Дитя выросло, и когда ему исполнилось семь лет, поручили ему пасти овец по крестьянскому обычаю. При этом, насколько известно, ни одна овечка не пропала, ни одной не задрал волк, и пока дитя пребывало в доме отца своего, защищало оно батраков с такою надежностью, что ни притеснения врагов, ни злоба варваров не затронули и слабейшего среди них.
После этого, когда исполнилось ей двенадцать лет, пришло к ней первое откровение следующим образом: вместе с девушками из своего общества пасла она родительских овец, вышла на лужайку, и кто-то из девушек спросил ее, не желает ли она прыгнуть, чтобы получить за это в награду цветы или нечто подобное. Она исполнила это и, как и обещала, во второй и в третий раз бежала с такою скоростью, что они думали, она почти не касается земли, так что одна из девушек воскликнула: "Жанна, я вижу, как ты летишь по воздуху над
землей".
Когда она окончила свой бег и остановилась на краю лужайки, как зачарованная, и, отрешившись от чувств, перевела дух и отдыхала, устав телом, предстала пред ней | некая дева, которая произнесла: "Жанна, поспеши домой, "ибо мать твоя сказала, что она нуждается в твоей помощи". И, полагая, что то была дочь каких-либо их сосе-1-дей, Жанна спешно пришла домой, встретилась с матерью, спросившей ее, почему она оставила овец без присмотра, и разбранившей ее за это. "Разве ты не посылала за мной?" сказало невинное дитя. На это мать ответила: "Нет". Сначала Жанна посчитала себя обманутой, и когда она возвращалась в общество пастушек, внезапно перед очами ее возникло сияющее облако, из коего раздался голос, так говоривший ей: "Жанна, тебе пристало другим путем идти и чудесные деяния совершать, ибо ты - та, которую избрал Царь Небесный для защиты короля Карла..." Как только голос перестал звучать, облако исчезло, и Дева содрогнулась и пребывала как бы в смятении чувств. Невинная не знала, должна ли она теперь верить ... а так как подобные откровения случались днем и ночью ... она молчала... и оставалась в неизвестности на протяжении пяти пет.
... Девушка имеет привлекательную внешность и мужскую осанку, говорит она мало и выказывает чудесный ум; речи она произносит приятным высоким голосом, как и подобает женщине. В еде она умеренна, еще более она умеренна в винопитии. Она находит удовольствие в прекрасных конях и оружии. Весьма чтит вооруженных и благородных мужей. Многие собрания и разговоры Деве неприятны. Часто глаза ее наполняются слезами, любит она и веселье. Претерпевает неслыханно тяжкие труды, а когда носит оружие, показывает такое упорство, что день и ночь в течение шести дней может непрерывно оставаться в полном вооружении. Она говорит, что у англичан нет права владеть Францией, и для этого, говорит она, послал ее Господь, чтобы она их изгнала и одолела...
Светлейший князь, сим я заканчиваю, хотя случилось больше чудес, нежели я могу Вам об этом написать или же выразить словами. Пока я это писал, вышеназванная Дева уже продвинулась в область города Реймса в Шампани. Сиятельнейший и могущественнейший князь и мой высокочтимый господин! Честь имею смиренно откланяться перед Вами, прошу Всевышнего, дабы Он охранял Вас и исполнял Ваши желания.
Написано: Битеромис, июня месяца 21 дня.
Ваш смиренный слуга
Персеваль, господин де Буленвилье, советник и камергер короля французов и господина герцога Орлеанского, королевский сенешаль, родом из Берри".
Это письмо, датированное 21 июня 1429 г. и отправленное герцогу Миланскому, получило в Европе широкую известность. Существует и его немецкий перевод, сделанный в том же столетии, он хранился в Кенигсбергском архиве.
Как-то прохладным сентябрьским вечером того же 1429 года в одном из замков к западу от Компьеня - принадлежавшем герцогу Бургундскому, но предоставленном им в распоряжение английского маршала - у пылающего камина сидели двое гостей. Одним из них был молодой каноник по имени Рупертус Гейер, который по поручению генерального викария Его Милости епископа Рабануса Шпейерского, был в составе посольства в одном из бургундских монастырей, а теперь возвращался домой в город Ландау, расположенный в Пфальце. Внезапно стало темно, и так как он больше не мог быть уверенным, что находится на верном пути, он попросился в замок переночевать. Английский маршал, будучи человеком доброжелательным, охотно оказал ему гостеприимство, предварительно убедившись в том, что каноник не на стороне французов. За обедом Рупертус Гейер сидел рядом с Питером Маколеем, доктором права из Оксфорда, который за две недели до этого пересек Ла-Манш, чтобы, как он говорил, собрать побольше сведений об этой "французской сивилле", не зря пользовавшейся столь дурной славой в Англии. Никакая другая тема не могла так обрадовать Гейера, ибо не только он сам интересовался всеми вопросами, имеющими отношение к пророчеству, но и его генеральный викарий убедительно просил его хорошенько разузнать во время этой поездки, что нового произошло во Франции, и при этом особое внимание уделить девушке, о которой так много гофрят после освобождения Орлеана. Генеральный викарий был весьма начитан в литературе, посвященной этим проблемам, и часто в беседах со своими коллегами подчеркивал, сколь важно для каждого священника отличать истину от чародейства, одержимость от святости, болезнь от греха.
Так получилось, что англичанин и немец после обеда, как только рыцари и дамы начали пить вино и предаваться азартным играм, удалились в тихую комнатку, чтобы никто не помешал им обсудить волновавшую их тему. При этом английский ученый был движим справедливым старанием встать по ту сторону злобы и ослепления и, на основании собранных фактов, выработать собственную точку зрения, а каноник стремился по-немецки упорно и систематически проникнуть в суть нового явления. Оба свободно говорили по-латыни, и поэтому различие их родных языков не имело значения.
- У нас, как и здесь во Франции, - сказал англичанин, - появилось множество щекочущих уши слухов. Эта Жанна - назову ее "сивиллой" по причинам, которые в дальнейшем прояснятся, - во всей Франции окружена нимбом, золотым, как солнце; где бы она ни появлялась, ее сопровождает аромат благоприятных суждений. Народ утверждает, что она сияет святостью, а то, что она свыше послана заниматься военным ремеслом, она доказала, нанеся нам несколько поражений. Также представляется ясным, что она может предсказывать будущее и читать тайны в сердцах. Я прочел сочинение одного нидерландского ученого, который именно на этих двух ее свойствах обосновывает доказательство ее божественной миссии. Наши английские богословы, напротив, считают, что такая женщина может на практике осуществлять свои способности только в силу союза с дьяволом. Все это кажется мне достаточной причиной для необходимости проверки слухов, тем более, что речь идет о девушке, навлекшей на нашу страну больше событий, чем все французы вместе взятые за восемьдесят лет.
Рупертус Гейер внимательно и вежливо все это выслушал, спрятав руки в рукава своего черного одеяния, затем он откашлялся, приготовившись ответить своему собеседнику на столь же цветистой латыни. У него также были причины интересоваться этой "сивиллой", хотя, вероятно, и с другой точки зрения.
- Видите ли, господин доктор, священников побуждают к тому, чтобы они стремились к сверхчувственному созерцанию во славу Господа и ангелов, но ведь известно, что некоторые люди одарены божественной мудростью и имеют видения, которые приходят к ним из ангельских миров. Эти наделенные благодатью люди толкуют Божьи чудеса и смысл человеческого существования. Поистине только такое знание поддерживает и направляет наш бренный век. Ведь ясно, что вещи, чудесным образом воздействующие на судьбы нашего мира благодаря воле Божьей, - именно эти вещи Господь открывает Своим избранникам, то есть тем, кого Он делает Своими наследниками, распоряжающимися сокровищами мудрости и наук и распространяющими их.
Питер Маколей разгреб угли в камине, который уже почти потух, бросил туда новое полено и затем скромно сказал, что каноник, по всей видимости, продвинулся в своих исследованиях гораздо дальше него, сам же он находится, так сказать, еще в стадии предварительного изучения материала. Можно ли ему задать свои вопросы? Возражения, которые выдвигали в диспутах с ним оксфордские богословы, касались, в первую очередь, образа жизни "сивиллы". А именно, в древних книгах, как, например, в Новом Завете, сказано, что женщине никогда не дозволяется одеваться в мужское платье, тем более участвовать в сражениях. Таков первый аргумент против "французской сивиллы". Ее мужская одежда доказывает, что направляет ее отнюдь не добрый дух и что она может привести лишь к отпадению от добра. Кроме того, согласно мнению многих ученых, Жанна творит свои чудеса с помощью магических искусств и дьявольских внушений. Он, Питер Маколей, признавая, что эти вопросы сначала следует прояснить и что они относятся к компетенции богословия, а не юриспруденции, был бы благодарен, если бы ему удалось выслушать точку зрения господина каноника.
Бледное лицо Рупертуса Гейера окрасилось в розовый цвет, отчасти из-за отблесков огня, пылающего в камине, но по большей части - под влиянием его сердечного пыла.
- Верно, - сказал он, - закон Церкви запрещает женщине носить мужскую одежду, равно как и то, что мужчинам запрещено носить женскую. Ношение оружия в наше христианское время также не дозволено женщинам - да и в языческие времена мужскую одежду и оружие носили лишь женщины, находившиеся на службе у Марса. Но все же и в наши дни допускаются исключительные случаи, когда женщина, не впадая в грех, может при необходимости надевать мужскую одежду, о чем пишет, например, святой Фома Аквинский. Такой необходимостью может быть стремление скрыться от врагов или какая-либо другая разумная причина. Сюда также относится случай с братом Маринусом, о котором сообщает святой Иероним. Дева по имени Мариана приняла крещение и пожелала уйти в монастырь. Мужчина, любивший ее, преследовал ее до самых монастырских стен. Тогда девушка сняла с себя женское платье, назвала себя Маринусом и вошла в мужской монастырь. Святой Иероним добавляет, что свидетелями тому были семьдесят два епископа и что произошло это с их согласия. Насколько мне помнится, среди них был и папа Гелазий. Но если Господь оказался так добр к способной носить оружие деве Мариане, то мне представляется, что в данных обстоятельствах Его не оскорбляет и то, что Дева Жанна носит оружие и мужскую одежду. Разве может она без вреда для себя снять мужскую одежду, находясь в обществе грубых воинов? Нет, она должна ее носить, ибо с тех пор, как она находится в войске, французам благоприятствуют чудеса.
- Согласен. Ваши аргументы, касающиеся ношения мужской одежды, кажутся мне убедительными, тем более что Вы их снабдили вескими изречениями авторитетов. Что же касается чудес, то какой ответ предполагаете Вы здесь: происходят ли они в результате божественного или же сатанинского внушения? Мы в Англии склоняемся к последнему, но я должен признать: поскольку они направлены против нас, мы не можем судить непредвзято.
Каноник поменял положение своих ног и беспокойно взъерошил каштановые волосы.
- Этот Ваш второй вопрос вполне оправдан, и он, так сказать, представляет собой альфу и омегу. Мне странно, что Церковь до сих пор не подвергла столь необычный случай всеобъемлющему испытанию. Вероятно, тяжелое состояние церковных дел - участие большинства авторитетов в Базельском Соборе и в высшей степени прискорбное существование двух пап одновременно пока воспрепятствовало проведению таких исследований. Конечно, я признаю, что сатана зачастую облекается в одежды ангела света, что он умеет опутывать души и владеет разнообразнейшими искусствами, как явствует уже из высказываний Исидора. Знакомы ли Вам, господин доктор, сочинения Исидора?
Питер Маколей покачал головой. Он откровенно сказал, что пока еще не разбирается в таких материях, а Исидор для него - едва ли что-то большее, чем просто имя.
- Не имеет значения. Вы, однако, знаете, что существует множество разнообразных искусств, которые, по свидетельству святого Августина, внушаются человеку демонами?
- Вы имеете в виду некромантию?
Гейер кивнул, было видно, что он разгорячился.
- Здесь существуют различные способы. Одни практикуют предсказание будущего при помощи мертвецов, другие используют для этого подходящих живых людей, некоторые предсказывают по воде, по огню или воздуху, другие - по внутренностям животных или по полету птиц, как это делали древние язычники. Некоторые гадали по перемещениям звезд. И сновидения также служили для предсказания будущих событий.
Маколей, улыбнувшись, махнул рукой. Он хотел этим показать, что сон все же представляет собой слишком шаткую почву.
- Дело в том, что существует две причины сновидений. Одна из них телесная и проявляется в тех случаях, когда во сне с человеком происходят фантастические вещи, зависящие от какого-либо конкретного физического процесса, наличествующего в тепе. Так, человек, в чьем организме преобладают холодные жидкости, с легкостью видит сны о воде или снеге: если же перевес на стороне холерических жидкостей, то человеку снится, что он в огне. Одному из наших братьев снилось, что в живот ему попала острая стрела, и он так кричал, что мы все сбежались к нему. Как только он проснулся, из него вышло огромное количество черной желчи. Такие сны важны для врача. Но бывает и другой вид сна: тело при нем возбуждается вследствие влияния воздуха или созвездий, и у спящего возникают фантазии, соответствующие небесным сущностям. Таким образом Господь через посредство ангелов посылает откровения. Подумайте о Четвертой Книге Моисеевой. Но здесь также следует быть осторожным, ибо в результате тайных договоров с дьяволом на фантазии спящего могут оказывать воздействие подобные вещи. Возьмем, например, главу 27 Евангелия от Матфея, где речь идет о жене Пилата.
Питер Маколей слегка подмигнул своему собеседнику, у него было совсем мальчишеское лицо, из-за отсутствия седых волос на висках ему можно было дать не больше тридцати лет. Он сказал, что не очень боится своих недостаточных знаний Библии, просто его интересует все сверхъестественное. Затем он снова наполнил пустые стаканы и попросил Гейера прерваться на минуту. Когда он позвонил в стоявший на столе изящный колокольчик, явился его слуга, получивший указание принести новую бутылку. Сегодняшний вечер удался на славу, сказал он, обратившись к Гейеру, что же касается его самого, то большее везение и представить себе было трудно, ведь он встретил настоящего специалиста среди такой массы неотесанных солдат. Конечно, следует признать, что французские вина превосходят все прочие.
