Глава вторая. Концентрация на Настоящем

Для меня нет ничего кроме настоящего.

Настоящее = переживание = осознанность = реальность.

Прошлого уже нет, будущего еще нет.

Есть лишь настоящее.

Фритц Перлс


Вопросы, отраженные в Концентрации на Настоящем

В предыдущей главе я говорил:

1) что технические приемы Гештальт-терапии опираются на определенные отношения,

2) что эти отношения являются проявлением основного отношения, которое может быть понято с тройственной точки зрения осознанности, ответственности и актуальности, и

3) что это основное отношение не является идеологическим вопросом, но само опирается на переживание: очевидность актуальности (то есть признания факта: мы здесь и сейчас и наши пост' чки конкретны); очевидность ответственности (факт, что мы делаем то, что делаем, мы именно такие); и очевидность осознанности (в некоторой степени мы знаем, что делаем и переживаем, вне зависимости от того, как мы себя обманываем, притворяясь, что искренни с собой).

На этих страницах я детально остановлюсь на одном аспекте тройственного отношения Гештальт-терапии, как примере работы по объяснению, которое следовало бы дать по всем трем. Более специфично я объясню аспект актуальности, являющийся основным аспектом философии Гештальт-терапии. Я предполагаю показать, то все вопросы отражены в этом одном, поскольку понятия актуальности, осознанности и ответственности освещены лишь поверхностно. При близком рассмотрении можно обнаружить, например, что вопрос актуальности относится не только к оценке настоящего времени и места, но к любой конкретной реальности, скорее чувствуемой и ощущаемой, чем мыслимой и представляемой, к осознанности и решимости. Надеюсь, что последующие страницы покажут, что воля жить моментом неотделима от вопроса открытости переживаниям, веры в реальность, дискриминации между реальностью и фантазиями, подавляемости контроля и принятия потенциального расстройства, гедонистического мировоззрения, осознания потенциальной смерти и т.д. Все эти вопросы являются составляющими одного опыта бытия, рассмотрение такого опыта в перспективе сконцентрированности на настоящем ведет к отвлеченному выбору.


II. Концентрация на Настоящем как Техника

Хотя формула «hie et nunc» все время встречается в схоластической литературе, отношения между здесь и сейчас для современной психотерапии явились результатом постепенной эволюции.

Психоанализ начинался с подхода, ориентированного на прошлое. Фрейдовское открытие свободной ассоциации начиналось в опытах по гипнозу, и его первое использование методики было по своей природе попыткой выйти из состояния транса и все же выявить разгадку в понимании прошлого своего пациента. Было время, когда он ставил вопрос пациенту и просил рассказать о первой же мысли, пришедшей ему в голову в момент прикосновения к его лбу. С ростом опытных данных он обнаружил, что можно опустить прикосновение ко лбу, а также вопросы, вместо этого все внимание обратить на каждое высказывание пациента, как на ассоциацию с предшествующим в спонтанном потоке мыслей, воспоминаний, фантазий. В то время для него это было всего лишь сырым материалом, требующим своей интерпретации, наиболее драгоценными были ассоциации, относящиеся к детству пациента. Он сделал вывод, что только через понимание прошлого пациент может освободиться в настоящем.

Первым шагом в интересе к настоящему в психоанализе стало наблюдение Фрейдом «передачи» или трансферентности напряженности чувств пациента к аналитику как отзвук ранних его чувств по отношению к родителям или братьям-сестрам; понимание терапевтических отношений сразу же стало важным для понимания все еще остающегося основным вопроса о прошлом пациента.

В начале анализ передачи оставался обслуживающим по отношению к ретроспективной интерпретации, но можно сказать, что он вел все глубже и глубже в понимание его самоценности, поскольку следующим шагом был постепенный сдвиг на выделение не прошлого, а настоящего, не только как посредника или исследуемый материал, но как цель понимания. Так, если вначале анализ настоящего являлся лишь инструментом или средством для интерпретации прошлого, то сегодня многие относятся к анализу событий детства как к средствам, ведущим к пониманию динамики настоящего.

Пути развития были разнообразны. Мелани Кляйн, например, опробовала интерпретационный язык, основанный на выводах о раннем детском опыте, однако в современной практике ее школа тяготеет к почти полной концентрации на понимании «трансферентного отношения». Так же сосредоточен на настоящем и Байон в своей групповой ситу-ативности.

Обращение Вильгельма Райха к настоящему явилось результатом сдвига его интереса от слов к поступкам. В его анализе характера вопросом являлось скорее понимание формы выражения пациента, чем содержание его высказываний. Лучшего пути для этого, чем наблюдение поведения в текущей ситуации, было не найти. Третьим примером является вклад в оценку настоящего в терапевтическом процессе Карен Хорни, которая коснулась самого основания интерпретации неврозов. По ее мнению, эмоциональные возмущения, зародившиеся в прошлом, поддерживаются теперь фальшивой идентичностью. Неврастеник запродал душу дьяволу в обмен на сияющее воображаемое, он продолжает упорствовать в целесообразности этой «сделки». Если человек может понять, как он хоронит свое истинное «я» именно в данный момент, он может освободиться.

Акцент на росте при ориентации на настоящее в современной психотерапии может быть прослежен до воздействия двух других источников, находящихся в стороне от психоанализа: коллизии группы и Восточные духовные науки. Сведения о последних широко распространились на Западе, занятия по некоторым из них получили сильное развитие. В частности, можно среди других выделит Дзен, внесший свою лепту в придание Гештальт-терапии современного ее вида.

Сейчас в Презентификации и в «Континууме Осознания»

Существуют, по крайней мере, два пути, в которых концентрация на настоящем отражена техническим репертуаром Гештальт-терапии. Один - это откровенная просьба к пациенту следовать его намерениям, здесь выражается то, что входит в его теперешнее поле сознания. Чаще всего это сопровождается наставлением воздержаться от осмысливания во имя чистого самонаблюдения. Другой путь - это презентификация прошлого или будущего (или фантазии в целом). Он может принять внутреннюю попытку к идентификации или переживания прошлых событий как возврат диалектики, или, что более часто, к проигрыванию сцен с мимикой и позами, соответствующими сцене, а также вербальным участием, как в психодраме.

Обе эти техники имеют приоритет в духовных науках гораздо древнее, чем психотерапия, принимая во внимание их значимость, по другому и не могло бы быть. Презентификация обнаруживается в истории драматургии, в магии и ритуалах, в актуализации снов у некоторых примитивных народов. Бытие в настоящем является краеугольным камнем некоторых форм медитации. И презентификация, и бытие в настоящем находят в Гештальт-терапии свое олицетворение и форму применения, достойные более детального рассмотрения. Ниже я остановлюсь на подходе, называемом в Гештальт-терапии упражнением континуума осознанности. Поскольку оно во многом подобно медитации, переведенной в словесные формы, и его роль в Гештальт-терапии сравнима со свободной ассоциацией в психоанализе, я буду говорить о нем, в основном, в сравнительном ключе.


Гешталът-терапил и Медитация

Практика концентрации на переживаниях настоящего имеет место в нескольких традициях духовных наук. В Буддизме это следствие «правомыслия», один из факторов «Благородного Восьмеричного Пути». Аспект «правомыслия» является практикой «обнаженного внимания».

Обнаженное внимание применимо только к настоящему. Оно учит, что многие давно позабыли: жить с полной осознанностью «Здесь и Сейчас». Оно учит лицом к лицу принимать настоящее, не пытаться бежать от него в мысли о прошлом и будущем. Прошлое и будущее являются для нормального сознания не объектами наблюдения, а отражением. В обычной жизни прошлое и будущее воспринимаются редко как объекты истинно мудрого отражения, чаще они являются объектами грез и пустых образов, главными врагами Истинного Правомыслия, Истинного Понимания, а также Истинных Поступков. Обнаженное внимание, честно находясь на посту наблюдения, спокойно и беспристрастно следит за непрекращающимся маршем времени, оно тихо ожидает, когда будущее предстанет перед глазами настоящего и исчезнет в прошлом. Сколько энергии тратится на бесполезные мысли о прошлом, на ленивое перебирание давно ушедших дней, пустые сожаления, раскаяния, на бессмысленные прокручивания мысленно или словами всех банальностей прошлого! Также тщетны обращения в будущее: глупые надежды, фантастические проекты, пустые мечты, беспочвенные страхи и бесполезные волнения. Все это суета, могущая быть рассеянной обнаженным вниманием [9].

Прошлое и будущее не являются «обнаженными объектами» по своей воображаемой природе, на них нельзя задерживаться, поскольку это ведет к потере свободы: иллюзии заманивают нас и растворяют в себе. Нияпоника Тхера говорит:

Истинное Правомыслие обретает для человека утерянную жемчужину свободы, извлекая ее из пасти дракона Времени. Истинное Правомыслие разрывает путы прошлого, которые человек старается опять на себя накинуть, оглядываясь в прошлое вновь и вновь глазами, полными тщеты и печали. Оно не дает человеку сковать себя воображаемыми страхами и надеждами прошлого и будущего. Истинное Правомыслие возвращает человека к свободе, которую можно обрести только в настоящем2.

Самым важным из цитированного по отношению к практике является форма медитации, которую китайцы называют еу-хсин (безделие), которая состоит, как говорит Ватте, в «способности сохранять нормальное и каждодневное сознание и в то же время отпустить его».

То есть человек начинает объективно относиться к потоку мыслей, образов, чувств, ощущений, постоянно текущих в рассудке. Вместо попыток контролировать и управлять потоком, ему просто позволяется течь как придется. Пока сознание нормального позволяет себе нестись этим потоком, самое главное - это видеть поток, не будучи им унесенным.

Это состояние, в котором человек просто принимает восприятия по мере их поступления, не вмешиваясь в них, с одной стороны, и не идентифицируя себя с ними, с другой стороны. Их не судят, по ним не строят теорий, не стараются контролировать, не пытаются менять их природу в ту или иную сторону; им позволено быть такими, какие они есть. «Совершенный человек,- говорил Чуань-тцу, - использует свой разум как зеркало, оно ничего не схватывает, оно ничему не отказывает, оно получает, но не хранит». Это должно достигаться «простой бездумностью, с одной стороны, и обыкновенной недисциплинированностью пытливости, с другой» [10].

Практика обращения к настоящему в контексте Гештальт-терапии очень похожа на вербализованную медитацию. Более того, это медитация, внесенная в межличностную ситуацию в качестве акта самораскрытия. Это позволяет вести наблюдения терапевту (для неопытных это обязательно) и может также добавить значимость к содержанию осознанности.

Не сомневаюсь, что поиск слов и процесс рассказа может интерферироваться с определенными состояниями рассудка; процесс выражения также добавляет осознанность к упражнению, вне его будучи простым средством информации во время вмешательства терапевта. Можно указать на следующие преимущества коммуникативной осознанности:

1) Акт выражения бросает вызов отточенности сознания. Не совсем правильным было бы говорить, что мы знаем что-то, но не можем выразить это словами. Конечно, слова - это просто слова, ими всего не скажешь, но в границах ясности восприятия, сопутствующей способности выражать, художник становится господином сознания, а не опытным моделистом. В искусстве, как и в психотерапии, задача передать что-то способствует истинности видения, зависит от него, а не от праздного желания видеть.

2) Наличие свидетельства обычно ведет к усилению и внимания, и значимости наблюдаемого. Думается, что чем сознательнее наблюдатель, тем больше отточено его внимание; сознание как бы контагиозно, то есть человек не может не смотреть на то, что выставлено для другого.

3) Содержание сознания в межличностных ситуациях естественным образом тяготеет к межличностным отношениям, тогда как медитирующий в одиночестве, сфокусированный на «здесь и теперь», будет систематически терпеть неудачу в поисках подобного содержания в своем поле осознанности. Поскольку это в основном, модель отношения и самовоображения в процессе отношения, подвергающаяся возмущению в психопатологических условиях, данный фактор принимает угрожающие размеры в упражнении «здесь и теперь» в терапии, чем в ситуации Я-ТЫ.

4) Межличностная ситуация делает концентрацию на настоящем более затрудненной, поскольку извлекает проекцию, избегания и самообман вообще. К примеру, то, что для одинокого медитатора может быть серией наблюдений физического состояния, в контексте коммуникации может стать внедренным в чувство тревоги о возможности неинтересности для терапевта, представится, что такие наблюдения являются тривиальными и показывающими бессодержательность. Возбуждение подобных чувств и фантазий достойно внимания:

а) если концентрация на настоящем есть желаемый путь жизни, обычно сопутствуемый превратностями межличностных отношений, проверка контактом влечет за собой идеальную учебную ситуацию. Я бы хотел обратиться к мысли, что практика сиюминутности является истинно верным упражнением, а не просто случаем для видения собственного внутреннего мира. Подобно тому, как бывает в поведенческой терапии, это является процессом бесчувственности, в котором индивид становится свободным от обусловленности избегаемого переживания, он узнает, что бояться нечего.

б) К вышесказанному относится тот факт, что именно осознание трудности в концентрации на настоящем может привести к первому шагу, чтобы их превзойти. Переживание принудительного качества тягостного раздумья или размышления может быть неотделимым от понимания альтернативы им и в истинном понимании различий между высказываниями рассудка и концентрацией на настоящем.

5) Терапевтический контекст позволяет наблюдать процесс самонаблюдения когда терапевт возвращает пациента обратно к настоящему, когда тот отходит от настоящего (то есть от себя самого). Здесь есть два пути. Самый простой (кроме простого напоминания о его задаче) состоит в подведении его шаг за шагом к тому, что он делает бессознательно. Это сопровождается направлением его внимания на аспекты его поведения, которые формируют часть его автоматических моделей реагирования или сталкиваются с его намеренными действиями. Простое служение ему зеркалом может помочь привести его в фокус его отношений с самим собой и с его действиями в целом.

П.: Не знаю, что теперь сказать…

Т.: Вижу, что вы на меня не смотрите.

П.: (хихикнула)

Т.: А теперь прикрыли лицо.

П.: Вы меня смущаете!

Т.: Теперь закрылись обеими руками…

П.: Прекратите! Нельзя же так!

Т.: Что вы теперь чувствуете?

П.: Смущение! Не смотрите на меня!

Т.: Ну, так и смущайтесь на здоровье.

П.: Я живу с этим всю свою жизнь!

Всего стесняюсь!

Будто бы даже не чувствую своего права на жизнь!

Альтернативой этому процессу простого отражения поведения пациента является принятие во внимание случаев несостоятельности в концентрации на настоящем как ключа к трудностям пациента (или скорее живых примеров этого) точно так же, как в психоанализе неудача свободных ассоциаций является целью интерпретации. Вместо интерпретации в Гештальт-терапии мы имеем объяснение: просьба, чтобы пациент сам узнал и выразил переживание, лежащее в основе его избегающего настоящего поведения. По одному из выводов Гештальт-терапии следует, что концентрация на настоящем должна быть естественной: по сути, сиюминутность - это то, чего мы больше всего хотим, таким образом, отклонения от настоящего содержатся в природе избегания или принудительной жертвы, а не в случайных альтернативах. Даже если этот вывод не подходил бы для человеческой коммуникативности в целом, в Гештальт-терапии он действует надежно через принуждение пациента оставаться в его настоящем. Отклонения в такой структуре могут быть поняты либо как неудача, как саботаж намерения, либо как неверность всего подхода и/или несостоятельность терапевта.

На практике между тем психотерапевт будет не только тренировать пациента во внимательности к его текущим переживаниям, но особо воодушевит его, чтобы тот осознал и выразил свои переживания даже при неудаче в выполнении задачи. Чтобы заполнить пробелы осознанности, нужно остановиться:

П.: У меня сердце колотится. Руки потеют. Я боюсь.

Помню, когда мы с вами работали в прошлый раз…

Т.: Что вы хотите рассказать мне, вспоминая о прошлой неделе?

П.: Я боялся раскрыться, потом снова почувствовал облегчение, но думаю, что я не распростился с истинным…

Т.: А почему вы хотите рассказать это сейчас?

П.: Я хотел бы встретиться лицом к лицу с моим страхом, выявить, что бы там ни было, чего я

избегаю.

Т.: Хорошо. Этого вы хотите сейчас. Продолжайте говорить о том, что вы переживаете в эту минуту.

П.: Я бы хотел особенно выделить, что на этой неделе мне значительно лучше.

Т.: Не могли бы вы при этом рассказать о ваших переживаниях?

П.: Испытываю к вам благодарность, хочу, чтобы вы знали об этом.

Т.: Я понял. А теперь будьте добры сравнить два утверждения: «Испытываю благодарность» и то, что вам на этой неделе полегчало. Вы можете сказать мне, почему вы предпочитаете рассказать о том, что чувствуете, а не просто признать свои ощущения? 1

П.: Если бы я сказал: «Испытываю благодарность к вам», я все же чувствовал бы, что мне нужно

объяснить…

А! Ну да! Теперь я знаю. Говоря о благодарности, я действовал бы слишком прямо. Для меня более удобно было бы, чтобы вы предположили или просто почувствовали это без того, чтобы мне нужно было обнажать свои чувства.

В данном случае можно увидеть, что пациент: 1) избежал самовыражения и ответственности за свои чувства (как будет видно потом, из-за своей противоречивости), и 2) обыграл свои чувства вместо того, чтобы раскрыть их в попытке манипулировать настроем терапевта на удовлетворенность, а не дать себе понять своего желания выглядеть в его глазах попривлекательнее.


Когда активность мотивированная переживанием, иная, чем просто акт сознательности, и выявляется через подобные увертки, часто получается, что пациент прибегает к окольным путям самовыражения, находясь под воздействием отклонения о г настоящего. Прямое выражение, в свою очередь, способствует большей осознанности.

Т.: Давайте-ка посмотрим, что вы почувствуете, если вот так прямо скажете мне о своей благодарности.

П.: Хочу вас поблагодарить за то, что вы для меня сделали. Чувствую, что хотел бы отблагодарить вас в некотором роде за ваше внимание… Черт! Чувствую, мне так неудобно говорить это. Вы, наверное, можете подумать, что я лицемер и подхалим. Мне как-то чувствуется, что это лицемерное утверждение. Я чувствую не такую благодарность. Хочу, чтобы Вы поверили, какую благодарность я испытываю.

Т.: Очень хорошо. А как вы чувствуете себя, когда хотите, чтобы я поверил в это?

П.: Чувствую себя таким маленьким, незащищенным. Боюсь, что вы обрушитесь на меня, потому хочу, чтобы вы были на моей стороне.

Можно взглянуть на приведенную ситуацию с той позиции, что пациент с самого начала не хочет принимать ответственность за изъявление своей благодарности. Как в дальнейшем станет понятно, это является следствием его противоречивости и нежеланием говорить очевидную ложь (или по крайней мере полуправду). В конце концов когда он на самом деле берет на себя ответственность за то, чтобы хотеть, чтобы терапевт воспринял его благодарность, он признает свой страх в корне всего события. Верно, что его первое утверждение относилось к биению сердца и страху, но теперь, говоря о своих ожиданиях, что доктор может на него «обрушиться», он еще больше ушел в субстанцию своего страха. Возвращаясь вновь к этой ситуации, кажется разумным сделать вывод, что он отклонился от концентрации на настоящем, когда незаметно для себя выбрал манипуляцию, а не переживание. Простая настойчивость на возвращение в настоящее, возможно, могла бы сказать больше о содержании его поверхностного сознания, однако привела бы к неудаче в развитии бессознательного управления его стремлением к избеганию ответственности.


Континуум Осознанности и Свободная Ассоциация

Положение, что сиюминутные переживание не только имеют место в Гештальт-терапии, сравнимо со свободной ассоциацией в психоанализе, однако различие с ней на практике не столь очевидно, как видно из определения.

В принципе, «свободная ассоциация мысли» подчеркивает то, что больше всего избегается Гештальт-терапией: воспоминания, причинность, объяснения, фантазии. На практике между тем пациент психоаналитика может быть предварительно настроен на переживания своего общения, в то время, как пациент Гештальт-терапии часто может отклоняться от поля чувствования, ощущения и действия в настоящем. Кроме наставлений, данных пациенту Гештальт-терапии для того, чтобы повлиять на эффект того, чтобы его общение было ограничено актуальностью и полем непосредственного переживания, существует различие, вносимое в подходах терапевтов этих двух направлений к общению пациента.

Возьмем случай воспоминаний пациентом приятных событий. Аналитик мог бы, во-первых, дать пациенту почувствовать важность вспоминаемых событий. Гештальт-терапевт, наоборот, скорее всего обратил бы внимание на то, что происходит с пациентом сейчас, когда тот выбирает воспоминания, а не живет в настоящем. Он сосредоточился бы на нынешней деятельности, почему всплыли воспоминания, почему пациент ими делится, а не на содержании воспоминаний.

Аналитик также может сфокусироваться на настоящем пациента. В этом случае он скорее всего интерпретирует воспоминания либо как компенсацию и защиту перед лицом чувств данного момента, либо как намек или непрямое указание на его направленные на приятное чувства. Геш-тальт-терапевт, с другой стороны, счел бы интерпретации свидетельством аналитического складе ума пациента, который может шагнуть за пределы реального, чтобы «обдумать» его. Его усилия направлены на сведение к минимуму отчужденности от переживания, вовлеченного в абстракцию и интерпретацию. Он скорее направит усилия пациента как содействующий феноменолог к концу наблюдения, чем станет теоретизировать или навешивать ярлыки на это действие или воспоминание приятных моментов. Осознанность «Я вспоминаю нечто приятное» - это уже само по себе шаг за пределы акта воспоминаний, открывающий широкую дорогу к пониманию актуального мотива или намерения в процессе. К примеру, это может привести к осознанию: «Я хочу, чтобы вы почувствовали, что у меня много добрых друзей, поэтому думайте, что я кое-что значу», или: «Хотел бы чувствовать себя таким же счастливым, как в те дни. Помогите мне, пожалуйста», или: «Сейчас мне хорошо - наверное, потому что я здесь», И т.д.

