Жар предательства

Глава 5

Кошка, казалось, не могла понять: что я здесь делаю? Грязная кошка, облезлая, уставшая от жизни. Уличная кошка, не имеющая хозяев, в доме которых она могла бы укрыться. И сегодня вечером – по причинам, известным только ей одной, – она висела на стене. Висела, вонзившись когтями в штукатурку, как приклеенная, строго параллельно стене. Своей жуткой застывшей позой она походила на призрак. Мне она напомнила изображения, которые я видела однажды, – изображения диких зверей, застигнутых потоком вулканической лавы и окаменевших в ней; их последние шаги в качестве живых существ навсегда запечатлелись во времени. Я, наверно, целую минуту смотрела на кошку и на то место, в котором она оказалась. Как ей удавалось удерживаться в столь нелепом невероятном положении? И что заставило ее – страх, дурное предчувствие? – искать убежища на этой обсыпающейся беленой каменной стене в лабиринте темных улочек обнесенного крепостной стеной города?

Что она здесь делает?

И что я делаю в этом темном переулке посреди ночи?

А часов пятнадцать назад…

Автобус высадил нас на конечной остановке – на автовокзале Эс-Сувейры – вскоре после полудня. Пошатываясь, мы вывались из моторизованной парилки. Парень в наушниках – все еще напевавший дурацкую мелодию (неужели это единственная песня в его айподе?) – с усмешкой махнул нам на прощание. Водитель автобуса, затягиваясь сигаретой – было видно, что он давно мечтал покурить, – тоже попрощался с нами – кивком. Мы взяли свой багаж, отмахнувшись от нескольких зазывал, навязывавших нам дешевое жилье.

– Комната нужна? Очень чистая… недорого.

– Nous avons déjà une chamber[24], – ответил Пол, направляя меня к вытянувшейся поблизости веренице разбитых такси.

– Моя комната лучше… пойдемте со мной. Я покажу вам все в Эс-Сувейре…

Пол взмахом руки отослал его прочь. А мне пришлось обойти стороной нескольких женщин, протягивавших тканые рубашки, цветастые платки и дешевые бусы. Послеполуденное солнце по-прежнему палило нещадно. На залитой бетоном привокзальной площади не продохнуть было от выхлопных газов и пыли. Я вытащила из сумки смятую панаму с полями, надела ее и натянула на глаза. Пока мы шли к такси, за нами следовала толпа уличных торговцев, во что бы то ни стало пытавшихся всучить свой товар. Отказа они не принимали.

– Просто иди – не отвечай, не смотри на них, – посоветовал Пол. – Они назойливые, но безобидные.

Мы приблизились к одному из такси. Это был кремовый «пежо», который как будто поучаствовал в гонке на выживание. За рулем сидел мужчина, до того утомленный, словно он не спал с 2010 года. Таксист что-то кричал, держа у уха мобильный телефон. Пол подошел к нему и сказал название нашего отеля.

– Двести дирхамов, – ответил таксист по-английски, хотя Пол обратился к нему на французском.

– До отеля отсюда минут десять пешком.

Таксист на мгновение отнял от уха телефон, взглядом окидывая наш багаж:

– За меньше не повезу. Не устраивает – идите пешком.

– Charmant[25].

Таксист лишь пожал плечами. Пол, покачав головой, направился к такси, что стояло за машиной этого неприятного типа. Тот, увидев, что мы подошли к другому водителю, с криком выскочил из своего «пежо». Второй таксист – коренастый толстячок с выражением усталого смирения на лице – проигнорировал протесты мистера Очарование.

– Vous allez où? – спросил он Пола.

– Vous connaissez l'hôtel Les Deux Chameaux?

– Bien sûr. Ça vous coûtera environ trente dirhams[26].

Тридцать дирхамов. Честный товарищ.

– D’accord[27], – согласился Пол, и мы погрузили чемоданы в багажник.