- Они возбуждают дух, не отягощая его, Вы не находите этого, господин каноник? Но я Вас прервал, простите. Мы уклонились в сторону от моего вопроса о снах, - в Оксфорде Маколей был обучен придерживаться основной линии разговора. - Вы остановились на искусствах черной магии.
- Совершенно верно. Скоро Вы поймете, что я хотел сказать. Договоры с демонами заключаются разнообразными способами. В особенности при помощи магических изображений, заклинаний мертвых или подобных действий. Насколько мне известно, суть магических формул пока не ясна, они могут произноситься по-древнееврейски или по-гречески, по-сирийски или по-арамейски. С помощью различных слов можно призвать целый сонм демонов. Заклинания, однако, рассчитаны еще и на то, что пользующийся ими человек одновременно овладевает силой соответствующих демонов. Что же касается магических изображений, то Вы, вероятно, уже встречались с ними на практике.
- Как бы то ни было, если все это Вам еще не надоело, я расскажу только об одном случае. В окрестностях Лондона произошло странное убийство, и суд занимался его расследованием в течение долгого времени. Человек по имени имя здесь не играет роли, назову его Албан - совершал паломничество в Сантьяго де Компостелла. Когда он проезжал через Наварру, его попутчиком стал некий испанец, оказавшийся некромантом и утверждавший, что Албану грозит смертельная опасность, но спасти его он брался лишь за определенную плату. Албан не был храбрым человеком, и ему совсем не хотелось умирать, поэтому он попросил испанца защитить его и предположил, что, видимо, на него собрались напасть грабители. Испанец привел Албана на постоялый двор и повелел ему забраться в ванну. После этого он, держа перед Албаном зеркало, стал спрашивать, что тот видит там. Албан, который никогда не видел магических зеркал, содрогнулся от ужаса, ибо он увидел свою лондонскую комнату, а в ней - жену в объятиях неизвестного человека. Расстроенный, он захотел выскочить из ванны, и тогда в зеркале стали происходить другие события. Любовник его жены натянул лук и начал целиться в какую-то восковую фигурку. "Эта восковая фигурка изображает тебя, - сказал ему испанец, - если он в нее попадет, ты умрешь. Погрузись в воду". Албан сделал то, что приказал ему испанец. Некромант тем временем изготовил другую фигурку и стал уверять, что он сильнее любовника в Лондоне и сам убьет его. И тогда Албан увидел в зеркале, как жена задушила любовника и с помощью служанки закопала его в подвале.
-Такие случаи нам тоже известны из практики, только мы не можем говорить о них по вполне понятным причинам. Но как Ваш случай получил огласку?
- Албан возвратился домой, встретился с женой и, вероятно, от служанки или от соседей услышал, что дело об убийстве передано в суд, и Албан, возможно, для того, чтобы снять ответственность с жены, попавшей в сети колдуна, свидетельствовал, что все случилось так, как он видел в зеркале испанца. После разъяснений знатока некромантии было установлено, что тот испанец мог повелевать демоническими силами более высокого порядка, чем любовник жены Албана в Лондоне.
Был уже поздний вечер, в замке постепенно стихали голоса, но Питер Маколей неторопливо положил в камин новое полено. Конечно, каноник мог еще многое рассказать, что было видно по беспокойству, с которым он большими шагами ходил туда-сюда по комнате. Питер налил себе в стакан вина и выпил его до дна, а затем I удобно развалился в кресле, широко расставив ноги.
- Ваше здоровье!
- У нас в Германии был странный случай, который тоже получил огласку. Впрочем, я не знаю, насколько он соответствует действительности. В Гальберштадте был один епископ, о котором говорят, что в рождественскую ночь в течение трех часов он физически присутствовал в трех городах одновременно. О нем ходили слухи, что на службе у него находился некий дух, чьим повелителем он стал посредством экзорцизма. Теперь этот епископ, должно быть, благочестивый хладнокровный старец и занимается магическими искусствами, если можно так выразиться, из духовных побуждений.
Рупертус Гейер погрузился в размышления, и так как пока он больше ничего не говорил, Питер задал ему вопрос о некоем аббате из итальянского монастыря Фьори. Имеют ли основание слухи, согласно которым он из честолюбия продал свою душу дьяволу, а затем также стал его жертвой?
Гейер печально кивнул.
-У нас об этом тоже рассказывали. Позднее тот аббат сам отрезал себе руки и с изувеченным телом, мучимый раскаянием появился в соседнем монастыре. Теперь я возвращаюсь к первому тезису, высказанному мною сегодня вечером: магические искусства, какими бы они ни были, невозможно хранить в тайне долгое время. Если бы эта "сивилла" Жанна творила свои чудеса при помощи дьявольских искусств, то заподозрившие это люди давно бы получили подтверждение своим подозрениям, ведь все-таки друзья и враги наблюдают за ней день и ночь. Но, наоборот, до меня дошли достоверные сведения о том, что все священники, встречавшиеся с ней, хвалят ее. Она бежит от мирской суеты и ведет безупречную жизнь. Свои деяния она совершает исключительно во имя Троицы и архангела Михаила. И разве эти деяния нельзя назвать благими? Она стремится к миру, она умеряет нужду в своей стране, она служит справедливости... - здесь каноник прервал свою речь, затем с некоторой неуверенностью посмотрел на Питера, но все же решился. - Мне кажется совершенно недопустимым то, что англичане, у которых есть собственная страна, хотят иметь еще и другую. И то, что ваш король, простите меня, все еще жаждет заполучить корону Франции после коронации в Реймсе законного короля Карла.
Питер, как истинный англичанин, спокойно и невозмутимо выслушал непочтительные суждения Рупертуса Гейера о своих земляках. Только теперь, когда речь зашла о законности, он попросил слова. Король Англии, по его мнению, еще девять лет назад в силу действующего договора с ныне покойным французским королем стал властелином этой страны. Разумеется - согласился Маколей, - пока дофин не короновался в Реймсе. Но может ли эта коронация сделать недействительным завещание французского короля - вот вопрос, который он не рискнул бы решать в настоящий момент.
Гейер, по-прежнему вкрадчиво и тихо, спросил, насколько добровольно и в здравом уме покойный король Карл, о чьем состоянии рассудка даже англичане не сообщали ничего хорошего, составил завещание, лишавшее наследства его единственного сына.
- Это возражение, господин каноник, как мне представляется, тоже невозможно абсолютно игнорировать, хотя сегодня мы уже не можем дать точный ответ на вопрос, сошел ли с ума Карл VI, когда подписывал завещание, или еще нет. Но Ваше возражение включает в себя и другую проблему, которую также нужно первым делом разрешить: был ли тот, кто только что короновался, действительно отпрыском Карла VI, или же он сын другого человека. Следует полагать, что королеве Изабо это было лучше известно. Однако, говорят, что инициатором ныне действующей формулировки завещания была она. Запутанный случай - Вы должны это признать, такого сложного случая, вероятно, еще не было в истории какой-либо династии.
Питеру Маколею показалось, что лицо каноника внезапно покраснело, то ли от возмущения, то ли от того, что он посчитал этот вопрос слишком бестактным.
- Ну, господин доктор, - сказал, наконец, Гейер, - в ответ на Ваше утверждение я могу выдвинуть противоположное. Королева Изабо оспаривает законность происхождении ее сына, а Дева Жанна поставила на карту всю свою жизнь, чтобы доказать эту законность. Дурная женщина-простите за откровенное выражение - против стоящей вне всяких подозрений девственницы. Вы, вероятно, понимаете, что последняя внушает мне больше доверия.
- Вполне. Дурная слава, которой пользуется королева Изабо, ведь она, как Вам известно, живет на нашей территории, оправдывает, мягко говоря, некоторую осторожность в отношении всех ее высказываний. Однако, слава "французской сивиллы" у нас в стране нисколько не лучше, даже если девственность ее уже не является предметом дискуссии. По этому пункту, кажется, уже проведена экспертиза, результат которой подтвердил архиепископ Режинальд и с которой считаются даже наши богословы. Но обвинения в магии, Вы должны это признать, не менее тяжкие, хотя Вы, как мне представляется, отвергаете их с порога. Именно из-за них я и приехал во Францию. Ведь может случиться так, что девушку возьмут в плен. И тогда окончательное суждение о 'французской сивилле" имело бы первостепенное значение в связи с притязаниями Англии на французский престол. Ибо если Карл VII добился своих побед и был коронован благодаря проискам дьявола...
-"Если"!
- Само собой разумеется. Во всяком случае, если на этот вопрос будет дан положительный ответ, то все чудеса потеряют силу. Поэтому, чтобы не забегать вперед с окончательным суждением относительно Жанны, до поры до времени я буду употреблять выражение "сивилла". Или, может быть, Вам этот титул представляется уязвимым?
- Нет. Существование сивилл в древности в достаточной степени засвидетельствовано.
- Даже и для христианской эпохи?
- Конечно. Не говоря уже о том, что апостол Павел хотел изгнать из Церкви пророческий дух сивилл - тем самым имплицитно подразумевая их существование. В более поздние времена мы также встречаем документированные примеры таких способностей у многих женщин, в том числе и у признанных Церковью. Я имею в виду вашу Бригитту Ирландскую и нашу Хильдегард Бингенскую. И мне нечего возразить на то, что Вы охарактеризовали Жанну как сивиллу, напротив, этот термин мне кажется даже разъясняющим суть дела. Хотя...
- Продолжайте, пожалуйста.
- Хотя мои представления о сивиллах, с одной стороны, и о Жанне, с другой, совпадают не полностью. Сивиллы не были в здравом уме, когда произносили свои пророчества, они кричали и бредили, много говорили, но ничего не совершали. Жанна представляется мне полной их противоположностью.
Питер Маколей кивнул в знак согласия.
- Здесь Вы правы. Но Жанну следует хотя бы раз увидеть. Для нас, юристов, необходимым является собственными глазами осмотреть предмет расследования. Вероятно, мне когда-нибудь удастся познакомиться с ней, ей-Богу, я многое отдал бы за это. Как бы то ни было, мне кажется, что теперь это сделать сложнее, чем когда-либо. Как Вам известно, мы заключили перемирие. Герцог Бедфорд уже переселился из Парижа в Руан. Если дела и дальше пойдут в том же духе, скоро нам, англичанам, будет нечего искать во всей Франции.
- Может быть, такова Божья воля?
- Это мы узнаем в будущем, возможно, даже в ближайшем будущем.
- Насколько мне известно, Жанна говорит о двадцати годах. По истечении этого срока сын Карла станет полновластным правителем Франции.
- Она дает нам такой большой срок? Здесь она может ошибаться. Мне кажется, что уже через несколько месяцев Англия либо проиграет Франции, либо одержит победу раз и навсегда. Давайте держать пари?
Прежде, чем каноник ответил, в дверь постучали, и в лучах масляного светильника, которые колыхались от воздуха, струившегося из коридора, появился хозяин замка.
- Прошу извинить, если помешал...
- Это мы должны просить извинения, ведь мы продолжаем нарушать тишину в доме, - вежливо сказал Маколей по-английски. Оба гостя встали. Каноник придвинул маршалу третье кресло. Глядя на свои туфли и тщательно застегнутый плащ, маршал пробормотал новое извинение.
- Дело в том, что - я получил известие - ведьма находится в Сен-Дени и собирается атаковать Париж.
- О! - сказал Маколей, и они с Рупертусом обменялись взглядами, которыми каждый спрашивал, понимает ли его собеседник, что это значит.
- Если донесение вестника заслуживает доверия, то наступление на Париж она назначила на завтра. Если ей еще раз посчастливится - а это может случиться, - то завтра мы получим приказ об отступлении в сторону побережья, и мне хотелось бы предупредить об этом гостей.
- Следовательно, французская Дева нарушила перемирие? - неодобрительно спросил каноник.
Маршал отпил вина из стакана, который поставил перед ним Маколей, задумчиво покачал головой и сказал, что на этот вопрос, к сожалению, невозможно ответить ни "да", ни "нет".
- Когда четыре недели назад Тремуй заключил перемирие - конечно, за кругленькую сумму, заплаченную ему герцогом Бургундским, - Жанна выразила неудовольствие. В договоре было предусмотрено, что по истечении двух недель мы оставим Париж. Должен признать, этого мы до сих пор не сделали, но попросили о продлении перемирия. Тремуй заверил нас от имени Карла в его соблюдении, но Жанна публично заявила, что для нее перемирие закончилось, и послала нам извещение о продолжении войны. Пока ее поведение вполне понятно, и я должен сказать, оно представляется мне гораздо более мужественным, чем поведение ее жалкого короля, который, хотя и проследовал вместе с ней в Сен-Дени, но, по всей видимости, с большой неохотой. Он доверяет Тремую, а тот, вероятно, потребует еще денег за непрочный мир. После коронации архиепископ Режинальд также выступает за мир, - маршал прервался и вежливо добавил, глядя на рясу каноника, что нельзя сомневаться в чистоте рук епископа, - в остальном же перемирие означает единственно возможное спасение для англичан...
- Значит, все зависит от того, кто сильнее - Тремуй и Режинальд или Дева? - спросил Маколей.
- Да, именно так, - маршал задумчиво погладил свой тощий подбородок. Войско и маршалы, разумеется, на стороне ведьмы. Проклятье, жаль, что она помогает не мне. Жалко, что она, как нарочно, пришла на помощь этому слабаку Карлу. Если бы она перешла на нашу сторону, война бы скоро окончилась, и Франция до самого Рейна принадлежала бы англичанам.
- Позвольте мне спросить, - нерешительно сказал каноник, - может ли быть воля Божья на то, чтобы англичане господствовали над всеми землями до Рейна?
Маршал прищурился.
- Я англичанин, видите ли, и, кроме того, солдат. Такого вопроса я никогда перед собой не ставил.
