Часть вторая. В желтой жаркой Африке

Глава 1. Дан приказ: ему на Запад…

Перелет был долгим и утомительным, полуторасуточным, с двумя пересадками в Риме и Лагосе. Подтверждая народную мудрость, что солдат спит, а служба идет, Веклемишев за время путешествия успел всласть выспаться, наверстывая упущенное за бессонные ночи, которыми изобиловали последние три недели. Кресло самолета, конечно, не лучшее место для сна, но ему не привыкать, главное, никто не беспокоит. И сейчас, когда до Йоханнесбурга оставалось не более двух часов полета, несмотря на позднюю ночь, а точнее — очень раннее утро, Вадим бодрствовал.

Он был почти прав, представляя себе реакцию участников заседания антитеррористического комитета на доклад о теракте, который готовил Халиф. Крупного разноса не случилось, не тот был уровень руководителей, не снизошли они до какого-то скромного полковника, так, походя, попинали Вадима для порядка и отправились в свои кабинеты далее кровью и потом служить трудовому народу.

Веклемишев помнил саркастическую, едва не брезгливую усмешку заместителя столичного мэра, выслушивающего доклад и слова чиновника о том, что многомиллионная Москва не Урюпинск и ее не под силу уничтожить какому-то мифическому отпетому негодяю с компанией отморозков. И вообще, он не понимает, зачем его пригласили выслушивать голливудские фантазии о глобальной катастрофе. Заместитель мэра искренне сомневался, что информация, представленная Вадимом, имеет под собой реальную почву, и это понятно даже ему, человеку сугубо гражданскому.

Относительно дипломатично прозвучало выступление главы думского комитета по безопасности. Он не отмел возможности совершения в столице крупного террористического акта, однако термин «уничтожение» по отношению к Москве посчитал некорректным. Далее пошел набор стандартных фраз, что необходимо усилить бдительность на всех уровнях и принять все возможные меры для предотвращения теракта, а также провести мониторинг и глубоко проанализировать ситуацию, ну и так далее по списку.

Слова сомнения сквозили в выступлениях и остальных участников большого сбора. Потому и решение заседания НАКа получилось донельзя аморфным: принять, провести, усилить… Исключение составлял один-единственный конкретный пункт. Создавалась оперативная группа во главе с генерал-майором Ветлугиным, имеющая целью предотвратить готовящийся Халифом террористический акт. Заместителем Ветлугина назначался полковник Веклемишев. На определение состава самой группы, подразделений взаимодействия и боевого резерва, необходимых технических средств, а также составление плана мероприятий им отводилось трое суток.

После заседания, когда разъехались функционеры, собрался более тесный и профессиональный круг антитеррористического комитета. Все, в том числе и сам Веклемишев, понимали, что информации о готовящемся теракте слишком мало, чтобы делать определенные выводы и принимать конкретные меры. Еще раз специалисты внимательно выслушали Вадима, обговорили, обсосали, словно куриную косточку, каждое слово Мусы Дагаева, обсудили возможные версии теракта, выдвигая самые смелые предположения, но до уровня «уничтожения Москвы» дотянуться так и не сумели.

Несколько раз звучала тема ядерной безопасности, однако она уже не единожды обсуждалась на всех уровнях. Объектов, использующих ядерные материалы, таких, как реактор Курчатовского института, по Москве насчитывалось не менее шести. В последние годы в связи с террористической угрозой их охрана была значительно усилена. Халифу со своими горными орлами к этим объектам не подобраться. А даже если и доберутся, максимум, что они смогут совершить, так это устроить «грязный» взрыв, грозящий радиоактивным заражением относительно небольшого по московским меркам участка территории. Правда, можно просчитать взрыв под соответствующие направление и силу ветра, чтобы расширить «грязный» сектор, но это не уровень Халифа с компанией.

Так же обстоят дела и с ближайшими к Москве атомными станциями. Вероятность второго Чернобыля полностью исключить нельзя, однако трагическое развитие событий маловероятно.

Хотя опять же, если учесть погодные условия и розу ветров, радиоактивное облако может пойти на Москву. Однако и в этом случае урон будет более моральный, правда, с неприятными последствиями: паника населения, шум в российских и мировых СМИ. Столица в целом сильно пострадать не должна, слишком велика ее территория, направление ветра по высотам в разных районах города не даст сплошного поражения. Но это все из области теории, а на практике проведение теракта на атомной станции силами отдельной группы боевиков сведено если не к нулю, то к нему стремится.

Вопрос о применении террористами зарядов как малой мощности, так называемых «ядерных дипломатов», так и большой не обсуждался. Кому, как не специалистам антитеррора, не знать, что измышления желтой прессы по поводу исчезновения ядерных зарядов во время распада Советского Союза не более чем блеф и бред дилетантов. Все ядерные боевые части в то время находились под строжайшим контролем как эксплуатирующих, так и специальных служб и были эвакуированы с территорий новых независимых государств еще до того, как взявшие власть князьки пришли в себя после эйфории легкой победы над «большим братом». А похищение ядерного боеприпаса из хранилища или арсенала, так это действительно голливудская тема.

Народу известно о «ядерном чемоданчике» Президента и большой красной кнопке, на которую надо жать, чтобы взорвать ядерный боеприпас. Все примерно так и обстоит, но только на деле процесс намного сложнее и технологичнее. Для того чтобы задействовать головную часть баллистической ракеты или ядерную авиационную бомбу, требуется не один десяток специалистов и куча различной аппаратуры. Необходимо снять блокировки КБУ, шифры которых хранятся именно в том пресловутом чемоданчике Президента, и заставить сработать ступени предохранения, замыкающие цепи на определенной высоте, ввести данные цели и характер взрыва… И все это возможно произвести только обученным специалистам при наличии соответствующих приборов и устройств. Не менее сложно подготовить к применению и ядерный фугас.

История с отравлением Литвиненко полонием-210 заставила поднять данные по пропажам радиоактивных материалов. За последние годы подобных случаев в мире насчитывалось сто три. Пропадали изотопы не оружейного типа различных наименований и, как правило, в небольших объемах. Теоретически создать ядерное устройство из похищенного было возможно, вот только поверить, что все эти материалы стекались к Халифу — из Индии и Китая, России и Пакистана, стран Ближнего и Среднего Востока, Европы и Северной Америки, — реальным не представлялось. Это не уровень Мадаева.

Рассуждениям «специалиста», что десятью граммами полония-210 можно отравить сотни тысяч человек, обыватель внимает с ужасом. Вот только, чтобы наработать десять граммов этого изотопа, необходим год работы реактора, подобного курчатовскому. В реалиях счет идет на миллиграммы, а это не тема уничтожения Москвы. Максимум — «грязная» бомба ограниченного радиуса воздействия.

В общем, ядерную тему приняли к сведению и внесли в план будущих мероприятий в раздел «усилить» в смысле контроля, охраны и обороны.

Вопрос применения группой Халифа боевых отравляющих веществ проходил по той же графе. Государства, в настоящее время обладающие ОВ, а их можно пересчитать по пальцам, строго следили за сохранностью своих запасов. Плюс к этому — мониторинг хранилищ контролерами, действующими под эгидой ООН. Сигналы о пропаже со складов боевых отравляющих веществ в последние годы не проходили ни по российским, ни по мировым каналам.

Версия, что террористы могут поднять со дна Белого или Балтийского моря снаряды с ОВ, которые были захоронены в сороковые-пятидесятые годы, отвергли с большой долей вероятности. Спускаться к проржавевшим боеприпасам, поднимать их на поверхность, приводить в состояние, годное к применению, может прийти в голову или откровенному идиоту, или самоубийце.

С биологическим оружием было сложнее. Лабораторий по работе с опасными вирусами по миру разбросано немало, и не все они находятся под неусыпным оком государств и спецслужб. Проследить утечку и организацию производства штаммов сибирской язвы, лихорадки Эбола или бубонной чумы в какой-нибудь подпольной баклаборатории весьма сложно, хотя в принципе возможно. На совещании было принято решение данное направление разрабатывать особенно тщательно.

Активно обсуждалась тема безопасности Московского метрополитена. Веклемишев помнил историю с радиоактивным таллием-189, «зеленой веткой», легким изотопом, который террористы планировали распылить в берлинском метро. Расчеты, правда, показали, что, если бы данный план осуществился, людские потери были бы сведены к минимуму, а вот материальный ущерб исчислялся миллиардами евро в связи с тем, что метрополитен на несколько месяцев, если не лет должен был встать на дезактивацию. Это не считая паники, парализовавшей бы Берлин на долгие недели. Подземка — идеальное место для проведения подобных акций.

А если распылить в часы пик в Московском метрополитене не таллий, а споры сибирской язвы или этой африканской гадости Эбола? Последствия будут ужасные, с многочисленными жертвами. Эпидемия в считаные дни, если не часы поразит москвичей. Тут уж действительно можно вести речь об уничтожении значительной части многомиллионного населения столицы. И для осуществления такой акции вполне хватит дюжины боевиков, которые находятся в подчинении Халифа. На каждого — по ветке метро…

Это были лишь предположения специалистов, но все их требовалось проверить, просчитать и попытаться обнаружить предпосылки к осуществлению террористического акта. Естественно, работа в этом плане в подразделениях Национального антитеррористического комитета велась постоянно, аналитический отдел ежедневно набирал материал и тщательно его обрабатывал. Мониторинг осуществлялся по информации, поступающей как из-за рубежа, так и с родных российских просторов. Сейчас, когда угроза приобрела реальные черты, по крайней мере, стал известен организатор и координатор акции Халиф, приданные к группе Ветлугина аналитики помимо проработки версий самого террористического акта сосредоточились на сборе информации о жизни и деятельности Мадаева в последние годы. Опыт показывает, что даже небольшой эпизод, штрих к портрету террориста может помочь в раскрытии готовящегося преступления. Параллельно шла работа по идентификации личности Нино Арселиани, о которой упомянул Муса Дагаев.

Человек не иголка в стоге сена. Как бы он ни пытался потеряться в людском море, следы его все равно есть возможность отыскать. Билет на самолет, счет в банке, кредитная карточка, которой пользовались в супермаркете, регистрация в отеле — все эти мелочи всплывают при скрупулезном поиске. Тем более что Малик Мадаев по прозвищу Халиф был заметной фигурой в рядах сепаратистов. Полномочный представитель Масхадова, практически — шеф его контрразведывательной службы, жестокий и кровавый, имевший на своем счету не одну загубленную жизнь, Мадаев стоял в первом десятке в списке разыскиваемых преступников, и фотографии его были в картотеке и ФСБ, и Интерпола.

Стоять-то он стоял в списке, но не более того. Слишком хитер был Халиф и умел просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед. Незадолго до гибели Масхадова Мадаев исчез из поля зрения даже приближенных к «полевому президенту» людей. Его следы потерялись на долгие месяцы, но не навсегда. Они всплыли в контролируемом исламистами ливанском лагере «Айн Хелук». Там Халиф активно контактировал с руководителями местной экстремистской организации «Джамма Исламия». Правда, в лагере Халиф задержался на считаные дни и скоро отбыл в неизвестном направлении. Зарубежная резидентура потеряла его из виду более чем на полгода.

Затем Мадаев на короткое время вышел из тени и дважды засветился на переговорах с известными зарубежными спонсорами сепаратистов в северо-западной провинции Пакистана и на юге Афганистана, в районе Кандагара. О целях его встреч с руководителями исламистских центров догадаться было нетрудно. Террористу требовались деньги для осуществления своих замыслов.

Несмотря на то, что Халиф занимал высокую ступень в иерархии сепаратистов, к кормушке, к распределению средств, поступающих из-за рубежа для ведения боевых действий против федеральных сил, его не допускали. Яндарбиев, Хаттаб, Масхадов, Басаев — на этих людей, чьи фамилии были у всех на слуху, делали ставки, и им шли миллионы долларов. Мадаев же редко выходил из тени одиозных фигур главарей чеченского сопротивления, и, хотя многих из них уже не было в живых, получение денег на террористическую деятельность для него продолжало быть проблемой. По крайней мере, метания Халифа по Ближнему и Среднему Востоку ясно давали это понять.

Почти трое суток непрерывной работы понадобилось аналитикам, чтобы установить, что Халиф, потратив на переговоры с «денежными мешками» крайних исламистов более года, все-таки своего добился. В одном из швейцарских банков был обнаружен счет на имя некоего Мехмеда Аль Гаруни, подданного Саудовской Аравии, на который «упало» порядка трех миллионов долларов. Все указывало на то, что это деньги Халифа.

Именно под фамилией Аль Гаруни и с аравийским же паспортом Мадаев пересекал границу Пакистана. И денежные средства были перечислены в Швейцарию из Катара, где за два дня до этого Халиф тайно встречался с полномочным представителем Аль-Каиды. Весточка об этой встрече в свое время пришла из надежного источника, правда, с опозданием на несколько суток и потому осталась лишь информацией «к сведению». Но со временем и она оказалась полезной.

На следующие восемь месяцев Мадаев как в воду канул. Правда, после почти двух недель поисков обнаружилась-таки путаная тропка, по коей прокрался Халиф. И выйти на нее смогли с помощью кредитных карточек, которыми он пользовался. Собственно, почти неделя ушла на то, чтобы установить номера и коды кредиток. Для этого пришлось воспользоваться услугами Интерпола.

Маршрут Мадаева был несколько странным. С Ближнего Востока через Швейцарию он направился в Африку — сначала в Северную, в Ливию, где задержался ненадолго, далее направил стопы на крайний юг континента. Некий турецкоподданный Рафик Бахчели по кредитке, принадлежавшей Аль Гаруни — читай Халифу-Мадаеву, — приобрел билет бизнес-класса на авиарейс Триполи-Йоханнесбург, куда благополучно и прибыл.

С паспортами, похоже, у Мадаева проблем не было, как и со средствами, полученными от зарубежных спонсоров. А вот на что Халиф их тратил, было не очень понятно. В течение двух недель со швейцарского счета Аль Гаруни в один из банков южноафриканской столицы на имя все того же Бахчели двумя переводами было отправлено около полумиллиона долларов. Деньги обналичили, и они исчезли в неизвестном направлении вместе с господином Аль Гаруни-Бахчели-Мадаевым. Причем границу ЮАР гражданин с такими фамилиями не пересекал. Следовательно, в запасе у Халифа были еще паспорта, по которым он путешествовал по миру. Чем он занимался последующие восемь месяцев, определить было невозможно. Лишь со слов Мусы Дагаева стало известно, что последнее время Мадаев скрывался в Грузии. Да еще его швейцарский счет за это время «похудел» более чем на два миллиона долларов.

Проведенные оперативные мероприятия в Панкисском ущелье дали отрицательный результат. Данные о том, что Муса Мадаев последние два месяца проживал в одном из приграничных с Россией сел, к категории полезной информации вряд ли можно было отнести, это и так было понятно. Осведомитель также доложил, что человека, похожего на Халифа, в среде чеченской диаспоры ущелья последние месяцы не наблюдалось. Данное сообщение несколько настораживало, однако оно же могло подтвердить слова Мусы, что у Мадаева «другое лицо». О Нино Арселиани сведения были более чем скупы. Она постоянно не проживала в Панкиси, а появилась там одновременно с Дагаевым и исчезла тогда, когда он сам бежал, преследуемый боевиками, на российскую территорию.

Полученные в результате изнурительной трехнедельной работы сведения особого оптимизма Ветлугину, Веклемишеву и иже с ними не прибавили. Пока в ходу были лишь версии и догадки.

Оперативная группа ни на шаг не сдвинулась в плане определения характера готовящегося террористического акта. Не было ни малейшей зацепки, не являлось ни единого факта, которые могли бы пролить свет на эту страшную загадку. Аналитики, сменяя друг друга каждые шесть часов, работали круглосуточно, однако информация, стекавшаяся к ним со всего мира, несла одни «не». Заряды из хранилищ и ядерных арсеналов не пропадали, пробирки со штаммами смертельных болезней из биологических лабораторий не исчезали, фактов краж контейнеров с боевыми отравляющими веществами не зафиксировано…

По поводу «другого лица» Халифа после недолгих дискуссий пришли к мнению, что, вероятнее всего, Мадаев сделал себе пластическую операцию. И если это было на самом деле, то крайне усложняло задачу идентификации его личности. Вполне возможно, Халиф уже находился в Москве и сейчас безмятежно разгуливал по улицам столицы в обличье другого человека. Определить хотя бы примерно его сегодняшний облик не представлялось возможным. «Крот», работающий в Панкисском ущелье, не был вхож в среду чеченцев, и его информация в основном черпалась из слухов и сплетен. А Мадаев не тот человек, чтобы афишировать себя среди местного населения. После бегства Мусы осторожный Халиф, без сомнения, немедленно покинул Панкиси.

Слова Дагаева «У Нино записано…» и «телефон…» также вызывали огромное количество вопросов. Что записано? Где записано? Когда? Что имел в виду Муса, поминая телефон? Связаны ли между собой «записано» и «телефон»? Это запись на мобильнике? Или Нино Арселиани можно отыскать по номеру телефона? Одни вопросы, и нет ответов.

Так что первое декабря генерал-майор Ветлугин и полковник Веклемишев встретили в состоянии уныния и тревоги. Объяснялось это тем, что подошел срок, который обозначил Дагаев. «Тер-акт… зимой…» — эти слова Мусы намертво отложились в памяти Вадима. А вот и она, зимушка, накатила согласно календарному графику, принеся снег, метели и тревожное ожидание. Таймер запустился!

Предполагать, что Халиф запланировал террористический акт на первые зимние дни, было и бессмысленно, и глупо. Зима длинная, но это если посмотреть с одной стороны, а ежели перевести месяцы в сутки, так их всего девяносто. Ноябрьские двадцать суток не сдвинули дело с мертвой точки, и не стоило надеяться, что Мадаев выбрал для проведения теракта февраль или даже январь. Так что с оптимизмом и хорошим настроением и у Ветлугина, и у Веклемишева с утра первого декабря было очень даже напряженно.

Но не все было так плохо. Расследование, конечно, далеко не продвинулось, но и окончательно не зашло в тупик. Были перспективные направления, которые требовалось отработать, причем в срочном порядке. И первым в этом списке стоял непонятный вояж Халифа в Южно-Африканскую Республику.

Особенно интересовало генерала Ветлугина, на что потратил Мадаев полмиллиона долларов в далекой экзотической стране.

Не на томление в объятиях знойной зулуски и не на любование слиянием прибоев двух великих океанов на мысе Доброй Надежды, это уж точно. Не тот человек Халиф, чтобы расслабляться на курорте, не для этого он более года ползал чуть ли не на коленях у денежных мешков, вымаливая деньги для воплощения своих преступных замыслов.

Первое, что приходило в голову, — это предположение о закупке Мадаевым в ЮАР оружия для совершения террористического акта.

Однако данная версия выглядела очень даже сомнительно. По каналам спецслужб не проскакивало ни единого намека, что в Южно-Африканской Республике производятся или разрабатываются какие-то новейшие виды вооружения или боеприпасов, включая биологические и отравляющие. А если это так, то тащить стандартные образцы оружия или взрывчатки через полмира от тридцатой параллели южной широты до шестидесятой северной, мягко говоря, было бы неразумно. Правда, и эту версию не отмели, а дали задание аналитикам поглубже войти в тему.

Стоянов, прикомандированный на время проведения операции к опергруппе Ветлугина, на совещании, состоявшемся первого декабря, высказал предположение, которое сам же и назвал потом дурацким. Но при этом развеселил всех остальных, имевших унылое настроение по поводу начала зимы.

— Я не специалист в этой области, — задумчиво выдал капитан, — но слышал, что в Африке можно найти нечто такое… типа яда кураре.

Несколько секунд длилось молчание, после чего в кабинете раздался взрыв смеха.

— И завербовать пигмеев, чтобы они из луков… стрелами по москвичам, — заходясь от смеха, развил тему Веклемишев.

— Лучше из плевательных трубок… — хохоча, перебил его полковник, начальник аналитического отдела.

— Дыхательных, — серьезно уточнил Стоянов. — Пигмеи стрелки выдувают.

— Да-а, начитался ты Майн Рида со Стивенсоном, капитан, — отсмеявшись, резюмировал генерал Ветлугин. — Вспомни еще всадника без головы и сундук мертвеца…

— Да кураре так, к слову пришлось, по дурочке выдал, — смущенно признался Димитр. — Вы же приказали любые версии высказывать.

— Поэтому в Африке тебе делать нечего, поедешь в Европу, — огорошил Стоянова Ветлугин. — В Швейцарию. Разберешься со счетами Мадаева и переводами денег. На переписку со швейцарскими правоохранительными органами у нас времени нет, ускорим дело личным присутствием. Интерпол обещал помочь наладить контакт с местной полицией. С языком у тебя проблем нет, служебный паспорт в наличии, визу мы уже оформили. Какие ко мне вопросы?

— Вопросов нет, товарищ генерал-майор, — отрапортовал Стоянов. — Есть, убыть в Швейцарию!

— А в Африку у нас отправится Вадим Александрович, — посмотрел поверх очков на Веклемишева Ветлугин.

— Есть, в Африку! — вторил Димитру изумленный Вадим. — Когда выезжать?

— Самолет на Рим сегодня ночью. Инструкции получишь у меня лично после совещания.

Глава 2. Иди туда, не знаю куда

Инструктаж у Ветлугина был недолгий. Задача стояла простая: разобраться, что делал Мадаев в Южно-Африканской Республике. От этой простоты у Веклемишева заныло под ложечкой. По личному опыту Вадим знал, что чем проще задание, тем больше неприятностей оно сулит, и был в полной мере солидарен с конструктором Шпагиным, создавшим легендарный автомат ППШ: «Делать сложное просто; делать простое сложно».

Легко сказать «разобраться»! На деле Веклемишеву предстояло отправиться на другой конец земного шара, в страну, в которой никогда не был, размером в две Франции, с населением сорок с лишним миллионов человек, и там отыскать следы человека, тщательно их заметавшего. Знания Вадима об этом государстве в основном базировались на замечательной детской книге «Капитан Сорвиголова», официальных сообщениях и кратких информационных бюллетенях. Он помнил первую строку песни «Трансвааль, Трансвааль, страна моя…», был в курсе, что раньше в ЮАР свирепствовал апартеид, а сейчас его, кажется, нет, и что борец за свободу черного населения Нельсон Мандела, отсидев две трети жизни в тюрьме, по выходе из узилища стал президентом республики.

Что сейчас творилось на просторах саванн, Вадим понятия не имел. И за оставшуюся половину суток до вылета вряд ли мог качественно подготовиться к предстоящей командировке.

Это было для него непривычно. Веклемишева с лейтенантов приучали к тому, что каждая операция должна тщательно отрабатываться. А занимала такая подготовка не день и не два. Недели, а то и месяцы уходили на то, чтобы в мельчайших подробностях изучить политическое устройство, климат, географию и топографию страны пребывания, язык, обычаи, и еще требовалось вбить в голову кучу нужных, а порой и ненужных мелочей. И только тогда можно было почувствовать себя не туристом, а спецом, готовым выполнить боевую задачу, успешно сработать в штатной и, более того, нештатной ситуации.

«Подготовка, обеспечение, выполнение — три составляющие успеха любой операции». Эти слова Деда, Олега Петровича, руководителя Отдела, службе в котором Викинг отдал добрую половину жизни, воспринимались им как непреклонная истина.

«Иди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что» Вадима расстроило. Конечно, и раньше перед ним ставили подобные задачи, однако в сложившейся ситуации Веклемишев считал, что сегодня его место в Москве. Обстановка накалялась с каждым днем, и путешествие на юг Африки виделось прогулкой и потерей драгоценного времени. Без сомнения, полезно было узнать, какие дела забросили год назад Халифа в ЮАР, для них сейчас, как говорится, каждое лыко в строку, однако пойдет ли это знание на пользу расследованию, Вадим искренне сомневался.

Но Ветлугин был непреклонен и доводы Веклемишева против его поездки в Южно-Африканскую Республику принял к сведению, но не к исполнению. Все доводы и протесты Вадима генерал свел к армейскому «люминево» и, как положено старому служаке, на любой вопрос подчиненного дал любой ответ.

Самым сложным в предстоящем задании было то, что Веклемишев, являясь вполне официальным лицом, представителем российского Национального антитеррористического комитета, следующим по служебным делам, в ЮАР мог пребывать лишь в статусе частного лица. Самая южная республика Африканского континента не имела договоренности с Россией о взаимной помощи по розыску преступников и не входила в систему НАКов. Это автоматически делало Вадима нелегалом в плане расследования деятельности Халифа в Южно-Африканской республике. Веклемишев имел информацию, что за частную детективную деятельность в некоторых странах можно угодить за решетку на длительный срок. Как с этим обстояло в ЮАР, еще предстояло узнать. Однако вряд ли правоохранительным органам в любом полушарии нравится, когда чужаки работают на их «земле».

Правда, Ветлугин не выкидывал Викинга в никуда. Генерал дал Веклемишеву адрес в Йоханнесбурге, по которому проживал некто Гарольд Никитин. Этот человек должен был оказать Вадиму посильную помощь. С фотографии, которую Ветлугин достал из сейфа, на него, приветливо улыбаясь, смотрел худощавый седой мужчина лет пятидесяти пяти. Рядом с Никитиным стояла маленькая, едва ему по плечо, женщина. Она выглядела намного старше своего спутника. Похожие черты лица не вызывали сомнений, что это мать и сын. Ветлугин подтвердил догадку Вадима, дополнительно сообщив, что Анастасия Александровна проживает вместе с сыном в Йоханнесбурге.

Хотя это к делу не относилось, Веклемишев все же обратил внимание на пейзаж за спинами матери и сына на фотографии. Как-то не вязались тонкие белые березки и окно с резными наличниками с африканскими реалиями. Генерал пояснил, что фотография сделана шесть лет назад, при последнем посещении Никитиным России. Он тогда приехал на родину, чтобы забрать с собой мать в ЮАР.

Гарольд Никитин являлся подполковником КГБ в отставке. С середины восьмидесятых годов он проходил службу в торговом представительстве Советского Союза в Южно-Африканской Республике. Прикрытие было не ахти какое, да и работа носила в целом формальный характер как в области торговли, так и по линии разведки. Торговый баланс между странами и в то время, и в нынешнее оставлял желать лучшего, ну а разведывательная деятельность представляла собой более обязательный характер, нежели несла реальную помощь стране.

