Герой ее романа

7

Три часа спустя, когда мисс Уинслоу вошла в свой офис в Честер-Хиллз, первое, что ей бросилось в глаза, — это лежащая на столе папка с предложениями совету, которые они подготовили вместе с Сайрусом.

Ее сердце все еще никак не могло успокоиться. Пара часов в дороге так и не помогла ей преодолеть нанесенную Мэттью обиду. А может, то была и не обида вовсе, а злость на этого самоуверенного типа. Дженнифер не привыкла, чтобы кто-то вмешивался в ее планы. Ей и в голову не могло прийти, что какой-то наглец попытается оказывать на нее давление. Однако не только этим объяснялось ее возбуждение, заставлявшее метаться по комнате с яростью угодившей в клетку тигрицы.

Да как только он посмел вмешиваться в ее жизнь, в ее личные планы? Как осмелился приказывать, что ей делать, а что нет!

Мэттью ничего не знает о проблемах маленького городка. Да и к чему ему это? Интересно, что бы он испытал, попытайся она диктовать ему какие-либо условия, встревая в его дела?

В случившемся конечно же не стоит винить Майкла. Он болен, да и вообще уже далеко не молод. Дженнифер представила себе, как ее дружок обрабатывал беднягу, проявляя чудеса красноречия, и задумалась. Вполне возможно, что Мэттью не интересуют деньги университета. Для осуществления программы помощи странам третьего мира под эгидой ООН имеются иные источники. Она мрачно улыбнулась, дав волю невеселым мыслям.

У Майкла своей семьи нет, однако он владеет внушительным пакетом капиталовложений. Кстати, она сама посоветовала ему сделать некоторые из них. Между ними уже давно существовало молчаливое соглашение относительно того, что он завещает свои деньги благотворительным фондам ее отца. Тем не менее не следует исключать того, что у Майкла в последнее время могли появиться и другие соображения.

Мисс Уинслоу понимала, что обида — не лучший советчик, что не стоит поддаваться эмоциям, но ей никак не удавалось избавиться от тревожных дум. Здравый смысл подсказывал, что Мэттью, будь он даже не самым честным человеком на Земле, не стал бы рисковать собственной репутацией, пускаясь в сомнительного рода авантюры. Деньги Майкла были лишь каплей в море по сравнению с теми суммами, которыми распоряжался мистер Эггермонт как сотрудник ООН.

Дженнифер посмотрела на письменный стол. Предполагалось, что ее встреча с Сайрусом состоится в эти выходные именно с тем, чтобы еще раз, теперь уже окончательно, обговорить все их предложения попечительскому совету. Неожиданно она почувствовала, что на глаза навернулись жгучие слезы — слезы обиды, досады и злости.

Она продолжала метаться из угла в угол, стараясь при этом не смотреть на фотографию отца, расположенную на видном месте. В свое время Дженнифер увеличила старый фотоснимок и, поместив в рамку, повесила над камином. Это было одно из ее любимых фото: на нем отец улыбался, и глаза его светились добротой. Взгляд его был устремлен на фотографа — тогда им оказался Майкл. Всякий раз, пытаясь преодолеть нападавшую на нее меланхолию, Дженнифер черпала энергию, стоя перед фотопортретом отца. Его улыбка, его исполненный теплом и любовью взгляд моментально возвращали ей вкус к жизни: дурное настроение улетучивалось, будто его и не бывало.

Однако сегодня отцовская фотография не возымела на нее желанного действия, не помогла вновь обрести душевный покой, не подарила умиротворения.

— Что ты знаешь о моем отце? — бросила она в лицо Мэттью. В принципе это было не совсем правильно. Парень в свое время презирал все то, что олицетворял собой ее отец — мир денег и престижа, мир, в котором собственность ценится гораздо выше, чем люди. Но кто сказал, что нажива была смыслом жизни ее отца? У кого повернулся бы язык назвать его бездушным дельцом? Да, он ценил деньги и умел обращаться с ними. Да, он был человек гордый, однако отзывчивый, способный к состраданию. Дженнифер не помнила случая, чтобы он остался глух к чужому несчастью. Вот почему она так страдала: двое самых дорогих ее сердцу мужчин не могли преодолеть предвзятости в отношении друг к другу…

— Папа, пойми, я люблю его, — беспомощно, чуть не плача пыталась она в свое время втолковать отцу, когда тот поинтересовался, сколько времени дочь проводит в обществе «этого оболтуса».