Что касается Маколея, то он заерзал на своем стуле и, как только маршал замолчал, нагнулся вперед:
- Господин каноник, вероятно, Вы не в состоянии понять все это в полной мере. Ведь для нас Франция - не чужая страна, а как бы вторая родина. На протяжении многих столетий мы плавали из Дувра в Булонь и обратно, словно по реке. На французской земле мы обучились хорошим манерам, усвоили форму государства и права. Под стенами Шартра наши норманнские предки постигли христианскую истину. И по сей день у нас есть кровные связи с этой землей, моя мать родилась в Кане, мой дед погиб во Франции. Наш язык родствен французскому. Менее двухсот лет назад наш король Ричард Львиное Сердце чувствовал себя как дома скорее во Франции, чем в Лондоне, и я полагаю, что если мы потерпим поражение в войне, то герцог Бедфорд этого не переживет. Нас сюда влекут не только жажда добычи, но и шестисотлетние связи.
- Возможно, в будущем эти связи примут другую форму? - тихо спросил Рупертус Гейер. Маршал откашлялся и сказал, что он не будет мешать господам в их беседах, несомненно, более ученых, чем разговоры старого служаки.
- Я намеревался на всякий случай предупредить Вас. Не знаю, буду ли я завтра иметь удовольствие играть роль хозяина этого замка, - он встал со стула. Маколей и каноник также встали, каноник сказал, что завтра рано утром он должен двинуться дальше, ведь его ждут в родном Шпейере. Англичанин и немец поблагодарили маршала, который по-дружески с ними распрощался, прежде чем захлопнул за собой дверь.
- Увидимся ли мы когда-нибудь еще раз, господин каноник? - спросил Маколей.
- Это одному Богу известно. Но я сохраню в памяти нашу встречу, а поскольку наш генеральный викарий всегда страстно интересуется и мирскими делами, то Вы можете быть уверены в том, что, с Вашего позволения, я воспользуюсь нашей беседой и сведениями, полученными от Вас.
Каноник выполнил обещание. Содержание этого разговора у камина с английским доктором права, состоявшегося в ту достопамятную ночь 9 сентября 1429 года, сохранилось в рукописи под названием "Французская сивилла" и датировано 27 сентября 1429 года. Считают, что в XVI веке рукопись была приобретена Мельхиором Гольдастом, который завещал ее городу Бремену. Во время Тридцатилетней войны рукопись попала в Швецию, откуда королева Кристина привезла ее в Рим, по всей вероятности, для Ватиканского архива. Имя автора в поврежденной рукописи безвозвратно утеряно, уже в собрании Гольдаста он фигурировал как "анонимный клирик". Копию этой ватиканской рукописи в 1787 году приобрела Парижская Национальная библиотека.
Безмолвие
Почему Жанна не вернулась к себе домой после коронации в Реймсе? Ведь с самого начала она не обещала ничего, кроме освобождения Орлеана и помазания Карла как законного короля Франции. И то и другое было выполнено. Отчаянное письмо Жанны гражданам Реймса, в котором она просит их "никогда не сомневаться в благом деле борьбы за королевский род", ясно показывает, что она знала о темных нитях интриг, натянутых у нее за спиной. Тремуй настаивал на продлении перемирия больше, чем на пятнадцать дней; что же касается Режинальда, то сохранилось его письмо, написанное несколько позднее, в котором он без обиняков заявил, что Дева должна уйти из армии, так как этого желает сам Господь. Мавр сделал свое дело, мавр может уйти. Бургундцы даже и не думали о том, чтобы выполнить свое обещание и не собирались отступать из Парижа по истечении пятнадцати дней; Бедфорд, английский наместник во Франции, вновь обрел надежду и написал гневное письмо Карлу VII, в котором назвал причиной всех несчастий французов его и эту "извращенную женщину, одетую в мужское платье". После чего Карл, несмотря на законную коронацию, исчерпал всю скудную силу воли, и для него теперь существовало лишь одно желание: опять удалиться в свои замки на Луаре.
Итак, почему Жанна осталась? Этот вопрос тем более правомерен, что видения, направлявшие девушку, - насколько нам известно - теперь к ней не являлись, и в этой связи мы можем указать на ее немногословные признания: никакие инспирации не призывали ее к новым деяниям. Если же она вопреки этому осталась в войске и продолжала свою деятельность, то можно ли сказать, что в этом была ее вина? А может быть, просто наступила пора зрелости, взрослой самостоятельности, со всеми вытекающими отсюда возможностями заблуждения или вины? Как бы то ни было, после реймсской кульминации произошла внезапная перемена, вслед за которой с неумолимой последовательностью готовился последний акт ее жизненной драмы. Жанна прервала перемирие, заключенное Тремуем и Режинальдом. Конечно, с самого начала она предупреждала друзей и врагов, устно и письменно, что не оставит армию и поведет ее дальше, если по истечении пятнадцатидневного срока не наступит мира. Ведь Париж - столица, а Париж находился в руках врагов.
Это случилось 8 сентября, в одиннадцать часов утра, спустя семь недель после реймсской коронации. Не успели парижане разойтись по домам по окончании торжественной мессы в честь праздника Рождества Богородицы, как у ворот Сент-Оноре в западной части города послышались выстрелы. В общей суматохе невозможно было установить, кто первый начал кричать на улицах, что французы ворвались в город и нужно сдаваться. Поскольку англичане накануне распространяли слухи о том, что "господин де Валуа" - как они называли Карла VII, - войдя в город, тут же перебьет всех, мужчин и женщин, знать и бедняков, жители Парижа стремглав бросились в свои дома и крепко заперли засовы.
Тем временем наемники, находившиеся на городских стенах, увидели, что французы уже взяли первый крепостной вал и при поддержке артиллерийского огня начали штурмовать бастионы. В два часа пополудни Дева со своим знаменем стояла у второго рва и кричала, призывая город капитулировать. Ров был глубокий и до краев наполненный водой, она пыталась найти в нем мелкое место, спокойно и беззаботно измеряя копьем глубину, словно это был обыкновенный водоем, куда не сыпались ни стрелы, ни камни. Маршал де Рэ находился поблизости от нее, к нему и к тем, кто шли за ним, она обратилась с приказом бросать в ров фашины, чтобы соорудить переправу.
Только услышав радостный крик, донесшийся со стен, где находились англичане, знаменосец Девы обратил внимание, что что-то произошло. Он огляделся и заметил, как Жанна содрогнулась от боли, которую ей причинила стрела, вонзившаяся в бедро. Он бессознательно открыл забрало, желая помочь Деве, но в тот же миг в его незащищенную переносицу попал камень, и знаменосец рухнул замертво.
Послышался новый крик радости с городских стен, а затем голос Девы:
- Друзья, сохраняйте мужество, я не отступлю, пока город не будет взят!
Но защитникам на городских стенах было хорошо видно, что "ведьма" еле держится на ногах, и, как только она исчезла за рвом, битва, не дававшая перевеса ни одной, ни другой стороне, разгорелась с новой силой и продолжалась до захода солнца. В сумерках Алансон подал сигнал к отступлению.
- Дева Жанна, мы заберем Вас с собой, - Жан Орлеанский и Алансон подошли к Жанне, лежащей у стены.
- Я останусь здесь, я это обещала, - в надвинувшихся сумерках ее лицо выглядело бледным и печальным.
- Вы не можете оставаться здесь на ночь, Вам нужно
перевязать ногу.
Подошел Жиль и, склонившись над кровавой стрелой, которую Жанна вынула из раны, спросил, требуют ли от нее голоса, чтобы она сегодня стремилась взять
Париж?
- Нет, они не говорят, что я должна занять Париж.
- Пойдемте, Жанна, завтра наступит новый день, и мы на рассвете попытаемся совершить прорыв с другой стороны, мост уже готов, - уговаривал ее Алансон. А Бастрад тем временем подмигнул Жилю де Рэ. Жанна от них некоторое время отбивалась, но все же они втроем усадили ее на коня и привезли в лагерь. Жиль подумал о том, что это был первый случай, когда Дева позволила себя к чему-либо принудить.
На следующее утро, при бледном свете солнца, едва пробивавшегося сквозь надвигающийся туман, в лагерь со стороны Сен-Дени прискакали всадники.
- Проклятье, кто это? - пробормотал Алансон. Вот уже несколько дней его преследовали дурные предчувствия.
- По приказу короля, - закричал предводитель всадников, фаворит Тремуя граф Клермон. - Где Дева?
Она сидела вместе с командирами перед палаткой, в кольчуге, с перевязанной ногой.
- Я здесь.
- Его Величество король передает Вам привет. Он приказывает прекратить наступление на Париж. Сегодня не...
- Что же нам - ждать, пока англичане не пришлют подкрепление? воскликнул Алансон, а Жан Орлеанский добавил:
- Сегодня или никогда!
И все же Жанна сказала
- Договаривайте до конца, граф Клермон. Клермон обвел присутствующих высокомерным холодным взглядом, наслаждаясь своим могуществом.
- Наступление не состоится ни сегодня, ни завтра. Армия будет распущена. Тотчас же. По приказу короля.
Послышалось ворчание, похожее на начинающуюся грозу, зазвенели кольчуги, и через мгновение Жанну обступили преданные ей люди, а Клермон заручился поддержкой шестидесяти дворян, составляющих его охрану. "Невозможно! Мы наступаем! Посторонитесь, наши кони затопчут вас!" Кони вставали на дыбы, руки сжимали оружие.
- Тихо! - закричала Жанна, и шум затих, лишь на подступах к Парижу слышался глухой угрожающий гул.
- Граф Клермон, каковы причины этого решения?
-Я изложил содержание приказа. Прочего мне не сообщили.
- Известно ли королю, что уже подготовлен мост, по которому мы собираемся совершить прорыв с северо-востока?
- Сегодня ночью мы по высочайшему повелению разобрали этот мост.
Щеки Жанны лихорадочно горели.
- И когда же мы все-таки наступаем?
- У нас есть приказ применить к Вам силу, Дева Жанна!
Внезапно воцарилась такая мертвая тишина, что можно было подумать, будто ударила молния и поразила все живое в округе.
- Во имя Господа, мы сдаемся. Герцог Алансон, сделайте, как приказал король. Скажите всем, что Дева желает этого.
Того, что случилось в дальнейшем, никто точно не знает. Кровь пролита не была, кулаки разжались, коней расседлали, наемников отпустили.
Солнце взошло над башнями Парижа, англичане были изумлены случившимся, а затем расхохотались. Эти дни были описаны в летописи следующими скупым словами: "Так была сломлена воля Девы и распущена армия короля".
В суматохе Дева исчезла. Наемники, разошедшиеся по домам, жители Сен-Дени, еще позавчера державшиеся за край ее плаща, командиры, искавшие ее с тоской в сердце, - никто не знал, где она. Жиль де Рэ пустым взглядом блуждал по окрестностям, он отправлял своих слуг на поиски Жанны: они должны были прочесать каждый ров, каждый дом. Они возвращались ни с чем. Никто из них не видел Жанны. Ни Паскерель, ни паж Луи. Король уже давно отправился куда-то в южном направлении; рыцари собрались последовать за ним.
-Алансон, где, во имя Христа, Дева? -спросил Жиль. Жан Алансон выглядел заплаканным.
- Не знаю. Нам не следовало слушаться короля. Случилась беда. Если Жанна не ранена... то я полагаю, что она все выдержит. Пойдем, нужно двигаться вперед, а то нас схватят годоны.
- А Жанна?
- Должно быть, она поехала к королю.
Но Жиль в это не верил, он опять слез с коня.
Когда он вошел в собор Сен-Дени, смеркалось; в вечернем свете великолепное окно переливалось мягкими зелеными, голубыми и золотыми тонами, неф был погружен во тьму и тишину. Только перед алтарем святого Дионисия горели две свечи - и вот, когда глаза Жиля привыкли к сумраку, он увидел, что там стоит на коленях какая-то фигурка, маленькая фигурка в кольчуге и в штанах, с поднятой головой, постриженными "под кружок" волосами.
Так значит, она здесь! Жиль, не шелохнувшись, смотрел на горевшие свечи. С ним происходило нечто странное - он не мог понять что. Усиливалась боль, столь мучительная и безнадежная, словно он не нашел Жанну, а потерял ее навсегда... Но что же висит там, над сотней портретов жертвователей, над восковыми фигурками и сердцами тех, кто на протяжении десятилетий, вероятно, даже столетий приносил пожертвования этому собору в знак благодарности или самоотречения? Что-то большое, блестящее... Он всмотрелся пристальнее, затем его взгляд вернулся к кольчуге Жанны, и только теперь Жиль понял: это были сияющие доспехи, безупречно изготовленные турскими кузнецами, они висели на гвозде рядом с алтарем - принесенные в жертву.
Тишину нарушил крик, похожий на вопль человека, раненного в сердце. Жанна повернула голову. На каменном полу на коленях стоял Жиль, спрятав лицо в ладони. Он не услышал, как Дева мимо него прошла к выходу. Жиль остался стоять на коленях, но он не молился. В этом соборе был погребен Дионисий, ученик апостола Павла, а вместе с ним - и тайна девяти чинов ангельских. Дионисий был последним, кто еще мог видеть ангелов. На этом же самом месте он, Жиль де Рэ, хоронил свою веру в то, что и в его эпоху существовал человек, для которого дверь в царство ангелов была раскрыта. Жанна отреклась, Жанна покорилась, Жанну победил этот дьявол Тремуй.
Сквозь осенний туман, по опавшей листве ехали они к королю. Лицо Жанны горело, зубы стучали в лихорадке; сопровождавшие ее мужчины глухо ворчали.
- Если бы я не была ранена, я бы не сдалась, - сказала она.
- Тогда зачем Вы пожертвовали храму Ваши доспехи?
- В знак благодарности, во имя спасения. Разве военные люди так не делают, когда бывают ранены?
- А Ваш меч, меч из Фьербуа, Вы тоже принесли в жертву?
- Меч из Фьербуа сломан.
Жанна посмотрела вперед, отпустила поводья и замолчала. Первым впустил сомнения в свою душу Жиль де Рэ, теперь оно вползало в сердца остальных рыцарей. Деву больше не понимали.
