Гестапо-Мюллер. Карьера кабинетного преступника

2. Приближение к личности Мюллера

Генрих Мюллер родился 28 апреля 1900 г. в Мюнхене в католической семье управляющего Алоиза Мюллера и его жены Анны, урожденной Шрайндл. Он рос единственным ребенком, его сестра умерла сразу после рождения[23]. С 1906 г. Генрих посещал школу в Ингольштадте. После окончания начальной школы 25 февраля 1907 г. родители отослали сына в немецкую рабочую школу в Шробенхаузене. Выписки из школьного дневника свидетельствуют о довольно больших успехах ученика. Однако учитель охарактеризовал его как избалованного парня, подозрительного и склонного к вранью. В конце 1907/1908 учебного года учитель высказался о нем, как о «резвом, живом и склонном к распущенности» ученике. 19 сентября 1908 года в местную школьную инспекцию города Шробенхаузена обратилась школа г. Крумбаха с просьбой о пересылке документа о переводе «ученика рабочей школы» Генриха Мюллера. Последние школьные годы Мюллер провел в Крумбахе[24].

Окончив восьмой класс школы в 1914 г., он поступил учеником авиационного механика в Баварские авиационные мастерские Мюнхена. После трехгодичного обучения И июня 1917 г. он пошел добровольцем на войну в авиационную группу. Обучался военному делу в Мюнхене, Аугсбурге и Нойштадте и в декабре 1917 г. Мюллер был распределен как ученик летчика, завершил в марте 1918 г. свое летное образование и в апреле 1918 г. послан на Западный фронт в авиационное отделение А-187. В ноябре с тем же отделением он вернулся на родину. За «военные заслуги» был награжден железным крестом I и II степеней, значками памяти авиатора и авиационного командира и баварским крестом с короной и мечами[25]. 13 июня 1919 г. был уволен в звании вице-фельдфебеля и до ноября 1919 г. работал экспедитором при инспекции по аэронавигации[26].

События первой мировой войны наложили огромный отпечаток на дальнейшую жизнь Мюллера. Послушание и исполнение долга он возвел в добродетель[27] и очень строго следил за тем, чтобы этими качествами обладали его подчиненные[28]. В 1919 г. Генрих Мюллер поступил на службу в полицию. Из анкеты, которую он должен был заполнить для картотеки фюрера и отдела кадров канцелярии СС, явствует, что в графе «полученные профессии» им были указаны профессии авиационного командира и служащего криминальной полиции[29]. В личном деле канцелярии СС он значится как инвалид войны[30]. В своей биографии, представленной в виде таблицы, в графе «воинское звание» он определяет себя как фронтовика, а не как кадрового военного[31].

17 июня 1924 г. Мюллер женится на Софии Дишнер[32], дочери состоятельного владельца издательства и типографии Отто Дишнера из города Пазинга, который, являясь сторонником баварской народной партии, основал издание «Der Wurntalbote». Со своей будущей женой Мюллер познакомился в 1917 г. в присутствии ее отца на остановке трамвая в Мюнхене, во время прохождения им военной службы в части города Обервизенфельд. В браке с Софией родились сын[33]и дочь[34]. Когда в 1934 году Мюллер переселился в Берлин, его семья осталась в Мюнхене-Пазинге[35]. Отношения между супругами складывались непросто. Было сделано предположение, «что он только потому не живет вместе с женой, что ее политическое происхождение является препятствием в его стремлении сделать карьеру»[36].

София Мюллер родилась в католической семье. Она была простой и скромной женщиной, которая не понимала карьеризма мужа и его стремления служить национал-социалистическому государству. То, что она не соответствовала требованиям к жене человека, стремящегося сделать карьеру, она поняла в 1938 г. Мюллер наконец-то забрал жену и детей в Берлин, а через несколько недель после переезда Райнхард Гейдрих пригласил Софию Мюллер на беседу. Фрау Мюллер не соответствовала нынешнему положению мужа. Генриху Мюллеру, которого этот вопрос волновал больше всего, супруга казалась помехой в дальнейшей карьере.

