Жажда скорости

Глава девятнадцатая

Шпильберг, Австрия

КОГДА КАРРИК СКАЗАЛ, ЧТО ЭТО КОНЕЦ, это было всерьез.

Андресса Амаро больше для него не существует. Если она в помещении, то он покидает его.

Она невидима для него.

Энди же, его механик... ну, она на грани существования.

У трека он отдает ей указания, когда это необходимо, ну а в остальное время игнорирует.

Я уверена почти на все сто процентов, что это очевидно для всех, но они ничего не говорят, и я ценю это. Догадываюсь, что это благодаря Петре, которая наложила запрет на разговоры. На следующий день дядя Джон заметил, что у Каррика ко мне паршивое отношение, отчего я подняла брови, ведь это означало, что скоро он будет задавать вопросы. И я не жду момента, когда это произойдет.

Я знаю, люди самостоятельно выдвигают версии того, почему Каррик возненавидел меня. Возможно, они даже на правильном пути. Но пока я предпочитаю жить в состоянии отрицания, думая, что все в порядке, когда хуже уже некуда.

В первую неделю нашего пребывания в Канаде Каррик редко находился поблизости, но когда был... это было кошмарно.

Когда я впервые увидела его после ночи в Монако, он посмотрел на меня так, словно ненавидит. Это было больно. Вообще-то, это еще мягко сказано. Это было мучительно.

Мне некого винить, кроме самой себя, но это не делает боль менее ощутимой.

Я физически ощущаю, как скучаю по нему. Он был моим лучшим другом. Теперь это не так, и я не знаю, как справиться с этим.

Но зная, как плохо я себя чувствую на данный момент, понимаю, насколько все было бы хуже, если бы я сделала шаг ему навстречу и потеряла его в будущем.

Я знаю, что приняла верное решение — и для себя, и для него.

Пока же я живу с постоянным чувством агонии, ожидая, когда все образуется.

Вот только... не похоже, чтобы что-то становилось лучше.

Все становится только хуже, во всяком случае, для меня. За прошедшую неделю в Австрии Каррик перешел от состояния озлобленности по отношению ко мне к равнодушию.

Как по щелчку выключателя.

Так что вместо того, чтобы все время злиться на меня, он выглядит просто индифферентным, словно у него больше нет причин гневаться.

Сейчас, когда он узнал меня, я больше не получаю взглядов, наполненных ненавистью. В его глазах лишь апатия.

И это разбивает мне сердце.

Когда он злился на меня, я хотя бы знала, это потому, что часть его все еще небезразлична ко мне, и я держалась за это. Даже понимая, что ничего не заслуживаю, я цеплялась за эти взгляды, надеясь выпутаться.

Но теперь этого нет, и я чувствую опустошенность, пребывая в ожидании, когда боль станет не такой сильной.

Не могу сказать, сколько раз слова готовы были сорваться с кончика моего языка, когда я стояла рядом с дядей Джоном, желая сделать признание. Но жестокая, садистская часть меня не позволяла мне сделать этого, ведь я не вынесу разлуки с Карриком.

Да, я знаю, как это глупо, но ситуация такова, каковой она является, и я застряла в этом состоянии до тех пор, пока Каррик не уволит меня, либо пока у меня не случится нервный срыв, на что уже похоже мое нынешнее положение.

Если ни один из этих пунктов не воплотится в жизнь, тогда я буду обречена колесить на созданном мною же поезде страданий еще пять месяцев, пока не закончится сезон, и я буду вынуждена оставить его позади, разве что не решу помучить себя еще и не вернуться на следующий сезон.

Я грустная, жалкая и слабая. Я знаю это. Просто на данный момент я не понимаю, как изменить себя и свои чувства.

Знаю, что Петра расстроена из-за меня и моих взаимоотношений с Карриком — ну или их отсутствия, в зависимости от ситуации. Она не понимает, почему я не могу быть с ним. Она все такая же потрясающая подруга, поддерживает меня, но в ее глазах я могу видеть, что она не принимает это. С ее точки зрения все просто: если какой-то человек важен тебе, значит ты с ним.

Знаю, она пыталась понять меня и войти в мое положение, но не была способна до конца осознать, что я чувствую, разве что сама бы прошла через то, через что пришлось пройти мне. Так что, когда я с ней, то веду себя так, словно у меня все хорошо, словно я отпустила прошлое. Слезы же я оставляю до времен, когда останусь наедине с собой, принимая душ, просто все стало несколько сложным, чтобы я могла бороться.