Короля догнали только в Жьене; не останавливаясь, он спешил в свои замки на Луаре, рыцарям он сказал, что у него не осталось денег, что он их отпускает и каждый из них может подумать о том, чтобы вернуться в свою семью. Архиепископ и Тремуй участвовали в переговорах, при успешном проведении которых, по словам Карла, отпадала всякая необходимость в продолжении военных действий. Наступила пора сбора винограда, с деревьев падали орехи величиной с детский кулак. Карл объявил, что все должны отправиться на зимние квартиры.
Из Сен-Дени донесся слух о том, что англичане украли из собора доспехи "ведьмы" и, радостно горланя, разбили их. С ожесточенным лицом Алансон настойчиво пытался убедить Жанну:
- Начнем наступление на Руан! Пока Вы здесь, наемники и деньги найдутся.
- Король не позволяет этого, Алансон. Возвращайтесь к себе домой, я обещала Вашей жене, что Вы вернетесь цел и невредим.
Что это значит - вспылил он, - неужели она больше не думает о Франции? Она покачала головой с улыбкой, обидевшей его до глубины души. Но затем он все же пришел с ней попрощаться. Он сказал, что ненавидит Тремуя, который ведет себя при дворе так, словно короновали его. Алансон собирался вернуться в свои владения и ждать, пока Жанна его не позовет. Она отпустила его, своего "прекрасного герцога", поверившего в нее с тех пор, как в первый раз поклонился ей в замке Шинон в присутствии короля, или даже в тот час, когда он охотился на перепелов и ему рассказали, что некая девушка приехала в Шинон, чтобы спасти Францию. За семь месяцев, прошедших с того дня, ни малейшая тень не омрачила их дружбы. Он был ей братом, и она была к нему ближе, чем к другим, и здесь не требовались слова.
Но сейчас, когда Алансон склонился перед Жанной, а она с бодрой улыбкой сказала: "Идите с Богом, Он вознаградит Вас за то, что Вы сделали для Франции", - сейчас он и не подозревал, как тяжело Деве расставаться с ним, как тяжело видеть его в сомнении и - молчать.
Это был триумф для Тремуя, и вечером он хотел его отметить, ибо никогда не мог терпеть взаимопонимания между Жанной и Алансоном и думал, что если Алансон уйдет, то ему будет легко отделаться от всех остальных.
На следующий день Жан Орлеанский опустился на колени перед Карлом, он умолял короля, чтобы тот позволил ему продолжать борьбу с англичанами до тех пор, пока последний англичанин не будет изгнан из Франции и Франция снова не заживет мирной жизнью.
Карл неуверенно посмотрел на него, затем сказал тонким и упрямым голосом:
- Как и Вы, я желаю мира, но для чего нам еще сражаться? Бургундцы просили о продолжении перемирия, а англичане также не стремятся к сражениям, они устали, - он топнул ногой. - Я запрещаю впредь сражаться во имя короля!
- Это Ваше последнее слово, сир?
- Мое последнее слово.
Итак, Жан Орлеанский также вынужден был вернуться в родной город и попросил Жанну приехать к нему в гости. Но Жанна обещала посетить храбрых граждан Орлеана только на Рождество. Ла Гир, не уходя в отставку, объявлялся то в одном, то в другом месте. На свой страх и риск он начал наступление в Нормандии, заявив, что если кто-нибудь желает ему в этом воспрепятствовать, то пусть сообщит. Тремуй с облегчением вздохнул. Из всех друзей Жанны при дворе остался один Жиль де Рэ. Он с угрюмым видом, не говоря ни слова, слонялся по округе, затем стал разыскивать мальчиков, имеющих талант к пению; он избегал Жанну, и злая предательская складка появилась около его красного рта. Тремуй не понимал его состояния, но иногда, когда он тайком смотрел на Жиля, его охватывало нечто вроде страха перед любимым племянником. Несколько лет назад один астролог предупреждал Тремуя относительно отпрысков его собственного рода: когда один из них вырастет, он будет покушаться на его жизнь. Тремуй никогда не забывал об этих словах; несмотря на внешнюю самоуверенность, он был подозрителен и суеверен. Недавно, когда он упал с лошади и чуть не сломал себе шею, его конюший заявил, что лошадь была заколдована чародеем, тем флорентийцем со злым взглядом, который служит барону де Рэ. Затем любящий лакомства слуга попробовал вина, поднесенного к столу, и через три дня умер по так и не выясненным причинам. Тогда Тремуй приказал одному из своих старых слуг наблюдать за племянником, но тот не заметил ничего подозрительного, а флорентийца по имени Прелати никто больше не видел. Вероятно, все это было предубеждением, и Тремуй, любя Жиля, был склонен уговаривать себя, что совершает ошибку. И по-прежнему дядя и племянник вместе охотились, а вечерами вместе напивались... Но почему все-таки Жиль не находил себе места? Только потому, что он все еще верил в Жанну.
Тремуй спросил Карла, не обращалась ли Жанна с его ведома с письмом к жителям Реймса, не написала ли она, что придет к ним на помощь в случае продвижения англичан - и не навсегда ли Франция оказалась под властью этой крестьянской девушки? Тремуй появлялся рядом с королевой и шептал ей на ухо, что Жанна стала играть роль первой дамы при дворе, а Жилю говорил, что если тот не позаботится о своих имениях, то у него вскоре кончатся доходы. Но Жиль в ответ пренебрежительно пожимал плечами, Карл отмалчивался, а королева просто смеялась: такая соперница ей даже нравилась. Только Режинальд сочувственно кивал головой, он говорил о терпении, которое должен проявлять человек, если в каких-то поступках открывается воля Господня. Тремуй пил больше, чем когда-либо, хотя вино из каждой бутылки сначала должны были пробовать слуги.
Как-то утром, устав от безделья, Жиль предстал перед Жанной с умоляющими глазами. По его мнению, она должна была, в конце концов, призвать их к дальнейшим действиям; разве она не видит, что Тремуй хочет сначала убрать всех командиров, а затем и ее? Он, Жиль, был готов сделать все, что бы ей ни посоветовали голоса.
Склонившись перед ней, нахмурив брови, он ожидал ответа. Некоторое время она молчала, затем ответила с некоторым высокомерием:
- Кто говорит Вам, что мои голоса что-то советуют?
Он прислушался - и вдруг понял: голос Жанны, известный ему лучше других голосов, изменился. Глаза и слова могли хранить ее тайну, но голос не мог обмануть его. Но что это была за тайна? Может быть, Дева внезапно стала обыкновенным человеком, с сомнениями и трудностями, как у всех?
- Ваши советники из потустороннего мира... Дева Жанна, разве Вы их уже не слышите? Девушка отвела глаза.
- Не нужно больше о войне, - тихо сказала она.
- Но зачем же Вы остаетесь при дворе? - у него перехватило дыхание, он думал о Сен-Дени. Той Жанны, которая разговаривала с ангелами, слышала голоса мертвых, знала небесные запахи, больше не было. Стоявшая перед ним женщина-пережила ли она хоть что-нибудь из того, что пережил он сам? Или она стала такой же, как другие?
Он распростер руки, словно желая обнять девушку и по-братски ее утешить, и все-таки содрогнулся от странного ощущения триумфа. Но тут в комнату вошел д'Олон, и Жанна сказала более отчужденным, чем прежде, тоном:
- Вы не в состоянии все понять, господин де Рэ.
Казалось, что в ту неделю события, наконец, стали разворачиваться так, как хотел Тремуй. Жиль внезапно куда-то исчез, не попрощавшись, вместе со всеми своими слугами; Жанна опять преклоняла колени перед королем, умоляя его о том, чтобы Карл использовал ее для военных действий до конца года.
Тремуй сказал, что французам пока не сдались два города: Сен-Пьер-ле-Мутье и Ла- Шарите. Не хочет ли Жанна начать их осаду? Жители города Буржа обещали ей выдать авансом тысячу триста золотых крон, если посланница Господа, Дева, что-нибудь предпримет.
Сен-Пьер-ле-Мутье был взят штурмом, но Ла-Шарите не сдавалась. Наступил ноябрь, напрасно ждала Жанна тысячу триста крон, обещанных Тремуем. У наемников не было шерстяной одежды, которую раньше присылал верный Орлеан, они находились в бедственном положении. Жанне пришлось отступить от Ла-Шарите несолоно хлебавши, началась зима, оставалось совсем немного времени до Рождества.
- Почему Вы не взяли этот город, хотя Господь повелел Вам сделать это? - спросил Режинальд Жанну, как только она возвратилась а Бурж, на зимнюю квартиру короля.
- Кто Вам сказал, что Господь мне это повелел?
Режинальд пригласил Паскереля, которого восемь месяцев назад назначил духовником девушки. Всякий раз, когда он видел этого монаха августинца, его охватывал гнев. Он полагал, что совершил ошибку.
- Как поживает Ваша подопечная? - глаза у Режинальда были полуприщурены, от его взгляда монах всегда терял присутствие духа. - Вы мне уже давно ничего не рассказывали о Жанне.
- Она причащается как обычно, господин архиепископ. Здесь в Бурже она ведет крайне уединенный образ жизни. Она живет в доме почтенной дамы Маргариты Ла-Турульд, которая готовит ей пищу и ходит с ней в баню; эта дама уверяет меня, что Жанна во всем остается целомудренной и непорочной.
- Это мы уже давно знаем, Паскерель. Речь идет о другом. Как обстоит дело с ее инспирациями?
- Об этом мне ничего не известно. Всякий раз, когда я о них начинаю спрашивать, она молчит.
- Даже на исповеди? Паскерель опустил голову.
- Да, господин, даже на исповеди.
- Мне сообщили, что граф Арманьяк спросил ее, какой из троих пап подлинный, об этом Вам тоже ничего не известно?
- Известно, господин архиепископ, у меня есть вот это письмо, Паскерель пошарил в своем широком рукаве и вынул оттуда свернутый пергамент, в который Режинальд, по своему обыкновению, жадно впился.
- "Моя возлюбленная госпожа, - тихо читал Режинальд. - Я смею смиренно к Вам обратиться... На Священный престол теперь претендуют три человека: один из них живет в Риме, и зовут его Мартин, его слушаются все христианские короли; другой живет в городе Панискола в королевстве Валенсия, и его зовут Климент VII; о третьем вообще неизвестно, где он живет... Не соблаговолите ли Вы спросить Господа нашего Иисуса Христа, чтобы Он, проявив Свою бесконечную благость, объяснил нам Вашими устами, который из троих пап подлинный.
Преданный Вам, граф д'Арманьяк?
Режинальд положил письмо на столик рядом с собой, возникла пауза, от которой у Паскереля стало тяжело на душе. Он вздохнул, сложил руки и продолжил свой отчет:
- Недавно она получила запрос по поводу гуситов. И это письмо я хотел бы Вам...
- Один момент, - прервал его Режинальд, - мы остановились на послании графа д'Арманьяка. Что на него ответила Жанна?
- Ничего, господин архиепископ. Она садилась на коня, вокруг нее, как всегда, собрались люди, и когда в приехавшем к ней человеке узнали Арманьяка, у всех стали вздыматься кулаки. Вы знаете, что Арманьяки свирепствовали в нашей стране более люто, чем англичане и сарацины, - да сжалится над их жертвами Господь! В спешке Жанна сказала, что у нее нет никакого мнения по этому вопросу и она вообще ничего не знает о том, что трое пап претендуют на престол святого Петра...
- Не хватает только приглашать детей на Вселенские Соборы, - обозленно пробормотал Режинальд. - А что она сказала о гуситах?
- Господин архиепископ, письмо пока находится у нее. Некоторые граждане хотят знать, что навлекает на себя эта секта, сжигающая в Богемии храмы и статуи святых. Она сказала мне, что ей нечего на это возразить.
Режинальд встал, подошел к окну и стал смотреть на проплывающие снежные облака. Казалось, он забыл о присутствии Паскереля.
- С Вашего разрешения я задам Вам вопрос: Вы были на Констанцском Соборе? - наконец спросил августинец.
- Да. Как архиепископу Реймсскому, мне пришлось наблюдать за сожжением Яна Гуса... Какой упрямец, с его уст не слетело ни звука, хотя горел он медленно... - Режинальд обернулся, и тут же раздался стук в дверь. Паж спросил, можно ли принять господина канцлера. Не успел Режинальд рассеянно кивнуть, как вошел Тремуй.
- Я, должно быть, мешаю?
- Нет, но я буду занят еще некоторое время.
С подчеркнутым равнодушием Тремуй опустился на табурет и пробурчал, что пока он погреется у камина, ведь сегодня чертовски холодный декабрьский день.
- Верно ли, что сегодня рано утром Дева уехала из города? - спросил Режинальд монаха августинца.
- Да, господин, ее пригласил город Орлеан, в ее распоряжение предоставили дом. Жанна там встретится с матерью и будет с ней и с братьями справлять Рождество.
- Вас она не взяла с собой?
- Поездка не должна быть столь долгой. И я подумал...
Режинальд столь внезапно хлопнул Паскереля по плечу, что тот вздрогнул.
- Вы не думали! Вы вообще слишком мало думаете. Поезжайте вслед за ней. И в будущем я желаю видеть все письма, которые она получает или диктует.
Он слегка протянул руку вперед, и она повисла так, что Паскерель смог поцеловать кольцо у него на пальце. Затем монах, смиренно склонив голову, удалился, а Тремуй проводил его взглядом, посвистывая при этом сквозь зубы.
- Есть что-нибудь новое, Тремуй?
- Да. В Париже началось восстание против англичан, город голодает. Герцог Бургундский вербует наемников, чтобы они действовали на стороне англичан, он требует от нас вернуть ему Компьень и говорит, что дал его нам взаймы. Жители Реймса написали письмо Деве, они боятся новой осады, а Жанна им ответила... - Тремуй прищурился. - Разве Паскерель ничего не рассказывал Вам об этом письме?
- Нет, - ответил Режинальд с неподвижным лицом.
- Если придут бургундцы, то пусть перед ними закроют городские ворота. Город освободит она сама, Дева Жанна. Она не отважилась сообщить еще что-нибудь, ведь письмо могло быть перехвачено... И ваша Жанна опять оказалась ясновидящей: письмо попало ко мне. Что скажете Вы на то, что она обещает им вооруженную поддержку, в то время как у нас продолжается перемирие?
