ГЕШТАЛЬТ - ТЕРАПИЯ

Глава пятая. Гештальт и Протоанализ [71]

Хочу начать с вопроса: что же лечит психотерапия, или что она хочет вылечит?

Можно ответить - «невроз», но иногда делается различие между лечением симптомов и лечением корня проблемы - излечением того, что присуще неврозу. Перлс часто пользовался понятием «тупик» и говорил, что большинство психотерапевтов останавливается перед тем, что русские называют «болевой точкой». Он никогда не шел дальше ссылки на это понятие советской психологии из-за того, что здесь есть структура, которую ни одна психотерапия не может видоизменить, так что все наши попытки психологического лечения лишь доходят до определенного уровня. Как известно, это было понятием, которое Фритц поддерживал как условную психотерапию, тогда как свой подход (в отличие от других) считал в самом деле способным вывести из тупика. Так что же является центральной структурой, этим корнем психопатологии индивида?

Трансперсональная психотерапия ответила бы словом, которое она использует по-другому, чем психоанализ: «эго». (В отличие от психоанализа, который уравнивает эго с сущностью, трансперсоналы обозначают «эго» как внутреннюю обструкцию, фальшивую личность, стоящую на пути глубинной сущности). Лучшей передачей понятия «эго» в смысле, употребляемом и трансперсоналами и духовными традициями, является не «эго» психоанализа, а «характер», т.е. сумма условностей, сумма адаптационных реагирований, отработанных в детстве, которые не представляют нас и не подходят к теперешней жизни.

Концепция нормальной техники в Гештальт-терапии неотделима от понятия органичной саморегуляции; или же мы можем сказать, что характер является подсистемой внутри психики, не открытой для органичного контроля, однако (вновь используя выражение Перлса) превратившейся в «сумасшедшую», принужденную. Мы прекрасно знаем, как принужденная или «неорганичная» личность внутри нас прорастает из переживаний боли детства, будучи вначале случайным реагированием, укоренившись затем в фантоме опасности и тревоги.

Понятие характера как эссенции психопатологии является, я бы сказал, внутренне присущим Гештальт-терапии. Райх, аналитик Перлса, формулировал идею характера как защитную по сути; Фритц же пошел дальше, заявив, что идеальным является человек без характера. В англоязычном окружении, в котором он жил в течение наиболее значительных лет своей работы, это явилось вызовом по отношению к общепринятому значению слова. Такое же значение имеется и в испанском, когда мы говорим «человек характера», особенно в пуританских представлениях под словом «характер» понимается воля, самоконтроль, идеализированная непреклонность. Перлс восстал против такого идеала своим пониманием здоровой личности как человека, творчески реагирующего на ситуацию, а не закоснелого в устаревших реагированиях.

Понять это, конечно же, не просто, однако я полагаю, что симптомныи невроз является лишь второстепенным осложнением скрытого характерного невроза, который развивается практически у любого (как следствие подрастания в атмосфере «эмоциональной язвы культуры»). А поскольку это патологический стиль отношений, заложенный в характерном неврозе, который лежит в основе всех наших конфликтов, межличностных проблем и последующего страдания, я полагаю, что характер - основа повторяющегося принуждения - является наиболее фундаментальным вопросом любой психотерапии, претендующей быть глубокой и завершенной.

Если это верно, то восприятие характера терапевтом в высшей мере релевантно терапевтическому процессу. В самом деле, я верю, что большая часть успеха терапевтов имеет отношение к их зоркому глазу по определению характера - к умению увидеть в походке, жестикуляции и манере говорения отражение образа жизни индивида Однако это не всегда внешне видно, и восприятие характера зависит не только от его переживания, но и от ментального здоровья терапевта. Лишь «органичный» человек, т.е. человек, основой ментального здоровья которого является творческая гибкость, может воспринять безжизненность другого. Характер - это не живое, это часть, не присущая индивиду, Rigor vitae, как назвал ее Перлс по аналогии с Rigor mortis.

