Жар предательства

Глава 8

Следующие две недели я купалась в счастье. Для меня счастье – всегда скоротечное событие. Несколько драгоценных часов, на время которых вся грязь повседневного существования куда-то отступает. Ты освобождаешься от страхов и патологий, которыми, как кажется, сопровождается все, чем занимаешься в жизни. Беда в том, что, живя с кем-то одной семьей, ты также находишься в плену страхов и патологий своего партнера. Поэтому, если наступает период, когда вам обоим вдруг удается оторваться от всего негативного, что было с вами, – багаж, который вы вечно таскаете за собой… в общем, это одно из тех редких уникальных стечений обстоятельств, когда можно смело сказать: Господь нас благословил.

Те первые две недели в Эс-Сувейре были волшебными. Пол находился на пике творческого подъема, увлеченно работал над рисунками почти по шесть часов в день, переместившись с панорамного гнезда, коим являлся наш балкон, за столик одного из кафе в самом сердце сука, где он стал чем-то вроде местной знаменитости. Управляющий заведением – молодой парень лет двадцати пяти по имени Фуад, – по достоинству оценив мастерство Пола, взял на себя заботу о том, чтобы его никто без дела не отвлекал от работы, особенно уличные торговцы и зазывалы. Пол, в свою очередь, в благодарность за покровительство и гостеприимство ежедневно рисовал для него небольшую картину типа открытки, которая выходила из-под его карандаша примерно через три-четыре часа работы в кафе, где он колдовал над линейным рисунком более крупного размера, всегда запечатлевая самую суть жизни сука в своеобразной репрезентативно-искривленной манере. Пол стремился передать на бумаге кинетику бурлящего вокруг него сумасшествия, ведь сук никогда не затихал даже на минуту, но при этом старался добиться эффекта одновременно осязаемости и некой размытости изображения.

Фуад был проницательным и практичным управляющим. Кафе принадлежало его отцу, почти все время проводившему в Марракеше, где, как он поведал однажды Полу, у того была любовница. Фуад учился во Франции – в марсельской школе Изящных искусств, где он влюбился в свою коллегу-художницу из Тулона, которая не была мусульманкой. Отец Фуада охотно оплачивал трехлетнее пребывание сына по другую сторону Средиземного моря, но, когда курс обучения подошел к концу, он, взывая к чувству сыновьего долга, потребовал, чтобы тот расстался с надеждами посвятить свою жизнь искусству и любви к француженке. Фуаду пришлось вернуться в Марокко и постичь тонкости семейного бизнеса.

Теперь он управлял кафе и небольшим отелем, расположенным в суке, заменяя почти всегда отсутствовавшего отца. Кафе находилось в углу медины, где рядом с прилавками торговцев специями и фруктами висели, обесцвечиваясь на полуденном солнце, мясные туши, которые разделывали мясники. Из кафе Пол наблюдал маниакально-красочную жизнь базара, которую он запечатлевал острым черным карандашом и углем на беловато-серой бумаге. Фуад, явно нуждавшийся в старшем брате (особенно в таком, который, как и он, разбирался бы в искусстве), настоял, чтобы Пол занял столик в тенистом уголке кафе, который превратился в его мастерскую, и на протяжении тех часов, что он работал, поил его мятным чаем. Фуад также кормил нас обоих обедом, но деньги брать отказывался. Вот тогда-то мой муж и стал ежедневно расплачиваться с ним новой оригинальной открыткой. Пол сказал мне, что эту идею он позаимствовал у Пикассо, который во время своего пребывания во французском приморском городке Коллиур в качестве платы за проживание и питание каждые несколько дней оставлял хозяину гостиницы по наброску… и в конце концов сделал его обладателем весьма прибыльной художественной коллекции.

– Фуад, конечно, вряд ли купит себе домик на Лазурном Берегу на выручку от моей мазни, – заметил как-то Пол, когда мы после обеда удалились в свою гостиницу, чтобы заняться сексом и немного прикорнуть.

– Не спеши недооценивать рыночную стоимость своих творений. Эта новая серия рисунков, над которой ты работаешь, настоящий прорыв в твоем творчестве.

Я и сама уверенно двигалась вперед. Занятия с Сорайей были насыщенными. По утрам я обычно корпела над учебниками, заставляя себя выучивать по десять новых глаголов и двадцать новых слов каждый день. Я также читала местные газеты, издававшиеся на французском языке, и купила маленький радиоприемник, чтобы слушать RFI[49] – французский аналог Всемирной службы Би-би-си.