- Но ведь и герцог Бургундский не очень-то соблюдает перемирие. Также верно, что он не более чем одолжил нам Компьень, - епископ пронзительно посмотрел Тремую прямо в глаза, но тот лишь пожал плечами: Тремуй гарантировал себе пост наместника в этом городе и не намеревался отказываться от доходов. - Что касается Жанны, - продолжал Режинальд, - то девушка, к сожалению, стала высокомерной; боюсь, Господь уже не протягивает ей Свою десницу.
- Нужно поговорить начистоту с герцогом Бургундским. Здесь в Бурже живет некая Катрин де Ла-Рошель, которая с герцогом на дружеской ноге. Я рекомендовал королю использовать ее для переговоров.
- Это дама, которая находит под землей клады и видит призраков?
- Та самая. Что же касается кладов, то мы можем прекрасно ими воспользоваться. Теперь нам нужна не просто любимица Господня, но чтобы она еще и пополняла нашу казну.
Режинальд, сосредоточенно созерцая свое кольцо, возразил на это, что герцог Бургундский - не самая главная проблема. Ведь если с Англией будет заключен мир> то герцог сам капитулирует. У него есть хорошая надежда на установление контакта с герцогом Бедфордом...
- И поэтому он снаряжает новое войско? - осклабился Тремуй.
-Это известие пока не подтверждено. По-моему, Бедфорд также устал от сражений. Война подходит к концу. Работа остается только для дипломатов. Почему тогда Жанна все еще проживает в Бургундии
Режинальд посмотрел в пространство, затем закрыл глаза и начал говорить так, словно читал проповедь.
- Видите ли, существуют люди, проявляющие силу воли не в действии, а в сопротивлении. С такими душами не следует бороться с излишней торопливостью.
- Существуют мальчики, - добавил Тремуй, также закрыв глаза, - которые не могут расстаться с любимой игрушкой, пока не получат новую... Что Вы имеете против госпожи де Ла-Рошель?
- Я не хочу, чтобы всех нас выставляли на посмешище. Разве Вы не слышали, что говорит весь Бурж? Она уговорила Жанну просидеть с ней в замке до полуночи, так как утверждала, что они увидят там "Женщину в белом". Жанна заснула, а Ла-Рошель, конечно, потом рассказывала, что к ней явилась "Женщина в белом". На следующий день Жанна проспала до полудня, а около полуночи опять стала ждать "Женщину в белом". Но никто не явился, и половина жителей города ликовала оттого, что Жанна посоветовала Вашей госпоже де Ла-Рошель возвратиться домой и воспитывать детей.
Тремуй сделал неодобрительный жест. Как бы то ни было, упомянутая Катрин все же нашла клад, на целый месяц пополнивший королевскую казну.
- А разве этот клад накануне не могли зарыть наемники господина де Тремуя?
Тремуй сделал вид, что не расслышал. Он заказал для Жанны гербовый диплом - скоро она будет иметь титул "де Лис" - разве это недостаточная причина для почетного возвращения крестьянской девушки домой? А то, чего доброго, она опять будет ранена стрелой...
- Молчать! - резко прошипел Режинальд. Тремуй же только пожал плечами, а затем с важным выражением лица начал разглагольствовать о том, что зима в этот раз выдалась мягкая и что король обещал погостить у него в феврале в замке Сюлли.
- Жанну я тоже приглашу и лично прослежу за тем, чтобы она приехала, если только она останется среди нас до февраля...
- Главное, что все полевые командиры разъехались, - прервал Тремуя епископ. - Только Вашего племянника Жиля я охотно оставил бы при дворе.
Почему именно Жиля, раздраженно спросил Тремуй, неужели архиепископ считает, что барон де Рэ будет вечно служить в казначействе, если он только шляется да ротозейничает?
Режинальд задумчиво погладил бороду.
- У него служит некий клирик, по-моему, его зовут Прелати. Этот человек мне не нравится.
- Что Вы говорите, Прелати разбирается в алхимии. Пусть он чем-нибудь займет Жиля. Мальчик просто изнывает от скуки; у него слишком много денег, а он не знает, что с ними делать; у него может быть слишком много женщин, и ни одна его не возбуждает; к тому же он жаждет несуществующего, - Тремуй говорил с таким пылом, что едва переводил дух. Никто, в том числе и Режинальд, не должен был знать, какой мучительный страх перед племянником он носит в себе.
Епископ встал, поднял голову, стараясь разглядеть выражение глаз своего собеседника под прищуренными веками, и сказал, заканчивая разговор:
- Ваш племянник Жиль кончит свои дни либо в монастыре, либо на виселице.
Рождество Жанна отпраздновала в Орлеане. 29 декабря датирована гербовая грамота Карла, по которой ей и всей ее семье были пожалованы дворянский титул и фамилия де Лис, что означает "лилия". Она никогда не пользовалась ни гербом, ни новой фамилией.
После этого последовали недели, о которых мало что известно. До сих пор неясно, какие интриги плелись вокруг нее и за ее спиной. Известно только, что 3 марта она гостила в родовом замке Тремуя Сюпли, где тогда проживала королевская семья. Карл проводил время в охоте и пирах, позволяя себя убеждать в том, что и та, и другая сторона хотят мира, и, конечно, он всеми силами старался избегать Девы, постоянно твердившей только о долге.
Правда, в первые недели нового 1430 года бургундцы ничего не предпринимали, казалось, что их совсем не интересует "одолженный" ими французам город Компьень, находившийся в руках Тремуя - того самого Тремуя, которого Филипп Бургундский называл убийцей своего отца. Ибо 10 января в Брюгге герцог, считавшийся богатейшим вельможей всего христианского мира, справлял свою третью свадьбу. Представители семнадцати народов, имевших в этом зажиточном городе банки, на протяжении восьми дней и ночей пили за здоровье Филиппа и его португальской невесты, из фонтанов били различные сорта рейнских вин и мальвазий, улицы были завешаны гобеленами, а герцог Бургундский, властитель Люксембурга, Голландии и Фрисландии, основал новый рыцарский орден Золотого Руна, добытого Ясоном. Конечно, у этого ордена были и глубоко положительные стороны - например, каждый рыцарь давал обязательство воздерживаться от ненужного кровопролития, - но невозможно отрицать того, что уже в том же году Великий магистр Филипп участвовал в весьма нехристианском деле: в продаже Девы Жанны.
Падшие ангелы
Над замком Тиффож опустились сумерки. Слуги погасили свечи в обеденном зале, мажордому господина де Рэ дали понять, что сегодня вечером он не будет нужен Все знали: если сюда пришел господин Прелати, то оба просидят весь вечер. В замке никто даже не предполагал какие важные сведения мог сообщить этот флорентиец, не знал этого и главный повар, которому было известно все остальное, дворня же совершенно ни о чем не догадывалась. Возможно, у них были дела, которые не терпят дневного света, такими делами в годы той войны мог заниматься всякий знатный дворянин, находившийся при казне и желавший платить деньги своим людям. Против этого предположения Говорило то, что после визитов Прелати слуги убирались в странных подвальных помещениях, где им попадались бутылки и восковые фигурки, небольшие горны сосуды для фимиама и треножники, но отнюдь не горы драгоценностей; там не было ничего, кроме хлама и рухляди непонятного назначения. Слуги утверждали, что там попахивает колдовством, а самые боязливые среди них старались незаметно улизнуть из подвала, когда их заставляли наводить там порядок. Вслух об этих делах не говорил никто, так как господин барон платил больше, чем любой другой хозяин в округе, и поэтому все радовались, что он вернулся. За исключением редких дней, когда он выглядел, словно его подменили, и мрачно бродил, предаваясь мучительным размышлениям, все остальное время он был дружелюбен и искренен, сердечен и щедр. В капелле его замка во время каждой мессы играл великолепнейший орган, мальчики-певчие пели так, что слушателям казалось, будто они попали на небо. Барон, возвратившийся в звании маршала, показывал пример глубокого, иногда даже самоуничижительного благочестия, он строго соблюдал все посты, и ходили слухи, что он предается самобичеванию.
Сегодня вечером не горел огонь в небольшом горне в потайной подвальной комнате, только четырнадцать свечей на серебряном канделябре струили мягкий свет.
Жиль сидел на стуле с жесткой обивкой, похожем на трон, и вертел в руках опал, взятый им со стола, на котором лежали щипцы и пинцеты, тигли и какие-то мелкие металлические предметы. Прелати в просторном черном одеянии сидел на корточках перед горном, сложив руки на коленях, словно статуя древнеегипетского царя. Лицо у него было длинное и худое и заканчивалось подстриженной острой бородкой, в которой появились первые седые волосы.
- Господин барон, я составил гороскоп господина Тремуя и вычислил все его констелляции, я вылепил его восковое изображение и вызвал дух того человека, которого он велел убить, - прежнего супруга его жены. Господин Тремуй окружен магической силой, предотвращающей возможность его умерщвления при помощи магических искусств. Эта сила спасла его и тогда, когда под моим воздействием он упал с лошади и должен был сломать себе шею.
- Разве ты мне не говорил, что можешь развеять любые чары? - Жиль подпер голову рукой, словно от усталости, но под полуприкрытыми веками ярко светились глаза, а крылья носа дрожали. - Вот уже четыре месяца ты составляешь его гороскоп и не можешь объяснить мне, почему работа идет так медленно...
- Позвольте мне объяснить, господин де Рэ, - перебил его Прелати, подняв руку в знак клятвы. - Я заблуждался. Это была не звезда, а какая-то сила, которую я не мог понять и ошибочно приписывал воздействию небесных тел. Теперь мне удалось раскрыть, что это сила человека.
- Какого человека?
- Сила Девы Жанны. Только ее искусство сильнее
моего.
Жиль засмеялся, обнажив ряд длинных желтых зубов. То не был приятный смех, он звучал зловеще и оскорбительно.
- Дева! Смотри-ка! Эта невинная девушка стала для тебя препятствием? И ты не смог найти лучшей отговорки?
За окнами шумел мартовский ветер, он проник в комнату сквозь щель, опрокинув небольшие весы для взвешивания золота, которые со скрежетом ударились о бутылку. Взгляды мужчин упали на хранившуюся в ней жидкость, и Прелати торопливо схватил бутылку.
- Вот, господин барон! Разве случайно весы стукнулись о бутылку? Стоит Вам только захотеть, чтобы эта жидкость была подмешана в суп Тремую, и Ваши желания были бы давно исполнены.
- А я был бы заколот и лежал бы в могиле. Тремуй не так прост, как ты думаешь. Он столько платит своим слугам, что никто не в состоянии их подкупить, и все, что он ест и пьет, он сначала дает им попробовать. Если дядя будет отравлен, то я не получу в наследство ни одного су, потому что он составил новое завещание.
- Денег Вы будете иметь, сколько пожелаете. Если только мне удастся приготовить эту смесь, - Прелати склонился над горном и любовно посмотрел в колбу, - то деньги больше не будут иметь значения в Вашей жизни.
- Слишком поздно. Все слишком поздно. Тремуем заниматься не имеет смысла, я отменяю свое поручение. Но я хочу знать, почему Жанна создает препятствия? Не станешь же ты утверждать, что она защищает Тремуя, так как любит его?
- Нет, сударь, но она его и не ненавидит и тем самым создает ему защиту, ибо ее покровительство распространяется на всех, кто находится поблизости от нее, в том числе и на него. Есть такие силы, которые присущи только ей да малым детям.
- Уверен ли ты, что эти силы все еще окружают ее с тех пор, как мы отступили от Парижа?
- Да, господин. В противном случае Девы давно не было бы в живых. Вот уже три недели она гостит в замке Сюлли...
Жиль молча кивнул, а затем спросил, какие это силы присущи детям. Но Прелати некоторое время не отвечал, он подошел к двери и прислушался:
- Вы ничего не слышали?
- Ничего, кроме крыс, мой слух меня не подводит. Отвечай же мне.
- Если вы будете как дети, сказано в Писании. Только простой народ может считать, что речь идет о неразумности, которую обычно приписывают детям. Для знатоков речь идет об ангельских силах.
- Теперь мы лучше понимаем друг друга. Значит, некоторые люди пользуются ангельскими силами. Но каким образом?
Флорентиец сидел на своем табурете, он помедлил с ответом, пристально глядя Жилю в лицо.
- Существуют два пути: белый и черный. Белый путь долгий и трудный, по нему способны идти лишь избранные. Другой путь может быть смертельным, и на него попадают только вместе с падшими ангелами. Жиль простер перед собой руки и задумчиво посмотрел на них.
- Второй путь - ты уже шел по нему?
- Нет. Это, как аллегорически сказано в Библии при описании избиения младенцев в Вифлееме, грех Ирода, и Господь его не прощает.
- Разве не может Господь простить все грехи в Своем всемогуществе? Разве Каин не убил своего брата?
Прелати молчал, он молчал столь долго, что Жиль, наконец, взял два серебряных кубка, налил в них вино; один из кубков он передал флорентийцу, а другой держал так, что на него падал отблеск пламени свечи.
- Ты устал, Прелати. Бургундское приносит плодотворные сны.
Они молча выпили, каждый в своем углу, не глядя друг на друга. Затем Прелати пожелал Жилю доброй ночи, а Жиль отпер дверь.
- Только после Вас, - пробормотал флорентиец, пятясь назад, но Жиль покачал головой. Он хотел еще почитать фолианты, купленные им у аббата из Сен-Дени, сочинения Скотта Эриугены о девяти чинах ангельских. По слухам, они восходят к сочинениям Дионисия, ученика апостола Павла.
Прелати пожал протянутую ему руку и бросил робкий взгляд на бледное лицо, которое под воздействием игры света и тени внезапно показалось постаревшим на много лет. Он подумал о том, кому этот человек хочет отдать свою душу: Богу или дьяволу. И громко сказал:
- Созвездие Скорпиона управляет Вами, как никем из известных мне людей. Из праха скорпиона восстанет орел.