Когда той ночью, после секса с Карриком, я вернулась в номер, Петра не спала, дожидаясь меня. Я бросила на нее лишь один взгляд и разразилась рыданиями. После того, как она дала выплакаться на ее плече, она сказала, что мне стоит рассказать ему обо всем: об отце, о чувствах, и почему я не могу быть с ним.

Но я не могу. Потому что если я так поступлю, то знаю, что он уговорит меня. И какое-то время все будет великолепно... но это лишь вопрос времени, когда я буду наблюдать за гонкой, и на трассе с ним что-нибудь случится. Это надорвет меня. Я взбешусь и в конечном итоге раню его только сильнее, чем сейчас. Я знаю, что недостаточно сильная, чтобы остаться на длительный срок.

Я трусиха. Как он и сказал.

Это одна из причин, почему я в нынешнем положении. Ладно, лишь наименьшая причина, главной же является то, что я не могу упустить шанс снова быть ближе к нему — и когда я говорю "к нему", я имею в виду своего отца.

Я слышала о выставке винтажных машин, которую организует какой-то богач, и в числе прочих старых болидов и гоночных машин умерших знаменитостей там будет выставлена машина моего отца.

Я хорошо работала, чтобы отпроситься на сегодняшний ужин. Дядя Джон позвал меня вместе с ним как "плюс один", и я знаю, что Каррик тоже идет. Он не хотел бы, чтобы я пошла туда, так что я пытаюсь упростить все для него настолько, насколько это возможно.

Интересно, кто у Каррика будет "плюс один".

Это больше не Сиенна. Я видела, что она продала одному из изданий свою историю о ее разбитом сердце после того, как Каррик бросил ее. Но после нее — или мне стоит сказать, после меня — я не слышала, чтобы он был с кем-то еще. Это не значит, что он не был. По прошлому опыту знаю, что ничто не заставит Каррика сдерживаться долго.

Итак, я здесь, прохожу на выставку через большие стеклянные двери. На входе протягиваю женщине билет. Она вручает мне буклет с деталями выставки, и я продвигаюсь внутрь.

Как только я прохожу через главную дверь, я вижу помещение, битком набитое людьми. Стоящий у двери официант в костюме дает мне приветственный бокал шампанского, и я принимаю его с благодарностью. Немного жидкой смелости.

Знаю, что это звучит немного ненормально: я нервничаю из-за того, что вижу машины — но эти машины олицетворяют и содержат в себе большую часть лучших воспоминаний обо мне и отце. Так что от мысли, что я вижу их, меня слегка трясет.

Я не видела его машину с тех пор, как мама продала ее на благотворительном аукционе прямо перед тем, как покинуть Англию и перебраться в Бразилию. Тогда я была так зла на нее. Все остальное я могла бы отпустить, но это же была наша машина. В этой машине он отвез их на первое свидание, на ней укатил их прочь от церкви, где они женились, на ней же отвез меня в школу в первый день занятий. Он всегда, когда мог, отвозил меня на ней обратно, просто чтобы поводить.

Он любил эту машину. Он притащил ее в виде развалюхи и восстановил. Эта машина была его продолжением, продолжением нашей семьи, была всем, что он олицетворял.

У меня заняло много времени на осознание, почему мама избавилась от нее. Она бы служила постоянным напоминанием всего, что она потеряла.

И после встречи с Карриком, обретя его в своей жизни даже на малый промежуток, понимание стало еще более ясным.

Я смотрю в буклет, выискивая машину отца. Остальные тоже хочу увидеть, но ее мне нужно увидеть в первую очередь.

Она в центре выставки. Похоже, она один из важнейших экспонатов.

Я складываю буклет и убираю его в сумку. Затем опрокидываю бокал шампанского. Отдаю пустой бокал официанту и благодарю его. Делаю глубокий вдох и направляюсь к машине моего отца.

Я бросаю взгляды на машины, мимо которых прохожу, подмечая, к которым из них вернусь, чтобы уделить больше внимания, но мое внимание сконцентрировано на Ягуаре XK120 M Roadster, который я вижу на подиуме впереди.

(Jaguar XK120 M Roadster выпускалась с 1948 по 1954 годы, ее стоимость колеблется от 3,5 миллионов рублей до 7 млн.)