– Серьезно вы настроены, – заметила Сорайя, когда, примерно через десять дней занятий, я удивила ее расспросами о французском «soutenu» – самом высоком и правильном стиле языка. – Браво. Ваше прилежание достойно восхищения, – похвалила она меня. – Умение говорить на français soutenu открывает большие возможности. Если вы освоите этот стиль, французы будут в восторге.

– Если я когда-нибудь доберусь до Франции.

Сорайя вопросительно посмотрела на меня:

– Почему вы думаете, что никогда не посетите Францию?

– Я редко путешествую.

– Но сюда же приехали.

– Это зависит от многих обстоятельств.

– Разумеется.

– Но в принципе, – рассудила я, – les enfants sont portables. (Дети транспортабельны)

– Слово «portable» здесь не подходит. Un portable – это мобильный телефон или ноутбук. В данном случае нужно употребить глагол «transporter». Попытайтесь перефразировать.

Я столь упорно занималась, чтобы вернуть свой французский в рабочее состояние, по одной простой причине: мною двигало желание достичь совершенства. Мне хотелось с пользой проводить время в Эс-Сувейре. И, наблюдая за Полом, увлеченным собственной работой, я трудилась еще усерднее, как я и объяснила ему, когда он похвалил мои успехи.

Городок Эс-Сувейра стал для нас родным. В общем и целом я постигла географию лабиринтообразного старого города и теперь спокойно ориентировалась в суке. Я также научилась уклоняться от нежелательного внимания какого-нибудь назойливого торговца или молодого парня, которому вздумалось поиграть в мачо. Но, хоть я уже начинала чувствовать себя привычно в буйстве хитросплетений Эс-Сувейры, с наступлением темноты одна на улицу я выходить не осмеливалась. Правда, это не мешало мне по достоинству оценить город. И никак не влияло на мое отношение к местным жителям. В большинстве своем, как я смогла убедиться, это были очень гостеприимные люди, которые искренне радовались тому, что ты решил пожить среди них.

Я пристрастилась к прогулкам по побережью. Почти каждый день после полуденной сиесты я шла бродить по беспредельной песчаной полосе, тянувшейся вдоль Атлантического океана. Минуя купальщиков, я встречала женщин в хиджабах, которые, приподняв полы своих джеллаб, входили в воду. Неподалеку погонщик верблюдов предлагал за доступную плату получасовую прогулку верхом на одном из своих горбатых животных. Еще пару километров в южном направлении, и все следы обитания человека исчезали. Я оставалась одна. Берег убегал в бесконечность, в водах Атлантики отражалось летнее солнце, медленно заходящее за необозримый горизонт. Как же я всегда мечтала жить у моря, где мало что напоминает о цивилизации двадцать первого века, ежедневно гулять по берегу, с наслаждением слушая ритм прибоя, который неизменно сглаживает на время стресс, сомнения и тревоги, что постоянно волочатся за нами. Ведь мы пленники своих судеб и этим в каком-то смысле похожи на бедуинов. Куда бы мы ни отправились, как бы далеко ни осмелились уйти от того места, где мы родились, прошлое все равно шлейфом тянется за нами.

На пустынном берегу – особенно на этом пустынном берегу – почти удается убедить себя, что все-таки можно оторваться от своего прошлого и его груза.

Эс-Сувейра оказывала на Пола благотворное влияние. Казалось, здесь он был свободен от бремени прожитого. Когда я возвращалась в номер со своей двухчасовой прогулки, мой муж неизменно приветствовал меня с улыбкой и целовал, а затем предлагал, чтобы после моего занятия с Сорайей мы пошли смотреть закат с крыши шикарного отеля, находившегося в стенах старого города. Отель назывался «Синий час» (подумать только!) – гостиница старого типа 1920-х годов, отремонтированная и обустроенная в лучших традициях изысканной элегантности пятизвездочного заведения. Сама гостиница была нам, конечно, не по карману, но по бокалу кира[50] на крыше под открытым небом мы могли себе позволить. А оттуда открывалось действительно захватывающее дух зрелище – красный солнечный шар, медленно растворяющийся в безмятежных водах океана.

– Удивительно, да, до чего Атлантика здесь спокойная, – заметил Пол однажды вечером, когда мы, потягивая коктейли, зачарованно смотрели на грандиозную панораму заката.

– Особенно по сравнению с Мэном.

– Мы будем там уже через пару недель.

– Знаю, – проронила я.