Жиль рассмеялся, самоуверенно и злорадно.
- Только сначала скорпион должен погибнуть в собственном пламени. Хорошо отоспись, Прелати. Завтра в девять часов утра в капелле состоится нечто необыкновенное, трехголосное пение моих мальчиков в октавах и квинтах, "Песнь трех отроков в пещи огненной".
Такая же весна была в разгаре в окрестностях замка Сюлли, в котором Тремуй продемонстрировал свое несравненное гостеприимство. Целыми днями он устраивал охоту, а вечерами - танцы и игры, он не скупился на еду и питье, а с тех пор, как у него стала гостить Дева Жанна, праздничным развлечениям не было видно конца. Правда, жила девушка не в замке, а в крестьянском доме, и каждому было ясно, что она ожидала лишь кратких мгновений, которые король посвящал беседам с ней.
- Мы проведем Всеобщий мирный конгресс с Англией и Бургундией, говорил он ей, тщательно подбирая слова, ежедневно повторяемые Режинальдом. - Имей терпение, Жанна, скоро мы его проведем.
- Сир, бургундцы угрожают Реймсу. Они и думать не хотят о том, чтобы соблюдать перемирие. Париж голодает и надеется на нас. Почему Вы меня вынуждаете действовать в одиночку? Скоро закончится предоставленный мне год. Ах, почему Вы мне не верите?
Стоял чудесный день, на деревьях с раскрывающимися почками пели птицы, в окна дул легкий ветерок, и худое лицо Карла выглядело более веселым, чем с обычно.
- Нет, Жанна, я тебе верю. Но мне было бы страшно еще раз отпустить тебя сражаться. К тому же, мы сначала должны созвать маршалов и создать армию.
- Пока Вы все это сделаете, будет слишком поздно, сир. Я не могу здесь долго оставаться.
- Разве тебе плохо с нами? Мы ведь любим тебя, королева и я.
- Мое место не при дворе, сир.
- Разве мы не приняли тебя в дворянское сословие, чтобы все видели, как мы тебя ценим? Почему ты не носишь новый герб?
- Простите, сир, я должна сохранять верность моему старому штандарту, сказано это было тихо, тоном, показывающим, что таково ее окончательное решение. Снова в ней светилась та сияющая даль, в которую Карл должен был верить, независимо от того, хотел он этого или не хотел.
- Это Господь повелел тебе выступить с войском?
Жанна молчала и улыбалась, глядя ему прямо в глаза. Прошел год с тех пор, как она впервые предстала перед королем. Ей был обещан "год и еще немного", сколько раз она уже говорила ему об этом?
- Делай то, что ты должна делать, - сказал Карл, наконец, когда Жанна, прощаясь, преклонила перед ним колено.
- Да поможет Вам Господь, сир.
Она вышла из комнаты, по своему обыкновению, бесшумно, и на душе у него стало тяжело, хотя за окнами светило солнце и колокол возвещал обедню. На другой день он напрасно разыскивал Жанну. Она уехала из замка. Больше Карл VII девушку не видел.
Около девяноста человек продвигались с Девой в северном направлении, к Иль-де-Франсу. Она не позвала с собой никого из командиров: ни Жана Орлеанского, ни Ла Гира, ни Алансона. С ней были только конюший д'Олон и два ее брата. Совершенно одна, без чьей-либо поддержки, она должна была платить людям жалованье. Но не это было страшно. О самой тяжелой задаче, возложенной на плечи Жанны, не догадывался
никто. Разум говорил ей, что нужно взять Париж, завершив тем самым все труды. Но указаний из потустороннего мира не было.
На Страстной неделе Жанна установила свой штандарт под стенами Мелена. Войско форсировало Сену, в пятидесяти милях к северо-востоку лежала столица. Пасха... У ног Девы цвела земля, за которую она была готова сто раз умереть, колокола уже возвещали ее вступление в город. Жанна стояла в поле и прислушивалась. И вот, они заговорили снова, "райские сестры" Екатерина и Маргарита. Но сказали они нечто неслыханное: еще до Иванова дня ее возьмут в плен.
В плен? В плен к врагу? Больше Жанна не прислушивалась, душа ее кричала от мук. Как могло случиться, что Франция до сих пор томится в неволе? Чего стоила жизнь Жанны, если задача ее не была выполнена?
"Не бойся, Господь поможет тебе. Ты должна испытать и плен".
Жанна была хитра - даже в те моменты, когда душа ее отрывалась от земли. Она быстро сообразила, что если "райские сестры" сообщат ей час и место пленения, то она поостережется в тот день принимать участие в сражениях...
"Когда это будет?" - спросила девушка и прислушалась, но вокруг только пели птицы, золотое солнце опушалось на западе, и освобожденные жители Мелена шли : ней, чтобы проводить ее в город. Жанна молчала, думая о часе своего пленения, и страшное слово "плен" неотступно преследовало ее.
Как и прежде, она находилась в первых рядах сражавшихся и атаковавших, меч ее оставался в ножнах, штандарт развевался, и ни один из мужчин, которые 5ыли рядом день и ночь, не знал, что скрывает Дева в сердце своем. Если ее возьмут в плен, то кто завершит : труды? Кто изгонит англичан? Никому не дано знать своей смутной судьбы; если же кто-нибудь обладает даром предвидения, то он не должен использовать его для самого себя. В эти недели Жанна продолжала действовать так, словно во всей обширной провинции Иль-де-Франс ничего особенного не произошло. Она обратила англичан в бегство при Ланьи и продвинулась с войском к Уазе, чтобы отрезать от юного Генриха VI, который должен был приплыть в Кале, северо-западную дорогу на Париж. Жанна действовала так, как подсказывал ей здравый рассудок, и с готовностью приняла на себя это испытание: она знала о неотвратимости загадочного рока и все же храбро противостояла ему.
Рупертус Гейер, тот самый "анонимный клирик", понял личность Жанны правильно: если для нее и можно подыскать какую-то историческую аналогию, то лучше всего сравнить Жанну с сивиллами, этими пророчицами языческой эпохи, чьими устами говорили боги. Но между ними и Жанной была огромная разница.
На сивилл воздействовали силы природы: серные испарения, одурманивающие запахи, журчащие ручьи. В состоянии экстаза они высказывали такие вещи, о которых сразу же забывали, как только приходили в себя. В повседневной жизни они не имели никаких высоких прозрений, они были как бы чистыми листами, на которых писали силы, не поддающиеся контролю. "Ибо присущий им пророческий дар подобен доске, на которой ничего не написано, он неразумный и неопределенный", - писал Плутарх. Люди, вероятно, прислушивались, когда сивиллы начинали говорить "разными языками", и все же они одновременно почитали эти "орудия" сверхъестественной речи и избегали их.
Устами Жанны также говорили сферы, чьих границ никто не знал; она могла впадать в экстаз на молитве, при звоне колоколов, в тихом поле или в лесу, но это был такой экстаз, такой выход за пределы обычных чувств, которым она управляла и из которого могла выйти с трезвым рассудком и осознавая собственное "я", чтобы затем перевести увиденное и услышанное на язык земных слов и земных поступков. То, что языческим жрицам было доступно в отрешенном от мира затмении чувств, Жанна воспринимала в ясном сознании и разумной умеренности. Вместе с мужчинами она ездила верхом и сражалась, вместе с женщинами и детьми она спала, и, как и все они, Жанна могла смеяться. Просто и ясно, без недомолвок и тайн она рассказывала о том, что должно было случиться: "Подождите еще три дня, тогда мы возьмем город"; "Потерпите, через час вы станете победителями"; "К Посту я приведу королю подкрепление". Дева намеренно сняла покрывало загадочности со своей жизни и поступков; загадкой оставалась лишь она сама. Так как ей самой была предречена грядущая беда, она замкнула уста, и никто не знал о мрачной вести. Всегда, даже перед смертью на костре Жанна отдавала себе отчет в том, что ей можно говорить и чего нельзя.
Со дней апостола Павла женщинам, "глаголющим языками", в христианских общинах надлежало молчать, ибо "за глаголение языками несет ответственность дух, дающий вдохновение, а за разумное пророческое слово - наоборот, говорящий человек". Для христиан общины Павла лучше было произнести пять слов пророчества, находясь в здравом уме, чем десятки тысяч слов, "глаголя языками". Духовный язык нужно перевести на язык людей, чтобы человек сопровождал речь духа своим разумом; и лишь то, что человек может понять и усвоить собственным рассудком, он должен выражать словами.
Жанне д'Арк в те недели яснее, чем когда-либо, удалось доказать, что она несет ответственность за свои наделенные разумом слова пророчеств и что она высказывает их - или молчит, - находясь в здравом рассудке.
Рассудок сопровождал приходящие к ней инспирации, и словами ока выразила лишь часть того, что слышала. Между ней и сивиллами лежит Голгофа. Жанна д'Арк выдержала экзамен перед апостолом Павлом.
Именно о тех неделях рассказывают странные вещи, и вера народа в "посланницу Божью" тогда стала наиболее сильной. В Ланьи какие-то люди протиснулись к ней сквозь толпу и протянули ей молитвенные четки. "Прикоснитесь к ним, Дева Жанна, ведь они священны!" - "Прикасайтесь сами, вам это тоже поможет!"
Где-то в другом месте к ней пришли плачущие женщины: новорожденный мальчик умер и лежит перед образом Мадонны не крещенный. Не желает ли Жанна прочесть над ним молитву? Она пришла в дом, где лежал младенец, и молилась вместе с другими девушками городка над недвижным бескровным личиком. И вот, можно было видеть, как к ребенку возвратился нормальный цвет лица, он сделал три вдоха, и его тут же окрестили. По Ланьи пронесся слух, что Жанна может воскрешать людей. Но в книге под названием "Ведьма Жанна" была открыта новая страница.
Компьенский крест
Двадцать третьего апреля девятилетний Генрих VI, король Франции только по титулу, так как он не был коронован, высадился с подкреплением в Кале. Бедфорд хотел снова захватить Реймс, чтобы помазать своего племянника миром святого Ремигия. В начале мая англо-бургундские войска стояли на берегах Уазы, а Жанна двинулась навстречу им. Тем временем ее армия увеличилась на несколько тысяч человек, хотя она не позвала никого из старых командиров. Никто не должен был вмешиваться в ее судьбу.
В последующие десять дней удача не сопутствовала Жанне. При попытке атаковать предмостное укрепление Пон л'Эвек наемники были отброшены. Конечно, враг превосходил их в численном отношении, но когда люди Жанны не были в меньшинстве? При отступлении в сторону Суассона городские ворота оказались закрытыми, и вскоре после этого город сдался бургундцам.
- Комендант города получил за это четыре тысячи золотых дукатов, сообщил Жанне д'Олон, но тут же раскаялся в своих словах, поскольку Жанна встретила их таким гневом, в каком он ее еще никогда не видел: она сказала, что комендант должен быть повешен и четвертован за измену. С несколькими сотнями своих людей под покровом ночи девушка отправилась сквозь густой лес, мимо неприятельских форпостов в сторону Компьеня - города, губернатором которого желал быть Тремуй, ибо эта должность сулила ему большие доходы. На западном берегу Уазы рядом с городскими воротами находились бургундцы. Компьень представлял собой ключевое укрепление к северу от Парижа, его нужно было взять и удержать.
- Обещали ли деньги коменданту Компьеня, если он нам сдастся? полюбопытствовала Жанна.
- Говорят, что обещали, только он от них отказался.
- Храбрые люди, мы нанесем им визит, - эти слова можно прочесть и сегодня на памятнике Жанне, установленном в Компьене.
Архиепископ Режинальд также пребывал в Компьене. Он сердился на Жанну, сытый по горло ее самоуправством. Разве этой девушке не дали достаточно ясно понять, что в ее услугах теперь нет необходимости и они скорее нежелательны? Даже командиры послушались его, одна лишь Жанна из гордости и упрямства желала действовать самовольно. Видно, Господь уже не помогал ей - Режинальд считал, что у него есть не одно доказательство этому.
- Жанна, где ты надеешься умереть? - спросил он у нее, когда они как-то ехали рядом.
- Где будет угодно Господу, о месте и времени я знаю не больше, чем Вы, - был ее ответ. Без сомнения, дар пророчества покинул девушку.
Каждый день Режинальд получал донесения от своих шпионов о том, что Жанна объявлялась то в одном, то в другом городке. Больше он о ней ничего не знал и при этом, будучи канцлером короля, должен был уверять бургундцев в соблюдении перемирия.
Днем 23 мая епископ даже продиктовал письма, в которых сообщал о своем желании устроить пир, и тут ему сообщили, что комендант города Гийом де Флави хочет с ним поговорить. Флави был сводным братом Режинальда и проявил себя в те дни как очень умный и ловкий человек.
- Ну что, есть что-нибудь срочное?
- Господин архиепископ, Вы велели мне держать Вас в курсе событий. Сегодня утром Дева приехала в город...
- Знаю.
- Она посетила мессу в церкви святого Иакова, это было богослужение для детей. После она долго стояла, прислонившись к колонне, а при выходе из церкви ее ожидала толпа женщин со своими малютками. Видите ли, она по-особому относится к детям, мои дети тоже рвутся к ней, когда она проезжает по улице. Сегодня утром - у меня об этом надежные сведения - она громко сказала, так что все услышали: "Дети мои и мои милые друзья, я говорю вам, что меня продали и предали, и скоро меня ждет смерть. Молитесь за меня. Больше я не смогу служить королю и нашей Франции". Теперь я спрошу Вас, что это значит? Вы когда-нибудь слышали, чтобы она так говорила?
Их взгляды встретились, Режинальд в задумчивости погладил бороду.
- Нет. Такого еще не было.
- Теперь я несу ответственность за все происходящее в этом городе перед господином Тремуем. Я знаю, он разделяет ваше мнение, и то, что Дева продолжает сражаться, не входит в его планы. Но на ее стороне народ, наемники и женщины. Моя жена прожужжала мне все уши о том, что я не должен допустить гибели Девы... Мне не хотелось бы, чтобы потом меня стали обвинять в предательстве. Однако - если она и в дальнейшем будет продолжать действовать против Вашей воли, то я не знаю, что произойдет. Мне было бы спокойнее, если бы она выбрала какой-нибудь другой город в качестве своего опорного пункта.