По пути нам встретилась небольшая флотилия гусей и кур, которых гнал вдоль городских стен мужчина в белой джеллабе[28] и тюбетейке. Таксист, не церемонясь, коротко просигналил, требуя, чтобы тот убрал свою живность с дороги. Еще один пастух гнал домашний скот. Какой-то человек катил спрессованный в цилиндр хлопок-сырец. Какой-то мужчина играл на тростниковой дудочке, сидя перед корзиной, из которой – я думала, мне померещилось, – поднималась змея.

Пол видел, что я с интересом смотрю по сторонам, подмечая каждую деталь. Такси ехало по дороге, что тянулась вдоль крепостных стен Эс-Сувейры, походивших на укрепления некоего средневекового бастиона.

– Дальше будет еще интереснее, – произнес Пол, явно чувствуя себя как дома посреди всего этого оживленного хаоса.

По дороге, что льнула к стене, мы проехали еще с минуту, а потом свернули в узкий арочный проход и покатили по улочке, зажатой между синими стенами, от которой ответвлялись неглубокие закоулки. В конце улицы находилась решетчатая дверь, тоже синяя. Это был вход в наш отель. Le Deux Chameaux. «Два верблюда». Мы ступили в сумрачный вестибюль. Роскоши здесь не было никакой – чисто и просто. За стойкой портье спал пожилой мужчина, одетый так, будто он целый день собирался провести на скачках: цветастая рубашка; золотая цепь с марокканской звездой, вздымавшаяся и опускавшаяся на его груди в такт храпу; золотые кольца на пальцах; большие солнцезащитные очки, скрывавшие его глаза.

Я огляделась. Старая марокканская мебель – вся из массивного дерева. В ворс некогда нарядной бархатной обивки забилась пыль – сразу видно, что за ней плохо ухаживают. Рядом с конторкой портье на стене громко тикающие круглые часы, как на вокзале, отсчитывающие каждую секунду со зловещим щелчком. На стойке регистрации – полуголодная кошка, смотрит на нас настороженно: незваные гости, чужаки пришли, чтобы нарушить умиротворяющий порядок вещей.

Мы подошли к стойке портье, за которой спал старик. Пол, взяв инициативу на себя, окликнул его шепотом:

– Monsieur. – Потом, повышая голос, еще несколько раз повторил: – Monsieur, monsieur, monsieur.

Его усилия ни к чему не привели, и тогда я позвонила в колокольчик, стоявший возле открытого журнала регистрации гостей. Его громкое звяканье вернуло старика к жизни. Тот резко вскинул голову. В его лице отражалось ошеломление, словно он не мог понять, где находится. Пока старик пытался сфокусировать взгляд, Пол сказал:

– Простите, что так внезапно разбудили вас. Но мы пытались…

– У вас заказан номер?

– Да.

– Фамилия?

Пол ответил. Старик поднялся, указательными пальцами обеих рук развернул регистрационный журнал к себе, внимательно просмотрел открытую страницу, затем, листая, несколько предыдущих. При этом он все тряс головой, что-то бормоча себе под нос.

– Вашей брони нет, – наконец произнес портье.

– Но я бронировал, – сказал Пол.

– Вы получили от нас подтверждение?

– Конечно. Я бронировал через Интернет.

– Подтверждение у вас с собой?

На лице Пола появилось глуповатое выражение.

– Забыл распечатать, – шепнул он мне.

– Войди в почту и найди, – сказала я.

– По-моему, я его удалил.

Я с трудом сдержалась, чтобы не воскликнуть: «Опять!» Пол регулярно вычищал свой электронный почтовый ящик от старых сообщений и зачастую удалял важные письма.

– Но у вас ведь есть номера? – спросила я портье.

– И да, и нет.

Старик снял трубку древнего стационарного телефонного аппарата – такие показывают в фильмах, где действие разворачивается в период немецкой оккупации, – и принялся что-то говорить по-арабски громким, раздраженным голосом. Я уже начала замечать особенности арабской речи, зачастую громогласной, пафосной, отчего создавалось впечатление, что говоривший – человек агрессивный, чванливый, настроенный враждебно. Я сразу подумала, что нужно бы, пока я здесь, воскресить свой вполне сносный, разве что позабытый французский, о чем я себе регулярно напоминала с тех пор, как уехала из Монреаля.