Точно так же, как мастер Дзена может палкой отреагировать на любое высказывание, могущее выйти из неозаренного сознания, хороший Гештальтист противостоит повторяющемуся принуждению - игре, автоматически выполняемой людьми,- с жесткостью или непреклонностью. Перлс представляет прецедент, поскольку такой способностью обладал в полной мере, особенно из-за переживания сатори (описанного в автобиографии), которое явилось прелюдией его наиболее продуктивного периода жизни и работы. Он обладал замечательной зоркостью и большим опытом, работая в Калифорнии, когда я с ним познакомился. (Однажды я поздравил его по поводу одной работы на сеансе в Эзалене, а он ответил немецкой поговоркой, что, мол, черт знает больше оттого, что стар, а не потому, что он черт).

Кроме факторов, помогающих терапевту увидеть отклонения в индивиде - само понимание и личное здоровье с одной стороны и клинический опыт с другой - восприятие характера другого человека есть нечто, чему до известных пределов можно научиться. Основная часть клинического образования состоит из научения различения навязчивого характера, узнавания лицемерного характера, нарциссизма и т.д. Между тем в психопатологии характера царит хаос, в различении характеров - путаница, следствием является неправильный диагноз. По этой причине (в дополнение к факту, что характер является основным объектом лечения, поэтому определение его особенно важно в лечебном процессе) я полагаю, что информация, которую я здесь называю «протоанализом», имеет большое значение для психотерапии вообще и для Гештальт-терапии в частности.

Со временем диагностика становится несколько passe, может быть, вследствие влияния пост-крепелинской эры, где диагностическое и таксономическое пристрастия заменили живое понимание и способность выслушать пациента. Появилось мнение, что в работе лучше импровизировать, относясь к текущему личностному и межличностному процессу с как можно меньшим предубеждением, включая сюда и диагностические предубеждения. Я полагаю, такое «романтическое» отношение в психотерапии может послужить хорошим противоядием возвеличиваемому «классицизму», не превращаясь в то же время в культ или догму. Подход может быть феноменологичен и интуитивен, при этом можно использовать (не без выгоды) и терапевтический аппарат; другими словами, можно извлечь пользу из обобщенного опыта, не будучи ослепленным предубеждением. Я предлагаю вам сегодня этот материал, потому что после 15-летнего опыта протоанализа могу сказать, что кроме наследия Перлса и Симкина именно это произвело на мою работу наибольшее влияние, потому что значение этого подтверждено многими, кто изучал протоанализ со мной вместе: и терапевтами, профессианализм которых вырос, и нетерапевтами, которые, сами того не желая, стали грамотными любителями. В 1971 году в Беркли у меня была группа, я говорил участникам, что не следует воспринимать себя как учебную группу, это деятельность, предлагаемая для развития личности. Получилось так, что через полтора года наших занятий почти каждый непрофессионал в группе стал любителем, способным помочь, а некоторые профессионалы превратились в Калифорнийские звезды первой величины, и все это благодаря особому отношению к восприятию к характеру себя и других людей.

Слово протоанализ было введено Оскаром Ичазо, духовным наставником «Четвертого Пути» (Суфистская родословная которого хорошо представлена на Западе Гюрд-жиевым). Частица «прото» означает «То, что в основе», слово в целом обозначает процесс исследования основной структуры личности индивида. Поскольку такой процесс обращен к психике - сути традиционной психодуховной теории,- выражение «протоанализ» применимо к психодуховной теории, подобно тому, как «психоанализ» обозначает не только терапевтический метод, но и его теоретический аппарат. В итоге можно сказать, что протоанализ является эмпирическим и теоретическим пониманием личности или эго в свете Четвертого Пути психологических идей.

Различия между «сущностью» и личностью определены Гюрджиевым и Ичазо подобно том, как Фарнберн и теоретики объективизма определяют сегодня различие между «глубинной сущностью» и «фальшивой сущностью». «Личность», или «эго», является объектом протоанализа и других фаз подхода Четвертого Пути и может быть рассматриваема как подсистема психики, составляющая познавательную, эмоциональную и поведенческую обусловленность под воздействием того, что может быть названо «Тао» или «Божественной волей», или, на языке западной психологии, органичной саморегуляцией.

Эго, или личность,- наше бесспорное тождество - можно сравнить с островом в психике и в сети нервов; это часть, контролирующая все и все подменяющая: она заключает в свои границы только то, что когерентно ее директивам, она не отличима от того, что мы называем характером, это структура, предназначенная для активной бессознательности, фиксированность которой зародилась в критическом реагировании на страдания детства и продолжает эту бессознательность и страдание.