Режинальд кивнул слуге, который только что пришел с сообщением, что обед готов и гости ждут господина архиепископа. Он встал и на прощание протянул руку
Флави.
- Если она будет и в дальнейшем проявлять такое же высокомерие и действовать по своему усмотрению, то Господь, будьте уверены, перестанет ей помогать. Нам же ничего не останется, как смиренно перед этим склониться.
Флави бросил стремительный взгляд на лицо епископа - к сожалению, слова знатных вельмож всегда балансируют на острие ножа между "да" и "нет". Увы, если ложь будет раскрыта, то ответственность за это понесет не архиепископ и не Тремуй, а он, Флави, комендант Компьеня. Погруженный в тяжелые мысли, он спускался по лестнице епископского дворца. Герцог Бургундский тайно обещал Флави хорошие деньги, если он передаст пресловутую Деву в руки герцога, и вину коменданта здесь трудно будет заподозрить. Он пока еще не ответил на это предложение, так как нужно сначала поточнее узнать о настроении Тремуя, но его собственная жена с тех пор не уставала повторять ему угрожающим тоном слово "измена".
Комендант Компьеня был человеком, о котором ходили слухи, что он убивает мужчин, насилует женщин и ничего не боится. Несколько лет спустя собственный цирюльник перерезал ему горло, и, поскольку он еще дышал, жене пришлось задушить его. Карл VII стал благоволить к мадам Флави, так как она смогла доказать, что Флави отправил на тот свет ее отца и хотел утопить ее самое.
К вечеру того же 23 мая Жанна приступила к атаке бургундского предмостного укрепления Бодо на противоположном берегу Уазы. Бодо было расположено в болотистой низине у крутого холма, защищали его весьма малочисленные силы, к тому же не ожидавшие атаки в столь поздний час. Флави открыл западные ворота города, Жанна въехала на мост с четырьмястами или пятьюстами своих людей: на городских стенах находились лучники, был выстроен мост из лодок, чтобы обеспечить отступление бургундцев.
Это была не битва, а стычка, едва ли достойная упоминания в длинном списке сражений, проведенных Жанной. Она скакала на светло-сером коне. Ее ярко-красный плащ развевался поверх сияющих доспехов. И вот уже бургундцы бежали во все стороны, лагерь их был разгромлен, люди Жанны начали разрушать укрепления...
И тут один рыцарь, отправившийся прохладным вечером прогуляться в соседний лагерь, зорким взглядом посмотрел с холма в долину. Это был Жан Люксембургский. То, что он увидел, определило не только его дальнейшую судьбу.
Он приказал своим слугам мчаться галопом, собирая по всей округе столько пикардцев и бургундцев, сколько им удастся найти. Они съезжались отовсюду, окружая небольшое французское войско. Дважды людям Жанны удалось отбить атаки, отбросив бургундцев назад в болотистую низину. Но теперь с юга надвигалось еще и подкрепление англичанина Монтгомери, хронист пишет, что в нем насчитывалось пять тысяч человек. "Спасайся, кто может!" - послышалось в рядах французов. С боями они отступили к мосту, преследуемые неприятелем, Компьень прикрывал тыл, городские ворота были открыты, тот, кто окажется в Компьене, может считать себя спасенным.
Конский топот, лязг оружия, грубые возгласы на одном и на другом берегу Уазы... Жанна сама прикрывала отступление, пока все французы не вышли из окружения и не оказались на мосту. На вражеском берегу остались стоять она, два ее брата и двое шотландских стрелков из лука. Белый штандарт развевался, красный плащ был далеко виден в вечернем свете. "Вперед! Ведьма! Лови ее!" раздавалось на двух языках. На пятерых французов обрушились сотни врагов... Еще шаг, и французам удалось бы оказаться на мосту. Но тут загремели цепи, заскрипело дерево, и мост был поднят.
Жанна увидела это, затем пришпорила коня в последний раз в жизни.
- Друзья, бегите! - прокричала она, когда чья-то тяжелая рука сбросила ее с лошади. В тяжелых доспехах, делавших любого воина неподвижным, лежала она в траве. Мужские руки подняли забрало - и тогда все увидели лицо девушки.
- Сдавайся! Сдавайся мне!
- Я поклялась не сдаваться и сдержу свою клятву!
Пленных, не желавших сдаваться, можно было убивать. Но Дева, взятая в плен живой, представляла самую ценную добычу на этой войне - и каждый знал это. Молитвы Жанны, в которых она просила дать ей умереть, если попадет в руки врагов, услышаны не были. Лучник, служивший бастарду Лионнелю де Уэмдонну, привел ее в лагерь Жана Люксембургского.
Солнце заходило, а там, на другом берегу Уазы, лежал Компьень, город, в котором с тех пор произошло столько судьбоносных для французов событий. Уаза вместе с двумя своими притоками образует в этом месте крест.
За тридцать сребренников
В последний раз в жизни вечером 23 мая 1430 года Жанна штурмовала неприятельский лагерь, в последний раз она сняла свои доспехи, у нее отняли штандарт с изображением Христа и ликом ангела. Борьба на поле брани окончилась. То, что начиналось теперь в ее восемнадцать лет, было борьбой другим оружием и с другим противником, но, как и прежде, это была борьба не на жизнь, а на смерть.
Ее земные товарищи остались на противоположном -берегу Уазы, в Компьене раздавался колокольный звон, среди торжествующих врагов она была одинока. Наемники, празднуя у лагерного костра, захмелев от победы, разорвали ее штандарт.
Но это были события только видимого мира. На девушку смотрели мир ангелов и мир мертвых, в тот момент история человечества свершалась через Жанну д'Арк. Завет святой Маргариты был исполнен; пробил час исполнения завета святой Екатерины. Земное знание готовилось сразиться с мудростью, в утренних лучах которой Дева Жанна жила, боролась и страдала. В потоке времени уже приближались столетия, когда силы отрицающей Бога учености начали бескровное, но неотвратимое наступление против брезжущего в человеке воспоминания о его божественном происхождении, когда человеческие умы и сердца стали ареной, на которой падшие ангелы боролись с архангелом по имени Михаил, провозвестником воли Христа. Все, что совершила Жанна, послужило Франции, Англии, новой Европе; это был вызов, сияющая загадка для всех народов последующих эпох.
Тем временем на долю девушки, чей штандарт с изображением ангела разорвали пьяные враги, выпало земное судебное сражение особого свойства: речь шла о притязаниях на драгоценнейшую добычу войны, которая вот уже восемьдесят лет велась за корону Франции. Лучник Лионнеля де Уэмдонна свалил ведьму с коня; Уэмдонн входил в свиту графа Люксембургского, использовавшего свой единственный шанс и победившего в уже проигранной стычке. Жан Люксембургский был вассалом герцога Филиппа Бургундского, а Филипп Бургундский, в свою очередь, - вассалом английского короля, который, по английским законам, мог предъявить свои права на пленного высокого ранга.
Гордый победитель Жан Люксембургский поспешил в тот же вечер отвести закованную в кандалы пленницу к своему сеньору, герцогу Филиппу Бургундскому, тому самому Филиппу, на службе у которого состоял художник Ян Ван Эйк, Филиппу, о котором говорили, что у него было двадцать четыре любовницы и несметное количество внебрачных детей; он не признавал над собой ничьей власти, кроме власти английского короля. Мы не знаем, о чем они говорили, девушка и герцог, но до нас дошло письмо, написанное в тот же вечер Филиппом Бургундским герцогу Бедфорду: "Нашему благословенному Создателю было угодно, чтобы женщину, называемую Девой, взяли в плен".
Вначале Жан Люксембургский осознавал только одно: англичане заплатят немало, если в их руки передать девушку, которой они страшились больше, чем всех французских полководцев вместе взятых. Но ведь Карл тоже не станет медлить и приложит все усилия, чтобы выкупить ее. Финансовые дела Жана Люксембургского обстояли весьма неблагополучно, он по уши застрял в долгах, и неожиданный трофей означал для него крупную удачу. В кандалах и под усиленной охраной Жанна была доставлена в замок Болье, укрепленную резиденцию графа Жана Люксембургского.
До поздней ночи горели свечи в епископском дворце в Компьене. Режинальд, получив известие о том, что Жанна не вернулась к своим, с удовлетворением подумал, что Господь подтвердил его собственные догадки.
- Господь высказался, - сообщил он Флави, и тот поспешил признать его правоту.
- Но на улицах собираются толпы народа, женщины рыдают, и ходят слухи, что наш город будет предан огню и мечу, - Флави умолчал о том, что на всех углах шепчут, будто Деву предали, так как комендант намеренно приказал поднять мост слишком рано.
- Скажите всем, пусть они возвращаются по домам, Жанна нам больше не нужна. Для Франции избран другой посланник Божий, его зовут Гийом, он пастух, как и она. Завтра я представлю его народу, он сам возвестит все, что на него возложено, - Режинальд благосклонно попрощался со своим сводным братом и позвал секретаря. Сегодня вечером ему нужно было еще написать письмо королю и жителям города Реймса, чтобы избавить их от ненужных волнений.
"Она не желала слушаться советов, но действовала по собственному усмотрению"... - диктовал Режинальд. Пленение было наказанием Божьим за ее высокомерие. Кажется, что пастух, с которым он познакомился, совершит гораздо больше великих деяний, чем
Жанна. Он тоже говорит, что Жанну оставил Господь, ибо она возгордилась и стала носить роскошные одеяния. Когда этого пастушка можно будет представить двору?
Это письмо Карл получил в Жаржо два дня спустя; аналогичное письмо пришло к жителям города Реймса, и оно там хранится до сих пор.
- Волею Господней теперь это случилось! Мы должны ее выкупить, чего бы это ни стоило, - сказал Карл, побледнев.
- Каким образом, позвольте Вас спросить? - Тремуй не скрывал своего хорошего настроения.
- В наших руках Суффолк и Талбот. Если мы освободим обоих...
- Ты что, всерьез считаешь, что англичане столь глупы? А что будет, если ты пригласишь этого Гийома? Народ привык верить пастушке. Гийом тоже пастух. Кажется, в наши дни пастухам верят больше, чем королям.
- Молчать! - закричал Карл. А затем робко спросил: - Что же они с ней сделают?
- Нетрудно догадаться: сожгут на костре или утопят.
- И я буду тому виной!
- Ты? Почему это ты?
- Мне не следовало ее отпускать.
- Тебя она слушалась столь же мало, как и всех нас. Голоса ввели ее в заблуждение, теперь эти голоса должны ей помочь. Я, во всяком случае...
Беседу прервал камердинер, принесший на серебряном подносе письмо. Карл развернул свиток, а Тремуй заглядывал ему через плечо, но вскоре выяснилось, что он не в силах разобрать столь мелкий почерк.
- Вот видишь, он того же мнения, что и я, - печально кивнул головой Карл.
- Если ты мне скажешь, кто он, то я лучше пойму, о чем идет речь.
- Архиепископ Амбренский, мой старый воспитатель, - полушепотом, сдавленным голосом Карл читал: - "Обратитесь к Вашей совести, сир, напрягите . все силы и, не робея ни перед чем, выкупите эту девушку, ей должна быть сохранена жизнь любой ценой. В противном случае Вы покроете свое имя несмываемым позором мерзкой неблагодарности".
Свиток упал на тощие колени Карла, он разрыдался. Но Тремуй заявил:
- У меня нет лишних денег.
- Тогда давай соберем их, вероятно, городам удастся набрать достаточную сумму. Тремуй, если ты мне друг...
- Я подумаю. Но ведь погода хорошая, разве ты не поедешь со мной на охоту? И разве не напишешь письмо Режинальду, что ты готов принять пастушка Гийома?
- Поехали, - сказал Карл.
Жители занятого англичанами Парижа вечером 24 мая устроили фейерверк и пели "Те Deum..." в благодарность за пленение безбожной потаскухи. В университете, который называл себя "матерью учения", "солнцем Франции и всего христианского мира", собрались выдающиеся умы в области богословия и юриспруденции, чтобы написать письмо. Ни один из профессоров не видел Девы, но мнение о ней у всех давно сложилось. Жанна была злейшим врагом Англии, а все они жили за счет благосклонности англичан.
"Вышеупомянутая женщина, которая называет себя девою, сверх всякой меры оскорбляла честь Господню, до крайней степени поносила веру, бесчестила Церковь, так что идолопоклонство, ереси и немыслимое зло распространились в этом королевстве. Мы просим Вас, могущественного и почтенного господина графа, ради чести Господней и святой католической веры, сделать так, чтобы отдать эту женщину под суд. Пришлите ее сюда, чтобы предать ее трибуналу Парижской инквизиции, и Вы тем самым приобретете милость и любовь Всевышнего" Так звучит послание к Жану Люксембургскому. Тем временем англичане также написали аналогичные письма к графу Люксембургскому и герцогу Бургундскому, они требовали передать им пленницу "от имени и по поручению нашего господина, короля Англии и Франции" - девятилетнего мальчика, гулявшего по руанским садам. Но поскольку интересы Англии и Парижской инквизиции в этом случае совпадали, обе стороны быстро договорились между собой. И посредник был уже найден.
Через шесть дней после пленения Жанны в замок Жана Люксембургского прибыл епископ Бове, имевший неприятную фамилию Кошон, и передал послание инквизиции. Трудно было найти лучшего представителя, выражающего общие интересы. Кошон, большой знаток богословия и юриспруденции, имел жизненный опыт, умел вести дела с вельможами, прежде он был ректором Сорбонны. К тому же он уже давно заявлял, что свои поступки Жанна совершает под воздействием дьявола, так как год назад, когда она привела короля в Реймс, город Бове, где находилась резиденция епископа, сдался Карлу, и его, дружественного англичанам епископа, изгнали. С тех пор Кошон жил в Руане, герцог Бедфорд назначил его советником английского короля и духовником всей оккупированной Франции. Теперь же волею судьбы случилось так, что Жанна была взята в плен на земле, относящейся к епархии Бове.