С каждым следующим шагом сердце бьется все сильнее.

В ней ничего не меняли. Она выглядит в точности так же, как и изначально. Руль отделан и окрашен в ярко-красный цвет, чтобы соответствовать красной обшивке кузова и красным кожаным сидениям.

Она выглядит так, словно ее не касались с того самого дня, как она покинула нашу семью.

Приближаясь к ней, я прижимаю руку к колотящемуся сердцу.

Перед подиумом стоит объявление с просьбой не трогать машину. На другом, находящемся рядом, детально описывается история машины, а на самом верху написано имя моего отца. Там кратко написано о том, как он восстанавливал машину и как затем владел ею до самой смерти в 2001 году. Потом она была приобретена на аукционе и с тех пор представляется в данной коллекции.

Делаю шаг ближе к машине. Я могу чувствовать запах свежего воска, исходящего от краски. Я быстро оглядываюсь вокруг, проверить, смотрит ли кто-нибудь, и затем пальцами нежно прикасаюсь к ней. Воспоминания о последнем разе, когда я находилась внутри нее, вернулись ко мне, словно это было лишь вчера.

— Давай же, папа. Быстрее! — сказала я сквозь звук проносящегося через мои волосы ветра. — Ты водишь, как старый пенсионер!

— Я еду семьдесят, — смеется он.

(70 миль в час ‒ почти 113 км/ч.)

— Как я и сказала, водишь как пенсионер. Как номер один в мире гонок может ехать так медленно? Серьезно, как ты снова и снова выигрываешь? — Я заводила его, чтобы устроить все по-моему. Я знала, как обыграть все так, чтобы получить то, чего хочу. Он был таким простаком, мой отец.

Он скользнул по мне взглядом и ухмыльнулся.

Я любила его улыбку. Было в ней всегда что-то, что говорило мне, как сильно он любил меня.

— Прекрасно, — обиделся он немного. — Только не говори своей матери, что я снова гнал, когда ты была в машине, иначе она открутит мою гадостную голову. — Он быстро исправляется. — Открутит мне голову, если выяснит.

Я захихикала над его промахом.

— Мой рот на замке.

Я сделала жест рукой, словно поворачиваю ключ и выбрасываю его из машины, чем заставила его усмехнуться.

— Серьезно, я не понимаю, почему мама ненавидит, когда ты ездишь быстро, почему так сильно переживает. Это твоя работа, ради всего святого.

— И именно поэтому ей это не нравится.

Я смотрю на него насмешливым взглядом.

Он смотрит на меня и улыбается.

— Она переживает, потому что любит меня.

— Я не переживаю.

Он мягко засмеялся, прежде чем снова посмотреть на дорогу.

— Вы это воспринимаете по-разному. Однажды, когда ты будешь взрослой женщиной, и у тебя будет свой мужчина — лучше всего, когда я буду дряхлым, слепым и глухим — тогда ты поймешь.

— Фу! Боже, папа! — Я завизжала, толкая его в руку, вызывая тем самым его громкий смех. — У меня никогда не будет парня, — говорю я ему раздраженно, складывая руки на груди. — Парни идиоты.

Он снова посмотрел на меня, напрягая брови.

— Этот паренек Патрик все еще доставляет тебе неприятности?

Фу, Патрик Веббер, отрава моего существования. Серьезно, парень задирал меня все время. Постоянно говорил о моем высоком росте, называя меня верзилой, и говорил, что я похожа на мальчишку лишь потому, что увлечена машинами. Честно говоря, в один из таких дней я собиралась врезать прямо по его идеальному носу.

— Ничего, с чем бы я не смогла справиться, — пожала плечами я.

— Ну, если это будет слишком, скажи мне, и я с ним разберусь, ладно? — Папа приподнял мой подбородок пальцем.

Я улыбнулась ему в ответ.

— Хорошо, папочка.

Он вернул взгляд на дорогу.

— Пап?

— Хм-м?

— Я просто... Я хочу, чтобы ты знал, что я не переживаю, как мама, потому что знаю, что ты лучший гонщик в целом мире. Не потому, что не люблю тебя.

Он посмотрел на меня долгим взглядом. Затем дотянулся до меня и положил руку на мое плечо, притягивая меня к себе. Он поцеловал меня в макушку.

