Герой ее романа

3

— Как чувствует себя Майкл? — поинтересовался Мэттью, входя в дом.

— Похоже, что ему немного лучше. Хотя, как мне кажется, более профессионально на твой вопрос ответила бы доктор Хейзел Линч. Уж она сделала бы это с превеликой радостью, — не удержалась от колкости Дженнифер, хотя и старалась изо всех сил казаться сдержанно-равнодушной.

В ответ Мэттью смерил ее с головы до пят укоризненным взглядом.

— Забавно, что человеческая память часто вводит нас в заблуждение. Я ведь прекрасно помню тебя, ты всегда была разумной женщиной…

— Надеюсь, Мэтт, я еще не выжила из ума и, кажется, имею все основания задуматься над истинной причиной твоего столь страстного желания взять Майкла под свое крыло.

От внимания Дженнифер не ускользнуло то, что интонация, с которой ею была произнесена последняя фраза, взволновала Мэттью. В его глазах мелькнуло раздражение, если не злость. Она поймала себя на том, что, задев этого себялюбца за живое, испытала противоестественное садистское удовлетворение. Правда, ей пришлось приложить немало усилий, чтоб не думать о том, как давным-давно, еще в студенческие времена, в его глазах тоже нередко вспыхивал огонь. Но то был огонь страсти, огонь желания, желания обладать ею…

— Не пойму, что дает тебе повод сомневаться в моей искренности? Я действительно хочу помочь Майклу. Меня буквально грызет мысль, что он живет здесь один, — резонно возразил Мэттью.

— Но ведь он не останется в одиночестве, у него есть я, — энергично запротестовала Дженнифер.

В ту же секунду Мэттью удивленно поднял брови.

— Неужели? А мне он сказал, что последняя ваша с ним встреча состоялась целых две недели назад.

Девушка сердито нахмурилась.

— Я стараюсь навещать его как можно чаще, но иногда…

— Другие люди требуют от тебя большего внимания и претендуют на твое время в первую очередь? Верно? — саркастически предположил Мэттью. — Не криви душой, Дженни, ты ведь никогда не смогла бы переехать сюда, к нему, так ведь? Скажи!

— Но он мог бы переехать ко мне в Честер-Хиллз, — возразила Дженнифер, как будто не расслышав его вопроса. — И если бы тебя сейчас здесь не было, он наверняка бы согласился.

— Кто? Он? Впрочем, да, конечно. Но было бы это его истинным желанием? Пошел бы мистер Элиот на это по собственной воле? Нет! Потому что ему хочется остаться здесь. Ведь это его дом. Здесь его вещи, его книги. Здесь все напоминает ему о пережитом. Вся его жизнь… она прошла в этих стенах.

— Может быть, и так. Но ведь ты не можешь навсегда остаться с ним, верно, Мэттью? А что будет с Майклом, если тебе все-таки придется уехать?

— В обозримом будущем я намерен обосноваться в этих краях, так что ничто не помешает мне, если я захочу поселиться здесь, в Бриджтоне. Отсюда удобно добираться до Бостона, да и до Нью-Йорка тоже недалеко, и вообще…

— Ты собираешься навсегда перебраться в Бриджтон?

Дженнифер не удалось скрыть прозвучавшую в ее голосе тревогу и, судя по взгляду, которым ее удостоил Мэттью, это не осталось им незамеченным.

— А что в этом плохого? Тебе что, ненавистна сама мысль о том, что я буду жить по соседству с тобой?

— Нет, нет, — совершенно искренне ответила Дженнифер. — Почему это мне должно не нравиться?

— Конечно. С какой стати это может тебе не нравиться? Или… постой, постой… неужели тут дело в том, что…

Прежде чем Дженнифер успела угадать конец начатой им фразы, из его рук выскользнул рюкзак с вещами. В мгновение ока ее спина оказалась прижата к стене, а тело очутилось в цепких объятиях его сильных рук. Они оказались в такой близости друг от друга, что на нее густой волной пахнул пьянящий жар мужского тела.