- Я приехал из лагеря герцога Бургундского, - сказал Кошон, - но там, к сожалению, не встретил Вашей Милости. Речь идет о женщине по имени Жанна, которая подлежит выдаче инквизиции Франции. Лучше всего было бы, если бы Вы тотчас же передали мне пленницу. Если Вы выделите несколько человек для ее охраны, то я возьму на себя ответственность за безопасную доставку ее в Париж, пусть даже она прибегнет к колдовским искусствам. Ведь она у Вас здесь, в замке?
- Нет, - солгал Жан Люксембургский. - А что Вы с ней собираетесь делать?
- Устроим процесс по всей форме, проведут его ученейшие господа.
- А потом что?
- После вынесения приговора его, несомненно, приведет в исполнение светский суд. Вы же понимаете, что Церковь избегает кровопролития.
Граф Люксембургский был еще молодой человек, ведьму Жанну, которую привели к нему шесть дней назад, он представлял иначе. Она оказалась девушкой с нежным голосом и, видит Бог, с прекрасными и умными глазами. Он тоже принадлежал к английской партии, поскольку служил герцогу Бургундскому, который был на стороне Англии. И если бы Карлу VII при помощи этой девушки когда-нибудь удалось изгнать англичан из Франции, кто знает, что пришло бы ему в голову? Но графу Люксембургскому необходимо было поправить свое финансовое положение. Он не желал Жанне ничего дурного, просто хотел получить за нее деньги.
- Значит, - сказал он резко, - англичане сожгут ее. Епископ по-отечески назидательно посмотрел Жану Люксембургскому прямо в глаза.
- Лучше, господин граф, предать смерти грешника, чем навсегда подвергнуть проклятию его бессмертную душу. Разве Вы этого не понимаете?
Жан Люксембургский скривил лицо.
- Мне кажется, что для этой цели годится и почетный удар кинжалом.
Кошон проехал из Парижа столько миль не для того, чтобы обсуждать с неученым рыцарем проблемы, требующие познаний в области богословия. Он тяжко вздохнул, а затем подавил в себе нетерпение. Дело складывалось не так просто, как предполагали в Париже. В его намерения вовсе не входило, чтобы Жанна, после того, как ее столь удачно взяли в плен, незаметно исчезла, ведь станут распространяться слухи о ее сверхъестественном освобождении.
- Вы не вполне понимаете, о чем идет речь, господин граф. Не нужно лишний раз объяснять, что ведьму должно постигнуть наказание. Каждый, кто этому воспрепятствует, совершит преступление перед Господом, преступление, заслуживающее тяжелой кары! Светский суд в этом случае будет рассматривать дело о государственной измене. Итак, у нас одно мнение по этому вопросу, не правда ли? - теперь лицо Кошона покрылось суровыми складками, он следил за воздействием своих слов и проявлял недовольство. Жан Люксембургский отвернулся, избегая его взгляда, затем потянулся погладить своего дога, который беспокойно посматривал то на гостя, то на хозяина. Лишь после этого он повернулся к Кошону и невинно улыбнулся.
- Жанна, естественно, стоит на пути у англичан, здесь все ясно. Но я еще не получил никаких сведений о том, что они сами сообщат об этом моему господину, герцогу Бургундскому, - он сделал едва заметное зловещее ударение на слове "сами".
- Я вижу, Вы пока не в курсе дела и могу предоставить Вам кое-какие сведения, - Кошон развалился в кресле и сделал паузу. - Вчера вечером в лагере герцога Бургундского я передал ему письмо, в котором во имя нашего господина, короля Англии, от него требуют во спасение его души передать упомянутую женщину нам, Парижской инквизиции, - он повысил голос и говорил теперь тоном приказа.
- Вы должны благодарить меня, господин епископ. Вам ведь известно, что выкуп по французским законам причитается мне.
- Потому-то я к Вам и приехал.
- Это делает мне честь. Но все же Вы понимаете: добыча есть добыча. Что обещает мне инквизиция, если я выдам ей девушку?
- Милость Всевышнего. Он даст Вам благополучие и тысячекратно отплатит за почитание, которое Вы Ему оказываете. Кроме того, английский король, несомненно, выразит Вам признательность.
Дог, сидевший у ног Жана Люксембургского, проявлял беспокойство, сначала он зевнул, затем встал, чтобы встряхнуться.
- Сидеть, - велел ему хозяин. - Простите, господин епископ, но война сделала всех нас бедными. Милость Господня привела Деву в мои руки. Времена вынуждают меня воспользоваться этим. К тому же я должен вознаградить рыцаря, взявшего Жанну в плен. Пусть король Англии даст мне сначала определенное обязательство, этого требует справедливость. Я прошу за нее восемь тысяч турнезских фунтов.
Кошон до такой степени неподвижно сидел на стуле, что можно было подумать, будто он окаменел, только щеки у него ярко покраснели.
- За такие деньги можно купить целое войско, - возмущенно сказал он.
- Жанна обладает большей ценностью, чем войско.
- Вы смешиваете разные понятия, господин граф. Но Ваша молодость и недостаток учености могут служить Вам оправданием. Инквизиция - не торговый ДОМ.
- Прошу извинить меня. Но ведь если инквизиция проводит переговоры от имени англичан, то она должна придерживаться обычаев, которые приняты у нас, неученых рыцарей, - Жан Люксембургский качал ногой и кривил губы.
- Ведь и английский король израсходовал запасы своей казны на военные нужды.
- Я - несколько больше, господин епископ. Восемь тысяч турнезских фунтов и ни единым су меньше. Могу ли я пригласить Вас к обеду? Мои дамы обрадуются. После этого я, однако, обязан возвратиться в лагерь.
Епископу Кошону не нужны были дамы графа Люксембургского, аппетит у него тоже пропал. Беседа с графом ничего ему не обещала, к этому делу требовался другой подход. Он сказал, что у него, к сожалению, нет времени и, если ему будет позволено последнее слово, то он хотел бы еще раз побеседовать с герцогом Бургундским.
- Вероятно, герцог найдет выход, - добавил он с видом учителя, грозящего непослушному ученику отцовским наказанием.
- Наверное, он меня обрадует, - граф расхохотался, - ему было точно известно, что Филипп Бургундский, как бы он ни был богат, не променяет собственную выгоду ни на какую милость Господню. Но он с облегчением вздохнул лишь тогда, когда расстался с гостем у ворот своего замка и проводил его довольным взглядом. Нужно выиграть время. От Карла все еще не поступало никаких известий. Если бы Карп предложил восемь тысяч фунтов, он мог бы забрать свою Деву. Правда, внезапное исчезновение Жанны объяснить было бы трудно...
- Есть новости? - спросил граф у мажордома, встретившегося ему, когда он в задумчивости поднимался по лестнице к обеду. Было жарко, в этом году лето установилось рано.
- Да, господин граф... - мажордом, как правило, сохранявший достоинство, в этот раз был в явном замешательстве.
- Что-нибудь с Девой?
- Пленница только что пыталась убежать. Не знаю, при помощи какой хитрости она открыла дверь и заперла охранника. Мы поймали ее, когда она уже стояла у решетки сада. Собаки визжали, но не лаяли, это просто загадка.
- Проклятье! Разве я тебе не приказывал сделать два замка? - он оттолкнул мажордома в сторону и бросился вниз по лестнице в западный флигель замка, а затем снова в покои верхнего этажа. У него отлегло от сердца, только когда он увидел через потайное окошечко, что Жанна сидит на скамейке. Перед дверьми он поставил двоих вооруженных слуг, а у выхода - еще троих.
- Если вам дорога ее жизнь, то это не должно повториться, - буркнул граф, и жилы вздулись у него на висках. Лишь после этого он приступил к обеду.
За столом уже сидели две графини Люксембургские, его жена и его тетя. Тетя сурово смотрела на племянника, он, все еще тяжело дыша, пробормотал извинение.
- Проклятая баба...
Жанна Люксембургская, его шестидесятисемилетняя тетя, подняла округлые брови, в то время как паж раскладывал по тарелкам аккуратно нарезанную форель.
- Ты говоришь о девушке Жанне?
- Да, она пыталась сбежать.
- Я запрещаю тебе в моем присутствии употреблять неприличные выражения. Жанна - невинная девушка, а не баба. Я старая и вижу больше, чем ты.
Подвергшийся порицанию племянник только что наполнил кубок и торопливо поднес к губам, но под взглядом дамы снова опустил его на стол.
- Извините, я ничего не имею против девушки, но если она от меня ускользнет...
- Я думаю, у каждого пленного есть право сбежать, если ему это удастся. Она ведь тебе не давала обещания, что не попытается бежать.
- Ты, как всегда, права. Можно мне выпить за твое здоровье, тетя Жанна?
Она утвердительно кивнула головой, но выражение ее лица призывало к осторожности.
- На этот раз все обошлось, управляющий настиг ее в парке. Но я думаю, нам нужно отправить ее в Боревуар, там в башне легче за ней наблюдать. Девушка коварна - и одному Господу известно, каким хитростям она обучена.
- Она не обучена никаким хитростям, просто Господь дал ей разум и мужество. Только и всего. Я с ней говорила, наш священник причащал ее. С Жанной все в порядке, она может остаться у нас. Никуда ее не отправляй, Жан, - голос ее слегка дрожал, как и узкая, унизанная кольцами рука, но у графа Люксембургского вниз по спине пополз тихий страх. Тетя Жанна заменила ему мать, он был ее наследником. Он знал, если ей что-то взбрело в голову, то сломить ее сопротивление оказывалось труднее, чем переспорить Кошона. Но как только он вспомнил про епископа, его осенила спасительная мысль.
- Епископ Бове был здесь. Он требует от меня выдать Жанну Парижской инквизиции.
Старая дама выпрямила спину, откинулась в кресле, прижав плечи к спинке. Жану эта поза была известна. Она означала приказ.
- И, конечно, ты отказался! Мы вообще ее не выдадим, я все это тщательно обдумала. Мы не выдадим ее никому. Пусть она останется у нас. Я привыкну к тому, что она носит штаны и коротко остриженные волосы. Когда снова наступит мирное время, мы отправим ее к родителям. Жанна должна выйти замуж и родить детей, для Карла она сделала уже достаточно.
Графиня Люксембургская была крестной матерью Карла, она нянчила его еще младенцем, и для нее он был не более чем невоспитанный мальчишка.
Жан Люксембургский протянул свой кубок через плечо и приказал слуге снова наполнить его. Затем вытер лоб.
- Не пей так много, сегодня жаркий день, ты вспотеешь.
- Это не только от жары, тетя Жанна. Видишь ли, денег у меня нет, а Жанна - моя законная добыча. Я мог бы продать ее Карлу без всякого вреда для нее. Конечно, все сделает он... - Жан не смог закончить фразу, так как графиня медленно, но решительно поднялась из-за стола, и каждый ради приличия должен был сделать то же самое, даже если недоеденная рыба еще лежала на тарелках.
- Как, за тридцать сребренников?! - загремел голос тети. - Мой племянник никогда этого не сделает! А если сделает - я лишу его наследства!
Жан удержался от возражения, что наследства тети Жанны едва хватит расплатиться с долгами: Жанна же могла принести им столько денег, что они были бы обеспечены на всю жизнь. Он овладел собой и сказал так почтительно, как только мог:
- Я еще не все рассказал. Кошон угрожает мне, если я его не послушаюсь. Ты знаешь, этот человек ни перед чем не отступит, когда чего-то захочет. Боюсь, что здесь Жанна уже не в безопасности, прежде всего оттого, что сегодня я должен возвратиться в лагерь. Если она будет сидеть в башне Боревуар, куда мы ее тайно привезем сегодня ночью, то следы ее затеряются, и мы выиграем время.
Тетя Жанна была женщиной, знавшей жизнь и свет: честолюбие мужчин, жажду добычи, свойственную сильным мира сего, и она понимала, что епископское одеяние не является гарантией дружелюбного поведения.
- Тогда другое дело, - сказала она и в знак примирения подала руку племяннику. - Если ты хочешь защитить Жанну, ты найдешь во мне союзника. Давайте мы вместе поедем сегодня ночью в Боревуар, я, твоя жена и она. Я предупрежу твоих слуг, чтобы они не болтали. Епископ Кошон, должно быть, просчитался, пусть даже за ним стоят инквизиция и герцог Бедфорд. Нагнись пониже, чтобы я смогла тебя перекрестить.
Мощные, поросшие плющом стены старого герцогского замка в Руане находятся в сердце Нормандии. Здесь Вильгельм Завоеватель мечтал об отплытии в Англию и о покорении этого огромного острова, здесь зрели планы управлять всей Францией из Лондона. Сена, широко и раздольно текущая через Руан на запад, доносит запах моря, разбивающегося о белый дуврский берег, а меловой берег Альбиона отражается, как в зеркале, в небольших белых холмах, покрытых травой, которые глядят на английский берег, словно дети. Норманны, народ мореплавателей, рождавшиеся на кораблях и сжигавшие своих мертвецов также на кораблях, не смогли прожить оседло в своих домах и хижинах даже на протяжении жизни одного поколения. Ностальгия перелетных птиц уводила их на запад, через узкую полоску канала на Британские острова, а их двоюродных братьев с юга заставляла плыть из Неаполитанского залива в сторону Сицилии.
Но когда и английская земля была завоевана до самых шотландских гор, когда нормандские герцоги стали называться английскими королями, остались древние узы любви к Нормандии, к земле, на которой сыны викингов учились обрабатывать землю и повелевать людьми.
В Нормандии были могилы их отцов, в Руанском замке на стенах висели щиты и копья, оставшиеся с тех славных дней покорения Англии, там ощущалось присутствие духов предков Ролло Дикого, который пришел с севера и в Шартре склонился перед христианским Богом, - вплоть до Генриха II, кусавшего землю и вырывавшего волосы из бороды, если кто-нибудь перечил его воле. Нормандская земля была залогом пребывания англичан на европейском материке, с тех пор, как английские короли обосновались в Руане, у них никогда не умирала надежда в один прекрасный день овладеть всей Францией. Они не могли добровольно отказаться от этой идеи.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги