Жан Брюс. Детективы

Состав исполнителей

Роберт Лоувел — двуличный человек, которого жена сделала рогоносцем.

Мэри Лоувел — жена вышеуказанного, которая его… Стоп!

Тони Лоувел — старательный, но мало приятный продукт союза вышеупомянутых. Если верить гражданскому документу…

Роза Дулич — красивая женщина, которая умеет быть красивой.

Виктор Дулич — муж Розы… для него очень колючей.

Дора Вилнер — секретарша-пуританка, но очень преданная.

Герберт Асланд — тип, имеющий забавное хобби.

Полли Асланд — не дочь своего отца Герберта.

Вильям Глен — помощник прокурора.

Стефан Милс — «официальный флик», не глупее других.

Эрнст Бессе — судебно-медицинский эксперт, включается, по возможности, в игру.

Ожерелье, несколько автомобилей, воробей, веревка, охрипшие голоса и прочие аксессуары.

И для полного комплекта знаменитое

Питер Ларм — детектив, директор Агентства.

Флосси Мармоэет — секретарша, не пуританка, тем не менее преданная.

Джемс Арнакл — первый помощник.

Майк Сорел — второй помощник.

(Третьего помощника нет).

Глава 1

Дождь шел непрерывно. Порывы ветра швыряли потоки воды в оконные стекла. Я взглянул в окно и почувствовал себя рыбой в аквариуме. Настроение было просто убийственным, к тому же беспрерывный стук пишущей машинки в соседней комнате действовал на нервы.

К полудню я прочел от корки до корки все утренние газеты. Судя по всему, дела «Детективного агентства» шли неплохо. Джемс и Майк, мои помощники, стаптывали башмаки, чтобы доставить удовольствие одному обманутому мужу с Пятой авеню. Я взялся за это дело, чтобы хоть чем-то их занять. Тошно было смотреть, как они слоняются по комнате и очень мешают Флосси работать.

Я обнаружил, что у меня кончились сигареты, и собрался выйти, но звонок у входа остановил, меня. Черт возьми, с таким трудом дождаться полудня — и вот на тебе, кто-то явился!

Я услышал, как Флосси отодвинула стул, прекратив свою барабанную дробь, и спокойно направилась к вестибюлю.

Дождь продолжал стучать в окна. Мне было тошно.

Послышалось хлопанье дверей и бормотание.

Флосси провела клиента в комнату ожидания, которая отделяла ее кабинет от моего.

Для проформы она постучала ко мне в дверь и после этого толкнула ее. Показалось оживленное и плутовское личико. Синие глаза выражали удовлетворение.

— Клиент, шеф! — объявила она. — Говорит, что его фамилия Лоувел, Роберт Лоувел. У него вид человека, наполненного фриком.

С некоторых пор Флосси стала говорить таким образом. Привыкнув к делам частной полиции, она поняла, что никогда ни в чем не можешь быть полностью уверенным. Она также могла бы мне сказать, что клиент имеет сходство с мужчиной, но что она в этом не совсем уверена.

Я недовольным тоном ответил:

— Сейчас не время для того, чтобы приходить с визитом и отрывать людей от завтрака.

Она ответила, совершенно не задумываясь:

— Весьма возможно, патрон, но вот уже восемь дней, как мы не видели ни одного клиента. Так что теперь можно сделать над собой маленькое усилие.

— Проводи его сюда, — сказал я. — Я попытаюсь опорожнить его бумажник.

Она закрыла дверь и удалилась. Я снова обшарил все свои карманы, потом ящики письменного стола в поисках сигарет. Безрезультатно.

Раздался стук, и Флосси, толкнув дверь, с необычайной серьезностью объявила:

— Мистер Роберт Лоувел.

Это был человек маленького роста, похожий на факельщика из похоронной процессии. На нем были черные ботинки, черный плащ, странного цвета шарф и черная шляпа, которую он держал в руке. Его полное, немного оплывшее лицо украшали очки; прилипшие волосы на висках были совсем седыми. По его чопорному виду я понял, что у него не было привычки иметь дело с такими людьми как я.

Я был в плохом настроении, поэтому молча смотрел на него, не предложив ему даже сесть.

Он застыл на мгновение, как птица, потерявшая равновесие на ветке, потом, сделав извиняющийся жест, направился к креслу и буквально упал в него.

Флосси закрыла дверь. Я подождал несколько секунд, продолжая изображать из себя статую. Дробь машинки не возобновлялась, и я догадался, что Флосси подслушивает под дверью. Это было совсем неплохо в нашей профессии, и я не возражал.

Клиент начинал нервничать. Он все быстрее поворачивал шляпу в руках, глядя в окно.

С того момента, как он вошел в комнату, мне не удалось ни на мгновение поймать его взгляд. Это, определенно, был лицемерный тип.

— У вас есть сигареты? — спросил я без малейшей любезности в голосе.

Он был удивлен моим вопросом, даже как будто оскорблен. Потом расстегнул наряд факельщика, сунул правую руку в карман пиджака и протянул мне портсигар, который, видимо, ценил на вес золота.

Я сразу же заметил это… Интересная подробность в вопросе вознаграждения.

Я взял одну сигарету и не спеша закурил. Портсигар я положил на стол, и ему пришлось встать, чтобы забрать его обратно. Он опустился в кресло и вдруг спросил с нарочитой наглостью:

— Вы действительно Питер Ларм, я полагаю?

Дождь стучал в окно, и мои нервы были напряжены до предела.

— Здесь я задаю вопросы, — ответил я, глядя на кончик сигареты. — Что вы хотите?

Он наконец рассердился.

— Боже мой!.. — воскликнул он, покраснев. — Я не привык, чтобы со мной так обращались! Я — коммерсант, и, если бы я так обращался с моими клиентами, мне попросту пришлось бы закрыть свое дело.

Я ничего не ответил. Если он действительно нуждался во мне, то быстро успокоится сам.

Вскоре лицо его обрело обычный оттенок и он продолжил, скрестив руки:

— Я слышал о вас, мистер Ларм. Ваше агентство считается одним из лучших в Нью-Йорке, вот почему я пришел к вам… Это совсем не сложное дело. Даже простое дело.

Я сухо перебил его:

— Простые дела, было бы вам известно, меня совершенно не интересуют. У меня такое ощущение, что мы зря теряем время…

Он снова покраснел и нервно ответил:

— Простое… Это, конечно, как сказать. Я сейчас все объясню, и вы сами решите.

— Давно пора, — сказал я. — Уже время давно за полдень и я хочу есть.

Он и этот удар принял, не моргнув. Он был побежден.

— Дело идет об одном ожерелье, — сказал он. — Бриллиантовое ожерелье, которое я подарил своей жене двенадцать лет тому назад, в самом начале нашего супружества. Я заплатил за него четыре тысячи долларов, но на самом деле оно стоит шесть тысяч. Очень красивая вещь…

Он остановился и в первый раз прямо посмотрел на меня, видимо, для того, чтобы увидеть мою реакцию. Я оставался невозмутимым. Он продолжал:

— Но совсем недавно… Вы знаете каковы дела, иногда слишком много наличных денег… а иногда их не хватает. В конце концов так случилось, что мне понадобились наличные деньги. Я взял это ожерелье, чтобы попытаться занять под него необходимую сумму. Мне это было нужно только на несколько дней.

Он сделался пунцовым и быстро проговорил:

— После экспертизы выяснилось, что камни были заменены фальшивыми.

Я покачал головой и уверил его:

— Я отлично все понял. — Потом совершенно безразличным тоном спросил: — Само собой разумеется, ваша жена была согласна одолжить деньги под ожерелье?

Он сделался еще краснее, развел руками и ответил смущенно:

— Ведь разговор шел всего, лишь о нескольких днях… Моя жена надевает это ожерелье очень редко. Я взял его из несгораемого шкафа без предупреждения, так как считал, что ни к чему лишние огорчения… неприятности…

Я был голоден. Шквалы ветра и дождя заставляли дрожать стекла в окнах. Этот тип был мне глубоко антипатичен. Я цинично рассмеялся и сказал ему:

— Не совсем понимаю, почему вы пришли ко мне. Дело кажется просто детской забавой. Просто вашей жене тоже понадобились деньги в тот или иной момент, так вот она тоже воспользовалась таким случаем. Вы не первый, с кем это случается…

Его челюсти сжались, и бесцветные глаза во второй раз уставились на меня. Он казался очень рассерженным.

— Мэри вне всяких подозрений, — проговорил он. — Мы очень дружная пара… Я ведь никогда не скупился на ее карманные расходы. Я не могу себе представить, чтобы она могла сделать это.

Я снова рассмеялся.

— Я отлично это представляю, но не так плохо воспитан, чтобы говорить об этом, — насмешливо сказал я.

Вероятно, я переступил черту. Он быстро встал и направился к двери. Я понял тогда, что это клиент и что мое агентство может существовать только за счет клиентов. Я сразу же подтянулся и добродушным тоном позвал его:

— Не будем сердиться… Этот дождь вывел меня окончательно из равновесия, и я прошу извинения. Вернитесь, сядьте и давайте спокойно поговорим.

Некоторое время он колебался. Я обратил внимание на жирное пятно на его плаще в том месте, которым он садился в кресло… Я старался представить себе, на что он мог сесть. Он повернулся и снова уселся в кресло. Я окончательно успокоился, и мне даже удалось улыбнуться:

— Полагаю, что у вас есть подозрения? Я вас слушаю.

Он бросил на меня убийственный взгляд и продолжал с явно наигранным спокойствием:

— Колье находилось в несгораемом шкафу в загородном доме, которым мы владеем пополам с нашими друзьями. Этот дом находится на берегу океана, в Асбюри-парке, приблизительно в шестидесяти милях от Нью-Йорка…

Я кивнул головой, чтобы дать ему понять, что я знаю, где находится Асбюри-парк. Он продолжал:

— Наши друзья, совладельцы дома, это Дуличи. Виктор и Роза Дуличи. Мы проводим там все уик-энды. В течение недели дом охраняется старым садовником, абсолютно честным человеком, Гербертом Асландом.

Я удивился и поднял брови:

— Вы хотите сказать, что подозреваете ваших друзей?

Его блуждающий взгляд переместился к окну.

— Я их не подозреваю, но я много думал и пришел к заключению, что только Роза могла сделать, это. Это одна из тех женщин, которые всегда нуждаются в больших суммах денег… Возможности ее мужа ни в коей мере не удовлетворяют ее запросов. Моя жена очень ее любит и потакает всем ее фантазиям. Она знает, как открывается шкаф.

Я согласился с ним.

— Это, разумеется, основательная причина, чтобы подозревать ее. Но почему вы так доверяете садовнику?.. Если я правильно вас понял, он остается там совершенно один в течение пяти дней в неделю. Вы оставляете ему ключи от дома?

— Да, конечно. Он живет в небольшом домике. Но мы оставляем ему ключи… Он стар и живет почти как отшельник. Вот уже пять лет он состоит у нас на службе, и мне кажется, что я достаточно хорошо знаю его.

Я слышал, как Флосси топталась за дверью.

— Ожерелье было застраховано? — продолжил я, немного повысив голос.

— Нет, — ответил он. — Я никогда не имел ни малейшего повода для беспокойства на его счет, а страхование стоит так дорого.

Я посмотрел на часы: было половина первого. Мне все больше и больше хотелось есть.

— И что же вы хотите чтобы я сделал? — резко спросил я его и вдруг понял совершенно ясно, что у него есть свой определенный план. Скверная улыбка появилась на его лицемерной физиономии, и он ответил, по-прежнему глядя в окно:

— Сегодня у нас пятница. Моя жена и Роза Дулич отправились сегодня утром в Хобби-Хауз.

Я переспросил:

— Хобби-Хауз?

— Это наш дом, — пояснил, он. — По настоящему Виктор и я должны присоединиться к ним сегодня вечером. Каждую неделю мы проводим там субботу и воскресенье. Мы рыбачим или охотимся, судя по времени года. Я подумал, что вы могли бы приехать туда вместе со своей женой как приглашенные.

Я был холост, но не счел нужным сразу же сказать ему об этом. Я ждал, когда он раскроет все свои карты.

— Если вы согласитесь, — продолжал он, — я позвоню сегодня вечером моей жене, чтобы предупредить ее. Вы приедете с вашей женой. В час обеда я позвоню по телефону, чтобы предупредить, что мы с Виктором появимся там только завтра утром…

Наконец я стал ясно видеть его игру. Кое-что меня действительно заинтриговало, но у меня было вполне достаточно времени, чтобы выяснить это. Я сделал жест рукой, означающий, что он может продолжать.

— Роза, — сказал он, — принадлежит к породе легких женщин. А вы именно такой тип, который может ей понравиться. У нее будет свободное поле действия сегодня вечером. Вы поухаживаете за ней.

Он улыбнулся ханжеской улыбкой и сказал:

— Я не говорю, что вам сразу же удастся лечь с ней в постель, но вы можете совершенно легко условиться о свидании на будущей неделе.

Я со смехом вошел в его игру и спросил:

— В сущности, насколько я понял, вы хотите, чтобы я стал ее любовником, чтобы таким образом заставить ее признаться в краже ожерелья?

Он поднял свои невыразительные глаза к потолку и ответил:

— Вы отлично все поняли.

Я коротко присвистнул и заметил:

— Предполагаю, что вы уже знаете под каким предлогом вы меня представите там, в своем доме. Но должен вас предупредить сразу же, что я не женат.

Он должен был все же предусмотреть это. Он сделал невольное движение плечами и сказал, переводя взгляд к окну:

— Я вам завидую. Но вы ведь, безусловно, имеете маленькую подружку, которая может быть согласится сыграть игру…

Сухим тоном я перебил его:

— У меня нет никакой подружки.

Он посмотрел на меня как-то странно, и я понял, в чем он меня подозревает. Мне страшно захотелось смеяться.

Через несколько секунд он повернул голову и взглянул на дверь, отделяющую мой кабинет от комнаты Флосси:

— Ваша секретарша…

— Моя секретарша, к сожалению, не детектив. Ее работа заключается только в том, чтобы печатать на машинке и держать в порядке мои регистрационные карточки.

Но он определённо не хотел считать себя побежденным. Он посмотрел на меня поверх очков и сказал, почесывая себе нос:

— Но, может быть, ради хорошего вознаграждения…

Я сделал недоумевающий вид и дал ему некоторое время поговорить об этом.

— Надо подумать… Но прежде всего нам с вами необходимо достигнуть согласия. Подытожим… Вы хотите, чтобы я сегодня вечером отправился к вам с женщиной, которую я должен буду выдать за свою жену, не так ли? Но вы еще хотите, чтобы я ухаживал за Розой Дулич с намерением стать ее любовником. Одна вещь во всем этом очень смущает меня… Вы только что сказали мне, что позвоните туда в час обеда, чтобы предупредить, что ни вы, ни Виктор Дулич не сможете приехать, что вас в Нью-Йорке задерживают дела и вы приедете туда только на другой день утром. Можете ли вы быть уверены в том, что Виктор Дулич согласится на это?

Он вдруг рассмеялся. Это был безрадостный смех. Я тут же решил запросить с него двойную против нормы цену.

Он уставил свой лягушачий взгляд на мой диплом детектива, висящий на стене позади меня.

— Мы с Виктором отлично ладим. Он женат уже одиннадцать лет и получил уже все… удовольствия, которые только мог получить от своей жены. Он время от времени не пренебрегает… Короче говоря, если я уверю его, что сам устрою это дело, он без всякого усилия согласится провести со мной радостную ночь холостяка в одном из кабаре Нью-Йорка.

Его объяснения показались мне вполне убедительными. Сигарета была уже выкурена, и я попросил у него другую. Он немедленно дал мне ее, но на этот раз не выпустив портсигара из рук. В свою очередь я посмотрел на потолок и проговорил мечтательно:

— Я хочу попробовать… Но это будет стоить пятьсот долларов, для начала. Пятьсот долларов, плюс питание и помещение до утра понедельника. Только после этого я вам скажу, принимаю ли я ваше предложение или нет… Если я все же решусь продолжить свою работу, то скажу свою окончательную цену.

Его жирное лицо побледнело, можно было подумать, что у него начались кишечные колики. Он прикусил губу и возразил, глядя в окно:

— Но это слишком дорого…

Я позволил себе удовлетворенно улыбнуться и встал.

— Тем лучше, — сказал я. — Ваше предложение не слишком-то мне нравится. А теперь, извините, я должен торопиться на завтрак.

Он не пошевелился. Я остановился на половине дороги к двери и изумленно посмотрел на него.

Он кинул на меня быстрый взгляд, и лицо его снова приняло обычный оттенок.

— Вы просто берете меня за горло, — сказал он. — Вы отлично поняли, насколько это дело беспокоит меня, и теперь пользуетесь. Это нехорошо…

— У меня совсем нет лишнего времени, — ответил я.

— Хорошо, — сказал он. — Я дам вам эти пятьсот долларов.

Я вернулся к своему креслу и сел. Он достал кошелек, вынул оттуда пять сотенных бумажек и положил их на стол. Казалось, что деньги прилипли к его пальцам. Это доставило мне немного садистское удовольствие. Я неторопливо взял протянутые им банкноты и сунул себе в карман:

— Теперь, когда мы договорились, давайте уточним детали. — Потом я хлопнул себя рукой по лбу и воскликнул: — Какой я дурак! Ведь еще нужно, чтобы согласилась моя секретарша…

Я нажал пальцем на кнопку звонка и откинулся в кресле. В обстоятельствах подобного рода она всегда-бывает на высоте. На этот раз я твердо надеялся, что так оно и будет. Я знал, что она находится за дверью, но она была настолько умна, что дала пройти нескольким секундам, прежде чем постучать в дверь.

Флосси вошла в кабинет с невинным видом, ее великолепные, коротко остриженные волосы развевались вокруг головы.

— Вы вызывали меня, патрон?

Я коротко рассказал ей, что от нее требуется. Она сделала гримасу и возразила, с неприязнью глядя на Лоувела:

— Это меня совершенно не устраивает. У меня свои планы на уик-энд, и мой жених будет очень недоволен…

На самом деле у нее был такой же жених, как у меня жена, но должна же она тоже кое-что вытянуть из этой истории. Я принял озабоченный вид и многозначительно посмотрел на Лоувела. Он заерзал в своем кресле и даже покраснел при этом. После некоторого колебания, я предложил:

— Пятьдесят долларов.

У Флосси вырвался возмущенный возглас. Я очень внимательно наблюдал за лицом Лоувела и решил, что не следует переполнять чашу его терпения.

— Мистер Лоувел даст тебе пятьдесят долларов, — поторопился сказать я, — и я тебе дам еще столько же. Сто долларов за один уик-энд с помещением и едой, это же совсем не так уж плохо. Если вам понадобятся оправдания для вашего жениха, то я займусь этим.

Флосси без всякого энтузиазма согласилась:

— Но лишь для того, чтобы оказать вам услугу.

Она позволила себе опуститься в свободное кресло и поспешила оправить юбку на коленях, привлекших внимание Лоувела. Я продолжил:

— Ну вот мы и договорились. Теперь подробности. Какую роль мы должны играть?

Он с облегчением вздохнул и приступил к изложению своего плана.

— Вот… Я оптовый торговец фетровыми шляпами… Я, скажу Мэри, что вы родственник моего высокого начальства из Министерства коммерции в Вашингтоне и что вы сможете устроить мне очень выгодную торговую сделку. Вам совсем не нужно будет входить в детали. Чем загадочней вы будете, тем лучше.

Он продолжал разъяснять мне, в чем состоит его коммерция. Флосси слушала его с большим вниманием, и я решил, что ей можно довериться полностью. Эта история со шляпами меня достаточно утомила. Он закончил, встал и посмотрел на часы.

— Простите, у меня назначено свидание, и я несколько опаздываю. Чтобы доехать туда мне необходимо время, хотя это и очень простой путь. Я вам сейчас объясню, как добраться до моего дома. Как только вы проедете Асбюри-парк, свернете на Ветел, а там спросите Хобби-Хауз. Его все знают.

Флосси встала, чтобы проводить его. Около двери он остановился и повернулся в мою сторону.

— Совсем забыл, — сказал он, не глядя на меня. — Если вам удастся это мероприятие и Роза сознается, вы можете предложить ей уладить все это дело. Вы понимаете, ведь это старые друзья и я совсем не жажду отправить их в тюрьму. Если вам удастся получить доказательства ее вины, предложите ей полюбовное соглашение… Скажите, что я не стану подавать на них жалобу в обмен на их долю собственности Хобби-Хауз.

И, не дожидаясь ответа, он исчез в сопровождении Флосси.

Я немного постоял в нерешительности, ожидая его возвращения, но потом, решив, что он, конечно, не вернется, отправился завтракать.

Глава 2

Дождь лил не переставая. Быстро темнело. За Асбюри-парк я вынужден был включить фары.

Правая сторона узкой дороги, ведущей на Ветел, была сплошь усажена цветущими яблонями. Слева тянулись пески, изредка украшенные кустарником и простирающиеся до самого океана, который в настоящий момент сливался на горизонте с темным небом.

Пристроившись на сидении рядом со мной, поджав под себя ноги, Флосси не переставала вздыхать.

— Для одного уик-энда это еще куда ни шло! — проговорила она.

Я бросил на нее взгляд. Она вовсе не была уж так расстроена, как хотела представить. Правда, ее лицо выражало недовольство, но глаза не переставали смеяться.

— Что это тебя так забавляет? — спросил я.

Она бросила на меня возмущенный взгляд, очень недовольная тем, что ее раскусили. Потом честно призналась:

— Это все Джемс. Он ведь не будет спать эти две ночи, зная, что я вместе с вами.

Я с трудом удержался от приступа смеха. Джемс Арнакл был моим помощником. Когда Флосси приступила к своим секретарским обязанностям в моем «Детективном агентстве», влечение, которое они почувствовали друг к другу, по моему мнению, должно было привести их попросту к супружеству. Но тут случилось это дело в Лос-Анджелесе, когда Джемс вообразил и, может, не без основания, что Флосси вынуждена была заплатить собственной особой, чтобы выйти из опасного положения. Джемс не был человеком широких взглядов и, увы, после этой истории отдалился от Флосси.

Флосси, казалось, не слишком страдала, хотя было очень трудно сказать с уверенностью, что она думала на самом деле.

Что касается Джемса, то не было никакого сомнения в том, что его сердце было отдано красивой секретарше. Но у него были свои принципы.

Флосси пожала плечами и, протянув руку, включила радио. До самого Ветела мы ехали под звуки джаза, и от музыки, такой веселой и громкой, казалось, даже машина бежала веселей.

Ветел был городком, каких много в Нью-Джерси. Около пятидесяти домов, окружающих церковь и магазин, в котором продавалось все что угодно.

Я остановил машину на площади и вышел, чтобы спросить дорогу на Хобби-Хауз. Получив более или менее вразумительный ответ, я сел за руль и продолжал наш путь.

Нужно было ехать по главной дороге. Это все, что я смог узнать. По словам торговца, на дороге имелся указатель с названием поместья.

Ночь наступила окончательно и было темно, как в печи. Дождь не прекращался. Теперь я перестал замечать движение дворников на стеклах машины.

Мы проехали три или четыре мили, когда в свете фар появилась деревянная доска с надписью:

Я резко затормозил, чтобы свернуть на указанную дорогу, и через, несколько метров машина уткнулась в металлическую решетку, выкрашенную почему-то в красный цвет. Я подал сигнал клаксоном и стал ждать.

Прошла минута до того, как молодая женщина, закутанная в большой плащ, открыла ворота. Теперь дорога была свободной. Женщина подошла к машине. Я опустил стекло.

— Миссис Лоувел?

На меня смотрела молодая девушка с приятным лицом и великолепными глазами.

— Нет, — ответила она со смехом.

— Миссис Дулич?

Я снова попал пальцем в небо.

— Нет, — ответила она. — Я Полли Асланд, дочь сторожа.

Лоувел совсем позабыл сказать мне про нее.

— А вы мистер Ларм? — продолжала она. — Вас ждут на вилле. Продолжайте ехать прямо до виллы.

Я поблагодарил ее и поехал на первой скорости. По обе стороны дороги зеленели лужайки с клумбами цветущих роз. Это зрелище ласкало глаз.

— Мне бы очень хотелось иметь такое поместье, — задумчиво сказала Флосси.

Через сотню метров от ворот свет фар выхватил из темноты силуэт дома. Это была довольно старинная кирпичная постройка, неожиданного, но весьма современного стиля. Окна, вероятно, были расширены значительно позднее. В нижнем этаже горел свет. Я подал сигнал, взял шляпу и вышел из машины.

Несколько ступенек вели к парадной двери, обрамленной двумя бетонными колоннами, увитыми зелеными вьющимися растениями.

Дверь отворилась в тот момент, когда я поставил ногу на последнюю ступеньку.

На этот раз я воздержался от того, чтобы наугад бросаться именами. Женщина, стоявшая на пороге, была довольно красива — светловолосая, небольшого роста, хрупкая. На ней было черное платье с короткими рукавами и квадратным вырезом на упругой груди.

Я подошел к ней и представился:

— Питер Ларм.

Еле уловимая тень беспокойства промелькнула на ее лице. Она все же вынудила себя улыбнуться и посторонилась, чтобы дать мне пройти.

— А я миссис Лоувел. Мой муж предупредил меня…

Вдруг она спохватилась и вытянула шею в сторону машины.

— Но вы должны были приехать со своей женой?

— Она здесь, в машине, — Я сделал знак и позвал: — Флосси… ты можешь выйти.

Моя секретарша вылезла из машины и подбежала ко мне со словами:

— Вот и я, дорогой!

До сего момента я совсем и не думал о том, что в течение двух дней она с видимым удовольствием будет называть меня «дорогой». Если после этого я сохраню хоть немного своего авторитета, это будет большой удачей.

Они пожали друг другу руки. Флосси расплылась в улыбке, тогда как миссис Лоувел с трудом выдавила ответную полуулыбку.

Я вернулся к машине, забрал чемоданы и бросил наш багаж в вестибюле. Потом, вытирая мокрое от дождя лицо, я спросил:

— Мистер Лоувел еще не приехал? Он не знал, в котором часу ему удастся выехать из Нью-Йорка, и потому просил нас поехать, не дожидаясь его…

Мэри Лоувел с любопытством разглядывала Флосси. Когда я закончил свою фразу, она почему-то вздрогнула и ответила очень быстро, снова принудив себя улыбнуться:

— Он не приедет сегодня вечером. Он звонил минут десять тому назад. Они с Виктором приедут лишь завтра утром.

В глубине просторного вестибюля поднималась деревянная, хорошо натертая лестница. Машинально подняв, глаза, я заметил совершенно потрясающую женщину. Без особого труда я догадался, что то была никто иная, как Роза Дулич. Честное слово, работа, которой наградил меня Роберт Лоувел, начинала мне нравиться.

Она спускалась по лестнице, и я не сводил с нее глаз. Это была высокая, блистающая здоровьем и красотой женщина. Ее тщательно причесанные светлые волосы в контрасте со смуглой кожей и темными глазами заставляли предполагать, что это не их естественный цвет. На ней было зеленое шелковое, сильно декольтированное платье, плотно облегающее ее великолепные формы. Полные, жесткого рисунка, ярко накрашенные губы выдавали в ней особу решительную и опасную.

Мэри Лоувел представила меня. Я задержал несколько дольше положенного руку, которую мне протянула Роза Дулич, пытаясь высказать взглядом то восхищение, которое она вызвала во мне. Выражение довольства промелькнуло у нее в глазах. Потом Мэри Лоувел предложила:

— Может быть, вы хотите поставить машину в гараж? Подождите несколько секунд, я позову Тони, он покажет вам гараж и место, куда бы вы могли ее поставить.

Тони… Еще один тип, про которого Роберт Лоувел мне ничего не сказал.

Миссис Лоувел вышла в коридор, который начинался посредине вестибюля, слева от лестницы. Она несколько раз позвала довольно громко: «Тони!», выкрикивая это имя все громче и громче. Я подумал, что этот Тони, вероятно, туговат на ухо.

Миссис Лоувел сделала в нашу сторону извиняющийся жест и устремилась по коридору куда-то вглубь. В течение нескольких минут мы обменивались с Розой Дулич ничего не значащими фразами, чтобы только как-нибудь убить время.

Наконец появилась миссис Лоувел, держа за руку какого-то недоноска, плохо причесанного, небрежно одетого, с наглухо застегнутым пиджаком, в выражении лица которого явно сквозило лицемерие и неприязнь. Мальцу этому было, вероятно, около семнадцати лет.

Миссис Лоувел представила его нам:

— Тони, мой сын.

Я нагло сфальшивил:

— Его отец нам много говорил о нем…

Парень дерзко посмотрел на меня. У него был такой вид, будто ему было наплевать на всех нас, и это будило во мне желание дать ему хорошего пинка под зад. Но взгляд его стал приветливым и даже любезным, когда он перевел его на Флосси. Если от него нужно будет что-нибудь узнать, то поручу это именно Флосси, моей секретарше, которая, судя по всему, очень приглянулась ему.

— Ты проводишь мистера Ларма к гаражу? — обратилась к Тони миссис Лоувел.

Он сделал гримасу и прошипел:

— Черта с два! В такой-то ливень?

Миссис Лоувел ущипнула его за руку и сказала:

— Послушай, Тони, ведь мистер Ларм большой друг твоего отца.

На что этот отвратительный малый процедил, сквозь зубы:

— А мне на это наплевать!

Наступило неловкое молчание. Я предложил с любезной улыбкой:

— Вы можете, миссис Лоувел, объяснить мне, где находится гараж, а я уж доберусь до него сам.

Но парень вдруг подошел к вешалке, снял плащ, направился к двери и сделал мне знак следовать за ним. Мы вышли вместе. Попав под дождь, он начал ругаться как сапожник.

— Влезайте в вашу телегу и следуйте за мной, — злобно бросил он мне.