В 1937 г. Мюллер, с 1934 г. руководивший отделом тайной государственной полиции, заявляет о своем выходе из церкви, чтобы соответствовать требованиям СС[37]. Для его религиозных родителей, которые были известны в Пазинге как образцовые прихожане, это было оскорблением[38]. Ему казалось, что благодаря своему антиконфессиональному поведению он получит больше преимуществ, хотя высокопоставленные представители национал-социалистического государства отличались двойственным отношением к церкви: Геббельс окрестил своих детей, Гиммлер похоронил свою мать по христианскому обычаю[39].

Получив должность в Берлине, Мюллер быстро освоился в новой обстановке, хотя и жил долгие годы один. Сначала он жил в пансионе в Берлине-Шарлоттенбурге. Позже переехал в Берлин-Штеглиц на улицу Кюлеборнвег, 11, куда за ним последовали его жена и дети. Вероятнее всего, уже с 1933 г. по август 1939 г. он был в интимных отношениях с секретаршей Барбарой X. (1900–1972), которую он знал еще по работе в полиции города Мюнхена[40]. В его отделе IV А она занималась делопроизводством. Его следующая любовница Анна Щ. затронула щекотливую тему, касающуюся Софии Мюллер, по знала ли последняя о связи Мюллера с Барбарой X., остается неизвестным. София Мюллер говорила о том, что фрау X. оказывала на Мюллера большое влияние[41].

В феврале 1940 г. Мюллер уехал в отпуск с сыном и Анной Ш. в г. Кигцбюхель. Во время этого путешествия между ними возникли близкие отношения, которые, предположительно, продлились до конца войны. Они вместе строили планы па будущее. Однако, когда стало ясно, что война проиграна, они поняли, что этим мечтам не суждено сбыться[42]. Анна Ш., которая была моложе Мюллера на 13 лет, описывает шефа гестапо как «очень скромного человека» и «любителя природы». «Мюллер был чрезвычайно добросовестным, трудолюбивым и не властолюбивым […]. У меня не возникло впечатление, что Мюллер был ярко выраженным национал-социалистом. Я только знала, что он был абсолютным противником коммунистов»[43].

В 1941 г. Мюллер снимает дом для своей семьи на улице Корнилиусштрассе, 22, в Берлине-Лапквитце[44].

Адольф Эйхман, ярый сторонник Мюллера, после первых крупных налетов на Берлин, построил в саду шефа укрытие. Дом был разрушен сразу после постройки этого убежища, однако никто из семьи Мюллера во время налетов не пострадал[45]. В конце 1944 г. Генрих Мюллер в целях безопасности отправил свою семью в Мюнхен.

Берлинский дом был разграблен в 1945 году[46].

О шефе гестапо не существует ни заключения экспертов-психологов, как это было сделано для всех военных преступников, проходивших по Нюрнбергскому процессу, ни сообщений как о нем самом, так и написанных им самим. Генрих Мюллер относился к тем личностям, которые понимали, как важно отделять личную жизнь от работы, в общении с друзьями и в семье он ничего не рассказывал о работе[47]. Образ, созданный на основании показаний свидетелей, очень противоречив. С точки зрения историков, Мюллер представляет собой личность, которая, как и многие другие национал-социалисты, воплощает в себе всю «банальность зла». Часто цитируемое, введенное Ганнахом Арендтом, понятие основывается на противоречии между полными любви отношениями к детям и подруге и каждодневным выполнением своей преступной работы за письменным столом на улице Принц-Альбрехтштрассе в гестапо. Доктор Вильгельм Геттл так оценил характер Мюллера: «Генрих Мюллер знал, чего хотел. Он не был двуличным человеком»[48].

