметил, что жена даже не встала с постели. В следующую минуту злобно ухмыльнулся, глядя на нее. – Нет, – решил он. – Ты останешься здесь. Лучше тебе не попадаться мне на глаза, потому что при виде тебя я постоянно вспоминаю о твоей никчемности. – Он подошел к дверям и распахнул их. – Вы, двое! – окликнул он стражников, находившихся в коридоре. – Никого не впускать! – Он обернулся к Консеттине, с ненавистью взглянул на нее и добавил: – И не выпускать.

– Я хочу прогуляться по саду, – робко возразила королева, но Ярин перебил ее грубым воплем:

– Ты останешься в этой комнате до тех пор, пока не выполнишь свою обязанность жены!

Выходя, он с силой хлопнул дверью, и Консеттина, которую охватили страх и стыд, спряталась с головой под одеялом.

Айвен передал сундук Ярину, и король, не сводя взгляда со своих «новых подданных», немытых дворфов, медленно поднял крышку.

Разумеется, заметив блеск ожерелий, он сразу же забыл об окружающем. Прекрасные изделия, украшенные редкими, дорогими, тщательно ограненными камнями, зачаровали жадного короля.

– Это дар, мой король, для тебя и твоей королевы, – объявил Безуба.

Король взглянул на Рыжего Мэззи, придворного чародея, который уже сотворил заклинания, чтобы определить, не заколдованы ли предметы и не несут ли зло, и на Джанкиса Дюларемея, придворного жреца, в обязанности которого входило определять присутствие яда. Оба кивнули, и король Ярин взял более крупное ожерелье и внимательно рассмотрел его. Он улыбнулся: вес этого излишне броского, безвкусного украшения убедил его в том, что толстая цепь действительно сделана из чистого золота.

– Очень кращиво будет, – заверил Безуба короля Ярина, который, даже не взглянув на дарителя, обернулся к Дрейлилу Андрусу. Андрус сделал знак одному из стражей, и тот поспешил к королю; затем капитан взял ожерелье из рук Ярина и уверенно надел его на шею простому воину.

– Это королевские побрякушки, а не твои! – возмутился Безуба.

Капитан Андрус угрожающе посмотрел на дворфа, расстегнул застежку ожерелья и протянул руку к открытой шкатулке. Разумеется, он знал о существовании смертоносных ожерелий, которые сопротивлялись заклинаниям прорицателей; например, одно такое украшение выглядело совершенно нормальным, пока его не надевала на шею ни о чем не подозревающая жертва. Тогда оно сжималось и душило несчастного и только после его смерти снова приобретало нормальный вид.

Подобные ожерелья, однако, душили не только королей, а всех подряд, и, поскольку воин остался цел и украшение удалось снять без труда, сомневаться не приходилось: оно не заколдовано.

Второе тоже оказалось безвредным в этом смысле, и Дрейлил Андрус, сняв его с шеи воина, отправил подчиненного обратно. В Королевствах тем не менее существовали и другие проклятые украшения, и некоторые были не просто смертоносными ловушками, а заключали в себе иное, более хитроумное, разумное зло.

Повинуясь приказу, Андрус застегнул цепь на шее короля Ярина, и по знаку капитана стражи все присутствующие начали восторженно аплодировать.

Король поправил камни и удовлетворенно кивнул.

– Клан Крупнее теперь граждане Дамары? – осведомился Безуба.

– Я бы сказал, вы очень близки к этому, – ответил король Ярин. – Что еще вы принесли мне?

Безуба огляделся по сторонам, будто бы в панике. Остальные дворфы начали пожимать плечами и скрести в затылке.

А король Ярин рассмеялся, и все подхватили этот смех, даже дворфы – они поняли, что король просто дразнит их.

– Да, мои верные подданные, вы можете считать, что заслужили милость короля, – обратился к ним Ярин. – Возвращайтесь чаще и с соответствующими дарами, и вы останетесь ими.

– Кровавый камень? – с надеждой в голосе спросил Безуба.

– Да, разумеется! – Король обернулся к Дрейлилу Андрусу: – Выдай им письменное разрешение остановиться в какой-нибудь гостинице на южной стороне – только за стеной, – приказал он. – И пожелай им доброго пути домой, когда они пополнят запасы провизии.

Взмахом руки он отпустил дворфов, и они с радостью повиновались. Безуба, выходя из зала, сунул руку в карман и сжал пустую филактерию, точную копию того камня, который был вставлен в серебряное ожерелье, предназначенное для королевы.

Он не знал точно, что должно произойти, но решил, что это будет очень забавно.

Малкантет едва сдержалась, чтобы не воспользоваться кратким мгновением, когда цепь надели на шею воину, и не вырваться на свободу – так ей хотелось покинуть эту проклятую тесную тюрьму, которую создали с ее помощью дроу Дома Ханцрин. Хитроумные темные эльфы Мензоберранзана, ненавистные поклонники лживой Ллос, изобрели способ изгнать демонов Бездны даже после того, как барьер Фаэрцресса был поврежден.

Нет, не изгнать, но запереть в драгоценных камнях-филактериях, которые они собирались затем распространить по всему Торилу.

Хуже того, хитрые темные эльфы уничтожили Демогоргона, одного из ее немногочисленных союзников в Бездне, а ее могущественные враги, включая Граз’зта, наводнили Подземье.

Но демон-суккуб не испытывала недостатка в изобретательности и изворотливости; она нашла необычного союзника в лице Дома Ханцрин, занимавшего низкое положение в городе дроу, но обладавшего монополией на внешнюю торговлю. Его члены презирали и ненавидели нынешнюю Верховную Мать и ее сторонников – тех самых, что уничтожили Демогоргона.

И поэтому Верховная Мать Шакти Ханцрин помогла Малкантет бежать из Подземья, а затем верховная жрица Чарри доставила ее в такое место, где Граз’зт не мог ее найти и где она получила возможность устроить небольшой, но увлекательный хаос и насладиться милыми ее сердцу кровопролитиями.

– Терпение, – сказала себе Малкантет, королева суккубов. За то время, что она провела на шее воина, ей удалось прочесть его мысли, и она поняла, что он немного дурачок, что не играет никакой роли при дворе и лишь проверяет ожерелье, предназначенное для короля. – Да, для короля, – промурлыкала Малкантет в своей темнице, находившейся вне трех измерений. – А может быть, у него есть королева?

Он не стал стучаться, просто с силой пнул дверь, распахнул ее и ворвался в спальню, изумив несчастную Консеттину до такой степени, что она вскрикнула, прежде чем узнала своего супруга.

– Ты меня напугал! – возмутилась она.

Король подошел и швырнул ее на кровать. Когда Ярин начал раздеваться, она увидела у него на груди сверкающее ожерелье из золота и драгоценных камней.

– Еще одно слово, и я силой заставлю тебя молчать, – предупредил он. Язык у него немного заплетался, и королева поняла, что, прежде чем отправиться к ней, он успел заглянуть в погребец с напитками.

Она уставилась на украшение, не осмеливаясь спросить, откуда оно.

– Нравится, да? – спросил Ярин, и Консеттина молча кивнула. Это была ложь, потому что она нашла ожерелье слишком кричащим и безвкусным.

– Подходящее для короля, верно?

Она снова кивнула.

– А я король! – воскликнул он. – Король Дамары! И ты знаешь, что еще нужно настоящему королю, женщина?

Охваченная ужасом Консеттина покачала головой. Она заметила в коридоре стражей. Ярин, несмотря на то что он был почти раздет и стаскивал с жены платье, даже не потрудился закрыть за собой дверь.

– Наследник! – заорал он. – И ты родишь мне наследника. И уже скоро! Знай, что мое терпение на исходе, глупая девчонка.

Он придавил ее к кровати, прижал ее руки; Консеттине оставалось лишь закрыть глаза и сделать над собой усилие, чтобы не закричать. Она не знала, закрыли ли стражники двери или они просто стоят там, за порогом, и глазеют.

Она была настолько измучена и подавлена, что уже не испытывала стыда.

Глава 15 Творение

– Продолжай! – крикнул маг с противоположного края пропасти.

Бренор, находившийся в каморке, взглянул на Громфа и остальных; маги собрались у края ямы, большинство из них были поглощены колдовством. Он пожалел о том, что Кэтти-бри нет среди них, – ему хотелось услышать этот приказ от нее, чтобы получить твердую уверенность. В конце концов, наступил момент для важнейшего поступка в его жизни.

Бренор закрыл глаза и вспомнил свой последний визит к трону дворфских богов. Тогда он изложил богам свои планы, хотя, разумеется, не мог быть уверен в том, что его голос донесся через несколько уровней существования до ушей Морадина, Думатойна и Клангеддина.

Но трон в тот миг не швырнул его через весь зал, в противоположную стенку, как бывало прежде, когда его божественные собеседники изъявляли недовольство чувствами и намерениями дворфского короля.

– Они не могут поддерживать свои двеомеры вечно, безмозглый дворф! – взревел Громф, и Бренору пришло в голову, что в этом приказе содержалось некое магическое средство убедить его повиноваться. Не думая о том, что делает, он рывком потянул на себя рычаг, который контролировал водных элементалей.

Бренор задержал дыхание, и поток воды, стекавшей с потолка, остановился. Почти сразу же Предвечный встряхнул свою темницу, и пол пещеры задрожал.

Бренор со своего места не мог видеть, что происходит в яме, и не осмеливался отойти от рычага – нет, он даже не мог отпустить его, он хотел поднять его снова, чтобы обрушить водопад элементалей на огненного Предвечного. Однако тут он увидел Громфа. Маг улыбался, глаза его сверкали, в них отражалась булькавшая в пропасти рыжая лава.

Предвечный изрыгнул пламя, и фонтан магмы поднялся из ямы. Затем чудовище, продолжая плеваться огнем, высвободило могучий поток сверхъестественной энергии. Струя расплавленной горной породы взметнулась из ямы, угодила в щупальце и устремилась по этому «каналу».

Бренор подумал, что совершил ужасную, непростительную глупость. Он освободил чудовище! Лава сожжет и затопит весь Гаунтлгрим!

Он вцепился в рычаг и начал поднимать его.

Подожди! – взвизгнул Громф, и дворф в ужасе обнаружил архимага рядом с собой. – Нет, нет, – более спокойно произнес Громф. – Посмотри, король Бренор! Взгляни на эту мощь! Даже дворф должен по достоинству оценить величие этого момента!

Он уговорил Бренора подойти к краю ямы, и дворф, приблизившись, ощутил горячее дыхание Предвечного. У него защипало в глазах, ему даже опалило бороду, но он не обращал на это внимания. Он стоял, словно загипнотизированный, пораженный первобытной мощью существа, равного богам.

Снова из ямы забила струя лавы; раскаленный поток устремился к «щупальцу», заполнил его и потек в Лускан.

Несколько минут прошло, и он услышал, как Громф считает – напоминание было вполне недвусмысленным. Он стряхнул оцепенение и, спотыкаясь, еще не придя в себя от благоговейного ужаса, направился к рычагу.

Бренор не знал языка дроу в достаточной степени для того, чтобы следить за счетом, но наконец Громф поднял на него взгляд, растопырил десять пальцев и начал последний отсчет. Бренор приготовился поднять рычаг и снова обрушить магический водопад на существо, бушевавшее в пропасти.

Кэтти-бри и Джарлакс стояли рядом с дырой в земле, среди развалин старой башни, пристально глядя на руины: обломки известняка и разных ценных горных пород, которые дворфы собрали по всей округе и ссыпали в яму. У них за спиной столпились тысячи зрителей, многие готовы были бежать при малейших признаках опасности.

И они имели все основания бояться. Кэтти-бри собиралась вызвать небольшое извержение вулкана, освободить огненного Предвечного, то самое чудище, которое несколько десятилетий назад стерло с лица земли Невервинтер и уничтожило тысячи жителей города.

Вдруг тонны камня, сваленные в яму, слегка пошевелились, совсем немного, но Кэтти-бри едва не подпрыгнула на месте от неожиданности.

Джарлакс стиснул ее плечо, и женщина, оглянувшись на дроу, поняла, что он уверен в себе не больше, нежели она.

Камни снова загремели. Вдруг из ямы забил фонтан лавы; он поднялся в воздух и тут же затих. Затем куски известняка зашуршали, покатились в стороны; острые края обломков старой башни начали размягчаться, плавиться, расплавленные куски породы смешивались друг с другом. Пузыри лавы лопались, воздух наполнился отвратительной вонью.

Но Кэтти-бри лишь прикрыла шалью лицо, чтобы не вдыхать ядовитые пары; ни она, ни Джарлакс, которого, казалось, не беспокоил мерзкий запах, не отвернулись.

Большой шар шлака поднялся со дна ямы; казалось, он растягивался, рос. Сначала он превратился в тонкое «щупальце», но потом быстро стал утолщаться и образовал нечто вроде основания гигантского дерева. Дерево продолжало расти вверх, поднялось над головами наблюдателей на высоту десяти футов, потом еще выше. Огромный пузырь появился на стороне ствола, обращенной к Джарлаксу и Кэтти-бри, и они из предосторожности отступили на несколько шагов.

Пузырь лопнул, как они и боялись, но не разлетелся на капли. Вместо этого прямо из дыры в стволе возникла огромная ветка, потом повернула и продолжила расти вверх.

А затем извержение прекратилось, и магическое сооружение в виде полого ствола высотой пятнадцать футов, с одной массивной полой веткой, которая отходила на несколько футов от главного ствола, начало дымиться. Новый строительный материал, перегретый известняк, блестел в свете солнца, словно влажный отполированный гранит.

Те, кто окружал Джарлакса и Кэтти-бри на поле, ахнули, затем разразились восторженными воплями. Явление, которое они только что наблюдали, казалось почти священным: «дерево» было творением сверхъестественным, совершенным, похожим на дело рук богов. Должно быть, именно так происходил рост горных хребтов в далекую эпоху начала мира.

Однако Кэтти-бри, в отличие от остальных, не выразила радости и лишь плотнее закуталась в шаль.

– Прекрасное начало. – Джарлакс обнял женщину за плечи. – Это даже больше того, на что мы надеялись. Ты сумела проникнуть в суть вещей, разгадать тайну башни.

Кэтти-бри едва заметно кивнула, но выражение ее лица по-прежнему оставалось суровым.

– Это момент твоего величайшего триумфа, – заметил Джарлакс, – но его нет здесь, он не может разделить с тобой торжество.

Кэтти-бри посмотрела на наемника. Она не ответила, да и к чему? Взгляд ее был красноречивее любых слов.

Все в мире как будто бы происходило так, как надо, события в Лускане и Гаунтлгриме вели к благополучию и процветанию окрестных земель, мирная жизнь налаживалась. Но Дзирта не было с ней; она понимала, что он вернется лишь спустя несколько лет, спустя несколько десятилетий, а может быть, никогда не вернется. У Кэтти-бри возникло ужасное чувство: она подумала, что история их любви теперь рассказана до конца.

Джарлакс хотел утешить ее, но промолчал, понимая, что любое сказанное им слово выдаст его истинные мысли. Ведь в глубине души он разделял ее мрачные предположения.

Ивоннель Бэнр даже не заметила, что открыла рот от изумления. Она пристально уставилась на воду в чаше для ясновидения, ошеломленная, потрясенная до глубины души красотой и мощью невиданного зрелища, открывшегося ей.

– Громф… великолепный Громф! – прошептала она.

Ее отец возглавил команду могущественных чародеев и жрецов, которые сумели обуздать огненного Предвечного и контролировали его ярость.

Когда водные элементали снова хлынули с потолка пещеры и загнали разъяренное чудовище обратно в яму, Ивоннель взмахнула рукой над чашей для ясновидения, и в черной воде появилось изображение Лускана. Ее дядя Джарлакс и эта женщина, Кэтти-бри, стояли перед своим творением.

У Ивоннель снова перехватило дыхание; мысленно оценив размах их предприятия, она лишь ошеломленно покачала головой. Она увидела ствол и первую ветвь «дерева», массивную волшебную башню, сотканную из магии и полную… жизни…

Как она осмелилась думать об этом?

Неужели такое вообще возможно?

Да, именно это говорили Ивоннель ее сердце и рассудок. Эта башня была не просто сооружением из бездушного камня. Она напоминала высохший полый ствол некогда могучего дерева, но девушка чувствовала нечто большее, чувствовала, что башня – живая. Однако она не могла бы сказать, дал ли жизнь зданию процесс роста или же это свойство изначально было присуще башне.

Ивоннель знала лишь то, что напевало ей сердце, и мелодия этой песни совершенно определенно подсказывала ей, что она видит нечто… божественное.

Нескоро она сумела оторваться от созерцания сцены в чаше. Пошатываясь, она покинула зал и еще долгое время после этого не могла полностью прийти в себя.

Она призвала к себе Минолин Фей, и вместе они отправились на встречу с Верховной Матерью Квентл.

– Когда ты в последний раз беседовала с Громфом? – строго осведомилась Ивоннель, пренебрегая правилами этикета. – Или с Джарлаксом? Ты в последнее время не получала новостей насчет отступника?

– Нет, я не говорила ни с тем, ни с другим, – отвечала Квентл. – С того дня, когда ты позволила Джарлаксу покинуть город вместе с еретиком До’Урденом и прочими. Я подумала, что мне лучше держаться подальше от них.