Данная сфера личности регистрируется в протоанализе по трем категориям ментального феномена, признанных вслед за Брентано западной психологией: познавательной, эмоциональной и способной к волевому движению, или ко-нативной. На языке Ичазо это определяется интеллектуальным, чувственным и инстинктивным или двигательным «центрами». Особенность психологической теории, суммированная в предлагаемой схеме личности, не базируется на едино-инстинктной теории подобно фрейдовской "(до разработки им концепции инстинкта смерти), но признает взаимозависимость трех инстинктов.или внутренних целей психики: самосохранение, половое влечение и потребность общения (дружбы), которую Маслов называл инстинктои-дом, а теория объективизма теперь противопоставляет классической теории либидо.

В свете наличия трех центров психики и тройственности инстинктивных сфер, «анатомия эго» представлена в виде схемы пяти центров.

Упрощенные здесь до треугольников, значения каждого из пяти центров или сфер схемы называются энеаграммами (знакомые тем, кто читал Успенского или иные разработки теории Гюрджиева). Они также знакомы с понятием еще двух потенциальных центров обычного человека: «высший эмоциональный» - по контрасту с «низшим эмоциональным» центром эго - и «высший интеллектуальный». (Оба являются аспектами сущности и объектом дисциплины вне протоанализа).

Чертой, отличающей отношение Четвертого Пути от обычных религиозных образований (и приближающая его к современной психотерапии), является его рассмотрение инстинкта как сущностного, а не относящегося к эго. Процесс трансцедентности эго как главной цели направления, понимается как отделение от страстей и «фиксаций» (неправильных представлений о реальности, составляющей познавательный аспект эго) и рассматривается не как освобождение от инстинкта, а как из инстинкта: чтобы в процессе взросления «связь» или состояние эго инстинктов (соответствующих страстям) заменялась свободным w необусловленным состоянием.

Знакомые с работой Гюрджиева знают, что вслед за практикой постоянного, момент за моментом, самонаблюдения, главным фокусом самопонимания является различение (среди всех своих «моментальных фотографий») модели, обычно называемой «характерной чертой» человека-ключа структуры личности, над которым рекомендуется сконцентрировать дальнейшие усилия в работе.

Согласно психологической системе, представленной Ичазо, «характерной чертой» является не что иное, как «фиксация» индивида - познавательная структура, идущая рука об руку с ведущей страстью индивида, в то время, как девять эмоций эго в психической системе человека могут быть, в зависимости от личности, на виду. (Обычно, объясняя это, я говорю, что хотя в нас заключено девять страстей, обозначенных в энеаграмме, наша психика подобна девятичленной общности, пребывающей в той или иной секции, представляющей таким образом себя фундаментом индивида).

Характерология протоанализа - это не просто набор типов, она занимается рассмотрением их взаимоотношений, которые обозначены на окружности таким образом, что их можно рассматривать в виде гибрида сопряжений, а линии энеаграмм-л связывают многочисленные точки, представляющие психодинамические процессы внутри психики индивида. Особо не останавливалась на этом вопросе, я представляю здесь энеаграмму страстей и краткое описание девяти характерных синдромов.

Тип I, в котором ведущей страстью является гнев, характеризуется неочевидной агрессией, а совершенствованием, где гнев выражается интеллектуально через критицизм к себе и другим. Он типичен для личности «правильного» человека, «борца за правое дело», пуританина, который контролирует себя и других посредством моральной правильности. Характер совершенства соответствует «принудительному» в ДСМ III [72] и в настоящей книге иллюстрирован сеансом с Джеральдом, в котором он выставляет себя внешне «хорошим парнем», интеллектуально иссушенным, и в котором эмоциональная отработка приводит его к фантазии отражения ударов и желания совершить «сногсшибательное». В отличие от многих руководителей групп, я редко предлагаю физическое столкновение во время сеанса, считаю, что полезность его здесь (как средство научить пациента меньше бояться причинить ущерб и избавиться от сверхконтроля за агрессией) заключается и в мотивации (порожденной в ситуации из самовосприятия), и в соответствии структуре характера.