Вместе с Союзом развалились торговые представительства, и Никитин, очутившись не у дел, вернулся в Москву. Но и здесь подполковник оказался никому не нужен. Ведомство реформировалось под вопли демократов о палачах НКВД, кадры сокращались вне зависимости от квалификации сотрудников, агентурные сети сдавались оптом и в розницу.

Осмотревшись, Никитин подал рапорт об увольнении из рядов по сокращению, который был немедленно принят. Крохотная пенсия давала возможность не умереть с голоду, но достойную жизнь не обеспечивала. Гарольд начал искать работу. Свое дело он открыть не решился, да и капиталов для этого не было. Клеймо профессии играло против него. Максимум, что Никитину предлагали, — должности в охранных фирмах. Он даже поработал около месяца в такой конторе заместителем директора. Платили неплохо, но отставному подполковнику скоро надоела постоянная суета с пьяными охранниками и порученная лично ему организация сопровождения «эскорта». Да и сами хозяева фирмы, бритоголовые распальцованные ребята в коже и золотых цепях, не пришлись по душе Никитину.

Поболтавшись еще с полгода в Москве, перебиваясь с хлеба на квас на свою пенсию и случайные заработки, Гарольд все чаще стал обращать взор и мысли на юг. За двенадцать лет работы в торговом представительстве южная республика на краю света Никитину стала если не роднее России, то, по крайней мере, понятнее. Он уезжал из одной страны, а вернулся в другую — жестокую и неуютную. Да, собственно, его почти ничего не держало на родине. Семьей обзавестись Никитин не успел, точнее, женился еще молодым, но скоро развелся, а на вторую попытку обустроить свою семейную жизнь так и не решился. Однокомнатная квартира в панельной пятиэтажке в Мневниках да мать в Коломне — вот и все, что связывало Гарольда с российскими просторами.

Решение пришло не спонтанно, Никитин не был авантюристом. Он просчитал все «за» и «против» и понял, что на родине у него мало шансов на достойную жизнь. А в Йоханнесбурге и Кейптауне у Герольда оставались знакомые и друзья, которые могли помочь ему в первое время и с работой, и с жильем. Например, с Херритом ван Дюрхемом, серьезным бизнесменом, чьи предки в числе первых пришли осваивать тот далекий край, Никитина связывали не только деловые, но и хорошие дружеские отношения. При прощании Херрит грустно посмотрел на друга и очень серьезно сказал:

— Харольд, если ты захочешь вернуться сюда, двери моего дома всегда открыты для тебя. И моя рука будет тебе опорой. Наши прапрадеды тоже тосковали о далекой родине, но для нас она уже здесь. Подумай, может случиться, что и для твоих детей эта земля станет родной.

Никитин тогда отделался шуткой, но слова эти в его памяти отложились крепко.

Вот только одного решения Гарольда покинуть родные пенаты и искать счастья в краю далеком для свершения задуманного было недостаточно. Несмотря на серьезные пертурбации на грани хаоса в ведомстве, где он имел честь служить, о нем не забыли. Служебный загранпаспорт Никитин сдал, уходя на пенсию, и первая попытка получить общегражданский документ закончилась неудачей. Ему пришел отказ в выдаче заграничного паспорта с лаконично-косноязычным разъяснением «в связи с неистечением срока подписки». Контора своих просто так не отпускала. Самого понятия «отставка» в этом ведомстве не было. Уходили не просто на пенсию, а увольнялись в резерв.

Гарольд прекрасно знал об этом, но надеялся, что проскочит в общей сумятице, которая в те годы захлестнула страну. Не проскочил. Хотя и страны, которой Никитин давал присягу, уже не существовало, и носителем совсекретных сведений он не являлся, и подписку, а точнее — клятвенное обещание о неразглашении гостайны при увольнении Гарольд давал, правила оставались прежними и незыблемыми. Не прошло даже минимума — пяти лет, в течение которых действовало табу на выезд для людей, имевших хотя бы косвенное отношение к государственным секретам. Кого-то могли выпустить за рубеж через десять или двадцать лет, но были и такие носители тайн особой важности, которые были пожизненно невыездными.

Никитин по роду своей деятельности тянул максимум на пятилетний «срок» отчуждения от заграницы, до окончания которого оставалось чуть более двух лет. Гарольд также понимал, что и по истечении этого времени его могут притормозить с выездом. Однако ставить крест на своей мечте Никитин не спешил. Он надеялся, что на любое правило есть исключение, и в столе совсем не самого главного начальника, а средней руки клерка в погонах лежит штамп «разрешаю», который может решить судьбу отставного подполковника КГБ.

Управление, где проходил службу Гарольд, расформировали, его бывшие начальники находились в том пресловутом резерве, то есть были не при делах. Единственным, к кому мог обратиться со своими проблемами Никитин, являлся Ветлугин, его однокашник по Высшей школе КГБ, с ним Гарольд не терял связи. Тот чудом не попал под сокращение и более того — продвинулся по службе, заняв генеральскую должность.

Вопрос с разрешением на выезд Никитина в ЮАР решился не слишком скоро, но все же решился. Более того, усилиями Ветлугина ли или вне его участия Гарольда отпустили из страны без каких-либо условий и обязательств. Вот только надеяться, что его списали, вычеркнули из резерва, не приходилось. Никитина об этом проинформировали, правда, сообщив, что он не включен в состав действующей в ЮАР резидентуры. Гарольд был рад подобному повороту событий.

Во-первых, он сомневался, что в ЮАР в то время вообще существовала какая-либо резидентура российских спецслужб, так как она ранее базировалась именно на сотрудниках ликвидированного торгпредства, в котором он служил. А во-вторых, в первой половине девяностых у ФСК, преемника КГБ, интерес к Южно-Африканской Республике был примерно такой же, как у зайца к Интернету.

В начале девяносто четвертого года Никитин продал квартиру в Мневниках. Немного денег и доверенность на получение своей пенсии он оставил матери, жившей в Коломне. Основная же сумма, вырученная за квартиру, ушла на авиабилеты до Йоханнесбурга.

Второе пришествие Никитина в ЮАР триумфальным назвать было трудно. Он прибыл в Йоханнесбург практически без денег и реальных перспектив будущей жизни. Но Херрит ван Дюрхем сдержал слово, предоставив Гарольду на первое время жилье и работу в своей фирме, производящей оборудование для горных работ.

Через шесть лет Никитин уже был не просто наемным рабочим на предприятии друга, а являлся его полноправным компаньоном. И данный статус, как и довольно солидный капитал, он заработал честным и беззаветным трудом. Если до его прихода предприятие ван Дюрхема работало на нужды горной промышленности ЮАР, то Гарольд организовал и возглавил экспортный отдел фирмы. Оборот продукции возрос в несколько раз. Кроме того, Гарольд женился на Элизабет, младшей сестре Херрита ван Дюрхема, что ввело его в высший круг белого общества Йоханнесбурга.

Контора Никитина не беспокоила. Вероятно, Южно-Африканская Республика продолжала оставаться за рамками острых интересов ФСБ, а, возможно, сам Гарольд являлся бесперспективным объектом в плане агентурной работы для российских спецслужб. Точнее, интерес к нему, может, и был, однако нынешнее положение Никитина, полноправного гражданина ЮАР, солидного бизнесмена, не давал иллюзий, что он пойдет на официальное или неофициальное сотрудничество с сотрудниками российской службы безопасности. Ностальгия бывшего подполковника по работе в органах вряд ли мучила и томила, а обязательств бывшим коллегам он никаких не давал. И даже от своей скудной пенсии Никитин отказался, о чем письменно проинформировал соответствующие российские ведомства.

Что касается помощи, которую Никитин должен был, а точнее, мог оказать Веклемишеву, то это была не более чем его дружеская услуга Ветлугину. Генерал созвонился с Гарольдом, и тот обещал посодействовать в работе Вадиму. Оптимизма Веклемишеву такой расклад не прибавил. Старый друг начальника, который, может быть, поможет, а, возможно, ручками разведет, мол, некогда и вообще…

Такие невеселые мысли роились в голове Веклемишева при подлете к Йоханнесбургу.

Он попытался отвлечься, углубившись в подготовленные аналитиками информационные материалы по ЮАР. Но надолго Вадима не хватило. В раздражении Веклемишев бросил тонкую папочку на откидной столик спинки переднего кресла. Или ребятам не хватило желания или времени, а возможно, и того, и другого. Для «глубокого» ознакомления со страной пребывания ему всучили материалы явно энциклопедического характера. Распечатка на полторы странички знакомила с историей Южно-Африканской республики, ее географией, климатом, а также населением, языком и политическим устройством страны. Еще на двух страницах были представлены статистические данные по ЮАР.

Конечно, интересно, сколько стали и чугуна выплавляется в этой замечательной стране, какое количество голов крупного и мелкого рогатого скота пасется на пастбищах саванн, а также то, что недра ЮАР богаты алмазами, золотом, марганцем, свинцом, ураном и еще многими другими ценными ископаемыми. Вот только пользы для дела, ради которого стремился через полмира Веклемишев, было недостаточно. Данная информационная подборка конкурировала, пожалуй, с Малым атласом мира при ориентировании в лесу под Тамбовом. За такую подготовку к выполнению задания Олег Петрович — Дед, бессменный руководитель Отдела, в котором Викинг служил долгие годы, порвал бы на клочки весь аналитический отдел, как Тузик теннисный мячик.

Так что прибытие Веклемишева в Йоханнесбург отличалось абсолютной неподготовленностью. Придя к такому скорбному выводу, Вадим неожиданно успокоился и даже замурлыкал под нос соответствующую моменту привязавшуюся еще в Москве песню Митяева о лилово-черных зулусах и том, что купит два браслета, дешевых и красивых, да и шляпу со шнурком на лето, ту, которую кто-то там просил…

Глава 3. Джонни, майор и другие

Пройдя паспортный и таможенный контроль и выловив на конвейере в багажном отделении свою сумку, Веклемишев бодро прошагал по длинному коридору и вышел в зал аэропорта. Встречали кого угодно, но только не его. Никого похожего на Гарольда Никитина среди встречающих не наблюдалось. На всякий случай Вадим внимательно изучил рукописные таблички, видневшиеся в редкой толпе.

Ожидали с рейса некую Мэри Чарлтон, а также безымянных пассажиров, прибывших на конгресс по вопросам урологии. Лист картона с красными иероглифами, приколотый к груди гражданина явно китайской наружности, поверг Веклемишева в задумчивость. Связать свое прибытие с иероглифами, начертанными красным фломастером на картонке, он не сумел, как ни старался, да и в китайской грамоте не разбирался, и потому, вздохнув, проследовал мимо группы встречающих.

У Вадима еще теплилась надежда, что его все-таки встретят, и он не сразу покинул аэропорт. Минут пятнадцать он бродил по залу ожидания, бросая взгляды то на входную дверь, то на наручные часы. Однако с каждой минутой ожидания надежды таяли, соответственно ухудшая и без того невеселое настроение. Раздражение росло, собирая в колючий ком досаду на ненужную, с его точки зрения, командировку на край света, потерю драгоценного времени, неподготовленность к работе, безответственность людей и, главное, неопределенность.

На глаза попался обменный пункт валюты. Вадим зашел в кабинку и обменял сто долларов на местную валюту, коей являлись ранды и пенсы. Больше менять не стал, потому что знал, обменники на вокзалах и в аэропортах работают, как правило, по грабительскому курсу.

Выждав еще десять минут, Веклемишев решительно направился к выходу из здания аэровокзала. У него был адрес Никитина в Йоханнесбурге, однако при данном раскладе ехать к нему Вадим не собирался. Роль незваного гостя ему претила, тем более что именно это ему конкретно дали понять. Ветлугин твердо заверил Веклемишева, что он известил Никитина о рейсе и времени прибытия и тот встретит дорогого гостя из России и поможет с устройством. Увы, желаемое и действительное не всегда совпадают, причем, как правило, предлагая наиболее противные варианты.

Выйдя из здания аэровокзала, Веклемишев осмотрелся и, завидев стоящую в отдалении вереницу такси, махнул рукой. Желтый «Форд», стоящий первым, сорвался с места и подкатил к Вадиму. Он открыл заднюю дверку, бросил на сиденье сумку и уселся сам.

Шофер, молодой парень, с тем самым лицом лилово-черного цвета, о котором пелось в песне, повернулся к нему, сверкнув белозубой улыбкой.

— Куда желаете, сэр? — довольно чисто по-английски спросил водитель.

Веклемишев был готов к разговору на африкаанс — одном из официальных языков ЮАР, смеси английского, немецкого, нидерландского и местного диалектов. Немецкий он знал, английский — практически в совершенстве, о языке страны ветряных мельниц понятие также имел, поэтому не боялся вступить в диалог на наречии буров. Однако хороший английский язык шофера-зулуса его приятно порадовал.

— В отель, — скомандовал водителю Веклемишев.

— В какой именно, сэр? — почтительно произнес таксист. — «Плаза» или «Роял»?

Вадим имел понятие, что такое пятизвездочная гостиница — и в плане качества обслуживания, и заоблачных ценах за номер, — приходилось в свое время останавливаться и в таких. Также он знал, что скромные три звезды могут представлять собой как натуральный клоповник, так и приличную недорогую гостиницу. Фирменные «Плаза» и «Роял» относились как раз к первой, пяти-шестизвездочной когорте отелей с невероятными для простого командированного ценами. Похоже, чернокожий водитель проверял его на кредитоспособность. Ну что же, таксист, он и в Африке таксист.

— Тебя как зовут, парень? — задушевно обратился к шоферу Веклемишев.

— Джон, — мгновенно выпалил таксист. — Мама назвала меня так в честь Джона Леннона.

Вадим сильно сомневался, что водитель выдал ему свое настоящее имя, уж слишком плутовски блестели глаза на его черной физиономии. И двадцать пять лет назад — на столько выглядел этот шустрый малый — его мама вряд ли слыхом слыхивала о Ленноне или Маккартни, ковыряя мотыгой сухую землю за колючей проволокой резервации-бантустана. А сынок, как оказалось, продвинутый малый, хотя и явный прощелыга.

Но нет, на водительской карточке, закрепленной на передней панели, значилось, что водитель действительно носит имя Джон и фамилию Леннон. Ну что же, Леннон, значит, Леннон.

— Джонни, я очень похож на человека, готового сорить деньгами? Ты принял меня за миллионера?

— Нет, сэр, — широко заулыбался таксист. — На миллионера вы не тянете.

— А тогда почему ты хочешь поселить меня в «Плаза»? Мне нужен недорогой, но приличный отель. Чтобы без тараканов и дешевых проституток. За это получишь дополнительные чаевые.

— Я понял, сэр, — посерьезнел парень. — Тогда вам подойдет «Амбассадор». В нем обычно останавливаются солидные белые коммивояжеры. Хозяин отеля бывший военный, любит порядок и не терпит девиц легкого поведения. Правда, это не в центре города, а ближе к окраине, в Фиш-Хуке.

— Согласен. В «Амбассадор», так в «Амбассадор». Вези, Джонни, — кивнул таксисту Веклемишев. — Сколько с меня?

— За все триста рандов, сэр, — доложил шофер.

— А не много будет? — усомнился Вадим. — Это, считай, больше тридцати американских долларов.

— Да что вы, сэр! — возмутился таксист. — Божеская цена. До «Амбассадора» только чистой езды сорок минут. Другие и за четыреста с места не тронутся. А в мои триста и чаевые входят.

— Ладно, уговорил, — милостиво согласился Веклемишев. — Поехали.

Вадим с интересом разглядывал улицы, по которым они проезжали, и местных жителей. Джонни, догадавшись по виду пассажира, что тот впервые попал в Йоханнесбург, взял на себя роль гида и разливался соловьем. Веклемишев слушал его вполуха, изредка прерывая, чтобы уточнить интересующие подробности жизни делового центра Южно-Африканской Республики. За получасовую поездку он почерпнул от Джонни практических знаний о стране и людях в несколько раз больше, чем из подготовленного московскими аналитиками материала.

Вадим обратил внимание, что на улицах Йоханнесбурга, выглядевшего совсем по-европейски, не очень много белых. В основном мелькали черные лица; немало ширококостных и широколицых женщин в цветастых национальных нарядах, тут и там стояли небольшими группками молодые люди, явно томящиеся без дела.

В принципе Веклемишев помнил статистические данные, где указывалось преобладание коренного населения над выходцами из Европы. Тринадцать процентов белых, конечно, могли потеряться в огромной массе аборигенов, однако Вадим предполагал, что для Йоханнесбурга, центра деловой активности ЮАР, эта статистика не совсем верна. Похоже, эти его рассуждения были не совсем верны. Правда, Джонни несколько успокоил Вадима, уточнив, что в центре белых куда больше.

Из этого заявления можно было сделать вывод, что маршрут движения такси проложен по окраинным районам города.

Гостиница «Амбассадор» располагалась в тихом пригороде Йоханнесбурга. Джонни с гордостью сообщил, что именно здесь, в Фиш-Хуке, были найдены останки первобытного человека бушменской расы возрастом в десять тысяч лет. После короткой паузы он предположил, что, возможно, прародина человечества расположена именно на этой райской земле. Веклемишев воспринял гипотезу без энтузиазма, никак ее не комментируя. Он не был против того, что такое замечательное местечко могли облюбовать первобытные люди, вот только искренне сомневался в своих бушменских корнях. Чтобы не расстраивать таксиста, Вадим постарался принять глубокомысленный вид и опустил голову если не в знак согласия, то хотя бы из уважения к предкам Джонни.

Такси въехало в тенистую улицу и остановилось около высоких литых металлических ворот. За деревьями виднелся фасад небольшого белого двухэтажного дома с колоннами. Знания Веклемишева в области архитектуры были в зачаточном состоянии, однако мозг как бы сам по себе выдал понятия викторианского и колониального стилей. Собственно, вся улица состояла именно из таких домов. Они различались внешне — и размерами, и деталями фасадов, и цветами, — но их роднило нечто большее, чем архитектурные изыски. В этих особняках застыло время прошлых столетий и судеб многих поколений людей, потомков переселенцев, покорявших чужой далекий край.

— Приехали, сэр! — радостно доложил Джонни, прерывая размышления Веклемишева.

— Это и есть та самая гостиница для коммивояжеров? — недоверчиво спросил Вадим.

— Вывеска слева от входа, — лаконично доложил таксист. — Я вас провожу, сэр.

Веклемишев выглянул в окно и осмотрелся более внимательно. Действительно, рядом с калиткой, полуприкрытая плющом, висела скромная табличка «Hotel «Ambassador». А справа от ворот стояли четверо черных юнцов. Точнее, трое окружили одного, сидевшего на сложенном из диких камней парапете забора. Последний отбивал рукой по парапету темп, а троица дергалась в такт движению ладони. Мешковатые штаны, рубахи на вырост, длинные волосы…

— Реперы, — безмятежно сообщил Вадиму таксист и добавил презрительно: — Коса, бездельники.

Из тезисов Джонни Веклемишеву были доступны для понимания слова «реперы» и «бездельники». А вот слово «коса» с ударением на первом слоге вызвало у него некоторые затруднения в понимании реалий южно-африканской действительности. Для ясности Вадим уточнил:

— Коса — это что или кто?

— Я — зулу, — с гордым видом ткнул себя в грудь пальцем Джонни и повторил: — Они — коса, бездельники. Я провожу вас, сэр.

Все встало на свои места. Вадим даже вспомнил строчку из скудного информационного бюллетеня. Группа народов банту, населяющая Южную Африку, включает в себя народности зулу, коса, малави, руанда и прочие. И, надо полагать, каждая гордится собой и с презрением относится к другой. Знакомо до мурашек на коже. Чуваш лучше, чем мордвин. Чем лучше? Чем мордвин!

А из того, что Джонни имел упорное желание проводить его в гостиницу, можно было сделать вывод, что эти парни у ворот представляют определенную опасность для Вадима. Он еще раз оглядел черных юнцов. Если пару пареньков можно было назвать крепкими, то один был явно хиляком, а четвертый мог вызвать уважение лишь своей толщиной. Особой тревоги за себя Веклемишев не испытал. Хотя, шпана — везде шпана, глядишь, и ножик за голенищем у кого-то припрятан… Ну а береженого и бог бережет!

— Держи деньги, Джонни, — отсчитал купюры Вадим. — А раз есть желание, так уж и быть, проводи дяденьку до дверей отеля.

Несмотря на опасения, реперы у ворот не обратили особого внимания на выходящих из такси. Один оглянулся, безразлично оглядел Веклемишева и отвернулся, включившись в общее дерганье. На удивление, пение юнцов не было отвратным, как можно было предположить. Голоса, не фальшивя, сменяли друг друга, вливаясь в отрывистый ритм речитатива. Правда, о чем пели «коса-бездельники», Вадим толком не разобрал. Он наконец разобрался, что такое язык африкаанс. Основную массу слов и даже короткие фразы на английском и немецком языках Веклемишев понимал, однако вперемешку с неизвестными ему словами с ходу связать в связное предложение не мог.

Калитка ворот была закрыта, однако при приближении Вадима и Джонни щелкнул автоматический замок, приглашая гостей пройти внутрь. Таксист приветливо махнул рукой в камеру слежения, закрепленную на столбе над воротами. Похоже, Джонни здесь хорошо знали.

Они прошли по устланной каменными плитами дорожке к дому.

На лужайке перед парадным подъездом стоял флагшток с поднятым на нем расчерченным бело-сине-зелено-красно-черно-оранжевыми треугольниками и трапециями полотнищем. Вадим был в курсе, что это флаг Южно-Африканской Республики.

Очередной раз щелкнул автоматический замок, теперь уже на массивной деревянной входной двери отеля, приглашая Вадима и его спутника войти в особняк. Похоже, безопасности постояльцев здесь уделяли большое внимание. Огромный холл и безмолвие встретили гостей отеля. Правда, уже через секунду тишину нарушили шаги, гулко отразившиеся от мрамора колонн и натертого паркетного пола.

Из бокового коридора вышел, едва не чеканя шаг, поджарый седовласый мужчина в светлых кремовых брюках и белой рубашке. Даже если бы Джонни не предупредил, что хозяин отеля «Амбассадор» бывший военный, Вадим без труда определил бы это с первого взгляда. Будто рубленые черты лица, волевой взгляд, прямая, точно кол проглотил, спина, голова в готовности выполнить команду «равнение направо» так и манили вытянуться перед ним во фрунт и гаркнуть, разевая рот на ширину приклада, что-то типа «рад стараться, ваше благородие».

Он строго оглядел прибывших и, резко кинув вниз подбородок, представился:

— Эндрю Макферейн, майор в отставке, владелец отеля. С кем имею честь, сэр?

— Вадим Веклемишев, русский, прибыл в Йоханнесбург по служебным делам, — четко доложил Вадим. — Имею желание остановиться в вашем отеле.

— Весьма рад, сэр, — еще раз дернул подбородком майор и указал рукой на стойку в углу холла. — Прошу вас!

— Сэр Эндрю, я могу ехать? — подал голос Джонни.

— Свободен, — не поворачивая головы к таксисту, кинул хозяин отеля. — Расчет, как всегда, в конце месяца.

Только теперь до Веклемишева дошло, что Джонни провожал его в гостиницу вовсе не для того, чтобы оградить клиента от хулиганствующих элементов, а для того, чтобы сдать его с рук на руки и поиметь за это с отставного майора чаевые. Двойная выгода: мзда с клиента за рекомендацию отеля и процент с хозяина за самого клиента. Вот она, звериная сущность капитализма!

— Всего хорошего, джентльмены! — радостно провозгласил таксист и протянул Вадиму крохотный бумажный прямоугольник. — Визитная карточка, сэр. Всегда к вашим услугам!

На визитке был отпечатан номер мобильного телефона и имя его владельца. Вадим кивнул в ответ и сунул карточку в кармашек сумки.

Формальности оформления в отель много времени не заняли. Национальная принадлежность нового постояльца, по африканским меркам — экзотическая, особых эмоций у хозяина не вызвала. Похоже, уже и здесь россияне не в диковинку.

Веклемишев заполнил короткую, в три пункта, анкету и выслушал правила поведения в отеле. В принципе они соответствовали нормам социалистического общежития: после одиннадцати не шуметь, девиц легкого поведения в номер не приводить, мебель не ломать, на пол не плевать.

Вадим слушал отставного майора вполуха, любуясь висевшей на стене раритетной винтовкой времен англо-бурских войн SMLE Mk III. Он слышал об этом легендарном оружии и видел на картинках, однако вживую рассматривал впервые. Прицельная дальность до километра, с двухсот метров валит слона, без труда пробивает стальной семимиллиметровый лист. Она и через сто лет продолжала стрелять. Душманы в Афганистане из таких винтовок прошивали насквозь легкую броню советских БМП.

Владелец отеля заметил заинтересованный взгляд Веклемишева, прикованный к винтовке. Реакция отставного майора была несколько неожиданной.

— Служили в армии, сэр? — строго поинтересовался Эндрю Макферейн.

— Так точно, сэр! — громко выпалил Веклемишев.

— В каких войсках?

— В парашютистах, сэр, — четко доложил Вадим.

— Звание?

— Сержант, — не задумываясь, соврал постоялец.

— Участвовали в боевых действиях, сержант? — Отставной майор вперил в Веклемишева суровый взгляд.

— И эта чаша не минула нас, — вздохнув, выдал Вадим расплывчатый, однако вполне искренний ответ. — Было дело…

Он не собирался выкладывать старому вояке, что имеет звание полковника российской службы безопасности. Легенда, выданная Веклемишевым хозяину отеля, имела еще и психологический подтекст. С одной стороны, отставной майор должен был проникнуться уважением к бывшему сержанту, тянувшему лямку не в самой легкой военной профессии, с другой — поиметь толику снисходительности к младшему по званию. Ни того, ни другого в данный момент Вадиму не было нужно, однако расположить к себе постороннего никогда не помешает.

— Нравится? — Макферейн дернул подбородком в сторону винтовки. — С этой винтовкой мой дед защищал свободу нашей страны.

— Великолепный экземпляр! — восхитился Веклемишев. — SMLE Mk III, образца 1895 года.

— Вы, я вижу, знаток оружия, сэр, — одобрительно заметил майор.

— Не более чем любитель, сэр, — склонил голову Вадим. — Однако я хочу занять свой номер. Я устал с дороги.

— Конечно, сэр. Я вас лично провожу в ваши апартаменты.

Хозяин отеля взял со стойки натертый до блеска бронзовый колокольчик и тряхнул его. На звук из того же бокового коридора, откуда вышел хозяин, появился черный подросток в красной жилетке и такой же феске. Он без лишних указаний подхватил сумку Вадима и встал по стойке «смирно» перед отставным майором, ожидая указаний.