Я поспешно сел за руль и последовал за ним. Гараж находился слева от дома. Он был выстроен также из кирпича и в нем, безусловно, поместилось бы и пять машин. Я увидел, что там уже стоял один «бьюик». Я пристроил свою машину сбоку, выключил фары и вышел из нее. Только я собрался сказать что-нибудь приятное этому сопляку, чтобы хоть немного расположить его к себе, как он опередил меня и нетерпеливо спросил:

— Вы же не собираетесь здесь спать, не так ли?

Я вдруг почувствовал, что теряю терпение.

— Такому, как ты, хороший удар ногой в определенное место, безусловно, не повредил бы.

Он ошеломленно уставился на меня.

— Что это с вами случилось?

Мальчишка был просто неподражаем. Я от души расхохотался и хлопнул его по лопатке. Он был слаб и тщедушен. Парень бросил на меня злобный взгляд и совершенно неожиданно проговорил:

— Ваше счастье, что со мной нет моей петарды.

Безусловно, этот паренек был довольно странным малым. Если бы на то была моя воля, я немедленно отправил бы его в лечебницу.

Он запер дверь гаража и бегом пустился к дому, не дожидаясь меня. Вернувшись в вестибюль, я снял шляпу и плащ. Все три женщины болтали, стоя у подножья лестницы: Тони не было, он уже куда-то исчез. Роза Дулич предложила своим ласкающим голосом:

— Возьмите, пожалуйста, ваши вещи, мистер Ларм, и я провожу вас в вашу комнату.

Я взял чемоданы. Роза устремилась по лестнице вверх, следом за ней шла Флосси. Я замыкал шествие.

Миссис Лоувел осталась в вестибюле и смотрела нам вслед.

Мы поднялись на широкую квадратную площадку. С обеих сторон от нее начинались коридоры, деля таким образом дом на две части. Роза повела нас по правому коридору и открыла одну из дверей.

— Вот ваша комната. Она выходит окнами на фасад дома. Если погода будет хорошей, вы завтра увидите океан. Рядом находится ванная.

Флосси вошла в комнату. Я начал чувствовать нечто вроде стеснения.

— Моя комната находится по другую сторону площадки, и она тоже выходит на фасад, — продолжала Роза. — Две остальные комнаты выходят в другую сторону. Мэри спит в нижнем этаже. Мы вам покажем весь дом. А теперь приводите себя в порядок, обед через полчаса.

Она ушла и плотно закрыла за собой дверь. Теперь я понял, что меня так глубоко беспокоило. Я согласился выдать Флосси за свою жену, совершенно не подумав о том, к чему это все может привести. И теперь уже я не мог спуститься вниз и попросить у наших хозяек еще одну комнату.

Флосси повернулась и посмотрела на меня. У меня, вероятно, был совершенно идиотский вид, потому что она прыснула от смеха. Я со злобой проговорил:

— Ты находишь это смешным! Как же мы теперь будем…

Она приняла невинный вид и спросила:

— Что будем?

Я посмотрел на единственную кровать, стоявшую в комнате, а она сделала вид, что ничего не понимает и настаивала:

— Что мы будем делать?

Я вдруг почувствовал, что веду себя, как дурак, и невольно рассмеялся.

— Ну вот мы и влипли, — сказал я. — Мы будем вынуждены спать вместе, да к тому же еще и на одной кровати.

Она приняла степенный вид и ответила:

— Я абсолютно вам доверяю, патрон.

Это доверие меня нисколько не утешило. Флосси была красивой и юной, и я понимал, что очутился в весьма критическом положении. Чтобы переменить тему разговора, я сказал:

— Мне бы очень хотелось знать, почему клиент ничего не сказал о своем сыне.

Она пожала плечами и стала открывать чемодан.

— На его месте, — ответила она, — я тоже не говорила бы о нем. У меня сводило бы живот от одного сознания, что я родила подобный феномен.

Она достала черное платье, встряхнула его и разложила на кровати. Потом сняла жакет от своего костюма и начала расстегивать юбку.

— А ты не хотела бы пройти в ванную комнату, чтобы проделать все, это там?

Она рассердилась.

— О нет, патрон. Я не просила, чтобы меня привезли сюда… Если вас это смущает, можете пройти в ванную комнату.

Логично. Я взял свой чемодан, отправился в ванную, переменил костюм и обувь. Потом спросил Флосси, могу ли я войти.

— Я готова, — ответила она. — Мы сейчас спустимся вниз?

Я ответил утвердительно.

Роза Дулич ожидала нас в вестибюле и провела в большой зал, который находился справа от входа. В глубине этого зала, в чем-то вроде ниши, был устроен так называемый «уголок для еды», очень комфортабельно обставленный. Кухня находилась рядом.

Мэри Лоувел и Тони присоединились к нам. Атмосфера была не из приятных. Только Роза Дулич и Флосси казались естественными и поддерживали разговор. Я избегал смотреть на Тони, вид которого вызывал у меня спазмы в желудке, но миссис Лоувел меня сильно интересовала. Время от времени, как я заметил, она делала над собой усилия, чтобы вмешаться в разговор, но потом снова впадала в своего рода прострацию. Мне бы очень хотелось узнать, что ее так беспокоило. Ее лицо было очень бледным, и светлый взгляд с расширенными зрачками, казалось, был устремлен куда-то вдаль и, несомненно, таил тревогу и страх.

Предоставив Розе Дулич и Флосси вести разговор, я углубился в размышления. Самым вероятным было предположение, что Мэри Лоувел знала о попытке своего мужа заложить ее знаменитое ожерелье, чтобы поправить свои пошатнувшиеся дела. В таком случае она должна была знать, что ожерелье было подменено на фальшивое. Это подтверждало мои первоначальные подозрения.

Покончив с обедом, мы встали из-за стола и направились в другой угол этого большого зала, куда Мэри Лоувел принесла нам кофе и ликеры. Роза Дулич совершенно не занималась хозяйством, предоставив все миссис Лоувел. Меня это несколько удивило. Было бы куда естественней, если бы она участвовала в этом.

Тони снова исчез, и никто не пытался задержать его. Мы разговаривали о разных вещах, и я счел нужным для поддержания взятой на себя роли сказать несколько слов о своем кузене, директоре из Министерства коммерции в Вашингтоне.

Разговор сник. Мэри Лоувел, казалось, это совершенно не интересовало, а Роза Дулич слушала меня с вежливым интересом. Очень удачно Флосси заговорила о последней коллекции мод, представленной на Пятой авеню.

Около половины одиннадцатого Роза Дулич предложила нам осмотреть дом. Я сразу же согласился, так как это давало мне возможность узнать расположение комнат.

Вестибюль вместе с лестницей разделял нижний этаж на две равные части. Справа находились зал и кухня, слева — коридор, по которому миссис Лоувел уходила искать своего сына, когда мы приехали; справа от коридора располагались большая кладовка и уборные. Дальше, в другой стороне дома находилась комната, занимаемая миссис Лоувел. Слева, выходящие на фасад, располагались два кабинета. Первый принадлежал мистеру Лоувелу, а второй, напротив комнаты Мэри Лоувел, — Виктору Дулич. Дверь в конце коридора вела в небольшую башенку, в которой Тони устроил свое жилище. В нижнем этаже было нечто вроде рабочей комнаты — кабинета, а металлическая лестница вела, наверх, в комнату мальчишки. Эта комната была совершенно изолированной.

Окончив осмотр дома, мы обнаружили, что дождь уже прекратился и звезды сверкают на чистом небе.

Я предложил прогуляться по парку до пляжа. Мэри Лоувел тотчас же извинилась и от прогулки отказалась. Флосси сделала то же и заговорщицки подмигнула мне. Но Роза Дулич согласилась, и мы отправились за плащами, так как на улице было довольно холодно.

Как только мы очутились за порогом дома, я сразу же задал вопрос, который буквально жег мне язык:

— Мы не видели Тони. Он, вероятно, ушел из дома после обеда?

Роза увлекла меня за угол дома и со смехом ответила:

— Он, как всегда, отправился проведать Полли.

— Дочку садовника? Это она нам открыла ворота?

— Да, — ответила Роза. — Он проделывает это каждый вечер.

Я не мог себе представить Полли, красивую молодую девушку с великолепными черными глазами, идущую на свидание с этим недоноском.

— Чем же они могут заниматься? — удивленно спросил я.

Смех Розы усилился.

— Она дает ему кое-какие уроки, — сказала она.

Мы находились позади дома. Свет пробивался сквозь занавески окон одной из комнат, которую я посчитал за комнату Мэри Лоувел.

— Уроки чего?

Она свободным движением взяла меня под руку и вдруг прижалась ко мне.

— Вы невероятно наивны! — Я был шокирован, — Вас это удивляет?

— Да, — ответил я. — Трудно себе представить более неподходящую парочку.

Она проговорила насмешливым тоном:

— О вкусах и цвете…

Мы прошли перед гаражом, мимо дома по аллее, которая вела к дороге.

— Я не могу спорить о вкусах Тони, — сказал я, — а о вкусах той молодой особы… Я видел ее лицо сквозь пелену дождя, но оно мне показалось довольно красивым…

— Так и есть на самом деле.

Неожиданно Роза переменила тему разговора,

— Как я поняла, вы не знакомы с моим мужем?

— Нет… И охотно воздержался бы от этого, если бы было возможно.

Она оставила мою руку и удивилась, хотя я видел, что она прекрасно поняла, что я хотел этим сказать.

— Я не совсем понимаю… — глухим голосом проговорила она.

Я должен был играть роль; роль, которую я охотно сыграл бы и без всякой оплаты.

— Для меня совершенно достаточно знакомства с вами.

Я взял ее под руку. Наши пальцы встретились и сжались. Ночь после дождя была прекрасна, небо усеяли сверкающие звезды. Довольно сильный ветер приносил запахи океана и свежей зелени. Мы молча дошли до ворот, которые со скрипом открылись перед нами. Роза протянула руку вправо и проговорила:

— Павильон садовника…

Я различил в сумраке небольшой квадратный домик, окруженный огромными эвкалиптами. Мы перешли через дорогу и направились к морю. Ритмичный шум волн теперь был слышен совершенно отчетливо. Роза все тяжелее опиралась на мою руку. Я спросил ее равнодушным голосом:

— Миссис Лоувел почему-то казалась очень обеспокоенной. Может быть, она нездорова?

Роза споткнулась о корни деревьев и крепко ухватилась за меня, чтобы удержаться на ногах.

— У каждого свои заботы, — неопределенным тоном сказала она. — Мне кажется, что дела Роберта в настоящий момент идут очень плохо. Мне даже показалось, что он возлагает на вас очень большие надежды… Видимо, речь идет об очень важном деле?

Я согласился с этим, но выразился довольно туманно.

— Да. Я буду счастлив помочь ему в меру своих скромных возможностей.

Мы подошли к самому краю дороги, которая доходила до берега океана, и долгое время стояли неподвижно и безмолвно. При всех обстоятельствах мне теперь хотелось покорить Розу Дулич. Где-то в глубине своего подсознания я понимал, что такая возможность, безусловно, имеется. Но я знал ее пока всего лишь три часа, и у меня не было времени, чтобы получше понять ее и разгадать, разобраться, что она за человек на самом деле. Мне совсем не хотелось рисковать. Слишком быстрый натиск мог бы оказаться неудачным и испортил бы все дело. Я сжал ее руку и пробормотал голосом человека, который думает совсем о другом:

— А кто ваш муж?

Она почему-то вздрогнула. Я понял, что она тоже думала совсем о другом, и мне бы очень хотелось, чтобы, это было именно то же самое, о чем думал я. После нескольких секунд молчания она ответила:

— Он коммерсант, владеет фабрикой в Квинсе. — И вдруг она расхохоталась. — Когда он узнает, что вы влиятельный человек в Вашингтоне, он обязательно постарается воспользоваться этим.

Мне ничего не стоило ее заверить:

— И я сделаю это очень охотно… Чтобы доставить удовольствие…

Она снова вздрогнула. Я выпустил ее руку, обнял за талию и прижал к себе.

— Вам холодно?

Она нервно рассмеялась.

— Да… Я не знаю… Нет.

Я повернул ее к себе. Освещенное отблесками океана, ее лицо было отчетливо видно. Мне показалось, что я прочел призыв в ее глазах, и нагнулся к ней. Она отпрянула назад, потом замерла. Я прижал свои губы к ее губам. Она позволила поцеловать себя, оставаясь безучастной. Ее холодность начала угнетать меня. Я был готов положить конец этому эксперименту, когда она вдруг ожила и ответила на мой поцелуй.

Потом резко оттолкнула меня и проговорила сразу охрипшим голосом:

— Теперь нам необходимо вернуться домой.

Мы повернулись спиной к океану и направились к Хобби-Хаузу. Я все время обнимал ее за талию, прижимая к себе. Она не противилась, и при каждом шаге я чувствовал прикосновение ее бедра к своему. Она вдруг спросила:

— Вы живете в Нью-Йорке?

— Да, и мне бы очень хотелось увидеться с вами на будущей неделе, если, конечно, это возможно.

Она долго раздумывала, потом ответила:

— Вполне возможно. Я свободна все дни после двенадцати часов. Я дам вам свой номер телефона…

Достигнув первого успеха, я решил пока остановиться и не форсировать события.

Мы прошли через ворота и тихонько направились по аллее к дому. Слева от нас послышались приглушенные голоса. Роза шепнула мне на ухо:

— Это Тони с маленькой Асланд.

Во втором этаже дома горел свет. Флосси, вероятно, уже поднялась в нашу комнату. Я остановился, глубоко вздохнул и спросил:

— Вы давно дружите с семьей Лоувел?

Она ответила, отстраняясь от меня:

— Да. До того, как познакомиться со мной, мой муж был чем-то вроде жениха Мэри. Он бросил ее ради меня, и мне кажется, что некоторое время она сильно переживала. Потом Виктор встретил ее уже когда она была замужем за Робертом Лоувелом. Мы возобновили знакомство и стали дружны.

Эта история начинала меня интересовать.

— А вас никогда не смущала мысль о том, что ваш муж и миссис Лоувел…

Она рассмеялась и ответила:

— Ни в коей мере. Я знаю, что Мэри по-прежнему влюблена в Виктора, но не испытываю никакого беспокойства… Виктор не любит разогретых блюд.

Мы дошли до двери. Я повернулся в сторону парка и спросил:

— А что, родители Тони знают, что он влюблен в Полли Асланд?

Она снова засмеялась и открыла дверь.

— Конечно. И это им страшно не нравится. Они думают, что Полли вместе с отцом хотят наложить лапу на их Тони. Для Полли Тони хорошая партия. Все относительно…

Она пропустила меня вперед, закрыла дверь и стала подниматься по лестнице. На площадке она протянула мне руку и прошептала:

— Вы довольны нашей прогулкой?

Я выдал ей самую обворожительную улыбку и притянул к себе:

— Очень… Очень доволен… Надеюсь, будут и другие.

Она промолчала, глядя через мое плечо на дверь нашей комнаты. Я быстро поцеловал ее и проговорил громким голосом:

— Спокойной ночи, миссис Дулич…

Она нежно ущипнула меня за щеку и повернулась на каблуках.

Очень довольный я вошел в наши апартаменты. Освещенная комната была пуста. Я закрыл за собой дверь, и тут же на пороге ванной комнаты в ночной рубашке из розового шелка появилась Флосси. Она сделала комическую гримасу и притворно сердито сказала:

— Это в таком-то часу ты возвращаешься?

— Бросьте глупости, — оборвал я ее. — Ведь нас сейчас никто не слышит.

Она сразу же переменила тон.

— Не попросите ли вы меня спать в кресле?

И вот тут-то я понял, что мне предстоит. Настроение, резко испортилось.

— Безусловно, нет. Спи на кровати, а я устроюсь на ковре.

Она легла на кровать со странной усмешкой, которая действовала мне на нервы. Я отправился в ванную комнату и вернулся оттуда уже в пижаме. Потом собрал все возможные подушки, которые только мог найти на сидениях кресел и дивана. Флосси несколько удивилась моим действиям и проговорила фальшиво невинным тоном:

— Что это вы собираетесь делать, патрон?

— Постель в ванне.

Она весело расхохоталась, хотя я совсем не находил это смешным. Я накидал в ванну подушек и попытался устроиться там внутри. Но ванная была слишком коротка. Через десять минут я почувствовал, что ноги мои затекли и онемели.

Флосси погасила в комнате свет. Я встал и страшно злой вернулся в комнату.

— Ты спишь? — спросил я ее.

— Да, шеф, — ответила она тоненьким голоском.

Мой вопрос был, конечно, совершенно идиотским. Я продолжал:

— Ванна слишком коротка для меня. Ты маленькая и тебе там будет вполне удобно.

Она вдруг икнула и запротестовала:

— О, нет! Я боюсь, что вдруг все краны потекут. Не я ведь предложила подобную авантюру…

Я решил, что спорить с ней совершенно бесполезно, погасил свет в ванной комнате и улегся на ковер.

Прошло минут пять, потом голосом, в котором звучала жалость, приведшая меня в ярость, Флосси предложила:

— Перестаньте валять дурака, патрон! Ведь я вам уже сказала, что у меня к вам полнейшее доверие. Кровать ведь достаточно широка…

Это, как я понимал, конечно, был голос рассудка. Я встал, кряхтя, и растянулся на кровати. Сначала я почувствовал страшное облегчение. Потом, вопреки своему желанию, я вновь представил себе обольстительный образ Флосси в розовой ночной рубашке с лентами. Ситуация становилась весьма трагической. Я, не переставая, вертелся на своем ложе, стараясь не задеть ее как-нибудь. Она вдруг стала протестовать:

— Если вы будете вертеться всю ночь, то я предпочту, чтобы вы вернулись обратно на ковер.

Я замер и попытался заснуть.

Глава 3

Какой-то шум вывел меня из состояния дремы. Я лежал на боку, на самом краю кровати, а Флосси прижималась ко мне спиной: Долетевшие до моего слуха голоса не позволили мне сосредоточиться на чувстве, которое вызвало во мне теплое, погруженное в сон тело.

Я прислушался и без труда определил, кому принадлежали эти голоса. То был Тони. Он спорил о чем-то со своей матерью, причем оба употребляли весьма грубые выражения.

Мэри Лоувел, которая по всей вероятности находилась в страшной ярости, угрожала поместить своего сына в какой-то пансион без права выхода оттуда, если он не откажется от своей связи с Полли. Чтобы квалифицировать то, что Тони мог делать в парке ночью с молодой девушкой, миссис Лоувел употребила совершенно скабрезную терминологию. Лишний раз я был вынужден констатировать, что хорошо воспитанные люди выказывают себя особенно грубыми, когда находятся в ярости. Что касается Тони, то я уже знал, на что он способен. В настоящий момент он так грубо ругал свою мать, что мне становилось стыдно. Наконец Мэри Лоувел пронзительным голосом стала убеждать его, что намерения этих Асландов совершенно ясны и что такая красивая молодая девушка, как Полли, не могла пойти на сожительство с выродком, подобным Тони, если у нее не было для этого достаточных оснований.

— Ты разве не понимаешь, что они хотят лишь твоих денег?! — кричала она.

Резкий голос Тони возразил с почти болезненным смехом:.

— Какие деньги? Ты же прекрасно знаешь, что папа на мели…

Безусловно, это становилось все интереснее. Я с силой оттолкнул руку Флосси, которая лежала на моей талии, и одним рывком отправил ее на место. Она повернулась, ворча, и больше не шевелилась. Я снова стал прислушиваться. Скрип двери на лестничной площадке привлек мое внимание.

Под осторожными шагами слегка поскрипывал паркет: Вероятно, Роза Дулич также была разбужена этой ссорой.

Голоса внизу замерли, и теперь слышалось лишь непонятное бормотание. Потом наступила тишина.

Заинтригованный, я встал и подошел к окну. Сквозь ажурные занавески я мог видеть почти полностью весь двор, освещенный молодым месяцем. Ночь все еще была светлой, но легкий туман теперь стал подниматься с земли, напоенной дождем. Полоса света неожиданно упала на песок, появилась какая-то неясная тень, потом все опять стало сумрачным, дверь виллы закрылась.

Неясный силуэт появился в поле моего зрения и исчез в аллее, ведущей к дороге. Был ли это Тони? Или Мэри? Я был не в состоянии определить это.

Я оставался несколько минут на своем наблюдательном посту. В доме наступила тишина. Потом я снова услышал скрип паркета на лестничной клетке, дверь отворилась и закрылась. Видимо, тревога миновала и Роза вернулась к себе.

Я ощупью добрался до кровати и посмотрел на светящийся циферблат моих часов, лежащих на ночном столике. Было десять минут второго.

Флосси повернулась ко мне спиной и крепко спала. С тысячей предосторожностей, чтобы не разбудить ее, я скользнул под одеяло.

Вероятно, на сей раз я быстро заснул. Я проснулся и пришел в себя от шума машины, которая на большой скорости подъехала по дороге к дому. Короткое мгновение свет фар появился в окнах и осветил комнату. Я тотчас же заметил, что Флосси почти лежит на мне.

Что-то застряло у меня в горле и мускулы мои напряглись. Ситуация становилась невыносимой. Я совершенно не был влюблен в Флосси, но она очень соблазнительна и я ведь не из дерева. Если бы у меня было к ней влечение, я сделал бы ее своей любовницей после того, как уволил с должности моей секретарши. Обе эти функции казались мне совершенно несовместимы. Но Флосси вполне устраивала меня как сотрудница, и я был уверен, что если бы я поступил иначе, то потом обязательно пожалел бы об этом. Мои чувства заглушали голос разума. Я уже почти протянул руку, чтобы дотронуться до ее груди, небольшой и крепкой, и тут она сама спасла положение. Она вдруг вздохнула и стала мечтать вслух: «Почему ты так глуп, Джек? Все прошло… Ничего не бойся…»

На меня вдруг напал приступ смеха и это дало мне силы оттолкнуть ее. Она совершенно естественно повернулась, а я встал, испытывая желание немного походить по комнате, чтобы обрести хладнокровие.

Я снова подошел к окну и взглянул сквозь занавески. Точно под окнами комнаты песок был освещен. В этот момент где-то в доме часы пробили три раза. Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, что свет исходил из кабинета мистера Лоувела, находящегося как раз под нашей комнатой. Когда же я понял это, свет исчез, но через несколько секунд он снова появился, гораздо более слабый.

Я очень любопытен и по природе, и по профессии. Мне сразу же захотелось узнать, кто это может находиться в кабинете моего клиента в три часа утра и по какой причине?

Я повернулся, отошел от окна и, подойдя к двери, открыл ее. Потом немного постоял, прислушиваясь, и, не услышав ничего подозрительного, неслышными шагами вышел из комнаты, ступая по полу босыми ногами.

В коридоре и на площадке была полнейшая темнота. Я достиг противоположной стены и стал шарить по ней рукой. Нащупав лестницу, я быстро спустился, стараясь не производить шума.

В вестибюле я повернул направо в коридор и стал нащупывать дверь кабинета.

Внимательно прислушавшись, я различил какие-то приглушенные щелчки. Слабый свет пробивался из-под двери. С осторожностью индейца я повернул ручку.

Мне удалось приоткрыть дверь, не произведя ни малейшего шума. Щелканье прекратилось, и теперь я мог различить дыхание, прерывистое и тяжелое. Я бы солгал, если бы сказал, что чувствовал себя совершенно спокойно. Мое сердце сильно билось от страха, но ни малейшего желания отступить у меня не было.

Я толкал понемногу дверь, постепенно отпуская ручку. Когда проход оказался достаточно широким, я заметил светящееся пятно на противоположной стене и на фоне этого пятна какой-то странный силуэт, в котором я без труда узнал Тони. Его рука держала ручку несгораемого шкафа, вмонтированного в стену.

Я сразу же почувствовал себя в порядке. Молодой Тони играл во взломщика. Он, вероятно, был совершенно уверен в том, что ему не грозит опасность, потому что не выказывал никакого беспокойства.

Я толкал дверь, моля небо, чтобы ее скрип не выдал моего присутствия.

Тони продолжал крутить диск, щелканье которого и донеслось до моего слуха. Я проскользнул в комнату и, не закрыв за собой дверь, прямо направился к креслу, расположенному справа от двери.

Я осторожно уселся в кресло, положив руки на колени, и стал наблюдать за юношей, за его странной работой.

Должен сказать, меня это очень забавляло. Я представлял себе реакцию этого подонка, когда он увидит меня. Я сидел так, может быть, с минуту, когда ему все же удалось открыть сейф.

С моего места отлично было видно содержание сейфа: несколько каких-то досье, футляр темного цвета, который он, не задумываясь, взял.

Повернувшись на месте, он положил футляр на стоявший рядом стул. Нажатие пальца, щелкание — и крышка приподнялась. В слабом свете карманного фонаря сверкнуло ожерелье, о котором мне говорил Роберт Лоувел.

Тони вынул ожерелье и положил его на стол. Потом закрыл футляр, вернул его в сейф, закрыл бронированную дверь, набрал комбинацию и торопливо сунул ожерелье в свой карман. Я решил, что настало время объявить о своем присутствии. Самым естественным тоном я бросил:

— Что ты собираешься делать с этим, Тони?

Он отшатнулся с восклицанием ужаса. Потом мое желание посмеяться сразу же пропало.

Ослепленный направленным на меня лучом фонаря, я все же сумел заметить в руке юноши револьвер 38 калибра. Холодный пот мгновенно, покрыл мое тело. Я все же нашел в себе силы улыбнуться и проговорить совершенно равнодушным тоном:

— Не делай глупостей, Тони. Ты же разбудишь весь дом.

Дуло оружия опустилось. Я видел, что он дрожит. Если я сейчас не допущу никакой ошибки, то я на правильном пути. Я медленно встал, избегая резких движений. С напряженными до предела нервами я подошел к нему и протянул руку к револьверу. Он не оказал никакого сопротивления. Я взял у него револьвер, и положил на стол. Потом, все также спокойно, я направился к двери и включил свет.

Позеленевший Тони казался совершенно ошеломленным.

— Отдай мне это ожерелье, — приказал я.

Он сразу послушался. Я взял драгоценность и сунул ее в карман, потом с улыбкой сказал:

— Я тебе не враг, Тони, и хочу, чтобы ты это понял. Но, думаю, ты согласен, что твое поведение по меньшей мере выглядит довольно странным? Что ты хотел с этим сделать?

Он понемногу приходил в себя. Я понял, что действовал достаточно быстро. Несколькими секундами позднее он вне всякого сомнения оказал бы яростное сопротивление. Лицо его перекосилось, и он ответил истерично:

— Я скажу моему отцу, что вы пришли в его кабинет в три часа утра.

Я расхохотался.

— Если ты скажешь ему это, ты вынужден будешь ему объяснить и все остальное. Я друг твоего отца, Тони, и он доверяет мне… Что ты хотел сделать с этим колье.

— Это вас совершенно не касается! — завопил он.

Я сделал предостерегающий знак рукой.

— Не кричи так, ты же разбудишь свою мать. Скажи мне лучше, что ты собирался сделать с этим колье, и мы, может быть, договоримся.

Он как-то сразу сник, и это было совершенно неожиданно. Плечи опустились, подбородок упал на грудь. Очень быстро он начал объяснять:

— Я хотел уехать отсюда вместе с Полли… Моя мать не давала мне денег и потому…

Он замолчал, и его лицо залилось краской. Я решил продолжить за него:

— И ты унес бы это ожерелье с целью продать его. А ты разве не знаешь, что это называется кражей?

Он одарил меня презрительным взглядом.

— Кража у собственных родителей не наказуется.

У него был очень самоуверенный вид. Я терпеливо продолжал:

— Это, конечно, верно… Ты не можешь быть наказан за это, но тем не менее твой отец имеет право поместить тебя в исправительный дом. Ты должен бы знать это.

Он явно искал ответа. Но тут мои лопатки начали ощущать чье-то присутствие за моей спиной.

Я быстро сделал два шага назад и в сторону и наполовину повернулся к полуоткрытой двери. Несколько секунд прошло в напряженном молчании, потом красивая белая рука толкнула дверь и на пороге комнаты появилась Роза Дулич в ночной рубашке.

— Что это вы тут делаете?

Ее голос был веселым, а в глазах светилось любопытство и какая-то затаенная насмешка. Я обрел свой обычный апломб и спокойно солгал:

— Мы вот тут с Тони спорим на политические темы, так как нам не спится. А встретились мы совершенно случайно.

Она казалась вполне удовлетворенной таким ответом и сказала:

— Я услышала шум и подумала, что, может быть, какой-то грабитель забрался в дом.

Я видел отлично, что она лгала. Если бы дело обстояло действительно так, она, безусловно, не спустилась бы сюда одна. Широко улыбаясь, я посмотрел на Тони, который, видимо, не понял всей сложности этого вранья с нашей стороны. Он быстро прошел мимо меня, толкнул Розу, чтобы поскорее выйти из кабинета.

— Я иду спать, — сказал он и исчез.

Я обратил внимание, что он унес свое оружие. Через несколько секунд мы услышали, как дверь с шумом захлопнулась. Это была именно та дверь, которая вела в пристройку, где обитал Тони.

Я воспользовался коротким промежутком времени, чтобы рассмотреть молодую женщину. Ее ночная рубашка из цветастого нейлона, была совершенно прозрачной. Мне пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы отвести от нее взгляд.

Она старательно закрыла дверь и прислонилась к ней, прижав руки к дереву. Потом с двусмысленной улыбкой посмотрела на меня.

— Что же здесь произошло на самом деле? — медленно спросила она, глядя на меня в упор.

Было бесполезно цепляться за первую версию. Я рассказал ей, что не в силах был заснуть и подошел к окну своей комнаты. Вдруг я увидел свет, падающий из какого-то окна во двор, и решил спуститься и выяснить в чем дело.