— Ты еще не знаешь, что такое настоящая любовь, — возражал ей отец, — ты еще слишком молода, еще совсем дитя…

— Неправда, папа. Я точно знаю, что люблю его, — твердо стояла на своем Дженнифер. — И я уже давно не ребенок. Мне двадцать один. Я вполне… взрослая.

— Взрослая? Ошибаешься. Ты еще дитя. Моя малышка.

— Ох, папа! — шептала Дженнифер, понимая, что вот-вот расплачется.

Ей так хотелось, и она прилагала к этому немалые усилия, сблизить, насколько это было возможно, отца и своего возлюбленного. Хотя в конечном счете уже тогда она прекрасно осознавала, что ничего из этого не выйдет, пустая затея. И чем больше мечтала о том, чтобы мужчины, которых она так любила, перестали видеть друг в друге соперника, тем сильнее, разделенные пропастью подозрений, которая с каждым днем становилась все шире и глубже, они ненавидели друг друга.

— Да как смеет этот легкомысленный Эггермонт уверять, что любит тебя? — вспылил как-то раз отец. — Какие у него виды на твое будущее? Какие на сей счет планы? И вообще, какое он имеет право принимать за тебя решения? Последний раз, когда я говорил с ним, этот наглец заявил мне, что как только защитит диссертацию, то сразу укатит вместе с тобой, вернее, увезет тебя в пески Сахары! В Судан, Чад или еще куда, лишь бы подальше от цивилизации!

— Пап, но ведь он так похож на тебя! — взмолилась Дженнифер. — У вас так много общего. Вы оба стремитесь делать людям добро, помогать тем, кому тяжело.

— Что ж, может, ты и права, но я никогда не отпускал от себя твою мать, и никогда не позволю тебе слоняться по свету! — резко оборвал ее отец.

Она тогда печально вздохнула, понимая, что настал миг, когда следует наконец высказать все, что она раз за разом откладывала, выжидая благоприятный момент.

— Папа, но Мэттью не сможет долго находиться без меня! — негромко произнесла она.

— Что ты сказала? Что это значит? Ты хочешь сказать, он передумал?

— Нет, папа. Он не передумал. Его планы не изменились. Дело в том… — запнулась она, но, взяв себя в руки, продолжила, — я хотела бы уехать вместе с ним.

— Что-о-о?

Дженни предполагала, что отец вряд ли обрадуется ее планам. И хотя ее намерения все еще оставались смутными, расплывчатыми, она надеялась по окончании университета на какое-то время вернуться в родительский дом. Вернее сказать, надеялась до встречи с Мэттью, или нет, даже была уверена, что так и будет.

Отец никогда не настаивал на том, чтобы Дженнифер всю жизнь оставалась под его опекой, не навязывал ей свои взгляды. Напротив, именно по его желанию девочка отправилась учиться в другой город. Однако мистер Уинслоу совершенно не был готов к тому, чтобы его дочь упорхнула за пределы страны, тем более в жаркую Африку…

— Вернее, этого хотелось бы твоему бесценному Мэттью. А чего хочется тебе самой?

«Пап, пойми, я хочу, чтобы вы поладили с ним. Мне же необходимо простое человеческое счастье. Я мечтаю быть со своим любимым…» эти слова готовы были сорваться с ее губ, однако девушка понимала, что отец не готов слышать от нее столь проникновенные речи, не готов распахнуть свое сердце навстречу ее переживаниям и тревогам.

— Мне хочется того же самого, — все же тихо ответила она. — Я должна поехать с ним. Я люблю его.

— Ну хорошо. Ты уже взрослая, и я не могу заставлять тебя поступать вопреки собственной воле.

Дженнифер не сомневалась тогда, что Мэттью любил ее, однако знала, что он ни за что не отступится от своих планов и приложит все силы к тому, чтобы осуществить задуманное, чтобы посвятить свою жизнь делу помощи слабым и обездоленным. И даже если она не решится отправиться с ним, он все равно уедет. Уедет один, без нее. Но это не значит, что он перестанет любить ее.

Просто они на какое-то время расстанутся и не смогут проводить время вместе.

По своему характеру Мэттью, как она тогда считала — настоящий рыцарь, мужественный крестоносец. Он готов был рисковать, преодолевать трудности, жить с полной отдачей, со всей страстью кипящей энергии юной души. Что касалось самой Дженнифер, она уже тогда понимала, что ее собственные склонности и жизненные идеалы гораздо ближе склонностям и идеалам отца.

Правда, ей было известно, что скептически настроенные родственники старались по мере своих сил охладить рвение Мэттью. Вот почему он в то сложное время так нуждался в ее любви и моральной поддержке. И те годы, которые они мечтали посвятить служению высоким идеалам, наверняка навсегда запомнились бы им как лучшее время их жизни. Им было бы что рассказывать своим детям, а потом и внукам…

Дети… Она догадывалась, Мэттью может сколько угодно тешить свое мужское самолюбие, играя роль Дон-Кихота, тратить все свое свободное время на филантропию, однако, когда у них появятся собственные дети… Дженнифер инстинктивно понимала, что он непременно будет оберегать их, причем так же трепетно и самозабвенно, как бережет и лелеет ее собственный отец.

А потом у нее должны были начаться выпускные экзамены. Мэттью тогда уже практически освободился. План, который они успели обговорить, заключался в том, что, как только Дженнифер распрощается с университетом, они уедут из страны. Он уже почти обо всем договорился с агентством, занимающимся помощью развивающимся странам, и их обоих уже включили в список добровольцев для работы в Африке, оставалось только выбрать страну.

Дженнифер предложила перед отъездом пожить сначала у нее, затем у его родителей, однако Мэттью хотел уехать сразу, как только закончит со всеми оформлениями.

Хотя официально они жили порознь, каждый у себя дома, она проводила большую часть времени у Мэттью. У нее даже имелся собственный ключ от его квартиры. Отец мог догадываться, что они стали любовниками, однако интуиция подсказывала Дженнифер, что он не захочет искать подтверждения своим подозрениям. Мистер Уинслоу принадлежал к тому поколению, для которого интимные отношения мужчины и женщины были делом сугубо личным, не подлежащим обсуждению на людях и допустимым только в рамках освященного церковью и законом брака.

Для Дженнифер и Мэттью все обстояло иначе. Им было трудно представить себе, что можно быть несвободным в желании прикасаться к обнаженному телу любимого человека, отказывать себе в праве наслаждаться в его объятиях силой любви. Разве это мыслимо — отказывать себе и партнеру в возможности получать и, соответственно, дарить радость обладания телом близкого и бесконечно обожаемого человека!

Любовь к Мэттью казалась Дженни бесконечной, ей хотелось всегда быть рядом с ним, не расставаться ни на минуту.

В эмоциональном, физическом и конечно же сексуальном плане у них теперь не было никаких секретов друг от друга. Как не было и запретных тем. Ей нравилось, лежа в постели, наблюдать за тем, как ее любимый обнаженным разгуливает по спальне, напоминая гибким телом молодого гепарда. Тело Мэттью излучало силу, энергию и здоровье. Всё его существо — здоровая гладкая кожа, блестящие шелковистые волосы до плеч — внушало ей трепетный восторг.

Дженнифер восхищала его молниеносная мужская реакция. Иногда бывало достаточно одного только взгляда в его сторону, чтобы в нем проснулось желание.

— Это ты виновата! — шутливо жаловался он ей, когда его передвижения по квартире прерывались вспышками страсти, требовавшими немедленного разрешения «нештатной» ситуации. — Теперь тебе и отвечать за то, что ты натворила! Делай же что-нибудь!