— Прошу, сэр, — обратился Макферейн к Веклемишеву и повел рукой в сторону мраморной лестницы, поднимавшейся из холла на второй этаж.

Глава 4. Цель видна, задача ясна!

Одноместный номер, конечно, на люкс не тянул, но был достаточно просторным, чистым, а, главное, по карману скромному российскому командированному. Черный мальчик, получив щепотку мелочи, доставшейся Веклемишеву при обмене долларов на ранды, удалился. Отставной майор, после того как Вадим осмотрел и одобрил номер, сделал еще одно важное заявление:

— Сэр, как я понял, вы в Йоханнесбурге впервые. Поэтому я хочу вас предупредить. Последнее время у нас в городе, в том числе и в нашем районе, не все благополучно с криминальной обстановкой.

— То есть? — насторожился Веклемишев.

— Черное население, я имею в виду безработную молодежь, совсем распоясалось. Собираются в банды, нападают на белых, на дома и квартиры. Раньше подобного не случалось. И это происходит не только на неблагополучных окраинах, но и в районах, всегда считавшихся фешенебельными, таких, как наш, куда аборигенам вход был категорически запрещен. Появление черных бездельников на этой улице в былые времена приравнивалось к чрезвычайному происшествию.

— Таких, как те четверо певцов у вашего забора? — при слове «бездельники» Вадим вспомнил выпад Джонни в сторону «реперов-коса».

— Эти, по крайней мере, безвредны, — поморщился майор. — Воют целыми днями… Есть настоящие банды. Вот их следует остерегаться. Поэтому советую вам в темное время суток из отеля не выходить. Да и днем, если понадобится срочно куда-то поехать, лучше будет воспользоваться такси.

— Камеры наблюдения, автоматические замки в вашем отеле — следствие обострения криминальной обстановки в городе?

— Именно так все и обстоит, — тяжело вздохнул Макферейн.

— Благодарю за предупреждение, — поблагодарил майора Вадим. — Я учту это. Кстати, кроме меня, еще есть постояльцы в отеле? Надеюсь, они не буйные, не будут будить ночами. И имеются ли в вашем заведении привидения? Это к тому, чтобы потом было что рассказать. «Меня поселили в старинном замке, где ночами по коридорам бродила в белом одеянии неприкаянная душа безвинно загубленной невинной девицы…»

Веклемишев задал вопрос о привидениях, чтобы разрядить обстановку. Макферейн с пониманием и юмором отнесся к словам нового постояльца.

— Привидений, увы, сэр в нашем отеле не водится. Но если вы пожелаете, мой черный грум за отдельную плату изобразит для вас тень усопшей девицы. А что касается ваших соседей, их четверо, все приехали в Йоханнесбург по делам, в основном торговым. Люди тихие и спокойные.

— И это радует, — подвел итог беседе Вадим.

— Располагайтесь, сэр, — склонил голову Макферейн. — Приятного отдыха!

Веклемишев с удовольствием бы воспользовался предложением хозяина отеля по поводу отдыха, вот только он приехал сюда не расслабляться, а работать. И уж чего-чего, а приятного в его нынешнем положении даже отъявленный оптимист-даун не отыскал бы днем с огнем.

Вадим не знал, с чего начать, куда кинуться. У него был записан номер телефона Гарольда Никитина и имелся его адрес, но звонить бывшему соотечественнику после того, как тот демонстративно сорвал встречу, — по крайней мере, у Веклемишева сложилось такое впечатление, — идти к нему на поклон выглядело как унижение. На дне сумки покоился миниатюрный спутниковый телефон, тот самый, с которым Вадим работал в Чечне, однако выход на связь с Ветлугиным, едва ступив ногой на африканскую землю, смотрелся бы явной беспомощностью.

Поэтому Веклемишев решил не дергаться, по крайней мере, ближайшие час-полтора, привести мысли, а также свое тело в порядок с дороги. Хотя он и готовился к тому, что «климат здесь иной», и еще перед посадкой в самолет поменял теплую куртку на ветровку, за время переезда в гостиницу успел и испарину поймать, и высохнуть. Начало зимы в этом году в Москве подкачало, явив октябрьскую погоду в декабре, но и южное полушарие встретило Вадима летом в самом его разгаре.

Приняв душ и побрившись, Веклемишев изучил содержимое холодильника и бара-секретера, которыми был укомплектован номер, и обнаружил в одном минеральную воду в охлажденном виде, а в другом — ту же водичку комнатной температуры, банку растворимого кофе и чай в пакетиках. Там же в баре он нашел чайную посуду и электрический чайник. Мелочи, конечно, но приятные, а, главное, нужные для командированного.

Вскипятив чайник, Вадим заварил кофе. Торговая марка напитка была ему неизвестна, но сам кофе оказался вполне приличным. Отхлебнув пару обжигающих терпких глотков, Веклемишев ощутил, что настроение начинает потихоньку подниматься. Раздражение ушло, освободив место деловым размышлениям.

Расклад для Вадима высвечивался, мягко говоря, поганый. Он не представлял, с чего начать, за кончик какой ниточки ему ухватиться. Единственное, что было известно Веклемишеву, так это то, что Халиф прибыл в Йоханнесбург авиарейсом из Ливии под именем Рафика Бахчели, подданного Республики Турции. Далее все покрыто мраком, в том числе сколько времени Малик Мадаев находился в ЮАР, что делал, и когда, и под каким именем он покинул ее пределы. Собственно, именно это ему и требовалось выяснить в самые короткие сроки.

Человек не иголка, и даже в двухмиллионном Йоханнесбурге, если сильно постараться, все же можно отыскать следы Халифа. Вадим вспомнил, что хозяин отеля, после того как он заполнил карточку прибытия, ввел его данные в компьютер. А кто сказал, что Мадаев по прибытии не зарегистрировался в одной из гостиниц города под именами Бахчели или гражданина Саудовской Аравии Мехмеда Аль Гаруни, которые были известны Веклемишеву. Не бессчетное же у него число паспортов, чтобы менять их каждый день. Этим Вадиму следовало заняться, и чем быстрее, тем лучше.

Наметив первый пункт плана, Веклемишев отхлебнул кофе и глянул на дорожную сумку, сиротливо стоящую в углу комнаты. Как ни крути, а Ветлугину необходимо доложить о том, что Никитин его не встретил, и он отправляется в одиночное плавание.

Словно разгадав мысли Вадима, спутниковый телефон ожил в сумке, выдав короткую мелодичную трель. Кроме генерала Ветлугина, звонить было некому. Ну что же, можно сказать, он сохранил лицо, не кинувшись с ходу жаловаться на отставного подполковника, проигнорировавшего посланца старого товарища.

— Я на месте, — лаконично доложил Веклемишев, включив телефон. — Снял номер в отеле «Амбассадор» в Фиш-Хуке. Никитин, увы, меня…

— Знаю, что не встретил, — перебил его генерал. — Дела хреновые! Сегодня утром на Никитина напали около дома и сильно избили. Он сейчас находится в одной из частных клиник Йоханнесбурга. Состояние здоровья не критическое, но очень тяжелое. Мне позвонила по просьбе Гарольда его мать.

— Кто избил Никитина?

— Мать сказала, что на Никитина напала группа молодых черных людей.

— Молодежная банда, — констатировал Вадим. — Меня уже предупредили, чтобы я был осторожен. Криминальная обстановка в городе довольно напряженная. Черные юнцы распоясались…

— Если бы все было так просто, — голос Ветлугина звучал тревожно. — Анастасия Александровна передала слова сына, что он вышел на след интересующего нас человека. Гарольд опасается, что избиение — следствие его интереса к личности Мадаева, побывавшего в ЮАР.

— Я могу с ним встретиться?

— Этого хочет и сам Никитин. Запиши координаты клиники и телефон, по которому ты сможешь связаться с Анастасией Александровной, его матерью. И будь осторожен, Вадим Александрович. Что-то у меня на сердце тревожно.

— Понял, быть осторожным, — продублировал команду Веклемишев. — Предупрежден, значит, вооружен. Диктуйте адрес…

Разговор с Ветлугиным не то чтобы прибавил оптимизма Вадиму, но пробудил в нем охотничий инстинкт, вызвал эдакий профессиональный кураж. О каком оптимизме могла идти речь, если дело действительно обстояло так, что стоило Никитину заинтересоваться Халифом, как на него немедленно было оказано силовое давление. Это коли высказаться дипломатично, а ежели без обиняков, так настучали Гарольду по голове, чтобы нос не совал куда не надо.

Правда, Веклемишев оставлял определенный процент сомнений, причем не такой уж и малый, на то, что все произошедшее с Никитиным — роковое совпадение. В любом случае его желание заглянуть в компьютер и поискать среди постояльцев городских отелей граждан Р. Бахчели и Аль Гаруни выглядело вполне обоснованным. Даже если Никитин вышел на след Мадаева в Йоханнесбурге, любая дополнительная информация лишней не будет. Тем более что много времени поиск не отнимет. Главное — договориться с отставным майором, чтобы он дал разрешение на пользование служебным компьютером. Можно, конечно, поискать интернет-кафе и спокойно в нем поработать, но время, увы, на вес золота.

Вопрос использования компьютера отеля разрешился без особых проблем. Похоже, Вадим произвел положительное впечатление на хозяина гостиницы своей героической биографией сержанта-парашютиста. Легенда о коллеге, приехавшем в Йоханнесбург неделей раньше и сгинувшем без следа в мегаполисе, вполне устроила сурового отставного майора. А когда Макферейн увидел, что Веклемишев достаточно грамотно, если не профессионально пользуется компьютером, то ушел к себе, оставив постояльца наедине с машиной.

Около получаса Вадим лазил по сайтам йоханнесбургских отелей в поисках знакомых фамилий, под которыми мог скрыться Халиф.

Усилия его были тщетны, несмотря на то, что он знал точную дату прибытия Халифа в ЮАР. Не было в списках постояльцев ни Бахчели, ни Аль Гаруни, ни, собственно, самого Мадаева.

Но все-таки одна фамилия заинтересовала Веклемишева. В отеле «Южный крест» в тот же день, когда Халиф ступил на южноафриканскую землю, поселился гражданин Грузии Нико Кетовани. И произошло это примерно через час после приземления самолета из Триполи. Вадим точно знал время прибытия лайнера, так как сам прилетел этим же рейсом. А привлек его внимание данный товарищ по одной простой причине — в донесении информатора из Панкисского ущелья указывалась та же фамилия. Мадаев проживал в доме некоего Кетовани.

На всякий случай Вадим влез в компьютер аэропорта и проверил списки пассажиров рейса Триполи-Йоханнесбург, которым прибыл в ЮАР Мадаев. Фамилии Кетовани среди них не значилось. В принципе подобное совпадение ни о чем не говорило. Это мог быть совершенно посторонний человек, и приехал он в Йоханнесбург откуда угодно и каким угодно транспортом. Все так, однако Веклемишев не очень верил в подобные совпадения и потому взял данный факт на заметку, пометив его про себя жирной галочкой.

В «Южном кресте» Нико Кетовани снял номер люкс, в котором прожил четверо суток, после чего убыл в неизвестном направлении. Именно в это время, а точнее — на четвертые сутки, был произведен первый перевод денег из швейцарского банка в один из банков Йоханнесбурга, которые в тот же день были сняты со счета наличными. Подобные факты давали волю фантазии, а еще более — призывали как можно скорее приступить к активной работе.

Из отеля Вадим вышел в прекрасном настроении, категорично отличном от того, с каким явился в «Амбассадор». Больших подвижек не произошло, но, по крайней мере, явилась некая определенность и наметилось направление в работе. Одним словом, цель видна, задача ясна!

Веклемишев созвонился с Анастасией Александровной, матерью Гарольда, и условился с женщиной о посещении ее сына в больнице. Клиника была частная, помимо собственной охраны к больному, видимо, по его настоянию, были приставлены секьюрити из фирмы, в которой Никитин работал, так что прорваться к нему без боя или без сопровождения доверенных лиц не представлялось возможным. Расстановку сил охраны и обороны Гарольда Вадиму сообщила Анастасия Александровна в телефонном разговоре. Они договорились встретиться через час у клиники, где лежал ее сын.

Памятуя о предупреждении хозяина гостиницы и имея яркий пример в лице Никитина, Вадим решил не рисковать, пускаясь в одиночное плавание по незнакомому городу, а воспользоваться услугами такси. Он отыскал в сумке визитку Джонни и вызвал его к отелю.

Глава 5. Против лома нет приема

Приятная во всех отношениях сухонькая старушка встретила Веклемишева на пороге дома. Улица, где жил Никитин, и ее окрестности очень походили на район города, в котором располагался отель «Амбассадор». Все те же старинные особняки, прячущиеся в густой зелени деревьев, ажурные кованые заборы, дорога, вымощенная отполированными прямоугольниками булыжника, предполагали, что и это место когда-то было фешенебельным белым уголком Йоханнесбурга, а, возможно, таковым являлось и сейчас. Под заборами никто не пел, однако Вадим разглядел в старом «Кадиллаке», припаркованном в непосредственной близости от дома Никитиных, троих молодых черных ребят. Они очень внимательно рассматривали, как Веклемишев звонил в дверь, как беседовал по переговорному устройству. Сам он не подавал виду, что его интересует эта странная троица, но, в свою очередь, наблюдал за нею периферийным зрением.

Обличий этих ребятишек, конечно, он не запомнил — еще недостаточно вгляделся в местные физиономии, чтобы с ходу их различать. Пока они были ему все на одно лицо — черные и одинаковые. Несколько дней потребуется, чтобы привыкнуть к непривычному и начать различать черты чужой расы. Это ему хорошо известно, опыт имеется…

Но Вадим и не пытался «срисовывать» этих парней. Его больше заботило, чего им здесь надо. Неподдельный интерес ребят из «Кадиллака» к своей персоне Веклемишеву категорически не понравился. На полицейских эта братва не походила, на зевак — тоже. Секьюрити из фирмы Гарольда, о которых упоминала Анастасия Александровна? Сомнительно, даже навскидку, без внимательного изучения их личностей. Неужели те наглецы, кто избил Никитина, выставили пост около его дома? Это уже пахнет откровенным беспределом. Или налицо психологическое давление?

Замок на калитке ворот сработал, отвлекая Вадима от размышлений. Анастасия Александровна встретила его на крыльце. По лицу женщины было видно, что сегодняшний день дался ей нелегко.

— Как себя чувствует ваш сын? — поинтересовался Веклемишев.

— Очень плохо! — покачала головой старушка, и на ее лице отразились тревога и боль за сына. — Гарольд утром отправился на работу. Едва он вышел за ворота, эти негодяи неожиданно напали на него, сшибли с ног и уже на земле избивали. Кости, кажется, целы, но общее состояние ужасное. Сотрясение мозга, гематомы, ушибы, ссадины…

— Мы сразу едем к нему? Воспользуемся моим такси?

— Да, я готова, — кивнула в ответ Анастасия Александровна и оглянулась на дверь особняка. — Мириам, закрой за нами.

Вадим помог женщине спуститься с крыльца. Они прошли по выложенной плиткой дорожке до ворот. Замок щелкнул, выпуская Веклемишева с Анастасией Александровной на улицу. Здесь их поджидал сюрприз, а точнее — двое парней из «Кадиллака». Один стоял у такси и переговаривался о чем-то с Джонни. Второй находился у ворот и с непосредственностью ребенка или откровенного хама нагло рассматривал выходящих.

Анастасия Александровна остановилась в створе калитки и испуганно глянула на Вадима.

— На Гарика напали такие же черные ребята!.. — Голос женщины дрожал.

— Не волнуйтесь, идите к машине, — попытался успокоить ее Веклемишев.

Он уже оценил обстановку и возможных противников. Особой опасности для себя и спутницы Вадим не обнаружил. Вернее, она была, однако не слишком велика. Парни не смотрелись бойцами, а скорее смахивали на дворовую шпану. С такими он справится без труда.

— Вы посмотрите, как этот тип нас плотоядно разглядывает, — прошептала Анастасия Александровна. — Будто хочет съесть…

— Подавится, — пробурчал Веклемишев и по-английски резко бросил глазеющему на них парню: — А ну вали отсюда, сын собаки и крокодила.

По-русски он бы высказался более красочно, нет в английском языке той сочности и самобытности, присущей «великому и могучему». Но черный парнишка его понял правильно. Вернее, разобрался, что этот белый перед ним не тушуется и страха не испытывает. Реакция его на отповедь Вадима была, правда, несколько странной. Он секунду помедлил, а потом громко захохотал и не спеша направился к «Кадиллаку». Второй парень, разговаривавший в это время с Джонни, оглянулся и последовал примеру товарища.

Усадив Анастасию Александровну в машину на заднее сиденье, Веклемишев дал команду Джонни трогаться.

— Что от тебя хотел этот молодец? — поинтересовался у таксиста Вадим.

— Спрашивал, кто вы, сэр, где сели в машину, — угрюмо сказал Джонни, выворачивая руль.

— И что ты ему сообщил?

— Сказал, что вы иностранный турист, а подобрал я вас в Фиш-Хуке, — со вздохом сообщил Джонни.

— То есть сдал меня с потрохами, — спокойно констатировал Веклемишев.

— Ну, это вы зря, сэр, — поморщился таксист. — Я же не сказал ничего конкретного…

— Ни на кого нельзя положиться, — посетовал Вадим. — Сдают на счет «ноль».

— Мне еще жить хочется, — мрачно произнес Джонни. — Эти ребята Мамба-Шаку. Жесткая банда!

— Мамба-Шаку? — задумчиво протянул Веклемишев. — Так ты говоришь, жесткая банда?… А ну, давай-ка с этого момента поподробнее.

Однако увлекательный рассказ о Мамбе и его банде пришлось отложить на несколько минут. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, Джонни с тревогой сообщил, что «Кадиллак» вплотную следует за ними.

— Сели, значит, на хвост, гаденыши?! — наморщив лоб, по-русски произнес Вадим.

— Что вы сказали, сэр? — не понял его Джонни.

— Останови машину, — коротко бросил ему Веклемишев.

— Сэр?! — удивленно повернулся к нему таксист.

— Останавливайся! — рявкнул на него «турист».

Джонни пожал плечами и нажал на педаль тормоза.

Эту полезную во всех отношениях для любого таксиста вещицу Вадим разглядел еще во время первой поездки из аэропорта в отель. Когда машина остановилась, он потянулся и достал из-под водительского сиденья монтировку.

Веклемишев открыл дверку и выбрался наружу. Преследователи остановили машину, едва не уткнув ее бампером в задние фонари такси. Ни слова не говоря, Веклемишев подошел к «Кадиллаку» и, коротко размахнувшись, высадил его роскошную фару. Следующими двумя ударами он разбил никелированную решетку и повредил радиатор. На дорогу, выдав облачко пара, полилась тонкой струйкой охлаждающая жидкость.

Несколько секунд сидевшие в «Кадиллаке» парни очумело рассматривали, как калечат их машину. Чего они не ждали, так это столь непредсказуемой и буйной реакции белого чужака. Творящийся на их глазах беспредел поверг подчиненных Мамба-Шаку в шок. Похоже, от себя они могли ожидать чего угодно, но от других…

Наконец соляные столпы ожили. Дверки «Кадиллака» резко распахнулись, и из них выскочили двое, те самые, что поджидали Вадима и Анастасию Александровну у ворот дома Никитиных. Водитель замешкался, видимо, не придя до конца в себя, так как получил более серьезную моральную травму, наблюдая, как уродуют его «Кадиллак».

Первого юнца, летящего к нему с искаженным лицом, Веклемишев вырубил незатейливо. Уловив момент, когда тот выбросил ему в лицо кулак с блестевшим на пальцах никелированным кастетом, Вадим вежливо уступил ему дорогу, сделав пару коротких шажков с полуоборотом, и пропустил удар мимо. Не удержав равновесия, парнишка имел возможность проскочить далее, однако налетел грудью и подбородком на предплечье обидчика. Преграда оказалась не только излишне жесткой, но и активно-поступательной. Неожиданно для себя юнец ощутил, как его ноги отрываются от земли. Он не сумел сгруппироваться и рухнул спиной на мостовую. Затылок гулко ударился о булыжное покрытие, после чего сознание парня покинуло.

Второй нападавший находился уже в трех шагах от Вадима. В отличие от «кастетчика» его оружие было если не более опасным, то, по крайней мере, весьма впечатляющим. Он орал что-то грозно-невразумительное на африкаанс и размахивал бейсбольной битой. Мгновения хватило Веклемишеву, чтобы принять стойку и достойно встретить очередного бойца. Тех же долей секунды было достаточно для определения, что и этот молодой человек также не имеет понятия о настоящем рукопашном бое, тем более с оружием.

Он принял боковой удар битой на монтировку и аккуратно увел ее в сторону. Рука автоматически повела железный штырь по касательной к противнику. Если бы Вадим не остановил отработанное годами и тренировками движение, то монтировка распорола бы юному бойцу живот. Вот только выпущенные на мостовую кишки хулигана в планы Веклемишева не входили, поэтому он посчитал достаточным перебросить монтировку в левую руку, освобождая правую. Одновременно с этим Вадим совершил легкое па, оказавшись в полуметре слева от юнца. Тот в это время замахнулся, пытаясь придать очередное ускорение бейсбольной бите, чтобы покарать обидчика. Вот только ни покарать его, даже понять, что произошло, он не сумел. Его шеи, того места, где находится нервный узел, с виду — очень аккуратно, коснулись пальцы, сложенные особенным образом, эдакой щепотью, носящей название среди специалистов «клюв орла». В следующее мгновение юнец застыл, не в силах преодолеть паралич, поразивший его члены. Пальцы разжались, выпуская биту, глаза закатились, показав ослепительные белки; он плавно осел на мостовую и застыл без движений.

Вадим развернулся к «Кадиллаку», ожидая активности водителя.

И тот ее проявил, правда, не совсем так, как ожидал Веклемишев. Работающий двигатель взвыл что есть мочи, и машина рванула задним ходом с места сражения. Вот только уехать «Кадиллаку» далеко не удалось. То ли шофер попытался развернуться, и у него это не получилось, или он просто не справился с управлением, но автомобиль вильнул и со всего размаху впечатался кормой в бетонный столб. Черный водитель в списке храбрецов явно не значился, он так и не вышел из машины и не бросился на помощь друзьям.

Оглядев поле боя, Вадим остался удовлетворенным. Гордиться особенно было нечем, не тот контингент выступил против него, однако начало активной фазе операции было положено. И именно откровенное хамство юнцов подвигло Веклемишева проявить инициативу. Конечно, можно было не идти на обострение, а добраться до клиники, переговорить с Никитиным и получить информацию о Мадаеве, которую Гарольд сумел накопать. И, уже отталкиваясь от полученных сведений, начать действовать.

Вряд ли черные ребята из «Кадиллака» имели цель остановить Веклемишева. Если бы таковая была, не он бы крушил чужую машину, а они первыми напали на него. Вероятно, парням была поставлена задача следить за домом Никитина и его матерью. Не воины они, что и показала схватка, но соглядатаи.

То, что юнцы связаны с теми, кто организовал нападение на Гарольда, Вадим был уверен едва ли не на сто процентов. Исходя из такого расклада, можно было не сомневаться, что ему очень скоро придется столкнуться с организаторами избиения Никитина. И даже если они непосредственно не контактировали с Халифом, цепочка от этих людей ведет к его подельникам или к тем, кто прикрывает Мадаева и не хочет, чтобы всплыли подробности его пребывания в ЮАР. А из этого следует, что они рано или поздно встанут на пути нового действующего лица.

Именно поэтому Веклемишев решил, что лучший способ для знакомства — крутое противодействие хамскому действию, и ввязался в драку. Опрометчиво он поступил? Возможно. Однако, что должно было случиться позже, случится раньше. И сомнений в том не возникало. Достаточно было взглянуть на водителя разбитого «Кадиллака», а точнее, на мобильный телефон у его уха. Вадиму было хорошо видно, чем тот занимается за треснутым лобовым стеклом. Сигнал бедствия пошел в эфир…

Оба поверженных юнца стали проявлять признаки жизни: один жалобно застонал, второй — пошевелился и закряхтел. Ну что же, парни живы и почти здоровы, информация о белом беспредельщике отправилась по нужному адресу, следовательно, ближайшие цели достигнуты. Пора двигаться, куда они и собирались, — в клинику к Никитину.

Глава 6. Великий и ужасный и другие

На удивление, Анастасия Александровна достаточно спокойно, если не сказать — правильно, восприняла произошедшее. Веклемишев ожидал худшего: может, не истерики и не слез, но крайнего испуга обязательно. А в результате получил вполне интеллигентную отповедь с печальным оттенком фатализма.

— Они, вероятно, заслуживали того, что получили, — почти одобрительно покачала головой старушка, но тут же поджала сухонькие губы. — Однако это так печально…

В отличие от приятной во всех отношениях Анастасии Александровны, Джонни находился в состоянии шока и крайнего отчаяния. Он сидел с застывшим взглядом, судорожно сжимая пальцами потертое рулевое колесо. Его иссиня-черная кожа будто бы слиняла, стала отсвечивать серым оттенком. Надо полагать, таким образом проступила бледность на лице зулусского парня.

— Поехали, Джонни, — скомандовал ему Веклемишев, на что получил неожиданное заявление.

— Вы труп, сэр! — Голос таксиста дрожал и срывался. — И я тоже!..

— Не делай трагического лица, Джонни, тебе это не идет, — ухмыльнулся Вадим. — Ну, ладно, я труп, ты-то здесь при чем?

— Вы не знаете Мамба-Шаку, — таксист перешел на шепот. — Это страшный человек!

— Приходи-ка в себя, милый мальчик, и вези нас, куда тебе приказали, иначе труп в этой машине образуется раньше, чем ты думаешь, — стараясь придать голосу зловещий оттенок, посоветовал таксисту Веклемишев. — А по дороге поведаешь мне об этом великом и ужасном Мамба-Шаку.

Джонни обреченно посмотрел на Веклемишева и, помедлив секунду, повернул ключ в замке зажигания.

— Мамба-Шаку — великий зулус! — торжественно заявил таксист, трогая машину с места. — Он непобедимый и бесстрашный боец. Никто не может устоять против него на ринге. Шаку родился в бедной семье, испытал унижения, нищету и голод…

— Экскурсы в историю меня не интересуют, — поторопил таксиста Вадим. — Сколько ему лет? Чем он занимается в настоящее время? Все еще бьется на ринге?