Она, казалось, поверила мне, и я продолжал:

— Я тоже подумал о грабителе. Единственный мужчина в доме, я считал себя ответственным за безопасность всех, здесь находящихся. Я спустился вниз, увидел юношу, сидящего в кабинете отца и мечтающего уж не знаю о чем…

Мне бы очень хотелось знать, слышала ли она последние фразы, которыми мы с Тони обменялись. Если это было так, то я выглядел довольно смешным.

Движением плеч она оттолкнулась от двери и, виляя бедрами, направилась к кушетке из зеленой кожи, стоящей у стены в противоположной стороне кабинета.

— Вы уверены в том, что он мечтал? — спросила она с легкой улыбкой. — Это на него не похоже…

Зачарованный движениями ее тела в прозрачной рубашке, я все же нашел силы сдержаться.

— Полагаю, что могу вам довериться, Роза, — сказал я. — Конечно, все было не так. Парень пытался открыть сейф.

Она повернулась и со вздохом облегчения упала на кушетку. Я же все хуже и хуже чувствовал себя в ее присутствии. Подавленные желания в кровати с Флосси не умерили моих эмоций. Она бросила на меня странный взгляд и проговорила:

— Я нисколько и не сомневалась… Тони все равно бы уехал с Полли. Это, вероятно, она толкает его на такие дела. Видимо, думает, что, боясь скандала, родители Тони согласятся на их свадьбу.

Я медленно направился к Розе, откровенно любуясь ею, но вместе с тем я все же не забывал о своей роли.

— Но что же он мог искать в сейфе? Деньги?

Она слегка потянулась, и мне стало вдруг очень жарко.

— Вероятнее всего, в сейфе совсем нет денег.

Я подошел к ней, мои ноги почти касались ее ног. С сжатым горлом я продолжал, как будто мне ничего неизвестно:

— Но, может быть, он этого-не знает? Вы можете его открыть и тогда мы убедимся в этом.

Мое предложение очень удивило ее.

— Этот несгораемый шкаф принадлежит Роберту, и мне неизвестен его шифр.

Мой клиент уверял в обратном, и мне было трудно решить, кто же из них лгал.

— Не стойте как столб, — вдруг сказала она. — Вы похожи на спаржу.

Я сел рядом с ней на кушетку и обвил своей рукой ее талию.

— А ваша жена не станет беспокоиться вашим продолжительным отсутствием? — спросила она иронически.

Я решил, что мой ответ прозвучит убедительно:

— Она спит очень крепко. С некоторых пор у нее немного расстроились нервы и она каждый вечер принимает снотворное. Раньше восьми часов только атомная бомба могла бы разбудить ее.

Небрежным тоном она заметила:

— Это, должно быть, очень удобно для такого человека, как вы.

С пересохшим горлом я спросил:

— Человек, как я?.. Что вы этим хотите сказать?

Она провокационно улыбнулась и положила свою теплую руку на мое бедро.

— Не хотела бы я быть вашей женой.

Я бросился в атаку.

— А моей любовницей?

Она стала смеяться и ничего не ответила на мой выпад. Я решил покончить с этим и нагнулся к ней.

— Кто не отвечает, тот…

— Будьте же благоразумны, Питер, это совсем не подходящее место.

Я подумал, что же она тогда называет «подходящим местом». Не делая ни малейшего жеста, чтобы оттолкнуть меня, она проговорила естественным тоном:

— Атмосфера этого дома, вероятно, заинтриговала вас?

Я подумал, что она, возможно, хочет продлить удовольствие, и тоже вошел в игру.

— Да, мне кажется, что в семье Лоувел появилась трещина.

Мое терпение подошло к концу. Я чувствовал, что теряю самообладание. Она действительно была просто умопомрачительной женщиной. Она протянула вдруг мне губы и прошептала:

— В сущности, это все не должно вас интересовать.

Позади нас резко распахнулась дверь. Весь напрягшись, я замер. Я видел, как она подняла голову, чтобы посмотреть через мое плечо. Задыхающийся голос позади нас прошептал:

— О! Простите…

Совсем расстроенный, я спросил:

— Кто это был?

Она ответила мне одним, вздохом:

— Мэри.

Потом резко оттолкнула меня и, вся дрожа, встала, одергивая на коленях свою прозрачную рубашку.

— Поднимемся в мою комнату, — сказала она. — Там нам будет спокойнее.

Я не стал возражать.

Глава 4

Громкий звук клаксона под окнами вернул нас к действительности. Мы вдруг обнаружили, что день уже наступил. Роза в ужасе оттолкнула меня и прошептала:

— Это, безусловно, мой муж!

Я спрыгнул с кровати, не дожидаясь продолжения. Часы на ее ночном столике показывали семь часов. Я подобрал свою пижаму, лежащую на ковре, и быстро натянул ее.

— Скорее! Поторопись!

Не было нужды напоминать об этом. У меня не было ни малейшего желания быть застигнутым Виктором Дуличем в спальне его жены. Даже не взглянув на нее, я пулей вылетел из комнаты и пробежал через лестничную площадку.

Во дворе перед домом раздавались голоса. Один из них принадлежал Роберту Лоувелу, моему клиенту. Я быстро проник в нашу комнату и закрыл за собой дверь.

Постель была пуста, и одеяла откинуты. Из ванной комнаты раздавалось пение Флосси. Я дошел до самого порога, но быстро отпрянул назад. Она стояла в ванной, и конечно, абсолютно раздетая.

— Вы хорошо развлеклись, патрон? — насмешливо осведомилась она.

Мое сердце забилось спокойнее. Я устал, но настроение было превосходным. Не ответив ей, я направился к окну, открыл ставни и услышал голос Розы, которая нежно приветствовала своего мужа.

Плотный туман окутывал парк. Во дворе стояли две машины, одна позади другой, и я увидел своего клиента, по-прежнему одетого в черное, с чемоданчиков в руке. Около него высокий симпатичный тип делал какие-то знаки в сторону Розы. Вероятно, то и был ее муж — Виктор Дулич.

— Хелло, Боб! — крикнул я.

Лоувел потратил, по крайней мере, две секунды, чтобы сообразить, что это приветствие относится к нему, потом до него наконец дошло и он немедленно включился в игру.

— Хелло, Питер!.. Рад вас видеть… Вы сойдете вниз?

— Я еще в пижаме, а моя жена застряла в ванной, вот уже два часа.

Он весело ответил:

— Спускайтесь такой, какой вы есть.

В конце концов мы ведь отдыхаем. Я повернул голову в сторону ванной комнаты и увидел в одном из зеркал отражение Флосси, являющей миру рождение Венеры из пены.

— Я спускаюсь, — крикнул я ей. — Одевайся побыстрее и присоединяйся к нам.

На площадке я встретил Розу, закутанную в красный цветной пеньюар. Она церемонно приветствовала меня.

— Как дела, мистер Ларм? Надеюсь, вы хорошо спали?

Серьезный, как папа, я ответил ей громким голосом:

— Очень хорошо, спасибо. Даже видел замечательный сон.

Она не подмигнула мне при этих словах; совсем вошла в роль верной жены. Мы присоединились к приехавшим.

Роберт Лоувел познакомил меня с Виктором Дуличем. Это был мужчина лет около сорока, очень привлекательный шатен с волнистыми волосами и очень приятным голосом, которым он превосходно владел. Это был как раз тот тип, который нравится женщинам. Одет он был очень элегантно, в твидовый костюм, который, вероятно, обошелся ему очень дорого. При первом же взгляде невольно возникал вопрос, что у них могло быть общего. То были ночь и день.

Дулич с большим чувством поцеловал свою жену, а Лоувел счел необходимым дать несколько туманных объяснений по поводу дел, которые задержали их в Нью-Йорке. Потом, сгорбив плечи, со своим обычным бегающим взглядом за стеклами очков, он сказал:

— Я пойду разбужу Мэри и переоденусь.

Он удалился. Я почувствовал себя лишним и хотел последовать за ним, но тут Дулич повернулся ко мне. Он сказал, что они выехали из Нью-Йорка в половине шестого и задержались из-за тумана. Едва он успел рассказать об этом, как появился Лоувел, белый, как полотно.

— Где же Мэри? — спросил он глядя на Розу,

Она почему-то вздрогнула и лежала плечами.

— Не знаю… Может быть, она уже вышла. Я только что проснулась.

Лоувел пробормотал:

— Постель ее не тронута.

По моей спине поползли мурашки. Со вчерашнего вечера у меня были предчувствия, что должна случиться какая-то беда. Тяжелое молчание повисло над нами, потом испуганный Лоувел повернулся и сказал:

— Я пойду и посмотрю, тут ли они.

Мы машинально последовали за ним. В конце коридора мы все остановились, предоставив ему возможность одному зайти к своему сыну. С нижнего этажа он несколько раз окликнул его, но не получил никакого ответа. Мы услышали, как он, с рискам сломать себе шею, помчался по металлической лестнице наверх. Потом послышался его испуганный вскрик:

— Постель Тони также не тронута!

Он бросился к Розе:

— Объясните же мне, ради бага! Вы же должны знать, где она!

Я вмешался и сказал спокойный голосом:

— Не надо так волноваться и беспокоиться, мистер Лоувел. Объяснение, вероятно, самое простое… Ваша жена и ваш сын, возможно, решили совершить утреннюю прогулку на машине.

Он бросил на меня благодарный взгляд.

— Да, — сказал он. — Машина… Вы правы… Если они ушли из дома, то, конечно, отправились не пешком.

Он пронесся между нами, как стрела, и зараженные его беспокойством, мы последовали за ним,

На мне была только легкая пижама, и сильнейшая дрожь пробрала меня, как только мы вышли во двор.

Лоувел опередил нас и уже открыл дверь гаража. Мы увидели, как он остановился, словно вкопанный, превратившись в статую. Потом поднес обе руки к лицу и испустил страшный вопль, который тогда мне показался похожим на мяуканье влюбленного кота. Двумя прыжками я подскочил к нему.

Мэри Лоувел, в одной ночной рубашке, висела на какой-то трубе, проходящей по потолку. Мы смотрели на труп с ужасом, а он медленно поворачивался на веревке…

Я первый обратил внимание, что машины в гараже не было. Не моей, а той, которую я видел здесь накануне. И мне показалось, что мы скоро обнаружим и исчезновение Тони. Я пока не видел никакой связи между этими происшествиями и не мог себе представить, что этот юноша удрал, зная, что его мать мертва.

Мне казалось, что Мэри Лоувел повесилась, когда узнала, что ее сын сбежал с Полли Асланд. Я теперь горько сожалел о том, что не запер парня и не остался с ним, вместо того чтобы развлекаться с Розой Дулич. Но зло уже совершилось.

Роберт Лоувел громко плакал, закрыв лицо руками. Роза превратилась в статую отчаяния. Ее темные расширенные глаза, казалось, не могли оторваться от повешенной женщины.

Я посмотрел на. Виктора Дулича. Его лицо выражало только вежливое удивление. Этот тип, видимо, обладал железными нервами.

Я медленно подошел к трупу, который продолжал поворачиваться. Рядом лежала опрокинутая скамеечка: тело почти касалось оштукатуренной стены. Мой взгляд проследил за трубой, на которой она висела. Она начиналась почти посредине гаража и заканчивалась большим соплом. Это была автоматическая установка, какие можно часто встретить в больших магазинах. В случае пожара, как только температура превысит восемьдесят градусов, из сопла польется вода.

Стоя перед телом, я задавал себе вопрос: почему Мэри Лоувел пришла именно сюда, чтобы повеситься и в таком виде? Машинальным жестом я ощупал ее лодыжки. Они были холодными, как змеиная кожа. Я стал ощупывать дальше, пытаясь заставить шевелиться пальцы, но все было уже бесполезно.

Я услышал протестующий голос Виктора Дулича:

— Вы бы лучше ни до чего не дотрагивались. Я думаю, надо известить полицию.

— Я сам займусь этим, — автоматически ответил я, повернулся и пошел прочь, оставив их на месте. Я все еще был под впечатлением виденного, и мысли с бешенной быстротой проносились в моем мозгу. Я пока не пытался сделать какое-либо заключение, знал по опыту, что необходимо время, чтобы все улеглось в голове и мысли упорядочились.

Я отправился звонить по телефону в кабинет Роберта Лоувела. Мой клиент, вероятно, был большой педант, и у него должны были быть записаны все необходимые телефоны.

Действительно, у телефонного аппарата лежал лист бумаги с нужными телефонами, начиная с полиции и кончая пожарным бюро.

Было еще слишком рано, и мне удалось связаться лишь с секретаршей в комиссариате в Бетеле. Я объяснил ей, в чем состоит дело, и она ответила, что немедленно предупредит помощника прокурора и все необходимые люди будут на месте не позже, чем через полчаса, ну, может, чуть больше.

Я вернулся в гараж.

Роберт Лоувел сидел на крыле моей машины и по-прежнему громко плакал. Дуличи о чем-то спорили тихими голосами. Я объявил, что полиция будет здесь через полчаса, и отправился в свою комнату.

Флосси одевалась и весело напевала какой-то джазовый мотив, что почему-то привело меня в ярость. Совсем не подумав о том, что она еще не могла знать о совершившейся драме, я ядовито заметил:

— Сейчас совсем не время петь.

Она резко повернулась, очень удивленная.

— Что это с вами, патрон? Это появление мужа привело вас в такое состояние?

Без лишних предисловий, я объявил:

— Мы только что обнаружили Мэри Лоувел повешенной в гараже.

Она замерла и оставалась некоторое время неподвижной, молчаливой, как скала. Потом, несколько оправившись от неожиданности, уверенным тоном проговорила:

— Я знала, что произойдет нечто в этом роде. Вы, патрон, может быть, не заметили, но атмосфера в этом, доме была какая-то странная.

Она говорила со мной, как профессор говорит с несмышленым студентом. Я немедленно вошел в эту игру и спросил ее робким тоном:

— Можно узнать твое мнение об этом?

Она надела платье и ответила уверенным тоном:

— Все очень просто, патрон! Эта женщина определенно повесилась не сама…

Я покачал головой.

— Вот как? И кто же, по-твоему, помог ей?

Она нахмурила брови, подумала некоторое время и посмотрела на свои пальцы.

— Я знаю пока только одно, что это сделала не я. Но и не вы. Трудно поверить, что это мог сделать, юноша… Остается Роза Дулич…

Я стал смеяться.

— Тысяча извинений, мистер детектив в юбке, но у Розы Дулич имеется несомненное алиби, которое зовется Питером Лармом… С того момента, когда Мэри Лоувел последний раз видели живой, и до того момента, когда мы обнаружили ее труп, Роза Дулич, можно прямо сказать, не покидала меня.

Но Флосси не хотела отказываться от своего мнения.

Пытаясь влезть в свои туфельки, не утруждая себя наклоном, она возразила:

— Если не она, значит кто-то другой.

Я быстро покончил с этим.

— Уйди отсюда, мне ведь тоже нужно одеться.

— Мне и здесь хорошо, — сказала она.

Я рассердился.

— Дубовая голова, разве ты не понимаешь, что тебе следует понаблюдать за остальными, пока я буду одеваться?

Она сразу же переменила тон и ответила:

— Бегу. Ничто не помешает мне…

Едва за ней закрылась дверь, как я сбросил с себя пижаму, отправился в ванную комнату, быстро проделал все необходимые процедуры и надел свой костюм для дороги, считая, что наш уик-энд в Хобби-Хауз на этом закончился. Потом я осмотрел наши чемоданы и решил, что мы сможем, как только потребуется, немедленно тронуться обратно.

Глава 5

В восемь часов два больших черных лимузина подкатили к дому и остановились у входа во двор. Из них вышла целая куча народа, некоторые из них в форме.

Дуличи и Лоувел все еще были в гараже. Я направился к человеку с седыми волосами, который очень вежливо представился:

— Вильям Глен, помощник прокурора.

Другой тип, на коротких ножках, с головой быка, подошел и, протянув руку, раздавил мне фаланги пальцев:

— Стефан Милс, офицер полиции в Ветеле, — сказал он при этом. — Это вы вдовец?

Нельзя было быть более деликатным. Я ответил, глядя на помощника прокурора:

— Нет. Мое имя Питер Ларм. Я руковожу в Нью-Йорке «Детективным агентством»…,

Как по волшебству, лица обоих мужнин приняли замкнутое выражение. С неожиданной враждебностью Милс грубо спросил меня:

— А позвольте вас спросить, почему вы здесь?

Я сделал безразличный жест рукой.

— Минуту, — сказал я, — мы не в кинематографе. Я был нанят Робертом Лоувелом, мужем покойной, для одного дела, о котором я расскажу вам, если сочту нужным. Вместо того, чтобы пытаться сделать мне неприятность, подумайте о том, что я провел здесь ночь и что я смогу быть вам полезен.

Помощник прокурора, казалось, понял. Он положил свою холеную руку на плечо флика и легонько подтолкнул его.

— Пошли, Стефан. Этот частный абсолютно прав. Он сможет нам помочь.

Милс заворчал, потом сжал кулаки и фыркнул, как охотничья собака.

— Где тело?

— Прежде, чем вы увидитесь с остальными, — сказал я, — я хочу попросить вас не выдавать моей истинной роли непосвященным в это людям. Только один Роберт Лоувел в курсе дела. Остальные считают меня его другом.

— Согласен, — ответил помощник прокурора.

Я проводил его к гаражу. Группа фликов из нижних чинов шла за нами следом. Я быстро представил Глену и Милсу Лоувела, Дуличей и Флосси, потом Милс быстро отдал нужные в таких случаях распоряжения. Фотографы достали свои аппараты, остальные полицейские стали шарить повсюду, измеряя что-то и осматривая все вокруг.

Неожиданно помощник прокурора, который находился рядом со мной, повернул голову и поинтересовался:

— Куда же это делся Эрнест?

— Кто это? — вежливо спросил его я.

— Полицейский врач. Мы вытащили его из кровати, чтобы привезти сюда.

Громко храпящий Эрнест был обнаружен в глубине какой-то машины. Когда он пожимал мне руку, я был вынужден отвернуться, чтобы не задохнуться от винного перегара. Он был пьян настолько, насколько недопустимо быть пьяным в восемь часов утра.

Когда фотографы закончили свою работу, помощник прокурора отдал распоряжение своим людям снять труп и предоставить его в распоряжение врача. Потом попросил всех нас последовать за ним в дом, чтобы подвергнуться обычным вопросам.

Мы собрались в приемном зале, окна которого были открыты. Решение помощника прокурора, казалось, было уже принято, и опрос присутствующих был простой формальностью.

Виктор Дулич и Роберт Лоувел приехали уже после совершившегося и были вне всяких подозрений. Я сказал, что заметил, насколько миссис Лоувел была чем-то удручена в течение всего прошлого вечера. Конечно, я воздержался от того, чтобы рассказать все то, что произошло сегодня ночью.

Роза подтвердила мои показания и сказала, что Мэри Лоувел страдала сильнейшей неврастенией. Виктор Дулич и Роберт Лоувел это подтвердили. Никто не сказал ни слова о Тони.

Опрос уже приближался к концу, когда врач неверными шагами присоединился к нам. Он упал в кресло, издал несколько звуков и закрыл глаза, как будто собирался заснуть. Помощник прокурора призвал его к порядку.

— Послушайте, Эрнест, мы ждем вашего заключения.

Врач выпрямился, поочередно посмотрел на всех нас, потом, будто вспомнив, что привело его сюда, начал говорить нудным голосом:

— Это самоубийство, вне всякого сомнения, самоубийство. Смерть от удушья. На теле нет никаких признаков насилия, никаких следов, за исключением следов веревки. Я предполагаю, что смерть наступила около трех часов утра…

Он немного ошибся в своих вычислениях, потому что я точно знал, что Мэри Лоувел была жива и в половине четвертого. Но это сейчас не имело никакого значения. Все специалисты знают, что невозможно в точности указать час смерти.

Помощник прокурора торопился. Обменявшись взглядами с полицейским, он встал:

— Я не вижу оснований больше задерживать вас. Слушание дела в десять часов утра в понедельник в суде в Ветеле. Прошу вас всех присутствовать.

Он окинул нас спокойным взглядом и закончил:

— Судя по нашим впечатлениям, это будет лишь простая формальность. Мы будем рассматривать это дело как самоубийство.

Они попрощались и вышли. Глен и Милс поддерживали Эрнеста, который определенно предпочел бы остаться в кресле. Через несколько минут обе машины отъехали.

Роберт Лоувел, провожавший их, вернулся и попросил Дулича и меня помочь ему перенести тело жены из гаража в ее комнату. Эта скорбная миссия отняла у нас не более пяти минут. Роза и Флосси занялись туалетом умершей. Я чувствовал себя очень скверно и собрался прогуляться к океану, чтобы привести в порядок свои мысли. Но тут Роберт Лоувел пригласил меня в свой кабинет.

Он включил свет, задернул шторы и закрыл дверь на засов. Потом подтолкнул меня к зеленой кушетке и уселся рядом. Его лицемерное лицо приняло выражение, которое трудно было определить. Он помолчал, потом, пожав мне руку, пробормотал конфиденциальным шепотом:

— Как ваши дела с Розой?

Мне очень захотелось врезать ему как следует вместо того, чтобы отчитываться о проделанной работе.

— Я не располагал временем, — ответил я осторожно. — Во всяком случае, миссис Дулич согласилась на прогулку и даже дала мне номер своего телефона. Я надеюсь чего-нибудь добиться…

Он издал что-то подобное довольному ворчанию, потом снял очки и стал протирать стекла засаленным платком. Затем, снова взял меня за руку и проговорил уверенным тоном:

— Настало время действовать.

Он вдруг встал, подошел к сейфу, открыл его, достал футляр, который, как я знал, был пуст, поднял крышку и грязно выругался.

Я приготовился к вспышке ярости и негодования. Но его реакция меня крайне удивила. На лице Лоувела было написано злорадство.

— Она не потеряла головы, — сказал он, протягивая пустой футляр. — Она догадалась, что я поставлю всех на ноги, и уничтожила улику.

Он резко захлопнул футляр и швырнул его на письменный стол. Потом нагнулся ко мне, жарко дыша прямо в лицо.

— Хорошенько послушайте меня, — сказал он. — Я позову их сюда и задержу под предлогом деловых разговоров. А вы тем временем поднимитесь в их комнаты и хорошенько все обшарьте. Я уверен, что колье там.

Я вытащил носовой платок, вытер лицо и спросил его с преувеличенной вежливостью:

— Фальшивое или настоящее?

Казалось, он даже не сразу понял, потом засмеялся и ответил:

— Конечно, фальшивое.

Я закусил губу. Совершенно забыл про это проклятое колье! Я взял его у Тони и сунул в карман своей пижамы. Там ли оно еще? Был сеанс любви с Розой, мое поспешное бегство после приезда мужа, повещенная в гараже… Все это заставило меня напрочь забыть о колье.

Не знаю, почему я ничего не сказал моему клиенту. Ответил только, что сделаю, как он хочет, и встал, чтобы отделаться от него.

Мы нашли Дуличей за завтраком в столовой. Я выпил кофе и, не увидев на столе ничего такого, что могло бы удовлетворить мой аппетит, направился на кухню. Выходя из комнаты, я услышал, как Лоувел пригласил Дуличей в свой кабинет. Ответ Виктора ускользнул от моего слуха, но я услышал шум отодвигаемых стульев, и когда я вернулся обратно в столовую с крылышком цыпленка в руке, комната была уже пуста.

Усиленно жуя, я подошел к кабинету Лоувела. Они все были там и о чем-то азартно спорили. Я повернулся и стал подниматься наверх.

Флосси укладывала вещи.

— Я предполагаю, что у вас нет намерения оставаться здесь до понедельника? — спросила она.

— Нет, — ответил я. — Мы уедем тотчас же, как только это станет возможным. Но пока я хочу, чтобы ты немного посторожила на площадке.

Я нашел свою пижаму в ванной комнате. Карманы ее были пусты… Я потерял колье…

Очень заинтригованный, я вошел в комнату Дуличей, оставив Флосси дежурить на площадке. Я начал с их багажа. Чемоданчик Виктора меня совсем не интересовал. Два других чемодана, безусловно, принадлежали Розе и были тоже пусты. Вдруг я вспомнил, что видел в ванной комнате роскошный несессер из свиной кожи. Открыв его, я увидел колье, небрежно брошенное на дно. Я не стал больше ничего осматривать, закрыл несессер и вышел.

Вернувшись в свою комнату, я сел на диван и решил немного подумать обо всем. История казалась мне все более странной.

Откуда Роберт Лоувел мог знать, что колье находится в комнате Розы? Потом догадка, правда, немного запоздалая, промелькнула в моем мозгу. Мой клиент уверял меня, что Роза Дулич знает шифр сейфа. Тогда почему же, зная это, он не поменял комбинацию? Ведь это же было совершенно очевидно. Я начинал себя спрашивать, не отведена ли мне во всей этой истории роль простачка. Мой клиент становился мне все более антипатичен. Я никак не мог понять, чего он добивается, но прекрасно чувствовал, что он хотел воспользоваться мной для каких-то своих целей.

Только сейчас я почувствовал, как устал. Я решил сохранить у себя колье до более ясного положения дел и заявить Лоувелу, что я ничего не нашел. Позже будет видно.

Впоследствии, когда я рассуждал обо всем этом, то должен был признать, что действовал так ради того, чтобы выгородить Розу Дулич. Можно считать себя циником, но когда такая женщина, как Роза, отдается вам, невольно чувствуешь себя обязанным. Человеческая природа далека от совершенства, и я думаю, что частный детектив может стать абсолютно беспристрастным только в век роботов. И то вряд ли.

Флосси закончила сборы и стояла у окна.

— На улице такой же туман? — спросил я.

Она вздрогнула и повернулась в мою сторону.

— Да, такой же, — ответила она, — Но, надеюсь, это не помешает нам уехать?

Казалось, пол Хобби-Хауза жег ей ноги. Она все время говорила об отъезде. Я невольно пожал плечами и ответил, стараясь говорить убедительно:

— Безусловно, нет. Только не стоит торопиться.

Ее хитрая мордочка прояснилась.

— Может, мы сейчас и отправимся?

Я покачал головой.

— Нет. Мне еще надо сделать кое-что…

Она недовольно поморщилась, подошла ко мне и спросила, понизив голос:

— А что вы делали там, в комнате Розы Дулич?

— Я это объясню тебе несколько позже, — ответил я. — Сейчас не время… Будь умницей и подожди меня здесь.

Я вышел из комнаты и бесшумно спустился вниз.

В кабинете Лоувела все еще говорили. Мне очень хотелось бы знать, о чем они так горячо спорили, но риск был слишком, велик, и я не решился подойти к двери и подслушать.

Я вышел из дома и медленно направился к гаражу. Туман был таким плотным, что и в десяти шагах ничего не было видно. Дверь гаража так и осталась открытой, веревку сняли с трубы и, вероятно, унесли флики. Скамейка была поставлена на место, и только большое пятно на стене напоминало о трагедии с Мэри Лоувел.

Я засунул колье под заднее сидение своей машины и направился было к дому, но передумал и решил дойти до павильона. Мне хотелось выяснить, дома ли Полли.

Ставни в кабинете Лоувела были открыты. Я остановился под окном, надеясь, привлечь внимание моего клиента. Но он меня не заметил, и я решил вернуться в дом. Я сел в гостиной, не закрыв дверь, и стал ждать Лоувела.

Они появились несколькими минутами позднее. Дуличи расстались с моим клиентом у подножья лестницы и стали подниматься наверх. Лоувел пригласил меня в свой кабинет.

— Итак? — нетерпеливо спросил он.

Я с безнадежным видом развел руками.

— Я осмотрел все и ничего не нашел.

Он страшно покраснел, видно было, что он раздражен. Совершенно нерасположеный выслушивать его, я решил, что, если он позволит себе какое-нибудь неподходящее выражение на мой счет, я скажу, что отказываюсь заниматься его делом. Но ему все же удалось взять себя в руки, и он стал что-то глухо ворчать, шагая по кабинету, заложив за спину руки.

— Поймите, это колье представляет собой значительную ценность…

Я перебил его:

— Простите, но я что-то не очень понимаю. Если придерживаться тех сведений, которые вы мне сообщили в самом начале, то колье, находящееся в вашем сейфе, было поддельным. Тогда почему вы так нервничаете по этому поводу?

Он остановился и посмотрел на меня с явной неприязнью.

— Вы и в самом деле плохо соображаете, — сказал он. — Как я теперь могу доказать, что это ожерелье было подменено на фальшивое, если и оно тоже исчезло?

— Еще не все потеряно. Если миссис Дулич подменила колье, то мы скоро это обнаружим.

Странный свет зажегся в его выпуклых глазах. Он вдруг бросился ко мне и схватил за отвороты пиджака.

— Вы согласны продолжать? — спросил он. — Я боялся, что вы меня бросите… после этой истории.

— Я охотно буду продолжать. Достаточно нам договориться…

Он снова напустил на себя важный вид, как тогда, в моем кабинете. Вероятно, его предки были шотландцами.

— Итак, вы увидитесь с Розой на будущей неделе в Нью-Йорке. Вы должны стать ее любовником…

Я отступил на шаг.

— Минуту, — сказал я. — Прежде всего нам надо договориться…

Выражение гнева пробежало по его лицу, но против своей воли он вынужден был смириться.

— Я вас слушаю…

— Вы мне дали пятьсот долларов, которые покрывают мою работу до понедельника. Мы договорились, что после этого я скажу вам, согласен ли я продолжать работу и на каких условиях. Я говорю вам, что согласен, и назначаю цену в тысячу долларов. Минуту… Но это не окончательная цена. В случае, если текущие расходы того потребуют, я попрошу у вас дополнительной оплаты.

Он стал совсем зеленым и с силой сжал руки. Потом подошел к окну, продолжая конвульсивно сжимать руки за спиной, и, наконец, повернулся ко мне.

— Вы опять берете меня за горло, — сказал он, — вы ведь прекрасно знаете, что у меня нет другого выхода. Но я хочу вам сделать встречное предложение. Я дам вам тысячу долларов, но за эту цену вы также обязуетесь найти и моего сына, идет?