— Я знаю, малыш. Я тоже люблю тебя. И ты права. Я лучший гонщик в мире. — Я могла слышать ухмылку в его голосе. — Итак, разгоним мы эту детку до максимума или как? — спросил он, отпуская меня, чтобы вернуться на пустой участок проселочной дороги.

— Максимальная скорость! — закричала я, смеясь и поднимая руки в воздух, будто была на американских горках.

Он разразился хохотом, ногой давя на газ.

— Кричи, если хочешь быстрее, Энди.

— Знаешь, предполагается, что ты не должна дотрагиваться до машины.

Я вырвалась из воспоминаний от звука голоса Каррика. Я отдернула руку от машины и развернулась к нему.

Когда я смотрю ему в лицо, мое сердце бьется с бешеным ритмом. Вижу, что брови Каррика изогнуты, выражая обеспокоенность и понимаю, что мои щеки мокрые от слез.

Отворачиваясь от него, я быстро руками утираю слезы с лица.

— Эй, ты в порядке? — Его голос мягкий, заботливый. Он делает шаг ко мне и протягивает руку, но затем останавливается, прежде чем коснуться меня, как будто ловит себя самого.

— Нормально. — Я вымучиваю сияющую улыбку.

— Ты не выглядишь нормально.

— Ну, это так. Все великолепно. — Я повышаю голос. Знаю, что он звучит неестественно, но не знаю, что еще делать.

Потому что я не объясню ему, из-за чего я только что плакала, стоя у машины Уильяма Вульфа.

Вижу, как его взгляд смещается на машину моего отца, а затем возвращается ко мне. Я вижу, как работает его мозг.

Не сопоставляй факты. Не делай выводы.

— Я думала, ты будешь на сегодняшнем ужине? — Я быстро меняю тему разговора.

Он долго смотрит на меня. К счастью, он решает отпустить мысль.

— Я должен был пойти, но потом услышал о сегодняшней выставке, потому улизнул. Отправил отца одного.

Он собирался идти с отцом. Облегчение, что я почувствовала, чрезвычайно пугает.

— Он разозлился?

Он пожал плечами, улыбка затронула его губы.

— Немного, но я пренебрег им, чтобы пойти на выставку машин, а не тусоваться, так что он не может быть так уж зол.

Он дерзко ухмыляется, отчего сердце в груди бьется сильнее.

И из-за этого я делаю шаг назад.

— Ну, сожалею. Я не знала, что ты придешь. Если бы знала, то не пришла бы. — Я не знаю, насколько это правдиво. Я должна была прийти, потому что мне нужно было увидеть машину отца. Я просто должна была прийти, когда узнала, что его здесь не будет.

‒ Ого, ‒ сказал он со скепсисом в голосе и горечью в глазах. ‒ Я знал, что у нас сейчас все странно, но ты настолько меня ненавидишь?

Мои глаза расширились от шока.

‒ Нет. Я не ненавижу тебя. Конечно же, нет. И «странно» мягко сказано, Каррик. Ты едва можешь находиться в том же помещении, что и я. Когда я сказала, что не пришла бы, то имела в виду, что только ради тебя. Я знаю, что тебе достаточно сложно видеть меня даже на работе.

‒ Иисусе… Андресса. ‒ Он трет лоб пальцами и делает шаг ко мне. ‒ Это не… просто… черт. ‒ На меня устремлен его серьезный взгляд. ‒ Я, правда, чертовски извиняюсь за то, как вел себя в последнее время. Как изводил тебя… Я был настоящим подонком.

Я обняла себя руками, защищаясь.

‒ Тебе не за что извиняться. Это мне нужно извиниться.

Он качает головой.

‒ Думаю, в последнее время мы оба, так или иначе, ошибались. Просто… Я не слишком хорошо справился с отказом. ‒ Он провел рукой по волосам, выглядя смущенно. ‒ Когда меня отшивают, я веду себя, как настоящий придурок.

‒ Знаю. Ты уже говорил мне это в Китае, помнишь?

‒ Ага, и тогда я тоже вел себя как придурок. Неудивительно, что ты не хочешь меня.

Я опускаю голову.

‒ Каррик… Я…

‒ Прости. Представь, что я не говорил этого и не казался самым большим, хреновым неудачником на планете. Вообще-то, можем ли мы забыть обо всем и начать сначала?

‒ Начать сначала? ‒ Я насупила брови.

‒ Да. Будто мы встретились впервые. Забыть обо всем, что было, и начать по новой.