Мюллер был не «вождем от бога», как Гитлер, он не обладал ни демагогическими способностями, как Йозеф Геббельс, ни интеллигентностью Вернера Беста, считавшегося интеллектуалом РСХА. Основными личностными качествами баварского полицейского служащего были неслыханное тщеславие и связанная с ним жажда власти[49]. При этом у него была мысль сделать карьеру не на политическом поприще (как Гейдрих и Гиммлер), а на государственной службе. Он явно хотел противопоставить себя отцу, который, занимаясь церковными делами, хотя и мог прокормить семью, но не сумел достигнуть чего-то большего[50]. Историк Эдвард Кранксхау видел в Генрихе Мюллере «прототип неполитического функционера, влюбленного в собственное могущество, стремящегося наверх, отдавая себя служению государству […]»[51].

Служащий гестапо Генрих Мюллер, прошедший путь от помощника в канцелярии до шефа криминальной полиции рейха, был «бюрократ по профессии». Его интеллигентность, прилежание и превосходная память, удивлявшая всех сотрудников, пригодились ему при работе в гестапо. Ему не были чужды такие черты прусского характера, как любовь к порядку, чистоте и неподкупность. Его феноменальную память отмечал также Геттл: «он мог сразу же назвать имена даже незначительных агентов в каком-нибудь далеком городке за границей»[52].

О его прилежании свидетельствует тот факт, что в 1923 г. он, в частном порядке, наряду с работой ассистента в канцелярии, учился и получил свидетельство о среднем образовании. Как прагматично мыслящий человек он, будучи уже шефом гестапо, взвешивал все «за» и «против» каждого дела. Однако было бы неправильно утверждать, что Мюллер был только бесчеловечным карьеристом.

Несмотря на свою лояльность по отношению к государству и беспрекословное подчинение вышестоящим, он был одним из тех, которые время от времени спорили с самими Гейдрихом и Гиммлером[53]. Товарищество и корпоративный дух имели для него большое значение. Так, например, согласно рассказанному его бывшим другом Фридрихом Панцингером[54] случаю, Мюллер вступился за солдата охраны СС, наказанного Гиммлером четырьмя неделями заключения в темном карцере. Он достал свидетельство окулиста, в котором было указано, что при долгом нахождении в темноте у солдата может развиться глазная болезнь. После вмешательства Мюллера наказание было заменено обычным арестом[55].

Внешне шеф гестапо вообще не соответствовал представлению Гиммлера о чистокровном арийце как о голубоглазом богатыре-блондине. Его данные — рост 170 см, карие глаза[56] — не могли оставить благоприятного впечатления у рейхсфюрера СС. Если верить массажисту Гиммлера Феликсу Керстену, темный цвет глаз являлся для фюрера СС свидетельством неполноценности[57]. Сущностью истории Европы была для Гиммлера постоянная борьба темных, низших рас с немецкой господствующей расой.

Даже баварское происхождение Мюллера не помогло ему наладить доверительные отношения с Гиммлером. Темноглазые и темноволосые баварцы создавали рейхсфюреру СС большие трудности[58].

Одно время у Генриха Мюллера была интересная стрижка. По окружности он был подстрижен наголо, только впереди был оставлен пучок волос, разделенный посередине пробором[59]. В свое свободное время он занимался видами спорта[60], требующими большой концентрации; во время двухнедельного годового отпуска он ездил чаще всего к себе на родину или в Бозен для занятия альпинизмом, где он также посещал своего друга Карла Бруннера[61]. Мюллер был полностью поглощен работой: он проводил 11–12 часов ежедневно в своем бюро и даже после ужина он садился за письменный стол. Как Гейдрих и Эйхман, игравшие на скрипке, Мюллер был очень музыкален, вечером играл на пианино и рисовал, если позволяло время[62]. Кроме того, он страстно любил играть в шахматы. Адольф Эйхман встречался еженедельно с другими ответственными работниками и друзьями Мюллера[63] в его доме для игры в шахматы.