Я не совсем понял, что он хотел сказать этим «обязуетесь найти моего сына». У меня было свое мнение по этому поводу, и после недолгого раздумья я согласился на его предложение. Он, казалось, вздохнул с облегчением. Но так как он не выказывал ни малейшего желания достать свой бумажник, я решил напомнить ему об этом.

— Тысяча долларов должна быть внесена сразу же.

Он сделал нетерпеливый жест и запротестовал:

— Но я же не таскаю с собой так просто тысячу долларов!

— Выпишите чек на эту сумму, — предложил я, — а я получу деньги в понедельник утром.

Видимо, ему очень хотелось сказать, что он забыл взять с собой чековую книжку, но мой взгляд ясно показал ему, что я разгадал его мысли. Он съежился, как провинившийся школьник, и, сев за письменный стол, выписал чек и протянул его мне. Я внимательно его проверил. Лоувел не вызывал у меня никакого доверия.

На, письменном столе стояла фотография Тони. Я вынул ее из рамки и положил в карман. Он не потребовал у меня никаких объяснений.

— Теперь я возвращаюсь в Нью-Йорк, — заявил я, направляясь к двери. — Мы встретимся с вами в понедельник утром в Бетеле на судебном заседании.

— Вы даже не выразили мне свои соболезнования.

Удивленный, я повернулся к нему. У него сейчас, действительно, был очень опечаленный вид. Я поклонился и проговорил тихим голосом:

— Я от всего сердца сожалею, мистер Лоувел. Я могу себе представить, какая это для вас тяжелая утрата. Ваша жена была очаровательна…

Он выпрямился. Потом дрожащими пальцами вытер воображаемую слезу в углу правого глаза. Я быстро вышел из комнаты, иначе я мог бы наговорить много лишнего.

Узнав, что мы наконец покидаем этот зловещий дом, Флосси запрыгала от радости. Я не счел возможным постучать в дверь к Дуличам, чтобы проститься с ними. Мы все должны были увидеться в понедельник утром на судебном заседании.

Мы с Флосси прошли в гараж, бросили чемоданы на заднее сидение, и Флосси тотчас же устроилась поудобнее в машине. Ведомый неизвестным и необъяснимым чувством, я подошел к очерченному месту, где произошла драма, и посмотрел на трубу. Потом я поднял скамейку, поставил ее под трубой в том месте, где висел труп, и влез на нее. Мне с трудом удалось достать до трубы. Но Мэри Лоувел доходила мне только до плеча… Мне стало как-то не по себе.

Я достал из кармана зеркальце и положил его так, чтобы оно отражало свет и осветило бы трубу. На ней повсюду лежал слой пыли, и только то место, где висела веревка, было абсолютно чистым. Это показалось мне странным.

Как же получилось, что миниатюрная Мэри Лоувел смогла закинуть веревку на трубу? Ей это было очень трудно сделать, да и веревка оставила бы ясный след на таком толстом слое пыли.

Флосси удивленно смотрела на меня. Я слез со скамейки и стал обдумывать это обстоятельство. Мой взгляд пробежал по стене, я дотронулся до нее пальцами. Штукатурка… Твердая и царапающая.

И вдруг на меня снизошло какое-то просветление. Перед глазами было доказательство того, что Мэри Лоу» вел повесилась не сама. Это определенно было убийство. Вероятно, повесили уже мертвой или, во всяком случае, без сознания.

В самом деле, теперь я хорошо вспомнил, что и фотографии, сделанные полицией, подтвердят мою догадку, что тело висело от стены не далее десяти сантиметров. Повешенный всегда сильно дергается, прежде чем умереть, и Мэри Лоувел должна была бы сильно поцарапаться о жесткую стенку. А на ее теле не было ни малейших следов ушибов или царапин. Я вспомнил ее голые необычайно гладкие ноги.

Я поставил скамейку на то место, откуда взял, и совсем ошеломленный медленно подошел к машине и сел за руль. Флосси была совсем белой, и ее взгляд сказал мне, что она все поняла.

— Это же было не самоубийство, правда?

— Конечно нет, — ответил я. — Ее повесили.

Долгое время я сидел, положив руки на руль, и рассуждал, кто это мог сделать? Подозреваемых было мало. В сущности, из тех, кто находился в доме в эту ночь, только Тони мог сделать это.

Эта мысль привела меня в ужас. Мальчишка был мне антипатичен, но я не мог представить себе такой испорченности. Убить свою мать, да еще таким образом? Но, между тем, ведь он удрал…

Меня охватила холодная дрожь. Я резко захлопнул дверцу машины, включил мотор и стал маневрировать, чтобы выехать из гаража. Потом медленно объехал вокруг дома, чтобы выбраться на дорогу.

Ворота были открыты. Я невольно остановился и вылез из машины, приказав Флосси не двигаться с места. Надо было повидать Асланда, чтобы знать, что он из себя представляет.

Павильон, как, впрочем, и все в Хобби-Хаузе, был сделан очень добротно.

Здание было выстроено из кирпича и покрыто черепицей, как и вилла. В нем, должно быть, не менее двух комнат. На крыше, около трубы, кот из зеленого фаянса поднимал хвост и показывал зубы.

Я постучал в дверь и, не дождавшись ответа, вошел в дом. Дверь выходила прямо в квадратную комнату, вполне прилично убранную. Посредине комнаты за белым деревянным столом сидел мужчина. Трудно было определить его возраст. Ему могло быть и пятьдесят, и семьдесят лет. Его худое, восковое лицо было похоже на пергамент, седые волосы подстрижены щеткой, светлые глаза блестели беспокойным светом. В левой руке он держал маленькую птичку. С неприятным чувством я разглядел между его пальцами иглу.

Он молча смотрел на меня.

— Мое имя Питер Ларм, — заговорил я сдавленным голосом. — Я один из друзей мистера Лоувела, провел ночь на вилле. А вы, без сомнения, садовник Герберт Ас-ланд…

Его лицо прояснилось. Мохнатые брови поднялись восклицательным знаком. Он сделал несколько движений головой и ответил:

— Да, я действительно Герберт Асланд. Чем могу быть вам полезен?

Я подошел к нему с инстинктивной осторожностью. Сам не знаю почему, он напомнил мне змею. Я указал на птичку, крепко зажатую в его руке, и спросил:

— Что вы собираетесь с ней делать?

Он захихикал, и его взгляд устремился на голову птички с выражением удовольствия и садизма. Он ответил глухим голосом, размахивая иглой:

— Это мое излюбленное занятие. Я выкалываю им глаза и запираю в соседней комнате с котом. Потом влезаю на стул, чтобы подглядывать за ними в дверное окошко… Некоторые позволяют съесть себя немедленно… а некоторые держатся довольно долго. Рекорд — полтора часа. Это было просто замечательно!

Что-то заныло у меня в желудке. Тоном, не допускающим возражений, я приказал ему:

— Освободите птичку!

Он вдруг побледнел, как полотно, и с изумлением посмотрел на меня.

— Почему я должен это сделать? Что с вами?

Я потерял самообладание:

— Выпустите птицу немедленно, или я вас ударю!

Он осторожно положил иголку на стол, потом погладил птичку по голове, поднялся, оттолкнул ногой стул. Не глядя на меня, он проговорил:

— Вы меня извините, но я не понял, кто вы такой. — Потом, не дожидаясь моего ответа, продолжил: — Я долгое время жил в Японии… Научился там многим вещам… У них есть один секретный прием…

Он посмотрел на меня пронзительным взглядом.

— Да, я способен задушить кого угодно так, что он даже не успеет опомниться. И при этом не сможет даже сопротивляться…

Он заколотился от хохота. Сумасшедший? Театральным жестом он раскрыл руку и выпустил птичку. Потом обошел вокруг стола и направился ко мне.

— Сейчас я вам это продемонстрирую, — сказал он.

Я посмотрел на его руки, настоящие руки душителя. Он смотрел на меня так, будто хотел загипнотизировать. Его глаза… глаза сумасшедшего…

Без всякого предупреждения он вдруг выбросил руки вперед, к моему горлу, но я был готов к встрече. Я быстро отскочил в сторону, на лету перехватил его запястье и резко повернул. Он пролетел через стол и треснулся по другую сторону.

Он встал с пола с видом скорее удивленным, нежели рассерженным. Совсем как у ребенка, у которого не вышел какой-то опыт. Чтобы привести его в себя, я стал объяснять ему как можно спокойнее:

— Я прекрасно знаком с тем приемом, о котором вы говорили… Это действительно секретный прием с варварским названием, и похоже, что мне он знаком лучше, чем вам. Так что, бросьте это… Когда вы видели миссис Лоувел в последний раз?

И вдруг я понял, что он не слышит меня. Он пристально уставился на какую-то точку на паркете позади меня. Я повернулся… Это была птичка с парализованными крылышками, которая не могла улететь и осталась здесь.

Асланд перехватил мой взгляд и бросился вперед, но я успел вытянуть ногу, он споткнулся, упал плашмя на живот, ругаясь, как безумный.

Я широко открыл дверь и выгнал птицу наружу, глядя, как она большими скачками направилась к кустам с розами. Потом я вернулся к этому столь «приятному» человеку.

Он сидел на паркете и смотрел на меня без малейшего стыда. Я подчеркнуто повторил:

— Я хочу знать, когда вы видели миссис Лоувел в последний раз?

Самым естественным тоном он ответил:

— Я ее видел вчера вечером, около семи часов, она приходила предупредить меня о вашем приезде.

— А позже она не приходила?

Он отрицательно покачал головой, потом попросил у меня закурить. Я протянул ему сигарету и продолжал спрашивать:

— А где Полли?

— Она вернулась сегодня утром в Нью-Йорк с поездом, отходящим в половине седьмого.

— Вы ее видели перед отъездом?

Он снова покачал головой.

— Нет, я сказал ей, чтобы она меня не будила. Но ее чемодана здесь нет, следовательно, она уехала.

— Ее адрес в Нью-Йорке?

Он вдруг вскочил рывком, как будто его кто-то укусил, и снова хотел кинуться на меня, но, видимо, вспомнив уже полученный урок, сдержался. С перекошенным от злобы ртом, он стал вопить:

— Вы один из тех типов, которые все крутятся вокруг нее. Вы все хотите спать с ней… Ко мне с этим не обращайтесь!

Я попробовал его успокоить:

— Вы ошибаетесь. Ваша дочь, безусловно, красива, но совсем не по этой причине, я хочу повидаться с ней… Дайте мне ее адрес.

Подчеркнутым жестом он скрестил руки и с ненавистью посмотрел на меня.

— Никогда!

Я находился в тупике. Ведь не мог же я в самом деле силой выбивать у него адрес дочери. На вилле были люди, да и Лоувел не понял бы моего поступка. Я искал выход, какую-нибудь возможность убедить его, когда он вдруг заговорил злобным тоном:

— Хотел бы видеть вас: выколотыми глазами в комнате с тигром.

Без сомнения, с таким типом трудно договориться. Я пожал плечами и вышел из комнаты, сильно хлопнув дверью.

В сущности, он отлично мог применить свой прием к миссис Лоувел, но было совершенно ясно, что додуматься до того, чтобы инсценировать самоубийство, у него не хватило бы смекалки. Он недостаточно хитер для этого.

Я направился к машине и увидел Розу Дулич, в одиночестве идущую по парку, окутанному туманом. Она увидела меня и остановилась, поджидая. Казалось, она уже совершенно забыла приятные минуты, проведенные нами прошлой ночью. Холодно посмотрев на меня, она сказала:

— Я считала, что вы уже уехали, по крайней мере, четверть часа тому назад.

— Мне необходимо было повидаться с Асландом, — ответил я. — Как вы можете держать у себя на службе такого эксцентричного человека? Это же очень опасный сумасшедший.

Она не выказала никакой реакции на мои слова.

— Он превосходно справляется со своими обязанностями, к тому же не вы ведь оплачиваете его содержание.

— Совершенно верно, — засмеялся я. — Пусть Бог сделает так, чтобы вы никогда о том не пожалели… Вы знаете, по какому адресу живет Полли Асланд в Нью-Йорке?

На ее лице появилась неприязненная улыбка, и она ответила, оглядывая меня с головы до ног:

— Роберт, насколько мне известно, поручил вам найти своего сына?

Я понял, что она уже знает, что я частный детектив. Ее гордость, видимо, страдала. А может быть, считала частных детективов неподходящим для себя обществом и теперь жалела о том, что занималась со мной любовью. Я решил не останавливаться на этой теме.

— Это неважно. Вы можете дать мне ее адрес, да или нет?

Неожиданно она расстроилась и сделала усталый жест:

— Почему мы так смотрим друг на друга? Теперь я знаю, кто вы такой, но, в сущности, это не имеет особого значения. Полли живет в восточном Квинсе, на Лакония-стрит, 49, или 59. Я точно не помню.

Видя, что она смягчилась, я решил использовать это.

— Между нами говоря, ты уверена, что Мэри покончила с собой?

Она долго, как-то искоса, смотрела на меня, как бы расценивая, до какой степени можно довериться мне. Потом решительным тоном ответила:

— Роберт жил двойной жизнью. У него была еще одна семья с женщиной, которую он для удобства выдавал за свою секретаршу.

— Кто эта женщина?

Она некоторое время колебалась, потом посмотрела в сторону виллы и быстро проговорила:

— Кора Вилнер. Она живет на Тридцать пятой улице… Я не помню номера ее дома, но это как раз на углу Седьмой авеню…

Я собрался поблагодарить ее, когда из тумана раздался голос Виктора Дулича:

— Роза… Что ты тут делаешь?

Она крепко сжала мою руку и прошептала, прежде чем уйти:

— В понедельник утром. Я хочу обязательно увидеть тебя на будущей неделе.

Она ушла, а я отправился к своей машине.

Флосси крутила ручку радиоприемника. По своей всегдашней привычке, она поджала под себя ноги на сиденье. Эта манера всегда страшно меня раздражала, но так как она оставалась глуха к моим протестам, мне только и пришлось ей сказать:

— Сними хоть, по крайней мере, туфли, чтобы не испачкать подушки.

На сей раз совершенно беспрекословно она выполнила мою просьбу, мы выехали на дорогу, ведущую в Ветел. Туман не проходил, и мне пришлось включить фары.

Звуки джаза заполнили машину. Флосси повернулась ко мне и проговорила убежденным тоном:

— А вы знаете, шеф, всю свою последующую жизнь я буду вспоминать ту ночь, которую вы провели со мной в одной постели.

Я не знал, говорила ли она это серьезно или просто разыгрывала меня, желая поддразнить. В сущности, мне это было совершенно безразлично. Тем же тоном, не выказывая никакого раздражения, я постарался уверить ее:

— Я тоже никогда этого не забуду, Флосси. Такое ведь не забывается.

И, чтобы оборвать этот не совсем приятный для меня разговор, я нажал на акселератор. Туман вдруг разорвал свою пелену, дорога была пустынной, и я ехал, свободно предаваясь своим мыслям.

Глава 6

Я высадил Флосси у ее дома, на Восьмой авеню. Туман, вновь окутавший дорогу, задержал нас, и теперь было уже половина второго. Я протянул ей чемодан и сказал:

— В понедельник утром, в половине восьмого, я заеду за тобой. Нам нужно быть к восьми часам в Ветеле на судебном разбирательстве, так что будь готова к этому времени.

— А я и там буду вашей женой? — насмешливо спросила она.

— Нет, — ответил я, — Все уже в курсе.

— Мне это так нравилось, — огорченно сказала она, капризно надувая свои очаровательные губки. — Вы просто потрясающий компаньон для постели.

Я подозрительно посмотрел на нее.

— Если ты еще раз повторишь это, то заставишь меня думать, что жалеешь о том, что не произошло.

Она ущипнула себя за подбородок, сделала вид, что серьезно размышляет, потом сказала:

— Мне, кажется, трудно сожалеть о том, о чем не имеешь ни малейшего представления. Предположим, что тут просто неудовлетворенное любопытство.

У меня засосало под ложечкой, и я постарался ускорить прощание.

— Если тебе так хочется, то поговорим об этом в другой раз. Итак, до понедельника и постарайся быть готовой к нужному часу.

Она хлопнула дверцей. Я тронул машину и поехал прямо к Пятьдесят второй улице.

В агентстве было пусто. На пишущей машинке Флосси я нашел рапорты от Джемса и Майка, рассказывающие обо всех их странствованиях в слежке за этим типом с Пятой авеню, имя которого я уже забыл. Я не стал даже знакомиться с рапортами; если они и обнаружили что-нибудь, то поостерегутся сказать об этом, особенно Джемс, который решил после одной личной авантюры, что неведение всегда лучше знания.

Я прошел в свой кабинет, взял из ящика стола плитку шоколада, надкусил ее и снова подошел к пишущей машинке Флосси, чтобы напечатать текст объявления для всех главных газет. В нем говорилось о том, чтобы Тони Лоувел вернулся в свой отчий дом, так как его мать мертва. На тот случай, если бы он не захотел предстать перед своим отцом, я написал, что могу быть его посредником в этом деле, и указал свой адрес.

Потом я стал искать в справочнике телефон Полли Асланд. «Лакония-стрит, 49» был семейным пансионом, а номер 59 — лесопильным заводом.

Несколько пораздумав, я вдруг вспомнил, что завод Виктора Дулича находится также в Квинсе. Это мне сказала Роза. Я стал перелистывать справочник по алфавиту и легко нашел номер его телефона.

Завод помещался на Джефферсон-стрит, 90. Я посмотрел на план города в районе ипподрома «Джамайка», в нескольких минутах ходьбы от Лакония-стрит. Может быть, тут была какая-нибудь связь?.. Я решил больше не звонить по телефону, а поехать и посмотреть все на месте.

История смерти Мэри Лоувел не выходила у меня из головы.

Почему ее убили?.. Почему и кто? Мне ведь совсем не платили за расследование этого убийства, но я знал, что не успокоюсь до тех пор, пока не выясню все досконально. В сущности, я мог бы легко представить себе, что это убийство могло иметь прямую связь с проклятым ожерельем, о котором начисто забыл.

Я нашел его в моей машине на том месте, куда положил. Перед тем, как отъехать от агентства, я долго рассматривал его. Оно показалось мне просто восхитительным. Если это и была подделка, то, безусловно, отличная.

Охваченный сомнениями, я снял телефонную трубку и вызвал «Тифани», знаменитую ювелирную фирму с 57-й улицы.

Один из директоров магазина, мой приятель Сирил Харлан, пригласил меня зайти.

Я доехал за десять минут. Только по субботам можно так легко ездить по улицам Нью-Йорка.

С ожерельем в кармане я вошел в «Тифани» через служебный вход. Харлан ждал меня. Я положил драгоценность на стол и попросил оценить стоимость этой вещи.

Харлан был исключительно приятный человек, и все в нем вызывало полнейшее доверие. Он сунул лупу в правый глаз и методически осмотрел все камни, один за другим.

Мне становилось не по себе. Если это ожерелье фальшивое, то он должен был остановиться на первом же камне. Наконец он осторожно положил колье на стол, вынул лупу из глаза и посмотрел на меня:

— Вы мой друг, и я предлагаю вам за него десять тысяч долларов.

Я засмеялся, но мой смех прозвучал довольно фальшиво.

— Вы шутите. Ведь это же подделка.

Харлан был человеком серьезным. Он принял обиженный вид и ответил:

— Я работаю в этой фирме уже пятнадцать лет, и моя репутация эксперта всем очень хорошо известна. Если я вам говорю, что это колье стоит десять тысяч долларов, вы можете совершенно не сомневаться в этом.

Меня бросило из жара в холод. С дрожью в ногах, я добрался до кресла и упал в него. Потом, совершенно не обращая внимания на испытующие взгляды Харлана, который уже несколько подозрительно смотрел на меня, я постарался разобраться в своих мыслях.

В сущности, ничто не указывало на то, что это колье было именно то, о котором говорил Роберт Лоувел. Я мог совершенно свободно завладеть ожерельем, принадлежащим лично Розе Дулич. Ничего себе положение! Я уже видел себя обвиненным в краже. Потом мой трезвый ум решил, что есть гораздо более простой способ убедиться в этом. Я встал и снял телефонную трубку. Прежде чем набрать номер, я объяснил Харлану:

— Я рассчитываю на вашу скромность… Меня нанял один клиент, чтобы я нашел его колье, которое, как он уверял, было фальшивым. Я сейчас позвоню ему и расспрошу детально про драгоценность, которую он поручил мне разыскать. Вы возьмете вторую трубку и выслушаете его показания, а потом скажете, соответствуют ли они этим камням, хорошо?

Харлан согласился не раздумывая. Я позвонил в Нью-Джерси и попросил соединись меня с Хобби-Хаузом. Через несколько минут к телефону подошел сам Роберт Лоувел. Я назвался и сказал ему, что он позабыл сделать описание этого проклятого ожерелья. Чтобы его найти, мне необходимо знать, на что оно похоже.

Лоувел немедленно пустился в подробное описание всех деталей. Харлан слушал с вниманием, поворачивая в руках колье.

Когда мой клиент закончил, я вопросительно посмотрел на Харлана. Кивком головы он дал мне понять, что этого описания вполне достаточно.

Я поблагодарил Лоувела и повесил трубку.

— Никаких сомнений. — Харлан был весьма категоричен. — Описание полностью совпадает.

Я стал насвистывать сквозь зубы, чтобы как-нибудь скрыть от Харлана свое замешательство. Потом взял колье и сунул его в карман. Харлана всего передернуло, как будто я только что, на его глазах, совершил какое-то преступление.

— Я вам дам футляр, — сказал он. — Вы не можете таскать в кармане такую дорогую вещь.

И он сделал мне подарок — великолепный футляр из черного сафьяна, и сам уложил ожерелье на белый атлас. Потом, вероятно, для того чтобы показать, что он не настолько глуп, как кажется, сказал с легкой улыбкой:

— Дело кажется мне совершенно ясным. Ваш клиент сказал вам, что это колье фальшивое, чтобы заставить вас работать ни за что.

Я кивнул головой.

— Это как раз то самое, что думал и я. Но можете мне поверить, что он его получит лишь тогда, когда даст и мне хороший куш.

Харлан проводил меня до двери и добавил, пожимая мне руку:

— Я ведь в курсе подобных операций. Другим мы бы предложили четверть его стоимости, но вам… — так что пользуйтесь случаем.

Я уже совсем собрался уходить, как мне в голову пришла одна мысль.

— Сейчас у нас суббота, — сказал я, — день, когда, все банки закрыты. Я собирался отнести эти камешки в свой сейф. Не смогли бы вы оказать мне услугу и подержать их у себя до понедельника?

Он согласился и выдал мне официальную расписку в получении-ценности.

Было уже три часа. Мой желудок просто вопил от голода. На другой стороне улицы я обнаружил кафе-автомат, зашел туда и съел сэндвичи с ветчиной и выпил стакан молока.

После того, как я немного перекусил, я почувствовал себя значительно лучше. Я сунул в рот кусочек шоколада и закурил сигарету, потом сел в машину и направился к Шестой авеню в надежде застать там своего приятеля-журналиста, работающего в крупном информационном агентстве.

На мое счастье, он оказался на месте. В свое время я оказал ему немало услуг, и он никогда не забывал об этом и не отказывался помочь мне. Я отдал ему объявление и объяснил что к чему. Он обещал поместить это в первых же выпусках главных газет. Потом он предложил мне сделать еще информацию-по радио. Там на ответственной работе был один из его приятелей, который занимался рубрикой «поиски в интересах семьи». Горячо поблагодарив, я согласился на его любезное предложение, покинул агентство и направился в Квинс.

Около половины пятого я остановил свою машину на Лакония-стрит. Это была тихая мирная улица, почти вся состоящая из частых домов, которые в большинстве своем были окружены зеленеющими садами.

На всякий случай я остановился за десять домов до номера 49, вышел из машины и продолжил свой путь пешком. Вскоре я заметил дом более массивный, чем все остальные. Старая резиденция того времени, когда Квинс был еще попросту деревушкой.

На воротах висела эмалированная дощечка, которая сообщала, что в этом доме расползается семейный пансионат.

Я не знал, по собственному ли желанию или по необходимости, Полли Асланд устроилась здесь. Но при всех обстоятельствах здесь ей должно было быть лучше, чем в маленькой комнатенке Манхэттена.

Я попытался открыть ворота, но они не поддавались моим усилиям. Тогда я нажал пальцами на медную пуговку звонка и стал ждать. Раздался какой-то щелчок, и ворота открылись.

Кусочек парка, который тянулся между дорогой и домом, был очень запущен, но мне это очень нравилось. Я уже подходил к входной двери дома, когда ее тяжелая створка отворилась. На пороге показалась опрятно одетая седая дама, которая внимательно осмотрела меня, щурясь сквозь очки. Она выглядела не очень респектабельно, и я стал сомневаться в выборе Полли.

— Мое имя Питер Ларм, — представился я. — Я руковожу конторой, которая занимается поисками наследников. В настоящий момент ищу девушку по имени Полли Асланд. По моим сведениям, она живет у вас.

Магическое слово «наследство» произвело то самое впечатление, которое я и ожидал. Она предложила мне войти в вестибюль, и по ковровой дорожке я проследовал за ней в нечто вроде кабинета, содержащегося в стерильной чистоте. Я неуверенно уселся в предложенное кресло, она же устроилась в плетеном кресле с высокой спинкой, стоящем, у окна. Она довольно долго и внимательно смотрела на меня и, наконец, соблаговолила ответить:

— У меня, действительно, живет пансионерка, которую зовут Полли Асланд, но сейчас ее здесь нет. Она уехала восемь дней тому назад в отпуск к своему отцу в Нью-Джерси. Если это вас так уж интересует, я могу поискать его адрес…

Последние слова дали мне понять, что я смогу вытянуть из нее все, что только захочу. По всей вероятности, она сразу могла сказать, что Полли Асланд просила всю корреспонденцию на ее имя отправлять в Хобби-Хауз, но она, видимо, рассчитывала получить несколько долларов за это. Те доллары, которые я собирался ей дать, должны были пойти совершенно на иную вещь. Я начал с того, что разочаровал ее.

— Я знаю, — сказал я, — речь идет о доме неподалеку от Бетела, который называется Хобби-Хауз.

Она даже не попыталась скрыть своего разочарования и, поджав губы, с сожалением проговорила:

— Мне кажется, что это действительно там. Но почему же вы пришли сюда?

Я ответил ей с улыбкой:

— Я видел отца Полли и после того, как поговорил с ним, не счел нужным вводить его в курс дела. Это он дал мне ваш адрес.

— Уж не хотите ли вы сказать, что ее там не было? — удивилась она.

Я преспокойно солгал:

— Отец не видел ее по крайней мере месяца два.

Она вдруг икнула и на лице ее выразилось сильное удивление. Потом она покачала головой с таким видом, который вероятно обозначал, что ничему не следует удивляться в этом мире, особенно с молодыми современными девушками.

— Может, вы смогли бы сообщить мне адрес ее работы? — осторожно спросил я.

Она ответила не задумываясь.

— Мне об этом ничего не известно. Скромность — основное правило моего пансиона, и я никогда не вмешиваюсь в дела моих жильцов. Единственная вещь, которую я от своих постояльцев требую, чтобы ни один мужчина никогда не переступал порога этого дома.

Я бросил на нее сочувственны взгляд и проговорил самым приятным голосом:

— Это совершенно естественно и говорит только в вашу пользу. Мужчина в комнате молодой девушки не сулит ничего хорошего.

Может быть, она была не так уж глупа. По тому взгляду, который она вдруг совершенно неожиданно метнула на меня, я понял, что не следует слишком усердствовать в такого рода шутках. Я быстро продолжал:

— Я располагаю определенный кредитами для моих более успешных поисков.

Я сделал некоторую паузу, чтобы убедиться в том интересе, который, как мне покаялось, появился у нее в глазах.

— Если вы сможете сообщить мне интересующие меня сведения, я имею возможность вас отблагодарить. Ведь всякие усилия заслуживают платы.

Она приняла равнодушный вид, и улыбнулась почти огорченно. Но это была лишь маскировка, Я продолжал:

— Может быть, вы разрешите мне осмотреть ее комнату, конечно, под вашим наблюдением. Мы, возможно, сможем…

Она перебила меня, отвернув голову к окну.

— То, о чем вы меня просите, сэр, идет совершенно вразрез с моими принципами.

Этот тип добрых женщин всегда приводил меня в ярость. То, на что достаточно было потратить всего лишь две минуты, не больше, с ними занимало часы. И все только для того, чтобы разбить их принципы, которых на самом деле и не существовало Я продолжал совершенно безразличным тоном:

— Я думал, что за такую услугу можно было бы заплатить пятьдесят долларов.

Я видел, как она задрожала и долгое время оставалась совершенно безмолвной, без сомнения, размышляя о том, что она сможет сделать на эти пятьдесят долларов. Я решил прийти к ней на помощь.

— Само собой разумеется, если ваши принципы запрещают вам брать деньги за подобного рода услуги, никто не помешает вам потом употребить их на благотворительные цели и дела, которыми вы, без сомнения, занимаетесь.

Я был очень горд собой. Этот тип женщин был мне хорошо известен.

Она вдруг вскочила с кресла и радостно устремилась по дорожке, которую ей я указал.

— Это же замечательная идея, — сказала она. — И потом вы мне очень симпатичны… И в сущности, я ведь тем самым окажу услугу и мисс Асланд.

Я тоже хотел встать, но удержался. Не нужно форсировать события. Она прошла по комнате, сняла висевший около двери на стене ключ и пригласила меня следовать за ней.

Комната, занимаемая Полли, находилась в первом этаже. Фаянсовый умывальник висел в углу около окна. Довольно узкая кровать, шкаф-вешалка и ночной столик составляли всю обстановку. Стены, оклеенные обоями, были увешаны фотографиями артистов.

Она прошла прямо к столу, потом резко повернулась и, внимательно всматриваясь в меня, спросила:

— Если я правильно вас поняла, вы более или менее уверены, что мисс Асланд вроде бы исчезла…

Если это могло доставить ей удовольствие, я не видел причины лишать ее этого. Я сделал печальное лицо и признался.