– Что-то не слышу я энтузиазма в твоем голосе.

– Ты же знаешь, как я люблю Мэн. Просто… ведь мы там постоянно живем, да?

– Да, согласен. Так, может, продлим наше пребывание здесь еще на две недели?

– Но тогда мы не сможем поехать в Мэн… и потеряем деньги, что уплатили за двухнедельный отдых. Наши билеты на самолет ни обмену, ни возврату не подлежат… да, да, я знаю, что говорю, как бухгалтер.

– И правильно делаешь, ведь надо учесть, что сам я во всем, что касается денег, полный раздолбай.

– Это уже в прошлом, – сказала я.

– Ты заставила меня повзрослеть.

– Дело не в «повзрослеть». Просто нужно было научиться сдерживать себя.

– Да, я испытываю потребность тратить деньги, я знаю, – признал Пол. – А все потому, что жизнь моя текла совсем не так, как я хотел, и я это допустил. Пока не встретил тебя. Ты спасла меня от самого себя.

– Рада, что смогла помочь. – Я легонько поцеловала его в губы.

Чуть вдалеке перед нами разжиженное солнце, словно разлитая краска, бесформенным оранжевым пятном лежало на поверхности Атлантики. Я зажмурилась, сдерживая навернувшиеся на глаза слезы. Ибо почувствовала, что некий барьер, разделявший нас, и вправду рухнул, исчезли демоны, мешавшие нам до конца быть откровенными друг с другом, препятствовавшие полному взаимопониманию.

Утро следующего дня выдалось просто идеальным. На безупречно ясном аквамариновом небе не было ни облачка. В тот день мы заспались, и разбудил нас стук в дверь, внезапно нарушивший наш крепкий здоровый сон. Глянув на часы у кровати, я увидела, что уже полдень. Черт, черт, черт. Сорайя попросила, чтобы сегодня мы провели урок пораньше (это была пятница – священный день отдохновения в Марокко) и, если можно, занимались всего час. Она хотела успеть на двухчасовой автобус до Марракеша, где собиралась провести выходные со своей университетской подругой.

– Мне пришлось попросить маму подруги, чтобы она позвонила моей маме и поклялась, что будет присматривать за мной, пока я у них в гостях. Мне двадцать девять лет, а я все еще обязана отчитываться за каждый свой шаг, как подросток, – доверительным шепотом пожаловалась она мне.

Я согласилась перенести занятие на полуденное время в пятницу. А сейчас… уже две минуты первого. Сорайя как всегда была пунктуальна. Черт. Черт. Черт.

Я соскочила с кровати и принялась натягивать на себя что попалось под руку. Пол со стоном открыл глаза.

– Который час? – спросил он сонным голосом. Когда я ответила, он сказал с улыбкой: – Я рад, что ты начинаешь перенимать мои богемные привычки.

Вообще-то, за все время пребывания в Эс-Сувейре мы проспали впервые. Обычно Пол старался приходить в кафе к одиннадцати, чтобы запечатлеть сук в самый разгар активности.

– Сорайя пришла, – сообщила я. – Мы позанимаемся внизу.

– Не заморачивайся. Занимайтесь, как обычно, в гостиной. Через двадцать минут я уйду.

Я быстро оделась и впустила Сорайю, извинившись перед ней за небольшую задержку. Пока она раскладывала на столе в передней комнатке учебники, ручки и тетради, я побежала вниз и попросила, чтобы нам принесли в номер кофе, хлеб и варенье. Вернувшись, я услышала шум воды в ванной. У Сорайи вид был смущенный – видимо, она нервничала оттого, что совсем рядом, за стенкой, плещется под душем нагой мужчина.

– Прости, прости, – извинилась я. – Нужно было предложить позаниматься в другом месте.

– Пустяки. – Но я видела, что с моим возвращением она вздохнула свободнее. – Ну что, начнем?

Мы стали обсуждать глагол «vouloir» – «хотеть» – и варианты его употребления. Особенно в условном наклонении. Хотелось бы. Глагол, выражающий вдохновенную надежду. Я принялась спрягать:

– Je voudrais un café… voudrais-tu un café?… il voudrait réussir… nous voudrions un enfant…[51]

В этот момент дверь в спальню отворилась, и появился мой муж – одетый, с влажными волосами после душа. Он широко улыбнулся нам в знак приветствия и произнес:

– Tout â fait, nous voudrions un enfant. – Пол подошел и поцеловал меня в губы. Абсолютно верно, нам хотелось бы иметь ребенка.