Когда-то давно, когда Мэттью так же крепко сжимал ее в объятиях, Дженнифер охватывало ни с чем не сравнимое блаженство, а ощущение исходящей от него первобытной стихийной силы только обостряло в ней желание. Их интимная близость бывала столь бурной и страстной, что все долгие годы, после того как Мэттью исчез из ее жизни, Дженнифер не могла стереть из памяти эти дивные минуты и не переставала грезить о них. Они возвращались к ней в сновидениях, и она пробуждалась в горячем поту, страстно желая повторения этого сна наяву, снова и снова…

И вот теперь воспоминания ожили в ее памяти, как слабое отражение прежних чувств. Дженнифер ощутила, что ее соски под свитером налились и сделались твердыми, а все тело охватила непроизвольная дрожь.

— Кашемир… милый свитерок… На деньги, заплаченные за него, в каком-нибудь Чаде можно было бы прокормить нескольких человек… знаешь, скольких? — услышала она глухой голос Мэттью, а его пальцы заскользили по нежной шерсти. Его губы находились совсем близко от ее губ, и Дженнифер понимала, что, сделай сейчас кто-нибудь из них вдох или выдох, они соприкоснутся. Она поймала себя на мысли, что судорожно подыскивает, что бы сказать в свое оправдание. В конце концов, его костюм тоже не из дешевых.

— Это — подарок, — возмущенно отозвалась девушка. — От друга.

— Друга? — Мэттью сделал удивленное лицо. — Друга, а не мужа?

— У меня нет мужа, — сердито отрезала Дженнифер.

— Нет мужа?!

В его глазах сверкнуло что-то недоброе, и ей показалось, что она сказала что-то не то, что-то ненужное, не соответствующее ситуации. Однако поздно, слово не воробей…

— Нет мужа? — задумчиво повторил Мэттью. — Что же с ним случилось, Дженни? Он что, отказался принять твои правила игры… как когда-то и я… Разве нет?

— Нет. Дело в том, что…

Продолжить Дженнифер не удалось. Произнести вообще что-то оказалось невозможно, потому что ее губы крепко запечатал жаркий поцелуй Мэттью.

Ее давно уже никто не целовал таким долгим, крепким поцелуем. Да и вообще давно никто не целовал… Ее губы жадно раскрылись, уступив натиску губ Мэттью, а руки с такой же нескрываемой страстью потянулись к нему. То, как она отреагировала на поцелуй, было сродни готовности, поддавшись испепеляющему огню страсти, без остатка раствориться в нем… Дженнифер поняла это, когда безуспешно попыталась противостоять урагану древних как мир первобытных желаний. В ее голове мелькнула мысль, что все это безумие, которому она невольно поддалась, скорее всего, порождено бессознательным желанием перенестись в далекое прошлое.

Вряд ли она хотела его сейчас, в данную минуту… Ведь прошло столько лет… Всех этих лет, в течение которых она добровольно и легко вела целомудренную, безбрачную жизнь, даже и не помышляя о том, чтобы ее кто-то целовал вот так, как сейчас целует Мэттью. Так нежно и трепетно… Она даже сама не заметила, когда он успел взять в ладони ее лицо.

Дженнифер издала негромкий стон, чувствуя, как язык Мэттью настойчиво исследует ее губы. Если этот поцелуй продлится чуть дольше, то страшно подумать, чем это может кончиться! Дженнифер ощутила в обтянутой свитером груди сладостную боль, которая постепенно горячей волной охватывала все ее существо. Неожиданно оторвавшись от ее губ, Мэттью произнес:

— Так ты говоришь, что мужа у тебя нет. Что ж, это заметно.

Его слова, словно холодный душ, мгновенно привели Дженнифер в чувство. Она сердито оттолкнула Мэттью, ухитрившись при этом оторваться от стены и в то же время сохранить равновесие.

— Я слышал разные сплетни о том, что у женщин в определенном возрасте возникают проблемы с биологическими часами, но…

— Ты же предпочитаешь тех, кто помоложе, в возрасте Хейзел Линч, как же иначе!

Это было единственное, что смогли произнести дрожащие губы Дженнифер.

И удивилась сама себе. Что это такое, черт побери, она делает, куда ее несет? У нее неожиданно появилось ощущение, будто она угодила в эпицентр торнадо, ворвавшегося в ее жизнь невесть откуда.

— Лично я предпочитаю… работу. Работу, и еще раз работу, — спокойно произнес Мэттью. Не успела Дженнифер взять себя в руки, как он коротко и требовательно задал ей вопрос:

— Ты давно развелась с мужем?

— Развелась? — в недоумении посмотрела на него Дженнифер. — Я вообще не разводилась. — Заметив недоуменное выражение лица Мэттью, она сердито добавила: — С кем мне разводиться, если я не замужем и никогда не была!

— Не была замужем?! А мне говорили, что ты… — Мэттью нахмурился. — Я слышал, что ты вышла замуж за своего двоюродного брата и что у тебя есть ребенок, дочь.

Дженнифер принялась лихорадочно соображать. Ее двоюродные брат и сестра действительно поженились, и у них была дочь девяти лет. Однако Дженнифер не стала ничего объяснять Мэттью и лишь пожала плечами, ограничившись следующим:

— Боюсь, что тебя ввели в заблуждение. Вот что значит верить всяким сплетням. Знай — я не замужем. У меня нет дочери. И я не считаю себя жертвой биологических часов.

Про себя же она отметила, что два ее утверждения — истинные, одно — ложное. Однако Мэттью об этом никогда не узнает.

— Но ты ведь так мечтала о том, что когда-нибудь у тебя будут сын и дочка. Я и сейчас помню, как мы с тобой спорили на этот счет. Мне хотелось немного повременить, а ты утверждала, что детей нужно заводить сразу, как только мы создадим семью.

Слушая его, Дженнифер машинально прикоснулась к пальцу, на котором когда-то носила подаренное им кольцо. Эту семейную реликвию Мэттью когда-то преподнес ей в знак их решения связать свои судьбы.

— Значит, у нас с тобой много общего, — сказала она. — Ни ты, ни я не состоим в браке, и ни у кого из нас нет детей.

— Ты забыла еще одно, если уж считать все по пунктам, — произнес Мэттью, глядя на ее губы.

Дженнифер при этом снова ощутила уже знакомое ей чувство сладостной боли в груди.

— Еще одно? — незнакомым ей самой хриплым голосом повторила она, стараясь отогнать от себя ощущение внезапно разбуженной чувственности.

— Мы с тобой оба занимаемся поиском денег для благотворительных фондов. — Немного помедлив, Мэттью негромко добавил: — Пойду посмотрю, как там Майкл.

— Да-да, я…

Господи, да что такое с ней творится? Почему она ведет себя, как та глупенькая первокурсница, которую Мэттью сбил вместе с ее велосипедом, неожиданно выскочив из-за угла, — он тогда спешил на собрание к Майклу. На заседание благотворительного фонда Мэттью так и не попал. К тому моменту, как он помог подняться Дженнифер, убедился, что серьезной угрозы ее жизни и здоровью нет, и угостил девушку кофе, собрание закончилось. А вот их роман — тогда он только-только начался.

Через полчаса Дженнифер попрощалась с Майклом и отправилась на машине домой. От яркого солнечного света, заливавшего ветровое стекло, у нее разболелась голова. Впрочем, может быть, причина головной боли крылась в чем-то другом, гораздо более личном, интимном.

Дженнифер отказывалась поверить в то, как страстно она отреагировала на поцелуй Мэттью. Как можно было позволить себе настолько утратить контроль над своими эмоциями, не говоря уже о том, чтобы так откровенно выдать неприкрытую жажду чувственных наслаждений… Как это, должно быть, позабавило Мэттью! Как он посмеялся в душе над ней, как позлорадствовал над ее готовностью отдаться во власть инстинктам!

Дженнифер даже застонала от досады и в следующее мгновение с ужасом осознала, что, замечтавшись, едва не вылетела на встречную полосу.

Нет, ей срочно следует выбросить из головы бывшего возлюбленного! Что за глупость, в тридцать лет предаваться воспоминаниям о студенческом романе! Не об этом нужно думать сейчас, когда нездоровье Майкла может серьезно сказаться на судьбе ее благотворительного фонда. Может быть, настал поворотный момент и ее попытки убедить Майкла отказаться от той роли, которую он играет в совете, увенчаются успехом. Правда, Дженнифер совершенно не представляет себе, как обсуждать с ним столь деликатный вопрос, пока не миновала угроза его здоровью. Чутье подсказывало, что выяснить истинную причину его опасений по поводу намеченной ею программы все же удастся, хотя и не без помощи Мэттью.

Сама мысль о том, что за поддержкой придется обращаться не к кому-нибудь, а к этому наглецу, задевала ее гордость. Однако позволить этой самой гордости стать на пути в таком серьезном деле, как благотворительность, Дженнифер никак не могла. Ей необходимо сохранить верность имени отца. А ради этого можно смирить свою гордыню.

Девушка почувствовала, что ее глаза увлажнились от слез — таких горячих, что, если им позволить скатиться по щекам, они обожгут ей лицо.

— Папочка, — прошептала она.

«Случайная смерть», — мрачно объявил в тот роковой день коронер, проводивший осмотр тела, но даже тогда Дженнифер удержалась от слез. Ей хотелось разрыдаться… Она понимала, что это необходимо, что слезы принесут ей облегчение, но панически боялась собственных слез, боялась, что даже сейчас, спустя много лет, кто-то мог произнести это жуткое слово — самоубийство. Никто ни разу не осмелился отрыто произнести это слово в ее присутствии, однако оно не раз звучало в мучивших ее кошмарах, его доносил злобный шепот черной зависти, которой так и не удалось запятнать репутацию отца, бросить тень на то, что он успел создать при жизни.

Самоубийство… Отнять у самого себя жизнь и все из-за постоянно обуревающего тебя страха и жгучего стыда!

Но ведь ничего этого не было. Отец не отнимал у самого себя жизнь и не делал ничего такого, чтобы бросить тень на собственную репутацию. Ах если бы не этот Джо Де Лука!..

Дженнифер мысленно произнесла это имя и словно распахнула шлюзы полноводной реки памяти. Воспоминания тотчас хлынули на нее, грозя затопить с головой. Дженнифер торопливо свернула с шоссе на узкую боковую дорогу, где почти не было движения, — надо успеть добраться до дома, прежде чем воспоминания о тех страшных днях погубят и ее.

Джо Де Лука, отец и Мэттью, главным образом Мэттью… Это были призраки, обитавшие в ее прошлом, призраки, которых она изо всех сил пыталась удержать на дальних задворках памяти. Джо Де Лука, отец… и еще один, самый печальный и самый несчастный призрак — призрак любви, которая когда-то связывала их с Мэттью.

Дженнифер ощущала, как слезы наполняют глаза, заслоняя пеленой окружающий мир. Нет, надо держать себя в руках, постараться не давать воли переживаниям. Она не имеет права расплакаться прежде, чем доберется до дома, где ее не сможет увидеть никто из посторонних.

Мэттью… Мэттью… Ну почему… почему он вернулся?

Близился вечер, но солнце светило по-прежнему ярко. Его лучи озаряли теплым нежно-золотистым светом дорожку, ведущую к дому, и сам дом, в котором прошло ее детство. Дженнифер припарковала машину рядом с входной дверью и вошла под сень родного крова.

Оказавшись наконец-то дома, она быстро прошла в элегантно обставленную гостиную первого этажа, в которой обычно принимала друзей. Там она дрожащей рукой открыла бар, словно в надежде найти волшебное зелье, которое помогло бы ей заглушить, притупить или хотя бы временно отодвинуть на задний план терзавшую ее боль, помочь отгородиться от несвоевременных мыслей, от некстати проснувшихся чувств, а главное — вычеркнуть из памяти прошлое.

Ее пальцы нащупали холодное стекло бутылки. Виски… Это было любимое «лакомство» отца, вернее, его любимое снотворное, которое он употреблял малыми дозами на сон грядущий. Хотя глаза Дженнифер по-прежнему застилали слезы, она явственно разглядела бутылку. Пару секунд повертела ее в руках, затем медленно и осторожно поставила на место, прикрыла створки бара и, распрямив плечи и решительно тряхнув головой, твердой походкой вышла из гостиной и отправилась в кухню.

Сбросив пальто, Дженнифер потянулась за чайником. Отец был тихий человек, не любивший бурно проявлять свои чувства, довольно замкнутый, но у нее никогда не возникало повода усомниться в его любви. После смерти матери, Дженни тогда была еще малюткой, он воспитал ее сам, без помощи родственниц. Отказался он и от мысли о повторной женитьбе. Позднее, когда дочь вышла из младенческого возраста, мистер Уинслоу отправил ее в престижную школу-интернат в Нью-Джерси. Возможно, он воспитал девочку в несколько старомодном духе — по язвительному замечанию одной из тетушек, дочь выросла в результате этого «взрослой малышкой». Отцовское воспитание принесло и иные плоды. К сожалению, из «взрослой малышки» Дженнифер превратилась в женщину с гипертрофированным чувством долга, не умеющую легко принимать простые житейские радости. Тем не менее детство ее прошло под знаком отцовской любви, и она по праву могла называть этот период самым счастливым в своей жизни. А в том, что детство ее было счастливым, Дженни ничуть не сомневалась.

Конечно, бывали и такие дни, когда со всем пылом нежной детской души она мечтала о матери. Уже достигнув зрелости, девушка не раз задумывалась над тем, как мог бы сложиться ее характер, испытай она в детстве благотворное материнское влияние. Что греха таить, были в ее жизни и такие моменты, когда ей казалось, что требования, предъявляемые отцом, невероятно высоки, и тогда у нее возникало ощущение, что отцовское воспитание слишком оторвано от реальной жизни. Временами ей отчаянно хотелось, чтобы в жизни у нее было побольше веселья и радости и меньше ответственности и строгой упорядоченности бытия.

Чайник на плите закипел. Дженнифер налила чашку кофе и, прихватив ее, отправилась из кухни в кабинет. На письменном столе там были разложены листы бумаги с набросками новой организационной структуры попечительских советов, в необходимости которой она мечтала убедить Майкла. Замысел был достаточно амбициозным, мисс Уинслоу знала это. Как и то, что некоторые могли назвать его авантюрным, но лично она предпочла бы такие определения, как «радикально новый» и «рискованный». Хотя они с Майклом и распоряжаются денежными средствами учрежденного ее отцом фонда, им приходится учитывать взгляды и соображения других членов совета, особенно после того, как доходы от благотворительных распродаж и лотерей стали все чаще пополняться пожертвованиями частных лиц.

Дженнифер рассчитывала на эти деньги организовать мастерские, в которых подростки могли бы обрести профессиональные навыки. Или вложить средства в их досуг, чтобы они не так бездарно, как сейчас, проводили время. Конечно, эта идея вряд ли могла претендовать на особую новизну и оригинальность. Муж Фионы, миллионер-филантроп Сайрус Макговерн, уже осуществил нечто подобное на Среднем Западе, в городе, где он вырос.

Сайрус и мисс Уинслоу не сразу пришли к взаимопониманию. В самом начале они отнеслись друг к другу без особой симпатии, если не с подозрением. Но сейчас они отлично ладили между собой, испытывая друг к другу искреннее уважение, как в личном, так и деловом плане.

Он пообещал оказать Дженнифер всю необходимую помощь по устройству мастерских, однако ему, конечно, было не под силу убедить попечителей фонда поддержать все ее начинания.

Уже было подыскано едва ли не идеальное место для будущего проекта — огромный пустующий склад на окраине города. Имелся там и большой участок земли со вспомогательными строениями. Мастерские Сайруса размещались примерно в таких же условиях. Но Дженнифер мечтала переоборудовать часть помещений главного здания под небольшие спальни, где могла бы останавливаться в том числе и приезжая молодежь из других городков.

План представлялся ей грандиозным и требовал немалых сил. Для того чтобы подкрепить собственную уверенность в конечном успехе, Дженнифер решила лично сделать внушительное, даже более чем внушительное, финансовое пожертвование в его бюджет.

Когда все будет готово, этот проект станет носить имя ее отца и в последующем явится данью его светлой памяти, данью памяти благодарной дочери любимому отцу.

Совсем недавно, всего лишь на прошлой неделе, когда они с Фионой обсуждали предстоящее рождение ребенка, подруга осторожно поинтересовалась у Дженнифер, не собирается ли та выйти замуж и обзавестись собственной семьей. Добрая, нежная, искренняя Фиона была не из тех, кто способен на праздное любопытство, однако ей так и не удалось решить для себя, что же кроется за этим, на первый взгляд невинным, вопросом.

Они разглядывали нарядное детское приданое, украшенное ручной вышивкой, которое будущая мать купила для своего малыша. Осторожно и трепетно прикасаясь к крошечным распашонкам, Дженни внезапно поймала себя на мысли, что ей вряд ли удалось скрыть от подруги чувство зависти перед светлым и радостным чувством материнства, которым Фиона буквально светилась.

Она тогда натужно улыбнулась, покачала головой и ответила, что, как у всякой современной деловой женщины, у нее слишком мало времени для личной жизни и повседневные заботы не оставляют места ни для мужа, ни для ребенка. Да и вряд ли найдется на свете такой безумец, который согласился бы разделить с ней свою судьбу, — такой напряженный, такой изматывающий темп жизни не каждому по плечу. Фиона конечно же бурно запротестовала, но быстро поняла, что Дженнифер не склонна и дальше развивать матримониальную тему.

Да и как она смогла бы признаться в том, что никогда не вышла бы замуж за того, кого не любила бы больше самой жизни? Нет, она просто не способна связать судьбу с тем, кому не сможет отдать себя всю без остатка, до последней капельки. В равной степени Дженнифер не могла представить себе брак с человеком, не достойным абсолютного доверия и не нуждающимся в такой же абсолютной верности с ее стороны. Нет, она станет спутницей жизни только тому, кому сможет поведать о своих самых сокровенных мечтах, а может, даже и страхах, — столь же ревностно оберегаемых от всех окружающих, — кому сможет открыть всю себя до самого донышка. Однако, увы, такой мужчина просто-напросто вообще не существует на белом свете.

Нет, не было, да и быть не может такого человека, которому Дженнифер осмелилась бы открыть глубинные тайники души, который оказался бы достойным прикосновения к этим ее тайнам.

Как могла она это сделать, если тайна принадлежала не только ей одной и подобная откровенность означала едва ли не предательство самого дорогого человека — отца?

После того, как она однажды уже в какой-то степени попыталась доверить свой страх, жуткой, зловещей тенью омрачающий всю ее жизнь, другому человеку, после того как она поделилась с ним своими сомнениями, случилось то, что сравнимо разве что с эффектом раскрытия ящика Пандоры. Дженнифер вздрогнула от нахлынувших на нее воспоминаний.

— Такое впечатление, что своего бесценного папочку ты любишь больше, чем меня, — заявил однажды Мэттью едва ли не прокурорским тоном, когда Дженнифер попыталась объяснить, что должна съездить на уик-энд домой повидаться с отцом.

— Не больше, успокойся, — заверила она друга. — Но он же мой отец.

Отношения Мэттью с родителями носили совсем иной характер. Прежде всего, у него были и отец, и мать. А еще — две сестры и старший брат. В соответствии с традициями зажиточных семейств Новой Англии его в свое время отправили в закрытую школу-интернат. И поэтому близкие отношения, сложившиеся у Дженни с ее отцом, их зависимость друг от друга, ее верность и дочерняя любовь были ему непонятны. Мэттью Эггермонт…

Дженнифер крепко сжала кофейную чашку. Нет, не надо даже пытаться себя обманывать, убеждать в том, что стоит немедленно взяться за работу. Их внезапная встреча явилась для нее ударом, громом среди ясного неба, и еще большим потрясением стал поцелуй Мэттью. Нельзя было не признать, что с той самой секунды, как его губы снова коснулись ее губ, в ее душу проник яд сомнения, так ли уж она свободна от давней любви или просто все это время скрывала очевидное от самой себя?

Дженнифер откинулась на спинку кресла и предалась воспоминаниям…