– Ты хотела сказать, что мне лучше держаться подальше от них, – усмехнулась Ивоннель, и Квентл не стала этого отрицать. – Что еще тебе известно? – продолжала расспросы Ивоннель. – Что тебе известно о событиях в городе и за пределами Мензоберранзана?

Квентл подняла руки, изображая растерянность. В конце концов, девушка хотела от нее слишком многого.

– Кто-нибудь замышляет интриги против нас или против Дома До’Урден? – допытывалась Ивоннель.

Квентл покачала головой.

– Верховная Мать Зирит заняла место лидера Дома До’Урден и привела с собой всех бывших членов Дома Ксорларрин. Она больше не нуждается в гарнизоне из наших воинов. Лишь Баррисон Дел’Армго в состоянии атаковать ее в одиночку, но Верховная Мать Мез’Баррис не отважится на подобный шаг в нынешнее беспокойное время.

– Позволь Верховной Матери Зирит дать своему Дому прежнее имя – в любом случае сейчас неуместно какому-либо клану носить название «Дом До’Урден», – заметила Ивоннель. – Они давно уничтожены, стерты с лица земли. Не будем ворошить прошлое.

– Но разве Дзирт не стал Избранным воином Мензоберранзана? – недоуменно спросила Квентл, и Ивоннель пробурчала нечто неразборчивое, затем бросила:

– Для всех будет лучше, если о нем просто забудут. Квентл кивнула.

– Пусть восстановленный Дом Ксорларрин поднимется по иерархической лестнице, – решила Ивоннель. – Перемести Дом Меларн на восьмое место и дай семье Вандри звание Седьмого Дома, чтобы они могли возвыситься. Верховную Мать Жиндию Меларн следует покарать за нападение на Дом До’Урден, а возвышение заглушит возмущение членов клана Вандри.

Квентл несколько мгновений обдумывала этот приказ, затем вновь кивнула.

– В результате Верховной Матери Зирит достанется шестое место, – продолжала Ивоннель. – Пусть так останется на десять декад, а в течение этого времени ты должна дать знать Верховной Матери Биртин Фей, что Зирит скоро обойдет ее. Биртин Фей некуда деваться. Она не может возражать, потому что знает: единственная причина, по которой она еще занимает место в Правящем Совете, – это ее преданность Дому Бэнр. Без тебя Дом Фей-Бранш падет жертвой какого-нибудь могущественного клана, даже если принять во внимание то, что Дом Меларн усмирен и ослаблен.

– Ты хочешь, чтобы я сообщила матерям Домов Миззрим и Фаэн Тлаббар, что им тоже следует посторониться и уступить место вернувшемуся в город Дому Ксорларрин? – уточнила Квентл, и, несмотря на то что вопрос был задан с подобающим уважением, в голосе ее явственно прозвучала нервозность.

– Верховная Мать Зирит пока что будет удовлетворена своим местом в качестве главы Шестого Дома, – ответила Ивоннель. – Не может же она ждать от нас большего после своего провала в новом городе?

Верховная Мать Квентл снова подумала несколько мгновений и кивнула:

– Как пожелаешь.

– Ты и твоя сестра просили у меня совета по поводу Верховной Матери Жиндии Меларн, и я даю вам такой совет.

Квентл с почтительным видом кивнула и повторила:

– Как пожелаешь.

– Это лишь совет, а не приказание, – пояснила Ивоннель. Мгновение спустя смысл этого замечания дошел до сознания Квентл, и она, широко распахнув глаза, уставилась на девушку.

– В конечном счете выбор за тобой, ведь это ты Верховная Мать Мензоберранзана, а не я.

На лице Квентл появилось подозрительное выражение, и она даже едва заметно покачала головой, словно отрицая саму мысль о подобной неожиданной перемене. Один раз ей уже пришлось бороться с Ивоннель, и обе женщины – а также та, что присутствовала при их поединке, – прекрасно знали, что у Квентл нет никакого желания повторять этот опыт.

Минолин Фей, мать Ивоннель, стоявшая рядом, совершенно сбилась с толку.

– Если Верховная Мать решит, что Дом Ксорларрин должен занять ступень выше, чем твой бывший клан, ты должна убедить Биртин в том, что так будет лучше для нее, – приказала Ивоннель своей матери.

– Это испытание, – вырвалось у Квентл.

– Испытание? – переспросила Ивоннель.

– Ты хочешь узнать, буду ли я исполнять твои желания без твоих указаний, – пояснила Квентл. Выглядела она при этом словно крыса, загнанная в угол, которой уже нечего терять.

– Нет.

– Прошу, не надо играть со мной в такие игры, – взмолилась Квентл.

– Ты Верховная Мать Мензоберранзана! – укоризненно произнесла Ивоннель. – Тебе не нужно «умолять» никого, кроме самой Госпожи Ллос.

Но Квентл как заведенная качала головой; она испытывала чувство растерянности и сильный страх.

– Это не хитрость и не испытание, – произнесла Ивоннель спокойным, ровным голосом. – Мой свидетель – Минолин Фей. Я поразмыслила и решила изменить условия нашей сделки. Я окончательно определила свое место здесь, в Мензоберранзане. Я не стану подчиняться тебе, тетя Квентл. – Она произнесла последнюю фразу с кривой ухмылкой и добавила: – Более того, если случится так, что я не выкажу тебе должного почтения в личном разговоре, тебе придется просто смириться с моей дерзостью.

Квентл прищурилась, но промолчала.

– Но я не собираюсь становиться Верховной Матерью, – закончила Ивоннель. – Ни сейчас, ни в будущем. Ты не должна бояться того, что я захвачу твой трон; напротив, если кто-нибудь предпримет подобную попытку, ты можешь рассчитывать на меня как на самую верную союзницу, и я позабочусь, чтобы Сос’Умпту тоже сохранила лояльность по отношению к тебе.

– Почему? – по-прежнему подозрительным тоном спросила Квентл.

– Потому что мне здесь наскучило, – объявила Ивоннель. – Вы все нагоняете на меня тоску. У меня нет никакого желания играть в жалкие бесцельные игры и разбираться в интригах, которые занимают все ваши часы бодрствования, а также, без сомнения, и сна. Так что можешь считать, что я оказываю тебе вовсе не милость, а плохую услугу. Ведь ты теперь обречена и дальше влачить это дурацкое, ничтожное существование.

Квентл, слушая девушку, не переставала качать головой; но теперь она как будто бы осмелела, приобрела уверенность в себе, и даже осанка ее изменилась. Она расправила плечи.

– Госпожа Ллос предсказала твое появление на празднике Основания в Доме Фей-Бранш. Она сказала, что ты, Ивоннель, дочь Громфа, станешь Верховной Матерью Мензоберранзана. Она сказала мне это прямо, и именно поэтому я не думала, даже не собиралась возражать или противиться твоему возвышению. Ты выражаешь волю Ллос, и поэтому твои права на Дом Бэнр и тем самым на весь Мензоберранзан не подлежат сомнению.

– В том случае, если мне нужны такие права, – заметила Ивоннель. – А они мне не нужны.

Квентл приподняла брови; она была настолько потрясена, что даже сделала шаг назад и в недоумении помотала головой.

– Оставляю тебя с твоим проклятием, Верховная Мать, – почтительным тоном проговорила Ивоннель и поклонилась. – А также оставляю тебе Минолин Фей, женщину, которая произвела меня на свет. Она мне тоже больше не нужна.

С этими словами она коротко усмехнулась, развернулась и быстро вышла из помещения, а две женщины застыли, беспомощно и растерянно уставившись ей вслед.

Ивоннель не слишком удивилась, но все же немного взволновалась, увидев на пороге своих покоев Квентл в сопровождении прислужницы Ллос, принявшей облик дроу.

– Оставь нас, Квентл Бэнр, – приказала Йиккардария, когда Ивоннель приветствовала их.

От внимания Ивоннель не ускользнуло, что прислужница, обращаясь к Квентл, не упомянула титул «верховная мать»; это являлось вопиющим нарушением обычая.

– Значит, это правда? – спросила Йиккардария, когда они остались вдвоем.

– «Это»?

– Ты считаешь, что заслужила безграничное снисхождение Госпожи Ллос?

Ивоннель пожала плечами:

– Я могу делать лишь то, что считаю правильным, и надеяться, что она останется довольна моими поступками. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы я вызывала тебя или одну из твоих сестер всякий раз, когда мне приходится принимать какое-либо решение.

Служанка богини нахмурилась, услышав это дерзкое замечание.

– Ты считаешь, что это игра, дочь Громфа? Ты хочешь, чтобы тебе преподали урок?

– Паучья Королева желала, чтобы Демогоргона остановили, – запинаясь, ответила Ивоннель. Услышав грозные слова йоклол, она внезапно ощутила неуверенность. – Я устроила так, чтобы Демогоргона остановили. Как мне показалось, довольно хитроумно.

– Используя отступника.

– Это лишь необходимая деталь, – возразила Ивоннель. – Теперь всеобщее отвращение к Дому До’Урден несколько ослабло, и Верховная Мать Зирит может занять их бывшее жилище и место в Правящем Совете, что, в свою очередь, усиливает власть Верховной Матери и укрепляет союзы, заключенные Домом Бэнр.

– Верховной Матери, но не Ивоннель, – напомнила ей Йиккардария. – А ведь Госпожа Ллос недвусмысленно заявила, что Ивоннель станет правительницей города. Ты хочешь, чтобы все считали Ллос лгуньей?

У Ивоннель едва не вырвалось, что Ллос, Королева Хаоса, должна была бы обрадоваться такому титулу, но затем решила, что умнее будет держать свои мысли при себе.

– В момент кризиса все смотрели на меня как на Верховную Мать и все жители города понимали, что это правда, – объяснила она. – Я руководила обороной против Демогоргона и не выполняла чужих указаний – ни Квентл, ни какой-либо другой Верховной Матери.

– Формально – нет.

– Возможно, я снова приму титул Верховной Матери, но позже, – быстро добавила Ивоннель. – Мне нужно многому научиться.

– Ты ведешь себя так, словно имеешь право выбора в этом вопросе. Но ты ошибаешься.

Ивоннель сделала примирительный жест. Что она могла на это ответить?

– Кроме того, ты подвела Паучью Королеву, – добавила служанка богини, и выражение лица Ивоннель резко изменилось: глаза ее расширились, выдавая смятение и страх. С неудовольствием Паучьей Королевы следовало считаться.

– Ты должна была уничтожить отступника после того, как он выполнил свою задачу, – объяснила Йиккардария. – Ты могла превратить его в драука, как советовала Верховная Мать Квентл. Или просто подвергать его пыткам, пока он не лишился бы рассудка, и тогда протащить его по улицам Мензоберранзана, чтобы члены всех Домов, все дроу плевали на него и пинали его, пока он не испустит дух. Но нет, ты решила действовать хитрее, ты всегда что-то выдумываешь.

– Ты отрицаешь, что исполнение моего плана – заставить его убить ту, которую он любит сильнее всех, – причинит отступнику большие мучения, чем любые пытки…

– Я отрицаю, что твой план сработал, – перебила ее прислужница. – Тебе есть что на это возразить?

Ивоннель устремила на Йиккардарию пристальный взгляд. Они знали! Она не могла в это поверить, но за нею и Дзиртом все это время наблюдали. Неужели Ллос и ее приспешникам недостаточно власти над окутанными серым дымом ущельями Бездны? Особенно сейчас, после того как воплощение далеко идущих планов – освобождение лордов демонов и их нашествие на Первичный материальный уровень – дало Паучьей Королеве уникальную возможность захватить господство над Бездной?

Но они знали все, что происходило в этом мире. Ивоннель нервно провела языком по губам, ожидая неизбежного приговора.

– Итак, ты решила на этот раз не становиться Верховной Матерью? – осведомилась Йиккардария.

– Я приму этот титул, если таково желание Госпожи Ллос, – ответила Ивоннель и возненавидела себя за свою трусость.

Но пути назад не было.

– Возможно, когда-нибудь это и случится, – кивнула прислужница богини. – Но мы видим, что сегодня, даже обладая знаниями и воспоминаниями своей тезки, великим даром Паучьей Королевы, ты не готова выполнять обязанности главы города. Поэтому ты можешь идти. Оставь этот город. Ведь ты этого хочешь.

Ивоннель тупо смотрела на прислужницу, и на лице ее застыло потрясенное выражение.

– Иди и исправь ошибку, которую ты совершила в отношении отступника, – добавила Йиккардария.

– Ты хочешь, чтобы я убила Дзирта? Или привела его обратно в город? Или в Бездну, к ногам Госпожи…

– Я хочу, чтобы ты поступила так, как сама считаешь нужным, – пояснила Йиккардария. – Быть может, тебе предстоит стать Верховной Матерью. Госпожа Ллос должна убедиться в том, что у тебя хватает разума для выполнения этой роли.

– Я…

– Ты боишься?

Поколебавшись мгновение, Ивоннель кивнула.

Тогда Йиккардария рассмеялась и оставила ее.

Глава 16 Огонь и вода

– Это ты показал ему? – спросила Саван у Афафренфера.

Они стояли на балконе, выходившем на круглую площадку для тренировок в монастыре Желтой Розы, где монахи упражнялись в боевых искусствах и устраивали поединки. На этот нижний уровень вело множество дверей, и по обе стороны от каждой двери находились искусно сделанные стойки, увешанные всевозможными предметами вооружения. Здесь попадалось даже экзотическое оружие, о существовании которого знали лишь немногие за стенами монастыря. Площадка для тренировок, окруженная символами огня, была приподнята на одну ступень, выкрашенную в оранжевый цвет. Центральную ее часть украшала мозаика, изображавшая тигра в прыжке; она появилась относительно недавно.

– Дзирт практикуется таким образом столько лет сколько я еще не прожил на свете, – ответил Афафренфер. – Начал еще до того, как родилась мать моей матери. Таков его обычай, и Дзирт рассказывал, что так принято среди дроу.

– В таком случае понятно, почему этих воинов все боятся. – Саван облокотилась о перила и пристально изучала движения дроу-следопыта. Если он и заметил зрителей, то внешне ничем этого не показывал. Он разворачивался и пригибался к земле очень медленно, в точности воспроизводя движения, которые выполнял бы в реальном бою. Его клинки были подобны двум сверкающим потокам воды: они пересекались, объединялись, снова разделялись. Все движения были совершенными, плавными, перетекали одно в другое, и было бы трудно сказать, где заканчивается выпад одного меча и начинается взмах другого. – Завораживает, – заметила Саван. Она обернулась к Афафренферу и произнесла без сарказма: – Может быть, мне следует потратить свое время и силы на то, чтобы тренировать его, а не тебя.

Афафренфер резко выпрямился, услышав это неожиданное замечание.

– Ты сомневаешься в моих способностях? – спросил он, не улыбаясь, не демонстрируя вообще никаких эмоций. Разумеется, Саван никогда не опустилась бы до намеренного оскорбления, и со стороны Афафренфера было бы глупо воспринимать ее слова подобным образом.

– Вряд ли можно так сказать.

– Тогда почему?

– Возможно, я боюсь, что ты начнешь учиться у Дзирта, хотя предполагалось, что все будет происходить наоборот. – Женщина коварно усмехнулась.

И только в этот момент Афафренфер догадался, в чем дело. Саван и Афафренферу вскоре предстояло сразиться: Афафренфер претендовал на пост мастера Восточного Ветра, который сейчас принадлежал Саван. В ордене мог быть только один человек, имеющий такое звание. Если окажется, что Афафренфер обладает всеми необходимыми навыками – а этого, если учесть его замечательный прогресс, оставалось ждать недолго, – он имел право вызвать Саван на поединок именно здесь. Победителю доставался титул, принадлежавший Саван, а побежденный возвращался на место в иерархии, занимаемое Афафренфером.

– Занимаясь с Дзиртом, я отвлекаюсь от своих собственных дел, – возразил Афафренфер. – Возможно, тебе тоже следует более усердно отнестись к тренировкам, поскольку место господина Зимы, ступенью выше тебя по рангу, сейчас не занято.

Женщина кивнула в ответ на это справедливое замечание. Саван являлась третьей после Перриуинкла Шина и самого магистра Кейна.

– Ты считаешь, что я боюсь сражаться с тобой? – спросила Саван, снова улыбаясь. Такие поединки, естественно, были свирепыми, допускались любые средства, и часто случалось так, что после сражения оба участника приходили в себя много дней или даже много декад. Но исход поединка всегда принимался побежденной стороной с уважением и без всяких возражений. Проигравший становился проигравшим потому, что противник был лучше. Ответом на поражение никогда не являлись гнев и агрессия; побежденный смотрел на себя по-новому, как бы со стороны, возобновлял тренировки и оттачивал дисциплину. – И кто из нас, как ты думаешь, в один прекрасный день вызовет на поединок магистра Кейна? – спросила Саван.

Афафренфер странно взглянул на нее, словно не веря своим ушам, пожал плечами и покачал головой.

– Я никогда не сделаю этого, – призналась Саван. – Годы, когда я была в нужной физической форме, остались позади, а на то, чтобы пройти испытание Четырех Времен Года, требуется больше сил, чем на то, чтобы достичь всех уровней, вместе взятых.

Афафренфер кивнул, сообразив, о чем она говорит. В ордене Желтой Розы существовало семнадцать уровней, соответствовавших мастерству его членов. Афафренфер достиг одиннадцатого, Саван – двенадцатого, а мастер Перриуинкл Шин являлся господином Лета, что соответствовало пятнадцатому уровню.