— У Мамба-Шаку много людей, — расплывчато сообщил Джонни. — Половина Йоханнесбурга платит ему дань.

— Понятно, основное занятие Мамбы — разбой и рэкет, — грустно констатировал Веклемишев. — Кто бы сомневался!

— Ему много лет — наверное, сорок, — глубокомысленно заявил таксист. — Но Шаку силен, как лев, и мудр, как змея, имя которой он носит.

— Совсем старый, — иронически хмыкнул Веклемишев. — Скоро меня догонит. Но боец! И это радует! Еще что можешь сообщить о мудрой и непобедимой мамбе?

— Шаку везде и нигде, — торжественно выдал Джонни и замолчал. — Его люди бесстрашны и злы.

— Так и есть! — подтвердил Вадим. — Злы и бестолковы. И большая у него шайка, в смысле преступное сообщество?

— Этого никто не знает, — качнул головой Джонни и продолжил перечисление добродетелей бандюгана: — Мамба-Шаку справедлив. А еще он добр к бедным и убогим…

— Робин Гуд, твою налево, любер йоханнесбургского разлива, — по-русски охарактеризовал героя Веклемишев, за что и заработал неодобрительный взгляд Анастасии Александровны.

— А как ты, Джонни, узнал, что в «Кадиллаке» люди Мамба-Шаку?

— По насечкам на руках. Только у них такой рисунок: вверху насечка раздваивается, будто язык у змеи, ниже треугольник — ее голова, три продольные насечки — тело, и еще одна раздвоенная насечка — два хвоста мамбы.

Вадим имел представление, что у многих чернокожих племен насечки на коже заменяют татуировку. И он действительно видел во время схватки какие-то рубцы на предплечье у того парня, что был вооружен бейсбольной битой, но не придал им значения. А вот Джонни, похоже, хорошо разбирается во всей этой чертовщине.

— Что ты еще можешь мне поведать о мудром и могущественном Мамба-Шаку? — спросил Веклемишев.

— Зулусы гордятся, что в их жилах течет одна с Шакой кровь, — торжественно заявил таксист и замолк, глядя на дорогу.

— Это все? — поинтересовался Вадим и после утвердительного кивка таксиста, больше похожего на поклон, мысленно подвел итог: «Прямо скажем, не густо. Что имеем в дебете? Если отбросить сказания и легенды зулусского народа, получается, что сорокалетний авторитет-беспредельщик местных кровей с шайкой безбашенных юнцов крышует половину Йоханнесбурга.

А в кредите? Я встал на пути Мамба-Шаку. Ну что же, влип ты, Викинг, по самое не балуй. Одно радует, что многие хотели добраться до твоего скальпа, да не вышло у них. Хотя, как знать, чего не получилось у профессионалов, может выйти у бандита. Да и есть во всем этом нехорошем раскладе маленький такой нюанс из предыдущей жизни… Авантюра, конечно, но вдруг и выстрелит! Тем более что в бой уже ввязался! Попала собака в колесо, пищи, но бежи…»

За время беседы Веклемишева с Джонни приятная во всех отношениях Анастасия Александровна молчала. Вадим так и не понял, знает она английский язык или нет. В принципе это не имело никакого значения, да и вряд ли пожилую женщину интересовала личность Мамба-Шаку. Ее наверняка более заботило здоровье собственного сына.

Так в молчании они добрались до частной клиники, в которой лежал избитый черными молодчиками Никитин.

К трехэтажному зданию современной постройки такси подкатило, описав большой полукруг по дугообразному подъезду. Правда, двигаться пришлось с остановками. Въезд на радиальную дорожку был перекрыт шлагбаумом, который охранял рослый негр, а недалеко от главного входа у металлической переносной решетки был выставлен пост в составе двух внушительного вида секьюрити. Если первый охранник был вооружен лишь переговорным устройством, вторые имели под пиджаками в наплечных кобурах нечто более солидное и вызывающее уважение.

Их пропустили без каких-либо проблем и задержек. Анастасия Александровна служила для них живым пропуском. Собственно, и Веклемишев со своим белым лицом не вызвал у стражей особого беспокойства. Более их заинтересовал чернокожий таксист, но и к нему вопросов не последовало, охранников удовлетворила карточка-визитка Джонни с его фотографией, закрепленная на приборной панели автомобиля.

Меры безопасности, судя по окружающему пейзажу, были предприняты не напрасно. Веклемишев без труда «срисовал» две потрепанные легковушки на въезде и выезде с шоссе на радиальную дорожку, ведущую к больнице. В одной сидели двое, в другой — трое субъектов до боли в кулаках знакомого облика. Контингент в полном соответствии с экипажем «Кадиллака»: черная молодежь, нахально глазеющая на подъезжающие машины. Похоже, Мамба-Шаку тесно окружил своим вниманием и людьми Гарольда Никитина.

Удивляло, что местная полиция не уделяет должного рвения по отношению к юнцам, демонстрирующим свою безнаказанность.

Прецедент налицо, подозреваемые — вот они. А хотя чему удивляться? Без сомнения, эти парни не причастны к избиению Никитина, и полицейские догадываются об этом, как и о том, что увечья Гарольду нанесли люди Мамба-Шаку. Но в нормальной демократической стране арестовывать по одному лишь подозрению не принято, хотя и бывают исключения. Поэтому без веских улик хватать черных пацанов не будут. Стоят, и пусть стоят.

Но это уже вторично, а главный вывод из наблюдений за окружающей природой напрашивался сам собой: бывший подполковник КГБ, пытаясь обнаружить следы Халифа, влез туда, куда ему не стоило лезть. И получил по сусалам. А как следствие, можно предположить с большой долей вероятности, что Мамба-Шаку неким образом впутан в историю с пребыванием Мадаева в ЮАР. А вот что это за образ, пока оставалось загадкой.

Веклемишев даже предположить не мог, какие общие дела связывают чеченского террориста и зулуса-рэкетира из Йоханнесбурга. Но именно это в кратчайшие сроки он и должен был узнать. Вадим очень надеялся получить полезную для себя информацию или хотя бы нужное направление в дальнейшей деятельности от Гарольда Никитина. Это шло первым пунктом, а вторым… Вадим еще раз глянул на дежурившие на шоссе машины с черными юнцами. Вот он — пункт второй. Авантюра, конечно, но где наша не пропадала!

Никитин лежал в отдельной палате. Обнаженный по пояс, он был опутан сетью проводов и шлангов и облеплен десятками присосок и датчиков. Справа от кровати стояла капельница на штативе, слева располагался столик со множеством пультов со светящимися табло, транспарантами, кнопками и тумблерами. Ни дать ни взять — ракетный стартовый комплекс. «Протяжка один! Протяжка два! Ключ на старт!»

У приборов сидел средних лет мужчина в кремовом халате, вероятно, лечащий врач. Оглянувшись на вошедших, он поднялся из кресла и, ни слова не говоря, отошел к окну.

Рядом с капельницей на стульчике, держа Никитина за руку, сидела приятной наружности, но скорбного вида, молодая женщина. Надо полагать, это была жена Гарольда Элизабет. Бросалась в глаза разница в возрасте. Никитину, по прикидкам Вадима, уже стукнуло шестьдесят, а даме было немногим за тридцать. Это наблюдение не несло полезной нагрузки, просто Веклемишев отметил данный факт автоматически.

В палате царил полумрак из-за плотно закрытых жалюзи. Скупое освещение бросало тени на бледное лицо Никитина, делая его еще более безжизненным. Явных следов избиения Вадим обнаружил достаточно: заклеенная пластырем бровь, обширная ссадина на скуле и довольно приличный лиловый синяк под левым глазом. После рассказа Анастасии Александровны о состоянии ее сына в голове Веклемишева рисовалась картина еще более трагичная. Правда, он прекрасно знал, что не всегда внешние повреждения говорят о реальном состоянии раненого. Если у Гарольда сильное сотрясение мозга, сейчас он ни ногой, ни рукой шевельнуть не сможет, чтобы не «поплыть».

Жена Никитина подняла голову, скользнула глазами по лицу Вадима и обменялась взглядами с Анастасией Александровной. Мать Гарольда не произнесла ни слова, а лишь кивнула невестке.

— Гарри, он пришел, — склонившись к Никитину, негромко, едва не шепотом, по-английски произнесла женщина.

— Слы-шу, — с трудом шевельнув губами, не открывая глаз, по слогам ответил больной.

— Моя фамилия Веклемишев, — представился Вадим. — Вы мне хотели что-то сообщить?

Он стоял у спинки кровати. Ближе подойти Веклемишев не мог. Слева проход закрывали капельница и жена Никитина, которая явно не собиралась покидать своего поста, а справа мешали провода, густой сетью протянувшиеся от датчиков на теле больного к приборам.

— Я должен был встретить вас, — уже по-русски и более связно произнес Никитин. — Ветлугин просил…

Веки лежащего шевельнулись, глаза приоткрылись, и он нашел взглядом Вадима. — Может быть, я поспешил, — голос Никитина дрогнул, и он замолчал, но ненадолго. — Я хотел как лучше!..

Веклемишев стоял молча, вглядываясь в лежащего. Судя по реакциям и поведению, досталось бывшему подполковнику крепко. Пожалуй, даже чересчур…

— Кажется, я вышел на след интересующего вас человека, — очередная пауза прервала речь больного. Он попытался повернуть голову, но застонал и бессильно прикрыл глаза.

— Гарри, что ты хочешь? — тревожно склонилась над ним жена. — Тебе нельзя двигаться.

— Элизабет, дорогая, там на тумбочке… — едва шевеля языком, обратился к ней Никитин. — Свернутый листок лежит под Библией. Отдай его сэру Веклемишеву.

Женщина протянула бумагу Вадиму. Он развернул ее и вчитался в текст на русском языке. Собственно, текст как таковой отсутствовал, ровным разборчивым почерком на листке были начертаны четыре строчки. Веклемишев прочитал два ни о чем ему не говорящих названия, две одинаковые фамилии с разными именами и короткий тезис:

— Джермистон, Жубер-сквер;

— Яшкулов Аслан;

— Яшкулов Джабраил;

— встреча в отеле «Южный крест».

А вот кое-что уже знакомое. Отель «Южный крест». Похоже, это не просто совпадение, а ниточка, за которую следует ухватиться и тянуть, тянуть. И, пожалуй, даже не ниточка, а толстый канат. Хотя…

Веклемишев поднял глаза на Никитина и встретил его взгляд — острый и внимательный. Было впечатление, что состояние больного резко улучшилось. Но нет, веки Никитина вновь отяжелели и приопустились.

— Вероятно, я поступил опрометчиво, проявив инициативу до вашего прибытия, — голос Никитина звучал тихо, но относительно твердо. — Мне так хотелось оказать услугу Ветлугину. Я в долгу перед ним… В общем, без особого труда я вышел на некоего Нико Кетовани, снявшего номер в отеле «Южный крест» в тот же день, когда Мадаев прилетел в Йоханнесбург. Мне сразу пришла в голову мысль проверить, не было ли у этого человека контакта с земляками. Чеченская диаспора в ЮАР немногочисленна, и, хотя для страны более актуальны проблемы отношений белого меньшинства с коренным населением, в последние годы, в связи с общемировым усилением борьбы с терроризмом, определенные госструктуры не обделяли чеченцев, и не только их одних, но и выходцев с Ближнего Востока и других мусульманских стран, своим вниманием.

Никитин сделал паузу и совсем закрыл глаза. Он тяжело дышал. Похоже, продолжительный монолог лишил его сил. Но молчание продолжалось недолго.

— Я подключил службу безопасности своей фирмы, и они смогли добыть сведения, что на следующий день после своего прилета Кетовани, под именем которого, как я предполагаю, скрывался Мадаев, встретился в отеле «Южный крест» с братьями Яшкуловыми, имевшими вид на жительство в ЮАР. Это все, что мне удалось узнать. Сегодня утром на меня напали и избили. Я подозреваю… Нет, я уверен, что данное избиение — акция устрашения, и это дело рук Яшкуловых или их земляков.

— На вас напали черные ребята, — уточнил Веклемишев.

— Без сомнения, им за это заплатили. Чеченцы не станут светиться, подобные действия им могут дорого обойтись.

— Но как они узнали, что именно вы интересуетесь Мадаевым и его контактами в Йоханнесбурге?

— Произошла утечка информации из моей службы безопасности, — сообщил Никитин и заиграл желваками. — Более я вам ничего не могу сообщить. Это наше внутреннее дело.

— Что означают названия «Джермистон» и «Жубер-сквер»? — спросил Веклемишев, заглянув в бумагу, которую получил от Никитина.

— Джермистон — пригород Йоханнесбурга, — ответила за него жена.

— В Джермистоне на улице Жубер-сквер проживают братья Яшкуловы со своими семьями, — уточнил Никитин и, чуть помедлив, виновато сказал: — Это все, что я могу вам сообщить.

— Благодарю вас! — с задумчивым видом кивнул в ответ Веклемишев. — Вы мне очень помогли.

Он несколько секунд стоял молча, затем резко шагнул вправо и вперед, протягивая Никитину ладонь для рукопожатия. Его жена, сидевшая слева, привстала на стуле и подалась вперед. Было впечатление, что Элизабет хочет прикрыть мужа, не дать Вадиму приблизиться к нему. Но женщина тут же села на место, разобравшись, что не успеет этого сделать.

Провода мешали Веклемишеву, и ему пришлось нагнуться, чтобы дотянуться до руки Никитина, безвольно лежащей поверх простыни. Он бережно положил свою ладонь на кисть бывшего подполковника и, глядя в его полузакрытые глаза, аккуратно пожал ее.

— Больной очень устал, — послышался от окна голос врача. — Ему нужен покой. Прошу вас, сэр, покинуть палату.

— Да, да, конечно, — торопливо согласился Веклемишев. — Больному нужен отдых. До свидания, миссис Элизабет! До свидания, Анастасия Александровна. Всего хорошего, доктор!

Глава 7. Такси подано!

Вадим вышел из палаты и не торопясь зашагал по больничному коридору. Его лицо было спокойным, походка расслабленной.

Викинг умел владеть собой, своими эмоциями. Несмотря на внешнее спокойствие, на душе у него было не то чтобы погано, скорее — очень погано.

Ситуация складывалась, мягко говоря, пиковая. Ступив с трапа самолета на землю Йоханнесбурга, Вадим имел практически ноль информации по делу и совершенно не представлял, с чего начать свою деятельность по розыску следов Халифа. Правда, была большая надежда на помощь Никитина. После встречи с бывшим подполковником КГБ, ноль превратился в жирный минус, а надежды растаяли, словно дымка над озером после восхода солнца.

Веклемишев качнул головой, удивляясь, откуда в его голове возникли столь живописные и возвышенные сравнения. Ему бы сейчас о сохранности своей шкуры заботу проявлять, а он про дымку над озером…

Хотя, если поразмыслить, не все на этом свете так уж и плохо. Минус информации, помноженный на минус помощи, по законам математики должен в итоге выдать плюс. А если еще ввести в уравнение неизвестное в образе Мамба-Шаку, который обязательно должен засветиться при данном раскладе, и в этом Вадим был твердо уверен, то получается, что дело с места в целом сдвинулось. Вот только над частным мозги придется поломать: разобраться, кто есть кто, что есть информация истинная, а что — фуфло накрашенное… Сложная шарада выходит, как бы эти самые мозги не потерять вместе с головой.

План дальнейших действий никак не складывался. А что ему складываться, если Вадим сам отдал инициативу в чужие руки, решив играть черными фигурами. Пусть белые, вне зависимости от цвета кожи, разыгрывают партию. По одному ходу сделано с обеих сторон, пока все фигуры на доске, счет ничейный…

Веклемишев вышел из клиники и с удивлением обнаружил, что такси тезки знаменитого битла стоит на стоянке неподалеку от входа. По его расчетам, Джонни, высадив пассажиров, должен был дать газу до отказа и умчаться в даль дальнюю, подальше от буйного клиента. Переживания таксиста по поводу того, что легендарный Мамба-Шаку его достанет за компанию с Вадимом, тот посчитал несусветной глупостью. Извозчик за седока ответственность несет в размере алтына, взятого за проезд.

Хотя, может, у них здесь обычаи такие: таксист за все в ответе.

И почему все-таки Джонни не уехал? Может быть, он решил отсидеться под охраной секьюрити, берегущих покой Гарольда Никитина? Но нет, машина завелась, задним ходом выехала со стоянки и покатила к центральному входу в клинику. Желтый «Форд» остановился рядом с Веклемишевым.

— Такси подано, садитесь, сэр, — послышался невеселый голос Джонни из открытого окошка.

— Я не заказывал такси, парень, — прикинулся простачком Веклемишев.

— Другие заказали, — сообщил Джонни и уныло уточнил: — И такси тоже… Садитесь, сэр.

— Оплачивают те, кто сделал заказ? — деловито уточнил Вадим.

— Деньги не главное в жизни, сэр, — философски заметил таксист.

— Это точно, сэр Джонни, — ухмыльнулся Веклемишев и, устроившись на заднем сиденье, выдал не менее философский каламбур: — Главное в нашей жизни — сама жизнь! Ну что, поехали? Ты даже не спрашиваешь — куда?

— Нас проводят, — повел головой таксист в сторону шоссе. — Мне позвонили…

Немногим более пятнадцати минут назад, когда они подъезжали к клинике, два подозрительных автомобиля с черными юнцами дежурили на выездах на трассу. Сейчас их число увеличилось вдвое, причем одна из машин была микроавтобусом. По самым скромным подсчетам, армия бойцов Мамба-Шаку подросла примерно до дюжины штыков. Не слишком много, однако предчувствие Вадиму подсказывало, что черные воины, укрывшиеся за тонированными стеклами микроавтобуса, вооружены отнюдь не кастетами и бейсбольными битами.

— Кто звонил? — поинтересовался Веклемишев у Джонни, одновременно оценивая расклад сил.

— Хозяин, — угрюмо доложил таксист.

— Ругался сильно?

— Еще как! Обещал уволить сегодня же, — вздохнул Джонни.

— И уволит?

— Да нет. Это так, больше для порядка. Все же родной брат. Старший…

— Понятно. Значит, работаете на семейном подряде. Быстро же они тебя просчитали, мой юный друг.

— А чего просчитывать? Номер машины запомнили, потом пробили и вышли на брата. Ну а ему неприятности не нужны. Вот он и позвонил и приказал мне дождаться вас и следовать за тем микроавтобусом.

— И чего же мы стоим? Почему не следуем? — удивленно поднял брови Веклемишев. — Марш, марш вперед! Труба зовет! Кончен день забав, играй, мой маленький зуав!

Джонни посмотрел на Вадима как на сумасшедшего и двинул вперед ручку переключения скоростей. На выезде на шоссе он остановил машину. Дорогу такси преградил вышедший из микроавтобуса высокий мощный негр. Он махнул рукой и подошел к двери со стороны водителя.

— Поедешь за нами, — процедил он сквозь зубы таксисту, не обращая внимания на пассажира. — Ты все понял, парень?

— Не тупой, — пробурчал в ответ Джонни. — За вами так за вами.

Вадим в это время разглядывал микроавтобус. Точнее — его салон, который хорошо просматривался через открытую дверь, и людей, его населяющих. Они заметно отличались от юнцов, с которыми пришлось столкнуться Веклемишеву, и их коллег-соглядатаев, насколько он мог рассмотреть их в стоящих рядом машинах. Крепкие ребята, не сопляки, с виду — спокойные и уверенные в себе. Таких по российской классификации можно записать в конкретные пацаны. Оружия на виду Вадим не обнаружил, но это ни о чем не говорило. Ну что же, можно отметить, по составу и качеству эскорта, что его рейтинг в среде йоханнесбургского криминала значительно вырос.

Негр, отдавший команду Джонни, неожиданно проявил намерение занять место в такси рядом с Веклемишевым, сидевшим сзади. Он взялся за ручку дверки, однако Вадим — хамить, так хамить! — развернулся и положил ноги на затертый велюр, заняв все сиденье. Парень, на короткое мгновение потеряв невозмутимость, бешено сверкнул глазами, однако тут же овладел собой, и его лицо опять приняло спокойный и угрюмый вид. Он обошел машину и уселся рядом с Джонни.

«Бить Бендер не велел, — ухмыльнулся про себя Веклемишев и тут же посерьезнел: — Потерпите, парни, ваше время еще не настало».

В микроавтобусе с шумом захлопнулась дверь, и он, включив левый поворотник, сорвался с места.

— За ним! И не отставать! — резко скомандовал Джонни мрачный сопровождающий.

Таксист покосился на новоявленного штурмана, но ничего не сказал и аккуратно тронул машину с места. Одна из легковых машин пристроилась за такси, достойно дополнив сопровождение непрошеного русского гостя.

Они ехали около сорока минут — Веклемишев засек время по наручным часам. Пока ехали, никто не произнес ни слова. Джонни уперся взглядом в дорогу, сопровождающий их бык курил одну за другой сигареты, а Вадим предавался размышлениям.

Собственно, это были не столько размышления, сколько голый анализ уже известных фактов и осторожная попытка связать их в логическую цепочку. Вот только недостаток информации, накладываясь на эмоции, не позволял составить стройное уравнение, у которого было разумное решение. Совершенно туманной виделась расстановка его членов, не было ясности, кто из них занимает более высокую ступень, кто — дополнительный участник игры, а, главное, не были понятны побуждающие мотивы их деятельности. Кто негодяй, кто жертва — случая или обстоятельств, определить не представлялось возможности. И в том, что в скором будущем на сцене появятся новые действующие лица и исполнители, сомнений также не возникало. Кто вы и кто они? И с чем вы заявитесь?…

Очень скоро придя к неутешительному выводу, что в настоящее время гадание на кофейной гуще более эффективно, чем попытки дедуктивного анализа, Веклемишев несколько расслабился и стал любоваться городским пейзажем за окном автомобиля.

Йоханнесбург выглядел ухоженным и современным городом вполне европейского облика. Небоскребы и деловые центры, обилие рекламы, супермаркетов и торговых комплексов вызывали ощущение, что Вадим находится в одной из столиц Старого Света, но никак не на краю африканской земли, о который бьются волны двух великих океанов.

Но постепенно небоскребы удалились, на смену им пришли стандартные многоэтажки, выстроившиеся вдоль улиц, очень быстро сузивших проезжую часть и тротуары, на глазах потерявших опрятность и чистоту. А через некоторое время и они пропали, представив глазам московского гостя натуральные трущобы.

Машины с трудом лавировали между хибарами, возведенными из всевозможных материалов, явно не предназначенных для строительных целей. Кругом рванье на веревках, дети, играющие в пыли, и ветер носит пластиковые пакеты и обрывки бумаг…

Веклемишева такая картина не шокировала. Повидал он на своем веку и не такое. И афганские глинобитные хижины за глухими дувалами не были ему в диковинку, и пещерный город в горах Пакистана не понаслышке знаком, восточными базарами во всем их великолепии и антисанитарии полюбовался всласть, а уж землянки, шалаши, палатки, юрты — в степи, пустыне, в тайге и джунглях, — считай, дом родной. Да и реалии социалистического общежития и отечественной коммуналки закалили и выковали стальной характер бывшего советского трудящегося, которого трудно удивить неустроенным бытом йоханнесбургских трущоб. Правда, погрязнее тут, да народу много и ненадежный он какой-то с виду: зазеваешься, точно карманы обчистят, часы стибрят, а то и поддевку с плеч сдерут.

Несмотря на опасения Вадима, что они застрянут в людской сутолоке и скоплении жилищ, колонна все же пробилась к намеченной цели, не снеся ни одной хибары и не отдавив ни одной ноги. А целью их поездки был опрятный дощатый балаган, занимавший центральное место среди других домишек, располагавшихся по периметру обширной, по местным меркам, площади размером с половину футбольного поля. Рядом с балаганом стояли джип «Лексус» цвета шампанского и «двуглазый» белый «Мерседес». Народу вокруг — пруд пруди, и все с какими-то обносками, коробками, сумками, пакетами.

Что-то носят в руках, что-то — под ногами лежит. Шум, гвалт, толчея… Похоже, это было не что иное, как базарная площадь, та, что по-русски зовется «толкучкой».

Колонна остановилась в трех десятках метров от балагана.

Из микроавтобуса и легковой машины, следовавшей сзади, высыпали крепкие черные парни под стать их «штурману» и окружили плотным кольцом такси. Веклемишев был прав, предполагая, что эти ребята вооружены не только кастетами. На свет явились пара пистолетов-пулеметов «узи» и револьвер за поясным ремнем у одного из «эскортников». Но, стоило с удовлетворением заметить, стволами парни не щетинились и вели себя в целом спокойно.

— Выходи, — обернувшись к Вадиму, коротко бросил черный сопровождающий.

Веклемишев открыл дверцу такси, вылез и потянулся, раскинув в стороны руки, разминая затекшее во время поездки тело. Его неосторожные действия вызвали некоторое оживление в рядах боевой дружины, взявшей в кольцо автомобиль. Пара черных воинов, стоящих рядом с Вадимом, настороженно подались к нему, а один из «узи» дернулся стволом в его сторону. Веклемишев укоризненно покачал головой и медленно опустил руки, чтобы не нервировать окружающих.

— Шагай туда, ублюдок, — незатейливо скомандовал «штурман» и указал рукой на дощатый балаган.

Сопровождение довольно грамотно организовало плотную «коробочку», надобность в которой была явно излишней. На пленника нападать никто не собирался, да и он сам не проявлял желания убежать от строгой охраны. Хотя вокруг толчея и неразбериха, с его белой физиономией ни спрятаться, ни скрыться…

В тесном окружении Вадим зашагал к указанному строению.

«Штурман» опередил процессию. Быстрой скользящей походкой он добрался до балагана, коротко кивнул двум мордоворотам, обосновавшимся у двери, и зашел внутрь. Веклемишева довели и поставили рядом с входом. Его грубо дернули за плечи, развернув лицом к двери.

Будто по чьей-то команде бурлящая толпа стала откатываться, и очень скоро перед балаганом образовалось свободное пространство размером примерно двадцать на тридцать метров. Торговля, по крайней мере на расстоянии видимости, сошла на нет, люди выстроились на невидимой черте плечом к плечу, бесцеремонно глазея на Вадима. На него указывали пальцами, смеялись, переговаривались, видимо, обсуждая незавидную судьбу пленника Мамба-Шаку.

Глава 8. И вечный бой!