«Я постоянно проигрывал […]. У Мюллера была определенная тактика; ему доставляло дьявольское удовольствие поддаться мне в начале партии так, что я чувствовал себя победителем и начинал играть неосмотрительно, и вдруг, неожиданно, поставить мне мат[64]». Даже позже, незадолго до падения Берлина, внешне казалось, что происходящие события не вывели его из равновесия. В то же время можно сказать о том, что его внешне кажущееся спокойствие в связи с развалом третьего рейха не отражало его настоящего расположения духа. Страстный курильщик, который не отказывался от алкоголя на общественных приемах и в других случаях, страдал расстройствами желудка на нервной почве[65].

Генрих Шумахер[66], секретарь Мюллера, вспоминает о частных встречах коллег по работе в доме шефа гестапо. «В течение всех военных лет у меня сохранялся контакт с моим начальником Мюллером. Бывало, что он брал меня с собой для игры в скат (карты). Я обращался к своему шефу, всегда называя его «господин Мюллер». Его личный друг однажды заговорил со мною по этому поводу и указал мне на то, что Мюллер любит, когда к нему обращаются по званию.

Впредь я стал называть его «группенфюрер»[67]. Было ли это щегольство Мюллера, или, что вероятнее всего, верность режиму, заложенная в воинском звании, заставившая шефа гестапо попросить своего ближайшего друга дать необходимые разъяснения секретарю?

В своей частной жизни Мюллер был довольно скромным человеком. Так, например, во время войны он не отказался от продовольственных карточек[68]. Публичные выступления напоказ и щегольство Германа Геринга были Мюллеру абсолютно чужды. Не было найдено никаких документов, свидетельствующих о его выступлениях перед общественностью. Как в «Новостях из рейха»[69], так и в «Сообщениях сопаде»[70] нет никаких материалов, касающихся личности Генриха Мюллера. Даже в бункере канцелярии рейха он носил незаметную гражданскую одежду.

Как любой немецкий гражданин, в соответствии с нюрнбергскими законами, Генрих Мюллер должен был доказать свое арийское происхождение. Письмом от 27 февраля 1936 г. его «арийский статус»[71] засвидетельствовало действующее в интересах СС учреждение, занимавшееся расовыми и миграционными вопросами. Предпосылкой для получения всех прав в «третьем рейхе» являлось безусловное доказательство арийского происхождения. Для членства в НСДАП и ее структурах необходимо было собрать полное доказательство своего происхождения, документально засвидетельствованное с 1800 г. Мюллеру удалось, пусть даже не совсем полно, документально подтвердить свою родословную, начиная с 1750 г.[72]

В политической оценке служащего Генриха Мюллера руководство НСДАП большое внимание уделяло его личным качествам: «Что касается черт характера Мюллера, они были оценены еще ниже, чем его политические качества. Он ведет себя бесцеремонно, расталкивая всех локтями, выставляет напоказ свое прилежание и нескромно украшает себя «чужими перьями»[73]. Бывший член СД Геттл писал о Мюллере: «Кто находился под подозрением, противостоял или мог противостоять, был для него противником, которого он преследовал со всей жестокостью и беспощадностью своего характера»[74].

Генрих Орб описал его как человека жестокого и имеющего садистские наклонности[75]. Почему же Генрих Мюллер успешно продвигался по служебной лестнице в гестапо? Тесная совместная работа СС и полиции привела к тому, что партия не могла оказывать влияния на выбор сотрудников. К тому же, руководству партии было трудно влиять на верхушку СС, на таких людей, как Гейдрих. Начальник гестапо, а позлее и РСХА, часто вступался за своего служащего Мюллера.