Портье положил трубку и обратился к нам:

– Мой коллега… он сейчас связывается с хозяином.

Нам пришлось еще десять минут ждать прибытия владельца отеля. Его звали месье Пикар. Француз лет пятидесяти пяти, невысокий, в хорошей физической форме, в белой накрахмаленной сорочке и брюках песочного цвета, чопорный, церемонный. По его лицу я догадалась, что он, наверно, всю жизнь старался скрывать свою робость и избегать эмоций.

– Возникли проблемы? – спросил он, почти что надменным тоном.

– Мы забронировали номер, но у вас почему-то это нигде не отмечено, – объяснил Пол.

– У вас есть подтверждение? – спросил месье Пикар.

Пол покачал головой.

– Вот и у нас нет. Значит, вы не бронировали.

– В том-то и дело, что бронировали… – начал Пол.

– Видимо, нет.

– Но у вас ведь есть свободные номера, да? – осведомилась я.

– Разве Ахмед не проинформировал вас, что у нас всего один свободный номер?

– И сколько он стоит?

– Это номер с балконом и видом на море. Сколько вы намерены пробыть здесь?

– Месяц, – ответил Пол. – Именно на такой срок мы и бронировали.

Месье Пикар поджал губы и повернулся к Ахмеду. По-французски он велел ему свериться с журналом. Цокая языком, Ахмед большим пальцем перелистывал страницы, уточняя, могут ли они разместить нас в своем отеле на указанный срок. Меня грызли сомнения: а бронировал ли Пол гостиницу или с его стороны это очередное «маленькое упущение» (как он выражался), коими он вечно «украшал» нашу жизнь? Теперь я злилась и на себя: почему я не проверила перед отъездом, есть ли у нас бронь? И ругала себя за то, что не доверяю мужу. Ведь, если учесть, что хозяин отеля – скользкий тип, а портье – сонная тетеря, где гарантия, что они не потеряли бронь или не разводят нас, чтобы содрать побольше?

Следующий диалог показал, что последний вариант наиболее правдоподобен. Ахмед, повернувшись к хозяину, кивнул и сказал что-то, на слух обнадеживающее. И месье Пикар обратился к нам:

– У меня хорошие новости. Во-первых, мы можем предоставить вам номер на требуемый срок. Во-вторых, это лучший номер в нашем отеле – полулюкс с балконом, выходящим на Атлантику. Стоимость – семьсот дирхамов за ночь.

Пол сник. У меня в голове мгновенно зажужжал калькулятор: 700 дирхамов – это 80 долларов, в два раза больше той суммы, на которую сторговался Пол.

– Но номер, который я забронировал, стоит триста пятьдесят, – указал Пол.

– Но ведь подтверждения у вас нет, так? – уточнил месье Пикар. – А поскольку ваша бронь у нас нигде не зафиксирована, но мы пытаемся вас разместить…

– Я забронировал номер на месяц по триста пятьдесят дирхамов за ночь, – подчеркнул Пол сердитым, возбужденным тоном.

– Monsieur, если доказательств нет, это все только слова. А слова…

– Да вы философ, черт возьми! – вспылил Пол.

Я положила ладонь на левую руку мужа, пытаясь его успокоить.

– Он не хотел вас оскорбить, – сказала я месье Пикару. – Мы оба ужасно устали и…

– Нечего перед ним оправдываться! Он же нас разводит.

Месье Пикар улыбнулся одними губами:

– Вы ведете себя так, будто сделаете мне одолжение, если поселитесь здесь. Вас никто не держит. Ищите другую гостиницу, где так же чисто и комфортно и можно снять на месяц столь же просторный номер. Выход там. Bonne chance[29].

Он повернулся и пошел наверх.

– Покажите нам номер, пожалуйста, – крикнула я ему вдогонку.

– Как вам будет угодно.

Я тоже стала подниматься по лестнице, следуя за месье Пикаром. Пол, хмурый, кипя от злости, медлил у стойки.

– Идешь? – спросила я.

– Похоже, теперь ты у нас босс.

– Ладно.