Тип II - гордый тип. Нужно также отличать гордость II типа от самонадеянности VIII типа, от тщеславия III типа и гордости других личностных типов. Специфичность ситуации здесь в раздувании собственного имиджа, в более чем очевидном хвастовстве или в ориентации на подвиг.

Такое самовосприятие, т.е. ощущение собственной особенности, поддерживается частично через воображение, частично посредством оценки людей, которые и соблазняются, и признаются за авторитет. Люди II Типа - это те, кто предается удовольствиям в том, учто Идрис Шах назвал ВКО, Взаимокомфортной Операцией. Для данного типа личности характерна адаптация позиции псевдоизбытка из-за избегания унижения признания необходимости. Из-за этого нужда выражается манипуляционным путем и становится также источником импульсивности. Это то, что сегодня называется «театральным» характером, предоми-нантно-эмоциональным типом.

Тип III в углу внутреннего треугольника в энеаграмме подразумевает идентификацию со своим образом, а не с приложением и соответствием с достигаемым характером, поскольку здесь идеализируемая сущность нуждается в выставлении, а не в утверждении личностных обвинений в виде гордости. Поскольку утверждение выполняется через подгонку объективных (обычно количественных) стандартов, форма становится заменой бытия. Относящийся сюда синдром описан Фроммом под рубрикой «рыночная ориентация», столь известной в Американской культуре.

Тип IV, следующий в круге за тщеславием, соответствует страсти зависти, и можно сказать, что зависть - это расстроенное тщеславие: комбинация тщеславия с хронической жаждой, чувство желания, делающее зависть наиболее страстной из страстей. Оно наиболее присуще женщинам и соответствует тому, что Фритц называл «трагедийной королевой» человеку, исполненному требований и жалоб, стремящемуся противиться терапевтическому процессу, соревнуясь с терапевтом (Я много раз слышал, как Фритц обращался к подобным людям: «Скольких терапевтов вы уже одолели?»).

Тип V соответствует алчности, находясь в числе «смертных грехов». Он более сдержан, чем страсть накопления сокровищ. Подобно зависти, в алчности ощущается пустота и истощение. Вместо проявления в виде «мокрой депрессии» типа зависти (находящейся в истеричном регионе эне-аграммы), ощущение потери здесь является частью шизоидной «сухой депрессии», проявляющейся апатией и отсутствием живости. Не только «шизоиды» Кретчмера и Фанрберна совпадают с типом V, они совпадают с личностными возмущениями, обсуждаемыми Когутом и Кернбергом(но не ДСМ-Ш) под ярлыком «нарциссизма», который характеризуется небольшими приступами чувств и холодной отчужденностью.

В Типе VI доминирующей страстью является страх: человек теряет уверенность в себе. Страх сделать что-нибудь неправильно или совершить неправильный выбор, являющийся частью навязчивого сомнения, делает человека зависимым от поддержки и руководства авторитетным лицом или идеологией. Случай с Ричардом и с Леном иллюстрирует два субтипа страха. Ричард, по преимуществу контр-фобийный, является на языке протоанализа социальным трусом (который послушно будет рисковать на войне и побоится повстречаться со своим отцом). Лен, по преимуществу заискивающий, ищущий расположения, иллюстрирует тип самосохранения VI: слабость, мягкость, необходимость в защите.

В типе VII доминирующей страстью является чревоугодие - не обязательно в смысле еды (как алчность не обязательна в смысле наживы) - это чревоугодие в любви, оценке, одобрении и, говоря вообще, во всем, что только может быть. Характерологический синдром здесь: неагрессивный, мягкий, нежный, старающийся быть полезным и вместе с тем внутренне боязливый и алчный. За исключением Абрахама и некоторых других, к описанию этого типа оптимистического «орально-рецептивного» характера в психологической литературе обращаются нечасто.

Тип VIII, где доминирует вожделение, которое не является только желанием сексуального удовлетворения, а вожделением к интенсивным ощущениям любой формы. Тип соответствует фаллически-нарцистическому характеру по Райху и может также называться «мстительным» (по предложению Карен Хорни), или садистским. Он характеризуется отрицанием страха и подавлением мягких или сочувствующих чувств в борьбе за силу и доминирование. Фритц, задира и хулиган, который (я слышал, как он сам это говорил) «отфритцал» своей непосредственностью всех вокруг, олицетворяет характер VIII типа, и я уже говорил [73], насколько практика Гештальт-терапии своей конфронтативностью характеров и склонностью к возбуждению несет на себе отпечаток личности.