Ясно одно: Мюллер никого не преследовал из личной мести и не использовал власть в своих целях. Было бы неправильным охарактеризовать его как патологически жестокого человека. Оценка Геттла основывается, скорее всего, на его личной враждебности к Мюллеру. В то же время хитрость Мюллера заключалась в том, что он сам не пачкал рук в крови, а заказывал массовые убийства, сидя за письменным столом. Он действовал, конечно же, не из садистских мотивов, как это делали многие палачи в концентрационных лагерях; просто ему, как прагматику, было любое средство хорошо для достижения цели. Он чувствовал себя представителем государства, считавшим, что ему одному было дано право творить насилие и это насилие узаконивать. Его сотрудники вспоминают о нем как о корректном начальнике, который всегда был готов выслушать их. Его любовница Анна Ш. сохранила о нем память как о заботливом отце семейства[76].

Вальтер Шелленберг, бывший руководитель разведывательного управления в РСХА, создает такой портрет Генриха Мюллера в своих, не отличающихся особой достоверностью, мемуарах[77]. «Мюллер был сдержан и немногословен, имел типичный баварский акцент. Маленький, коренастый начальник криминальной полиции рейха, с угловатым черепом, с тонкими, сжатыми губами и холодными карими глазами, которые почти постоянно были наполовину прикрыты подергивающимися веками, вызывал у меня не только отвращение, но и делал меня неспокойным и нервным. Его большие руки с толстыми, узловатыми пальцами оставляли жутковатое впечатление. У нас никогда не доходило дело до доверительной беседы. Причиной, скорее всего, было то, что Мюллер еще не расстался со своей бывшей работой секретаря-криминалиста мюнхенского управления полиции и не был в состоянии найти слов для завязывания беседы.

— Откуда идете? Как работается? Гейдриху нравятся Ваши отчеты […] — Приблизительно в таком сухом стиле он со мной общался»[78]. Примерно такое же описание дал генерал Вальтер Дорнбергер, познакомившийся с шефом гестапо в связи с арестом сотрудников в Пенемюнде. Занятый разработкой «оружия ФАУ» специалист по ракетной технике заступился за арестованных по обвинению в саботаже коллег Брауна Риделя и Греттрупа. «Это был типичный представитель незаметных служащих управления криминальной полиции, без какой-либо остающейся в памяти изюминки. Я вспоминал позже только о паре серо-голубых глаз, которые постоянно на меня изучающе смотрели. Первыми впечатлениями было любопытство, холодность и внешняя сдержанность»[79]. Другие свидетели рассказывают о тщательности, с которой Мюллер изучал своих противников, а также о его сдержанности, если он беседовал с человеком, занимающим более высокое положение. Мюллер относился к Дорнбергеру даже с определенным уважением. Все-таки ответственный за «чудо-оружие» специалист выполнял важное военное задание. Во время войны национал-социалистское государство не могло отказаться от таких специалистов. Шеф гестапо намекнул, однако, Дорнбергеру, что по окончании войны против него будет начато расследование в связи с саботажем[80].

Многолетний сотрудник и друг Мюллера Франц Йозеф Губер характеризует шефа гестапо следующим образом: «Стремление к власти было его главным качеством. Он никого не допускал в свое правление. Он не был способен на истинную дружбу и делал слишком большой акцент на своем «я». Он никогда не был национал-социалистом. […] Он был человеком, стремившимся к власти и в этом стремлении не искавшим ни у кого поддержки. […] Он никого не боялся, даже Гейдриха»[81]. Создается впечатление, что друг Мюллера относился к нему противоречиво. Любовница Мюллера Анна Ш. рассказала, что Губер и шеф гестапо были хорошими друзьями[82]. Однако, давая характеристику Мюллеру, Губер выставляет на первый план исключительно негативные черты. Разумно предположить, что этим Губер пытался уменьшить собственную вину, переложить всю ответственность на считавшегося умершим шефа гестапо.

Адольф Эйхман посвятил бывшему шефу в своих мемуарах отдельную главу под названием «Сфинкс — СС-группенфюрер Мюллер», в которой он открыто выражает свое восхищение Мюллером как человеком, карьеристом и начальником.