Я продолжала путь наверх. Когда мы дошли до первой лестничной площадки, месье Пикар повернулся ко мне и сказал:

– Ваш муж не похож на счастливого человека.

– А вам что за дело? – огрызнулась я.

Он вздрогнул от моего резкого тона:

– Я не хотел вас обидеть.

– Хотели.

Коридоры верхних этажей были узкие, но вполне прилично покрашенные; дверные проемы по периметру облицованы синими изразцами. Мы поднялись на несколько лестничных пролетов, на которых с трудом мог бы развернуться человек средней упитанности.

– Восхитительно спокойное, уединенное место, – сказал Пикар, когда мы подошли к деревянной двери с резным решетчатым орнаментом. Он открыл номер. – Après vous, madame[30].

Я вошла. Пикар включил лампу на пристенном столике. «Боже, до чего крохотный», – подумалось мне в первую секунду. Мы находились в узкой комнатке с резными деревянными столиками, диваном, обитым тяжелой красной парчой, и небольшим креслом. В лучиках света, сочившегося сквозь щели в ставнях, роились пылинки. Почувствовав, что я разочарована, Пикар сказал:

– Это еще не все.

Он распахнул еще одну дверь, и мы оказались в комнате с высоким сводчатым потолком, который благодаря деревянным балкам казался выше. Ее главной достопримечательностью являлась большая двуспальная кровать с огромными круглыми подушками в чехлах из потертого красного бархата, приставленными к резному деревянному изголовью. Здесь все было из темного массивного дерева и темно-бордовых тканей: покрывало, большой стол с резным стулом из одного гарнитура, большой комод, тронное кресло в комплекте со скамеечкой для ног. Каменные стены. Ванная вполне удовлетворительная, чистая, с душевой кабинкой, расписанной замысловатым орнаментом. Я повернула краны: напор тоже был сносный. Возвратившись в спальню, я обалдела. Пикар распахнул все ставни, впустив свет. Теперь прежде сумрачную комнату заливало искрящееся солнце. Я вышла на балкон, на воздух, все еще жгуче жаркий, раскаленный.

Сам балкон был не очень большой – метра три в длину и метр в ширину, – но панорама с него открывалась потрясающая. Глянешь направо, и прямо перед тобой обнесенная стеной крепость Эс-Сувейра. Со своей неприступной точки обзора я почти с картографической ясностью наблюдала всю необузданную неповторимость города – средневековые укрепления, хитросплетения улочек и переулков, льнущие друг к другу строения и людские потоки.

Потом, когда глянешь налево, взор упирается в бескрайние просторы Атлантики.

А разве есть более умиротворяющее зрелище, чем необъятная водная ширь? Особенно если эта водная ширь – связующее звено с домом?

На балконе стояли два сложенных шезлонга и небольшой столик. Я сразу представила здесь Пола. Перед ним разложены альбомы, карандаши, уголь. Он увлеченно работает, запечатлевая небо, море, зубчатые крыши, необычную живописную мешанину, простирающуюся прямо под нами. Я сидела бы рядом в другом шезлонге, склонившись над учебником французского, разбиралась бы в непростых тонкостях сослагательного наклонения после утреннего занятия с репетитором.

– Неплохо, да? – произнес Пикар, теперь уже более дипломатичным тоном, после того как я нагрубила ему несколько минут назад.

– Ничего.

Я вернулась в спальню. Никогда не обсуждайте цену, любуясь бесподобными красотами. Пикар вошел следом.

– Я видела подтверждение, которое мой муж получил от вас, – сказала я.

– Непосредственно от меня он ничего не получал.

– Значит, от вашего работника, занимающегося бронированием.

– Мадам, у нас не отмечено…

– Но я видела ваше подтверждение. И знаю, что вы согласились сдать нам на месяц номер с балконом и видом на море за триста пятьдесят дирхамов в сутки.

– Не этот полулюкс. А на данный момент это единственный свободный номер…

– Будьте же благоразумны.

– Вы считаете меня дураком? – спросил Пикар, снова переходя на надменный тон.