Но не только зрители, выстроившиеся полукругом на площади, рассматривали Веклемишева. Краем глаза он заметил движение в крохотном запыленном окошке балагана, расположенном сбоку от входа, и почувствовал на себе чужой острый взгляд, перебивающий беззаботное любопытство зевак. Не менее двадцати секунд его внимательно разглядывали, по ощущениям — прямо-таки изучали. Вадим сделал вид, что не замечает этого действа, но, как бы ненароком, будто осматриваясь, повертел головой, явив наблюдателю во всей красе и подробностях свои фас и профиль.

Естественно, куда больше зрителей Веклемишева волновало дальнейшее развитие событий. Он пошел на эту авантюру вполне сознательно, и развязка должна наступить в ближайшие минуты. И дай бог, чтобы он не ошибся в своих предположениях. Но ведь такое совпадение…

Насчет ближайших минут Веклемишев явно ошибался. Прошло где-то около получаса томительного ожидания, прежде чем в дверях балагана под одобрительный рев множества зрительских глоток появился первый человек. И это был не кто иной, как «штурман» собственной персоной.

Вадим с трудом признал его в новом наряде и макияже. Вместо брюк и рубашки на гражданине присутствовало лишь подобие пышной юбки из материала, который Веклемишев с ходу окрестил мочалом. Пряди мочала были густо расцвечены разноцветными тряпочками. Аналогичные украшения типа подвязок красовались и на лодыжках и предплечьях «штурмана». Скудные предметы туалета вполне естественно дополнял пышный головной убор из птичьих перьев и густой макияж на лице. Красные и белые полосы, нанесенные в определенном, Вадиму неведомом порядке — елочкой, волнистыми и прерывистыми линиями, — сплошь покрывали лоб и щеки молодого человека. Производила впечатление и мощная мускулатура «штурмана».

В руках зулус держал два коротких копья. В том, что это боевое оружие, а не муляж, сомнений не возникало. Солнечный блик, пробежавший по остро отточенному лезвию наконечника, исполненному в виде полумесяца, подтвердил, что детям от этой игрушки следует держаться подальше.

«Штурман» издал громкий гортанный крик и, пританцовывая, пошел по кругу мимо очарованных его пластикой зрителей.

Танцор то высоко поднимал колени, откидывая назад торс, то, наоборот, сгибался в поясе так, что перья его головного убора едва не мели землю. В такт шагам он потрясал копьями, периодически выкидывая их перед собой и в стороны. Неорганизованные одобрительные крики и аплодисменты толпы очень скоро приобрели правильный рисунок. Одновременный выкрик многих десятков глоток «Ох-ха!» и последующий двойной хлопок ладонями мелодией назвать было сложно, однако ритм они держали строго, помогая исполнять танцору сольную партию.

Пройдя по кругу, «штурман» вышел на середину площадки и, покружившись на полусогнутых ногах, резко выпрыгнул вверх, а, приземляясь, с силой воткнул одно из копий в землю. На следующем такте он выбросил оставшееся в руках копье в сторону пленника, очередной раз выкрикнул что-то грозное на неизвестном Вадиму языке и застыл статуей в донельзя героической позе. Зрители поддержали воинственный демарш соотечественника громким отчаянным ревом и бурными, продолжительными аплодисментами, как в свое время писали в отчетах о партийных съездах.

Неожиданно, будто по сигналу, крики стихли и взоры всех людей обратились к двери балагана. Экзотический танец «штурмана», надо полагать — героическая увертюра к предстоящему спектаклю, на Вадима особенного впечатления не произвел. Его более заботил выход основных действующих лиц на сцену, точнее — одного самого главного лица. И, похоже, он этого дождался. Волнения не было, это скорее можно было назвать тревожным ожиданием, попал он в «десятку» или промахнулся. А промах грозил весьма серьезными неприятностями, практически — провалом. Вот уж тогда за целостность своего пенсне ручаться не стоило.

Зрители опять ритмично захлопали, но уже без криков и радостных беснований. Их лица были серьезны и торжественны.

Веклемишев не сводил глаз с темного дверного проема балагана. После полуминутных оваций на свет показались двое опять же с копьями, в «мочальных» туалетах, подобных тому, в котором явился на сцену предыдущий актер. Они заняли места справа и слева от дверей, потеснив в стороны находившихся на охране мордоворотов в партикулярном платье.

Следом за копьеносцами вышли еще двое в мочале, но без оружия. Они выволокли из балагана огромных размеров деревянный трон на помосте, установили его справа от входа, аккурат в паре метров от «Лексуса», и истуканами застыли за резной спинкой. Но и на этом выход массовки не закончился. Из двери балагана выпорхнули четыре дебелые черные девицы с опахалами на длинных черенках и окружили со всех сторон трон. Их наряды, за исключением добавившейся к пышному банному комплекту нагрудной повязки, ничем не отличались от мужских костюмов.

Овации усилились. К хлопкам ладонями прибавились утробные выдохи типа «Ха!» на втором такте и в ритм — притопывание ногами. Надо полагать, народ хорошо знал программу выхода в свет его превосходительства… или величества? Мамба-Шаку и соответствующий данному торжественному моменту ритуал.

Минуты три продолжалось народное камлание, по разумению Веклемишева, имеющее цель материализации «великого и ужасного». Наконец в дверях появился тот, кого терпеливо ожидали черные зрители и его белый пленник. Одеяние самого народного кумира не имело ничего общего с мочальными нарядами свиты. Злобно ощерившаяся клыками голова леопарда покоилась на макушке Мамба-Шаку, опадая шкурой на его спину. Из подобного же материала были изготовлены набедренная повязка и широкая портупея, спускающаяся с плеча к поясу. В руках «великий зулус» держал огромный посох из черного дерева с венчающим его черепом. Вряд ли последнее украшение было настоящим, уж слишком малым оно смотрелось. Хотя, как знать, вроде бы некоторые африканские народы умели высушивать черепа поверженных врагов до размера кулака.

Овации продолжились в ритме две четверти, только утробное «Ха!» превратилось в скандирование имени вождя: Ша-ку! Ша-ку!..

«Ну да черт с ними, с этим посохом и звериным прикидом зулусского Робин Гуда, — забеспокоился Веклемишев. — Поверни-ка личико, милок, чтобы тебя лучше можно было рассмотреть под мордой леопарда. Ну, еще… Ты на меня в окошко смотрел, теперь моя очередь. Вот теперь хорошо видно красавца. Черная физиономия с приплюснутым носом, шрам на левой щеке. Что и требовалось доказать… Так какой у нас план дальнейших мероприятий?»

А дальше все произошло совсем не так, как предполагал Веклемишев. Неустрашимый и мудрый Мамба-Шаку не удостоил пленника даже взглядом. Он подошел к трону, но не сел, а остановился и обвел зрителей тяжелым взглядом исподлобья. Крики и рукоплескания мгновенно стихли. Помедлив секунду, Мамба-Шаку резко выкинул вверх руку с посохом, ударил им о землю и начал говорить.

Веклемишев не понимал ни слова из речи «великого и ужасного». То, что это не африкаанс, было совершенно ясно. Вадим разобрался в командах «штурмана», которые звучали на этом языке, смеси английского, немецкого языков и нидерландского диалекта. Но то наречие, на каком сейчас говорил Мамба-Шаку, ему было незнакомо. Вероятно, это был язык зулу или, возможно, какое-то местное наречие. Ввиду отсутствия понимания того, что произносил оратор, Вадиму пришлось сконцентрироваться на его жестикуляции, для того чтобы попробовать разобраться, о чем идет речь.

Мамба-Шаку отрывисто выкрикивал фразы и отдельные слова, часто выбрасывая посох черепом в сторону зрителей. Пару раз и Веклемишев удостоился подобного жеста. Тон речи при этом был жесткий. И вообще в выступлении «мудрой мамбы» сквозила явная воинственная направленность. Скоро Вадиму надоело слушать то, что ему было совершенно непонятно, и вообще он устал от долгого стояния, а главное — от бессмысленности происходящего. Веклемишев пошевелил плечами, разминая затекшие мышцы, потянувшись, свел за спиной лопатки и неожиданно для себя и окружающих зевнул.

Сдавленный рык был ответом на его неподобающее поведение.

Вадим покосился на звук и обнаружил, что рычит и злобно при этом сверкает очами «штурман». При появлении Мамба-Шаку он ретировался с арены, заняв место неподалеку от пленника.

Веклемишев в ответ на недобрые проявления чувств соседа доброжелательно улыбнулся, за что получил предупреждение в виде недвусмысленного покачивания копьем. Ответить должным образом на недружественный жест «штурмана» он не успел, так как в это время выступление «великого и ужасного» закончилось, ознаменовавшись ревом множества глоток, что отвлекло внимание Вадима.

Мамба-Шаку с удовлетворением выслушал проявление чувств народа, качнул в знак одобрения леопардовой головой, после чего уселся на трон. Крепкие зулейки с опахалами, хотя жары особой и не было, стали усердно обмахивать ими грозного повелителя. К Мамба-Шаку наклонился один из двоих, стоящих за троном. Они перекинулись несколькими словами, после чего ряженый вышел на середину арены к воткнутому в землю копью и поднял руку, призывая к тишине.

— Братья! — торжественно обратился он к зрителям. — Наш вождь, неустрашимый Мамба-Шаку, напомнил всем нам, что зулусы — великий и гордый народ.

Толпа одобрительно загудела. Веклемишев с трудом, но понимал, о чем ведется речь, — оратор говорил на африкаанс.

— Мы помним добро и не прощаем зло. Этот белый, — ряженый выбросил руку в сторону Вадима, — причинил боль и страдания нашим братьям. И за это он должен понести самую суровую кару.

Зрители обратили взоры к пленнику и загудели еще громче. Вадиму крайне не понравились последние слова оратора. Конечно, черным браткам — братьям меньшим он накостылял, но не так уж и сильно, чтобы речь шла о страданиях и, соответственно, о суровой каре.

— Но наш Мамба-Шаку добр и мудр, — выкурил очередную порцию фимиама ряженый, — и не желает бессмысленного кровопролития.

«Ни хрена себе! Какое еще кровопролитие? Бессмысленного не желает, а хочет осмысленного? Они что, собираются надо мной суд Линча устроить? Мы так не договаривались, Шаку! — вихрем пронеслись в голове Веклемишева тревожные мысли. — И вообще, не пора ли ноги делать из этого цирка! Или все же стоит дослушать?…»

На всякий случай Вадим незаметно пробежал глазами по сторонам, подыскивая пути отхода. Три возможных направления бегства из четырех перекрыты зрителями, стоящими плечом к плечу, и охранниками. Да и для того, чтобы воспользоваться четвертым, требуется вырубить как минимум двоих и лишь после этого рвануть в проход между балаганом и покосившейся лачугой, сколоченной из ящиков из-под фруктов и дырявой фанеры. Поможет общая суматоха, и, если пуля не догонит, можно попробовать затеряться в лабиринте хибар.

Хотя как тут затеряешься, с белой физиономией, и в какую сторону выбираться?…

От размышлений о бегстве Веклемишева отвлек резкий выкрик оратора.

— Бой!!! Справедливость и доброта Мамба-Шаку не имеет границ. Вождь решил, что, если белый победит в рукопашной схватке трех зулусских воинов, он даст ему свободу.

Толпа радостно взревела, в отличие от Вадима, который произнес про себя несколько душевных фраз на посконно сермяжном, помянув зулусских предков до седьмого колена и их потомков, ныне живущих на свете с серьезными изъянами в моральном и физическом плане, которых бы через колено, ну и так далее…

Он в бешенстве повернулся к Мамба-Шаку и поймал его взгляд, прячущийся под головой леопарда. Веклемишев был готов поклясться, что в глубине глаз «справедливого и мудрого» скрывается если не смех, то уж ирония — точно. А вот и уголок рта на каменно застывшем лице Шаку совсем незаметно дернулся, явно сдерживая улыбку.

«Ах ты ж, морда черная! — скрипнул зубами Веклемишев. — Решил, значит, спектакль устроить? Зрелище для народа? А вот хрен тебе, а не бой! Пальцем не шевельну. А хотя… Хочешь боя? С тремя зулусами? Получишь! И какаву с чаем тоже. Ты сам этого захотел! И посмотрим, как выкручиваться будешь!»

Несколько мгновений Вадим сверлил глазами Мамба-Шаку, а потом презрительно дернул подбородком, отвернулся и исподлобья оглядел толпу. Зрители радостно волновались в ожидании предстоящего представления. Веклемишев рассмотрел, что волнение народа выливается во вполне материальное воплощение: черные руки над курчавыми головами машут зажатыми в них купюрами. А вон тот, не иначе букмекер, с авторучкой принимает деньги и делает отметки в записной книжке. И в этой стороне еще один…

«Ну что, ставки сделаны, господа зулусы? Кто на новенького поставил? Или спор в основном идет, в каком раунде меня завалят? — с усмешкой любовался суетой толпы Вадим. — Ох, рискуете, черные братья! Но кто не рискует, тот не пьет…

Кстати, а что здесь пьют с радости или горя? Ну да ладно, этот вопрос зададим попозже лично «мудрой Мамбе», а сейчас следует размяться».

Вадим не спеша расстегнул рубашку, снял ее и, не глядя, бросил охраннику, стоящему справа. Потом избавился от туфель и носков и двинулся на середину арены. С каждым его шагом гомон толпы становился все тише и тише. Глаза людей были прикованы к торсу Веклемишева. Он прекрасно знал, что их так заинтересовало: четыре пулевые отметины, пересекающие его грудь безобразной лентой от плеча к поясу, и несколько колото-резаных шрамов от холодного оружия.

Оцепенение народа длилось недолго. В толпе опять замелькали деньги, передаваемые из рук в руки, гомон усилился. Похоже, соотношение ставок стало меняться…

Глашатай, вытащив из земли воткнутое «штурманом» копье, поспешно удалился, освободив место белому бойцу. Вадим, не обращая внимания на окружающих, стал разминаться.

Долгая поездка в машине и получасовое стояние не лучшим образом сказались на его мышцах. Он прекрасно понимал, что много времени на разминку ему не дадут — народ жаждет драки и адреналина, поэтому прошелся по ускоренной комплексной методике. Через пару-тройку минут Веклемишев начал ощущать тепло в мышцах, кровь шустрее побежала по венам; а вот и связки заработали, поясница и плечевой пояс включились…

Неожиданно за спиной послышался глухой ритмичный бой. Не прерывая разминку, Вадим оглянулся на новые звуки. Пока он разминался, откуда-то притащили большой барабан в форме разрезанной дыни на трехногой подставке. Один из ряженых нещадно колотил в него двумя толстыми палками. Надо полагать, это и есть тот самый тамтам, воспетый в сказаниях об Африке.

Похоже, Веклемишев нарушил установленный порядок выхода бойцов на ринг. Следовало дождаться боя барабана. Это он понял, когда с места сорвался «штурман» и в очередной раз, пританцовывая, двинулся в обход зрителей. Глашатай от трона прокричал, что первым на арену выходит могучий боец Мекеба.

Вадим про себя заметил, что, во-первых, первым вышел он, а не этот черный парень. А во-вторых, было приятно, что объявление прозвучало достаточно корректно: «выходит первым». Значит, предполагали господа устроители, что будет и второй и третий боец…

На этот раз «штурман» танцевал без оружия, что давало ему возможность еще больше кривляться, потешая и разогревая народ. Хотя, какое кривлянье? Как специалист, Вадим мог рассмотреть, что его разминка немногим отличается от пляски зулуса. Под бой тамтама гибкое тело качалось из стороны в сторону, плечи ходили вперед-назад — работали поясничный отдел и плечевой пояс; ноги то заплетались кренделями, то с силой долбили землю; руки резко выстреливали, будто нанося удары невидимому противнику, а затем они же мягко вязали кружева сложных фигур, делая более эластичными связки.

Когда зулусский боец прошел полный круг под скандирование зрителей в такт его шагам: «Ме-ке-ба, Ме-ке-ба…», тамтам резко сменил ритм. Если до этого он бил примерно в темпе строевого шага — сто двадцать ударов в минуту, то сейчас его частота боя сократилась примерно вдвое. Судя по поведению соперника Веклемишева, смена ритма явилась сигналом перехода к следующему этапу представления.

«Штурман» остановился напротив Вадима, скорчил зверскую физиономию и стал что-то громко выкрикивать все на том же неизвестном ему языке. Непонятные слова сопровождались вполне понятными жестами в сторону белого человека. Не надо было Веклемишеву знать чужого языка, чтобы по движениям «штурмана» понять, что его грязно оскорбляют.

Вадим на секунду задумался, стоит ли отвечать на ругань соперника, и понял, что стоит. Взыграла гордость, и не за себя, за державу обидно стало: какой-то черный надутый индюк с края Земли россиянина, гражданина солидной части планеты, поносит на чем свет стоит.

Дождавшись паузы в речи «штурмана», Веклемишев выдал ему от всей души, от всего народа русского, на русском же, что он думает о противнике, об устроителях сего праздника, благодарных зрителях и, главное, об их вожде — «храбром, как лев и мудром, как мамба».

— Козлы вы все кастрированные, и ты, Шаку — самый драный козлище! — на этой оптимистической ноте закончил свое выступление Вадим, ткнув указательным пальцем в вождя зулусского народа, затем сменив его на гордо поднятый вверх средний.

Вряд ли этот самый народ понял, о чем говорит белый, однако верно воспринял его эмоциональную речь, одобрительно зашумев. А что не одобрить, если видно, что не трус чужак, не дрожит, как банановый лист на ветру, шрамы на теле имеет солидные и, опять же, традиции местные соблюдает — перед дракой соперника ругает-обкладывает со всем усердием… В общем, правильный пацан. Если б не цвет кожи, в бантустане за своего бы запросто сошел.

Глава 9. Раз зулус, два зулус…

Барабанщик резко ускорил темп, что есть мочи колотя палками по коже тамтама. Веклемишев понял, что это сигнал к началу боя, и, не сводя глаз со «штурмана», принял боевую стойку.

Гортанный крик от трона сдвинул с места и резко, словно порыв ветра сухой листок, бросил «могучего» Мекебу к Вадиму. Он не стал проводить разведку и оценку противника, а сразу кинулся в отчаянную атаку. Вадим был готов к любому развитию событий, имея за спиной богатый опыт как турнирных боев без правил, так и тех жестоких схваток, где приз победителю — жизнь. Поэтому он не стал проявлять активность в первые секунды боя, а ушел в защиту. Пусть соперник покажет, на что он способен, а там, глядишь, и мы тряхнем стариной.

Веклемишев изящно протанцевал короткую дорожку, переступив ногами, чтобы пропустить несущегося к нему с решительным лицом «штурмана». На последних шагах тот попытался исполнить разлапистую закрутку, однако его выброшенная нога лишь совершила круг почета, так и не достав противника, который оказался совсем не там, где должен был находиться, по расчетам зулуса. Правда, Мекеба мгновенно сориентировался и, поймав равновесие, немедленно бросился за ушедшим от его удара белым. И опять неудача. Его крепкие кулаки попали в воздух, а не в голову соперника, который без особых усилий скользнул под удары и выпорхнул за спиной черного бойца.

Вадиму была хорошо знакома подобная «бульдозерная» тактика: атака за атакой с первых секунд боя, чтобы не дать противнику опомниться и сконцентрироваться. Ни на мгновение не упускать инициативу, нападать и бить, бить, бить… Для профессионала рукопашного боя, каким являлся Веклемишев, «бульдозерный» стиль не представлял особой сложности, особенно если был достаточный простор для маневра. Более того, излишняя активность противника позволяла в короткие сроки разобраться, каков уровень подготовки соперника, какую тактику противоборства следует выбрать.

Вот и сейчас, хотя прошло немногим более минуты, как тамтам пробил начало схватки, Вадиму уже стало понятно, что «могучий» Мекеба отличный уличный боец, но не более того. По технике боя его нельзя было отнести ни к одной классической школе борьбы. Отдельные приемы были выхвачены из карате-до, из кунг-фу, какие-то движения весьма отдаленно напоминали «стиль тигра» у-шу, но в целом школа, как таковая, отсутствовала. Веклемишев поначалу опасался, что может столкнуться с неизвестной ему национальной разновидностью рукопашного боя, однако его опасения не оправдались. Можно с большой натяжкой отнести разлапистость в исполнении отдельных элементов к специфике народной зулусской борьбы, но, вероятнее всего, это лишь самая что ни на есть грязь в работе рукопашника.

Примерно так же обстояло дело и с физическим состоянием соперника. Рельеф мускулатуры Мекебы впечатлял кого угодно, но только не его противника. Накачанные мышцы очень часто не помогают, а, наоборот, мешают в проведении того или иного приема. То же самое и с выносливостью бойца. Лишняя мышечная масса не располагает к длительному и, естественно, изнурительному ведению боя. Вот и по лицу «штурмана», хотя с начала боя прошло, считай, ничего, уже потекли струйки пота.

Реальной опасности в действиях Мекебы Веклемишев не видел, как и не было желания продолжать схватку. К тому же и зрители стали возмущаться пассивностью белого бойца. Это специалист мог определить, что Вадим по классу куда выше суетящегося «штурмана», а его с виду незатейливые уходы от града сыплющихся ударов — проявление настоящего мастерства. Тратить время, а главное — энергию, на уличного драчуна Веклемишева не прельщало, поэтому судьба первого бойца должна была решиться в ближайшие секунды.

Очередная атака зулуса не отличалась разнообразием. Смахнув с лица капли пота, Мекеба вновь издал громкий крик, видимо, чтобы подбодрить себя и зрителей, и двинулся к противнику, стоящему посередине арены с безвольно опущенными руками. Черные соотечественники поддержали своего бойца, дружно закричав в едином, надо полагать, патриотическом порыве. Сотни глоток выдали невообразимый рев, слышимый далеко от места разворачивающихся событий.

Правда, выступление национального зулусского хора мальчиков продолжалось считаные мгновения. Потрясающий окрестности ор резко оборвался, обрушив на арену гробовое молчание. Замолк и тамтам. Основная часть народа так и не разобралась в случившемся. Только что черный боец налетел, словно ураган, на белого чужака, и вот уже он бездыханный лежит у его ног. По крайней мере, именно такую сцену наблюдало большинство ошеломленных зрителей.

Мекеба в очередной «бульдозерной» атаке бросился на Вадима, спокойно стоящего вполоборота к сопернику. Коронная связка, неоднократно приводившая его к победе: обманное движение кулака… голень стремительно пошла к ребрам… потом — закрутка и хлесткий удар подъемом в голову… «Штурман» не успел понять, что случилось с ним и с окружающим миром. Противник исчез из поля зрения зулуса, как и пропало ощущение тяжести. Он лишь понял, что неведомая сила подняла его в воздух, однако самого приземления, а точнее — удара своего тела о землю, не почувствовал. Веклемишев поймал противника на элементарную подсечку, правда, проведенную мастерски, так что окружающие не сумели поймать ни начала стремительного броска в контратаку, ни, собственно, ее продолжения. Мекеба еще парил в невесомости, когда дважды рука белого бойца метнулась к его груди и шее. «Голова удава», встретившись с грудной клеткой, парализовала мышцы зулуса и вызвала жесточайший спазм. Но на этом она не остановилась, а, превратившись в «голову змеи», совершила бросок к нервному узлу у основания шеи, повергнув черного бойца в темноту.

Можно сказать, Веклемишев пожалел «штурмана». По канонам настоящего боя, того, где выигрыш — жизнь, не «змея» должна была ужалить Мекебу в шею, а «удав» смять его гортань и выбить шейные позвонки. Но то же в б о ю, а не в игре!..

А со стороны случившееся виделось нереальным. Кому-то из зрителей даже показалось, что черный боец просто споткнулся и упал. В наступившей тишине послышался неуверенный крик: «Вставай, Мекеба!» Веклемишев автоматически отметил, что призыв прозвучал на английском, и на английском же языке пробурчал себе под нос знаменитое гамлетовское: «The rest is silence» — «Дальше — тишина».

Он отошел на несколько шагов от поверженного соперника и, не обращая внимания на окружающих, стал разминать ноги. Как показала короткая схватка, связки и суставы еще недостаточно разогрелись. Да и локоть правой руки чувствительно отозвался на таран «головы удава».

Вадим не смотрел по сторонам и, казалось, не видел ничего вокруг, занимаясь своим делом. А на арене и вокруг нее, несмотря на потрясение, вызванное поражением черного бойца, закружилась вполне деловая суета. «Могучего» Мекебу, потихоньку приходящего в себя, что подтвердило жалобное басовитое стенание, охранники в цивильном подхватили за руки за ноги и потащили в балаган. В толпе усилился гомон и опять замелькали, затряслись над головами руки с зажатыми в них купюрами. Похоже, ставки в тотализаторе стали резко менять пропорции.

Но продолжалось это недолго. Опять забил тамтам, и на арену, согласно объявленному регламенту, вышел новый боец. Народ зашумел, однако не слишком сильно, не так, как встречал Мекебу. Веклемишев бросил испытующий взгляд на Мамба-Шаку и разглядел в его лице и глазах уже не иронию, а искренний интерес и как будто тревожное ожидание. Что это означало? И относилось ли данное ожидание к нему лично или его сопернику под номером два? Или к обоим?

Разминая и массируя суставы кистей, Вадим внимательно осмотрел нового противника. Это был высокий молодой негр, среднего, почти сухого телосложения. Как и Вадим, он вышел на арену босиком и с голым торсом. Из одежды на нем были лишь белые холщовые штаны. Никаких мочальных подвязок и юбок, как и ритуальных плясок, проходов перед зрителями и ругани, похоже, во втором туре не предусматривалось. По крайней мере, соперник Веклемишева «намба ту» не проявил ни капли инициативы в данном направлении, он скромно занимался разминкой на краю арены неподалеку от трона. Мамба-Шаку что-то негромко ему говорил, на что юноша послушно кивал.

Кстати, зрители отнеслись к вопросу отсутствия танцевального камлания и традиционного оскорбления личностей вполне наплевательски. По мнению Вадима, их больше интересовали ставки «черного» тотализатора. Однако скоро народ, завершив финансовые дела, вполне по-европейски, то есть нестройными аплодисментами, потребовал зрелища. У Веклемишева сложилось впечатление, что основной массе зрителей, в отличие от «штурмана» Мекебы, его новый соперник незнаком. По крайней мере, когда забил тамтам, скандировать имя черного юноши зрители не пожелали, а, вероятнее всего, оно им было неизвестно. Вадим про себя отметил, что лично его также никто и никак не объявлял. С самого начала представления он проходил по категории «белого, который причинил боль и страдания нашим братьям», и, видимо, таковым и останется до окончания турнира.