О его характере Эйхман сообщает немного. Мюллер, описываемый всеми свидетелями как немногословный «специалист по криминалистике», остался даже для своего ближайшего сотрудника загадкой. «Конечно, я знаю кое-что, так, например, то, что он был большим молчуном. У него было что-то от Мольтке, его губы были постоянно сжаты и растягивались лишь в улыбку, свидетельствующую о приятии или язвительном сомнении […] Мюллер жил скромно, был очень осторожным человеком, как начальник очень аккуратен, корректен, доброжелателен. Его слабостью было все регистрировать и раскладывать по папкам. Он был бюрократом»[83]. Тесно друживший с Генрихом Мюллером и получивший с его помощью повышение Фридрих Панцингер высказывается о шефе гестапо с большим уважением. Оба знали друг друга еще по работе в баварской полиции, где они вместе посещали учебные курсы. Мюллер устроил своего бывшего однокурсника на освободившуюся вакансию в IV управлении РСХА[84], поэтому положительная характеристика, данная Панцингером, это дань благодарности Мюллеру и искреннее им восхищение[85].

Мировоззрение Панцингера, его явный антикоммунистический настрой — типичный образ мышления полицейских служащих 20–30 годов. Даже после войны он не отрекся от национал-социализма, и поэтому не удивительно, что он не касается темы преступлений Мюллера. «Особенностью его характера было поразительное чувство ответственности, не позволявшее ему избегать опасности, особенно в этой войне против большевизма, что и доказало его поведение в последние дни рейха. […] Несмотря на требуемое начальством беспрекословное повиновение, он, используя убедительные аргументы, смог многое предотвратить, о чем общественность так никогда и не узнала. При этом у него хватило мужества сказать своему начальству слова, основанные на принципах человечности и справедливости. Если он не мог добиться приема у руководства, то это не его вина, поскольку его должность в то время была слишком незначительной, и большое внимание уделялось строгому выполнению приказа»[86]. Если не принимать во внимание попытку Панцингера оправдать Мюллера, то поражает в его рассказе несоответствие между незначительными полномочиями Мюллера и действительным положением шефа гестапо в иерархии РСХА. Гесс писал в своих мемуарах: «У Мюллера была власть прекратить или приостановить выполнение той или иной акции, в необходимости этого он мог убедить даже рейхсфюрера СС. Он не делал этого, хотя точно знал о последствиях»[87].

Во время так называемого происшествия в Венло сотрудниками СД был похищен английский агент — капитан С. Пейн Бест, который в заключении общался с шефом гестапо: «Мюллер был худым, хорошо выглядевшим невысоким мужчиной, подражавшем Гитлеру в том, что носил серую форменную куртку, черные галифе и высокие сапоги. Сразу после того, как он входил в комнату, он начинал на меня кричать, и когда он подходил ближе, высота и диапазон его голоса возрастали. Он всегда рассчитывал так, что когда он подступал ко мне вплотную, его голос даже срывался. «Вы в руках гестапо. Не думайте, что мы уделяем вам мало внимания. Фюрер уже доказал всему миру, что он непобедим, и скоро он освободит английский народ от таких, как вы, евреев и плутократов.

Сейчас война, и Германия борется за свое существование. Вы находитесь в большой опасности, и если вы хотите встретить наступающий день, то должны о себе позаботиться». Потом он сел на стул напротив меня и придвинул его как можно ближе ко мне, с явным намерением применить ко мне психологический прием. У него был очень своеобразный взгляд, который он быстро переводил с одного предмета на другой; это был один из способов запугать собеседника. […] По моему мнению, Мюллер был порядочным человеком»[88]. Мюллер осознавал свою власть, однако должен был признать, что все попытки запугать капитана Беста с целью признать свою вину ни к чему не привели. Гестапо хотело любой ценой предотвратить международный заговор против Гитлера.