— Именно это я и думаю. Она покинула вас уже…

— Восемь дней, — уверила она меня.

— И вы утверждаете, что она собиралась ехать к своему отцу в Нью-Джерси. Но отец не видел ее уже два месяца. Есть все основания для того, чтобы забеспокоиться…

Она немного отошла от стола и положила на него свою сухую руку.

— Я полагаю, что она держала свои бумаги в ящике этого стола.

Я приблизился. Разумеется, ящик был заперт на ключ. Я доверительно улыбнулся женщине и воспользовавшись ножом для разрезания бумаги, лезвие которого показалось мне достаточно острым, стал действовать им. Через десять секунд ящик был открыт.

Она нервно рассмеялась:

— Из вас вышел бы совсем неплохой взломщик.

Я не счел нужным ответить на это замечание и стал просматривать содержимое ящика.

Вскоре я нашел единственную вещь, которая могла бы меня заинтересовать: оплаченные билеты, на которых значился штамп: «Терпсихора», Пятидесятая улица, дом 154. Я также обнаружил листок, с объявлением, из которого я узнал, что «Терпсихора» была залом, где проводились курсы танцев исключительно для мужчин. Я не совсем понял, что могла означать такая аннотация. Но было совершенно бесполезно понимать это буквально. «Терпсихора» могла означать вообще все что угодно, даже меблированные комнаты.

Я записал адрес, положил все на место, чисто профессионально запер ящик стола, потом объяснил этой доброй женщине, что теперь я знаю вполне достаточно и что мы можем спуститься вниз.

В вестибюле я отдал ей обещанные пятьдесят долларов, прибавив, что, возможно, нам еще придется увидеться, так как, может быть, я и не смогу получить никаких сведений на курсах танцев, где, видимо, работала мисс Асланд. Потом мы распрощались.

Добравшись до своей машины, я решил доехать до фабрики Виктора Дулича.

Однако фабрика, как я и мог предположить, была закрыта до понедельника. Я медленно проехал мимо нее в направлении Манхэттена.

Было семь часов, и уже темнело, когда я доехал до угла Тридцать пятой улицы и Седьмой авеню. Как и во все субботние дни, движение на улицах было малоинтенсивным и я совершенно свободно нашел место для стоянки машины.

Одна машина на этой стоянке привлекла мое внимание. Я остановился и подошел к ней поближе. Один только взгляд сразу же убедил меня в правильности моего предположения. То была машина моего клиента Роберта Лоувела.

Я снова сел за руль, отъехал метров на двести и там поставил свою машину.

Потом быстро вернулся к машине Лоувела. Мне показалось очень странным, что Роберт Лоувел почувствовал желание и необходимость приехать в Нью-Йорк повидаться со своей любовницей через несколько часов после смерти жены. Осторожность должна была заставить меня удалиться, но я остался, чтобы довести дело до конца.

То был Роберт Лоувел, который платил мне, и меня не должна была интересовать его личная жизнь. Но, к несчастью, я считал, что я единственный человек, который знает точно, что Мэри Лоувел не покончила с собой, а была убита. И жгучее любопытство заглушало во мне голос благоразумия.

Я проник в холл дома, возле которого стояла его машина, и посмотрел на список жильцов. Кора Вилнер занимала квартиру 62В, на шестом этаже.

Сам не зная еще, что буду делать дальше, я бросился по лестнице, чтобы не встретить своего клиента, который, безусловно, пользовался лифтом.

На шестом этаже я быстро сориентировался и с осторожностью пошел по коридору, который должен был привести меня к апартаментам Коры Вилнер.

Звук голосов за дверью заставил меня замереть на месте. Я не мог позволить себе роскошь быть застигнутым здесь Лоувелом. Я уже был готов позорно отступить, но тут вдруг увидел лазейку.

Как раз напротив квартиры Коры Вилнер находилась ниша, в которую уборщики обычно прячут свои швабры и прочий инвентарь. Во всяком случае, я рискнул и толкнул дверцу. Она открылась совершенно свободно, и я проскользнул внутрь.

И вовремя. Дверь напротив открылась. Прячась в нише, я оставил небольшое отверстие, достаточное для того, чтобы видеть все, что будет происходить в коридоре. Я увидел, что на пороге квартиры появился Роберт Лоувел, одетый так же, как и утром… Я слышал, как он пробормотал:

— Не забудь же! Два коротких и один длинный. Никому другому не открывай ни под каким видом.

Он удалился, и дверь квартиры захлопнулась.

Через минуту я покинул свой пост, спустился по лестнице и, рискуя встретиться с Лоувелом, все же выглянул на улицу. Машины Лоувела не было. По-видимому, мой клиент отправился к себе домой. Я вернулся в машину и позвонил в бар, в котором мой первый помощник Джемс Арнакл по субботам принимал свой аперитив.

Он и на сей раз был там. Я дал ему необходимые разъяснения и попросил побыстрее приехать к дому 437 на Шестой авеню с тем, чтобы последить за моим клиентом по меньшей мере в течение часа. Он было запротестовал, но потом согласился. Успокоенный, я вышел из машины и вернулся обратно.

На этот раз я воспользовался лифтом. Дойдя до двери квартиры 62В, я нажал на кнопку звонка согласно намеченному Лоувелом коду.

Дверь стремительно распахнулась. Беспокойный голос спросил:

— Ты что-нибудь забыл…

Я увидел кроткое лицо, на котором отразился ужас. Ударом плеча я очистил дорогу и вошел в переднюю, погруженную в темноту.

Женщина попыталась проникнуть в освещенную комнату, вероятно, в надежде позвонить по телефону или позвать на помощь из окна, но я поймал ее за руку.

— Ничего не бойтесь, — поспешил я успокоить ее. — Я из полиции.

Мы вошли в современную, хорошо убранную гостиную. Убранство ее должно было стоить моему клиенту совсем немалое количество долларов. Я осмотрел обстановку и перевел взгляд на женщину, которую все еще держал за руку.

Одетая в синий шелковый халатик, она выглядела довольно вульгарно: пышная грудь, широкие бедра, но вместе с тем приятное, с добрым выражением лицо молочно-белого цвета. У нее были красивые волосы, уложенные на затылке.

Я понимал, чем она могла нравиться Лоувелу, но мне казалось довольно странным, как она могла согласиться на связь с подобным типом.

Я выпустил ее руку, вынул лицензию частного детектива и быстро протянул ее так, чтобы она оказалась перед ее глазами. Таким образом она не могла прочитать ее, да к тому же она была сильно напугана. Безусловно, женщина приняла меня за официального полицейского, и я продолжал в таком же тоне, как бы это делал полицейский:

— Не делайте такого трагического лица, мисс Вилнер.

Она нашла в себе силы, чтобы поправить меня:

— Миссис Вилнер.

Я приятно улыбнулся ей и пригласил садиться, как будто был у себя дома. Подождав, пока она села, я тоже опустился в кресло из зеленого с белым атласа и тут же устремился в атаку, не давая ей возможности собраться с мыслями.

— Очень многое неясно в так называемом самоубийстве миссис Лоувел. Некоторые признаки дают возможность предположить, что совершено преступление…

Я смотрел на нее. Она совсем позеленела и дрожала всем телом. Странное чувство жалости охватило меня. Но тут заговорило мое любопытство. Она казалась довольно простой, и у меня создалось впечатление, что я легко смогу узнать у нее все, что мне нужно. Я продолжал серьезным тоном:

— Мое посещение, кажется, вас очень испугало… Думаю, что Роберт Лоувел еще не знает того, что дело рассматривается уже совершенно под другим углом зрения. Он вас, безусловно, уведомил, что его жена покончила с собой…

Не в силах говорить, она утвердительно кивнула головой. Я продолжал, делая вид, что меня что-то очень беспокоит:

— Полиция, вне всякого сомнения, заинтересуется вашей ролью в этом деле. Расскажите мне, где вы были прошлой ночью?

В ее голубых глазах появилось выражение ужаса. Конечно, нельзя было обращать внимания на ее страхи и эмоции. То был просто страх малообразованного и не очень умного человека, который с детства, привык бояться всего, что имеет отношение к полиции. Она долго ломала себе руки, потом проглотила слюну и наконец выдавила:

— Я ведь совершенно в стороне от всего этого. Это просто ужасно… Это совершенно ужасно!

Она покачала головой, слезы дрожали на ее ресницах. Я настаивал безжалостным тоном:

— Я вам задал очень важный вопрос, миссис Вилнер. Если вы не сможете мне ответить сейчас, я буду вынужден отвезти вас в свою контору.

Она вздрогнула от ужаса и протянула ко мне белые руки.

— Нет! Прошу вас… Я отвечу на все ваши, вопросы. Мне совершенно нечего скрывать. Я была неосторожна… Больше ничего.

Эго становилось интересным. Она с трудом вздохнула и с силой сжала руки…

— Меня давно приглашали старые друзья в Асбюри-парк. Вчера вечером, не могу вам сказать почему, я решила отправиться туда вместе с моим начальником. Это было ему по дороге, и он должен был высадить меня…

Ее лицо вдруг покраснело, глаза опустились, а руки судорожно обняли колени. Глухим голосом она продолжала:

— Моих друзей не оказалось дома. Понимаете, я их не предупредила о своем посещении. Мистер Лоувел подождал меня и, когда узнал о тем, что их нет, предложил мне проводить его до своего дома… в Хобби-Хаузе. Он как будто так называется. Не зная, что делать, я согласилась.

Казалось, ее силы на грани истощения. Лицо ее еще больше покраснело. Она продолжала совсем тихо, что вынудило меня наклониться к ней, чтобы расслышать, что она говорит.

— Было уже более десяти часов. Через несколько миль после Асбюри-парка машина остановилась. Мистер Лоувел сказал, что что-то случилось с машиной… Я поняла, что это неправда. Он стал очень настойчивым…

Ее руки отпустили колени и прижались к щекам.

— Это было уже не в первый раз… он пытался… Я не знаю, что со мной сделалось… Я не могу вам это объяснить. Но я не сопротивлялась… — Она бросила на меня потерянный взгляд, и голос у нее вдруг стал крикливым: — Это было в первый раз… Вы должны мне поверить!

Мне было в высочайшей степени наплевать на все это, но я постарался сдержать свои чувства. Внимательно глядя на нее, я давал ей гонять, что ожидаю продолжения.

— После, этого… После того, что произошло… Он спросил меня, не соглашусь ли я провести с ним остальную часть ночи в одном из отелей Вегела?

Ее белые полные руки снова поднялись к лицу. Она начинала действовать мне на нервы. Столько разговоров о таком пустяке. Мне даже показалось, что она умышленно размазывает все это, играя какую-то комедию. Взгляд, брошенный ею украдкой на часы, висевшие на стене, утвердил меня в моем предположении. Я понял, что она старалась выиграть время. Я решил прекратить это и стал грубым:

— Хорошо, — сказал я. — У вас была любовь с вашим шефом, а потом… Ведь меня интересует совсем не это.

Она смотрела на меня так, как будто я был совершенно аморальным типом. Потом выпрямилась, даже с некоторым достоинством, и продолжила свои объяснения, избегая встречаться со мной взглядом.

— После того, что произошло, мне было бы слишком стыдно оказаться рядом с миссис Лоувел… Выход, который предлагал мой патрон, позволил мне избежать того, чего я больше всего боялась… Мы нашли комнату в отеле «Пляж» в Ветеле.

Я глубоко и облегченно вздохнул. История была длинной, но определенно интересной и полезной. Я понял, что Лоувел соврал мне, когда уверял, что провел ночь в Нью-Йорке.

— А который был час, когда вы оказались одни в комнате отеля? — жестко спросил я.

— Приблизительно в полночь.

Ее притворство было мне глубоко противно и начисто исключило всякую жалость к ней. Циничным тоном я спросил ее:

— И что же вы делали там до утра? Безостановочно предавались любви что ли?

Она вся как-то передернулась и снова стала пунцовой.

— О! — воскликнула она. — Как вы можете так говорить?

Я в свою очередь принял удивленный вид.

— А что? Ничего особенного! Для первого раза это было бы совершенно естественно!

Я понимал, что эта женщина готова сделать все, при условии, что никто ничего не узнает. С поджатыми губами, она ответила несколько обиженным тоном:

— Мы спали.

Я выразил свое удивление, потом стал протестовать.

— Вы спали! Но вы не знали, спал ли мистер Лоувел! — Я решил рискнуть: — В сущности, он мог прекрасно встать и, сев в свою машину, доехать до Хобби-Хауза, а потом, вернуться так, что вы бы этого и не заметили?

Я рассчитывал на ее чувства к Роберту Лоувелу. Она была влюблена в него, в этом не могло быть никакого сомнения. Почувствовав опасность, она стала яростно защищаться, выпустив когти наружу.

— Это совершенно невозможно… Он держал меня всю ночь в своих объятиях. Он не мог бы встать без того, чтобы не разбудить меня. — Она становилась запальчивой. — Я готова поклясться на Библии, что он не покидал меня!

К этому следовало определенно прислушаться. Вот и Библия уже пошла в ход. Я сделал вид, что совершенно убежден, и переменил тему разговора.

— Поговорим лучше о другом… Я вам уже сказал, что у нас есть весьма веские доводы считать, что миссис Лоувел не покончила с собой, а была убита. Мы должны в этом серьезно разобраться. Мне бы хотелось знать ваше мнение относительно отношений, существующих между Лоувелами и Дуличами. Некоторые полученные нами сведения дали понять, что миссис Лоувел была когда-то невестой Виктора Дулича. Вы в курсе этого?

Эта тема разговора, видимо, понравилась ей гораздо больше предыдущей. Ее взгляд сейчас же оживился, и он ответила с видимой охотой:

— Совершенно точно. До знакомства с мистером Лоувелом Мэри была любовницей Виктора Дулича. Он ее бросил, и я не могу вам сказать почему. Она сразу же кинулась в объятия Роберта. В то время она была очень молода и обладала весьма пылким темпераментом.

Я невольно сделал гримасу, и она это заметила. Я проговорил недовольным тоном:

— Отбросим в сторону пылкость ее чувств. Не возражаете?

Она продолжала тем же тоном:

— Этот брак сразу же дал осечку. Мэри не переставала любить Виктора Дулича. Когда они стали снова встречаться после того, как обе семьи подружились, чувства Мэри вспыхнули с новой силой, и Роберт заметил это. Он мне сказал, что вид счастливой пары, которую тогда составляли Дуличи, должен был бы исцелить Мэри и показать абсолютную нереальность ее чувств.

Я быстро повторил:

— Составляли счастливую пару?

Она вдруг вздрогнула и с изумлением посмотрела на меня, как будто позабыла о моем присутствии… Я понял, что она говорила об истории, которую представила в своем воображении и в которую хотела верить. Обхватив снова колени руками, она продолжала:

— Роза Дулич — очень умная женщина, совершенно лишенная предрассудков. Несмотря на то что она прекрасно знала, какие чувства Мэри питает к ее мужу, она все же сумела сделаться ее подругой, и даже доверенной.

— Ну и ну! — заметил я. — Это было не так уж глупо.

Она не согласилась с моим мнением на этот счет и одарила меня неприязненным взглядом.

— В конце прошлого лета произошел досадный инцидент. В один прекрасный день неожиданно Виктор Дулич оказался наедине с Мэри Лоувел в Хобби-Хаузе. — Ее лицо стало совсем красным, а голос глухим: — Они… у них в этот день были близкие отношения… интимные. — Она глубоко вздохнула и быстро продолжала: — Я уверена, что и Роза Дулич придерживается того же взгляда, что Виктор просто явился жертвой обольщения. И никто бы не узнал ничего об этом случае, если бы Роза не рассказала все Роберту.

Это шокировало ее, и я был с ней полностью согласен. Я любезно спросил:

— И что же Роза?

Она сделала гримасу и покачала своей красивой головой.

— Это невероятно, — ответила она, — но она не сделала абсолютно ничего. У нее был такой вид, как будто она считала происшедшее совершенно естественным… Однажды на корабле она просто рассказала мне об этом без всякого стеснения…

Я быстро оборвал ее.

— А эта история с ожерельем, что вы думаете об этом?

Алчный огонек промелькнул в ее глазах. Она как-то вся подобралась: ее руки еще крепче сжали колени, а голос стал каким-то свистящим:

— Для меня в этом нет ни малейшего сомнения… Роза Дулич знала код сейфа. Мэри Лоувел много раз давала ей колье во время больших вечеров. Она же возвращала его иногда через два, три, а то и через несколько дней… Ей было очень легко заказать копию…

Несколько секунд я собирался с мыслями, вспоминая, не забыл ли я чего-нибудь, потом спросил:

— Мистер Лоувел привез вас из Ветела сегодня вечером?

— Да, — ответила она, — мы приехали едва ли час назад.

— Сколько времени вы находитесь на службе у мистера Лоувела?

Она немного подумала, прежде чем ответить,

— Приблизительно шесть месяцев.

Это меня немного удивило, но одновременно позволило понять кое-что. Я осторожно продолжал спрашивать.

— Позднее того инцидента, о котором вы мне говорили…

Она снова стала пунцовой и сделала вид, что не понимает, о чем идет речь.

— Какого инцидента?

— Возвращения Виктора Дулича в объятия Мэри Лоувел.

У нее был сконфуженный вид.

— Только, пожалуйста, не подумайте, — сказала она, — что между обоими случаями есть какая-нибудь связь.

Я встал.

— Я ничего и не думаю. Благодарю вас за ваши сведения.

Я остановился в вестибюле и задумался. Потом, будто прося ее об услуге, продолжал:

— Я попросил бы вас ничего пока не говорить мистеру Лоувелу о нашей беседе.

Она вздрогнула и с твердостью возразила:

— У нас нет никаких секретов друг от друга.

Я стал смеяться.

— Это, конечно, совершенно естественно. У секретарши нет секретов от своего патрона… Это давно всем известно. Но у любовницы от любовника?

Она побледнела, и на ее лице ясно выразилась злость:

— Я не любовница мистера Лоувела!

Я поднял брови.

— Простите… Мне казалось, вы говорили…

Я покачал обескураженно головой и с виноватым видом открыл входную дверь.

— Вероятно, вы правы.

Дверь с яростью захлопнулась за моей спиной. Посмотрев на часы, я побежал к лестнице. Было уже около восьми, и я опасался, что Джемс мог упустить Лоувела. Я быстро промчался все шесть этажей и сделал остановку только внизу, чтобы посмотреть на улицу. Машины моего клиента там не было.

Я дошел до своей машины и сразу же заметил горящую красную лампу на щитке приборов. Кто-то пытался соединиться со мной по телефону, это мог быть только Джемс.

Я быстро снял трубку и набрал номер телефона бара, где он был три четверти часа тому назад. Там его не было.

Я тронулся с места и направился к «Терпсихоре».

«Терпсихора» располагалась в первом этаже коммерческого здания на Пятидесятой улице и предлагала своим клиентам все гарантии скромности во время нерабочих часов.

Прежде чем войти туда, я немного взъерошил себе волосы, распустил галстук, приподнял на плечах пиджак. Потом постарался придать своему лицу провинциальный, несколько глуповатый вид.

Какой-то тип в старательно отутюженном смокинге, очень похожий на публичного танцора, встретил меня с поклоном. Немного заикаясь, я сказал ему, что один из моих друзей рекомендовал мне его заведение и что я хотел бы взять несколько уроков танцев.

Он предложил мне абонемент в тридцать долларов, который давал мне право на посещение пяти уроков. Я спросил, нет ли у него чего-нибудь подешевле, но, увидев его огорченную физиономию, поторопился достать свой бумажник.

Он дал мне небольшую книжечку с пятью билетами, которые нужно было отрывать при каждом посещении, и предложил следовать за ним. Я остался на месте, неловко теребя пуговицу своего пиджака. Он бросил на меня быстрый взгляд и недовольно спросил:

— Что-нибудь не так?

Я потупился и сделал все возможное, чтобы покраснеть, после чего неловко пояснил ему:

— Этот друг… тот, который мне рекомендовал ваш дом, мне говорил об одной молодой девушке… Одна из ваших преподавательниц…

Его лицо сразу же прояснилось. С улыбающейся рожей он подошел ко мне.

— И о ком же он говорил?

Я смотрел на него так, как будто собирался доверить ему государственную тайну.

— Полли Асланд.

Он почесал себе правое ухо и сделал вид, что размышляет. Потом, как будто он оказывал мне необыкновенную услугу, медленно проговорил:

— Полли сейчас очень занята. Я хочу сказать, что она в настоящее время дает урок. Но если вы можете подождать четверть часа…

Я убедил его, что могу подождать, и он проводил меня в маленькую, очень скромно обставленную гостиную. Оставшись один, я взял какой-то журнал, на случай если он вернется.

Я снова почувствовал прилив оптимизма. Полли здесь… Интересно, узнает ли она меня, хотя это маловероятно. Она меня видела лишь один раз, да и то в темноте и очень короткое время, так что с этой стороны я определенно мог рискнуть.

Тип пришел за мной двадцать минут спустя. Он провел меня через длинный коридор в какую-то квадратную комнату с тщательно натертым полом, в которой стояли только два стула.

Полли Асланд уже была там. Он церемонно представил ее мне. Она меня не узнала. Сейчас она показалась еще красивее. Одетая в классическое длинное платье с обнаженными плечами, она была просто очаровательна. Вьющиеся черные волосы были коротко острижены и открывали маленькие хорошенькие ушки.

Тип, который руководил заведением, поинтересовался, каким танцам я хочу научиться, и я ответил, что прежде всего хочу изучить румбу. У нее невольно появилась гримаса. Я слышал, как кто-то говорил, что на мужских курсах танцев почему-то чаще всего просят румбу.

Полли отправилась на другой конец комнаты, включила музыку, потом вернулась ко мне, объяснила, как мне нужно держать ее, и пустилась в ряд объяснений, которые я, разумеется, не слушал.

В течение нескольких минут я старательно давил ей на ноги. Когда же я решил, что с нее достаточно, она сделала мне знак остановиться и снова начала свои объяснения Я бросил на нее умоляющий взгляд и неловко пробормотал:

— Это застенчивость мне мешает… Если бы вы могли пройти со мной… выпить один стаканчик… Я уверен, что тогда я лучше бы все понял.

Она сразу же переменила тон, ее взгляд стал хитрым и провоцирующим. Слегка взбив свои волосы, она проговорила с хитрым видом:

— Я вижу, кто вы такой… В сущности, танцы вас совершенно не интересуют.

С виноватым видом я признался:

— Нет… Мой приятель говорил мне о вас, и я хотел с вами познакомиться.

Она даже не попыталась узнать, как зовут моего приятеля. Она просто сказала:

— Я могу выйти, но вы будете вынуждены оплатить мой простой. Понимаете, ведь это чистая потеря для моего хозяина.

Сделав немного огорченный вид, я спросил:

— Сколько?

— Тридцать долларов.

Это было, конечно, очень дорого, но мне совершенно необходимо повидаться с Полли Асланд наедине.

— Согласен, — ответил я, сунув руку в карман.

Она взяла меня под руку:

— Нужно заплатить патрону. Подождите меня в прихожей, я пойду за своим плащом.

Я вернулся в приемную-вестибюль и отдал тридцать долларов типу, который меня принимал, объяснив ему, в чем дело. Это не вызвало у него никакой реакции, по всей вероятности, это было обычным явлением в этом доме.

Полли не заставила меня долго ждать. Она переодела лишь туфельки и накинула меховое с длинным ворсом манто, очень шедшее ей.

Мы вышли из дома, держась за руки, и я провел ее к моей машине.

Увидев ультрасовременную модель, и особенно радиотелефон, она, казалось, забеспокоилась. Чтобы убедить ее, я сказал, что мои дела требуют близкого соприкосновения с моими товарищами по работе и что радиотелефон мне необходим. Она успокоилась и спросила:

— И куда же вы меня повезете?

Было немногим больше половины десятого.

— Если вы не торопитесь, то я повезу вас обедать в одну таверну по дороге на Пукибзи. У нас это займет добрых три часа.

Она просто ответила:

— О’кей. Это мне подходит.

Я рассказывал ей кучу интересных историй, она тоже, видимо, решила развлечься. Полли была приятная компаньонка. Я же смеялся про себя, думая о том, какой сюрприз ожидал ее.

Некоторое время мы ехали очень быстро, поднимаясь к Гудзону. Потом, не доезжая двадцати миль до Пукибзи, я свернул на узкую, окаймленную большой канавой улицу, которая вела на окраину, удаляясь от реки.

Полли вдруг совершенно неожиданно прекратила болтовню и спросила:

— Это здесь находится ваша таверна?

— Да. Мы скоро уже приедем. Вы будете удивлены.

Я был в этих местах два или три года назад и помнил об их уединенности. Для большей уверенности я снова изменил направление и поехал по темной дороге, где двум машинам нельзя было разъехаться. Ночь была светлой, но безлунной. Должен признаться, что обстановка была не из привлекательных. Очень скоро Полли забеспокоилась:

— Вы уверены, что не ошиблись дорогой?

Я затормозил, остановил машину и выключил контакт. Потом медленно повернулся к Полли, которая инстинктивно отодвинулась от меня и прижалась к дверце. Хриплым голосом она сказала мне:

— Вы должны были предупредить меня. Я ведь способна понять подобные вещи.

Я выключил освещение щитка приборов, что погрузило нас в совершеннейшую тьму и засмеялся:

— Ты ничего не поняла, детка.

У нее вырвался испуганный крик, и она еще теснее прижалась к дверце. Все шло превосходно. В мои планы входило пострашнее напугать ее, чтобы после этого заставить разговориться. Я быстро вытянул свою руку, чтобы помешать ей открыть дверцу, и с силой сжал ее пальцы. Все это напоминало фильмы ужасов.

Неожиданно я вспомнил, что при этом необходимо дрожать. Я заставил свою руку дрожать, потом угрожающим тоном заговорил:

— Мы здесь совершенно одни… Ты можешь орать сколько влезет, все равно никто не услышит. Нравится тебе это или нет, но ты отправишься туда, куда я захочу.

Теперь уже задрожала она, и я был уверен, что совершенно натурально. Голосом, полным отчаяния, она стала умолять меня:

— Я вас прошу… Не делайте мне зла. Я сделаю все, что вы захотите, только не причиняйте мне зла!

Девушка была уже на грани истерики. После этого она, должно быть, будет страшно рада, освободившись от опасности, рассказать мне все, что мне нужно узнать у нее.

Я отпустил ее руку и спросил своим обычным голосом:

— Где Тони?

Несколько секунд она оставалась как бы парализованной, потом с силой выдохнула воздух, как опорожнившийся баллон. Ее голова бессильно свесилась на грудь. Я повторил свой вопрос более жестко:

— Ты скажешь мне теперь, где Тони?

Ее голос был, как вздох.

— Я не знаю.

Я с силой схватил ее за руку и резко спросил:

— Послушай, ты же полностью в моей власти… Ты будешь все равно говорить, добровольно или насильно, но будешь! На твоем месте, я не стал бы долго раздумывать…

Она покачала головой и повторила:

— Я ничего не знаю.

Я пришел в ярость. Затратить столько усилий и времени, чтобы разыграть всю эту сцену, и ничего не узнать!.. Я протянул руку к ее шее и слетка сжал ее. Она снова задрожала. Я понял, что еще немного — и она начнет кричать, и нажал сильнее, чтобы предотвратить крик. Потом, отчеканивая каждое слово, я продолжал:

— Я хочу знать, где находится Тони Лоувел, и ты мне это скажешь, Ты последняя видела его вчера вечером. Он исчез…

Мои глаза уже достаточно привыкли к темноте, чтобы я мог следить за ее реакцией. То, что я прочел в ее глазах, вызвало мою снисходительность. Я быстро нанес последний удар.

— Его мать мертва. Она найдена повешенной в гараже. Теперь ты понимаешь, почему необходимо разыскать Тони?

Ее глаза стали закатываться, а на лице было выражение смертельного ужаса. Я почувствовал, как кожа на ее шее похолодела под моими пальцами, и я выпустил ее, не переставая наблюдать. Она выглядела обезумевшей. Когда она смогла наконец вздохнуть, то прошептала:

— Миссис Лоувел мертва… Это невозможно…

Она вдруг стала рыдать. Между двумя всхлипываниями мне удалось уловить то, что она пыталась мне сказать:

— Как она умерла?

— Повешена. На трубе в гараже.

Она снова захлебнулась в рыданиях, и ничего, кроме всхлипываний, я не слышал.

— Повешена… — прошептала она наконец. — Как и моя мать.

Я быстро спросил:

— Твоя мать тоже повесилась?

Она громко плакала в течение нескольких минут, заставляя меня снова ждать. Потом попросила у меня носовой платок. Я дал, и она стала вытирать себе глаза. Видимо, немного успокоившись, она мне ответила:

— Да… Моя мать тоже повесилась в гараже Хобби-Хауза, три года назад.

Теперь уже настала моя очередь затаить дыхание. С пересохшим горлом я спросил:

— И… известно почему она…

Ее лицо приняло гневное выражение.

— Герберт слишком мучил ее.

Я все больше заинтересовывался.

— Герберт, это ведь твой отец?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет… Когда он женился на моей матери, мне было уже три года. Он меня просто удочерил и дал свое имя… Но он мне не отец…

Эта девочка была мне симпатична, и я порадовался за нее. Я представил себе этого Асланда, приготовившегося выколоть глаза птичке как раз в тот момент, когда я пришел к нему в дом. Такого родителя не пожелаешь своему злейшему врагу. Я вернулся к интересующему меня вопросу:

— Давай вернемся к Тони…

Она, казалось, не слышала. В течение нескольких секунд она смотрела на меня какими-то изменившимися глазами, потом резко спросила:

— Ведь вы мистер Ларм, не правда ли? Это я вам вчера вечером открывала ворота в Хобби-Хаузе?

Я ответил утвердительным кивком головы. Потом, поняв, что она уже убедилась в этом, я объяснил:

— Я частный детектив. Приехал в Хобби-Хауз по просьбе мистера Лоувела. Не могу тебе объяснить, зачем… Теперь же ищу Тони. Я знаю, что вчера вечером он встретился с тобой в парке. Я хочу, чтобы ты мне объяснила…

Она откинула голову на сиденье машины.

— Я видела Тони вчера вечером, — сказала она. — Видно, вам по этому поводу наговорили Бог знает что… Это все неправда. Я не любовница Тони и никогда не была его любовницей. Мне просто было очень жаль его, мне хотелось подарить ему дружбу, в которой он так нуждался. Его физические недостатки очень угнетали его. Он страдал комплексом неполноценности…

Я сухо перебил ее:

— Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени?

Она вздрогнула и казалась совершенно ошеломленной.

— Я не знаю, — сказала она. — Вы сами же сказали, что он исчез.

Я пристально посмотрел на нее. Она казалась вполне правдивой.

— Продолжай… Итак, в котором же часу ты рассталась с Тони?

— Около полуночи. — Она немного поколебалась, потом продолжала каким-то неуверенным тоном: — Думаю, что будет лучше, если я ничего от вас не скрою. Вчера вечером Тони умолял меня уехать с ним. Он говорил, что может достать денег, и хотел, чтобы мы уехали на восток, где нас не станут искать.

— А он не сказал вам, откуда же он достанет эти деньги?

Она покачала головой.

— Я и не интересовалась. Только сказала ему, что он сошел с ума и что все это совершенно невозможно. Его горячность меня пугала. Я боялась, как бы он не выкинул какую-нибудь страшную глупость. Мои опасения были не беспочвенны…

— Не беспочвенны? Поясни, пожалуйста.

— Я только легла в постель, когда миссис Лоувел постучала в мою дверь. Было немногим больше часа ночи. Она устроила ужасную сцену моему отчиму. Тонн сказал ей про свое намерение уехать вместе со мной.

Задерживая дыхание, я стал осторожно расспрашивать:

— Ты помнишь подробности того, что говорила миссис Лоувел?

Без малейшего колебания Полли ответила:

— Она была уверена в том, что мы с отчимом пытаемся завлечь Тони в свои сети. Я никогда не видела миссис Лоувел в таком состоянии… Она сказала моему отчиму, чтобы тот немедленно складывал свои вещи и что мистер Лоувел и мистер Дулич оформят его отставку как только приедут сюда ранним утром.

Она, по всей видимости, не отдавала себе отчет в важности сведений, которые она мне сообщала. Если я уже подозревал Герберта Аслана в совершении преступления, то теперь явилась и причина для этого. Теперь я держал его в руках. С задумчивым видом я спросил:

— А потом что ты сделала?

Она быстро ответила:

— Я… — Потом вдруг остановилась, бросила на меня любопытный взгляд и продолжала уже более спокойно: — Я очень устала, и даже после такой безобразной сцены все же заснула. Мне надо было встать очень рано, чтобы попасть на поезд в Ветере.

Я включил доску приборов, и свет упал на расстроенное лицо Полли.

— В начале первого, — сказал я, — я поехал к твоему жилищу на Лакония-стрит в Квинсе. Управляющая сказала мне, что не видела вас уже в течение всей недели.

— Это верно… — голос ее был спокоен. — Одна из моих подруг уехала из Нью-Йорка и предложила мне свою комнату. Это позволяет мне избегать неприятностей каждую ночь, когда я после работы возвращаюсь домой.

Безусловно, это были все сведения, которые она могла мне дать. Я включил мотор и проговорил весело:

— Мое приглашение пообедай остается в силе. Ты не очень на меня сердишься?

Она положила руку на мой локоть и ответила, смеясь:

— Нет… Я не злопамятна. Вы, вероятно, просто ошиблись на мой счет… Ведь вы делаете свою работу… Я очень хочу пообедать с вами. — И добавила немного странным тоном: — При всех обстоятельствах… Вы ведь оплатили мой прогул… Мой вечер принадлежит вам.

Я резко затормозил, повернула и обнял ее.

— Оплата твоего прогула дает мне право поцеловать тебя? — улыбаясь, спросил я.

— Рискните, — ответила она, — и вы узнаете…

Я рискнул… И с полным успехом.

— А миссис Дулич не будет ревновать? — спросила она лукаво.

Я быстро тронулся с места, не ответив.

Глава 7

Сна не было. Болели ноги, и мое возбужденное состояние не давало возможности забыться. Необходимо было принять снотворное.

Я открыл глаза. Светящиеся стрелки часов, стоящих на моем ночном столике, показывали три часа утра. Я вернулся совсем недавно. Свидание с Полли несколько затянулось. Она пригласила меня к себе домой, вероятно, чтобы я не очень сожалел о потерянных долларах, и мы провели там около двух изумительно приятных часов.

Я откинул простыни, встал, включил лампу на ночном столике и направился в ванную комнату в поисках снотворного. В эту минуту зазвонил телефон. Я снял трубку.

— Питер Ларм слушает…

Молчание, потом чей-то голос прошептал:

— Очень счастлив, что смог вас застать. Это Роберт Лоувел у телефона.

Я инстинктивно сжался. Вероятно, Кора Вилнер обо всем рассказала ему и по данному ею описанию он узнал меня. Необходимо тщательно продумать дальнейшую игру. Он продолжал:

— Я хочу немедленно увидеться с вами. У меня есть совершенно сенсационное сообщение…

Не скрывая своего дурного настроения, я спросил:

— Почему вы не говорите громче?

— Кое-кто… кое-кто не должен ничего знать, именно тот, кто находится в соседней комнате. Я знаю, что беспокою вас, но обстоятельства вынуждают меня к тому. Я вас вознагражу за все как следует… Через двадцать минут в вашей конторе, идет?

Я с трудом сдержался. Действительно, ночь пропала окончательно.

— Через полчаса. Мне же нужно время одеться, — ответил я мрачно.

— Согласен.

Я повесил трубку.

В очень плохом настроении я оделся и вышел из помещения, не позабыв захватить с собой маленький «Вальтер Р-33», совершенно новый, недавно приобретенный по случаю.

Чертыхаясь, я доехал до здания, в котором находился наш офис, открыл дверь своим ключом, и оставил ее немного приоткрытой. Ночью ни один из лифтов не работал, и я вынужден был подниматься по лестнице пешком, освещая себе путь карманным фонариком.

Пустынное и темное помещение производило мрачное и даже тревожное впечатление. Я беспрепятственно вошел в свою контору, включил свет в вестибюле и прошел в свой кабинет.

Устроившись в кресле на своем месте, я достал шоколад, сунул его в рот и закурил сигарету. Мне захотелось основательно все обдумать.

После возвращения из Нью-Джерси, начиная с полудня, я получил некоторое количество сведений, которые мне необходимо систематизировать, чтобы сделать какой-то вывод. Но мозг мой отказывался работать. Усталость давала себя знать.

Я находился тут уже добрых десять минут, ни о чем не думая, пожевывая шоколад, смешивая его вкус с табачным дымом. Внезапно погас свет.

Мой взгляд тут же устремился на открытую дверь в секретариат. И там была сплошная тьма. Света не было и в вестибюле. Потом в моем мозгу что-то щелкнуло, мускулы напряглись до предела.

Быстрый и молчаливый, как кот, я выскользнул из своего кресла, быстро вынул изо рта сигарету и положил ее на этажерку позади себя, направив ее горящий конец к двери.

После этого я неслышными шагами обошел письменный стол, дошел до стены со стороны секретариата и прижался к ней.

Все чувства мгновенно обострились, и я усиленно начал прислушиваться к звукам, которых инстинктивно ждал.

Тишина была полнейшая. Между тем, я чувствовал несомненную опасность. Я начал сожалеть о том, что повсюду распорядился постлать ковры, которые заглушали звук шагов, но тут до моего слуха все же донесся еле слышный шум трущейся материи.

Я бы солгал, если бы стал утверждать, что чувствовал себя совершенно нормально. Угроза неизвестной опасности, полнейшая темнота — это могло бы потрясти какие угодно, даже самые крепчайшие нервы.

Я задержал дыхание, достал тихонько из кармана свой «вальтер» и снял его с предохранителя. Потом с ужасом подумал, заряжен ли он… Не могло быть и речи о том, чтобы проверить это. Характерный щелчок пистолета сразу же мог насторожить противника и обнаружить мое присутствие. Я видел красный конец сигареты, которая лежала на этажерке позади моего письменного стола.

Все должно было начаться в эти мгновения. Неизвестный был совсем уже близко, должно быть в двух шагах от двери. С напряженными до предела нервами я застыл неподвижно, как камень.

Неожиданно раздался какой-то новый шорох, короткий свист и глухой удар. Красная точка сигареты исчезла. Я был до такой степени напряжен, что мне понадобилось, по крайней мере, две секунды, чтобы овладеть своим телом.

Я понял… Было слишком поздно, кто-то уже убегал со всех ног. Я собирался броситься за ним в погоню, но тут заметил, что ноги меня не слушаются. Мне совсем не стыдно в этом признаться. Я весь покрылся холодным потом. Старый инстинкт самосохранения, который живет в каждом нормальном человеке, дал о себе знать. Колоссальным усилием воли я вернул обычное хладнокровие. Но теперь разум подсказывал мне, что слишком поздно заниматься преследованием. В темном здании у меня нет ни малейшего шанса на успех.

Кто-то определенно хотел убить меня, в этом не было никаких сомнений. У этого человека, вероятно, были веские причины избавиться от меня. Будет лучше, если я дам ему возможность думать, что ему удалась его затея. Безусловно, человек этот был мне знаком и, увидев меня живым, он непременно обнаружит себя.

Но все это были лишь «благоразумные размышления», а на самом деле мне было очень страшно.

Я нашел свой фонарик и направил его луч на этажерку.

Примерно на уровне груди человека, который должен был находиться там, торчала рукоятка красивого кинжала.

Меня снова пробрала дрожь. С пистолетом в руке, тщательно освещая все темные углы, я отправился в прихожую и закрыл дверь на засов. Электрические пробки на щите были выкручены. Я исправил повреждение, потом сразу же потушил свет, подумав о том, что мой «убийца» может увидеть его через ставни окон.

Чтобы окончательно убедиться, что в помещении кроме меня никого нет, я обшарил все комнаты, не побрезговал заглянуть даже под кресла и кушетки. Потом, вернувшись на свое место, я еще раз взглянул на этажерку и, обессиленный, опустился в кресло.

Я решил подождать минут десять. Эта авантюра встряхнула меня и вернула обычную бодрость. Частный детектив, специализирующийся на уголовных делах, всегда имеет в прошлом врагов более или менее опасных. Но, определенно, совсем не в прошлом мне следовало искать имя моего противника. Теперь я был уверен, что именно он звонил мне по телефону, чтобы вызвать меня в мою контору. Был ли это на самом деле Роберт Лоувел? Думаю, что нет. Иначе он не назвал бы своего имени. Во всяком случае, из этого определенно следовало, что человек, чьей жертвой я должен был стать, был замешан и в это дело. Вероятнее всего, я был единственным, кто знал, что Мэри Лоувел — не самоубийца.

Но откуда убийца узнал о моих подозрениях? Вероятно, я сделал какую-то ошибку.

Я поворачивал обстоятельства и так и эдак, рассматривал их под разными углами зрения, но ни к чему так и не пришел.

Свинцовая усталость навалилась на меня, и я решил вернуться домой и поспать хотя бы несколько часов.

Мое внимание привлек кинжал, вонзившийся в дерево. Это было нечто вроде охотничьего ножа с разукрашенной рукояткой. Нелегко метать ножи в перчатках. Может быть, мой «убийца» оставил на ней отпечатки пальцев?

Я взял носовой платок и осторожно вытащил кинжал, потом так же осторожно положил его в ящик письменного стола и запер его на ключ.

Я покинул агентство и осторожно спустился по лестнице. Тяжелая дверь внизу оставалась открытой. Мой метатель ножей видимо очень торопился покинуть место убийства.

Выйдя на улицу, я огляделся. Никого, все вокруг было спокойно.

Через десять минут я уже был у себя дома на Семьдесят второй улице. Не помню, как я разделся и рухнул в кровать. Была половина пятого утра.

Однако спать в эту ночь мне было не суждено. Мяуканье разъяренной кошки заставило меня вздрогнуть. Вне себя от ярости я повернулся на другой бок и зарылся в подушки.

Мяуканье с каждой секундой становилось все громче и громче. Я готов был сойти с ума от злости. Весь свет, казалось, ополчился против меня. Я отбросил одеяло в сторону и встал.

Прислушавшись, я пытался догадаться, где же мог находиться этот проклятый кот, и вскоре пришел к выводу, что он упал с пожарной лестницы ко мне на балкон. Я направился на кухню. Мяуканье становилось все громче и отчетливее.

Включив на кухне свет, я подошел к двери балкона, открыл обе створки, решив прогнать этого гнусного кота.

Я собирался уже сделать шаг на балкон, когда инстинкт самосохранения откинул меня назад. Но я немного опоздал. Страшный удар обрушился мне на череп, яркое пламя вспыхнуло в глазах, и я покатился по полу, теряя сознание.

Многие люди отказываются верить в провидение, и я принадлежал к их числу. Но теперь, после случившегося, я убежден, что совершенно бесполезно противиться судьбе, если что-то «там» уже решено. Многие могут пытаться вас убить, но у них все равно ничего не выйдет, если ваш день еще не наступил.

Я пришел в себя от страшной боли. В голове что-то горело и пульсировало, глаза застилала сплошная пелена тумана, к горлу подступала тошнота. Казалось, что со мной все кончено. Все тело было налито свинцовой тяжестью. Вдруг я услышал какой-то зловещий свист.

Не знаю, сколько времени мне понадобилось для того, чтобы связать воедино этот непрекращающийся свист и едкий запах, раздирающий мои ноздри. И вдруг я понял, что где-то открыт газ, который постепенно заполнял помещение, и я был на пути к смерти.

Это заключение произвело на меня впечатление прикосновения к оголенным электрическим проводам. Если до этого я ни о чем не думал и мне все было безразлично, то теперь я не хотел вот так просто подохнуть от газа.

Надо было двигаться. Я лежал на холодном полу кухни и широко открытыми глазами вглядывался во тьму. Нечеловеческим усилием мне удалось повернуть голову, и я увидел слева от себя смутный свет. Это было окно, разумеется закрытое, и в нем было мое единственное спасение.

Пошевелясь, я почувствовал что-то скользкое под ногой. Как будто я наступил на то, что там было.

Вероятно, я уже порядочно наглотался газа. Мои руки и ноги отказывались повиноваться.

И все же мне удалось перевернуться на месте, потом немного поползти. Я пытался ни о чем не думать, кроме этого спасительного окна, до которого надо было доползти во что бы то ни стало. Я заставил себя не слушать зловещее шипение газа, не думать о дикой боли, раскалывающей череп… Светящийся квадрат окна то приближался, то отступал и, казалось, этому кошмару не будет конца.

Моя слабость все возрастала, глаза застилал багровый туман. Где-то в подсознании шевелилась мысль, что этот кровавый ореол означает приближение смерти. Моя правая рука нащупала что-то похожее на холодильник, и если это было так, то до окна оставалось не более двух метров. Я собрал последние силы и подвинулся еще немного. Руки и ноги налились свинцом. Усилие, которое я должен был сделать, чтобы продвинуться хотя бы на самое крошечное расстояние, стоило мне ужасных мучений. Кровавый ореол теперь уже превратился в красный шар. Легкие горели, голова была сгустком боли.

Я отчаянно ударил воздух правой рукой и этот жест сумасшествия спас мне жизнь. Рука задела какой-то предмет, он упал на окно. Раздался звон разбитого стекла… Я был спасен!

Струя свежего воздуха подействовала на меня, как сильное лекарство. Последним усилием воли я дотянулся до подоконника. Вытянув шею к разбитому окну, я всей грудью вдохнул свежий воздух. Моя рука натолкнулась на метлу. Это она упала на окно и разбила палкой стекло. Я воспользовался ею, чтобы выбить оставшиеся стекла. Звук бьющихся стекол звучал для меня чудесной музыкой.

Я немного передохнул, и мне наконец с трудом удалось встать на колени и повернуть шпингалет. Я открыл дверь и упал на балкон головой вперед.

Долго я лежал так, подставив лицо ночному воздуху. Газ, скопившийся на кухне, рассеивался. Как только я почувствовал в себе достаточно сил, я встал на ноги.

Нужно немедленно закрыть газ. Конечно, в другое время это было бы простым делом, но сейчас панический страх не пускал меня с балкона, мешал возвращению на кухню, которая чуть не стала моей могилой.

Но постояв так некоторое время, я все же решился и, глотнув большую порцию воздуха и зажав себе нос, ощупью направился к газовой плите. Довольно быстро я добрался до крана и завернул его. Зловещее шипение прекратилось.

Я постоял несколько минут, облокотись на плиту, потом снова подошел к балкону. Внизу двор, расположенный между строениями, образовывал очень глубокий колодец, а наверху раскинулось небо, усеянное яркими звездами.

С левой стороны от меня, на расстоянии протянутой руки, проходила пожарная лестница, которой определенно и воспользовался нападавший. Я уже не думал, что кот, мяуканье которого вытащило меня из кровати, существовал на самом деле.

Я вернулся на кухню и включил свет. Быстрый осмотр дал мне понять, что я имею дело совсем не с любителем. Вся мизансцена была отлично ими продумана… Раздавленная кожура банана лежала посреди кухни. Именно так… Следователи решили бы, что я, поскользнувшись на банановой кожуре, упал назад и ударился головой о край стола. Все было продумано до мелочей.

На газовой конфорке стояла кастрюля с водой. Вокруг неё все было мокро. Сценарий совершенно ясен. Хотели показать, что я налил в кастрюлю воды, чтобы сварить что-нибудь, потом, поскользнувшись на банановой кожуре, упал и ударился головой. Вода в кастрюле закипела, залила огонь, и газ стал заполнять кухню. Все очень умно задумано и обставлено так, чтобы мою смерть приняли за несчастный-случай.

Во всяком случае, с меня было уже вполне достаточно этих покушений на мою жизнь.

Я подошел к шкафу, вытащил бутылку виски, потом достал содовую из холодильника, налил в стакан виски, и чуть-чуть содовой. Необходимо было основательно подкрепиться.

Потом, решив, что нужно заменить газовую плиту на электрическую, я направился в комнату и снял телефонную трубку.

Джемса дома не было. Очень бы хотелось знать, где это он шляется в подобный час. Огорченный, я набрал номер телефона Майка, моего второго помощника, и, когда он ответил, объяснил ему, что меня сегодня хотели убить и что я нуждаюсь в настоящее время в телохранителе, чтобы иметь возможность поспать хоть несколько часов. Майк был человеком, на которого можно положиться. Он с энтузиазмом ответил:

— Дорогой патрон… Вы же меня знаете, скажите… У меня всегда была хорошая работа. Сейчас появлюсь у вас и можете спокойно спать сколько угодно.

Я вернулся в комнату, взял свой «вальтер» и уселся в кресло со стаканом виски, поджидая Майка. И только теперь мне в глаза бросилась совсем немаловажная деталь: мой убийца обшарил все помещение.

Глава 8

Была половина четвертого дня, когда я проснулся, великолепно отдохнув. Майка в кресле не было. Я стал звать его, но без результата,

События ночи, видимо, очень отразились на моей нервной системе, потому что я, вскочив с кровати, первым делом схватил свой «вальтер», который лежал на ночном столике.

Я нашел Майка на кухне. Он опорожнил холодильник и теперь с фантастической быстротой разбивал яйца. С полным ртом он приветствовал мое появление кивком головы. Потом жестом предложил мне занять место по другую сторону стола и последовать его примеру. Я был страшно голоден и сел за стол.

Майк Сорел, мой второй помощник, был весьма любопытным субъектом, маленьким и коренастым, с круглым лицом, на котором располагались беспрестанно бегающие глаза. Его рот был полуоткрыт, обнажая почерневшие зубы. Чтобы дополнить эту картину, надо еще сказать, что он весьма экстравагантно одевался. Он всегда любил кричащие цвета и странные формы. В этот день на нем были надеты габардиновый костюм оливкового цвета, розовая карамельного цвета рубашка и кроваво-красный галстук, на котором была изображена девица в бикини. Он поймал мой взгляд и похлопал себя по этому изображению.

— Она совершенно потрясающая, патрон! Надо видеть ее ночью!

Потом, сразу перейдя на серьезный тон, сообщил, что утром звонил Джемс и что, узнав о происшествиях этой ночи, он решил, что будет полезным отправиться в контору и узнать, нет ли там каких-либо новостей.

Я встал, набрал номер телефона агентства. Он оказался занят. Я вернулся на кухню, проглотил чудовищную порцию яичницы, потом пошел в комнату и сел за телефон. На этот раз мне повезло. Грубый голос Джемса произвел на меня тонизирующее воздействие. Я спросил, с кем это он говорил, и он ответил, что это был некий Тони.

У меня невольно вырвался возглас удовлетворения, а Джемс стал объяснять:

— Этот тип хотел обязательно вас видеть. Я сказал ему, на всякий случай, чтобы он через полчаса пришел сюда, что вы к этому времени будете здесь. Я как раз собирался позвонить вам и предупредить.

— Отлично. Если он появится в агентстве раньше меня, то обязательно заставь его подождать. А теперь расскажи мне немного о слежке, которую я поручил тебе вчера вечером.

Джемс стал как-то подозрительно кашлять. Это был дурной признак.

— Не надо на меня сердиться, патрон… — ответил он виноватым тоном. — Уверяю вас, я не делал никаких глупостей. Я очень быстро помчался по указанному адресу, но никто не пожелал ответить на мои звонки. Я вытащил белый билет…

Возразить было нечего. В конце концов, не исключено, что Роберт Лоувел не поехал к себе домой, выйдя от Коры Вилнер. Я уверил его, что это не так уж важно, и сказал, что через полчаса собираюсь быть в агентстве.

Я оделся, взял свой пистолет и отправился за невозмутимым Майком, который продолжал есть, сидя за столом на кухне.

Мы спустились вниз и сели в мою машину, которая стояла на улице, и на большой скорости поехали в агентство.

Нам понадобилось не больше четверти часа, чтобы покрыть расстояние от моего дома до конторы.

В это воскресенье Нью-Йорк был необыкновенно спокоен. Пройдя пешком по тротуару по Пятьдесят второй улице, я купил воскресный выпуск газеты. Мы вошли в здание и стали подниматься по лестнице. Я взглянул на крупные буквы газетных заголовков, и у меня подкосились ноги.

Под заголовком, требующим смерти безбожным шоферам, находилась фотография молодой женщины, лежащей на шоссе вдоль тротуара. Я сразу узнал ее, еще не читая то, что было сказано ниже. Рано утром, возвращаясь к себе, в пансионат в Квинсе, Полли Асланд была раздавлена машиной, водитель которой даже не счел нужным остановиться.

— Эй, что это с вами, патрон? — удивленно спросил Майк. Потом, увидев выражение моего лица, он сразу же замолчал. Я медленно двинулся вверх по лестнице.

Два раза в течение ночи меня пытались убить. Так же попытались убить и Полли, и эта попытка удалась… Тут определенно должна была быть связь. «Полли, вероятно, сказала мне что-то очень важное, или, во всяком случае, убийца предполагал, что она могла сказать что-то очень важное», — подумал я.

Карабкаясь по ступенькам позади Майка, я пытался восстановить в своей памяти слово за словом все фразы, которыми мы обменялись с Полли с того момента, когда я ее нашел в. «Терпсихоре».

Джемс сидел в секретариате, поглощенный чтением романа для молодых девиц.

Этот грубый малый, как ни странно, имел слабость к сентиментальным романам. Может быть, именно эта его слабость позволила ему покорить Флосси.

Он заявил, что Тони уже здесь.

Увидев меня, юноша вскочил со своего места и разразился рыданиями.

Я взял его за руку, провел в свой кабинет, закрыв поплотнее дверь, подтолкнул в кресло, а сам остался стоять рядом. Очень осторожно я рассказал ему, как мы нашли его мать повешенной в гараже.

Он, не переставая, плакал, и я убедился в том, что мои предварительные подозрения относительно его участия в убийстве не имели под собой никакой почвы. Не мог бы он так плакать, если бы не любил так сильно свою мать.

Немного успокоившись, он ответил на все вопросы, которые я задал ему. Он объяснил, что удрал из дома потому, что был уверен, что я расскажу его отцу, каким образом он собирался обзавестись деньгами и о том, что он доставал из сейфа ожерелье. Я заверил его, что он очень ошибается и что его отец ничего бы не узнал. Потом я стал убеждать его, что совершенно необходимо известить отца. Он не возражал.

Я прошел за свой письменный стол, набрал номер телефона и спросил Хобби-Хауз, хотя был совершенно уверен в том, что Роберта Лоувела там нет.

После нескольких минут ожидания телефонистка сказала, что никто не отвечает. Я возразил, что уверен в присутствии там моего корреспондента, и попросил еще раз позвонить. Но все было безрезультатным… Хобби-Хауз не отвечал.

Тогда я набрал номер телефона Роберта Лоувела в Нью-Йорке. Через десять секунд я услышал голос моего клиента.

— Я только что звонил в Хобби-Хауз, — пояснил я, — и никто там мне не ответил. Вот почему я и позволил себе позвонить вам…

Он перебил меня и сказал равнодушным тоном:

— Там сейчас действительно никого нет. Тело моей жены перенесли в похоронное бюро в Ветеле. Дуличи вернулись в Нью-Йорк вчера днем. Им совершенно не хотелось в такое время находиться на вилле, и это, конечно, вполне понятно.

— Тони здесь, в моем кабинете, — заявил я ему без всяких предисловий — Он очень переживает, и я думаю, что вы должны быть к нему снисходительны…

Наступило короткое молчание, потом Лоувел проговорил голосом, в котором чувствовалось сильное волнение:

— Скажите ему, что я сейчас приеду и что я полностью прощаю его. У меня нет никакого желания устраивать скандал.

— Согласен, — сказал я. — Когда вы будете здесь?

— Через пятнадцать-двадцать минут…

Я повесил трубку и объявил эту новость Тони.

Не имея ни малейшего желания провести вместе с ним эти четверть часа, я отвел его обратно, в приемную и попросил Джемса и Майка, чтобы они присмотрели за ним. Я снова занял свое место за столом, достал дольку шоколада, сунул ее в рот и закурил сигарету. Потом стал думать о судьбе бедной Полли.

Так я просидел уже полчаса и все никак не мог обнаружить ни малейшего намека на то, что могло бы навести меня на след. А между тем, главный узел этого дела, безусловно, находился тут, в этом я был вполне уверен. Не без причины же убийца решил отделаться от молодой девушки. Ведь все нападения на меня произошли после того, как я ее покинул.

Раздался звонок, и я услышал, что Джемс пошел открывать. Это был Роберт Лоувел. Джемс проводил его прямо в приемную и оставил там наедине с сыном. Они оставались вместе десять минут. На всякий случай я включил микрофон, позволяющий мне слышать все, что говорилось в приемной. Но я не слышал ничего интересного для себя. Так, небольшой кусок мелодрамы, и больше ничего.

Потом Джемс сообщил мне, что Лоувел-старший желает меня видеть. Я встал ему навстречу. Его лицо выражало сильную печаль, а глаза были полны слез. Он стал мне даже более симпатичным.

Меня несколько беспокоило то обстоятельство, что я тогда так бесцеремонно вломился к Коре Вилнер, но я все же надеялся, что Лоувел не признает меня по тому описанию, которое ему дала его любовница. Я знал, что совсем не так-то просто неискушенному человеку дать правильное описание личности другого человека. И скоро я убедился в этом. Успокоившись, Лоувел приступил к своим объяснениям:

— Дело очень запутывается… Для того чтобы вы смогли лучше понять это, мне нужно будет ввести вас в курс некоторых вещей…

Он мне тут же признался в том, что солгал, говоря, что он покинул Нью-Йорк ранним утром в субботу, и повторил с некоторыми вариациями то, что я уже слышал из уст Коры Вилнер. Он рассказал, что к Коре приходил «офицер полиции», который намекнул ей, что Мэри Лоувел не покончила с собой, а что ее убили.

— Я сам не верю ни одному этому слову, — уверял Лоувел. — Но все же я вынужден считаться с мнением полиции. Я не знаю, каким образом они узнали, что я провел ночь с пятницы на субботу в Ветеле в компании моей секретарши. Если они думаю, что было совершено преступление, то мое положение становится очень трудным. У меня могут быть большие неприятности… Я уже так и слышу, как они говорят: «Вы были любовником Коры Вилнер, вы хотели устроить свою жизнь с ней, и вы уничтожили свою жену!»

Его лицо побледнело, на висках выступили капельки пота. Он смотрел все время мне прямо в лицо и его глаза, глаза лягушки, умоляли о помощи. Но так как я оставался молчаливым, он с жаром продолжал:

— Если то, что они говорят, — правда. Если Мэри была убита, то только Роза может быть виновной в этом преступлении. Только она была тогда на вилле, не считая вас и моего сына, который к тому времени, вероятно, уже удрал.

Безусловно, он по какой-то, пока еще неизвестной мне причине, жаждал крови Розы Дулич. Очень хотелось бы знать, почему? Я состроил неопределенную гримасу и проговорил равнодушным тоном:

— Я совершенно не могу согласиться с вами, сэр, и сейчас скажу, почему. Вы заплатили мне, чтобы я стал любовником Розы Дулич…

Я нарочно сделал, паузу. Он впился взглядом в мои губы. Я же продолжал, глядя в окно:

— Вчера утром, после этого ужасного открытия, которое мы сделали, мне не пришлось рассказать вам одну интересную историю. Но теперь я могу сказать, что я все же стал любовником Розы Дулич в ночь с пятницы на субботу. Около половины четвертого ночи, чтобы быть точным.