Шин был уже далеко не молодым человеком и очень редко тренировался. Он открыто признал, что достиг предела своих возможностей и поэтому никогда не поднимется на следующий уровень, уровень господина Весны. И, естественно, у него не было сил на испытания, которые требовалось пройти, прежде чем вызвать на поединок великого магистра Цветов.

Афафренфер решил, что Саван верно оценивает собственные силы. Возможно, она и могла бы стать госпожой Зимы, подняться на тринадцатый уровень. Хотя требования к умениям, знаниям и самодисциплине, необходимым для того, чтобы сменить титул госпожи Восточного Ветра на титул госпожи Зимы, были, наверное, самыми суровыми в ордене. За исключением требований к претенденту на титул магистра Цветов.

Но Афафренфер был молод – достаточно молод для того, чтобы преодолеть эти барьеры, при условии, что он посвятит все свое время упорным занятиям.

Монах почти сразу же выбросил из головы мысли, подсказанные гордыней, и упрекнул себя в том, что позволил себе предаваться им хотя бы несколько мгновений. Целью монахов ордена являлось – по крайней мере в теории – самосовершенствование, а не титулы.

Проведя довольно долгое время в одном теле с магистром Кейном, молодой монах постиг истину. Самым трудным препятствием на пути возвышения мастера Афафренфера были именно эти моменты, когда он отвлекался, забывал о великой цели. Выражаясь фигурально, он засматривался на блестящие побрякушки, на золотое кольцо, которое только и ждет, чтобы его схватили. Только в случае Афафренфера, особом случае, самом серьезном из всех, это были не титулы и богатства, а любовь человека, который оказался его недостоин.

Да, самое трудное препятствие для внутреннего развития Афафренфера заключалось в нем самом. Оно не мешало ему подниматься на верхние ступени ордена Желтой Розы – хотя оно, разумеется, дало бы о себе знать и на арене во время поединка. Звания ордена в немалой степени являлись условными; они служили приблизительной оценкой степени гармонии, которой достигли брат или сестра в физическом смысле или во внутреннем, эмоциональном мире.

Отсутствие внутренней гармонии могло принести вред лишь самому Афафренферу, причем вред серьезный: оно не позволяло ему достичь высшего спокойствия и понимания окружающего мира, понимания своего места в этом мире и самой жизни. Покинув монастырь и скрывшись в стране шейдов со своим любовником Парбидом, брат Афафренфер отказался от звания мастера ордена Желтой Розы. После возвращения Афафренфер при помощи Кейна быстро достиг значительных высот, стал мастером, высшим мастером, господином Драконов и продвигался на пути к испытаниям Четырех Времен Года. Еще немного времени – и он сможет вызвать на поединок Саван. Самым полезным и ценным даром, который он получил от Кейна в то время, когда они являлись почти единым существом, было напоминание о том, кем является Афафренфер и, прежде всего, зачем он присоединился к ордену. Афафренфер никогда не смог бы достичь таких успехов до побега из монастыря, если бы не вступил в орден с целью обрести высший покой.

Но теперь он вернулся на истинную тропу, он полностью сосредоточился на своей цели, хотя время от времени ему приходилось напоминать самому себе о вреде посторонних мыслей.

Он подошел к Саван, взглянул вниз, на Дзирта. В этом дроу Афафренфер видел уровень самодисциплины, о котором мог только мечтать.

– Как жаль, что этот прекрасный воин заблудился в лабиринте безумия, – посетовала Саван, словно прочитав мысли Афафренфера.

– Тогда давай поможем ему найти выход, – предложил монах.

– Это совершенно нетрудно, но в то же время практически невыполнимо, – сказал Афафренфер Дзирту. – После того как ты прикажешь своему телу принять эту позу, дальнейшие события – страдания или личностный рост – будут зависеть только от тебя.

– Выходит, нужно заставить себя согнуться почти до такой степени, что вот-вот сломаешься, – произнес Дзирт, и Афафренфер улыбнулся.

Пожав плечами, дроу совершил движение, которое описал ему его друг-монах. Сначала он стоял совершенно прямо, затем присел на корточки, плавным движением встал и поднял руки над головой. После этого Дзирт отклонился так далеко назад, что мог видеть большую часть стены, находившейся у него за спиной. Но тут же напряг мышцы и резким, мощным движением распрямился и наклонился вперед, так, что едва не коснулся носом коленей. Он стоял так, согнувшись, некоторое время, чувствуя, как напряглись мышцы на задней стороне ног; но он знал, что сможет выдерживать этот дискомфорт долго, очень долго.

И он выдержал, как велел ему Афафренфер, стоя совершенно неподвижно; свечи горели, и солнце медленно ползло по небу к западному горизонту.

– Нужно найти мир, – время от времени шептал ему монах.

Но у Дзирта ничего не получалось. Тело его оставалось спокойным и неподвижным, но дух продолжал метаться.

Их совместное путешествие продолжалось в течение следующих нескольких часов. Мастер Афафренфер показывал Дзирту все движения, которые в ордене Желтой Розы назывались «детской грацией», движения, предназначенные для того, чтобы освободить сознание, облегчить сердечные страдания и в то же время избавиться от напряжения и ограничений смертного тела.

Дзирт исполнял все упражнения почти в совершенстве с первой или второй попытки, продемонстрировал такую потрясающую ловкость и выносливость, что Афафренферу оставалось лишь поскрести подбородок и призадуматься о том, что для дроу, пожалуй, нет никакого смысла тратить время на эти задания.

Однако мастер Перриуинкл Шин приказал ему заняться этим. Мастер Шин объяснил, что он всего лишь передает пожелание магистра Кейна, и как мог Афафренфер отказываться или обсуждать его волю?

Дзирту начинало надоедать это «путешествие». Он чувствовал себя подобно пассажиру корабля, которым он не может управлять, и, поскольку этим кораблем была его собственная жизнь, первые несколько дней в монастыре Желтой Розы лишь усилили его недовольство и раздражение.

Естественно, мастер Афафренфер и остальные члены ордена спустя какое-то время заметили это, и поэтому на седьмой день монах не пришел к Дзирту на рассвете, чтобы сопровождать его на занятия «детской грацией».

Вместо него на пороге тесной кельи Дзирта, отделенной занавесом от помещений остальных монахов, появился пожилой человек, мастер Перриуинкл Шин. Абсолютно бесстрастный, он даже не приветствовал Дзирта, лишь жестом велел ему следовать за собой и вышел в коридор.

– Тебе это не понадобится, – заговорил он, когда Дзирт шагнул к своим доспехам и оружию. – Твои вещи не нужны. Лишь одежда, которую мы дали тебе.

Дзирт остановился и коротко глянул на старого монаха. В конце концов он сдался и пожал плечами, хотя про себя подумал, что пора прекратить безвольно повиноваться этим людям, заставляющим его заниматься какой-то ерундой.

Мастер Шин привел Дзирта в небольшое круглое помещение, одно из немногих, которые гостю разрешали осмотреть в этом огромном здании, где почти не было статуй, мозаик и прочих украшений. Дзирт остановился на пороге, но затем все же вышел вслед за мастером Шином на середину комнаты.

В центре круга находилась одна толстая свеча в причудливом подсвечнике. Увидев его, Дзирт решил, что это, должно быть, помещение для вызова духов. Несколько мгновений он рассматривал пол в поисках узоров, пентаграмм или рун, но ничего не смог разглядеть – пол был ровным и голым.

– Подойди к свече и встань напротив меня, так, чтобы она находилась между нами, – приказал мастер Шин и остановился напротив двери, лицом к Дзирту.

– Что за существо ты хочешь вызвать? – спросил Дзирт, занимая свое место.

– Существо? Вызвать?

Дзирт указал на свечу.

– Ах, это! Нет, мой друг, я не колдун. Все, что я смогу вызвать, – это минута пустоты. Надеюсь, мне это удастся.

Дзирт не понял, о чем идет речь, поэтому лишь пожал плечами. Для него это не имело значения.

Мастер Шин расставил ноги чуть шире плеч, развернул носки наружу под небольшим углом. Сложил ладони перед собой на уровне груди, словно в молитве, и начал медленно сгибать ноги; он опускался до тех пор, пока ноги его не оказались согнуты в коленях под углом чуть больше прямого.

– Ты можешь сделать так? – спросил он и закрыл глаза. Дзирт повторил движение ног.

– И руки тоже, – приказал мастер Шин, и Дзирт нашел странным то, что человек, который, как ему показалось, не открывал глаз, заметил упущение.

Дзирт сложил ладони.

– Ты испытываешь боль? – спросил мастер Шин.

– Нет.

Перриуинкл Шин поднялся, но, когда Дзирт хотел повторить его движение, жестом остановил его. Мастер достал из кармана рясы какой-то странный предмет, щелкнул пальцами, и возник небольшой огонек.

– Кремень, сталь и фитиль, – объяснил мастер Шин, зажигая свечу. – Мы называем это «запал». – Он поднес «запал» к лицу, задул пламя и спрятал его в карман.

– Оставляю тебя наедине с твоими мыслями, – обратился мастер Шин к дроу. – Ты должен пребывать в этой позе столько, сколько сможешь. Столько, сколько получится. Пока не достигнешь абсолютного предела выносливости.

– Это может занять долгое время, – заметил Дзирт, но Шин, казалось, не расслышал его – или просто не обратил внимания на его слова.

– Когда ты почувствуешь, что больше не можешь, что силы изменили тебе, пожалуйста, просто задуй свечу и сиди здесь, жди моего возвращения.

– Долго ли мне ждать?

– Это не должно тебя заботить. Долго ли ты можешь оставаться в такой позе? До тех пор, пока свеча не прогорит до конца?

Дзирт скептически взглянул на горящую свечу. Она была гораздо выше и толще обычных свечей.

– Несколько дней?

Мастер Перриуинкл Шин хмыкнул и вышел из комнаты.

Дзирт снова повернулся лицом к свече. Он плотнее сжал ладони и распрямил спину. Подумал, что стоит подуть на свечу – возможно, от движения воздуха она прогорит быстрее.

А может быть, следует просто задуть ее.

Хотя какая ему, в конце концов, разница?

Он подумал о Кэтти-бри и изощренной выдумке, в которую его заставили верить. Он подумал о Мензоберранзане, родном городе, который никогда не был ему домом, о жертвоприношении Закнафейна, которое он видел в состоянии транса, в бреду, в Доме До’Урден.

А может быть, бред – это то, что он видит и чувствует сейчас?

«Кто решает, что является реальностью, а что – иллюзией?» – подумал он.

«Кто является кукловодом?» – спросил он себя.

Он думал и задавал себе вопросы.

И стремление найти ответы на эти вопросы в конечном итоге сменилось стремлением сконцентрироваться.

И поэтому Дзирт часто морщил лоб и плотнее сжимал ладони вместе, словно пытаясь таким образом «вытолкнуть» из себя беспокойство и раздражение. И напрягал мышцы ног, пока они не начали гореть огнем.

Мысли его спутались, комната поплыла перед глазами, он упал на пол и провалился дальше… во тьму.

– Просыпайся, – услышал он голос мастера Шина.

Дзирт открыл глаза. Он лежал на полу около свечи – он смутно помнил, как потушил ее большим и указательным пальцами в последнее мгновение перед тем, как рухнуть на пол. Он лежал так довольно долго – наверное, несколько часов, – но не помнил, как заснул.

– Ты, должно быть, голоден, – добавил монах, и при упоминании об этом Дзирт действительно ощутил, что ему очень хочется есть.

– Сколько времени прошло? – спросил он.

Мастер Шин наклонился, чтобы осмотреть свечу, которая была размечена для того, чтобы засекать время медитации.

– Я спрашиваю, сколько времени я провел здесь? – напомнил дроу.

– Сейчас утро.

Дзирт кивнул, затем заметил странную ухмылку на лице мастера Шина.

– Что тебе известно?

– О чем?

Дзирт кивнул на свечу.

– Тебя это забавляет?

– На самом деле удивляет, хотя это было предсказуемо.

– О чем ты говоришь?! – нетерпеливо воскликнул дроу.

– Я наблюдал за твоими утренними тренировками и слышал о твоих великих подвигах в бою – от мастера Афафренфера и дроу Джарлакса, который привел тебя сюда; слышал и разговоры других людей, в которых иногда упоминалось твое имя. Я не сомневаюсь, что ты сумел бы одолеть многих обитателей этого монастыря в поединке и что ты добился таких успехов в боевом искусстве упорным трудом. – Старик обернулся к свече. – И все же множество молодых монахов, недостойных пока даже звания брата или сестры, легко могут обойти тебя в этом упражнении.

Гордость Дзирта была уязвлена, но он не позволил себе поддаться гневу.

– Возможно, я не считал это вызовом своей выносливости.

– Напротив. Ты на все события своей жизни смотришь как на вызов, который следует принять. – Он направился к двери, кивком предложив Дзирту следовать за собой, и это замечание, чем бы оно ни являлось – простым наблюдением или предупреждением, – стало его последними словами.

Вечером того дня Дзирт вернулся к Афафренферу, вернулся к своим упражнениям, но не получил больше никаких объяснений по поводу эпизода с медитацией. Несколько дней спустя он снова сидел почти на корточках перед свечой, и точно так же, как и в прошлый раз, наутро его, голодного, разбудил мастер Шин.

И так продолжалось день за днем – казалось бы, без всякого смысла.

Во время третьего визита Дзирта в комнату со свечой, когда мастер Шин приказал дроу принять позу для медитации, тот отказался.

– С меня довольно, – объявил он. – Я не вижу в этом смысла.

– Твоя вторая попытка оказалась не лучше первой. Даже хуже.

– Выходит, я провалился, только и всего.

– Нет, так не пойдет.

– И кто это решил? – возмутился Дзирт.

– Все те, кто тебя любит и кого заботит твоя судьба. Ты бы и сам понял, что нужно продолжать, если бы обладал достаточной мудростью для того, чтобы заглянуть глубже в собственную душу.

– Ты слишком много знаешь обо мне, – ядовито бросил Дзирт.

Выражение лица мастера Шина осталось бесстрастным. «Он превосходно умеет владеть собой», – подумал Дзирт, и это разозлило его сильнее, чем он ожидал.

– Ты примешь вызов? – спросил мастер Шин.

– Хватит с меня ваших вызовов! – возмутился дроу. – Мне пора уходить отсюда.

Мастер Шин молча пожал плечами, и Дзирт удивился. Он ожидал, что ему запретят покидать монастырь.

– Только одно существо может тебе помешать, – произнес монах вместо этого. – Пойдем, собери свои вещи, и я провожу тебя к выходу.

Дзирт помедлил, пытаясь разгадать эту загадку, и пристально смотрел на дверной проем и пустой коридор еще долгое время после того, как Перриуинкл Шин ушел. Затем собрал вещи и поспешил догнать монаха.

– Помешать мне? – скептически переспросил он. – Я в тюрьме?

– Ты очутился в тюрьме прежде, чем появился здесь, мастер До’Урден. По правде говоря, именно по этой причине тебя привезли сюда, именно поэтому мы позволили тебе жить в нашем доме.

Он привел Дзирта в довольно просторное помещение, обставленное уютной мебелью, с красивым камином, в котором, однако, не горел огонь. Перед камином стояло одно кресло, но обитатель комнаты не воспользовался им – он сидел на корточках перед очагом и пристально смотрел на пепел.

– Твоя свобода и твоя тюрьма, – загадочно произнес мастер Шин, указав рукой в сторону сидевшего у очага человека, затем развернулся и, выйдя, закрыл за собой дверь.

Человек не пошевелился, не поднялся, даже не оглянулся посмотреть, кто вошел в его комнату; глядя на монаха, сидевшего совершенно неподвижно, Дзирт подумал, что человек даже не понял, что больше не один.

Дроу решил не делать первого шага и подождать, что будет. Наконец Дзирт подошел к креслу, сел и принялся разглядывать лицо человека.

Он был старше Перриуинкла Шина; казалось, ему уже перевалило за семьдесят, может быть, даже и за восемьдесят лет. Но мышцы его рук под простой белой одеждой сохранили упругость, и он, очевидно, обладал большой гибкостью – судя по тому, что так долго сидел на корточках. Если бы не морщины на лице, его можно было бы принять за довольно молодого человека.

В этот миг Дзирт сообразил, что перед ним магистр Цветов, легендарный монах по имени Кейн, который сражался вместе с королем Гаретом еще сто лет назад и каким-то образом оставался в живых до сих пор.

«А может быть, и нет», – подумал дроу. Он ухмыльнулся, решив, что разгадал эту загадку. Вокруг него слишком много тех, кто давно должен лежать в могиле. Это не совпадение, это иллюзия.

Афафренфер много рассказывал об этом удивительном монахе, даже заявил, что Кейн путешествовал с ним, вселился в его тело во время войны за Серебристые Болота. И действительно, подвиги Афафренфера на той войне – особенно его победа над белым драконом на склоне Четвертого Пика, высоко над воротами Мифрил Халла, – казались сверхъестественными, недоступными простому человеку.

Джарлакс тоже рассказывал Дзирту о знаменитом магистре Цветов, подтвердил, что знаком с ним; они с Энтрери встретились с Кейном в бою давно, очень давно, во время приключений в Землях Бладстоуна.