‒ Ох. ‒ Я не хочу забывать ни одного момента, связанного с ним. Даже если они плохие. ‒ Зачем? ‒ спрашиваю я тихо.

Он делает еще один шаг ко мне. Расстояние между нами минимальное. Я могу чувствовать запах его лосьона после бритья… чувствовать его. Мое тело начинает изнемогать от жажды.

‒ Потому что я осознал, что предпочту, чтобы ты была в моей жизни… чем чтобы тебя не было совсем. ‒ Он выдыхает воздух, смотря на меня с надеждой. ‒ Так, что скажешь?

Даже несмотря на то, что его желание стереть наше прошлое, словно оно ничего не значит, причиняет мне жгучую боль, я знаю, что не имею права испытывать ее. И не могу отказаться от шанса вновь обрести его в своей жизни.

Я протягиваю руку.

‒ Привет, я Энди Амаро.

Он бросает взгляд на мою руку, улыбка затрагивает его глаза. Когда он пожимает мою руку, я чувствую знакомые искры, которые всегда возникают при его прикосновениях, но в этот раз я чувствую боль настолько глубоко, что она прожигает мои кости.

Каким-то образом я умудряюсь взять себя в руки.

‒ Каррик Райан, ‒ говорит он. ‒ Приятно познакомиться, Энди.

‒ Вообще-то, зови меня Андресса, ‒ улыбаюсь я. ‒ Парень, которого я знала, лучший парень на свете, всегда настаивал на том, чтобы называть меня полным именем.

В его взгляде появляется легкий блеск.

‒ Звучит так, словно он смышленый парень.

‒ Это так.

‒ Ладно, значит Андресса.

Забирая свою руку, он поворачивается к машине моего отца. Впервые присмотревшись к ней, он издает тихий свист.

‒ Ого, машина Уильяма Вульфа. Слышал о ней, но никогда не видел в реальности. Чертовски роскошная. Она еще на ходу? Ты знаешь?

‒ Не думаю. ‒ Я с грустью качаю головой. ‒ Они обычно убирают двигатели, чтобы оставлять их в первоначальном виде.

‒ Досадно. Такая машина должна быть на дороге.

‒ Знаю. Это такое расточительство — просто стоять без дела, не использоваться. Ему бы было это ненавистно.

Взгляд Каррика возвращается ко мне, в его глазах вопрос.

И я осознала, что ляпнула. Дерьмо.

‒ То есть, мне кажется, что ему было бы это ненавистно, потому что ни один гонщик не хотел бы видеть свою машину, стоящую без дела, не используемую по назначению, так ведь? ‒ Я занервничала, потому скрестила руки на груди.

‒ Так. ‒ Он возвращает взгляд на машину и пристально смотрит на нее. ‒ Это также твоя любимая машина, верно? Ягуар XK120 M Roadster.

Он вспомнил.

‒ Да, ‒ отвечаю я медленно.

‒ Хм-м-м, ‒ мычит он.

Хм-м-м. Что это значит?

Его взгляд застыл на машине, а я потихоньку начинала поддаваться панике. Обеспокоилась тем, что он может соединить детали воедино.

Так что я решила, что самое время для моего ухода, и, на самом деле, мне стоит оставить его с ней. Я не хочу, чтобы это зашло слишком далеко, разрушило почву, что мы только что обрели.

Отступая назад, я говорю:

‒ Что ж… Осмотрюсь вокруг. Здорово было повидаться… и, ну, ты знаешь, утрясти все. ‒ Я улыбаюсь. ‒ Думаю, увидимся позже.

‒ Андресса, ‒ зовет он меня.

Мое тело напряжено и стремится к нему.

Когда я разворачиваюсь, он уже движется ко мне.

‒ Ты… ‒ Он делает паузу, взъерошивая волосы рукой. Он выглядит нервничающим, что странно, потому что Каррик никогда не нервничает. ‒ Ты не против, если я пойду с тобой?

Я задерживаю дыхание, когда сердце подскакивает к горлу.

Я знаю, что сказала, будто не хочу заходить слишком далеко, но он спрашивает, может ли быть рядом со мной, и мы в совершенно иной обстановке.

‒ Конечно, не против. ‒ Я сжимаю губы в искренней улыбке и, когда вижу, как на его лице появляется выражение расслабленности и улыбка, свойственная только ему, то просто игнорирую бешеный стук моего сердца.