Под медленный бой тамтама глашатай что есть мочи прокричал от трона, что юный, но храбрый Лагума бросает вызов белому бойцу. Юноша вышел на середину арены, остановился в трех шагах от Веклемишева и вежливо поклонился зрителям. Те одобрительно загудели, захлопали в такт барабана и нестройно заорали имя молодого воина. Барабанщик ускорил ритм, что означало сигнал к началу боя.

Вадим повернулся к противнику, принял боевую стойку, но был вынужден вернуться в положение «вольно». Молодой зулус сложил руки на груди и в традиционном, вовсе не африканском, а более присущем бойцам восточных стилей единоборств, приветствии поклонился Веклемишеву. Тот не мог уступить сопернику в вежливости и также отвесил поклон визави.

В отличие от своего предшественника, Лагума не кинулся сломя голову атаковать соперника. Он принял «тансин» — стойку, которую Вадим определил как стандартную для многих видов борьбы: ноги полусогнуты, левая впереди правой, предплечье левой руки прикрывает брюшной пресс, правая — чуть сзади.

Несколько мгновений они стояли не двигаясь, ожидая друг от друга активности, однако ни один из бойцов инициативы в первые секунды боя проявлять не стал. Первым не выдержал Лагума. Он сдвинулся с места и легким, умелым переступом пошел вокруг Веклемишева. Вадим не последовал его примеру, а предпочел остаться пассивным наблюдателем. Он только поворачивался, не сходя с места, лишь совершая короткие скользящие шажки, чтобы оставаться лицом к лицу с Лагумой и следить за каждым его движением.

Первые удары также нанес молодой соперник. И Вадим сразу понял, что за плечами Лагумы — хорошая школа. В движении, с виду — непринужденно и легко, он жалил противника, пытаясь нащупать его слабые места. Опыт Веклемишева позволял поставить крепкий заслон, не дать пробить защиту, однако невесомые на первый взгляд удары, а на деле — острые и точные показали, что к юноше следует относиться очень серьезно.

Более того, с ходу Вадим не смог определить, каким конкретным стилем работает Лагума. Вот только что он двигался плавными скользящими движениями, присущими мастеру айкидо, но уже в следующее мгновение последовала жалящая резкая атака, состоящая из связок классического карате-до. Далее — отход и дорожка шагов квадрат-прямая, явно заимствованные из школы ушу «Цай». И все чисто, чище не бывает. Каждое движение отточено, так что хоть в учебники его заноси. Великолепный учитель у парнишки, и Веклемишев догадывался, кто он…

Вадим резко ушел с линии атаки, совершив «тенкай» — круг нейтрализации, и, встретив ринувшегося за ним Лагуму молниеносным «усиро кэри» — ударом ногой назад, провел стремительную контратаку, состоящую из двойной, очень сложной по исполнению связки.

Удары были сильными, но не настолько, чтобы схватка на этом и завершилась. Лагума в последний момент среагировал на выпад соперника, рванувшись по касательной влево, так что голень Вадима достала его вскользь. Однако этого хватило, чтобы зулус не удержался на ногах. Но и тут он не оплошал, а успел сгруппироваться и после кувырка по земле вскочил. Бой продолжился.

Веклемишев был слишком опытен, чтобы не найти брешь в защите, да и в целом — в технике боя Лагумы. Парень работал великолепно, без особого труда и вполне естественно меняя стили, контролируя темп схватки и ее изменчивый ход. Можно было отметить, что и удар он держит крепко, и реакция — более чем в порядке. Великолепный турнирный боец! Но не воин!

Окружающая арену толпа не бесновалась и не орала, как это было во время схватки Вадима с Мекебой. Но наблюдала за боем с не меньшим вниманием. Зрелищность костюмированной драки уступила место наслаждению высоким мастерством бойцов. Естественно, зрители были на стороне Лагумы и в первую очередь подбадривали его, но и в адрес белого чужака после красиво проведенной атаки или приема летели возгласы одобрения.

Похоже, представление удалось. Вот только Веклемишеву от этого было ни холодно ни жарко, хотя второе более подходило по погоде: испарина уже холодила тело под слабым ветерком, обдувающим арену. Париться на утеху зрителям в планы Вадима не входило, поэтому он решил, что и второго участника спектакля пора отправлять со сцены за кулисы.

Восстановив дыхание, Веклемишев шагнул к Лагуме. Черный боец легкими прыжками, явно красуясь, поменял стойку с правой на левостороннюю, а затем вернулся в исходное состояние.

Громкий окрик с трона стер улыбку с лица молодого зулуса.

Мамба-Шаку, похоже, понял серьезность ситуации и постарался привести Лагуму в боевое состояние.

Жаль, конечно, но моральная поддержка юноши «великим и ужасным» положительного результата не принесла. Вне всякого сомнения, Лагума старался изо всех сил, однако опыт и профессионализм своего противника он не оценил в должной мере.

Вадим стремительно метнулся к ногам парня.

Лагума, надо отдать должное, уловил-таки момент начала броска противника к нему, однако противостоять атаке не смог. Слишком мало ему отводилось времени на то, чтобы среагировать на угрозу и попытаться что-то изменить. Мозг выдал сигнал, но мышцы не успели сократиться…

Нелепо вскинув ноги, молодой зулус рухнул на подсекшего его Веклемишева. Он был готов немедленно вскочить на ноги и продолжить схватку, и даже попытался это сделать, однако почувствовал, что его будто сковали тиски. Любое, самое незначительное движение вызывало резкую боль. Но это были не тиски, а руки и ноги Веклемишева, надежно спеленавшие Лагуму. Одна рука удерживала его руку на изломе в локтевом суставе, вторая — жестко фиксировала шею в готовности перекрыть дыхание и сонную артерию, поясница и таз покоились в цепких клещах ног соперника.

Лишь ноги Лагумы были относительно свободными, и он решил использовать этот шанс, чтобы вырваться из крепких объятий белого бойца. Сдерживая крик, на грани потери сознания от боли, сильным рывком он изогнулся и рванулся из последних сил вверх, в отчаянном «татинагаре». Соперник без труда удержал его, рука, сдавливающая его шею чуть сдвинулась и усилила нажим. Это было последнее, что почувствовал Лагума, теряя сознание…

Глава 10. Старый друг лучше новых двух

Спихнув с себя недвижное ватное тело молодого зулуса, Веклемишев встал. Траурного оцепенения зрителей, подобного тому, в которое вылился финал первой схватки, не случилось. Толпа, окружающая арену, наградила Вадима аплодисментами и нестройными одобрительными криками. Похоже, крайний шовинизм уступил место уважению мастерству белого бойца.

Веклемишев принял знаки внимания без особой радости. Его более заботили собственные брюки, которые в настоящий момент настраивали их хозяина на откровенное уныние. Левая штанина, порванная по шву от лодыжки до середины бедра, колени, обильно перепачканные в красноватой глине, глаз не радовали, хотя, надо отметить, и крайнего отчаяния не вызывали. За все это безобразие было кому ответить.

Оглянувшись на трон, Вадим увидел, что Мамба-Шаку привстал и тревожно и озабоченно наблюдает за суетой, образовавшейся вокруг поверженного Лагумы. А там происходило то же самое, что творилось после боя с «могучим» Мекебой. Двое черных охранников в цивильном, похлопав молодого зулуса по щекам, в результате чего тот издал жалостное кряхтение, говорящее о том, что больной скорее жив, чем мертв, подхватили его под руки и потащили к балагану.

Тревожное выражение медленно сползло с лица Мамба-Шаку, он опустился на трон и царственно выпрямил спину. Зулейки усердно зашевелили опахалами. Окинув взглядом зрителей, вождь покосился на глашатая, стоящего по его правую руку, и милостиво ему кивнул.

— Третья схватка! — выступив на арену, прокричал ряженый распорядитель. — Бесстрашный Лобенгула выступит против белого воина…

Глашатай торжественно указал на балаган, из дверей которого уже выдвинулся очередной боец. Высокий крепкий негр без национальных одежд, в одних белых свободных брюках, поднял руки над головой в знак приветствия. Зрители оживленно загудели и зааплодировали. Похоже, «бесстрашный» Лобенгула был им хорошо знаком. Опять в толпе над головами задергались руки с зажатыми в них купюрами — тотализатор включился в работу.

Вадим безразлично оглядел соперника под номером три и неожиданно для всех заложил пальцы в рот и оглушительно по-хулигански свистнул. Выждав несколько секунд, повторил свист, чтобы привлечь внимание особо непонятливых. Взоры толпы, затихшей от странной выходки белого бойца, обратились в его сторону. Он стоял, уперев руки в бока, и, в свою очередь, исподлобья рассматривал недоумевающих зрителей.

— Я не буду драться с Лобенгулой! — хрипло выкрикнул Веклемишев.

Слова Вадима не сразу дошли до сознания черных болельщиков. А когда наконец добрались, оглушительный презрительный рев и свист были ответом на его заявление. Он минуту с каменным лицом стоял под градом насмешек, летящих к нему со всех сторон. А потом резко взметнул руку вверх, призывая зрителей к вниманию.

— Я не буду драться с бесстрашным Лобенгулой, — твердо повторил Веклемишев и, покрывая вновь поднимающуюся волну неодобрительного шума, выкинул руку в сторону трона и прокричал: — Я буду драться с Мамба-Шаку!

Вполне может быть, что произнесенную им фразу на английском языке с великолепным йоркширским произношением кто-то из черных болельщиков с окраины Йоханнесбурга не разобрал, но его жест был понятен каждому. В одно мгновение на арене и вокруг нее воцарилась звенящая в ушах тишина. Лишь откуда-то из-за хижин доносился плач ребенка, да уж совсем издалека — едва слышимый птичий гомон.

— Мамба-Шаку! Я вызываю тебя на бой! — Палец Веклемишева нацелился на вождя.

Надо полагать, безмолвствующий народ ждал, что еретика на месте покарает если не сам господь бог, то уж наверняка «великий и ужасный». Действительно, лицо Мамба-Шаку свирепо исказилось, его глаза, сверкнув белками, метнули в сторону своенравного чужака ослепительные гневные молнии, он вскочил, посох взлетел к небу и гулко ударил по деревянному помосту, на котором был закреплен трон. Правда, «мудрая мамба» все это проделала не сразу, а после короткого раздумья. И перед тем как окончательно рассвирепеть, вождь из-под леопардовой головы скользнул взглядом к Вадиму и незаметно для окружающих явно расстроенно качнул головой.

«Что, лев саванн, не ожидал подлянки? — мстительно подумал Веклемишев. — Как меня подставлять под кулаки своих черных балбесов, так с радостью и весельем, а самому на ринг — сразу в коленях дрожь?…»

Но с коленями у Мамба-Шаку, похоже, особых проблем не возникло. Посох черного дерева после изъявления царственного гнева полетел в сторону «Лексуса» и был предусмотрительно на лету перехвачен глашатаем. К нему же отправилась и роскошная шкура леопарда с плеч вождя. Оставшись в кожаной набедренной повязке, Мамба-Шаку сошел с помоста и под бой тамтама двинулся в ритуальном танце в обход арены. Как и боец «намба ван» Мекеба, разминаясь, он приплясывал на ходу, активно изгибаясь телом и выбрасывая в стороны руки. И так же зрители били в ладоши и в такт шагам скандировали имя кумира: «Мам-ба-Ша-ку, Мам-баШа-ку…»

Легенда-«крыша» половины Йоханнесбурга и его окрестностей одним кругом не ограничился, и, видимо, определив, что он еще недостаточно размялся, отправился на второй заход. Проходя в дикарской пляске мимо Веклемишева, Мамба-Шаку скорчил зверскую физиономию, открыл рот, но вместо того, чтобы по народному обычаю обложить соперника со всем усердием по зулусской матушке, негромко и печально бросил:

— Нехорошо так, Дракон. Никакого уважения к начальству!

— Сволочь ты, а не начальник, Шаку! — изобразив крайнюю свирепость на лице, парировал упрек Веклемишев. — Вот штаны из-за тебя порвал…

Примерно так в переводе с английского прозвучал короткий диалог. Упрек насчет порванных штанов Вадима Мамба-Шаку крыть было нечем, и вождь под овации и скандирование зрителей двинулся на повторный танцевально-разминочный круг. На этот раз он его проскочил шустрее, всего за пару минут, и, исполнив в завершение пляски пару лихих присядок с выбросом ног, остановился напротив Веклемишева. Вождь по-звериному оскалил зубы и, вытаращив глаза, грозно протарабанил что-то явно обидное на непонятном белому бойцу языке.

— Сам дурак! — громко выпалил по-русски Вадим.

— Дракон, ты уж меня извини, что я устроил этот спектакль, — перешел на английский Мамба-Шаку. — Это только для того, чтобы мои люди тебя в деле увидели и зауважали. За брюки не беспокойся, материальные затраты возмещу с лихвой.

— То есть для всенародного уважения требуется, чтобы мне физиономию со всем усердием начистили, — состроив не менее свирепое выражение лица, констатировал Веклемишев, — и кровь из носа пустили…

— Ну кто тебе, Великий Дракон, может кровь пустить? Мекеба, что ли? Силы много, а ума — как у колибри. Или сын мой Лагума? Я его специально против тебя выпустил, чтобы он не слишком задавался. А то последнее время великим мастером боя себя почувствовал и отец ему не указ…

— Так это сынок твой? То-то смотрю, ты в лице переменился, когда я его чуточку придушил.

— Сын все-таки! Ну так ты, Дракон, меня в бою не очень… ну, в общем, не позорь перед народом. Договорились? И еще давай покажем, на что мы, старые, способны.

— Я подумаю, — уклончиво выдал Веклемишев и гневно для публики выбросил к груди Мамба-Шаку кулак. — И отдельно за «старого» получишь…

— Ну, спасибо, друг! А я уж в долгу не останусь, — поблагодарил его зулус и под радостный рев трибун двумя руками показал, что он сделает со своим соперником.

— Ловлю на слове, Шаку, — усмехнулся Вадим, но тут же восстановил гневное выражение на своем лице. — Давай команду на начало боя. Потанцуем!

Танцы они устроили знатные. Вадим поначалу боялся, что Шаку потерял бойцовскую форму за время своего «царствования», но оказалось, что боевой настрой «мудрой мамбы» не уступает физическому состоянию зулуса. Похоже, и его догадка, кто тренировал юного Лагуму, была верной. Судя по тому, как сейчас работал Шаку, он учил сына не с трона, не словом, а делом — в полном контакте.

Услышав от таксиста Джонни около дома Никитина имя Мамба-Шаку, Вадим не подал виду, что знает этого человека. К тому же он боялся ошибиться. Кто ведает, сколько Шаку по прозвищу Мамба в ЮАР, вполне может быть такое же изобилие, как Ивановых и Петровых в России. Правда, когда Джонни сообщил Веклемишеву, что «великий и ужасный» — непобедимый боец ринга и ему где-то около сорока, вероятность ошибки свелась к минимуму.

Известие о жестоком избиении Никитина и помещении его в больницу повергло Вадима в уныние. Надежда на серьезную помощь в расследовании дела растаяла окончательно. Искать то, не знаю что, в чужой, совершенно незнакомой ему стране в одиночку представлялось явной авантюрой. Поэтому, услышав о Мамба-Шаку, Веклемишев решил как можно скорее дать о себе знать. Ну и дал, юнцам… То есть через них весточку послал старому знакомому. А после посещения Никитина в клинике понял, что, совершив этот поступок, не ошибся.

Знакомство с Шакой Вадим свел несколько лет назад в Германии, в резиденции герра Эрнста Баума на международном турнире боев без правил «Бриллиантовый лев». Был такой эпизод, а точнее — не очень приятный, если не сказать трагический, период жизни длиною в год, в биографии полковника Веклемишева. Но, как говорится, что было, то было, и слава богу, что минуло.

Тогда его команда с блеском выиграла главный приз турнира — золотую статуэтку льва с огромными бриллиантами вместо глаз. Вадим выступил, как всегда, блестяще. После награждения победителей и приема в честь окончания турнира состоялся ужин, плавно переросший в грандиозную ночную пьянку. В баре к нему и подсел подвыпивший негр из команды ЮАР. Веклемишев не встречался с ним в бою, расписание схваток не сложилось, но видел его в работе и отметил как весьма серьезного бойца, одного из лучших на «бриллиантовом» турнире.

Мамба-Шаку, так представился черный товарищ, восхищался мастерством Великого Дракона — под таким псевдонимом Вадим дрался в «десятиугольнике». Зулус тогда заявил, что, несмотря на то, что не сможет выиграть у Веклемишева боя, почел бы за честь быть им нокаутированным.

И он получил-таки в тот вечер нокаут от русских, попытавшись их перепить. Сам Вадим в этом соревновании участвовал больше как рефери и переводчик, и последнее, что услышал от него Мамба-Шаку, было торжественное заявление, что в схватке с зеленым змием победила дружба зулусов с русскими и с самим змием. Он удовлетворенно прикрыл глаза и с помощью своих товарищей и коллег из России на руках был доставлен в гостиничный номер. Однако утром Шаку нашел в себе силы и вышел проводить автобус с русскими бойцами. Он пожал руку Вадиму и сказал, что если тот волею судьбы окажется в Йоханнесбурге, пусть спросит у первого встречного о своем друге Мамба-Шаку, и ему покажут к нему дорогу. Тогда Веклемишев посчитал эти слова обычной пьяной болтовней и отшутился, процитировав фразу из популярной комедии, что «лучше вы к нам». Но оказалось, что черный боец его не обманывал и найти к нему дорогу оказалось проще простого.

Этот бой наверняка стал легендарным в новейших преданиях зулусского народа. Вадим и Мамба-Шаку постарались удивить зрителей, показав, на что способны «старики». Они едва не летали по арене, совершая немыслимые закрутки, сальто и пируэты, нанося страшные по силе удары друг другу. По крайней мере так это виделось со стороны. Их свирепые крики на языке зулу и ненормативном русском вызывали дрожь у зрителей. Какой-то слабонервный старичок из первого ряда даже забился в истерике, и охранники Шаку его бегом на руках эвакуировали куда-то за хижины.

Правда, при всей видимой жестокости боя бойцы умудрялись оставаться целыми и невредимыми и, более того, по ходу схватки переговаривались на английском и емкими тезисами и терминами обговаривали очередную сценку «смертельного» боя.

— «Дим-мак» с двойной закрутки…

— «Хаппо-кэри» — правая спираль…

— «Кодзеку» — «коготь и крыло» — шея, живот…

— Падаю в «тенкай» — догоняй…

— «Моро-моро» работаешь? Покажем!

Поработали они и «моро-моро» — разновидностью малайской борьбы с элементами ритуальных танцев, показали и «пинчак» — индонезийскую борьбу ногами. Спирально-закрученная динамика русбоя для Мамба-Шаку оказалась незнакомой, и он не сумел изобразить эффектную защиту, поэтому Вадим быстро свернул показ. Но, пожалуй, самым захватывающим для зрителей эпизодом была демонстрация «обезьяньего» стиля. Веклемишев оставил его на десерт. Мамба-Шаку также был знаком с этим экзотическим видом борьбы и составил ему достойную пару.

Завороженные зрители в полном молчании смотрели на битву двух мастеров рукопашного боя. Вряд ли кто из них раньше наблюдал подобное зрелище. Деление на «свой — чужой» ушло прочь, как плевелы облетают с зерен, являя глазам сверкающее, словно грани алмаза, отточенное искусство рукопашного боя, где совсем не важен цвет кожи. Это потом, когда все закончится, вновь проявятся краски…

Бойцы очередной раз сблизились, но не ринулись с ходу в драку, а остановились в нескольких шагах друг от друга. Упираясь ногами и руками в землю, они по-обезьяньи раскачивались и скалили клыки.

— Все, заканчиваем. Последняя атака, Дракон, — тяжело дыша, негромко, чтобы его не слышали, сказал Мамба-Шаку.

— Хорошо, последняя… — согласился порядком подуставший Веклемишев и тихонько, сквозь зубы, выдал диспозицию: — Расходимся максимально и атакуем по схеме «лиана» на встречных курсах.

Медленными шажками, не спуская глаз с противника, часто останавливаясь, Вадим и Шаку на четвереньках пошли по кругу. Дистанция между ними увеличивалась с каждым шагом. Когда они описали замкнутую окружность, оказались на противоположных концах площадки. Со стороны зрителей не доносилось ни звука, над ареной нависла гнетущая тишина. Тамтам уже давно перестал отбивать свой незамысловатый ритм, чтобы не отвлекать бойцов от схватки.

Прошла секунда… пять… десять… Бойцы замерли, не сводя глаз друг с друга. Первым с места сорвался Мамба-Шаку. Но и Вадим, уловив начало движения соперника, отстал от него не более чем на полсекунды. Два клубка с рычанием, по виду — точно разъяренные обезьяны-самцы, летели навстречу друг другу. Когда расстояние между ними сократилось примерно до пяти метров, что есть силы оттолкнувшись, они взлетели и в отчаянном прыжке прямо в воздухе схлестнулись в жестокой схватке. Зрителям привиделось, что, преодолев земное притяжение, бойцы зависли в воздухе — настолько часты и стремительны были их удары. Руки и ноги мелькали, сливаясь в хаотической круговерти, нанося, казалось, непоправимый вред противнику. Сейчас они рухнут на землю… Но чудо! Вот они уже крепко стоят на ногах и продолжают бой. Мощные удары сыплются градом, и каждый из них может стать последним для соперника…

— Стоп, машина! — негромко скомандовал Веклемишев.

— Заканчиваем, Дракон! — согласился Мамба-Шаку.

Неожиданно для зрителей бойцы прекратили бой и замерли, тяжело дыша в паре шагов друг от друга. Люди молчали, ожидая, что произойдет дальше. Вдруг Мамба-Шаку протянул руки к сопернику и шагнул ему навстречу. Веклемишев, помедлив мгновение, сделал то же самое. Они обхватили друг друга за плечи и застыли посередине арены в крепком объятии.

Черные зрители некоторое время пребывали в молчании. Затем послышались редкие хлопки, усиливающиеся с каждой секундой. Скоро толпа уже ревела и отбивала ладони, аплодируя бойцам.

Бурные аплодисменты перешли в овацию и скандирование: «Мам-ба-Ша-ку! Мам-ба-Ша-ку!..»

«Великий и ужасный» разомкнул объятия и, повернувшись к зрителям, вскинул вверх руку, призывая к тишине.

— Мой народ зулу! — высокопарно начал речь Мамба-Шаку. — Сегодня вы стали свидетелями великого события. Этот белый человек — лучший из лучших бойцов в мире. Он сегодня дрался с нашими воинами. И то, что они ему проиграли, не бесчестие, а великое счастье. Они и не могли победить непобедимого. Черные бойцы еще будут гордиться тем, что бились с человеком, имя которому — Великий Дракон. У него белый цвет кожи, но чистая душа, смелое сердце и стальные мускулы. И он мой друг! Лучший друг!

Мамба-Шаку сделал паузу и обвел тяжелым взглядом зрителей.

Теперь даже самым непонятливым стало ясно, что с этого момента непобедимый белый боец — лучший друг не только их вождя, но и конкретно каждого зулуса в отдельности и всего народа в целом.

— Слава Великому Дракону! — громогласно провозгласил Мамба-Шаку. — Слава!

Под скандирование сотен глоток: «Дра-кон! Дра-кон! Мам-ба-Ша-ку! Мам-ба-Шаку! Сла-ва! Сла-ва!» — белый и черный бойцы, обхватив друг друга за плечи, совершили круг почета и, на прощание помахав народу ручками, скрылись в балагане.

Глава 11. Поговори со мною, Мамба, о чем-нибудь поговори…

— Они же натуральные дети, — убежденно заявил Мамба-Шаку и отхлебнул из стакана холодную минералку. — Им много не надо: кусок хлеба и повод повеселиться. Когда еще случится такое знаменательное событие — схватка двух выдающихся бойцов.

— Великих бойцов! — с иронией в голосе поправил его Веклемишев.

— Ну да, великих, — вполне серьезно согласился Мамба-Шаку.

После боя прошло более двух часов. За это время Вадим с «другом Шакой» после трудов праведных успели принять душ, поплавать в бассейне, сытно пообедать и сейчас лежали в шезлонгах под полосатым тентом. Мягкий ветерок играл легкой тканью и приятно обдувал тела. На столике, стоящем между шезлонгами, выстроилась батарея разнокалиберных бутылок с горячительными напитками. Под столиком расположилась сумка-холодильник с охлажденными бутылочками кока-колы и минеральной воды.

Резиденция Мамба-Шаку, затерявшаяся среди множества хижин неблагополучной окраины Йоханнесбурга и немногим отличающаяся от них внешне, внутри оказалась вполне комфортабельным и довольно просторным жилищем со всеми возможными удобствами. С десяток комнат, зал приемов, ванные помещения; все отделано современными материалами и оснащено кондиционерами. В глубине — открытый внутренний дворик с бассейном и высокими глинобитными стенами, густо увитыми виноградом, эдакий патио в южноафриканском стиле. В этом уютном дворике и расположились Веклемишев и Мамба-Шаку.

За два часа они переговорили о многом. Вернее, в основном говорил Шаку, а Веклемишев его слушал. И это «многое», сказанное в данный момент, мало интересовало Вадима. Нет, конечно, интересно было узнать, что Мамба-Шаку совсем не настоящее имя его черного друга, а такой же спортивный псевдоним, как и Великий Дракон у Веклемишева. И что Шаку он себя назвал в честь Шаку Зулу, он же — Чаку Зулу, легенды Южной Африки, героя и правителя, объединившего зулусские племена и заложившего основы их государственности. А на самом деле Мамба-Шаку зовут Сэмуэлем Лутули, и Вадим может один на один звать его просто Сэмом, но на людях, извини, друг, статус обязывает, следует величать его соединенным титулом имени легендарного вождя и мудрой змеи.

А нынешнего положения Сэм-Шаку добился, можно сказать, случайно. Подготовка к турниру «Бриллиантовый лев» заняла более полугода и проходила за пределами Южно-Африканской Республики — так решил спонсор команды. Когда Шаку вернулся в Йоханнесбург, в городе в самом разгаре была война между черными кланами за раздел сфер влияния, как политических, так и экономических. Собственно, оба эти вопроса мало интересовали Сэма, он хотел посвятить себя спорту, однако остаться в стороне не получилось. За отказ примкнуть к одной из враждующих группировок — а авторитетного спортсмена хотели поставить в свои ряды едва не все черные «авторитеты» Йоханнесбурга — убили его жену и брата, а сам Сэм и сын Лагума чудом остались живыми.