Страсть, соответствующая Типу IX, не может быть названа ни одним подходящим словом на сегодняшнем языке, хотя у средневековых монахов такое слово в словаре было: accidia, которое иногда переводилось как «лень». Однако тут имеется в виду ленность не тела, а духа: это сопротивление самопознанию, сопротивление изменению. Такая внутренняя мертвость жизненных сил (для которой Гюрджиев нашел подходящее определение - «дьявол самоуспокоения») может повлечь внешнюю леность, однако чаще всего ассоциируется с противным - с очень напряженной деятельностью (поскольку активность позволяет отвлечься от переживаний себя и окружающего). В отношении адаптации проблема здесь противоположна обычной - здесь патологическая сверхадаптация, чрезвычайная пассивность к требованиям окружающих, что является обратной стороной халатности глубинной сущности или (говоря на языке религии) «забвение Бога».

Раз уж я решил показать, как знакомство с протоанали-зом подействовало на меня как на Гештальтиста, начну с того, что я никогда осознанно не старался применить про-тоанализ в Гештальт-терапии. Вел себе курс и наблюдал за пациентами, когда обнаружил в себе особую восприимчивость к работе человеческих личностей, обостренную интуицию при альтернативе интервенции. Иногда большая часть сеанса целиком отдавалась исследованию доминирующей страсти индивида или характерологической стратегии, по существу являющихся содержанием Гештальт-сеанса, но в то же время дополняющих его способностью к различению типов. Во многих случаях восприятие структуры характера отражалось в различных предложениях по работе с континуумом осознанности: в особом внимании к определенным душевным состояниям, в нагнетании их и в сдерживании.

Я подметил, что восприятие характера помогает в работе, мне так легче ощутить, что поддержать в пациенте. Когда понятно, в чем заключается патология человека, становится ясно, и как от нее избавиться. Вот совсем недавний пример с одним молодым человеком, который мучил себя тем, что ему либо следует открыть всему свету, что он гомосексуалист, либо остаться в одиночестве. Много лет он старался изменить свою сексуальную ориентацию, а когда бросил это, стал счастливейшим человеком. Теперь он требовал от себя героизма, чтобы определиться и мучиться. Распознав в нем «боящийся тип», где долг и непереносимость двойственности являлись центральной проблемой, я смог увидеть, что стремление определиться вызвано подчинением суперэго послушного сына, и был состоянии поддержать его искания через внутренний диалог до тех пор, пока он воспользовался своим мужеством вместо нерешительности, неопределенности позиции, пока он не начал жить в соответствии со своими настоящими желаниями.

Протоанализ оказался полезным и в принятии того, что каждый тип характера имеет доминирующую страсть или, точнее, эмоциональное состояние, которое одновременно и патологически интенсифицировано, и отвергается (поскольку на доминирующую страсть мы также налагаем особо интенсивное табу). По опыту я знаю, что работа по самообвинению и катарсису особо продуктивна при фоку-' сировке на доминирующую страсть. Самообвинение в данном случае помогает индивиду осознать скрытое самообвинение, являющееся частью его хронической ментальной атмосферы; обыгрывание доминирующей страсти ломкой хронического табу помогает внести в сознание угнетаемую эмоцию. Посредством этого становится возможной трансформация энергии, хорошо известная Гештальтистам, которую порой можно сравнить с изгнанием демонов. Вспоминается в этой связи сеанс с человеком, стремящимся к совершенству во всем (гневный тип), который страдал из-за преувеличенного критицизма по отношению к себе и к другим, будучи при этом чрезвычайно интеллигентным человеком, не умеющим сердиться. Со стороны его инсценировка рассерженности показалась взрывом дремлющего вулкана; субъективно переживание гнева вне суждения о хорошем/плохом привело его к переживанию внутреннего огня, который он ассоциировал со скандинавским божеством Локи. Можно сказать, что такое трансперсональное и архетипнос переживание подпитыва-лось гневом, хотя больше не принадлежало к сфере страстей, поскольку представляло безличностный незаинтересованный гнев без особого повода. Локи представлял для него противоядие непреклонной личности, в которую он был заключен. Дальнейший ход терапевтического процесса исходил из намерения сделать его более Локи-подобным в повседневной жизни, чтобы он позволил себе стать тем, кто порицался его суперэго, чтобы перестать заботиться о внешнем впечатлении.