Фактически, если бы пациент знал, что он делал во время акта воспоминания, предвкушения, интерпретации, в этом ничего «плохого» бы не было. Обычной же трудностью является то, что подобное действие заменяет, прикрывает, ведет к обыгрыванию текущее переживание, а не его признание и принятие. Плохо то, что оно исходит из вывода, что что-то плохо и что наше сознание само загоняет себя в него до точки забывчивости о себе. Ватте говорил, что после некоторой практики упражнения жить настоящим становится очевидно, что:

…в актуальной реальности невозможно быть вне момента. Наши мысли о прошлом и будущем совершенно отчетливо переходят в настоящее, в этом смысле невозможно концентрироваться на чем-либо, кроме того, что происходит сейчас. Вместе с тем старание жить просто в настоящем, старание культивировать чисто "моментальную" осознанность своей Сущности приводит нас к открытию как на практике, так и в теории, что такие попытки не являются необходимыми. Мы узнаем, что ни на мгновение не имеем времени на обдумывание того, что эго соотносится с вечным и с мгновенным сознанием Сущности. Выделяя воспоминания, предвкушения, тревогу и алчность, у нас всегда есть центровка на чистой, непоколебимой осознанности, которая никогда не уходит от настоящей реальности и поэтому никогда не связана узами грез.

Если это понятно, то обратимся к следующему высказыванию:

…становится возможным еще раз с удовольствием отдаться воспоминаниям и предвкушениям, в то же время оставаясь свободным от их сковывающей силы. В течение всего времени, пока мы способны видеть воспоминания и предвкушения в качестве настоящего, мы превращаем их (и эго, составляющее их) в объективность. Формально они субъективны, поскольку состоят из идентификации с прошлыми или будущими событиями, то есть с временной связью, составляющей эго. Однако, когда возможно относиться к предвкушению как к настоящему, мы больше не идентифицируем себя с будущим и принимаем, таким образом, точку зрения Сущности как отвлечение от эго. Или по-другому: как только действия эго по идентификации себя с будущим видится в чем-то настоящем, на это можно смотреть с точки превосходства над эго, с точки Сущности. Отсюда следует, что центр нашей сознательности сместился к непосредственно настоящему и сиюминутному наблюдению. Сущности, воспоминания и предвкушения приводят к периферийности и объективности действий рассудка, наше бытие больше не доминирует и не идентифицируется с эгоистическим образом мышления. Мы обретаем всю ясность, всю осознанность, всю свободу от временности человека, который полностью живет в настоящем, но без абсурдных ограничений невозможности воспоминаний прошлого и предвидения будущего4.


Упражнение Континуума Осознанности и аскетизм

Несмотря на последнее высказывание, психологически может оказаться верным, что индивид вряд ли сможет достичь концентрации на настоящем, отдавшись воспоминаниям до того, как он почувствует их вкус в более простых ситуациях отрешения от воспоминаний. То же самое в известном смысле может быть сказано в отношение связи «переживаний с мышлением. Обыкновенно мышление рассеивает осознание Сущности как акта мышления и чувства, составляющие основу мышления-мотивации, подобно солнцу, мешающему увидеть звезды днем. Переживание мышления и непогруженности в мысли (то есть, состояние исключительной осознанности значения в целостности значимого основания) является состоянием, вызванным контактированием подобного переживания-основы в моменты бездумности. Здесь техника Гештальт-терапии по отведению воспоминаний, предвкушений и мышления уступает скрытой философии аскетизма в целом: определенные отрешения чреваты контактом, который обычно скрыт психологической активностью, возникающей в соответствующих ситуациях. Таким образом, отрешение от сна, разговоров, социального общения, комфорта, еды или секса предположительно облегчает достижение необычных состояний сознания, однако не конечно и не идеально само по себе - за исключением посредства культурного износа.

Практика внимания к потоку жизни не только имеет отношение к аскетизму в том, что влечет за собой добровольную приостановку удовлетворения эго и отрешенность, но и в более общем смысле в представлении индивиду трудностей в функционировании на пути, противоположном привычке. Поскольку единственным видом деятельности, разрешенным упражнением, является передача содержания осознанности, это мешает «характерному» действию (то есть организации механического копирования) и действию вообще как таковому. В этом практика настоящего является практикой потери эго, как подчеркивается в Буддизме и комментируется Ваттсом в предыдущем разделе.


III. Концентрация на Настоящем как неписаний закон
Загрузка...