Обезумевший от горя Сэм-Шаку собрал черных спортсменов, в ком был уверен, и отомстил за родных, уничтожив виновных в их гибели. Но тут сработал эффект снежного кома. Вендетта Шаку вызвала не только обратную реакцию кровной мести родственников убитых, но за ней еще и рассмотрели властные амбиции выдающегося спортсмена. Как говорится, у кого чего болит. На Сэма опять наехали, попытались его нейтрализовать, он, естественно, стал защищаться. В общем, все кончилось тем, что Шаку и его спортсмены в целях самозащиты стали мочить всех жаждущих власти, денег, а главное — их крови, налево и направо, вне зависимости от политической окраски и экономических интересов. Через четыре месяца междоусобица в Йоханнесбурге сошла на нет, потому что закончились мелкие и средние враги. Остался один крупный — дальний родственник Шаки, властолюбивый, но достаточно умный Ролихлакла Лутули. Он предложил не лить понапрасну кровь, а поделить Йоханнесбург на два сектора влияния. Война до чертиков надоела Шаку, тем более что не он ее развязывал, и бывший спортсмен, не раздумывая, согласился с предложением троюродного брата.

Но если Ролихлакла проходил, как говорится казенным языком, просто как руководитель организованного преступного сообщества, то Шаку-Мамба, ввиду его выдающихся способностей и былых спортивных заслуг, значительно приумноженных в народных сказаниях, сделался сказочным героем и символом удачи. Так он и тянет уже несколько лет лямку — бесстрашный лев саванн и мудрая мамба в едином образе, воплощая в себе зулусскую мечту.

Правда, кое-что полезное, а если точнее — информацию к размышлению из автобиографического повествования Сэма-Шаки Веклемишев выудил. По словам зулуса, если его коллега и брат Ролихлакла являлся откровенным беспредельщиком, то себя «мудрая мамба» выставлял эдаким черным Робин Гудом, который отнимает небольшую долю прибавочной стоимости у богатых и обращает экспроприированные матценности в пользу нищих соотечественников. Правдой это было или ложью, оставалось лишь гадать, так как Вадим слишком мало знал реалии ЮАР в целом и Йоханнесбурга в частности. Но песня была до боли знакомая…

А заинтересовали Веклемишева детали деятельности Сэма, касающиеся расовых отношений в сфере влияния его группировки. Он заявил, что все черные предприниматели сектора ОПГ Мамба-Шаку находятся под его защитой. В переводе на общедоступные понятия это означало, он «крышует» всех зулусов, а также коса, занимающихся бизнесом на контролируемой им территории Йоханнесбурга. А вот из белых предпринимателей Шаку подмял под себя лишь тех, кто был замешан в незаконных операциях и имел теневой бизнес.

Размышлениями на эту тему Веклемишев был как раз и занят, в то время когда Шаку разглагольствовал о хлебе, а также замечательном зрелище для зулусского народа, которое организовали два великих бойца.

— Фирму Гарольда Никитина ты тоже контролируешь? — невинно глядя в глаза собеседнику, спросил Вадим.

— Да, контролирую, — не заметив подвоха, кивнул в ответ Мамба-Шаку, но тут же насторожился: — А в чем, собственно, дело?

— А дело в том, что отдыхать, конечно, хорошо и твой народ развлекать — дело полезное, но я приехал сюда с важной миссией, и мне дорог каждый час, каждая минута…

— Знаю, — поморщился Шаку.

— А что же ты знаешь? — с искренним любопытством спросил Веклемишев.

— Что ты полицейский и ищешь какого-то преступника, — нехотя сообщил Шаку и отвел глаза. — Я бы мог тебе помочь, но извини…

— Понимаю, — усмехнулся Вадим. — Бандитский кодекс чести. Никаких контактов с полицией, а тем более помощи ей.

— Вот видишь, ты сам во всем разбираешься, — пожал плечами Шаку-Сэм. — Меня просто не поймут мои люди.

— Ты прав, — качнул головой Веклемишев. — Вот только тебя неверно проинформировал твой клиент.

— Какой клиент? — настороженно вскинул на него глаза Шаку.

— Сам знаешь, — усмехнулся Вадим. — Тот, кто предложил тебе устроить этот спектакль. Кстати, неплохо поставлено. Я почти поверил…

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — раздраженно дернул плечами Шаку. — Какой клиент? О чем меня неправильно проинформировали? Чушь какая-то!

— Полуправда — она порой хуже лжи, — философски заметил Веклемишев и нахмурился. — А если хочешь знать правду, вот она: я не полицейский, а боевой офицер российской службы безопасности, полковник. Да, я прилетел сюда, чтобы попытаться разыскать следы пребывания в ЮАР опаснейшего преступника по кличке Халиф. Могу сказать больше: он не просто преступник, а очень жестокий террорист. Ты любишь свой народ? А я люблю свой! Так вот этот ублюдок готовит страшное преступление, террористический акт, в котором могут погибнуть тысячи человек, в том числе женщины и дети. А может, в основном женщины и дети. И я сделаю все возможное, отдам силы, а если нужно — свою жизнь, чтобы этого не произошло. Вот так все реально и обстоит. И я не нуждаюсь в твоей помощи, а прошу лишь не мешать мне делать свое дело.

Мамба-Шаку хмуро, исподлобья смотрел на Вадима и молчал. Внимательно выслушав горячую речь, он поставил на столик стакан с недопитой минералкой и неожиданно ухмыльнулся.

— Я сразу, еще в Германии на турнире, понял, что ты, Дракон, выдающийся человек, — восхищенно заметил зулус. — Во всех отношениях…

— Да не зови ты меня Драконом, — поморщился Веклемишев. — Дурацкое прозвище! Это для публики было выдумано. Я Вадим!

— Хорошо, буду звать Вадимом, — согласился Мамба-Шаку. — Задал же ты мне задачку! Хотя решали мы и посложнее… Просто надо во всем разобраться и поставить на свои места. Так ты говоришь, чтобы я тебе не мешал? Но если ты не полицейский, а полковник службы безопасности, это в корне меняет дело. К тому же ты ищешь террориста, а мне эти парни совсем не по душе. Идейные слишком! А разобраться, за каждой их идеей безмерные амбиции прячутся и деньги.

— По вине этого человека уже погибли сотни ни в чем не повинных людей и погибнут тысячи, десятки тысяч…

— Не надо меня ни в чем убеждать, — остановил Вадима Мамба-Шаку, на короткое мгновение задумался и неуверенно, будто раздумывая вслух, продолжил: — Так вот еще раз повторю, что типы, помешанные на терроре, халифы они или бен ладены, мне совсем не нравятся. Это к тому, что в принципе тебе можно не мешать с его поисками. А с другой стороны, определенные обязательства перед…

— Клиентом, — иронически уточнил Веклемишев. — Ты же обещал. И деньги заплачены…

— Ох и хитрый ты, Дракон… то есть Вадим. И когда успел просчитать?

— У меня дядя говорил: кто не хитрый, тот дурак, — усмехнулся Веклемишев.

— Это точно, — махнул головой Шаку. — Так на чем мы остановились? Обязанности перед клиентом! Но клиент белый, а из этого следует, что его обмануть не такой уж великий грех, тем более что сам он замаран по самые уши.

— Расизм с его звериным оскалом? — невинно уточнил Вадим.

— А ты как думал?! — согласился Мамба-Шаку. — Кстати, а этот террорист Халиф, которого ты ищешь, он тоже из России?

— Да из России. Правда, он не русский, а чеченец. Ну как тебе объяснить? Ну, в общем, мы с ним по меркам вашей страны как зулу и коса…

— Это детали, — отмахнулся Мамба-Шаку. — Итак, что мы имеем. Иностранец — офицер службы безопасности идет по следу иностранца-террориста. Мы ему не станем мешать, потому что нас это никак не касается. Конечно, есть определенные обязанности перед… клиентом, но он белый…

— И тоже из иностранцев, — дополнил рассуждения зулуса Вадим.

— Точно, — кивнул в знак согласия Шаку и тут же метнул в сторону Вадима гневный взгляд. — Опять ловишь на слове!

— А что ловить, когда и так все понятно, — безразлично пожал плечами Веклемишев.

— Расскажи, как ты вычислил, что Никитин играет с тобой? Вроде бы мы все чисто подготовили?

— Слишком чисто, — скривил губы Вадим, — и слишком ярко.

— Это как — ярко? — удивленно поднял брови Шаку.

— Если бы меня в жизни били пореже и после этого я в зеркало не смотрелся, может быть, и поверил бы в то, что Никитина твои люди сильно искалечили. На деле можно было просто разок врезать в глаз, чтобы синяк реальный был, и объявить, что у Гарольда сильное сотрясение мозга. Натуральнее получилось бы. А так слишком много макияжа и грубоват он, чтобы я не различил, что «страшные» синяки и ссадины нарисованы, а бровь заклеена для виду. И при всем при этом — ни малой припухлости, ни отека на лице не видно. А еще я чуть-чуть разбираюсь в медицинских приборах и могу разобрать, что они показывают. А уж когда разглядел не капающую капельницу и иглу от нее, которая просто приклеена пластырем к сгибу локтя, едва от смеха удержался. А жена с маменькой как достоверно сыграли!

— Какой же ты глазастый, — уважительно хмыкнул Мамба-Шаку. — Ну, да ладно, это прокол Никитина, ему и отвечать за него. Перед собой… Я свое исполнил, а остальное меня не касается.

— Не сомневайся, ответит, — подтвердил Веклемишев. — Ну и откровенность за откровенность. Как ты, Сэм, согласился на эту авантюру?

— Все очень просто, — ухмыльнулся Мамба-Шаку. — Мне хорошо заплатили, я и организовал прикрытие. Тем более, что речь шла о том, чтобы обмануть полицейского. Я же не знал, что он — это ты…

— И это все? — Вадим испытующе посмотрел на собеседника.

— А что еще? — удивление Шаку было искренним. — Или ты думаешь, что я с тобой играю? От меня требовалось расставить всюду своих ребят и напугать русского полицейского, чтобы он побыстрее убрался домой.

— И не напугал, — горько вздохнул Веклемишев.

— Такого напугаешь! — хохотнул Шаку. — Я, собственно, в это дело не лез, только дал команду… Но как мне доложили, что ты моих парней по мостовой размазал, я решил сам тобой заняться. Думаю, устрою этому наглому белому полицейскому показательный урок. Бойцы мои потренируются, ну и тебе… то есть ему… Ну, в общем, наглецу популярно объяснят, что не надо хамить на чужой территории. Кстати, у меня в программе было еще выкатывание и растопка котла.

— А это еще зачем? — недоуменно поднял брови Вадим.

— Как зачем? Тебя варить. Мы же дикари, людоеды… А тут ты появился, Великий Дракон, всю программу праздника чуть не завалил. Нет, никто бы тебя не варил, это так, для смеха.

— Ну ты даешь, Шаку-людоед, шутник йоханнесбургский, — покачал головой Веклемишев. — Так, значит, говоришь, Никитин попросил попугать меня? И заплатил за это?

— А то мне нужен был какой-то русский полицейский. И без того дел хватает.

— Тогда все не то чтобы просто, но логично, — задумчиво произнес Веклемишев, глядя на ровную гладь бассейна. — Если звезды зажигают, значит, кому-то это нужно…

Последнюю фразу он произнес по-русски. Шаку настороженно переспросил:

— О чем ты, Вадим? Что логично?

— Если ты говоришь правду, что ничего не знаешь о делах Никитина, которые меня интересуют, я имею в виду террориста, из-за которого я сюда прилетел…

— Ты хочешь меня обидеть? — искренне возмутился зулус.

— Я верю, что ты говоришь правду, Сэм. Извини, просто я неправильно выразился, — исправился Веклемишев. — Ты не прочь, если я порассуждаю вслух?

— Как хочешь? — пожал плечами Мамба-Шаку.

— Предположим, если ты не хочешь помогать человеку, который для тебя ничего не значит…

— Это ты про меня? — возмутился Шаку. — Как ты мог подумать, что ты для меня ничего не значишь?

— Это я про Никитина, — успокоил его Веклемишев. — Я о том, что если бы он просто не захотел мне помогать, даже если об этом его попросил бывший товарищ, то мог…

— С чистой совестью послать тебя! — с ухмылкой перебил Вадима Шаку. — Аккуратно и подальше.

— Верное направление мысли, — согласился Веклемишев. — Но раз ты согласился помогать и вдруг устраиваешь сложный по постановке спектакль с трагическим прологом, пока непонятной кульминацией и, в принципе, предсказуемым финалом, как ты, Шаку, сказал «аккуратно и подальше», да еще хочешь, чтобы это свершилось побыстрее…

— Длинно говоришь, — перебил его Мамба-Шаку. — Понятно, что этот парень конкретно завязан в деле…

— А даже если не завязан, то явно в курсе событий и не хочет, чтобы подробности пребывания Халифа в ЮАР выплыли наружу.

— Вполне возможно, — пожал плечами зулус. — Никитин делает деньги на всем, на чем можно заработать, не слишком считаясь с законами. Подробности опущу, как-никак мой клиент.

— А у меня была несколько иная информация, — удивленно сказал Веклемишев. — Талантливый организатор, удачливый бизнесмен…

— Так и есть, только в выборе бизнеса бывает неразборчив, — неохотно буркнул Мамба-Шаку. — Потому и мой подопечный.

Глава 12. Непрошеный гость

По большому счету, Вадим никогда не мог понять различия между уверенностью и самоуверенностью. Вроде бы считалось, что уверенность — это обязательно хорошо, а самоуверенность — непременно плохо. По его понятиям, если человек по-настоящему уверен в себе, то как это называть — разницы нет. А ежели он балбес и неряха — в мыслях и делах, таковым и останется со своей само— или просто уверенностью.

К балбесам Гарольда Никитина причислить было трудно, поэтому он нынче проходил по уровню уверенного в себе неряхи. Уж если ты организовал представление, так доведи его до конца, чтобы зрители плакали навзрыд и кричали «Браво!», а не захлопывали актера. Публика понимает, что череп Йорика не настоящий, а пластмассовый и несчастная Катерина вовсе не со страшенного обрыва вниз головой в реку сиганула, а с метровых подмостков на мягкий матрасик прыгнула, но хочет искренне верить и рыдать над разбитой любовью и сердцем сочувствовать терзаниям датского принца.

Никитин же, похоже, решил, что Веклемишева он отшил надолго, изобразив болезного и вручив цидулю с именами неких братьев Яшкуловых. Странно, конечно, но в клинике он на ночь задержался, видимо, для большей достоверности решив заночевать в больничных условиях, но охрану, а точнее — ее видимость, снял.

А кого бояться? Русского гостя, который, по прикидкам самого гостя, для бывшего подполковника КГБ куда хуже татарина? Так Вадим сейчас должен был забиться в свой гостиничный номер и носа из него не показывать. По крайней мере, Шаку-Мамба при Веклемишеве по телефону красочно расписал Гарольду, как он напугал шустрого полицейского из России. Точнее, как планировал напугать. Что ристалище устроил в соответствии с зулусскими народными ритуалами и физиономию самую малость начистил, опять же сварить его на обед хотел, но передумал и отпустил с миром и клятвенным обещанием русского завтра же покинуть пределы Йоханнесбурга в частности и Южно-Африканской Республики в целом. От Шаку Веклемишев и узнал, что Никитин эту ночь проведет в клинике.

Помогать Вадиму, как и обещал, Мамбу-Шаку не стал. Но это с какой точки зрения посмотреть. Одна деза о крайнем испуге русского гостя, слитая Никитину, многого стоила. А если к ней прибавить такси Джонни, волею «великого и ужасного» переданное вместе с водителем в его полное и бесплатное распоряжение до конца пребывания в Йоханнесбурге, а также черного молчаливого секьюрити Дануну, приставленного к Вадиму для охраны и обороны от черных же беспредельщиков и оказания посильного содействия, получится солидная помощь. А чего стоил компьютер с бесплатным приложением в образе юного, талантливого, опять же черного хакера Салимы, который виртуозно за считаные минуты вскрывал любые местные сети.

По просьбе Вадима Салима без особых усилий взломал базу данных полицейского управления. Похоже, не первый раз ему приходилось этим заниматься. Полистав полицейские адресные архивы, Веклемишев уточнил, что в Джермистоне, пригороде Йоханнесбурга, на Жубер-сквер действительно проживают семьи чеченских эмигрантов, братьев Джабраила и Аслана Яшкуловых. Только вот незадача, старший брат Джабраил уже полтора года, как погиб в автомобильной катастрофе, а младший Аслан семь месяцев назад покинул пределы ЮАР.

То есть, если Аслан теоретически мог встречаться в гостинице «Южный крест» с Мадаевым-Халифом, как об этом заявил Никитин, то Джабраил этого сделать никак не мог, отдав примерно за полгода до якобы состоявшейся встречи душу Аллаху. То есть налицо явная ложь со стороны бывшего подполковника. И это подтверждало предположение Веклемишева, что Гарольд запутывает его и имеет намерение отправить по ложному следу. Вероятнее всего, господин Никитин узнал о существовании Яшкуловых через своего компьютерного «Салиму» и слил заведомо ложную информацию Вадиму.

В общем, как ни крути, а выходило, что повторного визита в клинику к больному не избежать. Как и разговора с подполковником по душам. Данное мероприятие Веклемишев и запланировал на поздний вечер. И вообще, у него было предчувствие, что в эту ночь спать ему не придется. Кстати, Мамба-Шаку делал намеки на продолжение банкета, многозначительно поглядывая на обслуживающих их зулеек, но Вадим, памятуя подробности германского знакомства с Шакой, категорически отверг предложение черного друга. Он сослался на неотложные дела, что являлось чистой правдой.

Расстались они с Шакой вечером, когда на Йоханнесбург стали наплывать поздние сумерки. Порванные и запачканные на ристалище светлые брюки Вадима зулейки привели в порядок, но он все-таки решил заехать переодеться в гостиницу, руководствуясь истиной, что ночью все кошки должны быть черными.

К клинике они подъехали к полуночи. Остановив такси на шоссе метрах в двухстах от радиального подъезда к главному входу больницы, Вадим дал команду Джонни и Дануне ожидать его и ничего не предпринимать, что бы ни случилось. Таксист, проникшийся искренним и глубоким уважением к своему пассажиру, оказавшемуся не только другом бесстрашного и мудрого Мамбу-Шаку, но и великим бойцом, по-армейски коротко выпалил: «Есть, сэр!», а вот секьюрити распоряжение босса, как он звал Вадима, не понравилось. Но, выйдя из машины и оглядевшись по сторонам, и он сменил гнев на милость. Буркнув что-то про окончательно распоясавшихся черных бездельников, от которых даже в респектабельных районах покоя нет, Дануна отпустил Веклемишева.

Рогаток и дневной охраны, выставленной напоказ, не было и в помине. Вадим, избегая освещенных мест, подобрался поближе к главному входу в клинику и через стеклянные двери заглянул внутрь. В вестибюле за стойкой сидел охранник и смотрел телевизор. Больше ни единой души Вадим не разглядел, и это его порадовало. В трехэтажном здании светились несколько окон, по прикидкам Веклемишева — в основном в холлах на этажах и лестничных клетках. Над входом висели камеры слежения, однако Веклемишева видеошпионы мало заботили, он не собирался воспользоваться парадным подъездом.

Удовлетворившись осмотром фасада, Вадим описал большую дугу по темной лужайке и приблизился к клинике с тыла. В окнах интересующей его палаты на втором этаже света не было. И камер слежения он не обнаружил. Две неярких плафона над запасными выходами освещали лишь площадки под бетонными козырьками и подступы к ним на расстоянии не больше полутора метров. Вадима интересовала ближайшая к нему дверь.

При первом посещении Никитина, когда он спускался по лестнице на первый этаж, автоматически, а, возможно, уже предчувствуя, что ему придется еще раз вернуться сюда, причем незваным гостем, подробно и профессионально запечатлел в памяти картину запасного выхода в деталях. Вот сейчас он еще раз вытащил из памяти и просканировал отдельные элементы: дверь металлическая, крашеная, без каких-либо признаков сигнализации; замок один, с виду простой, засовы и щеколды отсутствуют; короткая лестница поднимается на боковую освещаемую площадку первого этажа.

Пора было действовать. Стараясь не брякать, он вытащил из кармана набор отмычек, которыми обзавелся с помощью Дануны. Он помнил осуждающий взгляд секьюрити. В его глазах читалось: с виду приличный белый, друг самого Мамба-Шаку, а пользуется воровским инструментом. Вадим не стал вдаваться в подробности, а просто сказал, что отмычки ему нужны не для плохого дела. По той же графе проходили маска с прорезями для глаз и рта, тонкие нитяные перчатки и еще кое-какие нужные для дела вещицы. Надев маску и перчатки, он еще раз осмотрелся по сторонам, глубоко вздохнул и двинулся вперед.

Бесшумно скользнув к углу здания, Веклемишев на секунду застыл, прислушиваясь. Кругом было тихо, если не считать далекого глухого шума машин и звона цикад. Еще несколько шагов, и он у двери.

Одна отмычка… вторая… Не подходят. А эта, фигурная?… Зашла в паз… Осторожно крутим… Так, с трудом, но движется. А если подать чуть в сторону? Нажать… Нет, хуже пошла. Возвращаем в исходное и пытаемся провернуть до конца. Лишь бы стержень выдержал и не сломался. Полный оборот, щелчок…

Вадим потянул дверь на себя, но она не открылась. Видимо, замок был закрыт на два оборота.

Повторить… Идет полегче… Второй щелчок. Стоп!

Веклемишев почувствовал, что створка двери стала свободной.

Однако открывать ее он не спешил. Еще раз прислушался к шумам снаружи, изнутри… Все тихо. Оттянул дверь сантиметров на пять и опять замер. Петли не заскрипели, сигнализация, если таковая скрытая имеется, не заревела. Еще с минуту Вадим выжидал. Когда окончательно убедился, что его возня у запасного выхода никому не интересна, распахнул створку и шагнул через порог внутрь.

Он аккуратно, не захлопывая, прикрыл за собой дверь и бесшумно скользнул на площадку первого этажа. Пригнувшись, выглянул в коридор. Из вестибюля доносился негромкий звук работающего телевизора. Охранника с занятой позиции Вадим не высмотрел, его стол был расположен вне поля видимости.

Но это Веклемишева не волновало, главное, ночной страж не собирался поднимать тревоги.

Взбежав на второй этаж, он, как и внизу, осторожно выглянул из-за косяка. Коридор был пуст, но одна дверь, третья слева, была открыта и из нее вырывался яркий на фоне общего дежурного освещения сноп света. Вадим прислушался, и до его ушей донеслось едва различимое женское пение. Точнее, кто-то негромко и мелодично мурлыкал нечто задорное себе под нос. А вот звякнул металл о стекло… Не надо было быть слишком догадливым, чтобы понять, что данные шумы, вероятнее всего, исходят от жизнедеятельности дежурной медсестры.

Это открытие несколько усложняло дело, однако не настолько, чтобы сорвать задуманное. Интересующая Веклемишева палата располагалась в центральной части коридора, и ему сейчас требовалось незамеченным пробраться мимо открытой двери дежурки. Можно, конечно, нейтрализовать на время мурлыкающий веселую песенку объект, но это было крайне нежелательно.

Подойдя на цыпочках к дежурной комнате, Вадим аккуратно, с противоположной стороны коридора, чтобы увеличить сектор обзора и по возможности остаться в тени, заглянул внутрь помещения. На сердце, можно сказать, стало совсем легко, как от песни веселой: нейтрализовать никого не требовалось, объект в кремовом халате стоял к нему спиной у стеклянного шкафчика и что-то в него укладывал. В ту же секунду Веклемишев бесшумно пересек освещенную полосу и через несколько мгновений уже стоял у дверей палаты, к которой так стремился.

Он медленно потянул вниз ручку, пока не почувствовал, что язычок замка освободился из паза. Вадим сначала осторожно, а потом почти рывком потянул на себя створку двери и стремительно шагнул, почти впрыгнул, в палату. Дверь неслышно закрылась, и тонкий свет миниатюрного фонарика разрезал полумрак помещения.

Спящий Гарольд Никитин никак не отреагировал на появление постороннего в палате. Обоняние Веклемишева уловило резкий запах спиртного. «Болезный» явно не придерживался больничного режима, о чем свидетельствовала наполовину опорожненная бутылка виски «White horse», стоящая на тумбочке в изголовье кровати. Оценив обстановку, Вадим остался довольным. Доза употребленного Никитиным спиртного, по его мнению, была правильная, заморского «уиски» выжрано в плепорцию, как говаривал первый российский император. То есть клиент расслаблен, но не настолько пьян, чтобы у него напрочь отшибло память, а также потерялись рефлексы самосохранения.

Из коллекции полезных вещей, предоставленных Вадиму секьюрити Дануной, самой полезной в нынешней ситуации виделась катушка скотча. Активного сопротивления Веклемишев не предполагал по нескольким причинам. Во-первых, оклеенный датчиками обнаженный торс Никитина, наглядно представленный Вадиму при первом посещении клиники, не являл образца атлетического совершенства, а скорее наоборот — показывал, что происходит с телом при старении и отсутствии должных физических нагрузок. А также достаточную долю уверенности Веклемишеву придавали выкушанные Гарольдом полбутылки «Белой лошади». Память такая доза спиртного сильно не расстроит, а вот на реакцию повлияет самым отвратительным образом.

От размышлений Вадим перешел к делу, с которым знаком был не понаслышке. Не более чем за минуту он «упаковал» Никитина и подготовил к транспортировке. Обмотанные скотчем запястья были прикручены к телу, а рот заклеен. Ноги клиенту Веклемишев оставил свободными, а для порядка, когда Гарольд попытался достать мучителя подъемом по ребрам, коротким точечным ударом в бедро заставил его замычать от боли. Мышцу на короткое мгновение парализовало, и нога упала на постель. Она тут же отошла, но довольно сильная боль, правда, не мешающая передвижению, осталась напоминанием, что с Никитиным церемониться не собираются и ему стоит вести себя более разумно.

— Еще дернешься, сломаю шею, — доверительно по-английски сообщил Гарольду Веклемишев и легонько нажал на болевую точку над ключицей. — Если понял, кивни.

Подскочив на кровати от резкой боли, Никитин активно закивал, со страхом вглядываясь в темную маску.

— Сейчас мы уходим. Не пытайся привлечь к себе внимание. Охранник тебя не услышит, а с медсестрой я как-нибудь справлюсь. А после тебя накажу… сурово. Понял? Кивни.

Очередное болтание головой подтвердило, что клиент созрел для транспортировки. Беседовать с Никитиным в палате было не совсем разумно. Вряд ли разговор выйдет коротким и легким, да и придя в себя в знакомой обстановке, Гарольд мог повести себя неразумно: закричать, позвать на помощь.

А вот в незнакомом месте, да особенно если в условиях антисанитарии, язык развязывается куда как быстрее…

Веклемишев рывком поднял Никитина на ноги и, подхватив за ворот шелковой пижамы, толкнул к двери.

— Вести себя тихо, передвигаться на цыпочках, — сурово проинструктировал пленника Вадим и жестко ткнул в спину горлышком прихваченной бутылки виски. — Иначе пуля успокоит…

Он осторожно приоткрыл дверь и выглянул в полутемный коридор. Обстановка там почти не изменилась. Медсестра по-прежнему негромко напевала себе под нос что-то веселое, но уже не брякала металлом о стекло, а лишь шуршала бумагой.

Вадим подхватил Никитина под локоть и едва не поволок пленника, с трудом переставляющего ватные ноги, к выходу. Он не стал останавливаться перед комнатой медсестры и на скорости преодолел освещенный участок. Женщина стояла у стола вполоборота к открытой двери и заворачивала что-то в бумагу. Возможно, она уловила периферийным зрением движение в коридоре, потому что пение и шуршание бумаги прекратились. Однако, когда Вадим с Никитиным достигли лестничной площадки, процесс заворачивания и мелодичное мурлыканье возобновились.

А далее все было просто и споро: лестница, запасная дверь и марш-бросок по лужайке к ожидающему их такси. Бежали медленно, и Никитин часто спотыкался, потому что при выходе из клиники Веклемишев снял с себя и нахлобучил ему на голову маску, развернув прорези для глаз и рта на затылок.

То, что ему придется открыться перед бывшим подполковником, сомнений не являло, а вот Джонни и Дануну Гарольду лицезреть никакого резона не было.

Глава 13. Разговор по душам

Таксист Джонни с лета ухватил идею и в мелочах выполнил просьбу Веклемишева отвезти их туда, где нет людей, где потемнее, погрязнее и пострашнее. В дополнение к вышеперечисленным пожеланиям добавилась еще и ужасная вонь. Джонни доставил их в глухое, покинутое людьми поселение в паре десятков километров от города, где когда-то жила его бабушка. Полуразваленный хлев, в котором, по словам таксиста, бабуля держала пару козочек, по ощущениям Вадима долгие годы являлся пристанищем многочисленного стада вонючих козлов, в полной мере подходил для беседы с Никитиным. Хорошо, хоть козий навоз был сухим и не хлюпал под ногами, а только зловеще хрустел, навевая невеселые мысли о бренности всего живого.

Фонарь тонким лучиком едва разгонял темноту и давал минимум света, чтобы Вадим мог разглядеть лицо Никитина. Маску с головы Гарольда он снял, как и скотч, заклеивающий рот. Только руки были по-прежнему замотаны клейкой лентой, да еще шею плотно охватывал шнурок, закрепленный на жерди под потолком. Веклемишев не произнес ни слова, ни когда они ехали в машине, ни когда добрались до места. После того как он отклеил скотч от губ Никитина, пленник попытался кричать, призывая на помощь. Скоро разобравшись, что он занимается бестолковым делом, попробовал возмутиться, постращать Веклемишева всеми возможными карами со стороны как государственных, так и криминальных структур Йоханнесбурга и даже пообещать большие деньги за свое освобождение. Однако его мучитель, не обращая внимания на болтовню, деловито пристраивал на столбе фонарик, вязал на шею шнурок, крепил его на стреху, подставлял под ноги обнаруженный здесь же полуразбитый ящик… Голос Никитина звучал все более и более неуверенно, а вскоре он и вовсе замолчал, изредка подрагивая то ли от страха, то ли от прохладного ночного ветерка, насквозь пронизывающего стены ветхого сарайчика.

Закончив дела, Веклемишев обошел пленника, любуясь проведенными работами, и остановился, приблизившись лицом к лицу Гарольда.

— Ты, ишак трипперный, задумал меня как лоха развести? — зловеще спросил Вадим, не мигая глядя в глаза Никитину. — Меня, Викинга, офицера диверсионного спецподразделения?! Ты что, решил, что к тебе прислали крысу канцелярскую? Да у меня только огнестрелов семь штук и четыре контузии, а дырок в голове — вообще не пересчитать. Вздумал пургу гнать и меня черным беспредельщиком стращать? Да я подобных Мамба-Шак связками в дерьме топил, а уж об таких, как ты, после этого дерьма ноги вытирал.

Он разговаривал с Никитиным по-русски. Собственно, с тех пор как Гарольд разглядел, кто его похититель, сам первый перешел на родной язык.

— Я никого не собирался разводить, — потерянно произнес Никитин. — Здесь какая-то ошибка…

— Главная ошибка — это ты, гнида, — ласково сообщил ему Вадим и несильно ткнул Никитина пальцем в грудь, от чего тот на несколько секунд потерял способность дышать. — И я сейчас буду ее исправлять. Страсть не люблю художников, особенно тех, кто из боевых офицеров пытается придурков лепить.

— Но послушайте! — наконец задышал Никитин и с тревогой в голосе спросил: — Что вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы ты, сука помойная, помучился, — деловито сообщил ему Веклемишев.

— Но Ветлугин…

— Мне на Ветлугина, как и на тебя — с прибором положить, — отмахнулся Вадим. — С генералом у меня еще будет разговор за подставу, а тебя я для начала поджарю. А дальше посмотрю… Ты, ублюдок, никогда не видел, как кишки из живого человека на столб наматывают? Даже не представляешь, как это забавно.

Он вытащил из кармана зажигалку и зажег ее. Огонек осветил лицо Веклемишева, на котором он постарался изобразить крайне садистскую, по его понятиям, гримасу. Похоже, на Никитина мимическая игра произвела должное впечатление. Он уже не просто говорил, а тараторил:

— Извините, Вадим Александрович, если я вас расстроил. Или вас лучше называть Викингом?…

— Викингом! — рявкнул на него Веклемишев.

«Испуган, гад, до смерти, а все-таки запомнил мое прозвище, — мстительно подумал Вадим. — Ну, давай, колись дальше».

— Викинг, не надо меня поджаривать. Вы поймите, у меня молодая жена…

— А при чем тут твоя жена? Ты меня обидел, а не она. «Жена найдет себе другого, а мать сыночка — никогда…» Помнишь такую песню, эмигрант хренов?

— Помню, помню! Поймите, я не думал, что с Мадаевым выйдет такая накладка…

«О-па! Процесс пошел! Клиент начал колоться. Сейчас главное не показывать, что заинтересован в его показаниях, а играть дальше роль обиженного садиста», — мысленно возрадовался Веклемишев.

— Мадаев… Шалтаев… Раздолбаев, — передразнил его Вадим. — У нас у каждого свои проблемы, а самые хреновые сейчас у тебя.

— Но вы же прилетели, чтобы узнать, зачем приезжал в ЮАР этот чеченец, — голос Никитина звучал испуганно-удивленно.

— Ну, прилетел, — неохотно согласился Веклемишев. — А тут ты, гнида! Почему ты меня обманывал? Я не люблю, когда мне врут!

Последнюю фразу он произнес театрально-загробным голосом.

Выдав реплику, Вадим нагнулся и попытался поджечь зажигалкой ящик, на котором стоял Никитин. Естественно, тот не загорелся, а лишь полыхнула и затлела паутина, густо его облепляющая. Запах горелого, смешиваясь с застоялой вонью хлева, быстро наполнил небольшое помещение.

— Не надо меня жечь! — истерически закричал Гарольд. — Я вам все расскажу о Мадаеве!

— Точно все? — недоверчиво спросил Веклемишев, поднося горящую зажигалку к глазам Никитина. Треск опаленных бровей поторопил пленника.

— Да! Да! — завопил бывший подполковник. — Без меня вы ничего не узнаете. Мадаев приезжал в Йоханнесбург делать пластическую операцию. Но я был только посредником. Меня попросили, точнее я предложил…

«А вот и «другое лицо» Халифа, о котором говорил Муса Дагаев. Догадки подтвердились. Только какое оно, это новое лицо? Понятно, почему Никитин засуетился и попытался мне дезу подсунуть».

— А зачем Халифу понадобился посредник? — удивился Вадим. — Тем более такой, как ты, козел кастрированный… Неужели он без твоего участия не мог договориться, чтобы ему сделали такую операцию. И нужно ему было тащиться через полмира?

— Понимаете, Викинг, я три года назад сделал в клинике подтяжку лица. Видите ли, разница с женой в возрасте…

— Задолбал ты меня, плейбой хренов, своей женой! Говори по делу! — рявкнул на Никитина Вадим и дернул за шнур так, что голова пленника дернулась и он захрипел. — В какой клинике подтягивал харю?

— Из той, откуда вы меня… ну, в общем, забрали.

— Понятно, валяй дальше, — милостиво разрешил Вадим и ослабил шнур.

— Хирург, который делал операцию…

— Фамилия доктора?

— Вальдингер Гуго. Он прекрасный хирург, приехал в ЮАР восемь лет назад из Австрии.

— Сделал этот коновал тебе операцию, подмолодил лицо, и что дальше?

— У меня с Гуго наладились прекрасные отношения как в личном плане, так и в деловом.

— В деловом — это как?

— Я стал его компаньоном в бизнесе.

— Легальном?

— Ну, не совсем…

— Точнее!

— Зная о моих хороших отношениях с доктором Вальдингером, однажды ко мне обратились с просьбой решить с ним вопрос о проведении операции по изменению внешности. Строго конфиденциальной операции…

— Кто обратился?

— Это не имеет никакого отношения…

— Я задал вопрос! — Веклемишев повысил голос.

— Партнеры по бизнесу из Доминиканской Республики. Мы поставляли туда горное оборудование…

— И просто так взяли и обратились? Мол, нам надо преступнику изменить внешность, помоги, торговый партнер.

— Дело в том, что торговая операция частично прошла по «черной» схеме в части таможенных платежей, и у меня с доминиканцами наладились весьма доверительные отношения.

— Допустим, — буркнул Вадим. — И что дальше?

— Они предложили весьма впечатляющую сумму за пластическую операцию человеку, находящемуся в международном розыске.

— И ты согласился.

— Согласился доктор Вальдингер. Поначалу он сомневался, но слишком серьезные деньги были на кону. Но и это не все. Я предложил доминиканцам заплатить в полтора раза больше за дополнительные услуги, — в голосе Никитина неожиданно зазвучали горделивые нотки.

— Это что за услуги?

— Гарантия, что человек бесследно исчезнет и его никогда не разыщет ни своя полиция, ни Интерпол.

— Обухом по голове и в прорубь? — предположил Веклемишев.

— Ну что вы, Викинг, — почти снисходительно произнес Никитин. — Никакой проруби. Паспорт, адрес и ничего не значащая фраза.

— А подробнее?

— Гуго Вальдингер делал пластическую операцию клиенту и за полную конфиденциальность получал крупную сумму с пятью нулями в долларовом исчислении. А я после реабилитации передавал клиента по конвейеру в руки людей, которые оформляли ему фальшивый паспорт и переправляли по безопасным каналам в Европу. Добравшись до Австрии, человек обращался в клинику к доктору Вальдингеру…

— Какая Австрия? Какой Вальдингер? У него же клиника в Йоханнесбурге!

— Клиника доктора Эдуарда Вальдингера, брата Гуго, такого же, как и он, пластического хирурга, — торжественно объявил Никитин. — Человек называл доктору кодовую фразу, и ему делалась повторная операция изменения уже измененной внешности. Больной расплачивался с доктором Вальдингером так же, как и здесь, в Йоханнесбурге, наличными. В истории болезни, которая заводилась на время нахождения его в клинике, клиент проходил под вымышленным именем. После выписки все данные о нем уничтожались.

— А здесь, в клинике Гуго?

— Также не осталось никаких следов пребывания Мадаева.

— Проследить все-таки можно, — неуверенно сказал Вадим.

— Практически нет. Я, например, не знаю, под каким именем, когда и каким транспортом Мадаев покинул пределы ЮАР. Вероятнее всего, он убыл из ЮАР нелегально и задействовал новые документы уже где-нибудь в Мозамбике или Ботсване.

— Кто делал ему фальшивый паспорт? Как можно выйти на них?

— Это очень серьезные люди. Даже вам они не по зубам. И я очень боюсь, что те, с кем я контактировал, не более чем посредники в длинной цепи.

Веклемишев задумался. Как ни крути, а с Никитиным следовало согласиться. Вадим в достаточной степени был осведомлен о сложной технологии изготовления и сбыта фальшивых документов и прекрасно понимал, что раскрутить, тем более в одиночку, эту цепочку практически невозможно. А тут, по словам Никитина, еще и задействованы каналы нелегальной переправки людей за границу…

Беседа по душам с бывшим подполковником КГБ оптимизма Вадиму не прибавила. Не верить ему оснований не было. Не та обстановка для вранья, да и слишком опытен Веклемишев, чтобы не разобраться, что его пленник морально сломался.

Итак, что он имеет в дебете? Ноль или минус? Хотя не все так плохо. Если еще сутки назад он понятия не имел, каким ветром и с какими мыслями занесло Мадаева в Южно-Африканскую Республику, то сейчас уже кое-что прояснилось. Халиф сделал в Йоханнесбурге пластическую операцию, точнее — провел ее первый этап и под чужим именем убыл в Австрию.

— И сколько через твои загребущие лапы прошло желающих бесследно скрыться от правоохранительных органов?

— Ч-четверо, — после короткой паузы выдавил из себя Никитин.

— Немного, однако, за три года, — качнул головой Вадим. — Каким по счету был Мадаев?

— Четвертым и был. И, кажется, последним…

— И сколько ты, ублюдок, заработал на этих четверых, поменявших лицо?

— Двести с-сорок тысяч долларов, — потерянно сообщил Гарольд.

— Неплохо для пожилого плейбоя! На тряпки жене достаточно, — с уважением произнес Веклемишев и тут же свирепо рявкнул в ухо пленнику: — Адрес клиники доктора Эдуарда Вальдингера в Австрии? Быстро!

— В-Вольфурт, — стуча зубами, ответил Никитин.

— Что за Вольфурт? Где это?

— В Альпах, на стыке г-границы Австрии со Ш-швейцарией и Италией. Небольшой городок. Т-тихое местечко, мечта…

— На кладбище для тебя самое тихое местечко, — мрачно уточнил Веклемишев. — Что, болезный, колбасит? На том свете согреешься, когда тебя черти угольками подогревать будут.

Похоже, Никитин окончательно сломался. Вадиму было слышно, как стучат его зубы. Похмелье по всем параметрам, по науке — абстинентный синдром: и хмель выветрился, и совесть грешную облегчил…

— Вы, В-викинг, м-меня убьете? — обреченно вопросил Никитин.

— Сволочь ты приличная, но брать грех на душу из-за такой мрази резона нет. Если до утра сам не сдохнешь, как-нибудь до города дотащишься. Это если на последний вопрос ответишь! За правильный ответ получишь виски для сугрева. А соврешь — спалю вместе с этой хибарой.

Веклемишев поднял с пола предусмотрительно захваченную из клиники бутылку и тряхнул ее. Никитин жадно облизнул сухие губы. Похоже, и трезвенником он не был, да и психика требовала снять нагрузку. По мнению Вадима, это было очень даже положительным фактором.

— Какую кодовую фразу должен был произнести посланец брата Эдуарду Вальдингеру? Отвечай сразу, не раздумывай! Иначе ответ не засчитывается.

— Он должен передать привет от Гуго и упомянуть в сравнении красоту Альп и Драконовых гор. Вот и все, — почти выкрикнул Никитин.

— А Драконовы горы… это же здесь, в ЮАР, — припомнил Вадим. — В принципе, неплохая придумка. Почти «славянский шкаф…». И, похоже, ты, парень, не врешь. С ходу такое не придумаешь. Ладно, живи! Только осторожно…

Веклемишев открутил пробку с бутылки «Белой лошади» и сунул ее горлышко в рот Никитина.

— Пей, эмигрант, и не останавливайся, пока я не скажу.

Пленник стал испуганно глотать виски.

— Еще пей, гаденыш! — рявкнул на него Вадим, когда тот поперхнулся и замотал головой. — Проспишься, двигай домой. И не вздумай про меня хоть кому-то полслова шепнуть, даже собственной подушке. Усек, гад?!

Дождавшись, когда уровень виски понизится до минимума, на палец покрывающего дно, Веклемишев отнял бутылку от губ Гарольда и сунул ее в замотанные скотчем руки бедолаги. Двести пятьдесят граммов в организм, измученный абстиненцией и чистосердечным признанием, должны были погрузить Никитина в крепкий сон до самого рассвета. А что антисанитария вокруг, так это ничего, иногда из князи в грязи бывает полезно погрузиться. И опять же с состраданием отнесся Викинг к пленнику, оставив на утро пару глотков виски в бутылке…

Он отвязал от стрехи шелковый шнур, сдернул петлю с шеи Никитина и разрезал перочинным ножом скотч на его запястьях. Подхватив под локоть едва стоящего на ватных ногах Гарольда, Вадим помог ему сойти с ящика и уложил на хрустящий пол у стены хлева. Он едва успел покинуть сарайчик и затворить за собой болтающуюся на остатках полуистлевшей веревки дверь, как Никитин уже вовсю храпел.

— Поехали! — скомандовал Веклемишев Джонни, усевшись в машину.

— А этот? — махнув головой в темноту, поинтересовался черный секьюрити Дануна. — Может, его закопать?

— А зачем живого закапывать? — усмехнулся Вадим. — Проспится, протрезвеет, к обеду до города добредет.

— Ну если живой, тогда ладно, — несколько удивленно сказал Дануна и, секунду помедлив, переспросил: — А может, все-таки закопать?…

Самолет до Триполи с посадкой для дозаправки в Лагосе вылетал в десять тридцать утра. Еще из машины по дороге в город Веклемишев позвонил Салиме и дал парню распоряжение связаться с аэропортом и забронировать ему место на первый утренний рейс.

В Йоханнесбурге Вадиму делать было нечего. Нет, конечно, можно было задержаться и попробовать «поработать» с доктором Гуго Вальдингером или попытаться выйти на людей, которые организовали Мадаеву-Халифу фальшивый паспорт и переправили из ЮАР в Европу, но он не видел в этом смысла. Вряд ли после ночной «беседы» с Никитиным Гуго Вальдингер подпустит Вадима к себе. Доктор, можно не сомневаться, уже к его приезду в Йоханнесбург подчистил все следы пребывания Мадаева в клинике. А уж после ночного исчезновения Никитина примет все возможные меры, чтобы оградить себя от опасного русского. Вероятнее всего, Вальдингер задействует для этого официальные структуры, с которыми Веклемишеву встречаться не резон. Он знал, как относятся правоохранительные органы к чужакам, работающим на их «земле». Да и в отношении Никитина Вадим, конечно, изрядно переусердствовал. Если тот пожалуется на него в полицию, что маловероятно, однако и этот вариант не стоит сбрасывать со счетов, можно поиметь очень большие неприятности.

Ну а попытка пройти тропинкой «фальшивый паспорт — канал переправки в Европу», которой воспользовался Халиф, может отнять много времени и сил, а еще больше — здоровья. За попытку внедрения в глубоко законспирированные криминальные структуры подобного масштаба и специализации запросто можно и жизни лишиться. Веклемишев был готов рисковать, имея хоть какие-то шансы на успех, но заведомо класть голову на плаху практически безнадежного дела он не хотел.

Взвесив все «за» и «против», Вадим принял решение как можно скорее покинуть пределы Южно-Африканской Республики. Тем более, что азимут движения был известен: Австрия, Вольфурт, клиника доктора Эдуарда Вальдингера. Будет ли польза от этого вояжа, пока предсказывать рано, однако других вариантов при дефиците времени, а точнее — опасности в любой момент оказаться в цейтноте, не предвиделось. Зима, которую Халиф расплывчато определил как время для совершения теракта, неумолимо отсчитывала день за днем.

Визит в Йоханнесбург получился кратким и насыщенным. Скорее его можно окрестить набегом. За неполные сутки Вадим и гада продажного на чистую воду вывел, и старого знакомого встретил, подрался всласть, а также вскрыл, а вернее — ковырнул, сеть «отмывки» международных преступников.

К трем часам ночи Веклемишев вернулся в гостиницу. Сбросив одежду, он свалился на кровать и проспал около трех часов, потому что уже с трудом держался на ногах после бурно проведенных суток. Дануна, а также и Джонни, который устал и перенервничал не меньше своего пассажира, это время продремали в машине. Ровно в шесть Вадим выехал в аэропорт.

У здания аэровокзала Веклемишев хотел отпустить таксиста и охранника, но они наотрез отказались, сославшись на приказ «великого и ужасного» Мамба-Шаку. Вадим уже из аэропорта позвонил Сэму, чтобы попрощаться. В ответ он прослушал гневную речь на не-известном ему языке с редкими вкраплениями английской ненормативной лексики. Пришлось объяснить старому знакомому, что столь скорый отъезд объясняется опасениями нелицеприятных объяснений с местной полицией.

Сэм-Шаку с пониманием принял эту информацию, коротко и уже спокойно буркнув: «Жди!» Через сорок минут кортеж, состоящий из знакомого Вадиму «Лексуса» цвета шампанского и двух «Хаммеров» защитной армейской раскраски только без пулеметов на крыше, подкатил к аэровокзалу. Все это время Веклемишев провел в баре на втором этаже. Он созвонился и доложил Ветлугину о проведенной работе и получил добро на вылет. Вадим пил кофе и с опаской поглядывал на входные стеклянные двери в ожидании стражей порядка, прибывших по его душу.

Тревоги по поводу правоохранителей оказались напрасными. Опасность поджидала его с другой стороны. Мамба-Шаку не вошел, а ворвался в аэровокзал в сопровождении свиты из дюжины крепких черных парней. Среди них Вадим опознал «штурмана» Мекебу и сына Сэма Лагуму, с которыми он вчера сражался. Только у Шаки руки были свободными, остальные же несли поклажу. Корзины с фруктами, какие-то коробки, свертки, ящики, свирепые маски с перьями и без оных… Последний из свиты с трудом тащил в своих объятиях в рост человека деревянную скульптуру зулусского, надо полагать, воина в боевом облачении с копьем и мечом из черного дерева. У Веклемишева заныло на душе и появилось нехорошее предчувствие от внезапно явившейся догадки, кому предназначается все это богатство.

Он поспешил спуститься вниз, так как Мамба-Шаку, с ходу не высмотрев своего русского друга, стал громко кричать, оглядываясь по сторонам: «Вадим! Вадим! Друг, где ты! Это я, Сэм!» Перепуганные пассажиры прыснули в стороны. Выскочившие на шум сотрудники охраны аэровокзала и пара полицейских, видимо, признали Мамба-Шаку и потому сочли разумным не вмешиваться. Они заняли позиции за регистрационными стойками и в проходах и с явной тревогой в глазах стали наблюдать за развертывающимися событиями.

— Я здесь, Шаку! — помахал ему из бара Веклемишев.

Вадим сбежал вниз по лестнице и попал в крепкие объятия зулуса.

— Ты меня расстроил, друг! — в голосе Мамба-Шаку звучало искреннее разочарование. — Почему ты так быстро уезжаешь? Только вчера прилетел, а уже сегодня — в обратный путь. Я еще не насладился общением с тобой.

— Извини, Сэм! Я благодарю тебя за гостеприимство, но долг обязывает, и, кроме того, ваша полиция очень скоро также может воспылать желанием пообщаться со мной. И наслаждения от этого общения я совсем не жду. Но, главное, долг! Может, я скажу высокопарно, вернее — повторю, но мой народ в опасности!

— Доводы серьезные, — понимающе покачал головой Мамба-Шаку. — С полицейскими еще можно договориться, а вот долг — это святое. Особенно перед людьми. Но раз надо, значит, так надо. Я тут тебе в дорогу фруктов собрал и кое-какие подарки — так, на скорую руку.

— Шаку, какие фрукты, какие подарки?! Тут груза еще на один самолет. Транспортный…

— Ты, Вадим, хочешь меня обидеть? Прилетишь в Москву, и все узнают, что Мамба-Шаку отправил своего друга в дорогу голодным и не передал подарки его жене и детям?

— А я не в Москву лечу! — радостно выпалил Веклемишев, найдя оправдание для отказа. — У меня еще очень важные дела в… ну, в общем, в Европе. Как я с таким грузом буду ловить террориста?

— Точно не в Москву летишь? — озабоченно наморщил черный лоб Мамба-Шаку.

— Я что, тебе врать буду? — оскорбился Вадим. — Своему лучшему другу на всем Африканском континенте?!

— Тогда планы меняются, — секунду подумав, решительно сообщил Мамба-Шаку. — Отправим подарки дипломатической почтой. Твой адрес и телефон московский у меня есть. И уже без спешки соберем сувениры… Кстати, если не секрет, что ты выпытал у Никитина? Как-никак мой подопечный. И если я правильно догадываюсь, он каким-то образом имеет отношение к террористу, которого ты ищешь.

Особенно скрывать от Мамба-Шаку было нечего. Гарольд Вадиму не сват и не брат, а совсем даже наоборот — сволочь он продажная, а потому и жалеть его не стоило.

— Непосредственное отношение, — уточнил Веклемишев. — Никитин организовал террористу тайную пластическую операцию и его нелегальную переправку в Европу.

— Вот это дела! — присвистнул Мамба-Шаку, и на его лице отразилось искреннее удивление. — А почему я об этом не знаю? Это же серьезный бизнес, большие деньги…

Глубокие морщины прорезали лоб зулуса. Вадим понял, что Никитину грозят большие неприятности, куда более серьезные, чем бывший подполковник поимел от него самого. Сокрытие незаконных доходов от «крыши» и, соответственно, неуплата ей процентов с прибыли несли за собой санкции, о которых Веклемишев мог только догадываться.

— Все, о делах ни слова, — на черном лице, расплывшемся в улыбке, сверкнули ослепительно белые зубы. — Сколько времени у нас до вылета? Где тут можно присесть? Покажем молодым, что мы не только драться умеем, но и отдыхать. Помнишь, как в Германии на турнире? Как это по-русски: «по пол-ной», «пьем до дня»…

— До дна, — обреченно уточнил Вадим и указал дорогу в бар.

Загрузка...