— Что же именно? — тут же включалась в шутливую игру Дженнифер, моментально принимая невинный вид. Однако в следующую секунду ее руки начинали ласкать желанное тело самого лучшего мужчины на свете.

— Что ж, для начала сойдет, — обычно бормотал он и тут же впивался в ее губы жадным, ненасытным поцелуем, после чего бережно опускал на постель и накрывал своим сильным телом.

Их знакомство длилось уже более двух лет, но сила и энергия их физического влечения до сих пор удивляла и даже пугала ее. Стоило ей лишь легонько прикоснуться к его мужскому достоинству, как оно в следующее мгновение устремлялось ввысь, готовое к новым подвигам и свершениям. Порою, во время обсуждения какого-либо важного вопроса она неожиданно подходила и, смеясь, соблазнительно прикасалась к нему. Ее забавляло, что при этом Мэттью какое-то время безуспешно пытался закончить начатое высказывание. Но при всем при этом Дженни тщетно старалась скрыть от себя самой до сих пор не изжитое удивление, вызванное тем, что Мэттью выбрал именно ее, любит и хочет ее.

Случались между ними и ссоры. Они оба были личностями волевыми и страстными, оба глубоко чувствовали жизнь и проникали в суть вещей, оба не привыкли скрывать своих убеждений. Но самым драматичным объектом споров, то и дело вспыхивавших между ними, был мистер Уинслоу. Она с такой горделивой радостью и с замиранием сердца представила их друг другу! Но вскоре обнаружила, что предчувствия ее не подвели.

Вечер знакомства отца и Мэттью закончился спором с пеной у рта о моральном облике нынешних государственных деятелей. Отец, типичный республиканец, придерживался консервативных взглядов, демократ Мэттью — диаметрально противоположных. Разрываясь между дорогими ее сердцу мужчинами, Дженнифер пыталась успокоить отца, хотя и знала, что ему будет досадно признать правоту доводов собеседника. Позднее, когда они вернулись домой к Мэттью, тот заявил, что коль в споре она заняла сторону отца, значит, выступила против него. И что еще хуже, Дженнифер изменила собственным убеждениям.

— Можно подумать, ты не знаешь, что правда на моей стороне, — раздраженно заявил он. — Ты ведь всегда была согласна со мной, в том, что касается…

— Мэттью, прошу тебя, не забывай, что мой отец — человек старшего поколения, его уже не переубедить. И мне бы не хотелось огорчать его.

— А мои взгляды тебе безразличны!

Дженнифер вздохнула и обняла его за шею.

— Неужели так важно оставить за собой последнее слово в споре?

— Да! — уже более спокойно ответил он, но затем добавил язвительно. — Будь это не так важно, стала бы ты в споре занимать сторону отца! Признай, что я прав!

— Неужели для тебя это так важно? — миролюбиво откликнулась она. — Пойми, отцу трудно смириться с мыслью о том, что тебя придется допустить в наш узкий домашний круг, допустить в мой мир — мир его дочери.

— А ты не подумала, что и я не в восторге от того, что его придется допустить в наш с тобой мир. Однажды настанет день, когда тебе придется делать выбор между мной и ним.

Спрятав руку за спину, Дженнифер суеверным жестом скрестила пальцы, загадав, чтобы отец и Мэттью поскорее стали добрыми друзьями. Кто сказал, что это невозможно? Было бы желание сторон сделать хотя бы первый шаг навстречу друг другу. Прояви ее любимый чуть больше внимания к старику, прислушайся он к его советам, пусть даже и не следуя им… Да и отцу неплохо бы уважать взгляды и идеалы молодого человека, пусть даже и не разделяя их.

Однако пока ни один из ее любимых мужчин не был готов пойти на уступки, девушка решила, что лучший способ сохранить между ними мир — это держать их на расстоянии друг от друга.

Однажды, когда вернувшаяся домой Дженнифер, озабоченная мыслями о несовместимости отца и возлюбленного, собралась все же объявить ему о своем намерении отправиться работать за границу, неожиданно раздался звонок в дверь. Пока отец возился с замком, она убедила себя, что все-таки делает выбор в пользу Мэттью. Отец, как ни печально, олицетворял для нее прошлое, Мэттью — настоящее и будущее. Сердце ее упало, когда она увидела, что отец возвращается в комнату вместе с гостем.

Впервые ей был представлен Джо Де Лука сразу после Рождества. Хотя Джо был всего лет на пять-шесть старше Дженнифер, он одевался и вел себя как ровесник ее отца. Особенно раздражали девушку покровительственные манеры по отношению к ней. В его глазах она оставалась глупой, наивной студенточкой.

Однако сам мистер Уинслоу отказывался признавать в нем какие-либо недостатки. Наоборот, он то и дело превозносил перед дочерью достоинства Джо, его светские манеры и безукоризненный вкус в одежде.

Что касается ее самой, то ей этот Джо казался каким-то липким и вкрадчивым, и совершенно несимпатичным. Но она не спорила, не желая увеличивать и без того широкую пропасть непонимания, возникшую в последнее время между ней и родителем, хотя и оставалась при своем мнении. По словам отца, Де Лука был независимым финансовым консультантом, которого он предложил включить в состав попечительских советов двух благотворительных фондов.

Отец и Джо, похоже, проводили вместе немало времени, причем с каждым днем Де Лука держал себя все развязнее. Дженнифер раздражали его все возрастающая бесцеремонность, когда тот, например, небрежно, совсем как в собственном доме, с размаху опускался в кресло. Не успев сесть, Джо сразу же приступал к разговорам с отцом, практически полностью игнорируя при этом ее присутствие, и лишь изредка небрежно и неискренне извинялся перед ней.

— О, извини, Дженнифер, мы, наверное, утомили тебя своими разговорами. Студентов не особенно интересуют финансы и прочая тягомотина? Если, конечно, они не начинают требовать повышения стипендии, а? — Джо неприятно хохотал над собственной неуклюжей шуткой. Дженнифер не без раздражения замечала, что отец улыбался этому несуразному образчику юмора.

Ее так и подмывало сказать этому нахалу, что, несмотря на равнодушие к финансовым вопросам, ей удалось весьма удачно увеличить свой первоначально скромный банковский счет до вполне кругленькой суммы.

Потом разговор переходил на тему благотворительной деятельности, которой отец к тому времени уже несколько лет занимался ради своих земляков-горожан. Из сказанного Дженнифер понимала, что Джо Де Лука надеялся в скором будущем занять важный пост в попечительском совете благотворительного фонда. Более того, тем самым он получал доступ к его финансам. Девушку еще тогда эта информация несколько обескуражила; в душе у нее шевельнулось дурное предчувствие.

— И что в нем плохого? — спрашивал ее Мэттью, когда она пыталась объяснить ему причины своей инстинктивной неприязни к Джо Де Луке.

— Да от одного его вида у кого угодно шерсть дыбом на загривке встанет! — вырвалось тогда у нее.

— Дженнифер, дорогая, а я-то думал, что только я действую на людей как красная тряпка на быка, — поддразнил ее Мэттью.

— Ошибаешься! — ответила она. — И вообще, не говори глупостей! Я люблю тебя и всегда хочу тебя. А он… Нет, какой он все-таки неприятный тип. Я ему не доверяю.

— Так скажи об этом своему отцу, а не мне!

— Да он меня и слушать не станет!

Мэттью удивленно поднял брови и скривил губы в циничной ухмылке:

— Но ведь если судить по твоим словам, отец у тебя — человек разумный, здравомыслящий, способный сострадать чужой беде, склонный помогать окружающим. Он всегда готов прислушаться к мнению других людей. Других, но, к сожалению, выходит — не нас с тобой…

— Мэттью, как это мелочно, как неблагородно с твоей стороны, — запротестовала Дженни. — Мы говорим сейчас о разных вещах…

— Твой отец ревнует тебя ко мне, потому что знает, что ты меня любишь, — не дал ей договорить Мэттью. — Боюсь, как бы не получилось так, что из-за него в наших с тобой отношениях что-то разладится.

— Ты ведешь себя точно как он, сам повторяешь то, в чем упрекаешь его, — сердито произнесла она. — Пытаешься оказать на меня моральное давление. Пойми, Мэттью, отец — родной для меня человек. Я люблю его. И мечтаю, чтобы у вас с ним наконец установились нормальные, человеческие отношения.

— Ты ему уже сказала об этом? — спросил Мэттью.

Это был довод, который повторялся из раза в раз, и, похоже, ему суждено было надолго стать привычной темой их разговоров.

— Ты ему уже сказала об этом? — поинтересовался Мэттью в тот вечер.

— Да, — с усталостью в голосе произнесла Дженнифер.

— И? — осведомился Мэттью. — Я угадал?

— Это его не обрадовало, — призналась девушка.

— Ну так расскажи мне то, чего я не знаю. Смею предположить, что мистер Уинслоу заявил, будто ты понапрасну тратишь его денежки, не дорожишь своим университетским дипломом, что обрекаешь себя на всяческие потенциальные несчастья, что я бессовестный эгоист, что мне следовало бы не мотаться по всяким там Африкам, а подыскать себе нормальную работу в Штатах…

Мэттью попал, что называется, в больное место. Его слова звучали правдиво и беспощадно, и Дженни почувствовала, что из глаз потекли слезы.

— Послушай, Мэттью, все-таки он мне родной отец. Он пытается…

— Встать между нами? — не дал ей продолжить Мэттью.

— Он пытается оградить меня от жизненных невзгод. Когда у нас появятся собственные дети, уверена, ты будешь испытывать к ним такие же чувства.

— Но я ни за что не буду давить на них, требовать беспрекословного подчинения. Кроме того, я не собираюсь принуждать их жить так, как хочу я.

— Пока я была дома, приехал Джо Де Лука. Похоже, что он пытался убедить отца, чтобы тот ввел его в состав попечительского совета.

— И что из этого следует?

— Я не доверяю ему. Есть в нем что-то отталкивающее.

— Ты права, тип он действительно скользкий — согласился Мэттью, — но я никогда не занимался финансовыми вопросами и мне трудно судить о его компетентности.

— Неудивительно. Деньги тебя не интересуют — ведь не я, а ты получаешь стипендию, а за работу еще и гонорары. Хоть ты и говоришь, что родители твои не слишком богаты, в один прекрасный день, дорогой, тебе достанется приличное наследство. Моему же отцу пришлось в жизни добиваться всего собственными руками. И он гордится тем, чего достиг. В этом мы с ним похожи. Мне тоже приятно, что я что-то умею делать, причем не хуже других. И мне не нравится, когда ты начинаешь свысока, с позиции белой кости, посматривать на него. Ничего постыдного в умении честно делать деньги нет.

— Неужели? Мой прапрадед, например, сделал состояние на угле. Он посылал людей в угольные шахты, чтобы они добывали для него из-под земли черное золото. В Аппалачах, на одной из бывших его шахт, можно увидеть мемориальную табличку с именами двадцати погибших горняков. Они лишились жизни, добывая уголь для моего прапрадеда, на чем тот и нажил свое состояние. Каждой из вдов в виде компенсации мой предок заплатил жалкие гроши. В его бухгалтерских книгах значится лишь эта мизерная сумма. Как и твой отец, он отлично умел считать деньги и никогда не бросал их на ветер. Мне не дает покоя мысль о тех углекопах, о том, каково им было встретить свой смертный час глубоко под землей.

— Не надо, Мэттью! Прошу тебя, прекрати, — взмолилась Дженнифер.

Она побледнела. Мэттью нечасто рассказывал ей историю своей семьи, но она отлично знала его отношение к событиям далеких дней.

Девушка повернулась к нему, Мэттью нежно обнял ее за плечи и негромко произнес:

— Будь всегда со мной, милая Дженни. Не дай Бог, чтобы твой отец встал между нами. Я люблю тебя. Люблю так, что ни в силах высказать это. Ты украсила мою жизнь, как солнце, озарила ее. Я не смогу жить без тебя!

— Но в Африку ты готов уехать и один! — тихо возразила Дженнифер.

— Ты права, — был вынужден признать Мэттью и, помолчав, добавил, — Я должен уехать, дорогая. Я обязан. Но и без тебя я тоже не могу.

С этими словами он осыпал ее лицо поцелуями.

Позднее, когда они после вспышки страсти, удовлетворенные, нежились в объятиях друг друга, Мэттью произнес:

— Дженни, я должен тебе кое-что сказать.

— И что же?

В подобных ситуациях он частенько избирал серьезный, торжественный тон, с которым в очередной раз признавался ей в любви. Иногда, разнообразия ради, он сообщал ей, что определенная часть его тела охвачена непреодолимым желанием. Вот и сейчас, она ожидала услышать что-то из хорошо знакомого ей репертуара признаний и с улыбкой предвкушала, что же он скажет.

— Эта работа связана с программой помощи пострадавшим от засухи странам, и она чрезвычайно важна для меня. Через год я снова собираюсь оформиться добровольцем, — произнес он вместо очередного признания.

От удивления она присела в постели. Ей было отлично известно, какое значение придает Мэттью участию в этой программе, ее возлюбленный уже не раз говорил ей об этом, но разговор о конкретном плане действий завел впервые.

— Я тут недавно кое с кем разговаривал. Так вот, благотворительные организации испытывают острую нехватку добровольцев для работы в развивающихся странах. Однако для этих целей также нужны деньги, и притом немалые, для сбора которых нужно срочно создавать специальные фонды.

— Но ведь ты не можешь заниматься сразу и тем, и другим, — задумчиво возразила Дженнифер.

— Одновременно заниматься этим действительно трудно, — согласился Мэттью. — Но ведь кто-то должен работать с людьми, просвещать их, убеждать, чтобы они почувствовали себя в роли посланцев доброй воли. Чтобы те, кому повезло родиться в достатке и сытости, поняли, что люди в развивающихся странах нуждаются в их помощи. Шэрон говорит, что я идеально, подошел бы на такую роль, тем более что у меня уже имеется опыт работы в полевых условиях.

— Шэрон? А это кто?

— Ну, Шэрон Перри. Да ты не знаешь ее. Она училась годом раньше меня. Занималась благотворительной деятельностью, помогала детям. Она не так давно вернулась в Штаты. Позавчера я случайно встретился с нею в городе.

Дженнифер не проронила ни слова, Мэттью же не обращал внимания на ее молчание и продолжал взахлеб расписывать свои планы.

— Скорее всего, мне придется пробыть в Африке дольше, чем я предполагал.

— Ты, видимо, хочешь сказать, что нам придется пробыть в Африке дольше, чем мы предполагали, — мягко поправила его Дженнифер и, между прочим, поступила правильно.

— Я так и знал, что ты меня поймешь, — воскликнул Мэттью, прижимая ее к себе. — Правда, в таком случае нам придется повременить со свадьбой. Увы, ничего другого не остается. Придется подождать.

Мэттью покачал головой и издал стон сожаления.

— Шэрон мне рассказала, что прежде чем тебя зачислят в постоянный штат, требуется пройти немало формальностей. Раньше все было гораздо проще, но зато частенько случались скандалы — бывало, некоторых уличали в разбазаривании средств. Да-да, не удивляйся, были и такие, кто транжирил чужие деньги на красивую жизнь. Теперь же каждого кандидата рассматривают едва ли не в лупу, а затем еще и просеивают сквозь мелкое сито — кому хочется получить на свою голову лишние неприятности. Вот они и пытаются оградить себя от потенциальных просчетов и свести риск до минимума. Шэрон мне рассказала, что недавно, уволили одного из сотрудников только за то, что под подозрением оказался его отец, — этого папашу обвинили в причастности к каким-то финансовым махинациям. Так что я отлично понимаю их щепетильность.

— Пожалуй, — согласилась Дженнифер.

— Ты просто прелесть. Ты сама-то знаешь это? — воскликнул Мэттью. — Ты идеальная женщина… Вернее, идеальная жена!

Следующие несколько дней были наполнены бумажными делами, разъездами и беготней и показались Мэттью сущим адом. Решив под влиянием Шэрон Перри попробовать себя в качестве сотрудника благотворительной организации, о которой он рассказал Дженнифер, Мэттью был вынужден едва ли не каждый день мотаться из Бриджтона в Бостон. Это была нескончаемая череда встреч и разговоров.

— Нам еще многому предстоит научиться! — возбужденно рассказывал он подруге, вернувшись из агентства, куда ему посоветовала обратиться Шэрон. — Оказывается, наши будущие подопечные сами могут научить нас тому, как следует оказывать им помощь! Шэрон говорит…

Примерно спустя месяц Дженнифер взялась за подготовку к выпускным экзаменам. Однажды, когда она сидела, обложившись со всех сторон учебниками, к ней, подобно торнадо в прерии, ворвался Мэттью. И хотя он постоянно уверял ее в своих чисто деловых отношениях с Шэрон, Дженни начала подозревать, что эти «чисто деловые» отношения грозят постепенно перерасти в амурные. Сердце подсказывало ей, что эта женщина влюблена в Мэттью. И в тот раз терпение Дженнифер лопнуло.

— Какое мне дело, что говорит Шэрон! — оборвала она его. — Помимо твоих дел существуют еще и другие. Например, у меня на носу выпускные экзамены! До них осталось всего четыре недели!

— Можно подумать, ты их не сдашь! — жизнерадостно заверил он ее. — Вот, посмотри, Шэрон пригласила нас с тобой сегодня вечером на торжественный ужин!

— Что еще за торжественный ужин? — удивилась девушка.

— Понимаешь, она ничуть не сомневается в том, что мне предложат постоянную работу. Да я тебе уже рассказывал про это агентство! Так что собирайся! Ты еще успеешь принять душ.

— Но, Мэттью, я сегодня из дома ни ногой, — возразила Дженнифер. — Мне нужно заниматься. Ты не мог бы пойти туда один? — предложила она уже более сдержанным тоном.

Дженнифер не любила огорчать кого бы то ни было и старалась ни с кем не портить отношений. А еще ей не давала покоя мысль, как она расскажет отцу о том, что, возможно, ей придется уехать на более длительный срок, чем первоначально предполагалось. Но уж совсем не хотелось ей рассказывать отцу, что Мэттью принял решение стать постоянным сотрудником агентства по оказанию помощи странам третьего мира.

И вот сейчас ее любимый возбужденно мерил шагами комнату. Дженни при всем желании не могла углубиться в книги в его присутствии. Ей было куда легче готовиться к экзаменам в полном одиночестве.

— Ну хорошо, если ты не возражаешь, я могу пойти туда и один.

Полчаса спустя, прежде чем уйти, он шепнул ей:

— Я люблю тебя.

Она с улыбкой ответила на его поцелуй.

— Надеюсь, что немного позже ты подтвердишь слова делом.

Мэттью ушел, а Дженнифер обнаружила, что никак не может заставить себя вновь взяться за учебники. Она машинально подошла к телефону и набрала номер отца. Он ответил почти в следующую секунду и, судя по его голосу, не слишком обрадовался ее звонку: Дженнифер уловила легкое раздражение. Обычно отец всегда находил время поболтать с ней по телефону, более того, он при случае укорял дочь за то, что та звонит ему слишком редко — мол, могла бы и вспомнить старика. Дочернее чувство подсказывало Дженнифер, что с отцом что-то не так.

— Папа, — позвала она его в трубку, но отец перебил ее.

— Дженни, извини, не могу с тобой долго разговаривать. Мне должны позвонить. По важному делу.

— Пап, подожди, — крикнула Дженнифер в трубку, но мистер Уинслоу на том конце провода уже прервал связь.

Дженнифер подождала еще минут десять, а затем снова попробовала набрать номер. Увы, линия оказалась занята. И в третий раз, и в четвертый.

Было уже около десяти, но несмотря на позднее время, девушка решила срочно ехать домой, к отцу. Внутреннее чутье подсказывало ей, что дома происходит что-то нехорошее.

Второпях нацарапав для Мэттью записку, она села за руль…