Кейн ничем не показывал, что заметил появление Дзирта. Глаза его были открыты, но Дзирту показалось, что он вообще не видит эту комнату. У дроу возникло чувство, будто внутри Кейна – пустота, что сознание его совершенно свободно от мыслей, не воспринимает окружающего, что он находится в состоянии полного покоя, несмотря на напряженную позу.

Глядя на него, Дзирт подумал: «Интересно, существует ли для этого человека какой-то физический предел возможностей, долго ли он способен сидеть так?»

Вероятно, это являлось также испытанием терпения Дзирта. Да, вот именно, они хотели узнать, что он сделает: прервет медитацию магистра Кейна или просто будет ждать?

Он решил ждать, и так потянулись долгие часы. Дзирт несколько раз поднимался и принимался расхаживать по комнате; сначала он старался двигаться бесшумно, но постепенно им овладевало раздражение, не говоря уже о голодном бурчании в животе.

В комнате стемнело – наступили сумерки.

Дзирт откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. По крайней мере, он сможет погрузиться в Дремление.

Голос был негромким, и дроу не сразу понял, что к нему обращаются; и еще некоторое время ему потребовалось на то, чтобы понять: это настоящий голос, а не мысленное внушение.

– Ты желаешь покинуть нас, – заговорил Кейн.

– Я зря трачу здесь время, – ответил Дзирт спустя несколько минут.

– Ты твердо уверен в том, что все твое существование – не что иное, как одна большая иллюзия, – продолжал Кейн. – В таком случае, чем отличается «напрасно потраченное» время от времени, ушедшего на тщетные и бессмысленные действия?

Эта простая логика поставила Дзирта в тупик, и он ничего не ответил, однако его раздражительность и дурное настроение никуда не делись.

Кейн обернулся и взглянул на дроу.

– Я бы предпочел, чтобы ты остался. Я считаю, что ответ на твои вопросы находится здесь. По крайней мере, ты найдешь здесь дорогу, ведущую к тому ответу, который тебе нужен.

– Если ты знаешь ответ, скажи мне.

– Если бы я сказал тебе, ты бы мне не поверил. Напротив, ты бы полностью перестал мне доверять, разве не так?

– А может быть, я и сейчас совершенно не доверяю тебе.

– Как угодно, – сказал Кейн и отвернулся к камину. – Тебе известно о существовании четырех элементарных уровней?

Дзирт удивленно посмотрел на монаха:

– Конечно.

– Мы ассоциируем их с нашим учением и нашими практиками в ордене Желтой Розы, – пояснил Кейн. – Для того чтобы достичь следующего уровня в ордене, монах должен найти мир внутри всех четырех стихий и таким образом показать себя достойным желаемого звания.

– Вам что, приходится нырять в бассейн и ходить по раскаленным углям? – произнес Дзирт легкомысленным тоном. Фраза прозвучала как оскорбление, и он понял это, едва слова слетели с его языка. Он пожалел, что не может взять их обратно, но немного успокоился, когда Кейн коротко хмыкнул и лишь улыбнулся в ответ. Видимо, насмешка не задела его.

– Элемент земли – это материальный мир, который нас окружает, – объяснил магистр. – Это наше место во вселенной и то, как мы ведем себя в этом месте, как взаимодействуем с природой и обществом. Это наша «внешняя» мораль.

Дзирт кивнул. Объяснение казалось довольно простым.

– Воздух – это духовный мир, – продолжал Кейн. – Ему труднее всего дать определение, его труднее всего понять. Он связан с нашим местом в многоуровневой вселенной. Поскольку наша жизненная энергия заключена в смертной физической оболочке, мы вынуждены, с одной стороны, принимать материальные ограничения, а с другой стороны, должны понимать, что являемся частью чего-то великого. Таков парадокс разумного существа; совершенствование на этом «уровне воздуха» дает способность найти покой по ту сторону материального мира, полного неуверенности и тревог.

Слова монаха как будто перенесли Дзирта в одну из ночей, которые он проводил на Пирамиде Кельвина. Вокруг мерцали звезды, и следопыта охватывало чувство, будто он поднимается к мерцающим огонькам, в небо, чтобы стать единым целым с ними в некоей грандиозной картине мироздания, лежащей за пределами его понимания. Речь Кейна затронула глубинные струны его души, и это отразилось на его лице. Дзирт кивнул, и магистр Кейн удовлетворенно улыбнулся.

– Огонь – это совершенствование тела, боевых навыков, силы и выносливости, – говорил Кейн. – В этом ты продвинулся очень далеко, возможно, дальше всех, кто обучается в этом монастыре. Твое искусство и результаты тренировки в царстве Огня действительно необыкновенны.

– Не хуже твоих? – спросил Дзирт, и ему пришло в голову, что это прозвучало как вызов. Возможно, это и был вызов.

– Это не имеет значения, – качнул головой монах. – Огонь тесным образом связан с водой, а вода – это мысль, текучая и стоячая. Каких бы высот ты ни достиг в царстве Огня, Дзирт До’Урден, это все уничтожается мысленной дамбой, которой ты перегородил свою личную внутреннюю реку. Внутри тебя сейчас нет ни неподвижности, ни свободного течения, и поэтому ты не настолько грозен в бою, как ты, возможно, считаешь. Ты болен, сломлен.

Дзирт устремил на собеседника тяжелый взгляд, и ему захотелось ударить этого человека.

– Твоя неспособность пребывать в простой позе для медитации перечеркивает все твои достижения в царстве Огня, – произнес магистр Кейн.

Тон его вовсе не был оскорбительным, и все же Дзирту, чтобы успокоиться, пришлось несколько раз повторить себе, что этот человек не хотел его унизить. Однако страхи и неуверенность снова начали пробираться в его душу, черные крылья отчаяния закрыли свет; он знал, что навеки обречен на эту тоскливую безнадежность, и больше всего ему хотелось выместить на ком-нибудь раздражение и гнев. Он несколько раз поморщился и всякий раз замечал, что Кейн, который даже не смотрел на него, понимающе кивал, словно читая мысли Дзирта.

Демон, который обманывает его, все знает. Ллос все знает.

Рука Дзирта скользнула к рукояти меча, но Кейн поднялся и повернулся к нему лицом.

– Я не желаю, чтобы ты уходил сейчас. Ты не должен отказываться от всех своих прошлых достижений, воспоминаний, кодекса чести, который позволил тебе совершить то, что ты совершил. Ты сбился с пути – по какой причине, не имеет значения, – и я хочу помочь тебе вернуться.

– Тогда скажи мне!

– Это не обман, – спокойно произнес Кейн. – Ничто и никто из окружающего – не обман. Твоя жизнь именно такова, какой ты ее воспринимаешь.

Выражение лица Дзирта не смягчилось.

– Но ты не можешь мне поверить; напротив, сейчас ты доверяешь мне еще меньше, если это возможно. Но это неважно. Оставайся. Ты не можешь найти лучшего приюта, тебе некуда идти.

– А может быть, я убедился в том, что мне нечему учиться у вас, – возразил Дзирт.

– Тогда убей меня на арене, в поединке, – предложил Кейн. – Я могу устроить это сегодня же.

Дзирт покачнулся назад вместе с креслом и уставился на монаха, не веря своим ушам.

– Используй свои клинки, все магические приемы и оружие, которые имеются в твоем распоряжении, – продолжал Кейн. – Даже свой лук, если пожелаешь.

– В таком случае я могу просто не приближаться к тебе и застрелить тебя на расстоянии.

– Значит, ты легко одолеешь меня в поединке.

Кейн направился к выходу из комнаты, но на пороге остановился и сделал знак Дзирту следовать за собой.

Неужели ты боишься встретиться со мной в бою лицом к лицу? А может быть, ты боишься встретиться лицом к лицу с самим собой? – спросил монах.

Весь этот разговор показался Дзирту совершенно нереальным, и в этот ужасный момент он совершенно утратил твердую почву под ногами. Но он быстро взял себя в руки, сказал себе, что он, возможно, сумеет так или иначе найти здесь ответ; напомнил себе о том, что любой конец этой иллюзии, какой бы ценой ему ни удалось развеять ее, предпочтительнее зыбучих песков, по которым он сейчас шагал.

Они вышли на круглую площадку для тренировок, и Кейн отпустил нескольких монахов, которые там занимались; соперники остались вдвоем, если не считать зрителей, стоявших на балконе. Среди них были Перриуинкл Шин, Саван и Афафренфер. Магистр повернулся лицом к Дзирту, сложил перед собой руки и низко поклонился. Затем он принял боевую позу, чем-то напомнившую Дзирту новый стиль Реджиса в обращении с рапирой: одна нога была выставлена вперед, к Дзирту, носок второй был развернут перпендикулярно, и она служила человеку опорой.

Однако Кейн согнул вторую ногу, а та, которая была выставлена перед Дзиртом, подвинулась вперед, и он пригнулся, как будто готовился к удару.

Дзирт колебался; руки его потянулись к эфесам мечей, несмотря на то что все это казалось ему смехотворным. Кейн был безоружен, у него не было доспехов, а у Дзирта имелись клинки, способные разрубить человека надвое. Они могли рассечь мышцы и кости с такой же легкостью, с какой ладонь рассекает воду.

– Ты не уверен в себе, – сказал Кейн, слегка расслабившись.

– У меня нет никакого желания убивать тебя.

– Несмотря на то что я всего лишь иллюзия? В этом и заключается твоя проблема, верно?

– Если ты существуешь на самом деле и ты действительно тот человек, о котором сложено столько легенд, тогда убить тебя – дурной поступок, напрасная трата времени и сил, – сказал Дзирт. – Но если ты – очередная иллюзия и часть обмана, я ничего не достигну, сражаясь с тобой, потому что…

Он не договорил и охнул, потому что Кейн атаковал его внезапно и жестоко: сделав сальто, он двумя ногами ударил Дзирта и отшвырнул его назад. Дроу упал, трижды перекатился по полу, чтобы смягчить силу падения, вскочил на ноги у стены, далеко от Кейна, морщась от боли и хватая ртом воздух.

Кейн рассмеялся.

– Возможно, это будет не так уж сложно, вопреки моим надеждам, – поддразнил его магистр Цветов. – Возьмись за свои мечи, Дзирт До’Урден.

– А если я откажусь?

– В таком случае я ничем не смогу тебе помочь, – равнодушным тоном произнес Кейн, – и, в соответствии с договоренностью между мной и Джарлаксом, я просто убью тебя, здесь и сейчас. Неужели ты этого желаешь?

Дзирт недоверчиво уставился на монаха и покачал головой; но Кейн приближался, и в его движениях действительно было что-то от кровожадного убийцы.

В следующее мгновение дроу резко выхватил из ножен Ледяную Смерть и Видринат и устремился навстречу противнику, собираясь пронзить его сразу двумя клинками. Он должен был одержать победу здесь и сейчас. Этот стремительный маневр – когда Дзирт извлекал мечи из ножен и почти одновременно делал выпад – был отработан в совершенстве, и практически ни один враг не успевал сообразить, что дроу атаковал.

Но сейчас он сражался с легендарным магистром Цветов. Левая рука Кейна взлетела вверх в тот миг, когда Видринат уже почти пронзил его, и ее тыльной стороной монах ударил по плоской стороне меча и отвел его далеко в сторону.

Дзирт предугадал этот маневр, и поэтому другая рука, с Ледяной Смертью, немного замедлила движение, затем он сделал взмах слева направо чуть ниже пояса монаха. Поскольку лезвие меча было необычайно острым и удар был нанесен со страшной силой, Кейн не мог парировать его незащищенной рукой или ногой.

Меч просвистел в воздухе, не встретив препятствия, и дроу показалось, что монах просто исчез – так стремительно Кейн подпрыгнул и поджал ноги. Но в следующий миг он опустился на пол и сразу же бросился в атаку.

Дзирт замедлил его наступление выпадом Ледяной Смерти с тыльной стороны руки, направленным снизу вверх под углом, а сам дроу пригнулся и бросился в противоположную сторону, не желая вступать в ближний бой с безоружным противником. Мечи являлись его преимуществом, и он не желал лишаться его.

Но Кейн не отставал, он двигался так же быстро, как Дзирт, – даже быстрее! – несмотря на то что Дзирт воспользовался магическими ножными браслетами, позволявшими ему бегать с огромной скоростью.

Монах подпрыгнул и развернулся влево, левой ногой совершил круговое движение, и Дзирт едва успел уклониться, чтобы избежать удара. В следующий миг Кейн завершил разворот, правая нога его коснулась пола. А затем он ударил перед собой той же самой левой ногой.

Дзирт скрестил мечи, чтобы преградить ему путь, но все равно удар ногой был так силен, что дроу отшатнулся и едва не выпустил из рук оружие. Однако у следопыта хватило сообразительности ткнуть одним мечом вперед и в сторону, с целью рубануть по вытянутой ноге монаха.

Кейн с ошеломляющей ловкостью повернул ногу и убрал ее прежде, чем клинок успел коснуться кожи, согнул ее так, что летящий меч оказался под коленом. Он развернул ступню и вытянул ногу, тем самым заставив Дзирта повернуть руку под неудобным углом, и дроу чуть не выронил меч.

Но Дзирт выпустил из пальцев Видринат, чтобы успеть убрать руку прежде, чем нога Кейна сломает ее. Дроу пригнулся и поймал падавший меч, Кейн не успел ему помешать.

Дзирт повернулся спиной к монаху и бросился бежать прочь и в сторону, Кейн устремился за ним, и дроу догадался скрестить клинки над затылком, чтобы предотвратить очередной удар. Он свернул вправо, потом пригнулся и бросился влево, выпрямился и развернулся, оказавшись на расстоянии нескольких шагов от противника.

– Блестяще! – поздравил его Кейн. – Прошу тебя, воин, не разочаруй меня. Не вынуждай меня сегодня убивать тебя.

Дзирт едва расслышал его слова – он разглядывал левую ногу Кейна, точнее, место под коленом. Там должна была выступить кровь. Он все же сумел достать противника, несмотря на то что хитроумный монах превосходно парировал выпад.

Но крови не было, и Дзирт решил, что белые одежды гроссмейстера защищены какими-то чарами, а может быть, укреплены мифрилом.

Кейн уже атаковал; он с молниеносной быстротой наносил удары кулаками и ногами.

Однако с подобным стилем боя Дзирт был хорошо знаком; клинки его двигались быстро и уверенно, отражая удары и нанося контрудары, которые Кейн парировал, не прекращая атаки. Дроу невольно вспомнились его поединки с Энтрери, с Марилит, в которых движения сражавшихся были неуловимо быстрыми. Эти выпады некогда было обдумывать, они являлись просто непроизвольной реакцией на движения противника.

Так продолжалось несколько долгих минут; это была стремительная, завораживающая, невероятная череда ударов кулаком, колющих выпадов, пинков, режущих ударов, повторявшихся, иногда одновременных, потому что оба противника одинаково хорошо владели как правой, так и левой руками. Они двигались словно вихрь, никто из наблюдателей не мог бы отличить одного от другого, не мог бы сказать, где заканчивается меч и начинается рука или нога. Разумеется, не было слышно металлического звона, лишь непрерывные глухие удары и шлепки.

Видринат описал круг, опустился вниз, устремился вправо, затем взметнулся вверх, в сторону от левой руки Кейна, заставив его поднять локоть. Дзирт воспользовался этим движением, чтобы освободить правую ногу, резко поднял ее и с силой ударил монаха в бок.

И только в момент удара Дзирт понял, что левая нога Кейна также поднялась – сначала он не заметил ее из-за мелькавших рук, – и поднялась вертикально, над головой монаха.

Дзирт не мог себе представить подобной скорости и ловкости, даже не понял, как было проделано это движение, но не стал размышлять об этом. Ему пришлось реагировать стремительно, он снова поставил ногу на пол и отскочил в тот миг, когда ступня монаха устремилась на него сверху вниз.

Если бы этот удар попал в цель, то плечо Дзирта оказалось бы раздроблено. Ступня монаха все же задела его, совсем немного, но этого хватило, чтобы он отшатнулся еще дальше назад.

Дзирт, снова очутившись на расстоянии от противника, едва успел принять устойчивое положение, прежде чем Кейн с новой яростью обрушился на него. На этот раз его атаки были направлены по касательной, это были удары вращающейся ногой, хуки, усиленные внезапными толчками чудовищной силы.

Дзирт отвечал ударами и блокировал выпады противника, но теперь ему все реже удавалось проводить удачные контратаки. Казалось, скорость и сила выпадов Кейна возросли во много раз – Дзирт просто не успевал за ним. Дроу никогда не видел ничего подобного; даже Марилит с ее шестью клинками не могла колоть и рубить врага без устали и с такой точностью, как Кейн.

Дзирт попятился – у него не оставалось выбора, – и монах последовал за ним, не прерывая превосходно отработанной серии движений. Они запечатлелись в мышечной памяти Кейна настолько глубоко, что он, казалось, даже не думал о том, что делает.

Он никогда не уставал.

Дзирт отступил снова. Он чувствовал, что стена совсем близко.

Он не мог сражаться с этим противником обычными методами, поэтому принялся импровизировать, отчаянно, из последних сил. Он высоко подпрыгнул и сделал сальто назад; так он оказался припертым к стенке, а Кейн наступал.