Потом, поздоровавшись с Сорайей, он осведомился у нее по-французски:

– Как успехи у моей жены?

– Потрясающие. У нее талант к языкам. И она большая труженица.

– Этого у нее не отнять.

– Вы слишком высокого мнения обо мне, – возразила я.

– Она себя недооценивает, – заметил Пол. – Может быть, вы, Сорайя, поможете ей поверить в себя.

Я сообщила ему, что завтрак принесут через минуту, но увидела, что он уже взгромоздил на спину рюкзак с альбомами и карандашами.

– Меня Фуад покормит. Найди меня после занятия. Je t'adore[52].

Пол поцеловал меня в губы на прощание и ушел.

Едва дверь за ним закрылась, Сорайя, глядя в сторону, произнесла:

– Je voudrais un homme comme votre mari.

– Mais plus jeune? – добавила я.

– L'âge importe moins que la qualité.

Мне хотелось бы встретить такого человека, как ваш муж.

Но моложе?

Возраст не имеет значения. Главное, чтоб человек был достойный.

– Уверена, вы обязательно встретите своего достойного человека, – сказала я ей.

– А я не уверена, – почти шепотом возразила Сорайя. И потом: – Ну хорошо. Теперь essayer в сослагательном наклонении. Дайте мне пример в первом лице единственного числа.

Подумав с минуту, я сказала:

– Il faut que je voudrais d'être heureux.

Мой ответ разочаровал Сорайю.

– Я должна хотеть бы быть счастливой, – в точности перевела она мою фразу. – Вы способны на большее.

– Простите. Проблема в употреблении сослагательного наклонения с «хотелось бы». Как вы правильно заметили, «хотелось бы» чего-то с глаголом «должна» не вяжется.

– Значит, если речь идет о том, что вы хотите счастья…

– Je voudrais le bonheur[53].

– Правильно. А в сослагательном?

– Вместе vouloir я употребила бы essayer. Пытаться. Например: «Il faut que je essaie d'être heurex». Я должна попытаться быть счастливой.

Сорайя снова помолчала в задумчивости.

– Ключевое слово здесь «пытаться», да? – рассудила она.

Принесли завтрак, Сорайя выпила со мной кофе. В час дня урок был окончен. Я расплатилась с ней за неделю и пожелала ей удачи в Марракеше.

– Говоря между нами, подруга хочет познакомить меня с одним человеком, французом. Он работает в банке, в «Сосьете Женераль». Родителей он устроит наполовину – как работник банка, но не как француз. Однако я забегаю вперед, да?

Потом, сказав, что увидится со мной в понедельник в обычное время, Сорайя отправилась на свой уик-энд – на встречу с французом, который, возможно, станет для нее проводником в новую жизнь. Главное, не терять оптимизма, и все получится.

После ухода Сорайи я прошла в ванную и долго стояла под душем. Потом, одеваясь во все чистое, подумала, что, если потороплюсь, успею вместе с Полом пообедать в кафе «У Фуада». Однако по пятницам я просматриваю свою электронную почту и сейчас решила, что быстренько ознакомлюсь с корреспонденцией этой недели, ну а потом уж на базар.

Первое сообщение, что попалось мне на глаза, было послано всего двадцать минут назад моим неизменно дотошным бухгалтером Мортоном. В нем говорилось следующее:

Я открыла прикрепленный файл и увидела счет на оплату от некоего доктора Брайана Бойярдса, врача-уролога. Счет был выставлен пациенту по имени Лейен, Пол Эдвардс. Его дата рождения – 04-11-56 – соответствовала той, когда родился мой муж. И указанный домашний адрес тоже соответствовал месту его проживания. Ему принадлежал и полис медицинского страхования компании «Синий крест/Синий щит», за счет которого он покрыл 80 процентов стоимости – $ 2,031.78 – медицинской услуги, обозначенной в счете.

Бесскальпельная деферентэктомия в амбулаторных условиях.

Что еще за деферентактомия?

Я вывела на экран «Гугл» и в поисковой строке напечатала запрос.

И выяснила, что деферентэктомия – медицинский термин, коим обозначают весьма распространенную урологическую операцию… также известную как вазэктомия.

И как вы думаете, когда же моему мужу была сделана «бесскальпельная деферентэктомия в амбулаторных условиях»? Седьмого сентября прошлого года. Примерно в то самое время, когда мы оба решили, что начнем пытаться зачать ребенка.