Три вопроса, о которых я только что говорил, можно разделить лишь искусственно, во многих сеансах инсценировка ведущей страсти будет протекать естественно при изучении характера, и характер, и страсть проявятся в контексте в скрытой или явно выраженной поддержке-конфронтации. Так, в сеансе с женщиной II типа (гордость) я начинаю (что бывает очень редко) с молчания, ожидая, заметит ли она в себе желание спросить. Когда это проясняется, я показываю, что ей не доставало этого при общении, поскольку в этом я уже могу видеть отражение психологии характера гордого типа: слишком гордого, чтобы спросить, и не выраженного при сообщении необходимости. Это ведет меня к предложению поэкспериментировать с выражением желаний другим членам группы, что в свою очередь доводит до ее внимания необходимость быть важной для других. Здесь слова «Я хочу быть важной для вас», повторяемые по моему предложению, служат как выражение ее гордой сущности. После ее пребывания в течение некоторого времени в этом желании я между тем приглашаю ее по очереди сказать всем присутствующим: «Я хочу, чтобы вы любили меня без того, чтобы я должна была бы быть важной».

И опять мое знакомство с динамикой гордости (где индивид ищет своей значительности и любви к себе вместо того, чтобы заслужить и привлечь любовь, и в то же время угнетает в себе осознание детского желания быть любимым) не только подсказывает мне исследовать таким образом обратную сторону гордости (и необходимость нужды), но и стимулирует проведение группового обмена в таком виде, что она верит в действенность полученного: теперь ей не надо быть важной, чтобы ее любили. К концу сеанса она со слезами сказала: «Для меня это так важно - мне не нужно стараться, чтобы получить желаемую поддержку. Хочу, чтобы меня любили такой». До конца встречи она могла обходиться без сокровенной жажды по-детски быть любимой, не прибегая при этом к роли взрослой. Сеанс в целом был для нее уроком, показавшим, как надлежит над собой работать в дальнейшем.

Иногда такое восприятие характера пациента помогает мне не быть «втянутым» в игру или манипуляцию, которые я мог не заметить раньше. Вспоминается случай с группой в Италии, когда пациентка начала рассказывать о своей отчужденности, а после проработки этого смогла сфокусироваться на внутреннем желании судить. В группе итальянцев она была единственной американкой, поэтому, поскольку понимала мой английский, просила, чтобы некоторые мои интеренции не переводились на итальянский. Безусловно, это означало оставить группу из-за ее выгоды и столкнуться не только с протестом с их стороны, но и с протестом переводчика, не желающего и слушать об этом. Я попустительствовал некоторое время стычке переводчика (поддерживаемого группой) с пациенткой с тем, чтобы потом своим вмешательством заставить ее осознать, как она превращает свои желания в требования, находя поддержку требованиям в развенчании отказа ее желанию посредством суждения «детский». Т.е. за ее уверенностью в своей правоте стояло детское неуважение к нуждам и мнениям других; за ее протестом скрывалось неприятие в счет других. Сейчас я не помню в деталях, как оно все было, но хорошо помню, что она поняла, что отказ от услуг переводчика был основан на самоинтересе. Весь ход событий проиллюстрировал обычную манеру, в которой самооценка перфекционистов уподобляется «эгоизму во имя правильности», это необходимость, чтобы все было рационально - и мораль, и взрослость, и «простые приличия». Мой показ этого, настолько она закрыта к восприятию людей, которых обвиняет, превратился в самое важное, что она вынесла с этого курса. Я полагаю, без отточенности распознания ее манеры манипуляции мне было бы гораздо легче просто поддаться ее внешне резонной настойчивости, чем противостоять ей.

Еще один способ приложения протоанализа к Гештальт-терапии - именно этим я все время и занимаюсь - исходит из понятия, что для каждого типа есть свое «противоядие», которым можно пользоваться против доминирующей страсти и соответствующей фиксации.