Но Дзирт не коснулся ногами пола; вместо этого он вытянул ноги так, что они уперлись в стену. Дроу воспользовался инерцией прыжка и, проявив необыкновенную гибкость и невероятную силу, начал поднимать торс вверх, достиг стены и оттолкнулся от нее. Он сделал второе сальто, на этот раз вперед, и пронесся прямо над головой Кейна. В первый раз с начала поединка дроу понял, что ему действительно удалось удивить магистра. Он развернулся на лету и приземлился лицом к Кейну, который обернулся к противнику.

Ледяная Смерть устремилась вперед, и Кейн выбросил перед собой правую руку, чтобы преградить путь клинку и остановить его.

Видринат устремился вперед, и Кейн выбросил перед собой левую руку, чтобы преградить путь клинку и остановить его.

Так противники и застыли: вытянутые голые руки монаха словно разводили два клинка в стороны, и Дзирт не мог поверить своим глазам, ведь его острые магические мечи должны были просто разрезать плоть и кости Кейна.

– Первая кровь, – все же выговорил Дзирт, отступив. Он не мог поверить в реальность происшедшего. И действительно, на левой руке Кейна, в том месте, где Видринат коснулся его, виднелась тонкая алая линия.

Кейн лишь криво усмехнулся и возразил:

– Это вряд ли.

И лишь в этот миг Дзирт понял, что у него тоже идет кровь, причем сильнее, чем у Кейна: широкая рана тянулась от шеи к ключице – это был результат удара ногой, нанесенного Кейном ранее, удара снизу вверх, который казался невозможным.

Кейн снова атаковал.

Дзирт создал вокруг себя сферу тьмы, встретил противника внутри нее, и там они схватились с прежней яростью. Необходимость драться в полной темноте нисколько не напрягала Дзирта, но он почти сразу же догадался, что тьма не мешала и Кейну.

Чувства дроу обострились; он прислушивался к шуршанию одежды, видел расплывчатый силуэт ноги на полу, ощущал движение воздуха, когда противник наносил удар. Дзирт пригнулся, уклонился от выпада ногой, нанес колющий удар, но не попал, затем машинально подпрыгнул и подогнул ноги, когда Кейн попытался ударить его ногой по щиколоткам и лишить равновесия.

Они продолжали сражаться; иногда выпады попадали в цель, но чаще – нет. Дзирт получил чувствительный удар в левое плечо и на миг ощутил, что рука онемела. Он развернулся, отставил плечо назад, затем нанес мощный удар ногой и попал в… какую-то часть тела Кейна. Выяснив таким образом, где находится противник, Дзирт проделал серию коротких свирепых колющих ударов Видринатом, все это время упрямо пытаясь удержать в пальцах Ледяную Смерть. Постепенно левая рука снова стала слушаться его.

На этот раз отскакивать прочь пришлось Кейну, и Дзирт не хотел, чтобы монах возвращался в сферу тьмы неизвестно с какой стороны, поэтому он тоже побежал, прыгнул, упал на пол, перекатился, пока не выбрался из своей магической сферы, затем вскочил на ноги, отчаянно размахивая мечами.

Он увидел Кейна, но противник находился далеко позади. В этот момент в глазах Кейна вспыхнули искорки; он прыгнул вперед, прижал левую руку к груди, схватился за свою тунику – точнее, понял Дзирт, выхватил что-то из потайного кармана в тунике. И когда Кейн снова выбросил руку перед собой, в следопыта полетели один за другим несколько небольших металлических дисков с зазубренными краями, похожих на звездочки.

Дзирт подпрыгнул, вытянул ноги назад, одновременно сунул мечи в ножны и упал ничком на пол, и «снаряды» монаха, вращаясь, пролетели над ним. Дзирт резко поднялся на колени, держа в руках Тулмарил Искатель Сердец.

Дзирту очень не хотелось этого делать, но он не видел другого выхода. Дроу чувствовал себя так, словно собирался уничтожить шедевр, но все равно начал стрелять, и серебристые молнии, несущие смерть, одна за другой устремились к монаху.

Кейн отклонился влево, в последний миг успел увернуться от стрелы, затем наклонился еще дальше, и вторая тоже не попала в цель. Потом он сделал движение вперед и вправо, и третья стрела, не причинив ему вреда, пролетела мимо. Он подпрыгивал, уворачивался, он делал сальто, падал на пол, потом проделывал сальто снова, и стрелы даже не задевали его.

Наконец Дзирт прекратил стрелять. Он понял, что просто не сумеет попасть в этого человека. Он вздохнул, потрясенный увиденным, взмахнул рукой, чтобы спрятать магический лук в заколдованную пряжку на поясе, затем с унылым видом вытащил из ножен мечи и покачал головой.

– Нет, друг мой, сражение окончено, – заговорил Кейн.

– Значит, я могу уйти?

– Нет. Чтобы уйти, ты должен победить меня.

– Но ты ведь только что…

– Сдался? – подхватил Кейн и усмехнулся. – Едва ли.

– Тогда сражайся!

– Ты подчинил себе огонь, искусство физического боя, – объяснил Кейн. – Но отнюдь не область мысли и спокойствия. Вода сейчас является твоим слабым местом, Дзирт До’Урден, и я тоже могу наносить удары на расстоянии.

– Метательные звездочки… – начал было Дзирт, но смолк, не закончив мысль. Кейн прижал к груди кулаки, затем резко опустил руки, как будто вытаскивал что-то из своего тела. Кулаки его опустились к животу, затем он выбросил их вперед и раскрыл ладони, словно швыряя что-то в сторону Дзирта.

И он действительно швырнул что-то, но не звездочки и не какое-то другое оружие, которое Дзирт мог бы увидеть; от него нельзя было загородиться щитом, от него нельзя было уклониться.

Мощная волна жгучей, оглушающей энергии ударила Дзирта, и у него перехватило дыхание; вместо вопроса у него вырвалось шипение. Он пошатнулся и даже не понял, что мечи выскользнули у него из рук, даже не слышал, как они звякнули об пол.

Он чувствовал, как враждебная энергия проникла в его тело, оглушила его, лишила способности ориентироваться в пространстве. Он почувствовал себя так, словно чей-то гигантский коготь поддел нить его жизненной энергии, натянул ее и отпустил, и она загудела, будто струна лютни.

И Дзирт почувствовал, как вибрирует эта внутренняя энергия, услышал ее нестройную, режущую слух мелодию, и тогда колени у него подогнулись, и он снова зашатался, и даже не понял, почему до сих пор не упал на пол.

У него промелькнула мысль, что следует подобрать с пола клинки, когда он обнаружил прямо перед собой магистра Кейна.

Монах пожал плечами и грустно вздохнул, затем нанес Дзирту мощный удар правой; дроу перекувырнулся в воздухе и рухнул на пол без сознания.

– Мы должны спасти его, – громко произнес Кейн, обращаясь к высокопоставленным монахам, которые, как он знал, наблюдали за поединком с балкона. – Он посвятил свою жизнь самосовершенствованию и совершенствованию мира вокруг себя, и поэтому он – произведение искусства, высокого искусства. Мы не можем допустить, чтобы это произведение погибло.

Глава 17 Новая внешность

Консеттина знала, что король Ярин ждет от нее сегодня ночью исключительного внимания. Он принес ей прекрасное ожерелье – серебряную цепочку, украшенную мерцающими камнями. Она не понимала, в чем дело, но Ярин, судя по всему, очень гордился своим подарком и тяжелой золотой цепью, которую носил сам. Он настоял на том, чтобы, ложась с ним в постель, она не снимала нового украшения.

Королева попыталась изобразить восторг, попыталась быть ласковой и внимательной, хотя в действительности эти побрякушки никак не могли согреть ее супружеское ложе.

По крайней мере, так казалось сначала.

– Если честно, плохо у тебя с этим делом, – услышала она собственные слова и не поверила ушам, так же, как и Ярин, который в этот момент – во всяком случае, так он воображал – трудился изо всех сил.

– Что ты сказала? – спросил он после довольно долгой паузы, и на лице его отразилась такая растерянность, какой прежде Консеттине не доводилось видеть.

– Если бы ты умел как следует заниматься любовью, мы давно уже зачали бы ребенка. – И снова Консеттина не могла поверить в то, что это говорит она, не понимала, где она нашла смелость – или глупость – произнести подобные слова.

Ярин приподнялся на локтях, уставился на жену, и его затрясло. Он сжал кулак и ударил ее в лицо.

Консеттине захотелось кричать, но она неожиданно для самой себя… рассмеялась.

– Уже лучше, – заявила она.

Король Ярин ударил ее снова, потом попытался ударить третий раз, но Консеттина поймала его руку, и он замер, словно наткнулся на каменную стену.

– Ты быстро учишься, это хорошо, – процедила она, с невероятной силой подняла Ярина над собой и перевернула его на спину, а затем, прежде, чем он успел возмущенно вскрикнуть, уселась сверху.

Спустя некоторое время король Ярин, пошатываясь, вышел из ее спальни, полуодетый и совершенно обессиленный. Один из стражников, дежуривших в коридоре, что-то сказал ему, но он отмахнулся, и этот взмах руки отшвырнул воина к противоположной стене.

В комнате, у него за спиной, королева Консеттина рассмеялась, и этот смех преследовал короля Ярина до тех пор, пока один из стражей не закрыл дверь спальни.

Консеттина, лежавшая в кровати, почувствовала себя… всемогущей. Она не могла поверить в то, что сейчас сделала, не понимала, как именно она это сделала. Она никогда не была ни сильной, ни настойчивой, ни склонной к риску – никогда в жизни. Она не знала, откуда это все взялось – ее смелые слова, ее физическая сила. Он ударил ее, но она сумела его остановить, и последнее слово осталось за ней! И потом, когда она набросилась на него…

Отчаяние, решила женщина. Возможно, она уже достигла того состояния, в котором здравый смысл и приличия теряют всякое значение. Она знала, что наверняка умрет, если не сумеет зачать ребенка.

Или если король Ярин не отправится на тот свет спустя несколько недель.

Несмотря на потрясение, на смятение, царившее в ее мозгу, на воспоминания о происшедшем, женщина невольно усмехнулась. Она представила себе растрепанного старика, который только что, хромая, вышел из ее комнаты, и подумала, что король не переживет и десятка таких «свиданий».

Королева сняла новое ожерелье, чтобы спрятать его в шкатулку, где хранилась внушительная коллекция украшений, но помедлила. Пальцы ее как будто бы не желали разжиматься и выпускать цепь.

«Ты же не можешь спать в нем, дурочка», – беззвучно обратилась опа к себе самой и хотела убрать ожерелье.

– Надень его, – услышала она тихий шепот. А может быть, ей показалось.

Консеттина огляделась, и взгляд ее в конце концов остановился на портрете короля. Может быть, Ацелия снова шпионит за ней?

Но нет, решила она, у Ацелии был гнусавый выговор, и она всегда говорила с каким-то жалобным, недовольным выражением; а незнакомый шепот был низким, мелодичным. Это был прекрасный, чарующий голос.

– Ожерелье – твой единственный выход, Консеттина, – продолжал голос. – Надень его.

Встревоженная Консеттина подошла к двери и приложила ухо к замочной скважине, затем отважилась немного приоткрыть дверь.

Там дежурил только один часовой; он уже засыпал, сидя на стуле и опираясь на свою алебарду.

Королева вернулась в комнату.

– Кто ты? – прошептала она.

– Надень цепь, – повторил голос более настойчиво. – Тебе нужна сила.

Консеттина готова была повиноваться, но в следующую секунду волна ужаса захлестнула ее, и она хотела швырнуть ожерелье на пол.

Но обнаружила, что не может выпустить его из рук.

Ей доводилось слышать о магических предметах, дающих обладателю сверхъестественные способности, и она снова вспомнила, что сделала сегодня ночью, с какой легкостью сумела поднять Ярина с постели и швырнуть его на спину. Она не может и дальше оставаться беспомощной жертвой короля – тогда ей наверняка конец. Ей придется полагаться только на себя, на свою сообразительность и физическую силу.

В этот момент взгляд Консеттины упал на высокое зеркало; она подошла к нему вплотную и, выронив халат, который держала в руках, принялась рассматривать себя. Она обнаружила, что собственное отражение странным образом завораживает ее, и подумала, что она красива, хотя прежде уделяла относительно мало внимания внешности.

– Он прикончит тебя, – прошептал голос.

– Кто?! – воскликнула королева и оглянулась. – Кто это? Кто говорит?

Консеттина обнаружила, что тяжело дышит. Она подумала, что надо бежать из комнаты, но сначала, разумеется, отшвырнуть прочь это ожерелье.

Однако взгляд ее снова приковало отражение в зеркале; внезапно там, за стеклом, возник какой-то черный дым. Он окутал женскую фигуру и полностью скрыл ее.

Дым поднимался, постепенно рассеивался, и женщина снова увидела свои ноги, потом появились бедра, живот, грудь, плечи и шея…

– Надень его! – настаивал голос, но Консеттина едва слышала эти слова, потому что глаза у нее полезли на лоб от ужаса. Дым рассеялся, и ее отражение снова было четко видно.

У тела не было головы – кровь хлестала из обрубка шеи, и эта картина выглядела настолько правдоподобно, что женщина, задыхаясь, подняла руку, чтобы прикоснуться к подбородку, почувствовать, что ее голова на самом деле на месте.

Не думая о том, что делает, Консеттина надела цепь и защелкнула замок, быстро натянула сорочку, нырнула в постель и укрылась одеялом с головой. Все это время она напрягала слух в страхе снова услышать загадочный шепот.

Наконец ей удалось убедить себя, что на самом деле не было никакого призрачного голоса, не было и реалистичного отражения в зеркале. Она говорила себе, что ожерелье спасет ее, будет напоминать ей, что во время встреч с королем Ярином нужно брать инициативу на себя.

Он сделает ей ребенка или умрет.

– Я Паук Паррафин из Морада Тополино, добрый король Ярин, – представился нарядно одетый хафлинг, стоя перед королем и королевой Дамары одним прекрасным солнечным утром.

Упоминание Морада Тополино вызвало интерес у засыпавшего Айвена Валуноплечего, который стоял на страже в тронном зале. Он кое-что слышал о Морада Тополино; так называлась организация интриганов и мошенников, действующая на родине королевы Консеттины, в Агларонде… вроде бы в городе Дельфантл.

– Добрый король, я пришел, чтобы представить тебе и твоему двору большого друга Морада Тополино, – продолжал хафлинг.

В хафлинге было что-то странно знакомое, подумал Айвен, но тут же отогнал эту мысль. За свою жизнь он встречал множество хафлингов, и, по его мнению, все они говорили и выглядели практически одинаково.

– Представляю тебе Вульфгара из Долины Ледяного Ветра, – продолжал гость.

Это имя также не оставило равнодушным Айвена Валуноплечего; оно напомнило ему другое имя, которое он слышал очень давно, как будто бы в прошлой жизни.

Эти воспоминания вызвали улыбку на губах дворфа, но в следующую минуту он забыл о прошлом и снова задремал стоя – он научился делать это совершенно незаметно.

– И какую пользу мне принесет знакомство с этим… человеком? – спросил тем временем король Ярин.

Реджис едва расслышал вопрос – он поймал взгляд королевы Консеттины. Ему удалось слегка кивнуть ей, и он хотел даже подмигнуть женщине, дать ей понять, что эта встреча – нечто большее, нежели представление королю.

Ответная улыбка королевы застигла хафлинга врасплох, а взгляд ее, казалось, пронизывал его насквозь, проникал в самую душу. Реджис запнулся и не сразу сумел ответить:

– Ты получишь превосходный товар! Вина и всевозможные крепкие напитки! Да… Вульфгар из Долины Ледяного Ветра – купец, он пришел сюда через весь Фаэрун, чтобы предложить тебе приобрести вино. Все, что тебе понравится, будет поставлено в любых количествах.

– И вы принесли с собой образцы?

– Разумеется, король Ярин.

Король сделал знак одному из прислужников, и тот поспешил к Реджису.

– Передай этому человеку то, что ты принес, – приказал король. – Когда вина будут должным образом проверены, я продегустирую их, и, если мне что-то понравится, я, возможно, снова приглашу вас на прием. Ты обладаешь полномочиями заключать сделку, верно?

– Я… – начал Вульфгар.

– Я обращаюсь не к тебе, – перебил его король Ярин. – Из какого ты народа, Утгард?

Вульфгар кивнул, потому что король почти угадал, а он пришел сюда не для того, чтобы болтать, и не для того, чтобы торговать.

– Племя Лося из Долины Ледяного Ветра, – коротко ответил он.

– Ну что ж, хорошо, – произнес король. – Но я не знаю ни тебя, ни других людей из твоего народа. Возможно, если твои товары окажутся достойными моего стола, я позволю тебе говорить в моем присутствии. А может быть, и нет. Сделку будет заключать этот малыш, который пришел с тобой, потому что я хорошо знаю его хозяев и имею причины доверять им. Неужели ты думаешь, что я позволил бы тебе войти во дворец, если бы не твой маленький друг? Ты не из числа моих подданных, и ты не друг ни одному королевству из тех, что мне известны.

Вульфгар хотел что-то ответить, но Реджис вовремя пнул друга по ноге, чтобы не дать ему открыть рот.

– Умоляю тебя, король Ярин, прости этому варвару его дурные манеры, – заговорил Реджис. – В своей стране Вульфгар – великий человек, его знает все Побережье Мечей. Он говорит на равных с лордами Глубоководья.