Ганс Бернд Гизевиус, друг начальника криминальной полиции рейха Артура Небе, также описывает Мюллера в своих воспоминаниях. Гейдрих в 1933 г. при принятии дел в баварской политической полиции нашел Мюллера грубым, бесчеловечным и не поддающимся однозначной характеристике шефом гестапо. Этот раболепствующий, мелкий служащий выполнял свои обязанности, добросовестно преследуя непокорных нацистов. Никто не мог понять, почему новый мстительный шеф благосклонно относился к такому несамостоятельному, только исполняющему приказы, служащему. Неужели Мюллер уже давно оправдал надежды верхушки СД? Или это было снова злорадное удовольствие Гейдриха, которым он наслаждался, видя страх своих подчиненных? […] Как бы то ни было, он дал возможность 35-летнему, наделенному большими полномочиями, функционеру в течение короткого времени стать могущественным шефом гестапо. Мюллеру не надо было повторять, что в данном случае речь идет о работе, требующей хорошей выучки и умения работать с уголовными делами. Эта область оставалась для него чуждой, хотя он довольно часто принимал участие в допросах, приводя запуганных его страшными криками и диким вращением глаз жертв в состояние безысходного отчаяния. С искаженным от ярости лицом он возмущался своим соперником Небе, который, как специалист, не мог не доложить о своих возражениях против пыток, используемых гестапо на допросах. […] Грубость его поведения, недостаток его сообразительности, прежде всего, его панический страх своей неловкостью вызвать одну из вспышек гнева Гейдриха, давали возможность предугадать его действия»[89].

Дружеские отношения Гизевиуса с Небе, вероятнее всего, повлияли на созданный им образ Мюллера. Гизевиус распространял слух о том, что в период Веймарской республики Мюллер «преследовал нацистов».

Исследуя документы, можно найти подтверждение только тому, что Мюллер участвовал в борьбе с левыми. Высказывание же о том, что Мюллер не являлся специалистом, непонятно, поскольку с 1919 г., начав простым служащим, он постепенно сделал себе карьеру, став шефом гестапо. Гизевиус недооценил способности Мюллера и в области криминалистики. Ведь именно он в конце концов арестовал Небе.

Бывший руководитель отдела рейха по борьбе с особо тяжкими преступлениями V управления доктор Бернд Венер описывает Мюллера как «коллегу по работе». «Я попытался обобщить свои впечатления о моей первой встрече со знаменитым, пользующимся дурной славой, шефом гестапо Мюллером и пересмотреть все ранее услышанное о нем, и это позволило мне сделать довольно позитивные выводы. Несмотря на наши немногочисленные встречи, Мюллер остался в моей памяти простым, открытым для контактов с людьми человеком, умеющим четко и ясно заявить о своей позиции»[90]. Скорее всего, в данной характеристике Мюллера сыграли свою роль товарищеские чувства. Существенным является тот факт, что занимавший после войны пост шефа криминальной полиции Дюссельдорфа Венер ни словом не обмолвился о преступной деятельности Мюллера.

Шеф гестапо не вел роскошной жизни и с презрением относился к той власти, которая основывалась на богатстве. В своей телеграмме Гиммлеру он сообщает о разговоре с представителем автомобильного концерна «Опель». Коммерсант Эдуард Винтер был побеспокоен гестапо в связи с его темными делами. Он просил Мюллера о беседе и обещал при проведении сделок в будущем уведомлять гестапо о своих планах. В своих записях Мюллер дает оценку Винтеру как «полностью американизированному бизнесмену»[91].

Требования режима оказывали существенное влияние на карьеру Мюллера. Его честолюбие было для властей залогом его лояльного отношения к режиму. Мюллер был функционером, страдающим мономанией по отношению к своей работе полицейского служащего. Его личностные качества сделали возможными его выдвижение из числа многих способных служащих и продвижение по служебной лестнице. Он не знал ни чувства сострадания, ни угрызений совести, если речь шла о преследовании «врагов рейха». Презирающий людей, но без садизма, циничный, но без получения удовлетворения от казней, он был порождением традиций, сложившихся в высших структурах власти и стал одним из организаторов преступлений национал-социалистического режима, санкционированных государством.