Хотя традиционно «психокатализаторы» или «святые идеи» представляют медитативные упражнения на более поздней фазе, чем протоанализ (поскольку предполагают существенную медитационную подготовку), я полагаю, их можно рассматривать посредством гештальтного обыгрывания в отношении «как будто», они позволяют себя применить в связи с континуумом осознанности.

Примером является следующий отрывок из сеанса с мужчиной типа I, который до этого следовал моим инструкциям по преувеличению ощущения неудобства в обществе и через это показал карикатуру на себя обычного. Играя роль своей аудитории, как ему было предложено, он обвинил себя, что «крутится вокруг да около со всей этой отражающей ерундой». «Скажет что-то и тут же перескакивает на другой уровень и говорит о нем, и опять перескачет, и опять рассказывает… Почему так все время?»

Чтобы еще больше прояснить для него ситуацию, я спросил у него, как воспринимает «представление» (его слово), и он признался: «Это представление - самая сильная штука за всю мою жизнь. Да-да, т.е. я хочу сказать, что перед людьми я выступаю очень часто и всегда считался с тем, что они думают. Представлением является даже медитация».

До последнего высказывания все было прояснением эго, для упражнения была выбрана идеальная сцена, хорошо известная среди гештальтистов, которая, как я думаю, была разработана Джимом Симкиным и очень была здесь к месту. Я ему предложил: «Я расскажу вам, что я вижу, как доминантную характеристику того, что вы делаете: вы бьете себя по голове.- Я не показываю представление, я не произвожу, я не делаю того, что должен был бы делать, я не знаю, что должен был бы делать и т.д. Итак, направление, в котором я был бы заинтересован, наблюдая за вашей работой, заключается в том, чтобы вы себя меньше осуждали, чтобы перестали быть к себе прокурором. Поэтому попытайтесь с континуумом осознанности еще раз, понаблюдайте за своим стремлением осуждать; сдержите его немного.»

Хотя и необходимо для психики, но заглушить стремление осуждать было для него не так легко, поэтому в процессе выполнения моих инструкций у него была возможность наблюдать, как он не только продвигается вперед, но даже достигает успеха. Позже, однако, я предложил предписы-^ ваемое для перфекционизма противоядие: идею перфекцш (т.е. интуицию, что все перфектно-совершенно). Такув «идею», которую только «высшему рассудку» с его способ-] ностями дано понять, невозможно, конечно же, подделать. Однако, «представляя», что все совершенно, можно загасить критичность и открыть путь для истинной оценки, как в небольшом эксперименте, показанном ниже. Я начинаю его словами:

«Давайте забудем на время обо всем и посчитаем, что все совершенно. Посмотрим, будет ли это противоядием вашей навязчивой жажде судить обо всем. Предположим, что все совершенно, вся вселенная - совершенна, даже самые ее несовершенные черты, что все в процессе, и процесс этот совершенен и в прошлом, и в настоящем. И вы совершенны. А теперь вернитесь к континууму осознания, но с этим отношением».

Цитирую его ответ: «Хорошо, замечательно. Мы вот сидим здесь. Приятно. Не нужно ничего делать, думать, на что истрачены деньги, уверять себя, что это сеанс развлечений, представлять, что же я отсюда вынесу… вы знаете, вынесу. Вот, подумал, и тут же другая мысль: хорошо, да-да, но если сидеть здесь, станет так скучно, можно кое-что из этого взять, если продолжать говорить, слышать, что говорит Клаудио, что-то делать.- Что-то не так? Я имею в виду, в этом тоже совершенно. Так работает машина. Клаудио кивает - и это очень здорово, все так совершенно, да-да. Просто чудесно. А затем думается - так почему же все так надоело? - Хотя и это совершенно. Это такая особая программа. Хорошо, просто прекрасно, да-да, но я говорю, что мог бы сидеть здесь и не говорить. Но говорить тоже здорово, так что я поговорю.»