На короля Ярина это сообщение явно не произвело впечатления, но Реджис заметил, что королева Консеттина приподняла брови и глаза ее сверкнули.

«Хороший признак, – решил хафлинг, – на тот случай, если придется прибегнуть к запасному варианту».

– Возможно, в один прекрасный день мы заслужим твое доверие, добрый король, – произнес Реджис, подобострастно кланяясь; при этом он пихнул Вульфгара, чтобы варвар не терялся. Реджис, не переставая сгибаться пополам, попятился к выходу, и Вульфгар, на лице которого было написано недоумение и даже недовольство, последовал его примеру.

– О, останьтесь же, прошу вас, – неожиданно заговорила Консеттина. Эти слова застали врасплох Реджиса – а также, очевидно, и самого короля.

– Мы собираемся найти себе комнату в приличной гостинице, – неуверенно проговорил хафлинг. Он подозревал, что не следует открывать рот, ведь он уже распрощался и откланялся.

– Да, так будет лучше, – раздраженно произнес король Ярин. Но это не помогло делу, потому что королева Консеттина перебила его:

– Нет-нет, это совершенно ни к чему. Вокруг дворца имеется несколько уютных домов, где мы размещаем важных гостей.

Король Ярин окинул ее тяжелым взглядом, и на лице его отразилась смесь гнева и изумления.

– С моей стороны было бы возмутительной невежливостью прогнать посланника госпожи Доннолы, с которой мы близко дружили в Дельфантле, – ответила Консеттина на этот суровый взгляд. – Они остаются здесь, и я не желаю слышать никаких возражений.

Король Ярин вытаращил глаза и разинул рот – а с ним и все придворные и воины, заметил Реджис. Очевидно, монарх не привык, чтобы с ним разговаривали в подобном тоне. На мгновение Реджису показалось, что сейчас им с Вульфгаром придется участвовать в сражении прямо здесь, в приемном зале.

Но королева Консеттина не дрогнула под свирепым взглядом Ярина, пронизывающим, словно кинжал. Вместо этого она протянула руку и стиснула локоть короля; и, судя по гримасе Ярина, этот жест мало походил на нежное пожатие.

Она смотрела мужу прямо в глаза; перехватив этот взгляд, Реджис ахнул – и снова он не был единственным. Взгляд этот был таким похотливым, непристойным, что хафлинг даже покраснел.

– Да-да, идите, найдите себе помещения в доме для гостей, – рассеянно произнес король Ярин, не глядя на посетителей; взмахом руки он велел им удалиться, затем жестом приказал одному из придворных проводить гостей.

Реджис заметил, что король и королева поднялись с кресел еще прежде, чем они с Вульфгаром покинули зал, несмотря на то что длинная вереница крестьян, торговцев, ремесленников и прочих граждан ждала своей очереди предстать перед королевской четой.

В течение последующих нескольких минут, пока хафлинга и Вульфгара провожали в небольшой домик, расположенный на краю обширного дворцового сада, Реджис пытался разобраться в путанице мыслей и сомнений, вызванных аудиенцией у Ярина.

– Вы приглашены на чай с пирожными в саду, в беседке; присоединяйтесь к его величеству после того, как устроитесь в своих комнатах, – произнес слуга, который провожал их в дом.

Вульфгар просиял – они в тот день еще ничего не ели, потому что им пришлось до рассвета занять очередь у дворца. И он очень удивился, когда Реджис довольно бесцеремонно отказался от приглашения.

– У меня в животе урчит – мой желудок тобой очень недоволен, – предупредил варвар, когда слуга ушел. – Смотри, как бы я не съел тебя вместо пирожного!

– Ты видел, какой властью она обладает? – Реджис покачал головой.

Вульфгар в недоумении приподнял брови.

– Королева Консеттина, – пояснил хафлинг. – Она сейчас приказывала в приемном зале, а вовсе не король Ярин.

– Так бывает во многих супружеских парах, – рассмеялся Вульфгар. – Я не рассказывал тебе об одном случае в Долине Ледяного Ветра? Жена потребовала у меня коврик из шкуры йети. Шрамы исчезли после Ируладуна, но…

– Нет, тут кроется что-то более серьезное! – перебил его Реджис, продолжая качать головой, затем пошел к двери, чтобы запереться изнутри. – Она справилась с ним так легко, держалась с таким апломбом.

– С апломбом? – повторил Вульфгар и рассмеялся.

– Уверенно, – объяснил хафлинг. – Хладнокровно.

– Я знаю, что означает это слово, просто ты так смешно его произносишь… – Вульфгар снова расхохотался. – Культурный и образованный Паук Паррафин из Морада Тополино. Какой ужас, друг мой, на твоем изящном сапоге грязное пятно!

Реджис, не дойдя пары шагов до двери, остановился и машинально опустил взгляд, затем сердито посмотрел на Вульфгара.

– Но ты же видел это, правда? – настаивал Реджис. – Ярин под каблуком у королевы. Она дошла до того, что уговорила его покинуть зал, несмотря на толпу просителей. Причем для всех было очевидно, что они отправились в постель.

– Да, постель – могущественное оружие, – согласился Вульфгар, вздохнул и пожал плечами.

Но Реджис продолжал хмуриться.

– Из письма, которое она написала Донноле, у меня создалось совершенно противоположное мнение об этой супружеской паре. – Он остановился на пороге. – Я никак не могу понять…

Реджис внезапно замолчал, услышав какой-то шум в саду; затем раздалось «хи-хи-хи», которое, как это ни странно, показалось ему смутно знакомым. Сам не зная зачем, вместо того чтобы закрыть дверь изнутри, хафлинг вышел из домика и огляделся по сторонам.

В дюжине шагов от него какое-то существо, склонившись над живой изгородью, болтало с цветком. Это был однорукий дворф с зеленой бородой, заплетенной в две косы, которые были завязаны на затылке, среди путаницы торчавших во все стороны прядей.

– Клянусь бородой Морадина!.. – прошептал хафлинг.

Консеттина спала беспокойно, ее преследовали кошмары. Она металась на постели, пытаясь увернуться от ножа гильотины. Она хотела бежать, ей казалось, что члены Морада Тополино явились за ней; но потом ей пришел в голову другой выход. Ведь именно за этим Доннола прислала сюда красавчика Вульфгара?

У нее появилась слабая надежда, но вскоре и эта надежда покинула ее.

Она вспомнила о своей недавно обретенной силе – скорее всего, магической – и о том, как она играла с королем Ярином вчера ночью и снова, сегодня утром. Она была сильнее!

Но везде, за исключением их спальни, он оставался ее господином, и ее власть над ним была иллюзорной. Консеттина знала: если она убьет его, доведет его до смерти, ее ждет чудовищная казнь. Ее повесят, а когда веревка придушит ее и она уже будет близка к смерти, ее четвертуют на городской площади.

Нужно было бежать. Нож гильотины упал.

Потом несчастная снова бежала, но ноги ее увязали в грязи; идти было некуда, повсюду ее подстерегали враги. Кошмарные крылатые твари кружились над ней, налетали на нее, и ей приходилось метаться из стороны в сторону, чтобы не попасться им в лапы. Она кричала. Они не отставали, но не впивались в нее когтями, а осыпали ее вопросами.

Они требовали ответов. Пугали ее, бросались на нее, хлопали крыльями, щелкали клювами.

Требовали ответов.

Она очутилась в болоте, попыталась выбраться из него, но не могла. Она едва передвигала ноги, а демонические существа смеялись над ней.

Женщина проснулась с криком, вся в поту; перед глазами у нее стояла алая пелена, постель сбилась, простыни перекрутились. Машинально она протянула руку к ожерелью – украшение было на месте.

Консеттина подползла к краю кровати; она запуталась в простынях, не смогла встать, поэтому решила не трудиться и просто свалилась на пол. С трудом поднялась на ноги, пошатываясь, пересекла комнату и остановилась перед высоким зеркалом.

Шмыгая носом, вытирая слезы, Консеттина в ужасе смотрела на свои красные глаза. Она подняла руку, чтобы потереть их, и в этот миг заметила, что тело ее стало более крупным, мускулистым.

Прежде чем это дошло до ее сознания, она увидела, что на голове у нее выросли рога, и когда она отпрянула, не веря своим глазам, то едва не запуталась в хвосте, который заканчивался жалом.

– Что? Что? – запинаясь, лепетала Консеттина, думая, что это очередной сон. Да, другого объяснения быть не могло.

Но все же она едва не потеряла сознание, когда за спиной у нее выросли огромные кожистые крылья.

А потом она поняла, что это вовсе не сон и не иллюзия: в голове у нее прозвучал голос. Имя «Малкантет» сорвалось у нее с языка, имя, которое ничего не значило для нее.

Но это была не иллюзия, не магическое изображение – это была она.

Мысли лихорадочно метались в мозгу. Нужно пойти к Ярину и жрецам. Да, жрецы помогут ей! Она повернулась к двери и даже сделала шаг.

Всего лишь один шаг.

– Нет, ты не уйдешь, глупая Консеттина, – услышала она свой собственный голос.

Она обернулась к зеркалу: ее отражение, женщина-демон с крыльями летучей мыши, широко улыбалось.

– Ты сегодня была весьма разговорчивой, – обратилось к ней отражение. А может быть, отражение лгало, ведь она даже не собиралась открывать рта?

– Рослый варвар – красавчик, я с тобой согласна.

«Мои сны», – подумала королева.

– Я уже знаю о тебе и о тех, кто окружает тебя, все, что мне нужно знать, – сказало отражение. – Ты понимаешь, что это значит?

Консеттина попыталась закричать; она знала, что нужно немедленно позвать стражников. Но тело не повиновалось ей. Она не могла приказывать рукам и ногам, вместо крика изо рта у нее вырвалось приглушенное бульканье.

А потом отражение в зеркале снова превратилось в Консеттину, прежнюю, без рогов и хвоста, даже без алых демонических глаз. Женщина немного успокоилась и сказала себе, что это просто один долгий кошмар.

Она подняла руку к ожерелью, прикоснулась к крупному драгоценному камню в центре. Он был прохладным, подобно остальным, но она почувствовала, как он нагревается, как будто внутри него концентрировалась некая энергия.

И только тогда она поняла, что какое-то существо, кто-то, живущий внутри нее, приказал ей сделать это движение. Консеттина не успела отдернуть руку.

Драгоценный камень захватил ее душу, оторвал ее от смертного тела и втянул внутрь. Она сначала даже не поняла, что произошло, и растерялась, увидев, что ее отражение в зеркале затуманилось…

Она услышала собственный смех.

Она увидела отражение Консеттины, которая с восхищением разглядывала драгоценный камень… это была филактерия!

Адское существо, Малкантет, украло ее тело.

Консеттина, охваченная отчаянием, ужасом и непреодолимым отвращением, хотела вырваться, попыталась вернуться в собственное тело.

– О, ты собираешься со мной бороться? – рассмеялось ее отражение, Малкантет. – Да, я уверена, ты не оставишь попыток вырваться, если останешься здесь. Но, к сожалению, у меня слишком много дел, мне некогда с тобой возиться.

Консеттина отпрянула, когда гигантская рука сомкнулась вокруг нее, и не сразу поняла, что эта рука принадлежит вовсе не гиганту, а ей самой – камень сжимали ее пальцы, подчинявшиеся демону по имени Малкантет.

Она услышала свой голос, нараспев произносящий какие-то слова, и внезапно очутилась в центре урагана. Ветер толкал ее, уносил прочь. Она сопротивлялась, пыталась за что-то схватиться, но держаться было не за что, и она полетела куда-то, куда-то далеко по туннелю в виде воронки из темного тумана, который заканчивался, казалось, там же, в тюрьме из драгоценного камня.

Но нет, поняла она мгновение спустя, – она покинула свою комнату, потому что не видела зеркала.

Вместо этого Консеттина увидела двух уродливых мерзких дворфов; их глаза, пожелтевшие от разлития желчи, находились совсем близко от полупрозрачной стенки ее тюрьмы. Грязные твари пялились на пленницу, открывая в ухмылке гнилые зубы.

– Две тонны! – воскликнул один из них.

– Я бы двадцать дал за такую развлекуху! – ответил другой. – Но хватит, пора сматываться отсюда!

Глава 18 Сломленное тело, сломленный дух

Ивоннель долго, пристально смотрела на Верховную Мать. Сос’Умпту, стоявшая поодаль, пыталась привлечь ее внимание – точнее, отвлечь ее; поэтому молодая жрица намеренно игнорировала наставницу Арак-Тинилит.

Девушка хотела, чтобы Квентл поняла: она, Ивоннель, оценила завуалированную угрозу и готова адекватно ответить на нее. Ивоннель только что объявила Верховной Матери о том, что покидает Мензоберранзан, и ответ Квентл – что со стороны Ивоннель было бы разумно заранее предупредить о своем возвращении в город – ей совершенно не понравился.

– Прислужница богини быстро явилась на мой зов, – напомнила Квентл, и дочь Громфа холодно взглянула на нее.

– Потому что Паучью Королеву заботит каждое мое решение, – не колеблясь, произнесла Ивоннель. Ее тон подразумевал, что слово «заботит» имеет исключительно позитивное значение.

– Да, заботит, – повторила Квентл, придав голосу суровости. Но Йиккардария ушла, и то, что, несмотря на присутствие Сос’Умпту и нескольких других жриц Дома Бэнр, Верховной Матери очень не хотелось вступать в открытое противостояние с могущественной Ивоннель, не вызывало сомнений. – Паучья Королева была настолько озабочена, что отправила Йиккардарию выбранить тебя.

– Не «выбранить», а получить объяснение, – поправила Ивоннель. Сос’Умпту открыла рот, собираясь вмешаться в разговор, но молодая женщина быстро подняла руку и приказала ей молчать. – Я хочу, чтобы мы правильно поняли друг друга, Верховная Мать, – продолжала Ивоннель. – Госпожа Ллос недовольна тем, что я не заняла трон Дома Бэнр и, следовательно, первое место за паучьим столом в зале Правящего Совета. Я могла бы удовлетворить желание богини, исправив сложившуюся ситуацию прямо сейчас.

Угроза прозвучала совершенно недвусмысленно; жрицы, присутствовавшие при разговоре, ахнули, и даже сама Квентл приоткрыла рот от ужаса.

– Но мне это не по душе, – продолжала Ивоннель, – и Йиккардария согласилась с моим решением. Пока что. Я вернусь в Мензоберранзан, когда мне этого захочется и если мне этого захочется. Если в тот момент ты еще будешь Верховной Матерью, тогда мы с тобой придем к соглашению. Ради блага Дома Бэнр, ради блага Мензоберранзана и с благословения Паучьей Королевы. Тем не менее с твоей стороны было бы неразумно заранее питать надежду на возможность такого соглашения.

Она развернулась, презрительно фыркнула, взглянув на Сос’Умпту, равнодушно скользнула взглядом по лицу Минолин Фей и хотела уйти, но, прежде чем направиться к двери, дерзко бросила:

– Возможно, тебе повезет, Верховная Мать Квентл Бэнр, моя тетя, – возможно, я так никогда и не вернусь в этот город.

Странная прощальная фраза повисла в воздухе, а Ивоннель Бэнр вышла из зала.

Вскоре, выбрав на конюшнях Дома Бэнр самого лучшего и проворного ящера, Ивоннель покинула город и направилась по туннелям Подземья в сторону нижнего уровня Гаунтлгрима.

– Все время на восток, – произнесла Далия.

Артемис Энтрери, который стоял у выхода из их палатки, установленной на поле неподалеку от растущей Главной башни тайного знания, в недоумении обернулся.

– Ты все время смотришь на восток, – пояснила Далия. Энтрери пожал плечами, словно не понимая, на что она намекает.

– И думаешь о нем, – продолжала Далия, и тогда он решил, что нужно ответить.

– Я беспокоюсь за него, – признался ассасин. – Я не хочу, чтобы для него все кончилось вот так.

– Я тоже желаю Дзирту добра, – пожала плечами Далия, – однако здесь мы ничего не можем поделать. Кэтти-бри – могущественная жрица, но все равно она не сумела излечить его. Громф тоже пытался помочь, а разве в этом мире можно найти более искусного чародея? И Киммуриэль потерпел неудачу, а я на собственном опыте убедилась в его умении исцелить больной рассудок. Я сижу здесь, с тобой, и мысли мои ясны только потому, что Киммуриэль и его странная магия помогли мне. Но перед болезнью Дзирта он оказался бессилен.

– Именно это и тревожит меня. – Энтрери оглянулся и уже в сотый раз посмотрел на восток. – То, что я ничего не в состоянии сделать.

Он даже не заметил, что Далия поднялась, и вздрогнул, когда она обняла его и положила подбородок ему на плечо.

– Он твой друг, – прошептала она.

– Я в неоплатном долгу перед ним, – поправил ее Энтрери.

– Дело не только в этом.

Энтрери не ответил, зная, что молчание красноречивее любых фраз. Он не был уверен в том, что слово «дружба» подходит для описания его запутанных взаимоотношений с дроу-следопытом, но между ними определенно возникло чувство товарищества, некое родство.

И его утверждение, хотя и неполное, все же было правдой: он оставался в неоплатном долгу перед Дзиртом До’Урденом потому, что Дзирт, не колеблясь, согласился предпринять опасное путешествие в Мензоберранзан, чтобы спасти Далию. А также потому, что еще раньше Дзирт пришел в Гаунтлгрим и вырвал своих бывших товарищей, включая Энтрери, из лап дроу.

Но дело действительно было не только в этом: в течение последних двух десятков лет Дзирт, намеренно или просто на собственном примере, продемонстрировал Артемису Энтрери иное видение мира. Дзирт провел Энтрери за собой через половину Побережья Мечей в поисках сокровища – его магического кинжала. Но Артемис Энтрери тогда получил и другое сокровище, которое сумел оценить по достоинству лишь через много-много лет.

Да, он почувствовал некое удовлетворение, помогая жителям Порта Лласт. Энтрери вынужден был признаться себе в этом, и лишь теперь он осознал всю ценность этого опыта.

Артемис Энтрери снова мог смотреть на себя в зеркало без отвращения – нет, не «снова», а в первый раз за всю свою жизнь.

– Да, Дзирт, – прошептал он, обращаясь к пустоте, – спасение Порта Лласт от морских дьяволов принесло мне мир.

Далия крепче прижалась к нему.

– Не знаю, чем ты там думаешь, девчонка, но только придержи свою лысую лошадку сейчас же, не то мы вас обеих по стенке размажем! – прогудел голос дворфа, отражаясь от стен туннеля.

Ивоннель остановила ящера и с вызывающим видом скрестила руки на груди; все это время она держала в голове несколько заклинаний, с помощью которых можно было в случае необходимости уничтожить стражника.

– Ну, я повиновалась! – нетерпеливо воскликнула она спустя несколько мгновений. – Я пришла, чтобы увидеться с вашим королем Бренором, и для тебя будет только хуже, если ты заставишь меня ждать здесь.

– Какое у тебя дело к…

– Какое бы ни было, это дело не твое, дворф, – перебила Ивоннель невидимого часового. – Твой король обязательно примет меня: я слышала, что он не дурак. Скажи ему, что пришла дочь архимага Громфа.

Миновало еще несколько минут, и из хитро замаскированного бокового коридора появилась группа воинов в полных доспехах, вооруженных до зубов; среди них были два берсерка в утыканных шипами латах.

– Дочь архимага Громфа, говоришь? Откуда нам знать, что это правда?

– Спросите Дзирта – или Джарлакса, если Дзирта нет в городе.

Ивоннель с удовлетворением заметила, что уверенность, с которой она произнесла эти имена, произвела на дворфов некоторое впечатление; воины, пригласив ее следовать за собой, быстрым шагом отправились в сторону города. Очутившись в просторной пещере, в которой располагались стойла для рофов и животных с поверхности – овец, коров и других, воины приказали Ивоннель слезть с ящера.

– Ну и что мне с этой тварью делать? – возмутился дворф-фермер, когда глава отряда протянул ему поводья «скакуна» дроу – подземного ящера.

– Не ешь ее и не позволяй ей съесть себя, – ответил часовой. – А в остальном как хочешь.

Довольно многочисленный отряд стражи, включавший троих жрецов, которые не переставая колдовали, проводил Ивоннель через подземный комплекс. Ивоннель рассмеялась, увидев жрецов. Они пытались разгадать, какой магией она пользуется, и, без сомнения, держали наготове заклинания молчания на случай, если она надумает сама произнести магические слова.

Она хотела было первой сотворить двеомер молчания, просто для того, чтобы показать им, кто сильнее. Но импульсивность молодой женщины, как всегда, сдержали воспоминания, которые были переданы ей, воспоминания Ивоннель Вечной, величайшей Верховной Матери народа дроу.

Воспоминания приказали девушке вести себя осторожнее с этим кланом дворфов и напомнили, что проявление подобающего почтения поможет ей в достижении цели.

И поэтому она терпела постоянный поток заклинаний жрецов и не слишком приятный аромат, исходивший от дюжины дворфов. Вскоре – хотя и не сразу – ее провели в просторное помещение, расположенное на нижнем уровне комплекса. До Ивоннель донесся звон молотов, и она решила, что неподалеку находится легендарная Кузня.

Три дворфа, двое мужчин и одна женщина, стояли в конце ковровой дорожки, которая вела к величественному трону. По обе стороны от трона находились два кресла поменьше.

– Может быть, ты скажешь нам свое имя? – спросил тот, кто был старше всех.

– Может быть, – ответила Ивоннель.

Дворф поцокал языком.

– Ах, прошу прощения, – хмыкнул он. – Рваный Даин из Гаунтлгрима, твой покорный слуга, а это Атрогейт и Амбер Гристл О’Мол из адбарских О’Молов, – добавил он, указав на своих спутников.

– Мы слыхали, будто ты хочешь видеть короля Бренора, – заговорил второй дворф, Атрогейт.

– Ага, и что ты называешь себя дочерью Громфа, – добавила Амбра.

– Меня зовут Ивоннель Бэнр, – объявила гостья. – У меня нет дела ни к вам, ни к вашему королю, но, поскольку я проезжала через его владения, я подумала, что из вежливости следовало бы дать ему аудиенцию.

Гордые дворфы ощетинились и воинственно фыркнули.

– И принять его ответную любезность, – лукаво добавила она.

– Я смотрю, она немного слишком высокого мнения о себе! – съязвила Амбра, но дворф, стоявший справа, – Атрогейт – толкнул женщину локтем.

– Я знаком с Джарлаксом уже сотню лет, – сказал Атрогейт. – И бывал в Мензоберранзане. Почему твое лицо мне незнакомо?

– Я моложе, чем выгляжу, – ответила Ивоннель, не вдаваясь в подробности.

– Но ты же дочь Громфа?

– Я не только дочь архимага Громфа, – отрезала девушка. – Кроме того, мне уже надоел этот разговор. Приведите вашего короля и объявите обо мне или проведите меня через ваши вонючие захламленные пещеры и укажите дорогу к моему отцу. Или к Джарлаксу, если для вас так проще.

Амбра сердито фыркнула, Рваный Даин возмущенно вытаращил глаза, но Атрогейт снова успокоил их.

– Нет нужды в представлениях, я слышал достаточно.

На пороге потайной комнаты в задней части зала, скрытой за занавесью, появился незнакомый дворф с рыжей бородой.

Ивоннель прищурилась, глядя на него. Она узнала этого дворфа – его лицо хранилось в воспоминаниях ее бабки.

Король Бренор поднялся по ступеням и уселся на трон, а две молодые женщины заняли кресла рядом с ним. Ивоннель даже не взглянула на них: она не сводила немигающего взгляда с короля.

– Добрая встреча, король Бренор, – произнесла она, прошла мимо троих дворфов и остановилась перед троном. – Мне многое известно о тебе.

– А мне о тебе ничего не известно, – парировал Бренор.

– Это скоро изменится, – пообещала Ивоннель.

– Ты пришла по делу из Мензоберранзана, так?

Ивоннель покачала головой.

– Нет, и, скорее всего, у меня никогда не будет дел с Мензоберранзаном. Я здесь по собственному желанию, у меня на то личные причины. Я пришла, чтобы найти своего отца или Джарлакса, и, поскольку мне знакомы эти пещеры, я прошу тебя лишь указать, где я могу найти своих родичей.

– Их здесь нет.

– Тогда проводи меня к Дзирту.

Бренор щелкнул пальцами.

– Вот так просто, да? – спросил он. Откинулся в сторону и забросил ногу на подлокотник трона. – Ты приходишь сюда, где тебя никто знать не знает, и думаешь, что я сразу же отведу тебя к моему другу? А что, если ты хочешь захватить его в плен?

– Пойми одну вещь, добрый дворф, – сказала Ивоннель, – если бы не я, твой друг Дзирт не вернулся бы к тебе из Мензоберранзана. Это я позволила ему освободить Далию. Именно я наделила его сверхъестественной силой, чтобы он послужил орудием уничтожения Демогоргона. Это я вмешалась, когда его заключили в темницу Дома Бэнр. Он, Джарлакс, Далия и человек по имени Артемис Энтрери погибли бы в этих застенках, если бы не я. Единственная причина, по которой твой друг вернулся к тебе, перед тобой, король Бренор, и если ты мне не веришь, тебе следует пойти и поговорить с Джарлаксом, прежде чем оскорблять меня. Тогда ты поймешь, что не стоит так грубо обращаться со мной, добрый король.

Выходит, ты та самая девушка, которая позволила им уйти?

– Да, я.

– Всем четверым?

– Всем четверым.

– Значит, теперь нам следует стать друзьями, так, что ли? – осведомился Бренор.

– Едва ли, – ответила женщина-дроу, намеренно придав лицу кислое выражение. – Я могу прожить полную жизнь и успешно достичь всех своих целей, ни разу не назвав другом представителя твоей расы.

– Когда-то я думал то же самое насчет себя и твоего народа, – возразил Бренор, а пятеро остальных дворфов надулись и приняли воинственный вид. Девушке даже показалось, что королевы Кулак и Ярость собираются спрыгнуть с возвышения и напасть на нее.

Ивоннель ухмыльнулась и слегка поклонилась, чтобы показать, что намек понят.

– Ну что ж, – заметил Бренор, – может, мы все же станем друзьями, и довольно скоро.

Но Ивоннель покачала головой, и выражение ее лица снова стало жестким.

– Я не вижу этого в своем будущем, король дворфов, потому что я еще помню, как ты раскроил мне череп топором. Я не желаю заводить дружбу с королем Бренором Боевой Молот.

Это странное замечание заставило всех дворфов в недоумении уставиться на нее; Атрогейт пожал плечами, когда Рваный Даин и Амбра посмотрели на него в ожидании разъяснений. Бренор также пребывал в полной растерянности и ничего не мог ответить на вопросительные взгляды своих королев.

Но Ивоннель видела, что в мозгу у Бренора постепенно забрезжил свет. Он прежде слышал о ней; по крайней мере, до него дошли какие-то отрывочные сведения. Ее имя наверняка было ему знакомо, хотя в тот далекий день, когда они встретились в туннелях поблизости от Мифрил Халла, это имя носила другая женщина.

– Твоего папаши здесь нет, и Джарлакса тоже, – довольно холодно произнес Бренор. – Они сейчас в Лускане, городе к северу отсюда, и я не знаю, когда они намерены вернуться.

– Ты покажешь мне дорогу туда?

Бренор поразмыслил некоторое время; на лице его промелькнуло озабоченное выражение, и ясно было, что он спорит сам с собой. Разумеется, Ивоннель была достаточно умна, чтобы понимать причину его сомнений.

– Ладно, я это устрою, если ты та, за кого себя выдаешь, – ответил он.

– Ты пошлешь им весть обо мне? – догадалась она.

– Ага. Это недолго. У нас на всем пути отсюда до Лускана есть скороходы и курьеры. Мы отведем тебе комнату, где ты сможешь отдохнуть, и никто тебя не побеспокоит, если ты сама не побеспокоишь никого из нас.

Ивоннель, довольная этим ответом, снова поклонилась, и Рваный Даин позвал отряд из дюжины воинов, которые привели гостью в зал; затем стражники вышли, и Ивоннель последовала за ними.

– Раскроил ей череп? – услышала она шепот одной из дворфских королев, обращенный к Бренору.

– Может быть, это случится еще раз, – добавил дворф по имени Атрогейт.

Ивоннель запомнила этот разговор и подумала, что однажды ей, возможно, придется убить нескольких дворфов из этой компании.

Стражи привели ее в отдельную комнату и велели сидеть там. Помещение тщательно охранялось: в коридоре за единственной дверью выстроился целый отряд воинов и жрецов.

И Ивоннель принялась располагаться на ночлег.

Однако ей не пришлось долго ждать: прежде чем она погрузилась в Дремление, дверь распахнулась и на пороге возникла знакомая фигура.

– Как приятно снова встретиться с тобой, отец, – произнесла девушка.

Но архимагу Громфу эта встреча явно не доставила удовольствия.

Она удивилась и не слишком обрадовалась, увидев его, и не стала скрывать это неприятное удивление. Кэтти-бри всегда чувствовала себя неуютно в обществе Артемиса Энтрери, несмотря на уверения Дзирта в том, что Энтрери изменился. В конце концов, поводом к их знакомству в тот далекий день, много лет назад, послужило то, что ассасин насильно увел ее с собой.

– Мне очень жаль, что с Дзиртом так получилось, – начал Энтрери.

– Я тебя ни в чем не виню, – ответила женщина, впрочем, довольно жестко.

– Я все понимаю и без обвинений. Я знаю, зачем Дзирт пришел в Подземье – частично это произошло из-за меня.

– Ты не знал, что в туннелях распространилась душевная болезнь, порождение Бездны, – сказала Кэтти-бри, но, опять же, в голосе ее прозвучали металлические нотки. – За свою жизнь Дзирту пришлось участвовать в десятках походов, каждый из которых мог стать для него последним. Если ты желаешь предаваться чувству вины, тогда лучше подумай о тех невинных людях, которых ты…

– Довольно! – рявкнул Энтрери, но тут же взял себя в руки, прикрыл глаза и сделал примирительный жест, словно желая вернуть назад вырвавшееся в гневе слово. – Я пришел сюда не для того, чтобы ссориться с тобой, совсем наоборот.

– В любом случае, у тебя не может быть никакого дела ко мне.

– Ты ошибаешься, – настаивал ассасин. – У меня есть дело к Дзирту, я обязан ему жизнью…

– И уже далеко не в первый раз, – перебила его Кэтти-бри. – Но прежде это тебя не удерживало от подлых поступков.

Энтрери ответил на эту шпильку невеселой усмешкой.

– Я не просто обязан ему жизнью, – добавил он. – Ты не можешь себе представить моих чувств и видения мира, и я не думаю, что тебя это интересует. Я хотел лишь сказать тебе: если бы я смог сделать хоть что-то, даже отдать собственную жизнь, чтобы вернуть его тебе прежним, я пошел бы на это без колебаний.

Кэтти-бри прищурилась; казалось, у нее был наготове резкий ответ, но она промолчала и просто кивнула.

– Я надеюсь, что он вернется к нам – к тебе, – закончил Энтрери. – И еще надеюсь, что вы оба найдете в жизни то, чего желаете.

Он коротко кивнул и вышел, оставив Кэтти-бри в смущении.

Она попыталась выбросить из головы мысли об этом странном разговоре. Ей хватало тревоги за Дзирта, она не могла позволить себе волноваться насчет неожиданных речей Артемиса Энтрери, и слишком большая ответственность лежала на ней в связи со строительством Главной башни тайного знания. Нельзя было отвлекаться на размышления о странном внутреннем преображении ассасина. Если она потерпит сейчас неудачу в своем деле, Гаунтлгрим погибнет, и вместе с ним погибнут многие сотни и даже тысячи его жителей.

Какое ей дело до душевных переживаний наемного убийцы?

Но Кэтти-бри обнаружила, что никак не может забыть его.

– Глазам своим не верю, – пробормотал Джарлакс, когда Ивоннель вошла в его комнату в Иллуске, где он обсуждал с Громфом и Киммуриэлем некоторые вопросы, не имевшие отношения к Главной башне.

– Ах, Джарлакс… А я думала, ты скучал по мне, – съязвила Ивоннель.

– Она просто так взяла и вошла? – удивленно спросил Киммуриэль. Бреган Д’эрт окружила древний подземный город мощной, практически неприступной магической стеной. Псионик растерялся и испугался; он был совершенно уверен в том, что Ивоннель враждебно относится к нему и может с легкостью уничтожить его на месте.

– И что, теперь прихвостни Дома Бэнр вышвырнут меня отсюда? – усмехнулась Ивоннель. – Ведь такова роль Бреган Д’эрт, не так ли? И причина, по которой Дом Бэнр защищает вас и позволяет вам пользоваться неограниченной свободой.

– Я вовсе не удивлен, – произнес Джарлакс, обращаясь к Киммуриэлю. – А может быть, мне следует сказать, что я удивлен. В кои-то веки слухи, распространяемые Домом Бэнр, оказались правдой. Я имею в виду то, что наши стражники были предупреждены о возможном госте из Дома Бэнр.

– И напрасно, – заявила Ивоннель. – Потому что я больше не имею отношения к Дому Бэнр.

Эти слова заставили мага, псионика и воина удивленно переглянуться, а потом на их лицах появилось озабоченное выражение. Ивоннель осталась довольна собой: ведь одно лишь ее появление вывело из равновесия троих могущественных мужчин.

– Мне об этом не сообщили, – весьма недовольно произнес Громф.

– А зачем кому-то сообщать тебе об этом? – язвительно спросила она. – Неужели ты до сих пор воображаешь себя архимагом Мензоберранзана? Могу тебе напомнить, что Тсабрак Ксорларрин вполне освоился на этом посту – тем более сейчас, когда Зирит снова стала членом Правящего Совета в качестве Матери Дома До’Урден. И этот Дом скоро снова получит подобающее ему имя. Зачем Верховной Матери Бэнр сообщать тебе о том, чего тебе знать не нужно? И вообще, любое напоминание о тебе вселяет в нее тревогу за собственное весьма непрочное положение в городе.

– В таком случае она дурочка, – заявил Громф.

– Это нам давно известно, – сказала Ивоннель.

– Итак, мне говорили, что ты ушла, и ты действительно ушла, – перебил их Джарлакс. – А теперь ты появилась здесь. Для этого есть какая-то особая причина?

– Тебе неприятно мое присутствие, дядя?

– Хочешь услышать откровенный ответ? Да.

Молодая женщина рассмеялась.

– Превосходно. Это помешает тебе проявлять излишнее самодовольство. Так будет лучше и для тебя, и для меня.

– Ты не ответила на мой вопрос, – произнес Джарлакс.

– Я здесь потому, что мне любопытно.

– Что именно вызывает у тебя любопытство?

– Все это, – произнесла Ивоннель, бросив взгляд на растущую башню. – Я, разумеется, наблюдала за вами из Дома Бэнр, и я поражена красотой этого здания.

– Если у Мензоберранзана имеются намерения захватить башню или Лускан, я должен предупредить тебя, что это приведет к настоящей войне.

– Это угроза?

– Всего лишь правда, – ответил Джарлакс. – Король Бренор…

– Ты называешь этого дворфа королем! – насмешливо перебила его Ивоннель.

– Бренор, – повторил Джарлакс, – не против того, что Лускан находится под моим контролем, а башня – под контролем Громфа. Таковы условия сделки, на которые согласились наши стороны. Но если Мензоберранзан попытается при помощи оружия захватить город, все дворфы Делзуна пойдут против вас, и, скорее всего, на их стороне будут воевать и лорды Глубоководья.

– Почему ты говоришь «против вас»? – с невинным видом спросила Ивоннель. – Разве я не сообщила тебе только что о том, что я покинула Дом Бэнр и, таким образом, Мензоберранзан? Возможно, навсегда. Меня больше интересует то, что ты со своей веселой бандой отступников делаешь здесь. Мой дорогой дядя, неужели ты прогонишь меня прочь?

Джарлакс взглянул на своих собеседников и заметил на их лицах явные признаки тревоги.

– Иерархия, установленная здесь, придется тебе не по душе, – пробурчал Громф.

– Сразу же забудь о том, чтобы занять мое место: я не уступлю его, и Киммуриэль тоже, – сказал Джарлакс.

– Я ни о чем таком не прошу, – усмехнулась Ивоннель. – Я гостья в вашем доме, и я готова учиться.

– У тебя в голове больше знаний, чем у нас троих, вместе взятых, – заметил Громф, который, казалось, разозлился не на шутку.

Ивоннель пожала плечами.

– Да, в моих воспоминаниях хранятся сведения о многих вещах. Но также есть многое, чего я не знаю и хочу узнать. – Она замолчала, придала лицу игривое выражение и уставилась на Джарлакса. – И, возможно, многое такое, чему я могу научить вас.

Наемник окинул ее немигающим взглядом.

– Ты пережил свое путешествие по Подземью без неприятных последствий? – обратилась она к Джарлаксу.

– Да, – кивнул тот, – насколько я понимаю, мое здоровье, в том числе и душевное, не пострадало.

– Чего нельзя сказать о Дзирте, который… пострадал.

Лицо Джарлакса окаменело.

– Мне хотелось бы увидеть его, – сказала Ивоннель.

– Его здесь нет.

Молодая женщина нахмурилась.

Мне хотелось бы увидеть его, – повторила она.

– Это невозможно.

Она хотела что-то ответить, но Джарлакс, казалось, снова обрел уверенность в себе и тряхнул головой, отметая ее возражения.

– Дзирт находится в месте, куда никто не может попасть.

– В плену своего безумия.

– Допустим, но он и в буквальном смысле далеко отсюда. Так и должно быть.

Ивоннель потребовалось довольно долгое время, чтобы справиться с разочарованием, и она удивилась, сообразив, насколько сильно расстроило ее сообщение дяди.

– Вы исцелили его? – спросила она.

– Мы не можем этого сделать, – ответил Киммуриэль, потом добавил: – И ты тоже.

– Расскажите мне! – потребовала Ивоннель. – Расскажите мне все! Я должна знать все, что вы выяснили насчет его болезни, и откуда вам известно, что мне ее не излечить. Почему вы так уверены в этом?

– Мои заклинания оказались бессильны против болезни, насланной Бездной, – сказал Громф, поднимаясь с кресла. – Это все, что я могу сказать по данному вопросу. – Он развернулся к двери. – У меня есть гораздо более важные дела, нежели обсуждение судьбы безмозглого отступника, которого следовало уничтожить уже много лет назад.

– Он не понимает, – сказала Ивоннель, качая головой, когда архимаг вышел.

– Что тебе известно? – спросил Джарлакс.

– Сначала ты, – ответила женщина, занимая место Громфа. – Расскажи мне. Расскажи мне все, что тебе известно о болезни Дзирта, и как вы пытались ему помочь. Вы оба.

Киммуриэль и Джарлакс снова обменялись смущенными взглядами.

– Зачем? – спросил Джарлакс.

– Начинай, – приказала женщина, и выражение лица выдало ее нетерпение.

Руководители организации наемников в очередной раз переглянулись, и Джарлакс пожал плечами.

– Прошу вас, – произнесла Ивоннель. – Расскажите мне.

И они рассказали. Они объяснили Ивоннель, какие попытки предпринимали жрецы, маги и Киммуриэль со своими псионическими навыками, чтобы дать мир одержимому дроу. В конце концов они изложили мнение Киммуриэля насчет того, что исцеление должно прийти изнутри.

– А теперь он ушел, – кивнула Ивоннель, когда они закончили. – Почему?

Соратники снова переглянулись.

– Я не собираюсь выслеживать и убивать его! – крикнула Ивоннель, обращаясь к Джарлаксу. – Если бы я желала Дзирту смерти, он давно уже был бы мертв, и тебе это известно лучше всех.

– Это верно, – признал Джарлакс. Он вздохнул и взглянул на Киммуриэля, который явно не был в восторге от общества женщины, чья тезка и родственница уничтожила его Дом. Киммуриэль красноречиво поморщился, но затем кивнул в знак согласия. И Джарлакс рассказал Ивоннель об их плане, об их слабой надежде на то, что Дзирт может найти внутренний мир под руководством великого магистра Цветов, в обществе ученых и дисциплинированных монахов.

Она внимательно слушала, обдумывая его слова, и перебирала воспоминания Верховной Матери Ивоннель Вечной в поисках подсказки.

Прошло довольно долгое время; наконец она улыбнулась и взглянула Джарлаксу в глаза.

– Вы ошиблись насчет Дзирта, – бесстрастно произнесла Ивоннель.

Повисло неприятное молчание.

– И тебе даже не интересно услышать, в чем именно вы ошиблись? – спросила она.

– Он сидел в твоей темнице, – напомнил ей Джарлакс. – Если мы ошибаемся насчет него, то почему ты позволила ему уйти?

– Я говорю не об этом! – воскликнула Ивоннель. – Вы неправы… – Она посмотрела на Киммуриэля и поправилась: – Точнее, ты, Киммуриэль Облодра, неправ насчет того, как исцелить Дзирта.

И снова Джарлакс наклонился вперед, будучи не в силах скрыть тревогу и озабоченность.

– Ты настоял на том, что исцеление Дзирта должно прийти изнутри, что источником болезни и «лекарства» является он сам, – сказала Ивоннель.

– В этой болезни нет магии, и никто не внушал ему… – начал Киммуриэль.

– Магия Чумы Бездны реальна, и избавиться от ее влияния нелегко, – перебила псионика Ивоннель. – Дзирт болен, и он не в состоянии лишь одним усилием воли стряхнуть болезнь. Монахи не помогут ему, какими бы благочестивыми и учеными они себя ни считали.

– Но ведь Кейн сумел освободиться от ограничений и оков смертной оболочки, – возразил Джарлакс.

– Я не знаю, кто это.

– Это магистр Цветов ордена Желтой Розы; орден занимает один монастырь в Дамаре, – объяснил Джарлакс. – Кейн принадлежит к расе людей. Я сражался с ним сто лет назад, до начала Магической чумы. Ему уже, наверное, лет двести, но он еще жив и даже сегодня может победить в поединке почти любого противника. Его тело – всего лишь проводник, при помощи которого дух взаимодействует с материальным миром, по крайней мере, так говорят. И поскольку я наблюдал демонстрацию его силы воли, я не могу не согласиться с этой оценкой.

– Он сумел найти способ управлять своей физической оболочкой и сделал ее бессмертной при помощи силы мысли? – уточнила Ивоннель.

– Это не сила мысли, а концентрация, – поправил ее Киммуриэль. – Потому что он не иллитид.

– Пока еще не иллитид, – усмехнулась женщина. – Выходит, этот Кейн совершил свой подвиг потому, что разум его был ясным, а мысли – рациональными. Чтобы обрести совершенную концентрацию, ему понадобилось достичь совершенной внутренней гармонии. И эта совершенная гармония дала ему способность преодолеть ограничения смертного тела. Но можете ли вы надеяться на то, что Дзирт способен на такое? Скажите мне правду? Ведь он потерял рассудок.

– Кейн поможет Дзирту найти путь к гармонии, – настаивал Джарлакс, но в голосе его прозвучало отчаяние.

– Как? – рассмеялась Ивоннель, глядя на дядю и Киммуриэля. – Каким образом?

– Болезнь Дзирта заключается в неспособности видеть истину, поэтому ему везде мерещатся ложь и обман, – пояснил Киммуриэль.

– Ты уже говорил это.

– Тогда как я могу использовать вторжение в его сознание для того, чтобы устранить это неверное восприятие реальности? Если он не доверяет мне? Как, ведь все мои попытки исцелить Дзирта кажутся ему коварными и злонамеренными?

Ивоннель сложила руки на коленях и всем своим видом изобразила задумчивость.

– Если я найду способ излечить его, ты поможешь мне осуществить мой план? – спросила она.

– Поможет, – ответил Джарлакс прежде, чем Киммуриэль успел открыть рот.

Однако этого было недостаточно для Ивоннель; она устремила пристальный взгляд на Киммуриэля, который, ухмыльнувшись Джарлаксу, кивнул в знак согласия.

– Сейчас я хочу поговорить с моим дядей наедине, – потребовала она, и Киммуриэль поспешно покинул комнату, даже не потрудившись попрощаться.

– Сегодняшний день полон неожиданностей, – заметил Джарлакс, когда Киммуриэль скрылся за дверью.

– Я наложила на него проклятие, – призналась Ивоннель.

– На Киммуриэля?

– На Дзирта, – ответила Ивоннель, и Джарлакс откинулся на спинку кресла и вцепился в подлокотники. Лицо его исказилось, он едва сдерживался, чтобы не вскочить и не ударить женщину.

Она даже бровью не повела.

– Это не Чума Бездны, – пояснила она. – Вы ошиблись.

– Тогда что это? И когда это началось?

– Когда он ушел из Дома Бэнр, мое проклятие последовало за ним. Когда он вернулся к Кэтти-бри и впервые взглянул на нее, он увидел демона, – объяснила Ивоннель. – Разумеется, не все это было делом моих рук. Как тебе известно, Дзирт больше никому и ничему не доверяет. Я лишь воспользовалась его наваждением, чтобы приблизить момент, который все равно был неизбежен. Предполагалось, что он убьет жену и таким образом полностью уничтожит себя самого. Подходящий конец для того, кто имел наглость бросить вызов Паучьей Королеве; этот план одобрила сама Госпожа Ллос.

Джарлакс закрыл лицо руками, и Ивоннель заметила, что он из последних сил сдерживает дрожь. В конце концов, он только что сообщил ей, где искать Дзирта.

– Он не сделал этого, – продолжала Ивоннель.

– Он не сумел – Кэтти-бри защищалась…

– Он не сделал этого, – повторила она, – по собственной воле. Он застал женщину врасплох и мог, должен был в конце концов убить ее. Но не убил. Я не в состоянии объяснить, почему он не сделал этого, как он избежал подстроенной мной западни, но это случилось. Он не сделал этого.

– Я вижу, он произвел на тебя впечатление.

Ивоннель кивнула:

– И заинтересовал меня.

– И поэтому ты пришла, чтобы закончить…

– Нет! – страстно воскликнула она и сама удивилась своему волнению.

Джарлакс пристально посмотрел на молодую женщину.

– Нет, – повторила она более спокойно. – Я не держу зла на Дзирта, у меня нет желания мстить.

– Потому что он воспротивился тому, чему не должен был противиться, – сообразил Джарлакс и продолжал: – В таком случае, надежда остается. В душе Дзирта еще сохранилась частица его «я», его истинной личности, якорь, который помогает ему сопротивляться неумолимому приливу безумия.

– Нет, самостоятельно он не сумеет справиться с душевной болезнью.

– Но ты только что сказала…

– Я сказала: поразительно то, что он не зарубил Кэтти-бри, – пояснила она. – Да, этот поступок обнаружил его внутреннюю силу и остатки могучей воли, которая удивила меня. Но это не означает, что несмолкающий шепот безумия можно отвергнуть.

– Он считает, что весь мир, вся его реальность – это грандиозный обман, созданный лишь для того, чтобы разбить ему сердце, – вздохнул Джарлакс.

– Несмолкающий шепот безумия, – повторила Ивоннель.

– И, следовательно, если он поймет, что его мысли – это самообман, абсурд… – начал возражать Джарлакс.

– Ясность сознания продлится недолго.

– Магистр Кейн покажет ему способ понять свое тело и дух.

– А коварный шепот не утихнет никогда.

– Он поймет, что этот голос нашептывает ложь!

– Нет.

– Ты говоришь глупости.

– Ты мыслишь разумно и ожидаешь того же самого от Дзирта, – сказала Ивоннель. – Типичная ошибка. Он сломлен. Что-то у него внутри разбилось, лопнуло, разрушилось. Нельзя больше требовать от Дзирта, чтобы он спокойно разобрался в путанице своих безумных мыслей, как нельзя ждать от человека с переломанными ногами, чтобы он побежал. Если ты не видишь повреждения, это не означает, что его нет. От этой болезни нельзя избавиться усилием воли, как нельзя при помощи одного лишь желания залечить кости, превращенные в обломки.

Джарлакс покачал головой, пытаясь отрицать роковые слова жрицы, – но тщетно.

– Эта болезнь коварна, – уверенно продолжала Ивоннель. – Она представляет собой непрерывную череду сомнений и страхов, которые ловко уничтожают все надежды и мечты. – Она усмехнулась, почти беспомощно. – Здесь имеется нечто общее с учением Ллос, с тем, как верховные матери при помощи магии и лжи сохраняют контроль над целым городом дроу. Только на сей раз вероломные верховные матери находятся у Дзирта в голове, и они не сдадутся, а он не сможет победить. В отличие от эпизода из его юности в Мензоберранзане, на сей раз Дзирту До’Урдену некуда бежать.

Джарлакс собрался было возразить, но промолчал и опустил плечи.

– И подумать только, таков будет конец Дзирта До’Урдена… – горько произнес он.

– Ты восхищался им всю жизнь, – прошептала Ивоннель.

Джарлакс не стал возражать.

– А теперь ты разочарован, потому что он проявил слабость, – добавила девушка.

– Нет, – упрямо произнес наемник.

– Да! – настаивала Ивоннель. – Тебе не по душе эта правда, но твой отказ принять ее не поможет делу. Дзирт – словно ребенок, который разочаровал отца, герой, который на сей раз не сумел совершить подвиг.

Джарлакс открыл рот, чтобы ответить, но не вымолвил ни слова и лишь поднял руки с видом потерпевшего поражение.

– Потому что ты не можешь постичь, что в мыслях у Дзирта, – пояснила Ивоннель. – Как ты можешь это понять, если ты сам находишься в здравом уме? Ты охвачен раздражением и гневом, хотя и пытаешься это отрицать. Ты думаешь: если он просто захочет по-настоящему, приложит усилия, начнет улыбаться и сопротивляться страшным мыслям, тогда все будет в порядке. Потому что в твоем случае это очевидный исход, но ведь ты не лишился рассудка.

– Какого ответа ты ждешь от меня? – спросил побежденный Джарлакс. – Что я должен сделать?

– Дзирт нуждается в нашей помощи – по меньшей мере моей и Киммуриэля, – сказала Ивоннель, и в этот момент дверь открылась, и появился Артемис Энтрери. Увидев Ивоннель Бэнр, он ахнул. Женщина, не обращая на него внимания, продолжала: – Возможно, общение с монахами поможет Дзирту обрести некоторое доверие к окружающим, до такой степени, что он примет нашу помощь. И в этот момент – а я боюсь, что момент будет очень кратким, – мы должны действовать, и действовать быстро. Это его – то есть наша – единственная надежда.

Затем она посмотрела на Энтрери и с вызывающим видом встретила его испепеляющий взгляд. Она уже давно пришла к выводу о том, что упустила самый благоприятный шанс исцелить Дзирта от болезни, насланной Бездной, именно в тот момент, момент истины, когда он столкнулся с Кэтти-бри, которую принял за демона. В тот миг, наблюдая за дроу-следопытом при помощи чаши для ясновидения, Ивоннель заглянула в его душу и поняла, что он погружен в полное отчаяние, что он уничтожен, раздавлен, что ему нечего больше терять.

Тот момент дал ей шанс, подумала она тогда. Так она считала и сейчас. Она взглянула на Энтрери и попыталась вспомнить историю взаимоотношений этого человека и Дзирта До’Урдена. Ее знания были весьма обширны, потому что Артемис Энтрери побывал в Мензоберранзане много десятков лет назад, когда Дзирт в первый раз после бегства вернулся в родной город, а Ивоннель Вечная была его правительницей.

Ивоннель довольно долгое время разглядывала наемного убийцу, затем кивнула. У нее в мозгу начинала формироваться некая идея.