Он невольно вздрогнул и сложил руки на коленях. Я продолжал:

— Около трех часов я услышал шум в вашем кабинете, который находился под той комнатой, которую отвели мне с моей секретаршей. Я спустился, чтобы посмотреть, что там такое происходит… Роза Дулич, видимо, тоже услышала этот шум, и мы с ней встретились в вашем кабинете. Я настаиваю на том, что она пришла после меня… Мы были на зеленом диване, когда позади меня открылась дверь… Ваша жена увидела нас, свет ведь был включен, и немедленно ушла, хлопнув дверью, произнеся только: «О! Простите!», глухим голосом.

Лоувел быстро закрыл глаза. И вдруг коварным тоном спросил:

— Вы видели ее или были повернуты спиной, к двери… Конечно, это вполне отвечает положению, которое вы должны были принять… Откуда же вы знаете, что это была моя жена?

— Роза узнала ее. И, кроме того, за исключением моей секретарши, которая в это время спала, это была единственная женщина, которая могла так свободно ходить по дому. Если позволите, я продолжу… После такою неприятного инцидента мы покинули ваш кабинет и прошли в комнату Розы. Если вы хотите все знать, то я там был до вашего приезда, и это звук клаксона заставил меня выскочить из кровати Розы. Должен вам сказать, что мы не сомкнули глаз всю ночь.

Он отлично все-понял.

— В сущности, — спокойно сказал он, — вы для Розы непоколебимое алиби.

— Это как раз и есть то, о чем я и хотел вас предупредить.

Я внимательно рассматривал его. Было совершение ясно, что несмотря на неудачу он, безусловно, что-то затевал. Мне не пришлось долго ждать. Он начал говорить, устремив взгляд на кончики своих ботинок:

— В этой истории, мистер Ларм, я ваш клиент, а вы находитесь на моей службе. Я вам заплатил за это… Было бы ненормальным и несправедливым, и вы должны признать это, если бы ваша активность в этом деле повернулась против меня.

Он остановился, колеблясь. Я уже хорошо понял, к чему он клонит, но это был для него трудный разговор. И тем не менее он все же решился:

— Я не прошу вас обвинять Розу Дулич, но если вы, в случае необходимости, подтвердите ее алиби, то я сразу же окажусь в обвиняемых… А как вы расцениваете потерю памяти…

Мне бы надо было рассердиться, но я сдержался.

Он смотрел на меня несколько секунд, потом покачал головой с какой-то жалостью и просто проговорил:

— Две тысячи долларов.

Я судорожно проглотил слюну. Я не святой, и две тысячи долларов дают пищу для размышления… В конце концов, ведь еще неизвестно, утвердится ли полиция в мнении, что это не самоубийство. Беспокойство моего клиента появилось ведь только после моего посещения Коры Вилнер. Чем же я рисковал? Очень малым. Вероятнее всего, мне и не понадобится подтверждать алиби Розы Дулич. Значит, я совершенно свободно могу принять эти две тысячи долларов. Если я все же буду вынужден сказать правду, мне в таком случае придется лишь вернуть ему эти деньги.

Две тысячи долларов, заработанные так легко, это стоило принять! Я посмотрел на часы и решил сделать вид, что раздумываю. Не нужно, чтобы у него создалось впечатление, что он мог бы купить меня и за меньшую сумму. Я встал с озабоченным видом и стал ходить взад и вперед по кабинету. Потом, щелкнув пальцами, чтобы продемонстрировать свое нервное состояние, я остановился позади него и положил руку ему на плечо. Он подскочил, как будто я дотронулся до него раскаленным железом. Я проговорил важным тоном:

— Прежде чем согласиться, мистер Лоувел, я хочу задать вам один вопрос… И я прошу вас ответить мне на него с полнейшей откровенностью… Кто просил вас вызвать меня по телефону из моей квартиры сегодня ночью?

Он сразу же встал и повернулся ко мне. Вид у него был недоумевающий.

— Прошлой ночью?.. Да я даже и не знаю, где вы живете!

Голос его звучал совершенно искренне, и я понял, что он говорит правду. Я с задумчивым видом дошел до письменного стола, потом повернулся к нему и заявил:

— Я принимаю ваше предложение, но только для того, чтобы доставить вам удовольствие.

Он облегченно вздохнул, но все еще держал в карманах руки, сжатые в кулаки. Я сказал, потирая указательный палец о большой:

— Плата вперед, как обычно.

У него был совершенно несчастный вид. Потом он с трудом достал из бумажника чековую книжку и выписал мне чек на две тысячи долларов.

Я небрежным жестом взял из его руки чек, проветрил правильность проставленной суммы и проговорил с наигранной веселостью:

— Ну что ж! Все отлично, мистер Доувел. Мы встретимся с вами завтра в десять часов во время судебного следствия. Можете на меня рассчитывать.

Он повернулся к двери и произнес:

— Я сегодня поеду туда вместе с сыном, чтобы он мог проститься с ней до официальной части. Мы проведем ночь у тела его матери…

Я позвал Джемса, чтобы он проводил его до входной двери, и снова уселся в кресло за письменным столом.

Глава 9

Было еще темно, хотя часы показывали половину восьмого утра. Желтый туман, пощипывающий горло, расстилался над Нью-Йорком. Я остановил свою машину на углу Седьмой авеню и Тридцать пятой улицы и направился к зданию, в котором жила Кора Вилнер. Джемс и Майк уехали в Ветел на машине агентства, с ними была и Флосси, так что с этой стороны я был спокоен.

Парадная дверь оказалась закрытой. Несколько минут я тщетно давил кнопку звонка квартиры Коры Вилнер. Потом на всякий случай нажал на другую кнопку и дверь со щелканием отворилась. Я сел в лифт, поднялся на шестой этаж, дошел до ее квартиры, не встретив никого на пути, и стал звонить в дверь. Опять без результата. Тогда я стал энергично стучать кулаками.

Я начал испытывать серьезное беспокойство, когда отворилась дверь в квартире напротив и сердитый тип в пижаме со всклокоченными волосами набросился на меня.

— Вы скоро прекратите этот шум?!

Я виновато улыбнулся:

— Извините, что разбудил вас, сэр. Но я должен был заехать сегодня утром за миссис Вилнер, чтобы отвезти ее за город, и очень удивлен ее отсутствием.

Немного спокойнее он ответил:

— Миссис Вилнер уехала вчера вечером вместе со своим начальником. И я не слышал, чтобы она возвращалась…

Я поблагодарил его и поспешил оттуда убраться. Все это мне совершенно не нравилось. Я не мог предположить, что Лоувел повезет молодую женщину в Ветел. Между тем, я должен был бы подумать об этом. Без сомнения, он хотел иметь ее под рукой, чтобы в случае надобности она могла бы подтвердить его алиби, если дела повернутся плохо.

Если Кора увидит меня в Ветеле, она меня тотчас же узнает, и объяснения с моим клиентом в таком случае не предвещали ничего хорошего. Я попал в очень скверное положение.

Сев в свою машину, я стремительно направился к Гудзону.

Переехав через залив, я попал в такой густой туман, что его можно было бы резать ножом. Если мне удастся приехать к десяти часам, это будет просто чудо.

По счастью, движение на шоссе было в это время малоинтенсивным. Редкие машины двигались чуть ли не шагом. Я поехал по одной из трех полос, очерченных на дороге, и все время держался этой полосы. На тридцать метров впереди ничего не было видно. Я ехал со скоростью восемьдесят километров в час, потом глаза привыкли к туману, по-прежнему остававшемуся таким же густым, и я давал теперь по девяносто, и даже временами сто километров в час. Это было чистейшее безумце.

Я благословлял типа, которому первому пришла в голову мысль разделить дорогу на три равные полосы, резко очерченные белой краской. Без этого я не мог бы делать и двадцати километров в час.

Очень опасными были перекрестки: перед ними разделительные полосы прекращались и только после пересечения дороги возобновлялись вновь. В таких местах я сильно тормозил и вслепую ехал шестьдесят или восемьдесят метров, пока не достигал очерченной полосы на другой стороне перекрестка. Тогда, я снова жал на акселератор.

Приблизительно в десяти милях от Асбюри-парка я подъехал к одному из таких опасных перекрестков, с силой нажал на клаксон и стал тормозить изо всех сил. Вероятно, меня все же занесло немного вправо, потому, что я неожиданно заметил в нескольких метрах от себя машину, разбившуюся об угол дома.

Я остановился, открыл дверцу и выпрыгнул на шоссе. Мне показалось, что я знаю раздавленную машину.

Действительно, то была машина Роберта Лоувела.

Увидев, в каком состоянии находилась машина, сколько крови было на щитке приборов и на сиденье, я подумал, что вряд ли смогу когда-либо увидеть своего клиента живым.

Я пошарил по стене дома, нащупал дверь и стал стучать в нее кулаком. Никто не ответил. Я собрался возобновить свои удары, когда позади меня, в тумане, раздался чей-то голос:

— Вы кого-нибудь ищете?

Я резко повернулся. Ко мне приближался мужчина. Судя по его каске, это, должно быть, был один из дорожных служащих. Не теряя времени, я объяснил ему:

— Я еду из Нью-Йорка в Ветел. Проезжая, увидел машину, которая разбилась об этот дом. Она принадлежит одному из моих друзей… Вы знаете что-нибудь, об этом происшествии?

Он ответил, не задумываясь:

— Да… Конечно… Это произошло вчера вечером, почти ночью. Тогда был такой же туман, как и сейчас.

Он бросил испытующий взгляд вокруг себя и сделал гримасу.

— Вот уже несколько лет никто не видел такого тумана, который держится уже три дня. Этот мистер ехал из Нью-Йорка, и ехал, по-видимому, с большой скоростью.

— А есть свидетели этого происшествия?

— Нет, — сказал он. — Один тип из Асбюри-парка нашел их через несколько минут после катастрофы. Он взял их в свою машину, чтобы отвезти в госпиталь в Асбюри. Мальчик был уже мертв, а мужчина в очень тяжелом состоянии.

— В машине было только два человека?

— Судя по тому, что я слышал, да. Отец и сын, кажется.

— Разве никто не живет в этом доме?

— Нет, он стоит пустым уже больше месяца. Он продается, если вас это интересует.

— Большое спасибо.

Я повернулся на каблуках и вернулся к своей машине. Я немного дрожал от пережитого волнения и теперь уже ехал с преувеличенной осторожностью, Мой клиент, вероятно, ехал также быстро, как и я до этого, придерживаясь определенной полосы дороги, и, вероятно, понадеялся на свое счастье, переезжая через перекресток. Небольшое отклонение в сторону — и он разбился об угол дома.

Я потратил добрых полчаса, чтобы покрыть расстояние в десять миль, которые меня отделяли от Асбюри-парка. У первого встретившегося мне флика я спросил дорогу к госпиталю.

В приемном отделении мне сказали, что один негоциант привез сюда накануне двух мужчин, которые явились жертвами дорожного происшествия. Молодой был привезен в госпиталь уже мертвым, пожилой после хирургического вмешательства и двух переливаний крови еще жив. Но врачи, которые занимаются им, не питают никакой надежды на его выздоровление.

Я попросил разрешения повидаться с главным врачом и вкратце объяснил ему мое отношение к этому человеку. Я рассказал главному врачу о моем участии в этом деле, и мне удалось убедить его, что Роберт Лоувел поручил мне выполнить одно очень важное дело и что совершенно необходимо, чтобы я повидал его, особенно, если он при смерти. Он разрешил мне навестить Лоувела, и даже сам проводил меня к нему.

Я на цыпочках вошел в комнату, осторожно подошел к кровати и увидел голову Роберта Лоувела, всю покрытую бинтами. Только глаза жили в этом изуродованном человеческом теле.

Казалось, он узнал меня. Наклонившись к нему, я повторил множество раз свое имя. Увидев, что его губы зашевелились, я приблизил к ним свое ухо и прислушался. Он бредил. Это была какая-то бессмыслица, и среди всего как лейтмотив слово «полоса».

Через десять минут я выпрямился не в силах вынести это. Врач ожидал меня в коридоре. Он спросил, удалось ли мне поговорить с раненым.

— Нет, — ответил я.

Он покачал головой и сказал:

— Это меня бы удивило. Если вы хотите знать мое мнение, то через час он уже перестанет страдать. У него сломан таз, раздавлены легкие, разбит череп… При всех обстоятельствах он остался бы калекой.

С тяжелым сердцем я покинул госпиталь. Сев в машину, я взял направление на Ветел. Теперь я уже сильно опаздывал, но мне это сейчас было совершенно безразлично.

Осторожно ведя машину, я все время слышал бормотание Роберта Лоувела: «Полоса… Полоса…»

Было уже половина одиннадцатого, когда я остановил свою машину на площади в Ветеле, неподалеку от Дворца правосудия. В мои намерения входило неожиданно появиться среди людей, которые были причастны к этой драме, и по реакции попробовать узнать человека, который считал меня мертвым. Кто же был моим несостоявшимся убийцей, если им, конечно, не был мой клиент?

Однако Майк Сорел разрушил все мои планы. Он появился передо мной в немыслимом зеленом костюме и стал рассказывать о том, с какими трудностями они сюда добирались.

Эффект неожиданности, на который я рассчитывал, был испорчен. Люди, стоявшие в отдалении, заметили меня. Опыт не состоялся.

Я не сказал ни слова о той трагедии, которая случилась на дороге с Лоувелами. Пока никто об этом не говорил, и я решил, что эта весть еще не дошла сюда. Может быть, никто из них и не читал сегодняшних газет…

Роза Дулич зябко куталась в меховое пальто, была бледна и ничего не говорила. Виктор с упреком сказал мне, что судья ждёт уже три четверти часа и это привезло его в чертовски скверное настроение.

Я нашел судью и рассказал ему о несчастном случае, жертвой которого явились Лоувелы. Он, казалось, не поверил мне. Тогда я предложил ему позвонить в госпиталь в Асбюри-парк, где ему подтвердили мои слова.

— Вы знаете, что я частный детектив. Роберт Лоувел был моим клиентом. В этом деле существуют странные обстоятельства. Во всяком случае, вам уже не хватает двух свидетелей и я предлагаю перенести рассмотрение этого дела на два часа дня. Я предупрежу остальных.

Он немного подумал и согласился. Я вышел из его кабинета и покинул Дворец правосудия через боковую дверь. Благодаря туману мне удалось незамеченным достигнуть своей машины. Я тихо отъехал с места, доехал до центра города и взял направление на Хобби-Хауз.

Как и раньше, я продолжал ехать, ориентируясь по полосе на дороге. Туман, казалось, стлался по самой земле. Я ехал очень осторожно, так как помнил, что дорога здесь и так очень трудная. В определенном месте дорога сжималась между океаном и большой соленой лагуной, и вода простиралась вдоль дороги с обеих сторон. Малейшая ошибка могла мне стоить вынужденной неприятной ванны.

Я проехал это опасное место на очень малой скорости. С левой стороны моего слуха достигал шум прибоя, с правой было тихо, но также ничего не видно. Неожиданный обрыв линий на дороге указал мне, что я доехал до конца лагуны.

Действительно, с правой стороны появилась другая дорога. Я проехал через перекресток, нашел свою полосу на дороге и, облегченно вздохнув, снова нажал на акселератор.

Я проехал мимо Хобби-Хауза, не заметив его, затормозил слишком поздно и вынужден был возвращаться задним ходом.

Железные ворота были закрыты. Через решетку я видел парк, поглощенный туманом, как романтическая декорация для киносъемок, и неожиданное появление привидения в виде Мэри Лоувел не удивило бы меня.

Я несколько раз нажал на клаксон, но без результата. Герберт Асланд, узнав о трагической гибели своей падчерицы, вероятно, отправился в Нью-Йорк. Я оставил у ворот свою машину и решил перелезть через решетку ограды. Надо было проникнуть туда во что бы то ни стало.

Это оказалось совсем не трудным делом. Я спрыгнул в парк и первым делом направился к павильону садовника. Дверь была заперта, и мои удары кулаками не привели ни к чему. Они так и остались без ответа. Тогда я направился по лужайке к вилле.

Входная дверь, естественно, была заперта, и все ставни в доме закрыты. Я стал обходить дом в надежде найти хоть какую-нибудь лазейку.

Окно на кухне очень быстро подалось. Ударом локтя я разбил стекло, просунул в образовавшееся отверстие руку и раскрыл окно. Войдя на кухню, я прошел через гостиную, пересек вестибюль и прошел по коридору до комнаты Мэри Лоувел.

Убранство ее комнаты меня удивило. Я думал, что увижу современную мебель, а увидел комнату, обставленную в викторианском духе. Это было достаточным объяснением той неврастении, которой страдала Мэри.

Не торопясь, я стал все внимательно рассматривать. Прежде чем взять какую-либо вещь, я старательно замечал ее расположение, чтобы так же положить на место, не оставив от моего посещения никаких следов. Мне понадобилось не менее получаса, чтобы осмотреть всю мебель. Я не нашел абсолютно ничего интересного. Комната была в полном порядке. Даже, может быть, слишком.

В конце концов мое любопытство направило, меня к кровати. Удивительный порядок, царивший повсюду, казался мне неестественным. Учитывая то обстоятельство, что Мэри неожиданно оказалась в драматической ситуации, ее тяжелое состояние должно было отразиться на внешнем убранстве комнаты. Она ведь как-то проявила бы себя. Не могла она в таком состоянии заботиться о чистоте в своей комнате. У меня было глубокое ощущение, что порядок в комнате был наведен уже после случившегося.

Во мне проснулся сыщик и, сощурив глаза, я приподнял тяжелый пуховик из старинного желтого шелка, который покрывал кровать. Во время уголовного расследования такие профессионалы, как я, пользуются шестым чувством. То, что ускользает обычно от взоров профанов, очень часто привлекает внимание специалистов.

Перевернув пуховик, я немедленно обнаружил следы, которые показались мне весьма важными. Было видно, что рот в губной помаде кусал шелк. Очень отчетливо были видны следы царапающих ногтей в нескольких местах. Это было, как луч света. У меня и до этого уже была уверенность, что Мэри повесили уже мертвой. Ее тело не делало никаких движений, никаких конвульсий, никаких ушибов не видно было на нем. Она не могла быть просто задушена веревкой, на которой висела. Я подумал о том, что она нашла смерть в своей комнате, задушенная пуховиком.

Я подошел к шкафу, достал простыню и завернул в нее пуховик.

Я уже заканчивал упаковывать свой пакет, когда яростное мяуканье заледенило мне кровь, А я ведь знал, что коты жили в Хобби-Хаузе. Но это мяуканье показалось мне сверхъестественным и напомнило о недавнем мяуканье и событии, последовавшем за этим.

Я сунул пакет за кровать, взял в руки «вальтер» и снова вылез из окна кухни.

Мои ноги уже коснулись сырого песка, когда мяуканье возобновилось с еще большей силой. Моя нервозность соответственно увеличилась. Я вглядывался в туман, который не позволял разглядеть ничего в десяти шагах, и весь дрожал. Меня била дрожь, и я ничего не мог с собой поделать.

Я обошел дом слева, потом удалился в сторону гаража. Действуя так, я не придерживался никакого определенного плана. Меня притягивало что-то темное и совершенно неразличимое.

Мяуканье все продолжалось и, казалось, следовало за мной. У меня мурашки бегали по коже, и я весь обливался холодным потом.

Я шел, поворачиваясь во все стороны, и держал палец на спусковом крючке. Наконец я достиг гаража и прислонился к деревянной двери, запертой на большой замок. Почувствовав опору за спиной, я немного успокоился. Тот факт, что мне не надо бояться нападения сзади, вернул мне утраченное было хладнокровие.

Легкий бриз с океана немного рассеял туман, в котором мне уже со всех сторон мерещились человеческие фигуры.

Совершенно неожиданно мой взгляд приковался к какой-то тени и мои мускулы напряглись. В какую-то десятую долю секунды я уже лежал плашмя на животе. Над моей головой раздался свист, и сразу же послышалось металлическое вибрирование, сопровождаемое ударом в деревянную дверь. Я уже превосходно знал, что это такое. Нож, брошенный убийцей, чуть было не достиг меня.

Реальная опасность смерти прогнала страх. Во мне поднялся страшный гнев. Как обезумевший, я бросился к тени и предупреждающе выстрелил в воздух.

После короткого колебания тень стала расплываться, и я понял, что враг мой обратился в бегство. У меня словно выросли крылья.

В несколько шагов я настиг человека, покушавшегося на мою жизнь. То был Герберт Асланд.

— Стоп! — закричал я. — Или буду стрелять…

Он остановился и поднял руки вверх. Я подошел к нему, приставил оружие к его спине и обшарил его. Достойная сожаления неосторожность. Он мгновенно повернулся вокруг себя и классическим приемом вышиб у меня из рук оружие.

Драка, которая последовала за этим, осталась в моем воспоминании как одна из самых тяжелых в моей жизни. Это была борьба насмерть, в этом не было никакого сомнения.

Асланд дрался, как бешеный тигр, и, вместе с тем, не переставал все время бормотать какие-то слова, из которых мне стало ясно, что он знает о трагической смерти своей падчерицы и считает меня виновным в этом. Он был полностью во власти безумия.

Сначала удивление заставило меня невольно сдерживаться. Сперва я старался лишь защищаться, но потом, утратив всякое чувство жалости, я перешел в наступление.

Я не хотел его убивать, но нужно было во что бы то ни стало его обезвредить. Наконец мне удалось особым приемом захватить его правую руку, вывернуть ее и изо всех сил нажать. Раздался звук сломанной кости… Асланд издал душераздирающий вопль и упал на землю, потеряв сознание.

Я оставался еще некоторое время неподвижным, ожидая, когда мое дыхание несколько придет в норму и пульс успокоится. Потом встал и стал искать свой пистолет. Он лежал в траве, в нескольких шагах от нас.

Я вернулся к садовнику, нагнулся, снял с него пояс и связал ему ноги. Потом своим галстуком я связал ему руки за спиной. Даже со сломанной рукой он был опасен. Схватив его за ворот куртки, я потащил его за собой до самой дороги. Я совсем забыл, что ворота были заперты.

Пошарив у него в карманах, я нашел связку ключей: самый большой из них открыл замок на воротах. Я подтащил Асланда к своей машине.

Уверенный в том, что он не сможет удрать, я бегом вернулся на виллу, влез уже испробованным путем на кухню и побежал за пуховиком в комнату Мэри Лоувел.

Когда я вернулся к машине, Асланд по-прежнему был без сознания. Я положил рядом с собой пуховик, развернул машину и направился в Ветел.

Было уже около полудня. Я старался понять, почему Асланд не появлялся раньше. С того момента, когда я перелез через ограду, и до того, как я услышал мяуканье, прошло по меньшей мере более получаса. Отсутствовал ли он, когда я приехал, или он наблюдал за мной все это время? Я был бессилен разрешить этот вопрос.

Заседание суда для следствия по нашему делу было назначено на два часа. Времени оставалось очень мало. Я стал гнать машину, как сумасшедший. Придерживаясь левой полосы дороги, я дошел до скорости в сто километров.

Я не забыл об опасном проезде лагуной. Перекресток на этот раз находился с моей стороны, опасность была гораздо меньшей. Напряженно вглядываясь в дорогу, я чувствовал, что перекресток уже недалеко.

Линия неожиданно свернула влево. Вираж. Если бы я не так устал, то должен был бы понять это значительно раньше. В силу рефлекса я вывернул руль.

В следующую же долю секунды у меня появилось ощущение, что я лечу. На самом деле я покинул дорогу. Страшный удар, всплеск воды… Я понял, что угодил в лагуну на скорости в сто километров в час. Это обстоятельство меня, безусловно, и спасло.

Машина уподобилась плоскому камню, брошенному с малым наклоном в воду. Три или четыре секунды на поверхности воды дали мне возможность произвести нужные действия. Я успел открыть дверцу со своей стороны, когда машина, проскользни по воде, начала тонуть. Я невольно набрал в легкие побольше воздуху. Машина наклонилась в противоположную сторону, и мне не стоило труда выскользнуть из нее.

Несколькими гребками я всплыл на поверхность. Водоворот, вызванный тонувшей машиной меня сильно встряхнул и вынудил поскорее поплыть оттуда. Потом я подумал о связанном Асланде, может быть, все еще находящемся без сознания и, безусловно, совершенно неспособном спастись самому. Я глубоко вздохнул и нырнул обратно.

Глубина в этом месте, вероятно, была метров шесть или семь. Машина опустилась на дно и лежала на боку. Дверца закрылась. Мне удалось ее снова открыть, но для того, чтобы добраться до Асланда, нужно было забраться внутрь машины, и дверца могла опять закрыться.

Я все же скользнул внутрь, придерживая дверцу, которая хлопала меня по ногам, склонился над сиденьем, потом вытянул вперед руки, стараясь вслепую нащупать Асланда. Я схватил его за одежду и стал тянуть. Безрезультатно… Он, видимо, за что-то зацепился,

В ушах у меня страшно шумело, я начал задыхаться. Я забил отбой и с тысячью препятствий всплыл наконец на поверхность. Еще секунда — и я бы погиб. Я лег на спину и лежал так, стараясь поскорее восстановить дыхание. Потом снова нырнул.

Я проделал те же движения и с тем же успехом. Я вынужден был снова всплыть с пустыми руками. У меня начиналось нечто вроде паники, мой инстинкт самосохранения подсказывал, что необходимо прекратить эти упражнения, но человеческая жизнь, тем не менее, все же стоила этого. Я проделал все это и в третий раз. И тут-то я понял ту ужасную ошибку, которую я повторил. Надо было открыть заднюю дверцу машины. Я попытался это сделать, но мне это не удалось. Она была закрыта изнутри.

Тогда на меня напал приступ слепой ярости. Что ж, смерть Асланда не будет большой потерей для человечества. Я открыл переднюю, дверцу, вытащил пакет, в который был упакован пуховик, мое вещественное доказательство, и всплыл на поверхность.

Измученный, но убежденный в том, что я сделал все, что было в моих силах, что вообще было в человеческих силах, я попытался сориентироваться, чтобы поскорее вернуться на твердую землю. Руководствуясь шумом океана, я тихонько поплыл, загребая одной рукой.

Силы мои были на исходе, когда я наконец почувствовал под ногами дно. Я вскарабкался к дороге, бросился на спину и долго лежал так, измученный и дрожащий.

Потом обычное хладнокровие вернулось ко мне. Надо попытаться определить причину дурацкого несчастья, которое случилось со мной.

Я дошел до перекрестка и внимательно осмотрел его. Совсем не надо было быть гением, чтобы понять, что произошло.

По другую сторону перекрестка линия резко обрывалась, а я очутился в озере потому, что слепо следовал ныне несуществующей линии. Слова, произнесенные в бреду Лоувелом, должны были насторожить меня. Он тоже явился жертвой вот такой же махинации.

Чья-то преступная рука продолжила линию по бетонной дороге так, что машина Лоувела врезалась в дом, а меня такая же линия сбросила в лагуну. Убийца, видимо, успел убрать эту линию, прежде чем удрать.

Действительно, я имел дело с очень сильным противником. Мой враг обладал богатой фантазией.

Часы показывали двенадцать часов двадцать минут. По моим подсчетам, от Ветела меня отделяло три или четыре километра, и я решил пройти это расстояние пешком, скрываясь от всех машин, которые могли бы встретиться мне по пути. У меня не было ни малейшего желания еще раз рискнуть своей шкурой. За такой короткий промежуток времени я избежал смерти уже четыре раза. Не надо испытывать судьбу, пятый мог оказаться роковым.

Я пошел по дороге быстрым шагом, чтобы согреться. Каждый раз, когда слышался шум мотора, я пригибался или спускался вниз с дороги.

В час с четвертью я был в Ветеле. У первого встретившегося мне прохожего я спросил адрес Эрнеста, полицейского врача. Эрнест было, безусловно, его имя, а не фамилия, и тип не сразу мог понять, о ком это я говорю. Мой вид не внушал ему доверия. Наконец он указал мне жилище врача.

Я дошел до него в пять минут. Врач был дома и в это время завтракал. Сперва он никак не мог меня узнать, потом все же выслушал. На мое счастье, он, против обыкновения, не был пьян. После того, как я опорожнил полбутылки виски, который он любезно предложил мне, я объяснил ему то, чего ожидал от него.

Он не казался слишком удивленным, когда я стал утверждать, что Мэри Лоувел была мертва еще до того, как ее повесили. Аргументы, которые я ему привел, были вполне-достаточными, чтобы убедить его.

Он тут же бросил свой завтрак, и мы пошли в морг, где находился труп женщины. После небольшого спора с дежурным врачом он приступил к вторичному осмотру.

— Надо сделать это как можно быстрее, — сказал я. — Если моя гипотеза правильна и если следы, которые я обнаружил на пуховике, были оставлены жертвой, защищающейся от нападения, должны быть обнаружены в ее зубах и под ногтями хотя бы ворсинки от этого шелка. Нужно, чтобы эти доказательства были получены до начала судебного разбирательства.

Глава 10

— Официальное следствие обстоятельств смерти миссис Мэри Лоувел, найденной в прошлую субботу повешенной во время между половиной восьмого и восемью часами утра в гараже поместья Хобби-Хауз, начинается по требованию помощника прокурора Ветела.

Судья Андерсон сделал паузу, повернул голову в сторону и отрыгнул. У него, вероятно, были нелады с желудком. Потом ударил молотком по столу и наклонился над досье, лежащим перед ним.

— Первым свидетелем по делу выступает Стефан Милс, офицер полиции прокурорского надзора в Ветеле.

Его взгляд шарил по присутствующим в поисках названного полицейского. В этот момент вмешался Вильям Глен, помощник прокурора.

— Разрешите, Ваша Честь. В этом деле появились новые факты, весьма значительные, и Министерство юстиции просит, чтобы Эрнест Бессе, полицейский врач, официальный представитель в судебном трибунале, был выслушан первым.