Не являясь драматичным, упражнение положило конец его самосознанию, и хотя и не понимаемая интуитивно «Святая идея» (по терминологии Ичазо), потенциально принимаемая в созерцательном состоянии, стала для него уроком в процессе обозначенного выше сеанса: выходом, побуждением работы над собой в повседневной жизни. Вместе с тем могут быть случаи, когда применение «противоядия» к «главной черте» индивида может быть довольно драматичным в сеансе Гештальта. Такой случай я уже представлял без комментариев в этой книге - в записи сеанса с Диком Прайсом. Хотя в краткой вступительной заметке (написанной по публикации в «Гештальт-журнале») единственным комментарием было, что после возвращения из Арики моя работа настолько изменилась, что мне не хотелось прекращать анализировать то время, я достаточно задержался во время данной дискуссии, чтобы увидеть, что по крайней мере одним источником этого изменения была моя осознанность протоанализа. Дик, я сознавал это, был «вожделенческим типом». Я уже знал о протоанализе с тех пор, как он посетил Ичазо вместе со мной за несколько дней до сеанса. Если его характерологическое смещение представляло «крутость», то путь, которым оно могло быть исправлено, заключался в «нежности». В протоанализе словом, которым определяют психокатализ мстительного типа, будет не «нежность», а «безвинность» - слово, пробуждающее детскую спонтанность. Во время сеанса я ни разу не упомянул «безвинность», но прекраснб сознавал полярность карательности и безвинности, когда работал с ним и поддерживал его идентификацию с ребенком в видении.

Другой ситуацией, заслуживающей упоминания, которую я расцениваю как отточку восприятия ценности протоанализа, является работа с видениями. Большинство людей, работающих с видениями, интерпретирует их способом, не отражающим релевантность структуры личности символическому материалу. (Юнг, например, всю жизнь посвятил работе со снами, однако его обсуждение видений в основном фокусировалось на трансперсональном архе-типном аспекте с относительно ограниченным отношением к личностному значению).

Здесь приводится пример работы с видениями с точки зрения осознания характера: женщине привиделось, что она в машине следует за другой. Вероятно, она едет на вечеринку, собрание (это не ясно из сна). Останавливается у светофора, смотрит влево, видит, как проезжает на велосипеде ее муж. Понятно, что он едет поиграть в теннис, поскольку он соответственно одет, он выглядит так, будто знает, куда едет. Ей доставляет удовольствие это. От удовольствия она смеется. Но когда с красного сигнал сменяется на зеленый, она понимает, что отвлеклась и теперь не может найти другой машины. Она потерялась и не знает, куда ехать.

Думаю, что мое ухо не было бы столь открыто к этому видению, если бы я не распознал в пациентке синдром, соответствующий типу IX протоанализа. В ее психологии доминирует леность, это человек, которого двигают привычки, который делает то же, что и окружающие; ленивый нуждается в принадлежности, он может быть патриотичен, входить в состав команды, любой, от футбольной до политической. В любви такие люди симбиозны, они заполняют ощущение отсутствия своего собственного бытия присутствием другого человека.

С такой точки зрения сон становится ясен: она следует и даже не представляет за кем; затем она веселит себя вместо другого, вместо того, чтобы сосредоточиться на следовании, и в итоге теряется и остается одна.

Перед относительной потерей интереса к характеру, сопутствующей потере интереса к диагностике в 50-е годы, предмет был еще далек от полного изучения. Я крайне удивился, когда, перечитывая Фрейда (в поисках подходящего материала), обнаружил, как мало отец психоанализа интересовался характером. (Несмотря на открытие им дискуссии в классических своих работах по базисному характеру, я отметил, что он увяз между симптомами и воспоминаниями детства, пройдя почти полностью мимо моделей взаимоотношений пациента). Безусловно, это Адлер. Хорни и Райх вывели предмет на передний план; именно Райху мы обязаны за обобщение осознанности характера в позднем психоанализе. В основном именно типология Лоуэна, последователя Райха, прошла испытания временем в гуманистической психологии, уверен, что многие Гештальтисты с биоэнергетическим уклоном согласятся, что типология Лоуэна помогает гештальтисту в оценке аспектов поведения индивида [74].

И все же протоанализ - это не просто описательная система и умение определять тип характера. Идея ведущей страсти предлагает психодинамическую интерпретацию, особенно подходящую к каждому типу в соответствии с эмоциональным фоном, присущим поведению, а понятия особых стратегий и мнений по отношению к самости и реальности, задействованных в каждом типе характера, полны предложений и вдохновения для терапевтического процесса.

Если я не ошибаюсь в предположении, что характер является центральным вопросом при неврозах и психотерапии, то не ошибусь в рекомендации протоанализа для Геш-тальтистов.