– Я начинаю подумывать о том, чтобы связаться со своим заместителем, который сейчас управляет моей бухгалтерской фирмой в Штатах, и попросить, чтобы она нашла ваше подтверждение и отправила его мне. Потом я найду местное ведомство по туризму и сообщу про ваши махинации с ценами.

– Я вынужден попросить вас удалиться.

– Жаль. Неплохой номер… и вы могли бы сдать его нам на месяц. Но… решать вам, сэр.

С этими словами я повернулась и направилась к выходу. Не успела я дойти до двери, как он сказал:

– Я готов поселить вас здесь за шестьсот дирхамов в сутки.

– Четыреста, – бросила я, не оборачиваясь.

– Пятьсот пятьдесят.

– Пятьсот, включая завтрак и стирку.

– Вы хотите, чтобы мы стирали вашу одежду каждый день?

– Два раза в неделю. У нас с собой мало вещей.

Молчание. Пикар большим пальцем потирал указательный – верный признак волнения.

– И вы останетесь здесь на целый месяц? – уточнил он.

– Могу показать вам наши обратные билеты.

– Учитывая оговоренный тариф, я попросил бы сразу внести всю сумму.

Теперь, я чувствовала, чаша весов перевесилась в его сторону. Но, обведя взглядом номер, лучезарную синеву североафриканского неба, придающую ясность всему, что есть вокруг, я поняла, что надо принимать решение. С учетом завтраков и стирки, а также скидки на двести дирхамов за ночь, в целом я сэкономила нам тысячу долларов. Я также догадывалась, что отныне Пикар будет вести себя относительно цивилизованно.

– Хорошо, сэр, – сказала я. – Договорились… но я хочу получить письменное подтверждение нашего соглашения о цене, прежде чем я вручу вам свою кредитную карту.

Он снова поджал губы:

– Très bien, madame[31].

– Кстати, вы не знаете кого-нибудь, кто согласился бы ежедневно давать мне уроки французского? Хотелось бы усовершенствовать свои знания языка, научиться говорить на нем более бегло.

– Конечно, кого-нибудь найдем.

Мы спустились вниз. Пикар зашел за стойку регистрации. На листке почтовой бумаги с логотипом гостиницы он указал продолжительность нашего пребывания в отеле и стоимость номера в сутки – 500 дирхамов. Поставив свою подпись, он отдал мне подтверждение. Я вручила ему свою «Визу», наблюдая, как он оформляет согласованный платеж. Договор был заключен, и мы обменялись рукопожатием. Потом я отыскала глазами Пола. Он сидел за столиком у входа в гостиницу и, потягивая мятный чай, смотрел на улицу за окном.

– Пожалуйста, распорядитесь, чтобы наш багаж подняли наверх, – попросила я Пикара.

– Très bien, madame.

Он знаком велел портье отнести наши вещи в номер.

Пол вскочил на ноги, с изумлением глядя на меня.

– Не говори, что мы остаемся, – произнес он.

– Пойдем посмотришь номер.

Я повернулась и пошла наверх. Почти сразу Пол последовал за мной. Мы поднялись на второй этаж, прошли по узкому коридору, затем – по последней маленькой лестнице, состоявшей всего из нескольких ступенек. Войдя в номер, я, не задерживаясь ни в одной из двух комнат, прямиком направилась на балкон. Я стояла там, подставляя лицо солнцу, светившему мне прямо в глаза, смотрела на синие крыши, в которых, как в зеркале, отражалась обесцвеченная лазурь неба, на волнующиеся воды Атлантики, искрящиеся в ослепительном сиянии, и мне хотелось любоваться и любоваться этой несравненной красотой. Хотелось восхищаться тем, что я здесь, на западной оконечности Северной Африки, возвышаюсь над средневековой мединой[32], собираясь провести целый месяц в этом чужеродном, но (я уже могла бы сказать) удивительно притягательном уголке нашей планеты. Сбежать от рутины и оказаться здесь… это же просто чудо. И этим чудом я обязана человеку в соседней комнате, человеку, с которым я очень хочу жить в счастье.

Я почувствовала руки Пола на своих плечах.

– Вид потрясающий, – прошептал он.

– А номер?

– Лучше не бывает.

– Остаемся?

Он развернул меня к себе лицом и стал пылко целовать. Близость его тела, его ладони, скользнувшие под мою футболку и поглаживающие мне спину, его возбуждающаяся плоть, обжигающая мое бедро, пробудили во мне острое желание. Желание чудесным образом раствориться в нем, забыв про усталость, гнев, сомнения.

И я притянула его ближе к себе. Ладонью накрыла его пах, чувствуя, как он возбуждается еще сильнее. Мельком глянув через плечо, дабы убедиться, что дверь закрыта и наши чемоданы в номере, я повела его к постели. Мы упали на кровать. А потом принялись стягивать друг с друга одежду. Исходя соками, изнывая по нему, я позволила Полу тотчас же овладеть мной. Обхватила его ногами, чтобы он проник глубже. Желание, снедавшее меня, было столь нестерпимым и всепоглощающим, что я в считаные мгновения дважды достигла оргазма. Казалось, Пола это только распалило еще сильнее. Его толчки стали более глубокими, размеренными, вознося меня на край некой умопомрачительной бездны, с которого я снова полетела кувырком, чувствуя, как мое существо вибрирует всеми нервными окончаниями. Я ощущала, как всегда, что Пол достигает предельного напряжения, но, будучи бесподобно искусным любовником, он не дает ему выхода, стремясь продлить мгновения физического беснования двух тел, слившихся в накале безумной страсти. В конце концов напряжение стало невыносимо, он застонал громче, еще больше набух и затвердел во мне. Еще несколько пронизывающих толчков, и он вдруг с криком стал изливаться в меня, содрогаясь всем телом.

– Любовь моя, счастье мое, – зашептала я, абсолютно уверенная в том, что сейчас говорю чистую правду. Не теряя надежды, вопреки всему, что на этот раз наше соитие увенчается зарождением новой жизни.

Пол скатился с меня. После тридцати часов дороги и всех треволнений, коими сопровождалось это долгое трудное путешествие, мы оба отчаянно нуждались в отдыхе. Я накрыла нас белой простыней. Потолочный вентилятор у нас над головами вращался довольно быстро, разгоняя жару. Я обняла своего уже провалившегося в забытье мужа и закрыла глаза.

Потом – кромешный мрак. Очнувшись, несколько странных мгновений я не могла сообразить, где нахожусь. В ритмичное постукивание потолочного вентилятора вплетался голос из репродуктора, произносящий заклинания. Я открыла глаза. Незашторенные окна все еще были распахнуты, и в них темнело ночное небо, на котором светили удивительно яркие звезды. А потом снова раздался все тот же голос – сквозь треск репродуктора послышалось: «Аллахххххххххххх». Последний звук колыхался в темноте, как нота, которую долго тянет певец. Действительность начала восстанавливаться в сознании. Марокко. Эс-Сувейра. Отель. Номер, в котором мы проведем весь следующий месяц. Мой муж, свернувшийся калачиком в углу кровати: он все еще крепко спал, пребывая в глубоком забытьи. И я сама – подношу к лицу свои наручные часы и по положению светящихся стрелок определяю, что мы проспали почти полсуток. Мне нестерпимо захотелось в туалет. Я села в постели, покачиваясь совсем чуть-чуть после столь глубокого сна. Вентилятор над головой продолжал размеренно постукивать. Я спустила ноги с кровати, и мои голые ступни коснулись прохладного каменного пола. Ночью в Марокко температура была комфортная, дарившая приятное отдохновение от пекла, в котором мы ехали вчера. Я прошла в ванную, облицованную изразцами цвета ультрамарина, которые мгновенно вызывали в памяти небо и крыши Эс-Сувейры. Пол, тоже выложенный интересной бело-синей плиткой, как и все в номере, был чистым. Пусть месье Пикар и скользкий тип, но отель его отличала некая вульгарная элегантность.

После двенадцати часов сна я чувствовала себя удивительно бодрой. Правда, поскольку последний раз я мылась два дня назад, в Буффало, тело мое источало не самый приятный запах. Я достала туалетные принадлежности и сразу направилась в душ. Из горячего крана текла хорошо нагретая вода, которая не остывала все те двадцать минут, что я купалась. Выйдя из душа с полотенцем на голове и еще одним, обмотанным вокруг тела, я поймала свое отражение в зеркале и содрогнулась. Не оттого, что я выглядела жалкой, постаревшей и побитой жизнью. Долгий сон изгнал следы изнуренности – глубокие морщины и темные круги под глазами – с моего лица, и теперь оно имело отдохнувший вид. Зеркало показало другое: что я тоже борюсь с неумолимым ходом времени.

Когда меня одолевают сомнения, я прибегаю к единственному известному мне способу, помогающему справиться с собственной неуверенностью: начинаю наводить порядок. И вот я открыла свой чемодан и оделась: холщовые брюки свободного покроя, голубая льняная сорочка. Потом открыла гардероб и минут пятнадцать развешивала и раскладывала свои вещи. Затем подошла к чемодану Пола и, помедлив с минуту, расстегнула его, зная, что муж всегда благодарен мне, если я беру на себя решение каких-то бытовых проблем. В его чемодане я обнаружила хаос. Рубашки, нательное белье, джинсы, носки, шорты – все было нестиранное, в ужасном состоянии. Сгрузив его вещи в корзину для грязного белья, что стояла в номере, я надела сандалии. Потом, взяв корзину, вышла из номера и по двум темным лестничным пролетам спустилась в вестибюль. За стойкой портье теперь спал другой мужчина – лет сорока пяти, худой, в джеллабе, с открытым ртом, в котором виднелись коричневые зубы, с дымящейся сигаретой, зажатой меж двумя пальцами. Я поставила корзину возле него и потянулась за ручкой и блокнотом с отрывными листками, что лежали на стойке, собираясь оставить записку с просьбой постирать нашу одежду. Но портье вдруг забормотал во сне, потом внезапно проснулся и, щурясь, уставился на меня.

– Простите, простите, – шепотом извинилась я и, показав на корзину, добавила: – Linge[33].

Портье наконец сфокусировал взгляд своих слезящихся глаз. Посмотрел на настенные часы, показывавшие двадцать восемь минут пятого утра.

– Maintenant? – спросил он. – On est au beau milieu de la nuit[34].

Прежде чем я успела сказать ему, что стирка подождет до утра, он исчез за дверью, что находилась за стойкой, и через несколько минут вернулся с застенчивой юной девушкой – на вид ей было лет четырнадцать – в простом платье из полосатой бумажной ткани и в платке, скрывавшем ее волосы. Вид у нее был сонный.

– Незачем было ее будить, – сказала я.

Портье лишь пожал плечами, потом что-то протараторил девушке на арабском, показывая на корзину. Она ответила – нерешительным, робким голоском.

– Laver et repasser?[35] —уточнил портье.

– Да, да, – подтвердила я. – И это мне понадобится утром.

Он снова что-то сказал девушке по-арабски. Чувствовалось, что она стесняется открывать рот перед двумя взрослыми, тем более что один из них не говорит на ее родном языке. Но все же она ответила. Портье повернулся ко мне и объяснил:

– Вам придется подождать, пока солнце высушит вашу одежду.

– Не могу с этим не согласиться. – Я улыбнулась девушке. Она улыбнулась в ответ. – Shukran, – произнесла я, что значит «спасибо» по-арабски – одно из немногих слов, которые я знала.

Я сунула в руку девушке купюру в 50 дирхамов, извиняясь за то, что по моей вине ее подняли среди ночи.

– Afwan, – сказала она, расплывшись в улыбке. Пожалуйста.

Взяв корзину с бельем, девушка удалилась.

– У меня к вам последняя просьба, – снова обратилась я к портье. – Поскольку вся одежда моего мужа в стирке, может, у вас есть халат или еще что-то, что он мог бы надеть?

– Une djellaba pour votre mari?

– Oui, oui.

– Attendez là[36].

В этот момент уже знакомый мне голос снова запел из репродуктора. «Аллаххххххххх». Последний звук, будоражащий, мелодичный, тянулся так долго, что мне захотелось выйти на улицу и посмотреть, откуда он раздается.

Выйдя из украшенной резьбой синей арки гостиницы, я оглядела улицу – немощеную и настолько узкую, что на ней не смогли бы разъехаться два автомобиля. Тот же голос – теперь он звучал громче – возобновил свое монотонное песнопение. Я отошла от входа. Десять шагов в сторону, и меня окутала темнота: неприветливые двери, запертые магазины с закрытыми ставнями, крохотные тропинки, ответвлявшиеся от этой тесной улочки. Я понимала, что не должна здесь находиться. Как будто я попала в черный лабиринт. Но голос продолжал манить меня вперед, приглашая углубиться во мрак, заставляя забыть про страх.

Потом я увидела кошку. Она висела на стене прямо передо мной, будто наклеенная на крошащийся камень. Истощенная, грязная, боязливая. Какой же ужас загнал ее на эту стену? Кошка льнула к ней, зависнув, словно парализованная, в вертикальном положении. Я застыла в оцепенении как завороженная. Зрелище было столь невероятное, столь жуткое – казалось, ее всеми четырьмя лапами пригвоздили к стене, – что я почувствовала, будто на мое голое плечо легла чья-то ледяная рука.

А потом на одно мое плечо действительно легла чья-то ледяная рука.

Меня окружили трое. Они появились ниоткуда. Мужчина лет пятидесяти пяти с неопрятной седоватой щетиной на лице, тремя зубами во рту и диким взглядом. Дебелый юноша – я дала бы ему не больше восемнадцати лет – в футболке, не закрывавшей его волосатого живота; лицо сальное, глазки так и бегают по моей фигуре, на губах – глупая улыбка. Рука принадлежала сутулому парню с желтушной кожей и пугающе тусклым выражением лица. От прикосновения его пальцев я подпрыгнула на месте. Стряхнув с себя его руку, я резко повернулась и увидела, что он смотрит на меня как полоумный.

– Bonjour, madame, – шепотом произнес дебелый юноша.

Седоватый мужчина, едва заметно улыбаясь, попыхивал окурком. Та же рука вновь легла на мое плечо. Я снова ее сбросила и прошипела:

– Оставьте меня.

– Не бойся, не бойся, – сказал дебелый юноша, подходя ко мне. Вблизи его лицо показалось мне еще более скабрезным. – Мы – друзья.

Я попыталась уйти, но костлявые пальцы сутулого парня сомкнулись на моей руке. Не для того, чтобы удержать, – скорее ему просто хотелось потрогать меня. Я судорожно соображала. Дебелый юноша, предположила я, схватит меня, хотя сейчас пока он просто топтался сзади, тихо посмеиваясь. А седой мужчина, хоть он и стоял близко, просто наблюдал: мой страх его явно забавлял.

– Ты нам нравишься, – заявил дебелый юноша со смешком, от которого бросало в дрожь.

Сутулый парень крепче стиснул мою правую руку. Стараясь успокоиться, я сделала глубокий вдох. Прикинула, что стою к нему достаточно близко и сумею обезвредить его, коленом нанеся парализующий удар в пах. Я начала считать про себя: один, два…

Потом поднялся шум. Какой-то мужчина с палкой в руке бежал к нам, выкрикивая одно и то же слово:

– Imshi, imshi, imshi[37].

Это был ночной портье из отеля. Он размахивал над головой палкой, готовый пустить ее в ход. Трое моих «знакомцев» кинулись врассыпную, а я, замерев от ужаса, осталась стоять как стояла.

Портье добежал до меня, взял за руку, как отец нерадивого ребенка, угодившего в неприятности, и повел по улице, подальше от опасности.

Когда мы добрались до отеля, он буквально втолкнул меня в дверь, а сам ненадолго присел, чтобы прийти в себя. Потрясенная, оцепеневшая, чувствуя себя последней дурой, я тоже грузно опустилась на стул.

Трясущимися руками ночной портье взял сигареты и закурил. Сделал затяжку, успокаиваясь, и произнес два слова:

– Jamais plus.

Никогда больше так не делай…