Судья Андерсон посмотрел на помощника, прокурора, нахмурив брови. Потом, как бы сообразив что-то, ответил:

— Я согласен удовлетворить просьбу Министерства юстиции. Пусть войдет Эрнест Бессе.

Врач неторопливым шагом приблизился к барьеру. По дороге он подмигнул мне. По знаку помощника прокурора агент принес изрядно потрепанный желтый шелковый пуховик. Из дыры, очевидно, сделанной врачом, торчали перья.

У судьи Андерсона от удивления округлились глаза. Я медленно повернулся, чтобы посмотреть в зал. Роза Дулич прикрыла глаза рукой: казалось, что она плакала. Виктор, который обнимал ее за плечи, был совершенно белым, но держался с достоинством. Флосси сидела рядом с ним.

Мой взгляд перешел на широко открытую большую дверь в глубине зала. Там находились Джемс и Майк. Они стояли, скрестив руки на груди, с очень решительным видом. Полицейский врач начал свои показания.

— Постараюсь быть кратким, Ваша Честь, — начал он, — По просьбе одного из свидетелей, который привел мне весьма веские доводы, я произвел повторный осмотр тела Мэри Лоувел. Должен признаться, что мое первое заключение было неверным. Я допустил грубейшую ошибку. Сейчас я с полным правом утверждаю, что смерть Мэри Лоувел произошла не вследствие повешения. Ее повесили уже мертвой.

Судья от неожиданности подскочил на месте. Его сразу покрасневшие глаза вопросительно уставились на помощника прокурора, который оставался невозмутимым, со странной улыбкой на губах.

— Вы хотите сказать, что было совершено преступление, не так ли? — спросил судья!

С очень важным видом Эрнест поклонился и ответил:

— Решать должен не я, Ваша честь. Вы будете делать выводы на основании свидетельств.

Магистрат вдруг побагровел и хлопнул по столу правой рукой.

— Продолжайте, прошу вас, — сказал он.

— Этот пуховик имеет следы, позволяющие прийти к заключению, что с его помощью была задушена Мэри Лоувел. Тщательное обследование тела позволило мне обнаружить между зубами и под ногтями жертвы ворсинки желтого шелка, которые, при лабораторном анализе, подтвердили свою принадлежность к этому пуховику. Мэри Лоувел сильно сопротивлялась насилию: она кусала и царапала в отчаянии этот шелк. С другой стороны, очень внимательное обследование трупа и полосы вокруг шеи от веревки позволяет утверждать, что следы на теле жертвы появились уже после ее смерти. Я предоставляю вам судить самому…

Судья Андерсон казался совершенно ошеломленным. Он слегка приподнялся на стуле, чтобы посмотреть на вещь, лежащую перед ним на столе, которую врач называл пуховиком.

— Почему же этот… этот пуховик такой мокрый? — наконец проговорил он. — Что это, результат ваших лабораторных исследований?

— Нет, — ответил Эрнест.

— Ваша честь, — вмешался помощник прокурора. — Теперь я попрошу вас выслушать свидетеля Питера Ларма, который сможет дать вам исчерпывающие объяснения по этому вопросу.

Немного нервничая, судья Андерсон распорядился:

— Вызовите свидетеля Питера Ларма.

Я подошел к барьеру и быстро объявил о себе все, что полагается в таких случаях, и о своей профессии. Судья привел меня к присяге, и я начал давать показания:

— В прошлую пятницу, — начал я, — Роберт Лоувел поручил мне проделать одну работу, которую я пока не считаю нужным открывать, так как она не имеет никакого отношения к тому делу, которым мы здесь занимаемся. Работа, которая мне была поручена, вынуждала меня, провести конец недели в Хобби-Хаузе. Я приехал туда вместе со своей секретаршей, в прошлую пятницу, около семи часов вечера. Мистер Роберт Лоувел и его друг Виктор Дулич появились на вилле в субботу утром, что как раз совпало с моим пробуждением. Я немедленно спустился вниз, чтобы приветствовать моего клиента, который и познакомил меня с Виктором Дуличем.

Наш клиент направился к своей жене. Миссис Лоувел не оказалось в спальной комнате, и кровать ее, была не тронута. В результате поисков, которые последовали за этим, мы обнаружили ее висевшей на трубе в гараже.

В тот момент я, как и все остальные, подумал, что она сама покончила с собой. Потом, два часа спустя, когда я уже собирался покинуть Хобби-Хауз и возвратиться в Нью-Йорк, меня вдруг поразили некоторые детали. Как вам известно, миссис Лоувел была маленького роста. Я решил проделать некоторый эксперимент.

Я влез на ту самую скамейку, которую мы нашли опрокинутой под ее ногами и, несмотря на мой рост в метр восемьдесят сантиметров, с большим трудом дотянулся до трубы, на которой якобы повесилась миссис Лоувел. А следы, оставленные веревкой на пыльной трубе, были очень отчетливыми: Если бы миссис Лоувел сама закинула веревку на трубу, ей определенно понадобилось бы это делать несколько раз, если ей вообще удалось бы это сделать.

Во всяком случае, пыль была бы стерта с трубы на довольно большом расстоянии. С другой стороны, и сделанные на месте происшествия фотографий показывают, о чем хорошо известно полиции, что тело почти не касалось стены, очень шершавой и плохо оштукатуренной.

Вы должны также хорошо знать, что повесившиеся люди сильно дергаются перед смертью. Миссис Лоувел, безусловно, должна была бы сильно поцарапаться о стену во время конвульсий, тем более, что на ней была надета лишь ночная рубашка, а по свидетельству медицинского эксперта, на теле трупа не было обнаружено ни малейшей царапины, никаких следов ударов.

Вот я и решил, что миссис Лоувел была мертва или находилась без сознания в тот момент, когда ее повесили.

Судья вдруг перебил меня.

— Это ваши личные впечатления и соображения?

— Безусловно, Ваша Честь, — ответил я. — Но вернувшись в Нью-Йорк и испытывая чисто профессиональное любопытство, я произвел небольшое расследование. И в течение одного субботнего вечера на меня четыре раза покушались.

Мертвая тишина воцарилась в зале. Судья побледнел,

— Вы хотите подать жалобу? — быстро спросил он.

Я покачал головой.

— Все в свое время, Ваша Честь. Когда мы покончим с этим делом и убийца будет уличен, вы поймете, что совершенно бесполезно мне подавать на него жалобу.

После этого я подробно объяснил, каким образом происходили покушения. Я подчеркнул использование ножа во время первого покушения, о хитрости, употреблённой, чтобы вытянуть меня на балкон, во втором покушении. История с мяукающим котом заставила судью скептически поджать губы. Тогда я достал из кармана газету и показал ему заметку о несчастном случае с Полли Асланд. Я высказал свое мнение о том, что покушения на мою жизнь и смерть этой молодой девушки находятся в прямой связи.

Потом я рассказал о том, как увидел машину Лоувелов на дороге при моем посещении Хобби-Хауза, в результате которого я обнаружил роковые следы на пуховике. Я продолжал, ничего не скрывая, о третьем покушении, с мяуканьем кота и с метанием, ножа. Но я пока старательно избегал делать выводы,

Когда я закончил, судья долгое время оставался задумчивым. Потом его слезящиеся глаза устремились на помощника прокурора.

— Я думаю, — наконец сказал он, — что надо немедленно удостовериться относительно персоны садовника Асланда.

— В этом нет необходимости, Ваша Честь, — сказал я. — Возвращаясь из Хобби-Хауза, это было приблизительно часа два тому назад, я явился жертвой происшествия, которое тоже считаю следствием очередного преступления. Герберт Асланд находился связанным на заднем сиденье моей машины. Машина теперь покоится на дне лагуны на глубине пяти или шести метров. Я нырял туда три раза, но не смог вытащить из машины Асланда.

При этих словах лицо судьи прояснилось.

— В сущности, — сказал он, — если все эти ваши заявления подтвердятся следствием, которое я прикажу произвести, Герберт Асланд будет считаться убийцей, и судебное разбирательство на этом и закончится.

Я поднял руку:

— Я еще не закончил, Ваша Честь. Я вам сказал, что последнее происшествие со мной носит тоже преступный характер. Вы знаете сами, какой густой туман лежал все эти три дня. Чтобы спокойнее и безопаснее ехать по дорогам, многие автомобилисты применяют известный всем трюк. Они придерживаются одной из линий, разделяющих дорогу на равные части. И я уверен, что несчастный случай с Лоувелами и со мной спровоцирован одним и тем же человеком. Чья-то преступная рука проложила на дороге ленту такой же ширины и яркости, что и настоящие разделительные линии. Это погубило Лоувелов, а меня снесло в лагуну.

Судья Андерсон пожал плечами.

— Все просто, как в полицейском романе, — сказал он.

Я оставался совершенно невозмутимым.

— Совершенно уверен, Ваша Честь, что мы можем еще обнаружить эту ленту.

Я осторожно обернулся назад. С порога широко раскрытой двери Джемс и Майк делали мне утвердительные знаки.

Судья обратился ко мне с вопросом:

— Асланд напал на вас сразу же после вашего приезда в Хобби-Хауз?

— Нет, Ваша Честь. Прошло по крайней мере полчаса между тем моментом, когда я проник в поместье, и тем, когда Асланд напал на меня.

— Но тогда, — продолжал судья, — у Асланда было вполне достаточно времени, чтобы растянуть ленту, если считать, что ваша история правдива, а затем вернуться в поместье и напасть на вас.

Я возразил:

— Зачем же тогда он напал на меня, если уже приготовил все для моей гибели без, малейшего для себя риска?

Действительно, аргументы судьи Андерсона таяли на глазах у всех. Он стал искать помощи у помощника прокурора, внимательный взгляд которого был устремлен в глубину зала.

Я быстро повернулся… В зале произошло небольшое смятение, Вильям Глен, помощник прокурора, резко протянул вперед руку и закричал:

— Задержите ее!

Джемс и Майк, стоявшие у двери, преградили выход из зала.

— Кто эта женщина? — удивленно спросил судья.

Я объяснил ему:

— Это миссис Роза Дулич, жена Виктора Дулича.

— Почему же вы хотели убежать? — спросил ее судья.

Роза снова обрела свой апломб. Она ответила оскорбленным тоном:

— Мне просто необходимо выйти, Ваша Честь.

Судья вдруг стал пунцовым, но тут вмешался помощник прокурора.

— Министерство юстиции желает, — сказал он, — чтобы эту женщину немедленно выслушали.

— Принято.

Судья несколько раз ударил молотком по своему столу, чтобы призвать присутствующих соблюдать тишину в зале.

Помощник прокурора продолжал:

— Сильнейшие подозрения тяготеют над свидетельницей Розой Дулич. Думаю, что через несколько минут я сумею окончательно доказать ее виновность.

Я инстинктивно отстранился от женщины, носящей это имя. Лицо Розы Дулич, одетой в элегантный серый шерстяной костюм и в очаровательную черную шляпку, было восковой бледности, руки ее дрожали. Но в ее взгляде светилась страшная ярость.

Судья, несколько придя в себя, посмотрел на нее и сказал:

— Где вы находились в момент смерти миссис Мэри Лоувел?

Мои мускулы напряглись. Хотелось бы знать, пойдет ли Роза до конца? И я тут же, немедленно, узнал об этом. Она повернулась, и ее великолепная грудь поднялась в высоком вздохе. Потом, поискав меня взглядом, она сказала, не дрогнув:

— Этот человек, мистер Питер Ларм, может подтвердить мое времяпрепровождение, минута за минутой, начиная с трех часов ночи, когда миг оба видели в последний раз Мэри Лоувел живой, и до того момента, когда было обнаружено ее тело.

В зале сразу же произошла реакция. Все заговорили разом, так что судье пришлось призвать присутствующих к порядку.

Я оставался неподвижен. Помощник прокурора обратился к судье:

— Если вы позволите, Ваша Честь, я хотел бы задать несколько вопросов свидетелю Питеру Ларму.

— Принято.

Я подошел ближе. Помощник прокурора обратился ко мне:

— Правильно ли то, что только что утверждала свидетельница Роза Дулич? Вы видели Мэри Лоувел живой около трех часов утра в ночь с пятницы на субботу?

Я спокойно ответил:

— Это ложь!

Роза побагровела и хотела броситься на меня, но все же сдержалась и закричала:

— Этот человек подлый лжец, Ваша Честь! Мы были с ним вдвоем в кабинете Роберта Лоувела, в нижнем этаже виллы. Он усиленно ухаживал за мной и пытался…

С большим тактом судья уронил свой молоток на стол. Помощник прокурора продолжал:

— Миссис Дулич, вы можете сказать мне, в каком положении вы тогда находились?

Она вдруг задрожала и бросила через плечо испуганный взгляд на своего мужа. Так как она медлила с ответом, помощник прокурора обратился ко мне:

— Может быть, вы нам об этом скажете, мистер Ларм?

Уже совершенно без стеснения я разъяснил ему всю ситуацию.

— Мы оба лежали на диване, который находится в глубине кабинета Роберта Лоувела. По тому положению, которое занимала Роза Дулич, она могла видеть дверь… поверх моего плеча. Я же был повернут спиной к этой двери и мог видеть только стену.

Я посмотрел на судью и спросил не без иронии:

— Я достаточно ясно объяснил, Ваша Честь?.

Судья закашлялся и снова постучал молотком, восстанавливая тишину. Потом он спросил:

— Вы находились в таком же положении, когда в комнату вошла миссис Лоувел?

— Да, мы оба находились именно в таком положений, которое я вам уже описал, — сказал я, — когда позади нас вдруг открылась дверь и удивленный голос пробормотал: «О! Простите!» И дверь захлопнулась немедленно с большой силой. Я не успел повернуться, но миссис Дулич подняла голову, чтобы посмотреть поверх моего плеча. Я спросил ее, кто это был, и она ответила, что то была миссис Лоувел. Но что касается меня, я не видел ее и не в состоянии подтвердить личность персоны, которая застала нас в таком положении.

Помощник прокурора совершенно неожиданно превратился в дьявола, выскочившего из коробки. Его голос прогремел со страшной силой в притихшем зале:

— Эта женщина солгала, Ваша Честь. Она в тот момент уже знала, что миссис Мэри Лоувел мертва по той простой причине, что она только что сама убила ее. Но эта женщина очень умна и находчива… И даже в такой нескромной ситуации она увидела возможность обеспечить себе непоколебимое алиби, которое ее могло спасти в случае опасности разоблачения. Она думала, что свидетель Питер Ларм не станет подозревать ничего и, безусловно, подтвердит по доброй воле, что именно миссис Лоувел застала их в тот самый момент и что до обнаружения трупа он не покидал миссис Розу Дулич.

Взбешенная Роза стала вопить:

— Это ложь! Это все специально подстроено! Зачем мне надо было убивать Мэри Лоувел, которая была моим лучшим другом?!

И вдруг какой-то глухой, словно приглушенный голос, раздался в зале:

— Я требую немедленно прекратить все эти споры. Обвинения, предъявленные моей жене, слишком серьезны. Она имеет право на защиту адвоката, раз дело зашло так далеко.

Судья посмотрел на Розу Дулич и огорченно ответил:

— Весьма справедливое требование, с которым нельзя не согласиться. Но нам, кроме этого, необходимо знать еще и желание свидетеля.

Я задрожал.

Но Роза потеряла все свое хладнокровие и ее агрессивная натура забыла об осторожности. Она злобно проговорила:

— Это совершенно бесполезно, Ваша Честь. Мне нечего бояться, и я смогу сама защитить себя, если к этому явится необходимость.

— Ну что ж, — ответил судья Андерсон, — тогда продолжим.

Сзади снова раздались довольно громкие перешептывания. Я повернулся. В зал вошел Стефан Милс, полицейский офицер, в сопровождении двух агентов. Он держал в руках клубок из лент, из толстых лент неизвестной мне материи, шириной в пять пальцев. Он с триумфальным видом подошел к судейскому столу. Судья Андерсон был крайне удивлен.

— Это что еще такое?

Стефан Милс объяснил:

— Мы нашли все это в багажнике машины миссис Дулич. Я полагаю, что исследования, произведенные в наших лабораториях, докажут, что пыль на этих полосах именно такая, какая обнаружена на местах обоих происшествий с автомобилями.

Роза позеленела и покачнулась. Один из агентов подошел к ней, чтобы поддержать. Судья хотел пригласить к свидетельскому барьеру Виктора Дулича, но помощник прокурора категорически запротестовал:

— Если вы позволите, Ваша Честь, то я хотел бы, чтобы вы выслушали прежде еще одного свидетеля, который пока не был вызван.

— По просьбе Министерства юстиции, — провозгласил судья, — я согласен выслушать этого свидетеля. Пожалуйста.

В зал вошла Кора Вилнер. Она бросила на меня безразличный взгляд, потом, опустив глаза, приблизилась к свидетельскому месту, стараясь игнорировать Розу Дулич.

Помощник прокурора начал допрос:

— Прежде всего, вы можете объяснить суду, по какой причине вы оказались в Ветеле?

— Я была секретаршей мистера Роберта Лоувела, — проговорила она неуверенным тоном. — В прошлую пятницу, вечером, он попросил меня сопровождать его в Хобби-Хауз. Небольшая поломка в машине задержала нас в дороге, и мы остановились в Ветеле, где и провели ночь в отеле «Пляж». Вечером в субботу, вернувшись в Нью-Йорк, мистер Лоувел получил некоторые сведения, которые давали возможность предполагать, что его жена не покончила жизнь самоубийством, а что она была убита… Он очень просил меня снова вчера вечером сопровождать его в Ветел на случай, если ему придется давать объяснения по поводу своего местонахождения в ночь с пятницы на субботу с тем, чтобы я могла подтвердить, что он в момент смерти миссис Лоувел был в гостинице в Ветеле.

Помощник прокурора спросил:

— За то время, что вы находились на службе у мистера Лоувела, вы имели контакты с Дуличами?

— Да, именно так.

— Вы бывали когда-нибудь в Хобби-Хаузе?

— Много раз.

— Вы знали Герберта Асланда?

— Я его знала.

Помощник прокурора немного отдышался и продолжал:

— Вам известно о некоторых талантах мистера Асланда? Я имею в виду его умение бросать ножи и подражать мяуканью кошек?

— Да. Я очень часто видела, как он метал ножи в парке, и слышала, как он имитировал мяуканье кошек.

Помощник прокурора сделал паузу, прежде чем нанести последний удар.

— Не видели ли вы, чтобы Герберт Асланд учил кого-нибудь своему искусству, кого-нибудь из знакомых мистера Лоувела? Ну, метанию ножей или мяуканью кошек?

— В конце прошлого лета, — сказала Кора Вилнер, — в один из уик-эндов, который я проводила в Хобби-Хаузе, я однажды видела, как Герберт Асланд учил бросать ножи и мяукать Розу Дулич.

Помощник прокурора сел на свое место с триумфальным видом.

— Я окончил допрос этого свидетеля, Ваша честь.

Судья казался недовольным, и ему, ко всему прочему, видимо, хотелось спать. Он решил действовать побыстрее и проворчал:

— Все это, конечно, очень и очень интересно, но по какой причине он стал бы подчиняться свидетелю Розе Дулич?

Помощник прокурора заставил меня снова подойти к барьеру для свидетелей, Мне пришлось снова говорить:

— Я полагаю, — сказал, я, — что настал момент, когда мне нужно будет рассказать о той работе, которую мне поручил Роберт Лоувел.

И я рассказал суду историю с подменой ожерелья, но достаточно туманно. Суду ведь совершенно не надо было знать все до конца. Потом, опираясь на показания Коры Вилнер, я обрисовал весьма странные отношения, которые связывали миссис Лоувел и Виктора Дулича.

Я мог свободно утверждать, что дело тут было совершенно ясно.

— Миссис Роза Дулич знала, что миссис Мэри Лоувел снова возобновила определенные отношения с Виктором Дуличем, ее теперешним мужем. Но очень осмотрительно она не выказала никакой неприязни к сопернице, а совершенно наоборот, еще больше сошлась с ней, стала ее близкой подругой. Я даже уверен, что она шантажировала Мэри Лоувел, угрожая в противном случае все рассказать ее мужу, мистеру Роберту Лоувелу — моему клиенту.

Она долгое время за свое молчание вымогала деньги у миссис Лоувел, и той очень скоро пришлось отдать ей свое ожерелье, заменив его фальшивым, чтобы обмануть своего мужа.

Это была лишь гипотеза, но она стоила любой другой. Я прекрасно понимал и видел по Розе Дулич, что ударил совершенно правильно. Когда я снова взглянул на Розу, она смотрела на меня, как на дьявола во плоти. Судьи Андерсон, казалось, был абсолютно потрясен. Он потратил некоторое время, чтобы собраться с мыслями, после чего снова обратился ко мне:

— Я считаю, что необходимо прояснить одну деталь. Вы дали нам всем понять, что персона, которая застала вас вместе в таком положении с миссис Дулич, около трех часов ночи, в кабинете мистера Роберта Лоувела, — не миссис Лоувел. Судя по голосу, который вы услышали, вы не могли бы определить хотя бы пол этой персоны?

— Да, Ваша честь, — утвердительно ответил я. — Это, вне всякого сомнения, был голос женщины.

— За исключением миссис Розы Дулич и миссис Лоувел, были ли еще какие-нибудь женщины в доме?

— Да, конечно, — ответил я. — В доме еще находилась моя секретарша, мисс Флосси Мармозет, которая спала в комнате, отведенной нам, на втором этаже. Эта комната как раз находится над кабинетом мистера Роберта Лоувела.

— Так, может быть, это и была мисс Флосси Мармозет, которая застала вас?

— Нет, — категоричным тоном отверг я это предположение.

Судья Андерсон удивился.

— Тогда кто же, по вашему мнению, была эта женщина? Что вы сами-то думаете по этому поводу?

Я повысил свой голос, чтобы все присутствующие могли меня слышать.

— Я много раздумывал над этим, анализировал все происшедшие события и пришел к выводу, что этой женщиной могла быть Полли Асланд, дочь садовника Асланда. Как мне стало известно, за два часа до этого между миссис Лоувел и Гербертом Асландом состоялся крупный разговор о взаимоотношениях между сыном Лоувелов и дочерью садовника Полли Асланд. Миссис Лоувел заявила Асланду, что увольняет его, предложила ему немедленно собирать вещи, так как он будет уволен сразу же по приезде на виллу ее мужа и Виктора Дулича. Все они в это время, конечно, были крайне возбуждены и, как я думаю теперь, Полли Асланд могла прийти на виллу в поисках Тони Лоувела, которого хотела утешить и успокоить, так как перед этим он предлагал ей уехать вместе на восток страны, вопреки желаниям и запрещениям своей семьи, на что сама Полли Асланд была совершенно не согласна. Она питала к младшему Лоувелу только дружеские чувства и просто очень жалела его, считая несчастным юношей. Когда я виделся с молодой девушкой, я совершенно не придал значения ее словам и совершенно упустил из виду, вернее просто не понял из ее слов, что она видела нас с миссис Дулич, но теперь мне стало все совершенно ясно, и я вспомнил, что Полли намекала на это обстоятельство.

Миссис Дулич, вернувшись в Нью-Йорк, сразу же стала интересоваться моей деятельностью. Я должен пояснить, что до обнаружения трупа миссис Лоувел и моего отъезда из Хобби-Хауза, Роза Дулич не знала, чем я занимаюсь, так как она тоже приняла меня просто за друга мистера Роберта Лоувела. Приехав в Нью-Йорк, она увидела меня в компании с Полли Асланд и, вероятно, подумала, что та рассказала мне, как она застала нас с миссис Дулич в кабинете Лоувела. Вот потому-то миссис Роза Дулич и попыталась сразу же убить меня, но так как эта попытка ей не удалась, то она убила Полли Асланд.

Я взглянул на Розу Дулич, и увидел, что ее лицо приняло восковую бледность.

— Это ложь, наглая ложь! — застонала она. — Я совершенно свободно могу доказать, где я была все это время. У меня железное алиби!

Судья приподнялся со своего, места и строго посмотрел на нее.

— Я считаю, что вам в настоящее время было бы лучше помолчать. Мы все это сейчас узнаем и без вас.

Потом он повернулся ко мне и спросил:

— Скажите, мистер Ларм, чем вы можете объяснить то обстоятельство, что Герберт Асланд, который не мог питать к вам личной неприязни, так как совершенно не знал вас, пытался убить вас?

— Я предполагаю, — очень спокойно ответил я, — что Роза Дулич проследила меня до самого Хобби-Хауза, там она увиделась с Асландом и наговорила ему, что это я виновен в гибели его дочери Полли. Садовник был не слишком разумным человеком, но обладал незаурядной силой. Никакого труда не стоило привести его в ярость, Такого человека совершенно свободно можно было уговорить совершить убийство…

— Я не была, в Хобби-Хаузе! — вдруг закричала Роза Дулич. — У меня есть непоколебимое алиби… К тому же, ведь это я сама дала адрес Полли Асланд этому индивидууму. — Она определенно имела в виду меня.

— Это обстоятельство, — продолжала она, — начисто разбивает его сплетение лжи!

— Да, вы действительно дали мне ее адрес, — сказал я совершенно спокойным тоном, — но сделали это лишь потому, что были совершенно уверены в том, что в тот момент Полли Асланд убежала вместе с молодым Тони Лоувелом. Вы думали, что их не так скоро могут найти и что судебное разбирательство к этому времени состоится и окончится тем, что судьи придут к выводу о самоубийстве Мэри Лоувел. Вот так, по-моему, это все и было.

Она вся дрожала от ярости. Судья Андерсон будто вдруг очнулся от сна и обратился к ней.

— Вы только что говорили о каком-то неоспоримом алиби, миссис Дулич. Расскажите нам поподробнее об этом, я вас слушаю.

Она резко повернулась и пристально посмотрела в глубину зала, на то место, где сидел Виктор Дулич.

— Мой муж… — начала она.

Судья позвал:

— Свидетель Виктор Дулич, вы вызываетесь для дачи свидетельских показаний. Прошу вас подойти к свидетельскому месту.

Сцена, которая за этим последовала, осталась в моей памяти как одна из самых душераздирающих из всех, какие я когда-либо наблюдал за время моей работы детективом. Я не в состоянии говорить об этом спокойно, не испытывая при этом дурных чувств по отношению к Виктору Дуличу. Он совершенно свободно мог подтвердить алиби своей жены, но одновременно с этим он как бы становился ее соучастником. Чтобы пойти на это, ему нужно было испытывать горячую любовь к своей жене и совершенно отбросить совесть.

Он приблизился к свидетельскому месту при гробовом молчании зала, прямой, как статуя, и бледный, как смерть. Он шел медленно и ни разу не взглянул на Розу, не бросил в ее сторону даже мимолетного взгляда.

Судья, наблюдая всю эту сцену, кашлянул и заерзал в своем кресле. Он предложил свидетелю подтвердить свою личность, сообщить о своем общественном положении, потом, взглянув на досье, лежащее перед ним, он спросил, подтверждает ли Виктор Дулич, что его жена, Роза Дулич, все время находилась при нем в тот период, когда были совершены все эти преступления.

Было мгновение, когда Виктор Дулич пошатнулся, Роза, не спускавшая с него горящего взгляда, стала умолять его душераздирающим воплем:

— Виктор!

Он пришел в себя, как будто очнулся от какого-то кошмарного сна, и выпрямился. Уж лучше бы он ничего не говорил. Но он, видимо, считал, что должен все же что-то сказать.

Дрожащим голосом он ответил, глядя прямо на судью:

— Я не считаю возможным для себя ответить на вопросы, поставленные Вашей Честью… Эта женщина… она была…

Его голос предательски сорвался. И вдруг поток слез неожиданно оросил его лицо, искаженное страданиями. Он еще немного постоял, пошатываясь и обхватив голову руками, а потом резко повернулся и стремглав выбежал из зала судебного заседания.

Ни судья, ни даже помощник прокурора не сделали ни малейшей попытки удержать его. Все и так было совершенно ясно.

— Виктор!.. Виктор! — душераздирающим голосом закричала несчастная.

Это был не человеческий возглас, а рычание забитого дикого зверя. Для нее это было действительно ужасно. Она никак не могла ожидать, что Виктор покинет ее. Это отняло у Розы Дулич последние силы. Она, как подкошенная, повалилась на скамью.

— Уведите меня! Прошу вас, уведите меня! Я сознаюсь во всем…

Эпилог

В тот же вечер я вернулся в Нью-Йорк со своими помощниками. Потом я прочитал в газетах подробное изложение показаний, данных Розой Дулич. Она просто взбесилась, когда узнала, что Роберт Лоувел обнаружил подмену ожерелья. Она положила обратно в сейф настоящее ожерелье, чтобы сразу же пресечь какие-либо толки по этому поводу, но потом увидела для себя другую возможность завладеть им, учитывая те взаимоотношения, которые создались между Лоувелами и Гербертом Асландом из-за дружбы между Полли Асланд и Тони Лоувелом.

В ее намерения входило направить подозрения полиции на Асланда в случае, если будет обнаружено, что Мэри Лоувел не покончила жизнь самоубийством. Ее самой большой ошибкой была манипуляция с лентой на дороге и то, что она не посчиталась с провидением, которое не хотело принимать меня в свое лоно.

Два дня спустя, после окончательного следствия по этому делу, я получил очень неприятный сюрприз: все три чека на общую сумму в три тысячи пятьсот долларов, выданные мне Робертом Лоувелом, были возвращены в мой банк с надписью: «На счете денег нет».

Да, это был жестокий удар. Не считая еще того, что страховое общество все время тянуло с выплатой страховки за мою машину, погребенную на дне лагуны.

Все Лоувелы были мертвы. Роза Дулич, совершенно непонятно почему, ничего не сказала о том, где могло находиться ожерелье.

Итак, я сохранил это ожерелье. Я считал, что оно принадлежит мне по праву за то, что мне пришлось так много повозиться с этим делом с риском для своей жизни. Я решил, что в один из ближайших дней мне надо продать его где-нибудь в другом штате.